X. Век одиннадцатый. Окончательное разделение церквей (1053–1054 г.)

Константинопольский патриарх Михаил Керуларий и папа Лев IX, – письмо Константинопольского патриарха к епископу Иоанну Транийскому с обличением некоторых заблуждений западной церкви; – письмо папы Льва IX к патриарху по этому случаю, содержание письма: выражение папского неудовольствия против Керулария, решившегося указать на заблуждении Латинской церкви, раскрытие папского учения о главенстве Римской церкви (доказываемого обстоятельствами смерти ап. Петра, чудодейственностью тени того же апостола, превратным толкованием некоторых изречений Нового Завета, ссылкой на подложный документ: Donatio Constantini), уничижительные отзывы и суждения в том же письме относительно Константинопольской церкви; – отношения императора Константина Мономаха с тем же папою ради современных политических нужд, папское посольство в Константинополе, сообщение от него писем Льва IX на имя патриарха и императора, крайне обидных для достоинства Константинопольской церкви и её предстоятеля (в них, например, выражалась мысль, что церковь, решающаяся прекословить римскому епископу есть «синагога сатаны» и настойчиво требовалось послушание от патриарха), – разрыв между двумя церквами Западною и Восточною: надменное поведение папского посольства в Константинополе, особенно Гумберта, нежелание патриарха соответствовать видам и намерениям папы римского, неудовольствие легатов на патриарха, анафематствование ими Константинопольской церкви и её пастыреначальника, (16 июля 1054 г.), содержание грамоты, в коей изложено было это анафематствование, собор Константинопольский (20 июля того же года) и провозглашение им анафемы на легатов и косвенно на папу и латинскую церковь; – результат этих событий. – Общее заключение.

Третьим замечательным лицом в рассматриваемую эпоху, которому суждено было вступить в борьбу с притязаниями Римского первосвященника был патриарх Константинопольский Михаил Керуларий. Со стороны Рима защитником папских притязаний был папа Лев IX.

К сожалению, на этот раз первый шаг к борьбе был сделан со стороны церкви Константинопольской. Это тем более достойно сожаления, что столкновение церкви западной и восточной, происшедшее теперь, повело к печальным следствиям решительного разделения церквей.

Распространение Римских обрядов в Константинополе и в Италии в той её части, которая подчинена была церкви Константинопольской, побудило патриарха Керулария прибегнуть к мерам, которые в высшей степени оскорбили гордого первосвященника Римского. В видах пресечения такого распространения сказанных обрядов Михаил закрыл Римские монастыри в Константинополе, а в Италию на имя одного из подвластных ему епископов (на имя Иоанна Транийского)⁴⁰² отправил послание, в котором изобличил некоторые отступления западной церкви от восточной⁴⁰³. Отправляя подобное послание в Италию, патриарх мог оправдывать свое поведение тем, что здесь было очень много православных греков, забота о чистоте православия, которых и побуждала его прибегнуть к изобличению заблуждений западной церкви. В самом деле, еще при императоре Льве Исаврянине, при котором снова возвращены были Апулия, Калабрия и Сицилия под власть Константинопольского патриарха, здесь было уже два митрополичьих греческих округа и одна архиепископия. Позднее в 887 году в этих местах насчитывалось, в одном греческом церковном округе здесь 13 епископов, в другом – 5, в третьем – 13. Византийский патриарх Полиевкт, при императоре Никифоре Фоке, епископу еще одного города дал права митрополита⁴⁰⁴. В 750 году основан был в Италии греческий женский монастырь. В особенности много было здесь греческих монахов, которые распространяли греческое образование между клириками Италии; между учениками их насчитывают двух известных эллинистов Иоанна диакона и Анастасия Библиотекаря. Греческий элемент до такой степени был силен в Италии, что сделана была попытка возвести греческого архиепископа города Пиаченцы – Иоанна на самый папский престол, в оппозицию Григорию V, поддерживаемому германским императором Оттоном III. Таким образом ревность патриарха Михаила к охранению чистоты веры греков, живших в Италии и исповедовавших восточное православие, имела для себя достаточное оправдание.

