Оживленная деятельность православных братств в эпоху митрополита Петра Могилы (1632–1647 годы)

30 апреля 1632 года скончался король Сигизмунд III. Настал день успокоения для православных в литовско-польском королевстве; во всех областях между православными разных сословий обнаружилось сильное и единодушное движение на защиту веры и народности.

За смертью короля в Польше следовали сеймы: «конвокационный» (созывательный), на котором делался обзор предыдущего царствования, подавались мнения и заявлялись требования для руководства новому королю, затем шел «избирательный» сейм для выбора короля, и наконец «коронационный» сейм. Православные напрягли все свои усилия к восстановлению прав своей угнетенной церкви. На конвокационный сейм они съехались в громадном числе, и среди них выделялись послы от казаков, от церковных братств, а главным послом от православного духовенства явился Киево-Печерский архимандрит Петр Могила, поместивший в письме к гетману Христофору Радзивилу следующие достопамятные слова: «Во истину приспело время и нам обиженным отозваться и добиться того, что нам принадлежит! Где истина – там и Бог; а она с нами. Нужно только единодушие и согласие! Теперь не время и нечего спать».¹, ²

В этот решительный момент Виленское братство оказало незабвенную услугу православной церкви и всему русскому делу в королевстве. Оно составило и послало на конвокационный сейм целую книгу, посвященную всем сенаторам и послам, и книга эта имела громадный успех; она называлась: «Синопсис, или краткое описание прав, привилегий, свобод и вольностей, данных Литовскими князьями и Польскими королями народу русскому, находящемуся неизменно в послушании Константинопольскому патриарху».

Книга эта, составленная быть может ученым ректором братского училища Иосифом Бобриковичем, была настоящим историческим исследованием о положении русского народа и его православной веры в Литве и Польше, и это исследование обставлено было подходящими ссылками на подлинные привилегии и законы, а также на сочинения известных польских историков, как например, Кромера и Стрыйковского.

Это сочинение начинается следующими трогательными словами: «Всему свету известно, в каком состоянии находится уже несколько десятков лет славный, древний («starowieczny») русский народ; ныне оный, подобно возлюбленному Богом народу Израильскому, с плачем о состоянии своем вопиет: со мы днесь уничижены паче всех живущих на земле, не имамы ни князя, ни вождя, ни пророка, ни жертв, ими – же могли – бы умилостивити благосердого Бога; но в сердце сокрушенном и духе смиренном да пребудем пред Тобою, Господи!» В заключение составители этой замечательной книги просили польских вельмож: «сделать конец всем озлоблениям и обидам, дабы, – как некогда голубица принесла в ковчег к Ною масличный сучец в знак иссякшей воды, – и мы в знамение конца бедам народа русского, аки сучец масличный, принесли в дома наши сию вожделенную песнь: ныне отпущаеши раба своего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром!».³

По дружному настоянию православных для рассмотрения их взаимных претензий с униатами была образована особая комиссия, во главе которой стал сам королевич Владислав, очень хорошо знавший тайную историю унии, и высказавший прямо нунцию Висконти свое мнение, что уния не имела с самого начала достаточной силы потому что не была введена с согласия большинства народа.⁴ Православные представили в подлинниках целую массу документов, актов, хартий и привилегий королевских, подтверждавших в течение ряда веков старые, исконные права русского народа и его православной веры на всем пространстве западной России, и комиссия благосклонно выслушивала доводы православных.

Вскоре последовал избирательный сейм и православные со своими послами и депутатами, – в том числе и от запорожского войска, – явились, по зову Петра Могилы, в огромном числе, и еще настоятельнее стали предъявлять свои ходатайства о восстановлении прав своей церкви. Особенно решительно говорили на сейме казацкие депутаты, так как все войско возбуждено было православными священниками, которые в числе до 300 человек ходили на казацкую раду и со слезами и на коленях заклинали казаков вступиться за православную веру и избавить их всех от преследований.⁵

Виленское братство издало и напечатало в своей типографии к тому времени: «Дополнение к Синопсису», в котором между прочим обстоятельно изложило весь ход прений с униатами на конвокационном сейме и в комиссии.⁶ Не смотря на противодействие папы, его нунция, униатских духовных властей и Виленского униатского братства, выпустившего против «Синопсиса» и «Дополнения» две полемические книги,⁷ результатом энергичных и дружных усилий православных явились подписанные 1 ноября 1632 года королевичем Владиславом (избранным Польским королем вскоре после подписания, именно 13 ноября 1632 года) «Договорные статьи о предоставлении православным жителям Польши, Руси и Литвы свободного исповедания веры». На основании этих статей предоставлялась православным свобода их вероисповеданию, восстановлялась высшая православная иерархия, в лице митрополита и четырех епископов: Львовского, Луцкого, Перемышльского и Мстиславского (для княжества Литовского, с учреждением кафедры в г. Могилеве). Кроме того, в этих статьях постановлено, что все церковные братства, какие доселе были, и какие впоследствии будут учреждены, могут оставаться в спокойном и беспрепятственном заведовании православных,⁸ которым также возвращены некоторые церкви, монастыри и принадлежащие им имущества, по разным областям и городам короны и княжества;⁹ наконец, было установлено право вольного перехода из унии в православие и обратно.¹⁰

На том же избирательном сейме православные представители воеводств и округов короны и великого княжества Литовского, в силу древнего своего права избрали в числе кандидатов, на митрополичью кафедру Киево-Печерского архимандрита Петра Могилу, а на епископские кафедры – луцкую – князя Александра Пузына, и на Мстиславскую – игумена братского Виленского монастыря и ректора братского училища Иосифа Бобриковича. Эти избрания были утверждены королем Владиславом, который остался верен своей присяге и данному слову о внесении и упрочении мира и успокоения среди православного населения своего государства.¹¹

Петр Могила, как сказано в королевской грамоте от 12 марта 1633 года, был утвержден королем Владиславом в сане митрополита на коронационном сейме в Кракове, между прочим, как за его военные заслуги против турок, так и за заслуги его предков воевод Молдавских: Иеремии и Симиона, бывших всегда верными отцу короля. Петру Могиле была предоставлена такая же власть над православными («не в унии будучое Руси»), какая была дана митрополиту Рутскому над униатами.¹²

Получив благословение от Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса, Петр Могила решил принять посвящение в сан митрополита в г. Львове. На это торжество съехалось множество духовных лиц и шляхты, и посвящение совершил в сослужении трех владык, в конце апреля 1633 года, на Фоминой неделе, старейший епископ Иеремия Тиссаровский, в братской церкви Успения Божьей Матери, только что отстроенной старанием братства. Радуясь, что такое великое торжество совершилось в братской церкви, Львовские братчики устроили обильное угощение для митрополита, епископов и прочих своих гостей, произносили пред митрополитом приветственные речи и даже одну из них издали на польском языке, под заглавием: «Аврора светящаяся на Львовском горизонте». Сама брошюра до нас не дошла, но известно, что означенный панегирик в честь Могилы до такой степени неприятен был латино-униатской партии, что Львовская католическая консистория нашла его вредным для папского престола, публично с амвона осудила его и, уничтожив крест с виньеткой, приложенный к брошюре, определила наказать типографа, издавшего её, денежным штрафом. После посвящения Петр Могила торжественно отправился в Киев с преднесением ему митрополичьего креста.¹³

После неслыханных 40-летних страданий за свою веру, православные наконец-таки дождались признания своих древних священнейших прав. Этот успех тотчас же отразился самым благотворным образом на всем строе жизни русского общества, и послужил к необычайному оживлению деятельности церковных братств, которые были, по грамоте короля от 14 марта 1633 года, все утверждены, со всеми их «школами, семинариями, типографиями и госпиталями».¹⁴ Царствование Владислава должно быть признано эпохой полного расцвета братских учреждений, когда они распространились повсюду, сделались неотъемлемым органом церковно-приходской жизни православных, и в этом качестве были признаны высшею духовною и светскою властью. Опуская излишние подробности, мы укажем в кратких чертах на то, как этот знаменательный переворот в политике польского правительства отразился на жизни и деятельности старейших братств, как эти новые веяния вызвали к жизни заглохнувшие было под давлением всесильных латинян и униатов прежде-основанные братства, и как вследствие этих благоприятных условий стали повсеместно учреждаться новые братства, особенно в южной части западной России.

