Миссионерские диалоги Матвея Риччи с китайским ученым о христианстве и язычестве

(Букв： Бог сотворил вселенную, которой и управляет)

Китайский ученый, исходя из философского положения, что, совершеннейший человек есть тот, кто умеет управлять собою и достигать этой цели на жизненном пути, повинуясь высшим требованиям природы, – выражает желание узнать истинное, т. е. Христианское учение о Боге из уст европейского ученого. Начинается немедленно разговор.

Тезис Христ. ученого. Бог есть Творец и правитель всего мироздания и человека, Он же и истинный законодатель, для всех существ в мире. Основные пункты учения о Боге, поэтому, у всех народов древности общие, и не противоречат богооткровенному. Человек есть существо разумносвободное и нравственное, сообразующее, поэтому, свои действия и цели с законами добродетели, через что, после смерти в этом мире, может получить вечное блаженство на небе; разум в человеке помогает отличить истину от лжи, руководит человеком на всех путях жизни и подобен солнцу для вселенной. Источник этого спасающего, управляющего и всеозаряющего разума есть сам Господь Бог, который дает жизнь, порядок и цель всему миру.

Такое Богопознание достигается следующими размышлениями:

а) Совесть в человеке, или его внутреннее сознание, во все времена и для всех народов приводит к убеждению о Боге, как Существе, награждающем добро, и требующем от человека добра, и, как Существе, карающем грех и преступление.

б) Все существа в мире, несмотря на разнообразие и их противоположность, подлежат высшему регулирующему все, закону меры, числа, порядка, гармонии. Причина всего этого – в Боге.

в) Замечаемые в одушевленных тварях способности мысли, чувства, ощущения, перемены места, удовлетворение аппетита, хотя отличны от человеческих свободно-разумных действий и условливаются инстинктом, тем не менее, находятся в зависимости от творческой высшей силы, которой все в мире устроено так целесообразно, разумно и прекрасно.

Существуют еще два замечательных явления в природе в бесконечном количестве разных существ, это – их произведение и гармоническое расположение (production et disposition), стоящие тоже в непосредственной зависимости от Бога. В самом деле:

г) Ничто в мире не может совершаться само собою и все требует или условливает собою внешний производящий агент. Напр., здание не может соорудиться без архитектора, мириады звезд и планет, земной шар, со всем его разнообразием предметов и существ, точно также не могли возникнуть без Творца, не могут жить сами по себе, без Его мудрого плана и законов, по которым все должно жить и действовать, сообразно с общей мировой гармонией. Из рассматривания этого мирового порядка и гармонии, как в целом, так и частях, с особенной очевидностью проявляется художественное творчество и промысл Господа. Таково, напр., устроение человеческого тела и деятельность душевных сил в неразрывной зависимости; такова организация в царстве животном и растительном, разнообразие пород, видов, их противоположность и, вместе, – неразрывная зависимость друг от друга. Таково же соотношение и взаимодействие во всех частях мироздания, получающих свой смысл и значение только в гармонии целого и жизни универса, охраняемого и управляемого Богом.

д) Все, что рождается и получает тело, должно образоваться в недрах матери, произойти из яйца, или вырасти из зерна, семени. Но кто же дал бытие и мудрое устроение этим началам материальной жизни существ? Очевидно, некто другой, – иная высшая сила и могущество, то есть Бог.

О происхождении Бога, на вопрос китайского ученого, говорится, что Бог, – безначален, бесконечен, вечен, тогда как все твари имеют от Него начало, определенную жизнь, имеют и свой конец, – разрушение, смерть.

Вопр. Каким образом примирить и допустить можно положение, что Бог есть Творец мира, когда замечаем, что отец происходит от другого отца, одно животное происходит от такого же животного? Ужели Бог в этих случаях так же творит людей и животных?

На этот вопрос Христ. ученый отвечает не менее тонко, прибегая к логическому и метафизическому построению понятия о причине. Бог, сотворив однажды человека и тварей, определил каждому роду производить тот жe род, по однажды навсегда установленным законам; от человека рождается только человек; животное и дерево производят только животное и дерево; все совершается по необходимости. Но это не мешает признавать, что первопричина всего – Бог.

Различаются четыре причины: действующая, материальная, формальная и конечная (la cause efficiente, la materielle, la formelle, la finale). Первой причиной дается бытие вещи, второй дается вещество, третьей – вид, форма, по которой одна вещь не похожа на другую, последней причиной определяется служебное назначение вещи, ее цель. Таковы все дела рук человеческих, все на земле зависит от этих четырех причин. Один Бог составляет исключение: если Он сам есть причина и начало всех вещей, то я разумею, что Он есть причина творящая и конечная, но никоим образом не есть ни материальная, ни формальная, ибо Бог – существо бестелесное и не имеющее определенного образа или материального подобия.

Различаются еще причины по пространству и объему; поэтому есть причина отдаленная и ближайшая, универсальная и частная. Бог есть причина универсальная и отдаленная, всеобщая, источник и начало всех вещей; поэтому, мудрецы древности называют Бога причиною всех причин, началом начал. Он есть первопричина – единственная, всесовершенная, производящая все доброе, великое, прекрасное, гармоническое; зло, беспорядки в мире нравственном не зависят, не проистекают от Него, иначе Бог перестал бы быть Богом добра и всякого порядка. Самые разрушительные действия, проистекающие от Его воли, суть проявления Его ума, энергии, известной творческой или промыслительной цели.

4. На высказанное наивное желание китайского ученого, поглубже проникнуть в природу Бога и совершенно познать Его, богослов отвечал, прежде всего, приведением двух примеров, из которых ясным делается невозможность для человека достигнуть такой цели.

а) Один вельможа пригласил нарочно некоего мудреца с целью поразузнать от него, как можно точнее, что такое Бог? Мудрец не решился скоро разрешить желание вельможи и попросил у него позволения подумать об этом предмете только три дня. По прошествии срока, мудрец, явившись к вельможе, попросил дозволения еще подумать шесть дней. Вельможа подумал, что умный человек над ним смеется и умышленно издевается; а потому, очень воспылал гневом. Но мудрец преспокойно и смиренно отвечал, что он еще не дошел до такой дерзости, чтобы отважиться совершенно познать Бога – беспредельного, непостижимого, приближаясь к Которому, подобно, как к солнцу, для ума конечного предстоит опасность ослепнуть пред величием и блистанием славы Божества.

б) Другой пример – общеизвестный, из жизни блаженного Августина. Рассказывают, как он однажды, погруженный в мысль о Боге, гуляя на морском берегу, встретил мальчика, который, вырыв в песке ямку, черпал раковинкой воду из моря. На вопрос блаженного зачем это делается, мальчик наивно отвечал, что хочет из моря своей раковинкой перелить всю воду в эту ямочку. Августин рассмеялся. Но мальчик отвечал: „если я не могу достигнуть того, чего желаю, как же ты решаешься проникнуть в бездну величия Божества и заключить Его в свою ничтожную хартию?” Мальчик исчез. Изумленный Августин уразумел, что это был сам Ангел Божий, вразумивший ученого не простирать своей любознательности далее пределов, положенных уму смертного.

Однако ж, продолжает Христ. философ, из рассматривания природы, ее явлений, действий, приходили к познанию, что Бог есть всесовершенный, бесконечный, проницающий все, и все наполняющий, высочайший и глубочайший разум, начало всякого добра, всемогущий, всеблаженный, единый – Который может все знать, предвидеть, определить, измерить, постигнуть. В частности, способ познания тех и других божественных совершенств, достигается человеком только путем сравнения, противоположения, обобщения и вывода. Богослов представляет, поэтому, ряд блестящих антитез, от предметов вещественных, их свойств, качеств, переходя к определению свойств Божиих; китайский ученый с удовольствием соглашась, но чувствует умственное изнеможение и просит отложить беседу до следующего дня. Нельзя не заметить, что, как в настоящем, так и в следующих разговорах, М. Риччи, несмотря на обилие доказательств своих философских доводов из Св. Писания, как бы, намеренно старается избегать приведения полных текстов или частных выражений. Причина объясняется просто: во времена Риччи, Св. Писание еще не было все переведено на язык китайский, а было известно только по толкованиям оного, преимущественно, Воскресных Евангелий, составляемых постепенно Католическими Миссионерами. Для китайца, с другой стороны, важнее были общефилософские основания, нежели слово Божие.

(Букв. Люди имеют ложные идеи о Божестве).

Диалог начинается указанием китайского ученого, что в Китае признаются три главных вероучения и школы. Лаоцзы, Фо (или Будды) и – litterati, т. е. класс ученых конфуцианцев. На кит. языке формула этого тройственного союза определяется выражением “Сань-цзяо” (три учения), „Жу-цзяо” или “Шэн-цзяо” (Конфуцианство), ”Фо-цзяо” (Буддизм), и „Дао-цзяо” (Даосизм，философия Лаоцзы)².

1 Ученики Лао признают, что все произошло из ничего и ничто стало основанием их учения; тогда как последователи фо учат, что все видимые предметы произошли из пустоты (vide), и потому, пустота, призрак, есть цель всех размышлений. Ученые, наоборот, утверждают (на основании великой классической книги), что первобытие, начало всех вещей, содержится в слове и начертании “Дай-ци” (Таи-ки), понятие это и составляет предмет их исследований.

Ученый богослов, находя нелепыми первые две секты в их основоположениях, признает более подходящим к истине последнее и старается доказать, что «Дай-ци» – вовсе не самостоятельное понятие, а лишь символ, и что оно вернее может быть означено словом «Шанди». Для доказательства берется логическое определение всех существ по их признакам, которые суть двух родов: существенные и случайные. Все, само по себе существующее, как небо, земля, духи, человек, животные, растения, металлы, камни, элементы，относится к роду существ, субстанций (substances). Наоборот，все, не само по себе существующее, зависящее в поддержке от другого, условливаемое другим предметом, относится к роду случайного, акцидента (accident); например, качества человека, цвета, звуки, вкусы. При рассмотрении всякого предмета, сейчас же в уме составляется двоякое понятие этих признаков. Например, белая лошадь. Существенное – лошадь; белое, белизна – случайное. Сама по себе, лошадь может быть черной, рыжей и т. д.; и белизною не условливается бытие самой лошади.

По учению китайских ученых, «Дай ци» есть разум, вместе с тем, они же признают два разума; один – человека, другой – в остальных вещах, их способе бытия. Спрашивается: который же из двух есть substantia и accident? Ученый китаец хочет отделаться общим местом, говоря: «если бы не было разума, то не было бы и вещей, их бытия. Вот все, чему учат наши ученые». Рядом примеров положения и отрицания, европейский ученый приводит к абсурду мнение китайца о допущении началом мира какого-то мнимого, воображаемого разума. Китаец и здесь прибегает к уловке, обращаясь к разуму, утверждает, что им произведены и богатый, и бедный, и все пять элементов, и что разумом созданы небо и земля. Европеец находит необходимым допустить, что этот творческий разум, в отличие от неопределенного, есть существо личное, свободное и вне материальное, совершеннейшее, чистейшее, духовное, не зависящее ни от какого другого низшего, тварного разума, каким понимается Дай-ци или Ю-Гуан, Даосский идол.

Следует затем, буквальное цитирование текстов, из разных классических писателей, в доказательство того, что не «Дай-ци» есть верховный разум – Бог, но «Шанди» – слово, которое встречается очень часто, в смысле, именно, Бога, Dieu, Deus. Китаец приходит к nоследней уловке, не желая себя показать невеждою в знании классиков, и это его мнение, основанное на объяснении Чэна (Tching), наиболее основательно. Именно, что для означения видимого и материального неба употребляется слово «Тянь» (Tien), для означения же Владыки, верховного правителя – «Ди» (Ти), – господин (= Чжу); для определения же его природы и качеств, употребляется слово Kien = Цян, сила неба.

Ученый богослов снова утверждает, что «Шанди», именно, и есть истинное понятие о Боге, верховном управителе вселенной и охранителе, что это – разум, начало духовное, Творец неба видимого, означаемого словом «тянь», и земли – «ди», всего существующего. Помещением же этого разума всеуправляющего в материальном небе, (представляемом у астрономов, состоящим из небольших сфер), значило бы делать Бога существом грубым, чувственным, пригодным только для известного места, для определенной категории вещей. Таким, именно, представляются языческие боги разных наимеований, отождествляемые с идолами.

Бога – Шанди, можно, наконец, уподобить царю, которого именем, волей управляется и охраняется все государство и все ему повинуются, хотя лично удается видеть царя, знать его, весьма немногим. Так и во вселенной: Царь, правитель всего, есть ее Творец, Господь – Шанди, Верховный Владыка; мы Его не видим, не осязаем, но отрицать Его бытие не можем, покланяемся Ему, чтим Его святую волю, о чем небо и земля, вся природа постоянно возвещает и поучает.

Надобно заметить, что, остановившись несколько подробно на выяснении понятия о Боге на китайском языке，Матвей Риччи почти за сто лет коснулся вопроса, бывшего очень долгое время спорным и породившим целую литературу среди новейших миссионеров и ученых. Последнее слово, с санкцией Римского Первосвященника (булла 1704 г.) и миссионеров, оставлено за термином «Тянь-чжу», тогда как в изданиях Библии Британского Общества, принято一 «Шанди», т. e. термин, единственно встречаемый нами в настоящем диалоге у Матвея Риччи³.

(Букв. тезис: «Человек имеет бессмертную душу, что и составляет его существенное отличие от других одушевленных тварей)

Китайский ученый высказывает положение, что человек, по своему назначению, должен совмещать весь мир в себе самом и потому, справедливо называется малым миром. На деле выходит не то. Изобразив чрезвычайно подробно свободную, привольную жизнь разных животных и птиц, ученый китаец представляет противоположную картину человека, обреченного с самого дня рождения на труды, борьбу, лишения; борьба ведется с миром внешним и внутренним – природой самого человека, заключающей много болезней и уклонений от высоконравственного идеала, таковы разнообразные страсти, увлечения, грехи, влекущие за собою угрызения и муки совести. Зачем же все это низводит человека в положение худшее самих неразумных тварей? Какая цель бытия его? Какой исход из такого положения?

Европейский ученый утверждает, что несчастия в этом мире, как радость и счастье, необходимы. Гераклит был прав，когда вечно смеялся над неразумием людей, не менее был прав и Демокрит, вечно плачущий, по состраданию, к несчастью других. Точно так же основателен был и странный обычай у одного древнего народа – выражать чувства скорби и печали при рождении человека, – веселиться и радоваться, когда он умирал и уносился на кладбище. Жизнь для этих людей представлялась страданием, освобождение от нее – блаженством.

Настоящая жизнь в мире есть путь, ведущий человека к другой – вечной, за гробом, блаженной, для праведников и противоположной, для осужденных грешников. Истинное отечество наше – на небе; чтобы достигнуть его, Бог дает жизнь человеку в этом мире для испытания сердца в совершении добродетели.

Китаец замечает, что учение о рае и аде, в которых будут по смерти обитать люди, известно в религии Фо – (Будды), но не допускается классом ученых (litterati). Христ. ученый возражает, что буддисты учат превратно, тем не менее, они согласны в признании и богооткровенного учения о бессмертии души человека, и в этом отношении, стоят несравненно выше самих китайцев, утверждающих, что человек, подобно животному, имеет душу только до смерти, и, что со смертью тела, прекращается и жизнь для духа. Должно различать души троякого рода: одна свойственна растениям и деревьям (l’amé végétative), другая – животным разного рода (l’amé des bêtes), наконец, принадлежащая человеку (l’amé raisonnable, l’amé de l’homme) и имеющая качества души растительной и чувственной, животной (vegetative et sensitive). Жизнь, деятельность этой тройственной души условливается организацией, определяющей природу той или другой породы и индивидов. Сами по себе органы, как растительные, так свойственные животному организму, не могут существовать без непосредственного влияния на них внешних условий. Отнять эти условия, содействующие питанию, размножению, произрастанию и проч., значит лишить вовсе жизни целый организм или парализовать часть его. Душа растительная и животная стоят в неразрывной связи с организмом и внешними условиями; только разумная душа, душа человека, имеет особенные действия и законы, не зависящие от материи; она живет в своем мире идей, понятий，внутренне свободна и блаженна, способна ко всему относиться с сознанием, познавать себя, мир, Бога, и жить с Ним. Душа, таким образом, насколько разумна, настолько же и духовна, имеет бессмертие, т. е. возможность существовать даже в то время, когда отрешится от телесного организма и внешнего, материального мира.

На вопрос китайца: почему именно душа человека духовна, а у животных не духовна? ученый европеец предлагает шесть доводов, раъзясняющих в антитезах превосходство и существо души человека над душою животных и растений.

а) Душа зверей есть раба своего тела. Инстинктивные требования принудительны и необходимы настолько, что животное не в силах удержаться от исполнения их, при всяком удобном случае. Один человек, силою ума, мысли, может умерять, обуздывать требования животной природы, даже парализовать на известное продолжительное время. Иначе: человек, силою души, господин своего тела.

б) По двойственной природе человека, духовной и плотской, усматриваем сочетание двух воль, которые, повинуясь требованиям то души, то тела, вступают нередко в борьбу. Чем духовнее человек, тем сильнее происходит в нем борьба с инстинктами тела, пока не придут они в совершенное повиновение высшей природе, и, этого рода, дуализм есть отличительный признак развитого умственно и нравственно человека. Чем проще и ниже одушевленное существо, тем душа однообразнее повинуется единой воле.

в) В проявлениях любви, ненависти, стремлениях к добродетели или пороку, в выражениях разных страстей так же усматривается в человеке то духовная, то плотская сила природы. Одни животные следуют только животным требованиям души своей; мир нравственный для них не существует.

г) Всякое содержащее дает свое обличие содержимому. В мире чувственном, материальном, мы видим бесконечное разнообразие форм, кои все свойственны тому или другому предмету. Душа человека так же точно дает обличие, ей свойственное, всем предметам, возникающим из нее, формирующимся по ее плану, Таков мир творчества, мир идей, мир художественных произведений. Что не имеет на себе печати этого духовного начала, мы говорим: это грубая материя, неодушевленный предмет, вещь. Душа растений и животных чужда подобных комбинаций.

д) Все, соподчиненное другому, зависящее от него, никоим образом не может быть высшей природы, сравнительно с управляющим началом. Предметы и явления, их свойства и качества, подлежащие внешним нашим органам – суть материальные. Но Бог, сотворив человека, наделил его способностью управлять двумя силами души – разумением и волей. Предмет разумения есть истина, предмет воли – добро; то и другое не материальные предметы, но чисто духовные. Вещество само по себе бессильно постигать духовное начало; тогда как дух может проникать и то, и другое.

е) Насколько душа животных ограничена весьма тесным кругом познаний, сообразно организму телесному, настолько душа человека беспредельна и, подобно орлу, может проникать в самые высшие сферы чувственного и духовного мира, углубляться и разуметь самые сокровенные тайны и законы природы.

Убедившись в духовности души, перейдем к рассмотрению ее бессмертия, побуждающего стремиться к благочестивой жизни.

а) Человеку, по природе, свойственно желание славы, или, по крайней мере, опасение не оставлять после своей смерти дурной славы и имени. Если где, то в Китае особенно ревниво заботятся об этом. Существует множество церемоний и обрядов, которыми стараются увековечить доброе имя и славу не только при жизни, но и по смерти; таковы, преимущественно, обряды, совершаемые детьми в честь родителей и предков на их гробах.

б) Бог, сотворив мир, ничего не сделал без разумной причины, цели и пользы; всякому существу определил по его природе и соответствующие условия жизни. Рыбы обитают в водах, животные – в лесах; ни те, ни другие не желают будущей жизни и не стремятся к ней. Вся жизнь ограничивается лишь пределом настоящего. Один человек имеет врожденное и сильное чувство будущей жизни, ради получения которой множество святых отрекались от мира, удалялись в дебри, пещеры, пустыни, проводили высоконравственную жизнь. На чем основан такой странный их образ действий, как не на вере в действительность бессмертия и будущей жизни? Если бы жизни человека положен был предел только в ее настоящем мире, в таком случае, следовало бы и этих людей почесть стадом безумных. На деле, однако, не то.

в) Сердце человека больше самого мира; никакие земные блага не могут наполнить оное. Отсюда, естественно, предположение и уверенность, что лишь по смерти можем получить истинное блаженство. Бл. Августин справедливо восклицал, обращаясь к Богу: „Господи, Отче небесе и земли, сотворивый человека по образу Своему и по подобию, един Ты имаши уловлить сердца наша, исполнить в благих вся желания наша; к Тебе молимся и взываем, в Тебе едином да почиют на веки сердца наша, Ты бо еси истинное упокоение и веселие любящих Тя!“

г) Человеку естественно бояться не только собственной смерти, но и ближнего, и отвращаться от мертвого тела. Что это значит? Почему человек не боится при виде трупа животного? Потому что один человек может, при этом, соединять идею о будущей жизни за гробом, мучительной для грешных и блаженной для праведных.