В наш план не входит передавать всего содержания послания патриарха Михаила в Италию, которое послужило поводом к новой распре между Церковью Римскою и Константинопольскою. Заметим только, что в нем между прочим указывались следующие отступления церкви, западной от восточной: совершение Евхаристии на опресноках⁴⁰⁵, пост в субботы вообще, в субботы же святой четыредесятницы⁴⁰⁶ в частности. Папу в этом послании в особенности должно было оскорбить то, что патриарх, не назначая этого послания самому ему, однако требовал от епископа Иоанна Транийского, (которому послана послание), чтобы, в видах исправления западных погрешностей, он сделал известным послание западным церквам и самому папе. Патриарх писал: «великая любовь и искреннее расположение побудили нас писать к твоей святости, а чрез тебя ко всем вождям священства, священникам франков, монахам, народам и самому достопочтеннейшему папе»⁴⁰⁷, и в заключение послания говорит: «имея в виду спасение своей души, разошли это послание вождям священства (и папе) и простым священникам и заклинай их, чтобы они и сами исправились и исправили народ Божий. Если это ты сделаешь, во втором письме с большею подробностью и основательностью напишу тебе касательно тех же предметов»⁴⁰⁸. Разумеется, такого тона, в котором говорит патриарх о папе и западной церкви, как способных заблуждаться и призываемых к исправлению, не мог оставить без внимания папа. Рим стоял на том принципе, что Римский епископ выше всякого суда, с ним как равный никто не мог говорить и, однако так говорил к нему теперь патриарх Константинопольский. – Послание Михаиле отправленное на Запад незадолго до конца 1053 года, скоро сделалось известным папе Льву IX.

В ответ на послание патриарха Константинопольского папа с своей стороны отправил так же послание, назначая его прямо Керуларию. Послание очень длинно, и при всем том едва касается спорных пунктов религиозных⁴⁰⁹. Оно главным образом посвящено всестороннему раскрытию тех притязаний, из совокупности которых возникло то, что называется папской властью. В противоположность этому церковь Константинопольская в этом послании подвергается всякому порицанию и унижению. Папа здесь рассуждает, обращаясь к Константинопольской церкви, как строгий отец к совратившемуся с истинного пути сыну. И замечательно, в этом послании папа не только настаивает на удержании прав, уже ранее присвоенных папами, напр. Николаем I, но приходит даже к новым притязаниям касательно расширения своей мнимо апостольской власти.

Посмотрим с одной стороны, в чем именно находит папа свое преобладающее значение в ряду других епископов, и с другой, на каком основании он хочет, отказать Константинопольской церкви в тех правах, какие усвояет своей церкви.

В первом отношении послание находит, что Константинопольский патриарх позволяет себе несказанную дерзость, когда берет на себя право в чем-либо учить Римскую церковь. «Ты, возлюбленный наш, и еще нарицаемый во Христе брат и предстоятель Константинопольский, с небывалою дерзостью и неслыханною смелостью осмелился осуждать явно апостольскую и латинскую церковь, – и за что же? За то, что она совершает воспоминание о страданиях Господа на опресноках. Вот неосмотрительная брань ваша, вот недобрая хвастливость ваша, когда вы полагая, что уста ваши на небеси, в сущности своим языком пресмыкаетесь по земле, и силитесь человеческими доводами и умствованиями извратить в поколебать древнюю веру. Если вы не образумитесь, то будете на том хвосте дракона (апокалипсического), которым этот дракон третью часть звёзд небесных отторг и поверг на землю. Вот уже почти 1020 лет прошло с тех пор, как пострадал Спаситель, и неужели вы думаете, что только теперь от вас Римская церковь должна учиться, как совершать евхаристию, как будто бы ничего не значит, что здесь в Риме пребывал, обращался продолжительно, наставлял в наконец смертью своею прославил Бога тот, кому Господь сказал: «блажен ты, Симон, сын Ионин»⁴¹⁰.

