Публичные богословские чтения

Наше время по справедливости может гордиться так называемым положительным знанием, особенно в области наук физико-математических и естественно-исторических, особенно в области прикладных наук, в области техники. И нельзя не удивляться достигнутым здесь успехам: изучают и обясняют законы природы, измеряют неизмеримость небес, отыскивают в них новыя светила, открывают, изучают и направляют на пользу человека самые могущественные, самые скрытые силы природы, уподобляясь Всемогущему, человек делает послушными себе самые страшные стихии природы. И мы от всего сердца приветствуем эти успехи, потому что приобретение всех этих знаний и приложение их к потребностям жизни есть законное и неотемлемое право разумного существа, предназначенного для господства над миром физическим, потому что здесь выражается торжество духа над материей, наконец, все эти знания и открытия имеют своим предметом дела Божии и гений человека.

Но как бы ни были блестящи результаты наук естественных и прикладных, сколько бы они ни украшали и ни улучшали земное существование человека, все же успехи эти не составляют еще всех условий человеческаго счастья. Выше науки о видимой природе есть еще другая наука, более важная и более необходимая для человека, выше знания о вещах и явлениях мира вещественного есть еще другое знание более возвышенное и более существенное, – это наука о религии, это знание религиозное, которое дает нам положительный ответ на вопросы самого высшего порядка, на вопросы о Боге, мире и человеке, о времени и вечности, о жизни и ее законах, – это знание, которое дает человеку отчет о нем самом – его начале и конце, о его происхождении и назначении. Как видите, религия касается величайших задач жизни, она решает самые существенные, самые основные и неизбежные вопросы человеческого знания, вопросы, такое или иное решение которых дает известную окраску не только земному бытию человека, но влияет и на его посмертное состояние. Забыться пред этими вопросами, обойти их своим вниманием человек никак не может, потому что они против воли его будут постоянно носиться пред его сознанием и до тех пор будут мучить его, пока не дано будет им то или другое решение. Вопросы эти своего рода Дамоклов меч для человека. «Есть такие вопросы, не разрешив которых и умирать не хочется», говорил когда-то Пирогов¹. Без решения вопросов о Боге, мире и человеке дальнейшее движение человеческого знания даже и невозможно, по крайней мере, безплодно. Без решения этих коренных вопросов бытия все остается не решенным и темным, и самой жизни недостает ее начала, твёрдого основания и разумного направления. Напротив, если на все эти вопросы дан будет точный ответ, то и наш земной путь будет освещен тем светом, который, указывая нам на наш конец, научит нас, в каком направлении мы должны вести нашу жизнь. Скажем более: нет неизбежной необходимости для человека владеть всеми научными познаниями физической природы, быть, напр., глубоким математиком, великим естествоведом или философом но преступно, не простительно для каждаго не знать, зачем я нахожусь на земле, я, который рано или поздно должен ее покинуть; для какой цели я существую, куда должен я направлять мои труды, и каким законам я должен следовать в жизни, чтобы цель этой последней была достигнута наилучшим образом. Все это повторяем, такия знания, без которых изучение всех других наук не имело бы особенной цены, а наши земные труды и заботы не имели бы разумной цели и основания. Представьте себе такого путешественника, который шел бы наудачу, не зная, не давая себе отчета, откуда и куда он идет, путешественника без всякой определенной цели. Пожалуй, мы затруднились бы назвать такого странного человека нормальным. Но ведь такое состояние как раз похоже на состояние человека, который не только не хочет дать себе никакого отчета о своей жизни – её начале и конечной цели, но и не заботится узнать обо всём этом. Конечно, на белом свете найдется не мало таких людей, для которых религиозные вопросы не представляют особого интереса, но для людей серьёзных и внимательных, которые чувствуют и понимают себя и желают жить по-человечески, для таких людей всегда будет существовать непреодолимая потребность знать и изучать религию, знать, как она решает вопросы бытия, и свою жизнь располагать и сообразовать с теми убеждениями, которыя приобретаются путем разумного и усердного изучения истин религии.

Между тем, нельзя не сознаться, что наше, так называемое, образованное общество сильно болит недугом религиозного невежества, не только не знает иногда самых общих оснований и существа религии Иисуса Христа, но и не хочет сознаться в этом пред своею совестию. Не о тех благочестивых людях говорим мы здесь, которые не только веруют, но и знают, во что веруют. Но сколько таких, которые хотя и не враждебны вере Христовой, однако сильно затруднились бы с точностью определить сущность христианства. Припоминая из уроков детства некоторые неопределенные мысли, некоторые общие понятия, а иногда просто одни слова, они воображают, будто знают божественную религию, а, между тем, видят только тень её, бледное и неполное отражение истины. Мы не говорим уже о простом народе, который до удивительного невежества доходит в свём познании веры Христовой.

Удивительно ли после этого, что людей с такими шаткими религиозными познаниями легко увлекает всякая отрицательная мысль, особенно, если она резко и кудряво высказана да приправлена еще мнимо-научными доводами, так называемыми последними словами науки! Удивительно ли, что такие люди, если бы и желали, не могут твердо противустать измышлениям неверия, не могут дать отчета в своем уповании, если таковой отчет потребуется условиями окружающей их жизни (1Пет.3:15). А что касается тех, которые в силу своего религиозного убожества и злой настроенности уже склонились в сторону неверия и хотят всячески провозглашать последнее, то они делают это с таким нахальством и самомнением, с такою легкостью произносят свои хульныя решения, приговоры и отзывы о вере христианской, что не знаешь, чему больше удивляться, безумию ли вообще неверия, или его жалких глашатаев. Удивительно ли, что на почве религиозного невежества народного растут и множатся в наше время не по дням, а по часам, разнаго рода секты и толки, тайные сумасбродные общества, клубы самоубийц и развратников и т. п.

И открывается гнев Божий, говорит апостол, на тех, кто вздумал подавить истину неправдою, кто не захотел узнать о Боге то, что Сам Бог явил нам (Рим.1:18‒19). А раз мы не позаботились иметь Бога в разуме, осмыслить, уразуметь свою веру, то и предаёт нас Бог превратному уму и разного рода непотребствам (Ibid. 28 ст.).

Вот почему слово Божие с такою силою настаивает на познании и искании Бога: «Сия есть жизнь вечная, говорит Спаситель, да знают Тебя, единого истинного Бога и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин.17:3). А познать Бога человек может, ибо то, что можно знать о Боге, ему открыто Самим Богом, с одной стороны, в видимой природе, с другой, в откровенном слове Божественном. (Рим.1:19‒20; Ин.5:39; Лк.24:27). Те, которые не знают Бога, безответны и безнадёжны в мире сем, их участь – страшные наказания в пламенеющем огне и вечная гибель (Рим.1:20; Еф.2:12; 2Сол.1:8). И это потому, что незнание Бога и воли Его сказывается прежде всего в ослеплении ума, отчуждении от жизни Божией и порочной жизни, конец которой – праведный суд Божий и вечная гибель (Еф.4:18‒19; 2Сол.1:8). Напротив, познание религиозной истины делает человека свободным не только от невежества и умственной темноты, но и освящает и очищает его от скверн мира, значит, делает его и нравственно свободным (Ин.8:32; 2Пет.2:20). Вот почему познание истины, искание Христа составляет, по учению слова Божия, цель всей жизни человеческой (Деян.17:26‒28).

Жизнь, история точно так же свидетельствуют, что религиозное знание было началом и основою духовно-нравственного развития человечества у всех народов, во все времена. И это понятно – почему. Религия, как нравственный союз человека с Богом, появилась на земле вместе с человеком. Тогда же должны были возникнуть в первых людях и религиозные понятия или истины, которыми определялись их отношения к Богу, Творцу и Промыслителю мира. Эти религиозные понятия, по свидетельству св. Библии, сообщены были первому человеку непосредственно Самим Богом через явления, откровения и райские беседы (Быт.12:16, 3:8). Таким образом, прежде чем познавательная деятельность человека была направлена к изучению видимой природы и к изысканию удобств земной жизни, человек владел уже религиозным знанием, которое он и передавал преемственно последующим поколениям сначала путем устного предания, а потом и через письмена. Первоначальные истины веры, сообщенные человеку вначале непосредственно Самим Богом, в последующие времена были дополнены, раскрыты и уяснены новыми божественными откровениями, особенно в Новом Завете. И сам человек прилагал все усилия к тому, чтобы путем естественного разумения так или иначе постигнуть, разгадать мировые тайны, решить мучившие его вопросы бытия. История человеческого развития докладывает нам, что вопросы о Боге, мире и человеке во все времена были первым и главным предметом научно-философских изысканий человека, что религиозное знание у всех народов, на всех степенях развития, как мира христианского, так и до-христианского, давало характер и направление как семейному, так и общественному воспитанию и обучению молодых людей. Вот почему и ныне наука о религии входит, как главный и основной элемент умственного и нравственного образования человека, в программы всех существующих (по крайней мере, у нас на Руси) учебных заведений.

Истины религии делятся на истины умозрительные, или догматы, и истины деятельные. Первые служат основанием и источником миросозерцания человека, вторые определяют и направляют его нравственную деятельность.

Мы уже говорили о том, что трудно представить себе такого человека, который бы постоянно смотрел только лишь себе под ноги и не хотел бы ни разу взглянуть ни кверху, ни вокруг себя; трудно найти такого человека, который бы так или иначе не постарался разрешить для себя загадку жизни, понять и объяснить, как окружающий мир, так и себя в этом мире. Такое или иное решение этих вопросов, ставшее достоянием ума и сердца человека, и называют обыкновенно миросозерцанием человека. У всех людей, начиная с мудреца и до простого неграмотного поселянина, непременно есть в душе какое-нибудь миросозерцание, соответствующее его духовным качествам. Но если мы пристальнее вглядимся в эти различные у различных людей мировоззрения, то у всех найдём общее то, что все они построены на основании данных религии. И чем совершеннее та религия, которую человек исповедует, тем возвышеннее и истиннее его мировоззрение, и наоборот. Едва ли кто-нибудь дерзнёт оспаривать тот факт, что христианская религия есть самая совершеннейшая из религий. Сами противники христианства готовы признать это, говоря, что после или вне христианства уже нет другой возможной религии. Возвещённое И. Христом, как божественное откровение, христианское учение основывается на авторитете Того, в Ком обитает вся полнота Божества телесно (Кол.12:9). А если так, то самое совершеннейшее мировоззрение должно быть то, которое образовалось под влиянием истин религии христианской. Но чтобы это совершеннейшее мировоззрение христианское стало достоянием нашей души, необходимо подойти ближе к христианству, прислушаться к его голосу, внять тем вечным истинам, которыя оно проповедует, понять и усвоить их, т. е. нужно изучить христианство. И вот, когда человек безпристрастно изучит истины христианства, насколько позволят ему его духовные таланты, тогда все для него станет ясно, загадка жизни разрешится сама собою, душа, смятенная недоумением и сомнением, сразу почувствует сладкий покой знания и разумения (Лк.24:32).

В самом деле, что может быть возвышеннее и совершеннее того мировоззрения, которое предлагает нам христианство! Мы не будем здесь излагать всей системы христианских догматов: мы в немногих словах передадим лишь их сущность.

Христианство всю систему своих истин основывает на истине бытия Божия. Первое слово христианства гласит: Бог! Это фундамент всего христианского миросозерцания. Этот Бог есть дух самобытный, вечный, вездесущий, всеведущий, всемогущий, короче: высочайший, совершеннейший, единый по существу и троичный по лицам. Первоначально этот совершеннейший дух существовал один, но по своей беспредельной благости Он восхотел явиться миру, и Его всемогущее Слово произвело всё, что мы теперь видим, и что поражает нас или своим величием и силою, или красотою и гормонией. Сотворивши мир, даровавши жизнь существам, Тот же бесконечный Дух печется о счастии всего живущего. Его всеведение проникает самые скрытые места, и Его благость окружает заботами даже последнее из существ вселенной. Он одевает полевые лилии, посылает пищу птицам, и для Него даже ценны те из них, которые в глазах людей считаются ничего не стоющими. Но более всего Господь печется о человеке, этой красе всех земных существ. В человеке Он положил, так сказать, всю Свою любовь, а когда люди вследствие падения лишились своего первоначального блаженства, тогда Сам, в лице И. Христа приходил на землю, чтобы извлечь их из греховной пропасти, возвратить на путь добра и привести к блаженству вечному. Пройдут века, пока мир познает Единого истинного Бога и посланного Им И. Христа, и Основатель христианства паки приидет судити живых и мертвых и откроет вечное царство для сынов царствия, а диавола и всех сынов лукавого предаст вечному позору и наказанию.

Такова сущность христианского вероучения. Нельзя не видеть, что оно решает действительно самые высшие вопросы ума; и при том, – какая глубокая правда и какое высокое утешение заключается в этом решении! С одной стороны бесконечное величие Бога, недосягаемая высота, с другой – бесконечная любовь Его и отеческая близость к последнему из существ; с одной стороны, истинное величие Бога, справедливо проявляющееся в заботливом внимании даже к самым малым существам, с другой – какое утешение в том, что Существо безконечно сильное и вместе благое неусыпно печется о моем счастии и ограждает меня Своей любовью! Но, доставляя человеку такое сердечное успокоение, религиозное знание… ничуть не обрекает его на какой-то умственный застой. Напротив, оно тем-то и дорого, что удовлетворяет постоянному стремлению человека к развитию, к совершенствованию. Христианская истина обладает таким чудным свойством, что хотя бы человек изучал её в продолжение целой жизни, – свет её будет расти и увеличиваться в его глазах со дня на день. Правда она, как истина всегда неизменна; но она всегда нова и может до бесконечности разнообразиться в своих приложениях к жизни. Мгновения достаточно, чтобы принять эту истину, – мало веков, чтобы измерить глубину её.

Если знание истин христианской религии есть необходимое условие доброго направления мыслей человека, его миросозерцания, то еще необходимее это знание для его нравственной деятельности. Святая истина, что человек, как образ и подобие Бога, предназначен к нравственному совершенству (Мф.5:48; 1Сол.4:1; Еф.2:10). Всякая нравственная деятельность должна утверждаться на известных началах или убеждениях. И чем эти начала прочнее и выше, тем устойчивее и совершеннее и наша нравственность, и наоборот. Но где нам найти такие прочные начала или правила для нашей нравственной деятельности, где та скала, стоя на которой, мы могли бы считать себя всегда безопасными, где тот путь, идя по которому, мы могли бы самым наивернейшим образом достигнуть предуказанной нам цели, не уклоняясь ни направо, ни налево? «Аз есмь путь, и истина, и живот» (Ин.14:6), слышим мы из уст нашего Небесного Учителя. Так, только христианство освещает нам путь нашей земной жизни, только оно может дать самое надежное руководство для нашей нравственной деятельности. Только христианство научает нас, что в жилах всех людей течет одна и та же кровь, что все они братья и должны быть связаны между собой одним законом любви, что мы должны заботиться не о своем благе, но о благе других, что жизнь наша должна быть служением и самопожертвованием для других, что самолюбие есть коренной порок людей, а самоотвержение, любовь – коренная добродетель. Только христианство дает нам точное указание на повреждённое состояние нравственной природы человека и требует, чтобы он исправился, сознал свои недостатки, получил отвращение к ним и твердо решился навсегда разстаться с ними. Только христианство требует от человека борьбы с самим собой, уничтожения в себе зла и полного нравственного перерождения, – требует и, с своей стороны, предлагает для этого падшему человеку свою благодатную помощь. А если так, то разве можно безнаказанно не знать нравственных предписаний христианской религии, разве можно жить, не зная правил жизни?

Наконец, знание истин христианской религии необходимо человеку для его успокоения относительно будущей его участи за гробом. Земная жизнь человека должна Закончиться смертью – вот роковая истина, против которой никто и никогда не возражал. Итак, смерть не есть ли конец всей вообще жизни человека; не в сырой ли могиле разрешение его судьбы и конечный предел всем его стремлениям? «Да, отвечают современные умники, смерть есть полное уничтожение личности человека, а самоубийство есть высшая мудрость». Вот тебе и утешение, несчастный человек, вот тебе и награда за твою добродетель! Но, будет тебе, современное юродство, морочить людей! Есть другое решение вечной участи человека, и это решение даёт только христианство. Безсмертие человека – вот это решение. На земле человек только начинает жить и, как начинающий, часто ошибается, нередко падает, не всегда доволен; нужды нет, – вся жизнь впереди; за могилою его ждет высшая беспредельная жизнь, которая исправит всё ошибки и несправедливости настоящей жизни, накажет наглые успехи порока, увенчает – наградит добродетель, укрепит нравственные силы человека и возвысит его счастье. «Мы видим теперь, как в зеркале, гадательно, тогда же, т. е. в будущей жизни, лицом к лицу; и тогда праведники просветятся, как солнце, в царстве небесном». Так говорит нам христианское учение, и какое в нём утешение для нашего сердца, какое высокое побуждение к нравственному труду и духовному самоусовершенствованию. Ужели после этого можно безразлично относиться к христианскому учению, тому учению, которое, желая доставить нам вечный покой и всегдашнюю безопасность, так ясно открывает нам судьбу нашей будущей жизни и даже в смерти видит не горе, а утешение для человека. Отказаться от знания этих высочайших истин – значит обнаружить самую безумную неосмотрительность, подвергнув опасности самые дорогие наши интересы.

Таким образом и слово Божие, и свидетельство истории, и собственное наше наблюдение над умственным и нравственным развитием человека говорят о безусловной необходимости для нас религиозного знания. Но чтобы изучение истин религии не осталось для нас бесплодным, нужно помнить, что поверхностное (изучение всякой истины, а следовательно и религиозной, удаляет от Бога, что только глубокое изучение приводит к Богу. А для этого не только нужно искренне желать найти истину, но и слушаться Бога и Его откровенной истины, отдаться этой истине, подчинить ей всецело себя и свою жизнь. «На кого воззрю, говорит нам Слово Божие, – токмо на кроткаго и молчаливаго и послушающаго словес Моих». «Наставит кроткия на суд свой, научит кроткия путем своим». Т. е. всякое духовное развитие человека, а следовательно и религиозное образование, начинается и совершается в молчании и послушании воле Божьей. Само собой понятно, что здесь не может быть места сомнению, или недоверию Божественной истине. Существует, правда, ищущее сомнение, к которому можно отнести обещание, что Бог споспешествует чистосердечно ищущему; но существует также и наклонность к сомнению, «постоянно учащаяся и никогда не доходящая до познания истины». А эта печальная возможность бывает в том случае, когда истины веры хотят усвоить только одним умом; когда живое и плодотворное учение Христа хотят заключить в тесные рамки ума, забывая при этом, что воспринятие и усвоение религиозного знания есть дело всего человека, а не какой либо отдельной части его существа. Нет, Христову истину нужно так уразуметь, чтобы она проникла в тот сокровенный родник души, откуда ключем бьет истинная жизнь. Наконец, нужно молиться, чтобы Бог благодатию Св. Духа просветил наш ум и даровал бы нам разумение Своей истины. В видимом мире мы не можем видеть и познавать внешних предметов, если свет солнечный не будет светить и показывать нам эти предметы. Точно так же и в мире духовном мы не можем уразумевать истин и предметов этого мира, если Дух Святой не просветит нашего ума. Это так и должно быть. Истины веры открыты нам через священные книги, написанные по внушению Духа Божия следовательно, и понимать их, как должно, можно только при содействии Духа Божия, «ибо только Дух вся испытует, и глубины Божия» (1Кор.2:10).

Христе, Свете Истинный, просвещаяй всякого человека грядущего в мир, просвети умы наши истиною Твоею и дай нам уразуметь свет Твоей религии, подай нам в настоящей жизни познание Твоей истины, а в будущей – жизнь вечную.

«Нет зла, нет нечестия, нет бедствия, которое было бы гибельнее греха», говорит богослов русской церкви А. Филарет Черниговский.² «Какой враг у нас самый первый и самый злобный и самый коварный?» спрашивает Иннокентий Херсонский, и отвечает: «грех»³. Это враг самый первый, ибо кто лишил нас образа Божия, изгнал из рая сладости, поселил на сей земле бедствия и печали?. Грех. Это враг самый последний, ибо кто отлучит грешников в последний день от лица Божия, покроет их стыдом и проклятием перед всем миром и низринет невозвратно во ад к диаволу и ангелом его на мучения вечные? Грех. Это враг самый ужасный, ибо он губит нашу душу и тело, омрачает ум, порабощает страстям волю, оскверняет сердце, подвергает нас болезням, предает смерти и тлению. Это враг самый коварный, ибо чего не употребляет грех к поражению и плену нашему? Употребляет и нашу силу и наше безсилие, и наши страсти и самые добродетели, употребляет даже благость Божию, даже безценные заслуги Искупителя нашего, внушая грешнику безстрашие и нераскаянность. Вот почему грех, как справедливо заметили св. отцы Церкви, ужаснее самого диавола, ибо и диавола из ангела светоносного грех соделал духом отверженным.

Судя по такой жестокости и коварству врага нашего – греха, можно бы думать, что мы будем крайне осторожны против него и постараемся заранее предпринять все меры против его нападений и лукавства; что война со грехом сделается постоянным и главным подвигом всей нашей жизни. Но стоит посмотреть на мир и род человеческий, посмотреть на себя и на других, чтобы видеть совершенно противное. Только весьма малая часть людей ведёт ту святую брань со грехом и пороком которую бы всем и каждому вести надлежало. Большая часть людей не только не думала никогда о том, что нужно бояться греха и сражаться с этим врагом, напротив, сами охотно идут в стан вражий и отдают себя в неволю страшному врагу.

Где же причина такого печальнаго явления, что такой ужасный и непримиримый враг, как грех, находит себе в нас не только не врагов, а скорее друзей и приятелей? Может быть нам недостаёт сил и средств к сражению с ним? Но святая вера наша каждому из нас даёт столько сил и средств, что их достаточно для совершенной победы над грехом. Свидетели тому – целый лик святых Божиих, которые, будучи во всем подобны нам, не убоялись однако выйти на сражение со грехом, победили его и теперь, свободные он всякого греха, блаженствуют на небе, готовые во всякое время придти и нам на помощь в нашей борьбе с тем же страшным и коварным врагом. Значит, не безсилие наше виною того, что грех так безнаказанно господствует над нами. Одна из причин печального господства над нами греха – это наше неведение. Ведь большая часть людей не знает своего врага, не знает до того, что нередко почитает его за своего друга. Как ни странно не знать греха тому, кто грешит непрестанно, но на самом деле это так. Правда, мы слишком хорошо знаем грех для того, чтобы грешить, но не знаем как следует греха для того, чтобы ненавидеть и избегать его. Дело в том, что мы знаем ту сторону греха, которую он сам показывает нам, т. е. сторону обольстительную, и не видим той стороны, которой он губит нас, и поэтому старается всячески скрывать её от нас. Но если бы люди увидели, поняли и убедились какой страшный яд сокрыт в сладости греховной, что грех влечет человека прямо на дно адово, то без сомнения многие поспешили бы навсегда расстаться с ним, прокляли бы все наслаждения его и стали бы не рабами своих страстей, а непримиримыми их врагами. Вот почему так важно распространение между людьми истинного понятия о грехе. Ведь когда идет на нас какая-либо ужасная повальная болезнь, эпидемия, то мы всячески стараемся узнать, на кого и когда особенно нападает она, что ее привлекает и что ей противно, чем можно предохранить себя или избавиться от неё. Но какая моровая язва может сравниться с язвою греховною и теми ужасными опустошениями, какие производит она в роде человеческом? Не тем ли более поэтому мы обязуемся узнать, изучить тот бич человечества, который именуется грехом и который убивает и душу и тело человека?

Итак, что же такое грех, откуда он, как он совершается и развивается в человеке, какие виды его, чем он соблазняет нас и куда приводит? Самые точные и обстоятельные ответы на все эти вопросы скажет нам слово Божие, история рода человеческого и ежедневный опыт.

На вопрос: что такое грех? ответ находим у св. Ап. Иоанна, который говорит, что грех есть беззаконие (1Ин.3:4). Таким образом, всякий грех состоит в нарушении закона, и если бы не было закона, то не было бы и греха (Рим.5:13). Так как закон есть выражение воли Божией, то грех следует назвать преступлением против этой святой воли. Совершая грех, человек вместо закона поставляет свой произвол, вместо всесвятой воли Божией – свою злую волю и является противником и врагом своего Создателя. Уже отсюда можно видеть, как преступен и опасен грех, если он тварь вооружает против своего Творца.

Каждая заповедь, каждое требование закона имеет две стороны: положительную и отрицательную. В первом отношении закон указывает нам, что мы должны делать, как благое и справедливое; в другом, – чего мы не должны делать, как худое и несправедливое. Поэтому и грехи человека разделяются на два главных вида: грехи опущения, когда мы не исполняем того, что закон повелевает делать, и грехи нарушения, когда мы совершаем то, что закон запрещает делать. Например, грешит тот, кто отнимает у ближнего его собственность; грешит и тот, кто не употребляет свою собственность во благо ближнего, когда может это сделать; грешит не только тот, кто говорит ложь, но и тот, кто, зная истину, укрывает ее и этим вводит других в заблуждение. Это должны иметь в виду особенно те, кто готов считать себя едва ли не за великого праведника потому только, что он ничего не совершил преступного и богопротивного. Все таковые осудятся вместе с тем евангельским рабом, который тоже, повидимому, не сделал ничего худого, так как свой талант представил господину целым. Они вместе с ним получат осуждение за леность, за то, что не украсили своей жизни положительным добром.

Так как свободная деятельность человека выражается тремя способами: мыслию и желанием, словом и беседою, наконец, самим делом, то и грехи наши имеют три главных вида: грехи мысли, слова и дела. Грехи мысли – это все нечистые помыслы и желания, которые преступны уже потому только, что портят душу и делают ее богопротивною, а главным образом потому, что от худых мыслей и желаний весьма часто происходят худые слова и дела. Вторая группа грехов – это худые и гнилые слова, как-то: все виды лжи и обмана, напрасная божба и безрассудная клятва, пересуды и злоречия на счет ближнего, все лжесвидетельства и клятвы, все соблазнительные шутки и срамословие. Сюда же относятся грехи слова·печатнаго, когда то, что грешно произносить устами, пишется и печатается на бумаге. К этому же роду грехов следует отнести и те случаи, когда мы из видов самолюбия или своекорыстия не хотим знать истину или обнаружить ложь – клевету. Наконец, третий вид грехов – это самые порочные дела. Но если бы мы вздумали исчислить их поимённо, то, думаю, не хватило бы ни чисел, ни слов. Заметим только, что одни из грехов этого рода направлены прямо против Бога⁴, другие – против ближнего⁵, третьи – против самого грешника⁶.

Конечно, не все перечисленные, грехи бывают в каждом человеке. Обыкновенно одна какая-либо страсть берет перевес над другими и господствует в человеке. Но всё же нельзя быть с одним каким-либо грехом и пороком по произволу. Как праведник носит в себе начало и семя всех добродетелей, так и каждый грешник носит в себе семя всех пороков. Вот почему, напр., человек гордый бывает вместе и завистлив, и мстителен, и жесток; человек скупой является и притеснителем, лживым и низким; плотоугодник бывает и клятвопреступен, и лицемерен, и расточителен.

Впрочем, не все грешники стоят на одной степени развращения. Здесь, как в добродетели, наблюдается известная постепенность. Когда человек предается по временам разным порокам, или одному какому-либо, но без особенного расположения ко греху, не забывая по временам, а иногда и часто, даже каяться, хотя и без заметных плодов покаянных, такой человек стоит еще на первой ступени греха. Когда же худые дела обращаются в навык, порок или страсть, когда дела эти становятся постоянным правилом жизни грешника, не заглушая, впрочем, вовсе желания исправиться и перестать грешить, такое состояние грешника может быть названо второю ступенью греха. Третья степень – когда развращение доходит до того, что грешник, ослепленный грехом, почитает его для себя делом необходимым, совершенно забывает закон и страх Божий, грешит нераскаянно, с намерением всегда остаться в таком состоянии. В этом состоянии особенно ясно сказывается связь греховного человеческого мира с демонским царством. Этою связью объясняется то заклятие, то очарование, которому подвергается порочный человек (Мф.12:45). Вот почему об Иуде, страдавшем пороком сребролюбия, сказано, что в него вошел сатана (Ин.13:27).

Состояния порочные также различны. Обыкновенно различают состояния: а) нравственного неведения, б) нравственного нерадения и безпечности, в) нравственного самообольщения и лицемерия и г) нравственного рабства и ожесточения.

а) Состояние нравственного неведения это такое состояние, когда человек, следуя влечению растленной природы и худым примерам, совершая грехи, не ведает о том, насколько совершаемое им противно закону и природе. В таком состоянии находятся, напр., многие из бедных язычников, по недостатку истинной религии.

б) Состояние нерадения и беспечности характеризуется тем, что человек, находящийся в таком состоянии, не хочет подумать о том, как следует ему жить по закону правды Божией, живет, как случится, как внушают ему природа его и порядки окружающей его среды. Ап. Павел называет такую жизнь жизнию без закона (Рим.7:9) и сравнивает её с состоянием сна: востани спяй и воскресни от мервых, и осветит тя Христос (Еф.5:14).

в) Если в состоянии нерадения и беспечности грешник забывает о необходимости изменения к лучшему своей жизни, то в состоянии самообольщения он уже отрицает эту необходимость (богатый евангельский юноша). С самообольщением может соединяться лицемерие, и тогда оно еще хуже. Когда богатый евангельский юноша говорил, что он от юности сохранил все заповеди, то он не лицемерил, так как ему казалось, что он на самом деле исполнил все заповеди от юности своея; но когда человек выдает себя за праведника, хорошо сознавая, что такое он за человек, и какие подленькие дела он часто совершает; когда человек ясно видит, чего требует долг и совесть, но тайком предается всему, к чему влекут его страсти, между тем старается сохранить за собою всю личину честности, такое ужасное состояние именуется состоянием духовного лицемерия (фарисей).

г) Нравственное рабство есть такое состояние, в котором человек, погрязая в пороке, не имеет ни охоты, ни сил освободиться от него. Иногда раб греха и делает попытки стряхнуть с себя грех, но грех так опутал его, что эти попытки остаются напрасными. А испытав несколько раз подобную неудачу, он прекращает, наконец, всякие попытки и безостановочно идет путем погибели. Даже лучшие из людей ощущали присутствие в себе закона греха и проданность греху (Рим.7:23, 14), которая в худших случаях может дойти до невозможности выкупа.

д) В состоянии ожесточения человек заглушает в себе всякое нравственное чувство, упорно противится всяким добрым влияниям на него, ненавидит и попирает всё доброе, находит даже удовольствие во зле. Пр. Исаия так изображает это состояние: слухом услышите – и не уразумеете, и очами смотреть будете – и не увидите (6:9). Ап. Павел говорит о таких людях, что они помрачены в разуме, отчуждены от жизни Божией именно по причине ожесточения сердца их, они дошли до бесчувствия, предаются распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытимостью (Еф.4:18, 19).

Крайняя степень ожесточения называется грехом против Св. Духа. Об этом грехе говорит Господь Спаситель: всякий грех и хула простятся человеком, а хула на Духа не простится человеком. Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (Мф.12:31‒32). Грех против Св. Духа есть состояние нераскаянности, отрицания истины и благодати, т. е. главных и единственных средств спасения. Этот грех не может быть отпущен человеку. Грех этот называют еще грехом отчаяния. Хотя и в этом состоянии грешник может иногда пробуждаться от греха, даже чувствовать к нему отвращение, но, вообразив, что его грех непростителен, он готов бывает на самые отчаянные поступки и против других, и против себя; пример такого состояния – несчастный предатель Иуда.

Видите, сколько у человека разного рода грехов, язв и болезней душевных; сколько· уз и оков у нашей бедной свободы; сколько удиц, петлей и сетей у врага нашего диавола! Вот почему Слово Божие так часто советует нам непрестанно трезвиться духом и бодрствовать (1Пет.5:8; 1Сол.5:6). Вот почему люди, опытные в духовной жизни, не советуют полагаться ни на какую свою добродетель, силу и твердость, потому что, как показывают примеры, можно с самой высокой степени совершенства духовного вдруг упасть и разбиться в прах. Но не будем унывать. Велика сила греха, но несравненно больше сила благодати Божией. Многочисленно и многообразно полчище пороков, но еще многочисленнее и многообразнее лик святых добродетелей. Притом – мы не одни, с нами Искупитель наш, с нами Дух Святой, Всемогущий и Животворящий, с нами ангелы-хранители, с нами все святые Божии, с нами церковь и её таинства. И нет греха, побеждающего милосердие Божие, нет преступления, котораго не могла бы смыть с души нашей всесвятая Кровь, пролитая за нас на Голгофе. Всякий грешник, как бы ни были велики грехи его, может, если захочет, при помощи благодати Божией, снова сделаться чистым и достойным царства небесного: примеров тому много, таковы: покаявшийся на кресте разбойник, Мария Египетская, Моисей Мурин, преподобно-мученица Евдокия и др.

Издавна человеческий ум ставил себе вопрос: откуда зло? Все религии занимаются вопросом о грехе, его происхождении и его устранении. Но единственно возможный и самый неложный ответ на сей вопрос находим в христианском учении. Грех не есть нечто первоначальное и самостоятельное. Если допустим, что Бог сотворил человека греховным, то этим самым отвергнем святость и любовь Божию, назовем Бога виновником зла. О происхождении зла написано много трактатов, но нет ни одного о происхождении добра. И это потому, что все уверены, что добро самобытно, что оно тождественно с Самим Богом. Значит, грех не от Бога, а произошёл исторически.

Каким же образом? Может быть, грех есть неизбежная принадлежность нашей чувственной природы, как учат рационалисты? Конечно, никто не станет отрицать силы чувственности. Все мы знаем это по себе. Плотские грехи, мы знаем, погубили древний мир да и до сих пор продолжают разрушать человечество. Но не все грехи принадлежат только одной чувственной природе человека. Высокомерие, честолюбие, гордость, зависть, ненависть, самоправедность, себялюбие вовсе не грехи чувственности. Грех коренится глубже, чем в теле; он – духовная сила, которая не менее присуща нашей душе, как и нашему телу. Он есть извращение нашей воли и принадлежит к нашей нравственной, а не физической природе. Иначе борьба со грехом сводилась бы к борьбе с телом. Но как бы жестоко ни обращались мы с телом, греха этим не уничтожим («Нomo sum» – у Эберса). Мы можем даже убить себя, но не убьём греха, потому что не можем физически убить души. Таким образом, грех происходит не из чувственности.

Может быть, грех объясняется нашей конечностью, нашим несовершенством, тем, что мы – твари, существа немощные? Но неужели я должен быть Богом, чтобы быть безгрешным? Рано или поздно мы будем избавлены от рабства греху, но и тогда мы всё же останемся конечными существами, ограниченными. Чтобы от всего сердца любить Бога – а ведь в этом и состоит нравственное совершенство – мы носим в себе образ Божий и Его подобие. Чтобы быть существами нравственно добрыми, – этому препятствует не конечность наша, а только наша греховность, не то, что мы – твари, а то, что мы – павшие твари. Очевидно, наша конечность не объяснит нам происхождение греха, не объяснит просто потому, что конечность – несовершенство не есть ещё зло. Невинный младенец, конечно, не может назваться совершенным, но он не есть и злой младенец, и если бы в конечности, в ограниченности тварей заключалось зло, тогда «все было бы и внутри и вне сплошным злом⁷».

Но, может быть, грех есть необходимый закон земного бытия, неизбежная переходная ступень к добру? Но как бы остроумно ни доказывали нам необходимость греха, всё же грех есть то, чего не должно быть, и наша совесть постоянно отрицает такую необходимость.

Кроме того, признавать зло необходимым – значит возводить происхождение его к Самому Богу, Творцу Мира, а это значит отрицать самое бытие Божие, ибо если Бог существует, то он может быть и есть только как существо всесовершенное. Всесовершенному же нельзя приписать уклонения в сторону зла: Бог есть свет и нет в Нём никакой тьмы (1Иоан. 1:5). Говорить, что грех есть переходная ступень добра, значит – утверждать величайший абсурд, что человек, прежде чем быть нравственно подобным Богу, должен сначала походить на диавола; очевидно, грех не есть необходимый акт свободы человека, да еще такой, который будто бы ведет его к нравственному возвышению. Напротив, грех есть отрицание всякого добра, враг его, не возвышение человека, а его падение и бесчестие.

Правда, свобода составляет существо человеческой личности, она есть необходимое условие нравственной жизни человека, без свободы нет и не может быть нравственной личности и нравственной жизни. Свобода заключает в себе возможность выбора между добром и злом, возможность греха, возможность противоречия Богу. Но эта возможность не есть необходимость. Бог дал человеку свободу, этот величайший дар, но не в целях совершения зла: человек сам злоупотребил этим даром, сам направил свою волю в сторону зла. Вот истинное решение вопроса о происхождении зла, вот истинное решение проблемы о грехе, исторически верное объяснение нашей испорченности.

Библейский рассказ о падении первых людей нам известен едва не с пелёнок: мы пали чрез искушение, пали не сами, а искушённые. Таким образом, последняя причина происхождения греха лежит не в нас, а вне нас... Вне нас и выше нас существует какая-то сила греха, которая путем искушения и соделала нас грешными. Св. писание эту духовную силу греха, или зла, называет врагом Божиим, или диаволом, сатаной, или просто царством зла. Здесь, в этом царстве сочетаются все нити зла, здесь находятся последние корни греха (Ин.3:8; Ин.8:44). С этим таинственным миром тёмных сил и приходится нам вести борьбу. И кто из нас не испытывал на себе страшного действия этой злой и темной силы? Разве в минуты самого высокого благоговейного настроения вдруг не приходили вам на ум такие злые и соблазнительные мысли, от которых вы тотчас хотели бы отказаться, потому что эти злые и хульные мысли не ваши, не в вас они имеют свое последнее происхождение? И как должна быть утешительна для нас мысль, что последняя причина зла, и последний принцип греха заключается не в нас, а в тёмном царстве зла. Ведь это значит, что мы еще нe совсем погибли, для нас еще остаётся возможность избавления, спасения, потому что мы не одно и то же с грехом, он не вышел из нашего внутреннего существа, а только случайно совне привзошёл в нас. Ясно поэтому, что мы можем освободиться от него, тем более, что человек совершает свой грех не ради греха, а ради мнимого добра, которое преподносит ему грех, и таким образом обманывает его. Вот почему слово Божие так часто говорит об этой именно обольщающей силе греха. Так Ева на вопрос Господа: «Что ты это сделала?» – ответила: «Змей обольстил меня» (Быт.3:13). Ап. Павел также утверждает, что грех обольщает человека (Рим.7:2; Евр.3:13).

Только диавол делает грех ради греха, из желания самого зла. Зло так глубоко вкоренилось в его природу, что сделалось его внутренним существом. Вот почему в природе сатаны не осталось добрых начал, из которых могло бы возникнуть и развиться желание освободиться от зла и стать снова добрым существом. О диаволе Спаситель говорит, что он во истине не стоит, потому что нет в нём истины. Когда говорит он ложь, говорит свое (ἐκ Τῶν ἰδίων), ибо он лжец и отец лжи (Ин.8:44). Это значит, что самое существо диавола есть ложь, отрицание истины и добра. Говоря ложь, он говорит своё, т. е. обнаруживает основной характер своей природы, не заимствует ложь откуда либо, но имеет источник её в себе самом, как первовиновник лжи. Так глубоко яд греха проник все существо диавола.

Как впервые возникла эта основная злая воля – это сокровенная тайна. И только Слово Божие дает нам некоторые указания на эту тайну. Грех диавола, за который он подпал вечному осуждению, есть гордость (1Тим.3:6; Сир.10:15). Есть предположение, что гордость эта и состояла в том, что он не захотел поклониться Сыну Божию при введении Первородного во вселенную, не смотря на повеление «да поклонятся Ему все ангелы Божии» (Евр.1:6). Диавол, занимавший до падения исключительно высокое положение в мире чистых духов, мог подумать, что вводимый во вселенную Сын Божий не выше его, и потому мог не поклониться Ему. Но вероятнее гордость диавола выразилась в том, что он возгордился высотою своего положения и захотел стать для мира богом, заменить собою Бога для мира, пользоваться божескою честию и славою в мире, почему и отказался повиноваться Богу и дерзко восстал против Него. Вместе с собою он увлек путем клеветы в свое нечестие и часть подчинённых ему ангелов и вместе с ними был низвержен с высоты небесной: «Я видел сатану, говорит И. Христос, спадшего с неба, как молнию» (Лк.10:18). Небо, жилище ангелов и место высшего откровения Божия, не могло быть теперь местом пребывания сатаны. По низвержении с неба, не имея возможности среди его обитателей распространять свое царство, падшие духи направили свои усилия на то, чтобы сеять зло среди людей, развращать их, обольщать и направлять их деятельность против Бога, против царства Божия. И вот, по обольщению диавола совершилось грехопадение первых людей: завистию диаволею смерть в мир вниде (Прем.2:24).

И с тех пор, кто грешит, тот ставит себя в зависимость от диавола, роднит себя с царством зла и тёмной силой адской, и тени этой мрачной силы падают тогда на нашу душу. Всяк, творяй грех, от диавола есть (1Ин.3:8). Спаситель заметил однажды иудеям, что нераскаянный грешник до того подвергается влиянию злого духа, что этот последний обитает в нём, как в своём доме, и не только сам обитает, но и приводит за собою для обитания иных лютейших духов (Мф.12:43‒45). Становясь хозяином храмины души человеческой, диавол постепенно погашает и заглушает в человеке все доброе, начиная от первых понятий ума о Боге и законе, до последних угрызений совести, постепенно переливает из себя в грешника все злое и богопротивное, начиная с нечистых мыслей и желаний до самых ужасных преступлений. Конец такого ужасного союза грешника с духом тьмы понятен, – это или преждевременная смерть, или самоубийство. Верх торжества диавольского бывает тогда, когда он сумеет расположить грешника поднять на себя руки и таким образом прямо предать его аду. Для достижения этого дух тьмы пробуждает иногда в грешнике давно уснувшую совесть, заставляет её вопиять и терзать его душу, помогает ей представлять всю неумытность суда Божия, всю неизвинительность содеянных грехов, всю невозможность истинного обращения и помилования, чтобы через это, повергнув грешника в отчаяние, толкнуть его на путь самоубийства. Так именно диавол и поступил с злополучным предателем Христовым. Логика диавола тут понятна. Как ни приятно ему, чтобы человек продолжал грешить, усовершать себя во зле и распространять в мире яд греха, но пока грешник жив, он при помощи благодати Божией может ведь раскаяться и ускользнуть из челюстей ада. Вот почему враг нашего спасения изыскивает в этом случае все пути и способы, чтобы как можно скорее пресечь нашу жизнь и таким образом сократить путь грешника ко аду. Вот почему всячески следует хранить себя от греха, чтобы не подпасть владычеству диавола, который, по выразительному изречению Ап. Петра: яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити (1Пет.5:8). Худо быть в устах льва, но стократ хуже быть в устах диавола.