д) Бог насколько милосерд, настолько справедлив в награде и наказании. Если в настоящей жизни беззаконный преуспевает во зле и наслаждается благами мира сего, то его ожидает противоположное состояние за гробом. Страдает праведник в этой жизни, за то он будет блаженствовать в будущей. Такова вера христианина.

Китайский ученый предлагает, в разъяснение учения о бессмертии, награде и наказании в будущей жизни следующее соображение, (основываясь на авторитете ученых): человек, живущий в этом мире свято и благочестиво, сберегает свою душу от вечной гибели; для мудреца и святого, поэтому, с разрушением тела, душа остается невредимой и блаженной навеки, тогда, как беззаконник, преступник, успевающие во зле, губят душу, и, едва умирают телесно, душа более не существует; человек такого рода издыхает, подобно животному.

Ученый богослов, приведя несколько житейских примеров, находит нужным возразить, что ни один преступник и беззаконник, как бы низко ни пал, не в силах уничтожить свою душу, и, наоборот, порочная, злая душа не имеет права убить, уничтожить собственного тела, в котором пребывает. Один Господь Бог только силою собственной воли может наказать грешника по смерти, как и при жизни. Будущая жизнь для злых, несомненно, будет та же, что и для демонов, т. е. бессмертие будет соединено с муками навеки. Благочестивая жизнь, поэтому, здесь, на земле, – вот наше великое счастье, ведущее к блаженству и в будущем; наоборот, нечестивая, беззаконная жизнь на земле есть великое несчастье, влекущее в будущем вечные мучения в аду, вместе с демонами.

1. Диалог начинается выражением удивления Китайского ученого к тому, что многие образованные Китайцы – literati – не признают вовсе существования духов.

По этому поводу, Eвponейский ученый останавливается на цитировании многих текстов из древних классических цзинов, ясно указывающих противное. Приводятся с точностью примеры из жизни государей, мудрецов и народа, доказывающие издревле существование разных обрядов, жертвоприношений, молитвословий, в честь умерших предков и разных духов природы (гор, лесов, рек и проч.). Несоблюдением этого рода священных обязанностей, объяснялись различные несчастия, тогда как исполнением, условливалось общее и личное благополучие людей. Из Шу-цзин (гл. si-pi-kan) указывается на императоров Pan-kong и Tcheou-kong; из Ши-цзин рассказывается, как императоры Юань-ван (Ouen-Ouang) и Чао-Гун, а, также, и другие мудрецы Китая, после славного вознесения на небо, или восхищения небесным драконом (т. е. по смерти), не переставали сходить с небесных чертогов на землю, для подания помощи своим бывшим подданным, и как потом чудесно возносились туда же. Из сего следует, говорит европ. философ, что души умерших предков не умирают по разлучении с телом, и что природа бессмертных духов не подлежит сомнению.

Китайский ученый высказывает три философских мнения о духах отрицательного свойства: а) что духов, вовсе, нет; б) что духи существуют только для тех, кто в них верит; в) что верование в существование духов есть положительный обман.

Европ. ученый возражает, что сомневаться в существовании духов умерших людей нельзя; и кто не признает их, тот подобен невежде, отрицающем положительное существование льва или слона，которых не видал во всю жизнь в своей местности или стране. Итак, духи должны быть предметом исключительно нашей веры. Причиною же заблуждений и отрицания духов, служит крайний сенсуализм, допускающий только то, что доступно чувственному восприятию и пониманию. Истинным же критерием в сем важном предмете может быть только разум, имеющий назначением определять законы, причины и следствия, силы и свойства，разные условия, от которых зависит здравомыслие и проистекает должное благоразумие, как в самом познании, так и в истинном уразумении предметов. Таковы, напр., явления, объясняемые законами перспективы – луче преломления, – света и тени – истинного движения и мнимого покоя. Без разума невозможно и истинное знание. Убеждение этого разума таково, что существование мира духовного, в отличие от телесного, не подлежит ни малейшему сомнению.

На вопрос Китайца, опирающегося на классическую книгу Tchen-tsiou, «чем объяснить явление духов по смерти человека в материальной форме, когда душа – существо, чисто духовное?», европеец отвечает: «Тело для души служит необходимой средой для жизни в стихийном мире, по разрешении с которой, как бы, темницей, душа получает истинную свободу в жизни, чисто духовной; благодаря этой новой среде, душа и может пользоваться чистейшим и широким кругозором на мир, наслаждаться истинной свободой, без всяких соблазнов и камней преткновения. Только живя в этом духовном мире, души людей могут получать желаемое и искомое блаженство. Самое же явление души умершего под видом нашего любимого существа – не простое действие ее, но зависит и совершается по особому благоволению Божию, имеет чисто нравственное значение – вразумлять, утешать нас в скорби и печали, или наказывать за уклонение от высочайшего добра. Такое явление во время сна или наяву, относится, поэтому, к области чуда, для нас непостижимого. Только то верно, что душа открывается в форме человека, дабы мы удобнее могли воспринимать, делаемые ею внушения и вразумления.

На вопрос Китайца: должно ли душу понимать, как пар и, вообще, существо газообразное, в которое она превращается по разлучении с телом? Предлагается следующий ответ: Се qui est vapeur l’appeler esprit, âme, c’est confondre absolument les noms des choses, т. e, испарение называть духом иди душою, значит смешивать, положительно, самые наименования разнородных предметов⁴. Что издревле и самые жертвы приносились не испарениям умерших, а, именно, их душам, об этом ясно говорится в классических Цзинах; напр., в Чжун-юн, Кхун-цзы определяет: духи суть основания вещей и с ними неразлучны; пока существует дух, жив и предмет; нет духа, – мертво и тело. Не должно, однако ж, смешивать дух с вещью, которой он присущ, ни тело с душой. Однако ж, замечает Богослов, душа человеческая никоим образом не может быть смешиваема с другим, вообще, предметом чувство-постигаемым, ни, тем более, с миром, чисто духовным-Ангельским, от которого отличен, также, мир духов – гениев, добрых или злых, под коими разумеются, олицетворяемые силы природы, или качества и действия человека. Даруя Ангелам управление миром существ разумных, Господь и душе человеческой дает власть управления собою и телом, в котором живет, и внешним миром, насколько он для нее доступен. Допуская существование души человека по смерти, Христианская религия, однако, совершенно отвергает учение и представления язычников о, всякого рода, многообразных духах природы, почитая их абсурдом, хотя и допускает их для китайской своеобразной философии, как логические обобщения, при классификации знания. Китайцы, напр., говорят, что все вещи, суть чисто материальные (металлы, камни и проч.), живущие – vivants (деревья, растения), чувствующие – sensitives (животные); и духовные spirituels – к коим принадлежит человек.

Основываясь на приведенном делении предметов природы, Китайский ученый утверждает, что душа человека, подобна душе животных，но значительно разнится от других вещей; что разница эта такова же, какая существует между прямизной и кривизной, крайне великим и крайне малым.

Ученый европеец, находя слишком недостаточным определение таковой разности для видов (pour différencier les especes), признает необходимым отличать признаки accidentales от essentiales, и, что есть разумно-свободное существо, которое одно может жить, сообразуясь с идеей, управлять своими действиями, сохранять самообладание, отличаться самопожертвованием и способностью подчинять свою волю внешнему закону, лицу, применяться к разным условиям в жизни. Этого-то дара лишены животные，руководящиеся только инстинктом，а потому, не имеют обдуманности в действиях, сочетания причин и следствий, равно, всех возможных условий, при которых должны или могут совершиться те или другие действия и явления.

Утверждая，что для каждого существа в мире необходима форма, вид, неодинаковый, по природе существ, Китайский ученый убежден в необходимости самой среды, своеобразной для каждого вида (espes): для рыбы требуется вода，для птиц – воздух и т. д. Можно ли, однако, продолжает он, формою определять самое существо видов (espes)?

Европ. ученый отвечает: разнообразием форм и фигур мы отличаем только вещи, не касаясь самого их существа и природы; иначе，можем смешивать по виду то, что совершенно противоположно по природе. Например, медными изваяниями человека или быка дается понятие только об их наружном виде, и никто не будет утверждать, что это действительный человек или бык. Художественная форма представляет только подобие; разбив эту форму, не найдем ничего, что составляет существо в устройстве самого тела, а только получим сырой материал – глину, металл и проч. Ни одна статуя, как бы прекрасна ни была исполнена в художественном отношении, не обнаруживала способности к произвольному движению и действиям, приличным тому, кого она изображает.

Из условий материальных, составляющих среду для всякого живого существа, важен воздух, вода, и другие химические элементы, необходимые для состава и питания того или другого организма; не будет воздуха, или он сделается ядовитым, прекращается и жизнь организма. В свою очередь, души умерших (esprits), чуждые всякого вещественного состава, не нуждаются в стихийных условиях жизни, потому что они живут в мире, чисто духовном и суть бессмертны. Несмотря на такое различное состояние души при жизни в теле и по разлучении с ним, мы любим почивших предков, почитаем их бессмертный дух с уверенностью, что и умершие к нам близки настолько же, насколько мы к ним. Конфуцзы справедлив, когда говорит: почитайте духов, т. е, умерших предков; и далее: духи умерших предков, однако, не могут дать нам ни блаженства, ни богатства, ни уничтожить наших грехов, справедливо, поэтому, признать, что власть разрешения наших грехов и помощь при затруднительных обстоятельствах в жизни, исключительно зависит от Бога; к нему-то мы и должны обращаться с молитвою, а не к духам умерших предков.

Китайский ученый затрагивает вопрос, весьма для него серьезный, непонятный, и потому, требующий разъяснения. Сущность заключается в распространенном восточном пантеистическом воззрении на мировую субстанцию; что под нею разумеется чудесно царствующий, вечный, высочайший и неизменный разум – дао (raison suprême et invariable), от которого все твари получают, свойственную их природе, жизнь; и что, будучи эманацией этой субстанции – Шанди – все твари снова соединяются с нею после земной смерти, а при жизни, все их действия служат проявлением этого же Божественного существа.

Богослов отвечает на это хитросплетенное лжеучение раскрытием истинного понятия о Боге, на основании Св. Писания и учения Св. отцов, не вдаваясь в подробную аргументацию, но высказывая только основоположение: а) Бог, сотворив весь мир и человека, есть действительно виновник только добра и порядка, и что добрые Духи – Ангелы суть высшее творение Его, и сотворены Им для общей мировой гармонии, царства истины, добра и вечного блаженства; б) несмотря на то, тварь уклонилась от своего назначения, злоупотребив, дарованным ей от Господа и разумом, и свободой, за что и получила должное наказание. Люцифер с целым чином, ему подчиненных, Ангелов за свою надменность и гордое хотение сравниться с Богом и занять Его престол, низринут в ад; так произошли злые духи – дьяволы, сделавшиеся с этого момента представителями всего злого, скверного. Не устоял в добре и дарованном блаженстве первый человек, ради жены своей, по наущению дьявола, преступивший заповедь Божию, а потому, изгнанный из рая со всеми тяжкими последствиями грехопадения, в) дерзко и богохульно было бы, поэтому, допускать, что не только человек, но и всякая тварь имеет право на равенство с Богом или слияние с Ним. Если в обыкновенном разговоре между самими людьми принято различие одного лица от другого, то тем более необходимо это разграничение и различие с Богом, для остальных предметов. Обращаясь к другому, человек говорит: «ты ecu ты» ... «я есмь я» ... Ужели какой-либо червяк имеет право сказать Господу – «Шанди – ты – то же, что я, я – то же, что ты!»

Не существует примеров в Китайской истории，чтобы какой верноподданный говаривал своему Государю; «я – то же, что ты, и ты – то же, что я» и этим, уничтожая своевольно резкую грань подчинения своей личности государственному началу – Главе Государства. На этом принципе неравенства, император Китая, как, стоящий неизмеримо высоко над, подвластным ему, миром, один считает себя вправе непосредственно обращаться с молитвою и жертвоприношениями к Шанди за свой народ и благоденствие страны. Сектанты Буддийские, позволяя себе бредни соединения с мировой субстанцией и слияние с нею，как равное с равным, такам образом, противны, как Государственной мудрости, так и Божественной воле. Всякая тварь, будучи звеном в общей цепи мировых существ, только и сильна, пока на своем месте; далее своего конечного предела и назначения, она не выступает и выступать не может.

Сказав несколько слов в похвалу разнообразных и возвышенных свойств ума человеческого во всех великих делах, ему присущих, Китайский ученый предлагает лукавый вопрос: можно ли человеческий разум мудрецов почитать на одном уровне с творческим и промыслительным умом Божиим=Шанди?

Вопрос мотивируется обычным примером такого рода, что даже последний глупец, не имеющий никакого понятия о назначении и величии человека, и тот считает себя стоящим гораздо выше других, ему подобных, и никак не позволит сравнить себя с каким-либо скотом, которого бить и распоряжаться им почитает себя всегда вправе.

Понимая высокомерный тон своего вопрошателя – язычника, Богослов смиренно утверждает, что, как бы велик ни был ум человека, но он не должен о себе много мечтать, и думать о совершенном постижении Божественного Разума. Такого рода гордыня была причиною падения Ангелов в ад, от нее же погибли и множество великих святых. Истинная мудрость должна заключаться в глубоком смиренномудрии пред Господом, сознании ничтожества пред Его величием и Премудростью; многочисленные добродетели без должного смирения – подобны праху, рассеиваемому легким ветром. Хотя люди и вся природа суть отображение Божьего величия и Разума, но далеко не сам Творец. Посему, и все великие дела людей, сопряженные с большим трудом, временем, затратою лучших сил, не могут сравняться даже с одним актом Творческой воли, «и рече, – и бысть, повеле и создашася» ...

Дух человека подобен чистому зеркалу или тихой, стоячей воде и способен, по мере духовной чистоты, отражать в себе Божественный Разум, подражать ему в творчестве; но эти качества, отнюдь, не дают права смешивать тварный разум человеческий с умом Божиим. Нет примера, чтобы человек мог произвести какое-либо живое или растительное существо так, как оно вышло из рук Творца Господа, Который, в то же время, есть Хранитель и Промыслитель всего мироздания.

Соглашаясь с приведенными доводами и установлением понятия о Боге, ученый Китаец позволяет себе высказать определения философов, что все свойства, приписываемые Богу, они резюмируют в одном слове – я – которое во все времена, во всех местах, никогда не прерываясь, было одной и той же субстанцией. Будучи, однако, в своем начале, как Бог, это «я» в человеческой природе, постепенно умаляясь и смешиваясь с несовершенным миром, утратило творческую и промыслительную силу, а потому, ныне уже не может ни творить, ни сохранять ни единой твари. Несмотря на то, истинно идеальное и первобытное превосходство духа человеческого, должно быть признаваемо в этом смысле, т. е. как Бог.

Христ. философ, однако, высказывает чрезвычайное удивление к смешению философами языческими природы божественной с несовершенной, тварной, человеческой, способной страдать, тогда как божество никаким страданиям и процессам умаления и возрастания – непричастно. Три аргумента приводит Богослов: а) Бог не одно и то же с миром вещным; допустив противное, приходится и все бесконечное количество тварей свести к единой природе. А с единством мировой субстанции, должно исчезнуть и все разнообразие тварей, живущих, каждая, согласно со своей природой и волей. В действительности, однако, не то: Господь именно сотворил разнообразные миры, и в самых противоположностях проявил мудрый закон жизни, состоящий в беспрестанной борьбе за собственную природу, ее сохранение и развитие, или продолжение. В постоянной смене явлений, разрушении и смерти отжившего, старого, хилого и вольного, в рождении и формации новых организмов и предметов, обновляется и существует вся природа, повинуясь творческой воле Господа, непреложным законам и велениям вечно бдительного и всеохраняющего Промысла. Давая хизнь всему мирозданию, Сам Господь, отнюдь, не смешивается с каким-либо творением, но продолжает всегда быть вне мировой, неизменяемой, вечной, субстанцией. Языческие мудрецы и народы, смешивая природу, ее явления, силы, законы с самим Богом, попадают на ложный путь боготворения всей природы; возникает идолопоклонство с забвением Истинного Творца и Виновника Всяческих. В глазах христианина это и смешно, и горько, и преступно.

б) Бог не составляет никакой внутреннейшей (intérieur) части вещей; иначе, Бог должен бы быть менее, проникаемой Им, части предмета, часть же, менее своего целого, и содержащее, заключает содержимое. Можем ли допустить безумную мысль, будто Бог, существо величайшее, неизмеримое, совершенное, содержится в какой-либо твари ограниченной, несовершенной? Даже сама человеческая природа, в ее возвышеннейшем, идеальном совершенстве, никоим образом не может вместить полноту Божества. Только в лице Богочеловека Иисуса Христа совершилось это единение, но, без изменения или преложения Божества в человечество и человечества в Божество. Правда, Господь дарует человеку все благодатные средства, для жизни святой и блаженной, сверх внешних условий тварной жизни, но человек не всегда достойно ценит, великие к нему, Божьи благодеяния и дерзко позволяет выходить из пределов, повинуясь слепо своей греховной природе и не желая исправлять оной. Между тем, если б Бог, помимо воли самого человека, наполнял всегда его природу, то и человек был бы постоянно свят и совершен. На деле – не так. Человек часто падает и обнаруживает немощь; виноват не Бог, а сам человек, или не умеющий пользоваться надлежащим образом дарованными ему силами и способностями, или не желающий стремиться к самоусовершенствованию и повиновению воле Божией.

в) Мир, по отношению к Богу, то же, что художественное творение или, в известных случаях, – подобен орудиям, коими пользуется мастер при созидании своего произведения: Было бы безумием почитать творение за самого Творца, как и орудия – за художника, ими пользующегося. Допускать, что все твари и вещи в природе, с потерей прежнего их земного вида и организма в смерти, соединяются с Богом – есть крайнее безумие. Если отец умирает, зачем сыну оплакивать его кончину? потому что дух отца должен соединиться с Богом! Если б это было так, как думают языческие мудрецы, то всякий человек должен желать смерти, ставить ее конечной целью. В таком случае, для чего же дана нам Богом жизнь земная? Ужели только для преступлений, убийств или самоубийства? Такое учение противно всякому здравомыслию. Всякий человек, да и одушевленная тварь стремится к жизни – ее продолжению, сохранению и размножению. Благословляя род человеческий, Господь сказал «растите и множитесь» и отнюдь не заповедал «живите для смерти поголовной и в одиночку».

В чем же состоит назначение жизни человеческой, разумно-свободной? Пользуясь дарованными силами, способностями и благами природы с должным благоразумием, человек обязан познавать Бога, почитать Его и служить Ему, преследуя высшую цель жизни – святость, – нравственное совершенство. Должны всегда помнить, что Бог есть причина действующая, универсальная и внетварная (cause extrinsèque des créatures). По тесной зависимости от Бога тварей, и мироздание повинуется Его законам，не препятствуя, в то же время, быть Господу вездесущим, всенаполняющим и животворящим. Мир, κοσμοσ, подобен величайшему механизму, в котором все части на своем месте, одна от другой зависят; но дух жизни, оживляющий все, охраняющий и направляющий к благим целям, есть Господь Бог.

Согласившись，что тварь не тождественна с Богом, китайский ученый вопрошает: как думать о философах, предполагающих, что человек, со всеми прочими тварями, составляет нечто единое и тождественное?

Ответ. Как возводить человека до уровня с Богом, так и низводить до степени какого-либо червяка – крайности. Надменный гордец Навуходоносор, царь, возмечтавший о себе, как Боге, низведен был вдруг до потери человеческого сознания и считал себя наравне со свиньями. Необходимо различать известную градацию существ сотворенных, завершением коих служит человек; каждой степени соответствуют известные группы (роды, виды, семейства, порядки и т. д.), каждая из них имеет свой отличительный характер – тождественность признаков, identité. Эти, своего рода, идеальные единицы одного рода, вида, семейства и т. д. заключают множество индивидов, не похожих на других, иной группы. Так различаются стада овец, коров, свиней, волков и прочих, – стаи птиц, рыб и т. д. Идентитеты подобного рода могут быть чрезвычайно, в научном отношении, разнообразны: наиболее же общие из них, и обыкновенные в практике, суть троякого рода: простейшие, средние и сложные. Одни доступны простому чувственному усмотрению, другие требуют значительного соображения при определении признаков, третьи, наконец, составляют дело чисто специалистов. По всем приемам, выработанным наукой о природе и человеке, приходится заключить, что человек, будучи отображением во внешнем организме природы многих одушевленных тварей, а по душе, созданным по образу и подобию Божию, не должен быть смешиваем ни с одной тварью, следовательно, – не тождествен с нею.