Затем папа с подробностью объясняет, почему Римская церковь не может терпеть никаких внушений от других церквей, оставаясь однако же руководительницею всех остальных. «Подумайте, как безрассудно допускать, будто Отец небесный от князя апостолов, Петра, скрыл обряд видимого жертвоприношения (Евхаристии), от Петра, которому Он вполне открыл сокровеннейшее Божество Сына Своего. Петру не чрез ангела, не чрез пророка, но Своими собственными устами Господь обетовал: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою (Мф.16:16). При этом папа приходит к замечательному умствованию о том, как Петр своею смертью, распятый стремглав, доказал, что он есть именно камень, на котором зиждется церковь. «Истину сего изречения – говорит папа – Петр доказывал не только при жизни, но и в самой своей смерти, когда испросил, чтобы он был распят вниз главою. И в этом случае, конечно по божественному вдохновению, изобразил, что он есть первый и четырехугольный камень, сближенный и соединенный с основанием, которое есть Христос. Этот камень (глава Петра) возложен на краеугольный камень Христа для того, чтобы несокрушимою твердостью своею поддерживать всю тяжесть церковного здания, и дабы подклонением главы своей все члены тела Христова, до окончания века, несокрушимою выею своею воздвигать к небу»⁴¹¹. Кроме смерти апостола Петра, которая давала знать, по мнению папы, об особенном значении его в ряду других апостолов, каковое значение передается теперь его преемникам по Римской кафедре, по суждению папы же, в вопросе о главенстве Римского первосвященника важное место занимает чудодейственность тени Петра. Этот аргумент папы в свою пользу так оригинален, что мы передадим его сполна. «В Петре – говорит папа – замечательно в особенности то, что тень его тела доставляла здравие немощным. Никому из святых не было дано такой силы; даже Сам Святый святых от Своего святейшего тела не подавал дара исцеления; но своему Петру одному даровал эту привилегию, дабы тень от тела его врачевала больных. Здесь великое знаменование церкви настоящей и будущей, т.е. Петр становится главным распорядителем обеих церквей и состояние их предуказывает в себе самом: именно настоящая церковь силою видимых и имеющих прейти таинств, как бы тенью своею уврачевав души на земле, представляет (?) нам еще невидимый, но твердый образ истины и благочестия на небе»⁴¹². Или вот еще ухищренное папское толкование одного изречения, с которым Господь обратился к Петру, толкование, которое имеет своею целью доказать преобладающее значение Римских первосвященников в ряду других епископов всей церкви. Папа берет изречение Господа: «Я молился о тебе, Петр, чтобы не оскудела вера твоя, и ты, некогда обратившись, утверди братьев твоих» (Лук.22:32).

«Этим Господь показал, говорит папа, что вера остальных братьев будет подвергаться опасностям, а вера Петра пребудет непреткновенна. Никто не может отрицать, что как крюком (cardo) управляется вся дверь, так Петром и его преемниками определяется порядок ж устройство всей церкви. И как крюк водит и отводит дверь, сам оставаясь неподвижным, так и Петр и его преемники имеют право свободно произносить суд о всякой церкви, и никто отнюдь не должен возмущать или колебать их состояния; ибо высшая кафедра ни от кого не судится (summa sedes а nemine judicatur)»⁴¹³.

Вот церковные основания, которыми папа думает подтвердить свое господство в церкви, давая знать, что напрасно церковь Константинопольская присваивает себе права, равные с Церковью Римскою: это с её стороны непростительная ошибка, по суждению Льва.

Все эти папские притязания на особенное высокое положение Римской церкви в ряду других церквей, основанные на значении кафедры Римской, как кафедры ап. Петра, впрочем, уже не новы были для рассматриваемого времени; новы были разве только те чрезвычайно ухищренные доказательства, которыми папа Лев пользовался в письме к Керуларию, и которые мы привели.

Гораздо более важности и интереса представляют в данном письме весьма новые папские идеи о своем светском владычестве, которые развиваются папою в письме к Керуларию, и которые опираются на подложный документ, – на так называемое donatio Constantini. – Выделяя свое преимущественное значение в ряду других иерархов церкви, папа, дабы унизить достоинство церкви Константинопольской – цель письма – раскрывает мысль, что папы неизмеримо превосходят представителей всех других церквей, так как они в одно и тоже время и верховные первосвященники и цари. На Востоке, кажется, доселе ничего подобного не слыхали; и потому понятно, как должна была подействовать подобная новость на церковь Константинопольскую!