Проследим теперь, как происходит грех в нас, в нашей жизни, как случается наше собственное падение. Ответ на это находим у Ап. Иакова: Каждый искушается, говорит он, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью. Похоть же, зачавши, рождает грех, а соделанный грех рождает смерть (Иак.1:14‒15). Сначала бывает, как выражаются аскеты – подвижники, прилог, далее внимание, потом услаждение, за ним желание, из него решимость и, наконец, дело ⁸.

Грех всегда начинается с искушения, или прилога. Прилог есть простое представление греховной вещи – от действия ли чувств, или от действия памяти и воображения, представшей нашему сознанию. Самый главный источник искушения – это наша похоть, наклонность ко греху нашей падшей природы (Рим.7:8, 23). Кроме этого, так сказать, внутреннего, нашего собственного искусителя, есть искусители и внешние – это во зле лежащий мир греховный и человекоубийца диавол (1Ин.5:19; 1Пет.5:8). Так, диавол искушал Иова, Ананию и Самого Иисуса Христа. Но искушаемость, но прилог греховный не есть в собственном смысле грех а только показатель того, что в нас есть расположение греховное, так сказать, беззаконный материал. Появление в час искушения прилога, не нарушает еще нашей свободы, а только влечет нас ко греху, прельщает, смущает на грех, тем более, что появление, рождение греховных образов весьма часто не в нашей власти. Пока похоть греховная не оплодотворяется сознанием, воображением, чувством и желанием, греховные помыслы остаются бесплодными, слабеют в душе, замирают и исчезают⁹.

Грех начинается тогда, когда на родившемся греховном образе останавливается наше внимание, сознание, когда воображение начинает рисовать картину греха, а чувство и сердце услаждается греховной картиной. Здесь уже похоть греховная, как видите, оплодотворяется, грех зачинается. Вместо того, чтобы тотчас изгнать греховный образ, человек задерживает его на поле сознания, как бы смотрит на него, беседует с ним, сердцу начинает нравиться предмет греха, человек мысленно услаждается, любуется им, лелеет его. Эта душевная работа уже во власти человека, и она вменяется ему: ведь внимание к предмету греха, услаждение им есть уже грех Отсюда только один шаг до желания, до соизволения на грех со стороны воли. Когда воля решает исполнить злое намерение, а падший, увлекшийся предметом греха еще ранее ум человека изготовляет план исполнения греховного замысла, тогда грех рождается, процесс образования греха закончен, грех готов, соДеян.Как быстро падает тяжелый камень по крутому скату, так быстро бывает тогда падение человека, исполнение злого замысла. Если бы почему-либо и нельзя было совершить греха на самом деле, все равно – человек преступен, виновен, ибо греховная похоть, воспринятая и усвоенная умом и волею и предназначенная к исполнению, есть уже «полное и самостоятельное действие нашего духа и действие преступное»¹⁰.

Как видите, грех рождается вначале в виде искушения, нечистых мыслей и пожеланий, зреет как семя, а потом постепенно переходит в слова и действия, как бы в плоды по роду своему. Так произошёл грех вначале, так он случается и ныне в каждом из нас. Поэтому подвижники веры и святости рекомендуют побеждать грех в самом зародыше: «бори и гони помыслы, говорят они, пока еще ими не уязвлено сердце, ибо тогда очень трудна, если не невозможна, победа».¹¹ А так как без свободы духа не может быть греха, то нам следует всячески охранять и укреплять эту свободу духа, чистоту сердца слезами покаяния и благодатными средствами св. церкви. Когда моряки замечают, что их компас теряет силу, чтобы направлять стрелку к северу, то они немедленно снова намагничивают его¹². То же самое обязаны сделать и мы, когда замечаем, что свобода нашего духа слабеет от множества содеянных и содеваемых нами лютых. Когда замечаешь в себе приступ какой-либо страсти или привычки греховной, достаточно бывает, тогда оградить себя крестным знамением, и греховный помысл отбегает прочь. Призови на помощь Ангела Хранителя, который охранит тебя от всякого зла. Встань на молитву, или раскрой св. Евангелие, читай Слово Божие, и твой ум освободится от дурных помыслов, и ты начнёшь думать о Боге. Или вспомни страшный суд Христов, и это памятование, как узда, удержит душу твою от худых пожеланий. Хорошо избегать той обстановки, тех поводов, кои могут возбуждать в тебе страстные помыслы. Особенно покаяние и причащение Св. Таин Христовых служат могучим орудием в борьбе со грехом.

Издавна возникал вопрос, в чем заключается сущность греха. Если сущность добродетели состоит в любви к Богу и всецелой преданности Ему, то сущность греха должна состоять и состоит в том, что мы отказываем Богу в любви нашего сердца и ставим на место Бога самих себя, себя делаем идолом нашего мышления и желания. Поясним это. Ведь и у падшего человека остаются все душевные способности и силы, только получают иное греховное направление, ибо не имеют уже той целости, ясности, силы и чистоты, как это было до падения. Так, остается в нём и стремление к любви. И вот человек избирает предметом своей любви вместо Бога, Которого он отверг, мир преходящих благ и радостей. Таким образом сущность греха составляют себялюбие и ложное миролюбие. Но так как все прехоиящие блага этого мира, которыми мы хотим утолить жа- жду души нашей, и даже сами люди, которых мы любим, иногда очень страстно, так как все это в конце то концов составляет для нас только средство, а не цель, ибо мы любим и ищем в лице их только самих себя, то основою и сущностью греха и остается именно эгоизм. Известные исторические величины в царстве греха суть величины именно эгоизма.

Говоря это, мы вовсе не имеем в виду посягать на личное «я» человека. Мы только потому и способны любить Бога, что обладаем личным существованием, способны воспринимать Бога в себе и наполнять Им свою личную жизнь. Бог должен быть средоточием всего нашего существа, целью наших мыслей, желаний и стремлений. Это есть, если хотите, святая самолюбовь. Грех же эгоизма состоит в том, что мы внутренно удаляемся от Бога и на место Его ставим себя самих. Корни себялюбия до того крепко и глубоко сидят в сердце эгоиста‒грешника, что он чувствует себя внутренно связанным; хотя он и порывается к свободе, тоскует по ней, жалуется на узы греха, но освободить сам себя от этих уз он не может, потому что мы не можем переменить себя в самой основе нашего бытия. А эта основа нашего падшего греховного бытия есть несомненно эгоизм. От этой-то силы греха нас и освобождает только Христос «Если Сын освободит вас, то вы истинно свободны будете». (Ин.8:36).

Но грех не есть только сила, господствующая над нами, а вместе с тем и наша виновность. Грех, который совершает наша развращённая свобода, есть не только наше горе, но и зло, за которое мы ответственны. Об этом говорит нам Слово Божие (Пс.31:2; Иов.3:26; Рим.5:13) и наша совесть. И едва ли кому-нибудь когда-либо удастся убедить нас, что мы не ответственны за нравственные действия нашей воли. Ведь никакая софистика не в состоянии разубедить нас в том, что не существует различия между добром и злом, ведь никто не может заставить меня думать, что зло и добро безразличны между собой. Можно написать книгу «По ту сторону добра и зла», но жить и чувствовать «По ту сторону добра и зла» нельзя. Устранить в жизни нравственный масштаб значит признать, что нет более в истории никаких постыдных дел, позорящих имя человека, что нравственное чувство не имеет права возмущаться такими деяниями, что совесть человека осуждается на всегдашнее молчание, и что мы в конце концов обязаны благоговеть только пред грубой материальной силой, пред силой кулака. Но ведь это значит, что Каин и Авель имеют совершенно одинаковое моральное значение для истории, что Нерон и замученные им Апостолы Петр и Павел имеют одинаковую нравственную ценность и т. д.? Ужели такое признание не было бы для всех нас величайшим оскорблением? Ведь тогда раскаяние было бы нелепостью, потому что не существовало бы более ничего злого.

Но пока будет существовать совесть на земле, она будет протестовать против такого учения. И пока люди будут любить святость, они будут ненавидеть порок и ставить себе в вину то зло, которое они совершают. Ведь даже если смолкнут все земные судьи, то во всяком случае не замолчит один из них – это совесть человеческая.

Предпразднуем, людие, Христово Рождество, и ум вознесше к Вифлеему, вознесемся мыслию, и узрим в вертепе велие таинство

(Стихир. предпразднству).

Приближается величайшее торжество св. Церкви, великий и славный день явления во плоти Сына Божия, день, с которого начинается не одно только новое летосчислечие, но новое бытие человечества. Такие торжества церковные составляют поистине часы самого высокого отдохновения для нашего духа в нашей скитальческой жизни на земле. Хочется забыть, отложить все заботы и попечения житейские и вознестись душою в свое отечество небесное, чтобы подышать родным небесным воздухом, чтобы погрузиться всецело в созерцание тайн Божиих. Вот почему св. церковь призывает нас в эти дни устремить все помыслы наши к Вифлеему, обратить всё наше внимание на совершившееся в вертепе велие таинство.

Что это за таинство? Это тайна воплощения Сына Божия (1Тим.3:16), тайна искупления и спасения падшего человека от клятвы законной, от смерти и ада, тайна примирения и соединения его с Богом, обновления, освящения и вечного его блаженства, тайна высочайшего откровения любви и благодати Божией во Христе Иисусе.

Кто же такой Иисус Христос? Вот вопрос, который волновал и волнует мир с тех пор, как церковь христианская преклонилась пред Иисусом, как пред своим Основателем и Искупителем. Вопрос о лице Христа есть вопрос всего христианства, которое стоит и падает со своим Основателем; это вопрос церкви, которая утверждается на нём, как на незыблемом камне; это – вопрос всей истории, которая движется около него, как около центра нравственного мира; это – вопрос каждого человека, его жизни и счастья, которое может быть достигнуто только в сладчайшем имени Иисуса.

Конечно, для нас – христиан не может быть вопроса о лице Христа. Всё, что мы знаем о Нём, всё, чему мы в простоте сердца веруем и что исповедуем о Нём, все это заключается в одном слове Богочеловек – Еммануил, т. е., с нами Бог. И если мы сейчас устремляем нашу мысль к Вифлеему, то вовсе не потому, что личность Богочеловека составляет для нас вопрос, но исключительно затем, чтобы подкрепить и оправдать свою веру, чтобы насладиться созерцанием преславного таинства, чтобы погрузиться в лоно любви Божественной и от всего сердца воспеть вместе с Ангелами песнь хвалы и благодарения лежащему в яслях Вифлеемскому Богомладенцу.

Но не есть ли христианское учение о Богочеловеке нечто само по себе невозможное? Ведь между бесконечным Богом и ограниченною тварию расстояние, по человеческим соображениям, безмерное, мост непроходимый. И, конечно, сам человек никогда не пришёл бы к мысли о Богочеловечестве, если бы не было самого факта Богочеловека. Эта совершенно новая мысль не возникла бы из ума людей, если бы не существовал соответствующий факт, Хотя идея соединения Божества с человечеством не чужда была иудеям, напр. – в лице пророков, но это соединение не было воплощением и вочеловечением Бога, а потому не удивительно, что книжники и фарисеи, почивавшие на букве закона, не уразумели предсказаний пророческих о лице Искупителя и решили убить Его за то, что Он, будучи человеком, называет Себя Богом. Равным образом, хотя та же идея соединения Божества с человечеством была и у язычников, но там она имела чисто мифологическое значение, была только именно идеею, а не действительным фактом, почему истинное воплощение Бога было для язычников юродством. Вот почему, если иудеи, конечно не все, считали Иисуса за простого человека, который только в особенной степени исполнен был духа откровения, то для язычников Он хотя и был существом из высшаго мира, но это существо ходило по земле только как привидение (докетизм), не будучи на самом деле человеком. Эти заблуждения иудейско-языческие повторяются на разные лады до сих пор в так называемых рационалистических школах.

Только христианство вопреки всем этим заблуждениям утверждает истину Богочеловека в истинном смысле этого великого Слова, ставшего плотию... «Верую в Иисуса Христа Сына Божия... воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшагося» – вот основной догмат христианства. Всякое отступление от него есть уже существенное отступление от христианства. «Всякий дух, говорит Ап. Иоанн Богослов, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста» (1Ин.4:3). Явление Бога во плоти – это, по словам Ап. Павла, великая благочестия тайна. И если бы кто-нибудь, даже сам Ангел с неба, стал проповедовать иначе, да будет анафема (1Тим.3:16; Гал.1:8).

Христианство, проповедуя Богочеловечество Иисуса Христа, соединяет в нём и идею общения Божества с человечеством, и самый факт исторический, что во Христе не только человечество воспринято в личное общение Божества, но и Само Божество вступило (снизошло) в историческую жизнь человечества. Христианство утверждает, что во Христе обитает вся полнота Божества телесно, – и что наша задача христианская и состоит в том, чтобы мы постепенно приходили к возможно полному познанию Сына Божия (Кол.2:9; Еф.4:13)

Велия благочестия тайна, т. е. явление Бога во плоти, предопределено было в предвечном совете Божием уже в ту пору, когда мы, сыны персти земной, не были еще призваны к бытию. Пророк Давид и Ап. Павел представляют в своих писаниях некоторые величественные черты сего предвечного совета Божия. Сын Божий, отходя в мир, говорил Богу Отцу: «жертвы и приношения за грех Ты не восхотел, но тело уготовал Мне. И, вот, Я иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже» (Евр.10:5‒7; Пс.39:7‒9). Предвечная воля Божия о явлении в мир для спасения человека Бога во плоти была объявлена людям тотчас после их грехопадения в известных словах, которые на языке богословском называются первоевангелием. И сказал Господь Бог змею: «за то, что ты сделал (обольстил людей), проклят ты... и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её; Тот будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить Его в пяту» (Быт.3:14‒15). Господь как бы так говорит диаволу: соблазненные и униженные тобою люди не могут теперь бороться с тобою; но Я Сам от лица их объявляю борьбу с тобою, борьбу между твоими слугами и орудиями, и последователями Того, Кто имеет родиться от жены без мужа (Гал.4:4). Он в конец сокрушит твою силу, а ты, до своего окончательного поражения, будешь стараться вредить Ему (жалить в пяту), но не нанесешь Ему существеннаго вреда.

Не тотчас по падении человека совершилась велия благочестия тайна. Много тысячелетий протекло прежде, нежели Бог явился во плоти. За это время тайна сия многократно и многообразно была предвозвещаема и предобразуема в мире, чтобы мир познал ее и прежде исполнения возлюбил ее. Нужно было открыть человеку, что Бог не далеко от каждого из нас, что между Богом и человеком есть родство (Деян.17:27‒29). Вот почему Сам Бог на всём протяжении ветхозаветного времени постепенно все более и более приближал Себя к человеку и человеческому образу, пока наконец не вочеловечился. Приготовлял к этому великому событию и людей различными путями, пролагал среди них путь к принятию тайны всечеловеческого спасения, тайны явления Бога во плоти.

Уже первые люди слышали голос Господа Бога, ходящаго в раю (Быт.3:8). Бог беседовал с человеком лицом к лицу, значит, беседовал более или менее человекообразно, сообразно нашему духовно-телесному устройству, так, чтобы человек мог постигать особое приближение к себе Божества и беседу Его. Аврааму Господь является в виде трех человекообразных странников. Ему же на горе Мориа при жертвоприношении Исаака второе лицо Триединого Бога, Сын Божий, является в виде Ангела. Просветленный Богом Авраам постигает здесь тайну воплощения и искупления настолько, что Сам Иисус Христос сказал об этом так: он видел день Мой и возрадовался (Ин.8:56). В виде борца человека является Господь патриарху Иакову, которому незадолго пред этим в видении лествицы было указано, как вообще близок Бог к человеку и к нему в частности. В видениях пророку Исаии Сын Божий является в образе Господа, седящего на престоле высоце и превознесенне (Ис.6:6). Пророку Иезекиилю – в подобии человека, восседающего и шествующего на престоле, носимом по небу четырьмя таинственными животными (Иез.1:26). Наконец, пророку Даниилу является в виде Сына человеческого, грядущего на облацех небесных к престолу ветхого денми, вечного Бога Отца (Дан.7:13). Все это, разумеется, подготовляло людей к приятию Бога во плоти.

Рядом с этими человекообразными явлениями Бога известны были в ветхом завете и прямые обетования и пророчества о Боговоплощении. Мы не будем здесь приводить все эти обетования и пророчества, в которых предначертаны все мельчайшие подробности жизни грядущего вочеловечитися Бога. Мы упомянем здесь только о некоторых. Так, пророк Исаия говорит, что Спаситель мира родится от Девы и Его назовут Богочеловеком Еммануилом (Ис.7:14), Пророк Михей указывает на Вифлеем, как место рождения Спасителя (5:2). Было точно определено даже самое время воплощения Богочеловека (Дан.9:25‒27). А пророк Малахия предсказал даже о том, что явлению в мир Богочеловека будет предшествовать Предтеча, который и приготовит путь Для Него (Мал.3:1).

Не забыл Господь открыть Себя и язычникам. И их религиозное сознание направлялось различными путями к возможному для них постижению тайны снисшествия с неба на землю Бога для спасения людей. По крайней мере, достоверно известно то, что пред временем явления в мир Спасителя, благороднейшая часть язычества, чувствуя и сознавая разложение религии и нравственности, распадение внутренней и внешней жизни языческого мира; чувствуя, что этот мир теперь задыхается в страшном и чаду греховном и гибнет от духовного голода, – лучшая часть сего мира все чаще и чаще стала озираться на небо и сознавать, что сами люди бессильны исправить жизнь свою, что только Бог может просветить человечество, иначе оно погибнет. И чаяли, что вот Бог сойдет, что Он должен сойти на землю и спасти погибающий мир.

Так, персы, ожидали какого-то человека, Ошандербега (т. е. человека мира), который украсит мир религией и правдою. По Зендавесте, под именем Созиоша явится победитель злого бога Аримана и его царства тьмы. По индийскому учению, Бог Вишну должен явиться во плоти, уничтожить великого змия Калига, основать великое царство и потом возвратиться, наконец, на высочайшее небо. Китайский мудрец, Комфуций, дал своим ученикам торжественное уверение, что придет с неба святой всеведущий и получит всякую власть на небе и на земле. В Северных сказаньях говорится, что Тор, первородный между сынами Одина, храбрейший между всеми богами, победит великого змия, хотя и сам не спасётся от смерти. Словом, все народа земные надеялись на грядущего избавителя и ожидали его.¹³

Таким образом, сошествие на землю Сына Божия и рождение Его в Вифлееме уже давно было предметом веры и надежды лучших людей из мира иудейского и языческого. Не только небо, но и земля уже готовы были воспеть приветственную песнь грядущему воплотитися Господу неба и земли: Христос раждается, славите; Христос с небес, срящите; Христос на земли, возноситеся...

И вот, когда пришла полнота времени т. е. когда пришло назначенное Богом время, Бог послал в мир Сына Своего Единородного, Который и родился от жены, как человек подзаконный (Гал.4:4). Факт вочеловечения Сына Божия, по своей чрезвычайности и чудесности, есть факт изумительный, и мы не можем говорить о нём иначе, как с чувством самого глубокого благоговения пред великою тайною. Ведь здесь побеждаются «всякия естества уставы», и человеческому уму представляется соединение таких несоединимых противоположностей, пред которыми недоумевает всякое слово человеческое, всякая мысль сковывается изумлением. Безначальный начинается, Несозданный создается, Божество воплощается, Дева рождает и остается нетленною, Рождаемое нарекается Сыном Божиим. Поистине видим таинство странное и преславное. Вот почему отцы церкви говорили, что в тайну воплощения Сына Божия можно веровать, но исследовать ее нельзя.¹⁴ Да и странно было бы человеку, со всех сторон окружённому непостижимыми загадками и в себе самок носящему неразрешимые тайны бытия, претендовать на ясное познание Божественных тайн.

С благоговением преклоняясь пред непостижимостью тайны Боговоплощения, мы всё же должны сказать, что непостижимое для нас не есть само по себе невозможное. Ведь для нас точно также непонятно и соединение души с телом в нашем Собственном лице. Но тем не менее – это факт, не подлежаший сомнению. Может быть, этот факт даст нам некоторую возможность осветить и уяснить для себя и тайну соединения в одном лице Богочеловека двух естеств. Видите ли, человек, как известная определённая личность, остается всегда себе равною, т. е. одною и тою же личностью при всех переменах и положениях, во всех условиях жизни и развития. Человеческое я неизменно сохраняется, как одно и то же, и проходит чрез все возрасты, так что данное лицо остается таковым и в детстве, и в старости, и в других положениях. То, что в человеке составляет его я, известную определенную личность, слагается из свойств его духовной и телесной природы, из души и тела. При этом, как духовные, так и телесные свойства составляют неотъемлемую принадлежность каждой личности, входят в её определение, так что только душа и тело составляют полного человека. Но не смотря на такое тесное, нераздельное единение в личности человека его двух природ, души и тела, эти последния все же сохраняют свою цельность и относительную самостоятельность, как отдельные сущности, не сливаясь и не смешиваясь друг с другом: тело в человеке остается телом, душа – душой, сам же человек, его я пребывает соединением души и тела, не заключаясь ни в той, ни в другом всецело, но служа как бы точкой, или центром соединения природы телесной и духовной. Поставьте теперь на место человеческого я – Я Божественное, или Личность Слова, на место души – Божество, на место тела – человечество, и эта аналогия значительно осветит вашему сознанию великую тайну воплощения.¹⁵

Хотя Христос Спаситель явился в наш мир по общему для всех людей образу происхождения, т. е. явился под покровом человеческой плоти, чтобы исцелить плотского человека, однако родился необыкновенным, сверхъестественным способом рождения. В-то время, как обыкновенный человек рождается от супружеского сожития, явившийся во плоти Бог собственною Своею творческою силою образовал Себе пречистую плоть.¹⁶ Когда Архангел открыл смиренной Деве тайну зачатия и рождения Сына, то она, хотя и не сомневалась в истинности слов благовестника, но все же недоумевала, како будет сие, потому что она не имеет мужа. Тогда Архангел разрешил её недоумение и открыл ей самый способ зачатия и рождения от неё Сына Божия. «Дух Святый найдет на тя, и сила Всевышняго осенит тя», сказал ей небесный вестник. И тотчас по слову Господню Святой Дух сходит на Деву, очищает её и сообщает ей способность как принять в себя Божество Слова, так и родить. Сила Всевышнёго, т. е. творческая сила Самого же Сына Божия¹⁷, как бы Божественное семя, осеняет Деву, и из пречистых и девственных кровей её образует Себе человеческую плоть, но образует не из семени, а творчески Духом Святым¹⁸. Вот почему церковь христианская верует и учит, что Сын Божий воплотился «от Духа Свята и Марии Девы».

Но рождение Иисуса Христа отличается от обычного человеческого рождения не одним только сверхъестественным образом, но и тем, что Он родился от Девы не причастным по человечеству никакому греху – ни первородному, ни личному. Первородный грех, как печальная наследственность, передаётся от прародителей потомству путём естественного зачатия и рождения (Пс.50 )¹⁹. Но зачатие Христа Спасителя было, как мы видели, не от похоти плоти и не от похоти мужской, но от Духа Свята и Марии Девы. Собственно говоря, момент образования плоти Господней нельзя даже и назвать зачатием, потому что к нерастленной и неискусомужной это название в собственном смысле не приложимо, так как зачатие и девство – понятия несовместимые, и потому вернее будет сказать: как Сын нам дан без отца, так и младенец родился без зачатия.²⁰ Природа здесь не участвовала деятельным образом; она только повиновалась. Точно также и рождение Иисуса было иное – от Приснодевы, в которой, по выражению Григория Богослова, «душа и тело были предочищены Духом», разумеется, от нечистоты первородного греха. Вот почему Господь наш Иисус Христос родился совершенно чистым и святым: тем же и раждаемое свято, наречется Сын Божий (Лк.1:35). Вот почему и Ап. Павел учит, что Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной, в жертву за грех и осудил грех во плоти (Рим.8:3). Не то это значит, что Христос имел только, кажущееся тело (как думали некогда еретики, гностики и манихеи), а то, что Он имел настоящую нашу плоть, но только без греха, в ней живущего.²¹ Это значит, что грех не есть нечто неизбежное для пас, что к существу телесной природы человека он не относится. Это и показал всем нам Господь, осудив грех во плоти на изгнание его из природы человеческой, осудил Своею святою жизнию, хотя и Его плоть, как и наша, подчинена была тем же условиям телесной жизни, в каких находимся и мы все, хотя и Его плоть была как бы открытою дверью для греховных искушений. А это значит, что И. Христос был совершенно чист и от всякого личного греха. Вот почему так властно и открыто спрашивал Он иудеев: кто из вас обличит Меня в неправде? (Ин.8:46) И не обретеся лесть во устех Его (1Пет.2:22). Христос не давал никакого доступа греху в Свою внутреннюю жизнь; ни на один момент чистое зеркало Его души не омрачилось силой греха. Он был по Своей человеческой природе во всем подобен нам, но только кроме греха (Евр.4:15).

Но если И. Христос родился рождением необыкновеннным, чудесным, если Он, затем, родился совершенно чистым и святым, тo является вопрос, ту ли Он имел человеческую природу, какую имеем мы, или особую, отличную от нашей. Но тогда, по справедливому замечанию Григория Нисского, какое было бы исправление нашей природы, если бы, при болезни земного живого существа, божественное посещение восприняло в единение с собою какое-либо другое, напр., небесное существо?.²² Чтобы исцелить больного, нужно, конечно, давать лекарство не здоровому, а самому больному. Больным же был человек, следовательно, и воспринять воплотившемуся Богу нужно было обыкновенную человеческую природу – и тело, и душу со всеми их немощами, кроме греха. Если же св. евангелист употребляет выражение: Слово плоть бысть (Ин.1:14), то под плотию нужно разуметь здесь полного человека с умом и свободой. В Св. Писании иногда вместо целого указывается одна только часть его, напр., в псал. 64:3 пророк Давид обращается к Богу со словами: «к Тебе всяка плоть приидет». Понятно, Давид говорит не о том, будто ко Господу придёт все человечество, отложив на это время свои разумные души. Очевидно, в данном месте часть употреблена для обозначения целого, как это сделал и евангелист Иоанн.

Итак воплотившийся нашего ради спасения Сын Божий был несомненно истинный человек. Об этом согласно говорят все евангелисты. Его человеческая жизнь, как и жизнь всякого человека, имеет начало: Он родился от Девы Марии. Как младенец Он возрастал и укреплялся духом. Будучи 12-летним отроком, Он беседовал с иудейскими старцами в ерусалимском храме. Когда Ему исполнилось 30 лет, Он выступил на служение роду человеческому. Все эти указания ясно говорят о том, что И. Христос возрастал и укреплялся телом, как и всякий человек. Но он, как человек, развивался не только по телу, но и по духу. Евангелист Лука замечает, что Иисус преуспевал в премудрости и возрасте и был в любви у Бога и Человеков (2:52).

Как человек Он испытывал телесные потребности и переживал различные душевные состояния. Он алкал и жаждал, утруждался и укреплял Себя Сном. Он радовался духом и принимал участие в радостях других людей. Но чаще скорбел и плакал. При гробе Лазаря Он восскорбел духом и прослезился. Он плакал в день торжественного входа в Иерусалим, предвидя гибель родного города и народа. Он скорбел и тосковал в саду Гефсиманском пред Своими страданиями. Он страдал и умер, как человек. Это – воистину Сын человеческий, как любил И. Христос часто именовать Себя.

Но все же кто этот Сын Человеческий? Это не просто один из сыновей человеческих, не просто один из многих, но Сын человеческий по преимуществу. Как Мессия-Христос, Он цель истории народа израильского и исполнение его надежд. Как Сын человеческий, Он есть цель истории всего человечества и исполнение надежд нашего рода. «Он есть Тот, которого искали народы, к которому стремились они в своих туманных мечтаниях, на которого надеялось их тоскующее сердце, которого разумела история всего человечества, в котором она должна найти свое завершение, и который сделался новым началом нового времени и нового рода людей».²³ Он есть не только слава Израиля, но и свет язычников, спасение для всех народов.²⁴ Он есть Сын человечества, второй Адам (Рим.5:15; 1Кор.15:45), но в особенном высочайшем смысле. Он есть цель и завершение истории всего человечества. Он – центр мировой жизни, Он – Владыка всех людей. В нём не только каждая душа должна найти свой покой и каждый скорбящий найти мир и утешение (Мф.12:28), но и весь мир должен внимать Его слову, и будущая судьба мира зависит от того положения, какое он занимает по отношению ко Христу (Мк.16:15‒16). Если вечная судьба каждого человека зависит от того, верует или не верует он в Сына, то ведь и решение вечной судьбы всего мира находится в руках тоже Сына Человеческого, Его уста произнесут окончательный приговор миру (Ин.3:36; Мф.25:31‒46).

Итак, кто же есть Сын Человеческий? Он есть вместе и Сын Божий. «Первый; человек из земли перстный; второй человек Господь с неба» (1Кор.15:47). Он есть Сын человеческий, но седящий одесную силы Божией (Мф.26:64). Он есть Сын Человеческий, но который мог сказать о Себе: «Все предано Мне Отцем Моим и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не Знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф.11:27). Да, Он – Сын Человеческий, но от начала Сущий (Ин.8:25). «Я и Отец одно», говорил о Себе сей Сын Человеческий (Ин.10:30). «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение», говорил о Нём Бог Отец. «Мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго», исповедали Его Апостолы; а за ними исповедует и вся церковь христианская (Ин.6:69).

Вся жизнь И. Христа, вся совокупность Его деяний и учения, Его безусловная святость и безгрешность, Его премудрость, превосходящая всякий разум, Его бесчисленныя чудеса и благотворения – все это производило на сотни и тысячи людей одно впечатление, что Он воистину есть Сын Божий и Бог. И Сам Он учил и учит всех Своих последователей исповедывать Себя Сыном Божиим и Богом. Сам Он собственными устами провозглашал Себя Богом и Сыном Божиим. Читайте пятую главу Иоанна, где Иисус Христос пред целым сборищем врагов своих доказывает и утверждает Свое божественное достоинство: «Дела, которые Отец дал Мне совершить, самые дела сии, Мною творимые, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня» (36 ст.). Пред лицом смерти, пред целым синедрионом, под страшным заклятием, или присягою, сказал Он Каиафе, синедриону и всему человеческому роду: ты сказал, что Я Сын Божий (Мф.26:64). Уже глядя в глаза самой смерти на кресте, принял Он, как Бог, тоже предсмертное исповедание разбойника: «помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии твоем,» – исповедание, ставшее потом исповеданием всего рода христианского, ‒ и изрёк ему божески властно: «аминь глаголю тебе: днесь со Мною будеши в раи» (Лк.23:42‒43). Римский сотник, стоявший на Голгофе прямо креста, признал в умершем Иисусе Сына Божия (Мк.15:39). По воскресении Ап. Фома воскликнул: Господь мой и Бог! а вместе с ним признали эту истину и все другие Апостолы. Пред вознесением Господь изрекает последний Свой завет миру: «дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли. Шедше убо научите вся языки; крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа, учаще их блюсти вся, елика заповедах вам. И Се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века. Аминь». Допустить, что говоривший это был самообольщён и говорил заведомую ложь, допустить, что Апостолы и с ними весь христианский мир впали в ошибку, – допустить это – значит ниспровергнуть всякий нравственный порядок, зачеркнуть всякую правду и на небе, и на земле, отказаться навеки от всякого здравомыслия. Такое богохульство может допустить разве только человек именно не в здравом уме.

Итак, вне всякого сомнения, что Спаситель мира есть и истинный Бог, и истинный человек, т. е. Богочеловек. Но необходим ли Богочеловек, для какой цели Он явился, чем, каким фактом вызывалось Богочеловечество Христа Спасителя?

Однажды Иоанн Креститель видит грядущего к нему Иисуса и, указывая на Него своим ученикам, говорит: «се Агнец Божий, Который берет на себя грех мира» (Ин.1:29). В этих словах и заключается ответ на только что поставленный вопрос: причина вочеловечения Сына Божия есть грех человека. Ведь грех требует искупления, а искупление требует Богочеловека. Господь и пришёл взыскать и спасти погибших (Мф.18:11). Таково учение Евангелия, такова проповедь всех Апостолов, и такова вера всей церкви. Ведь наши молитвы и церковные песнопения особенно становятся искренними и горячими тогда, когда мы оплакиваем свой грех и прославляем распятого за нас на кресте Искупителя. Искупление, избавление ‒ вот великое дело милосердия Божия, от которого зависит судьба каждого из нас и судьба всего мира. Без благодати искупления мы погибли бы. Теперь же, искупленные и избавленные Христом, мы, путём нравственного совершенства, имеем доступ к общению с Богом и здесь – в этом мире, но особенно в мире вечной славы и гармонии, куда отселе и лежит нам путь вслед за вознесшимся на небеса Господом (Ин.12:32, 17:24).

Но чтобы могло совершиться самое искупление человека, примирение его с Богом, для этого нужен был такой посредник между Богом и человеком, который бы принадлежал обеим примиряющимся сторонам, т. е. находился бы в совершеннейшем общении и с Богом, и с нами. Он должен был принадлежать нам, как наш Ходатай, но Он должен был стоять и выше всех нас, должен был принадлежать Богу, потому что через Него мы должны приходить к Отцу Небесному, потому что дело искупления и избавления есть дело Божие, потому что полнота благодати только в Боге (Ин.1:14, 16). (Так, грех требует искупления, а искупление – Богочеловека, Посредника, объединяющего в себе и Божество, и человечество. Таким Единым Посредником между Богом и человеками и есть, по слову апостола, человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех (1Тим.2:5‒6; Евр.2:10‒18).

Но все-таки возможен ли Богочеловек, не исключают ли в самом деле божество и человечество взаимно друг друга, как непримиримые противоположности? Ведь между Богом бесконечным и ограниченною тварию для нашего сознания всё же остается расстояние безмерное. Для нашего ограниченного ума непонятно, каким образом Вечный и Вездесущий, не переставая быть таковым, рождается во времени и пространстве. Поразительнее всего это противоречие между бесконечным и конечным проявилось в смерти Христа, когда сама вечная жизнь подчинилась смерти. Вот почему ученики Иисуса никак не могли понять, почему это их Учитель – Христос должен непременно умереть (Мф.16:22; Ин.12:34).

Конечно, если бы Бог и человек стояли друг против друга только как бесконечное и конечное, если бы между ними не было никакой связи, никакого соотношения, тогда, разумеется, между бесконечным Богом и конечною тварию оставалось бы безмерное, ничем ненаполнимое, расстояние. Но мы сотворены по образу Божию, мы носим в нашем существе образ и подобие Бога, мы божественного рода (Деян.17:29), Между Богом и нами существует взаимное тяготение, взаимная связь любви. Человеку свойственна, прирождённа жажда Бога (Пс.41:2, 62:2). Ведь и самое назначение человека в том и состоит, чтобы воспринимать в себя Бога и носить Его в себе, быть богоносцем, иметь Его содержанием нашего мышления и желания всей нашей внутренней жизни (Флп.2:5).²⁵ Эта жажда жизни Божией после грехопадения не только не утратилась, напротив, еще более усилилась (1Ин.3; Еф.2:13).

Вот почему человек богоподобный уже не так далек от Бога, как думают (Деян.17:27). Как образ Божий, как сын и наследник в дому небесного Отца, человек является посредником между Творцом и тварию земною (Быт.1:26). Ведь он немного ниже ангельского чина, и то по причине соединения с земным телом (Пс.8:6‒7). Человек по своему духовнонравственному общению с Богом настолько близок к Нему, что он не иначе говорит и может говорить о себе, как «Божий есмь – Божий есмь» (Ис.44:5), или как Ап. Фома: «Господь мой и Бог мой (Ин.20:28). Вот почему человек богоподобный может отражать в себе Бога совершеннее, чем вся природа неразумная, хотя и эта тоже вещает славу Божию (Пс.18:2). А люди богоугодные, особые избранники Божии – те и еще глубже, полнее и разностороннее отражают в себе божеские свойства. Не даром и называют их не иначе, как Богоносцами, как, напр., св. Игнатия. Но все же и они, хотя больше, чем люди обыкновенные, проявляют в себе божеских Совершенств и сил, но и в них проявляется не беспредельная полнота Божества. Расстояние между всесовершенством Божиим и нашею ограниченностию они хотя и восполняют, но не наполняют.²⁶

Всю полноту Божества и явил в себе телесне воплотившийся Сын Божий. В Нём, т. е. во Христе, учит Ап. Павел, обитает вся полнота Божества телесно (Кол.2:9), т. е, не призрачно, как учили некоторые еретики; не деятельно только, как напр. в святых; наконец, не временно, как учил Несторий, но действительно и постоянно, ибо существенно. Не совокупность только свойств и действий Божества явил Он в своем Богочеловечестве, а самую сущность Божества, всё существо Божие. Каким же образом? Чрез ипостасное соединение Сына Божия с человеческим естеством. Это значит, что в Богочеловеке Иисусе Христе не только Божеское естество соединилось с человеческим естеством, но и Божеская ипостась или лицо, соединилось с лицом человеческим, и сознание Божеское с сознанием человеческим, и все Божеские свойства приобщились человеческим, равно как и обратно – все человеческие свойства приобщились Божеским. Божеские свойства чрез это ипостасное соединение не умалились, но человеческие бесконечно возвысились. В лице Богочеловека человеческие свойства приобщались Божескому всесовершенству – и чрез это достигли беспредельной степени.²⁷ Эту именно мысль и выражает св. апостол, когда говорит, что во Христе Иисусе обитала полнота Божества телесно, чтобы люди могли почерпать из этой полноты благодать на благодать (Ин.1:16).

И люди почерпали эту благодать, постигали полноту Божества Иисуса Христа – каждый по мере присущей ему приемлемости. Так, судя по Его делам и речам ученики убеждены были, что их Учитель есть сама божественная святость, премудрость, правда и истина. Видя Его безграничное человеколюбие и сострадание, они уверены были, что в лице их Учителя явилась на земле сама божественная любовь. А чудеса Христовы, особенно воскрешение мертвецов, особенно Его собственное воскресение из мертвых наложили на личность и дело Иисуса такую неизгладимую печать божественного всемогущества, которую не сорвут с Него никакие бури века, никакие руки, сколь бы они не были преступны. Наконец, Его чудесное вознесение на небо на глазах учеников должно было окончательно убедить свидетелей этого события, что с ними был воплотившийся Бог, который и еще некогда придет на нашу грешную землю, чтобы судить живых и мертвых и воздать коемуждо по делам его. Вот почему свидетели эти поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с радостию великою, прославляя и благословляя Бога (Лк.24:52‒53; Деян.1:11). Словом все те, кто вмещал, кто мог вместить, видели во Христе славу Божию. Только книжники и фарисеи по причине своей душевной слепоты и нравственного ожесточения отреклись от Святого и Праведного и убили Начальника жизни (Деян.3:14‒15).

Но хотя в Богочеловеке Иисусе Христе вселилась телесне вся полнота Божества, все же мы должны знать и помнить, что Божество во Христе было под покровом тела, было как бы самоограниченно. И это потому, во-первых, что во время Своей земной жизни Иисус Христос был в состоянии истощания, смирения, уничижения, чего требовала от Него и самая цель Его снисшествия с неба на землю – нас ради человек и нашего ради спасения (Флп.2:7‒8). Потому, во-вторых, что безмерность божественной славы нужно было закрыть для наших бренных очей покровом человеческого тела, чтобы не попалить нашу бренность огнём Божества. Потому, наконец, чтобы в человечестве Иисуса Христа были доступнее для нас, для посильного подражания Богу, Божеские совершенства, чтобы самооткровение Божества достигло в Богочеловеке возможной степени осязательности, да поне осяжут Его и обрящут (Деян.17:27), чтобы таким образом приблизить Божество к человеку наимовозможно полным образом, что и было достигнуто тайной Боговоплощения, тайной соединения в единой личности Спасителя Сына Божия и человека.

И все же, повторяем, человечество Иисуса для многих служило и доселе служит камнем соблазна и претыкания (Ин.5:18, 10:33). Многие и до сих пор готовы повторить эту детскую просьбу апостола Филиппа: «Господи, покажи нам Отца, и довлеет нам». Вечный ответ Господа всем сим совопросникам один: «Толико время с вами есмь, и не познал еси Мене, Филиппе? Видевый Мене, виде Отца. И како ты глаголеши: покажи нам Отца? Не веруеши ли, яко Аз во Отце и Отец во Мне (Ин.14:8‒10)?» «В ту пору, говорит Архиепископ Никанор, апостол Филипп пока еще не был способен полнее и совершеннее узреть ни Отца Небесного в Его Сыне Богочеловеке, ни Божество самого Богочеловека в Его человечестве».²⁸

Если и мы все ходим пока верою, а не видением, если и мы видим теперь как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, то и мера нашей приемлемости тайны Богочеловечества Иисуса Христа едва ли может превосходить ту, что была у апостола (2Кор.5:7; 1Кор.13:12).

Но и в настоящих наших земных условиях мы все же имеем самый верный способ узреть Бога во Христе, это – вселить Христа в сердца наши, вселить полноту Божества не только в душу, но и в тело наше – чрез причащение тела и крови Иисуса и чрез воспитание в себе святости Христовой (Ин.6:56; Флп.2:5).

