Законоправильник при русском требнике

Труд А. С. Павлова о Номоканоне при Б. Требнике, изданный в Одессе, по общему его содержанию, распадается на две части: введете (стр. 3–36) и самый текст Номоканона греческий и славянский, – с объяснительными к нему примечаниями (стр. 37–218).

Во введении автор первым делом устанавливает принадлежность Номоканона к серии практических источников права Русской церкви. – Установив такую принадлежность данными, извлекаемыми из других практических источников русского церковного права⁹, автор тем самым оттеняет очевидную надобность в издаваемом им труде, – раз чего-либо подобного ему в предшествующей русской литературе по церковному праву не было. – Согласно дальнейшему изложению того же введения, эта надобность, однако, обусловливается и другим не менее существенным мотивом. Дело в следующем. Хотя трактуемый Номоканон, как издаваемый при официальной богослужебной книге, тем самым приобретает официальное же значение, – однако, с внутренней его стороны, он не отвечает безусловно такому его значению. Последнее явствует из того, что одновременно с статьями вполне канонического достоинства, в нем имеются порой и такие, каноническое значение которых подлежит большему сомнению. Таковы, напр., статьи 211 и 212. Наличность статей подобного характера еще в ХVIII столетии (и именно с 1728 г.) обратила на себя внимание Св. Синода. Результатом этого и получилось то, что еще в то время, в период с 1744 по 1769 г., в Св. Синоде возникало два формальных дела, – одно «об освидетельствовании Номоканона и о его исправлении в чем будет подлежательно, и другое – «об исправлении Номиканона по греческому подлиннику» (стр. 4–9). Но несмотря на двукратные и действительно энергичные старания Св. Синода, вопрос об отыскании греческого подлинника и о проверке по нему славянского переводного текста так и остался неразрешенным со стороны нашего церковного правительства – не только в прошедшем столетии, – но и совершенно. – А между тем, в ближайшее к нам время, в виду все более и более серьезного отношения к вопросам канонического права, – указываемая надобность тем сильнее давала себя чувствовать.

Косвенно установив, изложением двух только что помянутых безуспешных предприятий Св. Синода по отысканию греческого подлинника и исправлению Номоканона, явную, – и научную, и практическую, – надобность в своем труде, автор излагает затем итоги своих личных разысканий по исторической судьбе оригинала и славянского перевода Номоканона. В немногих, но большею частью документированных словах, он сообщает здесь, – что Номоканон в его оригинале был составлен на Афоне и уже с XVI в., в виду весьма широкого употребления его в Греческой церкви, он переведен на славянский – сербский язык. С одного такого переводного рукописного памятника, экземпляр которого автором и указывается здесь (в ряду рукописей Погодинского древнехранилища), Номоканон, без всяких перемен, и был в первый раз напечатан у нас отдельным изданием в Киеве, в 1620 г. – За первым изданием в кратчайший промежуток времени последовали на юго-западе же и другие – Захария Копыстенского в 1624 г., П. Могилы в 1629 г. и Арсения Желиборского в 1646 г. А уже в 1639 г., с некоторыми изменениями, Номоканон становится достоянием велико-русского Требника, при котором начиная с Никоновского издания сей книги в 1658 г., без малейших перемен издается до настоящего времени (стр. 10–16).

Отлагая пока другие частности истории Номоканона, автор анализирует затем содержание Номоканона со стороны общего его отношения к первоисточникам. Коротко отметив из них все те, которые по количеству материала, доставленного ими в Номоканон, могут пониматься второстепенными, автор, далее, указывает наиболее важные первоисточники – а) Пенитенциал Иоанна Постника, и б) так называемый псевдо-Зонарин Номоканон, оригинал которого издан у Котельера¹⁰. Так как до того времени у нас были очень скудные известия о том и другом из этих главных первоисточников, то автор входит здесь в особые исторические изыскания о них. Это в особенности надо сказать относительно Пенитенциала, приписываемая Иоанну Постнику. В отношении его, по справедливому замечанию рецензента настоящей книги, изыскания автора далеко оставляют за собой все прежде сделанное по тому же предмету у нас и даже в западной литературе¹¹. Такое предпочтительное внимание А. О. Павлова к Пенитенциалу Постника объясняется с его стороны представлением особенно близкой связи Номоканона при Требнике с этим Пенитенциалом, как с его прототипом. И именно, – по конечному его заключению – «Номоканон при Б. Требнике есть не более, как особая редакция книги Постника» (стр. 16–29).

Обзор источников исследуемого Номоканона дает возможность А. С. Павлову с большею или меньшею вероятностью определить приблизительное время его происхождения. Таким временем, по его заключению, должен быть признан XV в., собственно первая его половина (стр. 29). В XVI-м веке Номоканон уже «находится у греческих духовников во всеобщем употреблении». Конец XVIII столетия был временем, когда появление печатных изданий других канонических сборников вытесняет из употребления Номоканон; последним же моментом, когда он так сказать формально теряет практическое значение в Греческой церкви нужно признать – 1796 год, в котором в первый раз был издан известный Ἐξομολογητάριον иеромонаха Никодима (стр. 29–30). Как некоторое соответствие этому, и у нас, хотя он и издается официально при Требнике, Номоканон на деле имеет незаметное практическое значение, – «остается нужным только в виду некоторых его правил, не нашедших у нас места в других переводных источниках церковного права» (стр. 31–33).

В заключение введения А. С. Павлов делает нисколько замечаний о способе издания им греческого и славянского текста Номоканона и указывает источник, откуда им извлечен оригинальный (греческий) текст. В этом последнем случае он предлагает обстоятельное описание той единственной рукописи (конца XVII или начала XVIII в.), по которой им впервые открыт и издан текст (стр. 33–36).

Вторая часть книги (стр. 37–218) обнимает греческий и славянский тексты Номоканона с примечаниями автора, направленными к указанию источников той или другой статьи и к определению относительного ее достоинства. В тех случаях, когда источник статьи общеизвестен и указывается в ней точно, и содержание статьи само по себе ясно, – автор издает текст без всяких пояснительных примечаний. Таковых статей оставлено в книге – 42¹². Сюда же надо отнести и все те статьи, при которых – или только указаны славянские варианты, или имеются лишь палеографические заметки относительно греческого текста, или сделаны только поправки в цитатах, или, наконец, автор отсылает к предыдущим комментариям. Всего таких статей – 18¹³. Все же прочие статьи (в числе 166) сопровождаются комментариями, почти всегда специальными для каждой статьи в отдельности, и только в исключительных случаях (в силу близкого взаимоотношения статей по содержание) – для статей двух-трех совместно¹⁴. Примечания эти на некоторые статьи отличаются большею или меньшею пространностью. К подобной категории (полагая пространное примечание самое меньшее около страницы) относится до 35 статей¹⁵. Остальные же статьи сопровождаются примечаниями обыкновенно краткими, нередко всего в несколько слов. В общей сложности подобных статей 116, т. е. – приблизительно половина всех статей Номоканона. – О достоинствах и значении этих комментариев уже сказано в русской литературе¹⁶.

Ко всему изложенному автор, наконец, присоединяет приложения, в которых помещено: предисловие к первым двум Киевским изданиям Номоканона (т. е., 1620 и 1624 г.), отрывок из Номоканона Молаксу – «об умерших под церковною клятвою, тела которых остаются не гниющими»¹⁷, – и, наконец, дотоле неизвестная грамота патриарха Иеремии II в Крит о том, чтобы при крещении был только один восприемник» (стр. 219–229).

Вся книга заключается алфавитным указателем предметов, содержащихся в Номоканоне и примечаниях к нему (стр. 231–240).

Таково в общих чертах содержание первого издания А. С. Павлова, посвященного исследованию и объяснению Номоканона при Требнике. Посмотрим теперь, в каком же отношении к этому содержанию находится содержание его нового издания, посвященного тому же самому предмету и в том же самом направлении?

По общей структуре и это издание распадается на две части. Но при такой внешней формальной аналогии обоих изданий, с внутренней стороны, – со стороны самого содержания, – здесь наблюдается существенная разница. Об этом говорить уже один тот невольно бросающийся в глаза факт, что в настоящем издании только одна вторая часть далеко превосходить по объему все первое издание в его целом, и сверх того каждая иъ двух частей распадается в свою очередь на два самостоятельных отдела. Такое усложнение зависит – и от распространения материала, уже бывшего в первом издании, и от расширения в последнем издании задач исследования. Обратимся, однако, для наглядного выяснения различия обоих изданий к частностям содержания нового издания.

Всему историко-критическому исследованию Номоканона автор предпосылает теперь особое предисловие. В последнем с точностью отмечены все, по представлению автора характерные, отличия его настоящего издания от издания 1872 г. Вместе с тем, здесь же с точностью отмечаются и все те средства (пособия), которыми автор пользовался при издании как славянского, так в особенности греческого текста Номоканона. В виду новых средств, которыми он располагал теперь для издания оригинального текста, речь по сему предмету у него в настоящем случай совершенно другая, нежели в первом издании (в конце введения).

За предисловием следует первая часть труда, которая надписывается автором уже не как «введете», а как «История Номоканона», причем все содержание ее распределяется на две главы, и именно – а) «История Номоканона, как памятника греческого церковного права» и б) «История Номоканона в церквах славянских и преимущественно в русской». Как очевидно, по основной задаче эта часть отвечает «Введению» в первом издании. Имея в виду в то время если не исключительно, то главным образом, – издание греческого текста, как новооткрытого, и затем предполагая недостаточность собранного им тогда материала для общей истории Номоканона, автор скромно озаглавил в первом издании последнюю – «Введение». В настоящее время, давая ранее сообщенным им фактам более сильное освещение и затем руководствуясь новыми данными, – отчасти добытыми самим автором, отчасти доставляемыми в других исследованиях позднейшего времени, – он с полным правом мог обозначить первую часть нового издания, как именно «Историю Номоканона».

И естественный порядок вещей, и достаточное количество материала – побудили А. С. Павлова изложить историю Номоканона, отдельно для Греческой и отдельно для Русской церкви. Благодаря такому приему, весь материал «Введения» в первом издании, – скомбинированный там в одном очерке не особенно удобно и без строгой последовательности, – теперь логично распределен (в целом и в частностях), применительно к исторической судьбе Номоканона в оригинале и в переводе. Весьма целесообразная постановка этой стороны дела в последнем издании и следовательно большее преимущество этого издания с первым в данном отношении, – понятны сами собою.

При речи в первой главе об исторической судьбе Номоканона собственно в Греческой церкви, – автор затрагивает и решает почти все относящееся сюда важнейшие вопросы. В частности, – установив, на основании общего состава Номоканона, что он имеет (и имел) назначение быть руководством для духовников при совершении исповеди и наложении епитимии на кающихся, т. е. относится к разряду «епитимийников» или «пенитенциалов», – и объяснив, что в славянском тексте он представляет перевод греческого оригинала, автор, затем, – определяет время составления Номоканона и место его происхождения, касается отчасти вопроса о составителях Номоканона, перечисляет источники, послужившие материалом для его составления, и, наконец, касается вопроса о практическом значении Номоканона в Греческой церкви.

Сравнивая все эти предметы речи автора по вопросу греческой истории Номоканона с тем же самым в первом издании, мы должны сказать, – что это – почти те же предметы, при чем и точка зрения автора по всем им осталась в сущности та же как и в первом издании. Но при таком естественном совпадении обоих изданий, все исследуемое в новом издании раскрыто теперь с более детальною разработкой вопросов и с несравненно большею обоснованностью главных положений. Благодаря этому, и получилось, что рассматриваемая глава почти в два раза пространнее всего «введения» в первом издании, – введения, которое содержать историю Номоканона не только в церкви Греческой, но и в Русской, да сверх того и обнимает и обзор средств автора по издании текстов, каковой делается теперь уже в особом предисловии.

В частности, говоря здесь о времени происхождения Номоканона и пользуясь при семь прежними данными, автор приводить и новые, связанные со вновь известными ему греческими списками Номоканона. Благодаря этому, затронутый в настоящем случай вопрос решается теперь уже более определенно. Вместе с тем, автор вводит здесь и новый элемент, именно – по поводу помянутой рецензии проф. М. И. Горчакова входит в обсуждение важнейшего возражения против своих заключений по вопросу о способе составления Номоканона.

Далее, по прежнему устанавливая то положение, что Номоканон составлен именно на Афоне, и пользуясь для сего фактами того же типа и содержания, как и прежде, – автор с несравненно большими – детальностью и анализом прилагает эти данные. Равным образом, и здесь он останавливается на новом частном вопросе, – именно, об авторе Номоканона.

Затем, в речи об источниках Номоканона, где в существе дела отмечается тот же цикл их, автор делает это – и с большей обстоятельностью, и с большею точностью и тщательно устраняет бывшие здесь недочеты и промахи первого издания. Как и прежде, отмечая в ряду таких источников Пенитенциал Постника, он отводит теперь последнему уже не те весьма немногие (хотя и полные в свое время новизны) страницы, какие мы видим в первом издании. В настоящее время Пенитенциалу Постника посвящается уже целый пространный трактат. При этом, если прежде автор излагал здесь собственно общую внешнюю историю епитимийника Постника, – то теперь, – значительно шире занимаясь тою же историей, – он пространно касается и внутренней его истории и детально исследует труднейший вопрос в его истории вообще, – вопрос о времени его происхождения. В значительной степени тоже самое должно сказать и касательно речи автора о другом, отмечаемом им памятнике, как источнике исследуемого «Законоправника», – каноническом сборнике Котельера. – Сверх того, и в этом направлении автор касается нового вопроса, это – об отношении Номоканона к известному пока только по заглавию греческому каноническому сборнику такого же назначения, составленному в 1379 г.

Наконец, по вопросу о практическом значении Номоканона в Греческой церкви, не ограничиваясь догадками и побочными фактами, как это было в первом издании, автор устанавливает теперь оное на основании целого ряда новых и более близких к делу свидетельств и соображений.

Все сказанное теперь по вопросу о взаимоотношении обоих изданий труда А. С. Павлова о Номоканоне при Требнике, с точки зрения первой главы в первой же части нового издания, дает нам полное право сказать, что история исследуемого Номоканона в практике Греческой церкви составляет в новом издании отдел, всесторонне и безусловно переработанный, сравнительно с тем же в издании 1872 г.

Глава вторая в первой части издания 1897 г. посвящена – «истории Номоканона в церквах славянских и преимущественно Русской». И к ней, в отношении ее к первому изданию, вполне применимо только что сказанное потому же вопросу касательно первой главы.

Автор в настоящем случае – сообщает исторические данные о Номоканоне в практике югославянских церквей, излагает историю Номоканона в Русской церкви, – сначала во весь XVII в., или точнее за патриарший период, и затем в период синодальный, – и в заключение выясняет практическое значение Номоканона в настоящее время; выходя из последнего, он, наконец, устанавливает задачи науки русского церковного права в отношении к Номоканону. Из всех этих вопросов – первый почти не затронуть в издании 1872 г.; автор ограничивается там по этому предмету только краткою библиографической заметкой. В рассматриваемом же издании он, положим, не входит здесь в особенно подробное исследование; но с несомненностью устанавливает широкое применение на практике Номоканона и в югославянских церквах (собственно в Сербской).

В издании 1872 г. история Номоканона в русской церкви в XVII в. носила характер довольно беглого и отрывочного очерка, который весьма мало затрагивал вопрос с внутренней стороны. В рассматриваемом издании та же история представляет уже детальный и законченный очерк, в котором автор в одинаковой мере затрагивает как внешнюю, так и внутреннюю ее стороны. Обобщение автора об исторической судьбе Номоканона в синодальном периоде в значительной мере совпадают в обоих изданиях; но при этом отношение к Номоканону нашего церковного правительства (а отчасти и светской власти) в издании 1897 г. проведено автором с такою цельностью и законченностью, от которых первое издание было весьма далеко. Наконец, по вопросу о необходимости и значении для науки церковного права исследования, посвященного Номоканону при Б. Требнике, автор теперь несравненно полнее устанавливаешь то и другое – как с исторической, так и с практической точек зрения на издаваемый и комментируемый им канонический сборник.

На основании всего изложенного, общее суждение о первой части издания 1897 г., в ее отношении к соответствующему содержанию в издании 1872 г., – по нашему мнению, может быть только то, что эта часть составляет полную переработку того же отдела раннем издании, – и представляет, так сказать, новую ученую работу, лишь в некоторых и притом редких случаях напоминающую тожество автора ее и «введения» к изданию 1872 г. Этот вывод в одинаковой мере применим как к внешней стороне, разумеем – к количеству собранного нового материала, так равным образом и к стороне внутренней, – разумеем, – к раскрытии и обоснованности научных положений, проводимых в настоящей части труда А. С. Павлова по издании 1897 года.

Вторая часть содержит греческий и славянский тексты Номоканона с объяснительными и критическими примечаниями. В первом издании она обнимала всего 178 страниц; в рассматриваемом – та же часть обнимает уже 364 страницы, т. е. более чем в два раза. Это простое цифровое отношение само собою предполагает в настоящем случае множественные переработки и дополнения автора к сказанному им в первом издании. Так это действительно и есть. Для подтверждения сделаем хотя бы беглое сравнение второй части, в обоих ее изданиях.

По новому изданию и вторая часть, в параллель первой, распадается на два крупных отдела. Первый из них посвящен изданию части Номоканона – литургико-канонической, второй – изданию другой его части – чисто-канонической.

Под именем литургико-канонической части Номоканона разумеется собственно чинопоследование исповеди и сопровождаются его общие наставления касательно наложения епитимии, предпосланные Номоканону в буквальном смысле. Издание этого, так сказать, вводного к самому Номоканону отдела, обнимающее в рассматриваемой книге страницы 81–112, составляет нововведение, которое совершенно отсутствовало в издании 1872 г. – В этом, – уже большее отличие нового издания от первого, с наиболее существенной стороны их в отношении содержания.

Второй отдел, подобно тому, как и вся вторая часть в издании 1872 г., заключает тексты Номоканона греческий и славянский, с примечаниями и объяснениями. В первом издании греческий текст был издан автором при посредстве единственной, находившейся в его распоряжении, рукописи. Теперь тот же текст издается уже по шести спискам, при чем основной список отличается – и большою исправностью, и далеко большею древностью, нежели то было в пособии для первого издания. – Что касается до переводного славянского текста, то он и теперь издан по новопечатному Требнику. Однако, печатая его при том же пособии (только по издании другого года) в первом издании, автор в то время только по местам снабжал этот текст вариантами как из рукописей, так и из до-Никоновских изданий¹⁸. В настоящем же издании тот же текст сравнен со всеми до-Никоновскими изданиями, дополнен из этих изданий (а равно и из рукописей) соответственно греческому тексту и, наконец, возможно вполне очищен от разных ошибок, особенно в ссылках на канонические источники. Все это говорит, – что и простое дело издания оригинального и переводного текстов Номоканона в издании 1897 г. далеко оставляет за собою исполнение той же задачи в издании 1872 г.

Текст статей Номоканона сопровождается примечаниями... В первом издании именно этот текст с комментариями и обнимает (как сказано) всего 178 стр.; в рассматриваемом на тот же предмет падает 332 страницы. Само собою предполагая, что со стороны объема, собственно тексты статей должны совпадать в обоих изданиях, мы видим по этому самому, что весь излишек настоящего отдела в издании 1897 г. относится исключительно к примечаниям автора. Таким образом, в новом издании примечания пространнее почти вдвое. Это как нельзя лучше показывает, насколько в данном случае издание 1897 г. потребовало новых исследований автора и насколько, посему, оно оставляет в тени первое издание в том же отношении. Подробное сравнение здесь обоих изданий делает такой вывод тем более очевидным. Представим таковое.

Рядом с комментированными статьями в своих изданиях, по условиям, которые будут указаны ниже, некоторые статьи оставлены совершенно без примечаний. В первом издании таких статей оставлено 42¹⁹. В издании 1897 г. их остается только уже 16²⁰, т. е., почти одна треть из прежде не комментированных. – Вместо нарочитого примечания к известной статье автор иногда только отсылает читателя к примечаниям на предыдущие статьи. В первом издании такие тоже не комментированные статьи имеются в количестве четырех²¹; в издании 1897 г. их остается только три²².

В обоих изданиях имеются статьи, все примечания к которым ограничиваются лишь отметкой разночтений славянского текста. В первом издании таких статей три²³; в новом к такой категории относится уже семь статей и притом все другие²⁴. – Равным образом, в обоих изданиях имеются статьи, при которых автор или отмечает лишь разночтения греческого текста, или делает одни лексические справки к нему. Таких статей в обоих изданиях почти одинаковое число, – но все они ни в одном разе не совпадают²⁵, и таким образом наглядно говорят о переработках автора в относящихся сюда случаях. – В том и другом издании, наконец, имеются статьи, все критическое отношение автора к которым ограничивается исключительно поправкой цитат, отмечаемых в таковых статьях. В издании 1872 г. таких статей – шесть²⁶, в новом их остается четыре²⁷.

Все прочие статьи «Законоправника», не отмеченные в только что сделанных цитатах, – в обоих изданиях комментируются, сопровождаются примечаниями в тесном смысле. Подавляющее большинство из этих статей имеют примечания каждая отдельно. Но вместе с тем имеются и такие статьи, которые, – по требованию ли их содержания, или по другим побуждениям, – комментируются совместно одна с другою. Одни из таких статей, совместно комментируемых, сопровождаются краткими примечаниями, другие – довольно пространными. В издании 1872 г. статей первого из этих разрядов – 15²⁸; в издании 1897 года их остается – 11²⁹. Взамен того, из относящихся сюда статей второго разряда, – в раннем издании их только всего 7³⁰, в новом же – 21 статья³¹.

В параллель только что указанному, и статьи, – комментируемые каждая самостоятельно, сопровождаются у автора примечаниями – или краткими (порою – очень), или пространными (порою – весьма). В издании 1872 г. таких отдельно комментированных статей, но комментированных собственно кратко, – было подавляющее большинство, именно – 116, т. е., более половины³²; в новом издании их остается – 91 ст.³³, при чем в ряду их имеется значительное число статей, прежде оставленных вовсе без примечаний³⁴. Что касается до статей комментированных отдельно и пространно, то в издании 1872 г. их только всего – 28³⁵; в рассматриваемом же-63³⁶. – При этом нельзя не отметить, что по некоторым статьям в последнем издании примечания автора приняли вид пространных исследований и обширных ученых трактатов³⁷.

Все теперь обрисованное, допустим даже, – пока перечневым методом, сравнительное отношение двух изданий рассматриваемого труда А. С. Павлова, со стороны их главной части, – не оставляет никакого сомнения в том, что в новом издании и эта часть, в одинаковой мере как и вводные отделы, безусловно переделана. Не спорно, и в новом издании осталась не малая доля примечаний, буквально повторяющих (и не более) сказанное в соответствующем случае и в издании 1872 г. Но в общем говоря, мы должны сказать вместе с автором, что его примечания к тексту статей в издании 1897 г. – или весьма значительно дополнены, или совершенно переделаны³⁸.

Кроме вводных отделов и кроме существенной части, сказанное нами о взаимоотношении изданий 1872 и 1897 гг., наконец, в равной мере применимо и (к) приложениям, которыми сопровождается то и другое издание. – В этом случае, как уже сказано, в издании 1872 г. были помещены только – тексты предисловий к первым двум киевским изданиям Номоканона, два отрывка из канонического сборника Малаксу «об умерших под клятзою» и, наконец, грамота Константинопольского патриарха Иеремии II о восприемничестве. Издание 1897 г., в его приложениях, также заключает по преимуществу тексты, причем удержаны почти все тексты, бывшие в приложениях и к прежнему изданию³⁹. Но при таком совпадении, – а) предисловия к ранним русским изданиям Номоканона теперь издаются автором не в количестве двух, а уже из всех отдельных его южно-русских изданий XVII в. (т. е. Киевских – 1620, 1624 и 1629 г. и Львовского – 1646 г.), – и б) по вопросу о восприемничестве издано уже не одна, а две грамоты патриарха Иеремии. Сверх же того, автор прибавляет теперь – «Сравнительную таблицу порядка статей Номоканона в нынешних официальных изданиях и в прежних до-Никоновских вместе с дополнениями («пристежениями»), отличающими эти последние издания от нынешних и не указанными в примечаниях под текстом статей по принадлежности». Наконец, кроме сырых материалов, кроме только что отмеченной библиографической таблицы, в числе приложений к новому изданию помещен обширный ученый трактат, – специально – «к вопросу о хронологическом и материальном отношении между Номоканоном Постника и 102-м правилом – Трулльского собора» (стр. 455–481).

Сверх приложений в собственном смысле, издание 1872 г. сопровождалось второстепенными дополнениями, каковыми были – «Дополнения и поправки» и в особенности – «Указатель предметов, упоминаемых в Номоканоне и примечаниях к нему». Все подобное имеется и в издании 1897 г. и опять с явными признаками переработки и преимуществ нового издания. Так, напр., «Дополнение и поправки», к примечаниям на разные статьи Номоканона, каковых автор не мог избежать и теперь, – кроме различных порою довольно пространных примечаний, содержат текст неизвестного доселе краткого Пенитенциала (приписываемого Иоанну Постнику) в сербском изводе. И затем, кроме предметного указателя, к книге еще приложен теперь, как особое же дополнение, – «Указатель ново-греческих слов, встречающихся в Номоканоне».

Мы закончили сравнительный обзор содержания обоих изданий – 1872 и 1897 г. – труда А. С. Павлова. Общий вывод из такого сравнения может быть только один: новое издание, – как заявляет о нем и сам автор, – действительно представляет собою полную и всестороннюю переработку издания 1872 г., – может пониматься как новый ученый труд автора, посвященный одному и тому же предмету и для достижения тех же самых задач, к каким заправлялось и первое издание. Как книга такого именно свойства, сравнительно с изданием 1872 г., исследование А. С. Павлова «о Номоканоне при Большом Требнике» в издании 1897 г. с полным правом могло быть представлено для той цели, для каковой оно представлено теперь. Нашею задачею, поэтому, остается далее выяснить научную ценность этой книги, взятой сана в себе, по существу ее содержания. К этому мы далее и перейдем.

Исследование А. С. Павлова посвящено историко-критическому изучению произведения греческой духовной письменности сравнительно далекой давности, в его греческом оригинале и славянском переводе. Читателю подобной работы первым делом представляется насущная необходимость в отчетливом представлении объекта исследования, как целого литературного произведения. Этою потребностью само собою предполагается в исследованиях настоящей категории всегдашняя наличность хотя бы и краткого, но во всяком случае тщательного анализа – как содержания, так и внутренней конструкции исследуемого памятника. Без такого анализа – объекта исследования всегда будет представляться читателю некоторою отвлеченною величиною. – В рассматриваемой работе А С. Павлова такой анализ отсутствует. Кроме сжатого замечания о существенном назначении Номоканона, общего перечня его главных частей (стр. 1–2) и, наконец, весьма краткого, брошенного мимоходом, замечания о «некоторой его стройности и полноте», автор не входит далее в обстоятельную и детальную оценку Номоканона, как литературного целого. – Правда, невидимому подобная оценка представляется в некотором роде осуществленною при обзоре автором источников, которые доставили материал для содержания Номоканона. Но и здесь автор имеет в виду последний не как цельное литературное произведение, а как простую совокупность различных статей. Поэтому, отметив в данном случае источник каждой статьи Номоканона, взятой в ее отдельности, он не подводит общего итога своей кропотливой работе, применительно к общей оценке исследуемого канонического сборника.

Необходимый вообще в работах по исследованию памятников, указываемый анализ тем более необходим при исследовании памятника церковного права того типа, как Номоканон при Б. Требнике. Памятники этого рода, т. е., канонические сборники, особенно происхождения не раннего, обыкновенно представляют не столько стройно составленное целое, сколько вообще беспорядочную совокупность церковных правил. В них большею частью мы не найдем более или менее ясных указаний: в общей совокупность правил – на точную идею, какую преследовал составитель сборника, – в подборе отдельных правил – на их внешнее и внутреннее взаимоотношение, – в расположении более или менее видных частей – на определенную конструкцию сборника и, наконец, в расположении отдельных правил – на известную детальную их группировку. Читателю работы, посвященной изучению такого памятника, даже имея пред глазами самый памятник, – дело большей трудности усвоить все указываемые существенные его черты, – требуется нарочитое изучение памятника в трактуемом направлении. Номоканон, исследуемый А. С. Павловым, совершенно не составляет исключения из цикла подобных канонических сборников; наоборот он может быть понимаем довольно типичным их представителем. В нем именно не наблюдается – ни ясно выраженной в подборе правил основной идеи сборника, ни мало-мальски наглядной конструкции в расположении этих правил. Поэтому-то, хотя самый текст Номоканона и издается автором здесь же, но отмечаемый дефект тем самым ни мало не устраняется.

Наконец, при исследовании именно Номоканона при Б. Требнике, особый анализ его содержания и конструкции представляется не только необходимым с точки зрения читателя, «но и целесообразным с точки зрения автора. – Говорим так, руководясь некоторыми представлениями, связанными с историческою судьбой этого Номоканона. Сборник этот, пока не достаточно освещен с его исторической стороны. Так, в частности точно, неизвестны – ни его составитель, ни приемы автора при этом составлении, ни, наконец, детальная историческая судьба его в греческой церкви. – Между тем, по нашему представлению, не один из таких вопросов, если не в значительной, то хотя в некоторой мере, освещается и получает для себя кое-какие данные из анализа содержания Номоканона. В виду этого, переходя к обозрению существа книги А. С. Павлова, мы и считаем уместным прежде всего восполнить отмечаемый теперь его дефект и изложить в кратких чертах обзор с указанных сторон самого Номоканона, как литературного целого.

В Номоканоне, как он издается при Б. Требнике, согласно нумерации последней статьи, должно считаться 228 глав. Эту цифру, однако, – скорее нужно назвать некоторым недоумением, наличность которого обусловливается – или случайным упущением в первый момент принятой теперь нумерации глав Номоканона, – или просто небрежностью первого редактора Номоканона в современном виде, – или недосмотром в последующее время, или, что вероятнее всего, – нежеланием отступать от старины даже и в тех случаях, когда это представляется напрасным. Не отвечая действительности, эта цифра не может пониматься и историческим показателем числа глав в Номоканоне, по его первопечатным у нас изданиям. В действительности по теперешнему счету в Номоканоне всего 226 глав, и это при таких условиях: в печатающейся ныне нумерации глав отсутствуют цифры 25, 26, 27 и 227⁴⁰, но взамен того отметки 28 и 194 повторяются⁴¹. Таким образом, начиная с 24-й статьи – в Номоканоне при нынешнем Б. Требнике счет глав идет с целым рядом неправильностей, имеющих своим результатом неправильное показание общего числа глав.

Соответственно пониманию Номоканона именно пенитенциалом, – мы вправе бы ожидать, что все его содержание направляется всецело к делу наложения епитимии и отчасти совершения исповеди. – Подробный обзор содержания Номоканона весьма не оправдывает этого. Рядом с статьями, посвященными собственно таким целям, в нем имеется, затем, довольно обильное количество статей, и не относящихся к назначению Номоканона быть пенитенциалом.

По своему содержанию статьи этой последней категории очень разнообразны. Вообще говоря, в целом их составе, они направляются к тому, чтобы возможно всесторонне, если не полно, – регламентировать священнослужительскую практику. Сообразно с этим, настоящие статьи, – в частности и при некотором математическом их подборе, – трактуют: о значении храма и его частей и принадлежностей (ст. 66; 170–172); вообщего совершении богослужения и его совершителях (ст. 90, 122; 161; 174); о совершении литургии. (ст. 160; 198; 213–215); о совершении таинства крещения я принятии в православную церковь иноверцев (ст. 155; 199–2 00: 202–209)⁴²; о совершении таинств – брака (ст. 84, 210 и 212), причащения (ст. 85; 166; 167), священства (ст. 182, 192 и 194) и елеосвящения (ст. 163 и 164); о совершении братотворения (ст. 165) и погребения (ст. 173); о поминовении (ст. 169); о совершении пострижения в монашество (ст. 80–82) в связи с правилами, касающимися вообще порядков в монашеской жизни (ст. 107; 112–113; 115–117), и наконец, о постах (ст. 220–224; 226; (227). – Сюда же нужно причислить и статьи касательно совершения исповеди, как поставленные в общей структуре Номоканона в связь главным образом со всеми только что перечисленными статьями; таковы собственно статьи – 114; 119; 120; 188–191. – К тому же циклу позволительно отнести и статью 24, как вообще назидательно-пояснительную к грехам волхвования и блудодеяния, – хотя и не отрицаем, что она помещена в Номоканоне в связи с епитимйными правилами. – Сверх того, имеются статьи, некоторые по существу их содержания относятся к циклу епитимийных правил, но с точки зрения общей конструкции Номоканона должны быть отнесены к разряду перечисляемых же статей. Таковы статьи 79 и 82⁴³ (о пострижении в монашество), 116 (касательно монашеского имущества), 121 (об отношении мирян к священнику), 201 (о совершении крещения) и 211 (о духовном родстве). Относясь в конечных их выводах к епитимийным правилам, все эти последние главы находятся в Номоканоне не в виду представления его пенитенциалом, а как вызванные именно статьями занимающей нас группы, каким исключительно они и служат естественным дополнением.

Подводя итог сделанному теперь перечню статей трактуемого (не – пенитенциального) характера, мы получаем: в общей их сложности группа этих статей в Номоканоне очень значительная, и именно обнимает – безусловно такого содержания – 54 статьи, т. е. приблизительно около четверти всех глав Номоканона, а с статьями, могущими относиться сюда только условно, – 65, т. е. немного менее трети всего состава Номоканона. В порядке глав Номоканона все эти статьи имеют такой перечень: (24); 66; (79); 80–82, 90; 107, 112–113; (114); 115; (116); 117; 119–120; (121); 122, 155–156; 160–161; 163–167; 169–174; 182; (188–191): 192; 194; 198–200; (201); 202–210; (211); 212–215; 220–224; 226–227⁴⁴.

Что касается до прочих статей, то вся совокупность их, как сказано, относится к области епитимийных правил. По назначению их содержания, они могут быть подведены под три таких главных группы: а) статьи, содержащие епитимии на грехи общего свойства, т. е. такие, субъектом которых может мыслиться безусловно всякий верующий. Сюда же надо отнести и статьи, в коих отмечаются епитимии исключительно – по грехам вообще верующих – мирян и в частности – женщин; б) статьи, кои заключают запрещения для священно-церковнослужителей вообще и для архиереев в частности, и в) статьи, которые указывают епитимии специально для монахов.

Из всех этих групп первая – наиболее обширная по количеству принадлежащих к ней статей. В частности к ней могут быть причислены 68 статей для грехов общих и сверх того, – для грехов вообще мирян – 8 статей, и специально 13 статей для грехов женщин-мирянок, следовательно всего 89 статей, т. е. две пятых статей всего состава Номоканона. Второе место в том же отношении занимает группа статей с запрещениями для священно-церковнослужителей. Она обнимает в своем составе 56 статей вообще для клириков и сверх того 9 специально для архиереев; следовательно в общем итоге – 65 статей и применительно к полному числу глав Номоканона немного менее одной их трети. Группа монашеских епитимий занимает последнее место по ее численности, обнимая всего 32 правила.

Из всего сказанного теперь следует: не смотря на предполагаемую специальную цель Номоканона при Требнике, – вошедшие в его состав статьи весьма разнообразны – и по содержании, и по назначению. – Отсюда само собою возникает вопрос – в каком же распорядке, облегчающем удобное пользование Номоканоном, при его разностороннем составе, – расположены в нем все статьи, – какая внутренняя конструкция принята в рассматриваемом каноническом сборнике?

Обыкновенно, при ответе на такой вопрос в отношении других, подобных настоящему Номоканону, письменных канонических сборников – приходится отвечать не в похвалу их. Номоканон при Б. Требнике и в этом случае ни мало не составляет изъятия из ряда своих соименников. – Оставляя пока в стороне статьи, предназначенные главным образом к руководству в деле священно-служения, и имея в виду исключительно правила пенитенциального назначения, нужно бы предполагать, что составитель Номоканона мог придать своему труду вполне целесообразную и отчетливую конструкцию, усвоив деление всех этих статей на три отмеченные нами группы, как деление наиболее естественное. – И действительно, составителю Номоканона было известно деление епитимийных правил на указываемые теперь их виды, – так сказать, – по лицам, к которым они относятся. Мало того, – в принципе он и наметил располагать весь епитимийный материал своего сборника по этой именно системе, и собственно в порядке – а) свод епитимийных правил для священнослужителей; б) собрание таких же правил по грехам – общего приложения и мирских лиц, и, наконец, в) совокупность монашеских епитимий.

Применительно к этому, составитель Номоканона и начинает свой сборник изложением статей, относящихся к архиереям и священно-служителям. – Метод избран был очень легкий и безусловно благодарный; оставалось только неуклонно следовать ему. Но составитель почти на первых шагах применения этого метода впал в искушение, и не устоял в намеченном направлении. Пока он излагал только такие статьи, которые относясь к священно-служителям, в то же время касаются и грехов, свойственных исключительно этому классу, – принятый им метод наблюдается. Но вот он встречается с правилами, – касающимися грехов, которые мыслимы и в положении клирика и в применении вообще ко всякому члену Церкви (как напр. убийство, блуд, клятвопреступление, и др.). Останавливаясь на подобных правилах, составитель невольно принял во внимание, что кроме избранного им метода расположения статей, – расположения по лицам, может иметь место и другой метод. Этот последний метод – расположение статей по предметам, т. е. в настоящем случае применяясь к существу греха, которого касаются правила, хотя бы они относились к лицам и различных состояний в Церкви. По всей вероятности, составитель Номоканона не представлял себе всей серьезной трудности хотя сколько-нибудь порядочной конструкции в принятом им труде при предметном расположении статей, а равным образом не обратил должного внимания и на то, что построение канонического сборника по лицам – с одной стороны.-и по предметной системе – с другой, – совершенно не совпадают между собою и потому не совместимы при правильной логической конструкции сборника. Благодаря же тому и другому, – он, не отрешаясь от принятого им по-личного метода и быть может, думая, что наблюдете при нем и другого – предметного метода только усугубить достоинство его труда, – вознамерился применить к делу расположения статей и этот последний метод.