Виленское братство, воспользовавшись милостивым отношением новоизбранного короля к православным и их братствам, представило королю Владиславу IV на коронационном сейме разные грамоты и привилегии польских королей Стефана Батория и Сигизмунда III.¹⁵ Король, по рассмотрении этих актов, относившихся до учреждения братства, подтвердил все его права, и в своей новой грамоте от 18 марта 1633 года даровал братству еще другие права и преимущества. Король, усматривая, сколько несправедливостей терпело братство, как в отношении свободного владения своими недвижимостями, так и в нарушениях других своих прав, постановлял, чтобы отныне не было братству никакого бесправия и притеснений, ни со стороны судебных и административных учреждений края, ни со стороны разных своевольных людей, и чтобы по делам судебным братство подлежало только главному трибунальному суду. Утверждая за братством монастырь св. Духа, как мужской, так и женский, с теми порядками, которые были заведены по уставу первого братского архимандрита Леонтия Карповича, король также утвердил за братством и все другие монастыри, находившиеся под его властью, а именно (как перечислено в самой грамоте): Петропавловский в г. Минске, Евейский в воеводстве Трокском, Цеперский и Сновский в воеводстве Новогрудском, Новодворский и Купятицкий в округе Пинском, Селецкий в воеводстве Минском,¹⁶ равно как и те монастыри, которые впредь будут основаны и по воле основателей – отданы под власть Виленского св. Духовского монастыря. Подтверждая за братством их прежнее право свободного владения всеми недвижимыми имуществами и беспрепятственного приобретения всяких пожертвований и отказов по духовным завещаниям, король предоставил братству построить каменную церковь св. Духа, вместо деревянной, и дозволял ему именоваться по-прежнему св. Троицким братством и употреблять печать с изображением св. Троицы.¹⁷ Но смотря однако на всю благосклонность короля Владислава IV к православным и их братствам, он, конечно под влиянием иезуитов и униатов, все-таки счел необходимым ограничить курс учения в православных училищах, боясь, чтобы они не превратились в академии и тем увеличили бы количество русских образованных и ученых людей в пределах литовско-польского королевства, Так, в привилегии православным от 18 марта 1633 г. король сообщал, что «в школах Киевских и Виленских дозволяем учить не униатов по-гречески и по-латыни, однако так, чтобы свободным наукам обучали не далее диалектики и логики».¹⁸

По избрании Иосифа Бобриковича епископом Мстиславским, игуменом братского Виленского монастыря был избран о. Митрофан Дементьев, или Дементьянович, а за ним о. Самуил Шитик-Залесский, принадлежавший к дворянскому роду и известный своей ученостью (в 1637 г.).¹⁹ С этого времени в св. Духовском монастыре установилось правило, по которому игумен избирался только на три года, а по прошествии этого времени происходили новые выборы старшего. В ноябре 1637 года два старца Виленского монастыря, наместник Леонтий Шитик-Залесский и дидаскал училища Вениамин Севастьянович ходили в Москву за милостыней и получили от царя Михаила Федоровича 200 рублей на строение каменного своего храма, который еще не совсем был окончен.²⁰

Выше было упомянуто, что корпорация студентов братского училища была образцово организована, на правах «младшего братства», имевшего в монастыре свой особый придел в честь св. Константина и Елены, а из приведенной выше грамоты короля Виленскому братству (от 18 марта 1633 г.) узнаем, что при училище было учреждено убежище для бедных студентов («при том школы мешканя для убогих студентов»). При братстве была устроена библиотека из книг на разных языках.²¹ Памятником литературных трудов студентов братского училища того времени является небольшая книжка, изданная ими в 1635 году, по всем вероятиям, в память скончавшегося в том же году епископа Иосифа Бобриковича, бывшего их ректора. Книжка эта носит заглавие «Эхо жалости».²² Кстати сказать, что умерший 9 апреля 1635 г., в г. Вильне епископ Иосиф, до самой своей кончины, оставался в тесной духовной связи с Виленским крестоносным братством, о чем он сам свидетельствует в письме, написанном к Могилевскому братству, незадолго до смерти, а именно 14 марта 1635 г. В этом письме он, прося у братчиков денежной помощи по случаю своей болезни, также сообщал им, что слабое его здоровье, требовавшее врачебной помощи, побудило его оставить г. Могилев.²³

Материальные средства братства продолжали увеличиваться. Кроме отказов значительных денежных сумм и драгоценной утвари [пожертвования братчика Семена Ивановича Азарича в 1636 году, и купца Павла Коссобуцкого в 1639 году] в собственность братства за это время поступили крупные недвижимые имения; так член братств: Виленского, Львовского и Луцкого, Лаврентий Древинский, бывший неоднократно старостой Виленского братства, пожертвовал братству своей фольварк под Вильной, с кирпичным заводом, и дом в г. Вильне, на Антоколе, а после смерти Лидского помещика Александра Тризны, братство получило от него, по завещанию, дом в г. Новогрудке и небольшой участок земли для устройства монастыря в его имении.²⁴, ²⁵

Две братские типографии, одна в г. Вильне, другая в м. Евье, также продолжали свои работы по изданию необходимых для православной Церкви книг. Так, с 1634 по 1646 гг. этими двумя типографиями изданы были 24 книги, а именно: в Виленской – 11 книг, и в Евейской – 13 книг, причем некоторые книги издавались одновременно в обеих типографиях. Из этих книг: «Молитвы повседневные» достигли к 1635 году восьмого издания; «Служебник» был издан три раза; «Новый Завет с псалтырем» – три раза, [псалтырь особо – три раза, Евангелие особо – два раза]; «Полуустав» – три раза; «устав Божественной Литургии» – два раза; «Требник» – два раза и «Часослов» – один раз. Между этими книгами мы отметим: 1) «Ирмолой, или осмогласник, творение преп. отца нашего Иоанна Дамаскина и прочих богодухновенных св. отцов»; издан в Евье в 1642 году; 2) «Диоптра», вышедшая в 1642 году вторым изданием разом из двух братских типографий, и 3) «Слово зело душеполезно ко умилению и покаянию приводящее», перевод с греческого на славянский и простой язык, изданный в Евье в 1643 году.²⁶

Все эти книги, выпускаемый в изобилии из братских типографий (а также раньше изданные в Острожской типографии) распространялись не только в среде высшего образованного русского дворянства, – отдельным членам которого эти книги по большей части и посвящались, – но проникали и в среду купеческую и мещанскую, не смотря на старания римско-католической цензуры уничтожить эти книги. Из дошедших до нас духовных завещаний купцов, членов магистрата, и простых обывателей, начала XVII века, видно, что у некоторых из них имелись небольшие домашние библиотеки, составленные, по духу того времени, почти исключительно из книг св. писания, из книг употребляемых при богослужении и других религиозно-назидательных сочинений, как например: Маргарита, Пчелы, и т. п.²⁷

Но были лица составлявшие большие собрания книг; так, например, у Виленского бургомистра Степана Лебедича осталась (1649 г.) огромная библиотека классических сочинений, на греческом и латинском языках, как-то: Цицерона, Аристотеля, Гомера, Институций Юстиниана, комедии Теренция, Эзоповы баси; на польском языке – история Кромера, и на русском языке – издания острожской типографии (Вил. Акт. IX, стр. 481–483).