Если нельзя сего допустить, продолжает словоохотливый Китаец, то нельзя ли думать, что только мудрый человек составляет единую субстанцию с целым миром, и, что для невежд, этого идентитета не существует? Тонко сообразив не совсем ловко и определительно поставленный вопрос，Европейский ученый, прежде, исправляет понятие о мире, превращая из космического в чисто нравственное и общечеловеческое. «Все мы люди, вместе взятые, составляем одно», – говорит ученый, пользуясь общим философским выражением; это значит, что все, вообще, люди，как единые по своей разумно-нравственной природе, должны составлять единое общество, несмотря на различие рас, и соединяться взаимно узами человеколюбия – charité. Природа этой мировой добродетели характеризуется известными изречениями: «Возлюбиши искреннего твоего, как себя самого», «воздавай каждому должное, будь со всеми человеколюбив, милосерд, справедлив». В этом общем принципе и заключается тайна общения людей между собою; с забвением же сих правил, развивается и усиливается нестерпимый эгоизм, крайне зараженный которым, на всех людей взирает высокомерно, как на что-то служебное, рабское, и, как бы, достойное презрительного обхождения. Таковое себялюбие, необузданное, безумное, противоположно обыкновенному и благоразумному, составляющему украшение и необходимую принадлежность всякого человека; себялюбием жe условливается и бытие личное каждой твари, живущей для себя, для своего рода, вида. В силу себялюбия, объясняется и борьба тварей противоположного рода, вида, семейства. Однако, в людях, принадлежащих известной расе, слагающих большие общежития – Государства, крайности эгоизма, под личиной патриотизма, в отношении к другим общежитиям, влекут серьезные международные столкновения, служат источником излишних и разорительных войн. Не похвальна и крайняя эгоистическая привязанность и любовь к семейству, если она сопряжена с правонарушениями к остальным людям. По своей ограниченной природе и частным целям жизни, в общем организме человечества, отдельно взятый человек не может любить всех, без изъятия, людей, всех почитать только братьями, без всякого различия их природы, положения и той роли, которую призван играть каждый человек в общественном и государственном союзе. Эта всемирная, идеально беспредельная любовь подобает единому только Господу Богу, как Творцу, Отцу и Промыслителю всяческих.

12. Китайский ученый, ссылаясь на классическую книгу Чжун-юн, недоумевает на одном изречении, что – «долг князя, в отношении к подчиненньм ему чиновникам и офицерам, тот, чтоб не отличаться от них».

Ученый Европеец, подметив, что неясность заключается от неточной постановки и определения природы различия, разграничивает понятие чисто нравственное о природе человека, от понятия в смысле юридическом, по которому все люди суть все противоположные объекты правовых отношений, и, где правом требования ослабляются узы любви. Указанное место，говорит ученый，должно быть понимаемо в значении чисто общечеловеческом, по которому князь и чиновник, как и все прочие различия по профессии и общественному положению лиц, исчезают в одном великом понятии «человек, человеческая природа», в ее возвышенном значении. Только в отношении к людям возможно быть человеколюбивым. Нельзя, также, смешивать простой привязанности к домашним животным и другим предметам с делом чисто нравственной любви. Переходя затем к очерку разных противоположностей родов, видов и индивидуумов, их составляющих, Европ. ученый утверждает, что только благодаря разнообразию и несходству вещей в природе, условливается всегда живая гармония мира, подобная той，какая бывает в великом музыкальном оркестре. Это разнообразие, отнюдь, не нарушает правильности всей жизни природы, не противно ни человеколюбию, ни справедливости. С ниспровержением такого порядка и сведением всего к одному знаменателю, к единообразию и смешению, получается в природе хаос, безобразие, в котором трудно распознать и определить природу и назначение каждой части и предметов мироздания. Так думать и судить, все спутывая, перемешивая, свойственно только безумцам или людям злонамеренным и сумасшедшим; все это противно мудрости Шанди.

13. Китайский учёный, в заключении диалога, переходит к вопросам чисто психологическим, сводящимся к главному учению о душепереселении или метемпсихозисе, что и составляет предмет следующего диалога.

Китайский ученый, обращаясь к различным мнениям философов, касательно судьбы и назначения человека, вызывает просвещенного собеседника на изложение интересующих его вопросов о бессмертии души и переселениях ее. Мнения эти, говорит он, следующие: что раз получает рождение, начало, то должно иметь для себя и конец, разрешаемый смертью; что из рассуждения о прошедшем, настоящем и будущем, усматривается их неразрывная связь, а за совершением добра или зла в настоящей жизни, непременно должно воспоследовать и в будущей – надлежащее возмездие; что настоящая жизнь есть путь, а будущая – конечный предел (la terme).

Европ. ученый, находя весьма важным вопрос о судьбе человека и будущем возмездии, останавливается на подробном изложении сказаний о Пифагоре, цели его философии, о мировом значении. Был, говорит он, некогда, великий, гениальный человек, скорбно взиравший на жизнь современных ему людей, живших крайне беспорядочно, а потому, и изобрел систему учения, посредством которой бы сдерживались необузданные страсти, грехи и преступления людей злых. Он проповедовал, чтобы все люди оставили дурную жизнь и серьезно подумали, каждый – о будущей участи, ввиду того, что душам злых угрожала опасность переселения в разных животных, с одной стороны, как наказание за грехи, и с другой, для постепенного очищения. Причем, душа умершего, соответственно его греховной природе, должна переходить в то или другое тело животных: души людей свирепых и жестоких переходили в тигров, леопардов, души гордецов – в львов, бесстыдных и развратных – в собак, свиней, души обжор – в быков, ослов, души воров и разбойников – в лисиц, волков，ястребов и т. д. Учение греческого философа, хотя, по некоторым сказаниям, проникло в Индию и Китай, но это едва ли достоверно; как и то сказание, коим приписывается происхождение Будды-Фо из Шань-дуна и оттуда, распространение его учения, (сходного с Пифагоровым), – по всему Китаю. Наконец, замечает Христианский философ, самое существо учения о душепереселении, как ни остроумно в цели изобретения, – принадлежит к области фантастических измышлений, коими богаты языческие религии Востока.

Китайский ученый, согласившись, что нелепых рассказов и сочинений весьма много в Буддийских книгах, видимо, выразил свое к ним недоверие и желание поглубже рассмотреть заблуждения.

Европ. ученый заметил, что мнений и фабул о душепереселениях столь много, что о большой части и говорить не стоит, а потому, находит более полезным изложить и опровергнуть только наиболее главные. Прежде всего, говорят метемпсихозисты, что душа человека, по перехождении своем в тело другого человека или зверя, не теряет своей первичной природы, и, оставаясь той же душой, как прежде, живет лишь воспоминаиями о прошедшей жизни, проведенной в теле человека. На самом деле, такого странного образа жизни и воспоминаний никогда не было и быть не может. Это учение – чистая нелепость!

Китаец замечает, что примеров о подобного рода воспоминиях, очень много излагается в книгах Лаоцзы и Фо; Европеец, наоборот, утверждает, – подобных бредней не существует давно в странах просвещенных, где множество ученых светил опровергли достаточно их фальшь, а потому, было бы неблагоразумно увлекаться тем, о чем учат Фо и Лаоцзы, хотя их сказания и могут служить прекрасным увеселением и забавой для простонародья.

Ученый Китаец: Фотисты учат, что, когда душа человека перейдет в тело какого-либо зверя, то его тело одушевляется переселившейся душой человека, в случае же несоответствия между обеими душами (человека и животного), душа человека ощущает затруднительность состояния и лишена свободы действий.

Ученый Европеец на все, предложенные выше и настоящие вопросы и мнения о душепереселениях, отвечает нижеследующим критицизмом, излагая языческие бредни и разбирая в шести пунктах:

а) Допустив, что душа человеческая, по переселении в тело животного, живет воспоминаниями прошедшей жизни, странным кажется такое ее умаление – почему ж не жить ей и настоящим, даже не управлять животным телом и не облагораживать это животное? Должны помнить, что душа есть дух, имеющий, ему одному свойственный, образ действий, независимый даже от тела, в котором он пребывает и его оживотворяет. К чему же этот независимый и разумный дух подчинять инстинктивным и бессознательным требованиям животного? Значит, учение о таком ограничивающим уме и самодушепереселении – ложь, и ни к чему не ведет.

б) Бог, сотворив человека по образу и по подобию Своему, каждому роду и виду из царства животных тоже даровал, соответствующую природе, душу. Первородный грех, омрачивший род человеческий, а так же грехи и преступления, в частности, самих людей, служат причиной различия души человеческой от той чистой и святой, которая свойственна праведникам, но это, отнюдь, не дает права на признание различных душ, происходящих от Бога; ибо природа души в существе, имеет одинаковые признаки и назначение для человека, могущего силою воли и внешних причин уклоняться от первообраза. Люди святые, при помощи Благодати, сохранившие чистоту образа и подобия Божия, сподобляются вечного блаженства, тогда как грешники – вечного мучения, при переходе в мир духовный, по смерти телесной. Животные, получив, своего рода, душу от Творца Господа, сохраняют ее неизменною доселе, а потому, и не нуждаются, в свою очередь, в восполнении ее душой человека умершего. Таким образом, идея оду душепереселении и здесь не имеет смысла.

в) Философами различается троякого рода природа души а) растительная – végétative, имеющая жизненно-растительную силу, vivre, croitre, таковы – растения, деревья; б) живущая ощущением – sensitive, т. е., посредством пяти органов, воспринимающая впечатления из мира внешнего – таковы, вообще, телесные организмы животного царства, напр., птицы способные перелетать место и действовать, согласно инстинкту; в) душа разумно-свободная – L’ame raisonnable, имеющая, сверх 5 органов，силу мысли, чувства, а в высшем развитии – особенный дар творчества, в разных его проявлениях, (в поэзии, музыке, ваянии, живописи, архитектуре и пр.). Из очевидного различия природы души человеческой и ее превосходства перед прочими, приходим и к тому заключению, что только душой условливается жизнь тварей, что разнообразием природы – определяется вид, espèce, тем или другим видом – самый образ, figure. Иначе, природа души отображается во внешнем виде, очертаниях, покое и движениях, и проч., того или другого организма. Поскольку фигура животных различна от фигуры человеческой, постольку же и душа человеческая не имеет тождества, ни совершенного подобия, с душой животных и растений.

Достоинство философии, между прочим, зависит и от того, насколько правильно совершается умозаключение о внутреннем, посредством внешнего (juger de l’intérieur par l’extérieur). Так выработалось в течение многих веков, с развитием наук естественных и физических, в связи с умозрительными, понятие о человеке со стороны внешней, сравнительно с другими тварями, и о душе человеческой, при сравнении с ней душевной жизни других видов органической природы. Результатом этих исследований было признание превосходства души человеческой, перед всеми прочими тварями.

г) Замечая различие, как со стороны внешней，так и внутренней, человека от животных, растений и других тварей, самый простой и естественный вывод получаем тот, что и душа человека не похожа на душу животных, даже прямо им противоположна (leurs âmes ne soient point semblables). В этом убеждены не только ученые Европы, но и сами Буддисты. Если так, то не странно ли допускать, чтобы прекрасная человеческая душа, обитающая в, соответствующем ее способностям и силам, теле человека, могла переходить в тело какого-нибудь безобразнейшего и мерзейшего зверя? Иначе, – всякому виду и роду существ сотворенных, дана соответствующая душа, вне которой, и без, – прекращается самая жизнь организма. Примером могут служить, несколько, разного вида и величины, мечей (сабли, шашки, кинжалы, поварские ножи, кортики и проч.). Каждый меч имеет свои ножны, в которые он свободно влагается, ножны кинжала негодны для сабли, ножны сабли неудобны для шпаги. Пояснение: меч – душа; ножны – тело; антитез – душа волка не может вмещаться в теле агнца, душа тигра немыслима в шкуре и теле коровы, и проч.

д) Буддисты и другие безумцы, думающие, что душа грешников и преступников, по разлучении с телом, переходит в тех или других животных, умозаключают совершенно несправедливо, и вопреки Божественной мудрости.

Пусть будет так, что душа убийцы перейдет в тигра, разбойника – в леопарда, вора – в лисицу, блудника – в свинью или собаку. Что ж получится в результате? – То, что все эти убийцы, разбойники, воры, обжоры, пьяницы и блудники, вместо исправления своей развращенной и мерзкой души，в телах, соответствующих себе, животных, получат самый широкий простор для разгула и удовлетворения необузданных страстей и зверских склонностей. Души этого рода людей будут себя чувствовать в самом истинном и надлежащем обличии, а потому, не преминут воспользоваться всем блаженством зверского и скотского состояния. Но, такого рода, учение – крайне чудовищно и оскорбительно для нравственности не только христианской, но и самих благонамеренных и здравомыслящих язычников. Истинное же учение такого: сотворив душу по образу и подобию своему, Господь уготовал ей в человеческом организме соответствующую обитель, превосходящую устройством все прочие организмы живых существ в мире; и человек явился прекрасным, как по душе, так и по телу. Цель гармонического сочетания была та, чтобы человек, при сравнении своей внешней красоты и превосходства перед животными, сознавал всегда свое, перед ними, величие, нравственную силу и умственное превосходство, и, таким образом, уклонялся от животных действий прямо противоположных его Божественной природе, проявляющееся в душе. Самая наружность, таким образом, явилась могучим средством удержания человека от действий, свойственных только животным. С другой стороны, Господь не оставил человека одиноким и беззащитным, Он даровал все силы и средства, для нравственных целей в жизни, а потому, осуждает и в будущей жизни души всех нераскаянных грешников и преступников на мучения совести, тогда как праведникам дарует вечное блаженство. Для одних существует ад, для других – рай.

е) Метемпсихозисты, положительно воздерживаются от умерщвления всякого живого существа, – животных, птиц, рыб, даже червей, а также употребления в пищу мяса этих существ; потому, говорят они，чтобы в убитой какой-либо скотине, рыбине, или птице, не напасть на душу какого-либо умершего человека, даже отца своего, матерь или брата, и другого знакомого. Между тем, те же самые лица остаются весьма спокойными к обыденным явлениям, при виде страданий и унизительных действий человека, заменяющего нередко собою, в непосильных трудах, самого сильного рабочего скота. Таковы извозчики всякого рода, и носильщики, за пустую плату усердно предлагающие собственную спину и ноги-скороходы, для перенесения тяжестей, и самого человека с одного места на другое, и позволяющие бить себя хлыстом, как скотину. Совершающиеся и другого рода жестокости в обращении с человеком, крайне не вяжутся с мнимой гуманностью метемпсихозистов. Из всего вышеизложенного, вытекает одно заключение, что учение о душепереселении есть дело чистого воображения и не оправдывается ни со стороны нравственной, ни научными выводами.

Несмотря на довольно убедительную аргументацию, Китайский ученый делает змеиный оборот: если учение о душепереселении в животных ложно, то нельзя ли допустить, что душа человека умершего может переселяться в тело другого человека, как имеющего тот же вид – espèce? На этот вопрос, весьма серьезный, с точки зрения Буддистов, поскольку зиждется на нем система перерождений Лам, Ургинского Хутухты и Тибетского Далай-Ламы, Европейский ученый отвечает довольно просто, не вникая во всю глубь предмета, и, по-видимому, игнорируя страшными злоупотреблениями Буддистов и даже престуцлениями, таковы: замена сходного по наружности известного человека другим, служащим ему живым портретом, перестановка и игра этим лицом по усмотрению и распоряжениям интригующих Буддийских и Даосских монахов для мнимых чудес, напр., воскресения, явлений умерших и тому подобных.

Ученый европеец смотрит предложенный вопрос несколько практически, со стороны его крайней непригодности в праве семейственном. Допустив принцип душепереселения в других людей, мы всегда будем беспокоиться за неизвестное лицо, в которое переселится душа умершего, положим, отца, матери, друга. Как могу обращаться я со своим слугою, если каким-бы то ни было способом узнаю, что в него переселилась душа отца моего, нежно любимой супруги, или брата? Особенно много затруднений может произойти в делах брачных и в других непредвиденных случаях.

Китайский ученый обращается, наконец, к самой тайне происхождения и образования души в человеке. Если, говорит он, душа человека бессмертна, а людей умерших множество, то нельзя ли допустить мнения, что в мире содержится громадное количество запасных мертвых душ, входящих, по мере новых рождений, в тело каждого человека?

На эту известную философскую теорию о предсуществовании душ, Европейский ученый отвечает, что души, как существа духовные, не могут занимать, подобно телам физическим, известного и определенного пространства, или переходить с одного места на другое. Для нас существенно важно верить в существование души; но как она сообщается – тайна.

Желая оправдать обычай Буддистов, относительно воздержания и неупотребления мясной пищи, Китаец мотивирует его благочестием, как делом Богоугодным.

Европ. Ученый, однако, находит странным образ жизни Буддистов, воздерживающихся в 1-ю и 15-ю Луну от убиения животных, а, следовательно, – мнимого человекоубиения, душеубиения в теле животного; между тем, те же лица остальные 28 дней в месяц кушают так же хорошо, как и все прочие люди. Переходя к защите употребления мясной пищи, необходимо соединенной с убиением животных, он приводит доводы весьма простые и основанные на Св. Писании: Бог, сотворив животных, отдал всех их в распоряжение человеку, и не только позволил вкушение мяса, но даже узаконил через Моисея; а потому, убиение животных совершалось издревле для жертвоприношений Господу и для самого человека. С другой стороны, при убиении животных возможным сделалось добывание различных полезных лекарств, для исцеления от болезней. Наконец, сами великие святые и мудрецы, дозволяли вкушение мясной пищи, будучи чужды мысли, что этим нарушают божественный порядок и прекращают напрасно жизнь сотворенных же Богом существ.

Китайский ученый, из рассматривания отношения тварей к человеку, приходит к удивлению: почему в мире, наряду с полезными для человека предметами и существами, сотворены и вредные, напр., хищные звери, ядовитые гады и пр.?

Находя подобный вопрос достойным пытливости только невежд и суесловов, ученый Европеец обращает внимание собеседника на Мудрость Божию, которой угодно было призвать к жизни существа, сделавшиеся враждебными к нам по нашей же вине. Доказательство и пример заимствуется из св. Писания – сообщаются понятия о жизни прародителей в Раю до изгнания и после изгнания. В начале своей жизни, первые люди наслаждались полным блаженством и вся природа повиновалась им, не происходило вражды и между сотворенными существами; с падением человека, за нарушение заповеди Божией, все изменилось; вместо любви настала вражда, вместо повиновения и послушания твари, обнаружились неприязненные отношения в человеку; неприязнь проявилась и в среде самих размножающихся людей, потому что грех вошел в мир со всеми тяжелыми его явлениями и последствиями. Перемена тварей к человеку, в данном состоянии, даже оказалась благодетельной и спасительной для души человека, соделавшейся более грубой и мертвенной. Требовались, поэтому, и средства ее исправления, суровые и жестокие, по мере испорченности людей, явились хищные звери, ядовитые гады и другие вредоносные существа, обращающие прямо на человека и свою ярость, и свой яд. И здесь природа послужила орудием Божиим для отрезвления и вразумления погибающих людей. Итак, не Бог виновен, а сам человек, что твари не повинуются ему и учат, в известных случаях, по-своему. Такова роль и значение в природе вредоносных существ.

Китайский ученый, снова обращаясь к вопросу, отчасти, разрешенному выше, относительно вкушения мяс животных, желает знать: убиение животных, не противно ли, вообще, благости Божией, которой угодно, чтобы и они жили, а не умирали, и что посягательство на их жизнь – не нарушает ли Божественного, охраняющего все, промысла? С другой стороны, уму Китайца представляется весьма естественным и дозволительным делом истребление в царстве растительном, потому что ни растения, ни деревья не имеют ни крови, ни сознания, ни чувства, ни свободного передвижения, подобно другим живым тварям. Сославшись на заповедь Божию о пользовании человеку всеми произведениями природы и животными, ученый Европеец не находит ничего предосудительного в этом праве человека на res и usufructus. В подтверждение, предлагает учения самих китайских мудрецов. Кхун-цзы говорит: «чего не желаю себе со стороны других людей, того первый сам я не должен делать людям». Справедливы, поэтому, законы правительства, воспрещающие и наказующие убийство человека, но дозволяющие убиение животных, и предписывающие благоразумно и своевременно пользование остальными предметами природы. Мэн-цзы, в одном из наставлений к князьям, советует, чтобы охотники ловили птиц и зверей в узаконенное время, а рыбаки ловили бы рыбу, сообразуясь с величиной ее, особыми сетями, и мелкую рыбицу выпускали на волю; точно также, и деревья рубились бы в свое время...

Обращаясь к организации растений и деревьев, Европейский ученый находит, что, хотя они и лишены жизненных свойств, присущих одушевленным организмам, тем не менее, и к ним должно относиться не без известного сострадания, щадить их жизнь до известной поры полного роста и созревания, и только по случаю действительной надобности, пользоваться ими. Вместо крови, растения и деревья имеют жизненный сок – liqueur, вместо артерий и вен – волосные сосуды, разносящие питательные вещества; есть и свои органы оплодотворения, рождения, цветения и созревания; плоды являются запасным магазином для сохранения и питания зерна – семени, служащего средством размножения. Подобно домашним животным, особенно полезным человеку, о которых прилагаются заботы, для растений и деревьев также устраиваются, нарочно, питомники, где растения и деревца получают надлежащий уход, пока не достигнут крепости и силы.