Хотя на особенно широких началах он и не применяет сего метода, – но тем не менее далее он поступает уже следующим образом. – Намереваясь ввести в Номоканон епитимии за грех, приложимый не только к священно-служителю, но и к другим членам Церкви, – он соединяет в одну группу правила, относящиеся к такому греху, для лиц различных состояний в Церкви. При таком соединении указываемых правил, – правило которое относится собственно к священнослужителю, ставится в ряду их обыкновенно в конце образующейся группы. Вследствие такого своеобразного метода, и получилось, что изложив первые 6 статей, применимые специально к священно служителям⁴⁵, составитель Номоканона, далее, отмечая епитимию за убийство, сначала приводит три правила (7–9) о различных видах убийства и затем уже вносит правило (10-е) касательно убийства священно-служителем. Равным образом, вслед за этим, совершенно такого же приема он держится при внесении епитимии за вероотступничество и волшебство (ст. 11–14), за грехи против седьмой заповеди (ст. 24–28), за клятвопреступление (ст.43–45), за незаконное вступление в брак (ст. 51–53), за малакию (ст. 59–61), и пр. В итоге получается, что начиная с 7-й статьи, составитель Номоканона не столько тщательно следит за наблюдением вначале принятого им по-личного метода, сколько приносит этот метод в жертву методу предметному. А так как последний он применяет не для соблюдения какой-либо цельной и законченной предметной системы во всем труде, а только имея в виду каждый грех в отдельности, то в конце концов – составитель лишил свой сборник какой-бы то ни было определенной конструкции. Кажется, это понял и сам он, – почему, начиная приблизительно с 68 статьи, в Номоканоне принимается для расположения статей – то предметный метод⁴⁶, то по лицам⁴⁷. В результате, в силу указываемых теперь условий, в Номоканоне вообще не наблюдается – ни по-личной, ни предметной конструкции. – Сообразно с этим, в применена к отмеченной нами троякой группировке статей, – последние распределяются здесь, в общей последовательности их в Номоканоне – таким образом:

а) Общие епитимии, в связи с епитимийными правилами для мирян вообще⁴⁸ и женщин в частности⁴⁹: 7–9; 11–21; (22): 23; 28_а; 29–39; (40); 41; (42); 43–44; 46–50; 51–52; 54–60; (63–65); (67); 68; (69–73); 74; (75–76); 121; 123–128; 128–130; 131–134; 143; 145; 154; 157; 162; 168; 177; 178–181; 211; 218; 225, 228.

б) Запрещения для архиереев⁵⁰ и священно-служителей вообще: 1–2; 3–6; 10; 14–16; 23–25; 28_б; 40–41; 45; 53; 54; 56–57; 71–62; 68; 86; 120; 124; 131; 133–237; 139–142; 144; 146–148; 149–150; 151–154; 158–159; 175–176; 183–187; 192; 194_а—195—197; 201; 216; 217.  и в) Монашеские епитимии: 62; 77–80; 82–83; 86–88; 91–106; 109–111; 118; 138; 219.

Припомним еще, в дополнение к этим перечням, порядок в Номоканоне вышеуказанных руководственных в церковно-богослужебной практике статей. – Если мы обратимся теперь от этих подробных цифр и сделаем некоторые выводы применительно к общей конструкции Номоканона, соответственно принимаемому делению всех частей, то получаем: епитимии общие концентрируются главным образом в двух местах Номоканона (именно между главами – 7–76 и 121–134); епитимии клирикам – в четырех местах (это – в главах – 1–10; 53–62; 131–159; 183–201); практические статьи – в трех местах (в главах – 112–122; 163–174; 198–224). Только епитимии монашеские сгруппированы более или менее в одном месте, в главах – 77–111. Но представляя такую цельную группу, они внесены в Номоканон, можно сказать, без внимательного соображения, так как в одинаковой мере и предваряются и заключаются епитимиями за общие грехи и за грехи священнослужительские. – Таким образом, из всего теперь изложенного несомненно, что цельной структуры при распределении епитимии по лицам, – обозреваемый Номоканон – не представляет.

Тоже самое должно сказать, если оценивать конструкции Номоканона, имея в виду только самое содержание статей, то есть согрешения, на которые они указывают. Говорим так потому, что и здесь не наблюдается подобающей группировки статей, взаимно дополняющих друг друга, – соприкасающихся между собою по содержанию. Так, напр., – грехи против законнобрачности содержатся в статьях – 51–52, 180–182 и 211; грехи волхования и суеверия – в статьях – 13–24, 145 и 196; грехи – убийство и разбой – в статьях – 7–10 и 48; грехи против седьмой заповеди в статьях – 24–42, 54–55 и 67; оскорбление священнослужителей в статьях – 6, 121 и 127. При надлежащей конструкции такой разбросанности однородных по содержании статей никогда не наблюдалось бы. – Не наблюдали бы мы здесь в одинаковой мере порою ничем необъяснимой, совершенно без-идейной последовательности и в изложении статей, трактующих даже только о различных согрешениях. Так, напр., после статей касательно согрешений в семейных отношениях (ст. 128–130) тотчас следуют статьи о скверноядении (ст. 131–133); рядом с статьями о подобающей одежде духовных лиц находится статья о самоубийстве (ст. 178–179); после статьи о священнике, искусившемся во сне, помещена статья о соблюдении воскресного дня, а затем о елеосвящении (ст. 162–164), и т. д., и т. д. – Все такие дефекты последовательности, внутренней логичности, мыслимы только в каноническом сборнике, составитель которого выполнил свою задачу, со стороны построения им своего сборника, весьма далеко от должных быть в сем отношении требований.

Итак, при очень разностороннем материале, – Номоканону при Требнике, со стороны распорядка этого материала, со стороны его конструкции, как общей, так тем более детальной, – присущи такие дефекты, наличность которых заставляет отказаться от всякого признания за ним в этом отношении какой бы то ни было стройности. Подобный недостаток в литературном труде сборного характера всегда вызывает другой, более существенный дефект, это – присушке в сборнике материала, внесенного видимо без внимательного критического отношения к нему автора, а потому порою составляющего в сборнике только излишний балласт.

Это, – и нельзя сказать, чтобы особенно редко, – наблюдается и в рассматриваемом Номоканоне. Для убеждения в том достаточно будет сравнить статьи⁵¹: а) 2 и 294⁵²; б) 5 и 195⁵³, а равно 5 и 175⁵⁴; в) 14 и 196⁵⁵; г) 22 и 153⁵⁶; д) 28а и 179⁵⁷; е) 28б и 183–184⁵⁸; ж) 121 и 126⁵⁹; з) 123 и 124⁶⁰; и) 132 с 223 и 227⁶¹; i) 154 и 156⁶² и к) 82б с 130⁶³. Непосредственное сравнение всех этих статей, – иногда даже текстом речи повторяющих друг друга, обыкновенно же взаимно повторяющихся по содержанию, – иногда нецелесообразно разобщенных друг от друга и порою противоречащих друг другу, – может служить для исследователя Номоканона при Требнике одним из неоспоримых признаков его полной бессистемности. Это особенно надо сказать, если принять во внимание, что все отмеченные теперь статьи разбросаны по всему Номоканону, а не заключаются в известных специальных его отделах.

Тот же характерный признак Номоканона, т. е. его бессистемность, предполагается в нем, наконец, и еще одною чертою, которую А. С. Павлов совершенно упустил из внимания. Мы хотим сказать следующее. Номоканон, как можно видеть из предыдущего, довольно обилен содержанием. Это содержание, далее, обнимает очень разнообразные предметы. Последние, однако, при всем их разнообразии, могут быть подведены под известные группы, применительно к той или другой точке зрения, – что, конечно, мог понимать и составитель Номоканона. Понимая же это и признавая, что в виду неизбежной дробности в любом, а равно и в настоящем каноническом сборнике, – такие группы должны быть так или иначе оттенены, – составитель Номоканона имел явную нужду воспользоваться для таковой цели специальными надписаниями, которые отвечали бы той или другой группе однородных статей. В Номоканоне при Требнике ничего подобного мы не видим. Составитель его, по-видимому, и не задавался подобным вопросом, раз уже первые статьи здесь не имеют никакого надписания. Подобный факт нельзя объяснить чем-либо другим, как только тем, что сам составитель не смотрит на свой труд, как на нечто систематизированное. Иначе, повторяем, он воспользовался бы этими надписаниями, как воспользовались ими впоследствии, по отношении к тому же самому Номоканону, позднейшие компиляторы, предпринимавшие полные его переделки⁶⁴.

Не отрицаем, однако, что отсутствие указываемых эпиграфов наблюдается и в других номоканонах приблизительно того же времени, когда был составлен и Номоканон рассматриваемый. Взамен того, в таких номоканонах имеются более частные надписания, именно – отдельные над каждою главою и отвечающие общему отдельному оглавлению подобных канонических сборников. И таких надписаний не чужд и Номоканон при Требнике. Однако наличность их не только не говорит в пользу старательной внешней и внутренней обработки Номоканона, а как раз наоборот. Объясним это.

Обыкновенно, надписания в последнем роде ставятся под каждою главою; в таком виде, хотя бы они были и разнообразны по своему направленно, – они все-таки дело не бесполезное и имеют смысл. В Номоканоне исследуемом сего не наблюдается. Из всех его глав надписанными подобным образом можно считать – непосредственно и посредственно (когда одно надписание нужно относить к нескольким главам) всего только 81 главу. При этом такие надписания не относятся к какой-либо одной части Номоканона а разбросаны совершенно произвольным пером по всему его составу. – Уже одна такая отрывочность и бессистемность трактуемых эпиграфов дает понять, что находясь в Номоканоне, они не говорят в его пользу⁶⁵. Внимательное рассмотрение их убеждает в том тем более.

По своему содержанию надписания над главами Номоканона подводятся под три типа, это – источные, т. е., указывающие источник статьи, – по-личные т. е. указывающие лицо, к которому может быть приложена статья по ее содержанию, – и, наконец, (наиболее существенные) предметные, т, е. определяющие содержание статьи. В таком очень своеобразном различии надписаний по существу их содержания, если принять во внимание их безусловную случайность над тою или другою статьей, уже большее подтверждение того, что составитель Номоканона ни мало не заботился о его литературной отделке. Частный обзор тех же надписаний в настоящем случай не оставляет в том никакого сомнения. Войдем, поэтому, в обстоятельное его изложение.

Надписаний, которые отмечают источник статей, сравнительно меньшинство, – всего 16. Ими надписаны:

а) следующие статьи и б) в таком виде:

Дабы определить значение этих надписаний, сделаем некоторое отступление.

Составитель Номоканона обыкновенно считает своею обязанностью тщательно и точно отмечать первоисточники излагаемой им статьи. Такие отметки делаются в самом тексте статей. В частности подобным методом указываются следующие первоисточники и для следующих статей⁶⁶:

1) Апостольские правила, ст.: 1–6, 10, 22, 45, 66, 131, 133, 136–137,139, 149, 150, 151–154,157, 170, 175, 190, 194, 194_а, 195, 197; 201, 216, (см. выше).

2) Халкидонского собора – 146–147,

3) VI Всел. собора, – 16, 18, 56, 57, 58, 66, 78, 134, 140, 142 (ложная), 147, 150, 167, 171, 174, 177, 194,

4) VII Всел. собора. – 176.

5) Анкирского собора. – 16, 73, 133.

6) Гангрского собора. – 143, 219.

7) Карфагенского соб. – 107–108, 146, 148, 202.

8) Лаодикийского соб. – 14, 57, 133, 141, 156, 196, 225.

9) Неокесарийского соб. – 185, 192.

10) Сардикийского соб. – 195.

11) Двукратного соб. – 79–80, 110.

12) Афанасия Александрийского – 218.

13) Василия Великого. – 7–9, 10, 11, 12, 13, 15, 19, 23, 28, 28_а, 29, 30, 38, 43–44, 46, 49, 51; 54, 67, 70, 72, 77, 113 (неопределенная), 168, 179, 180, 182, 184, 185 (неопределенная) 189.

14) Григория Нисского – 48, 50.

15) Тимофея Александрийского – 64, 65, 155, 161, 178.

26) Иоанна Постника (самостоятельно) – 59, 64, 72, 74, 144, 186.

17) Никифора Константинопольского – 66, 67, 83, 85, 166, 172, 215, 217, 225.

18) Иоанна Китрского – 158, 161; 173, 191.

19) Гражданские Законы. – 82, 130.

20) Синтагма М. Властаря⁶⁷. – 9, 12*, 14, 17, 20, 23, 29*, 39*, 52, 55, 58, 90, 177, 191, 204, 205.

21) Апостольские Постановления – 214.

21) Кн. Арменопула – 120 (дополнительная статья).

22) Неопределенные источники. – 163, 219 (на «апостольский устав» и «св. отцов»).

Как очевидно по этому долгому перечню, составитель очень усердно отмечал источники глав своего Номоканона. При всем том в нем остался довольно долгий же ряд глав, для каких источники не указаны. Эти главы: 21, 31–37, 40–42, 47, 53, 60–63, 68, 69, 75, 76, 81, 84, 86, 89, 91–106, 109, 111, 114, 119, 120, 124–129, 132, 135, 138, 144–145, 159–160, 162, 164–165, 169, 181, 183, 186–188, 193, 198–200, 203, 206–213, 220, 228. Таким образом в общей сложности источники не указаны для 89 глав. Признавая, что из того числа приблизительно для 14 глав (именно: 193, 198–200, 213, 220–224, 226–228,) и не настояло необходимости указывать источники, по самому характеру их содержания, – мы все-таки имеем более 70 глав таких – источник которых по аналогии с другими главами – должен бы быть указан.

Приложим теперь все эти данные к определенно значения выше отмеченных источных надписаний. Из такого приложения получаются следующие выводы.

Указываемые источные надписания имеют место в Номоканоне в то время, когда вообще в нем принято за правило отмечать источник статьи в самом ее тексте, и следовательно признается, что надписания с подобным характером совершенно излишни. – Отмечая такие именно статьи, источники которых действительно не показаны в их текстах, те же надписания должны пониматься исключительными, так как и вне относящихся сюда статей, в Номоканоне имеется до 70 статей таких, источники которых в тексте также не указаны, хотя в том и настояла необходимость, – и которые, однако, не имеют подобных источных надписаний. – Имея задачею отметить источники соответствующих им статей, те же надписания, далее указывают обыкновенно такие источники, которые послужили материалом и для других статей Номоканона, – и между тем, в этих последних те же источники указываются в тексте и над этими статьями нет источных надписаний⁶⁸. При этом нельзя не отметить, что статьи таких двух категорий (т. е. имеющие один первоисточник, но указываемый разными методами – то в надписании, то в тексте статьи) иногда помещаются в Номоканоне почти рядом⁶⁹. – Единственное исключение, когда действительно в трактуемых надписаниях отмечаются источники, не имевшие приложения к статьям не надписанным, составляет только статья 24-я, в которой неточное надписание единственный же раз имеет смысл. Но и здесь такое соответствие объясняется исключительностью этой главы по содержанию, – именно в том отношении, что она не представляет какого-либо предписания, правила в тесном смысле, а содержит, так сказать, лишь комментарий аскетического характера к сопутствующим ей статьям; при таком ее характере, неточное надписание над нею, – действительно, наиболее и даже единственно удобное.

Всех только что отмеченных теперь фактов вполне достаточно, дабы сказать: источные надписания – один из тех элементов в Номоканоне, который, с очевидною убедительностью и в равной мере с другими выше указанными данными, устанавливает полное игнорирование составителем внешней и внутренней отделки Номоканона, как литературного целого.

Впрочем, справедливость требует сказать, что с некоторыми ограничениями здесь можно предполагать одно оправдание источных надписаний. Это оправдание – намерение составителя отметить такими надписаниями только те статьи, источник которых он не имеет возможности указать с пунктуальною точностью (т. е., напр., такого-то отца или собора такое-то правило). По крайней мере, по нашим наблюдениям, под рассматриваемыми надписаниям помещаются в Номоканоне и вообще сгруппированы именно с подобною особенностью статьи. При этом объяснении, однако, нужно сделать оговорки, – с одной стороны ту, что такое условие совершенно не имеет приложения к статьям 112 и 116⁷⁰, и с другой стороны ту, что и в ряду статей вообще ненадписанных имеются иногда и такие, источники которых могут быть указаны только в общих чертах⁷¹.

Надписания по-личные встречаются еще реже и в частности над статьями: 40-ю «о женах», 63-ю также, 77-ю «о монасех», 81-ю «о женах же». Во втором из этих случаев надписание может считаться общим для статей 63–67 и даже 68–76, в третьем – также общим для статей 77–118. Таким образом, несмотря на несравненно меньшую кратность повторения, надписания этого типа обнимают несравненно же большее количество статей, именно 37, в этом видится явный признак того, что такие надписания вызваны не случайными мотивами, а потребностями систематизации материала, вошедшего в Номоканон. Они служат выражением собственно того принципа, которого, как указано выше, составитель Номоканона намерен был держаться в общей конструкции своего труда, т. е. – распределения статей по лицам, к коим относится их содержание. Но будучи выражением этого принципа, они, как мы видим их в Номоканоне, могут пониматься только весьма слабым, весьма глухим отголоском такого начала.

В последнем наглядно можно убедиться из таких соображений. 1) Настоящие надписания имеют в виду только два класса лиц – монахов и женщин, и совершенно не упоминают – ни о мирянах вообще, ни о священнослужителях – вообще же и об архиереях в частности, – не упоминают в то время, как в Номоканоне имеется порою обильное количество статей по адресу этих (не обозначенных) лиц. 2) Относясь только к статьям, предназначенным для женщин и монахов, те же надписания, и собственно надписание «о монахах», не обнимают всех тех статей, которые в Номоканоне относятся к обозначаемым здесь лицам⁷². 3) Далее, приуроченные скорее к обозначению целой совокупности статей, – нежели статей отдельных, рассматриваемые надписания, в своем внутреннем значении, так сказать, – в некоторой мере парализуются другими и именно неточными надписаниями, которые пересекают, как равносильная им, группы статей, обнимаемых надписаниями по-личными⁷³. 4) Предназначенные отмечать группы статей, те же надписания и собственно надписание «о женах», – во-первых, не целесообразно повторяется и, во-вторых, обозначает то целую группу статей (ст. 63–76), то отдельные статьи (ст. 40, 81). Наконец, что в особенности уже не сообразно с обдуманною конструкцией Номоканона, – по-личные надписания, будучи парализуемы надписаниями первого типа (неточными), в добавок к этому, по крайней мере раз, – взаимно парализуют друг друга, пересекаясь между собою⁷⁴. – Все это с ясностью говорит, как далеки и настоящие надписания от совершенства в назначении способствовать стройному виду Номоканона, и как, посему, они, могут пониматься эпиграфами, случайно поставленнными рукою писца.

Остается третья группа надписаний, наиболее пространная, – надписания предметные. Они имеются в Номоканоне над 19 статьями; эти статьи: 14, 169, 183–187, 191, 194, 194_б, 198, 200–201, 202–205, 211, 212, 213, 216, 220–221, 223–224, 225, 226, 227 (?) и 228. – Относятся они обыкновенно к отдельным правилам, но иногда, могут быть относимы и к некоторой совокупности их⁷⁵, – и при таком их понимании обнимают в общей сложности – 28 статей. Эти надписания над статьями:

Из всех этих надписаний первое, в статье 14-й, и не относится собственно к «правилу», а к пояснениям при нем, и может быть не имело места в греческом тексте Номоканона и во всяком случае внесено не самим составителем. Что касается до всех прочих надписаний⁷⁶, то они дают повод к нижеследующим замечаниям.

Почти все настоящие надписания, кроме надписания статьи 169-й, сосредоточиваются в заключительной части Номоканона. Представляя таким образом в некотором роде обособленную группу, все они относятся к статьям, назначение которых руководствовать священника в его священнослужительской практике вообще, – минуя миссию его духовническую. С этой точки зрения они могут пониматься как бы параллельными надписаниям по-личным, употребительным в Номоканоне для статей, связанных исключительно с духовническим служением. – Как обособленный в Номоканоне по месту их применения, эти надписания составляют желательное исключение в ряду вообще всех надписаний. Но при всем том, они весьма далеки от законченного приложения их к делу. Подтверждение тому – отсутствие таких надписаний над довольно значительным количеством глав того же самого назначения, как и те, к коим они приурочены⁷⁷. Наконец, отмечая собою то – одну, то – нисколько статей разом, причем между такими статьями остаются статьи также обще-практического характера, как и надписанная, но уже без надаисаний, – и настояние эпиграфы, при их преимуществах, – очевидно, набросаны без внимательного отношения к делу. При должном отношении к обработка Номоканона, составитель – и несравненно облегчил бы свою задачу, и оказал бы большую услугу, усвоив здесь лишь надписания общие для каждой совокупности статей, приуроченных в их целом к какому-либо одному из тех литургических институтов, которые имеются в виду всеми относящимися сюда статьями.

Заключая теперь нашу речь по детальному обозрению всех (по-главных) надписаний, принятых в Номоканоне, кажется, мы с достаточным основанием можем сказать: при назначении способствовать лучшей обработка внешней стороны Номоканона, эти надписания, – благодаря небрежному отношению к ним составителя, а главным образом благодаря бессистемному внесению в Номоканон материала – в существе дела составляют только один из дефектов Номоканона, который наглядно свидетельствует об его внутренней нестройности.

Такое отрицательное или точнее неудовлетворительное значение рассмотренных надписаний понятно было и русским издателям Номоканона в печати. В виду этого, напр., редактор первого киевского издания Номоканона, присоединяя к нему особое общее оглавление почти не воспользовался этими надписаниями, составив свой перечень содержания статей в издаваемом им каноническом сборнике⁷⁸. В виду того же, далее, те же издатели вероятно желая – и устранить такой дефект, и облегчит пользование Номоканоном на практике, и приспособили к нему, сверх надписаний в самом, его тексте, уже ранее принятых в оригинале, еще другие надстраничные надписания. Цель последних – указывать соответствущие им отделы Номоканона. Эти надстраничные надписания имели место еще в первопечатных южно-русских изданиях; отсюда они перенесены и в издание Номоканона при Б. Требнике.

В том виде, как они теперь имеются над текстом Номоканона, их порядок и перечень таковы: 1) «Номоканон о чарованиях» (дважды); 2) «Номоканон о кающихся», 3) «Законоправильник о кающихся»; 4) «Законоправильник о блудех» (дважды); 5) «Законоправильник о монасех»; 6) «Законоправильник и правиле» (разумеется – монашеском); 7) «Законоправильник о иноцех»; 8) «Законоправильник правил сокращенных» (трижды); 9) «Законоправильник о исправлении брака»; 10) «Законоправильник о возбраняющих священству»; 11) «Законоправильник о крещении»; 12) «О крещении» (дважды); 13) «О духовнем сродстве»; 14) «О посте и разрешении» (четыре раза).

Достаточно одного взгляда, чтобы видеть в этом оглавлении что-то более небрежное, нежели черновой набросок, – и однако, такой набросок нашел и теперь еще находит себе место в официальном издании. Называя такое оглавление именно «черновым наброском», но не более, – мы нисколько не преувеличиваем. В подтверждение того говорит целый ряд наблюдений по этому перечню. Так, – обозначение предмета речи каждого отдела – то предваряется словом (так сказать оригинальным) «Номоканон» (вначале), то предваряется словом (переводным) «Законоправильник» (затем), а наконец уже не предваряется ничем (в конце). Термины «Номоканон» и «Законоправник» употребляются совместно при обозначении одного и того же отдела⁷⁹, в соответствие этому, для обозначения предмета одного и того же отдела, в одном случае употребляется один – термин, в другом – другой⁸⁰. Оглавление это в существе дела не обозначает всех предметов Номоканона⁸¹, а иногда, взамен целой совокупности статей, имеет в виду собственно первые, относящиеся к поставленному над страницею надписанию⁸². Сверх же того, в некоторых случаях оно не отвечает и тем статьям, над которыми поставлено⁸³, а иногда отличается такою общностью, что не объясняет существа отдела⁸⁴. Наконец, – такое оглавление иногда может трактоваться прямо праздным усложнением Номоканона, и надписания, принятия в нем, поставленными просто в виду недоумения автора, – о каком именно предмете трактуют статьи, над которыми он ставить надписание⁸⁵.

Само собою разумеется, добавим к этому перечню всех явных отрицательных качеств занимающего нас оглавления, – вина в них не в составителе Номоканона, но в его русских издателях. Однако, при всей очевидной небрежности первого русского редактора сего оглавления, из последнего, со стороны обозначения в нем содержания Номоканона, никогда не получалось бы столь беспорядочного перечня предметов, если бы к тому не было повода в самой структуре Номоканона. Русское оглавление на этот раз есть довольно точное отражение беспорядочной конструкции в Номоканоне.

Этим мы и закончим обзор Номоканона как литературного целого. Должный быть и сам по себе, при научном изучении этого Номоканона, он во многих случаях не лишен значения и при критической оценке труда А. С. Павлова, взятого в подробностях его содержания. К этой оценке мы теперь и обращаемся и прежде всего к обозрению речи автора об исторической судьбе Номоканона в греческой церкви.

Предварительно исследования первоначальной исторической судьбы Номоканона в греческой церкви, А. С. Павлов дает понятие о нем и его назначении в том самом виде (вообще), как он редактировался еще отдельно от Требника. Указав здесь на то, что первоначально Номоканон не принадлежал к Требнику, а составлял особую книгу, автор говорит, что в последнем «прямо и ясно» было указано церковно-практическое ее назначение – «быть руководством для духовников при совершении исповеди и наложении епитимии для кающихся». В подтверждение он ссылается на общий состав этой книги, который обнимал в то время, – «как первую часть – краткое и общее наставление духовнику, чинопоследование исповеди и наставления, как налагать епитимии по правилам, изложенным в Номоканоне, и как вторую часть – самый Номоканон». Для той же цели и в том же направлении можно бы указать и еще на одну составную часть Номоканона, которая прежде имела при нем место, также в виду назначения его быть руководством для духовников. Мы разумеем формы – поставительной для духовника грамоты и свидетельства духовника ставленнику, которыми обыкновенно заключался весь состав Номоканона. Из различных форм церковно-юридических актов, исключая редкие противоположные примеры, обыкновенно только эти одни и прилагались к Номоканону.

Нужно вполне согласиться с тем, что по руководству всех указываемых теперь формальных данных, действительно, назначение Номоканона можно определить именно так, как определяет его автор. Думаем, однако, что такое определение, как мотивируемое односторонними доказательствами, не может быть принято во всей точности. Кроме формальных данных, при таком определении должны быть приняты во внимание и материальные данные, т.е. существо содержания самого Номоканона. Приложение же здесь к делу и этих данных заставляет смотреть на рассматриваемый Номоканон нисколько иначе и собственно – нисколько шире. Соответственно понятию настоящего канонического сборника только руководством для духовников, нужно бы ожидать, что и все содержание Номоканона должно иметь в виду только одни епитимии. Представленный нами выше анализ этого содержания говорит, однако, что оно весьма далеко от подобного однообразия. Рядом с правилами епитимийными в нем находится – самое меньшее четвертая часть, а при некоторых условиях даже и третья часть статей, которые оставляют совершенно в стороне духовническое служение и направляют исключительно к руководству в священнослужительской практике вообще. – Эти статьи далее, при их очень видном количестве, хотя и внесены в Номоканон (как и вообще все включенные в него статьи), без ясной и обдуманной системы, однако, со стороны своего содержания направляются к тому, чтобы всесторонне обнять священническую практику. Таким образом, несомненно также, что статьи этой категории представляют собою не простое случайное наслоение в Номоканоне, а внесены сюда намеренно. Имея в виду этот факт, мы с полным правом можем сказать, что по существу своего содержания Номоканон при Требнике изначала был предназначен служить постольку же специальным руководством для духовников, поскольку вообще практическим руководством для священников, и потому с материальной стороны может быть назван и последним.

В защиту такого взгляда на Номоканон могут быть указаны и другие соображения. Между прочим: 1) С ним прежде всего согласно самое надписание Номоканона (как оно было в оригинале и как оно принято в славянском переводе), которое во всяком случае отвечает не специальному назначению Номоканона, а именно всестороннему каноническому сборнику. 2) По указанию автора, в конце некоторых списков Номоканона имеется приписка, в которой составитель его «заповедует» будущим переписчикам этого сборника не выбрасывать что-либо из его состава. Такая приписка опять – таки более уместна при Номоканоне с общим практическим значением, – а не с значением только епитимийного руководства. При представлении его в последнем смысле, более чем отсутствовала необходимость в подобной приписке. 3) Номоканон, как теперь уже положительно установлено, имел в практике греческой церкви более чем двухвековое значение и значение весьма широкое. До нашего времени в силу этого сохранилось великое множество его списков. Это также более мирится с пониманием Номоканона, как именно общего практического руководства для пастырей, а не как только руководства для духовников.

Кажущееся противоречие нашему взгляду в формальном строе Номоканона, взятого в его целом, не может иметь особенной силы. Устав исповеди, как известно, до самого позднего времени не был у греков достоянием Евхология⁸⁶; вместе с соответствующими епитимийными правилами он или отдельно редактировался, или, что было чаще, – входил в состав разнообразных канонических сборников. В последнем случае, само собою предполагается, – он мог быть достоянием скорее сокращенного канонического сборника, нежели великого Номоканона. Это самое и наблюдается и на настояний раз.

Равным образом, не в явном же противоречии с нашим взглядом и преимущественное содержание Номоканона именно – из епитимийных правил. Эти правила, при специальных их собраниях, также скорее должны были находить себе место в кратких (общего характера) канонических сборниках, предназначенных вообще для практического руководства священников и реже – в полных кодексах общеканонического права, как во многих случаях не представляющие норм последнего. При том же и преимущественное содержание из епитимийных правил в рассматриваемом Номоканоне более кажущееся и быть может более наносное, чем основное. Говорим первое, имея в виду, что при Номоканоне, как он редактировался до принятия его в Большой Требник, имелось очень пространное дополнение (о нем будет речь ниже), которое по преимуществу содержало статьи обще-руководственного значения для пастырей. Говорим второе, имея достаточное основание предполагать, что такая важная часть в Номоканоне, как епитимии монашествующим, могут трактоваться элементом уже после привнесенным в первоначальную редакцию Номоканона.

На основании всех таких соображений мы и повторяем: Номоканон со стороны его содержания, столько же может пониматься специальным духовническим руководством, сколько и общим руководством для пастырей.

Вслед за установлением общего понятия о Номоканоне, автор устанавливает, затем, на основании его содержания, именно греческое его происхождение. Те филологические и те этнографические данные, которые в сем случае извлекаются автором из текста Номоканона – несмотря на всю их краткость, – действительно, весьма наглядно констатируют необходимость греческого подлинника⁸⁷.

Установив таким путем несомненность греческого происхождения Номоканона и отметив в дополнение к этому тот момент, когда греческий оригинал его становится общеизвестным фактом⁸⁸, автор тем самым поканчивает с общими вводными вопросами к своей книге и переходить далее к первоначальной истории Номоканона в греческой церкви. Место составления, время составления, составитель и метод составления и источники при составлении – Номоканона, – вот те вопросы, решением которых занимается здесь автор. Последуем за ним по всем этим предметам его речи.

По первому вопросу автор категорически утверждает, что местом первоначального происхождения Номоканона был Афон. За отсутствием непосредственных указаний к тому в самом оригинале Номоканона, он опирается здесь главным образом на те данные, которые доставляют в семь отношении первоначальные киевские его издания. По нашему мнению, как эти, так, затем, и другие, все косвенные же, данные недостаточно убедительны и во всяком случае не решают вопроса окончательно. Представляем к тому свои соображения.

Как подтверждение своего мнения об афонском происхождении Номоканона, автор указывает прежде всего на заметку в предисловии от Памвы Берынды к изданию Номоканона в 1620 г. – «Во святей горе Афона писася 10 декабря», и на заглавие (в оглавлении) там же предварительной статьи в чине исповеди (трактующей о качествах духовника) – «Поучение духовнику от святые горы пречестнейших духовник».

Первое указание автор и сам справедливо относить не к составлению Номоканона, а ко времени происхождения того славянского списка, по которому было сделано издание Номоканона Берындою. Можно сказать даже частнее. Этою датою, вероятно, указывается на то, что именно в отмечаемое число издаваемый текст был списан на Афоне самим Берындою. Если бы эта дата относилась к списку, только приобретенному Берындою, тогда кроме указания на число месяца, нужно бы ожидать указания и на год, в который исполнен список.

Что же касается до надписания первой статьи, то действительно, Берында понимает здесь афонских духовников, как именно авторов. Но, во-первых, это относится только к одной той статье, над которою стоить такое надписание, а во-вторых, это надписание – отвечает только личному мнению Берынды, а не действительности. С первой точки зрения очевидно, нельзя распространять смысл настоящего надписания и на весь Номоканон, – иначе, и сам Берында не замедлил бы указать на этот факт и указать более рельефно, – в надписании всего Номоканона. Со второй точки зрения тоже надписание не имеет какой-либо исторической ценности. Если бы мнение Берынды отвечало действительности, то в массе дошедших до нашего времени списков Номаканона, во всяком случае раз другой сохранилось бы надписание настоящей статьи, хотя бы отдаленно совпадающее с надписанием, принятым Берындою. Между тем, по этим спискам мы видим исключительно или надписание указываемой статьи вообще, как – «Νουθασία πρὸς τὸν πνενματικὸν πατέρα καὶ ἁσφαλεία"⁸⁹, или даже отсутствие всякого надписания⁹⁰. Соответственно всему этому правильнее думать, что таким надписанием Берында или имел в виду сильнее (чем в предисловии) указать вообще на связь Номоканона с Афоном, откуда, действительно, он заимствовал для своего издания оригинал, – или желал придать больший авторитет своему изданию, в силу уважения к Афону в русской среде, – или, наконец, вообще давал понять, что с идеями надписываемой теперь статьи сроднились и афонские духовники, благодаря действительно широкому и давнишнему употребление там издаваемого Номоканона. Позволительно думать при этом, что избирая для издания именно настоящей Номоканон, Берында руководствовался не столько его практическими значением собственно на Афоне, сколько тем же самым вообще в греческой церкви его времени. Подобное наблюдете он всегда мог составить еще ранее своего пребывания на Афоне, при своих далеких странствованиях по всему Востоку⁹¹. Связывая же в своем издании Номоканон именно с Афоном, он имел в виду, дабы придать большую ценность этому изданию, – связать происхождение его вообще с Востоком и в частности с пунктом, наиболее известным по благочестию Руси времени издателя.

Правда, последующий издатель Номоканона, Захарий Копастенский более решительно указывает на афонское его происхождение, называя его «во святей Афонстей горе богодухновенными отцы от множайших правил кратко собранным». Но – раз этот издатель опирается здесь не более, как на только что отмеченные отдаленные указания Памвы Берынды, – раз, далее, он сам не был на Афоне и при своем издании не руководствовался какими-либо новыми непосредственными пособиями (т. е. новыми списками Номоканона в оригинале и в переводе), и раз, наконец, принятое им надписание издаваемого Номоканона совершенно не оправдывается ни одним известным доселе греческим списком Номоканона, – то само собою понятно, что и здесь мы видим всецело субъективное воззрение этого издателя, решительно не имеющее какой-либо особенной ценности. Не надо при этом забывать, – что Копыстенский, – как это видно по самому тексту Номоканона в его издании, не особенно то критически относится к источникам сего издания⁹².

Не ограничиваясь рассмотренными фактическими данными, А. С. Павлов в защиту афонского происхождения Номоканона, приводит еще то соображение, что Берында мог слышать на Афоне предание о составлении Номоканона тамошними духовниками и, сверх того, мог сам заключить о том, видя обилие и греческих и славянских его списков на Афоне и их употребление. Но если Берында и видел хотя бы и весьма многие списки Номоканона на Афоне и его употребление там, то это нимало не давало ему повода заключить об афонском происхождении Номоканона, – и если он все-таки заключил так, то такое заключение по сему самому не имеет достаточного основания. Если же при этом принять во внимание, что и списки и употребление Номоканона, как сказано, Берында мог видеть в то же самое время и по всему Востоку, то такое заключение было здесь тем более произвольным. – А что касается до предания, – то оно наименее сильный аргумент. Намоконон был составлен более чем за 150 лет до времени Берынды; отсюда более чем лишь сомнительно, чтобы такое предание сохранилось до начала XVII в. Это тем более надо сказать, что еще в XVI в. состав Номоканона, несомненно, претерпел сильные изменения и при том настолько, что в XVII в. он практиковался уже в другой редакции, очень далеко отступающей от своего прототипа. Сверх того, такое предание мыслимо только при том представлении, что первоначальное составление Номоканона связывается с каким-либо особенно памятным обстоятельством, каковы были, напр., – нарочитое поручение составить Номоканон на Афоне или известный авторитет самого афонского составителя. Но таких памятных фактов, вероятно, не было, – иначе они, сверх предания, по естественному порядку вещей, – как-нибудь были бы отмечены, хотя бы в одном из многочисленных греческих памятников Номоканона.