Книги религиозно-нравственного содержания воспитывали духовно и укрепляли волю по правому пути, вносили сознание важности и необходимости братского общения для выполнения высшей обязанности человека – служить и помогать ближнему.²⁸

Не смотря на благосклонность короля к православным, униаты однако не прекращали своих неприязненных действий и всячески препятствовали передаче православным трех церквей в г. Вильне, предназначенных им на основании «статей примирения» 1632 г. Кроме того униаты в 1637 году в г. Вильне дважды делали вооруженное нападение на св. Духовскую церковь и на православных, причем во второй раз униатские монахи кощунственно напали на погребальную процессию православных и одного из участников в этой процессы затащили к себе в монастырь, заковали в кандалы и избили.²⁹

Здесь мы кстати скажем, что в соседних областях с Вильной, а именно в Витебске, Полоцке и Новогрудке униаты забрали такую силу, что даже в постановлениях короля Владислава IV запрещалось православным в этих городах иметь свои церкви и отправлять публично богослужение. Фанатизм разгорелся до того, что за принятие православными унии, они освобождались от наказания даже за умышленное убийство, а тем более за маловажные правонарушения.³⁰

Уния внесла раздор и во внутреннюю жизнь цехов, где прежде, как мы видели, наблюдалось дружелюбие между членами, не смотря на разность вероисповедания. Так, на сходке, 29 марта 1629 года, сапожников римско-католиков и униатов было постановлено, чтобы никто из сапожников греческого обряда, вопреки привилегиям, листам и приказаниям королевским, упорно до сих пор пребывающих в схизме [т. е. в православии], не смел отныне исполнять в схизматической церкви церковных таинств и обрядов, как-то: присутствовать при богослужении, крестить детей, исповедоваться и приобщаться св. Тайн, совершать браки, отпевать умерших, и т. д., а для исполнения всех своих религиозных потребностей и обрядов избирал св. Троицкую церковь, пребывающую в унии с римским костелом. Неисполнявшие этого постановления должны были платить штраф, полкамня воска и два орта (6 грош.), каковой штраф поступал в пользу Троицкой церкви.³¹

При такой силе униатов неудивительно, что прежние Виленские медовые братства все сделались униатскими. По привилегии короля Владислава IV от 1633 года медовые братства были присоединены к Троицкому униатскому монастырю («tu do cerkwi wieczne applikowano»), а в 1635 году тот же король предписывал этим братствам вcе доходы вносить Вельямину Рутскому, а не кому-нибудь другому. При униатском митрополите Антонии Селяве, взявшем на себя обязанность завести порядки в медовых братствах, была в 1644 году установлена для четырех медовых братств повинность выдавать Троицкому униатскому монастырю помощь деньгами, а именно уделять из братских доходов по 100 коп грош. литов., а на другие церкви по 80 коп грош. литов., и кроме того натурой в разные праздники по 66 гарнцев «miodu pitego». С этого времени медовые братства с их госпиталями, Троицким и Спасским, окончательно поступили под контроль и заведование униатского митрополита и духовенства; именно в акте условий, заключенных между униатским духовенством и братствами, от 16 августа 1646 г., было установлено, что для контроля над действиями братских старость назначался провизор (pan radny), и в круг его обязанностей вошло: следить вообще за ходом дел в братствах, присутствовать при сычении меда, вести реестры количеству приготовленного меда и давать об этом сведения архимандриту и протопопу для занесения этих сведений в монастырский реестр; наконец, было постановлено, что магистрат избирает даже братских старост. Так мало-помалу наступило вырождение православных церковных братств, называвшихся медовыми, а затем последовала и их смерть.³²

Могилевское братство. Другим выдающимся по-своему значение братством, в пределах Литвы, было Могилевское братство. С воцарением Владислава IV положение Могилева, как города сделавшегося местопребыванием православного епископа, сильно возросло и православные Могилевцы добились возвращения своих церквей. Православное Богоявленское братство стало хлопотать о получении ставропигиальных прав. С этою целью братчики обратились к посредничеству знатного вельможи Адама Киселя. Обнадеженные Киселем братчики поторопились получить к коронационному сейму грамоту на ставропигию от Константинопольского патриарха Кирилла, и представить её королю.³³ На сейме старания братства, подкрепленные «не малою працею» и «не малым коштом», увенчались успехом. Король гарантировал положение братства двумя универсалами (от 3 и 19 марта 1633 г. «Русь старая в унии не будучая» так обозначал православных король)³⁴ причем, ограждая братство от вмешательства местных властей, дозволял ему, по примеру Виленского и Львовского братств, устроить монастырь, школу «наук вызволеных языков вшеляких», семинарии и школы фундовати и канун Богоявленский для свеч до церкви братства по две недели ежегодно держати».

Митрополит Петр Могила относился в высшей степени благосклонно к братству, которое давало ему материальную помощь на возобновление храмов и вообще на нужды Церкви в то хлопотливое и полное тревог время.³⁵ Имея сам права патриаршего экзарха, Петр Могила не смущался тою самостоятельностью, которую приобрело братство, как учреждение ставропигиальное. При объезде областей великого княжества Литовского и, в частности, городов Белоруссии, Петр Могила, будучи летом 1635 года лично в г. Могилеве, выслушав ходатайство старост братских пана Богдана Стеткевича и бурмистра Богдана Ребровича и пересмотрев все грамоты патриархов и королей данные братству (названному Могилою «братством милосердия») признал его ставропигиальным, т. е. подчиненным не местному епископу, а ему, митрополиту, как патриаршему экзарху. В удостоверение этого признания, Петр (Могила) выдал 15 июля 1635 г. братству грамоту, и сам записался в «патроны» братства.³⁶, ³⁷

Права, полученные братством от польского правительства, были весьма важные и походили на те, которыми пользовались Виленское и Львовское братства. Так, Могилевское братство имело свой дом для сходок, школу, где преподавались разные науки и типографию для печатания учебных и других духовных и светских книг на языках: русском, греческом, латинском и польском.³⁸ Братские учреждения были изъяты от подсудности местным коронным властям и освобождены от податей и повинностей. Братство имело право на своей земле селить крестьян и судить их чрез своих «рочных старост».³⁹

Влияние этого братства на местное население было очень велико. Мы имеем, например, от 1634 года акт, занесенный в книги местного магистрата; по этому акту старшие цехов «мечников, слесарей, кузнецов и котляров», от имени своего и от имени всех ремесленников, постановили иметь свой придел в братской Богоявленской церкви и делать приношения воска, по старине, в эту церковь.⁴⁰

Члены Могилевского братства ревностно заботились об устроении своего Богоявленского монастыря. В 1635 г. Виленское св. Духовское братство, законным порядком, передало им земельный участок, который был ими куплен в Могилеве на Шиловской улице, еще в 1619 году, но, по особым обстоятельствам, записан был тогда князем Иваном Огинским на имя Виленского братства.⁴¹ Братская Богоявленская церковь, начатая постройкой в 1619 году, по плану Киево-братской Богоявленской церкви, была окончена в 1636 году, как гласит подпись на подпрестольном кресте. В 1637 г. дворяне Богдан и Елена Степановичи пожертвовали под братские учреждения земельный участок на той же Шиловской улице.⁴²