Если для человека вечным идеалом духовно-нравственного совершенства должен быть и есть Бог, то воплощение Сына Божия приблизило этот идеал к человеку настолько, что в лице Богочеловека он уже осуществлен, так что нам остается лишь следовать Христу, воспитать в себе те же мысли, чувства и желания, какие наполняли душу Богочеловека Иисуса. «Я дал вам пример, говорит Господь на Тайной вечери, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам. Если Я, Господь и Учитель ваш, умыл вам ноги, то и вы должны умывать ноги друг другу» (Ин.13:14‒15). «Каждый из нас, говорит св. Григорий Нисский, есть живописец собственной своей жизни. Наша душа есть как бы полотно, добрые дела краски, И. Христос есть образец, с Которого мы должны списывать». Как живописец имеет в уме, в воображении и пред глазами тот предмет, который хочет изобразить на полотне, – так и христианин во всех своих действиях должен устремлять взор свой на Иисуса Христа. И как кисть, водимая рукою художника, кладёт на полотно цветы, подобные тем, что видит в образце, так и воля наша, направляемая благодатию, чрез исполнение дободетелей Христовых, хочет запечатлеть Его образ в душе нашей, и мы становимся христианами постольку, поскольку походим на Иисуса Христа.

Пребудем же во Христе, и Он пребудет в нас, даже более – Он вместе с Отцом Своим придет к нам и обитель у нас сотворит, вечерять будет с нами. И тогда несомненно вообразится в нас Христос, и мы даже здесь на земле придём в меру полного возраста Христова и достигнем познания Сына Божия, поймем, что Он есть воистину Отчее сияние.²⁹

Аще Христос не воста, суетна вера ваша (1Кор.15:17).

Когда св. апостол Павел проповедывал об Иисусе Христе в Афинах, то ему позволили говорить, пока он не возвестил о восресении своего учиителя. Но лишь только раздалось в афинском ареопаге слово апостола, что «Бог для удостоверения людей воскресил Христа из мертвых», как речь проповедника была прервана смехом некоторых из его слушателей (Деян.17:31‒32). Может быть и теперь такая проповедь возбудит сомнение и недоумение в афинянах нашего времени. Но мы знаем, что св. Павел не изменил своего Евангелия, чтобы понравиться афинянам. Напротив, центральная истина, которую он всюду и неизменно провозглашает, которая красною нитью проходит чрез все его послания и которую он полагает во главу угла всего христианства, есть истина воскресения Иисуса Христа из мертвых. «Аще Христос не воста, утверждает апостол, суетна, вера ваша» (1Кор.15:17).

Глубокая и непреложная истина заключается в этих словах апостола. Воскресение Иисуса Христа из мертвых есть действительно краеугольный камень христианства, на котором оно зиждется, с которым стоит и падает. Если бы Христос не восстал, то не была бы достигнута и цель Его пришествия: Он не был бы победителем смерти и царём жизни, не был бы избавителем человечества от жала смерти – греха (1Κоρ.15:56). Тогда суетно и тщетно было бы все то, что обещано нам Христом: воскресение, жизнь вечная и блаженство. Ведь ручательства в этом нам не было бы тогда дано Христом. Только тогда христианство есть то, что проповедует о себе, когда Основатель его – Христос действительно воскрес из мёртвых, и этим дал несомненное ручательство того, что все Его обетования ей и аминь, – что Сам Он не есть только чудодейственный Человек, а воплотившийся Сын Божий. Только воскресение Христа положило на дело искупления ту божественную печать, которую уже не сорвут с него никакие бури века сего. В этом чуде – сила христианства, в нем – надежный якорь для мира христианского.

После этого, само собой понятно, что воскресение Иисуса Христа, при такой своей важности, не могло избежать нападений со стороны врагов христианства. Нужно сначала расшатать основание, чтобы потом само собою разрушалось и все, что зиждется на нём: нужно сначала отвергнуть действительность факта воскресения Христова, и тогда падёт всё основывающееся на нём христианство. Так и было на самом деле. «Если бы нам удалось, говорят враги христианства, отвергнуть историческую почву всех евангельских чудес и оставить её только за этим событием (воскресением), то мы еще ровно ничего не сделали бы для науки, потому что воскресение Иисуса образует центр центра, собственное сердце христианства, и потому на него прежде всего направляются издавна самые решительные удары противников». «Здесь мы стоим (говорят далее эти противники) на самом решительном месте, где мы или должны отказаться от всего, сделанного нами доселе, и уничтожить своё дело, или же должны попытаться понять происхождение веры в воскресение Иисуса без соответствующего чудесного факта».

Нужно ли говорить, что все подобные недруги христианства решаются именно на последнее, т. е. всячески пытаются отвергнуть чудесность события воскресения Христа и так или иначе объяснить его путём естественным. И чего только не придумывало для этого лукавство врагов Христовых! Одни не устыдились повторить старую иудейскую клевету о похищении мертвого тела учениками и объявить воскресение Христа выдумкою этих последних. Другие исторический факт воскресения назвали мифом, а веру в Воскресшего попытались объяснить болезненным состоянием тех, кому являлся воскресший Христос. Третьи, так сказать, изнемогая пред очевидной истиной факта, воскресение Иисуса Христа стали считать уже чем-то полу-действительным, полу-реальным, а именно – явлением Бессмертного Духа Христа, но только не телесным восстанием. А чтобы вернее достигнуть своей цели, враги христианства усиливаются заподозрить и обвинить в прямой лжи тех свидетелей, на которых мы опираемся, и по крайней мере найти в этих свидетельствах непримиримые яко бы противоречия.

Но тщетны и жалки все усилия врагов христианства подорвать историческую достоверность факта воскресения Христа из мёртвых, потому что в истории человечества нет ни одного такого события, которое имело бы за себя столько ручательств, как именно это событие. О нём свидетельствуют и наши Евангелия и все другие апостольские писания, и вселенское предание, и установленный, в память его, с самых первых времён церкви, праздник Св. Пасхи, наконец, самое существование христианства, церкви Христовой. Изложить все эти исторические данные и соображения в пользу достоверности воскресения Иисуса Христа, а также выяснить значение его в мире христианском и составляет задачу настоящей нашей беседы.

Обратимся сначала к евангельским сказаниям об этом событии.

Недолго покоился Иисус Христос сном смерти под охраною своих палачей. Он воскрес, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было долее держать Начальника жизни. Случилось же это так.

По прошествии субботы, дня покоя, лишь стало рассветать великое утро первого дня недели, сделалось землетрясение при гробе, в котором было положено тело Иисусово, и при котором, по запечатании печатию Каиафы была приставлена военная стража. Ангел Господень, сошедший с неба, отвалил камень от двери гроба (не для Воскресшего, но для посетителей гроба) и сел на нём. Войны, окружавшие гроб Иисуса, пришли в ужас и как бы омертвели, и затем, снова придя в себя, разбежались. Некоторые из них пришли к первосвященникам и сказали о всём, бывшем при гробе Иисуса. Первосвященники, сделав совещание со старейшинами, дали стражам довольно денег и сказали: «Говорите, что ученики Иисуса, пришедши ночью, украли Его, когда вы спали. Если слух этот дойдет до правителя, то мы умолим его и избавим вас от неприятности». Воины, получив деньги, поступили так, как научены были. Между тем, святые мироносицы Мария Магдалина, другая Мария (мать Иакова и Иосии), Саломия, Иоанна и другие жены идут на гроб с ароматами, чтобы помазать тело Исусово. Они не знали, что ко гробу приставлена стража, и что вход в пещеру запечатан. Одно только беспокоило их: «кто отвалит им камень от гроба? Ибо камень этот был очень велик». Ни одна из них и не думала о том великом событии, которое совершилось в ту самую пору, когда они шли сюда. Пылкая Мария Магдалина первая пришла ко гробу (ещё сущей тьме). Заметив, что камень отвален от гроба, подумала, что тело Господа унесено, и поспешила известить об этом апостолов Петра и Иоанна. Между тем, с восходом солнечным, прибыли ко гробу и прочие жены, вошли во гроб, увидели там Ангела и, получив от него весть о воскресении Спасителя, с радостью побежали возвестить об этом ученикам. Но апостолы не придали этой вести никакого значения, они даже приняли её за чистый вымысел и – не поверили. Последними событиями, решившими участь их великого Учителя, они приведены были в такое уныние, что и не думали увидеть Его живым. Впрочем, Петр и Иоанн (и за ними Мария Магдалина) поспешили ко гробу и, не найдя в нём тела Иисусова, оба возвратились назад, Иоанн веруя, а Петр еще только дивяся бывшему. Мария же осталась у входа в погребальную пещеру и горько плакала. Взглянув нечаянно во гроб, она увидела Двух Ангелов, которые дружественно приветствовали её. Потом, когда она со слезами обратилась от них назад, то увидела и Самого Господа, Которого сначала приняла за садовника, но скоро узнала Его по звуку голоса, когда знакомый голос назвал её по имени. Получив от Господа повеление немедленно идти к ученикам и сказать им о предстоящем Его вознесении на небо, Мария поспешно оставила гроб и отправилась к ним с этим поручением. На пути она встретилась с другими жёнами, и едва успела сообщить им новую весть о явлении ей Воскресшего, как вдруг Сам Господь встретил их и сказал: «Радуйтесь!» Они пали к ногам Его. «Не бойтесь, сказал Он им, пойдите, возвестите братьям Моим, чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня». Когда Мария Магдалина возвестила ученикам Господа, плачущим и рыдающим, – что Он воскрес и явился ей, они, услышав, что Он жив, и что она видела его Его, опять не поверили. Вот почему Господь признал за благо – явить Себя, как воскресшего, ученикам ещё в Иерусалиме, чтобы восстановить и оживить павший дух их. Так, в течение воскресного дня, Он явился Симону Петру, двум ученикам (Луке и Клеопе) на пути в Еммаус. Вечером внезапно явился в доме, в котором все ученики, кроме Фомы, заперлись из опасения от иудеев, и беседовал с ними. В следующий воскресный день снова явился уже всем одиннадцати (и Фоме), когда убедившийся Фома признал Его своим Господом Богом. Теперь, когда все апостолы удостоверились в истинности воскресения Христа на самом месте совершившегося факта, они, исполняя повеление Господа, отправились из Иерусалима в Галилею. Здесь Иисус Христос явился при озере Тивериадском семи из своих учеников, восстановил при этом Симона Петра, в его апостольском звании (от которого он трикраты с клятвою отвержеся) и вместе предсказал ему, какою смертию он прославит Бога. Наконец, Воскресший явился на горе в Галилее одиннадцати апостолам и более чем пятистам братий. После этого важнейшего явления, апостолы опять возвратились в Иерусалим и, согласно повелению Господа, собрались в четверг (40-й день по воскресении) на горе Елеонской, близ Вифании. Там Господь явился им в последний раз.³¹ Он обратил взор их от будущего, в котором Он имел устроить царство славы, к настоящему, в котором еще предстояло им выполнить великую задачу, – заповедал им оставаться в Иерусалиме, чтобы там ожидать сошествия Св. Духа, исполнившись Которого, они должны были быть свидетелями Его до края земли. Это были последние слова Иисуса Христа. Он поднял руки, благословил апостолов, и, благословляя их, понемногу стал отступать от них и вознёсся на небо. Облако скрыло Его от их взоров. Между тем, два явившиеся Ангела утешили пристально смотревших на небо учеников обетованием будущего Его пришествия.

Таково сказание Евангелистов о воскресении Христовом. Недругам христианства не нравится в этом сказании то, что свящ. повествователи в своих рассказах о воскресении Иисуса допускают некоторые разности, например, Евангелисты Матфей и Марк передают такие подробности, которых нет у Луки и Иоанна, и – наоборот.³² Но требовать от свящ. повествователей единства в таких подробностях, значит требовать невозможного. Будь такое единство, – те же самые враги христианства заподозрили бы св. Евангелистов в умышленном соглашении. Прекрасно заметил по этому поводу знаменитый Лессинг. Ссылаясь на критиков, занимавшихся исследованием языческих историков, он говорит: «Тит Ливий, Полибий, Дионисий, Тацит, передавая подробно одни и те же события, – битву, осаду, всегда противоречат друг другу. Но кто же из-за этого станет отвергать самый факт, о котором они рассказывают и на счет существования которого они согласны? Если мы так честно и с таким уважением относимся к Титу Ливию, Полибию, Дионисию, Тациту, то какая причина быть менее великодушными и более несправедливыми к Матфею, Марку, Луке и Иоанну?» По нашему мнению, все эти разности и подробности евангельских сказаний об одном и том же библейском событии не только не умаляют исторической правды, напротив увеличивают силу её, и всякий, кому действительно дорога истина, будет вечно благодарить свящ. повествователей за все эти их разности, своеобразные подробности и мнимые противоречия.

Кроме четырех евангельских сказаний, в которых событие воскресения Иисуса Христа описано с такими подробностями, о нём говорят и все прочие апостольские писания. Особенного внимания заслуживает в этом случае свидетельство ап. Павла в посл. к Коринфянам. Совершенную подлинность этого послания признают сами противники христианства. Вот почему заключающееся в нём свидетельство так дорого для нас в борьбе с нашими врагами. Вот это место послания: Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам, которое вы и приняли, в котором и утвердились, которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам; если только не тщетно уверовали. Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, т. е, что Христос умер за грехи наши, по писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати. Потом явился более нежели пяти стам братий в одно время, из которых большая часть до ныне в живых, а некоторые и почили. Потом явился Иакову, также всем апостолам. А после всех явился и мне, как некоему извергу (1Кор.15:1‒7). Здесь, в этом свидетельстве, есть всё, чего может требовать самая прихотливая критика: указание и на предание, и на живых свидетелей, и даже на свой личный опыт.

Не менее сильны и убедительны и другие свидетельства. И прежде всего за истинность факта воскресения Иисуса Христа говорит несомненная действительность Его смерти. Что Иисус Христос действительно умер на кресте – эта истина вне всякого сомнения. Уже предшествующие обстоятельства должны были значительно подготовить смерть Божественного Страдальца, а именно: гефсиманская молитва до кровавого пота, бессонная ночь, влачение от судилища к судилищу, заушения, бичевания, биение тростию по голове и особенно шестичасовые страдания Распятого на кресте. Мыслимо ли, чтобы после всего этого, в ту минуту, когда Спаситель склонил на кресте главу Свою, – в Нем оставалась еще некоторая искра жизни, которая будто бы могла возгореться во гробе? Против такого предположения со всей силой восстают не только друзья Христовы – апостолы, но и враги Его. Первые весьма определенно говорят, что Иисус преклонь главу, предаде дух (Ин.19:30); вторые тоже ничуть не сомневались в действительности смерти Христа на кресте, а только по своему хотели объяснить исчезновение из гроба тела Его (кражей со стороны учеников Его). Да и не оставалось никакого повода к сомнению в этом после того, как смерть Христа засвидетельствовали воины, которые потому и не перебили Ему голени, что увидели Его и без того уже умершим, а один из них, для большего, вероятно, удостоверения себя и товарищей в смерти Распятого, пронзил копьём ребро Его, из которого вдруг истекла кровь и вода. Если бы в ту пору Распятый действительно был жив, то сильный удар воина, без сомнения, прервал бы слабую нить жизни Божественного Страдальца. Засвидетельствовал смерть Иисуса Христа и Пилат, который не прежде позволил Иосифу Аримафейскому снять со креста тело Спасителя, как уже уверился, что Он действительно умер. Наконец, самые ярые враги Христа – архиереи и фарисеи нимало не сомневались в Его смерти. Конечно, они не прежде удалились с Голгофы, как уверились, что невинной жертвы их злобы уже не стало в живых. Эту свою уверенность в смерти Спасителя они ясно обнаружили, когда пришли к Пилату и просили его приставить стражу ко гробу Иисуса: помянухом, говорили они, яко льстец он рече, еще сый жив (значит, теперь Его уже не было в живых): по триех днех востану (Мф.27:63). И действительно, осмотрев тщательно гроб, иудейские начальники положили на нём печать свою и приставили к нему своих стражей. Это было в субботу утром. Значит, в это время тело Христово находилось во гробе; иначе излишни были бы все эти предосторожности. Всё это ясно говорит за действительность смерти Иисуса Христа. И если бы у врагов Христовых оставалось хотя малейшее сомнение в Его смерти, то они во всяком случае постарались бы сделать это известным и обличить свою жертву. Между тем, в продолжение всех первых веков христианства никто из врагов Его не высказывал той мысли, будто Христос не умер на кресте. Напротив, и язычники, и иудеи постоянно укоряли христиан за то, что они боготворят человека, умершего самою позорною смертию преступника. Только некоторые из новейших врагов христианства пытались было отвергнуть факт смерти Христа, но скоро встретили, и в своей же среде, противников и вполне основательных критиков этого ложного взгляда.³³

Но если смерть Иисуса Христа настолько достоверна, что сами враги Его свидетельствуют о ней; если затем эти же враги признаются, что в третий день по смерти Иисуса тела Его не оказалось во гробе, то ведь надо же как-нибудь объяснить эту пустоту гроба? Что стало с телом Иисуса? Куда оно девалось? Кто взял Его из гроба? Его друзья – ученики? как клеветали иудеи. Но это не возможно, потому что тогда апостолы явились бы обманщиками, и церковь Христова своим происхождением была бы обязана просто – на просто обману, лжи, – нелепость, которая не заслуживает даже опровержения. Может быть, тело Христа сокрыто быдо Его врагами? Но и это предположение не возможно, потому что стоило этим врагам только сказать об этом, и ненавистное им христианство одним ударом было бы уничтожено. Нельзя, наконец, допустить и того, будто тело Его или просто осталось во гробе, или было потом куда-нибудь перенесено; первое не возможно потому, что это было бы противоречием ясному показанию врагов, что гроб в воскресенье утром был пуст, а также потому, что тогда не было бы и никакой веры в Воскресшего; второе – потому, что не было нужды куда бы то ни было переносить тело Спасителя, потому что из обряда погребения видно, что погребение Христа было полное и окончательное, место погребения было не случайное, не временное, а постоянное и, следовательно, не допускавшее никакого перенесения. Да если бы и сделано было это перенесение, то оно не оставалось бы тайной ни для апостолов, ни для врагов Христовых, а при такой известности опять становится непонятным происхождение веры в Воскресшего. Остаётся признать факт воскресения Иисуса Христа.

Только с признанием этого факта можно говорить о явлениях Воскресшего; только с признанием воскресения Христа, будут понятны для нас эти полные несомненной правды заявления учеников Его: «мы видели, мы слышали, мы осязали!» Утверждать же, как это делают новейшие враги христианства, что явления Воскресшего не были действительными явлениями, а только видениями, – что апостолы в этом случае обманулись, под влиянием сильного нервного потрясения, собственные измышления и галлюцинации приняли за реальные явления, – утверждать это можно только намеренно закрывши глаза пред очевидной истиной. В самом деле, ужели апостолы могли обмануться, когда они так хорошо знали своего Учителя, более трех лет жили с Ним, находясь при Нём почти неотлучно? Ужели можно было не узнать Того, Кто явился не раз, не два, не двоим, или троим из учеников Своих, но являлся многократно – в продолжение целых сорока дней, являлся то порознь, то всем апостолам, а однажды – даже более, нежели пятистам учеников Своих? Кроме того, Воскресший, во время Своих явлений, произнес не два, не три слова, но имел с учениками продолжительные беседы, когда уяснял им Писание, открывал тайны царствия Своего, которые они должны были проповедовать; подавал им новые силы, или утверждал их в полученных, предсказывал им план их будущего действования; наконец, даже ел и пил пред ними, показывал им Свои изъязвленныя руки и ноги, Свои рёбра, пронзенные копьем и заставлял их осязать Себя... Ужели и после всего этого можно еще серьезно говорить о каких-то обольщениях учеников? Ужели все те, кому Воскресший являлся, были люди больные, нервно потрясенные? Ужели и такой холодный скептик, как недоверчивый ап. Фома, тоже был человек нервнобольной? Ужели на обольщениях всех этих нервнобольных зиждутся начала христианской церкви? Ужели христианство, это воскресение всего человечества и всего мира, не имеет другой исторической причины, как только галлюцинацию Марии Магдалины и заблуждение некоторых жалких бедняков? Не странно ли, что на таком основании здание церкви Христовой стоит уже 19 столетий? Нет, здравый смысл не может допустить здесь ни обольщения, ни тем более обмана. Апостолы видели Воскресшего, они живые свидетели Его воскресения, и их свидетельство, как свидетельство очевидцев, никем не может быть отвергнуто.

Свидетельство апостолов о воскресении Христовом должно получить в глазах наших тем большую важность, когда мы припомним, с какою осторожностию, с каким сомнением и недоверием они приняли весть об этом чудесном событии. В самом деле, Воскресший является Марии Магдалине и прочим женам, бывшим рано у гроба, которые, одна за другою, свидетельствуют пред апостолами истину воскресения, и свидетельство которых не могло не быть искренне; но эти глаголы радости принимаются ими с недоверчивостию. Петр идет ко гробу, рассматривает погребальные пелены и – только дивится бывшему. Еммаусские путники несут весть о явлении им Воскресшего Господа и – им нет веры. Наконец, Господь является среди собрания апостолов (вечером в первый день по воскресении), но и при этом сомнение их не исчезает: они мнят дух видети. Он приглашает их осязать Себя, – недоверие все ещё продолжается, и только тогда исчезает совершенно и уступает место невозмутимой радости, когда Господь, для полного удостоверения их, вкушает пред ними пищу. А Фома, не бывший при этом, не поверил даже всеобщему удостоверению своих соучеников. И только тогда с пылом убеждённости воскликнул этот недоверчивый апостол: «Господь мой и Бог мой!» когда собственными руками осязал раны Воскресшего Господа. Так медленно и осторожно убеждались апостолы в истине воскресения! За то прочна и несокрушима, как адамант, была их вера в это событие впоследствии! Таких недоверчивых и осторожных людей, конечно, обмануть трудно, и если апостолы, наконец, решительно поверили тому, в чём прежде так сомневались, значит они разузнали истину самым полным и очевидным образом, значит, Христос воистину воскрес.

Только полная уверенность в истине воскресения Христова могла породить внезапную и решительную нравственную перемену в апостолах и придать такую силу и убедительность их проповеди о Распятом и Воскресшем. Те самые, которые прежде до того были робки и боязливы, что при первом же появлении врагов Господа вси, оставльше Его, бежаша, рассеялись, рассыпались, подобно овцам, у которых отнят пастырь, – теперь являются мужественнее львов и с такою твердостию, с таким несокрушимым убеждением свидетельствуют об истине воскресения Христова, что никакие усилия врагов не могут принудить их к молчанию. И чего только не делают с этими людьми? Их гонят, над ними смеются, на них клевещут, их побивают камнями, их распинают, их предают Самым разнообразным и в то же время самым ужасным и мучительным казням; но при виде всех этих угроз, мучений и даже смерти, пред лицом царей и владык земных, пред судилищами, пред книжниками и философами, они выступают со своею проповедию о Распятом и Воскресшем решительно и смело, без тени боязни... Откуда в них это геройство, это высокое спокойствие среди всех опасностей и гонений, это мужество, подобного которому не представляет нам вся история мира древнего – языческого, и выше которого ничего не имеет мир христианский? Скажите, что могло переродить этих малодушных, робких и боязливых галлилейских рыбаков в таких бесстрашных героев – апостолов христианства, победителей мира? Только восресение Христово может объяснить нам такую чрезвычайную и решительную перемену в них. Без признания этого чуда, психологически не объяснима вера апостолов, готовая идти на смерть: последняя без первого была бы бесконечно большим чудом, чем самое воскресение.

И посмотрите, какою силою, каким убеждением проникнута проповедь о Распятом и Воскресшем в устах апостолов! «Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали», отвечают они пред целым синедрионом, когда этот последний угрозами хотел остановить их проповедь. И синедрион замолчал. Он не смел даже повторить пущенной им в народе басни, что тело Христа украли ученики Его. «Сего Иисуса воскреси Бог, ему же мы есмы свидетели... преднаречённые от Бога, иже с Ним ядохом и пихом по воскресении Его от мертвых», – говорят они всюду – и удеям и язычникам. И целые тысячи иудеев внемлют воодушевленной проповеди апостолов и покорно склоняют свои выи под иго Христово. Язычники покидают своих отеческих богов и по примеру иудеев решаются веровать в Распятого. Во все концы мира проповедники несут веру в Воскресшего, всюду основывают и утверждают на этой вере церкви... Скоро против юной церкви, со стороны врагов Христовых воздвигаются вековые систематические гонения; но церковь остаётся непоколебимою; христианство восторжествовало над злобою и гонениями всех своих врагов. Что же значит все это, если Христос не воскрес? Как объяснить это неотразимое влияние на всех проповеди апостолов, это победное шествие их во все концы вселенной? «Сия есть победа, победившая мир – вера наша, вера в Распятого и, Воскресшего», – ответят нам согласно все апостолы.

Эта именно вера и была зерном и средоточием апостольской проповеди. И где бы ни раздавалась последняя, событие воскресения всегда поставлялось на самом первом месте: от него, как от центра, исходили и к нему возвращались. На этой именно вере в Распятого и Воскресшего и основана христианская церковь. Мы с особенной силой утверждаем этот факт, что древняя церковь покоится на чуде воскресения Христова, и что она верила, что Христос воскрес. Мы не говорим уже о том, что эта вера была краеугольным камнем всего миросозерцания древних христиан, основанием их нравственности, источником радости, простиравшейся до радостной готовности страдать и умереть за Воскресшего, бороться за Него и ради Него с целым миром иудейско-языческим, – мы лишь хотим напомнить, что в этой вере в Воскресшего лежит исходная точка христианского церковного богослужения – его образования, – что с самых первых дней христианства день воскресения стал недельным праздником, днём Господним, и с тех пор, от воскресенья до воскресенья, от Пасхи до Пасхи, воскресение Христово не перестает проповедоваться... Словом, с какой стороны мы ни станем рассматривать жизнь древнейшей христианской церкви, мы всегда столкнёмся с живою верою в воскресение, как с двигающею и возбуждающею силою. Но этой веры не было бы, если бы не было в самом деле Воскресшего, если бы не видели Его очевидцы-апостолы, эти честные и неподкупные свидетели Его жизни, смерти и воскресения. Отказаться от этого вывода, отказаться от объяснения этой веры в Воскресшего, значит – оставить не разрешимою загадкою очевиднейший факт, такой факт, который произвёл глубочайший переворот в истории человеческой жизни и мысли, значит, отказаться от объяснения самого решительного, поворотного пункта новой истории, значит – отречься от себя, от всякого смысла жизни, значит – махнуть рукой на всю эту 19-вековую историю христианства... Но этого не может допустить человек, находящийся в здравом уме и трезвой памяти. Факт нужно объяснить фактом же: раз христианство с его верой в Воскресшего – исторический факт, факт – и самое воскресение.

Но воскресение И. Христа из мертвых – для нас не только простой исторический факт: оно имеет определяющее значение для нашего миросозерцания и для всей нашей жизни; от признания его зависят все наши мысли, стремления, надежды, оно есть краеугольный камень христианской веры и церкви, оно есть один из основных фактов нашего спасения, искупления во Христе, оно есть залог и всей дальнейшей жизни христианства, всегдашнее орудие победы над его врагами.

Издавна, в решении основных вопросов бытия, люди поделились на два совершенно противоположные лагеря: спиритуалистов и материалистов. Первые признают царство вечнаго Духа-Бога и сотворённую по образу Божию человеческую душу, как живого и личного члена этого царства. Вторые, кроме материи и её механических сил, ничего знать ни хотят: ни Бога, ни человеческой души для них не существует. Для первых есть область бытия сверхъестественного, для вторых ― нет, и быть не может. Оба эти противоположные миросозерцания вечно борются между собою, и эта борьба все более и более сосредоточивается на личности Иисуса Христа и здесь – преимущественно на Его воскресении. Обе стороны хорошо понимают, что в нём решение всего. От признания или отрицания воскресения зависит не только тот или иной взгляд на лицо Христа Спасителя, но и на весь мир, на человека, на его жизнь, а отсюда – на самое христианство и церковь. Для первых Иисус Христос есть истинный Бог, для вторых Он – обыкновенный смертный сын персти земной.

Если допустить последнее, тогда все святые верования, чаяния и надежды человеческия – пустой звук, приятное самообольщение; тогда жизнь человека ограничивается строгими пределами бытия земного, и в сырой могиле – конечное решение всей участи человека; тогда человеческая нравственность неминуемо принимает облик грубочувственной животной жизни, никаких высших интересов не предвидится, ибо настоящее состояние человека придётся признать нормальным; ни о грехе, ни о проклятии, а следовательно и искуплении не может быть и речи; не может быть речи и о самом христианстве; страдания и смерть Иисуса Христа никакого значения для нас не будут иметь, ибо тогда Он страдал и умер, как обыкновенный человек, может быть – невинно, а может и по собственной вине; тогда и воскресения Его из мёртвых быть не может, а мёртвый и сообщаться, жить с нами не может; не может производить и в нас новой жизнй... Ужасное миросозерцание! Не правда ли? Оно леденит сердце, убивает всякую энергию в человеке, оно заставляет человека как можно скорее бросаться под страшные удары неумолимой смерти, в эту вечную нирвану, где для людей материи – вечный покой, полное уничтожение человеческой личности, вечный мрак без всякой надежды на просвет...

Если же, напротив, Иисус Христос есть личность сверхъестественная, божественная, то все эти бредни и ужасы мертвящего миросозерцания людей материи должны уступить возвышенным верованиям и чаяниям людей духа. Но нигде, ни в одном из бесчисленных чудес Христовых, не сказывается с такою поразительностию Его божественная личность, как именно в чуде воскресения. Воскресение Христово служит как бы венцом всех тех чрезвычайных событий, которыми доказывается Его божественное происхождение. Такое именно значение чуду Своего воскресения придавал и Сам Спаситель (Мф.12:39‒40, 16:4). Уже отходя на крестную смерть, Он воззвал: «Ныне прославися Сын человеческий, и Бог прославися о Нем» (Ин.13:31). А когда по воскресении Своём Он явился ученикам Своим, облечённым неземною славою, торжествующим над злобою врагов, над узами смерти, тогда Он торжественно возвестил им: «Дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли» (Мф.28:18). Так смотрели на это событие и св. апостолы, когда утверждали, что чрез воскресение Свое Христос открылся во всей силе Сыном Божиим (Рим.1:4). Апостол Пётр говорит иудеям о Воскресщем: «Твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом сего самаго Иисуса, которого вы распяли» (Деян.2:36). В самом деле, не должны ли были теперь апостолы, а через них и все мы, убедиться, что Воскресший есть Господь, источник всякой силы и премудрости, что для Него нет ничего невозможного, что самая позорная смерть, в глазах всего тогдашнего мира считавшаяся крайним унижением и бесславием, какому только можно подвергнуть человека, – для Господа может быть орудием к достижению такой славы, пред которою всякая слава человеческая ничтожна, как призрак и сновидение? Да, теперь должно было исчезнуть всякое сомнение относительно личности Христа: воскреснуть из мертвых, при том – без всякой посторонней помощи какого-либо чудотворца, воскреснуть собственною Своею силою мог Тот, Кто имеет жизнь в Себе Самом, т. е. самобытный Бог! Итак, мы правы, наше христианское миросозерцание должно остаться состоятельным. Воскрес Христос! Значит – есть мир сверхчувственный, духовный, значит – есть чудо, как проявление Высшей премирной силы в мире видимом, конечном. Значит есть причина, по которой Бог явился во плоти, есть грех, есть и искупление от греха, надежда на лучшую будущность, значит – земная жизнь не есть конечная и высочайшая цель всех стремлений человека, значит – должны быть у него такие интересы, которыми он может и должен возвышаться над землёю и т. д. Так, только вместе с чудом воскресения Христова получает полную свою силу наше христианское воззрение на мир и жизнь.

Имея такое решающее значение для нашего мышления вообще, воскресение Христово налагает божественную печать утверждения и на всё христианское домостроительство: на учение веры и нравственности, на всю церковь со всеми её благодатными средствами. Христианство, как мы уже выше заметили, стоит и падает вместе с чудом воскресения Христова. Так именно смотрели на это чудо уже первые проповедники христианства – св. апостолы, когда говорили: «Аще Христос не воста, тще убо проповедание наше, тща же и вера ваша, еще есте во гресех ваших, убо и умершии о Христе погибоша... окаяннейши всех человек есмы» (1Кор.15:14, 16‒19). Но воскресе Христос, существует и христианство; не будь воскресения Христова, не было бы и христианства, – ни веры, ни церкви, ни учения евангельского, ни жизни христианской, ни надежды на спасение. А если бы и было все это, но без санкции Воскресшего, то не имело бы для нас никакого значения: христианство без живого Христа есть мечта, призрак, ложь, мертвый труп... «Ныне же Христос воста от мертвых», значит всё учение Его истинно, несомненно, все обетования непреложны. И прежде, до Своего воскресения, Он постоянно подтверждал Свое учение чудесами: «Аще Мне не веруете, говорил Он, делом Моим веруйте» (Ин.10:38). И теперь, Своим дивным воскресением Он точно также утвердил и истинность Своего учения, и силу всех прежних Своих чудес, и, наконец, всё дело Своего мессианского служения. Самое учение, при всей Его непостижимости для ума человеческого, в чуде воскресения сделалось как бы осязаемым, более доступным, более очевидным, а потому обязательным для всякого, кто хочет сохранить за собою имя человека здравого умом и смыслом. Наконец, чудо воскресения Христова придало жизненный смысл всему христиайству, как факту, как силе, которая с этих пор должна была войти в жизнь мира, как нечто безусловно необходимое, без чего самое существование мира и человека станет невозможным.

А сколько заключается в этом чуде утешения для всего чоловечества ― древнего и нового! Оправдана вера ветхозаветных праотцев в грядущего Мессию-Искупителя, исполнились их заветные ожидания – увидеть славу Израиля. Восстановлено разрушенное грехом общение с Богом, упразднён самый грех и его ужасные последствия, обновлён и обновляется мир и человек действием благодатной силы Св. Духа, Которого Воскресший и вознесшийся послал в мир от Отца Своего. Приведено в исполнение обетование Спасителя создать церковь на камени – на незыблемом основании, т. е. на чуде Своего воскресения, после чего уже никакие силы ада не в состоянии поколебать её. Ад поруган и разрушен, и двери рая снова отверзсты; сломлено жало смерти и сущим во гробех дарована жизнь вечная. Теперь и в страшный час смертный, когда по-видимому надвигается на нас мрачный покров вечной ночи, – мы без трепета можем смотреть в лицо смерти, с уверенностию зная, что рано или поздно увидим зарю новой жизни, снова полной грудью вздохнём в небесной райской атмосфере, снова будем жить, и жить вечно... «Христос возста от мертвых, начаток умершим бысть... Якоже бо во Адаме вси умирают, тако о Христе вси оживут» (1Кор.15:20‒22), оживут, потому что жив Сам Воскресший, и от Него, как главы, беспрерывно течет новая жизнь к Его телу – церкви, оживут, потому что Он находится в личном живом общении с верующими, говорит им в Своём слове, питает и напояет их Своим Телом и Своею Кровию. «Се Аз с вами есмь во вся дни, до скончания века», сказал нам Воскресший. «Аминь», ответим мы Ему.

«Но, говорят нам, личность И. Христа и Его Евангелие и без чуда воскресения высоки». Нет слов, высоки и святы. Но разве безразлично для нас, что Иисус Христос, Который всегда так ясно и определенно говорил о Себе, что Он в третий день воскреснет, был бы в конце концов побеждён смертию и потерпел крушение в том океане, откуда никто никогда не возвращается? Разве после этого можно ещё серьезно говорить, что авторитет Его не был бы поколеблен, что слово Его не потеряло бы в своей ясности и определенности, что Его божественный ореол не побледнел бы? Неопровержимая логика ума человеческого и логика фактов ежедневного опыта никак не может допустить, чтобы побежденный смертию, как и все люди, мог считаться победителем её, мог остаться таким же великим и святым, каким мы чтим ныне Воскресшего тридневно от гроба. Личность Иисуса Христа не раздельна с Его учением. Его жизнь и учение возвещают воскресение, как естественное их увенчание. Без воскресения нет ни Христа, ни Евангелия.

Говорят, и без воскресения заповеди Евангелия не менее высоки и справедливы, напр., чудные заповеди о покорности, о милосердии и т. д. Отвечаем: за пять – за шесть веков до Христа в глубине Индии был человек, который в мире языческом был как бы предтечею и прообразом Христа. Он проповедовал покорность, уничижение, жертвоприношение, он предписывал любовь и прощение обид. Будучи богатым, он сделался бедняком, будучи правителем, он сделался невольником, чтобы спасти своих братьев. Это был Будда. Но знаете ли, что произвело его учение везде, где оно царило? Потерю энергии, потерю надежды, самоубийство и самое страшное рабство, которое когда-либо тяготело над человечеством. А отчего? Оттого, что этому учению не доставало слова победы жизни над смертию, оттого, что его последнее слово было уничтожение в смерти.³⁴ Но мы не хотим уничтожения. Мы чаем воскресения мёртвых в жизни будущего века. Мы понимаем всю бесконечную ценность нашей веры, нашего чаяния. Мы знаем, что здесь дело идет о наших надеждах, о наших убеждениях, о наших дорогих покойниках, наконец, о наших святых чувствах. Нам страшно уничтожение, мы не хотим его. Мы пойдем к опустевшему гробу Царя жизни и здесь запоём дружную песнь победную: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав.

Мы видели, что воскресение Иисуса Христа есть действительная сила христианства. Это именно чудо как до сих пор было, так будет и впредь единственным непобедимым оружием христианской церкви против всех врагов её. А этих врагов не мало у ней и ныне. Беззаконное скопище Анны и Каиафы до сих пор имеет достойных последователей... Как тогда, так и теперь находятся люди, готовые продать истину, отречься от Христа, стать в ряды распинателей и хулителей Его; как тогда, так и теперь встречаются несчастные безумцы, которые не хотят верить в чудо воскресения Христа, и всячески истощаются в напрасных усилиях опровергнуть этот центральнейший пункт христианства; против него, как главного оплота церкви Христовой, направляются все силы врагов её: и злоба, и клевета, и философия, и наука, и даже искусство... И что же? Церковь Христова до сих пор стоит непоколебимо, как неприступная крепость, о которую разбиваются все орудия лютости и злобы человеческой. И будет так стоять она до скончания веков, устоит даже против такого лютейшего врага, в сравнении с которым все прежние и нынешние враги окажутся лишь полным ничтожеством. Где же, в чем эта страшная для врагов сила христианства? Воскресение Христово – вот эта сила, вот та божественная печать веры и церкви Христовой, которую не сорвут никакие бури века, которую никогда не изгладят никакие руки, как бы они ни были святотатственны и преступны... Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его! – вот победный клик, победное знамя, под которым церковь вот уже в течение 19-веков отражает все злобные нападения бесчисленых врагов своих.

Итак, пусть мир продолжает свое буйство против Христа, пусть разнузданный разум человеческий истощается в своих усилиях против христианства, пусть зло-

Всем известна истина, что человек создан для жизни в обществе. Эта истина выражена Богом уже при самом создании первых людей в словах: «не добро человеку быть одному на земле». В самом деле, каждый из нас по собственному опыту знает, как невыносимо тяжело бывает чувство совершенного удаления от общения с людьми, и как, напротив, приятно единение душ в одном чувстве. Не даром самым тяжким наказанием для преступников считается одиночное заключение. Причиной такой настоятельной потребности общения с подобными себе лежит в самой природе человека. Человек так устроен, что многие из его способностей не получили бы своего должного развития и не нашли бы себе приложения, а следовательно остались бы беспредметны и недеятельны, если бы рядом с ним не было другого существа, равноправного с ним по природе. Не говоря уже о развитии ума, которое главным образом совершается под условием обмена мыслей, – чувство любви, этот священный огонь души человека и очаг его блаженства, не нашёл бы себе той обильной пищи, если бы рядом с любящим сердцем не билось другое, ему сочувствующее. Все, так называемые, нравственно-социальные обязанности человека получают свое развитие и приложение также непременно в обществе. Кто не знает, что только дружная работа спорится, что соединение людей в мирные, дружные общества всегда было началом духовного их роста. Это и понятно: в обществе, при богатстве и разнообразии талантов, сил и способностей, недостатки одного человека всегда могут быть восполнены избытком сил другого; добрый пример одного увлекает другого и т. д. Напротив, вне общества человек слаб, бессилен, его одиночные труды и усилия не могут сопровождаться успехом, да и счастия ему не доставят. Вот почему Самому Творцу угодно было, чтобы человек выполнял свое назначение на земле – быть образом и подобием Божиим – соединёнными силами, в сообществе с подобными себе существами. Таким образом, и воля Божия, и собственная природа человека требуют, чтобы его духовное развитие совершалось на земле не порознь, а в условиях духовно-нравственного союза. Таким духовно-нравственным союзом и является на земле Церковь, появление которой современно появлению первых людей на земле. Значит, Церковь земная, как духовно-нравственный союз людей для достижения высочайшей цели их земного бытия – богоподобия, а отсюда – развития на земле царства истины и добра, – есть учреждение настолько естественное и необходимое, что без него человек не мог бы выполнить самой главной и высшей задачи своей земной жизни. И если бы не эдемская катастрофа, то все люди до сих пор представляли бы собою великую братскую семью праведников и угодников Божиих, мирно и с успехом устрояющих и развивающих царство Божие на земле. Но грех разбил эту семью на многие отдельные группы и, вместо прежнего мира, поселил среди них такую вражду, что люди, забывши кровное родство свое, не на живот, а на смерть восстали друг против друга. Порвавши кровные братские связи между людьми, грех, кроме того, внес повреждение и расстройство в самую природу человека: вместо прежней гармонии в отправлении последней явились разноголосица, замешательство, беспорядок. Понятно, при таких условиях человек не мог продолжать выполнение своего высокого земного назначения, и развитие царства добра на земле было задержано; потребовалось внесение в мир новых божественных начал, которые бы снова водворили на земле всеобщее братство людей и самую природу человека привели бы в первобытное нормальное состояние, так чтобы человек снова мог дружными силами приняться за устройство царства Божия, царства добра, божественной истины и красоты.