В дополнение к рассмотренным соображениям А. С. Павлов приводит еще и то, что только афонским происхождением Номоканона и можно объяснить чрезвычайно широкое практическое значение его в греческой церкви около трех столетий. Нам думается, это можно объяснить проще и именно тем, что исследуемый Номоканон, как разъяснено выше, – постольку же может быть понимаем руководством для духовника, поскольку и вообще и практическим руководством для священника. С другой стороны, если широкое практическое значение Номоканона объясняется именно уважением греков к афонским духовникам, то чем объяснить то неуважение к Номоканону, которое выразилось во многих, – за позднее время даже совершенных, – переделках его содержания, переделках – и с материальной, и с формальной стороны?

Более сильным и действительно фактическим аргументом в пользу афонского происхождения Номоканона можно признать – разве тот, указываемый автором, – что в его тексте встречаются слова, употребление коих может связывать это происхождение скорее всего с Афоном. – К сожалению таких слов самим автором указывается только одно («κάνουρα»). Затем, оно, по-видимому, было известно и в других местностях⁹³, как удержанное в Номоканоне при его переделках, которые нет оснований относит к Афону⁹⁴. И наконец, что же препятствует смотреть на это слово, как пояснительное примечание, добавленное уже к составленному Номоканону, тем более, что здесь добавление делалось не к подлинному тексту Синтагмы Властаря⁹⁵, а к его переделке?..

Но помимо малой убедительности аргументов автора, – против афонского происхождения Номоканона может быть принято во внимание и еще одно соображение. – Рассматриваемому Номоканону предшествует устав исповеди. В таком уставе вообще наибольшим выразителем и воззрений составителя и потребностей составления служит формула духовнических вопросов исповеднику. В уставе исповеди при настоящем Номоканоне имеется такая вопросная формула, но приспособленная только к вопросам касательно общих грехов и грехов мирских лиц. Если бы безусловно согласиться, что Номоканон составлен именно на Афоне, то возможно ли допустить, чтобы составитель его в этой вопросной формуле совершенно игнорировал исповедников монашествующих? Можно утверждать, что это не могло бы быть, если даже признать, что Номоканон составлялся собственно для духовников в мирской сфере.

По нашему мнению, не конкретные указания, а разве общие соображения в некоторой мере и косвенно могут говорить за происхождение Номоканона на Афоне. Мы имеем в виду здесь те представления, что составление практических Номоканонов, связанных с руководством духовника, особенно в более раннее время, всего скорее можно относить к монашествующим духовникам, и что Афон для греческой церкви, до самого позднейшего времени, во всяком случае был центром появления новых произведений духовной письменности во всех ее видах.

По вопросу о времени составления Номоканона, руководясь заключающимися в нем бытовыми чертами, заимствованиями из Синтагмы Властаря и, наконец, существованиям древних списков Номоканона от конца XV в., – автор признает таковым первую половину ХV в. – И нужно думать, что при настоящих данных для истории Номоканона такое определение наиболее точное. В этом случае, если даже признать связь Номоканона с предполагаемым у автора его прототипом – каноническим сборником, составленным в 1379 г., – то и тогда нужно признать тоже мнение наиболее вероятным. Говорим так руководясь тем наблюдением, что при всем обилии сохранившихся списков Номоканона, последние ни в одном случае не восходят ранее ХV в. Довольно сомнительно, при более раннем происхождении Номоканона, чтобы в таком множестве списков не сохранился ни один, который хотя бы косвенно относился ко времени, восходящему за XV век.

Вместе с неизвестностью места и времени происхождения Номоканона, – по сохранившимся его памятникам, не имеется более или менее определенных известий и о первоначальном его составителе.

В виду чрезвычайно широкого употребления Номоканона, уже ранее появления книги А. С. Павлова было высказано предположение, что составителем его могло быть лицо властное, которое в момент издания Номоканона пользовалось известностью и большим авторитетом⁹⁶. А. С. Павлов возражает против этого, – почему же такой власть имущий составитель не выставил своего имени или почему это имя не было названо другими? Первое, скажем в ответ на это возражение, – факт, который имеет место в истории других сборников церковного права⁹⁷. В отношении к каноническим сборникам такое явление, добавим, тем более мыслимо, что здесь предполагается труд по преимуществу компилятивный. Притом же подобный вопрос одинаково может иметь место (и даже более) и в том случае, если составителем было лицо и не выдающееся чем-либо по своему положению из ряда других компиляторов. Что же касается до второго, – то и оно может объясняться, тем, что ближайшие по времени и месту переписчики могли игнорировать точное указание автора, – в виду самой известности его, – а дальнейшие, вследствие такого молчания первых, уже не имели возможности точно указать имени составителя. Кроме же того, участие видного иерархического лица в первоначальном составлении Номоканона мыслимо и в том только роде, что на нем в процессе составления лежала лишь руководственная роль, между тем, как фактически составление (компиляция) могло быть возложено на кого-либо из подведомственных ему лиц. При таком, не лишенном вероятности, предположении, вполне естественно молчание о составителе Номоканона.

Во всяком случае объяснение широкого употребления Номоканона только афонским его происхождением, без участия в исторической судьбе его представителя церковной власти, в силу уже указанных нами оснований, – не может быть принято безусловно. В противоположность такому мнению, как именно аргументу к тому, чтобы отрицать участие в издании Номоканона лица власть имущего, – в исследовании самого же автора можно указать, по крайней мере косвенные, данные в пользу собственно устраняемого им теперь предположения. Мы укажем на этот раз, между прочим следующее. В списках, известных A. С. Павлову, как уже замечено, имеется приписка, в которой завещевается не исключать при дальнейших переписках Номоканона хотя что-либо внесенное в его состав. – Думается, если составителем Номоканона был совершенно частный предприниматель, то подобной приписке могло бы и не быть места. Такие составители редактировали руководства, подобные Номоканону, для личных своих надобностей; настоящая же приписка ясно говорить о нарочитом составлении Номоканона для общего пользования. Весьма сомнительно, чтобы при таком условии первоначальное издание Номоканона обязано было исключительно инициативе и труду какого-либо обыкновенного духовника или компилятора. – Затем, А. С. Павлов предполагает и быть может не безосновательно генетическую связь исследуемого Номоканона с выше отмеченным Номоканоном 1379 г. Общий же характер надписания этого последнего, как сильно проникнутого формализмом, невольно предполагает участие в его издании представителя церковной власти, – и однако, – при нем отсутствует указание на имя составителя.

Предполагая в составителе Номоканона отсутствие, так сказать, официальной авторитетности, в связи с происхождением этого памятника на Афоне, автор, затем, делает то оригинальное предположение, что составление Номоканона, относясь к одному моменту, есть результат, – вероятно, – коллективной работы (стр. 4–5, прим.), – т. е. значит Номоканон разом составлялся несколькими лицами. – Подобная гипотеза весьма нуждается в подтверждении, – а пока вызывает только целый ряд возражений. Прежде всего такое предположение стоит в противоречии с тем воззрением самого же автора, что в Номоканоне, как признак «целостности этой работы» наблюдается «тесная внутренняя связь между отдельными составными частями» (напр., между вопросами чинопоследования исповеди и правилами самого Номоканона). – Весьма сомнительно, чтобы подобное наблюдение могло иметь место при не-единоличности составителя. – Затем, при такой коллективной работе само собою предполагается резкое и точное разграничение частей самого Номоканона. На деле, однако, этого совершенно не видится в той редакции, какою занимается автор; взамен того, эта именно черта наблюдается в позднейших изводах настоящего Номоканона, но с явным указанием на нее, как продукте единоличной деятельности⁹⁸. Далее, тот же факт коллективного составления пока не констатирован в истории составления других подобных же и известных теперь канонических сборников⁹⁹. В соответствие этому, и в настоящем случае – и незначительный объем сборника, и прямые пособия для него в более или менее готовых сборниках – само собою устраняли необходимость в коллективной над Номоканоном творческой работе. Сверх того, в самом тексте Номоканона имеются указания на единоличность же его составителя, – разумеем, – когда от лица последнего здесь вносятся выражения «глаголю», «мню»¹⁰⁰. Наконец, трактуемое коллективное участие нескольких лиц в процессе составления Номоканона, – с одной стороны, невольно заставляет предполагать выше указанное участие в этом деле церковной власти, а с другой – давая понять о нарочитости подобного предприятия, – не могло бы, как таковое, быть не отмеченным при самом Номоканоне, по крайней мере датою его составления.

Полагаем, – если из сказанного нет веских оснований придти к первому нашему заключению, то в равной мере не имеется таких оснований согласиться и с мнением А. С. Павлова. В результате – вопрос о составителе Номоканона можно считать открытым и впредь до дальнейших о нем исследований.

Последнее, по нашему мнению, в значительной мере усиливается нижеследующим фактом. Нами в свое время было указано пока единственное надписание Номоканона в списке XVII в. с обозначением в нем имени. Это надписание – «Νέον νόμιμιον πλουσιώτατον π. Κυρίλλου μοναχοῦ"¹⁰¹. Мы согласны с автором, что это упоминание имени, в самом благоприятном смысле, может трактоваться, как указание – если не на владельца, то по крайней мере на нового компилятора Номоканона, именно в отношении настоящей рукописи. И позднее происхождение настоящего списка, и особенно его единичность в ряду множества других подобных ему памятников, действительно, в свое время не давали нам оснований, утверждать, что упоминаемый здесь монах Кирилл – вообще может пониматься составителем Номоканона. Но теперь отрицание этого авторства может учитаться вопросом довольно спорным. – В числе рукописей Иepycaлимской патриаршей библиотеки имеется список Номоканона Малаксу, XVII в.¹⁰². В нем на первом листе помещено известное »Νουθεσία πρὸς τὸν πνευματικὸν»... (нач.-""Ο δέχομενος τούς λογισμὸυς τῶν ἀνθρώπων...»), которое надписано – «Κυρίλλου νουθεσία πρὸς τὸν πνευματικὸν καἱ ἀσφάλεια» (φ. 1). Раз в этом памятнике первая статья (т. е. указываемое – »Νουθεσία«) исследуемого Номоканона, которая составляла, можно сказать, существенную принадлежность этого канонического сборника в его целом виде, – будучи помещенною отдельно от него, ясно признается произведением Кирилла же, – то на основании такого свидетельства уже можно говорить, что составителем Номоканона был действительно какой-то Кирилл, – и быть может не простой духовник.

В связи с вопросом о составителе Номоканона, А. С. Павлов рассматривает вопрос и о методе его составления – как с формальной, так и с материальной стороны.

В первом отношении здесь подлежит решению собственно тот вопрос – одновременно ли составлен Номоканон? Касаясь такого вопроса проф. М. И. Горчаков, в упомянутой уже его рецензии на первое издание книги А. С. Павлова¹⁰³, решает его в том смысле, что Номоканон, в том самом объеме, в каком он издается при Требнике, не есть нарочитая композиция отдельных статей и от одного лица, а образовался из механически соединенных нескольких сборников... Разные части Номоканона, говорит он, носят на себе следы отдельных памятников, которые соединялись в нем один за другим. Таким образом, нет надобности отыскивать одное определенное время происхождения Номоканона: он образовался постепенно чрез присоединение к сборнику (обнимающему начальную часть в Номоканоне) «О времени отлучения за грехи» целых памятников церковного права... и чрез разновременное прибавление к его статьям различных дополнений»...

А. С. Павлов держится совершенно обратного воззрения, – т. е. Номоканон явился в одно время, как нарочитое предприятие одного момента. В подтверждение автор справедливо указывает на существование греческих списков Номоканона в том объеме, как он переведен на славянский язык, на тесную внутреннюю связь между отдельными составными частями сборника¹⁰⁴ и на единство языка в Номоканоне. К этим доказательствам можно прибавить и другие, не принятые во внимание автором. Так, напр., не раз цитованная приписка к Номоканону о не сокращении его состава переписчиками, – приписка – при Номоканоне именно в настоящем его объеме, – сама собою говорите, что в глазах автора такой приписки состав Номоканона обязан не слепой случайности, а преднамеренному действию. С другой стороны, – указание М. И. Горчакова, что «Номоканон составляется из нескольких отделов, из которых каждый легко может быть выделен из состава Номоканона без нарушения его логичной связи и целого его строя...», – указание, весьма не отвечающее действительной возможности. Правда, из Номоканона можно выделить многое и очень многое, не нарушая его «логической связи» и «целого строя». Но это обусловливается не тем, что он представляет совокупность специальных отделов, а просто тем, что в нем, как указано выше, нет – ни какого-либо внешнего ясно очерченного строя, ни тем более внутренней логической связи. Но что касается до выделения именно целых отделов, как дела удобного и бесследного со стороны данных, заключающихся в самом Номоканоне, то это не верно, так как предполагаемых обособленных друг от друга отделов в Номоканоне, собственно говоря нет. Представленный выше анализ содержания Номоканона с предметной стороны – довольно наглядное тому доказательство. Исключение допустимо здесь только для епитимии монашествующим; эти епитимии, действительно (и то не безусловно), представляет обособленную группу статей в Номоканоне. Можно бы также сказать еще и о другом, тоже не существенном, а добавочном отделе, который обнимает статьи, приуроченные вообще к практической деятельности священника. Эти статьи также сравнительно обособлены в конце Номоканона. Но бесследно отделить их из Номоканона, как именно случайно вошедшие в него, – не отвечало бы такому мотиву в силу упоминания о статьях этой категории все в той же, не раз цитованной нами, приписке к Номоканону касательно наблюдения в целости всего его состава при приписках.

Таким образом, мы соглашаемся с А. С. Павловым, что состав Номоканона обязан особому одновременному предприятию, – однако, соглашаемся не безусловно и допуская исключения. Именно, – во всем том, что касается чина исповеди, общих епитимийных правил Номоканона и, наконец, разнообразных статей, относящихся к священно-служителям, – мы вполне разделяем мнение автора. Но что касается монашеских епитимий, то почти нельзя сомневаться, что они внесены в Номоканон после завершения его основной редакции, как обнявшей все прочее его содержание.

Доказательства тому имеются довольно ясные. И прежде всего, о том говорить исконное существование епитимии монашествующих в виде отдельных монашеских пенитенциалов¹⁰⁵. Правда, это существование указываемых отдельных пенитенциалов само в себе еще не говорит, что подобный пенитенциал не мог быть, одновременно с другими статьями, внесен в Номоканон. Напротив, – судя потому, что первые 50 статей Номоканона в сущности дела представляют собою бывший ранее отдельный сборник правил, только внесенный в Номоканон в некоторой (и надо сказать – значительной) переделке, – тоже самое нужно бы предполагать и относительно отдела в Номоканоне монашеских епитимий. Но общая конструкция Номоканона, оправдывая первое, в то же время не допускает последнего, – не допускает – по следующим наблюдениям.

Епитимии монашествующим, как установлено нами в общем обзоре содержания Номоканона, – со стороны общего строя последнего в тесном смысле, не могут пониматься иначе, как без-идейно (в отношении распорядка Номоканона) втиснутыми в его состав. Быть не может, чтобы такой весьма заметный недостаток, резко и в особенности устраняющей всякую гармонию в расположении Номоканона, получился в момент образования его основной редакции, если это образование, это первоначальное составление – было результатом намеренного предприятия, и притом – не одного, а нескольких лиц. Очевидно, – на сей раз прибавление в Номоканоне сделано уже позже и при том сделано, так сказать, – мимоходом. Поэтому-то, если выделить из Номоканона настоящая епитимии, то он разом получает другой – и более стройный по расположении, и более определенно подобранный по материалу – сборник. Для наглядного убеждения в том достаточно ознакомиться с Номоканоном в том виде, как он издается теперь при Малом Требнике, где именно ощущены правила для монашествующих.

Далее. Номоканон со стороны его общего состава, как мы видели, можно столько же понимать пенитенциалом, сколько вообще каноническим руководством для священно-служителей, и разумеется священно-служителей, действующих в мирской сфере. Высказываемое теперь нами предположение как раз находится в полном соответствии с таким пониманием состава Номоканона. Отвечая своею последнею частью (практическими статьями) потребностям священно-служителя в мирской сфере, Номоканон, в параллель этому, без привнесения в него епитимии монашествующим, – исключительно тому же самому отвечает и прочим своим составом.

Наконец, – что и главное, – в данном случае имеется тоже доказательство, которым пользуется и автор. Мы разумеем взаимоотношение между чином исповеди и самым Номоканоном. По мнению автора, одновременность образования Номоканона и доказывается тем, что содержание вопросной формулы в чине исповеди вполне отвечает содержание статей в Номоканоне. Признавая это вообще, мы, однако, должны сказать, что собственно в настоящем случае такого соответствий исповедных вопросов с монашескими епитимиями именно и нет. Затрагивая только общие епитимии в применении к мирянам, ни один из них не отвечает ни одной же статье в Номоканоне для монашествующих. Быть не может, чтобы монах же, составляя чин исповеди и соответствующей ему Номоканон и внося в последний довольно долгий ряд епитимии для монашествующих, в то же самое время ни одним словом не обмолвился бы относительно самой исповеди тех же монашествующих.

Полагаем, что все представленные теперь соображения в решении затронутого вопроса во всяком случае и по меньшей мере могут трактоваться не напрасными.

Сверх епитимии монашествующим, как внесенных в Номоканон уже по образовании его первоначальной редакции, тоже в известной мере можно предполагать еще и относительно тех правил и замечаний, которые почерпнуты в нем из Синтагмы Властаря с прямою ссылкой на него и на которые автор указывает, как на доказательство одновременности происхождения Номоканона. Мы несколько не отрицаем, что эти извлечения, взятые из разных мест Синтагмы (включая сюда и присоединенный к ней пенитенциал Постника), – действительно, размещены по принадлежности в разных статьях Номоканона. Но признавая это, мы признаем и другое, – именно: из 16-ти отмеченных составителем извлечений из Синтагмы М. Властаря, – не менее 10-ти¹⁰⁶ можно понимать, как наслоения и как дополнения к ранее составленному кодексу. Так следует из того, что эти последние извлечения по тексту речи¹⁰⁷ понимаются – или как разъяснение, или как более частное раскрытие предыдущих правил. Позволительно думать притом, что такое предположение о времени внесения в Номоканон извлечений из Синтагмы Властаря не стоить в противоречии даже с тем фактом, если признать происхождение его в прямой зависимости от указываемого автором Номоканона 1379 г. Говорим – не стоит в противоречии, – так как ссылки на Властаря в исследуемом Номоканоне делаются с таким представлением об известности его Синтагмы и с таким высоким уважением к ней, что подобное мыслимо уже при очень значительной давности момента происхождения самой Синтагмы, именно не ранее XV в.

Вопросу об образовании Номоканона с материальной стороны А. С. Павлов посвящает особенное внимание. Можно сказать, что в ряду вопросов касательно внешней истории Номоканона в греческой церкви, обсуждение этого вопроса занимает у автора предпочтительное место.

Своею задачею автор ставить в настоящем случае указать все те первоисточники, которые доставили материал для Номоканона, и отчасти те пособия, при посредстве которых почерпывался этот материал.

В первом отношении автор указывает 6 видов источников. Это – а) общецерковные каноны; б) правила монашеской жизни известных и неизвестных составителей; в) правила и канонические ответы разных иерархов времени после периода вселенских соборов; г) правила епитимийные, уже бывшие ко времени составления Номоканона в других пенитенциалах; д) извлечения из богослужебных книг и е) наконец, гражданские законы.

Перечень первых, как принятых и сверх того прямо указанных в Номоканоне, не чужд у автора порою довольно значительных неточностей. Так, – в ст. 90 имеется ссылка в Номоканоне собственно на Синтагму Властаря, но не на правила собора в храме Софии. Отмеченная у автора ссылка в 109 статье на правила собора Карфагенского имеется собственно в ст. 106, а в 109 ст. ссылки нет никакой. Равным образом нет ссылки на каноны и в ст. 207. Затем ссылки на каноны и ссылки – верные, но не указанные у автора, имеются еще: на правила Двукратного собора – в статье 79; на правила Василия Великого – в ст. 189; на правила Тимофея Александрийского – в ст. 155; на правила Карфагенского собора – в ст. 148 и 202. Наконец, статьи 146 и 147 – повторяют и отмечают правила не Карфагенского, а Халкидонского собора, как и должно быть.

Неточности же имеются и в исчислении источников третьего разряда (под лит. г). Так, напр., статьи 164 и 169 не относятся к правилам Никифора Исповедника.

Нельзя, сверх того не сожалеть, что при указании источников 2–5 групп, автор не вошел в более обстоятельный их перечень; тогда весь материал, из которого составлен Номоканон, со стороны его источников, наглядно представлялся бы разом во всей его совокупности и вместе с тем давал бы более отчетливое представление о деятельности составителя Номоканона.

Довольно значительное количество источников, их большое разнообразие и, наконец, их разбросанность – сами собою предполагают, что составитель Номоканона, созидая свой сборник из столь разнообразного материала, – и для облегчения себя, и для более успешного выполнения своей задачи, – пользовался здесь известными готовыми пособиями, раз они более или менее отвечали их цели. Признавая это, автор и занимается далее столь трудным вопросом, как определение таких пособий. – Исследование такого вопроса заставило автора выполнить весьма кропотливую работу, – это – просмотреть известные теперь и аналогичные Номоканону канонические сборники и определить их материальное отношение к нему. Этим делом он занимался и при первом издании своего исследовании. Но в настоящем случае выполнение такой задачи не представляет повторения уже сделанного ранее. К сказанному в первом издании, автор добавляет теперь новые факты. Эти последние свидетельствуют, что не довольствуясь уже изданными такими пособиями, – он старался теперь проникнуть далее, и по возможности, – если не сравнить, то по крайней мере – указать, как относящаяся к издаваемому Номоканону, пособия, известные пока только по имени¹⁰⁸. Читатель рассматриваемой нами книги имеет очевидные подтверждения тому, что для сей цели автором внимательно проштудированы всевозможные старинные и новейшие описания греческих рукописей и проштудированы – не безрезультатно (см. стр. 43–44).

В итоге своих изысканий здесь автор отмечает, как пособия при составлении Номоканона, – следующие специальные и общие сборники.

а) Сокращенное изложение канонических правил, с заглавием – «Περι έγκληματικῶν κανόνων παρασηνείωσις έμφαινοῦσα τόν τε τίτλον καἱ τοὑ χρόνους άμαρτημάτων», – или, по позднейшему надписанию, – «περἱ τίτλου καἱ χρόνου άμαρτημάτων». – Этот синопсис оказал составителю специальную услугу, и собственно послужил материалом для первых 50 статей Номоканона. Упоминая здесь об этих 50 статьях, А. С. Павлов по преимуществу к ним и относит ссылки в Номоканоне на общепризнанные каноны. По нашим наблюдениям это не совсем верно. В общем составе Номоканона такие ссылки делаются в следующих статьях, применительно к порядку их изложения в нем: 1–16, 18–19, 22–23, 28–30, 38, 43–46, 48–51, 54–58, 64–67, 70–73, 77–80, 107–108, 110, 131, 133–134, 136–137, 139–143, 146–157, 161, 167–168, 170–171, 174–180, 182, 184–185, 189–190, 192, 194, 194а-197, 201–202, 216, 218, 219, 225. Кажется, такой перечень довольно ясно показывает, что и после первых 50 статей в Номоканоне не менее усердно цитируются общепризнанные каноны (особенно между статьями – 64–80, 130–160 и 167–200). Еще одно замечание по поводу этого же сокращенного изложения канонических правил. В рукописях оно усвояется Василию Великому¹⁰⁹. Это усвоение, по-видимому, было общепринятым, почему и в славянском переводе настоящий памятник был известен с тем же именем¹¹⁰, а равно с ним же он напечатан и в известной Афинской Синтагме канонов¹¹¹. По всей вероятности, с тем же именем он был под руками и у составителя Номоканона. Сверх действительно весьма широкого приложения в Номоканоне подлинных правил Василия Великого, – быть может, отчасти и указываемою особенностью памятника «Περἱ τίτλου καἱ χρόνου άμαρτημάτων» – нужно объяснять специальное упоминание имени этого отца и в надписании Номоканона при Требнике

б) Синтагма Матфея Властаря, как общее пособие для составителя по внесению статей из источников более позднего церковного права (с IX в.)

в) Так называемый, Номоканон псевдо-Зонорин (Котельеров).

г) Пенитенциал, приписываемый патриарху Иоанну Постнику.

д) Некоторые еще неизвестные церковно-юридические сборники, кажется содержания не безупречного с канонической точки зрения.  и е) Быть может, известный только по заглавию канонический сборник, надписанный: «πρόχειρον κανονικὁν ἁναγκαῖον εἱς τὁ λυειν καὁ δεσμεῖν άμαρτήματα... συλλεγὲν ὲν ἒτει ςωπζ» (1379). – Сохранившиеся его памятники автор знает пока по двум описаниям рукописей (из коих одно 1784 г., а другое 1890 г.). Указание этого памятника, – несомненно, – и стоило автору весьма трудных изысканий и может трактиковаться, как одно из характерных свидетельств постоянного наблюдения им за всеми фактами, каковые могут пониматься связанными с историей исследуемого им Номоканона. Очень жаль, однако, что А. С. Павлов ограничился здесь только теми весьма скудными данными, которые доставляют описания рукописей, и не приложил стараний получить более обстоятельные сведения об этом каноническом сборнике и применить оные к истории своего Номоканона. Допустим, – здесь оказалось бы и отсутствие генетической связи между обоими сборниками¹¹². Но при всем том, более или менее подробные сведения о нем в книге автора были бы безусловно уместными; ими полнее определялись бы – и положение исследуемого Номоканона в ряду других подобных ему сборников, и отношение его к сборникам того же типа в предшествующее время¹¹³.

Ко всем только что исчисленным автором пособиям можно бы, кажется, сделать одно предположительное дополнение. Подобно тому, как для первых 50 статей Номоканона А. С. Павлов указывает специальное пособие, – нужно думать, что таковое же было и в отношении статей, заключающих монашеские епитимии. В пользу этого говорят – более тесная группировка этих епитимий в Номоканоне, нежели это есть в нем для статей других назначений, и несомненное существование монашеских пенитенциалов в виде отдельных произведений¹¹⁴. Косвенным подтверждением тому же может служить и тот факт, что подобные отдельные пенитенциалы существовали и в нашей канонической письменности и притом существовали, как в некоторой степени сродные группе трактуемых статей в Номоканоне. Правда, А. С. Павлов по поводу такого сродства, указываемого и прежде М. И. Горчаковым, ставит знак – ? как знак несогласия; но думается, здесь нет оснований соглашаться с автором. Русский пенитенциал в указываемом роде (т. е. как отдельный) издан в выше помянутой рецензии проф. Горчакова¹¹⁵, как приложение к ней, и нами¹¹⁶. Сравнение этого последнего списка с монашескими епитимиями в Номоканоне значительно оправдывает наше мнение и притом относительно епитимий, – если можно выразиться, – наиболее монашеских. По крайней мере мы считаем соответствующими такие статьи в Номоканоне и в изданном нами пенитенциале:

Кажется, этих совпадений достаточно, чтобы видеть некоторое действительное сродство Номоканона и указываемого пенитенциала, какое порою простирается даже на распорядок статей (101–106 и 3–12; 96–100 и 25–39).

Составленный по руководству всех означенных источников и пособий, Номоканон (что отчасти дано понять выше) понимается автором, как такое литературное целое, характерными чертами которого являются – достаточная полнота, известная стройность и несомненная целесообразность состава и содержания. Эти общие замечания далеко не могут быть приняты во всей их точности. Только относительно целесообразности здесь, действительно, не может быть спора, – и широкое употребление Номоканона в греческой церкви вполне подтверждает такое заключение. Но что касается до полноты, то не говоря уже о том, что мера ее в каждом случае дело личных воззрений, – греки на этот раз прямо доказывают противоположное; они еще в XVI в. составили новую редакцию исследуемого Номоканона весьма усложненную (впоследствии) сравнительно с основною. О том же в одинаковой мере говорить и указываемый самим автором факт присоединения к Номоканону (в его оригинале) обширного дополнения под заглавием «Διάφορα κεφάλαια έκ τοῦ έτέρου νομοκάνονος». Равным образом, довольно часто практиковавшееся совмещение «Номоканона при Требнике» в одном кодексе с другими подобными ему и целыми каноническими сборниками, – говорит тоже самое¹¹⁷. – Тем более отрицательно нужно сказать относительно стройности Номоканона; собственно о ней совершенно не может быть и речи. Представленный выше анализ состава Номоканона с его формальной стороны служит тому красноречивым подтверждением. К этому остается добавить, что стройность расположения, как дано понять выше, действительно имеется в Номоканоне, но только не в той редакции, с какою имеет дело автор, а опять в той, какая указывается нами, как производная.

Речью об источниках содержания, а равно и пособиях для составления Номоканона и заключается автором исследование всех вопросов, связанных с внешнею историей Номоканона в оригинале. Таким образом, в этом случае он рассматривает вопросы о месте и времени происхождения Номоканона, о составителе и методе его составления и, наконец, об источниках и пособиях, доставивших Номоканону содержание. Как очевидно, все эти вопросы, в общей их совокупности, – суть вопросы, связанные исключительно с происхождением Номоканона. Что же касается до истории Номоканона, взятого как особое литературное произведение на долгом пространстве времени после его появления, – до внешней истории его в тесном смысле, то она оставлена автором в стороне. Он не входит в рассмотрение, хотя бы и неподробное, тех изменений, какие переживает Номоканон на пути долгого своего существования и употребления. Правда, трактуя о практическом значении Номоканона, автор попутно в одном месте вносить замечания и касательно этого вопроса (стр. 45–46). Но как сообщаемые по побочному мотиву и с другой целью, изложенные автором здесь сведения – отличаются крайнею общностью; они только дают понятие о тех судьбах, какие пережил Номоканон, но не представляют более или менее точных данных об этих судьбах.

Понятен подобный недостаток в издании 1872 года; тогда для указываемого исторического очерка у автора было почти полное отсутствие средств; но в настоящем он не может оправдываться таким условием. Правда, и теперь у автора не было особенного обилия наличных средств к всестороннему знакомству с Номоканоном, но эта скудость средств теперь могла бы быть восполнена в очень значительной мере данными, которые доставляются для внешней истории Номоканона многими капитальными описаниями греческих рукописей, появившихся в последнее время, не задолго пред выходом рассматриваемой нами книги. При всей общности сделанных в них описаний рукописных памятников Номоканона, они все-таки во многом способствуют освещению его внешней истории. Не отрицаем, – А. С. Павлов исследует Номоканон, как Номоканон именно при Большом Требнике, и потому мог считать себя свободным от детального изучения все той же его истории в греческой церкви. Но уже одно то, что Номоканон официально издается теперь при нашем Требнике, и таким образом должен пониматься не историческим памятником, а практическим источником русского церковного права, – само собою говорить о важном значении предполагаемого теперь исследования со стороны автора. Только при таком пути во всей точности устанавливается каноническое достоинство Номоканона в его целом, а равным образом только таким путем точно определяется историческое значение некоторых спорных статей, находящихся теперь в его содержании. Мы согласимся, наконец, что в виду обычной для позднейших греческих канонических сборников крайней неустойчивости их состава и распорядка статей и даже самого текста последних, – неустойчивости, которая, имеет приложение к Номоканону при Требнике, – подробнейшее исследование истории такого сборника, с указываемой стороны, может иногда и не привести к особенно важным и ценным практическим результатам. Но вместе с этим позволительно думать, что тоже исследование может принести порою существенную пользу не только для истории исследуемого канонического сборника, но и для того же самого памятников аналогичных ему.

И по условиям времени, бывшего в нашем распоряжении, и по требованию существа дела, мы не входили здесь в особенно подробные исследования в трактуемом направлении. Но тем не менее мы нашли не бесполезным ознакомиться для такой цели с более важнейшими описаниями греческих рукописей¹¹⁸. Если мы и не можем похвалиться особенною плодотворностью этого знакомства, то не имеем основания сказать, чтобы оно было и бесплодно. В частности – вот его результаты, не безразличные для истории Номоканона.

Все более или менее известные теперь списки Номоканона обыкновенно мало совпадают между собой в отметках количества его глав. Это разнообразие само собою говорит, что установление основного состава Номоканона мыслимо только путем непосредственного изучения возможно большего количества его списков.

Затем, в тех случаях, когда известные списки Номоканона – или совершенно, или почти совпадают между собою, имеются явные признаки перестановки в нем глав, по крайней мере последних¹¹⁹. Это опять говорит, что и рассматриваемый Номоканон, как и аналогичные ему другие сборники, не отличается устойчивостью своего распорядка и содержания. Вместе с тем, та же перестановка отдельных статей сама собою свидетельствуете, что греки далеки были от мысли видеть в Номоканоне литературное произведение, целесообразно конструктированное.

Далее, более или менее нормальным составом Номоканона в его греческом оригинале должно быть принято содержание в объеме 230 глав¹²⁰. В таком именно объеме он и послужил оригиналом для Номоканона при русском Требнике. Это подтверждается и почти тожеством количества глав оригинала и перевода и другими признаками, как, напр., распорядком глав¹²¹.

При таком нормальном среднем составе, Номоканон практиковался и в количестве глав чрезвычайно превышающем число 230. Такие его экземпляры относятся обыкновенно к более позднему времени¹²². Одновременно с этим и в противоположность этому, Номоканон практиковался и в количестве меньшем 230-ти. Самое меньшее число его глав, указываемое в известных теперь списках около 165. Но обыкновенно такие краткие списки отмечают количество глав около – 220–225¹²³. Подобные списки, надо сказать довольно обычное явление, а с другой стороны – относятся нередко к более раннему времени употребления Номоканона¹²⁴. Из сего с некоторою достоверностью можно заключить, что состав Номоканона, как он есть при Большом Требнике, – едва ли есть состав первоначальной редакции его оригинала. Этот первоначальный состав был, по-видимому, короче и быть не может более отвечал специальному назначению номоканона быть руководством для духовников при наложении епитимии.

Наконец, неизвестно когда именно, но во всяком случае в первой половине XVI в., в силу явной нестройности Номоканона, неизвестный же духовник, или вообще компилятор, взглянул на него, как просто на сборник сырого канонического материала. Исходя из такого представления о Номоканоне, он, действительно, обратил его в материал, из которого (оставив неизменною первую часть всего сборника собственно чинопоследование исповеди) редактировал, можно сказать, новый канонический сборник. Этому последнему он придал совершенно определенную и точную конструкцию, расположив все статьи (правила) приблизительно по отделам: а) о духовниках, б) об архиереях, в) о священниках, г) о низших клириках, д) о монахах, е) о монахинях ж-з) о мирянах и о женах. В виду того, что известные правила одинаково могут относиться к различным лицам, – таковые посему и повторяются здесь по соответствующим отделам. Таким путем получился тот Номоканон, который (в его оглавлении) уже указан проф. М. И. Горчаковым¹²⁵. В этой переделке явилась вторая редакция исследуемого Номоканона, которой усвоилось специальное надписание Νομοκάνων πάνυ πλοῦσιον» или – "πάνο πλουσιώτατον«. Хотя А. С. Павлов и говорит, что в связи с этою формальною переделкой потерпело существенное изменение и самое содержание Номоканона, – изменение в смысле усложнения его состава; однако, правильнее думать, что на первых порах этого не было и первоначально – и в такой переделке Номоканон обнимал в своем существе то же самое содержание, что и в основной его редакции¹²⁶. Но впоследствии именно эта редакция, в виду ее ясного расположения по определенным отделам, с удобством допускала привнесение в свой состав различных новых статей, отвечающих специально тому или другому отделу в ней. Отсюда с течением времени Номоканон в трактуемой новой редакции получил очень пространный состав, более чем вдвое превышавший состав первоначальный, причем, однако, принятая в нем конструкция не теряла силы¹²⁷.

Итак, приблизительно с середины XVI в. рассматриваемый Номоканон стал практиковаться в двух редакциях. Списков первой редакции сохранилось меньшинство; списки же второй редакции остались в наследие нашему времени в значительно большем количестве. При этом нужно отметить, – если не в частностях, то вообще, – списки первой редакции относятся к более раннему времени, а списки второй – сравнительно к позднему. Отсюда с большею вероятностью можно заключить, что новая редакция, как более стройная и как более содержательная, в применении Номоканона на практике, в конце концов взяла перевес над первоначальною редакцией. Временем, когда окончательно совершился этот перевес с несомненностью можно считать первую половину XVII в. Прилагая этот факт к редакции и истории исследуемого Номоканона в практике русской церкви, мы не сделаем ошибки, если скажем: в то время, как Номоканон, в его ранней редакции, входил в практику и в русской церкви и наконец получил здесь значение официального руководства, – на Востоке, в греческой церкви, эта редакция если не окончательно стала, то несомненно весьма близко была к тому, чтобы стать – не более как историческим памятником в ряду сборников церковного права.