Сами члены братства, светские и духовные, делали своей церкви и учреждениям значительные пожертвования, так что в течение семи лет (с 1634 по 1641 год) братству подарено было в городе Могилеве девять домов с землею, четыре земельных участка без построек, и, частью в городе, частью вне города, до 22 уволок земли: из них – шесть уволок с поселенными крестьянами, и более шести уволок лесу.⁴³

Подобно Луцким братчикам, Могилевские братчики направляли свои заботы, главным образом, к благоустроению монашеской жизни в своем братском монастыре. В 1634 году братство составило акт об избрании архимандрита. Из акта видно, что к братству принадлежали не одни мещане, но и люди «шляхетского сословия», и когда права братства подтверждены были королем Владиславом IV, оно решилось учредить при своей церкви общежительный монастырь и избрало архимандритом Варлаама Половку (из братского Виленского монастыря), который был утвержден в этом сане Киевским митрополитом. Варлаам Половко выбран был, по совету с иноками, всеми братчиками, как старшими, так и младшими, ибо и самый младший («вольное мовенье и наменьшему подавши!» как выразилось братство в своем постановлении) имеет в таком важном совете вольный голос, дабы избрание духовной особы совершалось с общего согласия. На обязанности архимандрита лежало «абы братия обще жили, церкви Божой пильновали (оберегали), школ дозирали, которые на тых же кгрунтах (т. е. монастырских) быть мают, спеванье порядное в церкви мели». На содержание монастыря назначен был особый «фундуш», вполне неприкосновенный, при этом братство в своих особых постановлениях указывало: «если бы, чего не дай Бог, архимандрит нашего монастыря сделался отступником от благочестия, или братия отступила от законного и порядочного жития, то мы такому архимандриту-отступнику и своевольной братии не допустим быть в нашем монастыре, но как можно поспешнее предупреждая зло, о иншом промышлять».⁴⁴

Вскоре архимандрит Варлаам по болезни удалился на покой, и братчики, желая оказывать большее влияние на монастырскую жизнь, решились в 1639 г. просить у митрополита об уничтожении архимандритского звания и об избрании на будущее время «старшего» (игумена) на три года, по примеру Виленского св. Духова монастыря. Согласно желанию братства, переданному на письме особым братским посланцем Могилевским бургомистром, титул архимандрита был уничтожен и во главе монастыря поставлялся игумен; власть его была братством сужена, и он являлся только блюстителем (экклезиархом) церковно-богослужебных порядков и непосредственным начальником над иноками. Вся же экономическая сторона монастыря, до церковной утвари и церковных доходов включительно, ведалась пятью представителями от братства, именно: братскими старостами (2 человека), подстаростами (тоже два лица) и «шафором», или казначеем.⁴⁵, ⁴⁶

Не смотря на видимое укрепление православия в Могилевском крае, где заботами того же Богоявленского братства устроился такой видный центр православия, как Кутеинский Богоявленский монастырь,⁴⁷ православные все-таки принуждены были вести энергичную борьбу с униатами, особенно с настоятелями Спасского монастыря, остававшегося в руках униатов до 1650 года.⁴⁸

Весьма важным обстоятельством для православных было то, что в Могилеве находился православный епископ; после смерти первого, по восстановлении иерархии, епископа Иосифа Бобриковича, в этот сан был избран Сильвестр Коссов, шляхтич родом – из землевладельцев Витебской губернии и уезда, бывший профессором в Киево-братском училище, и выдававшийся между современниками своим образованием. Он посвятил все свои заботы на введение церковных порядков в своей епархии, лично совершал по ней объезды, созывал к себе духовенство на совещания и прославился сочинением своего наставления о догматах веры.⁴⁹ Хотя из-за власти и происходили между Могилевским братством и епископом Сильвестром некоторые недоразумения, но они скоро сглаживались и Сильвестр большею частью проживал в братском монастыре. Братство и епископ взаимно опирались друг на друга, причем братство оказывало епископу Сильвестру особенно существенную поддержку при нападениях на него униатов, во главе с их митрополитом Селявой. Сильвестр, сделавшись впоследствии Киевским митрополитом, сохранил дружественное и благосклонное отношение к братству.⁵⁰

Минское, Оршанское братства и новоучрежденное братство в г. Пинске.

В г. Минске православные тоже не ослабевали, и тамошнее братство стояло во главе просветительной и оборонительной деятельности, выдерживая борьбу с папистами, униатами и даже евреями, осмелившимися в 1629 и 1649 гг., большою шайкой, делать открытые нападения на монастырь.⁵¹ Оно зорко следило за тогдашними событиями и было настолько влиятельным, что митрополит Могила, вступив с ним в переписку, обращался к нему в решительные минуты за материальной помощью; именно Могила просил братство делать складчины для поддержания интересов православной церкви, которые митрополит принужден был лично отстаивать на сеймах в Варшаве.⁵²

Такое значение и широкую деятельность Петропавловское Минское братство могло получить благодаря грамоте короля Владислава IV, от 18 марта 1633 года. Король подтверждал права братства [однородные с правами Виленского братства], – дозволял братчикам устраивать заседания для рассуждений об общественно-благотворительных делах братства, – предоставлял братству свободно и спокойно исполнять религиозные обряды, разбирать дела об обидах, наносимых братчикам, независимо от общих судебных учреждений, строить: школы для обучения народа и детей, – типографии для напечатания книг, с содержанием при этих учреждениях достойных лиц, как духовного, так и светского сословия, – богадельню для больных и бедных. Король предоставлял также братству владеть пожертвованным ему движимым и недвижимым имуществом, как-то: фольварком «Пересной» (неподалеку от г. Минска), пожертвованным в 1623 году Минским судьей Володковичем, и двумя земельными участками, подаренными в 1626 году княжной Евой Соломерецкой для построения церкви «Преображения Господня», которую король дозволить также строить и шпиталь при ней. Кроме того, король освобождал братские дома и всех живших в них от чиниса, податей и всяких денежных сборов, от всех городских повинностей, в том числе и от квартирной. Наконец, король передавал в ведение братства церковь Рождества Пресвятой Богородицы, с богадельней при ней, и Минский женский монастырь с его строениями, землями и всяким имуществом.⁵³

В Орше, однако, церковное братство при монастыре Рождества Пресвятой Богородицы отстаивало с большими трудностями свою самостоятельность, и принуждено было давать взятки высшим польским чиновникам. Об этом мы находим обстоятельное свидетельство современника, знаменитого Брестского игумена Афанасия Филипповича, с деятельностью которого мы познакомимся ниже. Игумен Афанасий в своем «Диариуше» об Оршанах отзывался так: «Оршане бедные за тое, що в братстве своем новую церковь збудовали, двести червоных золотых подканцлеру за печать давали». В 1648 году король Владислав дал привилегию православному братству в г. Орше с уполномочием вольного заведения училищ для обучения свободным наукам и устройства богаделен.⁵⁴

В марте 1633 года король Владислав IV выдал по просьбе Пинских земян и мещан («Русь старая») грамоту на утверждение их братства в г. Пинске (получившее, как сказано в грамоте, пред сим благословение патриаршее) и на постройку братской церкви Богоявления Господня, при которой дозволял устроить монастырь, школу (языков: греческого, латинского, русского и польского), семинарию и госпиталь.⁵⁵ Король также ограждал братство от вмешательства в его дела местных властей, предоставляя жаловаться на братство Пинскому земскому суду, на решения которого в этих случаях дозволял апелляцию направлять прямо к нему, королю. Кроме того, король дозволял свободно отчуждать разные имущества в пользу братских учреждений, и вообще указывал в конце своей грамоты на то, что братство может управляться в своих делах по правилам Виленского и Львовского братств.⁵⁶, ⁵⁷