Эту высочайшую задачу восстановления нормального бытия человека и объединения рода человеческого в одну великую братскую семью и взял на Себя Спаситель всех людей, Господь наш И. Христос. И прежде всего, чтобы исправить падшего человека, нужно было пустить новый луч с неба в запутавшееся и потемнённое его сознание, нужно было просветить новым откровением ум человека – этот главный двигатель его жизни. И вот, является на земле Слово Божие, как новое, еще не бывалое откровение Божества человеку, спасает человеческую мысль от тьмы неведения, заблуждения и всякого рода лжи и возводит её до познания высочайших тайн мировых. Нужно было снова поднять, на подобающую высоту нравственность человека, исправить падшую волю человека, направить её на прежнее русло жизни богоподобной. И вот, является высочайшее и чистейшее нравственное учение Евангельское и совершеннейшее воплощение его в лице Богочеловека – Христа, как вечного идеала человеческой нравственности. Но откровение высочайшей истины и совершеннейшей нравственности не составляло ещё полного восстановления падшего человека. Нужно было исправить самый поврежденный организм его, восстановить в нём прежнее нормальное соотношение его сил и способностей, даровать ему внутренний мир, ту внутреннюю гармонию души, которая составляет первое и необходимое условие истино-духовного совершенства и счастия человека; наконец, нужно было внести этот мир в отношения людей друг к другу, указать им, что только дружные усилия всего человечества могут создать на земле истинный рай, царство Божие, и постепенно возводить человека к высшему духовному совершенству – богоподобию. И все это достигнуто беспримерной Голгофской жертвой. Крест Христов уничтожил, убил всякую вражду не только в человеке, но и во всём мире. Наконец, чтобы человек действительно способен был воспользоваться всем тем, что сделано было для него Христом, – чтобы он мог снова окрылиться и подняться выше этой разбитой и грешной жизни, – нужно было вдунуть в него дыхание новой жизни. Акт этого вдуновения новой жизни в лице человека, акт воссоздания падшего человека и совершился через ниспослание на землю Св. Духа и продолжает совершаться над искупленным человеком посредством сообщения ему благодатных даров в христианских таинствах. Таким образом, христианство явилось в мире, как восстановление нормального бытия человека и всеобщего братства людей, как таких условий, без которых не возможно никакое духовное совершенство человека, его счастье, даже сама жизнь.

Видимым воплощением этой христианской идеи на земле служит Церковь Христова, как единственное средоточие всех нужных средств к восстановлению падшего человека, т. е. как единственная хранительница и непогрешимая истолковательница вековечной истины, как единственная духовная мать, возрождающая, укрепляющая и питающая духовно чад своих, как единственно-надежная воспитательница и руководительница человечества по пути к нравственному совершенству – в меру полного возраста Христова и истинному счастию, возможному для человека здесь – на земле. Основанная Самим И. Христом и устроенная Его Апостолами, Церковь Христова и есть та Божия семья, в которой одной и возможно мирное и всесовершенное, при братском усилии всех членов этой семьи, выполнение цели земного бытия человека. Да, только в этой, Христом восстановленной братской семье всего человечества и возможно его духовное развитие, только здесь в союзе с Церковию, при помощи просвещающих, освящающих и воспитаваюших средств её, человек и может стать тем, чем он должен быть по идее своего Творца и Искупителя. Вне этого духовного союза, вне этой христианской семьи человек не только слаб и бессилен, но он, как евангельский блудный сын, должен сгинуть от глада духовного, должен засохнуть, как ветвь, отломленная от древесного ствола, как ручей, разобщённый с источником.³⁶ Безусловная необходимость самой внутреннейшей тесной связи людей с Церковию и, следовательно, со Христом и между собою так ясно выражена в Евангелии, что на этот счёт не может быть ни малейшего сомнения или недоумения. «Я виноградная лоза, сказал Господь, а вы, люди – ветви. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне, ибо без Меня не можете делать ничего». И как ветви, находясь на одной и той же виноградной лозе, содействуют все вместе достижению одной цели – принести плод мног, так и люди, будучи все вместе братьями во Христе, должны любить друг друга и общими усилиями стремиться к одной общей всем цели – быть образом и подобием Божиим на земле, так чтобы о последователях Христа с полною правдою можно было сказать: вот ученики И. Христа, вот Его семья, в которой Он продолжает жить, в которой Дух Его вечно действует, в которой одной возможно на земле мирное духовно-нравственное развитие людей и возможное для них истинное счастие!

И действительно, в этой новой семье Божией вполне осуществился на земле тот мир, за который силы небесные воспели славу Богу при самом рождении Спасителя. Христианство явилось в мир, новым, неизвестным дотоле, благовестием о братстве и любви всех людей между собою. И где бы ни пронеслась эта проповедь, она прежде всего самым тесным образом соединяла в одно общество тех, которые с верою принимали её. Каждое такое общество, называвшееся Церковью, представляло собою полнейшее осуществление нового начала – любви. «У множества верующих, говорится в Деяниях Апостольских, было одно сердце и одна душа». Здесь все члены общества совместно трудились, молились и страдали; здесь был простор для всякой благородной деятельности, и все силы находили себе должное применение; здесь – в свободной деятельности и геройском терпении – развивались и крепли великие характеры; здесь человек – грешник исцелялся от прежней греховной заразы и становился снова духовно здоровым и годным членом общества, чтобы снова идти по пути истинно-духовного совершенства. Лучшие люди из иудеев и язычников скоро поняли, какая чудная сила заключалась в этой новой семье, – Христовой Церкви, и не замедлили примкнуть к ней. И они не ошиблись.

Христианская церковь, образовавшаяся вначале в виде маленького кружка на море житейском, скоро потом распространилась по всей поверхности этого океана жизни и достигла до самых крайних его пределов. Проникая все более и более во внутреннюю жизнь человечества, христианство преобразовало все общество, до которого только коснулась эта сила. Мы с изумлением теперь смотрим на прошедшее всемирной истории и не верим своим глазам, как могла пасть пред этим новым началом жизни та сила выработанной веками языческой цивилизации, которая в своё время всё подчинила себе с неудержимым стремлением, охватывая собою самые отдаленные окраины тогдашнего мира. Ведь на стороне язычества были не только материальные средства, но оно имело в своём распоряжении и всю жизнь человечества, наполняло государство и семейство, общественную и семейную жизнь, господствовало над всем образованием и обладало культом, который в течение целых столетий глубоко укоренился в народном сознании. Между тем, юная христианская Церковь положительно не владела ни чем, – ни государственным могуществом, ни сокровищами, ни искусством, ни наукой. По взгляду мира, это была маленькая община необразованных людей, каких-то рыбарей, мытарей, делателей палаток, которые ничего не имели, кроме слова о Кресте и благовестия о Распятом и Воскресшем Спасителе всех людей. И эта маленькая община, это царство Христово, подобно зерну горчичному, малому и незаметному, подобно закваске малой в сравнении с массой теста, оно-то и оказалось настолько жизненным и сильным, что победило собою весь мир. Вся эта страшная, грубая внешняя сила язычества должна была пасть пред внутренней нравственной силой этих, по взгляду мира, худородных, безумных и немощных последователей Креста Христова. И вот, на развалинах древней языческой культуры явилась новая, христианская, вместо древнего разложившегося общества создалось новое, полное жизни и энергии, – «это общество носит звучное имя Церкви Христовой».³⁷ Здесь то и совершилось и до сих пор совершается обновление и восстановление человечества.

Мы постоянно пользуемся благодетельными плодами христианской цивилизации, дарами Церкви Христовой, и настолько свыклись со всем этим, что не задаёмся даже вопросом, откуда происходят все эти благодеяния. Но если бы мы хотя на минуту открыли свои глаза, чтобы пристальнее вглядеться в окружающую нас жизнь, то познали бы, что всем тем, чем так гордится ныне наш просвещённый век, – всем этим мы обязаны именно христианству, благодетельному влиянию на человечество Церкви Христовой, обновившей его и возвестившей ему те новые начала жизни, которыми так кичится современный культурный человек. Вот эти начала: свобода, равенство, любовь и бесконечное стремление к идеалу совершенства, и эти начала – собственность Сына Божия, ставшего Сыном человеческим, они – откровение свыше, а не продукт естественного развития человечества. Проведение их в жизнь общества совершала и совершает Церковь путем своей тройственной деятельности – просвещающей, освящающей и руководствующей; они-то, эти новые начала, и легли в основу истинно-христианской культуры и составляют душу новейшей истории.

И прежде всего христианская Церковь для обновления человеческого общества заложила новые основы, заключающиеся в браке и семье. Церковь обновила брак, провозгласила его свободным, сообщила ему новый дух и женщине отвела в нём её богоугодное положение, сделав её из рабыни мужа (как это было в язычестве) помощницей его. Так как святость и чистота семейной жизни главным образом зависят от общественного положения женщины, то Церковь обратила внимание и на это: она освободила женщину от рабства и бесправия, поставив её в равное положение с мужчиной во всём, что было высшего в жизни, именно – в отношении к Христу и царству Божию, сделав и её сонаследницей вечной жизни. Христианство впервые предоставило человеческие права и детям: оно научило родителей смотреть на своих детей, как на дар Божий, как на вверенный залог, за который они становились ответственными пред Богом; оно наложило на родителей задачу воспитывать детей, как чад Божиих для Его Царства. Не меньшее влияние христианство оказало и на изменение отношений между рабами и господами и на самое уничтожение рабства. Церковь не проповедовала войны рабов с господами, потому что это взволновало бы умы и поделило бы человечество на два враждебные лагеря, но только заповедовала рабам послушание и терпение, господам – справедливость, всем же – братскую любовь и сознание равенства пред Богом. Первым она сказала: «если ты призван быть рабом, то не скорби об этом, но если также можешь быть свободным, тем более пользуйся своею свободою». Господам она сказала: «господа, наблюдайте справедливость в отношении к слугам вашим, ведая, что и вы имеете Господа на небесах». А всем людям она возвестила: «в царстве Христовом нет ни раба, ни свободного». И по мере того, как распространялось в мире Евангелие, исчезало постепенно с каждым веком с лица земли и рабство. С вопросом о рабстве в самой тесной связи находится вопрос о труде. Известно, что в язычестве труд трактовался как нечто такое, чем не мог заниматься человек свободный, не унижая себя. Христианство, напротив, увидело в труде не унизительное рабство, но божественное установление, обязательное для всех людей; оно категорически требовало: «кто не работает, тот не должен и есть». Поставив, таким образом, труд в непременную обязанность каждому человеку, христианство впервые указало и истинное значение труда. Именно, оно научило нас, что мы своим трудом должны служить не только себе, но и своим братьям, и в этом любвеобильном употреблении труд впервые нашёл свою лучшую награду.

Но если чем особенно Церковь покорила себе мир, так это своею проповедью о любви и всеобщем братстве людей. Языческая древность, пропитанная насквозь самым грубым эгоизмом, ничего подобного не знала, так что Спаситель, провозглашая Свою заповедь о любви к ближним, с полным правом мог сказать: «заповедь новую даю Я вам». Не знал древний мир в сущности и никакой благотворительности. Если иногда и случалось, что язычник раздавал народу хлеб, или доставлял ему различные зрелища, то делал он это совсем не по чувству человеколюбия, или сострадания к ближнему, а единственно по честолюбию, суетности, или в видах политики, наконец, просто из-за того, чтобы бедность не беспокоила богатых. Только христианство возродило человеческое общество новою любовью, любовию свыше; только оно научило уважать в каждой личности человеческое достоинство и впервые подало руку помощи всем труждающимся и обремененным мира сего, только оно заговорило с этими несчастными языком жалости и сострадания; Мы говорим здесь о той частной и общественной благотворительности, которая принесла столько прекрасных плодов, отёрла столько слёз и сделалась необходимою для человечества и так уже вошла в наши обычаи, что едва-ли можно найти таких бессердечных людей, которые бы в ней вовсе не принимали никакого участия. В самом деле, благодетельные учреждения, с явлением в мир Христа, как будто из земли выростают: у нас есть госпитали, дома (убежища) для старцев, для детей, сборы для вспоможения заключённым в темницах, приюты для сирот, глухих, слепых, немых и т. п. Убогие, больные, несчастные, нищие – все получили и получают облегчение из лона общей христианской матери-Церкви. Впрочем, едва ли даже нужно говорить о том, что всё, что есть только лучшего в нашей новейшей цивилизации, всё это имеет свой источник в христианстве: наши законы, наши обычаи запечатлены духом христианской любви. Этот же самый новый нравственный дух оплодотворил, развил и облагородил всю духовную жизнь в науке и искусстве. Строгая, серьезная правдивость и всесторонность научного исследования, высокая чистота и искренность художественного изображения, глубина, психологическая истина и полнота поэтических произведений, – всё это вызвано было только христианством из глубины духа и сердца человеческого. С христианством началось действительно новое время для духа человеческого и для всей нравственной и общественной жизни человечества, время всестороннего обновления и восстановления жизни человечества.

Нельзя не сознаться, что человечество слишком медленно движется по новому пути своего духовного прогресса, и даже теперь едва подаёт надежду на свое полное обновление. Кто не видит, что возвещённая христианством любовь, особенно в наше время, мало занимает места в христианских обществах, что общественные отношения у нас, ещё более чем частные, стеснены эгоизмом, гордостью и взаимным недоверием? Кто не знает, что грубое своеволие до сих пор царит, как в жизни нравственной, так и умственной тех, которые еще продолжают ходить по веку мира сего, по князю власти воздушныя, которые продолжают прислушиваться к голосу человека ветхого, тлеющего в похотях прелестных? Но всё это означает только то, что обновляющее влияние христианства не может совершаться без участия в этом самих людей. Как существа свободные, они могли совершенно свободно отнестись и к тем спасительным средствам, какие предлагаются христианскою Церковию для обновления и восстановления греховного человечества, могли принять их, могли и отвергнуть, как нечто чуждое и не нужное для них. Так, христианство возвестило людям высочайшее религиозно-нравственное учение, но люди должны были понять это учение, переселить в собственные убеждения и осуществить его в своей жизни. Христианство в помощь падшему человеку предлагает свои благодатные средства, но человек достойным образом должен принять их и путём упорной духовной борьбы с самим собою возгревать и усиливать в себе этот дар небесный. Словом, после того, что было предложено для обновления и спасения человечества христианством, должны были начаться труды самого человека. И история говорит нам, что чем энергичнее были эти труды, чем ближе человечество стояло к обновляющей и воссозидающей силе христианства (Церкви), тем заметнее становился его духовный рост, тем ярче сказывалось в жизни людей благодетельное влияние Церкви, и наоборот: уклонение, отчуждение людей от Церкви и её спасительных средств всегда было самым верным показателем духовного упадка человеческих обществ.

История указывает и живые примеры этого благодетельного влияния Церкви на нравы людей: она выставляет пред нами целый сонм святых угодников Божиих, пред нравственным обликом которых человечество всегда преклонялось и – смеем думать – будет преклоняться. Она может указать нам на стройные ряды благородных и великих деятелей на поприще жизни умственной и практической, семейной, общественной и политической. И все они выросли и воспитались под благодатным кровом Церкви Христовой. Она может указать нам на бесчисленные примеры своего благодетельного влияния на жизнь не только частных людей, но и целых обществ, царств и народов.

За разяснениями обратимся в данном случае к своей отечественной истории. Вся наша история подтверждает, что православная церковь была для русского народа и царства зиждительною силою, щитом и ограждением, что ей обязан русский народ тем, что он возрос и возмужал в такую мировую семью, в одно из могущественных царств в мире. Но прежде чем подняться на такую высоту, наше отечество должно было многое выстрадать, и бывали минуты, когда оно находилось почти на краю погибели. Во все эти годины тяжких испытаний Св. Церковь была спасительницей и искупительницей русского народа. Припомним хотя самые выдающиеся моменты исторической судьбы- нашей отчизны: междоусобия удельного периода, монгольское иго, смутное время междуцарствия, отечественную войну, войну русскотурецкую, наконец, если хотите, последнюю русско-японскую войну. Кто мирил удельных князей в их взаимных неудовольствиях и этим облегчал бедствия народа и государства? Церковь в лице её представителей – пастырей духовных. Кто не позволил окончательно распасться на части русскому государству во время двух с половиною веков ига монгольского, а напротив связал, объединил в одно целое народные силы и пособил свергнуть постыдное иго выходцев азиатских? Св. Православная церковь – великие печальники и защитники русской земли – московские святители. А в смутное время – не православное ли духовенство было причиною того, что осталось целым православие русских, и русское государство сохранило навсегда свою независимость и самостоятельность? Да, в это время церковь, в лице всего духовенства, помогла русскому народу выстрадать свою самобытность, пробудив в нём своим религиозно-нравственным влиянием угасавшие силы любви к вере и отечеству! А в достопамятную отечественную войну? Не силой ли веры спасена Россия? Не эта ли вера православная подняла тогда весь народ, как одного человека, на защиту отечества? Что касается русско-турецкой войны, которую русский народ вёл единственно из побуждений религиозно-нравственных, во имя евангельской любви к ближним по вере и крови, то она слишком памятна всем, чтобы настояла нужда говорить о ней. Скажем только, что те высокие идеи, которые воодушевили наше отечество на защиту угнетённых славянских братьев, вышли из недр церкви; она сумела так воспитать русскую нацию, что великодушие, сострадание и прямота всегда составляли и составляют завидное отличие её среди других народов земного шара.

Я боюсь, что добрые мои слушатели с недоверием отнесутся к моим словам, когда я буду говорить о благодетельном значении церкви в истории нашей недавней войны с Японией. Конечно, война окончилась для нас, можно сказать, небывалым несчастием. Где же тут, скажете, помощь церкви? Да, церковь молилась о победе над врагом, и вдруг почти полное поражение... Но ужели только та война благодетельна, которая кончается победою? Говорят, нет худа без добра. Крымская война, окончившаяся для нас также печально, была началом обновления России, началом славной эпохи Императора Александра II, эпохи, полной великих реформ, поставивших вскоре затем Россию на высоту небывалого величия. Такая же пора исцеления и обновления русской жизни может наступить и уже наступает и после только что окончившейся нашей несчастной японской войны. Эта война смирила гордыню нашу и открыла нам глаза на нашу ужасную нищету духовную, на все наши застарелые язвы и раны нашей общественной жизни. Теперь, когда диагноз нашей всероссийской болезни поставлен, благодаря войне правильно, правильно же, Бог даст, начнётся и её исцеление. Только бы не употреблялись для сего средства противопоказующие.

Но этим не исчерпывается помощь церкви в японской войне. При всём упадке в наших войсках духа геройства, верности и преданности долгу и родине, всё же и эта несчастная война обнаружила весьма многих истинных героев, память о которых никогда не погибнет. И все эти верные долгу и родине люди – воспитанники матери церкви Христовой. Напротив, люди порвавшие всякую связь с нею, и на войне заявили себя трусостью, изменой, грабежом, развратом, даже возмущением.

Не забудем, что во время японской нашей войны церковь не только молилась, но и жертвовала на войну свои сокровища, собирала доброхотные жертвы в пользу больных и раненых воинов, на флот, посылала туда своих пастырей – героев, честь которых до сих пор еще ничем, славу Богу, не запятнана.

Война кончилась несчастно. Но ведь не церковь же виновата в том, что мы были совершенно не готовы к войне. Не церковь обязана была содержать наготове войска на Дальнем Востоке, не она обязана была иметь наготове пушки, ружья и боевые снаряды, не она виновата в том, что некоторые наши генералы, интенданты и инженеры очень весело и приятно чувствовали себя на войне... Но несомненно то, что молитвы церкви спасли Россию от окончательного поражения всей нашей армии и на суше. Несомненно, Бог помог собрать старику Линевичу вокруг себя такую грозную армию, что сами японцы не верили в возможность одоления этой армии и поскорее согласились на мир. Я не стратег и не политик. Но думаю, что тот мир, которым закончилась наша японская войца, не так-то уж позорен для нас, если принять во внимание, что за всё время войны мы не имели ни одного успеха. Я глубоко убеждён, что молитвы церкви, слёзы оставшихся дома стариков, жен и детей сохранили нашу сухопутную армию, а вместе с ней и Россию, от окончательной гибели.

Есть добрая пословица: цыплят по осени считают. Мы не знаем, каковы будут наши дальнейшие отношения к Японии. Но бывает, что вчерашние враги сегодня становятся самыми искренними друзьями. Кто знает, быть может, японцы, узнавши нас чрез войну ближе, сделаются нашими друзьями не только политическими, но и духовными – по вере. Из истории мы знаем, что войны римлян весьма часто содействовали распространению христианства. Все может быть.

Само, собой понятно, что влияние церкви на русское общество далеко не исчерпывается только что приведёнными историческими фактами. «Церковь наша», скажем словами одного русского иерарха, «всегда шла во главе народной жизни и имела живое и деятельное участие во всех исторических её судьбах».³⁸ Это влияние Церкви сказалось решительно на всех сторонах жизни русского народа. Церковь же, верим мы, спасёт русскую землю от того лихолетья, которое переживает она в данный момент своей многострадальной исторической жизни. Мы верим, что русская земля не оскудела ещё истинно-христианскими добродетелями и добрыми людьми, готовыми положить душу свою за благо и счастье родины. Найдутся и теперь смиренные и кроткие Алексии и Сергии, Филиппы упорные, Гермогены твёрдые, Палицыны и Дионисии. Найдутся и Минины, Пожарские, Сусанины. Быть не может, чтобы когда-нибудь врата адовы одолели церковь. Только бы нам самим не оказаться, вне церкви.

К сожалению, в последнее время в обществе замечается всё более и более усиливающееся оскудение духа церковности и вместе с этим – очень заметное отчуждение от церкви и её жизни. Церковные установления и порядки все чаще и чаще пренебрегаются, церковно-религиозные обычаи всё меньше и меньше становятся нормою жизни, церковная дисциплина не выполняется, представители церкви – духовные пастыри не уважаются. Как результат этого пренебрежения церковностью являеття развращение общественных нравов. Не говорим уже о возмутительном поведении явных врагов церкви, – вообще в жизни не замечается той строгости нравственной, какая проповедуется и требуется церковию от её членов, даже хуже, – жизнь нравственная и согласная с требованиями церкви нередко прямо подвергается различного рода насмешкам, искреннее благочестие объявляется ханжеством, целомудрие и воздержание – насилием (едва не самоубийством) собственной природы, строгая исполнительность – стремлением подслужиться и т. д. И число этих врагов церковности, можно сказать, с каждым днём все более и более усиливается, благодетельное влияние церкви на общество все более и более затрудняется... Нам нечего, разумеется, бояться за Церковь: она устоит, если бы даже все силы ада восстали на неё. Но мы страшимся за участь общества. Мы видели, что это последнее только в союзе с церковию и под её спасительным руководством может совершать свой духовный рост, – что всё, что есть лучшего в человечестве, – всё это есть несомненный плод влияния на него св. церкви. Если так, то усиливающееся всё более и более в настоящее время стремление общества выйти из под опёки церкви неминуемо, должно привести его к духовному застою и нравственному одичанию, к тому печальному состоянию, в каком человечество очутилось после своего грехопадения и особенно пред пришествием Христа на землю, т. е. к полному язычеству, или что то же – духовной смерти.

Нет необходимости иметь глаза многоочитого херувима, чтобы видеть в окружающей нас жизни все те печальные следствия, которые имеют свою причину в отчуждении современного общества от церкви, в презрении её божественной истины и благодати и своевольном уклонении от её спасительного руководства.

Церковь есть хранительница и непогрешимая истолковательница вековечных религиозно-нравственных богооткровенных истин, свободное и разумное принятие которых она считает первою и самою главною обязанностию своих членов. «Иже веру имет и крестится, спасен будет, а иже не имет веры, осужден будет». «Вез веры не возможно угодити Богу», говорит церковь. «Только знание единого истинного Бога и посланного Им Христа доставит человеку живот вечный». Но вот, всё это надоело современному человеку, благое иго веры показалось невыносимым, и оковы веры сброшены, разуму дана полная свобода, вера объявлена достоянием ума младенческого, только одному знанию стали приписывать всю силу и значение. И человек всей душой отдался этому знанию и свободному исследованию. Так называемый научный анализ достиг самой высокой степени тонкости. Всё, что хотя самым косвенным образом напоминало о какой-то «церковности», всё это неумолимая критика принялась разрушать и уничтожать. Явились новые понятия, измышлены новые теории, которые в свою очередь должны были уступить своё место другим, ещё более новым теориям, но и эти последние должны также умереть под критическим ножом всесильного разума, чтобы дать место самым новейшим выводам знания, последнему слову науки... И что-же? вместо немногих, отвергнутых человеческим разумом, простых и ясных истин веры, пред человеком явились целая масса неточных понятий, неполных и туманных определений, поспешных выводов, противоречивых теорий, смелых гипотез и несостоятельность которых признается самим же человеком, но которые обращаются среди доверчивых людей под громким названием «научного знания». Оказалось, что человеческий разум сумел только осмеять и разрушить старое, но не создал прочного нового. Вместо твёрдой опоры, которую прежде человек имел в церкви и её богооткровенной истине, теперь очутился он на самой зыбкой почве, колеблющейся от всякого прикосновения к ней мысли. Вместо твердой уверенности в истине, теперь в душе его осталось одно лишь сомнение и колебание. Но всё же нужно было утвердить свою мысль на чём-нибудь более или менее прочном, и человек начинает метаться от одного ученого авторитета к другому; но, с ужасом замечает, что эти последние об одном и том же предмете говорят до диаметральной противоположности различно. Сомнение растет, самоуверенность исчезает, и бедный человек отчаянным воплем вопрошает: что же такое истина, и где её найти? Но, порвавши всякие связи с церковью и, следовательно, со Христом, Он не слышит уже этих ободряющих слов: «Аз есмь истина». Напротив, ему становятся слышнее и явственнее другие заманчивые голоса: «не бойся, узнаешь добро и зло и будешь сам богом». И вот человек рукой махнул на истину. Для него понятнее становится то, что «добро в снедь, что угодно очима и что красно и приятно разумети». «Истинно то, утешает себя человек, что подлежит моим внешним чувствам; нравственно то, что полезно и доставляет мне удовольствие. Как можно меньше страданий и как можно больше удовольствий – вот в чём разгадка жизни, вот в чём смысл её!» И человек, бросается в объятия чувственно-животной жизни, и хочется ему до дна испить чашу земных удовольствий... Но, к ужасу своему, замечает он, что чем больше становится у него этих земных радостей и утех, разного рода удобств жизни, богатства и роскоши, тем сильнее растёт в нём недовольство, апатия ко всему его окружающему, скука жизнию, тоска по чем-то как будто утраченном. «Гони природу в дверь, она влетит в окно», говорит пословица. Было бы крайнею нелепостию утверждать, что человек совсем может изгладить в себе потребность сверхчувственного духовного, божественного. Человеческий ум, как бы он ни подавлялся, как бы ни насиловался привязанностию к вещам чувственным, – всегда будет рваться за пределы этих видимых явлений мира, – туда, где скрываются действительные и последние причины этих преходящих явлений. И вот, человек собственными силами решается доискаться этих причин, устремляется неразгаданное разгадать, непостижимое постигнуть. Но здесь с ним случается поистине нечто ужасное. Отвергнувши авторитет разума Божественного, он делается жалким рабом лжи и заблуждения: является столоверчение, спиртизм вызывание духов, даже буддизм с его натуральными бонзами, а ныне и полное религиозное безразличие, даже открытый атеизм. Таким образом, уклонение от церкви прежде всего лишает человека её просвещающего влияния, лишает критерия истины и повергает ум его в бездну сомнений, недоумений и, наконец, отчаяния и полного неверия. Раз религиозная истина потеряла для общества руководящее значение, его научное образование роковым образом принимает ложное направление. «Есть один только свет истинный, который просвещает всякого человека, грядущего в мир». И этот свет – в церкви Христовой.

Но особенно ужасным становится положение современного общества, когда его ложно направленное научное знание с характером антицерковным применяется к решению вопросов нравственного порядка. Такое или иное направление научного знания соответствующим образом отображается на миросозерцании общества, а отсюда – и на его нравственных воззрениях и на самом поведении. «По жизни и делам должно судить о том, истинно или ложно учение тех, которые проповедуют». Вот как характеризует это учение, вместе с плодами его, один современный иерарх русской церкви: «Если церковь, говорит он, каждое нарушение нравственного долга считает оскорблением Бога и призывает грешника к покаянию и самоисправлению, то мнимое просвещение с направлением антицерковным не только старается оправдать преступника, но во многих случаях смотрит на его преступления, как на нечто неизбежное и необходимое».³⁹ Например, утрату невинности и развращение юношей и молодых девиц церковь всегда почитала величайшим грехом и несчастием для семейной жизни: мораль антицерковная, напротив, незаконные связи считает необходимыми и даже полезными для здоровья. Разрыв супружеских связей и бросание детей на произвол судьбы всегда почитались грубейшими преступлениями: вышеназванная мораль ничего преступного в этом явлении не усматривает и даже считает его необходимым следствием начала свободы, эмансипации... Незаконные связи, под именем гражданского брака, существуют открыто и даже не почитаются публичным соблазном. Непочтение к родителям и оскорбление их – это вопиющее нарушение священнейшей и самой естественной сыновней обязанности – стараются оправдать тем, что будто бы старые поколения заграждают молодым путь к требуемым современною наукою преобразованиям».⁴⁰ Не трудно догадаться, какова должна быть нравственная физиономия тех, кто принуждён воспитываться в подобных условиях семейной жизни и нравственных правилах, образцы которых мы только что привели. Стоит только повнимательнее приглядеться к окружающей жизни, чтобы видеть, какими нравственными идеалами живут и увлекаются иногда даже, повидимому, лучшие современные люди. Идеалы эти, разумеется, ничего общего с христианством не имеют. Они построены на эгоизме и на всецелом желании материального счастья человеку, чтобы жилось ему и сытно, и привольно, и изобильно, как будто дело идет о простом животном. Погоня за наживой и удовольствиями, стремление во что бы то ни стало устроить карьеру – вот идолы нашего времени. Как все это напоминает нам темные времена жизни язычников, той самой жизни, которая слагалась и развивалась именно вне света откровенной истины, и в которой, без сомнения, человечество задохлось бы, если бы не явились на помощь обмиравшему в этой нравственной духоте человеку Христос и Его св. Церковь.

Но просветительное значение церкви Христовой не отделимо от её освящающей деятельности. Самое сохранение и распространение богооткровенных истин возможно для Церкви только под условием пребывания в ней благодати Христовой, на которой утверждается и само христианство. Отнимите от Церкви благодать, и существование Церкви станет невозможным; само христианство превратится тогда просто в какую-то доктрину и лишится той животворящей и воссозидающей силы, которая очищает, обновляет и руководит человека, и которая одна привязывает его к Богу и Бога низводит к человеку. Без благодати нет вообще религии,⁴¹ и человек становится тогда неизбежной жертвой атеизма и соединённых с ним всех бедствий и тревог мятущегося духа человеческого. Но мы веруем и исповедуем, что в Церкви Христовой неизменно пребывает благодатная сила, которая, незаметным для нас образом, раскрывает пред нашим сознанием нашу собственную немощь духовную, пустоту нашего сердца и этим приводит нас к признанию необходимости божественной помощи, к вере во Христово Евангелие, уясняет нам самые высшие вопросы ума и сердца – о Боге, мире и человеке, о жизни земной и вечной – успокаивает наш мятущийся дух, возвышает нашу Духовную энергию, укрепляет нашу падшую и ослабленную грехом волю, обеспечивает нам вечную участь за гробом и даже после смерти не оставляет нас своим благодетельным влиянием. Всего лишается человек, удаляясь от общения с Церковью, ибо благодать Божия как пребывает в Церкви, так и подается чрез установленные Христом таинства там же. А лишаясь благодати, он остается не оправданным, естественным, плотяным, ветхим, проклятым, чадом гнева Божия, т. е. язычником, его нравственность – естественною, эгоистическою, языческою. Если бы даже человек изучил все нравственные истины христианства, но остался бы не обновлённым духовною благодатию св. Духа, то и тогда он не сделался бы христианином, ибо нравственное учение христианское настолько высоко, что для выполнения его одних естественных, притом еще поврежденных, сил человека не достаточно. Для нового вина требуются и мехи новые. Налейте молодое, сильно бродящее, вино в старые мехи, – последние не выдержат, разорвутся, и содержимое исчезнет. Так и естественный, не обновленный благодатию, человек не в состоянии будет усвоить духа евангельской нравственности и тем более воплотить её в своей жизни. Одно лишь знание христианских нравственных истин, как знание чисто внешнее, сухое, отвлечённое, не принесёт ему пользы. Пожалуй, человек будет изумляться пред высотою нравственных требований христианства, но не будет иметь достаточных средств выполнить их. Положение его в этом случае напоминает нам человека, который, имея пред собою прекрасно изготовленные кушанья, однако же есть их не может – по причине своего слабого, расстроенного желудка.

Таким образом, отчуждение от Церкви и её благодатных сил снова ставит человеку роковую альтернативу: или язычество с его моральным бессилием, или Христова Церковь с её обновляющею и созидающею силою; или снова – эгоизм, бесчеловечие и нравственная распущенность, или чистые, живые понятия, небесные добродетели, благородство души, служение бедным и несчастным...

Выше мы сказали, что церковь есть Божья семья на земле, где права отца, руководителя и воспитателя принадлежат её духовным пастырям. Как в обыкновенной семье отец семейства держит в порядке семейный быт, вникает в положение и нужды детей, знает их потребности, наставляет их правилам жизни, не даёт им своевольничать и во время употребляет меры к исправлению, в случаях уклонения от его воли, так и пастыри церкви знают своих духовных овец, их нравы, душевное настроение, духовные нужды и даже их внешний Быт.Зная всё это, они с полным сердечным участием относятся ко всем разнообразным обстоятельствам жизни своих пасомых: они плачут с плачущими, они вносят утешение в дома, застигнутые горем, они делят в благодарной молитве радость своих веселящихся чад, они помогают всякой нужде и бедности и других воодушевляют на дела милосердия, они поднимают нравственно-слабых, они оберегают свое стадо от хищных волков современного крайнего направления, они, если это потребуется, связывают преступную совесть нераскаянного грешника и разрешают, когда сей последний опомнится и воззовёт к Богу о помиловании. Этого руководства, этого духовного водительства лишаются те, которые, вообразив себя духовно-развитыми и совершенными, уклоняются от церкви, отвергают будто бы уже не нужную для них духовную опеку её. Между тем, кто не знает, что в настоящем своём падшем состоянии человек настолько нравственно бессилен, что и получивши от церкви точное знание о пути, ведущем к Богу, и все благодатные средства к тому, – иногда уже на самой дороге нравственного самоисправления, – вдруг останавливается, уклоняется нередко на распутия или даже назад... Вот тут-то и нужны верные руководители, которые бы могли во время подать человеку-грешнику совет, слово одобрения и убеждения, а иногда изречь и угрозу. Порвавшие связь с Церковью лишаются и этой, в высшей степени нужной для человека-грешника, пастырской помощи.

А исповедь? Как она нужна и благодетельна для человека! Помимо того, что она, как установление Божие, обязательна для членов церкви, – она есть насущная потребность нашей природы, и, как такая, она сказывается особенно тогда, когда, как говорят, «накипит» в нашем грешном сердце, когда совесть человека до того возмущается от сознания своей нечистоты, что непременно требует нравственного самоочищения путём раскрытия духовных язв своих пред лицом, заслуживающим доверия, могущим уврачевать наболевшую душу, умирить смущённое сердце, восстановить порядок, гармонию внутри человека. Это есть духовная баня для омовения греховных нечистот человеческой совести, своего рода – гигиеническая мера, предупреждающая духовное разложение каждого человека и целого общества. В самом деле, как бы ни относились враги церковности к исповеди, но она есть могущественнейшее средство в руках церкви для нравственного исправления общества. Здесь человек христианин открывает пред пастырем церкви всю свою внутреннюю жизнь, все самые сокровенные помышления и движения своего сердца и бывает более, чем когда-либо, расположен внимать советам, наставлениям и обличениям своего духовного отца, как словам самого Бога. Пред св. крестом и Евангелием сердце человека грешника размягчается; совесть, этот голос Божий, вступает в свои законные права, как грозный судья и мздовоздаятель, доселе нередко попираемый и заглушаемый человеком, и вызывает целый поток слёз... Тогда благодать св. Духа, как роса небесная, тихо сводит умиротворенную душу и снова легко, светло, тепло и мирно на сердце у человека. Буря прошла, из-за греховных облаков снова заблистало небесное солнце, снова тихая погода; снова человек принимается за свою обычную деятельность, чувствуя себя нравственно здоровым и бодрым, с надеждою на успех и помощь Божию, с любовию к своей матери церкви, помня, что в каких бы трудных обстоятельствах ни пришлось ему быть, он всегда найдёт в ней точку опоры, надежный якорь, тихую пристань. Но всего этого лишают себя те, которые решаются перейти на сторону врагов церкви. И что же выходит? Выходит то, что при первом же напоре житейской бури человек опускает руки. Правда, борется иногда, но скоро ослабевает и падает жертвой отчаяния.

Таким образом, неприглядную картину представляет собою жизнь общества, порвавшего духовную связь с церковью, с этим божественным источником просвещения и освящения, с этим благодатным институтом духовных руководителей общественной совести. И это понятно. Раз влияние Церкви в обществе ослабело, – умственная деятельность, начала нравственные, законы гражданские лишаются своей главной и лучшей опоры, лишаются мерила истины, высшего авторитета, без которых никакие правительственные меры, никакие усилия частных лиц не спасут общества от растления и внутреннего саморазложения. Тогда все даже лучшие предприятия человеческой мысли, но сдвинутые с твердых основ церковности, не принесут человеку существенной пользы и во всяком случае не избавят его от умственного юродства и буйства, как неизбежных следствий несчастного пременения истины. Божией во лжу. Разве можно свет солнечный заменить слабым мерцанием фонаря? И не есть ли это слабое мерцание естественного ума человеческого – тот самый свет, который в устах Спасителя называется тьмою (Мф.6:23)? И станет человек, оставив Церковь, снова сидеть в этой тьме и сени смертной, станет хиреть и чахнуть, подобно растению, покинутому в подвальном этаже здания, пока совсем не заглохнет и не остановится в нём его духовный рост... Прибавьте к этому умственному застою еще нравственное одичание, проклятое состояние, в котором неизбежно очутится человек, отвергнувший святую церковь с её освящающими, прощающими и спасающими благодатными средствами, – и вот вам полное состояние язычества! Стоит человеку оставить отчий дом и уйти на сторону далече, и он тотчас же подвергается всем ужасам духовного глада и скотоподобной жизни. Без Мене не можете творити ничесоже, не всуе сказано это слово Господне.

В заключение нашей беседы, мы решаемся еще раз напомнить христианскому обществу, что только церковь Христова есть единственно надёжное условие духовно-нравственного прогресса человечества и его благополучия как временного, так и вечного. Предполагать, будто возможно совершать христианскую спасительную жизнь вне общества христиан, вне церкви, т. е. при полном выделении себя из неё, – значило бы совершенно не понимать сущности христианства. Христианство, как мы видели, зиждется на любви, и любовь обусловливается общественностию, а истинная общественность, основанная на идее всеобщего братства людей, явилась вместе с христианством, а духовно-нравственный прогресс человечества, выполнение им цели своего земного бытия и может совершаться только при дружном усилии всех людей, соединённых между собою узами братской любви, единством цели и средств. Только в обществе человек может жить, развиваться, осуществлять различные свои законные цели жизни, будь эти цели семейные, общественные, политические, научные, экономические, – везде общественность, коллективные усилия являются началом оживляющим, восполняющим и усиливающим. Такова, как мы видели, была изначальная воля Творца, таково требование самой природы человека. Церковь же есть высшее освящение духа общественности, духа взаимности, основанной на любви, солидарности и всеобщего братства людей. Не забудем, что здесь, в церкви, это общество получает высшее просвещение, благодатное освящение и небесное руководство, т. е. полное истинно материнское попечение о себе. Выделяющий себя из этого общества, отказывающийся от спасительной опеки церкви, тем самым уже лишает себя всех нужных средств для истинно богоподобной жизни, ставит себя в условия противонормальные, является хамом по отношению к матери, самовольно покидает отчий дом, чтобы уйти на страну далече, в дебри, где неминуемо начинается дикая жизнь, жизнь языческая, а затем – глад духовный, а там... а там скоро наступает и смерть духовная. Без мене не можете творити ничесоже, еще повторим это слово Христово. «Кому Церковь не мать.., готорит один святой отец Церкви⁴², тому и Бог не отец. Вне Церкви нет спасения», а следовательно нет и не может быть истинно-христианской жизни.

Наше время по справедливости может гордиться научными открытиями, редкими изобретениями искусства и вообще теоретическими и практическими успехами в области знания природы. Успехи эти поразительны, особенно успехи наук, так называемых положительных, граничат, можно сказать, с чудом. Страшная сила пара с невообразимою скоростию переносит нас на громадные пространства с одного места на другое. Самые неуловимые силы природы, например, электричество, беспрекословно повинуются всем прихотям человека; на тысячи вёрст мы можем передать звук своего голоса и как бы лицом к лицу делиться друг с другом радостью и горем, обмениваться ласками и слезами; можем даже увековечить свой голос, свою живую речь на сотни веков до самых отдалённейших потомков.⁴⁴ Мы научились подниматься в высочайшие слои атмосферы и отчасти управлять капризным ветром. Мы бесстрашно опускаемся в неизмеримые глубины земли и даже на самое дно морское и оттуда извлекаем разные драгоценности. Мы подчинили себе силу воды, и величественный водопад Ниагарский покорно работает для промышленных целей человека. Мы взвешиваем тяжесть воздуха, измеряем состояние планет, определяем величину солнца, луны и звёзд. Вся природа готова к услугам человека; день от дня всё более и более изучаются человеком и покоряются его власти силы её. Если бы наши предки встали из гробов и посмотрели на добытые за последнее время успехи наук и искусств, то они были бы изумлены диковинными открытиями своих потомков.

И нельзя не радоваться возрастающему в людях познанию мира и господству над ним, ибо в этом сказывается изначальное назначение человека, царственное господство его бессмертного духа над тварью и бездушным веществом⁴⁵; сказывается способность богоподобной души его к поступательному движению вперёд, к совершенству, к накоплению того духовного богатства, которое ни моль, ни ржа не истребляют, ни воры не крадут (Мф.6:20).