Как та, так и другая редакции Номоканона, практикуясь долгое время в греческой церкви, помимо детальных незначительных изменений (как напр., привнесение новых статей), несомненно, образовали различные фамилии их списков. На последнее указывают различные надписания Номоканона в обоих его редакциях, нередко, однако, буквально повторяющиеся над сохранившимися списками¹²⁸. Сверх таких особых фамилий, иначе особых изводов основной и производной редакций, последняя из них к концу XVIII в. получила (не можем только с точностью сказать, – во многих ли видах) новые полнейшие переработки, превращавшие ее в пенитенциал в тесном смысле. Эти новые переработки можно назвать уже новейшими редакциями Номоканона. Такие редакции, – если не по принципиальным их воззрениям и если не по существу их содержания, то по крайней мере с формальной стороны, – стояли уже весьма далеко от своего прототипа¹²⁹.

Вот все те наблюдения, какие могут быть извлечены из существующих теперь более важных описаний рукописных памятников Номоканона. Быть может, некоторые из них и не могут считаться безусловно точными, но при всем том, они имеют твердое основание в указываемых материалах. Некоторые из них во всяком случай имеют серьезное значение в деле для правильной исторической оценки Номоканона при Требнике.

Будучи в момент появления, со стороны своего содержания, – если не в частностях, то вообще в целом, – новым каноническим сборником, Номоканон, вместе с тем, не представлял того же самого, со стороны своей основной идеи. В этом отношении у него уже были предшественники, и вероятно не малочисленные. Естественный вопрос, в каком же внутреннем отношении к этим ранним собраниям находится «Номоканон при Требнике»? Этим вопросом и занимается автор далее, переходя от внешней истории Номоканона в греческой церкви к его истории внутренней. В виду того, что до настоящего времени в печатных изданиях известно только два таких аналогичных Номоканону руководства, это – номоканон приписываемый патриарху Иоанну Постнику, и так называемый псевдо-Зонарин номоканон, – автор и ограничивается здесь, для сопоставления с издаваемым им Номоканоном, обозрением и характеристикою этих двух пенитенциалов. С другой стороны, в виду того, что история того и другого из этих предшественников Номоканона доселе еще представляет весьма темные стороны, а история одного (псевдо-Зонарина) даже и не была у нас еще предметом особого исследования, автор ставит своею обязанностью войти здесь в специальные историко-критические рассуждения по поводу каждого из них в отдельности. Можно сказать даже, что речь автора в настоящем случае, если не исключительно, то в наибольшей степени сводится здесь именно к этому последнему предмету.

Соответственно этому, касаясь здесь Номоканона псевдо-Зонарина и указывая его отношение к Номоканону при Требнике, автор останавливается и на исторической судьбе его самого в себе. В этом случае с выдающимся уменьем, на 3–4 страницах, в кратких и сжатых чертах, автор освещает если и не цельную историю этого Номоканона, то по крайней мере все важнейшие ее моменты и характерные ее стороны, и не только в церкви греческой, но и в церкви славяно-русской. Будущему исследователю псевдо-Зонарина сборника, в этом очерке А. С. Павлова, пока единственном у нас, намечены все отправные точки для полного исследования и все важнейшие моменты и стороны такого исследования.

Общий взгляд А. С. Павлова на псевдо-Зонарин Номоканон, как источник права греческой церкви, тот, что он имел там весьма малое практическое значение. Сообразно с этим, по наблюдению автора, и отношение его к Номоканону при Требнике – собственно отношение не видное и не многостороннее. «Составители последнего, – говорит он, – не соблазнились видимым богатством»... этого источника и заимствовали из него только семь правил – 76, 116, 127, 129, 142 и 145.

Факт очень малозаметного значения псевдо-Зонарина номоканона в практике греческой церкви – можно считать несомненным. Однако, едва ли оно было столь уже ничтожным и исключительным, что до нашего времени сохранились памятники настоящего канонического сборника в виде уников. Номоканон этот еще не подлежал специальному изучению, которое может привести к открытию и не малого числа его рукописных памятников¹³⁰. Не надо забывать при этом, что надписание псевдо-Зонарина Номоканона могло варьироваться, а при нередко принятом теперь способе обозначать в описаниях рукописей канонарии только одним надписанием, – тем самым уже в значительной мере устраняется возможность предугадывать его списки там, где они на самом деле находятся¹³¹.

Хотя малозначительное употребление на практике настоящего номоканона и может мотивироваться привнесением в него в некоторой мере анти канонического элемента, – но можно объяснять это и другим условием, – некоторою односторонностью его содержания. Правда, согласно надписанию сего сборника у Котельера¹³² и в славянских переводных памятниках, он должен иметь отношение ко всем классам церковного общества. Но в сущности дела он имеет отношение исключительно – а) к мирянам и б) к приходским священникам. Сверх того, даже и при таком его понимании, он порою говорить о еще более специальном его назначении, именно – назначении для среды весьма мало проникнутой христианскими началами, среды отдаленной от цивилизованных центров, – среды сельской. Мы не говорим этого с особою настойчивостью – но идея настоящего номоканона поставить в возможно постоянное и в возможно близкое и всестороннее взаимоотношение священника с паствою, и упоминание про грехи, применимые преимущественно к простой среде (кража овощей, переделка межевой грани, и т. п.), дают некоторую вероятность такому мнению.

В Номоканоне при Требнике из псевдо-Зонарина номоканона заимствовано всего семь статей. В виду прекарного отношения в греческой церкви к последнему номоканону, и такое заимствование быть может большее, чем оно было на самом деле. Наблюдая в трактуемом пособии правила сомнительного канонического достоинства, составитель Номоканона при Требнике не мог не относиться к его содержанию с великою осторожностью. С другой стороны, крайняя скудость сведений о других пенитенциалах греческой церкви не устраняет предположения, что могли быть и другие сборники, более совершенные, которые и могли послужить непосредственным источником для заимствованных в данном случае статей. Этому вполне отвечает, напр., тот факт, что составители Пидалиона, внося в свое издание правило, отвечающее 127-й статье Номоканона при Требнике, приписывают его Иоанну Постнику, и, конечно, – делают это, имея в виду какой-либо другой источник кроме Номоканона псевдо-Зонарина¹³³. – Вообще говоря, в виду крайней не разработанности греческих пенитенциалов, на сей раз правильнее бы сказать не то, что все указываемые статьи заимствованы именно из псевдо-Зонарина номоканона, – а собственно совпадают с такими же статьями в этом номоканоне¹³⁴.

Кроме материального совпадения, в рассматриваемом случае можно усматривать в некоторой части признаки формального совпадения обоих номоканонов. В Номоканоне при Требнике; начиная с 25-й статьи наблюдается такой общий порядок: статьи о грехах против седьмой заповеди (25–42), перечень разных специальных грехов (клятвопреступление, татьба, поругание мертвых – ст. 43–50), епитимии за малакию (ст. 59–62), статьи, относящиеся к женам (63–76), и затем, минуя монашеские епитимии, и некоторые другие, – статьи касательно священнической практики (134–153). Совершенно тоже в общих чертах наблюдается и в псевдо-Зонарином номоканоне, в его центральной части¹³⁵. Повторяем, однако, что такое формальное совпадение наблюдается здесь в самых общих чертах. При всем том, оно в известной степени может трактоваться, как один из признаков того, что псевдо-Зонарин номоканон, или подобный ему по структуре канонический сборник был знакомь составителю Номоканона при Требнике.

Преимущественное внимание по вопросу об отношении исследуемого Номоканона к его предшественникам автор обращает, однако, на покаянный номоканон, приписываемый константинопольскому патриарху Иоанну Постнику. – Так это было и в первом издании его книги; в настоящем же издании тоже есть в особенности.

В первом издании автор ограничился здесь группировкой всех, относящихся к истории пенитенциала Постника, фактических данных – и не более. Теперь он идет уже далее. Само по себе пользуясь теми же данными, какие приведены им в первом издании, как прямыми свидетельствами для истории Постникова пенитенциала, автор в настоящем случае все существо своих исследований относит к вопросу о времени происхождения того же пенитенциала. За полным отсутствием для сего каких бы то ни было непосредственных указаний – и в самом пенитенциале Постника, и тем более в других памятниках древне-церковной письменности, – автор, для установления этого весьма темного в истории пенитенциалов восточной церкви вопроса входит в глубокие и обширные изыскания с другой стороны. Именно – он отыскивает применение покаянных начал Постникова пенитенциала по разнообразным каноническим и историко-литературным памятникам древне-церковной письменности времени предшествующего и последующего (приблизительно по IX век) предполагаемому им моменту происхождения этого пенитенциала. В результате такого сложного и трудного исследования он приходит к твердому убеждению, что трактуемый пенитенциал безусловно мог явиться и явился во время, совпадающее со временем жизни патриарха Иоанна Постника. В соответствие такому выводу, он, – вообще говоря, – не отказывается и от мысли, что тот же пенитенциал есть действительно произведение Иоанна Постника.

В рассматриваемом месте всем этим исследованиям и рассуждениям у автора отведено довольно значительное количество страниц – 12–40. Не ограничиваясь этим и без того, с точки зрения прямых задач автора, обширным исследованием, он в конце книги, как сказано, особо присоединяет еще относящийся исключительно сюда же специальный трактат, как приложение I, под заглавием, – «К вопросу о хронологическом и материальном отношении между номоканоном Постника и 102 правилом Трулльского собора (стр. 455–481)¹³⁶.

Собственно говоря, с точки зрения главной цели рассматриваемой книги, все эти рассуждения, поскольку они стоят вне связи с прямыми задачами книги А. С. Павлова, – в значительной их части более уместны в особом исследовании и могут трактоваться в некоторой степени излишними в настоящем исследовании. Это тем более надо сказать, если принять во внимание, что существенные воззрения автора по настоящему предмету уже ранее были изложены им в труде – «Мнимые следы католического влияния в древнейших памятниках юго-славянского и русского церковного права» (М. 1892 г.). В особенности же можно смотреть таким образом на указанное приложение под № I. При таком наслоении книга А. С. Павлова получает вид уже не столько исследования собственно о Номоканоне при Требнике, сколько исследования о нем же в связи с другими известными теперь пенитенциалами восточной церкви¹³⁷. Впрочем, справедливость требует сказать, – это яко бы излишество становится вполне понятным и оправдывается тем конечным заключением автора, что «Номоканон при Требнике есть не более, как новая редакция Постникова номоканона» (стр. 39–40). Приходя к такому выводу автор, действительно, имел повод и необходимость, если не изложить историческую судьбу пенитенциала Постника во всех ее подробностях, то по крайней мере точно выяснить его историческое значение.

Само собою, разумеется, – наша задача здесь выяснить, насколько в действительности верен указываемый конечный вывод автора? Однако, в виду в высшей степени важного значения, какое усвояется автором пенитенциалу Иоанну Постника, в отношении его к Номоканону при Требнике, мы не имеем оснований оставить в стороне и речи его касательно этого пенитенциала, взятого сам в себе. Обзором этих рассуждений мы предварительно и займемся.

I.               Центральным пунктом, к которому в настоящем случай направляются все рассуждения автора, служить вообще время происхождения пенитенциала Постника; в частности же, как сказано, цель автора доказать здесь, что покаянный номоканон Постника составлен до времени собора Трулльского и во время, совпадающее с временем жизни Постника. В подтверждение этого автором приводятся многие соображения и данные. Насколько все они имеют весь, об этом пространно, основательно и с многостороннею эрудицией уже сказано в помянутом специальном исследовании проф. Н. С. Суворова. Останавливаясь же на них с своей стороны, мы невольно в некоторых случаях должны повторить возражения автору почтенного ученого, – а вообще – имеем сказать следующее.

А. С. Павлов в защиту своего мнения указывает здесь, что основные начала Постниковой покаянной системы уже были известны и проповедовались за долго до времени Трулльского собора и особенно в сочинениях Златоуста (стр. 13–21). – Но если это действительно так, то спрашивается, – зачем же тогда и относить так поздно происхождение Постникова пенитенциала – более чем на 150 лет после времени Златоуста? «Высокий авторитет, каким пользовались сочинения Златоуста на всем востоке», скажем словами самого автора, – невольно вызвал бы составление покаянных уставов, соответствующих воззрениям этого знаменитого отца церкви, в более раннее время, чем VI век¹³⁸.

А. С. Павлов видит, далее, «поразительное сходство» прав. 102 собора Трулльского с основным положением Постникова пенитенциала, именно с тем, что епитимии должны налагаться не по буквальному требованию канонических правил, а сообразно с личностью кающегося грешника. Признавая это сходство с одной стороны, а с другой – видя в номоканоне Постника ссылки не на трулльский собор, а на Василия В. и Златоуста – он и усматривает из всего сего старшинство Постникова пенитенциала сравнительно с 102 пр. собора Трулльского. Отцы этого собора, посему, уже знали пенитенциал Постника в его сущности и указываемым 102 правилом, так сказать, утвердили оный на будущее время (стр. 24–26 и 479–480). – Уже до точности разъяснено, однако, – что предполагаемое теперь автором сходство Постникова пенитенциала с цитуемым каноническим правилом, сходство собственно литературное, а не материальное, т. е. другими словами говоря, – сходство кажущееся¹³⁹. Затем, если автор пенитенциала не ссылается здесь именно на 102 правило собора Трулльского, а на Златоуста и Василия В., то это возможно объяснить – и выходом Постникова пенитенциала из аскетической среды, и естественным мотивом ссылаться на более древние мнения¹⁴⁰. И, наконец, что и главное, – здесь остается место возражение, (как действительно уже возразили автору), – почему же в таком случае собор трулльский не упоминает о Постниковом пенитенциале¹⁴¹?

Предвидя такое возражение, автор высказывает предположение, что из этого молчания с большою вероятностью можно заключить не о том, что такого (Постникова) пенитенциала тогда не существовало, но о том, что он не входил еще в состав обще-церковного канонического кодекса, а употреблялся отдельно от него по своему специальному назначению». – Объяснение это, однако, во многом недостаточно. – До времени собора Трулльского и не был еще определен состав обязательного кодекса обще-церковного права, так что о таком кодексе до него теперь не может быть речи. Устанавливая же объем такого кодекса, собор трулльский упоминает уже о правилах отцов, не бывших прежде достоянием сборников обще-известных церковных правил¹⁴². И сверх того, при всем своем специальном содержании, – покаянный устав вообще – предполагает всегдашнее и неразрывное отношение его к обще-церковным канонам; такой же устав как Постников, который более заключает общие положения, чем подробные и специальные правила, тем скорее (при практическом применении его) предполагает наличную необходимость и сборника обще-признанных канонов, и следовательно присутствие их возможно в одном с ним кодексе. Наконец, при таком объяснении невольно возникает вопрос, почему же тогда и после собора Трулльского, который, как говорит автор, – своим 102 пр. санкционировал покаянный устав с именем Постника, – этот последний не вошел в состав трактуемого кодекса, – ни в скором времени по этом соборе, ни в последующее время?¹⁴³

Защищая свое мнение уже с другой стороны, А. С. Павлов указывает на известность общих положений и даже специальных правил Постникова пенитенциала Софронию, патр. Иерусалимскому († 640) в его сочинении «περἱ ὲξαγγελιῶν» (=об исповеди), и отсюда считает вполне вероятным, что этот пенитенциал уже существовал во время патр. Софрония... Но и здесь снова возникает вопрос, – почему же автор сочинения «παρἱ ὲξαγγελιῶν» – не упомянул о пенитенциале Постника, особенно если этот пенитенциал был произведением пера действительно Константинопольского патриарха? Автор оставляет такое возражение без ответа, замечая лишь, что он не утверждает действительность непосредственного пользования сим пенитенциалом со стороны патр. Софрония. – С другой стороны, нельзя не добавить, – в виду существования покаянного устава, составленного патр. Софронием, – собору трулльскому (раз он действительно в своем 102 пр. совпадает с положениями Постникова пенитенциала) – тем более настояла необходимость определить значение последнего.

С той же стороны, в защиту своего мнения А. С. Павлов указывает затем, как пример широкого действия епитимийной системы Постникова пенитенциала в руководстве Феодора Студита (кн. VIII-нач. IX в.) «περἱ ὲξαγορεύσεως καἱ τῶν ταύτης διαλύσεων κανόνες» (стр. 28–30). Но если и это руководство не упоминаете все таки Постникова пенитенциала, то и здесь место тому же возражение, как и в предыдущем случае. В предупреждение его автор уже сам объяснение такое молчание быть может тем, что «в то время Номоканон Постника употреблялся уже в разных редакциях и с разными надписаниями». – В подтверждение подобной гипотезы он ссылается уже на документальные данные, устанавливающие как несомненный факт множественности редакций Постникова пенитенциала еще в X-XI вв. К этому автор добавляете, что такой факт сам по себе свидетельствует о давнишнем происхождении общего прототипа указываемых разнообразных редакций. – По тем данным, какие здесь представлены А. С. Павловым, мы вполне согласны признать, что в X-XI вв. пенитенциал Постника существовал не в одной редакции. Но, как справедливо говорит проф. Н. С. Суворов, – X в. далек от начала IX в., когда жил Феодор Студит, имея в виду которого держит теперь речь автор. Это – одно. Другое – множественность редакций скорее может говорить не о давнишнем происхождении памятника¹⁴⁴, а только о темном его происхождении, и вообще не находится в тесном отношении к давности памятника.

При более специальной оценке всех соображений и доводов автора по рассматриваемому вопросу, – могут быть поставлены ему и другие возражения. Однако, и из сказанного ясно, что несмотря на все сделанные теперь А. С. Павловым изыскания, – изыскания полные высокого научного интереса, – вопрос о времени происхождения Постникова пенитенциала – пока нужно считать не разрешенным.

Да и сам автор, в конце концов, довольно темно заканчивает свою речь по этому предмету, говоря: «Временам патр. Иоанна Постника (если не ему самому) мы приписывали и приписываем только окончательное установление системы смягченных церковных епитимий, принятой в усвояемом ему Номоканоне по отношении к тайным грехам»... Но самое выражение этой системы в каком-либо литературном памятнике и хотя бы в Номоканоне Постника, – спрашивается, обнимается ли этим установлением системы смягченных епитимий, или нет?...

II.             При речи о времени происхождения Постникова пенитенциала, А. С. Павлов как-то непонятно оставляет совершенно в стороне вопрос об его авторе. По нашему мнению разделить эти два вопроса и говорить здесь собственно о времени происхождения, едва-ли и может оказать особенную услугу тому же самому пенитенциалу. Допустим даже, что автор и доказал бы действительно время его происхождения именно во дни Постника, – но раз самый источник происхождения остался бы тайным, – авторитет этого пенитенциала, в виду разнообразия его редакций, – увеличился бы очень мало.

Как же, однако, вне специальной речи о том, автор относится к настоящему вопросу? – «Знаменитый покаянный Номоканон, приписываемый общим преданием вссточной Церкви константинопольскому патр. Иоанну Постнику» – называет А. С. Павлов пенитенциал Постника, когда отмечает его вообще в ряду памятников, соприкосновенных Номоканону при Требнике (стр. 12). «Так называемый Постников Номоканон дошел до нас в нескольких... редакциях, из коих ни в одной нельзя указать несомненных признаков принадлежности патр. И. Постнику», начинает он свой очерк об этом пенитенциале (ibid). В первых строках своего первого же приложения он называет тот же памятник «покаянным номоканоном, носящим на себе имя И. Постника» (стр. 456). В последних строках того же приложения он повторяет почти буквально цитованную первую фразу (стр. 480). В самом же заключении к тому же приложению, как мы уже знаем, он говорит – «Временам Иоанна Постника мы приписывали и приписываем только окончательное установление системы смягченных церковных епитимий» (стр. 481). Из всех этих мест может быть сделан только один вывод: признавая наличность церковного предания о принадлежности трактуемого пенитенциала Иоанну Постнику, Константинопольскому патриарху, А. С. Павлов в тоже время с своей стороны не находит оснований утверждать достоверность этого предания. Так выходить на основании всех только что перечисленных выражений.

Насколько иное получается, когда, устанавливая разнообразие редакций Постникова пенитенциала и ссылаясь в подтверждение того на имеющийся у него мюнхенский список этого пенитенциала от X в., автор, – в объяснение имени Василия (а не Иоанна), поставленного в надписании этого списка, говорит: «Думаем, что Василий Мюнхенского списки, фигурально названный в нем «чадом послушания» и «учеником Василия Великого», но без эпитета «святой» или «великий», был действительное историческое лицо, по всей вероятности, наставник Иоанна (Постника) в монашеской жизни и, следовательно, его духовник, которому почтительный ученик и духовный сын счел долгом приписать большую и главную часть своего литературного труда, не назвав себя самого по имени. Но потом, сделавшись патриархом константинопольским, этот Иоанн, дал своему прежнему сочинению новую редакцию и поставил над ним свое собственное имя. Однако, эта новая патриаршеская редакция не вытеснила из употребления прежнюю монашескую, и только заставила позднейших переписчиков выставлять и под нею имя действительного автора, иногда с указанием его иерархического сана. (Следует ссылка на Ассемана; стр. 30–31, прим. 1). Из этой тирады уже получается, что А. С. Павлов вполне разделяет усвоение авторства Постникова пенитенциала именно константинопольскому патриарху Иоанну Постнику.

В этом последнем случае имеем отголоски мнения автора, уже ранее высказанного им в 1892 г.: (см. выше прим. 145). В первом же случае пред читателем – настроение автора по отношении к вопросу о творце Посткова пенитенциала, какое присуще ему собственно в издании рассматриваемом. И думаем, что это настроение в фактах, отмечаемых самим же автором, имеет за себя большие основания.

В пользу него прежде всего говорит тот же самый список Постникова пенитенциала от X века, на который указывает теперь и А. С. Павлов. Упоминание в одном из его надписаний имени Василия, как автора номоканона и, что главнее, общее его надписание, изложенное здесь в словах «...» – прямо говорят, что – а) в древнейшем доселе памятнике трактуемого пенитенциала авторство его не усвояется И. Постнику и б) что древность видела в этом пенитенциале произведение собственно анонимное, не особенной давности и пожалуй не авторитетного происхождения¹⁴⁵. Помещение этого древнейшего списка, – с одной стороны, – в соседстве с изложением епитимий Василия Великого, а с другой, – в сборнике собственно аскетического характера, как нельзя более стоит в соответствии с таким, а не с другим представлением о памятнике, к которому относится теперь указываемый список¹⁴⁶.

Затем, предположение об обще-церковном предании, усвояющем Постников пенитенциал именно константинопольскому патр. И. Постнику противоречит фактам и сообщениям самого же автора. Так, он сам дает понять, что надписания этого покаянного Номоканона отличались очень заметным разнообразием, при котором авторство его усвояется – то, действительно константинопольскому патриарху Иоанну Постнику, то – вообще Иоанну монаху ученику Василия Великого (каковых списков большинство), то, – наконец, – некоему старцу. Все это разнообразие редакций говорит весьма не в пользу обще-церковного предания, как то и доказывается отрицательным отношением к Постникову пенитенциалу Никона Черногорца, – отношением, обязанным между прочим и различию надписаний. С другой стороны, и соответствующее этим надписаниям разнообразие так же нимало не гармонирует с существованием того же общего предания церкви. Если бы действительно былое такое предание, и не только общее, а даже более или менее устойчивое, – этого вполне достаточно было бы удержать переписчиков Постникова пенитенциала от переделок его, – переделок, – не знавших границ; имя Иоанна Постника, как святого и как Константинопольского патриарха невольно внушало бы при подобных предприятиях уважение к его творению.

Не в пользу же обще-церковного предания, наконец, говорит и тот факт, что в греческой церкви и вообще о литературной деятельности И. Постника были в высшей степени туманные представления. Действительность этого весьма наглядно подтверждается тем, что при крайней неустойчивости в надписании самого номоканона и при несомненной скудной литературной деятельности Постника, греческие книгописцы в то же время приписывали ему многие произведения, хотя и краткие, но весьма разнообразные по их содержанию и значению¹⁴⁷.

III.          Сверх исторических сведений о пенитенциале Постника до X в., автор излагает исторический очерк его же с XI в. и по самые позднейшие дни. На этот раз он собственно повторяет сказанное им в первом издании, но с некоторыми новыми дополнениями. В ряду их особенного внимания заслуживает объяснение редакций Постникова пенитенциала, принятой М. Властарем в его Синтагме. Касаясь значения этой новой редакции (а точнее говоря – систематического свода из прежних редакций), автор говорит, что она положила конец всяким сомнениям в каноническом достоинстве правил, усвояемых в ней Иоанну Постнику» (стр. 36). Это сказано едва ли не сильнее, чем можно здесь сказать. Можно согласиться собственно с тем, что в этом новом изложении пенитенциал И. Постника получил всеобщую известность на востоке – получил широкое употребление, – но и то не сам по себе, а именно, как составная часть Синтагмы Властаря. Что же касается до уверенности в его каноническом достоинстве, то это не подтверждается даже самим Номоканоном при Требнике. Номоканон, несомненно, вышел после Синтагмы Властаря: Его задача – та же, как и задача Постникова пенитенциала. – И между тем составитель не нашел нужным утилизировать в своем сборнике весь материал, доставляемый Властаревою редакцией этого пенитенциала – Правда, Никодим, составитель греческого официального канонического кодекса – внес в него и Постников пенитенциал. Но уже тем самым, что он внес его в позднейшей редакции и заведомо не принадлежащей перу Иоанна Постника и, наконец, редакции, в которой рядом с правилами Постника внесены аналогичные правила и из других источников, – говорит, что составитель Пидалиона руководствовался в таком приложении представлением – не столько канонического достоинства этих правил, сколько именно практическая применения Властарева свода епитимийных правил.

После вопросов, относящихся к возможно полной исторической судьбе Постникова пенитенциала, а равно и к его значению в истории вообще пенитенциалов Греческой церкви, – автор останавливается, наконец, на вопросе об отношении этого пенитенциала к Номоканону при Требнике. Общий взгляд его в этом случае, как отчасти дано понять выше таков: «Номоканон Постника, говорит он, произвел от себя многочисленное литературное потомство... К этому (потомству)... принадлежит теперь и наш Номоканон». «О всем нашем номоканоне следует сказать, что он есть не более, как новая, для своего времени хорошо продуманная редакция Постникова номоканона» (стр. 37, 39–49). Сказано решительно... Но так ли все это на самом деле? Рассмотрим.

«На первый взгляд может показаться, – говорит А. С. Павлов, – что чисто каноническая часть нашего Номоканона резко отличается от епитимийных правил Постника. В самом деле наш законоправник знает только древние церковные каноны с их долгосрочными покаяниями, а о смягчениях... Постника упоминает, наряду с этими канонами, весьма редко (см. стр. 12 и 23). Вообще составители нашего Номоканона пользовались книгою Постника только тогда, когда на известный случай не находили правила в обще-церковном каноническом кодексе, да и в этих случаях неизменно повторяли только те правила Постника, которые находились у Властаря. Если же оказывалась нужда обращаться и к другим, старшим редакциям Постникова номоканона, то авторы нового епитимийника брали отсюда только то, что более согласовалось с правилами древней дисциплины церковных покаяний (см., напр., 35, 37, 39 и 41)».

По нашему мнению, указываемое автором резкое отличие исследуемого Номоканона от пенитенциала Постника, если оно таково – на первый взгляд, то на последний – не может иначе трактоваться, как различие – полное и безусловное. Прямые и ясные доказательства тому – в самом же тексте и составе Номоканона. Как надписывается последний? «Номоканон, имеющий в сокращены правила св. апостолов, Василия Великого и святых соборов». Что выражается таким надписанием? То, что к делу наложения епитимии в настоящем руководстве для духовников приспособлены исключительно древние канонические правила. Если бы составитель смотрел на свой Номоканон, как воплощающий в себе епитимийные правила именно Постника и даже не его одного, но его – и параллельно другие правила, – то нужно ли сомневаться, что он отметил бы это в заглавии? Очевидно, он сознавал здесь нечто другое, – и сознавая это – мыслил правильно. Мы говорим – правильно, потому что заглавие Номоканона, как нельзя более отмечает существенный его характер. Как можно видеть из представленного нами выше обзора Номоканона с материальной его стороны, он именно обнимает собою правила апостолов, общепризнанных соборов и Василия Великого и сравнительно весьма второстепенные по объему привнесения других правил. – В применении к пониманию Номоканона, одною из редакций Постникова пенитенциала, в данном заглавии в особенности обращает на себя внимание тот факт, что из цикла отеческих правил, в нем упоминаются правила исключительно Василия Великого. Если мы припомним, что в номоканоне Постника «сокращения», «исправления сроков покаяния» делаются и на счет сроков покаяния, указываемых в канонах Василия В., – то такое сопоставление как нельзя более характерно выражает идею составителя Номоканона держаться в последнем не снисходительных предписаний Постника, а прямых требований общепризнанных канонов. Этим, вероятно, и объясняется, почему при всех (впрочем, очень не важных) изменениях в тексте надписания Номоканона, оно всегда сохраняет указываемый теперь его смысл и настоятельно упоминает про Василия В. В этом же между прочим объяснение и того не лишенного интереса факта, что в единственной (в ряду замечательного множества памятников) попытай (известной лично нам) приспособить к надписании Номоканона и имя Постника, – такой исключительный поклонник его имени не решился ввести оное в самое надписание Номоканона, а только уствоил Постнику одно предварительное «Νουθεσια» для духовников¹⁴⁸.

Обратимся, однако, к самому составу Номоканона. Из него, как мы уже знаем, явствует, что в «законоправнике» делается 31 ссылка на апостольские правила, 42 ссылки на правила вселенских и поместных соборов, и, кроме 8 ссылок на обще-канонические правила других отцов, – собственно на правила Василия Великого – 33 ссылки. Таким образом, в общей сложности в Номоканоне деланы ссылки на древние каноны – более 100 раз. В тоже самое время извлечения из пенитенциала Постника делаются – со ссылками 9 раз и без оных 14 раз¹⁴⁹, т. е. всего в общей сложности – гласно и негласно – 23 раза. Сопоставим теперь первые ссылки с последними и мы получим, что извлечения из обще-признанных канонов относятся в Номоканоне к извлечениям из Постникова пенитенциала как 5 к 1. Это ли не наглядное подтверждение того, что составители рассматриваемого сборника руководствовались не исправлениями Иоанна Постника, а обще-церковными канонами?

Но посмотрим затем, каковы собственно здесь извлечения из пенитенциала Постника? В случаях негласных извлечений, статьи – 59–61, 63, 68–69, 75 и 187 – взяты из Властаревой редакции. При этом – статьи 59–61 и 63 (о малакии) заимствованы за отсутствием правил на подобный предмет в древних канонах¹⁵⁰; статья 69 назначает епитимию применительно к древним канонам¹⁵¹, а статья 187 не относится к исправлениям или сокращениям Постника. Извлечения притом же условии, т. е. сделанные негласно, – в статьях – 40–42, 91 и 185 имеют отношение к старшим редакциям Постникова пенитенциала. Но из них – статья 40 содержит извлечение касательно не сокращения епитимии (за кровосмешение), а наоборот увеличения ее; – статьи 41 и 42 заимствованы именно за отсутствием подобных правил в канонах и назначают епитимии почти в два раза продолжительнее, нежели это есть по Постнику; статья 185 заключает собственно пояснительное замечание из Постникова пенитенциала, причем епитимия налагается по канонам. Остается еще из той же категории статья 49. Она заключает собственно дополнение (теперь опущенное) из Властаревой же редакций, которое в общем более склонно к епитимии по древним канонам.

Из извлечений с прямыми ссылками на Постника – в статьях 12, 29 и 39 прямо указано, как на непосредственный источник их, – на Властаря. Это указание делается в таких формах: (после отметки епитимии по правилам Василия Великого). «Ищи о сих исправления во святом Иоанне Постнице, Матфей, состав Ѵ21;» (ст. 12);-(после отметки епитимии за кровосмешения по правилам же Василия В.). «Матвей же в Постнице глаголет... (и затем снова за другую комбинацию кровосмешения назначение епитимии по правилам Василия же Великого, – ст. 29), и – «Деторастление женского пола... Матфей на 12 лет по св. Иоанну Постнику запрещает» (ст. 39). – В прочих статьях того же разряда не указывается непосредственный источник. Из них – статьи 59, 144 и 186 извлечены из Властаря, причем 144 и 186 извлечены несомненно за отсутствием соответствующих канонов. Ст. 64-я также заключает извлечение из Властаря, но извлечение – и не относится к сокращениям Постника, и служить здесь собственно дополнением одного из канонических ответов Тимофея Александрийского. Равным образом и статья 74-я (извлеченная оттуда же) по существу своему имеет смысл только дополнения к 2-му правилу Василия Великого.

Весь этот обзор и всех извлечений в Номоканоне из пенитенциала Постника дает полное основание сделать такие выводы.

а) Почти все эти извлечения внесены на те случаи, когда для предмета их речи не находится соответствующего правила в общецерковных канонах. Порою же они имеют значение не большее, как комментарии к обще-каноническим правилам. Отсюда следует, что внося трактуемые извлечения, составитель Номоканона совершенно не руководился намерением оказать предпочтение Постниковым правилам. Он ставил своею задачею всегда применять в своем Номоканоне общепризнанные каноны, – но когда не находил в них правила по известному предмету, то считал возможным обращаться за материалом и к пенитенциалу Постника. Очевидно, в подобных случаях он смотрел на этот пенитенциал, не как на руководство, к которому должен приспособляться его Номоканон, а как на обыкновенный источник для него, – источник, равный по значению с другими аналогичными ему источниками (как, напр, правила Никифора Исповедника, Феодора Студита, и др.), одинаково служившими для Номоканона с материальной стороны. При таком отношении составителя к Постникову пенитенциалу, конечно, не может быть и речи о том, чтобы он стремился в своем труде создать новую редакцию того же пенитенциала¹⁵².

б) Исходя из указываемого мотива при внесении извлечений из Постникова пенитенциала, – составитель Номоканона, по этому самому, только в исключительнейших случаях находил не лишним сопоставлять с древними канонами правила Постника¹⁵³. Как имевший же в виду издать сокращенный Номоканон собственно по общепризнанным канонам, составитель и в том случае, когда привносил извлечения из первоначальных редакций Постникова пенитенциала, извлекал оттуда, – скажем словами самого А. С. Павлова, – «только то, что более согласовалось с правилами древней дисциплины церковных покаяний» (стр. 38). Этот второй вывод – второе же веское опровержение взгляда А. С. Павлова на тожество Номоканона при Требнике с пенитенциалом Постника.

в) Наконец, приводя извлечения из трактуемого источника, составитель Номоканона, что достойно внимания, почти игнорирует старшие общеизвестные его редакций и черпает свой материал гласно и негласно из той (сводной) новой редакции, которая присоединена была М. Властарем к его Синтагме. Уже одно это заставляет в настоящем случае с сомнением относиться к тому взгляду А. С. Павлова, что в Номоканоне преследуется проведение в покаянной практике смягченных начал Постника. Так следует потому, что в редакции Властаря епитимийные правила Постника стоят несравненно ближе, чем это есть в других его редакциях, к правилам обще-каноническим¹⁵⁴. Но тем более приходится сказать тоже самое, если обратить внимание, что в тех случаях, когда составитель Номоканона ссылается на пенитенциал Постника по редакции Властаря, он ссылается не на Постника, а на автора Синтагмы – Властаря. «Матфей же в Постнице глаголет», читаем мы здесь; – «Матфей на 12 лет по св. Иоанну Постнику запрещает», говорится в другом месте; и только в одном случае имеется ссылка непосредственно на самого Постника, – но ссылка глухая, в конце концов все таки опирающаяся на авторитет Властаря. Что все это значит? Очевидно, составитель Номоканона усвоял здесь значение пенитенциалу Постника не самому в себе, а как принятому Властарем. Другими словами говоря, – составитель приводит в указываемых извлечениях собственно не правила Постника, а положения Властаря по Постнику, – и следовательно, он не воспользовался бы правилами Постника, если бы они не были достоянием Синтагмы Властаря... Ясно, конечно, что этот несомненный вывод идете в разрез с воззрением А. С. Павлова, по которому составитель Номоканона стремился создать в своем труде особую редакцию пенитенциала Постника.

Не держался такого воззрения сам составитель, – но смотрели, затем, так на Номоканоне и те, кому привелось им пользоваться. Как нельзя более характерным выражением последнего может служить тот почти не заметный факт, что греческие духовники последующего (с половины XVI в.) времени, не признавая исследуемый Номоканон особым типом пенитенциала Постника, находили порою нужным присоединить к нему целиком всю редакцию того же пенитенциала по Властарю. – И это присоединение делалось непосредственно при самом Номоканоне¹⁵⁵.

Всех представленных теперь соображений и фактов вполне достаточно, дабы сказать, что состав самого Законоправильника при Требнике находится в прямом противоречии с пониманием этого канонического сборника А. С. Павловым не более, как особою редакцией пенитенциала Постника.

А. С. Павлов, по-видимому, и сам сознается в этом, когда после представленной выше тирады говорит: «Однако все отличия нашего Номоканона (в пользу преобладающего в нем обще-канонического элемента) от Постникова номоканона не знаменуют собою действительная отступления от системы этого последнего и поворота в сторону древних правил, а имеют значение только духовно-врачующей меры, направленной к тому, чтобы привести кающегося в сознание тяжести своих грехов и вызвать в его душе соответственно глубокое сокрушение о них. Духовник, согласно с наставлением, помещенным в первой части Номоканона, совершив исповедь, должен сначала объявить покаявшемуся, какие епитимии назначены за его грехи в «божественных и священных правилах», содержащихся во второй части той же книги, и затем, при действительном наложении епитимии, руководствоваться не буквальным смыслом этих правил, а дальнейшим рассуждением Иоанна Постника» (стр. 38–39).