Еще со времен Константина Великого папы сделались в тоже время и царями – внушает Лев Керуларию. Папа писал: «чтобы не оставалось никакого сомнения в земной (светской) власти первосвященника Римского, и чтобы кто не подумал, что Римская церковь присвояет себе не принадлежащую ей честь, мы приводим доказательства из той привилегированной грамоты, которую император Константин собственными руками положил на святой гроб небесного ключеносца (Петра), – и да явится истина и исчезнет суета». В сказанной привилегированной грамоте Константин – по словам папы – объявлял следующее: «мы сочли полезным, мы вместе со всеми нашими правителями, сенатом, вельможами и народом Римским, чтобы, подобно тому как св. Петр был наместником Сына Божия на земле, так и первосвященники, наследники князя апостолов, удерживали власть начальственную – и даже полнее, чем как это свойственно земному императорскому достоинству. Именно им определяем благоговейно почитать, как наше земное императорское могущество, так точно и святейшую Римскую церковь, и, дабы полнее возвысить кафедру над нашим собственным земным троном, приписываем ей власть, достоинство и честь царскую. К этому же определяем, чтобы кафедра Петра имела главенство над четырьмя кафедрами – Александрийскою, Антиохийскою, Иерусалимскою и Константинопольскою и так же над всеми церквами во вселенной; первосвященник этой Римской кафедры во все времена должен считаться выше и славнее всех священников всего мира и в отношении к вопросам богослужения и веры суд его да господствует над всеми»⁴¹⁴. Затем папа Лев описывает, чем именно одарил Константин своего современника папу Сильвестра, в целях возвеличения папского престола. По мнению папы, оказывается, что Константин подарил папе прежде всего дворец в Риме. Привилегированная грамота, по письму папы Льва, об этом предмете гласила следующее: «Уступаем самим св. апостолам, блаженнейшим Петру и Павлу, а чрез них отцу нашему папе Сильвестру и всем преемникам его, какие только будут на кафедре св. Петра до скончания веков, – дворец Латеранский, который превосходит все дворцы в мире». Потом император Константин украшает, по словам папы, персону первосвященника Римского царскими регалиями. Грамота по словам папы Льва так говорила об этом: «передаем Римскому папе диадему, т. е. корону, с своей собственной головы, нарамники, которыми украшается выя императорская, пурпуровую хламиду, багряную тунику и все другие царственные одежды, – вручаем ему императорский скипетр и все другие знаки отличия и перевязи, – словом все принадлежности царского величия. Письмо сообщает даже, что император собственноручно хотел возложить свою корону на папскую главу, но «папа не захотел употреблять короны из золота, и потому император положил на него собственными руками свой фригийский венец (phrygium), блистающий болезною и обозначающий воскресение Христово»⁴¹⁵. По словам папы Льва, император Константин, украсив царскими регалиями папу, в соответствие с этим хотел поставить наравне с царскими придворными и клириков, составлявших свиту папы. Грамота, по словам письма, на этот раз, узаконяла вот что: «почтеннейших клириков всякого чина, состоящих в служении Римской церкви мы возводим на такую же высоту власти и блеска, на какой находится наш сенат, и определяем, чтобы они украшались, как украшаются наши патриции и консулы. Словом, как украшена императорская свита, так – и клир Римской церкви. И как при императорском достоинстве состоят различного рода прислужники – постельничьи, придверники и стража, тоже должно быть и в св. Римской церкви. И еще: для несравненно большей блистательности папского достоинства, пусть клирики ездят на лошадях, украшенных чапраками и белейшими тканями, и пусть носят точно такую же обувь, какую употребляют сенаторы. И таким образом небесная (т.е. папская) власть, подобно земной (т.е. императорской) власти, да украсится во славу Божию»⁴¹⁶. Озаботившись касательно личности папы и его приближенных, Константин, по словам письма папского, дарует папе Сильвестру, а с ним и его наследникам обширную фактическую царственную власть над целым полцарством Римским: первосвященник Римский становится и императором Римским. Грамота, по словам папы, на этот счет определяла: «Дабы первосвященническая власть не оскудевала, но процветала более самой власти императорской, мы определили передать отцу нашему Сильвестру кроме дворца Латеранского, – город Рим, провинции Италии и всех западных стран, и все места и города в них – в полное распоряжение и власть»⁴¹⁷.