Вместе с развитием наук и искусств увеличились и внешние удобства человеческой жизни. Посмотрите, в самом деле, какие прекрасные и удобные дома научился культурный человек строить для своего жилья; какую массу предметов роскоши и изящества приготовляют для удовлетворения утончённого современного вкуса многочисленные фабрики и заводы; с каким вниманием следит современный человек за своею наружностию и модным своим одеянием; загляните на кухню культурного человека, какие там изысканные и вкусные кушанья изготовляются для его богато сервированного стола. А какая масса удовольствий предлагается ему: театры, концерты, клубы, гулянья с музыкантами, певцами и разссказчиками и т. д. и т. д. Захочет современный культурный человек прокатиться куда-нибудь, к услугам его гремящие поезда-молнии, которые с ужасающей быстротой, но почти с домашним комфортом и всеми удобствами, переносят его из одной страны в другую. Трудно, почти невозможно перечислить все те жизненныя удобства, какими так богат материальный прогресс современного культурного человечества.

При таком широком развитии наук и искусств, при такой массе разного рода улучшений и удобств жизни, человеку, по-видимому, ничего более не оставалось, как наслаждаться возможным счастьем и вообще чувствовать себя на земле покойно и радостно. И этот душевный покой, эта жизнерадостность тем более, по-видимому, естественны и законны, что впереди грезятся современному человеку безграничные успехи во всех родах знания и деятельности, бесконечные завоевания культуры и цивилизации, чудится текущая мёдом и млеком своего рода обетованная, земля будущего. При такой наличности умственных и жизненно-практических приобретений, при чаянии ещё больших успехов в будущем, ничего более, повторяем, не оставалось культурным сынам века сего, как только радоваться и вообще чувствовать себя счастливыми и покойными.

Но если когда, то именно в наш век внешнего благоденствия, материальной силы и могущества чаще всего слышатся жалобы на тяжесть жизни, на трудность жизненных условий и отношений, слышатся речи о том, что раньше, в старину, лучше жилось, люди были проще и добрее; если когда, то именно ныне замечается в настроении общества какая-то растерянность, неустойчивость, боязнь за судьбу свою, какое-то отчаяние, готовое вместе с поэтом самую жизнь назвать «даром случайным, напрасным», бесполезным и видеть единственное спасение от всех бед и печалей тяжелой жизни в нирване, небытии, самоубийстве... Для обозначения такого печального, мрачного и безнадежного взгляда на жизнь выдумано даже особое слово пессимизм. Но это не тот спасительный пессимизм, черты котораго заметны на страницах Ветхого завета, особенно в книге Екклезиаст, где пессимизм⁴⁶ проникнуть искренним раскаянием и верою и означает не безнадежную печаль, а скорее скорбь души о своих грехах, о своем удалении от Бога. Уверенность в Боге есть та скала, на которой премудрый автор книги Екклезиаст спасается из моря отчаяния. Напротив, пессимизм, знакомый современному обществу, весь насквозь пропитан самым безнадежным отчаянием, это та страшная скука жизни (taedium vitae), которая некогда богатых пресыщенных римлян доводила до самоубийства, это та грусть –тоска тяжелая, которая говорит о болезни души, о внутреннем разладе существа человеческого, которая, по словам поэта, «мучит душу человека, вон из тела гонит ее».

Да и как в самом деле не болеть душе современного человека? Посмотрите кругом, и вы увидите, отчего она болит. Загляните прежде туда, где всего естественнее и ближе вам встретить счастие и благополучие, загляните в современную семью. Вот – она.

Семейные раздоры, нарушение супружеской верности, незаконные сожительства на глазах детей, бракоразводные процессы, полная беспечность о религиозно-нравственном воспитании детей и суетные заботы об их только материальном обеспечении и внешнем лоске, непочтение к старшим и развращение нравов с самаого раннего возраста, табак, карты и вино в руках юношей, бульварные романы и суетные изделия последней моды в руках девиц, и в довершение всего кинжалы и револьверы в руках тех и других вместо детских игрушек и учебников, – вот что мы видим так часто в современных семьях.

А вот картина современной общественной жизни. Ежедневное и повсюдное нарушение (обход) законов и отсутствие чувства законности, казнокрадство, похищение и присвоение чужой собственности, стремление к лёгкой наживе на чужой счет, дерзкое оскорбление чести и доброго имени ближнего, публичные скандалы, непрерывные судебные процессы, поразительное легкомыслие и вольномыслие, всеобщие жалобы и возмущения против всех и всего – и против существующих законов и против властей и даже против Самого Бога. На днях мне писали с далекого севера, что там в одной губернской управе выбросили вон портрет Государя, а икону Спасителя перевернули ликом к стене. Вот чем занимаются ныне общественные деятели. Мы уже не говорим о тех бесчисленных убийствах и самоубийствах, которые обратились почти в обыденные явления нашей жизни и в которых упражняются ныне не только старики и взрослые, но даже малолетние дети, мальчики и девочки. А разлив плотских страстей, открытый разврат в самых утончённых видах и формах, не уступающий самым тёмным временам язычества, ведь все это печальным калейдоскопом мелькает у нас перед глазами почти ежедневно и, кажется, перестаёт уже удивлять нас.

Но лучше заглянем в наши суды, в это зеркало общественной совести, и посмотрим, как высоко там ценится бесценный дар Божий – жизнь человеческая. Нас не поражает уже ныне самый факт убийства, а интересуют более причины и сопровождавшие его обстоятельства. Нас ни мало не изумляет ныне оправдание убийцы, нас удивляет скорее его обвинение. Убивает в пьяном виде муж свою жену: общественная совесть устами своих присяжных объявляет его невиновным, потому что он был де «в состоянии невменяемости», т. е. по-просту был пьян. Убивает жена неверного или нелюбимого мужа, или наложница законную жену, свою соперницу, – не виноваты ни та, ни другая: они действовали так под влиянием страсти, по ревности, по увлечению...

Впрочем, едва ли кто будет удивляться такому лёгковесному взгляду общественной совести на ценность жизни человеческой после того, что мы видели, слышали и читали об отношении нашего правосудия к народной святыне. Разумеем всем известное Чайкинское дело о похищении Казанского чудотворного образа Божией Матери. Похищенная злоумышленниками икона – историческая святыня не только Казани, но и всей России, фамильная покровительница Царствующего Дома Романовых. Между тем, постановка судебного производства по сему делу была такова, что присутствовавшей в зале судебных заседаний православной публике казалось, что судят не святотатца Чайкина и его злодейскую шайку, а самую святую икону Божией Матери. Красноречивые адвокаты из сил выбивались, чтобы обелить своих клиентов, чтобы не слишком-то уже пострадали личность преступников и их интересы. Так, один из учёных «краснобаев», хотя и сказал, что знает статью 745-ю устава уголовного судопроизводства, где говорится о том, что защита должна относиться с уважением к религии, закону и властям, но всё-таки, вопреки действующему уложению о наказаниях, назвал святотатство по существу лишь имущественным преступлением и убедительно просил г. г. присяжных заседателей если не совершенно оправдать старуху Шиллинг, эту религиозную, по мнению защитника, женщину, то по крайней мере признать ее виновной только в укрывательстве простой кражи. Ученый адвокат лишь повторил кощунственный фельетон «Казанского Телеграфа»⁴⁷, где, «поседевший на поприще служения правосудию юрист» откровенно и развязно поучал читающую публику, что Чайкинское дело по существу своему не представляет ничего особенного, что таких дел много разбирается в каждую сессию суда, и святотатственный грабеж св. иконы сопоставил – тяжело сказать – с похищением женской кофты и других тому подобных вещей. Неправда-ли, милое отношение к закону и святыне.

Да, печальная картина развёртывается пред нами даже при самом поверхностном взгляде на жизнь нашего общества. Да иначе и быть не может. Посмотрите, чем питается, чем руководствуется в своей жизни современный человек.

Разве в нашем учёном мире не проповедуется все сильнее и решительнее отделение науки от святой Библии с явным и намеренным предпочтением умствований и гаданий человеческих Слову Божию? Разве современная модная нравственная философия не утверждает прямо и открыто, что в погоне за личным благом нечего щадить стоящего на дороге брата, препятствующего моим стремлениям, что можно-де и через его труп перешагнуть, лишь бы добиться своего, что слабый будто бы не имеет даже права на существование, он должен-де уходить с жизненного пути, оставляя место натурам более сильным.⁴⁸ А наша литература? Посмотрите, чем питается и просвещается большая часть нашего образованного общества. Почти исключительно такими книгами, в которых можно найти все, что угодно, кроме уроков религии. Наша светская литература, по крайней мере, большая часть её органов, как будто положили себе за правило не касаться религиозных вопросов, разве только мимоходом, да и то в фельетонном или злостно-насмешливом тоне: точно она существует в стране язычников. Но заглянем в самые книги. Боже, чего-чего там нет! Картины самого грубого разврата в произведениях так называемой изящной словесности, в романах, повестях и рассказах, – любимом чтении настоящих и будущих матерей и воспитательниц нашего молодого поколения. Непристойные, пошлые анекдоты, шутки и остроты в наших сатирических изданиях. Худо скрытое неверие, сдержанное кощунство, а то и явные насмешки над тем, что искони было дорого и свято для православно-русского сердца, двусмысленные, а иногда и очень не двусмысленные политические теории, горячий призыв к свободе от всяких сдерживающих начал, наконец, постоянные литературные перебранки, доходящия подчас до площадной ругани, – вот обычное содержание нашей периодической печати, этой верной выразительницы господствующего настроения и духа времени.

Та же печать нравственного банкротства лежит на всём, что служит к удовольствию, украшению и усладе жизни современного человека. В поэзии и музыке фигурируют греховные человеческие страсти, только облечённые в изящные блестящие формы. В самом деле, много-ли вы знаете из ваших любимых песен и знакомых вам музыкальных произведений таких, которые были-бы проникнуты высоким христианским характером. А попробуйте, загляните в наши картинные галлереи и магазины; ведь туда даже опасно брать с собой детей, чтобы не соблазнить малых сих и не растлить их невинной души при виде этих неизбежных вакханок, русалок, нимф и сатиров, при виде этих обнажённых до цинизма фигур и сладострастных поз, которыми так любит щеголять современное искусство.

В настояще время много говорят и пишут о театре, о его будто бы облагораживающем и воспитывающем влиянии. Только едва ли это правда. Искусственное изображение жизни, её добрых сторон, какое мы видим на театральных подмостках, никогда не произведёт решающего влияния на нашу волю. Театральная добродетель, декоративная нравственность, как такая, никогда не одушевит нас к великим добродетельным подвигам. Только сама жизнь может оживотворить, облагоухать нас своею действительною, а не фиктивною добродетелью. Если бы театр в самом деле был школой нравственности, то страстные любители театральных зрелищ завзятые театралы были бы наиболее нравственными людьми. Но ведь под этим положением едва-ли кто подпишется. Напротив, опыт показывает нам совершенно другое: родители, искренно желающие добра своим детям и имеющие правильный взгля на воспитание, долго задумываются над выбором театральных пьес, на которые можно было бы повести девушек или молодых юношей без вреда для их чистых сердец. Какая же это школа нравственности, если к ней нужно относиться с такою опасливою осторожностью, если от неё, как от заразы, приходится охранять юные души. А ведь современные репертуары театральные кишат пикантными пошлостями и до цинизма неприличными пьесами (Заза, злая яма и др.).

Ты видишь, читатель, что то направление, каким проникнута духовная жизнь современного культурного человека, не только не может дать последнему внутреннего удовлетворения, напротив, поселяет в нем какое-то болезненно-тоскливое настроение, скорбь о чём то утраченном, какое-то утомление, чувство апатии, даже отвращение к жизни. Что бы это значило? Ведь изучение природы, наука, искусство, так называемае цивилизация, культура – всё это прямое и естественное призвание человека на земле. И мы видели, что он не сидит, сложа руки, а безостановочно идёт вперед и может с некоторым правом сказать, что он если не постиг ещё тайны бытия, то всё же не мало знает об этом бытии и не малых достиг результатов, особенно в умственно-практическом направлении. И всё же мы видим, что жалок и слаб человек, мы непрестанно слышим его вопли бессилия, его стоны и крики печали. Томится, тоскует человек, да и только.

Что бы это значило? Отчего это человек томится и тоскует?

Старая истина, но, к сожалению, часто забываемая человеком, что если прогресс земной жизни покупается отвержением Божества и забвением души, то он приносит не радость, а страдание человеку, так как без Бога и вне Бога нет и не может быть жизни

Между тем, мы постоянно все дальше и дальше удаляемся от Бога. Мы не ищем познания Бога и славы Божией, но только своих си, только одних удобств и земных выгод; не ищем того, единого на потребу, что так нужно для нашего бессмертного духа, а только полезного и приятного для нашей временной жизни и преимущественно для нашего тела. Устремляя все свои силы на материальный прогресс, мы нисколько или слишком мало заботимся о нашем духовном прогрессе, о нашем нравственном развитии и самоусовершенствовании в духе Евангелия. И вот по мере того, как наш внешний мир расширяется более и более, науки, искусства, промышленность, удобства жизни достигают изумительной высоты, – наш внутренний мир, мир живой веры, братской любви, благочестия, семейных и гражданских добродетелей постепенно падает и замирает. Мы похожи на тех душевно-больных, у которых тело растёт и крепнет на счет души. Но тело не может жить без души, а душа, как и тело, Без Бога. Цивилизация, удаляющаяся от Бога и от духовной жизни, сама в себе носит зародыш смерти. Если жизнь теряет свой путь к небу, то она неизбежно становится путём в бездну. Такова неумолимая логика вещей, логика жизни.

«Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже. Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому»⁴⁹, читаем мы у св. пророка. Эта внутренняя, коренящаяся в самом существе человека, жажда Бога не может оставаться без удовлетворения, как не может оставаться и жить без пищи тело человека. В человеке есть внутреннее влечение к Богу, как своему Создателю. Жизнь человека есть стремление к Богу, и лишь только человек перестаёт стремиться к Нему, перестаёт он и жить. Без Бога ни до порога, без Бога нет и не может быть смысла жизни. Если небо пусто, если за гробом нет ничего, тогда незачем и жить. Но жив Бог мой, и жива душа моя. Итак, брат мой, ты видишь, что нельзя забывать Бога, а забудешь, тотчас начнёшь тосковать и мучиться.

Нельзя забывать и душу с её неземными запросами. Хотя гордый своими внешними материальными изобретениями человек, подобно богачу Евангельскому, и предлагает ей: «душа, много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись»; но она отворачивается от этого добра и заявляет, что ей не сродна такая пища, что тесно и душно ей под давлением плоти. Душа по своей богоподобной природе жаждет идеала чистой, высокой жизни. И когда идеалом для неё ставят то, поверх земли находящееся, счастие, которое заключается в чувственных удовольствиях и которое во всяком случае может быть достигнуто и испробовано до дна: рано или поздно, но неизбежно, она должна испытывать чувство неудовлетворенности, пустоты, тоски и досады. И чем больше человек упивается от хмельного питья животно-чувственных наслаждений, чем глубже он погружается в тину земных страстей, тем скорее наступает для него момент пресыщения и отвращение к жизни, тем невыносимее становится пустота её, тоска по чём то утраченном, жажда идеала, но не того идеала, который человек хотел найти в гнойном и душном навозе, именуемом земными благами. Человек – не бессловесное животное, он не может жить только чувственно. Вот почему все чувственные удовольствия и наслаждения, при частом и неизбежном их повторении, утомляют человека, притупляют чувства его, оставляют в душе какой-то горький осадок, чувства неудовлетворенности, тоски и досады, наконец, даже отвращение к самой жизни.

Какая в самом деле глубокая жизненная правда заключается в этих словах Евангелия: «какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит. Или какой выкуп даст человек за душу свою»⁵⁰. А цена души человеческой та же, что и цена крови Сына Божия. Итак, брат, взвесь кровь Сына Божия, взвесишь тогда и цену души твоей и поймёшь, что значит повредить душе своей, потерять её ради безумных наслаждений мира сего. Поймёшь, отчего так болит душа твоя. А болит она оттого, что забыта она, томится, изнывает в духовном голоде, тоскует по своём небесном отечестве, отвращается, негодует, возмущается, когда хотят насытить ее от рожец, яже свиньям лишь прилично, но не человеку богоподобному, царю и владыке земли. Культура и цивилизация только тогда могут дать жизни устойчивую радость, когда они богаты нравственною силою. А раз этой силы нет, никакая полнота земных наслаждений не в состоянии насытить душу человеческую. И чем полнее будет эта полнота, тем всё более и более будет, усиливаться чувство пустоты. «Я был всё, из всего стал ничто», – сказал, умирая, один языческий император. Человек наслаждался всем, и в конце концов всё оказалось суетным и тщетным. Да, какая польза человеку, аще и весь мир приобрящет, но повредит душе своей?!

Мы не можем не привести здесь одного трогательного рассказа священника, из которого каждый увидит, где причина больного состояния нашей души и в чём её исцеление и здоровье. Вот этот чудный разсказ.

Рассказ священника. Три года я священником в селе... И вот год тому, как я познакомился с одним господином, о котором и хочу речь повести. – В 186... году, летом, прибыл к нам в село молодой человек, лет 25, и поселился в чистеньком домике. Домик этот, стоящий на горе и окружённый темным, непроходимым лесом, принадлежал сначала одному помещику, потом поступил во владение крестьян, и наконец был куплен у них приехавшим господином. Этот господин, или, как называли его крестьяне, «барин» сначала никуда не выходил; недели через две я увидел его в церкви. Физиономия его была одна из тех, которые с первого раза обращают на себя особенное внимание. Не смотря на молодые лета, лицо его было помято морщины кое-где целыми складками невольно говорили, что не без бурь и потрясений прошло его юношество. Он стал часто посещать нашу церковь, и не только в праздник, но и в будни можно было видеть его молящимся где-нибудь в углу, при слабом мерцании лампадки. Он всегда приходил рано, уходил позже всех, и каждый раз с каким-то особенным благоговением целовал крест и брал у меня антидор. Появление такого лица, прибывшего неизвестно откуда, неизвестно за чем, и, как было слышно, расчитывавшего совсем поселиться у нас, его нелюдимость и необыкновенная религиозность естественно заинтересовали меня, и я решился каким бы то ни было образом познакомиться с ним, – что, впрочем, было не так легко.

Прошло лето, была и зима уже на исходе. Наступила св. Четыредесятница. Уныло и редко гудел церковный колокол, призывая к покаянию грешные души, жаждущия очищения, и как-то особенно хорошо отзывались эти удары в душе истинного христианина. И церковь стала полна народу; послышалось монотонное, заунывное пение; начался великий канон, и наш загадочный барин стал ещё ревностнее посещать церковь. Его лицо, изможденное постом, его смирение и жаркая молитва делали его настоящим подвижником. Вот наступил и пяток первой недели, и я, значительно уставши за исповедью прихожан, возвращался домой, где сказали мне, что прислана записка от барина. В записке я много не нашел; тут довольно лаконически было сказано; – «Прошу вас, незнакомый, но уважаемый батюшка, пожаловать ко мне в квартиру сегодня вечером». Я поспешил отправиться к незнакомому господину.

На мой лёгкий стук дверь уединенного домика отворилась, и я встретил на пороге «барина» с улыбающимся лицом.

– Пожалуйте вот сюда, батюшка, в эту комнату, а я сейчас приду к вам, – сказал он, уходя в противоположную комнату. Комната, в которую я вошел, была маленькая. Стены, обитые фиолетовыми обоями, приняли от времени темный вид; шторы, опущенные на окна и не пропускавшие света в комнату, делали эту маленькую каморку особенно мрачною. Впереди стояло резное Распятие, а перед ним лежал разложенный молитвенник. На столе пред диваном лежало Евангелие, в русском переводе, несколько духовных журналов, огромный искусственый череп и кой-какие бумаги. – Я походил несколько времени по комнате и уселся в кресло, в ожидании хозяина.

– Здравствуйте, батюшка, – сказал он, входя в комнату и подходя ко мне под благословение.

– Здравствуйте, ответил я, благословляя его.

– Садитесь, пожалуйста, вот тут на диван.

Я сел.

– Извините, пожалуйста, что я побеспокоил вас в такую пору! Теперь уж одиннадцатый час, и вы, быть может, уже скоро хотели ложиться спать; – при ваших теперешних обстоятельствах это необходимо. У вас теперь много трудов; но вы не станете обижаться, когда узнаете причину моей просьбы к вам.

– Послушайте! – к чему такие извинения? – отозвался я. Мне, как человеку, очень интересно познакомиться с вами, потому что здесь нет никого, с кем бы можно поговорить о чём-нибудь серьезном. Потом, как пастырь, я должен по своей обязанности придти к вам, потому что, быть может вам нужен я, как пастырь, как врач духовный?

– Именно так; вы мне нужны, как врач! Мне нужно ваше поучение, ваше тёплое, сочувственное, наставительное слово! Вы теперь лицом к лицу с дряхлым, измождённым, не успевшим еще оправиться от моральной болезни, членом Церкви.

– Очень рад, что могу послужить вам. Прошу говорить всё, что есть у вас на душе. Мое дело ― разделить все нужды моих пасомых, врачевать их раны и приводить к Отцу Небесному...

– Благодарю, благодарю вас, батюшка! позвольте же попросить у вас внимания и терпения для выслушания рассказа о моей короткой, но дурной жизни. Когда вы узнаете её, то лучше вам будет предписывать то или другое средство для уврачевания.

– Я слушаю...

– Отец мой, – начал он, – был мелкопоместный помещик; в Я… губернии, Д... уезда, принадлежала ему одна деревенька. В этой то деревне мой батюшка имел большой дом, в котором он постоянно жил, и в котором я получил первоначальное воспитание. Мой батюшка постоянно почти был дома и вместе с матушкой старался вложить в меня начала всякого добра и христианского благочестия. Оба они любили рассказывать мне разные священные истории, и часто бывало, слушая эти рассказы в продолжение долгого зимнего вечера, я так и засыпал, где сидел.... И, Боже мой, какие сладкие сны тогда грезились мне! – Всё, что я ни слышал в этот вечер, отражалось у меня во сне, и в моем истинно-невинном воображении, как бы в панораме, проносились дорогие, священные образы из рассказов моих родителей. Вот, как теперь вижу – Спаситель в терновом венце, обагрённый кровию, висит на дереве; Его глаза полны любовию, и Он просит Бога Отца отпустить мучителям: – «не ведят бо, что творят». – И Божия Матерь, как теперь вижу, стоит при кресте, с бледным лицом, полная беспредельной любви к страдающему Сыну, и сколько муки, сколько страданий выражается в Её очах! – Все эти сны наполняли мою душу неизъяснимым блаженством: я переживал много такого, что недоступно иногда другому человеку, и на моём лице показывалась какая-то неземная улыбка, как говорила моя добрая мать. И сколько радости было у них, когда они любовались мною у моей кровати: – «сангелами беседует», – говорили они. Тихо, плавно текла моя жизнь, и я был примерный ребеёнок. Я молился, и моя детская молитва была искренна и тепла; хорошо жилось тогда, и нельзя без радостного замирания сердца вспомнить теперь об этой детской жизни. Но не всегда же должна была продолжаться эта блаженная жизнь: мне исполнилось 10 лет, и я поступил в одно из средне-учебных светских заведений. Тяжело мне было привыкать к новой жизни: в заведении, в которое меня отдали, я уже не слышал более того теплого истинно-религиознаго наставления, какое мне давалось дома на каждом шагу. Сначала я был религиозен и часто молился. Молился я... но эта молитва была часто причиной насмешек моих товарищей. Все воспитанники этого заведения, без надзора богобоязненных родителей, были страшными кощунами, и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою религиозность. Время шло, поддержки у меня не было, и моя охота к молитве пропала сначала потому, что я боялся товарищей, потом уж это у меня обратилось в привычку; я пристал к моим товарищам, и молитва более уж никогда не приходила мне на ум; беседы и разговоры наши были самые грязные, богопротивные: насмешки над священным Писанием, над усердием и религиозностью некоторых священников и простого народа – вот что было постоянным предметом наших разговоров!... Сначала меня коробило от всего этого; потом время и общество притупили во мне и это последнее проявление добраго – остаток домашнего воспитания. Но всё-таки, как я ни опошлился в этой среде, во мне было сознание того, что я грешу пред Богом; а между тем я продолжал делать то же, что и товарищи... Иногда, – это бывало очень нередко, – я чувствовал потребность молиться; но это была уже не прежняя молитва, а скорее механическая работа, не согретая сердцем, и я чувствовал, что чего-то недостает во мне... Время шло; я перешел в последний класс, и тут-то окончательно совершилось мое падение: прежние насмешки над обрядностью и религиозностью людей перешли в полное сомнение во всей Божественной религии. Один товарищ был где-то на стороне заражён материализмом и проповедовал страшные вещи в нашем кружке. Однажды принёс он к нам Бюхнера, и я с жадностью бросился на этого развратителя. Господи, чего я тут не вычитал!.. Время летело, и я сделался отъявленным материалистом. Бытие Бога, бытие души, будущая загробная жизнь, – всё это я считал порождением фантазии и зло смеялся над всем. Крест, – это орудие нашего спасения, – я сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него. Когда я стоял в церкви, по приказанию начальства, как же издевался я, как смеялся я над отправлением Божественной службы! Когда наступали постные дни, я нарочно старался поесть скоромного, чтобы показать полное презрение к церковным постановлениям. Св. иконы, жития святых были главными предметами насмешек моих. Всегда, пред принятием св. Таин, я старался хоть чего-нибудь поесть и потом уже шёл к приобщению. Одним словом, – в эту пору я был каким-то извергом, а не человеком. Но вот наступило время моего выхода из заведения, и тут-то со всей силой я ринулся в бездну погибели и много, много я увлек за собой чистых, невинных душ...

Брак есть предрассудок, – так думал я, и первой моей заботой, по выходе из института, было распространение этой идеи. Я был вхож в один дом, где жила молодая женщина, несчастная замужеством. Вместо того, чтобы подкрепить её, упадающую духом, и вложить в неё упование на Бога, я стал проповедовать свои идеи о браке... и горе мне! – бедная женщина расторгла оковы брака и бросилась в мои объятия. Бедная! она ожидала от меня чего-нибудь человеческого, но я тогда был опошлённый материалист, и далее чувственных наслаждений ничего не видел. Другою жертвой моего разврата была одна девушка... Виновником и нравственного и материального её падения был тоже я; – это тогда называл уменьем пользоваться обстоятельствами. Сначала она ещё скрывала свой разврат, но потом пошла обычною широкою дорогою всех падших женщин... Да, за эти падшие души мне придётся отдать страшный отчет Господу! Я, я их соблазнил; и в Писании сказано: уне есть, да обесится жернов (соблазнителю) на выю и пото- нет в море.

Разум наш слишком бессилен остановить нас от пошлости, когда в нас нет голоса совести. Так я, заглушивши всё святое в моём сердце, хотя и старался руководиться во всём рассудком, но он не помогал мне; и я окончательно погибал. С товарищами такими же, как и я, окружённый развратными женщинами, я проводил целые ночи за бутылками вина, и чего-чего не было в этих шумных, бесовских оргиях!... Время шло, я ещё больше развращался и окончательно погряз в бездне преступлений. Казалось, чего больше: человек окончательно погиб, и никакая сторонняя рука не могла меня вытащить из этого омута; но знать нет греха, побеждающего милосердие Божие; знать Господь не хощет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему... Если мне не мог помочь человек, то помог Всесильный Господь, Которого я отвергал; особенное действие промысла Его обратило меня на путь истины, и воззвало к нравственному воздержанию.

В один год померли от холеры мои добрые родители; и их то тёплая молитва пред престолом Всевышнего, должно быть, повела к исправлению заблудшаго их сына. По получении известия о их смерти, я отравился в село к ним на могилу. Странно: как я ни опошлел, как ни смеялся над всеми святыми чувтвами человека, всё-таки привязанность к родителям осталась, и холодный, развратный ум уступил голосу сердца – желанию побывать на могиле, – и не осмеял его. Это я приписываю особенному действию Промысла Божия, потому что эта поездка на родину была началом моего исправления.

Приехавши в родное село, я спросил церковного сторожа, где могила таких-то, и, не думая перекреститься на церковь, отправился к указанному месту... Вот уж могила от меня в шагах десяти; вот уж я вижу и свежую насыпь, но... вдруг потемнело у меня в глазах, дыхание захватило, голова закружилась, и я упал без памяти на землю. Не знаю, что со мной тут было, только я в сознание пришел уже в квартире, нанятой моим слугой у одного крестьянина. Из рассказов его я узнал, что все окружавшие меня думали, что со мной удар, потому что я был без памяти, с багровым лицом и пеной у рта. На другой день я встал совершенно здоровый и, как ни ломал голову, не мог объяснить себе – отчего со мной сделался такой припадок. Потом я опять в те же часы дня отправился на могилу: но каково было мое удивление, когда и в этот раз случилось со мной то же, что вчера! Думая, что меня постигла падучая болезнь, периодически возвращаясь в известные часы дня, я на третий день остался дома, и припадка не было. Но когда я пошел на четвертый день и стал только приближаться к могиле, прежний припадок снова повторился. Вставши утром на другой день, я встретил своего слугу каким то испуганным, боящимся меня. После я узнал, что он тут же порешил, что в этих припадках что-нибудь недоброе, и что я, должно быть, слишком грешен, коли Господь не допускает меня до могилы родителей. Счастливее меня он был тогда: у него была вера в Промысл, вера в Бога, а я был жалкий человек и не хотел признавать во всём этом перста Божия. Впрочем меня довольно озадачили эти страшные припадки, и я послал на ближнюю станцию за доктором. Доктор обещался прибыть на другой день, и в ожидании его, я уснул часов в 12 ночи. Утром я проснулся рано, и – Боже мой! – Боже мой! – страшно вспомнить: я не мог пошевелиться, язык не повиновался; я лежал весь расслабленный; тело мое было все в огне, губы высохли, я чувствовал страшную жажду и окончательно пал духом. Явился доктор, осмотрел меня и дал лекарство. Началось лечение... Сначала доктор прописывал мне лекарства без затруднения, но потом долго, долго иногда простаивал над моей постелью, кусая губы, и однажды, – после шестинедельного лечения, – написал мне на бумаге: «имея дело с мужчиной, я открыто всегда говорил о его болезни, как бы она не была опасна. Ваша болезнь необъяснима, не смотря на мои усилия открыть ее. Поэтому, не предвидя успеха от трудов моих, я оставлю вас ждать, когда она сама собой откроется». Каков же был мой ужас, когда меня оставляла человеческая помощь, на которую я только и надеялся! У других есть надежда на Высшую помощь, но её отверг мой развратный ум. Время шло; болезнь моя ещё больше усилилась; на теле появились прыщи, которые перешли в гнойные раны, от которых нёсся смрадный запах; я не знал, что и делать. Целые ночи я не спал и не находил себе покоя. И какие страшные картины рисовались тогда в моём воображении! Вот, как теперь помню, однажды мне представилось: мрачное, сырое, душное подземелье, смрад не даёт дохнуть, кругом тьма, всюду несутся стоны, крики и какое то дикое рычанье. Страшно стало мне, мороз по коже пробежал, я вздрогнул и раскрыл глаза. Свеча горела тускло, в комнате было темно, и я насилу забылся. Только что стал я засыпать, вдруг чувствую в своей руке чужую руку. Я вздрогнул, раскрыл глаза и – Боже мой, кого я увидел? Предо мной стояла моя мать. Я не мог вообразить, каким образом она очутилась предо мной. – Да ведь она померла, подумал я; как же она может существовать? – А между тем сердце билось во мне. Мать моя была вся в белом, и только в одном месте виднелось чёрное пятно; её лицо было сумрачно, и она была вся в каком-то полумраке – «Я твоя мать, начала она, твои беззакония и твоя распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа, и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли; ты не только погубил себя, но даже запятнал и нас, – и это чёрное пятно на моей одежде – твои тяжкие грехи. Господь, говорю, хотел поразить тебя, но отец твой и я молились пред престолом Всевышнего о тебе; и Он захотел обратить тебя к Себе не милостию, потому что ты этого не мог понять, а строгостию. Он знал, что одна могила наша для тебя дорога здесь, и потому не допустил тебя к ней, поражая сверхестественною болезнию, дабы ты признал над собою Высшую силу, тобой отвергаемую; но ты не обратился. Потом Господь послал меня к тебе; – это последнее средство для твоего исправления. Ты не признавал Бога, будущей жизни, бессмертия души, – вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобою. Уверуй же в отрицаемого тобою Бога!.. Вспомни твою мать, которая, жизни не жалея, старалась сделать из тебя истинного христианина!» С этими словами лицо её ещё больше помрачилось, глухие могильные рыдания раздались в комнате и потрясли всю мою душу... – «Еще раз заклинаю тебя, продолжала мать, обратись к Богу! Ты не веришь, и, быть может, думаешь объяснить мое явление расстройством твоего воображения: но познай, что твои объяснения ложны, и я своим духовным веществом предстою пред тобой. И, в доказательство этого, вот тебе крест, отвергнутый тобою, прими его, иначе погибнешь. Уверуй, и твоя болезнь исцелится чудесным образом. Погибель и вечный ад тебе, если ты отвергнешь меня!» – Так сказала мать и скрылась. Я опомнился и увидел в руке своей маленький крестик; во всей комнате пахло чем-то невыразимо приятным. Сверхъестественное явление матери, её просьбы и проклятия потрясли до самой сокровенной глубины мою душу. Никогда, кажется, не бывало со мной такого переворота: совесть поднялась со всей силой; прежние убеждения рушились, и я в минуту, кажется, весь переродился. Какое-то сладостное, непонятное чувство у меня явилось в груди, и я хотел уже поблагодарить Бога за Его милость, за Его благодатное обращение меня; но в эту минуту слышу, что кто-то идёт ко мне. Я настроил мой слух, и в комнату вошел слуга мой с чайной чашкой, наполненной водой. – «Испейка, батюшка, может и полегче будет; это святая водица с животворящего креста», – проговорил он, подавая чашку. Я с радостию принял предложение и приподнятый им, выпил воды. Господи! не могу вспомнить без волнения этой чудной минуты!.. Я тут же почувствовал себя здоровым, члены стали повиноваться, язык стал свобдно говорить, на месте струпов остались одни только пятна. Я встал и первым моим делом было помолиться перед образом, который принес слуга; своего у меня не было, потому что я считал это глупостью. После этого я пошел в церковь и там молился; – и сколько было искренности в этой непритворной молитве, когда душа могла свободно высказаться пред Господом, после долговременного рабства в оковах греха! Тут же я отправился на дорогую могилку, целовал ее и плакал, и эти слезы омывали прежнюю мою жизнь и были раскаянием блудного сына. Днём мого исцеления – и духовного и физического – было 15-е число июля; и я всегда праздную его, как день моего избавления. Пробывши там ещё несколько дней, я решился уехать сюда, потому что в судебные следователи поступил один товарищ моей буйной жизни, а видеться с ним мне не хочется. В свет же я не пойду, потому что он мне опротивел. Я здесь хочу трудиться и загладить свою прежнюю жизнь. Завтра у вас будут причастники, и вы, быть может, позволите и мне приобщиться, потому что я лет девять не был удостоен этого. Вы же мне посоветуете, что делать для заглаждения прежней моей жизни.»

Долго, долго я говорил с этим господином, много и много давал ему советов и наконец пошёл домой. Слава Тебе, показавшему свет этому человеку! – думал я, идя дорогой и сердечно радуясь обращению грешной души на путь истины (Дом. Б. 1866 г. № 12).

Если положительная наука, на основании всех своих опытов и экспериментов, может говорить только о костях и жилах человека, о мускулах и нервах, если по вопросу о назначении и конечной цели жизни человеческой она, на основании также фактов повседневного опыта, решается утверждать, что человек существует затем лишь, чтобы немного пожить и потом умереть в качестве добычи могильных червей; то христианство, вопреки этой безотрадной, отзывающей поистине каким-то могильным холодом доктрине, учит, что человек состоит не из одной только вещественной природы, не из одного праха земного, но и из души, невещественной и разумной, созданной по образу и подобию Божию и ни когда не умирающей, что назначение человека – стремиться к большему и большему развитию в себе этого образа Божия, к совершеннейшему богоуподоблению, чтобы достигнуть теснейшего личного общения с Богом и вечно блаженной жизни⁵¹. Таким образом, человек представляет собою более, нежели простую вещь физического мира, и назначение его хотя бы кратковременной жизни земной – назначение исключительное, – он призывается к нравственно-богоподобной деятельности. Человек, говорит апостол, создан на дела благая ⁵².

Эту истину ясно сознавали и с подобающею силою выражали все великие люди, люди святой жизни и великого ума. «Мы не для того родились, чтобы есть и пить и облекаться в одежды», говорить Златоуст, «но чтобы, прияв Божественное любомудрие, избегать зла и подвизаться в добродетели, ибо, созидая человека, Бог, сказал: сотворим человека по образу нашему и по подобию, – а подобными Богу мы соделываемся не тогда, когда едим, пьём и облекаемся в одежды, но когда блюдем правду, показываем человеколюбие, бываем снисходительны и кротки, милуем ближнего и украшаемся всякою добродетелию»⁵³. Эта истина была известна даже языческим мудрецам, которые полагали, что быть философом и вести добродетельную жизнь – одно и то же, и что в этом именно и заключается подлинная мудрость человека. Для знаменитого Платона добродетель составляла высшее благо, а первообраз этого блага он видел в Боге, а цель жизни истинного мудреца полагал в уподоблении Богу⁵⁴. «Человека делает человеком не ум, а только нравственность», говорил мудрец уже христианскаго времени, Кант. «Не знание само по себе, а только деятельность, согласная с действительным познанием истины, составляет подлинное назначение человека», утверждал Фихте.⁵⁵

Вот почему при оценке людей и предметов нравственная точка зрения есть самая главная и высокая. «Когда известный человек занимает в обществе нравственное положение, то про него обыкновенно говорят, что он занимает именно то положение, которое наиболее соответствует нравственному достоинству человека».⁵⁶ Для примера возьмём деятельность учителя. Конечно, учитель должен сообщать своим, слушателям те или другие знания. Но главное заключается не в этом. Знания ведь забываются, приобретенная опытность может улетучиться. Но нравственное воздействие учителя на своих питомцев, на образование их нравственного характера, никогда не забудется и не исчезнет. Поэтому высшая задача учителя и вместе его высшая награда и радость та, когда он сумеет найти в ребёнке или юноше человека, когда он сумеет возбудить в нём нравственную искру, нравственную восприимчивость и чуткость. Нравственное воздействие одной личности на другую имеет и всегда будет иметь наивысшее значение. Когда мы по отношению к другому истощили все средства, чтобы воздействовать на него, то последнее, к чему мы прибегаем, состоит в том, что мы обращаемся к его совести. Поступая так, мы верим, что обращаемся именно к высшему достоинству человека, напоминаем ему о том, что внутри его существа составляет, так сказать, «святая святых». И это потому, что нет еще высшей оценки вещей и людей, как нравственная, и нет еще более священных обязанностей, чем те, которые налагает на нас совесть.

Вот почему назвать человека бессовестным – значит сказать о нём самое худшее. В самом деле, мы часто готовы бываем простить человеку разные его слабости и недостатки, готовы бываем даже подыскать всевозможные извинения иногда тяжелым преступлениям его; но никогда не можем простить человеку его бессовестности. Напротив, назвать человека, добросовестным – значит выразить этим самым высшее доверие к его нравственному характеру. «И это для нас имеет гораздо большее значение, чем самое высокое дарование и самая увлекательная любезность».⁵⁷ Названия эти не просто красивые слова, а подлинное выражение истины.

Но, говорят нам, что мы будто бы не имеем даже права произносить тот или иной нравственный суд о лицах и событиях; что не обсуждать призываемся мы, а узнавать и объяснять обстоятельства и действующие причины тех или иных событий и действий. Только дети будто бы делят людей на добрых и злых и, смотря по этому, относятся к ним с любовию или ненавистью.⁵⁸ Этот последний факт, кстати заметим мы, трогательный и глубоко поучительный сам по себе, с поразительною ясностию говорит именно в пользу нравственной природы человека. Пусть поставят нам в упрёк, что мы рассуждаем в данном случае по-детски. Но ведь Сам Бог из уст младенцев и грудных детей устрояет хвалу⁵⁹, потому, конечно, что дети вообще говорят истину, что детские уста часто изрекают несознательную мудрость. Будем, впрочем, рассуждать и говорить не по-детски. Раз человек не есть только растение, а его характер не есть простой продукт почвы; раз в характере человека проявляется его собственное волевое решение, деятельность его подлежит неизбежно нравственной оценке. Ужели в самом деле для нас должно быть безразлично, кто стоит нравственно выше: христиане ли, которых Нерон велел сожигать в Риме, или сам Нерон матереубийца; верные ли слуги царя, ради исполнения служебного долга не щадящие своего живота, или те жалкие нигилисты русские, которые тайно, из-за угла, предательски убивают неприятных для себя этих верных слуг царевых?! Согласитесь, что здесь нельзя рассматривать и исследовать характеры и события так, как ботаник исследует растение; нельзя смотреть на жизнь и историю людей без всякого нравственного интереса, без души и совести. Отказаться от права нравственной оценки фактов и людей – это значит отвергнуть своё собственное нравственное существо и навсегда отказаться постичь внутреннюю подлинную жизнь человека.

Отказаться от нравственной оценки поступков человеческих мы не можем, да и права не имеем. Не можем потому, что судить – мыслить есть неизбежная потребность духовно-разумной природы человека. Не имеем права, потому что вся наша жизнь, все наши слова и поступки, даже молчание наше, имеют то или иное влияние на других. Как в природе физической ни один атом не уничтожается, так и в мире духовном ничто не теряется, «самая скрытая жертва, самый незаметный вопль скорбящей души, самое лицемерное, самое искуссное молчание с целию скрыть гадкое поведение»⁶⁰, – ничто не останется сокровенным или тайным, все рано или поздно откроется и будет узнано, значит, не пропадёт бесследно, не останется без действия.⁶¹ Когда Иов, покинутый всеми, подавленный столькими лишениями и страданиями явился предметом всеобщего отвращения и брезгливости и стонал на развалинах своего благосостояния, – знал ли он, что его стоны и молитвы будут раздаваться столько веков, утешат тысячи скорбящих душ на всех концах земли? Когда Магдалина принесла свое разбитое сердце к стопам Христа и оставила там, вместе со своими слезами, позор своей прошлой жизни, – думала ли она, сколько потерянных душ спасёт она своим добрым примером, сколько людей пойдёт вслед за нею к тому же Христу и тоже за прощением и спасением? Или этот мученик, которому палачи сначала оторвали язык, потому что он возвещал о Спасителе, потом руку, потому что она указывала на небо, наконец, вырвали глаза, потому что и они еще проповедовали, разве этот мученик, весь окровавленный и изуродованный, не говорил и доселе не говорит красноречивее всяких действий и слов о той твёрдой вере, которою было переполнено сердце его!?⁶² Так, всякое доброе дело, как бы маловажно оно ни было, всякая лепта вдовицы, каждая капля воды, поданная одному из малых сих, ничто доброе не потеряет своей награды и не пропадёт бесследно в общей экономии мирового блага.