Нет особенной надобности подробно останавливаться на той искусственности, какою проникнуто все это объяснение А.С. Павлова: она очевидна. Согласно такому объяснению предполагается, что долгосрочный епитимии указываются в статьях Номоканона, так сказать с заднею и сокровенною целью. Духовник зная, что он не должен налагать эти долгосрочный епитимии, обязан только осведомить исповедника, что за его согрешения по канонам должно налагаться именно такое долгое покаяние. Это заявление будет иметь значение духовно-врачующей меры, приведет кающегося в сознание тяжести своих грехов. Произведя тем самым такое впечатление и, так сказать, устрашив исповедника, духовник, затем, снисходительно налагает епитимию по системе Постника. Не искусственно ли все это?

Уже одна эта искусственность устраняет доверие к настоящему объяснению автора. Недоуменные же вопросы, которые по тому самому оно возбуждает, – и совершенно лишают его правдивости. – Так, – примирим ли такой, предполагаемый здесь автором, сокровенный, если не сказать фальшивый, образ действий духовника с совершением таинства покаяния, где и с его стороны и со стороны исповедника первое условие плодотворности действия – безусловная чистосердечность в отношениях? Да и какое же может быть тогда доверие исповедника к духовному врачеству, определяемому духовником, раз оно не будет отвечать врачеству по объявленным ему «божественным и священным» правилам? – С другой стороны, – какое же значение при таком объяснении имеет самый Номоканон? Проникнутый насквозь нормами древней покаянной дисциплины, обнимающий в своем содержании – если не почти исключительно, то в подавляющем большинстве, обще-канонические правила, – он, очевидно, при таком воззрении автора, имеет значение только фиктивного руководства. Возможно ли это? Если когда, то уже в особенности при объяснении автора, и если не само по себе, то по крайней мере на ряду с епитимиями по общепризнанным канонам и именно параллельно им, – в Номоканоне должны быть указаны и соответствующие действительные врачества грешникам. Между тем, ни в чем другом, как в этом отношении Номоканон и представляет безусловный дефект. – Остается предположить, согласно выводам из того же объяснения А. С. Павлова, – что по воззрении составителя Номоканона, – имея пред глазами нормы древней покаянной дисциплины, – духовникам предоставляется самим применять их в смягченном духе... Но что такое предположение не может иметь места, в виду подробностей Номоканона по указанно епитимии всецело по «божественным и священным правилам», – то не требует разъяснений.

Но оставляя в стороне все недоуменные вопросы, должно сказать, что рассматриваемый взгляд автора не верен в занимающем нас случае и по самому фактическому его основанию. Место Номоканона, на которое ссылается здесь А. С. Павлов, устанавливает положение буквально противоположное заключению автора. Это место, – когда изложив чин исповеди, составитель Номоканона категорически говорит далее: «тогда канон даст ему по согрешению его» (Τότε κανονίζει αὑτον κατά τὁ πταισίμον αὑτοῦ)¹⁵⁶. И если имеет многие согрешения, то подвергает епитимии (буквально – «канонизует ему», т. е. исповеднику) главнейшее согрешение, т. е., которое влечет за собою более продолжительное покаяние... Не трудно видеть, что в этом кратко формулированном и решительном требовании нет ни малейшего намека на снисходительность епитимии.

Нет такого намека и в самом увещании исповеднику, которое следует за приведенною тирадою и на которое А. С. Павлов главным образом и опирается в настоящем случае. Контекст речи его именно исключает всякую мысль о фиктивных ссылках духовника на Номоканон. «Чадо, – говорит здесь духовник кающемуся, – божественный и священные правила определяют вот столько то лет, да не причастишься Божественных таин... И если удержишься (в оные) от божественного причащения, разрешатся грехи твои, если же преступишь, – будешь вторым Иудою. Если занеможешь на смерть, то можешь причаститься, и если же (после сего) выздоровеешь, то снова будь (по исполнении (епитимии) в определенных летах» (πάλιν νἁ ἵστασαι είς τοὑς ὡρισμένους χρόνους«). Кажется ясно, что здесь влагается в уста духовника речь не с фиктивным содержанием, а речь всецело положительная, находящаяся в прямом соответствии с предшествующим ей наложение епитимии по общепризнанным канонам и служащая для епитимийцы комментарием к выполнению именно ее, – а не какой-либо другой смягченной епитимии¹⁵⁷.

А. С. Павлов, напротив, тотчас после приведенных выше его слов, продолжает: «Насколько составители Номоканона далеки были от мысли о возможности прилагать к совершенной практике древние строгие правила, видно из того заявления, что в настоящее время трудно найти такого «подвижника», который бы принял на себя, точное выполнение и тех смягченных (наш курсив) епитимий, какие назначены Постником. Таким образом, заключает он свою речь, – правила нашего Номоканона, взятые отдельно от предпосланных ему поставлений духовникам, теряют весь свой практический смысл. А если такова внутренняя связь их с основными началами покаянной системы Постника, то о всем нашем Номоканоне следует сказать, что он есть не более как новая... редакция Постникова номоканона (стр. 39–40).

Можно бы согласиться с первою половиною этой тирады автора, но только – читая ее без выражения «смягченных». Дело в том, что это незначительное добавление – есть добавление от лица А. С. Павлова, но не имеется в подлиннике; а между тем, при всей своей видимой незначительности, оно совершенно изменяет дело. Подлинник гласит собственно следующее. Исчислив различные условия, при которых срок епитимии может быть сокращен – то на один, то на другой год, составитель Номоканона продолжает затем: «в особенности И. Постник назначает 15 лет, – разумею относительно прелюбодейства, мужеложства и скотоложства, даже до трех лет. Но только пусть (епитимийца) по истине да постится вполне три лета... Но где теперь найдешь такого человека, который исполнил бы такой канон? Поскольку же мы не можем по злой похоти нашей и нерадению (исполнить этого), то пусть хотя удержимся от божественного причастия, как божественные отцы уставили. Они же о воздержании и о трудах и о чем-либо другом подобном (как это есть у Постника) не сказали, разве только относительно божественного причащения. Если же обрящется подвижник, пусть – если пожелаешь да исполнить канон его (т. е. И. Постника) по Матфею». Нечего подробно и говорить, что такой текст совершенно не отвечает мнению А. С. Павлова, не которому епитимии Постника в воззрениях составителя Номоканона – и именно смягченные, и именно должны налагаться на кающихся. По суждению автора этой тирады следует как раз наоборот, т. е., что епитимии по пенитенциалу Постника, хотя действительно и сокращены, но в сущности дела – не смягченные, а более суровые.

Составитель Номоканона, очевидно выходил в настоящем случае из представления, что епитимия по древним канонам имеют своим последствием только ограничение в известной степени и на известный срок общей церковной правоспособности кающегося; между тем епитимии по пенитенциалу Постника, имея своим последствием тоже самое, сверх того, кроме наказания отрицательного свойства, влекут еще наказание свойства положительного, т. е. сверх ограничения прав, – исполнение некоторых довольно тягостных повинностей. Рассуждая так, составитель Номоканона был прав, если несмотря на сокращенные сроки епитимии по Постнику, смотрел на последние, как на высшую епитимийную меру. Соответственно такому правильному воззрению, он и рекомендует теперь, чтобы епитимии налагались как божественные отцы установили (т. е., как они указаны в древних канонах), а что касается до епитимий по пенитенциалу Постника, – то их пусть исполняешь тот из кающихся, кто из них может считаться подвижником, – особенно благочестивым человеком. Первые епитимии легче, ибо божественные отцы, в противоположность Постнику, ни о воздержании, ни о благочестивых упражнениях – ничего не говорят; они только имеют в виду божественное причастие, или точнее срок, в который лицо, подпавшее известному греху, – не может приступить к причащению. Ясно значит, что в своих предварительных статьях Номоканон ставит общим правилом налагать епитимии в том самом виде, как они указаны в специальных его правилах, но никак не применяясь к пенитенциалу Постника. Допустим даже, что неизвестный составитель этой тирады и не совсем верно смотрит на епитимии по канонам, как более легкие, – но это не наше дело; для нас важно то, что именно по пенитенциалу Постника он рекомендует исправлять грешников только в особых случаях.

Соответственно такой несостоятельности первой половины рассматриваемой нами тирады автора, – очевидно, – в той же мере несостоятельна и заключительная ее часть. Эта несостоятельность, однако, устанавливается в данном случай особыми, прямо этому заключению отвечающими, фактами.

По мнению А. С. Павлова, высказываемому здесь, правила Номоканона, взятые отдельно от предпосланных ему наставлений духовникам, теряют весь смысл. Допустим, что это – так... Но тогда спрашивается, – какой же смысл могут иметь эти правила, раз в целом и в частностях воплощая в себе нормы покаянной дисциплины, они в то же время, как следует из мнения А. С. Павлова, стоят в прямом противоречии с указываемыми предварительными им общими наставлениями? Ответ может быть, кажется, один, – также теряют всякий смысл. Вполне понятно противоречие (если бы оно было) предварительных общих наставлений в Номоканоне, как второстепенного составного его элемента, основному характеру всего Номоканона, но никогда не может быть понятно, чтобы составитель в существе Номоканона в части его всецело канонической, сознательно и до мельчайших частностей провел начала, совершенно противоположные должному пониманию его основных воззрений на епитимии. Это тем более надо сказать, если принять во внимание, что на сей раз мы имеем дело с произведением, предназначенным к употреблению на поприще практической деятельности. Думаем, – автор находил бы по меньшей мере странным, если бы, напр., наше уложение о наказаниях, в его особенной части точно определяя наказания за каждое преступление, в то же время в предварительных к нему общих положениях предполагало бы и санкционировало бы непригодность на практике всех этих видов и сроков наказаний... А то же самое совершенно в одинаковой мере имеет приложение и в занимающем нас случае.

Но этого мало. Есть факты, которые непосредственно говорят против мнения А. С. Павлова об абсолютной зависимости внутреннего смысла Номоканона от предпосланных ему наставлений для духовника. Согласно мнения автора, нужно бы предполагать – и возможно непосредственную связь Номоканона с цитуемыми предварительными ему статьями, и постоянную наличность в нем этих последних. Все это, однако, не есть факт безусловный по сохранившимся памятникам Номоканона. И именно: а) имеются списки, где чин исповеди со всеми предварительными наставлениями отделяется от самого Номоканона рядом различных церковно-юридических форм и таким образом понимается как некоторое отдельное целое в отношении к этому Номоканону¹⁵⁸; б) имеются списки, далее, которые заканчивают всю первую часть Номоканона в его целом объеме рубрикою (вопросною формулою) о женах, и таким образом свидетельствуют, что нет достаточных оснований предполагать всегдашнюю наличность всех предварительных статей (а равно и наставлений касательно наложения епитимии) при уставе исповеди¹⁵⁹; в) встречаются, далее, списки, где именно эти самые предварительные наставления о наложении епитимии отсутствуют; факт существования подобных списков, допустим даже в единичных памятниках, – явное противоречие мнению А. С. Павлова¹⁶⁰. г) Наконец ближе к XIX в. Номоканон претерпевает полнейшие переработки. При таких переработках порою получается между прочим то, что указываемые наставления о наложении епитимии устранялись из чина исповеди, а самый Номоканон превращался в пространнейшую вопросную статью. – Последняя подразделялась, применительно к главнейшим различиям исповедников, на несколько отделов, а каждый из ее вопросов, в его существе, представлял редактированную в вопросной форме статью Номоканона, – почему и сопровождается обозначением епитимии, соответствующей упоминаемому в нем греху. Эти епитимии обыкновенно назначаются здесь применительно к древним канонам, но не применительно к пенитенциалу Постника¹⁶¹. В подобных переработках Номоканона не веское ли противоречие мнению А. С. Павлова? Думаем, что в виду таких переработанных редакций Номоканона, и сам А. С. Павлов не стал бы утверждать фиктивное значение отмеченных при вопросах епитимий.

Не ограничиваясь приспособлением предварительных наставлений о наложении епитимий к доказательствам своего мнения о Номоканоне, как особой редакции Постникова пенитенциала, автор, наконец, прилагает к тому же и вообще всю первую часть рассматриваемого канонического сборника, – часть – литургическо-каноническую. По его суждению, в этой первой части Номоканон следует двум редакциям Постникова пенитенциала – старшей, по образцу и на основании которой построено почти все чинопоследование исповеди, – и младшей, из которой в конце сопровождающих это чинопоследование наставлений приведена обширная выписка о том, на каких основаниях и в какой мере духовник может сокращать долгие канонические сроки епитимии.

Это доказательство имеет ту же силу, если не меньшую, как и рассмотренные. Прежде всего, помещение среди предварительных наставлений духовнику обширной (?) выписки из Властаревой редакции Постникова пенитенциала далеко недостаточно, дабы сказать, что в своей первой части Номоканон следует, между прочим, и этой позднейшей редакции пенитенциала Постника. Мы уже указали, что в некоторых списках Номоканона эта выписка отсутствует. Но сверх того, сравнительно – и с числом, и с объемом, и с значением других, аналогичных ей и помещенных здесь же руководственных статей, та же выписка может пониматься только незначительным извлечением из пенитенциала Постника, – извлечением, лишь восполняющим другие подобные ей статьи, но не предполагающим собственно следование Номоканона тому же пенитенциалу в указываемой его редакции.

Что касается до чинопоследования исповеди, то насколько в действительности оно есть отображение того же в старшей редакции Постникова исповедного устава, об этом будет речь ниже. В настоящем же случае заметим пока: допустим даже, что здесь Номоканон и совпадает с Постниковым уставом, – однако, это весьма неважно и стоить совершенно вне связи с тем главным положением автора, что Номоканон при Требнике только особая редакция Постникова пенитенциала. А с другой стороны, – если чин исповеди при Номоканоне действительно такое отображение Постникова устава исповеди, как представляет автор, – то тем скорее и тем естественнее ожидать, что и самый Номоканон был бы точно таким же отображением. Между тем этого последнего нет, и таким образом во внутренней логике Номоканона, в его целом объеме, при рассматриваемом мнении автора, получается какое-то совершенно необъяснимое противоречие. – Затем, при действительности такого совпадения, чем объяснить тогда тот факт, что в позднее время исповедной чин при Номоканоне перерабатывался (с внутренней стороны) в сильной степени¹⁶², между тем, как самый Номоканон в то же время по существу оставался каноническим сборником того же характера и содержания? И наконец, при трактуемом понимании все того же чина исповеди, представляется непонятным, почему же в печатном «Εξομολογητάριον-е Никодима, в котором пенитенциалу Постника усвояется полное практическое значение, – он совершенно игнорируется? Повторяем, однако, если бы чинопоследование исповеди при Номоканоне было даже буквальною выпиской из Постникова исповедного устава, – то и это ни мало не относится к признанию самого Номоканона особою редакцией Постникова же пенитенциала. Последнее, скажем на основании всех изложенных теперь соображений и фактов, – представляется мнением, исходящим быть может из благих побуждений, но во всяком случае – ни со стороны самого Номоканона, ни со стороны его дополнений – никогда не может считаться отвечающим действительности.

В заключение очерка истории Номоканона в греческой церкви автор останавливается на вопросе о практическом значении его там же. Автор в этом случае высказывает взгляд уже ранее того установленный нами, и именно тот, что наследуемый Номоканон в продолжении более чем двух веков, до момента издания Εξομολογητάριον-a Никодимом (в 1796 г.) почти исключительно один и употреблялся в духовнической практике греческой церкви¹⁶³. По этому предмету мы имеем повод сделать только некоторые специальные замечания.

Но нашему заключению¹⁶⁴ чин исповеди и Номоканон составлены одним лицом. А. С. Павлов, держась прежде высказанного взгляда (стр. 4–5), что при речи о происхождении Номоканона, можно говорить не об одном составителе, а собственно о составителях, – соответственно этому и теперь делает поправку к нашему мнению, говоря: «мы сказали бы», что Номоканон и чин исповеди произошли не от одного лица а «из одной литературной среды». После изложенного нами выше по вопросу о составителе Номоканона, такая поправка не нуждается в доказательствах ее несостоятельности. Заметим только, – если бы Номоканон был литературным произведением – очень сложным и предпринятым с какой-либо чисто теоретическою целью, эту поправку можно было бы принять. Но раз Номоканон в его целом – произведение действительно очень компактное и вместе с тем представляет книгу всецело практического характера, – то в отношении ее основного составления мыслим только один автор, творческая деятельность только одного лица, но не целой литературной среды. К этому нужно добавить еще разве то, что против той же поправку прямо говорят и данные извлекаемые из самого содержания рассматриваемого канонического руководства. Как уже установлено нами, – чинопоследование исповеди, со стороны одной из важнейших его частей – исповедной вопросной статьи, находится в непосредственном соответствии с содержанием самого Номоканона. Это соответствие столь глубоко и детально проведено здесь и столь рельефно выступает, что может быть понимаемо исключительно продуктом одного авторства, – как в отношении чина исповеди, так и в отношении присоединенного к нему Номоканона в тесном смысле.

В противоположность тому нашему мнению¹⁶⁵, что обозреваемый Номоканон почти исключительно один имел значение в практике греческой церкви со второй половины XVI в., автор привод мысль, что таким значением он начинается длинный ряд рукописных памятников Номоканона. Опору на этот ряд рукописей автор, кажется, усвояет и нам, в виду указываемого нашего мнения. Это несколько неправильно. Признавая наличность рукописных памятников Номоканона с конца XV в., мы не ставим этот факт в непосредственную связь с решением вопроса, – с какого именно момента Номоканон имел чрезвычайно широкую практику в греческой церкви. И думаем, что и вообще эти два факта нельзя ставить в связь между собою. Если Номоканон составлен в половине XV века, да еще быть может не авторизован церковною властью (но даже и если бы и был авторизован, то едва ли можно сказать иначе) – то хотя памятники его и сохранились от конца XV в., однако, широкое практическое употребление он мог приобрести только постепенно, путем сравнительной давности в применении на деле. Вот почему мы и остаемся при том своем мнении, что Номоканон получил исключительное практическое значение в греческой церкви приблизительно с половины XVI в. и в особенности приобретает таковое уже в XVII веке. Количество сохранившихся его памятников за XVII век вполне подтверждает это. Да и сам автор в первом издании совершенно правильно держался того же взгляда¹⁶⁶.

Как общеизвестное руководство, исследуемый Номоканон согласно указанию А. С. Павлова, назывался греческими духовниками – «πάνυ ώραῖον», т. е. – прекраснейшим (стр. 45). Это верно, но нельзя сказать, чтобы так назывался этот Номоканон вообще. По крайней мере тот список, какой указывается здесь автором, содержит Номоканон, быть может и в издаваемой теперь редакции, но с особыми специальными наслоениями. Между последними имеются – трактат Софрония Иерусалимского об исповеди, пенитенциал Постника в редакции Властаря и, наконец, трактат о дозволенных браках. И едва ли можно сомневаться, что в виду всех этих приложений, списатель настоящего кодекса относить указываемую характеристику к каноническому сборнику именно в составе всех исчисленных его частей.

Как доказательство высокого практического значения Номоканона, автор указывает, между прочим, пространные извлечения из него в таких общеизвестных канонических сборниках, как Синтагма Властаря и Номоканон Малаксу. Мы не можем не отметить при этом и другого способа непосредственного соприкосновения Номоканона по крайней мере со вторым из указываемых сборников. Этот способ – совместное (при самостоятельности каждого из них) помещения этого сборника и Номоканона в одном кодексе. Явление это, по-видимому, было нередким¹⁶⁷. Останавливаясь же собственно на извлечениях из Номоканона и в Синтагме Властаря и в сборнике Малаксу, – нельзя оставить в стороне следующих соображений. – В виду того, что в первоначальное время сама Синтагма Властаря служила источником для Номоканона, естественно предполагать, что указываемый теперь обратный факт осуществился уже в позднее время, когда Номоканон практиковался в переработанном виде. Равным образом, в том же переработанном виде (с чем соглашается и сам автор). Номоканон мог послужить материалом и для сборника Малаксу. С другой стороны, когда по сообщению автора в последний сборник вносились почти все статьи Номоканона при Требнике, то это может объясняться не столько особенным уважением к сему Номоканону, сколько намерением составить один соединенный сборник из двух более распространенных сборников. В параллель этому и вообще внесение как в Синтагму Властаря, так и в сборник Малаксу статей из Номоканона, только уже в переработанном его виде, может трактоваться взглядом на последний не как на общепризнанный канонический авторитетный сборник, а как на общеизвестный материал, наблюдать цельность которого не имеется достаточных мотивов. Из всех этих вероятных соображений следует, – с одной стороны, что извлечения из Номоканона делались в указываемые сборники не по редакции, принятой при Б. Требнике, а с другой, – что эти извлечения мотивировались не столько уважением к Номоканону, сколько его большею общедоступностью, как вообще канонического материала.

Факт практического значения Номоканона¹⁶⁸ и после издания Иеромонахом Никодимом известного Ἐξομολογητάριον-a едва ли может быть объяснен предполагаемым внутренним сродством его с этим Ἐξομολογητάριον-ом. Собственно говоря, это сродство можно признать только частичным как, например, в отношении некоторых исповедных вопросов и некоторых правил. Что же касается до существа канонического содержания, то на эти два руководства нужно смотреть, как совершенно различные. Номоканон, по признанию самого же автора, отличается большим богатством и разнообразием правил, сравнительно с Ἐξομολογητάριον-oм Никодима. А затем, – что и главное, – Номоканон определяет епитимии по древним канонам, а Ἐξομολογητάριον предлагает для сего исключительно Властареву редакцию Постникова пенитенциала, – редакции, – которая, как замечено выше, порою играла роль только особого дополнения (но не более) к Номоканону при Требнике. В виду этого, практическое значение Номоканона в греческой церкви даже в XIX веке объясняется проще. Так, – вообще Ἐξομολογητάριον Никодима не мог разом и одновременно упразднить все рукописные духовнические руководства, как может быть и выпущенный в свет в недостаточном для того количестве экземпляров. Затем, Ἐξομολογητάριον удовлетворял только потребности в руководстве собственно для духовников, между тем Номоканон, удовлетворяя этой потребности, – служить вместе с тем и вообще практическим руководством для пастырей. Наконец, употребляя именно рукописный Номоканон, быть может им самим же списанный, каждый духовник всегда имел возможность приспособить его план и содержание сообразно своим потребностям и желаниям. Позднейшие греческие духовники, очевидно, так и поступали в сем случае, раз допускали ближе к концу XVIII в. всевозможные переделки рассматриваемого Номоканона. Сверх всего этого, возможно указать здесь и то, что Ἐξομολογητάριον Никодима, как заключающий в себе не столько положительным правила, сколько теоретические рассуждения и тем резко отличаясь от практиковавшихся дотоле пенитенциалов, – и не мог на первых порах своего существования удовлетворять духовников, всегда нуждающихся более в положительных правилах, нежели в теоретических рассуждениях.

Еще одно замечание. Касаясь факта заимствований из Номоканона в сборнике Малаксу, автор с некоторым ударением отмечает, что все эти извлечения надписываются здесь именем Постника. Его же именем надписывалось и обширное приложение при том же сборнике, обнимавшее все наставления духовнику касательно наложения епитимий (из первой части Номоканона) и значительную часть правил самого Номоканона (во второй его части). Нельзя не пожалеть, что автор не отметил, какие собственно статьи из Номоканона внесены и порознь и тем более в указываемом приложении к сборнику Малаксу. Тогда яснее было бы, чем именно руководствовались здесь, надписывая именем Постника все эти извлечения. Во всяком случай, на этот раз не мотивировались представлением внутренней связи Номоканона с пенитенциалом Постника. – Против этого говорило бы всегдашнее надписание Номоканона, которое обыкновенно не связывает его с именем Постника. Сомнительно равным образом, чтобы мотив такого надписания крылся в нарицательности имени Постника для всех пенитенциалов. При подобном объяснении (допускаемом со стороны автора) мы должны были бы встречать весьма нередкое надписание этим именем вообще позднейших греческих пенитенциалов, чего, однако, нет в действительности. А с другой стороны, при нем остается необъяснимым – почему же подобный извлечения не надписывались именем Постника, когда они вносились в Властарев канонический сборник? Не вероятнее ли объяснить такое усвоение имени Постника просто тем, что компиляторы сборника Малаксу желали придать больший авторитет своим дополнениям? Это одно. Другое, – не имея возможности как-нибудь точно обозначить источник своих заимствований, за неизвестностью его автора, они, быть может, заведомо фиктивно пользовались именем Постника, как вообще признаваемого за автора одного из старинных пенитенциалов. Что компиляторы действительно должны были сознавать для трактуемых извлечений фиктивность имени Постника, – о том свидетельствует самый текст надписания, как оно есть для таких извлечений в особом приложении при сборнике Малаксу. Текст этот гласит – «Νομοκάνον τοῦ άγίου Ἰωάννου τπῦ Νηστευτοῦ, συνηγμένον έκ πολλῶν διδασκάλων»...¹⁶⁹.

Всё только что сделанные теперь замечания, внося специальные поправки и указывая возможность и других объяснений некоторых фактов, относящихся к вопросу о практическом значении Номоканона в греческой церкви, – не умаляют научной ценности существенных сообщений автора по этому вопросу. По своей объективности, по многосторонности изысканий и, наконец, по основательности аргументами предмета речи, – страницы, посвященные автором настоящему вопросу, – одни из лучших страниц его истории Номоканона в греческой церкви.

Вопросом о практическом значении Номоканона в греческой церкви автор заключает исследование вообще исторической судьбы его в оригинале. Закончена, по этому, и наша речь по обозрению первой главы исследования А. С. Павлова. Заключительное наше слово об этой главе, как общий итог из всего сказанного, сводится к следующему.

Первая глава книги А. С. Павлова, посвященная исторической судьбе Номоканона при Требнике, в греческой церкви, является действительно новым исследованием автора по этому предмету, сравнительно с исследованием его же и по тому же вопросу в первом издании. Автором приложена теперь к делу масса нового материала. Благодаря этому, он несравненно сильнее освещает здесь те же вопросы, какие затронуты им были в издании 1872 г. – Не ограничиваясь историческою судьбой только исследуемого Номоканона, автор параллельно сему входить в возможно законченные и полные выдающейся эрудиции исторические исследования и о других, известных доселе, сродных, по их назначение с Номоканоном, канонических памятниках греческой церкви, разумеем – Номоканонах – приписываемом Иоанну Постнику и псевдо-Зонарином. Применительно к этому он широко затрагивает и в значительной мере освещает один из общих неразработанных и труднейших вопросов в истории источников права греческой церкви, вопрос – о пенитенциалах. Для будущих исследователей этого вопроса только что рассмотренная глава книги А. С. Павлова всегда будет иметь значение – как превосходное материальное пособие и как прекрасное формальное руководство.

При всем том, в силу уже указанных нами условий, исследование исторической судьбы самого Номоканона при Требнике и в новом издании труда А. С. Павлова ни в каком случай не может быть названо полным и окончательным. И вопросы, связанные с происхождением Номоканона, и в особенности дальнейшая историческая судьба его в греческой церкви более чем в трехвековое существование – и после настоящего исследования А. С. Павлова во многом еще остаются темными и не выясненными. Это сознавал и сам автор, когда в предисловии слагает с себя ответственность за безупречность только что рассмотренного его очерка. Таким образом, и с изданием настоящей книги не устраняется, а напротив даже выступает потребность в новых исследованиях, посвященных историческому же обозрению Номоканона в греческой церкви. Необходимо собственно непосредственное знакомство с возможно большим количеством оставшихся списков Номоканона при Требнике. Только таким путем и могут быть, – если не окончательно, то в более достаточной степени, – освещены все вопросы, относящееся к существу первой главы книги А. С. Павлова, – вопросы, которые не столько всесторонне обследованы автором, сколько глубоко и серьезно затронуты.

Вторая глава исследования А. С. Павлова посвящена исторической судьбе Номоканона в русской церкви. Предварительно, однако, автор предпосылает краткий исторический очерк Номоканона в церквах славянских и собственно в церкви сербской. В этом очерке его задача – установить только такие факты: а) что Номоканон переведен был на славянский язык именно сербский; б) что перевод этот был сделан не позднее XVI в., и в) что, наконец, этот переводный Номоканон имел там и широкое и долгое практическое значение. Первое автор устанавливаете из самого содержания Номоканона. Второе обосновываете на времени разных списков переводного Номоканона, дошедших до нашего времени. Третье выводит из количества тех же списков.

Как очевидно, автор останавливается здесь на тех же вопросах, относящихся непосредственно к Номоканону, на которых он останавливался и в первой главе. Сообразно с этим и в настоящем случае остается в стороне обзор внешней исторической судьбы Номоканона в сербской церкви, как особого переводного памятника духовной письменности. Между тем, руководствуясь хотя бы одними описаниями рукописей, автор мог бы указать здесь факты, не лишенные значения для большего освещения истории исследуемого Номоканона в его переводе. Так, основываясь хотя бы только на описании рукописей Шафарика, изданном М. Н. Сперанским¹⁷⁰, можно наблюсти следующие факты: 1) На сербский язык, по-видимому, был сделан перевод Номоканона только в одной редакции, принятой теперь в русской церкви. 2) В этом переводном Номоканоне всегда считается около 230 глав; согласно вышеуказанному числу глав в греческих списках Номоканона, -очевидно перевод вполне отвечал своему подлиннику. 3) При всех списках находились и «Различные главизны, собранные из другого Номоканона», которые опущены при нашем Требнике. Порою это дополнение понималось настолько необходимою частью самого Номоканона, что имело общий с ним счет глав (231–281)¹⁷¹. 4) Номоканон не понимался особою редакцией Постникова пенитенциала, почему в числе «пристежений» к нему само по себе прилагались еще епитимийные правила Постника¹⁷². 5) Наконец, практическое значение имел собственно самый Номоканон, но первая его часть – чинопоследование исповеди, кажется, всегда находилась при нем только во имя соблюдения целостности Номоканона, как литературного произведения. По крайней мере, только этим можно объяснить, почему в рукописях, в которых помещался Номоканон, порою, сверх того и непосредственно пред ним (следовательно пред чинопоследованием исповеди при нем), помещался обыкновенно практиковавшийся в сербской церкви чин исповеди¹⁷³. Это наблюдение имеет приложение в одном месте нашей последующей речи.

Устанавливая широкое употребление Номоканона в сербской церкви, добавим к этим замечаниям, – автор указывает все известные ему списки «Законоправильника». По нашему мнению, тоже самое ему нужно было сделать и в отношении к греческим спискам.

Собственно говоря, все сообщенные автором сведения о Номоканоне, касательно употребления его в югославянской церкви, с одной стороны, – имеют значение введения к истории Номоканона в церкви русской, – с другой – имеют целью представить его истории вообще в православной восточной церкви. С этой последней точка зрения настоящие сообщения имеют для истории Номоканона значение особенной важности.

Исторически очерк Номоканона в практике русской церкви далеко оставляет за собою первую главу исследования А. С. Павлова, в той части ее содержания, где она трактует специально о «Номоканоне при Требнике». Имея полную возможность непосредственно пользоваться всеми материалами (в смысле печатных изданий Номоканона и их рукописных копий), автор на сей раз уже свободен от недочета, который наблюдается при историческом обследовании им Номоканона в практике греческой церкви и церкви сербской, – разумеем – отсутствие полной внешней истории Номоканона, как особого литературного произведения. С другой стороны, имея в виду практическое значение Номоканона в русской церкви, – хотя бы и по чисто-формальным признакам продолжающееся и по днесь, – автор возможно всесторонне входит в обследование этого значения в прошлом и теперь. Таким образом, задача автора в настоящем случае выполняется в двух направлениях, – в обозрении исторической судьбы у нас Номоканона, как особого источника церковного права и вообще как произведения переводной духовной письменности, и в установлении практического) значения того же Номоканона у нас в истории и в настоящее время. В том и другом отношении А. С. Павлов вводить теперь в дело обилие нового материала, не затронутого им в первом издании и по возможности не упускает из внимания ни одного более или менее важного факта, предполагаемого обеими указываемыми сторонами его исследования. С этою целью в последнем случае, не довольствуясь более или менее известным и доступным материалом, он извлекает обстоятельные данные из архивных источников и собственно из дел архива Св. Синода. Мы знаем по непосредственному опыту каких особенных усилий требуют подобные изыскания, и как поэтому высоко должны быть ценимы извлекаемые таким путем данные.

В частности при историческом обозрении здесь Номоканона, автор прежде всего в точности отмечает все печатные издания его, начиная с первого 1620 г. и почти до самого конца XVII столетия. Отмечая то или другое издание, автор обстоятельно указывает все важнейшие его особенности, сравнительно с изданиями предшествующими. Благодаря такому приему, пред читателем весьма наглядно раскрывается картина всех тех изменений, какие пережил Номоканон после первого его издания в 1620 г., – в последующих изданиях, – юго-западных – 1624, 1629 и 1646 гг. и северо-восточных – 1639, 1651, 1658 и, наконец, 1687 г., после которого у нас установились две неизменные доселе редакции Номоканона – полная (при Большом Требнике) и сокращенная (при Малом Требнике).

Это историко-библиографическое обозрение Номоканона в практике русской церкви, направленное к выяснению, каким путем сложились общепринятые теперь его редакции при наших Требниках, в общем – исполнено автором безукоризненно. Тем не менее в частностях оно оставляет место поправкам и замечаниям порою довольно существенным. Излагаем их в порядке сообщений и рассуждений автора.

Устанавливая связь первого киевского издания Номоканона в 1620 году с юго-славянским оригиналом, А. С. Павлов в издании 1872 г., между прочим, указывал и одну сербскую рукопись Погодинского древлехранилища, которая, – если нельзя сказать, чтобы была оригиналом первопечатного издания, то по крайней мере – совершенно тожественна с ним, так как печатный текст буквально ее воспроизводить¹⁷⁴. Нельзя не пожалеть, что теперь не имеется подобного указания не только в отношении этой рукописи, но и в отношении других подобных ей и доступных автору. Таким указатель наглядно, так сказать, фактически, установилось бы несомненное преемство Номоканона в русской церкви чрез перевод его в церкви сербской¹⁷⁵.

Относительно замечания автора, что Памва Брында давал своим изданием русскому духовенству руководство, «признанное во всех остальных православных церквах лучшим в своем роде», позволительно сказать, что оно несколько преувеличено. Если к XVII в., как уже указано, в греческой церкви не только появилась, но и вероятно взяла перевесь новая, более совершенная редакция Номоканона, то по крайней мере к редакции, принятой Берындою за оригинал, такой выдающейся похвальный отзыв не приложим.

Из усовершенствований текста Номоканона, какие предпринял в своем издании Берында, автор не отмечает еще одного, – говорим про снесение в напольных примечаниях разбросанных по Номоканону правил одинакового содержания. Нельзя также не отметить еще одну особенность издания 1620 г. (которая, впрочем, присуща и всем последующим отдельным изданиям Номоканона), – именно ту, что дополнительная часть Законоправильника – «Различи главизни», судя по общему оглавлению, сделанному Берындою для своего издания, – понимается им, как нераздельная часть всего состава Номоканона¹⁷⁶.

Второе издание Номоканона, выпущенное Захариею Копыстенским, посвящено не только уже духовникам, но и «преосвященным архиепископам и митрополитам» и словом – всей киевской духовной иерархии. – С другой стороны издатель рекомендует здесь лицам, имеющим нужду в церковных правилах, для более безошибочного уразумения и совершенного познания оных не ограничиваться только Номоканоном, но сноситься и с более полными сборниками (как напр., Синтагма с толкованиями Зонары, а равно и Ф. Вальсамона, Синтагма Властаря, и пр.). В том и другом прежде всего можно усматривать, что сами южно-русские издатели Номоканона были очень далеки от усвоения ему того совершенства, какое предполагается за ним автором¹⁷⁷. Из тех же фактов можно затем видеть, что те же издатели, и собственно Копыстенский, смотрели на Номоканон не только как на руководство для духовников, но и как на общее практическое руководство в сфере церковного права. По крайней мере только с таким взглядом мирится посвящение Копыстенским своего издания всей духовной иерархии. Наконец, исходя из такой параллели, в какую Копыстенский ставит Номоканон с более полными сборниками обще-канонического права, само собою выводится, что южно-русские, издатели смотрели на этот Номоканон, как именно на сокращенное собрание общепризнанных канонов, а не понимали его только особою редакцией Постникова пенитенциала.

Последнее заключение в одинаковой мере следует и из предисловия к Номоканону в его первоначальном московском издании (при двух Потребниках) 1639 г., где с ударением делается ссылка на согласование правил Номоканона с древними каноническими правилами и особенно правилами Василия Великого¹⁷⁸.

Упоминая, что при первом московском издании Номоканона было опущено находящееся при нем чинопоследование исповеди, автор замечает – «потому, конечно, что в Требнике стояло уже на своем месте другое чинопоследование, издавна употреблявшееся в великорусской церкви (стр. 61). Мы вполне согласны с этим объяснением, но пользуясь настоящим случаем, не можем не заметить, что печатание того же чинопоследования в отдельных южно-русских изданиях Номоканона, конечно, не означало того, что там не было уже ранее принятого чина исповеди. Он как известно был, и помещаясь там (в отличных от находящейся при Номоканоне редакциях) также в Требниках, издавался, можно сказать одновременно с изданием Номоканона и чина исповеди при нем. И конечно, находясь в Требнике, южно-русские исповедные чинопоследования имели на месте практическое значение в той же мере как и на северо-востоке тоже последование в московских Потребниках. Это же само собою говорит, что хотя в южно-русских отдельных изданиях Номоканона, вместе с ним, неукоснительно печаталось и предпосланное ему чинопоследование исповеди, – однако, отсюда не следует заключать, что этому чинопоследованию усвояли там практическое значение. Оно печаталось лишь в намерении не нарушать целости всего канонического сборника, как он был в рукописном оригинале, с которого было сделано первое киевское издание «Законоправильника». С таким объяснением вполне согласуется тот факт, что и Берында и Копыстенский в предисловиях к своим изданиям Номоканона, обращая внимание на его чисто каноническую часть, оставляют совершенно в стороне, без всякого упоминания, часть литургическую, то есть, последование исповеди¹⁷⁹.