После таких доказательств величия Римского первосвященника, патриарх Константинопольский, по желанию папы, должен был бы прийти к сознанию, как незначительна его роль в мире христианском, с каким уважением и покорностью должен относиться он при всяком случае к предстоятелю церкви Римской.

Раскрывая во всем блеске мнимое свое величие церковное и государственное, папа, к большому пристыжению пастырей Константинопольских, дерзнувших противоречить и прекословить Римскому первосвященнику, – папа Лев в своем письме Михаилу Керуларию – всеми мерами старался выставить церковь Константинопольскую с самой невыгодной для неё стороны. Новое указание, что Константинопольские иерархи не должны и думать о правах в мире христианском, равных с правами, какими обладал Римский епископ!

В видах унижения Константинопольской церкви, папа указывает, как много было еретиков в церкви восточной вообще, на кафедре Константинопольской в частности. С особенным гневом говорит папа, как о еретиках, о тех Константинопольских патриархах, которые не были послушными папскому голосу, как хотелось того папам, и которые отвечали на притязания пап с достоинством и сознанием правоты своих действий. Так Лев причисляет к еретикам патриарха св. Иоанна Постника, хотя вся его вина заключалась только в том, что он не отказался от титла «вселенский патриарх», усвоенного предшественниками этого патриарха, как настаивал папа. По мнению Льва, церковь Константинопольская готова была погибнуть, обуреваемая ересями, и только заботливость Римских епископов спасала ее от окончательной погибели⁴¹⁸. Между скандалами, которыми богата история церкви Константинопольской, по мнению папы, особенно унизило эту церковь – случившееся будто бы здесь возведение в патриархи женщины⁴¹⁹. Призывая Константинопольского патриарха к смирению и покорности, папа – далее находит, что церковь эта должна питать подобные чувства к епископу Римскому потому, что никому другому, как именно Риму только и обязана она своим иерархическим возвышением. Папа рассуждает: «церковь Константинопольская ни по божеским, ни по человеческим правам не имела никакого преимущества пред Церковью Антиохийскою и Александрийскою, и однако Римская церковь, как чадолюбивая мать, не желая лишить почести свою возлюбленную дщерь – церковь Константинопольскую – озаботилась доставить этой церкви преимущества чести наравне с главнейшими церковными кафедрами, почему она и заняла второе место после церкви Римской в среде мира христианского»⁴²⁰.

Вот в кратких чертах содержание письма папы Льва IХ-го к патриарху Михаилу Керуларию. В нем ясно отобразились почти все самые странные и причудливые притязания средневекового папства. Нужно было пастырям церкви Константинопольской быть постоянно настороже, чтобы сети папские не опутали и восточной церкви. Патриарх Михаил был верен этой задаче. Опасность тем более грозила церкви восточной, когда слова притязания, по обстоятельствам времени, готовы были перейти в дело, в практику. Неизвестно, повело ли за собою какие-либо последствия письмо папы Льва к константинопольскому патриарху Михаилу – очень может быть на Востоке прочитали бы его и забыли, – если бы не присоединились сюда еще обстоятельства, которые привели к коренному разделению церквей.

Еще ранее этого папского письма, между папою и Греческим императором Константином Мономахом завязались отношения чисто политического свойства, но по стечению обстоятельств они скоро перешли на церковную почву. Греческие области в Италии были сильно теснимы Норманнами, сам папа не мало страдал от нашествия этих варваров; при таком положении дела восточный император надеялся при помощи папы склонить германского императора Генриха III-го к союзной войне против Норманнов, и таким образом защитить свои греческие владения в Италии от врагов; этот план само собою был не безвыгоден и для папы. Эти-то и некоторые другие причины и побудили императора Константина Мономаха взойти в переписку с папой⁴²¹. Явилось от папы посольство, которое, притом взяло на себя – обязанность примирить Константинопольского патриарха с папой, разумеется на выгодных для последнего условиях.