С другой стороны, ни одно грязное дело также не проходит бесследно для жизни человеческой. Разве развратник, истрачивая свои силы в безумных наслаждениях, может извинять себя тем, что он вредит только самому себе? Разве пример его распутной жизни не производит страшной пропаганды, разве всё то добро, которое он мог бы сделать и не делает, не будет тяготеть на весах вечного правосудия? Разве эгоист, окутавший себя мнимою независимостию, может оправдываться тем, что будто бы никто не имеет права требовать чего-нибудь от него, так как сам он ничего не спрашивает у других, разве этот эгоист не обязан знать и помнить, что его эгоистическая жизнь есть не только подлое отступничество от милосердия, но что она несёт вместе с собою, распространяет кругом себя в мире и позорящее влияние? Пусть гаденький человек похоронит свое гадкое поведение в притворном и лицемерном молчании, пусть он, как умеет, заметёт все следы своей гадости; но разве можно поручиться, что рано или поздно его гадкое деяние не отразится вредно на прикосновенных ему лицах, или не перейдёт в виде тёмных подозрительных слухов в потомство? И ведь что всего досаднее, так это то, что чаще всего мы не можем вернуть назад совершенных нами деяний. Так, если автор посвятит свой литературный талант на издание бесчестных и безнравственных книг и потом раскается в этом, то разве он будет в состоянии изъять из обращения свою мысль? Ведь она уже успела всосаться в плоть и кровь его поколения и уже разлагает его своим тлетворным действием. Да, друзья мои, что бы мы ни делали, мы действуем и влияем на других. Может быть, в эту самую минуту томится и страдает где-либо человеческая личность потому только, что ты, брат мой, некогда нарушил в отношении её свою обязанность, но сумел укрыть себя презренною тенью своего молчания...⁶³

Итак, мы не имеем ни малейшего права отрицать существование в мире нравственного порядка. Существует особый мир нравственности, и суд его произносит последний приговор о достоинстве или недостоинстве того или другого человека. И этот суд неизбежен.⁶⁴

Но что же такое нравственность? Как в природе физической господствует всеобщий и неизменный закон, производящий повсюду порядок и красоту, так и в мире духовном и в жизни человеческой господствует всеобщий и неизменный закон, определяющий всюду порядок и производящий благо. Тот и другой закон имеют своё основание в святой и всемогущей воле Творца, но различаются между собою тем, что закон природы физической осуществляется слепо, с роковою необходимостью, а закон жизни духовной исполняется сознательно и свободно, как обязательство. Вот это то сознательно-добровольное исполнение человеком тех обязательств, которые налагает на него воля Божия, и называется нравственностью, или нравственною деятельностию. Это – такой строй духовной жизни, такое направление всех сил души, когда определяемая этим строем и направлением деятельность человека угодна Богу и спасительна как для него самого, так и для ближних его.

Такая деятельность и составляет самое лучшее украшение человека и самое высшее его назначение, от неё зависит истинное достоинство человеческой личности. Будем ли мы рассматривать человека, как человека, как гражданина, как семьянина, как учёного, поэта, художника, или простого работника-поденщика, везде на первом месте имеются в виду его нравственные качества. И ничто не может заменить и вознаградить в нём недостатка доброй нравственности. Возьмите, хотя бы, различные внешние преимущества человека, напр., богатство, знатность, власть, физическую силу, или красоту: как часто все это растлевает и губит человека только потому, что не сопровождается добрым нравственным настроением!

Если, по слову Христа Спасителя, трудно вообще богатому войти в царство небесное, то что сказать о богаче-нечестивце? Богатство делает такого человека только более бессердечным себялюбцем и сластолюбцем. Известный евангельский богач одевается в порфиру и виссон, забывая, вовсе не думая о том, что многие из его братий не имеют, чем прикрыть наготу свою, чем защитить свое страдальческое тело от холода и непогоды; он пиршествует и пресыщается, не заботясь о том, что есть такие люди, которые не имеют куска хлеба, чтобы утолить голод, для которых даже крупицы, падающие от его богатой трапезы и поедаемые псами, были бы отрадою и наслаждением; он веселится по вся дни светло, вовсе не думая о том, что есть, быть может, на белом свете такие страдальцы, которые никогда не осушают глаз своих от слез... Один из таких страдальцев лежал пред самыми вратами его дома, но бессердечный богач даже и не замечал его. Он заметил его только тогда, когда был уже в нестерпимых муках адских, т. е., когда богатство не только не спасло нечестивца от смерти, но и окончательно погубило его, сделав его добычею ада.

То же нужно сказать и о знатном, влиятельном положении людей безнравственных, особенно если они облечены при этом широкою общественною властью. Если для человека нравственно-развитого такое общественное положение даёт больше средств и возможности для дел нравственно-добрых, то для безнравственного властелина земли широкая власть общественная является поводом и средством к обнаружению в самых широких размерах его безобразного поведения. Припомните преступную вереницу царей иудейских – Иродов, или Римских императоров: Калигулу, который казнил людей просто для своего удовольствия и при этом сожалел, что человечество не имеет одну только голову, чтобы отрубить ее разом, – Нерона, Домициана, Декия, Диоклетиана, этих извергов, мучителей ни в чём неповинных и беззащитных христиан; или тяжелые времена нашего крепостного права, когда самодур помещик до смерти порол своих крестьян, или собаками травил дворовых мальчиков потому только, что в преступных руках его находилась власть над всеми этими, подчиненными ему, существами. Часто приходится слышать, что будто бы власть портит людей. Нам думается, что в данном случае виновата не власть, а бессовестность, нравственная распущенность человека, злоупотребляющего данною ему властью.

Физическая сила, не управляемая ни разумом, ни доброй волей, подобна урагану, без всякого разбора уничтожающему всё встречающееся на пути. Возьмите героев М. Горького: ведь все это разрушители, представители какой то дикой стихийной силы. Вот они: Зобар, вонзивший в грудь красавицы Радды нож; старый солдат Данила, отец Радды, сунувший тот же нож в спину Зобара как раз против сердца; озверевший сапожник Орлов, который хотел бы раздробить всю землю в пыль, или собрать шайку товарищей и жидов и всех до одного перебить, передушить; дядя Артём, угрюмый чудовищный силач, как большой зверь, страшного кулака которого все так боятся, и который, как кот, знает одно только из немногих доступных ему желаний... и т. д. всё в этом роде. Даже лучшие, так сказать, центральные герои Горького, напр., Фома Гордеев и Илья Лунев, натуры богато одаренные, люди сильной воли, и те «до нутра» проникнуты гордостью, злобой и какой-то стихийной мстительностью и ненавистью. Так, Фома Гордеев разбивает целый караван баржей и после этого остаётся совершенно спокойным, хотя эта затея стоила нескольких человеческих жизней; он издевается над целой компанией, пускает её по Волге на подрубленном плоту и, злорадствуя, просит эту компанию кланяться ракам. Одержимый тем же стихийным чувством злобы Илья Лунев душит старика‒менялу, и когда потом он увидел памятник убитого им старика, то не почувствовал к нему ничего, кроме острой, жгучей ненависти и... только плюнул на могилу. Все эти фотографии, снятые мастерской рукой Горького очевидно с натуры, говорят об одном, что физическая сила и самая твёрдая воля, не согретые любовью к Богу и человеку, превращаются в грубую разрушительную силу.

Может быть, духовные преимущества, как то: особенная талантливость, широкое образование, развитие наук и искусств, вообще культура могут и должны поднять достоинство человека и заменить в нём то, что известно под именем нравственности. Самое распространённое теперь у нас мнение действительно таково, что будто бы культура сама по себе совершенно достаточна для того, чтобы человек был нравственным и даже больше того, что будто бы только культура и создаёт истинную нравственность человеческую. «Наше спасение, говорят, в разуме и просвещении»,⁶⁵ потому что сила ума важнее, чем добрая нравственность, что единственным творцом и двигателем человеческой цивилизации был и будет ум и добываемые им рельные знания, но не отвлечённые рассуждения и исследования из области нравственности.

Конечно, ответим мы на это, сила ума и добываемые им знания играют важную роль в духовном развитии человеческих обществ. И мы не враги культуры и просвещения и сердечно желаем, чтобы в нашем обществе более и более развивались наука и искусство. Но мы утверждаем, что только добрая нравственность, только доброе направление воли сообщает истинное достоинство и значение деятельности человека как в области науки и искусства, так и в области его социального благоустройства. Ведь человека делает хорошим не одно количество добываемых им знаний, не одна практическая их пригодность и та или другая степень распространения их в народе, а нечто другое. «Лице земли и неба рассматривать умеете, говорит Спаситель, зачем же вы по самим себе не судите, чему быть должно» (Лк.12:56‒57).

К сожалению, между научным знанием человека и его поведением замечается, как показывает опыт, почти постоянная дисгармония, чтобы не сказать – глубокая пропасть. Знаменитый поэт – психолог Шекспир эту именно мысль и выразил в своём «Гамлете». Гамлет бесспорно имеет гениальную голову, он «князь умозрительных философов»; но он совершает одно преступление за другим и умирает самоубийцей, т. е. завершает свою жизнь таким преступлением, на которое, по его же собственным словам, «Сам Предвечный положил свое запрещение». В произведениях наших русских поэтов точно также встречаются типы таких людей, которые несомненно отличаются самым широким развитием ума и солидным образованием, но которые своим поведением роняют всякое достоинство людей образованных. Таковы, напр., у Тургенева так называемые «лишние люди» (напр., «старый греховодник» Лаврецкий и др.), или у Достоевскаго – студент Раскольников, убивающий старуху-ростовщицу и сестру её, чтобы на похищенные деньги поправить своё нищенское положение.

Это роковое противоречие между образованием и поведением поражает нас почти на каждом шагу. Разве пьяницы не знают гибельных последствий своего несчастного порока и тем не менее погибают именно от пьянства? И что всего поразительнее, так это то, что пьяный интеллигент, отлично знающий по данным науки всё зло своей гнусной привычки, скорее и безобразнее спивается и уходит в могилу, чем пьяница не культурный. Очевидно, жить только одним разумом невозможно: плохая он порука истинно-доброй жизни. «Все мы имеем знание», с грустью замечает Апостол, «но знание надмевает, и только любовь, т. е. добрая настроенность нравственная назидает» (1Кор.8:1).

Но жизненный опыт докладывает нам не только о том, что умственное развитие человека не стоит в необходимой связи с его добрым поведением, он говорит нам гораздо больше, а именно, что наиболее талантливые в умственном отношении люди являются иногда гораздо более способными причинять людям горе и страдания. Крупными злодеями обыкновенно бывают люди даровитые и сведущие, как это показывает практика уголовных и гражданских судов. Причина подобных явлений понятна: у ограниченного человека не хватит ума для создания сложного и искусного плана и уменья найти средства к выполнению его. Напротив, ум талантливого преступника, находясь под влиянием дурного нравственного настроения, той или иной страсти греховной, сумеет не только оправдать всё дурное, но может быть и надёжным орудием, слугою этих самых страстей. Такого человека не в состоянии удержать от преступления самые многосторонние сведения научные, никакие дипломы учёные. «Образованность, говорит Мартэн, некоторым людям даже очень полезна: благодаря ей они могут делать зло, не нарушая закона»⁶⁶. Ловкие современные сыны Израиля так именно и поступают: не преступая закона, они ловко обходят его. А наши адвокаты, особенно те из них, громкая известность которых покупается исключительным уменьем обелять черное и оправдывать неправое, которым поэтому поручается защита таких дел, которые могут быть выиграны только при выше приведенном отношении к закону, – разве не служат они подтверждением той мысли, что одно умственное образование не создает еще доброй нравственности, что даже специальное юридическое образование, при известной нравственной изворотливости, ведет лишь к законному обходу закона. И выходит, что нравственно-добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек, будь он семи пядей во лбу, из злого сокровища сердца своего выносит лишь злое (Лк.6:45).

. Конечно, грех может и должен выступать грубее среди необразованных. Но если чрез посредство образования, или чрез посредство внешнего просвещения, грех будет щеголять по белу свету в более облагороженном, в более изящном виде, то это ещё не значит, что грех чрез это станет меньше и слабее. Человеческое сердце волнуется теми же страстями и искушениями, будет ли это сердце высокодаровитого ума, или жалкого подёнщика. Образование изменяет только формы проявления сердечной жизни, но не самое сердце. Точно также и прогресс человеческой культуры не есть неизбежный прогресс и человеческой нравственности.

История представляет не мало таких моментов в жизни человечества, которые характеризуются, с одной стороны, высоким уровнем умственной жизни, с другой, поразительным упадком нравственности. Таковы периоды высшей культуры века Перикла в Афинах, Августа в Риме, Льва X в Италии, Людовика XIV во Франции. Таково наше хвалёное время с его культурными успехами и полным упадком общественной нрав-ственности, в чём, не боясь правды, мы безусловно должны сознаться.

Тип культурного человека самоновейшей формации, освобожденного от всяких оков нравственности, уже довольно ясно обрисовался. Человек этот, по учению Нитцше, должен быть решительным и смелым, не боящимся высказывать себя таким, каков он будет на самом деле, т. е., без всяких околичностей проводящим в жизнь свои эгоистическия цели; это будет человек сильный духом, т. е. совершенно освободившийся от всяких размягчающих и расслабляющих волю чувств, каковы – сожаление, милосердие, сострадание, доброты душевной, мягкосердечия в нём не будет, ибо такой человек будет руководиться уверенностию в том, что всё слабое, немощное самою природою обречено на погибель, и что это так и должно быть; т. е. он будет держаться того правила, что не противодействовать нужно торжеству зла, а содействовать⁶⁷. Вот какой должен народиться человек, под исключительным влиянием новейшей безбожной культуры, человек, как видите, совершенно дикий в нравственном отношении.

Вот почему во все времена не только ясно сознавали существенное различие между культурою и нравственностию, но и находились люди, да и теперь находятся, которые даже отрицают культуру во имя нравственности, если первая не содействует последней. Так, знаменитый Сократ готов был пренебречь всеми благами культуры, чтобы самым важным делом человека оставалась его нравственность. Циники уже не теоретически, а практически, всею своею жизнию, выразили протест против культуры и именно во имя нравственного идеала. Известный французский философ Руссо во имя того же нравственного идеала отрицал всю современную ему утончённую культуру, отрицал за то, что эта культура не только не сделала людей лучшими, но исказила и обезобразила их⁶⁸. Покойный Лев Толстой также отрицает современную культуру, зло осмеивает её и тоже во имя нравственного идеала, хотя этот последний понимается им крайне своеобразно, неопределённо и даже отрицательно, в роде, напр., опрощения, непротивления злу и т. п.

Дело здесь в том, что научное знание, обагащающее человека в одном отношении, часто убожит его в другом. Напр., современная прикладная наука слишком далеко раздвинула границы знакомства человека с окружающим его миром, одержала в пользу его изумительные победы над природою и сильно подняла уровень его внешнего благосостояния, но истинного счастья, но чистых радостей всё же она не дала ему. И вот как это случилось. С тех пор, как научное знание получило исключительное значение и стало почитаться единственною силою, движущею человечество по пути прогресса, нравственная жизнь людей, под влиянием новых понятий и стремлений, утратила руководящее для себя начало, нравственные интересы уступили место интересам другого порядка, нравственные идеалы почти исчезли, и для внутренней сердечной жизни человека не стало, так сказать, насущного хлеба. Отняв у людей веру в выше-чувственный мир, в Промысл Божий, не допуская никакого другого промышления о человеке, кроме его собственного, никаких других условий и средств для счастия, кроме тех, какия может доставить ему его ум и опыт, наука не разъяснила ему однако тайн бытия, не указала смысла и цели жизни и оставила его одиноким и беспомощным пред, мертвою, безличною силою стихий, пред неумолимым законом мирового механизма, который не способен отзываться ни на какие просьбы и мольбы человека. Вырвав из груди человека веру, наука не постаралась да и не могла ничем заменить её, а только безжалостно лишила человека главной опоры и утешения в различных житейских испытаниях и страданиях и тем нанесла смертельный вред его нравственности, так как вера есть основа нравственности. Удивительно ли поэтому, что люди, для которых добрая нравственность составляет высшее благо и лучшее украшение человека, так недружелюбно относятся к светской науке и культуре. «Ни разум; ни просвещение, каковы бы они ни были, – пишет один просвещённый светский человек, –⁶⁹ не в силах спасти нас не только в будущей, но даже и в здешней жизни, не могут дать нам ни нравственности, ни любви к Богу и ближним, ни спокойствия духа. Все это, как ежедневный опыт показывает, да и всякий, хотя и невольно, в душе сознает, – в руках Всемогущего, и только Он один спасает нас за деятельную веру в Него и во Христа Его, а не за наш разум и просвещение. Спасает нас одна только вера, которая и нравственными и спокойными нас делает, и любить и помогать нас заставляет ближним нашим не фарисейскою либеральною любовию, а любовию истинною и христианскою».

Повторяем, мы не враги культуры, светского образования и просвещения. Мы только хотим указать ошибку новейшего миросозерцания, по которому в образовании ума полагают единственное средство и всяческое обеспечение нравственного совершенства человечества. Мы не отрицаем образования, но не ожидаем от него того, чего оно не может дать да и не призвано дать. Мы хотим сказать, что замечаемое в духовной жизни людей зло и разного рода ненормальности исцеляются не одним только действием ума человеческого, а прежде всего и главным образом нравственным перерождением и обновлением общества по духу Евангелия, по идеалу вочеловечившейся во Христе святой любви, а не мимо христианства, как того хотят не в меру усердные поклонники культуры. Мы хотим сказать, что существующая в мире нравственность не есть произведение культуры, а есть продукт веры христианской. Мы хотим сказать более, что только нравственность христианская может сообщить и сообщает истинное значение и достоинство и самой культуре. И эта последняя ничуть не должна порывать связи с началами религиозно-нравственными, чтобы не повредить духовной жизни общества и не навлечь на себя чрез это заслуженного осуждения и даже явного пренебрежения.

Теперь посмотрим частнее, ближе, какое значение имеет добрая нравственность для разнообразных сторон культурной жизни человечества, напр., для науки, искусства, экономического и вообще специального благоустроения человека.

Стремление к знанию есть основная и существенная потребность разумного духа человеческого. И всякое истинное знание дорого для человека, дорого потому, что избавляет его от самого тяжелого вида рабства – духовного, от ига тьмы и невежества и соединенных с ним разного рода бед, несчастий и унижений (Ин.8:32); дорого потому, что украшает и улучшает нашу жизнь земную; дорого, наконец, потому, что постижение истины есть величайшее наслаждение духа человеческого, его стихия и жизнь, путь к небу, путь к Богу (Ин.14:6).

Но едва ли нам так много и долго придётся говорить о том, что научная деятельность человека есть прежде всего область нравственности и что нравственная чистота есть первое и необходимое условие научного познания. Ведь самое стремление к знанию, желание приблизиться к чистейшему свету истины есть уже нравственный подвиг. Недаром еще ветхозаветный мудрец сказал, что начало премудрости есть страх Божий (Притч.1:7). Только чистые сердцем Бога узрят, говорит Сама Истина, Иисус Христос (Мф.5:8). Хочется верить, что высокое знание истинно-ученого всегда будет связано с искренностью, честностью, любовию к истине, бескорыстным и самоотверженным служением ей, смирением, сознанием своего ничтожества пред необъятною областью бытия не дознанного и другими высокими нравственными качествами, так нужными и так естественными в человеке образованном, учёном (Иак.3:17). И мы знаем, что лучшие представители науки всегда отличались доброю нравственностию. Нам нет здесь нужды утомлять ваше внимание перечислением имён этих лиц. Стоит заглянуть хотя бы в книжки Смайльса: «Самодеятельность», «Ум и энергия» и др., или Тиссандье: «Мученики науки» и другие, подобные этим, чтобы убедиться в том, что с именами великих подвижников науки и знания всегда соединяется более или менее безукоризненное их поведение.

Напротив, человек, погруженный в греховную жизнь, человек безнравственный далёк от чистой истины. Дело известное, творяй грех есть раб греха (Ин.8:34). Грех так связывает свободную энергию человеческого духа, так прикрепляет его к земле, таким тёмным покровом окутывает сознание человека, что он не может, не в состоянии понять и усвоить чистую высокую истину научную. На литературных трудах и научных работах людей порочных всегда лежит печать греха, заведомой лжи и неправды: по плодам их узнаете их... Худое дерево приносит и плоды худые (Мф.7:16‒17). Ведь если одна пылинка препятствует глазу прямо смотреть и видеть всё окружающее в правильном свете, то что сказать про тех людей, внутренние очи которых закрыты плотным покровом греха? «Если око твое будет худо, то всё тело твоё будет темно. И если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» (Мф.6:23). Еще ветхозаветный мудрец изрёк в назидание наше: «в злохудожную душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси повиннем греху» (Прем.1:4). Не внидет, добавим мы, потому, что область греха и порока и область чистой истины – две области совершенно противоположные одна другой, общего между ними нет ничего и быть не может. «Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышняго?» говорит Самой Истине виновник мирового зла диавол (Лк.9:28). «Что общего у света со тьмою?» подтверждает нашу мысль св. Апостол (2Кор.6:14).

Да едва ли желателен и полезен для науки безнравственный её представитель. Кому не известно, как часто бесчестные служители науки свои мнимо-научные знания обращали и обращают в орудия нравственной порчи общества? Разве мнимо-научная дарвинистическая теория о происхождении человека от обезьяны не произвела в обществе гибельного влияния на понижение самого идеала нравственности? Разве коммунистические и социалистические утопии последнего времени не подорвали в известной части общества веру в непреложность священного права человеческой собственности? Разве кощунственные издевательства над таинством церковного брака разного сброда непризванных богословов не повлияли на чудовищное разлитие похоти в рядах интеллигентного босячества? Разве подкопы так называемого толстовства под основы нашей государственной власти не сделали своего гибельного дела? Разве не свежи ещё в нашей памяти печальные факты, как по вине разнаого рода шарлатанов науки погибали, и доселе погибают молодые люди, увлечённые мнимо-научными их доводами по вопросам веры и жизни? Мартиролог этих жертв слишком велик, и было бы тяжело их перечислять. И если бы палачи этих жертв имели хотя каплю совести, если бы они сознали, что только нравственно добрый человек может быть истинным другом науки, они перестали бы позор своей жизни прикрывать фиговым листом полузнания, чаще – научного невежества.

Добрая нравственность имеет ценное значение и в области изящных искусств, под которыми разумеем архитектуру, скульптуру, живопись, музыку и поэзию. Изящное или прекрасное, выражая в чувственной форме какую-либо идею или мысль, имеет для нас то благотворное значение, что не только эту идею делает для нас наглядною, доступною, но и увлекает своею гармонией и художественною формой наше сердце, благоговейно настраивает его, умиротворяет наш дух, успокаивает страсти, отвлекает от всего пошлого и грубого, облагораживает нашу жизнь, наконец, доставляет нам высшее наслаждение. Искусство – это бесценный дар неба, назначение его – украшать полную бед и скорбей земную жизнь человека.

Но чтобы выполнить такое высокое назначение, искусство должно отличаться целомудрием или чистотою и истинностью. Что подлинное искусство должно быть нравственно, это ясно из того, что оно от Бога, что в нём воплощается мир нравственной красоты, мир идеалов, мир небесной гармонии. В этом мире нет места ничему нечистому и низменному (Апок.21:27). Положим, само по себе искусство не зависит от нравственности художника, как душистая роза может вырастать и на нечистой почве. Но, как растение всё же воспринимает отчасти свойства почвы и её благоухания, так и безнравственность художника может портить его благородный дар, и произведение такого художника легко может принять характер плотяности и нецеломудрия, а как такое, оно способно скорее соблазнить человека, возбудить в нём нечистые пожелания, чем возвысить и умиротворить его душу. Безнраственное искусство уже перестаёт быть истинным искусством, так как оно становится в противоречие с источником своего происхождения. «Только тот истинный художник, который очищает и возвышает свою собственную душу, чтобы на её струнах находили себе отголоски те звуки, которые приходят из мира идеалов и напоминают нам о том, что за пределами дисгармонии этого мира существует гармония вечного бытия»⁷⁰. А раз вымирают высокие идеалы, вымирает живой христианский дух, – пусть техника искусства достигнет высшего совершенства, – всё равно: истинное искусство, полное живой идеи, должно также умереть. Мы знаем, что некоторые представители самоновейшей живописи (Ге, Верещагин и др.) изумили мир неслыханным издевательством над предметами, пред которыми человечество благоговело две тысячи лет, да и теперь еще благоговеют сотни миллионов. А все оттого, что сердца сих художников охладели к священным идеалам Евангелия и захотели поискать для себя новых идалов, оттого, что заглохла искра святого настроения, оттого, что человек из сферы высших идеалов опустился в мир слишком «реальный», в мир греховных страстей и похотливых желаний, и в этом навозе, в этом смраде греховном вздумал найти для своей изящной работы какие-то идеалы. Нет, высший, вечный художник – Бог. Земное художество должно быть отобразом божественного. Если небеса поведают славу Божию, если прекрасное лазурное небо с его сияющими звёздочками манит душу туда, к надзвёздным мирам, то разве не значит это, что и человеческое искусство, одухотворённое живым идеалом бесконечного, проникнутое верою, чистотою и святостию, разве это искусство, раз оно хочет остаться верным себе, разве может оно не манить нас из этой грешной жизни к небу с его красотою и блаженством? Может и должно, но тогда, когда уста художников как можно чаще будут шептать: «Приди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны». «Спасай, скажем мы каждому художнику словами Н.В. Гоголя, спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душею»⁷¹.

У всех нас теперь, как Дамоклов меч, висит над головами вопрос социальный, вопрос об устроении земного благополучия человеческого общества. И этот вопрос есть вопрос этический⁷². Хотя он и облекается иногда в форму вопросов то политических, то промышленных, но за этою формою всегда скрывается сфера нравственных отношений. Вы видите, напр., как в обществе растёт похоть плоти. И вот, против неё поднимается инстинкт чистой любви и создаёт социальный вопрос о семье. Вы замечаете, что прихотливое богатство хочет знать только себя, и вот, ему противопоставляется чувство сострадания, и создаётся общественная благотворительность. Вы видите, как экономическая несправедливость начинает угнетать людей труда и нужды, и создаётся так знакомый нам вопрос рабочий и т. д. Словом, сила движущая, сила решающая все указанные вопросы социальные находится в сердце и воле людей. Современное социальное движение есть своего рода протест общественной совести против попрания общественной правды и любви. И если люди будут решать социальную проблему средствами, лишь лежащими вне нравственности человеческой, то получится одна мертвечина. Вот, пример. Вы заботитесь о бедных, расспрашиваете, разузнаёте нищету, изыскиваете средства и способы для оказания им помощи. Сложный механизм вашей благотворительной деятельности в ходу. Но ведь люди всегда люди. И ваши бедняки остаются такими же докучливыми и подчас коварными, какими вы и застали их. Здесь нужна разумная и любящая рука, чтобы, сдерживать разлитие нищенства и направлять бедноту на путь труда и самопомощи. Здесь, как видите, нужна нравственная сила, сила, которая бы не только кормила и одевала нищету, но и воспитывала бы её для труда и вообще доброй жизни. Но чтобы благотворители именно так понимали и делали свое дело, нужно, чтобы они помнили, что имеют дело не с машинами, а с жизнью, не с бездушными предметами, а с людьми, не с экономическими планами, рассчетами и выкладками, а со страстями, надеждами и идеалами людскими, что здесь благотворителю не мешает быть и более благожелательным, и благоразумным, и терпеливым, и мудрым. Если вы возьмёте другой любой вопрос социального благоустройства людей, то и там везде для правильного разрешения его потребуются прежде всего моральные условия. Напр., разве можно без установления взаимных, основанных на любви и правде, обязательств, как со стороны хозяев, так и со стороны рабочих, решить вопрос рабочий?

Между тем, мы видим, что социализм стремится изъять свои вопросы из сферы нравственности, мы видим, что вожаки социализма даже боятся почему-то, чтобы к решению вопросов социального порядка не примешалась религия с её нравственным кодексом. Почему социализм боится христианской морали, это сейчас будет видно.

Вся экономическая жизнь человечества слагается из добывания материальных благ, обмена их и потребления. Социализм требует, чтобы земля, орудия производства и капитал, всё это составляло бы собственность общества, а не частных лиц. Всеми торгово-промышленными предприятиями до земледелия включительно будет заведывать и руководить общественное управление. Оно же будет распределять между членами общества произведения труда, или предметы потребления, принимая во внимание, с одной стороны, трудовую способность работников, с другой – разумные их потребности. Словом, будущее всесильное правительство при новом социальном устройстве человеческого общежития отнимет все у всех: землю, фабрики, мастерские, даже все ножи и ножницы, даже иголки; отнимет всякую торговлю, весь капитал и решительно все плоды труда человеческого. Здесь будет полный деспотизм во всём, полное, подавление человеческой личности, превращение человека в машину, или послушное, бесправное орудие социальной общины. Социализм есть несомненное рабство.

Но мы знаем, что свобода есть душа жизни, украшение человека, – то, что человека делает личностью, но не вещью. Без свободы нет личности, нет и быть не может никакой подлинной разумно-свободной человеческой деятельности. Свобода нужна человеку, как в области мысли и нравственности, так и в области его экономических отношений. Свободному человеку нужна и частная собственность, при которой только и возможен личный интерес труженика – этот сильнейший мотив жизни и производительной деятельности человека. А раз я лишён права частной собственности, права распоряжаться самим собою, я уже не человек свободный, я вещь, я раб, принуждённый всё делать только по чужой указке. И что здесь особенно обидно, так это то, что члены социальной общины не свободно повинуются своему деспотическому правительству, а нуждою, как маленькое колесо в большой сложной машине.

Такой механический взгляд на человека есть продукт общего социалистического мировоззрения. Известно, что в основе социализма лежит материалистическое мировоззрение – без Бога, без души, без свободы, без идеи долга, без нравственности. На таких антиморальных началах нельзя, разумеется, создать, благополучия общества. Где нет свободы, где нет, идеи долга, там могут быть только рабы, готовые при каждом удобном случае проявить свои хищнические инстинкты, – разрушить, присвоить, или – по современному – экспроприировать.

Как же решается экономический вопрос в христианстве?

Св. церковь Христова, ежедневно призывающая нас обращаться к Отцу Небесному с воплем о, хлебе, насущном, никогда не осуждала забот о внешнем благосостоянии человека, хотя она, разумеется, главным образом имеет в виду всегда благо человека духовное, вечное. Хотя она никогда не задавалась решением вопросов чисто экономического характера, но тем не менее она даёт ключ к должному пониманию и решению этих вопросов: «Ищите прежде царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам». Это значит: ищите, заботьтесь, старайтесь, прежде всякой заботы о телесных и временных житейских потребностях, найти царство Божие, сделаться истинными членами царства Христова, царства, в котором прежде всего должны быть удовлетворены потребности духовной природы человека; и тогда всё это – и пища, и одежда и жилище – всё потребное для человека присоединится как бы в придачу и воздание за труды и искание царства Божия. Таким образом, вопрос о материальном благосостоянии человека Евангелие связывает с его нравственно-духовным состоянием и утверждает, что прочное материальное благополучие всякого человека и целого народа зависит от степени развития в нём истинно-христианской жизни. Значит упадок в людях этой последней есть грозный предвестник и их экономического упадка.

Представим себе общество, состоящее из людей истинно-благочестивых, в котором все одушевлены верою в Бога и главною целию своей жизни поставляют искание царствия Божия и правды Его, постоянное возрастание в добре, постоянное богоуподобление. Представим, что все эти люди одушевлены любовию к труду, умеют взяться за дело, верно понимают общественные интересы, умеют пользоваться свободою, понимают и выполняют все свои обязанности, налагаемые на них семейством, обществом, государством и церковью, умеренны в своих привычках, не знают никакой роскоши, бережливы, но готовы всем пожертвовать ради доброго дела, или ради нужды ближнего... Думаете ли вы, что подобное общество будет нищенствовать, или нуждаться, так, как нуждаемся сейчас мы? Нег, и вот почему. – Во-первых, здесь, в этом обществе прежде всего будут уменьшены и правильно определены самые нужды и потребности человека, – а ведь это так необходимо для благополучия человека. Во-вторых, материальное обеспечение жизни достигалось бы здесь гораздо легче и вернее, чем как это обыкновенно бывает, ибо где нет с одной стороны, праздности, с другой – своекорыстия, неумеренности и других подобных пороков, там не может быть места нищете и соединённым с нею лишениям. В-третьих, внешние беспорочные удовольствия жизни были бы доступны здесь каждому и для своего приобретения и поддержания не требовали бы таких ужасных усилий и затрат, какие требуются, к сожалению, в наше грешное время, потому что неиспорченный вкус, непресыщенные чувства не только не требуют, но отвращаются от всего изысканного, а главное – порочного. Наконец, в-четвертых, в этом обществе было бы далеко меньше и горя людского, ибо многие болезни и страдания здесь были бы совсем не известны, так как не было бы тех причин или источников, от которых они рождаются. Вот чего может достигнуть добрая нравственность, понимаемая в её евангельском значении!

Жаль только, что уроки Евангелия нередко забываются современными устроителями народного довольства. И это забвение всегда и всюду даёт себя знать.

Так, мы хвалимся точным знанием природы и добытыми человеческим умом победами над ней, а всё же не научились быть её хранителями и честными возделывателями (как велит Бог, см. Быт.2:15), предпочитая наиболее выгодным для себя оставаться хищниками и истребителями богатств её. Мы гордимся развитием промышленности, выставляем на показ всему миру разные диковинки, а бедный крестьянин остаётся почти с теми же орудиями ежедневного труда по добыванию себе пищи и одежды, какие употреблялись едва ли не при Рюрике. Мы восторгаемся утонченными предметами богатства и роскоши, целые тысячи бросаем на театры и другие увеселения, и нередко с лёгким сердцем проходим мимо целого скопища бесприютной, голодной и холодной бедноты. А разве познаниями химии не воспользовались разные подделыватели жизненных продуктов, даже церковного вина, елея и свеч, возжигаемых пред святынею? Разве медицинское искусство, призванное облегчать людские страдания, не употребляется иногда намеренно во вред ближнему⁷³?

От правды Божией не укроешься. Примечаемый в настоящее время экономический упадок нашей народной жизни есть результат упадка в нас доброй нравственности. И если мы хотим поднять народное благосостояние, постараемся прежде всего возвысить нравственную крепость народа, укрепить дух его, начнёмте излечение экономической его болезни извнутри, а не совне. Когда дух человека, общества, народа хорош, пропитан началами справедливости, братства, любви, трезвости и умеренности во всем, – тогда Господь благословит и все труды и заботы, клонящиеся к устройству земного благополучия его. Но никогда истинное счастие не будет спутником эгоистической лихорадочной наживы; никогда истинное счастие не благословит богатства праздных людей; не ободрит оно своей чарующей улыбкой тех, в коих ради богатства «душа убывает», и кто ради денег «Христа потерял».

Мы кончили. Остаётся только пожелать, чтобы люди помнили своё высокое нравственное назначение. Ведь последний мировой суд над человечеством будет суд нравственный.

Не прелюбы сотвори (Исх.15:14).

Св. Апостол Павел советует христианам даже не говорить о мерзостях, запрещаемых седьмою заповедию (Еф.5:3) и только крайняя необходимость заставляет нас сказать об этом несколько слов. Впрочем, помня совет Апостола, мы и не будем перечислять или описывать этих отвратительнейших грехов. Мы хотим возвысить свой голос лишь на защиту так ныне попираемого всеми целомудрия.

В самом деле, волны разврата все выше и выше вздымаются на нашем море житейском, грозя совсем утопить и семейное и общественное целомудрие. «Разврат», пишет одна русская женщина, «кричит по ночам на улицах, сияет в окнах домов, залитых электрическим светом, ресторанах, кафе-шантанах, театрах, везде, всюду, заражая воздух» (Новости 1903 г. № 44). Медицинские науки возвели разврат в принцип общественного здравия. «Половая потребность», не устыдился печатно заявить доктор Приклонский, «безусловно-де веобходима так же, как пища и питье» (Проституция и её организация, стр. 96). Оффициально допускаются публичные дома, которые подчиняются известному полицейско-медицинскому надзору, и этим как бы узаконяется проституция, как какое-то особое социальное учреждение (Мартенсен. См. Прав. Обозр. 1890 г., ноябрь-декабрь, стр. 619). Общественное мнение, поддерживаемое, с одной вороны, ложною наукою, с другой – авторитетом правительств, до того сроднилось, сжилось со всею этою грязью, что не только не считает утрату невинности грехом, напротив, почитает такую утрату делом необходимости в физиологическом отношении, будто бы для сохранения здоровья, забывая, что дух распущенности и без того слишком силен и соблазнителен, чтобы нуждаться ещё в какой либо поддержке. И что удивительного, если некоторые наивные родители, по совету врачей, или сами, толкают своих детей в объятия продажной любви, или же сквозь пальцы смотрят на их эротические похождения. Невинность среди современной молодежи и пожилых холостяков так редка, что так и хочется сказать: едва ли она не отжила уже своё время и не отошла в область предания...

Много, разумеется, причин такого грустного явления нашей семейно-общественной жизни. Но главная из них – это: полное отсутствие в большинстве наших семей воспитания. Мы приходим в ужас при виде тех мальчишек, которые без всякого призора толпами бегают по улицам, научают друг друга чуть не с десяти лет пить водку, воровать и развратничать и в 15 лет попадают уже на скамью подсудимых. Для спасения этих несчастных маленьких бродяг мы придумываем и ясли, и детские сады и школы. Но мы мало или совсем не обращаем никакого внимания на то, что в большинстве наших обеспеченных интеллигентных семей дети, особенно дети семей среднего достатка, хотя по улицам и не бегают, но все равно и в родительских домах весьма часто остаются точно также без всякого призора и предоставлены расти, как деревья в лесу, на волю Божию. В самом деле, как редко дети видят в своих родителях друзей, перед которыми у них была бы душа на распашку, от которых у них не было бы никаких тайн и секретов. «Едва ли найдется в нашей интеллигентной среде», говорит г. Скабичевский, «хотя бы 10% семей, в которых дети не вели бы более или менее тонкой политики по отношению к своим родителям» (Новости. 1903 г. № 62). Выростая, таким образом, хотя и под родительским кровом, но совершенно изолированно от своих родителей, дети между тем подвергаются всевозможным случайным влияниям, порою весьма тлетворного характера. При этом, словно нарочно, всё бывает направлено к тому, чтобы у детей преждевременно развивались именно половые инстинкты, особенно, конечно, в больших городах, где, что ни шаг, всюду соблазны, и искушения. Чрезмерно сытая и жирная пища, разговоры и картины порнографического содержания, посещение театров, опереток, кинематографов, кафе-шантанов, соблазнительные книги, особенно романы французского изделия, отсутствие здоровых живых умственных интересов, опасное товарищество, карты, вино, всё это в конце концов весьма часто приводит наших злополучных юнцов к той роковой развязке, о которой повествуется в известном рассказе г. Андреева «В тумане» (Журнал для всех. Декабрь 1902 г.).

Впрочем, за последнюю пору как будто замечается и в обществе и печати поворот к лучшему, именно – «к соблюдению себя в чистоте и невинности». Среди шумной газетной полемики, возникшей по поводу упомянутого нами рассказа г. Андреева «В тумане», можно ясно различить убеждённые голоса в защиту целомудрия. Отныне не только подвергается сомнению пресловутое, столетиями укреплённое положение «о вреде воздержания», не только научно доказывается возможность такого воздержания, при том без всякого ущерба физическому и психическому здоровью юношества, – но и указываются даже факты соблюдения целомудрия, раздается проповедь, призывающая учащееся юношество к воздержной жизни, к образованию кружков трезвости, духовной чистоты и т. д. (См. напр. Новости. 1903 г. №№ 53; 66 и др.). Наконец, существование общества защиты несчастных женщин весьма красноречиво говорит о том, что в нашу пору уже не страшно выступать с словом за целомудрие. Вот почему мы и берем на себя в настоящем случае смелость сказать это слово в защиту той добродетели, о которой поэт сказал:

Блажен, кто сердцем чист, чью мысль не осквернила

Ни пыль земных страстей, ни грязь порочных дел...

Целомудрие, понимаемое в более широком смысле слова, состоит не только в сохранении чистоты телесной, но и душевной – в непорочности мыслей, желаний и чувствований. Понимаемое в тесном смысле, как чистота телесная, оно может быть рассматриваемо: а) как воздержание от удовлетворения половым влечениям до брака и в) как правильное и законное удовлетворение им в состоянии брачном. В первом случае оно может быть названо невинностью, во-втором оно есть то же, что супружеская верность, соединённая, разумеется, с строгою умеренностью в супружеских удовольствиях.

Особенный высший вид целомудрия составляет девство, как свободное и решительное отречение от удовлетворения половому инстинкту на всю жизнь – в видах удобнейшего и чистейшего служения Богу (Фаворов. «Очерки нравственного учения», стр. 100).

Нужно ли говорить, что слово Божие постоянно и с особенною силою внушает нам обязанность целомудрия? Господь «блаженными» называет чистых сердцем, и один нескромный взгляд на женщину с нечистым пожеланием называет уже прелюбодеянием (Мф.5:8. 28). Апостол Павел, увещевая христиан хранить себя от блуда, пишет: «не призва бо Бог нас на нечистоту, но на святость» (1Сол.4:3‒7), чтобы мы, отвергшись нечестия и мирских похотей, целомудренно, и праведно и благочестно жили в нынешнем веке (Тит.2:12). Тайнозритель Нового Завета, Иоанн Богослов, среди таинственных видений, имел и такого рода видение: на небе, на горе Сионе стоит Агнец; с Ним сто сорок четыре тысячи святых старцев; у старцев на челах написано имя Божие. Пред престолом Божиим раздаётся торжественная песнь, столь громогласная и приятная, как бы это был шум множества вод, гул сильного грома, согласная игра на гуслях (Апок.14:1‒4). И эти старцы, прославленные вместе с Агнцем, суть девственники, всю жизнь проведшие в совершенном целомудрии и полной нравственной чистоте. По учению св. отцов Церкви, добродетель целомудрия настолько высока и боголюбезна, что приближает нас к ангельским силам (Иоанн Лествичник, ст. XV).