Брестское и Бельское братства. Православные, пользуясь благоприятным для себя поворотом в политике польского правительства, наступившим с воцарением короля Владислава IV, оживились не только, как мы видели, в Белоруссии, но и в Подляшье. Старое братство в г. Бресте восстановилось при церкви Рождества Пресвятой Богородицы, возвращенной православным в 1633 году и приписанной к Симеоновскому монастырю, оставшемуся навсегда в обладании православных.⁵⁸ Во главе православных стал замечательный человек того времени – Афанасий Филиппович, присланный в Брест на игуменство из Купятицкого монастыря. Афанасий Филиппович был убежден в том, что на него свыше возложена была миссия искоренить унию. Он прошел целый курс наук «церковно-русских», принял в 1627 году пострижение в Виленском Св. Духовском монастыре, проходил послушание во многих монастырях юго-западной России, и в 1638 году был послан из Купятицкого монастыря в Москву к царю Михаилу Федоровичу за милостыней на постройку церкви Введения Пречистой Богородицы в сем монастыре. Описывая в своем «Диариуше» подробности своего многотрудного путешествия в Москву, ознаменовавшегося для него многими поразительными видениями, Афанасий Филиппович приводит в своем дневнике (написанном в Киеве), между прочим, драгоценные для нас указания на то, что он, подвигаясь из Литвы в Москву, находил в городах и местечках церковные братства, к которым он получил рекомендательные письма от Кутеинского игумена.

По приезде в г. Брест игумен Афанасии тщательно занялся делами православного братства, пересмотрел все его грамоты и уставы,⁵⁹ и лично отправился в г. Варшаву хлопотать о его восстановлении. Пламенный ревнитель православия игумен Афанасий не побоялся лично отстаивать пред королем интересы православия, и, подавая королю икону Купятицкой Божьей Матери, смело заявил желание: «абы уния была сгублена на веки», так как она породила в людях злость и гнев. Затем, написав в пламенных выражениях прошение королю в защиту православия, Афанасий Филиппович устроил так, что прошение это, обернутое в зеленый атлас, было подброшено в Варшаве в карету королю и он, прочитав его дорогой, по приезде в замок велел громко прочитать его пану Пацу, и это прошение ходило по рукам в многочисленных списках.

Проведя за свое смелое отстаивание православной веры много времени в темницах, игумен Афанасий кончил свою многотрудную жизнь мученическою смертью. Иезуиты не могли оставить в покое такого ревнителя православия, каким был игумен Афанасий, изобличавший пред королем и сенатом, лично и во многих прошениях, их хитрую политику и лицемерие. Католическая и униатская партия, воспользовавшись в 1648 году начавшимся под главенством Богдана Хмельницкого великим казацким восстанием, обвинила Афанасия Филипповича в тайных сношениях с казаками, и он, 1 июля т. г., был взят в церкви после литургии и заключен в г. Бресте в тюрьму. Так как игумен Афанасий и в тюрьме пророчил гибель унии, чем возбуждал католическое и униатское духовенство, то враги решились окончательно избавиться от него. В ночь на 5 сентября 1648 года игумен Афанасий был выведен из тюрьмы и отведен за город, где в лесу, на иезуитском участке, после страшных пыток огнем, его застрелили, и затем полуживого закопали в землю. Только спустя восемь месяцев тело его было выкопано и честно погребено в Брестской церкви Рождества Богородицы. Идя на верную смерть, бесстрашный игумен велел передать иезуитам следующие достопамятные слова: «нехай иезуиты ведают о мне так: як им мило есть в сегосветных роскошах мешкати, так мне мило теперь на смерть пойти».⁶⁰ Игумен Афанасий причислен к лику святых и мощи его открыто почивают в соборном храме Брестского Симеоновского монастыря.⁶¹ В г. Бельске, с возвращением в 1633 г. православным Богоявленской церкви, тоже восстановилось прежнее братство, хотя ему пришлось на первых порах выдержать упорную борьбу с Бельским протопопом-униатом Федором Якововичем (Яковлевичем). Старшие братчики («старшие ктиторы и дозорцы шпитальные») Григорий Кобза, Сава, Гливка и Герман Хомикович, вместе с другими членами братства, действовали в этом случай весьма энергично и заставили названного протопопа перейти к другой церкви, именно Рождества Богородицы и выбрали себе нового настоятеля. Как мало имела успеха уния в г. Бельске (насажденная еще за время Потея), видно из слов протопопа Федора Яковлевича, отозвавшегося о своих прихожанах, что «они только фарбу унии святой по собе показуючи, вси поступки старогреческие заховуют».⁶² Митрополит Петр Могила подписал в Киеве 24 мая 1634 году благословенную грамоту Бельским православным гражданам о дозволении им, по королевской привилегии и грамоте бывшего Владимирского и Брестского епископа Ипатия Потея, устроить братство при соборной Богоявленской церкви (или же и при другой, если это будет нужно), со школой, больницей и приютом для бедных, причем митрополит, подчиняя братство себе, как патриаршему экзарху, так определял само братство: «братство святое, духовное, любовию святых апостол и мученик Христовых згромаженое, соединенное и споеное». В конце грамоты митрополит выразил желание: «абы сам Христос, водле слова Своего, со безначальным своим Отцом и святым соприсносущным Своим Духом, пришел и мешканье Себе учинил, и пожил в них (т. е. в братстве) в нескончаемые веки».⁶³

Замостьское братство. О внутренней жизни Замостьского братства можно составить себе понятие по сохранившимся протоколам годичных братских собраний, которые, начиная с 1639 года по 1773 год, сохранились в «книге Замостьского братства св. Николая», хранящейся ныне в Холмском братском музее. Мы приводим целиком первый записанный в книгу протокол от 1639 года, который обрисовывает братские обычаи и порядки; последующие затем протоколы не заключают в себе каких-либо существенных особенностей и по форме похожи на этот первый протокол; в него занесено следующее:

«Года от Рождества Христова 1639, апреля или цветня 15 дня. В пасхальный понедельник, согласно обычаю и порядкам братства, на общем собрании из среды братчиков на наступающий год (т. е. братский) выбраны: четыре братчика – старшими для благочиния и управления Божьей братской св. Николаевскою церковью (именно): господин Петр Хослинский, г. Яким Сушкович, г. Григорий Ошейкович, г. Григорий Пневский, и кандидатом к ним (przydany) Марк Бобринович: секретарем (za pisarza) г. Николай Петрович; хозяевами при богадельне – г. Григорий Плесовский и г. Семен Полупанович; казначеем и пономарями – г. Андрей Байкалович, портной; заведовать казнохранилищем (do scarbcu) г. Симен Подгурский и г. Николай Матиевич для заведования церковными свечами и кружкой; десятниками в этом году никто не избран по малочисленности. Эти то господа братчики, будучи избраны в старшие, обязаны смотреть за благочинием и церковным порядком: управлять всеми младшими братьями, непослушных же наказывать согласно уставу братства; а младшие обязаны и должны слушаться выбранных старших братчиков. Что да будет во славу Господа Бога и покровителя нашего святого Николая, а нам всем во здравие. Аминь. В Замостье, в обычном церковном доме, – года, дня и месяца, как выше».