Посольство, однако не принесло пользы ни политическому, ни церковному положению Греческой империи, а напротив – довело недружелюбные отношения церквей Римской и Константинопольской до полного разрыва.

Посольство принесло с собой два папские письма – одно на имя патриарха Михаила, другое на имя императора. Письма эти еще раз засвидетельствовали пред Константинопольскою Церковью о непомерной гордости и самомнении Римского первосвященника и о той неискренности и подозрительности, с которыми смотрел папа на церковь Константинопольскую, и которые исключали возможность мира между указанными церквами. Впрочем, нужно заметить: не столько эти письма, сколько необузданное, высокомерное и безрассудное поведение папских легатов послужило поводом к печальной катастрофе, разделившей две церкви до враждебности.

Но обратимся прежде к рассмотрению тех писем, которыми папа подарил на этот раз патриарха и императора.

В письме к патриарху папа между прочим навязывает ему мысль, будто он хочет подчинить своему преобладающему господству все церкви востока т.е. стать восточным папою, как папа сам сделался духовным владыкою всего запада. Лев IX пишет: «Движимый новым честолюбием, ты хочешь лишить древних достоинств патриархов Александрийского и Антиохийского, и вопреки всякому праву думаешь подчинить их своему господству. К какой опасности ты стремишься – это очевидно для каждого здравомыслящего»⁴²². В этих словах папы не выразилось ничего более, кроме подозрительности и зависти возможному возвышению Константинопольского патриарха. Папа хочет сам господствовать над восточною церковью; но в этом стремлении и прежде, и теперь ему препятствуют главным образом предстоятели церкви Константинопольской, ревностно охранявшие права церкви восточной. Нужно было папам слишком проникнуться идеей господства над Церковью, что и было, – чтобы приходить к таким ни на чем не основанным подозрениям касательно церкви Константинопольской! Будучи подозрительным на счет других, папа оказывается крайне щепетильным, когда хотя намеками давали знать, что церковь Римская не есть глава церкви христианской, какою считали ее римские епископы. Из слов папского письма видно, что патриарх Михаил в своем письме ко Льву (недошедшем до нас) давал знать, что церковное значение Римской кафедры только тогда имеет силу, когда она действует в согласии с Церковью Константинопольскою, как равно и значение Константинопольской кафедры имеет силу тогда, когда она действует в согласии с Церковью Римскою, т.е. что значение их – той и другой церкви – опирается на взаимном согласном действовали: каждая нуждается в поддержке другой, и каждая в отдельности не может иметь никакого притязания на какой-либо внешний авторитет⁴²³. Папа оказывается крайне недовольным такими идеями патриарха, как ни основательны они. Он с запальчивостью объявляет о своем главенстве в церкви безусловном, нераздельном. «Что за нелепость хочешь ты сказать, брат возлюбленный? Пишет папа. Как же это Римская церковь, будучи главою и матерью всех церквей, однако не имеет членов и дщерей. Какая она после этого глава и матерь? Мы верим – внушает папа – и с твердостью исповедуем следующее: Римская церковь такова, что если какая-либо нация (церковь) на земле по гордости не согласна с ней в чем-либо, то подобная церковь перестает называться и считаться Церковью, – она ничто. Это будет уже какое-то сборище еретиков, собрание схизматиков, синагога сатаны»⁴²⁴. Так решительно высказывается папа относительно своего абсолютизма в церковных делах; никто в целой церкви не может быть поставляем рядом в Римским первосвященником по значению власти – ни одна церковь, ни один иерарх. После этого нет ничего удивительного, если папа смотрит на патриарха Михаила, как на лице чрезвычайно заблуждающееся, когда последний позволил себе в вышеуказанном нами письме к Иоанну Транийскому не разделять и отрицать правоту некоторых церковных воззрений запада. Рассматривая патриарха, как именно такое лице, папа призывает его к покаянию и исправлению. Лев IX говорит патриарху: «да прейдут ереси или схизмы, и да будет мир; всякий считающийся христианином – да перестанет злословить и оскорблять св. Римскую и апостольскую церковь; напрасно считается почтительным к отцу (Христу?) тот, кто бесчестит его жену, Римскую церковь (?!). Мы надеемся, по благости Божий, что ты не повинен ни в чем подобном, или уже исправился, или, наконец, по нашем увещании тотчас исправишься»⁴²⁵. Понятно, как мало тон папского письма соответствовал достоинству церкви Константинопольской! – Письмо же папы к императору представляет мало интереса по сравнению с письмом его к патриарху. Однако и здесь есть черты, не лишенные значения. Папа пользуется случаем слегка намекнуть, что он есть раздаятель императорских, корон, что именно Римская церковь украсила короной главу восточного императора⁴²⁶. Так далеко заходили притязания папские; римский первосвященник хочет не одного господства религиозного на востоке, но в политического. Не без затаенной цели папа выхваливает достоинства императора: его религиозность и уважение к Римской церкви, причем папа называет его вторым Константином Великим⁴²⁷. Очевидно, папа сильно рассчитывал на императора в своей борьбе с Керуларием, тем более, что Константин Мономах нуждался в папских услугах из-за политических расчетов. Надеясь на поддержку со стороны императора, Лев горько жалуется ему на несправедливости патриарха, будто бы допущенные этих по отношению к нему. А под ними он разумел то неприятное для слуха папского письмо, с которым патриарх Михаил обратился к известному Иоанну Транийскому. Жалобы свои на патриарха папа заканчивает таким категорическим заявлением: «если патриарх пребудет упорен, т.е. не подчинится папской воле, то невозможен будет мир между нами», т.е. между Церковью Римскою и Константинопольскою⁴²⁸. Из-за чего – спрашивается – такое беспокойство папы? Из-за того единственно, что Михаил осмелился допустить возможность погрешностей со стороны Рима и необходимость исправления с его стороны в подобных случаях. К счастью для Константинопольской церкви надежды папы на императора не оправдались.