В первоначальных строках обозрения исторической судьбы Номоканона на Руси автор замечает: «Мы не знаем, был ли он известен здесь до первого печатного издания». В нашем исследовании об исповеди указана одна славяно-русская рукопись XV-XVI в. (Псалтырь с восследованием), в которой, между прочим, как особый отрывок, помещен незаконченный список того чина исповеди, какой имеется при «Законоправильнике»¹⁸⁰. Полагаем, что такой факт может быть принят как некоторое свидетельство того, что по всей вероятности, и до печатного его издания Номоканон был известен и в русской церкви.

Говоря о напечатании Номоканона при московских Потребниках 1639 г., А. С. Павлов в ряду отличий этого нового его издания указывает между прочим и то, что здесь из первой части Номоканона в полном его составе оставлено только «предисловие» (о качествах духовника) и следующие за чинопоследованием исповеди наставления духовнику о наложении епитимии на кающихся, а самое это чинопоследование опущено (стр. 61). Тоже самое должно относиться и к изданиям Номоканона при московском Потребнике 1651 г. (стр. 62–63). То и другое не отвечает действительности. Как в Потребниках 1639 г., так и в Потребнике 1651 г. чин исповеди не был выпущен, опущена была только существенная его часть, именно – разрушительная по исповеди молитва. Из такой характерной особенности следуете, что устав исповеди, при «Законоправильнике» был внесен и в указываемые Потребники, но с явным признаком устранения его от практического значения. – Не будь этого внесения, добавим, очень могло статься, что и патр. Никон, заменяя в своем Потребнике 1658 г. устав исповеди, мог остановиться и на другом каком-либо чине (как, напр., Могилинском) и не внести чинопоследование при Номоканоне¹⁸¹.

По мнению А. С. Павлова, Номоканон – при Большом Требнике с 1658 г. и при Малом, в сокращении – с 1687 г. печатается до нашего времени без всяких изменений, – стереотипно. Это нисколько не точно, – так как вообще стереотипные издания появляются только с половины прошедшего столетия; точнее бы сказать только, – что – при том и другом Требнике, с отмечаемых годов, Номоканон издается доселе «без малейшей перемены», – как автор, между прочим, и выражается в одном месте рассматриваемой главы (ср. стр. 1 и 63–64).

Наблюдая в Никоновском издании Номоканона дополнения и изменения в тексте некоторых статей его¹⁸², а равным образом и руководясь новым надписанием над первою статьей собственно не Номоканона, а устава исповеди, совпадающим с греческим оригиналом, автор между прочим заключает, что «Никоновские справщики были знакомы и с греческим подлинником Номоканона и пользовались им – частью для пополнения, частью для исправления славянского текста прежних изданий» (стр. 63). Мы нисколько не отрицаем и напротив в своем месте утверждали, что издание Никоном Требника вообще – было сделано не без сношения с греческими оригиналами¹⁸³. Вместе с этим, судя по указаниям А. С. Павлова в примечаниях на отдельные статьи Номоканона, мы соглашаемся, что настоящее его предположение порою имеет за себя веские основания¹⁸⁴. Но при всем том, в виду этого предположения открывается целый ряд фактов, которые совершенно непримиримы с ним и порождают недоуменные вопросы, оставленные автором без объяснения. Укажем некоторые из них.

Согласно предположению автора, получается, что Никоновские справщики при издании Номоканона руководствовались изданием Захарии Копыстенского, изданием Петра Могилы и, наконец, греческим оригиналом, и быть может не в одной редакции последнего¹⁸⁵. Нам думается, – при всем желании приписать этим справщикам в настоящем случае особенное тщание, – несколько странным представляется пользование их – одновременно с греческим текстом еще текстом по издании П. Могилы. Раз, проверяя и исправляя издаваемый текст по греческому подлиннику, справщики действовали с целью ближе стоять к оригиналу, и раз только для облегчения своей задачи по переводу они уже пользовались готовым переводом и более близким к подлиннику изданием Копыстенского, – то какая же была необходимость руководствоваться еще изданием П. Могилы? Во всяком случае это последнее мало согласно с основною задачею в сем случае справщиков. – Затем, если справщики направлялись к соответствию своего издания с греческим текстом, то странным же представляется, с одной стороны – оставление в тексте Номоканона статей, – по объяснении А. С. Павлова, – русского привнесения¹⁸⁶, с другой – самовольная композиция нескольких глав в одно целое (стр. 24–28). – Далее, если столь многостороннее было старание справщиков издать более верный текст Номоканона (как это следует по предположениям А. С. Павлова), то непонятно – и это обилие ошибок в тексте Номоканона при цитации правил, и безусловная небрежность в нумерации его глав. – Наконец, если Никоновские справщики пользовались греческим оригиналом и даже в поздней его редакции, которая содержите Номоканон в стройной конструкции, то само собой возникает вопрос, почему они не воспользовались последнею с несомненною выгодою для Номоканона?

Все эти и им подобные факты, как мало гармонирующие с предположением А. С. Павлова, невольно дают место таким заключениям: а) Если Никоновское издание «Законоправильника» действительно исправлено по греческому подлиннику, – то это исправление не было систематическим, касалось отдельных статей и во всяком случае было крайне поверхностным и б) Вместо исправления по греческому оригиналу, не предпринималось ли оно более легким и более простым способом – чрез сличение издания Копыстенского с какою-либо исправною раннею рукописью Номоканона в славянском переводе? И пользование не одним печатным русским изданием Номоканона, и допущение своих привнесений, и указываемые неисправности в тексте – весьма удобно примиряются с последним из этих заключений. Не стоит в противоречии с ним и указываемая А. С. Павловым особенность надписания Номоканона в Никоновском издании. Надписание это – «Предпослание и сказание о еже како подобает быти духовнику и сказовати не возбранно приходящих к нему», – надо заметить, – относится не к Номоканону, а к первой статье первой же части его целого состава¹⁸⁷. В греческом подлиннике оно составляет сравнительно большую редкость¹⁸⁸ и обыкновенно заменялась наднисанием – «Νουθεσία πρὁς τὁν πνευματικὁν πετέρα καἱ ἁσφάλεια». Вполне правдоподобно думать, что с таким надписанием указываемая предварительная статья была известна и по юго-славянским спискам Номоканона, так как греческий подлинник Номоканона, при том же надписании в нем первой статьи по количеству его глав совпадает с славянским переводом.

В заключение историко-библиографического обзора русских изданий Номоканона, автор останавливается на издании сокращения из него, под заглавием – «Из Номоканона нужнейших правил изъявление», – при Малом Требнике. Автор характеризует это «Сокращение», как извлечение, очевидно приспособленное к ближайшим потребностям духовнической практики приходских священников», почему-де: «все правила, относящиеся к архиереям и монахам, в сокращенном Номоканоне Малого Требника опущены» (стр. 64). С первою половиною этой речи мы вполне согласны, но что касается до заключительных слов – то они нуждаются в значительных поправках и дополнениях.

Признавая вместе с А. С. Павловым, что начиная с 1658 г., самый «Законоправильник» в неизменном виде печатается при Б. Требнике, мы, вместе с тем, на основании указываемого теперь исторического факта, должны признать, однако, что окончательно без всяких изменений историческая судьба Номоканона устанавливается у нас только с 1687 г., со времени первого издания сокращенной редакции его при Малом Требнике. До сего же времени, взятый в целом его составе (в связи с канонико-литургической частью), он претерпевал различные частичные изменения в изданиях Потребников – 1662, 1671 и 1677-го до в.

Хотя по представлению А. С. Павлова, начиная с 1658 г. при Б. Требнике и с 1687 при Требнике Малом, – Номоканон в полном и сокращенном виде может трактоваться как неопустительная составная часть этих богослужебных книг до наших дней, – однако, за самое последнее время такой взгляд уже не имеет силы. Говоря это, мы имеем в виду тот факт, что в позднейших изданиях (значительно преобразованных) Б. Требника Номоканон уже исключается из их содержания и не составляет их необходимой принадлежности¹⁸⁹. Допускается это, вероятно, в силу того представления, что Требник, как он есть по существу своего назначения, должен быть книгою исключительно литургическою. Очень может быть, что по руководству подобного же соображения печатание Номоканона было отложено и при Иоакимовском Потребнике 1677 г., какой факт особенно отмечается А. С. Павловым. – Это предположение тем более вероятно, что при издании Потребника в 1677 г. на литургическую часть Номоканона было обращено особое внимание, и чинопоследование исповеди было издано с некоторыми изменениями, сравнительно с прежними его изданиями¹⁹⁰.

По исследованию А. С. Павлова, в сокращенной редакции Номоканон получает место при Малом Требнике только с 1687 г. Между тем еще в 1662 г. при том же Требнике было издано только одно чинопоследование исповеди, понимаемое составною частью Номоканона в его первоначальном виде¹⁹¹. Затем, как сейчас сказано, последний факт имел место и в Иоакимовском издании Б. Требника в 1677 г. Все это говорит, что у нас в XVII в. не смотрели на две части Номоканона, в его первоначальном составе, – литургическую и каноническую, как стоящие в абсолютно-неразрывной связи между собою, и не смотрели, как-то должно бы быть по воззрению А. С. Павлова, что самый «Законоправильник» без предшествующая ему чинопоследования исповеди, или точнее, – без руководственных наставлений духовнику по предмету наложения епитимии, присоединенных к этому чинопоследованию, – теряет смысл. Очевидно, у нас признавали в то время нечто другое, именно, – что «Законоправильник» и сам по себе имеет значение. Этому отвечает и факт образования из него в 1687 г. особой сокращенной редакции, не касаясь в то же время преобразования части литургической, а равным образом и отделение с 1658 г., самого «Законоправильника» от принадлежащего к нему устава исповеди.

Останавливаясь на самом сокращении Номоканона при Малом Требнике, мы должны сказать, что оно разделено собственно на 117 правил, но не составляет, как это должно бы быть по взгляду А. С. Павлова, – извлечения действительно такого количества статей из полной редакции? Из последней извлечено здесь только 112 статей, следовательно – меньше половины, и именно статьи, по современному их счету в издании при Б. Требнике: 3–5; 7–23; 28а-б-61; 63–65; 67–73; 114; 119–120; 123–137; 139–145; 151–154; 157–158; 162; 166; 175; 178–182; 188–192. Но при таком извлечении собственно 112 статей, издатели Малого Требника, разбили 144 статью полной редакции на два правила, а 14 – на пять правил, – откуда и получился счет в 117 правил.

Самое извлечение делалось, по-видимому, без особенной осмотрительности и без должной внимательности. Об этом говорит уже сейчас указанное подразделение 14 и 144 статей полной редакции на особые правила, – подразделение, во всяком случае не отвечающее существу содержания той и другой из этих статей. Особенно же о том свидетельствует оставление в «сокращении некоторых надписаний отдельных правил, каковые приняты в редакций полной. Так, над 73 пр. «Сокращения» (о повиновении отцу духовному), представляющим 114 статью полной редакции, принято надписание – «Никифора-Цареградского правило зиѴ55;». Между, тем, оно и по существу не относится к этому правилу, и в полной редакции поставлено (и правильно) собственно над статьей 112. Равным образом, над правилом «Сокращения» 74-м (об ограничении прав духовника – «иного духовника суд решити и вязяти») – принято надписание «От постных Великого Василия», в действительности же это надписание относится (и правильно) к статье полной редакции 117-й, а не 119-й, из которой образовано 74-е правило «Сокращения», – и самым содержанием этого правила не может предполагаться верным.

По мнению А. С. Павлова в «Сокращении» выпущены статьи полной редакции, относящаяся только к архиереям и монахам. Это – далеко не верно. – Прежде всего, в «Сокращении, действительно исключающем статьи, связанные «с архиерейством», оставлены и такие, которые отчасти имеют отношение к нему. Таковы, напр., статьи (полной редакции), – 4, 5 и особенно 137-я (по «Сокращению» правила – 2, 3 и 90-е). – Равным образом, при устранении статей для монашествующих, в «Сокращении остаются некоторые и не чуждые для подобной категории. Таковы, напр., по полной редакции статьи – 67 и отчасти 114, как возникшая всецело на почве монашеских уставов (о повиновении отцу духовному).

С другой стороны, в «Сокращении» и выпущены статьи не только двух указываемых разрядов, но и самые разнообразные. Так, хотя в «Сокращение» и вносились все статьи, относящиеся к клирикам, однако не малое число их и не внесено, – как, напр., статьи – 6, 62 (отчасти относится и к монашествующим), 146–148, 194, 196 и 197. Равным образом, тоже самое наблюдается здесь и в отношении статей для мирян, из каковых в «Сокращении» опущены, напр., статьи 121 и 122 (об отношении мирян к священнику).

Вообще же говоря, сверх статей, указываемых А. С. Павловым, – статей для архиереев и монахов в трактуемом «Сокращении» опущены: а) статьи, имеющие отдаленное отношение к цели Номоканона, – статьи пояснительные, куда собственно принадлежит статья (единственная такая в «Законоправильнике») 24; б) статьи, совне благоприятствующие раскольническим заблуждениям, – куда относится также одна же подобная в «Законоправильнике» статья 177-я (о стрижении брад); – в) предписания общего характера, как, напр., статьи – 155–156 (об отношении к еретикам) и 168 (об обличении согрешающих); г) все статьи относительно поставления священнослужителей, именно – 183–187 и 193 и 194; и д) пространная группа всех статей предназначенных к руководству пастыря вообще в его священнослужительских действиях, каковы – 66, 159–161; 163–165, 167; 169–174, и все под №№198–228.

На основании всех изложенных теперь и других наблюдении, мы в общем выводе, касательно сокращенной редакции Номоканона при М. Требнике, имеем основание сказать: а) Несомненно, что сокращая Законоправильник, издатели Требника 1687 г. руководствовались отчасти намерением устранить в оном повторения. На этом основании, – можно предполагать, – в «Сокращении» устранены статьи – 826, 121, 176, 183–184 и 195, как прямо повторяемые в оставленных в «Сокращении» правилах – 130, 126, 14, 28б (=183–184) и 5-м. Надо, однако, сознаться, – принцип этот проведен далеко не во всей строгости, почему подобных повторений не мало и теперь остается в «Сокращении». Таковы правила по нумерации «Сокращения» – 3 и 107 (в полной редакции – ст. 5 и 175), 23 и 101 (ibid. – ст. 22 и 153), 25 и 109 (ibid. – ст. 28а и 179) и – 76 и 77 (ibid. – ст. 123–124). б) Руководствовались они и условиями своего времени, как это показывает исключение статей – 121, 122 и 177. в) Руководствовались они, далее, и тем представлением, что будучи при Малом Требнике, сокращенный Номоканон имеет служить потребностям собственно приходского священника. Это доказывается устранением, с одной стороны, – всех статей, относящихся к монашествующим, а с другой – статей относящихся к поставлению священника и специально к архиереям. г) Руководствовались они, наконец, и первоначальным и существенным назначением Номоканона, – быть именно – духовническим руководством. Поэтому, в «Сокращении» устраняются совершенно все статьи с руководственным характером вообще по делу священнослужения. Соответственно всем таким основаниям, принятым в руководство при сокращении Номоканона, в итоге и получилось, что при своей большей компактности, оно в значительной мере свободно от излишнего балласта и вообще всецело отвечает понятно епитимийного Номоканона, в то время как полная редакция имеет характер последнего, можно сказать только на половину.

Остается сказать еще о формальном значении трактуемого «Сокращения», в его отношении к полной редакции. Хотя это «Сокращение» составляет собою и позднюю редакцию Номоканона, и притом редакцию, с первого же момента ее существования издаваемую по распоряжению высшего правительства русской церкви, – тем не менее она не устраняет от действия редакцию полную, как издаваемую при том же условии и по настоящее время при другой официальной богослужебной книге. О таковом внутреннем значении «Сокращения» говорит самое надписание, принятое для него в Малом Требнике – «Из Номоканона нужнейших правил изъявление». При всем том, это «Сокращение» косвенно дает понять, что правила, устраненные в нем по руководству двух первых соображений, могут трактоваться, как не имеющие силы и в полной редакции, оставляемые в последней лишь во имя сохранения целости канонического сборника очень далекой давности¹⁹².

В резюме своего весьма обстоятельного исторического очерка по вопросу о практическом значении Номоканона в русской церкви автор приходит к тому выводу, что Номоканон при Требнике остается нужным теперь для церковной практики разве только потому, что содержит в себе нисколько правил, принятых во всех православных автокефальных церквах вне канонического кодекса древней вселенской церкви, но неизвестных у нас в славянском переводе из другого источника кроме этого Номоканона. К таким правилам принадлежат, – кроме относящихся к монахам, признаваемых действующими в уставе Дух. Консистории, – еще правила 84, 163, 164, 166, 172, 204, 209, 213–214. Думается, однако, и этот перечень более долог, чем он должен быть на самом деле. Так указываемые здесь монашеские правила находящаяся в Номоканоне, в известной мере получили у нас место ранее этого Номоканона – в Кормчей книге. Равным образом, и из исчисленных автором отдельных правил, некоторые также известны по второй части Кормчей, как напр., правила – 166, 172 и отчасти 214¹⁹³. Так как с изданием «Книги правил» Кормчая книга официально не отменена и предполагается, что практическое значение второй ее части в известной степени остается в силе и доныне, то отсюда следует, что и указываемые теперь отдельные правила Номоканона, если и сохраняют обязательную силу, то не только чрез включение их в Номоканон, но и вследствие помещения в указываемой части Кормчей.

Из речи автора о практическом значении в русской церкви Номоканона в прошедшем, – мы обращаем внимание только на два ее места. По первому, Номоканон в прошлом русской церкви, согласно изысканиям А. С. Павлова, имел двоякое значение – как духовническое руководство и, затем, как сборник правил – относящихся к области церковного суда и управления. В этом последнем заявлении автора, – добавим мы, – еще одно из доказательств того, что Номоканон, по внутреннему характеру его содержания, далеко выступает за пределы понятия о духовническом руководстве в строгом значении этого понятия. Другое место, это – указание А. С. Павлова на известный упрек Духовного регламента священникам за рабское следование предписаниям Номоканона при наложении епитимии. – В этом упреке, по нашему мнению, одно из характерных подтверждений тому, насколько несостоятельно предполагать, что чрез присоединение (после чина исповеди) к Номоканону, – определяющему епитимии по древним канонам, – известных уже нам наставлений духовнику касательно епитимии, – в нем дается надежное и прямое руководство к наложению последних по системе Постника. Пример русских духовников, – из которых и за Петровское время нельзя же было считать всех непонимающими дела, – лучше всего говорит, что на практике Номоканон никогда не мог быть принять за пенитенциал Постника. И само собою разумеется, составитель Номоканона, если бы он смотрел на него, как именно на особую редакцию Постникова пенитенциала, не мог бы не предусмотреть, что на практике он не будет понять таковым и сумел бы посему придать ему характер руководства, наглядно и всесторонне отвечающего такому его представлению... Но очевидно, такого воззрения у составителя Номоканона не было.

Еще одно частное замечание. Указывая влияние Номоканона на различные источники русского церковного права, А. С. Павлов видит его и там, где наблюдается только одно совпадение последних с предписаниями первого. В виду появления у нас сомнений о каноническом достоинстве Номоканона в довольно раннее время, – к таким совпадениям, – кажется, – имеются основания относиться с некоторою осторожностью. По крайней мере, ссылка А. С. Павлова на «Книгу о должностях пресвитеров приходских, как носящую на себе следы подобного влияния в 109-й ее статье (прим. а), позволяет сомневаться в таком влиянии. Статья эта (со стороны ее общего характера) скорее всего должна пониматься отображением законодательства (касательно исповеди) Петровского времени.

Заключая нашу речь о второй главе исследования А. С. Павлова, мы должны повторить тот же общий отзыв о ней, какой дан нами выше, в начальных строках ее критического обозрения, – именно: исследование исторической судьбы Номоканона при Требнике в русской церкви несравненно совершеннее исследования автора о том же предмете в применении к греческой церкви. – Как в отношении внешней истории Номоканона, так равным образом и в исследовании практического значения Номоканона у нас, – автором приложено к делу по возможности все, что только можно и нужно приложить. – Большею безупречностью в настоящем случае обладает исследование вопроса о практическом значении Номоканона. Не спорно, впоследствии, при большей известности и доступности для изучения данных из архивов различных церковных учреждений, не мало найдется новых фактов, констатирующих применение в практике в прошлом русской церкви статей Номоканона, – но вообще существо этого вопроса исчерпано уже автором в возможной полноте. Один только упрек автору в данном случае может иметь место. Это – тот, что отмечая статьи, которые и по настоящее время сохранили свою силу, – автор, в параллель тому, не изложил, хотя бы в самых сжатых чертах мотивов и условий потери практического значения всеми прочими статьями Номоканона. – Что же касается, до внешней истории Номоканона в русской церкви, – в области которой А. С. Павлов не упускает из внимания ни одного важного факта, – то ей присущи два главнейшие дефекта – а) отсутствие более подробного сравнения текста первоначального (1620) киевского издания Номоканона с текстом в сербских его списках и б) весьма слабое внимание автора к «сокращению» Номоканона при Малом Требнике. Наличность первого имела бы весьма важное значение в вопросе о действительности исправления текста Номоканона по греческому подлиннику в Никоновском издании. Необходимость второго сама собою открывается из того, что на сокращение Номоканона, издаваемое при Малом Требнике можно смотреть, как на новую, чисто русскую редакцию его. Исходя из столь важного значения «Сокращения», мы и восполнили выше настоящий пробел в исследовании А. С. Павлова.

(Устав исповеди и сопровождающие его наставления касательно наложения епитимии)

Вторая часть книги А. С. Павлова обнимает текст Номоканона, в связи с историко-критическими примечаниями к нему и распадается на два отдела. Первый из этих отделов посвящен тексту чинопоследования исповеди, с сопровождающими его наставлениями духовнику, – общими и специальными, – касательно наложения епитимий; второй же тексту самого «Законоправильника» и примечаниям к нему. Рассмотрим теперь первый отдел.

Чин исповеди, как сказано, издается автором с чисто научною целью, – для доказательства связи Номоканона при Требнике пенитенциалом Постника (стр. 78). В подтверждение этой связи, как мы уже знаем, автор говорит, что в чине исповеди Номоканон следует двум редакциям Постникова пенитенциала – старшей, имеющей надписание: «Ἀκολουθία καἱ τάξις ὲπἱ ὲξμολογουμένων», – и младшей – Властаревой». По образцу и на основании первой построено почти все чинопоследование исповеди в Номоканоне, а из второй приведена обширная выписка в конце сопровождающих это чинопоследование наставлений духовнику о том, «на каких основаниях и в какой мере он может сокращать канонические сроки епитимии». – Применительно только к этой задаче, автором и делаются примечания к данному тексту. Специальные замечания по существу содержания чинопоследования автор оставляет в стороне, как уже сделанные ранее его¹⁹⁴. Пользуясь случаем, впрочем, он попутно делает два замечания и вне главной задачи.

Одно из таких замечаний – поправка нашего сообщения о времени внесения в принятый ныне чин исповеди разрешительной формулы. – Эта поправка вызывает в нас только одну искреннейшую признательность исследованию А. С. Павлова, тем более, что допущенная нами здесь ошибка, – не из маловажных, – грех – совершенно невольной случайности.

Другое замечание также относится к нам и представляет возражение автора против того нашего заявления, что нет положительных данных, доказывающих практическое значение исповедного чина при Номоканоне в юго-славянских церквах до XVII в.¹⁹⁵. Автор говорит, что такое заявление не соответствуем действительности. – На этот раз мы уже считаем мнение А. С. Павлова неправильным. Автор, как доказательство несостоятельности нашего заявления, указывает на «значительное число юго-славянских списков Номоканона вместе с чинопоследованием исповеди». Мы не отрицаем и, конечно, в свое время знали существование подобных списков. Но одно дело – существование этих списков (собственно чина исповеди при Номоканоне) и другое дело – их практическое значение. – Существо рассматриваемого Номоканона в самом «Законоправильнике», а не в предпосланном к нему чинопоследовании исповеди. – С точки зрения этого существа он и понадобился в переводе южным славянам, а не с точки зрения чинопоследования исповеди, – и потому исследуемый канонический сборник и имел практическое значение в сербской церкви, как именно Номоканон. Нужды в новом чинопоследовании исповеди там не было, так как оно уже было у сербов в давным-давно усвоенной и общепринятой редакции, – нашедшей себе место в юго-славянском Евхологии. Если бы наше чинопоследование исповеди действительно получило там практическое значение, то и там случилось бы тоже самое, что наблюдается теперь в русской церкви, – т. е., раз признано было бы практическое значение чина исповеди, – он отделился бы от Номоканона и был бы внесен в состав последований Требника, иначе – Евхология. Указанное выше присоединение уже принятого в сербской церкви чина исповеди к рукописным тамошним памятникам Номоканона, при не нарушении состава последнего в целом его виде, полагаем, довольно твердая опора нашего мнения.

Обращаемся, затем, к самому чинопоследованию исповеди, которое в отличие от Постникова чинопоследования, как принятое теперь в русской церкви мы будем далее называть нашим. По замечанию А. С. Павлова оно построено – во 1) по образцу и во 2) на основании указанной выше редакции Постникова устава исповеди. – Выражение «по образцу» – мы понимаем, как указание на тожество в расположении главных частей последования и в наличности основных его элементов. Но такое тожество, хотя бы оно было в действительности, – никогда не может говорить о генетической связи одной редакции настоящего последования с другою. Внутренняя основа, существо объекта известного чинопоследования требует того, чтобы при самых разнообразных (со стороны деталей) его редакциях, в нем – и имели место (в принципе) известные составные элементы, и эти элементы располагались в известном общем порядке. Это в одинаковой мере относится и к исповедному чинопоследованию, и даже тем более, так как в нем число составных элементов и самая их внутренняя природа не допускают – ни их многочисленности (по назначению), ни их разнообразного расположения. Соответственно всему этому, и в настоящем случае, если бы действительно было совпадение с отмеченных сторон исповедного чинопоследования с Постниковым уставом исповеди, – то это ни мало не доказывало бы компилятивного свойства первого в отношении к последнему. Не говорим уже о том, что если можно находить внешнее совпадение нашего чинопоследования с Постниковым, то скорее бы его надо видеть в отношении не полной (указываемой А. С. Павловым) редакции устава Постника, а редакции – сокращенной.

Перейдем, однако, к более существенному вопросу, – к выяснению того, насколько наше чинопоследование составлено, по его существу, действительно на основании указываемой редакции Постникова исповедного устава.

Чинопоследованию, связанному с Номоканоном при Требнике, предшествует – «Предисловие и сказание о еже како подобает быти духовнику и сказовати невозбранно приходящим к нему». Статья эта в некоторых списках даже прямо приписывается имени Иоанна Постника. В виду такого надписания мы уже ранее сравнивали ее с произведениями, обыкновенно приписываемыми Постнику. Результат такого сравнения совершенно не в пользу А. С. Павлова. Статья эта не может пониматься сродственною уставу Постника даже в смысл избора мыслей из него. Устав Постника останавливается преимущественно на личности исповедника; о духовнике же он трактует только как о формальном совершителе тайны покаяния, не касаясь его внутренней личности. Между тем, занимающая нас статья и касается исключительно этого последнего предмета, трактуя о высоком нравственном достоинстве духовника¹⁹⁶.

Указываемому «Предисловие» в нашем чине споведи последует заметка о непозволительности принимать на исповедь без разрешения архиерейского. – И такая заметка также вносится сюда вне влияния Постникова устава. Она указывает практику сравнительно не раннего времени и не мало не стоит в связи с только что отмеченным нами общим направлением этого исповедного устава.

По пространной редакции Постникова устава исповеди, его пред-исповедная половина занимает, кроме обычного начала, – чтение шести псалмов (6, 24, 50, 31, 69 и 101), чтение тропарей и, наконец, чтение особой довольно пространной молитвы. Из всех этих первое составляет характернейшую особенность настоящей редакции исповедного чинопоследования¹⁹⁷. Молитва, какую здесь положено читать, молитва – исключительная, которая в других уставах никогда не встречается. По совершении исчисленного молитвенного элемента, тот же устав касается и обрядовых действий, упоминая про обнажение головы и земные поклоны. Словом, по изложению настоящей редакции, мы имеем дело с первою половиною исповедного чинопоследования – очень сложного (особенно для исповеди) и детально обработанная). – Обращаясь к нашему чинопоследованию, мы ничего подобного не видим. Не только какого-либо более или менее пространного молитвенного пред-исповедного последования, – здесь пред исповедью, кроме обычного начала, – совершенно нет молитвенного элемента. Правда, сверх обычных начальных молитвословий в нашем чинопоследовании положено пред исповедью еще чтение 50 псалма Но это чтение, весьма свойственное и многим другим редакциям греческого чина исповеди, при полном отсутствии другого молитвенного элемента, – никак нельзя иначе и понимать здесь, как только нормальною составною частью «обычного начала» вообще в исповедном чинопоследовании, во всякой его редакции.

По отмеченном молитвенном элементе в Постниковом уставе и по обычном начале последования в нашем чине, – следует пред-исповедное поучение. Внесение его в тот и другой чин, как сказано, не обусловливается зависимостью, а самым существом дела. А. С. Павлов называет это поучение в рассматриваемом чине подобным тому, какое имеется и в Постниковом исповедном уставе. Допустим даже и так. Но могло ли быть здесь иначе, – независимо от влияния одного устава на другой, – раз назначение поучения в том и другом случае одно и то же? Это одно. Другое – это подобие не столько действительное, сколько кажущееся, если внимательно сравнить то и другое поучение. Из этого сравнения открывается следующее:

В нашем исповедном чине имеется не столько поучение, сколько контур его, – не столько самостоятельная вводная в чине исповеди статья, – сколько конспективная заметка о такой статье, изложенная в весьма кратких словах. В исповедном же уставе Постника, напротив, имеется пред-исповедное поучение в строгом смысле слова, – поучение пространное, детально обработанное и даже снабженное ученым аппаратом, в виде ряда ссылок на Священное Писание. – По основным идеям пред-исповедное поучение нашего чина трактует исключительно – а) о том, что исповедь приемлется собственно Богом, а не духовником, и б) что исповедник не должен скрывать ни одного греха. – Те же идеи мы находим и в пред-исповедном поучении Постникова устава. Но такое совпадение, как само собой понятно, вытекает не из влияния одного исповедного устава на другого, – а исключительно из требования внутренней природы исповеди. А затем, совпадая с внутренней стороны в отношении указываемых идей, – то и другое пред-исповедное поучение в дальнейших частностях уже совершенно расходятся. И именно, – в нашем поучении необходимость полной исповеди аргументируется тем, что сокрытие какого-либо греха есть сугубый грех и по естественному порядку составляет противодействие полному духовному исцелению кающегося, как подобное имеет место и при физических недугах. В уставе Постника, напротив, указывается другой мотив того же самого, это – тот, что от Бога ничего сокровенного нет. Сверх же того, – что и главное, – практический результат исповеди по нашему поучению мотивируется в полноте исповеди, – по пред-исповедному же поучению Постника, – и тем, чтобы кающийся не возвращался вновь к исповеданным грехам. Наконец, – в нашем пред-исповедном поучении, основная идея только и обнимается указанным, – в поучении же Постника, параллельно этому, с особенною подробностью и настойчиво приводится и другая идея, – идея божественного установления исповеди Можно сказать даже, что эта последняя мысль проникает все Постникове поучение.

Все указанные теперь факты кажется вполне достаточны, дабы видеть, сколь далеко – и с внешней, и с внутренней стороны стоят друг от друга пред-исповедные поучения – в нашем чине и уставе Постника, при тожестве их назначения и, если угодно, – основной идеи. К этому остается добавить только одно. Если бы составитель исповедного чина, помещенного в первой части рассматриваемого Номоканона, действительно имел пред глазами пред-исповедное поучение предполагаемого теперь Постникова устава исповеди, то быть не может, чтобы он не воспользовался им, как образцово составленным, – и с особенным тщанием, и с явными следами такого пользования.

Тотчас по поучении в нашем чине следует вопросная формула исповеднику. Вообще, в греческих исповедных чинах эта статья развита весьма слабо. В рассматриваемом же чине она, напротив, разработана очень детально. Существенный дефект ее разве тот, что она приспособлена исключительно к мирянам-мужчинам. По неточному своему началу, она представляет здесь отображение статей самого «Законоправильника», как это указывается и у А. С. Павлова, и указано было у нас¹⁹⁸. Опираясь на статьи Номоканона, та же формула при этом безразлично относится – как к правилам каноническим, так и к правилам позднего происхождения; однако, в общем она несравненно в большей доле опирается именно на правила первой категории¹⁹⁹.

По поводу всей этой вопросной статьи А. С. Павлов замечает вообще, что в нашем чине исповеди «вопросы духовника с самого начала и до конца представляют частью повторение, частью развитие вопросов, стоящих в (указываемой) редакции Постникова Номоканона» (стр. 92). – Если даже и согласиться с такими словами автора, – то следует ли отсюда заключать, что Постников устав исповеди оказал здесь влияние на наше чинопоследование? Ни мало. Греховные деяния, мыслимые с христианской точки зрения, всегда одни и те же. Отсюда само собою вытекает, что и вопросы духовника исповеднику, раз в исповеди обращено на них особое внимание, по требованию существа дела и независимо от постороннего влияния, не могут не совпадать между собою в различных редакциях вопросной формулы. Это совпадение – факт неизбежный, имеющий свое начало во внутреннем основании исповедных вопросов.

Но такого совпадения, и разумеется в том виде, когда бы здесь можно было видеть влияние на наше чинопоследование Постникова устава, – собственно говоря, – нет. В подтверждение тому говорит уже один, только что указанный нами факт отношения вопросов в нашей формуле к Номоканону. Если мы припомним здесь, что «Законоправильник» (в тесном смысле) обнимает в своем содержании преимущественно древне-канонические нормы и что с этой стороны он совершенно расходится с пенитенциалом Постника, и если приложим сюда, что наша вопросная формула составляет прямое отображение этого «Законоправильника» (порою даже по способу внешнего изложения вопросов), – иначе говоря, – что эта статья нарочито составлялась по руководству того же «Законоправильника», – то может ли быть здесь речь о влиянии и заимствовании даже из какой-бы то ни было редакции Постникова устава исповеди? Кажется ясно, что нет.

Сравнение рассматриваемой вопросной статьи с тем же самым в Постниковом уставе тем более не оставляет в том никакого сомнения.

Прежде всего, в Постниковом уставе нет вопросной формулы в точном смысле; в нем имеется только общее разъяснение относительно греховности, начинающееся, впрочем, вопросом²⁰⁰. Словом, здесь имеется собственно руководство к составлению вопросной статьи. В нашем чинопоследовании мы видим совсем другое. В нем, не смотря даже на значительную неполноту вопросов, – мы имеем готовую законченную вопросную формулу, составленную, как сказано самостоятельно, по руководству – самого «Законоправильника». Далее – весьма слабое развитие вопросной формулы в уставе Постника сопровождается замечательною сложностью молитвенного элемента, иначе – особенно усердным развитием исповедного последования. В нашем чине наблюдается как раз обратное явление. На уставной элемент, в смысле вопросной формулы здесь обращено большое внимание, – молитвенный же элемент, самое последование, – можно сказать, – стояло совершенно в стороне от интересов составителя. Наконец, при всей неразвитости вопросной формулы, в Постниковом уставе исповеди, – в ней²⁰¹ обращено внимание почти исключительно на грехи против седьмой заповеди. Мы не преувеличим, если скажем, что по крайней мере три четверти всей речи составителя здесь посвящены именно этим грехам, по поводу которых автор входит во всякие тонкости и частности²⁰². Относительно же других грехов автор упоминает скорее между прочим, и как бы в особом «пристежении» к речи о грехах против седьмой заповеди. Да и в этом случай не малое число упоминается таких грехов, которые относятся также к деяниям против седьмой заповеди. – Наша же вопросная формула и во всем этом представляет произведение совершенно другого характера. Грехам против седьмой заповеди здесь отведено (и притом безусловно минуя «тонкости») не более трети всей вопросной формулы; на прочие же грехи обращено одинаковое внимание и порою (с внутренней стороны) даже большее, как, напр., относительно волшебства и воровства. Не отрицаем, что в том и другом случай исчисление греховности начинается с грехов против седьмой заповеди, – но это свойственно вообще всем вопросным формулам греческого исповедного чина. Очень может быть, что первоначально в этом выразилось влияние Постникова устава, но впоследствии это стало вообще делом обычая, и потому, – принимая во внимание время происхождения Номоканона при Требнике, – не доказывает, что составитель руководствовался теперь исповедным чином Постника. И это надо сказать тем более, что не только в других чинах, допускающих вопросную формулу, но даже и в различных изводах самого Постникова устава, – в настоящем случае наблюдается полная неустойчивость²⁰³. Но если бы даже оно и доказывало, то все-таки не говорит, что составитель чина руководился здесь уставом Постниковым, как именно Постниковым. Не отрицаем, затем, что в отношении цикла других грехов, упоминаемых и Постниковым уставом и нашим, – они значительно совпадают. Но это совпадение, с одной стороны, в силу уже указанного условия, естественно, а с другой, – как весьма не приложимое с формальной стороны (со стороны порядка), – не отвечает идее заимствования этой формулы из Постникова устава. Как дополнительное подтверждение последней мысли, между прочим может служить и тот факт, что не смотря на всю краткость речи Постникова устава о грехах последней категории, – в ней обозначается большее их число, нежели в вопросной формуле чинопоследования исповеди при нашем Номоканоне.