И мы видим, что уже с самых первых дней существования церкви христианской появляются в ней девственники. Божия Матерь, от вечности предъизбранная послужить тайне воплощения Сына Божия и воспитавшаяся при храме, ещё в юных летах решилась посвятить себя девственной жизни, и осталась Девою в рождении и по рождении воплотившагося от неё Сына Божия, Спасителя мира. Христос Спаситель Своим словом и примером освятил девственную жизнь, указав в ней путь к высшему нравственному совершенству. И вот в числе его Апостолов являются уже девственники: Иоанн Богослов, учитель языков Павел, Иаков – праведный, брат Божий. Во времена же апостольские являются аскеты, т. е. лица, отличавшиеся строгостью жизни, упражнявшиеся в духовных и телесных подвигах, каковы: непрестанная молитва, продолжительный пост, произвольная нищета и воздержание от супружеской жизни.

С этого времени чрез всю историю христианской церкви непрерывною чредою идет ряд подвижников и подвижниц, изумивших мир своими высокими подвигами и по смерти прославленных Богом. Этих лиц церковь Христова всегда считала своею славою и украшением. Прославляя их, особенно за подвиг целомудрия, она называет их девственниками, величает их воинами Христовыми, вельми подвизавшимися в жизни временной в борьбе со страстями плотскими и чувственными. И действительно, это воины, это герои христианские! Великий подвижник Египта, Павел Фивейский, 90 лет подвизался в пустыне и за всё это время не видел ни одного лица человеческого. Сирийский подвижник, Илиодор, вступив в монастырь трех лет, провёл в нём 62 года и во всё это время вовсе не выходил за монастырскую стену и ничего мирского не видел. Историку Феодориту он лично передавал о себе, что не знает даже вида свиней и петухов. Когда же необходимость заставляла подвижников видеться с женщинами, напр. с родными, то они всячески старались уклониться и от этого, подавляя, таким образом, в себе даже естественное чувство родства.

Некоторые подвижники отказывали себе в счастии видеться даже с родною матерью, как напр., Св. Симеон Столпник и Феодосий Печерский. А устав Афонской горы запрещает женщинам являться в это святое место, и до сих пор нога женщины не переступала ещё границы, отделяющей этот чудный уголок от остального мира. И много есть таких насельников Св. горы, которые, вступив сюда в молодых годах, безвыходно остаются на Св. горе до конца своей земной жизни.

Много было (есть и теперь) девственников и девственниц и на Св. Руси.

Были девственники и девственницы и во времена до-христианские в Ветхом Завете и даже в мире языческом.

Из Ветхозаветных людей девственную жизнь проводили, напр., пророки Илия и Елисей и последний из Ветхозаветных мужей, выше которого не было из рождённых женами, Предтеча Господень – Иоанн Креститель.

В языческом мире аскетизм был развит в школе Пифагорейцев: последователи Пифагора воздерживались от мяса, вина и плотских удовольствий. Весталки, жрицы богини Весты, должны были всю жизнь хранить девство и нравственную чистоту; в противном случае им присуждалось самое ужасное наказание: их живыми зарывали в землю.

Но этот высший вид целомудрия, или иначе девство, как состояние особенное, исключительное, вызываемое стремлением человека всецело отдать себя на служение одному только Богу, – такой вид целомудрия и может быть доступен натурам тоже особенным, исключительным: «могий вместити да вместит». Напротив, два других, вида целомудрия, именно – до-брачная невинность и целомудрие в состоянии брачном – доступны и обязательны для всех и каждого, и это именно целомудрие мы и имеем, главным образом, в виду в настоящей нашей беседе, ибо оно-то и нарушается чаще всего современным обществом.

Большинство юношей и холостяков нашего времени, говорилось в свою пору в одной светской газете, развращено до мозга костей. Если герой Крейцеровой сонаты, развратник Позднышев, не может быть огульно назван типом современного мужчины, то не может быть сомнения в том, что кругом нас много найдётся людей «позднышевского типа» (см. Каз. Вест., статья Е. Н. «О целомудрии»).

Печальнее всего то, что все эти господа Позднышевы мало, или вовсе не сознают того зла, какое заключается в нарушении седьмой заповеди, и добра от точного исполнения её. Они забывают, насколько низко, безнравственно, постыдно и разрушительно для человека сладострастие. Они забывают, что этот ужасный порок, оскверняя душу и тело человека, разрушает дело Христа, оскорбляет Духа Святого и влечет за собою самые вредные последствия для виновника в нём (1Кор.6:15, 18‒20). В самом деле, что такое тело христианина? Это храм Духа Святого, это жилище Самого Бога, – осквернить тело – значит осквернить дом Божий. «А кто растлит храм Божий, говорит Апостол, растлит (т. е. покарает) того Бог». Мы видим, какую честь воздают телу христианина по смерти его: пред ним творят каждение, обставляют горящими светильниками, ему кланяются, его лобызают, поют надгробные песни, несут в предшествии икон, а на могиле ставят крест. Почему так? Опять потому же, что оно – жилище Духа Святого; оно освящено в купели крещения, затем, чрез действие миропомазания, – освящалось неоднократно небесною божественною пищею – Телом и Кровию Христа. Потому, наконец, что оно некогда воскреснет для вечной жизни и прославится по подобию прославленного Тела Христова (Флп.3:21). И всё это забывается нарушителями целомудрия. Но как же жестоко отмщевается это забвение!

Опыт показывает, что с развитием в человеке телесных страстей отодвигается на второй план и даже забывается всякое благородство и всякое стремление к истине, добру и святости. Человек до того огрубевает тогда, что начинает легко мириться с тем, с чем прежде мириться не мог, начинает спокойно смотреть на то, пред чем прежде так возмущалось всё его существо. Развращённое воображение старается во всём отыскать только подленькую сторону. Чувства, мысли развратника обращаются только на чувственное, низкое, гадкое; излюбленная тема его речей – женщина легкого поведения, ухаживания и победы, разного рода похождения и т. п. И становится тогда человек из существа нравственного одною плотью (Быт.6:3), – по выражению Библии.

Самый телесный организм его расслабляется, теряет свойственную ему свежесть, силу и красоту: бледность и синета в лице, тусклость и впалость в глазах, вялость и дряхлость во всем теле, разные гнилые болезни, а иногда и преждевременная смерть составляют обычные результаты распутства.

Вместе с этим само собою притупляются и душевные силы, и способности человека: чувства, воображение, память и рассудок, а иногда открывается и полное идиотство, или помешательство.

Нужно ли говорить о том, что половая распущенность до брака мешает счастью в браке. Она вносит в супружеские отношения тот цинизм, которым обыкновенно отличаются люди развращённые, но который не совместим с супружеским счастьем. И так как при современных условиях жизни только очень немногие из мужчин остаются целомудренными до брака, то понятно, почему у нас так редко встречаются счастливые браки. И в этом сильно виноваты мужчины. Так как, далее, в союзе с развратом находятся всем известные гнилые болезни, то ясно также, почему в человечестве так заметно за последнее время вырождение, бесплодие, множество разного рода женских болезней и нервных страданий, которые если и прекращаются, то разве только вместе со смертью. И в этом опять таки безусловно повинны развратные мужчины, во время не соблюдшие себя и скрывшие от своих молодых подруг свою преступную порочность.

Мы уже не говорим о том, что блудники, растлевая свой организм, разрушая семейное счастие, лишают себя и будущих небесных благ. Слово Божие во многих местах свидетельствует, что блудники царствия Божия не наследят (посл. Гал.5:19‒21. Еф.5:5). Где же их наследие, часть их? На это отвечает Сам Господь в Апокалипсисе: участь их в озере, горящем огнём и серою, – это смерть вторая. И дым мучения их восходить будет во веки веков (Апок.21:8, 14:11). Всем известны грозные примеры наказания Божия, поражающего людей распутных. Так, допотопное человечество за свое распутство истреблено было потопом; истреблены жители Содома и Гоморры; распутное колено Вениаминово почти всё уничтожено было другими коленами израильскими. Ничто так не содействовало падению древняего мира, как именно господство грехов плоти. Нельзя перечислить всех примеров страшных наказаний, какими Бог карает целые народы и семейства за грех против седьмой заповеди.

Как хочется после этого сказать всем врачам-специалистам: зачем они забывают про все эти ужасные результаты, авторитетно разрешая молодым людям нарушение невинности?

Между тем, какое благо заключается в невинности, благо физическое и духовное! Сохранивший себя в целомудрии этим самым, вопреки всем уверениям ложной науки, сберегает целость телесной жизни, крепость сил и вместе красоту тела. Свежесть, бодрость, живость, энергия составляют завидный удел целомудренной молодости (разумеется, если человек не подвержен каким-нибудь случайным или наследственным недугам). Пока юность невинна, до тех пор она и есть в собственном смысле юность, со всеми её прекрасными принадлежностями и девственными прелестями. По тесной связи в нас телесной и духовной природы, чистота телесная самым благотворным образом отражается и на духовной нашей жизни и деятельности.

Нравственная стыдливость и скромность, строгая разборчивость и осмотрительность в словах и поступках наиболее свойственна невинности. Вот почему она невольно так располагает и привлекает к себе. Вот почему пред нею сдерживает себя даже привычная нескромность других. Самое развитие духовных сил человека совершается свободнее, правильнее и успешнее в том случае, когда телесный организм его не тронут чрез утрату невинности. Кому не известно, что девственная и нетронутая почва наиболее производительна и надёжна? В самом деле, может ли человек, связанный страстью плотского греха, всецело и беззаветно отдаться истинному, доброму и прекрасному? «В злохудожную душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси, повиннем греху. (Прем.1:4). Нужно ли говорить о том, что невинность так любезна Богу, что только ей одной обещано увидеть Бога: блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят.

Но благо невинности простирается не только на отдельную целомудренную личность, оно является таковым и для жизни семейной и общественной.

Сохранивший невинность в состоянии добрачном переносит её, со всеми благими её результатами, и в семью, а чрез неё и в общество. Известно, что благополучие общества имеет корень свой в благополучии семейном. В семействе подготовляются новые члены общества, так что семейство является, так сказать, рассадником или питомником живых сил общественных. Отсюда понятно, какое благо для общества, если его жизненный источник (семья) ничем не портится, не отравляется, и поэтому необходимо всячески охранять невинность.

Если главная причина современной семейно-общественной язвы, именуемой развратом, кроется в ненормальной постановке семейного воспитания, точнее – в отсутствии этого последнего, то самым радикальным (средством борьбы с половой распущенностью молодёжи должно служить конечно прежде всего воспитание. Замалчивать этот грех в семьях – крупное преступление. Матери и отцы должны ближе стоять к своим детям и почаще заглядывать в их души. Если же родители забудут своих детей, не будут к ним близки, дружественны, правдивы и искренни, то пусть они тогда и не ждут, чтобы им открывались сердца молодёжи, и не удивляются, если их образцово-воспитанные сыновья будут тайком на стороне расшатывать своё молодое здоровье и кончать или самоубийством или сумасшествием. Родители вовремя должны предупредить своих сыновей, что пресловутое положение «о вреде воздержания» есть чистый вымысел, уже опровергнутый наукой и историей. И вместо того, чтобы толкать юношу в объятия продажной любви, пусть они поддержат его, пособят ему остаться незапятнанным, соблюсти себя, как соблюдают же себя молодые девушки до выхода в замужество.

Если в семьях вопрос о половой распущенности обычно замалчивается, то в школах об этом уже разговаривают, хотя ещё только на ушко, в товарищеском кружке. И горе тому товарищу, кто окажется девственником: он принуждён или скрывать от развратных товарищей факт своей невинности, или – под влиянием насмешек, а чаще – под влиянием алкоголя осквернить себя, пасть, лишиться первозданной чистоты. Между тем, юношам-девственникам следовало бы, наоборот, не скрывать своей чистоты, а гордиться ею и не краснея заявлять об этом товарищам, вызывать сочувствие, подражание. Но это может произойти тогда, когда коренным образом изменится общий взгляд на физиологические потребности, которым до последнего времени так любили да и ныне не перестают оправдывать всю грязь развратной жизни. Это будет тогда, когда вопрос о воспитании личности в правилах религии и нравственной чистоты займет подобающее место в семье и школе, когда всюду заведутся кружки воздержания и трезвости, когда в обществе усилится духовный интерес, жажда идеалов света и добра, а культ Ваала и Астарты отойдёт в область предания. Но пока мы принуждены ещё считаться с такими голосами, которые, прикрываясь именем науки, слишком легко смотрят на утрату юношеской невинности.

Мы знаем, что очень многие физиологи и врачи-специалисты возразят нам, что это, т. е. охранение невинности, не возможно, что плотское влечение есть необходимая потребность нашей физической природы, что удовлетворение этой потребности существенно необходимо для правильного развития и здорового состояния нашего организма; в противном случае, стращают они, произойдёт расстройство духовной и телесной нашей природы: человек или с ума сойдет, или подвергнется болезни и умрет, и что это может быть доказано даже фактами.

Но, во-первых, не все физиологи и врачи так говорят. Если не большинство, то очень многие утверждают совсем противное. Лучшие и знаменитые физиологи утверждают напротив: они говоряг, что человек может вовсе не удовлетворять чувственному влечению и притом во всю жизнь, и что существенного зла для здоровья и жизни от этого не произойдет (См. сочинения физиологов: Гуфланда и других и брошюру доктора Корнинга «Гигиена целомудрия»). Думаем, что к этому мнению присоединятся и все врачи-физиологи нашего времени, по крайней мере те, для которых дорога семейная и общественная нравственность. Во-вторых, если и действительно были такие факты, будто за исполнение седьмой заповеди некоторые поплатились болезнию, даже смертию, то это едва ли верно. Тут, надо думать, были другие причины несчастной участи указанных лиц. Но если бы это и случилось на самом деле, то что же тут худого, греховного, преступного? Ужели подлежит осуждению тот, кто свято исполнил заповедь Божию, устоял против чувственных влечений природы, удержал руку от запрещённого плода, хотя и должен был от этого страшно мучиться, хотя подвергался болезни и даже поплатился жизнию (если только это верно)? Ужели можно порицать того, кто в точности исполнил свой долг, кто вёл геройскую борьбу с чувственными порывами своей природы, воспротивился греху, кто даже жизнию пожертвовал ради долга, из любви к добру? Нет, не осуждения и порицания достоин такой человек, а похвалы и удивления, как человек честный, как подвижник добродетели, как мученик долга. Скажут: мало он жил, мало принес пользы другим, обществу... И это не правда: он принёс пользу и самой высокой цены, только пользу не материальную, а нравственную: он показал в себе торжество долга; он представил в себе пример истинного христианина, для которого заповеди Божии святы и непреложны, для котораого воля Божия – долг и священная обязанность. В третьих, если Бог наш, Владыка и Творец, дал нам заповедь: «не прелюбы сотвори», значит, и нужно её исполнить беспрекословно, без всяких умствований и обходов. Ведь нельзя же допустить, чтобы Премудрый Господь намеренно дал нам такую заповедь, исполнение которой или совсем невозможно, или соединено с расстройством здоровья и даже с потерею жизни. Согласитесь, что Бог не мог дать подобной заповеди.

А что исполнение седьмой заповеди возможно и во внебрачном состоянии, это подтверждается многими неоспоримыми фактами. Мы уже видели, что в церкви христианской всегда существовал (есть и теперь) класс девственников и девственниц, ради служения Богу посвятивших себя на всегдашнее безбрачие. А наши святители, которых народ так чтит именно за их непорочное житие? Ведь если бы в их жизни было что-либо зазорное, то это никак не утаилось бы: они живут в городах среди общества, жизнь их открыта и всем известна. Найдутся, без сомнения, и в обществе такие лица, которые, не покидая мира и занимаясь мирскими делами, всю жизнь проводят целомудренно и девственно; а другие остаются невинными до самой женитьбы, иногда до 30 и более лет, и, однако, те и другие остаются целы и живы, ни с ума не сходят, ни болезни от сего какой-либо не подвергаются.

Говорят, в молодые годы, в пору полного развития телесного организма, когда чувствуется полнота и даже избыток здоровья, – плотская страсть бывает до того порывиста и стремительна, что человек будто уже не может владеть собою, что воздержание в эту пору жизни в высшей степени мучительно, тяжело. Конечно, тяжело; с этим нельзя не согласиться; только неправда, будто в этом случае уже совсем невозможна борьба с чувственными влечениями. Напротив, и в самые молодые годы, когда организм человека, так сказать, пышет здоровьем, – есть возможность, есть и средство погасить в себе огонь плотской страсти: для этого нужно распять свою плоть со страстьми и похотьми. Средство это испытанное, верное, могучее. Мы постараемся описать это средство. Прежде всего нужно проникнуться мыслию, что вам предстоит борьба, и при том борьба жестокая, требующая от вас и неослабной бдительности над собою, полной внимательности к своим внутренним состояниям, и неизбежных лишений и страданий, а главное – усердной и неослабной молитвы. С таким мысленастроением можно смело и решительно начинать борьбу. К этому присоедините живое сознание важности седьмой заповеди и страшной ответственности за нарушение её. Припомните, как жестоко наказывается плотский грех не только по отношению к личности самого развратника, но и по отношению к его потомству. Сознавши всё это, старайтесь зорко следить за всеми движениями вашей души, гоните прочь от себя всякий худой образ, всякую нечистую мысль, всякое скверное желание.

Постарайтесь занять себя, предметами хорошими, благородными, удвойте труды свои, но ничуть не предавайтесь праздности, ибо мнозей злобе научила праздность, говорит премудрый Сын Сирахов (33:28). В пору приступа страсти, думайте о Боге, о том, что всякая нечистота известна Богу, чго за всё это Он привлечёт нас некогда к страшной ответственности. Вспоминайте чаще о крестных страданиях Спасителя, встаньте мысленно у креста голгофского, представьте всю страшную картину голгофских ужасов, и она потрясёт вашу душу, охладит пламень плотской похоти. Наконец, молитесь, молитесь от всей души, от всего сердца: «Господи (говорите), в девятый час вкусивший плотию нас ради смерть! ослаби, умертви восстание и мудрование моей плоти». И молитва привлечёт благословение Божие на ваш подвиг, на вашу борьбу с грехом, даст вам силы для этой борьбы, и тогда успех борьбы можно считать обеспеченным.

«Все это, скажут, хорошо; но для этого нужно в молодые годы сделаться подвижником, аскетом». Что же тут худого, ответим мы, если молодой человек для того, чтобы остаться цельным, неиспорченным, верным требованиям нравственного долга, и в самом деле сделается в известной степени подвижником-аскетом? Мы уже видели, что борьба с порывами плотской страсти и немыслима без лишений и страданий. Да и самое христианство, в сущности, есть подвижничество. В самом деле, если задача христианства сбросить с себя ветхого человека, тлеющего в похотях прелестных и облечься в нового, созданного в правде и преподобии истины, т. е. ослабить, подавить в грешной душе наклонности и влечения к худому и внедрить в душе стремление ко всему истинному и доброму: то кто не согласится, что выполнение этой задачи не иначе может быть достигнуто, как путём тяжелой борьбы, упорного труда, великих лишений и самоограничений?

«Царство небесное, сказал Спаситель, силою берется, и только употребляющие усилие восхищают его» (Мф.11:12). Если, таким образом, подвижничество является до известой степени общею нормою истинно-христианской жизни, то не тем ли более оно должно быть обязательно для тех, кто ещё не установился в правилах нравственности и только ещё начинает слагаться, формироваться в существо нравственное, у кого, поэтому, греховные влечения и страсти и действуют живее и сильнее, и для нравственной жизни представляют гораздо более опасности, чем в возрасте зрелом, в человеке с определёнными уже нравственными качествами и убеждениями?

«Чадо, говорит ветхозаветный мудрец, от юности твоея избери наказание, и даже до седин обрящеши премудрость»... «Яже в юности не собрал еси, то како можеши обрести в старости твоей?» (Сир.6:18, 25:5).

Насколько необходимы аскетические подвиги в борьбе с плотскими влечениями, об этом можно судить по бывшим уже опытам подобной борьбы. Вот что, напр., говорится в житии Марии Египетской: «Сорок семь лет, говорит о себе св. подвижница, прошло уже, как я брожу в этой (иорданской) пустыне. Первые семнадцать лет моей пустынной жизни я боролась с моими похотями, как с лютейшими зверями. Начну я, бывало, вкушать хлеб, – мне хочется мяса и рыбы, которые я ела в Египте; то мне вдруг сильно захочется вина, которое я там пила в большом количестве... Вдруг вспомнится мне какая-нибудь блудная песня; вдруг забушуют во мне нечистые помыслы и блудные страсти: тогда я бросаюсь на землю, обливаюсь слезами и вопию к моей небесной Споручнице, пока несколько не успокоюсь. Часто по целым дням я лежала на земле, как мертвая: одна сила Божия спасала меня».

Преподобный Иоанн Затворник, чтобы окончательно побороть похоть своей плоти, решился, после тридцатилетнего затвора в самой тесной и темной пещере, на подвиг ещё более тяжелый: выкопав яму, он сел в неё по перси и засыпал себя землёю, в каковом положении пробыл весь великий пост. Страдания его были ужасны: ноги его горели, жилы корчились, жар пожирал внутренность; но за то бес плотской похоти оставил его после этого навсегда. Преподобный Алексий Божий человек для сохранения целомудрия скрывается из дома в ночь после брака своего, оставляя молодую жену, родителей, богатство, славу, роскошь, негу. Другие даже жизнию жертвовали, чтобы сохранить свое целомудрие, остаться чистыми по душе и телу. Антиохийская христианка Домника, чтобы спасти от поругания себя и двух своих дочерей, выпросила у стража позволения уклониться ненадолго с дороги и вместе с дочерями бросилась в протекавшую близ реку. Святая мученица Потамиена решилась лучше быть брошенною в котёл кипящей смолы, чем отдаться в руки и склониться на обольщения язычника, господина своего, у которого она была рабою. А одна мученица, замужняя христианская женщина, красотою которой прельстился сладострастный мучитель христиан Максентий, чтобы сохранить свое целомудрие, сделала следующее: посланных за нею воинов она просила немного подождать под предлогом, что ей нужно заняться своими нарядами, а сама пошла в спальню и вонзила в себя нож, павши, таким образом, жертвою целомудрия. Так дорожили целомудрием и блюли в чистоте душу и тело святые.

Да не подумают, что здесь мы проповедуем всеобщий аскетизм и самоуничтожение, и всех молодых людей обрекаем на одни лишь ограничения, лишения и даже страдания. Совсем нет. Мы хотим лишь сказать вопреки всем уверениям ложной науки, что соблюдение целомудрия – возможно, хотя и требуется для этого некоторого рода подвижничество. Всех земных радостей и невинных удовольствий лишён только аскет в собственном смысле этого слова. Все же молодые люди имеют у себя так много чистых безвредных радостей и удовольствий, что, право, приходится сожалеть, когда видишь, как они решаются осквернять себя ещё постыдным служением похоти. В самом деле, не в вашей ли власти, молодые люди, все те предметы, которые питают ум, возвышают чувство, трогают и умиляют сердце, возбуждают волю ко всему доброму, истинному и прекрасному? Не в вашей ли власти храм Божий с его восторгающим душу богослужением, величественный храм природы с её красотами, – умные и нравственные книги, – благовоспитанный и добрый товарищ, – благородное, согревающее душу семейство и т. д.? А сознание исполненного долга – это высшее из удовольствий? Ужели всего этого мало, чтобы найти здесь поистине чистые радости и наслаждения и даже столь нужное в молодую пору развлечение? Нет, я не думаю, чтобы наша молодежь отвернулась от этих источников чистой радости, и ради чего же? Ради служения самой низкой страсти – плотской похоти!

Нужно ли говорить, наконец, что добрачная невинность получает свою высокую награду в законном христианском супружестве? Одобряя девство и даже предпочитая его супружеству, христианская церковь, тем не менее, не обязывает никого к этому трудному и не для всех удобоносимому подвигу, напротив, от всех тех, кто не может пребыть во всегдашнем девстве, она требует вступления в брак: «Если не могут воздержаться, говорит апостол, пусть вступают в брак, ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться (1Кор.8:9)». «Во избежание блуда каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа» (‒2). К сожалению, в нашем обществе находятся люди, которые не желают ни греха избежать, ни в брак вступать. Брачная жизнь пугает их своими неизбежными заботами и обязанностями. To-ли дело, рассуждают они, не отказывать себе ни в чём, и наслаждаться спокойно всеми удовольствиями жизни, зная, что за вами не следят ревнивые глаза жены, не тревожат дети. Брак иначе они и не называют, как цепями, которыми сковывают себя мужчина и женщина. Ненавидя брак, они стараются навязать свой взгляд на него и другим, особенно тем, на кого они простирают свои беззаконные виды. И кто не знает, сколько зла происходит отсюда! Там девица делается лёгкою жертвою соблазна, здесь жена нарушает супружескую верность; и счастье там и здесь пропадает навеки, а семейная жизнь подрывается в корень.

Не лучше поступают и те, которые уклоняются от брака по причинам чисто экономическим, по излишней привязанности к удобствам жизни и роскоши, т. е., другими словами, по недостатку надежды на промысл Божий.

Они забывают, что Тот, кто некогда насытил пятью хлебами пять тысяч человек, силен даровать успех и их честному труду и умножить средства их жизни. Они забывают бессмертные слова Спасителя: «Не заботьтесь, что нам есть, или что нам пить, или во что одеваться? Отец ваш небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом. Ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и сие все приложится вам» (Мф.6:33). Бог даст деток, Бог даст и на деток, говорит народная мудрость.

Лучше терпеть бедность, живя в честном супружестве, чем предаваться распутству в одиночестве.

Во всяком случае, будет ли то бедность, или другая какая причина невозможности вступить в брак, – ничто не может освободить холостого человека от точного исполнения седьмой заповеди: или честный брак, или девство, середины быть тут не может, ибо воля Божия не указала этой середины.

В заключение мы скажем несколько слов о другом виде целомудрия, т. е. о целомудрии в состоянии брачном. Состоит оно, с одной стороны, в умеренности и воздержании в самых супружеских удовольствиях, а с другой, – в супружеской верности. Первое должно соблюдаться уже по одному тому, что христианский брак не есть только договор, скреплённый известною обрядностью и формальностью общественных обычаев и гражданского закона, а таинство, совершаемое церковью и освящающее союз для благословенного рождения и христианского воспитания детей, для взаимопомощи, для взаимной поддержки супругов в деле нравственного совершенства, в целях богоуподобления и вечного спасения. Христианский брак есть благодатный союз супругов во образ таинственного союза Христа с Церковью, союз, полный самой крепкой взаимной любви и искреннего доверия лиц брачущихся. Брак не есть только половое общение, но прежде всего личное жизнеобщение, основанное на личной взаимной склонности и согласии в нравственном образе мышления (Лютардт, Апол. хр. стр. 443). Если же это так, то в христианском браке не должно быть места для одних чисто животных страстей, напротив: супруги должны хранить чистоту брака, как величайшую святыню и всячески сдерживать свои чувственные порывы и остерегаться, чтобы сатана не искушал их невоздержанием (1Кор.7:5). «Величайшая прелесть семейной жизни, говорит Джон Леббок, заключается не в удобствах и удовольствиях семейнаго очага, а в чистых семейных привязанностях, во взаимном доверии всех членов семьи».

Что касается супружеской верности, то она составляет первое условие прочности и счастья брачного союза. Она должна быть нелицемерна, постоянна и простираться не только на дела, но и на мысли и на самые сокровенные движения сердца. Супруги всецело принадлежат друг другу и составляют одну плоть. Соединившись однажды, они уже не имеют власти каждый порознь над своим телом. Вот почему ничто так не оскверняет брачного союза, как супружеская неверность. Что бы ни представляли в оправдание супружеской неверности, она всегда останется самым постыдным пороком, ниспровергающим самые священные обязательства человека.

Свою беседу мы закончим следующими словами Иоанна Златоуста: «Смотри на прелюбодея и ты увидишь, что он в тысячу раз несчастнее окованных цепями. Он всех боится, всех подозревает... И что всего бедственнее, – совесть его вопиёт и терзает его ежедневно. Удовольствие от греха кратко, а печаль так продолжительна. И ничто не может извинить его. Страсть природы? Но затем и установлен брак, чтобы ты не преступал границ... А ты неблагодарною душою наносишь Богу бесчестие, отвергаешь всякий стыд, бесчестишь собственную свою славу. Зачем обращаешь взоры на чужую красоту, зачем рассматриваешь лицо, не принадлежащее тебе, зачем нарушаешь брак, бесчестишь свое ложе, зачем оскорбляешь член своего тела – жену твою?»

Св. Церковь Христова всегда строго относилась к нарушителям супружеской верности: «Аще чия жена прелюбодействовала, и кто-либо прелюбодействовал: таковым надлежит в седьмь лет приити в совершенное общение, по степеням к тому ведущим (20 пр. Анкир. собор.; 87 пр. VI всел. соб.)».

И нам думается: чем строже мы будем относиться к грехам плотской похоти, подвергать их самому строгому осуждению, тем большую пользу принесём семейному и общественному благополучию. Когда видишь утопающего, не будешь рассуждать, – как бы понежней его взять из воды; случается, что и за волосы ухватишь, лишь бы спасти человека. Так и здесь: в омуте общественного разврата тонут люди, гибнут семьи, серьёзная опасность угрожает обществу и государству... Время ли рассуждать тут: «веревка вещь какая»? Конечно, веревка вещь такая, чтоб ею вытащить, кто в яму попадет. И пока мы будем выдумывать «орудие другое», злая яма будет делать свое дело... Целомудрие – единственно верное средство в борьбе с развратом.

Мы привыкли думать, верить и надеяться, что Господь настолько благ, долготерпелив и многомилостив что нет и быть не может такого греха человеческого, который мог бы победить человеколюбие Божие. Напротив, мы видим, что благость Божия преизобилует именно там, где умножается грех (Рим.5:20). Мы веруем и исповедуем, что Христос, Сын Бога живого, за тем и в мир пришёл, дабы грешных спасти (Тим.1:15), и что кровь Иисуса Христа Сына Божия очищает нас от всякого греха (1Ин.1:7), что Бог не хочет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему (1Тим.2:4). Свое милосердие, Свою любовь, милующую человека грешника, приходящего к Богу с раскаянием, Спаситель изобразил в известной трогательной притче о блудном сыне. Замечательно то, что притчу эту Господь сказал как бы в Своё оправдание пред книжниками и фарисеями, которые роптали на Него именно за то, что Он принимает грешников, приближает их к Себе (Лк.15:1‒2). И вот Господь в ответ Своим обвинителям говорит, что обращение и прощение даже одного только грешника доставляет на небе великую радость Ангелам Божиим (Лк.15:10). Милость Божия к человеку-грешнику настолько велика и поразительна, что даже слово на Сына Человеческого может быть прощено ему (Мф.2:32).

Самая угроза Сына Человеческого против хулителей Св. Духа начинается утешительными словами, что всякий грех и хула простятся человекам, разумеется под условием покаяния и исправления грешника (Мф.12:31). Такова вообще милость Божия к грешным людям.

Но есть грех, который, можно сказать, навеки закрывает двери милосердия Божия для совершившего сей грех. Грех этот – хула на Духа Святого. «Всякий грех и хула, говорит Христос, простятся человекам; а хула на Духа Святого не простится человекам ни в сем веке, ни в будущем» (Мф.12:31‒32).

Что же это за грех, в чём его сущность, и почему он так страшен и силён, что делает человека несчастным бесповоротно на всю вечность? Что это за грех, который как бы побеждает милосердие Божие и лишает Самого Бога даже возможности простить этот грех? Где, в ком и в чём тут эта невозможность?

Чтобы получить удовлетворительные ответы на поставленные вопросы, обратимся к евангельскому тексту и посмотрим, по какому поводу, при каких обстоятельствах сказано Господом слово о непрощении хулы на Духа Святого.

Однажды привели к И. Христу бесноватого слепого и немого. Господь исцелил его, так что слепой и немой стал и говорить, и видеть. И дивился весь народ и говорил: не это ли Христос, Сын Давидов? Иначе объяснили это чудо фарисеи. Когда они услышали об этом, то сказали, что он изгоняет бесов не иначе, как силой веельзевула, князя бесовского (Мф.12:22‒24).

Подозрение и обвинение ужасное! Оно есть отрицание всего дела Богочеловека Иисуса. Сын Божий, сшедший с небес, чтобы разрушить дела диавола, обвиняется в сообществе, в содружестве с этим самым диаволом, обвиняется в такой близости к нему, что даже и чудо-то творит его силою, значит, не Своею божественною силою, а чужою, да еще сатанинскою. Выходило таким образом, что Христос Сын Божий – друг врага Божия – сатаны. Клевета неслыханная. Здесь отвергалось божественное достоинство личности Спасителя, подвергалось сомнению и отрицанию само чудо милости Божией, наконец, здесь отвергнута сила Божия, сила благодати Св. Духа. Нужно было всячески заградить уста клеветников и защитить дело Божие, что и делает И. Христос.

Но Он не отвечает бранью на ругательства книжниов и фарисеев. С высоким спокойствием и достоинством Сына Божия Он доказывает врагам своим истину и обличает их умышленное и злобное неверие.

Иисус, читаем мы в Евангелии, зная помышления их, т. е. фарисеев, сказал им: всякое царство, раздлившееся само в себе, опустеет, и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его? (Мф.12:25).

Господь хочет показать своим врагам, как неразумно и неосновательно их подозрение и обвинение. Ведь если бы князь бесовский дал Иисусу такую власть, то он сам способствовал бы уничтожению своего царства. Такой умный и лукавый дух, как веельзевул, того не сделает. Господь, как видите, обличает клевету человеческую силою логики, законами ума человеческого, теми законами, которыми обязан человек руководиться прежде всего, как существо богоподобное, мыслящее, разумное; указывает на явное противоречие истине и требованиям здравой логики, противоречие, которое так ясно выступает в настоящем суждении фарисеев. И если человек беззастенчиво и нагло попирает эти законы, то он отказывается от чести быть уществом мыслящим, разумным, отвергает, ставит ни во что самый первый великий дар Божий, ум, которым он и отличается от природы неразумной, который даёт ему в природе царственное положение, который славою и честию венчает его, как царя, и приближает умному миру ангельскому (Пс.8:6‒7). Если при этом человек отвергает и попирает законы ума человеческого не по неведению или заблуждению, а сознательно, с рассчетом и лукавством, по обдуманному заранее плану, отвергает не только свободно, но с упорством и горделивою настойчивостью, то он совершает тот величайший грех ума и свободного самоопределения в сторону зла, каким пал дух злобы поднебесной. А совершая такой грех, человек и падает так же глубоко и бесповоротно, как и сатана. Господь и указывает здесь фарисеям именно на эту опасность, что шутить с истиной нельзя, что нарушать требования здравой логики и отвергать самоочевидную истину не только не разумно, но и преступно, и опасно.

Но Господь до того снисходит к человеку-грешнику, что в целях оправдания дела Божия и спасения человека напоминает ему не только о требованиях здравого ума и человеческой логики, Он хочет остановить, обуздать клевету человеческую ещё ссылкою на опыт, на факты действительной жизни. «Если Я, говорит Он фарисеям, силою веельзевула изгоняю бесов, то сыновья ваши чьею силою изгоняют? Посему они пусть будут вам судьями» (Мф.12:27). Апостолы, эти сыновья народа еврейского, еще ранее получили от Господа власть изгонять бесов и уже пользовались этою властию и действительно изгоняли бесов, о чём с радостию в своё время и докладывали И. Христу. Да и народ знал про это и приводил своих бесноватых для исцеления к ученикам Иисуса (Мф.10:8; Лк.10:17; Мф.17:16). Даже некоторые из сыновей фарисеев именем Иисуса заклинали имеющих злых духов и, быть может, по милости Божией, не без успеха (Деян.19:13). Господь, указывая теперь своим клеветникам на все эти факты, как бы так говорит: Ну, пусть будет по вашему, пусть Я изгоняю бесов силою бесовскою. Но ведь и ваши дети, родные вам люди, тоже изгоняют бесов. Они какою силою изгоняют? Тоже силою бесовскою? Но этого вы не скажете, да и не можете сказать, ибо такие дела, как изгнание бесов, могут быть совершаемы только силою Божиею, только силою Духа Святого. Но совершенно одинаковые действия должны иметь и причину одну и ту же. Спросите об этом ваших сыновей, и они скажут вам подлинную правду и осудят вас, осудят ваше упорное противление очевидной истине, ваше намеренно лживое понимание и объяснение очевидного для всех факта. Но вы молчите, вы не хотите сознаться в вашем грехе, сознаться после того, как грех ваш изобличён самою жизнию, самою действительностию. Таким образом, ко греху ума вы прибавляете еще грех воли, упорное нежелание сознаться в явном преступлении, вы не только пребываете во грехе, но и хотите навсегда остаться в таком нравственно-ожесточенном положении (Ин.9:41).

Вывод из того, что доселе сказал Господь своим клеветникам, ясен. Но Господь Сам делает этот вывод.:Если Я, говорит Он, Духом Божиим изгоняю бесов: то конечно, достигло до вас царствие Божие: (Мф.12:28). Царство Божие и область сатаны ничего общего между собою не имеют, ибо какое может быть согласие между Христом и Велиаром. (2Кор.6:15). Напротив, между царством Божиим, царством благодати и областию сатаны ведётся исконная и упорная вражда (Быт.3:15). И если Христос так очевидно и решительно изгоняет бесов, то ясно, что Он не только не в союзе с сатаною, напротив, в борьбе с ним, и исход этой борьбы уже ясно обозначается в сторону именно Царства Божия. Ведь если Христос силою Духа Божия освобождает людей из под власти сатаны, то ясно, что наступило для человечества царство Мессии, царство благодати Св. Духа. Книжники и фарисеи, как вожди духовной народной жизни, всячески должны приветствовать наступление этого царства и указать тёмному народу, куда, за кем ему идти, где и в ком ему искать спасения. Вожди народные первые должны были воспользоваться силою Духа Божия, этою могучею и единственною после евангельской истины силою обновления и спасения людей. Но что же они делают? Они не только не выражают благоговейной радости по поводу того, что достигло их царствие Божие, не только не хотят приветствовать в Лице Мессии и в делах Его Духа Божия, напротив, они отрицают это царство Мессии, отказываются признать божественное достоинство его Основателя, отрицают ту благодатную силу, которою творит Он Свои великие дела, и не только отрицают, но и хулят Духа Божия, называя Его благодатную силу силою бесовскою.

Если мы припомним, что даже сами бесы в трепете падали пред величием Иисуса, Сына Бога Всевышнего и, простирали к Нему свои мольбы – не мучить их (Лк.8:28), то для нас станет ясным то упорное неверие фарисеев и книжников, с каким они встретили Своего Мессию Христа, то глубокое сатанинское их ожесточение, которое одно только могло внушить им преступную мысль – признать в действиях Духа Божия силу сатанинскую, ту самую силу, в цепях которой они сами содержались, да хотели вместе с собой удержать и руководимый ими народ.

Замечательно, чем ярче Господь открывает истину Своего мессианского служения, чем глубже Он вводит сознание человеческое в тайну спасения, тем яснее и обнажённее становится грех неверия и хулы, тем очевиднее и наглее выступает преступность клеветников и хульников дела Христова.

Мы знаем, пока женщина рождает, она терпит скорбь, переносит муки рождения; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир. (Ин.16:21). Так и всякий человек-грешник переживает дни скорби, муки рождения, пока силою истины Христовой, силою Духа Божия и собственными усилиями не родится в нём, в его внутреннем существе, новый человек, созданный для Бога, для праведности и святости (Ин.16:22; Еф.4:24). Но эта скорбь внутренняя человека-грешника проходит, когда он родится свыше и обновится своим духом в царстве Христовом, проходит, исчезает и заменяется такою радостию, которой уже никто и ничто не может отнять у него (Ин.3:3; Еф.4:23; Ин.16:22). Состояние причастника царства Христова характеризуется прежде всего глубоким внутренним миром и высокою радостию о Дусе Святе (Рим.14:17). Напротив, состояние людей обдуманного неверия, упорных и ожесточённых хулителей и отрицателей дела Иисусова, тем первее всего и характеризуется, что они лишены внутренней духовной чистоты и радости, полны самой ядучей зависти и злобы, погружены в такой непроницаемый мрак, который застилает для них всё светлое, высокое, идеальное, всё спасительное; в их преступном сердце еще здесь на земле царит та тьма кромешная, где возможны только плач и скрежет зубовный (Мф.22:13; Ин.3:19‒20). Вот это именно состояние в своих клеветниках и хульниках отмечает Господь, когда говорит им: Если я Духом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас царствие Божие. Для хульников, для сердец упорных и нераскаянных, для душ, знающих и творящих одно злое, нет и быть не может чистых радостей царства Божия. Скорбь и теснота – вот неизменные спутники их мрачного бытия (Рим.2:9).