9, 10. Два последних вопроса, предложенных Китайцем, касаются поста и воздержания истинного, противоположно кажущемуся, лицемерному, какой обнаруживают многие Буддийские монахи, под личиною святости и благочестия, позволяющие совершение, всякого рода, непристойностей где-либо секретно, вдали от людей, и даже открыто.

Богослов излагает нравственное христианское учение об истинной природе поста, с приведением примеров из обыденной жизни, рассматривая его то со стороны гигиенической, то чисто духовной. Пост требует, прежде всего, воздержания от употребления пищи и питий вредопостно влияющих на духовную жизнь; – должен быть соединен с покаянием во грехах, смирением, желанием исправления, стремлением к духовной бдительности и самоусовершенствованию; необходимо обуздание страстей и постоянное молитвенное обращение к Господу, отгнание всякой гордыни и внутренней нечистоты; иначе – добродетель для человека духовного может быть недостижимой. Человек добродетельный，обуздывающий свои страсти, подобен охотнику, имеющему дело с страшными и опасными зверями, которых он должен смирить или вовсе истребить. Невоздержание служит одною из самых пагубных, для человека, страстей, для тела сопровождается разрушительными болезнями, а для души – рассеянностью или неспособностью к умственной деятельности. С воздержанием достигается гармония в деятельности, тихая и спокойная жизнь, всегда равная; вырабатывается и соответственный характер, терпеливость и снисходительность, обдуманность во всем образе поведения и способность возвышаться ко всему доброму, прекрасному, Божественному. Виды поста могут быть чрезвычайно разнообразны, смотря по странам, климатическим условиям, особенностям рода пищи в той или другой местности и т. д. Определить точную грань в воздержании и посте зависит от самого человека, его сил и степени одолеваемого труда. Закон Христианский, поэтому, регулирует лишь пользование, соединенное с благоразумием и правильностью; один пост полагается для младенцев, другой для юношей，иной для старцев или людей зрелого возраста; пост для больных много разнится от того, который соблюдать должны здоровые организмом, – с воздержанием и постом связывается и добросовестное исполнение на каждом человеке лежащих обязанностей. Без сего, постник самый записной, подобен безумцу, собирающему раковины на берегу морском и выбрасывающему из них драгоценные перлы. В подтверждении мыслей, Богослов приводит любопытный пример опыта над двумя собаками.

Одному Господину, большому охотнику до ловли зверей, пожелалось испытать, которая собака лучше и полезнее для охоты, жирная и откормленная, или воспитанная в крайнем воздержании и посте. Первая кормилась лучшими блюдами и мясом с барского стола, а последняя была отдана бедному мужичку, делившемуся с нею последним кусочком незатейливого и всегда умеренного стола. При произведенном опыте, на одной охоте, приз при искусстве ловить дичь остался за последней, и жирная собака скоро получила отставку за свою неспособность и отдана к бедному мужичку для исправления и истинного воспитания в посте и воздержании. Умный Господин-охотник, поэтому, не преминул сделать следующее нравоучение своим псарям и друзьям: «что доказали на деле эти две собаки, то бывает и с людьми – кто привык к неге, роскоши, предан не в меру удовольствиям, тот никогда не сравняется в преуспеянии духовной жизни с человеком, всегда трезвым, трудолюбивым, ровным, воздержным».

Китайский ученый, веруя в бытие рая для праведников и ада для грешников по смерти, с недоумением останавливается на том, возможно ли допустить, что человек должен совершать добро, ввиду предстоящей награды и убегать зла из страха наказаний? Ибо, продолжает он, совершаемое, в таком случае, добро еще не обнаруживает полной бескорыстной любви к нему, так же, как и нерасположением к злу не может доказываться ненависть ко всему греховному и дурному.

Европ. ученый, отвечая, по-видимому, несколько косвенно, определяет самый принцип; что отличительной чертой существ свободноразумных служит намерение, цель в действиях; нет ничего, что могло бы совершаться без известной степени умысла, intuition. На этом начале основывается личность, семейство, общество, Государство, весь мир, в их возвышенном и благородном обличии. Без intuition, намерения, обдуманности, умышленности воли для известных действий, теряется истинная оценка, сила и значение человека; могут составляться совершенно превратные понятия, человек честный будет смешиваться с бесчестным, мудрец – с обыкновенным невеждой, даже с сумашедшим или глупцом. Намерение, умышленность, есть дело, все определяющего и устраняющего разума, совершающего все с целью, по непреложным и неизменным законам логическим. Внешние органы ощущений, воспринимая бессознательно впечатления из мира внешнего, не могут сами по себе служить основанием для мыслительной деятельности, требуется участие иной, высшей силы, чисто духовной, каковой является познавательная способность; посредством отожествления происходящих признаков о предмете, противоположений и достаточном обсуждении причин и следствий, законов и явлений, составляются суждения, силлогизмы и прочие формы мысли. Все, приходящее извне в воспринимающие органы, мертво до тех пор, пока не будет возведено надлежащим образом в сознание, при помощи памяти, воображения и, известной силы, чувства, определяемых психологией. Где нет правильного отправления логического и психологического, там и мир понятий, суждений – ошибочен, неправилен, неопределителен.

Основной принцип Китайской классической книги – да-сюэ (великое знание, мудрость), определяется так, что без прямого направления в намерении (la droiture d'intention) составляющего самый главный предмет школьного знания, немыслимы искусство управления семейством, ни Государством, не может быть и мирной жизни. Действия без всякого разумного основания – intuition – как это объясняется в китайских классичесвих книгах, доказывают неправильное понимание источника добра и зла, могущее кончиться совершенным помрачением этих несродных понятий.

Китайский ученый, однако, ссылаясь на некоторых, ему современных, ученых, не без удивления говорит, что между ними есть лица, совершенно отрицающие намерение, добро и зло.

Европ. ученый восклицает: в таком случае человек есть обрубок дерева, пень, камень!.. Причиной такого странного взгляда служат некоторые изречения, неудачно формулированные у Лао-цзы и Чжуан-цзы: нет действий, нет намерений, нет умозаключения. Есть даже немало книг народных и учебных с проведением этого вздора. Такое крайнее отрицание намерения и целесообразности в человеческих действиях лишает человека собственной автономии, а потому, делает его неспособным и, ко всякого рода, другому законодательству, действительно составляющему благо Государства. Насколько важно значение цели, можно убедиться из примера: люди на земле подобны стрелкам: попадающие в цель –добрые люди, т, е. ходящие прямым путем и любящие добро, истину; недостигающие цели – злые потому, что не любят прямоты в действиях, смотрят на все косвенно, неправильно, у них глаз неверен, т. е. духовное око слепо или криво. Господь Бог всегда целесообразен, Он – начало всякого блага, без малейшей примеси зла, всесовершен. Человек же, в своих стремлениях и целях, будучи ограничен по природе и несовершен, никогда не может достигать вполне искомой истины и высочайшего добра. На пути к добродетели, при всей видимой цели и близости, часто падает, и только с большим усилием достигает оной. По мере умственно-нравственного развития человека, и цели, им преследуемые, суть всегда твердые, истинные, прямые. Если и существуют люди, сами не сознавая для чего они, куда идут, что преследуют, какими намерениями и средствами руководятся, то эти люди составляют самое печальное явление – отребье, язву общественную и Государственную, возрастание и накопление которой может вредоносно отражаться ва всем организме жизни. Итак, отрицательная теория намерения, умысла, цели, не может быть допущена, она приложима только в неодушевленной природе – каковы: камни, металлы и др. предметы.

Китайский ученый, получив неожиданно афронт, чувствует свою неловкость от глупости и, прибегнув к хитрому обороту ссылкой на последователей Лао-цзы и Чжун-цзы, объясняет, что эти господа учили проводить жизнь в спокойствии, а где покой, там может ли быть и речь о каком-либо намерении, добре или зле? Дело, таким образом, касается просто восточного квиетизма, составляющего для Китайца, как и всякого южного человека, не только простое спокойствие от труда, но и религиозно-филосовскую цель – отрешение от всякой мысли, чувства, погружения только в призраки. Поэтому, Китаец приводит примеры нескольких императоров, князей и мудрецов, которые славились любовью к спокойствию и признаны святыми. Однако, приводимые примеры не совсем удачны, относятся, скорее, для доказательства иного рода покоя – мира внутреннего, гармонии душевной, отражающейся на поведении и управлении Государством. Такое спокойствие является результатом предварительных трудов мысли, чувства, борьбы, свойственной только разумно-свободным существам. Однако, китаец справедливо замечает, что из, такого рода, личностей очень немногие доживают до надлежащей старости, а потому, в его глазах лучшими являются лица, живущие более грубой и чувственной жизнью, пользующиеся достаточными средствами и, особенно, ни о чем ином не беспокоющиеся. Затрудняясь в выходе из неясно понимаемого значения духовной деятельности, в направлении воли к добру или злу, и согласовании ее с воображаемым или действительным спокойствием, любознательный Китаец просит о более серьезном рассмотрении, предложенного им, вопроса.

Европ. ученый, исполняя желание собеседника, раскрывает намеченные выше мысли подробными объяснениями намерения и умысла, от которых зависят и степени добрых или злых действий, влекущих за собою награду или наказание, вменение или невменяемость, нравственную или юридическую ответственность. Кто способен все прежде обдумывать, составлять план и действовать по нему, так или иначе, тот может произвести доброе или дурное действие и проявлять свою волю порочной или добродетельной. Такого рода способностью души, которой не имеют камни, деревья и прочие бездушные предметы, отличаются обыденные явления с характерами вменяемости или невменяемости. Напр., по неосторожности человек ранит себя ножом, черепица случайно падает с кровли и производит ушиб на проходящем человеке. Ни нож, ни черепица не могут быть привлекаемы к ответственности и обвиняемы, потому что в них нет души, нет сознания, нет воли, располагающей теми или иными действиями, даже животные, наносящие вред человеку, и те неповинны, это – элементарные силы природы, с которыми сам человек должен обходиться осторожно. В их действиях, руководимых, чисто, инстинктом или подражанием, нет акта воли человеческой, определяемой разумом тех или иных отношений к миру. Возбуждаемые в животных страсти, проявляются со всем зверством, до полного их удовлетворения и насыщения; ибо внутренней духовной, сдерживающей силы, не имеют животные. Одному человеку свойственно задержание – укрощение этих же страстей – чисто плотских, или, не менее их опасных – духовных. Значение и высота, сила человеческого характера определяется, именно, уменьем удерживать свою природу в должных границах, не позволяя разгула порочным склонностям и безнравственным действиям. Определяющим и управляющим, в сем случае, критерием является разум, подчиняющий свободную волю известному плану, высшим руководящим целям жизни. Такого человека справедливо мы называем мудрым. Однако, при суждении той или другой полезности (юрид. dolus, dolus bonus, – malus, culpa lata, – levis и проч.), действия человека, его поступков, – могут быть такого рода случайности, которыми ослабляется нравственная или юридическая (уголовная или гражданская) ответственность.

Охотник в лесу, заметив хищного зверя, произвел ружейный выстрел; но пуля попала в, находившегося неподалеку, человека, бывшего незамеченным охотником. Раненый умирает. Считать ли охотника убийцей, и судить ли по строгости законов уголовных? На справедливом суде его деяние может быть отнесено к отделу случайностей, если не обнаружится действительной злоумышленности. Пусть, в данном же случае, рядом с зверем или дичью, будет человек, в которого выстрелит охотник, с явным намерением убить его – тогда он будет обвиняться, как убийца самый злонамеренный, ибо обставил свое злодеяние такими предметами и целью, которыми он мог оградить, если не перед собою, то другими людьми злую совесть и гнусность деяния. Таким образом, намерение, цель в действии, служит источником добра или зла. Человек, позволяющий совершать действия злые, в разгаре страстей своих, тоже виновен и перед Богом, и перед людьми, потому что, имея разум и волю, не обуздал себя надлежащим образом.

Китайский ученый, придавая все высоконравственное значение национальному Китайскому принципу – почитанию родителей и сыновнему благочестию, берет для анализа тот случай, когда сын, руководимый нравственными мотивами (прокормить отца или матерь) и, не имея надлежащих средств материальных, позволяет совершить себе безнравственный поступк – воровство.

Европ. ученый отвечает на это, вполне основательно и справедливо, аксиомой: «доброе деяние должно быть таковым в полном его составе, и один замеченный недостаток может опорочить все дело». Причина: потому что вор, разбойник, убийца, какими бы добрыми и благовидными средствами и целями ни обставляли преступное действие, на самом деле, должны привлекаться к законной ответственности и получить надлежащее возмездие от Правосудия. Есть другая категория деяний, которая не может быть предметом законного Правосудия, но составляет чисто нравственное дело, подлежащее только частному суждению людей (общественный голос, общественное мнение) или суду Церкви. Пример: по гордости, тщеславию, неимоверному честолюбию, совершении кем-либо из лиц богатых разных пожертвований, вкладов, милостыни, для целей богоугодных или для приобретения внешних отличий перед другими людьми, совершаются разные подкупы, интриги. Лица такого рода, несмотря на не совсем нравственный характер своей природы, не могут быть судимы, как гражданские или уголовные преступники. Честолюбие, тщеславие, гордость – не преступления, но – грехи, которые могут, однако, породить и преступления, определяющиеся иначе.

5, 6. Ученый Китаец предлагает два тезиса, на основании классических писателей, которых известные изречения и составляют предмет исследования. Первый тезис, что последователи Кун-цзы и других мудрецов, не отрицая абсолютно принципа intuition – намерения, всю силу и красоту полагают в самой добродетели, ради которой забывают о будущем возмездии. Второй тезис из книги Чун-цю (весна и осень), где говорится о добре и зле, пороке и добродетели, но умалчивается о выгодах, пользе, барыше – происходящих отсюда.

Отвечая на первое положение, Европ. ученый приводит несколько текстов в перифрастическом изложении, из которых наиболее важны шесть и в них заключаются нижеследующие мысли:

а) Ради доброго порядка и благополучия в жизни необходимо наказание, б) Познания о пороке и добродетели приобретаются после трехлетнего курса в школе, с изучением разных законов, правил и наставлений, в том их виде, как излагаются в классических цзинах. в) Небо, т. е., Китайское Правительство, император, награждает добрых (т. е. хороших чиновников, экзаменующихся студентов, воинов, граждан) соответственно заслугам и доблести, – пятью знаками достоинств и отличия, тогда как люди порочные и вредные, наказуются пятью родами главных наказаний. д) Необходимо быть крайне внимательным и осторожным в познании причины, чтобы не подвергнуть осуждению и наказанию человека совершенно неповинного. Требуется беспристрастие к лицам при их награждении и наказании. Хорошие чиновники составляют славу государства, тогда как дурные служат причиною беспорядков и лишних наказаний. е) «Будьте храбры и победоносны в сражениях, – говаривал император Ву-вань своим генералам и офицерам, – за это я вас щедро награжу; но знайте и то, что за малейшую трусость и неудачу в войне вы же отвечаете своими головами». Подобного рода мысли о наградах и наказаниях излагаются во многих книгах; ясно, что здесь дело касается не наград и наказаний, по учению христианскому, в жизни будущей, а рассматриваются только земные – как конец и венец земной добродетели или порока.

На второй тезис Европ. ученый отвечает определением трех родов наград и наказаний, с положительными и отрицательными свойствами: одни касаются тела, сюда относятся: здоровье и долголетие, болезни и смерть; другие – имущественные блага – богатство и обилие во всем, бедность и полное разорение; третьи составляют предмет лучшего достояния души, касаются ее чести – похвала, всякого рода, и порицание, репутация и бесславие. В книге Чун-цю чаще всего говорится о чести, потому что ею более всего дорожат люди и, особенно, Китайцы; она основывается на мировом афоризме: «чего себе не желаешь, того не делай другим». Преследуя только добродетель, во всем руководясь истиной, какой награды достоин человек? – Ни чрезмерные богатства, ни слава, ни честь, ни даже обладание всем миром. Для христианина всего дороже награда в жизни будущей, по разлучении души с телом.

К чему слишком заботиться о будущем, которое для нас неизвестно, не лучше ли все свое внимание сосредоточить только на настоящем и земных целях? – возражает Китаец.

Европ. ученый пользуется примером классической древности из философии Епикурейцев, которой принципы сравнивает с Китайскими. Существовала на Западе когда-то, говорит он, секта философов, довольно странная, девизом ее было: пей, ешь, веселись в настоящей жизни, ибо по смерти – нет этих радостей и блаженства. Все члены этой секты жили, поэтому, подобно стаду свиней, погруженные в чувственных удовольствиях. Было ли что подобное в Китае? Кун-цзы ясно говорит: «кто не простирает своих взоров и забот на будущее, тот не далек до неминуемой гибели». Поэтому-то, все истинно благоразумные，помимо интереса и забот о настоящем, всегда имели мысль о будущем. Земледельцы, желающие получить хороший урожай хлеба, заблаговременно принимают меры к возделыванию почвы. Купец, переплывающий моря и жертвующий жизнью, утешает себя надеждой сбыть товар и содействовать, кроме собственного обогащения, общему благосостоянию своего отечества. Наконец, само Государство, в лице Государя и органов Правительства, кроме настоящей жизни, задолго раньше составляет свои соображения о будущем, делает разные запасы для предотвращения гибельной случайности или намеренных действий враждебных соседей, или, вообще, разрушительных сил. Печальными примерами нерадения о будущем, могут служить дети, проматывающие стяжания родителей; из императоров, губивших благосостояние Китая неблагоразумным истощением народных и имущественных ресурсов, известны имена Ци (Кiе) из династии Ся (Нiа), и Чэу (Tcheou) из династии Ин; этим лицам дороги были лишь цели настоящего, без всякого соображения о будущем. Нельзя не заметить, что ученый Европеец, останавливаясь на объяснении будущего, не выходит из круга земной жизни.

Китайский ученый, снова обращаясь к своему положению, утверждает, что люди, поскольку окружены условиями тварной жизни, не могут отрешиться от своего настоящего, а потому, и не имеют нужды задаваться вопросами, что будет по смерти, как живут умершие?

Европ. ученый ограничивается здесь кратким ответом, с ссылкой на Китайские Цзины, Чун-цю и Чжун-юн; что, по этим же книгам известны многие лица, обладавшие даром прозорливости, и которых предсказания о будущей судьбе потомства, оправдались со всею точностью; и что, даже для каждого здравомыслящего человека, отнюдь, этого рода гадания и соображения – непредосудительны, но желательны. Никто не избегнет смерти, а потому, хорошо сделает тот, кто приготовится как следует встретить эту гостью, незваную, непрошенную. Если на этот случай совершаются заранее известные распоряжения, свойственные людям умным, то не важнее ли подумать о том, что будет с душой, по разлучении с телом.

Я хочу, говорит Китаец, чтобы по смерти, мои дети на гробе моем воздавали все почести, существующие, и оказываемые издревле духу предков, каковы – жертвоприношения, коленопреклонения，приветствия и проч.

Если вы, Китайцы, так дорожите оказыванием почестей праху ваших родичей, то не более ли дороже и вожделеннее для сердца попечение о состоянии души за гробом. Так замечает Европеец-христианин, не останавливаясь, однако, над подробным изложением почитания родителей, по обычаям и учению Христиан.

Китаец, видимо, даже не желая остановиться на paзмышлении о душе в будущей жизни, снова обращается к предыдущим мыслям, со стороны практической их пригодности. Зачем, говорит он, мудрецу, не добивающемуся награды за добродетель，рассуждать о том, что именно получит за нее в будущей жизни? Не довольно ли и тех благ, которые он имеет в настоящей жизни? Европ. Богослов твердо развивает идею о блаженстве для праведников в будущем мире, превышающем все земное, тленное, скоропреходящее; – что настоящая жизнь, со всеми ее превратностями, есть преддверие будущей. Берется пример, весьма характерно иллюстрирующий, полную превратностей, жизнь человеческую, сравниваемую с театром, на котором играют разные роли люди-комедианты. До тех пор счастливы или несчастны бывают игроки, пока играют ту или другую роль; кончилась игра, переменились костюмы, изменились отношения, цели, намерения, желания, ощущения, – все внутри и вне – переродилось, как бы, волшебной силой превратилось в нечто другое, и ничего похожего на прежнее не стало. Те или другие роли, по большей части, выпадают на долю каждого не столько по личному выбору, сколько по необходимости, и в связи с прочими людьми; иначе, сама жизнь всех, вообще, людей дает то или другое направление и положение личности.