В результате всех этих рассуждений мы приходим только к тому выводу, что трактуемая вопросная формула, несомненно, составлена самостоятельно. Быть может, что составитель ее имел в виду и Постников устав исповеди, но во всяком случае не как готовый материал, из которого черпалось содержание формулы, но как пособие внешнее, формальное, как объективный перечень грехов.

По испытании исповедника в нашем чинопоследовании внесено краткое по-исповедное наставление ему. Относительно этой статьи А. С. Павлов замечает, что такое же поучение, но только более краткое, имеется и в указываемой редакции Постникова устава. Действительно, – оно имеется там и даже не только более краткое, а по крайней мере равное ему по объему, если не более пространное. Но оно помещено там не тотчас после самой исповеди, как это есть в нашем чинопоследовании, а уже после разрешения по ней, и 2) в том и другом случае эти поучения – две совершенно различные редакции. Правда, то и другое поучение совпадают по основной идее, но иначе здесь не могло и быть.

За поучением в нашем исповедном чинопоследовании следует молитва, которая и у нас до Иоакимовского Требника (1677 года) и в практике Греческой церкви понималась разрушительной. А. С. Павлов справедливо указывает ее в ряду молитв, входящих в пространный устав Постника. Но в этом случае между нашим и Постниковым чином снова глубокая разница. – Как сейчас сказано, в оригинале нашего чина – настоящая молитва принята в смысле разрешительной, причем не только для такого назначения, но и вообще в чине – она единственная молитва. Между тем, в указываемой редакции Постникова устава разрешает усваивается собственно краткой формуле, или же хотя и двум молитвам, но уже совершенно другим. Что же касается до рассматриваемой молитвы, то она имела (по крайней мере по тому списку, который издан у Миня) смысле просто просительной молитвы, и как помещенная в ряду шести других молитв (кроме разрешительных), решительно ничем не могла вызвать особое внимание к себе составителя нашего исповедного чина, – вызвать настолько, чтобы выбрать именно ее как единственную из долгого ряда других молитв. Так следует по самому ее положению в уставе Постника²⁰⁴. Так равным образом следуете и из других побочных исторических данных, каковы именно: а) Имея место в пространной редакции Постникова устава исповеди, – трактуемая молитва никогда не была достоянием кратких исповедных уставов, приписываемых имени же Постника. Это ясно свидетельствуете о невидном значении и случайном помещении ее в пространной редакции²⁰⁵. б) Принятая в исповедных греческих чинах других редакций – та же молитва имеет место собственно в более поздних из них и может быть не без влияния уже нашего чинопоследования²⁰⁶. в) Наконец – отдельно от исповедных уставов эта молитва встречается чрезвычайно редко и притом с явными признаками особенной неустойчивости²⁰⁷. Это же прямо доказывает – и малоупотребительность ее, и несомненное происхождение ее не из первостепенной древности. Все эти факты с достаточною убедительностью говорят, что заимствование настоящей молитвы в наш исповедной чин из исповедного устава Постника пока не можете оправдываться ни одним соображением, равно как нахождением ее в том же Постниковом уставе. Она привнесена в наш чин, вероятнее всего, из ряда отдельных исповедных и покаянных молитв, бывших в евхологиях и литургических сборниках.

Сказанным теперь обнимается все, в значительной степени детальное, сравнение чинопоследования исповеди при Законоправнике с исповедным уставом Постника в пространной его редакций. Из приложения этого сравнительного обзора к занимающему нас вопросу не может быть другого вывода, как только тот, что первое исповедное чинопоследование ни в каком случае нельзя признать составленным на основании указываемой редакции второго памятника. Мы могли бы допустить здесь разве одно формальное значение Постникова устава, – в расположении основных частей, – но и в этом отношении совпадете в данном случае скорее объясняется следованием какой либо сокращенной редакции того же устава как более употребительной (вообще) на практике, а правильнее всего – должно объясняться требованием внутренней природы чинопоследования, предназначенного для исповеди.

К чинопоследованию исповеди присоединен в Номоканон целый ряд наставлений касательно наложения духовником епитимий. В современном издании чина (в Требнике) эти наставления в некоторой мере сокращены. Издавая их вполне по оригиналу и переводу в издании 1620 г., А. С. Павлов делит эти наставления на 11 пунктов. Настаивая на следовании нашего чинопоследования пенитенциалу Постника, автор, как уже замечено выше, и в отношении настоящих наставлений видит тоже следование, но только не пространной, а позднейшей редакции того же пенитенциала, именно – в переработка М. Властаря. Следование это выразилось же в привнесении из Властыревой редакции одного пространного (мы сказали бы – одного из более пространных) извлечения. Насколько такое заключение мало обосновано, – это, – как отчасти было разъяснено, – наглядно открывается из одного того, что в ряду всех предполагаемых теперь заметок, – извлечение из Постникова пенитенциала, отмеченное у автора под № 11, составляет весьма незначительную часть. – Эта часть притом же не выступает даже по своей пространности, – так как одновременно с нею здесь имеются заметки и более пространные²⁰⁸. Но такое чисто внешнее отношение, конечно, не имеет особенной силы. Гораздо важнее то, что все указываемые другие заметки нисколько не направляются к тому, чтобы оттенять руководящее значение только трактуемого извлечения; напротив, между ними имеются такие, которые прямо не согласны с внутренней стороны с этим извлечением из Властаря²⁰⁹. Но особенно же воззрение автора подрывается в настоящем случае тем, – что привнесение из пенитенциала Постника, о коем идет речь, – не составляет здесь conditio sine qua non – трактуемых дополнений к чину исповеди. Имеются списки – и, что важно, – списки редакции Номоканона – в издании А. С. Павлова, а равно и в редакции производной, – где это извлечение (со всеми другими, начиная с пункта 8-го) – опущено²¹⁰. Ко всему этому не можем не добавить уже ранее высказанного нами наблюдения, что приводя рассматриваемое извлечение из пенитенциала Постника именно по редакции Властаря, составитель мотивируется не столько авторитетом Постника, сколько авторитетом самого же Властаря. О том говорит и самое надписание, принятое здесь для настоящего извлечения («τοῦ βιβλίου τοῦ Ματθαίου») и тот факт, что и в ряду других заметок здесь не малая доля принадлежит также извлечениям из Властаря²¹¹.

Кроме следования краткой редакции Постникова пенитенциала, А. С. Павлов в рассматриваемом же месте видит еще следование и пространной его редакции. Это в помещении руководства к вопросам на исповеди женщин, – в ряду тех же заметок, отдельно от всего исповедного чина, как это есть и в уставе исповеди Постника (стр. 103). Не отрицаем, что в этом случае между уставом Постника и нашим чинопоследованием есть сходство. Согласны даже с тем, чтобы видеть здесь внешнее влияние того же устава. Но с внутренней стороны и на этот раз – существеннейшая разница, дозволяющая видеть только самостоятельное отношение к делу составителя нашего чинопоследования. – В уставе Постника, при ее выделении из прочего содержания, статья «о женах» примыкает непосредственно к чину исповеди и находится с ним в явной внутренней связи; в нашем же чинопоследовании, напротив, – эта статья, служа некоторым дополнением к чину, в тоже время помещена (и правильно) совершенно изолированно, без внутренней связи с ним. – Со стороны грехов, которых касается настоящая статья, – в Постниковом уставе главное внимание ее обращено на грехи изгнания плода и употребление средств, препятствующих зачатию; в нашем же чине, одновременно с этим, едва ли не большее место в ней отведено греху волшебства. В уставе Постника, наконец, по своей конечной идее та же статья представляет собственно сокращенный устав исповеди женщин. В чине же при «Законоправильнике» она может в том же отношении пониматься не иначе, как отрывок из руководства духовнику собственно по наложение» епитимии на женщин.

В заключение нашего обзора рассматриваемого отдела книги А. С. Павлова – нисколько специальных замечаний.

В издании текста исследуемого Номоканона, исходя из того представления, что он обозревает именно «Номоканон при Б. Требнике», А. С. Павлов придерживается того его объема, как он есть при этом Требнике. Настоящий отдел составляет отсюда исключение. Автор издает чинопоследование исповеди и соответствующие ему наставления по делу наложения епитимии применительно к тому объему, как он был первоначально в греческом оригинале. Эта особенность вызывается исключительно побочным мотивом, – разумеем, – намерением автора установить²¹² связь издаваемого Номоканона с пенитенциалом Постника. Насколько достигается эта цель, о том дано понять – отчасти нами выше, отчасти ранее нас проф. И. С. Бердниковым. По нашему мнению, эта особенность не лишена и другого значения. Не принося никакого ущерба задаче автора исследовать Номоканон, как он есть при Б. Требнике, она в тоже время дает наглядное представление о полном составе первой (точнее вводной) части Номоканона, как он был в оригинале. – Полагаем, что это весьма не маловажно для правильной исторической точки зрения на Номоканон, и если бы не было теперь сделано А. С. Павловым, должно бы быть сделано впоследствии другими исследователями того же «Законоправильника».

Почти в отношении всех дополнительных к чинопоследовании исповеди извлечений, А. С. Павлов с особенною тщательностью отмечает и источник (собственно Синтагму Властаря и толкования известных византийских канонистов). Сверх того, по местам им присоединяются здесь и объяснительные примечания к правильному пониманию текста некоторых статей. В этом последнем случай, по поводу слов в первой дополнительной к чину статье – «аще ли изнеможеши к смерти, причастися, аще ли встанеши паки стани в уреченных летех и приложи в меру, еже сдржати паки и ин канон за причащение, да наврешиши меру», – А. С. Павлов говорит, – если кто причастится (по болезни) до исполнения срока епитимии, «тот выздоровев, должен начать ее снова, чтобы таким образом исполнить и первоначальную епитимию и дополнительную за преждевременное причащение» (стр. 95–96). По нашему мнению, это толкование неправильно. Епитимия на тот или другой срок налагается за известный грех. В настоящем случае, причащаясь по необходимости и с дозволения церкви, лицо, исполняющее епитимии, не совершает греха и следовательно нет логического основания предписывать ему вновь начинать исполнение возложенной на него епитимии. Подобное требование могло бы иметь смысл и место только при том условии, если епитимийца, исполнив часть срока епитимии, вновь впадает в тот же грех. Так это, действительно, и устанавливается следующей дополнительною при чине исповеди заметкой, в которой читается «Егда же (епитимийца) удръжится на время от причащения и паки ниспадет в грех, паки начало полагает в канон» (стр. 96). На этом основании рассматриваемое место, очевидно, не может допускать другого толкования, как требование исполнить «в целом» ранее определенные лета (которые, в виду несвоевременного причащения, могли бы трактоваться подлежащими не исполнено во всей целости) с некоторым дополнением за снисходительное разрешение Церкви епитимийце причаститься при его не достоинстве к тому²¹³.

Не точно, по нашему мнению, толкование А. С. Павлова и слов второй дополнительной к чину исповеди статьи – «Отнележе оставит человек согрешение, тогда канон приемлет». Автор понимает их так: «пока человек не оставляет греха, до тех пор он не принимается на исповедь». Но здесь речь идет не об исповеди, а об епитимии, и, очевидно, дается понять, что грешник только тогда считается состоящим под епитимией в определенных летах, как скоро отстает от греха, в случае же допущения им вновь того же греха (=не оставления греха) эти определенные лета не имеют силы (хотя бы часть их он и исполнил), так как с новым падением он вновь должен начинать епитимию. Так это проводится дальнейшим текстом настоящей статьи, и так соглашается ниже и сам автор²¹⁴.

Последнее замечание. Хотя автор и не ставит задачей обстоятельно комментировать занимающие нас теперь дополнительные к исповедному чину статьи, но в виду того, что статьи в большей их части издаются и теперь при Требнике, нельзя не сожалеть, что порою они не снабжены очень уместными комментариями. К таким нуждающимся в пояснениях местам, напр., относится замечание первой дополнительной статьи о дозволении епитимийце вместо Св. Таин – пить «агиазму велику». Происхождение сего обычая, его история и значение в настоящее время – во всяком случае вопросы, не лишенные интереса²¹⁵.

На этом мы и заканчиваем обзор первого отдела второй части книги А. С. Павлова. Перейдем затем к тексту самого «Законоправильника» и примечаниям автора при оном, обнимающим собою весь второй отдел той же части.

Другой отдел во второй части книги А. С. Павлова посвящен тексту самого «Законоправильника» и примечаниям к нему. В последних и заключается научное существо настоящего отдела. На обозрении его в отношении к этим примечаниям мы теперь и останавливаемся.

Как сказано выше, с точки зрения примечаний все статьи «Законоправильника» распадаются на несколько групп. Главных групп, впрочем, здесь две – а) статьи, оставленные без примечаний, и б) статьи комментированные.

К первой из этих групп прежде всего относятся статьи, текст которых не сопровождается от автора буквально ни одним словом. Таковы статьи: 1, 3–4, 6–7, 28а; 44–45, 48, 171, 174, 194б-196 и 201 (всего 16 статей). Сюда же равным образом относятся и все те статьи, также оставленный без примечаний, но при которых – или имеются одни ссылки на примечания к другим статьям (ст.– 184, 203 и 221), или только приводятся – иногда славянские (ст.–70, 151–152, 170, 176–177 и 206), иногда греческие (ст.–134, 146, 149–150) разночтения текста, или, наконец, имеются только лаконические поправки в цитатах (ст.–2, 5, 57, 167–168). Сверх того, к настоящей же группе можно отнести и те статьи, существо особых примечаний при которых сводится исключительно к указанию разночтений и дополнений текста статей в отношении к прежним русским изданиям Номоканона. Таковы статьи: 46, 49, 136–137, 154, 162 и 167.

Все прочие статьи, кроме теперь отмеченных, сопровождаются в издании А. С. Павлова пояснительными и критическими примечаниями в тесном смысле. Эти примечания, как дано понять выше, – иногда кратки (98 статей), иногда же отличаются пространностью и обстоятельностью (85 статей). С точки зрения существа тех же примечаний, все относящаяся к ним статьи можно подразделить в свою очередь на две группы: а) статьи, при которых существенная задача примечания – установить точное представление об источнике, откуда почерпнуто содержание статьи, – и б) статьи, примечания при которых устанавливают точный смысл статьи, с исторической и практической ее стороны. – В приложении к первой из этих групп, исключая статьи – 54, 68, 82 а-б, 107–108 и 157, – примечания – обыкновенно кратки²¹⁶; в отношении же второй – они в большей части отличаются пространностью²¹⁷.

Применительно к представленному теперь делению на группы статей «Законоправильника», в комментированном издании его А. С. Павловым, критическое обозрение рассматриваемого отдела книги автора вызывает на общие и специальные замечания в предлагаемом далее объема и содержании.

I.               Согласно общей предварительной заметке А. С. Павлова (стр. 77–78), все статьи первой группы оставлены без историко-критических примечаний – и в силу правильной ссылки их на первоисточники, и в виду соответствия славянского перевода их с текстом подлинника. К этому остается прибавить еще разве и то, что почти всеми статьями настоящей группы обыкновенно повторяются общеизвестные нормы, основанные непосредственно на общепризнанных канонах. По нашим наблюдениям, однако, эти статьи далеко не всегда могут быть оставлены без некоторых критических замечаний. При всей ясности их содержания, при всей общеизвестности положений, которые в них заключаются, и, наконец, при (общей) верности употребленных в них ссылок на источники, они во многих случаях нуждаются в пояснениях и притом в том же самом направлении, в каком эти пояснения делаются автором. В частности круг таких статей, нуждающихся в пояснениях, а равным образом и существо должных быть при них пояснений обнимаются излагаемым далее.

Ст. 4-я, верно ссылаясь на 27 апост. правило, устанавливает несколько другое положение, чем это есть в подлиннике. В указываемом апостольском каноне клирику запрещается бить – «верных согрешющих или неверных обидевших»; настоящая же статья Номоканона говорит вообще о подобном отношении к верным или неверным. Затем, в этой же статье добавлено – «такожде аще подъемлет меч и ударить кого». Такого дополнения уже совершенно нет в 27 апост. пр. и, очевидно, оно взято из другого источника. В первом издании (стр. 38) своего труда автор указывал такой источник – в правилах патриарха Константинопольского Никифора; в рассматриваемом издании напрасно отсутствует хотя что-либо подобное тому же указанию. Сверх же отмечаемого, – в виду более широкого смысла настоящей статьи, сравнительно с ее источником, – настояла некоторая необходимость в комментировании ее (и особенно дополнения при ней) и самой в себе, напр., – на случай самозащиты клирика орудием²¹⁸.

Ст. 5-я трактует о получении чрез мирских начальников не только епископии, но и вообще духовной должности и притом именно от митрополита. 30-е апостольское правило, на которое здесь имеется ссылка, – во-первых, говорит про получение собственно епископства, а во-вторых, – конечно, не упоминает про митрополитов.

Ст. 6-я говорит о непосредственной – «в лице» – обиде епископа; источник же ее – 55 апостольское правило говорит об обиде епископа – вообще, – при всяких условиях.

Ст. 28а-я, как она издается теперь в Номоканоне, ссылается только на 59-е правило Василия Великого. Между тем это последнее говорит об епитимии исключительно за блуд в собственном смысле. Епитимии же за другие грехи против 7-й заповеди, упоминаемые в настоящей же статье Номоканона, – отмечаются уже в других правилах того же отца, – именно – за прелюбодеяние – в правиле 58-м, за мужеложство – в правиле 62-м, за скотоложство – в правиле 63-м; что же касается до птицеложства, то оно совершенно не упоминается не только у Василия Великого, но и вообще в канонических правилах Нельзя к этому не добавить, что сокращая в одно целое статьи подлинника – 24–28-ю, современный текст Номоканона, при Требнике, вместе с тем, устраняет ссылку подлинника (в статье 24-й) на 20-е правило анкирского собора, – более мягкое для виновных в прелюбодеянии.

В 22-м апостольском каноне говорится о клятвопреступлении в тесном смысле; 44-я же статья Номоканона уже дополняет это правило, когда добавляет; «такожде и лжесвидетель».

Краткая²¹⁹ вставка в текст 46-й статьи Номоканона, по никоновскому ее изданию, – слов – «и да платить татьбу, аще возможно», – которые отсутствуют в изданиях до-никоновских и отвечают правильному тексту греческого подлинника, – по всей вероятности имела место и в том переводном списке, с которого было сделано Берындою в 1620 г. первое издание у нас Номоканона, или по крайней мере находилась вообще в славянских списках «Законоправильника». Заключаем так потому, что только при тексте настоящей статьи с отмечаемою вставкой мог быть редактирован вопрос исповеднику о татьбе в том виде, как он есть теперь в чинопоследовании исповеди и как одинаково он был и в издании П. Берынды²²⁰. Берындою же такая вставка могла быть опущена сознательно, как не отвечающая подлинному тексту источника рассматриваемой статьи – 61-му правилу Василия Великого. – Соответственно этому и по вопросу об источнике трактуемой вставки в никоновском издании можно считать равносильными предположения, – как наблюдение справщиков по греческому подлиннику, так и в одинаковой мере наблюдение их и по юго-славянским переводным спискам. В пользу последнего из этих предположений не мало говорит тот факт, что в другой, именно – 137-й статье, относящейся также к обозреваемой нами группе, также никоновские справщики оставили текст без исправления, – как он был принят в издании Копыстенского, а не как должен бы быть согласно греческому подлиннику. В этом последнем случае требовалось исправление более заметное, нежели в статье – 46-й. И само собою разумеется, – если не допускать особенной небрежности справщиков к исправлению Номоканона, – факт оставления ими более заметной ошибки, при устранении ошибки менее важной, – скорее мирится со вторым предположением²²¹.

Ст. 70-я относить епитимию Василия Великого матери, покинувшей свое дитя, рожденное в пути, только к тому случаю, если это дитя, вследствие такого пренебрежения, умрет. Источник настоящей статьи, – 33-е правило Василия Великого, – назначает, такую епитимию, – однако, – вообще за предполагаемое здесь пренебрежение младенца, хотя бы он и остался жив²²².

Статьи – 134, 150 и 151, по тексту их в Номоканоне, относятся исключительно к священнику, источники же их – VI вселенского собора правило – 11-е и апостольские правила – 33 и 28-е говорят вообще о клириках.

152-я статья излагает не столько содержание самого 11-го апостольского правила (на которое она ссылается), сколько существо комментария на него Аристина и Зонары (но не Вальсамона).

Ст. 154-я представляет нисколько не точное переложение 65-го апостольского правила. Правило это запрещает входить не только в собрание еретическое, но и в синагогу иудейскую. Устраняя последнее, компилятор по-видимому, затруднялся приложить к молитвенным соображениям еретиков исключительно термин – «синагога»; благодаря этому в статье и получилось некоторое многословие в обозначении этого собрания. – Соглашаясь, что редакция этой статьи, как она есть при Б. Требнике, предполагает сношение по поводу ее Никоновских справщиков с греческим подлинником²²³, мы должны признать и то, что настоящей пример – довольно наглядное подтверждение невнимательного отношения тех же справщиков к исправлению текста Номоканона²²⁴.

Относительно 162-й статьи, судя по особому ее изложению, едва ли можно сомневаться, что она заимствована из какого-либо готового источника. Скорее всего ее можно понимать обобщением первых статей псевдо-Зонарина Номоканона.

71-е правило Василия Великого не говорит об активном воздействии кого-либо из верующих на согрешившего, как это предполагается ссылающеюся на него 168-ю статью Номоканона в словах: «и могий возбранити греху, не возбрани»; оно требует только сообщения о таковом грешнике епископу²²⁵.

73-е апостольское правило говорит о присвоении кем-либо уже освященных церковных ценных сосудов – (золотых или серебряных) или завесы (ὑθὄνη), – словом разумеет всякие ценные предметы, пожертвованные храму. 170-я же статья Номоканона, ссылаясь на это правило, упоминает только про – «пелены» (ποδαία), Очевидно, она уже не повторяет своего источника, а составляет дальнейшее раскрытие и применение его к исключительным вещественным пожертвованиям в церковь, хотя бы и не имеющим особенной ценности²²⁶.

О предмете речи 174-й статьи, – благочинном пении при богослужении, – с особенною подробностью и обстоятельностью трактуется в издававшемся прежде при Номоканоне дополнении к нему, так называемых – «Различных главизнах из другого Номоканона²²⁷.

96-е правило собора Трулльского, касаясь искусственных головных украшений в отношении волос, – имеет в виду собственно искусственную их прическу (плетение) и уборы. М. Властарь, на основании этого правила и особенно по руководству толкованием на него Зонары²²⁸, вносите в свою Синтагму статью, в которой касается и стрижения бороды. Это место его Синтагмы и воспроизводит 177 статья Номоканона. Указываемая теперь особенность настоящей статьи, в виду значения ее в истории русского раскола, – думается, – должна была бы обратить на себя внимание автора и вызвать пояснение ее, хотя бы ссылкой на относящейся сюда комментарий Зонары.

182-я статья неправильно ссылается на 12-е правило Василия Великого, потому что и это последнее само ссылается на 17-е апостольское правило.

Ст. 194а-я, определяя возраст для рукоположения, при ссылке только на одно 14-е правило собора трулльского, – отмечает оный и для рукоположения во иподиакона (20 лет). Этот последний возраст предусматривается, однако, не 14-м, а уже 15-м правилом того же собора.

В 195-й статье, кроме епископов, как переменяющих места своего служения, упоминаются в сем же отношении и митрополиты. Это последнее не отвечает ссылкам настоящей статьи на 1-е и 2-е правило собора сардикийского.

Выражение 196-й статьи – «или превязуяй звери» – составляет ее особенность, которая не предусматривается в цитируемом здесь, как источник этой статьи, – 36-м апостольском правиле.

201-я статья хотя и указываете своим источником только одно 50-е апостольское правило, – в сущности дела представляет совместное сокращение двух апостольских правил – 49-го и 50-го, в обратной их последовательности.

По поводу 203-й статьи, примечания для которой автором сделаны собственно при статье 154-й, – не отрицаем, – А. С. Павловым отчетливо установлены исторические мотивы требования вторично крестить агарянских (=турецких) детей, при действительном принятии их в православную церковь. Однако, этим не определяется точное значение настоящей статьи для нашего времени. Следуете так из того, что древней церкви, в противоположность требованию настоящей статьи, по-видимому присуще было то воззрение, по которому крещение, хотя бы оно совершалось и не в представлении его как таинства, одинаково имеете силу последнего²²⁹.

Наконец, относительно статьи 221-й, которая приводится в Номоканоне без всякой цитации ее источника, не было бы лишним указать последний.

II.             Статьи второй группы, по принятому нами делению, сопровождаются в издании А. С. Павлова примечаниями, направленными в каждом конкретном их случае исключительно к точному определению источника, из которого почерпнуто содержание статьи. Примечания эти обладают большими достоинствами, о которых дано будет понять ниже. – При всем том, – или с других сторон, или даже с той стороны, какую имеет здесь в виду автор, – относящиеся сюда статьи в нередких их представителях дают повод к дополнительным замечаниям. Последние (исключая те случаи, когда в них высказываются только «desideria» к труду А. С. Павлова), по нашему мнению, – порою были бы уместными и в книге автора. Мы представим некоторые из них в порядке-принадлежащих сюда статей Номоканона.

Как оригинальную (с загл. «От жития Андрея... юродивого»), так и привнесенную Копыстенским (с загл. «И от отечника») части 24-й статьи автор оставляет совершенно без пояснительных примечаний. Нам думается, здесь для него был весьма уместный повод коснуться совершенно не затронутого у нас вопроса о значения в номоканонах привнесения подобных назидательных повествований и вообще кратких извлечений из назидательно-аскетической литературы. Явление это было нередким в поздних канонических сборниках, и несомненно подобные статьи и извлечения понимались выразителями известного канонического воззрения, – в каковом значении они и находили себе место в номоканонах²³⁰.

Относительно статьи 39-й нельзя не заметить, что грех деторастления не предусматривается каноническими правилами, почему составитель Номоканона и ссылаемся здесь на пенитенциал Постника.

Статья 54-я, в силу установившейся в русской Церкви с прошедшего столетия практики совершать обручение одновременно с браковенчанием, – не может иметь у нас приложения.

По поводу статей 59–61-й нужно сказать тоже самое, что сейчас замечено относительно статьи 39-й. Сверх того в настоящем случае относительно статьи 60-й должно добавить, что она не представляет (со стороны определяемого в ней числа поклонов) буквального извлечения – ни из пенитенциала Постника при Синтагме Властаря, ни из самой Синтагмы²³¹.

Статью 62-ую удобнее было бы понимать как одно целое с статьей 61-ою, которой, согласно ее изложению, она служит прямым дополнением.

Ст. 67-я действительно представляет сокращение (в первой ее половине) 2-го правила Григория Неокесарийского, – но с существенным различием. По Григорию Неокесарийскому, в виду его ссылки здесь на Второзаконие (гл. XXII, ст. 26–27), предполагается, что изнасилованная, раз предыдущая жизнь ее была чиста, не подлежит никакому покаянию; между тем, по цитируемому в настоящей статье правилу патр. Константинопольского Никифора ей назначается легкая епитимия. – Затем, в виду того, что и по 49-му правилу Василия Великого в том же самом случае также не должно налагаться епитимии, – очевидно, – 67-я статья Номоканона противоречить каноническому воззрению древней Церкви²³².

В не раз помянутых «Различных главизнах», присоединявшихся к Номоканону при отдельных его изданиях, выражение 95-й статьи его – «монах аще упиется, соблудил есть» – понимается в отношении епитимии в буквальном смысле, когда там говорится – «инок аще ся оупиет... якоже блудник да запретится»²³³. Но в других поздних греческих пенитенциалах, – и нужно думать правильно, – оно понимается образным выражением!., почему и епитимия назначается за такой грех – пост 20 дней²³⁴.

Монаху, тайно ядущему, о котором говорится в ст. 96-й, те же дополнительные к Номоканону «Различные главизны» назначают определенную епитимию – две недели и 1500 поклонов на день²³⁵.

Монах, присутствовавший на браке, которому 98-я статья назначает епитимию – 30 дней, – по старинным русским монашеским пенитенциалам подлежат епитимии на две недели.

Монаху, – «сопутствующему жене поприще едино», – и в «Различных главизнах» назначается также епитимия, что и в 100-й статье Номоканона, но с дополнительным упоминанием про «100 поклонов на всяк день»²³⁶.

Ст. 101-я, запрещающая монаху целовать женщину или отрока, по изложению ее в тех же «Различных главизнах» – назначает епитимию – 500 поклонов, разумеет отроча – «голобрадо», а за целование с матерью на Пасху определяет епитимию в 300 поклонов²³⁷. В древле-русских пенитенциалах епитимия в настоящем случае назначается – 40 дней (как и в Номоканоне), но сказано – «не достоит (иноку) целовати ни кого же, томко матерь на воскресение Господне»²³⁸.

Едва-ли можно согласиться с тем замечанием А. С. Павлова при 103-й статье Номоканона, что – «позволяя священнику, запрещенному в священнослужении, благословлять только трапезу, она противоречить каноническим правилам – 27-му Василия Великого и 26-му VI Всел. Собора. – В том и другом правиле речь не о благословении предмета потребления, а о благословении лица, о каковом собственно нет речи в настоящей статье Номоканона. – Между благословением того и другого нельзя не усматривать некоторой разницы. Собственно благословение, как особое право священника, понимается обыкновенно благословением от него другого лица. Что же касается до благословения трапезы, то по крайней мере в смысле осенения крестным знамением, оно может трактоваться правом каждого христианина. Поэтому-то комментаторы указываемых канонических правил, касаясь их существа, умалчивают по вопросу о непозволительности запрещенным священнослужителям благословлять предметы потребления²³⁹. Поэтому-то, даже, в других греческих канонических сборниках, читается и такое правило, косвенно относящееся к уяснению трактуемого теперь вопроса: «Священник позван быв на праздник от кого, и не имея подобно время, отъити благословити, аще повелит старцю благословити да благословит, или диакон, или чтец, ибо Господь... многим апостолом, священства неимущим повеле крестити»²⁴⁰. Поэтому-то, далее, в других греческих канонических сборниках, читается и такое правило, косвенно относящееся к уяснению трактуемого теперь вопроса: «Священник позван быв на праздник от кого, и не имея подобно время, отъити благословити, аще повелит старцю благословити да благословит, или диакон, или чтец, ибо Господь... многим апостолом, священства неимущим повеле крестити»²⁴¹.

Хотя 113-я статья и относится к разряду апокрифических правил, тем не менее ее нельзя не признать точнейшим выражением идущих из глубокой древности воззрений греческих аскетов на взаимоотношение в монастыре – инока – с одной стороны, и – его игумена, духовного отца или вообще духовного старца – с другой²⁴².

115-я статья, судя по ее тексту, – происхождения не раннего. Ложно подписанная именем Василия Великого, она, однако, в своей сущности, сверх аскетических творений этого отца, основывается и на канонических правилах²⁴³.

Апокрифического же происхождения статья 121-я также составлена несомненно не без влияния канонических правил, и именно – 3-го правила Константинопольского собора 879 г., которое касается оскорбления епископа; в настоящей статье сделано только приложение этого правила к священнику.

По другим греческим пенитенциалам совершение литургии священником, находящимся с кем-либо во вражде, о чем говорит 124-я статья Номоканона, подлежит епитимии на неопределенное время²⁴⁴; по древне-русским пенитенциалам здесь предполагалось запрещение на три года при 100 поклонах на каждый день²⁴⁵.

Статья 128-я, в том месте ее, где она говорит: «аще ли (кто-либо из детей), двигнет древо, ударит их, (родителей), да отсечены будут руки», – послужила основанием для монашеского правила в «Различных главизнах», – которое . гласит: «Аще кой инок в руку свою взем древо, и уязвить игумена своего, да отсечется рука его, понеже отцеубйца бысть»²⁴⁶.

Хотя 138-я статья, запрещающая монахам взимать «лихву», и представляет в Номоканоне только особое приложение предшествующей ей 137-й статьи (в которой, при ссылке на 44-е Апост. правило, то же запрещается клирикам), однако она не может быть понимаема некоторым новшеством. Вероятно, уже ранее ее существовала статья, которая находится в «Различных главизнах» и читается: «инок съкровищуя и на лихву дая cïa... покаявшеся, да запретится лето едино, поклон сто и пятьдесят»²⁴⁷.

По поводу ст. 145-й, трактующей о суеверном употреблении св. причастия, в виду – и давности этого суеверия, и исключительной его грубости, нельзя не сожалеть, что автор не вошел здесь в какие-либо исторические изыскания, – тем более, что на эту сторону, вообще в своих примечаниях, он обращает особенное внимание.

Ст. 173-я, которая касается места погребения умерших, в виду существующих у нас местных постановлений по тому же предмету, невольно вызывала автора на точное определение ее практического значения в настоящее время, особенно в той ее части, которая трактует о погребении в «молитвенных домах».

В ст. 180-й определяется епитимия за брак в сродстве. Понимание этого брака в его отношении к епитимии за прелюбодеяние, действительно, оправдывается цитуемым здесь 68-м правилом Василия Великого. Но точная отметка той же епитимии – 15 лет – отметка неправильная. Неправильность эта предусматривается и из текста самой статьи, когда в ней виновный в предполагаемом здесь браке трактуется подлежащим епитимии, как – «кровосмешение сотвор». Раз именно по этому мотиву брак в сродстве влечете за собою для вступивших в него епитимию, то отсюда само собою следуете, что срок такой епитимии должен быть назначаем в каждом случае подобного брака особо, применясь, – с одной стороны – к степени родства, препятствующего данному браку, и с другой – к сроку епитимии за кровосмешение в собственном смысле в той-же степени. Насколько епитимии различны в последнем случае, настолько же они должны быть различны и при браках в законом недозволенном сродстве. Поэтому то, в цитуемом здесь 68-м правиле Василия Великого хотя действительно и говорится об епитимии прелюбодеев, но не отмечается в точности – 15 лет. Такого понимания настоящего правила Василия В., – добавим, – держится и Аристин²⁴⁸, – и таково, полагаем, – должно быть понимание 180-й ст. Номоканона, как повторяющей в своей сущности то же правило.

Наконец, еще одно специальное замечание, – о 216-й статье Тексте 69-го Апост. правила в этой статье излагается в тех же словах и в цитованных «Различных главизнах»²⁴⁹. В общем он весьма совпадает с толкованием на это правило, какое имеется в нашей славянской Кормчей; там также при упоминании о посте среды и пятка, добавлено – «во все лето». Что же касается до толкования на то же правило, присоединенное к нему в настоящей статье, то действительно, оно не совпадает буквально с каким-либо комментарием на этот канон известных византийских канонистов; при всем том в нем можно усматривать сокращенный перифраз толкования Зонары²⁵⁰.

Более детальное обозрение статей рассматриваемой нами группы быть может дало бы повод сделать и другие дополнения к примечаниям на эти статьи автора. – Сказанного, впрочем достаточно, дабы видеть, что такие дополнения в занимающем нас случае – не только могут быть, но и должны быть и в новом издании А. С. Павловым Номоканона при Требнике.

Говоря же вообще о примечаниях автора к трактуемым статьям, – мы, однако, имеем полное основание отозваться о них не иначе, как с безусловным одобрением к труду А. С. Павлова.

В этих примечаниях, исключая двух случаев, когда точное представление об источнике статьи дается – как то мы видели и выше, – путем простого исправления цитаты²⁵¹, – такое представление устанавливается обыкновенно особыми изысканиями автора и нарочитым указанием источника, как – или совершенно не отмеченного в статье или отмеченного очень слабо. – В тех случаях, когда статья заимствована несомненно из источника, предполагаемого автором, и когда в свою очередь об этом источнике сложилось более или менее устойчивое представление и он пользуется сравнительною известностью, – примечания автора ограничиваются здесь краткими, лаконическими указаниями на источник, – и не более: Такие краткие указания в частности имеют здесь место, когда автор отмечает, как источник статьи, – Патерик (ст. 24), псевдо-Зонорин номоканон (ст. 128 и 145), Устав Студийский (ст. 223), Синтагму Властаря (ст. 59–61; 63; 186–187), пенитенциал (в издании его у Морина) Постника (ст 39 и 91) и правила – Василия Великого (ст. 117–118), Феодора Студита (ст.–89, 99 и 105) и Никифора Исповедника (ст. 104). Но в большинстве случаев, хотя и в сжатых замечаниях, автор выполняет здесь несравненно труднейшую работу. – Так, когда прототип статьи наблюдается в различных источниках, более или менее одинаковой исторической ценности, он ставить своею задачею (с объяснениями и без оных) указать его по всем таким уже известным в печати источникам²⁵²). Не находя того же прототипа в источниках более или менее известных, автор, далее, – отыскивает его в ряду правил малоизвестных и темного происхождения (ст. 121 и 122). Нет признаков заимствования статьи из канонических памятников, нашедших себе место в известных печатных изданиях, автор отыскивает его даже только по описаниям (и порою редким) рукописей канонического содержания (ст.–86, 93 и 113). Не довольствуясь печатными изданиями, он порою прилагает здесь к делу и самые рукописи (ст. 100). Раз для текста статьи вообще не находится прямо отвечающего ему прототипа, автор ставит своею задачею указать оный хотя бы косвенно и порою в отдельных произведениях духовной письменности²⁵³. Наконец, имея достаточное основание предполагать при современных условиях неизвестность первоисточника для данной статьи, автор все таки зондирует почву там, где скорее всего его можно ожидать, – и по крайней мере считает своею обязанностью констатировать, что там где именно бы нужно встретить прототип статьи, – оный не находится (ст. 216). – Ко всему этому остается сделать еще одно добавление. – Как дано понять выше, – не ограничиваясь активным указанием источников статей, автор проверяете и уже имеющаяся в статьях ссылка на источники. При подобной проверке, раз указываемые ссылки делаются с какими-либо особенностями, – автор объясняет последние, а когда за источниками, отмечаемыми в тех же ссылках, мыслимы и другие, дальнейшие первоисточники, автор устанавливает и оные, – устанавливаем – иногда путем далеких изысканий (ст. 64 67, 103, 138, 141 в 173).