По той же самой форме записаны протоколы братских собраний, из года в год, до 1671 года, причем с 1641 года «для лучшаго порядка» поставлялись «десятники», которые ведали отдельные участка города и его предместий; так, в 1644 году было избрано девять десятских: в городе – один, на Яновском предместье – один, на Новом Свете – три, на Львовском предместье – два, на Подгробле – два.⁶⁴ Замостьское братство продолжало укрепляться и разрастаться в XVII веке, и при нем, как выше сказано, учредилось «юношеское братство», которое помогало «отцам» дружно отстаивать веру и народность. Мы вернемся еще к истории этого братства в последующем рассказе, а теперь, сказав несколько слов о судьбе Люблинского братства, познакомимся далее с положением братских учреждений в Галичине в половине XVII столетия.

Люблинское братство. Это братство также на ряду с другими братствами получило от короля Владислава IV привилегии от 11 и 12 марта 1633 года. Король подтверждая имущественные права Люблинской Спасо-Преображенской церкви и ограждая интересы братства от местных властей, предоставил эту церковь со всеми принадлежностями в непосредственное и полное распоряжение Люблинского братства. Грамоты короля дали братству возможность завершить отделку своего каменного храма, который в том же году и был освящен Петром Могилой, прибывшим в Люблин по пути ко Львову. Хотя в 1638 году униаты и отняли эту святыню у русских, но, согласно Зборовскому договору, в 1650 году она снова была возвращена им обратно, как о том будет подробнее изложено в следующей главе.⁶⁵

Братства в Галичине. К сороковым годам XVII века братские православные союзы покрывали всю территорию древнего русского Галича, и не было города, местечка и даже поселка, где бы жившие в них православные не соединились бы вокруг своей местной церкви в братское организованное соединение для преследования высшей цели земной жизни, состоящей в духовно-нравственном взаимном совершенствовании по заветам Христовым.

О значительном количестве церковных братств в одной только Львовской епархии можно судить по дошедшим до нас известиям об участии в 1641 году, при избрании на место умершего Львовского епископа Иеремии Тиссаровского нового епископа Арсения Желиборского, представителей от братств, которых оказалось большое множество («bractwa Halickie wszysci spolnie»), причем некоторые из них известны только по именам. В акте избрания упомянуты нижеследующие братства: в Жолкеве,⁶⁶ Соколе,⁶⁷ (на сев. от г. Львова), в Гологорах, в Тарнополе (на вост. от г. Львова), в Любачеве, в Бобрке, (на зап. от г. Львова), в Рогатине,⁶⁸ (на юг от г. Львова), в Скальцах, в Щирцах, в Черневцах, в Бережанах, а также братства в Подолии, как-то: Каменец-Подольское, Летичевское, Межибожское. Имеются указания о существовании в Галичине в XVII веке и других братств, как например: в Самборе,⁶⁹ при церкви апост. Филиппа, в Янове,⁷⁰ близ Львова, при церкви архистр. Михаила, в Саноке⁷¹ (при р. Сане), в Станиславове,⁷² в Сколом, в Миколаеве,⁷³ (Стрыйского округа), в Болехове,⁷⁴ при церкви св. Иосифа, в Ярославле,⁷⁵ при церкви Преображения Господня, в Куликове,⁷⁶ и наконец в г. Львове,⁷⁷ на Жолковском и Знесенском предградии, при церкви св. Параскевы.⁷⁸

Львовское Успенское братство по-прежнему стояло во главе южно-западных русских братств. Король Владислав IV пожаловал братству несколько грамот; так, 5 марта 1633 года, он подтвердил грамоту своего отца короля Сигизмунда III от 15 октября 1592 года, коей, как сказано в первой грамоте, «ограждаются, и утверждаются все права, постановления, учреждения, привилегии, обряды, церемонии, обыкновения, обычаи, владения, фундуши, дарственные и другие записи, свободы, вольности и все вообще и в частности преимущества» (даже предусмотрено было свободное пользование водой посредством трубы, проведенной в братский Онуфриевский монастырь.⁷⁹

В 1634 году король, будучи в г. Львове, особой привилегией от 10 октября, предоставил братству, по собственному его желанию, избирать и принимать для своей церкви священников или монахов без всякого постороннего влияния и назначения В силу этой привилегии братство постановило иметь для богослужения трех иеромонахов и одного дьякона, назначив им 200 злотых, сбор во время богослужения от доброхотных дателей и помещения в братских зданиях; с этой поры к братской церкви были избираемы монахи, которые жили вместе, под начальством одного из них, называвшегося «старшим духовным».

С 1637 по 1639 г. король дал братству четыре грамоты, коими ограждал православных от притеснений католиков, защищал самобытность братства и его священников от местных властей, освобождал братские учреждения и дома от налогов и повинностей, а братской типографии даровал исключительное право на печатание книг русских и славянских.⁸⁰

Митрополит Петр Могила благословил 19 февраля 1637 года братство и утвердил его ставропигиальные права с указанием, чтобы братство навсегда оставалось в подчинении Константинопольскому патриарху, а к братствам на предместьях писал, чтобы оказывали Ставропигии подчиненность и уважение.⁸¹

Влияние братства и уважение к нему все более и более возрастало. В число братчиков продолжали вписываться люди именитые и влиятельные, как например Анна Потоцкая (из фамилии Могил, а потому прозванная «Могилянкой»), Брацлавский староста Павел Тетеря Моржковский, Михаил Кроснович, Илья Добрянский и знаменитый воевода Киевский Адам Кисель, получивший известность примирением Польши с Русью.⁸²

Братство принимало на себя опеку православных сирот, заботилось об их воспитании и имуществе, принимало и объявляло духовные завещания, мирило ссорившихся членов, наказывало виновных или заключением на колокольне, или же взысканием воска для церкви. Для ограждения от предательства, которое к сожалению наблюдалось за прежнее время, братство стало с 1633 г. требовать от новых членов произнесении присяги в хранении тайны совещаний, в верности и послушании. Опираясь на специальные королевские предписания, братство с 1636 года ежегодно стало посылать, в качестве своих представителей, двух братчиков в заседания городского магистрата для охранения прав русского народа.⁸³

Не смотря на разорительные тяжбы и подарки польским чиновникам, касса братства находилась в блестящем состоянии. Братство пользовалось всеобщим доверием, так что окрестная шляхта и мещане доверяли для хранения в братской казне свои драгоценности. В кассу братства делались по-прежнему крупные пожертвования и на нужды братских учреждений; так, например, в 1645 году старший братчик Михаил Алуизий завещал на церковь 1000 злотых. Еще прежде введено было, чтобы каждый член братства ежемесячно вносил в общую кассу небольшую сумму; в 1608 году люди достаточные вносили по злотому, a прочие по 24 гроша в год. Обычай этот на несколько лет был прерван, и с 1633 года возобновлен, причем было постановлено: имеющиеся в кассе наличные деньги отдавать тому из членов братства, кто по торговым делам отправлялся в Турцию; там он должен был купить товаров, по возвращении продать, и капиталь с барышом представить братству. А в 1644 году для предотвращения всяких беспорядков было постановлено хранить братскую кассу при церкви, а также – штрафовать членов братства, не являвшихся на заседания. При годовой ревизии кассы, 12 мая 1648 года, оказалось в наличности: 8.215 злот. и 17 грош., под разными залогами: 12.180 злот. и 8 грош., а по заемным письмам 15.036 злот. Это составляло тогда огромный капитал. Какое широкое назначение давало братство своим материальным средствам, видно из того примера, что для ведения тяжбы в судах против врагов православия, оно, в 1644 году, выдало значительные пособия церковным братствам в г. Соколе и Любачеве.⁸⁴ Не малый доход приносила братству его типография, которая находилась в цветущем состоянии, и в изобилии выпускала в свет богослужебные, религиозные и учебные книги.⁸⁵