По отношению к разным благам, приобретаемым на земле, человек должен помнить, что они не вечны и даются только для временного пользования. Умрем, с собою ничего не возьмем, кроме тех или других дел, за которые душа, прежде всего, получает соответствующее возмездие на небе или в аду. По разнообразию общественных отношений, хотя и круг обязанностей не одинаков для каждого человека, тем не менее, везде для него открыт широкий путь к добродетели, и перед Богом одинаково равны и богатый, и бедный, и царь, и раб, в их ответственности за добрую или греховную жизнь. Исполняя добросовестно и с любовью к ближнему своему назначению, медик достигает Царствия Божия, получает и мудрец, преследующий цель – указание и сообщение людям истинных руководительных начал в жизни. Которая из ролей в жизни выше и лучше, ниже или хуже – сказать невозможно, все хорошо на своем месте, лишь бы шло правильно, сообразно с целями Провидения и законов, определяющих жизненные отношения между людьми на земле. Общие для всех, вообще, людей мотивы, которыми они могут руководиться в преследовании добродетели, суть: а) надежда на на мздовоздаяние в жизни будущей, блаженство для праведных в раю, и страх за адские мучения грешников, б) искреннее желание, оправдываемое самими делами, во всем поступать с волею Божественною и угождением Богу; в) признательность к Нему за все получаемые благодеяния. Хотя никто не видел ни рая, ни ада, но людям святым, достигшим высшей степени духовного совершенства, дано было уразуметь, что рай есть место светоносное, блаженное, где почивают все праведники; тогда как ад – место мрака и вечной муки для нераскаянных грешников. Диавол старается уловить людей в свои сети и нередко расстраивает жизнь самых высоких и нравственных подвижников, внушая им лживое направление, соблазняя разными призраками, внушая мысли, противные любви к Богу и ближнему.

Из всего сказанного и вами изложенного, вопрошает китайский ученый своего собеседника，калая разница с учением о душепереселении Буддистов? Европ. ученый отвечает кратко, видимо, не желая повторять и доказывать многое из того, что уже прежде сказано. Разница полнейшая, говорит он; Буддисты спорят, основываясь только на вымыслах, тогда как я доказываю истину, по аргументам положительного разума.

12. По отношению к идее возмездия в раю или аду, Китайский ученый вопрошает: к чему допускать такое учение, когда люди и при жизни получают должное, если не сами, то их потомство? под этим ученый разумеет, конечно, уголовную, гражданскую и государственную ответственность. Европейский ученый, понимая всю тонкость так обще поставленного, чисто юридического, положения, отвечает разрешением, в смысле нравственном. Награды, получаемые в жизни настоящей, слишком малозначительны в глазах мудреца, тогда как добродетель, всегда бескорыстная и поддерживаемая десницей Шанди, не остается без должной Его оценки. Будучи справедливым, Господь каждому воздает должное, и, отнюдь, не переносит ответственности за дурные деяния отцов на их детей или других подставных, как это водится у людей⁵. Основной принцип Христианского учения об ответственности в будущей жизни: всякий человек отвечает только за себя, за свои грехи получает наказание, а за добрые дела – блаженство. Ответственность же за других условливается той обязанностью к людям, которой не исполнил или исполнил человек. В таком случае, пастырь отвечает за вверенных ему овец – т. е., за души людей, начальник – за подчиненных, и проч.

Желая получить более точные разъяснения о рае и аде, Китаец просит представить надлежащие доказательства. Заметив, что предмет этот, как составляющий дело веры, не может подвергаться эмпирическому исследованию, Европ. ученый, однако, предлагает четыре следующих довода:

а) Все, имеющее начало, должно иметь и конец. Подобно прочим тварям и неодушевленным предметам, тело человека имеет свой предел, одна душа, будучи бессмертной, продолжает свое бытие, и, за добрую жизнь человека на земле, получает награду – вечное блаженство в мире загробном. По выражению одного Китайского мудреца, земная жизнь не вечна, о чем удостоверяют и три царя (стихии): небо, земля и человек; то же подтверждается и рассказами о славном Лао-бэн (lao-pong) и царстве Чжy; наконец, о тех счастливых смертных, которые, питаясь плодами одного дерева, доживали до тысячелетней старости. Где-же совершенное счастье и блаженство в сем мире? Увы, – его нет. Существует оно только на Небе; получив это блаженство, человек не может более желать ничего лучшего.

б) Желания человека в познании истины, так же, как и любовь его – безграничны, между тем, добро и истина на земле имеют известную границу. Полное, всесовершенное удовлетворение возможно только при переходе этой границы, т. е. в жизни будущей. И, что ныне разумеем отчасти – тогда узрим лицом к лицу.

в) Добродетель в сем мире никогда не может получить истинной от людей цены, и сам мир, поэтому, сравнительно с нею – ничто. Если б не было рая и ада, то и добродетель оставалась бы навсегда без награды, но это противно Божественной справедливости. А потому, человек порочный и, без раскаяния умерший во грехе, и в жизни загробной должен получить возмездие, им заслуженное, т. е. вечное наказание.

г) В своих приговорах, Бог неодинаков, и всегда соразмеряет их с степенью вины и добрых дел. При блаженстве грешника в настоящей жизни и страданиях праведника, весьма естественно допустить и обратное вознаграждение в жизни будущей; иначе, невозможно справедливое уравновешение и возмездие.

Китайский ученый предлагает замечание, отчасти, о предмете, уже знакомом, что в настоящей жизни добродетель вознаграждается, а порок наказуется; умалчивая о значении будущего возмездия, он, видимо, не желает и не ожидает оного. Ученый Европеец, замечая упорство собеседника в отстаивании только земного, развивает все высокое значение Божественной справедливости и в мире загробном. Все окончательные награды и наказания, во всей их полноте, совершатся только в будущей жизни, чаяние которой может невольно обуздывать грешника, возбуждать чувства покаяния и обращения к Богу, тогда как праведник заранее может утешаться наградою, уготованной Богом, любящим его, в другом мире, – примиряться с страданиями на земле, почитая оные, средством для нравственного очищения души.

15. Свое колебание в этой, дорогой для христианина, вере и надежде, Китайский ученый старается мотивировать тем, что в классических цзинах Мудрого (Кхун-цзы) не говорится о рае и аде? Учен. Европеец замечает, что, хотя в этих книгах действительно нет прямых и ясных доказательств по означенному предмету, но при дальнейшем анализе мыслей, при свете христианской веры, они получают надлежащее освещение и смысл. Так, напр., в Ши-цзине говорится: «император Вэнь-ван на небе, там он славен и победоносен; оттуда он нисходит на землю и снова возносится. Сидит на Небе рядом с Ди, т. е. Шанди Господом, верховным Владыкой». Другое изречение: «каждая династия имеет своего Мудрого, т. е.⁶ императора. На небе три Мудреца (т. е. Кхун-цзы, Лао-цзы и Фо)». В гл. Tchao-kao говорится еще: «как много императоров из царствующего Дома Ина на небе»!

На замечание Китайца, что в приведенных местах из Цзинов говорится только о Небе (рае) и ни слова об аде, Европ. ученый строит противоположный вывод: если есть рай, то есть и место, где его нет – т. е. ад; затем замечает, что некоторые из Государей Китая, ознаменовавшие себя бесчисленными злодеяниями, конечно, не могут быть в раю. Другие доказательства существования ада: а) когда умирает праведник, его смерть, по большей части, тиха и спокойна, а когда умирает грешник, то душа его заранее выносит ужасные мучения и за прошедшие грехи, потому что о них грозно говорит пробуждающаяся совесть, и за предстоящее, неминуемое возмездие, если не сознательно, то инстинктивно чувствуемое человеком. б) Умалчивание классиков о рае и аде, как и о других важных предметах, восполняется другими источниками, из коих главнейший – Богооткровенное учение, изложенное в Священном Писании. Если мы, христиане, и другие люди, принимаем на веру, нередко неправдоподобные рассказы из истории Китая, то и вы, гг. Китайцы, не можете игнорировать тем, что содержится в наших Священных Книгах, и в которых ни слова нет о предметах из Китайской истории. Таким образом, благоразумие требует, чтобы Китайские ученые верили другим источникам в предметах серьезных и не отрицали христианского учения о рае и аде, потому только, что его не содержится в книгах Китайских классиков.

Заинтересованный бытием рая и ада, Китайский ученый предлагает наивный вопрос другого рода; – нет ли среднего места между раем и адом, для человека, по делам своим, оказывающегося наполовину добрым и наполовину злым? Такой середины не существует; что-нибудь одно – или человек живой, или мертвый. Живой может быть опасно больным, лежать на краю самого гроба, но в нем еще жизнь не угасла и потому, нельзя назвать мертвецом. Мертвый, в свою очередь, не есть живой. То же должно сказать и о людях, удостоенных Божественной награды на небе, в раю, и о людях-грешниках, наказанных по Божественному приговору состоянием мучения в аду.

Что будет по смерти с теми людьми, из которых одни, будучи прежде злыми, сделались добрыми? Разумеется состояние тех и других при самой смерти.

На этот вопрос, ученый Европеец отвечает, что Бог есть Отец всех смертных, им положен предел жизни для каждого, и открыт путь к добродетели; но с момента смерти, прекращается все земное странствование. Человек, бывший добродетельным во всю жизнь и перед смертью, вдруг, ей изменивший – подобен бунтовщику, а потому, низвергается за измену Всевышнему в ад, так что прежние заслуги, как лицемерные и фальшивые, превращаются в ничто. Наоборот, грешники, покаявшиеся искренно перед смертью, получают прощение от Бога и вечное блаженство в будущем.

Ужели предшествовавшие преступления покаявшегося человека остаются безнаказанными? – вопрошает Китаец. Ученый Европеец отвечает, как истый католик, твердо убежденный в существование чистилища, как такого места, в коем, пробыв известный срок, душа кающегося грешника омывается и очищается от содеянных при земной жизни грехов; и по удовлетворении Божественного Правосудия, идет в рай, где и получает блаженство. Католический ученый не распространяется, однако же, на дальнейшем изложении и развитии учения о чистилище.

Ученый Китаец, находя весьма справедливым, с своей стороны, предложенную теорию чистилища, усматривает подтверждение оной в сочинениях самих Китайских философов, и, по всей вероятности, Буддийских и Даосских, трактующих весьма подробно, и в чувственных формах о рае и аде, с большой примесью фантазии. Впрочем, ученый приводит только одно краткое изречение: «благо тому, кто верит в Рай и Ад! Если правда, что существует Ад, то в нем должен быть большой беспорядок; тогда как Рай есть место, достойное мудреца. Итак, постараемся всеми силами соделаться мудрыми, и, если достигнем этой цели, будем счастливы». Кто не верит в рай и ад, продолжает в ответ Европейский ученый, тот уже не мудрец, и что рай существует только для этих верующих мудрецов. Одним из самых мудрых, развивает далее свою мысль Европ. ученый, есть Шанди, и кто не верит в него, тот – безумец.

Китайцу нравится эта мысль, и он тут жe, в справедливость ее, приводит текст из Ши-цзин: «Вэнь-ван (император) был крайне внимателен к исполнению, лежащих на нем, обязанностей. Он был очень благочестив: и этим хотел угодить Шанди. Шанди, развивает свои мысли Китаец, есть источник всякого добра – Господь и справедливый Судия. Подтверждая несколько пространнее эту мысль, по отношению к возмездию, Богослов утверждает, что награды и наказания в жизни будущей для людей праведных и грешных, исключительно зависят от Господа; что такое верование, с признанием Рая и Ада, исповедуется не только Буддистами и Даосами, но есть всеобщее в разных религиях. На желание Китайца подробнее ознакомиться с этим предметом, Богослов останавливается на характеристике рая и ада, на основании Богооткровенного учения Библии, не вдаваясь, однако, в подробное описание того и другого, наподобие Буддийских легенд. Только для прихотливых и пустых любознательных умов, находя достойным картины рая и ада, ученый замечает, что под видимыми образами и символами требуется разумение идей высших, и чисто духовных предметов. Вообще, различаются два рода адских мучений: внешние – чрезмерный холод, жар, невыносимая тяжесть, крайняя степень голода и жажды, другие суть внутренние – ужас и трепет при постоянном зрелище отвратительных демонов, зависть к блаженству праведников, отчаянное сознание стыда и вечного позора за бесполезное, и в грехах потраченное время, постоянное сожаление о потерянном блаженстве. При таком ужасном состоянии, подобном положению преступников, для души человека уже невозможно раскаяние, соединенное с всепрощающим милосердием и помилованием Божиим. Состояние в раю превышает всякое поэтическое и художественное воспроизведение и самые лучшие картины природы. Апостол Павел, будучи восхищенным до третьего неба, слышал и видел то, чего никогда прежде не слыхал и не видал, и на сердце человеку не приходило.

Обыкновенно, рай представляется местом постоянной весны, свежести и прохлады, благоуханных и плодоносных ветров, где вечно сияет солнце и не существует ночи, где все люди блаженны, вечно юны, прекрасны, беспечальны, всегда созерцают Господа и наслаждаются Его Божественными совершенствами. Между небожителями царствует полное миролюбие; и святые – в беспрерывном общении с миром Ангельским. Несмотря ва все заботы почтенных учителей (Церкви), говорит ученый, к объяснению и пониманию ада и рая в духовном значении, не все люди способны к такому образу мыслей, а потому, неудивительно, что большинство из них судит и понимает слишком грубо и чувственно, даже исходя из ошибочных, этого рода, представлений, позволяет совершенно отрицать бытие рая и ада. Для характеристики такого рода личностей, ученый пользуется примером младенца, рожденного в тюрьме, воспитанного среди тюремной обстановки своей матерью до возраста почти совершеннолетнего и потом, вдруг, выпущенного на свет Божий. Пока отроча в тюрьме и при матери – оно свыкается с своим положением, считает его нормальным, составляет свои понятия о мире только со слов матери и ее несчастных соседей по скамье. Духовная природа его – в усыплении; но с развитием понятий и организма, пробуждаются иные требования, и юному узнику невольно хочется выйти из мира оков, вырваться на свободу, подышать свежим воздухом и познакомиться с иными людьми и условиями жизни. Таково же, говорит в заключение Богослов, и состояние человеческой души, живущей среди внешнего мира и в теле, как бы, в темнице; истинная свобода получается только с разрешением земных мудрований, облечением в духовного человека, а это во всей полноте возможно только по смерти телесной.

Ученый Китаец, уразумев глубокий смысл предложенного христианского учения и сравнив с туманом бредней Будды (Фо) и Даосизма (последователей Лао), замечает, что для этих лиц «Земная жизнь, достойная жалости – вот и весь Рай», т. е., что далее чувственного или чисто воображаемого мира, кругозор язычников не простирается. А потому, ученый Китаец желает познакомиться с самым путем, которым бы можно было достигнуть Рая и его блаженства. Европ. ученый установляет понятие об этом пути, что он, вопреки всем беспутым дорогам и извилинам языческих лжеучений и мудрований, есть единый и прямой, имеющий единую цель – святую истину; руководитель на этом пути – разум, озаряемый божественной благодатью и откровением, требующий с нашей стороны постоянной бдительности, проницательности и осторожности.

Какие средства должны быть избираемы человеком на пути благочестия: может ли быть достаточным руководством для человека, его природа? Таков вопрос, предложенный ученым Китайцем, видимо, колеблющимся в допущении самой природы, то доброй, то злой, руководительным началом. Обращаясь к источникам Китайской учености – Цзинам и разным комментариям, Европ. ученый находит, что, существующие в них по данному предмету определения, крайне недостаточны; поэтому он находит нужным установить точно понятие о самой природе вообще, и человеческой, в особенности, полагая в основу – самопознание.

а) Под природою, говорит Европ. ученый, разумеются, прежде всего, существенные свойства (propriétés), посредством которых отличается один предмет от другого; далее, случайные или составные признаки, наконец, вид (l’espèce), коим условливается та или другая природа. Если предметы (les choses), суть субстанции, то субстанциальна и сама природа; если они случайны, то и природа будет случайною (accibentelle).

б) Человек, по исследованию Европ. науки, есть существо живое (vivant), чем отличается от камней, металлов; – чувствующее (sensintif), противоположно растениям и деревьям; – способное рассуждать (capable de raisonner), и этим отличается от животных и рыб. Будучи же существом мыслящим, человек, однако, не имеет той прозорливости и молниеносного ведения, которым во всей полноте одарены только Ангелы, и перед ними бледнеют даже самые гениальные личности людей. Поставленный в зависимость от органов тела, внешних условий, человек не может при всей силе души своей, отрешиться от мира материального и форм чувственных, а потому, и его высшее философское знание не может быть абсолютным и есть всегда относительное. Качествами человека – (доброта, справедливость, учтивость и проч.) – характиризуется разумная природа; хотя разум, сам по себе, составляет родовое понятие и не может один составлять всей природы человека, которая может быть или доброю, или злою. Управляемая разумом, природа прекрасна и гармонична, в различных ее проявлениях, достойна любви, отображает в себе величие и мудрость Творца, а потому способна к беспрерывному и беспредельному усовершенствованию. Такова природа добрая, в ее возвышенном значении. Но человек имеет и страсти, может следовать исключительно чувственным влечениям или требованиям, затеям ума беспорядочного и сердца развращенного; тогда мы говорим, что природа такого человека – дурна, его воля порочна и зла, действия зловредны, злонамеренны, опасны. Такой человек справедливо должен почитаться больным душой, требующим различных способов помощи и уврачевания тяжкого, умственно-нравственного недуга.

О человеке добром судят, что он добрый, о человеке дурном говорят, что он злой; между тем, природа человеческая, сама по себе, добра – откуда жe является самое зло? – говорит Китаец.

На этот вопрос Европ. ученый продолжает, изложенное выше, определение свое, установлением различия направлений разумно-свободного существа. Совершенно доброй природы, говорит он, не существует; на самом деле, человек склонен то к добру, то к злу, а потому, он вечно борется с самим собою. Только истинно мудрый и добродетельный человек, в силу собственного самоопределения, постоянно стремится к высочайшему добру и старается сообразоваться с требованиями воли Божественной. Поскольку человек пользуется, таким образом, дарованной ему от Бога свободой, постольку он поступает нравственно, угождает Богу, благочестивые дела вменяются в заслугу, и получается за них должная награда. Всякого рода уклонение от добра к злу, совершение зла, в свою очередь, не может служить указателем нормального состояния этой природы, как будто предназначенной к совершению одного зла. Как добро есть жизнь для души, так зло может почитаться отсутствием этой жизви, болезнью, даже – смертью, влекущей нераскаивающегося и ожесточенного грешника к осуждению и наказанию не только в жизни настоящей, но и в будущей. Сотворив человека святым и предопределив к блаженству, Господь требует активного участия нашей собственной воли, согласно с волей Божией. Напротив, всякое творение, не имеющее разума и свободы, но руководящееся только чувственными требованиями животной природы, не может совершить ни добра, ни зла, ибо оно действует только под влиянием инстинкта. Один человек, имея способность различать и оценивать нравственные действия от безнравственных, достигает разумения, что добро, и что зло, а с разумением, усиливается и самоопределение на добро или на зло. В первом случае, человек является существом нравственным, святым, достигает возможного его природе самоусовершенствования, тогда как во втором случае, он преуспевает во зле, становится безнравственным, порочным, преступным нарушителем закона Божеского и человеческого.

Если добродетель составляет истинную природу для человека，то не тот ли мудрый, кто следует путем этой природы? На этот вопрос китайца, ученый европеец отвечает весьма остроумно: если бы вся мудрость состояла только в следовании путям природы нравственной, тогда и все люди с самого своего рождения непременно становились бы мудрецами. Несмотря на то, сам Кхун-цзы отличает людей добродетельных с самого младенчества, от тех, которые достигают добродетели в возрасте совершенном, посредством изучения ее природы, требований и законов. И действительно, можно ли признать добродетельным того, кто инстинктивно, просто, без всякого сознания, делает добро? По этой теории, следовало бы признать нравственными и деяния животны, не выходящих из узкого круга инстинктивных требований. Только сознательное стремление к добродетели, во имя истины и добра, дает право на признание нравственным деяний, свойственных существу свободно-разумному. Для этой цели требуется продолжительная борьба, труды, подвиги, самоотвержение; награда за добро является, сама собою, как необходимое следствие. И, где нет этой борьбы, разумно-нравственно определяемой человеком, там не могут иметь надлежащей цены и добрые дела, и подвиги, совершаемые просто по естественному влечению и расположению природы, еще не искушенной в борьбе. Должно быть различаемо добро естественное, которое, вообще, свойственно всякому одушевленному существу и человеку – в младенческом возрасте, и добро человека совершенного, т. е., в собственном смысле, составляющее принадлежность нравственно-разумного существа. Самка любит своего детеныша, проявляя материнское чувство, сообразно с ее природой, самыми разнообразными способами, свойственными иногда только человеку; но животному чужды высшие нравственные чувства. Одному человеку дана возможность и сила возвышаться над естественными проявлениями любви, доводить ее до человеколюбия, гуманизма, и ради этого совершать подвиги героизма. Поэтому, в одном и том же человеке, можно различать совершаемое им по праву естественному доброй природы и законам жизни разумно-нравственной. Добрая природа в человеке может быть уподоблена прекрасной наружности, которою все любуются, наслаждаются лицезрением, движениями, очертаниями и, соответствующими красоте, выражениями. Но, что значит красивое лицо, если оно не будет осеняемо присутствием высшей духовной силы ума и чувства? Не будет ли веять от него холодом мраморной статуи, хотя бы искусно высеченной резцом гениального художника? Красота физическая теряет цену и значение, без проявления ума и чувства, такова точно и добрая природа, получающая высшее значение по степени участия в ней разумно-нравственной силы.