Сами по себе эти письма не могли быть приняты представителями церковной и светской власти в Константинополе – сочувственно. Но во всяком случае они одни не могли подвигнуть Константинопольскую церковь на какие ни будь решительные действия по отношению к Римской церкви. Но чего не могли сделать письма, то сделали папские легаты своим образом поведения в Константинополе.

Во главе посольства, присланного, в начале 1054 года, из Рима в Константинополь, стоял кардинал Гумберт; «это был человек в высшей степени страстный, охотник до распрей, и притом истый поборник преимуществ Римской кафедры»⁴²⁹. Не удивительно, если при таких качествах глава посольства Гумберт сделался причиной полного нарушения церковного мира между Востоком и Западом. Дело кончилось замечательно быстро. С поразительным самообольщением Гумберт является и действует в церкви Константинопольской так, как будто бы она была подчинена Римской церкви, и как будто бы он при шел сюда в качестве уполномоченного от Рима, которому Константинопольский патриарх обязан быть вполне послушен. Гумберт и другие члены посольства гордо держали себя в их отношении к патриарху, и «их гордый тон, с которым они хотели говорить с патриархом в качестве папских легатов, должен был вооружить против них патриарха»⁴³⁰. И однако патриарх не позволил себе никакого оскорбительного поступка с легатами⁴³¹. Не желая делать никаких уступок притязательному Риму, Михаил Керуларий уклонился от всяких переговоров с папскими легатами. Сколько ни ждали эти последние ·исправления от Керулария, ничего подобного с его стороны не последовало. Керуларий понимал, что уступки со стороны церкви Константинопольской папским легатам были бы равносильны признанию верховенства Римского первосвященника в мире христианском. Раздраженные твердостью Михаила, не думавшего жертвовать ничем из своих священных прав в пользу папства, легаты решились на поступок, который служит и доныне позором для церкви западной. Они решились произнести анафему на Константинопольскую церковь. 16-го июля 1054 года они дерзнули положить отлучительную на церковь Константинопольскую грамоту в Софийском Константинопольском храме на св. алтаре, во время богослужения.