В 1641 году скончался доблестный Львовский епископ Иеремия Тиссаровский и братство, при избрании нового епископа Андрея Желиборского, как патриаршая ставропигия, имело первое место и голос после духовенства. Новый епископ посвящен был в г. Луцке и принял имя Арсения. Находясь еще в Луцке, Арсений, 16 ноября 1641 года, выдал братству письменное удостоверение, что он оставит ставропигию при всех правах и привилегиях, пожалованных ей патриархами и королями. Братство вступило в тесные отношения с новым епископом, ссудило его принадлежностями епископского одеяния, и снабжало его деньгами на поездки в Варшаву для отстаивания интересов православной церкви.⁸⁶

Луцкое братство. С воцарением короля Владислава IV, в Луцкой епархии, получившей православного епископа в лице Афанасия Пузыны (в миру – князь Александр Пузына), тоже замечаюсь оживление в церковных делах. Епископ Афанасий, по обычаю того времени, собирал в г. Луцке ежегодно соборы (синоды) в день памяти св. Иоанна Богослова, т. е. 26 сентября. На этих соборах обсуждались меры к упорядочению церковных дел епархии.⁸⁷

Доблестное Крестовоздвиженское братство, на первых порах восстановления православия при Владиславе IV, должно было выдержать жестокое нападение со стороны озлобленной католическо-униатской партии, а именно со стороны её главарей отцов-иезуитов Луцкой иезуитской коллегии. 24 мая 1634 г., в день католического праздника Божьего Тела, громадная толпа людей, состоявшая из иезуитов, нескольких дворян и множества ремесленников и мастеровых, вооруженных саблями, ружьями, кольями и камнями, ворвались во двор братской церкви, где были расположены жилища духовных лиц, братское училище и богадельня, и напала с криком на этих беззащитных людей. Сначала нападающие стали обивать и ломать церковные двери, а затем опустошив церковь, изломав ворота, крышу и разбив окна в зданиях, они, обезумев от ярости и бегая по церковному двору, разогнали побоями мальчиков из братского училища, и, не встречая нигде сопротивления, начали бить и мучить попадавшихся им под руку учителей, богаделенных стариков и старух, а также иноков, причем игумену Исаакию нанесли многочисленные побои. Разбив два сундука с деньгами и ограбив братскую казну, злодеи наконец удалились с криками, что церковь и все русские вырваны с корнем и уничтожены. Не довольствуясь этим злым делом, эта бесчинствующая, вооруженная толпа, в продолжены нескольких недель ходила по городу, преимущественно ночью, нападая на русские дома, стреляя и выбивая окна, и останавливая попадавшихся русских, рубила их саблями, наносила раны и била палками, причем однажды убила служителя Луцкого православного епископа Ивана Ломинского, подвергнув его, на глазах ксендза иезуита Ласского, страшным истязаниям и мучениям.⁸⁸

Но все эти несчастья не могли пока сломить крепко организованное братство. Оно скоро восстановилось после погрома и пользовалось некоторое время полным спокойствием. Его средства стали поправляться: в 1635 году, по духовной игумена Черненского монастыря Сильвестра, братство получило его типографию письмен славяно-русских (как было сказано в VI главе) и из книг, отпечатанных в братской типографы, известна лишь одна, именно «Апостолы и Евангелия чрез все недели и праздники», вышедшая в 1640 году.⁸⁹ В период времени от 1631 по 1638 г. братство одаряют деньгами и земельными участками: Урсул Рудецкий, Анна Гулевич, князь Николай Черторыйский и Древинский. В 1638 году Анна Мельницкая пожертвовала братству на помин души капитал в 300 злотых для раздачи ежегодных пособий в пользу игумена и на церковные и богаделенные потребности.⁹⁰ В 1645 году дворянин Александр Мозели, – родом грек и по профессии врач, получивший, по словам Петра Могилы, чудесное исцеление от тяжкой болезни в Киевских пещерах,⁹¹ – устроил на свои средства, с дозволения короля Владислава IV, новую богадельню для братства, а в 1647 году, по смерти Мозели, все его имения, движимые и недвижимые, по духовному завещанию, тоже утвержденному королем, перешли в собственность Луцкого братства и монастыря.⁹²

Из описи разных вещей и документов, принадлежавших братству (с 1627 по 1654 г.), мы узнаем, что помимо драгоценных камней, серебряных вещей и ценной материи, хранившихся в братской казне, братский монастырь был снабжен богатою церковною утварью, образами Московской работы, множеством разных книг и нот и даже огнестрельным оружием для защиты церкви.⁹³

Кременецкое братство. Воспользовавшись наступлением благоприятного времени для православных, известный русский деятель Лаврентий Древинский вместе с хорунжим Ела-Малинским, выхлопотал в мае 1633 г. у короля Владислава IV дозволение учредить в г. Кременце на на купленных ими участках земли монастырь во имя Богоявления и при нем образовать братство, и, по правилам старших братств: Львовского, Виленского и других, завести школу, типографию, гошниталь, с тем чтобы братство и монастырь находились под властью православного Киевского митрополита и его преемников. Когда братство и монастырь были основаны, митрополит Петр Могила, по просьбе основателей, дал им благословенную грамоту (от 13 сентября 1637 г.) и в ней, экзаршею властью, определил, – чтобы это братство и монастырь находились всегда в послушании самого вселенского патриарха, или его экзарха в России – митрополита, и никакой епископ Волынской или другой епархии не простирал бы на них своей власти; – чтобы в Кременецком братстве и монастыре заведены были те же порядки, какие существовали в братствах: Киевском, Львовском и Виленском, и, в частности, чтобы старший или игумен монастыря избирался братством чрез каждые два года; – чтобы в школе братства преподавались науки по примеру Киевской братской школы и чтобы члены братства в важнейших делах и в случаях апелляции обращались к нему митрополиту, – как к патриаршему экзарху.⁹⁴, ⁹⁵

Киевское братство. Уже в средний XVII века Киев являлся центром западно-русского православия и здесь латиняне и униаты должны были стушеваться пред православными. Киевское братство со своим училищем оказывало могущественную поддержку православно-русскому делу в крае.

По числу своих членов оно было самым многочисленным западно-русским братством, включив в свой состав запорожское войско, которое взяло под свою особую охрану братский монастырь с его учреждениями. Главным покровителем и благодетелем братства оставался до самой своей кончины – Петр Могила, называвший себя блюстителем и опекуном братства.⁹⁶ Мы уже знаем, что его старанием и на его средства было устроено училище в Лавре, а с 1632 года оно окончательно водворено было при братском монастыре. Устройство Киево-могилянской коллегии было делом необычайно важным, ибо русские уже давно имели много школ, но у них не было высшего училища и этот недостаток пополнялся учреждением названной коллегии. В этом училище преподавались: грамматика, риторика, диалектика, арифметика, музыка, геометрия, астрономия и верх всех наук – богословие («офология»). Братское училище сосредоточило в себе ученых людей того времени, как например: Исаию Трофимовича Козловского, Сильвестра Коссова, прекрасного проповедника преподававшего риторику Игнатия Оксеновича-Старушича, Иосифа Кононовича-Горбатского, Иннокентия Гизеля и других,⁹⁷ большинство которых обучалось заграницей на средства Петра Могилы. Для своего излюбленного училища Петра Могила устроил особую церковь («конгрегационную») в честь св. Бориса и Глеба, а для помещения классов соорудил большое двухэтажное здание, завел при училище библиотеку, а для бедных учеников учредил бурсу. В нравственное назидание студентам Петр Могила составил в 1636 году книгу: «Анфологион, сиричь молитвы и поучения душеполезныя; в душевную пользу спудеев (студентов) и всех благочестивых любомолитвенник». В этой книге Могила выражает желание, чтобы в училищах не только преподавались высшие науки, а еще более и выше всего посеевалось и вкоренялось в сердцах учеников благочестие, без которого всякая мудрость есть глупость перед Богом, и справедливо так именуется.⁹⁸