Человек, совершающий зло, унижает и загрязняет естественное благолепие души, тогда как мудрый раскрывает это благолепие в полном блеске и величии добродетели. Однако, существует масса лиц, не думающих об этом и убегающих всякого самоуглубления. Чем и как объяснить такое странное явление? Европейский ученый, на справедливое замечание собеседника, выражает, в свою очередь, сожаление об этом сорте людей, составляющих большинство. Такое ненормальное явление объясняется, говорит он, тем, что люди, по большей части, преданы суетной жизни, погружены в меркантильные расчеты, или чувственные удовольствия; от этого, они холодны к высшим целям жизни, не понимают и не оценивают всю силу добродетели, ограничиваясь только целями земного благополучия, они крайне бывают опечачалены, всякого рода, неуспехом, а сама смерть, обыкновенно, сопровождается тяжелыми ощущениями и страданием. Только при смерти открывается все душевное убожество сего рода несчастных, обыкновенно, поражаемых смертью врасплох, без надлежащей подготовки к приему неизбежной гостьи. Человек благоразумный, вовремя успеющий совершить плоды добродетели, с полным сознанием, и при самой земной жизни чуждается всякого рода крайних увлечений и излишеств, памятуя о смерти и Боге, смиренно покоряется общей участи и умирает спокойно. Почитая жизнь чудным даром Божьим, человек добродетельный старается употреблять во благое то, что приобретает для духовного роста от внешних органов и мира материального, пользуясь добываемыми совровищами знания, и чувствами, для целей разумных и нравственных. Таким образом, и самое тело для человека не является враждебным предметом, но сосудом в честь. Один безумный господин, отличавшийся всегда жестоким обращением с рабами и прислугой, вздумал однажды излить всю свою ярость над бедным, но честным и умным слугою Иваном; он его всячески бил, бесчестил и ругался, как только мог. На все физические пытки и нравственные мучения, умный Иван отвечал: «напрасно ты, господин, разбиваешь сосуд, в котором заключен настоящий Иван. Знай, почтеннейший, что, хотя ты властен и силен разбить вдребезги сосуд – мое тело, но добыть самого Ивана ты никоим образом не можешь»!

Китайский ученый, останавливаясь на необходимости для всякого человека следовать путем добродетели, от которой зависит счастье и блаженство, недоумевает – почему мудрецов, сознающих это, не много? И не следует ли, поэтому, заключать, что путь добродетели труден и не всякому доступен? В сущности, отвечает Европ. ученый, пути, как добродетели, так и порока – не легки, по трудностям, неизбежно соединяемым на практике. Человек порочный и грехолюбивый подобен обжоре, который ест, пьет не в меру и не может ни насытиться, ни утолить жажды; кончается тем, что расстраивается здоровье или постигает внезапная смерть. Любящий добродетель, чем более в ней совершенствуется, тем более чувствует свою недостаточность и еще усиленнее стремится быть добродетельным, претерпевая все трудности, – зато и слава добродетели возрастает, и человек достигает внутреннего блаженства.

Вспоминая былые времена, когда мудрецы были настоящими руководителями в учении и жизни, Китайский ученый замечает недостаток этого счастливого совпадения в его время, а потому, желает подробнее познакомиться с истинным путем добродетели.

Европ. ученый отвечает, что при изучении Китайской философии и жизни философов и других замечательных лиц, усматриваются своеобразные направления, которых изучение и уразумение далеко не всем доступно. Существует, между тем, много таких личностей, часто неведомых миру, которые путем собственного самоуглубления, размышления о всем окружающем и совершающемся в природе человеческой, достигают замечательной мудрости. С другой стороны, книжная мудрость, doctrine, настолько обширна, что обнимает собою учения, как истинные, так и ложные, и, наряду с истинами Богооткровения, помещается нередко самое ничтожное и грубое знание. Истинная же, желаемая и искомая мудрость – одна, заключается в самопознании и самоусовершенствовании; страшное же зло для людей состоит в том, что они не желают изучать как следует и познавать что-либо полезное и доброе, между тем, душа и внешние органы, воспринимающие извне понятия, одинаковы у людей. В нормальном своем отправлении, душа, как существо духовное и высшее, управляет низшей, служебной ей, природой – телом, пользуясь его органами, для познания о мире и высших целей жизни.

Насколько для познания дорога справедливость, настолько для воли – человеколюбие, charité; обе добродетели идут совместно и трудно отдать предпочтение одной, чтобы не коснуться другой. Для правителей и мудрецов выше всего и ценнее всех сокровищ – человеколюбие. В образе их действий усматриваются задача или известное намерение, мотивы, средства для достижения цели, и – самая цель. Без сих условий действия и обыкновенных людей могут быть случайны, сбивчивы, неопределенны, бесцельны. Что касается приобретения знаний, то человек может учиться из удовольствия, ради самого знания, с практической целью или просто, по тщеславию, для поучения других, или личного самоусовершенствования в истине и добре. Из всех мотивов, без сомнения, самый высший – самоусовершенствование, посредством которого человек поступает, сообразно с Божественными предначертаниями, а потому, и при конце жизни спокойно может возвратиться в своему Первоначалу.

Китайский ученый, придавая особенное значение самоусовершенствованию человека по Боге и для Бога, предлагает вопрос чисто формальный – считать ли такое стремление человека внешним или нет? Обращаясь к Первоначалу всего – Богу, Европейский ученый находит, что в Боге именно и следует прежде всего искать человеву надлежащей силы, что жить для Бога, думать всегда о Нем, ходить пред Лицом Его, жить свято и непорочно, значит достигать истинного самоусовершенствования. Душа наша создана по образу и подобию Божию, а потому, единственно должна, как бы, в чистом зеркале, отображать в себе требования Божественной воли и святой Его жизни. В самом деле, возможность в святости и истинности разумения Законов Божественных, сообщаются человеку с самого дня его рождения, а в сердцах напечатлеваются глубоко неизгладимые, руководительные начала, для жизни благочестивой или, по выражению Китайских классиков, – «всеозаряющий разум и чистый закон». С течением жизни, однако, человеком постепенно утрачивается эта чистота, благородство и возвышенность направления души, в силу разных приражений извне и развития страстей, которые, увеличиваясь и усиливаясь, уму человека дают ложное направление. Кроме Божественного Откровения, на помощь в этом случае приходит и наука, как познание природы Божественной и человеческой, соединенное с стремлением человека к бесконечному добру и совершенству.

На вопрос Китайского ученого – откуда же должно начинаться такое познание, (doctrine)? – Европ. ученый обращается к примеру из жизни садовника. Прежде посадки какого-либо растения, садовник расчищает самое место, где должно быть это растение или дерево, приготовляется самая почва удобрительными веществами, проводятся канавки для правильного и своевременного орошения, сеется самое семя или зарываются коренья, совершается, одним словом, все, чтобы семя дало отпрыск, росло и укреплялось все далее и более, до совершеннной зрелости. Желающий быть добродетельным, точно так же, должен сначала отсечь, всякого рода, дурные склонности и порочные привязанности, и только после сего – начинать жизнь, совершенно противоположную, святую, до возможного достижения идеала.

Победный поворот в жизни от греха совершается, однако, не без борьбы, которая бывает тем сильнее и мучительнее, чем резче и противоположнее выступает и гнусное обличие порока, и вся святость нравственной чистоты, которой желает кающийся грешник. Наиболее лучшая пора для человека при вступлении постепенном в духовную жизнь, правильном возрастании и укреплении в ней, есть золотая пора младенчества и юношеского возраста, которому свойственны и более понятны все возвышенные мысли и чувства, все знания, имеющие идеальное и реальное значение, с которыми потом, в жизни практической, осложняясь опытом и временем, вырабатывается и крепнет характер человека. Нельзя не похвалить одного доброго обычая, существовавшего некогда у древних мудрецов – вопрошать приходящих к ним учеников: не учились ли они прежде у кого-нибудь? чему обучались? как обучались? какие убеждения вынесли? Желают ли снова учиться так, как будет учить новый мудрец? И только после такого рода краткого коллоквиума, убедившись достаточно в смиренномудром желании учиться в своей школе, мудрецы принимали учеников, отсекая все несогласное с ее воззрениями и проповедуя новое учение, или дополняя недостаточные знания сведениями более удовлетворительными. Если ученик, по гордости и высокомерию, не соглашался на условие, предлагаемое новым руководителем, то удалялся вон из школы, как человек другого направления, и шел к другому учителю. Мудрое философское начало весьма важно и при всяком исходе из ненормального состояния.

Кто же может быть лучшим руководителем и спасителем погибающего во грехах человека, как не сам Господь? Нужно, с отсечением всего мертвенного и греховного, для спасения души, подчинение воле Божией и ее законам. Требуется, затем, прилежное, строгое самоиспытание, самоуглубление, молитва к Богу, с сознанием греховности и недостоинства. После сего, и раскаяния за прошедшее, наступает твердая решимость шествовать по пути добродетели с постоянной мыслью о предстоящем будущем. Из многообразных видов добродетели, после любви к Богу, без сомнения, главное, есть человеколюбие, charité, которым измеряется и наше отношение к Богу. Нравственное и двоякое значение этой любви характерно определяется самим Иисусом Христом, как основное начало Евангелия. Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим – сия есть первая заповедь; вторая же, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. (Мф. 22:37; Мк. 12:30–31; Лк. 10:27). В силу этой любви, в душе нашей существует возвышенное чувство расположения и благодарения к Господу, и, чем оно чище, святее, тем более Господь ниспосылает дары Свои и счастье человеку.

Китайский ученый, находя недостаточность учений философов языческих о Боге, как существе невидимом и непостижимом для наших чувственных органов, желает знать лучший путь, ведущий к истинному Богопознанию. Христианский Богослов ссылается, при этом, на авторитет самых лучших мудрецов, которых вся жизнь и труды посвящены были исканию истины; эти лица, говорит он, могут вести человека к познанию Бога. Самым главным, однако, руководительным началом, является несомненно Божественное Откровение, каким излагается в Библии, а также в сочинениях Св. Отцов и Учителей (Церкви); наконец, Господь открывается в самой совести человека и чудесах видимой природы.

При обширном круге человеческих обязанностей, достаточно ли для человека одной любви? При этом вопросе, Европ. ученый обращается к источнику самой любви и ее предмету. Он проводит различие между плотскими и чувственными привязанностями，воспламеняющими страсти, и благами, чисто духовными; отсюда определяется и самая природа истинной любви к Богу и человеку, закону и добру, с противоположением, всякого рода, грехолюбивым наклонностям и пожеланиям. В частности, очерчиваются и самые свойства любви к ближнему, обнаруживающиеся в добрых делах: (кормить голодных, одевать бедных, учить неведущих, исправлять порочных, прощать обиды, погребать умерших и проч.). Любя, таким образом, ближнего, человек становится угодным Богу, и достигает святости.

После сделанного замечания китайцем, что и в истории Китая существует немало примеров любви к людям, даже таким, которые своим образом жизни не заслуживали этой любви; таковы были Государи очень жестокие и отцы, тем не менее, уважаемые и почитаемые своими подданными и детьми, Европ. ученый сосредоточивает внимание свое на степенях любви, которыми условливается самая их природа. В отношении к людям, вообще, любовь является человеколюбием, charité; в частности, она может быть отеческою, сыновнею, супружескою, простым себялюбием, с личиною славолюбия, честолюбия, корыстолюбия и проч., наконец, может обнаруживаться привязанностью или привычкой к известным действиям или предметам. Человек может быть порочным или смиренномудрым, гордым или простым и так далее. Постоянством в том или другом образе действий, определяется сила воли, характер той или другой личности. Чем возвышеннее, однако, и святее направление духовной деятельности, тем возвышеннее будет и сама любовь, становясь, наконец, делом, чисто созерцательным, что доказывается, отчасти, жизнью мудрецов и святых людей.

Если для человека достаточно любить Бога и человека, то не лишне ли исполнение разных обрядов и церемоний? На этот вопрос, весьма важный, с точки зрения Китайца, Европ. ученый отвечает не с отрицанием, но с твердым признанием необходимости внешнего культа. Господь, сотворив человека совершенным по телу и душе, по образу и подобию Своему, указал и высшую цель жизни; не менее прекрасной вышла из рук Его и вся, вообще, природа с бесчисленными тварями，но ни одна из них не могла возвыситься до чувств глубокой признательности, любви, благодарения к Небесному Отцу и Промыслителю. Одному человеку свойственны и это возвышенное сознание, и святые чувства; жертвенник и храм для религиозных церемоний, молитвословий, посвящен был Богу, как внешнее выражение благоговения к Тому, от Кого проистекают все законы, составляющие благо царей, правителей, народов и мудрецов. Секты Фо и Лаоцзы, поскольку не согласны с законами божественными и проникнуты плотскими мудрованиями основателей, не могут считаться, однако, представителями истины, для них недосягаемой, в деле Богопознания; человек и внешняя природа, вот весь их критерий и логический круг, дальше которого пытливый взор не простирается.

О лжеучениях и лжеучителях, мудрствующих только по стихиям мира, в св. Писании говорится ясно: бегайте лжеучителей, являющихся к вам в шкурах агнцев, но на самом деле они – хищные волки, что и доказывают делами своими. Не может дурное дерево приносить хороших плодов, так и дурной человек содевает только злое. Сравнивая Богооткровенное учение, изложенное в Библии, с тем, которое содержится в книгах Фо и Лао-цзы, замечаем в последних много лживого и невероятного, напр., неправдоподобные понятия из области астрономии, географии, метафизики. Такова же и аскетика, доводящая буддистов до полного отрицания супружеского союза, освященного Богом, для распространения рода человеческого; особливо нелепы суеверные представления о дѵшепереселениях; таковы же разные обряды и талисманы. Наприм., в одной из книг Фо, под заглавием: «Великая и чудная наука превращения души в ненюфар (лотос)» говорится: всякий, кто прочтет несколько раз молитву Namo О-mi To-fo (ом-ма-ни пад-мэ хум), тот получит отпущение от всяких грехов, взойдет на небо и будет вечно блаженным по смерти. Допуская такое суеверие излишним, стало быть, становится различие между человеком добрым и святым, от человека самого негодного и развращенного; все они – равно, святы и безгрешны! Истинное Богооткровение, наоборот, установляет точное понятие о Боге, как справедливом, мудром и милосердом Судии и Мздовоздаятеле, что от Него добрые получают вечное блаженство в раю, а злые – вечные мучения в аду.

Если существует Бог истинный, то откуда же происходят идолы? вопрошает Китаец, как бы, недовольный нелестными отзывами о Фо и Лао, которых он почитает, хотя с учением не везде и соглашается. Европ. ученый обращается к древним временам человечества, находит, что главной причиной идолопоклонства было крайнее помрачение понятий о Боге, происходившее от забвения истинного Богооткровения. Почтение, оказываемое родоначальникам и другим авторитетным лицам, привело людей к установлению, в честь их, по смерти, особого культа, а также, к сооружению статуй, храмов, жертвенников. С появлением же Фо и его последователей, распространяются разные лжеучения, опутавшие невежественную чернь, эти же ревностные поклонники Фо (т. е. бессмертные), суть главные мастера разных идолов, соорудители храмов и идолослужители.

Если существует Бог истинный, то почему Он терпит идолов и не разрушает? Почему, наконец, приносящие жертвы и моления им, получают желаемое? Из молящихся, сего рода, личностей, отвечает Европ. ученый, далеко не все получают надлежащее облегчение в своем горе; значит, идолы не могут быть источником счастья. Истинно просвещенный человек, с другой стороны, не может допускать ложных представлений о Боге, и только людям, ослепляемым внешним блеском и величием, свойственно допускать нелепости язычесчой фантазии и поклоняться измышляемым ею идолам, нередко безобразным и отвратительным по форме. К числу таких, весьма ценимых в Китае, принадлежит троеглавое чудовище (сань-и – троица-единица или единица-троица), служащее символом соединения трех религий – Конфуцианства, Даосизма, Буддизма.

В дополнение к словам европейского ученого, нельзя не присоединить некоторых подробностей об означенном идоле. Гук, в сочинении «lе Christianisme en Chine» (t. 1, 1857, р. 96) говорит, что при Танской династии, отличавшейся крайней веротерпимостью, с появлением и утверждением Буддизма, примкнули к нему и некоторые последователи Конфуцзы и Лаоцзы, и, таким образом, составили сочетание трех религиозно-философских систем. В империи началось распространение храмов и статуй странного тройственного союза. Статуи Будды, Лаоцзы и Конфуцзы помещались на одном общем алтаре и воздавались одинаковые им почести. Личности изображены были стоячими, посреди – Конфуцзы, по сторонам его – Лаоцзы и Будда; тогда как под их ногами горели, всегда курящиеся, китайские свечи. Над дверями храмов с этим тройным идолом читалась надпись: «Сань-цзяо-тхан», т. е. храм трех вероучений; тогда как во внутренности оного, над самым алтарем, красовались четыре Китайских иероглифа, означавших: «три религии суть одно – Сань-цзяо-и-цзяо».

Говоря о сань-и – троице, Гук, не упоминает о других формах подобного идола; это – видоизмененный Индийский Тримурти-Брама, Вишну, Шива. Образчики этих огромных идолов хранятся в Буддийском монастыре Хуан-сы, подле Пекина; они известны под названием «сань-бао-фу» – три драгоценных отца⁷. Дабы иметь точное понятие об идолах, принадлежащих вышеозначенным трем вероучениям, и о которых умалчивает Риччи в своих диалогах, предполагая достаточно известными собеседнику, предлагаем следующий дополнительный набросок, пользуясь трудами Моррисона⁸ и Перни⁹. Сведения эти важны и по настоящее время, потому что идолопоклонство сохраняется то же, что и сто лет назад. Христианство еще мало успело окрепнуть в Китае и парализовать язычество.

Божества и идолы трех вероучений в Китае суть следующие:

А. Секта самая древняя – Жу-цзяо, с включением и Конфуцзы: к ней принадлежат, прежде всего, божества, признанные самим правительством и потому, имеющие официальное значение; таковы:

а) Тянь – небо, Ди – земля，культ которым совершается в 1-й и 15-й день каждого месяца.

б) Шеу цзей – боги земли и плодородия, которым служение совершается всеми правительственными чинами в провинциальных городах весною и осенью.

в) Гэ шэнь – духи: шань – долин, чуань – рек, фын – ветров и хо – огня.

г) Лун ван – императорский Дракон или хай шэнь – бог морей, китайский Нептун; чиновники, заведующие водяными сообщениями и все прочие, желающие плодоносия земли, обращаются к нему о ниспослании дождя. По берегам большого канала сооружено в честь его очень много храмов.

д) В 1-й и 8-й месяцы совершается жертвоприношение Конфуцзы – Цзи Кхун-фу-цзы, и состоит из возлияния и курений с обычными поклонами.

е) Тянь хоу – Царица Небесная.

ж) Гуан-ди – обоготворенный воин из династии Хань; ему поклоняются, преимущественно, военные, он весьма чтим императорским семейством; изображения его распространены повсюду.

з) Вэнь-чан – бог ученых, особенно почитаемый образованным классом, litterati. В храме, посвященном сему богу, стоит идол Куй-син, особенно чествуемый учеными.

Из остальных божеств с их идолами, достойны упоминания, принадлежащие разным профессиям: таковы идолы яо-ван – медиков и знахарей, сяо-цао – судей, цин-сань – телохранителей, янь-гун – моряков, цай-мэнь – купцов, лу-бань – плотников, сюань-юань – портных, сунь-бин – башмачников и сапожников, лао-цзюнь – кузнецов и слесарей, лэ-цзу – цирюльников, ду-кхан – виноторговцев, чжан-фэй – мясников, цай-вэн – бумажных дел мастеров, мэй-гэ – красильщиков материй, гуань-чжунь – женщин с испорченной срединой (курвы?), идолы-хранители дверей, ворот, входов и выходов разных наименований – гуан- чжун – средних ворот, также, ху-цзин-дэй, цин-шу-бао, шэн-тху, ю-лэй, наконец, идолы, олицетворяющие шань-шэнь – духов молнии и лэй-шень – духов грома, янь-ван – адских духов, и гуань-ин – женщин, праздношатающихся, продажных.