Но милостив Господь, долготерпелив и многомилостив, Он всячески хочет помочь человеку-грешнику выйти из мрачного состояния греховности и его уму, его сознанию заботливо предлагает такие неотвратимые доводы, против которых может возражать или не слушать их тот, кто давно махнул рукой на всякую откровенную истину, кого, аще кто и из мертвых воскреснет, и это чудо милости Божией не тронет, не заставит уверовать. «Как может кто войти в дом сильного и расхитить вещи его, спрашивает Господь своих клеветников, если прежде не свяжет сильного? И тогда расхитит дом его». Вы, как бы так Господь говорит клеветникам и хульникам своим, вы говорите, что Я изгоняю бесов силою князя бесовского, т. е. силою того сильного, в руках которого, по попущению Бржию, находится царство зла, царство зависти, злобы и лукавства. Но ведь бесов то сего царства, как видите, Я все же изгоняю, т. е. расхищаю вещи из дома сильного. Как же Я могу сделать это, если прежде не свяжу сильного? А чтобы связать сего сильного, Я во всяком случае должен быть и есмь сильнее его. А если так, то Я не только не нуждаюсь в его помощи, но и надеяться то на его силу не могу, ибо не только не состою с ним в дружбе, напротив, расхищаю его вещи, его дом разоряю, значит, о какой-то помощи князя бесовского Мне тут не может быть и речи. И если вы, не смотря на это, продолжаете утверждать, что Я изгоняю бесов при помощи князя бесов, то вы поступаете и безумно, и бессовестно и делаете это не по неведению, а совершенно сознательно, притом с крайним упорством и бесстыдством. Вы отлично знаете, что князь бесовский есть исконный враг Божий, он не может по своему злобному настроению, по своей зависти и ненависти, работать вместе со Мною для царства Божия. Он не со Мною, против Меня, он не собирает вместе со Мною чад Божиих, напротив, он лишь всячески расточает их. Мы не можем вместе с ним делать одно дело – устроение царства Божия, ибо кто не со Мною, тот против Меня, и кто не собирает со Мною, тот расточает. Зная всё это, вы всё же решаетесь настаивать на своём богохульном предположении о Моём союзе с сатаною. Но знайте: всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам. Даже если кто скажет слово на Сына человеческого, простится ему, если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сём веке, ни в будущем. А вы похулили именно Духа Святого, ибо бесов Я изгоняю и совершаю другие чудеса Его лишь силою.

Указав клеветникам на страшную тяжесть их настоящего греха, Господь переходит к объяснению причины, по которой книжники и фарисеи так нагло дерзнули думать и утверждать явную ложь и клевету на Иисуса Христа. Дерево, говорит Господь, познаётся по плоду. Книжники и фарисеи, как порождения ехиднины, каким именем назвал их еще Иоанн Креститель (Мф.3:7), иначе и говорить не могут, как только злое, будучи сами злы. Ведь от избытка сердца говорят уста. Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое. Но за свои слова человек должен ответить. И если за всякое лишь просто праздное слово люди дадут ответ в день суда, то какому же осуждению должен подлежать тот, кто намеренно отвергает самоочевидную истину и изрыгает хулу на Самого Бога и Духа Святого? (Мф.12:33‒37). Таким образом, сатанинская злоба врагов Христовых – вот причина и источник их хулы на св. Троицу.

Выслушав сей страшный приговор о себе от Самого Бога, книжники и фарисеи, желая показать, что они совсем не злы, что они не порождения ехидны, что они совсем не желают не только быть хульниками имени Божия, напротив, чтут Бога, – обращаются ко Христу и говорят: Учитель, хотелось бы нам видеть от Тебя знамение (Мф.12:38). Просьба эта лукавая, искусительная и обнаруживает в просителях еще большую хулу на И. Христа. Выходит, что изгнание из человека бесов не есть знамение, не есть чудо, свидетельствующее о божественном могуществе и достоинстве И. Христа, как лукаво думают клеветники. Если Учитель из Назарета действительно – Мессия, Бог, то пусть Он покажет знамение. Лукавая до ехидства просьба эта напоминает нам искушение Христа сатаною в пустыне, где тоже говорилось: Если Ты Сын Божий, то сделай то-то и то-то (См. Мф.4 гл.). Таким образом, клеветники Христовы уже открыто сомневаются теперь в божественном Его достоинстве и просят от Него знамения только для оправдания себя перед народом, что они не злы и не хульники имени Божия, – требуют чуда только в угоду себе, не для утверждения личной своей веры и спасения, а в целях нового издевательства над Личностию Спасителя, в целях самооправдания в глазах народа.

Но Господь по таким поводам чудес не творит. Он знает, кто и для какой цели хочет от Него знамения, а потому и отвечает своим хульникам: «род лукавый и прелюбодейный ищет знамения, и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка. Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф.12:39‒40). Книжники и фарисеи, почивающие на законе, знают, должны знать все ветхозаветные чудеса и знамения, явленные Богом для народа Еврейского. Они знают, ибо несомненно были живыми свидетелями, знают и чудеса Христовы до воскрешения мертвых включительно, если не хотят признать за чудо исцеление бесноватого глухо-немого отрока. Требовать еще новых знамений они не имеют никакого нравственного права, ибо не стоят, не заслуживают чуда по своей сатанинской зависти и злобе. И знамение не дастся им, как не было дано в пустыне, по лукавому же предложению сатаны-искусителя. Род лукавый и прелюбодейный именно ищет знамения, искусительно домогается с целью подкопаться под божественное достоинство Чудотворца, унизить Его, как это и хотел проделать уже с Иисусом Христом родоначальник всех лукавых и прелюбодейных людей – сагана, но цели своей не достиг, а был лишь сам посрамлен.

Но чтобы оставить своих врагов безответными, И. Христос все же указывает на знамение пророка Ионы, так как это знамение пророчески предъизображало самый главный, самый центральный догмат христианства – воскресение Христа из мёртвых, догмат, на котором по Апостолу зиждется все христианство (1Кор.15:14, 17‒19). Господь указал своим клеветникам именно на своё воскресение из мёртвых не без цели: Он знал, как отнесутся главари синедриона к этому чудесному событию, как они отнесутся к первым проповедникам Христа распятого и воскресшего, Он знал, что их нераскаянное сердце останется без веры, если бы кто и из мёртвых воскрес (Лк.16:31). В этой злой их нераскаянности и лежит причина того, что они видя не видят, и слыша не слышат и не разумеют, даже хулу изрыгают на Духа Святого, показывая этим, что они не хотят обратиться к Мессии Господу, чтобы Он исцелил их (Мф.13:14‒15).

Показавши своим хульникам и клеветникам их преступную нераскаянность, загрубелость их завистливаого сердца, Господь снова требует их на суд, уже на Суд истории, на суд народов и царей языческих. И на этом суде книжники и фарисеи устоять не могут. «Ниневитяне, говорит Господь, восстанут на суд с с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной; и вот, здесь больше Ионы» (Мф.7:41). Это историческое событие, это спасительное действие пророческой проповеди на сердца язычников было ведомо книжникам и фарисеям. Но пророк Иона был лишь прообразом Того, Кто изгоняет бесов, воскрешает мёртвых, Кто зовёт еврейский народ к спасению в царстве Мессии, Кто есть Сам Мессия Христос. Ниневитяне поверили проповеди Ионы и покаялись, а книжники и фарисеи не только отвергли проповедь Мессии Спасителя, но и надругались над Ним, публично, пред целым народом объявив Его другом и сообщником веельзевула, князя бесовского. Понятно, что ниневитяне должны осудить иудеев, в частности их вожаков, духовных руководителей – книжников и фарисеев. Но и это ещё не исчерпывает всей их преступности пред судом истории. «Царица южная, продолжает Господь, восстанет на суд с родом сим и осудит его, ибо она приходила от пределов земли (из южной Африки) послушать мудрости Соломоновой, и вот здесь больше Соломона» (Мф.12:42). Здесь Сама воплощённая Премудрость Божия, здесь Само Слово Божие, ставшее плотию (Ин.1:14). И однако это Слово не вмещается, по словам Спасителя, в них, т. е. в книжниках и фарисеях, потому что они не верит истине, не верят Тому, кто говорит истину, не понимают речи Его, даже не могут слушать слов Его, потому что стали детьми диавола, отца лжи и человекоубийцы (Ин.8:37, 45, 43, 44). Только тот слушает слова Божии, кто от Бога (Ibid. 47 ст.). Таким образом, клеветники Христа и хулители Духа Святого осуждены не только судом Божиим, но и судом человеческим. Они находятся в самом ужасном нравственном состоянии по своей зависти и злобе, по своей закоренелой нераскаянности, по своей ожесточённой настроенности к Мессии Богу, Иисусу Христу.

Какая же последняя причина такого отчаянного нравственного состояния, которое граничит уже прямо с демоническим царством, которое, разумеется, не только может изрыгать хулу на царство Христа, на Его дела и учение, на силу Духа Святого, но и должно изрыгать эту хулу? (Быт.2:15). Христос не оставляет своих хулителей в неведении и по этому вопросу. «Когда нечистый дух, говорит Он, выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит. Тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел, и пришед находит его не занятым, выметенным и убраным. Тогда идёт и берёт с собою семь других духов злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом» (Мф.12:43‒45).

Господь как бы так говорит хулителям Св. Духа – книжникам и фарисеям. Вы видели моё чудо исцеления бесноватого; но вы отвергли его, сказав, что чудо это совершено не Моею силою, не силою Св. Духа, а силою бесовскою. Всю неосновательность и нравственную опасность такой клеветы – хулы Я уже показал вам, так что вы безответны. Но вам стыдно за себя пред народом, вы хотите показать ему, что вы не настолько нравственно плохи, как показали себя, ставши на дорогу богохульства; и вот вы требуете от Меня знамения, нового чуда. Но для чего требуете? Для того, чтобы принять и уверовать в Меня, нравственно переродиться и наследовать чрез Меня и во Мне жизнь вечную? Совсем нет. Цель у вас другая: вы хотите, чтобы Я совершил чудо по требованию вашему, в угоду вам, в целях вашего оправдания пред народом, но не в целях вашего вечного спасения. Но вы уже много видели от Меня чудес и не уверовали. Не поможет вам и новое знамение, не поможет потому, что нет в вас нравственной восприемлемости, вы исполнены зависти и злобы против Меня, вы не имеете в себе любви к Богу, вы не от Бога, ваш отец диавол, потому-то и не верите Мне (Ин.5:40, 42, 44. 8:42, 47, 44, 45). Чудо с пророком Ионою помните? Язычники поверили этому чуду и проповеди пророка и покаялись. А вы и не поверили, и не покаялись. А ведь это чудо было прообразом Мессии – Христа. Царица южная приходила послушать премудрого Соломона. А вы не хотите слушать Меня, Сына Божия. Отчего это? Да оттого, что по своему нравственному настроению вы хуже и ниневитян, и царицы южной, ибо вы бесповоротно вступили на путь вечной погибели, и новое чудо не вернёт уже вас с этого пути, в вас нет желания святости и спасения (Мф.23:37). Может быть, новое знамение заставит, принудит вас хотя временно уважить Меня, по крайней мере не хулить; но всё равно вы не уверуете в Меня и будете без Меня. На время, пока вы будете поражены Моим чудом, диавол пожалуй оставит вас, потому что он не выносит Моего имени, Моей силы; но храмина души вашей, хотя будет пометена и убрана, но останется пустою, никем и ничем святым не занятою, Меня там не будет за неверствие ваше (Мф.17:20). Вот почему скучающий и скитающийся по местам пустынным и безводным диавол снова вернётся в храмину вашу и легко, удобно и свободно поместится там, да уже не один, а захватит с собою еще семь духов, злейших себя, и тогда ваша песня спета, последнее будет горше первого. Тогда вы окажетесь в вечных цепях ада. Так-то бывает с этим родом злым.

Значит, последняя причина непрощения и вечной гибели хулителей Св. Духа заключается в том, что богохульник сознательно и добровольно отдаёт себя во власть целого сборища тёмных сил адских, откуда человек-грешник уже не может, не имеет ни сил, ни средств вырваться, ибо сам лишил себя нравственной свободы, отверг истину и благодать, эти единственные средства нравственной свободы и спасения, Источник и Податель которых есть Дух Святой (Ин.8:32; Евр.10:29; Еф.2:8). Такова психология нераскаянности и погибели хулителей Св. Духа.

Но можно ли безнаказанно хулить Иисуса Христа, Сына Божия? Господь говорит: «если кто скажет слово на сына Человеческого, простится ему» (Мф.12:32), т. е., если кто соблазнится земным происхождением, уничижением, бедностию И. Христа, тому простится, если уверует и покается, потому что здесь нет греха упорствующего ума и злой воли, а есть лишь заблуждение, недоразумение, неведение, которые при более близком знакомстве с личностию Евангельского Христа могут рассеяться и замениться ясным и точным знанием дела. Но когда человек решится хулить И. Христа, как Сына Божия, подвергать сомнению и отрицанию Его божественные достоинства, Его чудесные дела, совершаемые силою Божиею, тогда грех хулителя Сына Божия квалифицируется, как хула на Духа Святого. Если верующий в Сына Божия даже не судится, а неверующий уже осуждён, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия; если верующий в Сына имеет жизнь вечную, а неверующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нём, то не может быть и речи о возможности обновления человека путём покаяния, если он решится снова распинать в себе Сына Божия и ругаться Ему (Ин.3:18, 36; Евр.6:4‒6). Такой человек, как негодная земля, производящая тернии и волчцы, близок к проклятию, конец которого сожжение (Евр.6:8). Таким образом, хула на Сына Божия, или ругательство Ему, есть тоже грех непростительный, ибо личность Сына Божия и Духа Святого вместе со Отцем Небесным есть Троица единосущная и нераздельная (1Ин.5:7). Это во-первых. Во-вторых, бесчестит И. Христа может только тот, кто уже одержим бесом, кто уже записался в число детей диавола и творит его похоти (волю), кто раб греха, нравственно связан, не свободен, кто до того удалил себя от Бога и от истины, что не может уже ни слышать слов Христовых, ни веровать в Него (Ин.7:43‒49, 3:20). Участь таких людей ясно указана И. Христом: умрёте во грехах ваших, ибо если не уверуете, что это Я, умрёте во грехах ваших (Ин.8:24). А умереть во грехе – значит умереть нераскаянным грешником, не прощённым от Бога, осуждённым (Ин.5:29).

Но к сказанному следует добавить, что хула на Духа Святого и на Господа И. Христа не простится ни в сем веке, ни в будущем, человеку хулящему, т. е. пребывающему во грехе богохуления, а не хулившему и покаявшемуся, ибо достодолжное покаяние разрешает все грехи⁷⁴. Кровь Иисуса Христа, Сына Божия, очищает нас от всякого греха (1Ин.1:7). Даже так: когда умножился грех, стала преизобиловать благодать. Но это не значит, что нам нужно оставаться во грехе, чтобы умножилась благодать. Мы yмерли для греха в крещении. Но мы должны быть соединёны со Христом и в Его воскресении, дабы не быть уже рабами греху, но ходить в обновлённой жизни (Рим.5:20, 6:1‒6). И Апостол Павел был прежде хулитель и гонитель и обидчик, но потом помилован, ибо поступал так по неведению, в неверии. Но когда коснулась его сердца благодать Господа И. Христа, Павел со всею силою веры и любви исповедал, что Христос Иисус пришёл в мир спасти грешных, из которых первый, говорит о себе Павел, я (1Тим.1:13‒15). Значит, если грешник сохранил в себе нравственную возможность, покаяния и исправления, он будет прощён и помилован, яко несть грех побеждающ человеколюбие Божие. Но когда человек станет отрицать, хулить и позорить самоочевидную истину веры христовой, отрицать упорно, против своей совести, вопреки здравому смыслу и очевидным фактам, отрицать и хулить с нахальством и злобою, чтобы только оправдать свой грех в глазах, окружающих, а Христа и Духа Святого всячески опорочить, унизить, – тогда хулитель явно предал себя сатане, не может покаяться и не может быть прощён, как нет и быть не может прощения диаволу (Мф.25:41, 46).

Иуда Искариотский, предатель Иисуса Христа, происходил из г. Кариота, который находился не в Галилее, откуда происходили прочие апостолы, но в Иудее. Личность предателя вместе и оригинальна и загадочна, ужасна и таинственна и возбуждает целый рой вопросов. И прежде всего поразительная противоположность Иуды с лицом Сына Человеческого ставит этот вопрос: почему, для чего Господь призвал Иуду к апостольству? Нельзя допустить, что-бы Иисус Христос, Сердцеведец, ошибся в нравственных качествах Иуды: Он знал всех и не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке, ибо Сам знал, что в человеке (Ин.2:24‒25), Во всеведущем и проницательном Духе Богочеловека, как в ясном и чистом зеркале, не мог не отразиться и образ Иуды. И тем не менее Господь избрал Иуду Своим учеником и апостолом. Может быть, Христос намеренно сделал такой выбор, да сбудутся писания,⁷⁵ чтобы не кто другой, а именно ближайший ученик предал Его, и совершил неслыханное преступление? Архиепископ Херсонский Никанор действительно прямо говорит, что Христос призвал к апостольству Иуду именно для того, чтобы он был предателем, что по таинственному закону непостижимых судеб Божиих. Бог одних людей милует, других ожесточает, ибо от века знает все самые тайные пути сердца человеческого (Рим.8:29‒30)⁷⁶.

Хотя ссылка на Рим.8:29‒30 несколько ослабляет высказанную святителем мысль об преднамеренном избрании Иуды в дружину апостолов, но всё же допустить, что Христос призвал Иуду именно за тем, чтобы дать ему возможность совершить грех предательства, допустить, что предатель был как бы предназначен для преступления, согласитесь, допустить такую мысль значит изречь хулу на Бога.

Иуда действовал совершенно свободно, и не Господь толкал его на зло, а сам он злоупотребил своею свободою и близостию к Иисусу Христу и совершенно сознательно совершил величайшее в мире преступление. Ведь не Иисус Христос искал Иуду, а Иуда – Иисуса Христа. Можно думать, что когда Господь впервые увидел пред Собою Иуду и принял его в число апостолов, то в этом Он прочёл и признал указание, волю Отца Своего Небесного, Которому всегда оказывал безусловное послушание. Таким образом, принимая в общение с Собою Иуду Искариотского, И. Христос знал, что Он принимает своего предателя (Ин.13:2).

С другой стороны, не согласно с истиной поступил бы тот, кто в прошедшей жизни бывшего апостола захотел бы видеть одно лишь мрачное и преступное⁷⁷. Кроме мрачных, преступных качеств, Господь не мог не заметить в Иуде и светлых сторон его характера, которые в школе Христовой могли развиться и сделать обладателя их достойнейшим членом в кругу апостолов. То обстоятельство, что Иуда более трех лет пребывал со Иисусом среди напастей и искушений (Лк.22:28) и не оставил Его даже тогда, когда мнози от ученик Его идоша вспять и ктому не хождаху с Ним (Ин.6:66), говорит за то, что Иуда способен был не на одно только дурное, но и на хорошее. Вместе с другими апостолами и он проповедовал Евангелие царствия Божия и на равне с ними пользовался всеми правами апостольского служения. Раскаяние Иуды в своём грехе, публичное признание в храме, что он согрешил, предав Кровь неповинную, отречение от сребренников, полученных за эту Кровь неповинную, не говорит ли это о том, что в душе предателя оставалась еще совесть, что рука его умела не принимать только, а и повергать сребренники⁷⁸. И если бы Иуда после раскаяния не впал в безнадёжное отчаяние, если бы вместо холодного и бесчеловечного ответа членов синедриона «что нам до того? сам смотри», если бы он на пути из храма встретился с горько плачущим Петром, может быть, он пошёл бы тогда не к месту самоубийства, а на Голгофу, ко Христу – за помилованием. Но сатанинский грех отчаяния сделал то, что предатель шед удавися (Мф.27:5).

Но если душа Иуды не чужда была некоторых добрых и светлых сторон, – почему он и причислен был к лику апостолов, – то ведь для И. Христа не было тайной, что эта душа и в школе Христовой не только не исправится, а еще более ожесточится и погибнет. И вопрос, почему же Господь избрал Иуду апостолом, остаётся вопросом. Ответ на этот вопрос находим в милосердии Божием. Человеколюбец Господь, не хотяй смерти грешника, но еже обратитися ему и живу быти (Иез.33:11), не хотел отказать в средствах спасения человеку, уже стоящему на краю бездны, хотя и знал, что эти средства будут отвергнуты. Да и мог ли отказать грешнику в средствах спасения Тот, Кто и в мир-то пришел за тем, дабы грешныя спасти (1Тим.1:15)? Тем более, что Иуда в момент призвания к апостольству не был ещё человеком окончательно потерянным: он ещё не вступил на тот путь зла, который привёл его к ужасной трагической развязке. Иуда был ещё в нерешительном состоянии, он колебался между мраком ночи и светлым утром, между нравственным окаменением силою сатаны и между благодатным обновлением силою Христа. Но такое неопределённое состояние Иуды не могло долго продолжаться. Предатель был человек решительный и энергичный, способный к совершению самых решительных действий и в области добра, и в области зла. Когда настал для Иуды роковой момент нравственного перелома, он сознательно и свободно избрал тот страшный путь, с которого нет уже возврата...

Что же погубило Иуду, какой порок, какая страсть? «Иуда злочестивый, сребролюбием недуговав, омрачашеся», отвечает на сей вопрос св. церковь. Иуда был корыстолюбив, жесток сердцем и низок духом. Думают даже, что он и последовал-то за Христом в надежде, что от Мессии получит все блага мира сего, особенно когда Мессия Христос воцарится в земном Иерусалиме и ученикам своим даст в этом земном мессианском царстве лучшия места⁷⁹. Правда, этого предрассудка держались и другие апостолы (Мк.10:35‒37), но они, как простые и кроткие сердцем, под водительством своего Небесного Учителя, постепенно, хотя и не без труда, восходили потом к духовному совершенству и мало по малу освобождались от такого чувственного взгляда на мессианское царство. Но у Иуды низкая страсть к деньгам, к наживе, пересилила всё. Эта страсть, развиваясь всё более и более, сделалась, наконец, средоточием всей его жизни, погрузила его в страшную тьму греховную и удалила окончательно от жизни Христовой. В ту пору, когда другие ученики из общества Иисусова, со дня на день все более и более привязывались ко Христу, оставляли свою собственную жизнь и начинали жить жизнью своего Учителя, Иуда оставался с своею гибельною страстью и жил своею жизнью. В ту пору, когда Сын Божий восходил от одного подвига к другому, несчастный сын погибели ниспадал от лукавства к лукавству, от измены к измене. Свет Христов, свет Его жизни, дел и учения, ярко должен был освещать и обнажать преступную совесть Иуды. Иуде становилось неловко, пожалуй, скучно в святом обществе Иисуса. Ведь жизнь Иуды была полною противоположностью жизни Христовой – с мраком неверия в его преступном уме, с ледяным самолюбием в сердце, с отвратительною жадностью к наживе, столь противной нищете и самоотвержению Сына Человеческого. И всё это зло своё Иуда должен был пока скрывать от всех, как преступную тайну своей преступной совести. Совне он был апостол, и, надо думать, самый ревностный... И это еще более озлобляло и ожесточало его.

Вот, евангельские факты, иллюстрирующие только что очерченную личность предателя. Многие из народа, особенно жены-мироносицы, готовы были служить Иисусу Христу от имений своих. Нужды Его и апостолов были простые, требования невзыскательные. Средств для удовлетворения этим неизбежным нуждам было достаточно. Кроме того, в руках Господа были еще средства чрезвычайные. Так, Он дважды чудесным образом напитал целые тысячи ходившего за Ним по пустыне народа. Заведывание общественной кассой поручается Иуде. Но вместо того, чтобы оценить такое доверие к себе со стороны Христа и больше привязаться к Нему, Иуда сообразил, что из этого своего положения он может извлечь кое-какую для себя и пользу: когда люди дают, думал он, то почему же не брать? И брал и сделался скупым корыстолюбцем и вором. Ковчежец имяше Иуда и вметаемая ношаше, но и тать бе, замечает евангелист (Ин.12:6). Низкая воровская душа приходо-расходчика Иуды сказалась особенно в В. Среду. Иисус Христос был в этот день в Вифании в дому Симона прокаженного, где было большое собрание, и была устроена вечеря. Тут был воскрешённый Иисусом Христом Лазарь, Марфа служила, а Мария, в чувстве глубокого сознания своих вольных и невольных грехов, в чувстве благодарности за возвращение к жизни брата Лазаря, в чувстве благоговейной любви ко Господу, а, может быть, и в предчувствии скорой разлуки с Божественным Учителем, выливает Ему на голову драгоценное миро, обливает слезами ноги и отирает волосами своей головы. Картина трогательная, умилительная! И вдруг раздается угрюмый жестокий ропот! То Иуде стало жаль чужого добра: «для чего бы не продать это миро за 300 динариев и не раздать нищим?» Низкое сердце предателя не могло понять этого дела любви, оно, это сердце, скорбело лишь о том, что драгоценное миро не продано, целых 300 динариев не получено! А ведь из такой суммы можно было бы кое-что уделить и нищим, и в ящик Иуды могло кое-что перепасть... Св. евангелист Иоанн, хорошо знавший, конечно, Иуду, прямо говорит, что он в этом случае совсем не о нищих печаловался, а был попросту вор (Ин.12:6). Святой порыв благоговейной веры и любви Марии был таким образом подвергнут жестокому осуждению и почти отрицанию, по меньшей мере, найден бесцельным, пустой тратой драгоценного мира. Надо было дать иную оценку её делу, надо было защитить Марию принципиально, чтобы мир на все времена знал, чей поступок выше – Марии, или лицемерного предателя. Надо было вскрыть гнойник преступного сердца у самого Иуды. «Оставьте её, точнее, оставь её, говорит Господь, что смущаете женщину? Она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда. Она сделала, что могла: предварила помазать тело Мое к погребению. Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет, в память её, и о том, что она сделала» (Мк.14:6‒9). Защищая, с одной стороны, поступок Марии, с другой, обличая и самого Иуду, Господь как бы так говорит: Иуда, оставь эту женщину, не смущай её, ведь ты не понял её высокого дела, да ты и не в состоянии понять, да и говоришь ты не то, что у тебя на душе, для тебя дороги на самом деле не нищие, а вот эти 300 динариев, что не попали, в твой ковчежец. Женщина эта, помимо удовлетворения святого порыва благодарной любви и преданности своему Учителю и Благодетелю, предчувствуя своим верующим сердцем близкую кончину Мою, приготовила Меня к погребению. Значит, не напрасно, не без цели, помазала она Меня миром, как мертвеца. А во гроб, в могилу Я скоро сойду и – по твоей, Иуда, милости. Вот почему, надо дорожить временем, надо торопиться сделать угодное Мне, вашему Учителю и Господу, ибо нищих вы всегда имеете и будете иметь около себя, а Меня – не всегда, уже не много времени осталось быть Мне с вами в этом телесном образе, скоро с этим телом Я пойду, вознесусь к Отцу Моему. Похвальна, конечно, и забота о нищих, как дело милосердия, но поступок Марии по своему особенному возвышенному значению, настолько велик и памятен для целого мира, что о нём будет сказано всюду, где только раздастся проповедь евангельская. Но, Иуда, всюду, в целом мире, будет известен и твой лицемерный поступок, твой, худо прикрытый нищелюбием, порок сребролюбия.

Неуместное, низкое чувство Иуды было обнаружено, обличено Иисусом. Хотя выговор был сделан с беспредельно мудрою кротостию, но Иуда уязвлен был в самую глубину своего сердца, было задето самое больное место его преступной души, и он пришёл в раздражение (Ин.12:4). Мрачная злоба заклокотала в груди его. С этой минуты Иуда быстро спускается по последним ступеням погибельной лестницы, ведущей на дно адово⁸⁰. Тогда, пишут евангелисты, шед Иуда, ко архиереом, рече: что ми хощете дати, и аз вам предам Его (Мф.26:14‒15; Мк.14:9‒11).

Еще после воскрешения Лазаря иудейский синедрион, экстренно тогда собравшийся, постановил убить Иисуса Христа (Ин.11:53). В Великую среду весь синедрион снова собирается у Каиафы для общего совета как бы взять Иисуса хитростию и убить. Но при этом добавляют; только не в праздник, дабы не произошло возмущения в народе. Это было за два дня до Пасхи, а к празднику Пасхи евреев стекалось в Иерусалим иногда до двух – трех миллионов. Возмущение такой массы народа могло быть действительно грозным. Требовалась крайняя осторожность, ибо весь народ неотступно слушал Иисуса и был в восхищении от Его учения. А еврейская злоба, как во дни Христа, так и до ныне, насколько глубока и коварна, настолько же и труслива.

И вот, тут-то Иуда и сказался Иудою. Он знал, что синедриону весьма дорого указание местопребывания Иисусова. С другой стороны, слыша за последние дни от Иисуса постоянные напоминания ученикам о том, что время Его близко, что в Иерусалиме ожидают Его страдания и смерть, Иуда естественно должен был подумать теперь и о своей будущей участи. Святое общество Иисуса уже давно наводило лишь скуку на него: я не их, думал он, и они не мои. Я должен пойти своим путём (Деян.1:25). А к Иисусу Христу он питал уже злобу и ненависть, он не мог простить Ему того, что Иисус пред всеми обличил и пристыдил его за сребролюбие и лицемерие. И вот, побуждаемый силою сатаны, ненавистью к Иисусу и жадностию к наживе, Иуда идет к первосвященникам и начальникам иудейским и говорит им: «что вы дадите мне, я вам предам Его?» Те, конечно, обрадовались и обещали ему сребренники дати (Мк.14:11). Ещё бы не обрадоваться! Сам сатана не мог пожелать большего торжества: ближайший ученик предаёт своего Учителя! Но скаредностию евреи всегда были богаты, как не бедны они ею и в наше время. Они предложили Иуде за его услугу тридцать сребренников, не более 25 руб. на наши деньги, цену раба и годовую плату пастуху. Платить дорого за Назорянина они не хотели и, конечно, не без злобной мысли предложили такую презренную и ничтожную плату. Цена эта была вместе с тем и исполнением пророчества Захарии (11:5, 2). С другой стороны, нельзя же было ценить высоко и поступок презренного предателя, такую подлую его услугу, хотя и слишком ценную для врагов Иисуса. Низкий изменник рад был и тридцати сребренникам. Ему скорее хотелось только вырваться из рая, обратившегося для него в темницу, скорее кончить дело, – вот чего хотела душа Иуды, вся отдавшаяся сатане.⁸¹

Получив позорно-ничтожную плату за своего Друга, Благодетеля и Учителя, Иуда стал искать удобного случая – предать Иисуса в руки врагов Его, но тайно от народа, для чего снова вернулся в Вифанию в круг учеников. На завтра, в Великий четверг, имея за пазухой 30 сребренников, он не устыдился явиться в общину апостольскую на тайную вечерю. Приходилось пока казаться своим человеком, не злоумышленником. Вместе с прочими апостолами принимает Иуда от Иисуса умовение ног, вкушает пречистое Тело Христово, пьёт божественную Кровь, хотя это страшное причастие не могло не претить предателю. Но нельзя же и бежать, иначе придётся обнаружить себя и свой адский замысел. С наглым запирательством выслушивает Иуда это обличение – и предостережение: «один из вас предаст Меня», даже повторяет вслед за другими апостолами сатанински-лживый в его устах вопрос: «не я ли, Господи?» С суровым упорством выслушивает страшную угрозу себе: лучше бы было этому человеку не родиться (Мф.26:24). Но ни любовь, ни предостережение, ни обличение, – ничто не могло остановить несчастного Иуду, напротив, с ним случилось здесь нечто еще более мрачное. Когда по знаку Петр возлежавший на груди Иисуса Иоанн спрашивает: «Господи, кто есть предаяй Тя», Иисус отвечает: «Тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам». Никто из остальных учеников этих слов не слышал. Иисус обмакивает кусок и подаёт Иуде Искариоту. И по хлебе том вошёл в него сатана. Полнейшее ожесточение овладело теперь сердцем Иуды. Он продал бы теперь Господа, если бы предложили ему не тридцать, а всего один сребренник. Тогда Иисус сказал ему: «что делаешь, делай скорее». Остальные ученики не поняли этих слов. Они думали, что Иуде, как приходо-расходчику, поручено было сделать к празднику нужные покупки или дать что-нибудь нищим. Иуда встал и вышел. Оставаться другу сатаны в обществе святых более было нельзя. А была ночь, когда он вышел (Ин.13:30‒31). Ночь была вокруг него, ночь пред ним, ночь за ним, ночь в нём и над ним, – везде ночь. Час тьмы настал, все звёздочки божественной благодати потухли для Иуды (Лк.22:53).⁸²

Вот, Иуда, наконец, в Гефсиманском саду во главе шайки врагов Христовых. Он хорошо знал то место, где и сам часто бывал со Иисусом. Сюда он и привёл врагов, с которыми заранее условился: кого я поцелую, той и есть, возьмите Его, и ведите сохранно. К измене он прибавил еще и наглую лесть. Он подошел к Иисусу Христу и сказал: радуйся, Равви, и поцеловал Его⁸³. Господь терпеливо допустил Иуду к своему лицу и терпеливо снёс целование предателя. Он только сказал ему: «друг, зачем ты здесь? Иуда, целованием ли предаёшь Сына Человеческого?» Это последнее слово, которым Спаситель обменялся с предателем. Но сколько любви, сколько задушевности было в этом вопросе! Но и эта небесная ласка не тронула ни сердца, ни совести Иуды. На спасительный вопрос ответа не последовало. Иуда заметил проницательный взгляд Спасителя и в страхе отошёл, чтобы скрыться в толпе, которую он привёл. Злодеи подошли, возложили свои преступные руки на Иисуса и взяли Его.

Сатанинское дело сделано. Учитель в руках книжников. В награду за диавольскую службу сатана сейчас же поспешил покончить и с самим предателем. Мы знаем, что враги Христовы успевают в продолжение одной ночи с четверга на пятницу сделать два незаконных, и по месту и времени, собрания, выслушать лжесвидетелей, произнести над Иисусом смертный приговор и предать осужденного Пилату на распятие. Иуда узнал, увидел, что Иисуса осудили на позорную смерть. Как громовой удар раздаётся эта весть в душе Иудиной. Разродившись предательством, покончив с своим позорным делом, ненужный более сатане, который чрез Иуду достиг уже своего, предатель почувствовал теперь в своей душе какую-то пустоту. Душа сделалась как бы праздною и доступною чувству забытого, нарушеннаого долга. И какой ужасный голос раздаётся в этой пустоте душевной! Всё доброе, на время забытое, но когда-то не чуждое и преступной душе Иуды, теперь ясно вспоминается, теснится в сердце, давит и разрывает на части это злополучное сердце. Иуда одно видит, одно слышит: смерть Учителя! Для него нет более стыда и скрытности, все рассчеты, самая страсть исчезла, как адское привидение, осталась одна неумолимая совесть с её страшными мучениями. Иуда спешит к первосвященникам и старейшинам в храм, кидает им проклятые 30 сребренников и говорит: согрешил я, предав кровь неповинною. Но признание это не помогло ему. Первосвященники встретили его с презрением и отвечали ему с холодною усмешкою: «что нам до того? Сам смотри». О, я хорошо вижу, думает Иуда в отчаянии, чего стоит подобное мне чудовище: око за око, кровь за кровь, говорит сам закон⁸⁴. И шед, удавися. Повесился, вероятно, в месте сокровенном, взобрался, должно быть, высоко над пропастью, так что когда низринулся с своей виселицы, или же когда хищные птицы быстро расклевали его, или же просто когда быстро разложился под палящими лучами южного солнца и лопнул от вздутия живота, то разселось чрево его, и выпали все внутренности его (Деян.1:18). Конец достойный Иуды.

В личности Иуды предателя обращает на себя особое внимание его раскаяние. Что такое, в самом деле, Иудино раскаяние, почему оно не спасло его от гибели и временной и вечной? Не подлежит сомнению, что Иуда, когда увидел, к чему привело его преступление против своего Учителя, пришёл в ужас от своего дела и раскаялся, сознал всю низость своего поступка, отправился к первосвященникам и старейшинам, подкупившим его, и по-видимому, совершенно искренно сказал им: согрешил я, предав Кровь неповинную. Он бросил, возвратил первосвященникам ужасные сребренники, которые он получил от них за эту невинную Кровь. Конечно, его душевное состояние в эту пору было ужасное. И он осудил себя, назвал свой поступок его собственным именем, грехом, да еще против неповинной ни в чём личности своего доброго Учителя, – и всё-таки шед удавися, всё-таки погиб, раскаяние не спасло предателя. Что это значит? Чего не доставало покаянию Иуды?

Мы знаем, что почти такой же грех совершил против своего Учителя апостол Пётр: он трижды с клятвою отрёкся от своего Учителя, что не знает сего человека. Но когда Пётр помянул, вспомнил глагол Иисусов, когда он осудил своё малодушное отречение от Христа, то шед не удавися, а вышед вон плакася горько. Эти покаянные слёзы привели Петра снова к Иисусу. У ног своего Господа он излил свою покаянную и любящую душу и вымолил себе прощение: Господи, Ты всё знаешь, Ты знаешь, как я люблю Тебя. Предание говорит, что Пётр во всю свою последующую жизнь ровно в полночь при пении петуха вставал с постели, припадал к земле и молился, оплакивая свой грех. Таким образом, Петра спасли покаянные слёзы и молитва.

Теперь посмотрим, как на самом деле кается предатель. Когда человек-грешник испытывает терзания совести, когда в душе его совершается самоосуждение, когда преступник скажет себе: «я – негодяй, скверный человек», тогда он обыкновенно ищет для себя утешения, успокоения, прощения, ободрения, а иногда и наказания, искупления. Преступник Иуда тоже пошёл искать себе утешения и сочувствия, чтобы облегчить хотя сколько-нибудь нестерпимое бремя греха, давившее его душу. Но куда, к кому пошёл он? В синедрион, к первосвященникам и старейшинам, к тем злодеям, которые подкупили его, которым Иуда был нужен только как орудие выполнения их преступного замысла, которым до души предателя, до его терзаний внутренних, разумеется, никакого дела не было. И они, жестокосердые, действительно такою презрительною холодностию и встретили его: «что нам до того? ты узриши, сам смотри, сам теперь и разделывайся за свое преступление». Что оставалось делать после этого злосчастному предателю при таком его настроении, при его надежде только на князи и на сыны человеческие, в них же несть спасения? Оставалось то, что с роковою, адскою необходимостью и свершилось с ним.

Видите ли, после того, как человек-преступник осудил себя, у него остаются два пути: один на Голгофу ко кресту, к Богу; другой – на виселицу, которая человеку отчаяния кажется такою приятною, или к самому сатане, ещё к большим злодействам и преступлениям, где совесть уже перестанет тревожить преступника, по крайней мере, до поры ― до времени, где она будет окончательно побита, подавлена, сожжена адским огнем врага Божия и человекоубийцы.

Ведь если бы Иуда, после того как он раскаялся, после того как он бросил своим подстрекателям на зло гнусные сребренники, после того как он вспомнил с ужасом о невинной Жертве своего предательства, если бы после всего этого он мог пойти и пошёл не в преступный и холодный синедрион, а на Голгофу, к Божественному Страдальцу за людей, значит, и за Иуду, если бы залился здесь, у креста, слезами покаяния и испустил бы вместе с благоразумным разбойником этот мал глас: «помяни мя», прости, поми-луй, – конечно, и он был бы прощён, как был прощён покаявшийся разбойник, как был прощён отвергшийся Пётр, как были прощены потом многие великие грешники.

Но... горе тому человеку, им же Сын Человеческий предаётся; лучше бы было этому человеку не родиться. Горе потому, что в такого человека входит сатана: ведь иначе нельзя предать Сына Человеческого, если прежде предатель не предаст самого себя и притом всецело сатане. А для пленника сатаны ничего более не остаётся, как возможно скорее делать то дело, которое он делает. Раб греха, сын диавола делает дела отца своего. Он уже не может ни слышать, ни понимать речей Божиих, он может и хочет исполнять только похоти отца своего – человекоубийцы. Он до того пропитывается бесовским настроением, что кругом себя видит только одних бесов; он готов даже в самом Христе видеть беса (Ин.8:48). Вот где причина, почему предатель не пошёл на Голгофу, да и не мог туда пойти. Он пошёл туда, куда влекла его сроднившаяся с ним сила сатанинская, куда влекла его собственная его тьма кромешная, куда звала его не жажда жизни вечной, а жажда смерти, небытия, вечной погибели. Покаяние Иуды было, таким образом, уже позднее покаяние, и, как такое, бесполезное. Предателю пришло на мысль покаяние тогда, когда преступление было уже совершено и приведено к концу. Он не трогался тогда, когда Иисус столько раз обличал его.⁸⁵ При том покаяние его было не полное, покаяние, растворённое не упованием на милосердие Божие, а отчаянием, покаяние, хотя по-видимому и искреннее, но исторгнутое не желанием исправиться, а скорее ужасом пред страданиями Христа и собственными муками погубленной своей души. Это, если хотите, уже адское покаяние нераскаянного грешника, это скрежет зубовный грешника, находящегося уже в объятиях сатаны, для которого (грешника) остаются только вечные муки именно позднего раскаяния, позднего сожаления о своей преступной жизни, о растраченных на ветер талантах и силах, покаяние, вызванное предчувствием, предвкушением вечных мук, значит, еще и вынужденное. Ведь если для каждаго из нас царство Божие, жизнь вечная, начинается здесь на земле (Лк.17:21), то и ад начинается ещё здесь же на земле⁸⁶. На Иуде, давно задушившем в себе жизнь духовную, оправдались слова пророка: яко несть в смерти поминаяй Тебе, во аде же кто исповестся Тебе (Пс.6:6). «После отшествия отсюда, говорит Златоуст, покаяние уже не может иметь места. Так, и богач исповедовал грехи свои и раскаивался, но это не принесло ему никакой пользы по неблаговременности. И девы желали получить елей, но никто не дал им».⁸⁷

Может быть, вернее будет, если покаяние Иуды мы назовём прямо и решительно нераскаянностью. «Покаяние Иуды, говорит Арх. Херсонский Никанор, – это не ангелом хранителем отчаянной души навеянное, а тем же злым демоном возжённое это жгучее, как адский огонь, раскаяние отчаяния».⁸⁸ Мы уже видели факты духовной жизни Иуды и можем судить по ним о состоянии совести предателя. В самом деле, что тронуло Иуду, что привело его к признанию своей виновности? Ведь только кровавая голгофская картина, только бесчеловечная расправа с Учителем на некоторое время привела в ужас предателя, тронула его, но тронула скорее физически, тронула не душу предателя, а нервы его. В душе только какое-то эхо виновности прозвучало и то на время, не глубоко, не захватив всей богоподобной души человека, сознательно предавшего себя сатане и тому делу грязному, которое с тех пор именуется предательством и которое навеки-вечные связано с именем Иуды Искариота.

Да, горе тому человеку, им же Сын Человеческий предаётся; лучше было бы тому человеку не родиться (Мк.14:21).