Громадное просветительное значение братского училища (коллегии) и других школ, учрежденных Могилою в разных городах, признавалось даже недоброжелателями православных; так, изменивший православию Кассиан Сокович (бывший в 1622 году учителем в Киево-братском Богоявленском училище) указывал униатам на превосходство школ у православных, в особенности же Киевского училища, и Петр Могила отвечал Соковичу: «ты вспоминаешь о школах Киевских и Гойских и признаешь, что в них учат хорошо; это ты говоришь правду, ибо по истине в них учат хорошо». В 1635 году профессор латинского языка в Киевском училище Сильвестр Коссов издал «отчет» (сказание) о школах Киевских и Винницких, в котором свидетельствовал, что «господа обыватели киевские и других мест охотнее, чем при предках наших (которые и до нас постоянно учили по-латыни), стали наполнять своими детьми, как муравьями, наши Аполлоновы житницы (т. е. православные училища), называть их Геликоном, Парнасом, величаться ими».⁹⁹ Из этого свидетельства усматривается, что школа в то время была единой и всесословной, в ней не было ни партийности, ни раздельности, и в числе учеников Киево-братского училища встречаются дети и высшего сословия (например, Александр Скумин-Тышкевич и др.), и духовенства (протопоповичи) и местных властей (бурмистровичи).¹⁰⁰

По примеру прежних митрополитов Петр Могила тоже вступил в тесные сношения с Москвой и послал царю Михаилу Федоровичу часть мощей св. Владимира, по обретении их при раскопках на месте древней Десятинной церкви. Особенное внимание заслуживают старания Петра Могилы перед царем о том, чтобы в Москве был заведен особый монастырь, в котором могли бы жить «старцы и братия общежительного Киевского братского монастыря», и обучать детей боярских и простого народа грамоте греческой и славянской, и обещал прислать «старцев с учителями». Эти старания Могилы о насаждении просвещения в Московском государстве увенчались успехом уже после его смерти. По инициативе патриарха Никона и боярина Ртищева в 1648 году было устроено в Москве ученое братство и в него, под главенством Епифания Славинецкого, вступили ученые иноки Киевских и других малороссийских монастырей, и много потрудились на пользу русской церкви и просвещения.¹⁰¹

Опираясь на братства, Петру Могиле удалось оказать необычайные услуги православной церкви, восстановить и поднять её иерархию и распространить народное просвещение во всей южно-западной России.¹⁰² За все время своего святительства он ни разу не отнимал у братств своего доверия; напротив того, он старался возвысить их и предоставить им большую долю самостоятельности в их деятельности. В этом отношении примером может служить следующий факт. В 1640 году Петр Могила собрал в Киеве известный в истории церкви собор для того, чтобы подвергнуть соборному рассмотрению составленное под его, Могилою, руководством (быть может – доктором богословия Исаией Трофимовичем Козловским) «пространное исповедание православной веры», и на этот собор были разосланы Петром Могилою пригласительные грамоты и братствам.¹⁰³ В этих грамотах митрополит во имя Господне звал и просил братства прислать на собор «братий ревнивых к благочестию и ведомых прав церковных», причем митрополит указывал, что совещание коснется и того, чтобы «братства светские, при своих правах и вольностях неколебимо пребывая и оставаясь во святом благочестии, и ведая одни о нуждах и преследовании других, взаимно помогали бы себе советом и помощью». И действительно, этот собор, заседавший в Софийском храме с 8-го по 18-е сентября, провозгласил, что братства «для сохранения благочестия» имеют быть независимыми от епископов, а Петр Могила в одном из заседаний собора предложил прочесть устав Киевского братства и затем обратился с просьбой, чтобы иерархи позаботились на вечные времена о Киевских школах, устроенных с великими издержками и стараниями, и чтобы ректору братского училища было предоставлено служить с палицею.¹⁰⁴, ¹⁰⁵

Братства, в свою очередь, шли также на помощь своему митрополиту, коль скоро он нуждался в этой помощи. Тому может служить свидетельством переписка Петра Могилы с братствами. В этих письмах, как мы знаем, митрополит сообщал братствам о разных событиях того времени, о нуждах Церкви, приглашал братских депутатов на праздники в Киев, делился с братствами своими мыслями и планами, и не затруднялся просить у братств денежной помощи в экстренных случаях, как например для покрытия расходов по поездкам, предпринимаемым им для защиты интересов православия на сеймы в Варшаву, или же на обновление храмов в Киеве.¹⁰⁶ Здесь мы, кстати, приведем также пример, указывающий на общественную силу братств в эпоху святительства Петра Могилы. Еще в 1636 году король Владислав IV, в видах сближения православных с униатами, желал воспользоваться старым проектом об избрании, по образцу Москвы, особого патриарха для западно-русской Церкви и с этим намерением разослал чрез митрополита Петра Могилу листы ко всем православным, в том числе и ко всем церковным братствам, при чем король писал православным: «братства у вас имеют не малую силу в делах веры».¹⁰⁷ Король не ошибся в общественном значении братств. Хотя митрополит Петр Могила разослал по повелению короля послания, но братства по-прежнему оказались дальнозоркими и не пошли в деле веры на несвойственные ей компромиссы, и таким образом этот проект и на сей раз остался без осуществления. Король Владислав IV однако не лишил братства своей благосклонности и в 1640 году подарил Киевскому братству две запустелые церкви в г. Киеве (в верхнем городе) «Трех святителей» и «Воздвижения честного креста» «со всеми дворами, оброчными людьми, строениями, грунтами, полями и всяким иным имуществом и доходами».¹⁰⁸

В заключение скажем, что огромное значение Петра Могилы для русской Церкви хорошо понимал сам папа Урбан VIII, зорко следивший за всеми делами в западной России. Этот папа в один день, именно 3 ноября 1643 года, написал двадцать четыре письма к королю, духовенству и знатным особам в Польше и Литве, в которых пламенно призывал всех к соединению с римскою Церковью. Особое письмо папа послал и митрополиту Петру Могиле. В этом письме папа величал Могилу «почтенным братом» (venerabilis frater), и всячески старался привлечь его к унии, указывая на возможность присылки в Рим двух ученых монахов для более обстоятельного объяснения по этому делу. Но эта попытка римской курии осталась вполне безуспешной.¹⁰⁹

Петр Могила скончался 1 января 1647 года, 50 лет от роду. В своем духовном завещании он трогательно повествует об обете данном им Богу – все свое имущество, доставшееся от родителей, и доходы обращать на восстановление разрушенных храмов и на учреждение школ в г. Киеве; далее, он отказал своему любимому Киевскому братству, которое и при жизни одарил многими имениями, целое состояние, именно он завещал братской коллегии 81 тысячу злотых и всю свою обширную библиотеку на разных языках, отдал дома в г. Киеве, свой хутор, некоторые из своих драгоценных вещей и облачений, а мощи святые и часть животворящего древа креста Господня – в братскую Богоявленскую церковь.¹¹⁰