Б. Секта, так называемая, Ши, или Фо-цзяо – вероучение Фо или Будды; главнейшие божества и идолы суть:

а) Сань бао фу – три драгоценных отца: настоящего времени, прошедшего и будущего,

б) Шень-ди – богиня долгорукая и многорукая.

в) Гуань-инь – благодетельное божество, часто изображаемое и чевствуемое.

г) Тянь-хуа шен-му – Святая Матерь, почитаемая покровительницей новорожденных детей.

д) Хоэй-фу фу-жень – богиня покровительвица беременных женщин; к ней обращаются с молитвой все, желающие иметь детей; а потому, она и изображается всегда с младенцем на руках.

е) Цзай-шэнь – бог богатства, всякого рода, наживы и счастья.

Существует бесчисленное множество других божеств, распространенных по Востоку, собственно, буддистами и другой, из буддизма образовавшейся сектой – Ламаизмом. Кроме китайских, существует много других наименований, даже одного и того жe божества, на языках Санскритском, Тибетском, Монгольском, Манчжурском. Иконография Буддистов и Ламаистов – самая плодовитая и многообразная, за исключением, однообразно покоющихся Будд.

В. Секта, так называемая, Дао-цзяо – Даосизм, или учение Лаоцзы и его последователей; главные божества суть;

а) Сань-цзин – три чистых единицы，из коих, первая – особенно чествуется.

б) Ю-хуан, или Шанди – Царь небесный, Господь.

в) Бэй-ди – Северный император или Царь.

г) Хуа-Гуан – бог огня.

д) Сун шэн сы ма – бог, охраняющий рождение детей.

е) Пенаты известны под именем Тху-ди. Они суть Мынь лу my-ди – боги дверей и верхних этажей; By фан дэ ди – боги четырех рогов на кровельных скатах дома, и центра, и пр. Поименованные идолы освящаются по особому обряднику, причем, глаза их обмазываются кровью животных; «жизнь в крови», поэтому, и идол, так омоченный кровью, как бы, становится живым божеством.

В заключение, о представленных наименованиях и назначении наиболее выдающихся божеств трех религий Китая с их идолами, скажем словами Европ. ученого: едва ли здравомыслящий человек, и христианин, в особенности, позволит себе равнодушно поклонение и простирания пред этими чудовищами и другими вымыслами фантазии, скорее, развращающими ум и сердце, нежели укрепляющими в истинной вере!..

Не отрицая чествования священных, для себя и своего народа, изображений, Китайский ученый с недоумением вопрошает собеседника; какое же зло может происходить из этого идолопоклонения, основывающегося на трех законах или вероучениях? Европ. ученый старается привести к убеждению, что необходимо придерживаться единой истинной религии и отринуть без всякого сожаления все, ее недостойное, и ей несоответствующее. Для этого основоположения приводятся следующие пять доводов:

а) Необходимо предположить, что из вышеупомянутых трех религий или законов, каждый, в частности, истинен или ложен, или – что оба лживы, и тогда один будет истинным. Если же все три закона истинны, тогда они суть одно, значит нет нужды допускать двух; напротив, когда каждый, в частности, закон будет ложен, тогда необходимо отринуть и все, ибо они лживы. С допущением, однако, сего печального явления, т. е. только отрицания, без всякого положительного начала, может произойти путаница и человек очутится в безысходном состоянии, может сделаться сумасшедшим, искомая и желаемая истина от него ускользнет и перестанет быть целью изысканий. Для чего же, в таком случае, будут существовать все религии? Итак, требуется придерживаться которой-либо одной, с признанием ее истинной, или искать другой, более совершенной и удовлетворительной. Такая, искомая для всех людей, и есть единая истинная религия христианская.

б) Для приобретения доброго имени требуется быть совершенным; достаточно малого порока для того, чтобы прослыть дурным человеком. Женщина самой прекрасной наружности, пусть сделается безносой или кривой, и вся ее красота исчезнет, слава красавицы тотчас потеряется. Соберем теперь все недостатки каждого вероучения воедино, т. е. сект Фо, Лао и Конфуцзы; получится только масса заблуждений и красота каждого учения превратится в безобразную, отталкивающую массу.

в) Допустим и обратное явление. Пусть благоразумный человек, из всех трех вероучений выберет только лучшее, отринув все дурное и не заслуживающее вероятия. Тогда, вправе можем думать, что этот человек не принадлежит ни к той, ни к другой религии. Между тем, существенной чертой истинной религии служит та особенность, что для неофитов требуется полнейшая вера к предметам этой истинной религии, без всякого раздвоения сердца между двумя, тремя или более различными культами.

г) Три закона предполагают трех законодателей, каждый из которых имеет свою школу, своих последователей. Таков закон Кхун-цзы, которого придерживаются все образованные Китайцы и правительственные чиновники. Буддисты, недовольные им, придерживаются своих законов и враждебны к Лаоцзы. Даосы, наоборот, на учении Лао-цзы построили свою систему, идут своим путем. Прошло тысячелетие, а системы поименованных законодателей в основных началах не изменились, не смешались и не слились, потому что основные начала различны в каждой.

д) Как известно, основное начало Буддизма – «ничто», у Лао-цзы – «пустота», учение одного Кхунцзы имеет более реальную почву. Соединяя все противоположения учений, получаем странную смесь такого рода: действительное и несуществующее, пустота и твердые элементы, круг и квадрат, восток и запад, и проч., и проч. При различии законов, неодинаковы и самые правила; один защищает убиения, жертвоприношения и пищу животных, другой это отрицает. Несчастный человек поставлен вечно в крайность, при строгом исполнении сих законов, всегда быть нарушителем одного и исполнителем другого; одним правилом исключается другое, другим – третье, и так далее, без конца. Требуются, поэтому, твердые исходные начала, которыми бы условливались и соответствующие последствия; где нет таких начал, там не может быть и надлежащего доверия к истине. Необходима, говоря иначе, истинная религия, происходящая от Бога, и одна она только может иметь все достоинства, требуемые человеческим разумом. В ней одной – незыблемые основания, прочные здравые последствия, вырабатывается твердость убеждения, сильная, могущественная, действительная вера. Только в сих условиях и возможна истинная религия.

Китайский ученый, выражая удовольствие на разрешение дорогой его сердцу спасительной истины, при избрании той или другой религии, сравнивает свое психическое состояние с человеком, только что пробужденным от глубокого сна рукою неведомого спасителя, в момент, когда сонному угрожала неминуемая опасность от лихого человека. На что Европ. ученый замечает: зато теперь вы выходите, как бы, из глубокого летаргического сна; глаза ваши открылись для обращения к Богу. Молитесь же об озарении ума и сердца вашего, надлежащими знаниями в святой вере.

1. Ученый Китаец, вполне уверенный в том, что народы христианские – самые добродетельные, а их нравы и обычаи – совершеннейшие, выражает желание поточнее ознакомиться с миром Европейским. Европейский ученый, затронутый за живое, употребляет весь свой тонкий и дипломатический ум ответить на это детски-наивное предложение со всевозможными обходами опасных мест. Он излагает кратко и привлекательно остальные принципы мудрости современной Европейской системы – политики – религии, роли Римского Первосвященника и Общества Иисусова, которого он член. Христиане, говорит он, не все живут однообразно, хотя и исповедуют единый закон. Обыкновенной обязанностью и главным предметом занятий для них является религиозное просвещение, о чем каждый князь в своем Государстве заботится, по-преимуществу. Есть Начальник, особенно высоко почитаемый перед всеми – Государь, Первосвященник, le souverain Pontife, т. е. Римский Папа, занимающий место самого Бога в религиозном управлении (ordre), учащий все народы исполнению соответственных им обязанностей и приемлющий всякого рода меры к искоренению всевозможных заблуждений. Он – Глава Церкви вселенской, владеет Государством, ему лично принадлежащим, ведет безбрачную жизнь (célibat) и не оставляет после себя наследника (по физическому рождению). Для исполнения такого высшего достоинства, обыкновенно, избирается мудрый человек – вельможи и сами цари считают себя, как бы, его детьми, а его самого уважают и принимают, как собственного отца. Проводя жизнь без собственного семейства, он всецело посвящает свою энергию и труды ради общественного блага; хотя и остается без потомства, тем не менее, все народы суть его дети, и единственный предмет его забот и попечений – повсюдное распространение и процветание религии и благочестия. В числе своих помощников он имеет прекрасный и многочисленный состав (bel amploi), благочестивых ученых мужей, которые, будучи рассеяны во всех царствах (мира), служат пастырями душ. Все христианские народы, еженедельно, посвящают один день Господу Богу, прекращают работу и все, без изъятия, ходят в храм Божий, где участвуют за общим богослужением, совершают молитвы и преклонения, слушают изъяснение Священного Писания. Существует даже особенный орден монахов (corps de religieux), члены которого, распространяясь по всем частям мира, для Евангельской проповеди, увещевают людей к добродетельной жизни¹¹. Орден, к коему сам я принадлежу (замечает европейский ученый), называется Обществом Иисуса, la compagnie de Iesus, и учрежден не очень давно. Первые из иезуитов известны в образованном мире и вообще все, как способные и подготовленные хорошо, приглашаются на проповедь Евангелия, для воспитания и образования юношества.

Китайский ученый. Там, где начальниками избираются мудрые мужи, а на должности наставников определяются ученые, без сомнения, должна процветать добродетель, и метод сего рода должен почитаться прекрасным. Слыхал я, что монахи вашей компании не владеют собственностью, и что все у них общее – даже лишены личной свободы и совершенно во всем подчиняются приказаниям своего начальника; что юность свою проводят в усовершенствовании науками и добродетелью, а в зрелом возрасте, сделавшись отлично учеными и благочестивыми, занимаются общественным образованием и утверждением добрых нравов. Так что, самые наши Китайские ученые с трудом могут сравняться с ними. Существует один третий article, для меня непонятный: почему вы не женитесь и не оставляете после себя потомства? Оставаться на всю жизнь девственником и строго сохранять целомудрие 一дело чрезвычайно трудное. Сам Бог, сотворив человека, определил брачное сожитие, для рождения детей, распространения и сохранения рода человеческого. Все наши предки испокон века были людьми женатыми. Зачем жe вам отменять такой древний обычай?

Европейский ученый. Несомненно, что человеку весьма трудно было бы оставаться навсегда неженатым. Бог не обязал, с другой стороны, всякого человека, вступать в брачное сожитие, но предоставил это свободному произволению и выбору. В делах, трудных по природе, добродетель часто полагается в испытание (l’empreuve), иначе, каким образом могла бы она навсегда оставаться вполне безукоризненной (exact)? Каждый человек, вступая в жизненный путь, получает и свою долю совершенства, далее которой не идет в совершенстве. Путь мудреца несколько иной, нет таких препон, которые бы он не побеждал, благодаря внутренней силе – мужеству, усиливающемуся всегда, при помощи Божией благодати. Кто почитает все трудным, для достижения совершенства, для того невозможно исполнение добродетели. Жизнь происходит от Бога; но откуда же смерть! Будучи для нас Отцом, Господь определил и предел жизни, далее которого ни один человек заходить не может. Прежде всех времен, по всемогущей воле, Он, из небытия привел к бытию все существующее. Однако, проникнуть все тайны Божии и, тем более, искушать их или отвергать, невозможно для слабого и ограниченного духа человеческого. При рассматривании всех частей мироздания, подобно человеческому организму, замечается их конечное назначение и особое отправление. Тело, лишенное той или другой части, не может считаться вполне совершенным и годным к исполнению своего назначения. Другой пример: подданные в отношении к Государству – все они суть члены, каждый исполняющий только ему свойственное назначение, так что всякое требование сверх сил может считаться крайним безумием и даже быть совершенно бесполезным. Если б кто спросил: к чему вы женитесь, заботитесь о всем, касающемся религии, – приносите Богу жертвы, молитесь к Нему и все совершаете по чину? На это я отвечал бы, что, несмотря на все трудности, требуется жить в надлежащей умеренности (continence); необходимо, чтобы служители Господа были всегда чисты и непорочны, дабы, в противном случае, не опорочивалось самое служение Богу и высокий сан. Если для чинов, состоящих на государственной службе, требуется строго исполнение тысячи формальностей, смотря по сану и обязанностям, то тем более необходимо все требуемое Господом от слуг Божиих. Замечая множество детей, оставляемых без воспитания, можем ли назвать их размножение распространением рода человеческого? Увы! – скорее, должно признаться, что в этом печальном явлении заключается источник умножения пороков, злых людей и несчастных всякого рода. Нашелся, однако же, в свое время, благочестивый человек, исполненный ревности и сострадания к несчастному положению мира; учредив особое Общество, compagnie, и положив для его членов основным пунктом – безбрачие, с обязательством не оставлять после себя потомства, он почитал сие делом бесполезным, а единственным предметом деятельности и жизни ставил проповедь Евангелия. Цель проповеди заключалась в удалении смертных от всяких беспорядков и спасении заблуждающихся. Такая цель, без сомнения, вполне заслуживала похвалы. В обыкновенной жизни, при заключении брачного союза имеется ввиду установление семейства, играющего в Китае самую главную роль в общежитии. Между тем, в том же Китае, одобрителен и обычай юных вдовиц, оставаться на всю жизнь вне связей с мужчиной и быть без детей; предполагается, что это совершается без всякого стороннего насилия, по чистому расположению женщины. Мы, (продолжает о себе ученый иезуит), не вступаем в супружество, ввиду служения Богу и свободного пользования своими силами для странствия по всему миру с проповедью Евангелия. Итак, упрек, делаемый нам людьми семейными за безбрачие, крайне несправедлив，а отрицание высшей цели служения Богу и людям – еще более неблагоразумно.

Китайский ученый. А разве, будучи женатым и семейным, нельзя увещевать всех в доброй жизни и проповедовать вероучение? Конечно, подтверждает Европейский ученый, но все-таки, (продолжает он), целибат есть состояние самое приличное для личного самоосвящения, вместе с тем, оно служит лучшим средством освящения и других людей. О важности сего рода состояния и мудрости правил, с ним соединенных, в нашей религии (католической) можно судить из нижеследующих восьми доводов:

а) Женятся для того, чтобы иметь семейство. Всякий отец, имеющий детей, должен их кормить, воспитывать и, вообще, приискивать другие средства существования семьи, чисто материальные, экономические, от коих зависит внешнее благополучие и проч. В настоящее время, отцов семейств очень много, а стремящихся к размножению – еще более; однако, из лиц семейных, которые бы могли себя считать вполне счастливыми, очень немного. При занятии делами и мирских развлечениях не всегда возможно сохранение должной середины, самовольное распоряжение и подведение всего под свою волю; даже приходится нередко действовать вопреки требованиям справедливости и поступать недобросовестно. Такова сила житейской необходимости. Может ли, такого рода, человек предотвращать одних от порока и возбуждать других к добродетели? Правило мудреца состоит в том, чтобы не увлекаться собиранием земных благ, потому что, обременяясь ими, и поставляя целью всех желаний, парализуем самую возможность успешной проповеди Евангелия. Только с освобождением подобных притязаний, даже презрения к ним, можем успешно достигать святой цели.

б) Все, касающееся христианского совершенства, заслуживает высокой цены, сравнительно с состоянием, во всем колеблющегося, и ни в чем не имеющего опоры, человека. Без любви христианской, каким бы сильным чувством страсти не руководствовался человек, он не может считать себя совершенно гарантированным при одном разуме, чуть-чуть мерцающем в непроницаемой тьме. Воздержание, напротив, очищает познания, озаряет душу чудесным светом, сообщает способность достигать того, что возвышает и приводит к чистейшему совершенству.

в) Великие мировые беспорядки проистекают от двух коренных страстей – интереса и удовольствия; и кто трудится над спасением души ближнего, должен, единственно, заботиться об искоренении из сердца этих двух страстей. Для ядов существуют противоядия и в известных болезненных процессах возбуждаются, искусственно, им обратные: сильному жару противополагается холод, и отмороженные члены излечиваются тепловатыми лекарствами. Жить в бедности, избегая обогащений и удовольствий, равным образом, хранить целомудрие, таково верное средство избежания несправедливости и отгнания сладострастия. Вообще, жертвуя известными благами и стремясь к самоограничению, мы желаем этим показать уступки в пользу нашего ближнего. Супружество не есть непозволительное удовольствие; оно есть подвиг самоотвержения.

г) Как бы искусен и опытен ни был человек в достижении известных целей, не всегда успевает в них вполне, и именно так, как хочет. Без победы над собою весьма трудно ожидать и победы над миром. История всех веков представляет нам значительное число победителей, которые не могли в силу этой простой причины явиться настоящими повелителями мира. Человек, возымевший твердую решимость распространять свою веру на земле, не только делает собственную личность святой, но освящает и другие народы. При всяком серьезном деле и намерении, трудно, в действительности, самое его осуществление и доведение до конца. Об этом можем судить по положению женщины, обремененной детьми и остающейся без средств к существованию.

д) Из среды животных, отличающихся особыми качествами и полезных почему-либо, некоторые изъемлются из стада и воспитываются порознь. Если так водится в делах обыкновенных, то почему не допустить нечто подобное и в религии для лиц добродетельных, ревностных и способных повсюду разносить свет Евангелия, разрушать идолопоклонство, ниспровергать заблуждение, всегда блюсти в чистоте религию? В Европе принято думать, что, усвояемая сердцем, вера, споспешествует упрочению семейного союза. Земледелец, собравший сто мер зерен, одну часть оставляет для подати Государю, другую – для посева на следующий год. Зачем жe всем людям, без изъятия, вступать в брачный союз? Почему нельзя избрать раз навсегда необходимо-определенного занятия или образа действий?

е) Все действия и труды человека, одинаково общие с животными, побуждающие предпринимать только то, что касается телесного существования и поддержания физических сил, или самосохранения от всего вредоносного, относятся к области предметов низшего свойства. Но для человека – сего мало; он должен напрягать все свои усилия на изыскание добра и истины, заботиться об управлении собственного сердца, трудиться над самоусовершенствованием, любить Бога, познавать Его и быть всегда признательным к Нему, как к милосердому и мудрому Отцу. От исполнения сего священного долга зависит самое согласование человеческих стремлений с планами Творца. На основании сего принципа, весьма важного по результатам, становится возможным избрание семейной жизни или всецелое посвящение себя Господу Богу, исключительно для исполнения Eго святого закона. Поэтому, лучше для человека оставаться известное время без хлеба, нежели вовсе быть без религии. В силу такой важности своей, религия для известных лиц может служить достаточной причиной небрежения, лично, к супружеской жизни. Наоборот, нелепо думать, чтобы брачный союз мог когда-либо быть причиною и достаточным основанием забвения религии. Не должна нас останавливать и сама смерть, когда дело касается во всем следования воле Божественной; тем более, конечно, можем свободно следовать этой воле, отрекаясь от мирской суеты и брачной жизни.

ж) Дух нашего служения заключается в проповеди веры по всей земле; при неуспехе на западе, мы идем на восток, если не приемлют нас и гонят на востоке, переносимся тотчас на юг, с юга странствуем на север и так далее; в сущности же, мы не привязываемся ни к какому исключительно месту. В сем случае, мы подобны благотворительному доктору-врачу, всюду путешествующему, по мере надобности, для подания помощи болящим и страждущим людям. При этом только условии, и проявляется все человеколюбие и милосердие (charité) врача, так же, и наше.

Супружество, сочетая лиц обоего пола, привязывает их к семейному союзу, а в высшем значении – пробуждает и укрепляет в человеке стремление и вкус ко всему, что, собственно, касается общего интереса, Государственного блага. Не должно, однако, думать, будто с отправлением в Китай для проповеди, необходимо бросать брачное сожительство и семью. Несмотря на отдаленность стран, трудности путешествия и другие нелегкие условия, члены нашего общества идут для насаждения новой религии, расставаясь со всеми родными, и покидая даже жен и детей. Отцом своим они признают Бога, всех, вообще, людей почитают братьями, а мир – за дом свой. Высокая, как небо, беспредельная, подобно океану, ужели добродетель может быть ниже простой супружеской верности?

з) Человек целомудренный подобен ангелу: обитает на земле, как бы, на небе, хотя имеет тело, но живет, подобно духам бесплотным. Целомудрие есть добродетель не простая; имеющий ее, и возрастающий в ней, весьма близок к Господу Богу и силою своей молитвы может испрашивать для людей земное благополучие, именем Божиим отгонять духов нечистых, содействовать умиротворению общества и предотвращению несчастий, возникающих вследствие бурных страстей. Если бы Богу добродетель целомудрия казалась неприязненной, то каким образом оказывал бы Он свою помощь и внимание к целомудренному человеку? Таковы, отчасти, причины, по которым мы, члены общества Иисуса, и все прочие миссионеры, не вступаем в брачное сожитие. Это еще не значит, что мы осуждаем супружество, как нечто неблагоразумное и заслуживающее осуждения, что кто женится, тот не совершает и греха, не думаем, также, признавать святости за неженатыми. В Китае, как и повсюду, существуют лживые праведники, видимо удаляющиеся от супружества, и на деле предающиеся гнусным плотским деяниям, о которых, для нравственного человека, даже нельзя и говорить, не краснея. Сравнивая бесстыдные проявления злой похоти людей с инстинктивными действиями животных, приходится, к ужасу и позору, убеждаться, что человек может быть хуже и ниже самих бессловесных тварей. Можно ли защищать и терпеть это? Сомневаясь в силе и могучести воздержания, ужели можете вы считать самые мерзости человека, за нечто нормальное и достойное защиты?