Вот эта грамота.

«Св. Римская первая апостольская кафедра, которой как главе принадлежит попечение о всех церквах, ради церковного мира и пользы, благоволила послать нас, легатов своих, в этот царствующий град, чтобы мы пришли и узнали, справедлив ли тот слух, который беспрестанно доходит до ушей её из сего города, или же нет». Затем легаты, похвалив императора, относительно же патриарха говорили: «что же касается до Михаила неправо называемого патриархом и сообщников его глупости (stultitiae), то ежедневно в его среде рассеиваются здесь множественные плевелы ересей. Именно, подобно симонианам они продают дар Божий, подобно валезианам⁴³² оскопляют пришельцев, и, однако делают их не только клириками, но и епископами. Подобно арианам перекрещивают крещенных во имя св. Троицы, в особенности латинян. Подобно донатистам утверждают, что во всем мире за исключением церкви Греческой, погибли и церковь Христова, и истинная евхаристия, и крещение. Подобно Николаитам позволяют браки служителям алтаря. Подобно северианам злословят закон Моисеев. Подобно духоборцам отсекают в символе веры исхождение Духа Святого и от Сына. Подобно манихеям, между прочим, считают квасное одушевленным. Подобно назореям наблюдают телесные очищения Иудейские, – новорожденных детей не крестят ранее восьми дней по рождении, родительниц не удостаивают причащения, и, если они язычницы, отказывают им в крещении. Относительно этих заблуждений и многих других, сам Михаил, вразумляемый письмами папы Льва, не образумился. Поэтому мы – легаты – не снося несправедливости и оскорбления, допущенного касательно первой апостольской кафедры, властью святой и нераздельной Троицы и апостольской кафедры, всех св. отцев, бывших на семи вселенских соборах, произносим анафему на Михаила и его сообщников, если не вразумятся. Михаилу и сообщникам его, прибывающим в вышеуказанных заблуждениях и предерзостях – анафема, маранафа вместе с симонианами, валезианами... и со всеми еретиками, купно же с диаволом в ангелами его. Аминь, аминь, аминь»⁴³³.

Едва ли нужно разбирать, насколько несправедливы те наветы на церковь восточную, какими наполнена эта грамота, едва ли нужно доказывать, что ничего нельзя найти общего между еретиками, здесь упоминаемыми, и верованиями и обычаями, каких держалась восточная церковь времен Керулария. Достаточно сказать, что обвинения эти находят несообразными с истиною даже сами лучшие из римско-католических писателей. Так один из них, автор «истории соборов», по сану латинский епископ, говорит об этой грамоте: «отлучительная грамота (легатов Римских) не имеет надлежащей умеренности, потому что она изобличает Керулария и лиц с ним единомышленных во всех возможных древних ересях»⁴³⁴. В этой грамоте, прибавим мы, высказалось со стороны Запада полное непонимание церкви восточной: в своем самомнении церковь западная видела заблуждение там, где было самое точное проследование древним церковным учреждениям.

При виде такого поступка папских легатов, всенародно наносящего оскорбление церкви восточной, церковь Константинопольская в самозащите с своей стороны также произнесла осуждение на церковь Римскую, или лучше сказать на папских легатов, руководимых Римским первосвященником. Патриарх Михаил 20-го июля того же года собрал собор, на котором получили должное возмездие зачинщики церковного раздора. В определении этого собора говорилось: «некоторые нечестивые люди пришли из тьмы запада в царство благочестия и в этот Богом хранимый град, из которого как из источника истекают воды чистого учения до пределов земли. В этот город пришли они, как гром, или буря, или глад, или лучше, как дикие кабаны, чтобы низвергнуть истину». При этом соборное определение произносит анафему на легатов Римских и лиц соприкосновенных к ним. – Определение указанного собора было сообщено всем прочим восточным патриархам, которые и приняли его решение.

Это событие обмены анафемой – Римской церкви с Константинопольской Церковью было важным событием в истории церковной. Хотя никаких других столкновений в ближайшее время история не видит между этими церквами, однако церковное единение всецело рушилось между ними.

Церковь Западная отпала от союза с Восточной.