Китайский ученый. Ум, посредством которого в душе вырабатывается убеждение, имеет, несомненно, силу, острейшую самого меча; у китайцев, к числу трех главных грехов, которыми нарушается почтение и любовь к родителям, принадлежит и грех самый важный – уклонение от супружества.

Европейский ученый, видимо, не желая говорить на это замечание подробно, переходит к другим, более важным для него, предметам. Он продолжает следующее: Увы, Милостивый Государь. Думать, что мир и добрый порядок царствуют повсюду, значит, самого себя горько обманывать. Хорошо образованный человек видит в настоящем веке самый плачевный беспорядок, даже больший, чем был во времена Яо и его министра Ю. Люди мира сего, обыкновенно, слепы; они не сознают, что современных несчастий гораздо более времен прежних. Несчастия же, о коих говорите вы, суть чисто внешние, таковы: потеря имущества, опустошение городов и деревень, и болезни телесные, которые могут быть усматриваемы и легко устраняемы врачебным искусством. Несчастия же, о которых я говорю, имеют свой роковой источник в самой внутренности. Чем порывистее ураган и сильнее молния и гром, тем они страшнее, и обрушиваются не на одного только человека, а поражают все, встречающееся на пути, и оставляя повсюду только следы разрушения. В душе человека, равным образом, существуют, своего рода, бури, наносящие вредоносные раны, развращающие сердце, омрачающие рассудок. Самые просвященные, умные и внимательные личности чувствуют на себе все гибельное действие яда и его отраву, но никоим образом не в силах освободиться и защититься. Об остальных смертных, составляющих большинство, и говорить нечего. Говоря так, допускаем, конечно, только ненормальное, исключительное, крайнее состояние.

Творец всяческих – Господь Бог; Он же – и Отец, Хранитель и Промыслитель всего мироздания, и кто дерзнет стать выше Его? Ослепленные люди не ведят, что, кто не служит Богу, тот живет, как бы, без отца и учителя, не имеет ни должной веры к учителю, ни любви, ни почтения к родителям. Без добродетели Богопочтения истинного, не может существовать другой, ей несродной. И действительно. Есть немало лиц, которые из золота, серебра, дерева, глины и прочих материалов фабрикуют разные изображения, часто не понимая их значения, между тем, распространением такого рода идолов, возбуждают грубую чернь к их обоготворению; или, говоря, что вот это – Фо или иной бог, они изощряют напрасно свой ум в баснях и бесстыдных измышлениях; погружаясь, наконец, сердцем в, всякого рода, беспорядочность, теряют и самый путь преследуемой истины.

Принятием «пустоты» или «ничтожества» в основное начало всех вещей, еще не создается истинное понятие о Боге. Представлять же, что Бог и люди – одна и та же субстанция, не значит ли смешивать величие Божества с рабским уничижением? Следуя же в проповеди только измышлениям собственной фантазии, можем унижать несозданную мудрость, доводить ее до одинаковой степени с природой камней, дерев, даже грязи. Всякого рода недовольство, к благодеющему Провидению, за свои несчастия и неблагоприятные условия в мироздании, невольно приводит человека к ропоту и проклятиям. Однако, допуская это, можем впасть в крайности – небрежение к общему, всего мира, Творцу и даже оскорблений Всевышнего. С допущением в себе подобного состояния, уничтожается, или совершенно забывается надлежащее служение Богу. И, если кто-либо успевает в обращении народа к Богопочтению, то старается всевозможными способами распространить и укоренить насаждаемое вероучение; сооружаются храмы, воздвигаются основателю религии статуи, начинается повсюдное распространение идолопоклонства, наводняющего затем целые города и провинции. Так возникли и сооружались многочисленные храмы, посвященные Фо, духам, мнимо-бессмертным и даже живым личностям, ими наполнились и украсились улицы, общественные площади; покрылись горные вершины, а истинный Бог, единый Господь остался без надлежащего алтаря, на каком бы возможным было истинное выражение Богопочтения в правильном Богослужении, какое вполне прилично и требуется самим Богом!…

Как? Смертные обманщики и гордецы, домогающиеся всеми путями славы между людьми, ищущие земных благ, мнимые ученые, лицемерные законодатели и отцы, вы ли, не довольствуясь всем, простираете дерзость и бесстыдство до того, что отвергаете даже бытие Высочайшего Бога, стараетесь всемерно изгладить и вовсе уничтожить Его святейшее имя, в письмени и слове? Какое право имеете вы после этого создавать из себя богов, сооружением в честь свою монументов и храмов бессмертия? Не есть ли в этом ужасное и громадное кощунство? Если б великий Ю жил в таком несчастном веке，то, наверное, лет за восемь, а то и более, бежал бы от стыда за границу из своего жалкого полусумасшедшего семейства (т. е. империи); смеем с уверенностью утверждать, что он охотнее бы предпочел разные невзгоды простой и скитальческой жизни царскому величию и всем выгодам, сопряженным с сим саном! При такого рода печальном состоянии мира, братья нашего Общества Иисуса не могут оставаться пассивными зрителями, а потому, славы ради имени Божия, почитают главнейшим и священным призванием своим, явиться и быть ревностными защитниками блага людей и распространителями святой веры, для их же собственного спасения.

Китайский ученый. При рассмотрении мирового беспорядка, каким вы описали, лично и я убежден, что он крайне велик. Однако, философы настоящего времени говорят только о внешнем регулировании и вполне умалчивают о внутреннем, а от сего упущения происходит взаимная дисгармония в обоих. Бывали ль когда-нибудь примеры, чтобы человек, злой по внутренней природе, не удержался проявить ее, при случае, и внешним образом? Говорят, что некоторые ученые из Китайцев, преданные собственным идеям, вступают в сообщество Фотистов, умозаключают о будущей жизни, согласно с ними, подобно нищим, испрашивающим милости у собственного же собрата; они-то и портят святое учение. Европейские ученые, придерживаясь поведения самого мудрого, прямо стремятся к достижению главного принципа; и, однажды уразумев истину, человек считает себя просвещенным ее светом. После всего, с обращением внимания на прекрасный универс со всем, в нем содержащимся, составляют умозаключение и о том, что все твари имеют своего Творца, и что этот Творец бесконечно выше всех тварей. Кхун-цзы, Фо и прочие, рассуждавшие об этом предмете, все были сынами своего времени и смертных; никто, никогда не мог из них достигнуть полного познания и совершенств Творца и Господа вселенной. Спрашивается, имеют ли они право, хотя на какой-либо авторитет в учреждении разных религий и даровании всему миру своих законов? Потому что, если б человек достиг совершенного великого принципа, тогда и самые правила поведения могли быть начертаны и определены надлежащим образом. Может ли считаться достойным пред Богом тот, кто не позаботился о самом главном – служении Господу? В одном и том жe теле, каждый член требует, ему свойственной, охраны: если на голову посыпятся удары, то руки и ноги стараются защитить ee, хотя бы все члены получали раны и увечья, самозащита человека не прекратится до полной их парализации. Вы, мой просвещенный собеседник, действительно уверены, что Бог есть Великий Учитель; таким образом, все, что видите, слышите дурного, считаете противным разуму, несогласным с религией, вообще, оскорблением, непосредственно, как бы, наносимым Господу, а потому, принимаете все меры и усилия к тому, чтобы прекратить и уврачевать эту аномалию. По своей ревности, доходя до отрицания брачного союза и всех благ мира, вы подрываете собственное ваше здоровье и жизнь; даже, когда имеете ввиду только Бога и предпочитаете Его единого всему остальному, вы получаете мало пользы и не достигаете полного благополучия. Тем не менее, нам, (по мнению вашему), имеющим суровые сердца и непреклонные умы, живущим лишь тенью надежды и человеколюбия (charité), проявляющим слабую и болезненную веру, все-таки представляется сомнительным самое достижение великих добродетелей. А потому, только с большим трудом и можем постигать истинного Бога; даже в совершении добра нас может останавливать самая безделица. Наконец, вы мне объяснили，что Бог есть существо всевидящее и всемогущее. Почему ж Он, будучи Отцом смертных, оставляет столь долгое время нас ходить во тьме и пребывать слепцами без малейшого понятия о происхождении человека, цели существования и конце? Почему сам Он, наконец, не сошел с неба на землю, для надлежащего научения людей всех, вообще; чего бы стоило принять ему на себя, для исполнения такой миссии, вид учителя или доброго отца, которого бы наставлений могли все люди слушаться с нежной любовью детей и повиновением, свойственным верным рабам? Только при таком условии и возможным, мне, казалось бы, установление истинного мира на земле и устранение разнообразных, нередко чудовищных религиозных культов.

Европейский ученый. Если бы, любящие добродетель, ученые Китая пожелали, как следует познакомиться с истинным желаемым, такого рода, учением, то они остались бы им совершенно довольны. Постараюсь изъяснить, в чем состоит истинный источник несчастий человека. На что и испрашиваю особого внимания и дозволения от своего просвещенного собеседника.

Когда Бог сотворил мир, думаете ли вы, что природа человеческая находилась тогда в беспорядочном состоянии, или в том виде, в каком ее теперь находим? Без сомнения, скажете, нет. Действительно, Бог есть существо бесконечно мудрое и всеблагое; призвав из небытия в бытие небо и землю, для служения человеку, Он не сотворил его по природе несовершенным или беспорядочным, наоборот – совершеннейшим，по образу и подобию Своему. В первые времена, человек не подвергался ни болезням, ни смерти, был всегда полон здоровья и сил, постоянно мирен и самодоволен; ему подвластны были все животные и ни одно из них не могло вредить ему; единственной его обязанностью – было служение Богу Небесному и повиновение пречистой воле; с помрачением же и потерей сей священной обязанности, открылся и самый источник всех несчастий. С грехопадением человека, нарушением заповеди Божией, возмутились против него и самые твари; таким образом, причиной разных несчастий и бед, обрушившихся на человека, был сам он, от согрешившего прародителя и все человечество подверглось порче в самом его корне; все происходящие потомки, сделались наследниками несчастия своего прародителя, и нет такого, кто бы сохранил первобытную природу, во всем ее совершенстве. С момента рождения, мы уже носим порчу, и, чем более живем в мире, в сообществе с другими, тем более сродняемся и свыкается со злом; таковой, без сомнения, природа человеческая могла оставаться навсегда, будучи предоставленной только самой себе. Однако, этот недостаток происходит не от Бога, не виновата и сама природа: нелегко также различить и то, что один человек дурен или хорош по природе, а другой – по привычке, ибо и привычка может быть второю природой. Сама по себе, природа – вообще, добрая, благо, ей присущее, не может быть нарушено никаким злом. Таким образом, всякий человек, желающий исправления и самоусовершенствования, может сего достигать только при помощи Божией.

Истинно то, что в обществе людей, при беспрестанном ухудшении доброй природы, должны были увеличиваться и дурные склонности, привычки, так что трудным становилось достижение высшей степени нравственного совершенства. Поэтому, Бог, как чадолюбивый Отец, во все времена посылал в мир святых мужей и мудрецов для того, чтобы они, в данном случае, являлись и служили настоящими учителями и образцами. Наконец, с постепенным преобладанием беспорядка и совершенным исчезновением мудрецов с лица земли, когда преобладающее число и влияние получали грешники и невежды, перед праведными и просвещенными мужами, – в это критическое и опасное для человечества время, Господь, по неизреченной благости и человеколюбию, снисходит на землю, воплотившись от Пресвятой Девы Марии, является миру в смиренном образе человека, становится Учителем и Спасителем людей. Это мировое событие совершилось, по свазаниям Китайских исторических анналов, при Ханьской династии (Наn), в царствование императора Най-ти (Ngai-ti), во второй год Юань-чжоу (Juen cheou), в циклический год Ken-hin, на третий день после зимнего солнцестояния. От Пресв. Девы Марии родился младенец Иисус, т. е. Спаситель мира, от Которого потом дарован Божественный закон. По достижении совершеннолетия, Он любил проводить на земле странствующую жизнь, жил на Западе¹², проповедуя постоянно людям Свое учение, а на 33 году от рождения Своего, вознесся на небо. Такова, вкратце, истинная история Богочеловека Христа Иисуса (Dien incarné).

Китайский ученый. Но, господин, каким образом доказать такой факт? Люди настоящего века – откуда могут получить удостоверение в том, что Иисус был Бог, а не простой человек? Полагаясь же на свидетельство только Его слов, можем ли считать их совершенно достаточными, для нашего убеждения?

Европ. ученый. Для приобретения имени святого человека, требуются иные доказательства, нежели в Китае, нелегко, тем более, излагать такие, которые касаются самого Бога, при определении о Нем полного и всестороннего понятия. Берем пример: пусть какой-либо князь маленького владения, в силу особенных талантов, случая, добродетельной жизни и высшей справедливости, вдруг достигнет обладания большой империей… его еще нельзя назвать святым. Так думают в Европе. Другой пример: пусть какой-либо могущественнейший монарх вселенной, отрекшись от роскоши, славы и царственного величия, бросит все сокровища и удалится в пустынное место, и будет там жить тихо, в мире с собою; о таком человеке говорят, что он отшельник. Но, чтоб получить прозвание святого, требуется быть добродетельным, питаться смирением, переносить страдания, говорить и действовать выше обыкновенных людей, достигать такой высоты в нравственном усовершенствовании, какая только может быть доступна человеку.

Китайский ученый. Что вы разумеете под словом «быть выше обыкновенных людей?»

Европ. ученый. Судить о всем, касательно человека, знать отлично прошедшее и настоящее положение вещей может всякий человек, а для этого не требуется непременно быть святым; с приобретением знаний сего рода, достаточно и обыкновенной репутации ученого человека. Но, чтобы объяснять Божественные тайны, верно предсказывать людям их будущее, обращать народы всемирным распространением религии – выше сил обыкновенного человека, а потому, требуется обращение его к помощи Божественной. Исцелением болезней, требующих лекарств, занимаются врачи; управлением государством, удержание его в пределах мира и порядка, посредством многоразличных мер, наград и наказания, свойственно только великим гениям. Хотя, для человека возможно и это славное имя, но, для получения имени святого – еще недостаточно. Производить чудеса, не требующие особенных усилий и средств, не одно и то же, что мы разумеем под великим словом «сотворил весь мир». Это действие, равно, ряд других подобных, как то: исцеление больных без помощи лекарств, предотвращение страшных несчастий силою молитвы и веры, воскрешать мертвых – все это суть чудеса, превышающие человека и один только Бог непосредственно может быть их виновником, или через посредство Его святых. Однако, в случае совершения кем, почитаемым за «святого», деяния, влекущего гражданскую или уголовную ответственность, слава святого и нравственного навсегда утрачивается, ибо нарушается и самое истинное отношение, и обязанность к Богу. Таковы все люди, которые, под видом святых, позволяют себе, разного рода, магические обманы, лживые гадания и ими морочат людей, между тем, по гордости, позволяют себе усвоение свойств и действий, единому Богу и истинно, святым Его, приличных. Личности подобного рода справедливо должны почитаться и преследоваться законами, как общественная язва.

Как же должно думать о Богочеловеке Иисусе Христе? Приняв человеческую плоть, нашего ради спасения, Он, в течении краткой Своей земной жизни, успел совершить бесчисленные и поразительные чудеса: жизнь Его одного превышает собою в совокупности жизнь всех святых, которые сами по себе, без силы Божией, никогда не могут творить ни чудес, ни знамений. В древнейшие времена, запад был свидетелем множества людей высокой святости: они-то, озаряемые Духом Божиим, за многие тысячи лет прежде, возвестили пришествие Спасителя, подробно и пророчественно описали историю Его будущей жизни, определили точно и самое время пришествия на землю. С исполнением сих вожделенных времен, люди, ожидавшие своего Избавителя, не ошиблись; в делах, совершенных Иисусом Христом, они усмотрели полное согласование с пророческими описаниями. Божественный Учитель обошел города и провинции, назидая народы, повсюду совершая множество чудес; глухим даровал слух, слепым – прозрение, немым – дар языка; исцелял хромых и прокаженных, воскрешал мертвых. Всюду следовали за ним небесные силы, тогда как противные адские полчища со страхом убегали или покорно повиновались; сама природа являлась исполнительницей Его Божественных ведений. Наконец, по исполнении всех пророчеств, восполнении и совершении ветхого закона, Он обнародовал новый; и в день, заранее предвозвещенный, вознесся на небеса со славою, пред взорами многочисленных учеников Своих. Четыре евангелиста описали все, содеянное Господом, о чем и благовествовали всему миру. С распространением Евангелия, соделавшегося ныне достоянием всего мира, начинается новая эпоха для человечества и многие царства изменяются в своем виде, под влиянием этой новой мировой силы. В истории Китая даже занесен рассказ о том, что император Ханьской династии Мин-ди, в 64 г. по P. X., услыхав об, этого рода, великом событии, посылал в западные области нарочитых лиц за получением святого Евангелия. Посланные, однако, с большим трудом достигнув только половину пути, остановились на малое время в царстве Шань-дун (Ching-ton), и вынесли оттуда, вместо христианства, книги лжеучителя – Фо (Будды), которые, с его особым учением, и распространили в Китае. И до сего времени еще Китай остается зараженным этим ядом; он еще не слыхал как следует об истинном вероучении и, что весьма плачевно, Буддийские заблуждения и до сего времени продолжают удерживаться в школах.

Европейский ученый, соглашаясь с истинностью указаний на китайские анналы с повествованием о времени рождения Иисуса Христа и Лица Его, признает, вместе с тем, учение христианское совершенно истинным, и приходит к убеждению, что без сей религии невозможно ни в сем мире, ни в будущем, истинное блаженство; затем выражает желание принять святое крещение, «омыться и очиститься», познакомиться точнее со священным Писанием, под руководством просвещенного собеседника, и, наконец, сделаться по жизни совершенным христианином.

Еѳроп. ученый, выражая свое удовольствие к вниманию, расположению и разуму китайца, напоминает ему о важности и необходимости для спасения, Божественной благодати. «Что касается нас лично, – продолжает он в заключение, – то мы далеки от претензии устроять из себя и изображать истинных учителей; тронутые, при зрелище мира, заблуждениями людей, заботимся, единственно, о надлежащем и своевременном направлении их на правую стезю добродетели, с удалением от всех прочих опасных путей; желаем, чтобы все люди жили вместе, как братья, в тишине и миролюбии，ибо все мы – дети единого и общего для всех Отца, Господа. Считаем, поэтому, непростительной дерзостью предвосхищать почетные титулы, с унижением имени единого истинного нашего Учителя – Господа. Что касается Священного Писания, то стиль оного, значительно разнится от Китайского, их Цзинов. К сожалению, в данное время, я не имею под рукою полного и окончательного его перевода, ограничиваюсь, поэтому, избранием только того, что существенно важно для знания; с своей стороны, я изложил только смысл, приводимых мною, мест вероучения. От души желал бы, милостивый государь, чтобы из всего, мною сказанного и объясненного теперь и прежде, припоминали вы себе, как можно чаще и внимательнее, все существенные пункты; поглубже размышляли о них с собою, и, в случае каких-либо недоразумений, обращались ко мне; а когда все будете разуметь как следует, можете и сами читать без особого труда святое Евангелие, изучать оное; и，по получении святого крещения, поучаться далее в Законе Божием, дабы жить сообразно с волей Божественной».

Результатом диалога является то, что ученый Китаец, сознав свои заблуждения, принимает истины христианского вероучения, радуется и благодарит Господа за ниспослание ему просвещенного собеседника, раскрывшего глаза. «Боже и Творче мой, – восклицает Китаец, – как долго я не имел познания о Тебе! Как счастлив, зато, теперь, что, познав свои заблуждения, удостоился уразуметь истинную веру! Вы были так благосклонны, продолжает ученый, обращаясь к учителю своему, что помогли мне познать и мои заблуждения и раскрыть истину. Ты научил меня тому, что называется волей Божией, которой я охотно и предаю себя. Все твои наставления я запечатлеваю в душе и излагаю письменно, не скорблю, поэтому, ни за свое прошедшее, ни за настоящее; а теперь желаю еще глубже проникнуть в христианское учение. Молю Господа Бога, да продлит надолго вашу ревность, да благословит Он труды ваши и поможет, некогда, узреть весь Китай, просвещенным светом Христианской Религии, дабы и все народы, погруженные во мрак, нашли путь при свете Евангелия»!