Все изложенные теперь факты с очевидностью говорят о той трудной и кропотливой работе, какая на этот раз выполнена ученым автором, и о том безупречном стремлении его к возможному совершенству своего труда, каким он был проникнут в данном случае. Если же принять во внимание, что сделанные теперь автором изыскания, порою очень сложные, почти все увенчались успехом, то нужно признать вместе с указываемым, что та же работа в большинстве случаев исполнена им возможно безукоризненно и что они мыслимы только при исключительном изучении первоисточников церковного права. Имея сама по себе высокое научное значение, как во многом и в должной мере освещающая темный материал Номоканона, она не менее важна и в другом отношении, – именно в том, что в ней дается поучительный образец будущим исследователям других памятников церковного права, подобных Номоканону при Б. Требнике.

III. Остается последняя наиболее сложная группа статей, – статей, при которых примечания направлены к уяснению правильного смысла статьи, к установлению точного ее понимания. На эти статьи автором обращено особенное внимание, что дается понять уже одною преимущественною пространностью относящихся сюда его примечаний. В общей сложности эти статьи и пояснительные примечания – к ним реже дают поводы к специальным заключениям с нашей стороны. Тем не менее такие поводы имеются в немалом числе, как то следует из предлагаемого далее ряда наших заметок, относящихся к различным статьям настоящей группы.

8-я статья, ссылаясь на 11-е правило Василия Великого, определяет за невольное убийство епитимии на 10 лет. А. С. Павлов замечает по поводу этого, что такой срок назначен неправильно. По нашему мненнию, напротив, – это назначение вполне верное. В правилах Василия Великого, – и именно в 57-м правиле, – действительно, – за невольное убийство и определена епитимия на 10 лет. Правда в цитуемом настоящею статьей 11-м пр. этого отца говорится про случай понесения за тот же грех собственно 11-летней епитимии; но такой срок не устанавливается здесь как норма, а предполагается только сроком – «в меру», применительно к должной быть и ранее установленной норме – в десять лет. Поэтому то и М. Властарь комментирует указание в настоящем правиле на «11 лет» – как наказание, превышающее определенное правилами время»²⁵⁴, а в толкованиях Аристина и в Синопсисе, им комментированном, это правило полагается как определяющее именно десятилетнюю епитимию²⁵⁵.

Ст. 9-я (об убийстве на войне и при самозащите), так точно обследованная А. С. Павловым с исторической точки зрения, в виду ее нахождения в практическом источнике права русской церкви, невольно вызывает целый же ряд практических же вопросов, оставленных автором в стороне. В частности, напр, здесь возбуждаются вопросы: насколько приложимо теперь требование настоящей статьи подвергать трехлетней епитимии убивающих на брани, в виду совершенно изменившихся условие последней? Как примирить это требование с призыванием помощи свыше в бранном деле? Как примирить такую епитимию на убивающих разбойника с идеею повиновения власти, требующей уничтожения разбойников? и пр... – Назначение рассматриваемою епитимией за вольное убийство разбойника епитимии на 20 лет, – надо добавить, назначение произвольное и неправильное. Это прямо следует из взаимоотношения соприкасающихся с данным случаем правил Василия Великого касательно епитимии за убийство. Назначая вообще за вольное убийство (в правиле 56-м) епитимии на 20 лет, он за таковое же не вольное убийство назначаете епитимии половинную на десять лет (в правиле 57-м). Если же теперь, рядом с этим последним правилом, им же за невольное убийство разбойника назначается епитимия только – три года²⁵⁶, то следовательно, и за вольное убийство (не при самозащите) разбойника должна назначаться епитимия меньшая, чем вообще за вольное убийство, – и именно, – применяясь к взаимоотношению сроков 10 и 20 лет, – приблизительно на 6 лет. Поэтому то, в постановлении собора при патриархе Константине Хлиарине, на которое здесь указывает А. С. Павлов, по данному предмету говорится вообще об епитимии большей, чем за невольное убийство разбойника²⁵⁷.

По поводу 10-й статьи (об извержении клирика, в случае совершения им убийства) и собственно в виду представляемых здесь автором разнообразных исторических справок, – для современной практики остается не выясненным важный вопрос – о возможности (с канонической точки зрения) рукоположения в клир, лиц фактически участвовавших на войне²⁵⁸.

Ст. 13 –17, посвященные все запрещениям волшебства, в самых разнообразных его видах, весьма обстоятельно были комментированы автором еще в первом его издании. К сожалению и теперь он не касается вопроса о практике хотя бы более выдающихся из перечисленных здесь видов волшебства у нас. Восполнения этого пробела дало бы возможность сознательнее определить степень практического значения настоящих статей (в их частностях) в отношении к русской церкви. Вместе с тем, в данном случае нельзя не желать более вразумительного изложения, в статье 14-й, выдержек из Властаря и Зонары, пояснительных к видам волшебства.

В ст. 19-й было в московских (до-никоновских) изданиях дополнение, исчислявшее различные виды волшебства и суеверия, где между прочим упоминались – заставлять других кричать голосами различных животных, и сверх того – «вера Лопарем» и «кудесьству во огни». Вполне соглашаясь с автором, что в таком дополнении указываются так называемые порченые, – нельзя, однако, признать, чтобы это объяснение могло иметь приложение и к последним двум выражениям данного дополнения. – Хотя автор и рекомендует исправить в настоящей статье ссылку ее на 56-е правило Василия Великого ссылкой на его же правило 65-е, но эту рекомендации нет оснований признать правильною. В 65-м пр. Василия Великого содержится речь о «творящих» волшебство, о каковом предмете говорит 13-я статья Номоканона, в которой правильно и сделана ссылка на этот канон. В рассматриваемой же статье трактуется о «верящих в волшебство», соответственно чему и имеется должная быть здесь ссылка на правило Василия Великого подобного же содержания – 72-е. На правило же 56-ое здесь делается также верная ссылка, так как оно подтверждает определяемый в настоящей статье срок епитимии (за вольное убийство) – 20 лет.

Примечания А. С. Павлова к 21-й статье, о веровании в так называемых вурколаков, отличающаяся особенною обстоятельностью, еще при первом издании им своей книги обратили на себя особенное внимание²⁵⁹. К сказанному здесь автором мы имеем добавить: а) в греческих поздних номоканонах по поводу этого верования помещалось иногда пространное рассуждение, которое даже надписывалось именем Иоанна Постника²⁶⁰; б) молитвы, разрешительные для лиц, умерших под церковным проклятием, – и изданы, и с некоторой полнотой обследованы и в нашей литературе²⁶¹; в) сверх указываемых молитв в практике греческой церкви существовало для той же цели особое последование²⁶²; г) наконец, верование это, несомненно было весьма распространенным в греческой среде и глубоко внедрившимся Это подтверждается и фактом самого установлении церковью указываемых молитвословий и чрезвычайно частым помещением оных в греческих канонических сборниках.

Ст. 22-я понимается в Номоканоне собственно дополнением предшествующей ей 21-й статьи. Сообразно с этим, и ею предполагается епитимия также в 6 лет, как это есть и в 21-й статье. Назначение столь суровой епитимии за предприятие иметь восприемником к новорожденному младенцу «первого встречного» (о чем собственно говорит настоящая статья) объясняется – отчасти тем суеверием, которое связано с таким предприятием, – отчасти неприглядностью принятого при этом способа (класть ребенка на распутии), который, по внешним условиям существоватя греческой церкви, может порою повести к неудобным последствиям.

Относительно прибавки в статье 23-й о конских ристалищах (согласно 65 правилу VI Всел. соб.) нельзя не отметить, что она мало вяжется с прочим содержанием статьи; в последнем имеются в виду главным образом развлечения – или граничащие с языческими суевериями, или принятые в неудобное с христианской точки зрения время.

Если действительно в статье 23b ссылка на 70-е правило Василия Великого – не правильна, то нельзя назвать удачною и поправку к ней автора, при которой должна быть ссылка на 7-е правило того же отца. Вернее было-бы поставить общую ссылку на каноны Василия Великого, так как здесь и извлечение делается не из 7-го его правила, а из комментаия на это правило Зонары, речь которого (в первой ее половине) относится в данном случай вообще к правилам этого отца.

К примечанию автора относительно послужившего основанием для статьи 28b-51-го правила Василия Великого нужно добавить, что оно, предписывая извержение клириков за тяжкие грехопадения, разумеет в одинаковой мере – как священно-служителей, так и церковно-служителей.

Епитимия за святотатство, определяемая 50-ю статьей Номоканона на 15 лет, в позднейших редакциях его отмечается в 16 лет²⁶³.

По поводу ст. 53-ей (о брачном совершеннолетии) автор склонен провести то воззрение, что нарушение так называемого церковного совершеннолетия (13 и 15 лет) при вступлении в брак если и ведет к особым (сравнительно с нарушением гражданского совершеннолетия) последствиям (разумеется – разлучение супругов), то лишь при исключительных побочных условиях, указываемых 209-ю ст. Уст. дух. консистории. С этим едва-ли можно согласиться. То не спорно, что иски о признании недействительными подобных браков могут вчинаться только стороною, не достигшей церковного совершеннолетия и притом, если такой брак не имел своим последствием беременности. Но отсюда не следует, что такой незаконный брак, при его известности духовной власти, не может быть прекращен и сам по себе (если только последствием его не было беременности). Если ограничиться только тем значением сего совершеннолетия, которое предполагает за ним А. С. Павлов, тогда признание церковного совершеннолетия, при установлении совершеннолетия гражданского, со стороны существа первого, является излишним. Да и самый Уст. дух. консистории, в статьях 218–219, не допускает на этот раз трактуемого ограничения²⁶⁴.

Совершенно верно, что 56-я статья, как говорит автор, безусловно не отвечает содержание 62-го пр. VI Всел. Соб., на которое она ссылается. При всем том нельзя сомневаться, что она составлена под воздействием именно этого правила, только в приложении его не к языческим празднествам, а к брачным церемониям. Затем. Если не допускать другой (первоначальной) редакции настоящей статьи, или если не признать ошибки списателя в выражении – «εἱς γάμον», – то это последнее можно предполагать внесенным сюда только в виду последующей статьи, которая по своему содержанию имеет сходство с статьей 56-ою.

Останавливаясь на 58-й статье, воспрещающей браки православных с еретиками, автор между прочим высказывает мысль, что в северо-восточной Руси московского периода это предписание было нарушено только раз, и что все другие попытки западных государей породниться с русскими путем брака кончались неудачно, в силу требования со стороны русских от иноверных женихов принять православие. То и другое нельзя назвать точным. Примеры вступления в брак русских с иноверцами за указываемое время были и другие, сверх отмечаемого автором. А известные попытки сватовства иноземцев к русским царевнам кончались неудачно скорее по причинам политическим²⁶⁵. Не лишне сказать здесь и то, что и в эпоху Петра I настоящее предписание теряет свою силу собственно по мотивам политическим, но не церковным, и что во время Петра, кроме существующих теперь других условий действительности подобных смешанных браков, – ставилось еще русское подданство иноверцев, женившихся на русских невестах.

Запрещение мирянам входить в алтарь не имеется оснований выводить из 7-го пр. VI Всел. Соб., как это делает автор в своих примечаниях на 66-ую статью Номоканона. Правило это запрещает диаконам занимать места выше пресвитеров не в богослужебных собраниях (и следовательно – не в алтаре), а в собраниях клириков при других случаях. Так понимают его все известные византийские комментаторы. Поэтому осторожная вставка автора – «(в алтарь)» – в словах: «не дозволяется (диаконам) занимать (вставка) места выше пресвитеров», – вставка по меньшей мере беспочвенная²⁶⁶.

Вставка (сделанная только в издании Берынды) в 72-ю статью слов – «или скудости ради нуждных, или яко пусто есть место» – едва ли может пониматься в той мере исключающей ее основные выражения – «аще ли за простыню и недоумение», – как это думает автор. По крайней мере выражение – «ἁπορία» (недоумение), как неумение помочь себе, – не является излишним и при цитуемой вставке. 52-е правило Василия Великого, из которого заимствована указываемая вставка и на которое ссылается настоящая статья, – добавим сюда, – трактует²⁶⁷ собственно не о пренебрежении матерью новорожденного, – как это должно бы быть по рассматриваемой статье, а о физической невозможности сохранить живым не покинутое дитя.

Назначение в статьях 72–73, за изгнание плода беременной женщиною, снисходительной епитимии, – только на 10 лет, – А. С. Павлов объясняет между прочим тем представлением, что при подобном деянии женщина подвергает свою жизнь опасности. С таким объяснением согласиться нельзя. Мотив, указываемый здесь автором, напротив должен пониматься как факт отягчающей преступное деяние, потому что при подобном представлении результатом преступного деяния может предполагаться двойное убийство – зачатого младенца и самой матери. Правильное объяснение этой снисходительности читается у Вальсомона, который ссылается в данном случай на то, – что «носимое в утробе еще не существует в природе» и что «решимость на убийство здесь – не из злого умысла, а из чрезвычайного страха»²⁶⁸. При таком объяснении, впрочем, редакция 73-ей статьи не отвечает трактуемой снисходительности. В ее тексте говорится: «во Агкуре святый собор, в 21 своем правиле, блудницам растлившим и погубившим младенцы»... и пр., между тем, в согласии с объяснением Вальсамона, должно бы быть, как действительно читается в цитуемом теперь правиле Анкирского собора: «женам, от прелюбодеяния зачавшим» (т. е. находящимся в супружестве)... и пр.

Прибавку к ст. 74-й, запрещающей матери «повергать младенца своего при вратах церковных», – слов – «зане елико по намерению своему убийцы суть», – в противоположность мнению А. С. Павлова, при широкой точке зрения на дело, – нет оснований считать – напрасным обобщением, – нет оснований – даже в том случае, если дитя повергалось именно не в таком намерении и если оно было кем-либо взято и воспитано. Заявляя, что предполагаемые здесь матери «по намерению своему убийцы суть», – составитель подобного дополнения мог исходить из той мысли, что обязанность воспитывать и поддерживать существование детей лежит исключительно на их родителях. Раз кто-либо из родителей так или иначе устраняет себя от этой возложенной на него природою обязанности, то в виду полной беспомощности брошенного младенца, факт оставления его родителями на произвол судьбы равносилен по своему значению убийству.

По каноническим правилам, согласно мнению Вальсамона, невольное извержение, о котором говорит 75-я статья Номоканона, – не должно подвергать епитимии²⁶⁹.

В дополнение к тому, что по 77-й статье вступление в брак монашествующих наказывается епитимией для прелюбодеев, – в цитованных – «различных главизнах» даже только фактическое поползновение на такой брак («инок на блуде ят быв или к бракообщению и супружеству ведом си»,) – «блудодействующих запрещение подлежит, сиречь, лет з̑»²⁷⁰.

Согласно «различным главизнам», под иеромонахом, которому 85-я статья запрещает служение в женском монастыре, нужно разуметь иеромонаха, не достигшего 40-летнего возраста²⁷¹. Обычай русской церкви назначать для священно-служения в женские монастыри священников женатых, – и не имеет безусловного значения, и обычай – не имеющий глубокой давности²⁷².

Вопрос о беспрепятственности священно-служения монахам в великой схиме, – по-видимому, обращал на себя особенное внимание в практике греческой церкви раннего времени. Поэтому, кроме тех определений по нему, которые приводятся автором в примечаниях к 90-й статье, были и еще решения того же самого вопроса. Эти решения кем то были собраны вместе и в виде особой исторической справки, с надписанием: «Ευνοδικαἱ λύσεις καἱ προτροπαἱ περἱ μεγαλοσχήμων τοῦ λειτουργεῖν αἴ οὔτως ἒχουσιν», – были довольно нередким достоянием рукописных канонических сборников²⁷³.

На сокращение 3. Копыстенским, в статье 94-й, епитимии монаху, когда он ночует без благословные вины в келье брата, – с 500 поклонов на 50, – по всей вероятности, повлияла одна из статей в «различных главизнах», которая назначает такую (в 50 поклонов) епитимии монаху, вообще отходящему на сон без благословения настоятеля²⁷⁴.

Запрещение в 102-й статье священнику заниматься врачеванием (исключая, конечно, случаев неизбежной необходимости), кроме тех объяснений, какие указаны здесь А. С. Павловым, – могло вызываться еще и тем представлением, что священнику, на случай болезни кого-либо из его духовных чад, предоставлено пользоваться духовными же средствами – молитвенным призыванием Божей помощи.

109-я статья, верно цитируя 4-е правило халкидонского собора, в то же время может пониматься только косвенно основывающееся на этом правиле. Последнее имеет в виду открытое удалеше монаха из монастыря и главным образом для учасия в общественных – церковных и гражданских делах. Между тем, настоящая статья, запрещая монашествующему удаление же из монастыря – «отай», – имеет в вицу исключительно какое-либо сокровенное недовольство его монастырем и надежду найти для себя в другом монастыре более подходящее местопребывание.

Запрещение статьей 112-ою обучать в монастырях мирских детей едва ли значить то, – как следует из объяснений А. С. Павлова, – что тем самым монашествующим вообще запрещается обучение детей. Скорее здесь можно предполагать рекомендации более или менее изолированного положения детской школы в монастыре. По крайней мере, как известно, – народные школы были обычным явлением при греческих монастырях²⁷⁵.

По предмету содержания статьи 116-й (о требовании кем-либо возвращения имущества, пожертвованнаго им монастырю или церкви), в позднейших редакциях Номоканона (на случай раскаяния лица, требующего имущество) назначается определенная епитимия на два года²⁷⁶.

Статья 119-я, – о непозволительности для каждого духовника вмешиваться в суд другого духовника, – сама по себе комментируется автором безупречно; но со стороны частностей в его примечаниях на этот раз наблюдается некоторая односторонность. Отстаивая право каждого духовника вязать и решить, без отмены того или другого его решения другим духовником, составитель Номоканона усвояет такое право духовникам – по их отношении к делу – «законным». Не отвечающими этому последнему понятно духовниками автор разумеет только тех, которые обращают исповедь в способ «скверного прибытка». – Настоящая статья, однако, с рассматриваемой стороны имеет более широкий смысл. «Духовники же глаголем вресноту и поистинне законные, и иже по Бозе о спасении человечестем промышляют, – читаем мы здесь, – а не тщеславные, и неискусные и ложные, иже купством, скверного ради прибытка, во образе духовнем, врачевание наводят. Тыя бо суть убийцы, яко души человеческие убивающии, за нерадение и неискусство свое». Не трудно видеть, что под ложными духовниками в этих словах подразумеваются в одинаковой мере, кроме духовников, торгующих исповедью и духовники – а) неискусные и б) небрежные, смотрящие на исповедь как формальность, и потому разрешающие и связующие без должного внимания. Что эти последние добавления не суть пустой звук и по крайней мере под именем «неискусных» духовников действительно здесь разумеется особый вид духовников ложных, – об этом ясно дае понять следуюпцй вопросо-ответ в «Различных главизнах»: Вопрос. Аще суть иноци священници неискуснии слову, воеже приимати помышлениа, друзии же не суще священници, знают сей искус, достоит ли сицевым помышлениа приимати неких, или ни; Ответ. Иже помышлениа приемлюще, врачев искусных чин содержати: знающих на недужных подобная наводити боллиа, аще убо кто есть священник, не искусен же, а другий не священник, искус же имея духовного деаниа, сему паче священника праведно есть помышлениа примати, и правильно исправляти»²⁷⁷. Тоже самое, добавим к сканому, вытекает и из предварительных наставлений духовнику, помещаемых при исповедном чине Номоканона.

Примечания А. С. Павлова на 120-ю статью Номоканона представляют – обширное, всестороннее и богатое исследование вопроса об обязательности для духовника тайны исповеданного ему. Как относящиеся к вопросу еще не затронутому в нашей литературе, сообщения автора в настоящем случае возбуждают глубокий интерес. Мы вполне признаем объективность рассуждений А. С. Павлова по этому вопросу, однако в некоторых частностях не имеем оснований согласиться с его взглядами. Вообще же мы имеем сказать здесь следующее.

А. С. Павлов держится того воззрения, что еще древние отцы Церкви проводили идею сокровенности исповеданного. Это воззрение, однако, по крайней мере теми свидетельствами, которые представляются здесь автором, – нет оснований признать установленым. Так ссылки А. С. Павлова на Златоуста и ученика его св. Нила не могут считаться основательными. Ни тот, ни другой из них, в цитируемых автором местах, не имеют в виду какой бы то ни было (сакраментальной или не сакраментальной) исповеди. Первый говорит здесь вообще о неуместности объявления «братних грехов, если они сделались как-нибудь нам известными» (слова автора), и таким образом имеет в виду бытовые отношения и исходит не из цредставления исповеди, а из принципа (в приложении его к житейским отношениям) – «не судите, да не судимы будете». Правда, в относящемся сюда слове Златоуста развивается мысль о не – необходимости для духовного исцеления обнаруживать душевные язвы пред многочисленными свидетелями. Но это нет мотивов понимать иначе, как только признанием необязательности публичной исповеди со стороны самого кающегося. – Равным образом, не имеет отношения к исповеди и указываемый А. С. Павловым факт у второго – Нила, – факт осуждения диакона за разглашение известного ему греха ближнего; здесь также нет данных видеть случай, выходящий из ряда явлений бытовой жизни. Даже ссылка на Иоанна Лествичника, – цитуемое автором место из творений которого отчасти можно относить и к исповеди, – не имеет особенной силы. Этим местом, в конце концов, если и предполагается принцип тайны исповеданного, то предполагается как необходимый – не столько сам по себе, сколько в интересах активной исповеди кающимся своих согрешений²⁷⁸. Ближе к делу относятся ссылки А. С. Павлова на правила Василия Великого и Григория Нисского, и особенно на 34-е правило первого, – но и в них тайна исповеданного мотивируется исключительно побочными побуждениями, почему и относится к грехам только известного содержания. Собственно же прямо, идее сокровенности исповеданного, в памятниках древней церковной письменности отвечает единственное известное нам наставление – в уставе монашеской жизни Антония Великого, где между прочим читается: «Если какой брат придет к тебе и откроет свои помыслы, – смотри, никому их не пересказывай, но молись о себе и о нем, да спасет вас Господь обоих»²⁷⁹. Предполагая всем сказанным теперь почти полное отсутствие указаний в древне-отеческой письменности на тайну исповеданного, мы не хотим сказать, что представление об этом было совершенно чуждо отцам древней церкви; последнего не могло быть по естественному порядку вещей, по психологической основе исповеди. Мы приводим только тот взгляд, что общего принципа о сокровенности тайно исповеданного в древне-отеческой литературе не было высказано. Этим и объясняется, почему и в древнейшем специальном уставе исповеди, каким несомненно был устав, приписываемый И. Постнику, – несмотря на всю важность трактуемой стороны исповеди, о ней совершенно умалчивается.

В виду констатируемой полной бедности и неопределенности данных в древне-отеческой литературе, – и считать обстоятельное мнение св. Димитрия Ростовского, приводимое А. С. Павловым по рассматриваемому вопросу, – точным и верным выражением голоса древних отцов церкви Вселенской, – не видится соответствующих оснований. В этом мнении, и собственно в той определенности, с какою Димитрий Ростовский говорит о «тайне» исповеданного, – скорее сказалось влияние не древне-отеческой литературы, а практики Западной церкви, с которою св. Димитрий не мог не быть знаком, как уроженец и воспитанник юго-западной Руси.

Относительной самой 120-й статьи считаем нужным заметить, что встречаясь в различных изводах Номоканона, она обыкновенно сохраняет один и тот же смысл, хотя и варируется в частностях текста²⁸⁰. Назначая сравнительно легкое церковное наказание духовнику за объяснение исповеданного ему греха и будучи вместе с тем, согласно мнению А. С. Павлова, выразительницею практики греческой церкви ближайшего к происхождению ее времени, она, по нашему мнению, в то же время может трактоваться, как одно из подверждений неопределенности воззрений древней церкви по затронутому в ней предмету. Не будь этой неопределенности, настоящая статья высказалась бы о трактуемом непозволительном духовнику деянии также сильно, как это мы видим, напр., у Димитрия Ростовского. – Двойственное наказание духовнику, определяемое ею, – составляет исключительный факт в ряду прочих статей Номоканона. При такой действительности нельзя не обратить внимания на резкую внутреннюю разницу в степени определяемых здесь наказаний – церковного и гражданского. По-видимому, составитель Номоканона, отмечая церковное наказание, руководствовался действительно практикою своего времени, но внутренно не соглашался с мягкостью этого наказания, почему и дополнил оное отметкою гражданского наказания и притом в самой жестокой форме. – Отсутствие канонической почвы для церковного наказания, кажется, сознавал и сам автор настоящей статьи. Этим и объясняется, согласно выше указанному нами наблюдение, особое надписание и над этою статьею²⁸¹.

В виду настоящей статьи, А. С. Павлов с особенною подробностью останавливается на известных двух исключениях из «тайны» исповеданного, обозначенных в Духовном Регламенте. Как и должно быть, автор признает это требование Регламента антиканоническим – и по самому его существу, и по адресу объявления относящихся сюда исповеданных фактов. В отношении последнего, т. е. лица, которому в данном случае должен делать сообщение духовник, автор рекомендует другой, по-видимому более удобный с канонической точки зрения путь – донесение духовником своему архиерею. По нашему мнению существо дела и на этот раз остается тоже. Если теперь, при существующих узаконениях, духовник, сообщая кому следует исповеданный ему злой умысел на государя, – может посредственно причинить смерть злоумышленнику, – то не тоже ли будет и при рекомендуемом автором способе, – разумеется, – только – при болыпем отдалении духовника от драматической развязки, которой будет положено начало его же сообщением... Да и вообще, на этот раз суть дела не столько в способе объявления трактуемых исключений, сколько в этих самых изъятиях из тайны исповеданного...

Кроме указываемых двух исключений, закон наш со всем прочем признает тайну исповеданного, в силу чего священники не допускаются к свидетельству на суде «в отношении признания, сделанного им на исповеди». Подтверждая это, автор ссылается между прочим на известное решение Сената 25 января 1894 г.²⁸². причем признает вполне правильным окончательное заключение Сената, по которому заявление исповедника духовнику даже за пределами совершения исповеди должно трактоваться как признание, предусмотренное 704-ою ст. Уст. Угол. Судо-производства. Допуская это, мы, однако, полагали бы, что автор должен был установить согласие с указываемым сенатским решением следующих соображений и фактов:

а) закон категорически говорит, что свидетельство священника не может быть принимаемо в отношении только к факту, сказанному на исповеди и с другой стороны – нет ни одного церковного правила, которое бы усвояло силу тайны исповеданного какому-либо сообщении духовнику его духовным сыном вне исповеди в тесном смысле; б) распространять значение «исповеданного» на всякое сообщение духовного сына своему духовному отцу, вне исповеди в тесном смысле, равносильно устранению определенных границ действия исповеди, как таинства, признанию, посему, недостигающим цели каждого конкретного ее совершения; в) одно дело – степень силы свидетельского показания духовного отца в том случае, как предполагаемый теперь, и другое дело – его легальность. К этому считаем не лишним добавить, что практика XVIII в. признавала силу за таким свидетельством духовника, к которому теперь относится речь²⁸³.

В конце своей речи по поводу 120-й же главы автор касается вопроса о сообщении ставленическим духовником архиерею исповеданных ему грехов, препятствующих хиротонии. Что в данном случае если не прямо, то косвенно не соблюдается «тайна» исповеди, – это не подлежит сомнению, и с этим соглашается и сам автор. Но что такое несоблюдение тайны исповеди оправдывается здесь с церковной точки зрения, – согласиться с автором в этом отношении можно разве при том условии, если смотреть на ставленнническую исповедь не как на акт сакроментальной исповеди самой в себе, а как на акт негласного дознания о достоинствах кандидата на священнослужение в церкви²⁸⁴.

Из двух статей – 121 и 126-й, с крайним разноречием касательно епитимии, но одинаково трактующих об оскорблении священника, в позднейших редакциях Номоканона применяется к делу только одна – 126-я статья, с назначением как и в настоящей редакции трехлетней епитимии²⁸⁵.

Назначение епитимии за «скверноядение» – двух лет, в статье 131-й едва ли может признаваться заимствовашем из псевдо-Зонарина Номоканона (ст. 292 и 306). В последнем здесь назначается епитимия собственно три года, как она отмечается и в других греческих пенитенциалах²⁸⁶. Скорее можно предполагать, что здесь оказало влияние 7-е правило Анкирского собора, цитуемое в 133-ей статьй и назначающее епитимию также на два года за вкушение «своих» явств на праздниках языческих и еретических. Выражение в настоящей статье «(Иже яст) от тех, яже удавляют латини» – в поздних редакциях Номоканона опускалось²⁸⁷.

Тоже самое, что сейчас сказано об отношении 131-й статьи к 7-му пр. Анкирского собора, имеет приложение и к 132-й статье относительно двухлетней же епитимии, назначаемой здесь за вкушение мяса и сыра в великую Четыре десятницу.

В ст. 133 не могут быть признаны точными не только ссылки на 38 и 40-й каноны Лаодикийского собора, отмечаемый, как неверные и А. С. Павловым, – но также и прочие ссылки – на 7-е правило Анкирского собора и 70-е правило Апостольское. Первая из этих ссылок не точна собственно потому, что указываемое правило Анкирского собора запрещает присутствовать на еретических или языческих празднествах с употреблением в пищу даже «своих снедей», – между тем как 133-я ст. Номоканона имеет в виду вкушение «жертвенных мяс» на подобных празднествах. 70-е же Апостольское правило чуждо для настоящей статьи, потому что касается отношений священника к иудеям специально, – минуя язычников и еретиков. Но что касается до 39-го пр. Лаодикийского собора, то запрещая вообще какое-либо соучастие в языческом празднестве, оно не может трактоваться здесь столь посторонним, как это думает автор.

Охота (ловля птиц и пр.), о которой идет речь в 135-й статье, в поздних переделках Номоканона, запрещается священнослужителям, как сопровождающаяся убийством животных, и – подлежит 40-дневной епитимии²⁸⁸.

139-я статья опирается не на одно только 42 Апост. правило; выражение ее – «куплю деяй» – не предусматривается этим правилом и требует еще ссылки на правила – 3-е IV-гo Всел. собора и особенно 19-е собора Карфагенского.

Статья 140-я имеет для себя энергичное повторение в «различных главизнах», причем в последней указывается на особый вид материальных искательств священника от причастников, – в виде яиц²⁸⁹. Статья эта, конечно, имеет в виду не столько причащение само в себе, сколько в связи его с исповедью, и даже, сказать точнее, – мздоимство священника не столько при причащении, сколько именно при исповеди. С этой точки зрения она направляется против весьма распространенного прежде недуга среди греческого духовенства, – недуга, против которого велась борьба – и в канонических сборниках (чрез внесение статей, подобных настоящей), и в специальных руководствах по исповеди²⁹⁰, и даже вообще в греческой духовной письменности²⁹¹. Представляемое здесь автором замечание Никиты Ираклийского, склонное в пользу добровольных приношений причастников священнику, – добавим сюда, – едва ли может относиться к приношениям до принятия кем-либо причащении, каковые собственно предполагаются настоящей статьей.

То справедливо, что в 142 статье, – о причащении священником своей жены, – Номоканон стоит на канонической почве. Но особенно отрицательное отношеше отсюда к правилу Никифора Исповедника – «не согрешает священник, причащая свою жену, если не найдется другого священника», – может и не оправдываться кое-какими соображениями. Дело в том. Если смотреть на причащение само в себе, без отношенишя его к исповеди, то цитуемое правило Никифора Исповедника может трактоваться безусловно неправильным. Но если предполагать, что в данном случае муж – священник понимается не только как священник, но и как духовный отец на исповеди, то позволительно видеть некоторые мотивы и в пользу этого правила. Именно здесь возможны предположения, что – а) жена не столь свободно порой может исповедаться духовнику в лице своего мужа и б) в роли духовного отца священник – муж не может порой же действовать так объективно, как посторонний духовник²⁹². Нужно думать, впрочем, что в указываемом правиле Никифора Исповедника речь идет исключительно о причащении.

К примечаниям автора на статью 147-ю, в которых так образцово объяснено выражение – «камения собрание» – позволим добавить, что выражение этой статьи – «или ино что за мирскую вину» – не предусматривается цитуемыми в ней правилами IV и VI Всел, соборов.

Ст. 153-я запрещает священнику принимать какую-либо жертву, какое-либо приношение от иноверца. А. С. Павлов в своих примечаниях к этой статье считает, однако, возможным принятие такого приложения, раз последнее делается по каким-либо уважительным причинам. С точки зрения современных условий, быть может это и так; но самый текст статьи во всяком случае не допускает подобного ее толкования, – раз в конце концов здесь говорится – «кая бо часть верному с неверными»...

Хотя митрополит Иоанн II, – как говорит автор в примечаниях к 156-й статье, – действительно и высказал взгляд, что общение в пище православных с иноверцами, – по нужде – не подлежит осуждению, – однако, несомненно и то, что до самого Петровского времени у нас по данному предмету был взгляд именно отрицательный. Старинныя русские формулы исповедных вопросов прямое тому доказательство²⁹³.

По поводу статьи 178-й, – о самоубийцах, автор, руководясь буквальным содержанием относящегося сюда канона (14-го пр. Тимофея Александрийского) и становясь на практическую почву, – в результате приходит к тому мнению, чтобы решение вопроса о возможности или невозможности погребения каждого самоубийцы поставлено было в зависимость – или главным образом, или даже исключительно – от священника, предполагаемого быть совершителем погребения такого самоубийцы. С точки зрения канонической буквы, – пожалуй, – оно так и должно быть... но при этом нельзя забывать и того, что конон на сей раз составлен, когда медицина и тем более психиатрия была в младенческом состоянии. С точки же зрения современного состояния медицины священник безусловно должен быть признан во многих случаях некомпетентным судьею о причинах самоубийства, и потому, следуя формальному духу канона, может отказать в погребении самоубийцы и тогда, когда собственно и по воззрению церкви этого не должно быть. Нельзя, конечно, отрицать того, что современные представители медицины очень нередко злоупотребляют своим правомочием в определении причины самоубийства. Но отсюда вовсе не открывается мотива к устранению их в данном случае. Нужда настоит только в добросовестном отношении их к делу – и не далее того. С другой стороны, – совершенное устранение здесь представителей медицины едва ли может быть оправдано и с формальной точки зрения. Говорим это, имея в виду, что самоубийство – составляя тяжкое преступление против церкви – в то же время не есть явление безразличное для государства, в виду явного ущерба для последнего в сем случае. Да и может ли быть, наконец, при осуществлены! предположения А. С. Павлова, – особеннно важный результат? Может ли при этом, – как он предполагает, – строгость церкви обуздать решающихся на самоубийство? Весьма сомнительно. Это возможно было бы ожидать при особенном уважении к церкви и ее обрядности лица, предрасположенного покончить счеты с жизнью – самоубийством. Но ожидать такого уважения от подобных лиц (конечно, – исключительные случаи могут быть, но вообще) – дело маловероятное... Отсюда само собою следует, – не строгость церкви, а подобающее духовно-нравственное воспитание общества, усвоение последним христианских воззрений на значение жизни, – вот что может содействовать уменьшение самоубийств...

Что касается до дуэли, то хотя в канонах и нет прямого постановления по этому предмету, – однако, несомненно, что по воззрению русской церкви, – убитые на ней лишаются молитв церкви за себя²⁹⁴. На этот раз действительно, – строгость церкви могла бы оказать великое содействие к искоренению столь нехристианского способа разрешения вопросов чести. Но относить здесь церковную кару только к убитому, это – в той же степени противоречит существу дела, как теперь противоречить общему воззрению нашего законодательства о дуэли известное исключительное законоположение о ней в военной среде.

По вопросу о времени введения в общую церковную практику исповеди пред хиротониею у нас был высказан взгляд, что это случилось не ранее XIII века²⁹⁵. А. С. Павлов, по поводу статьи 183-ей, проводить воззрение, что тот же факт получил начало в более раннее время. Мы не отрицаем того, что исповедь пред хиротониею вообще могла признаваться и даже признавалась делом нужным и ранее XIII в., – но с тем строго формальным значением расследования о нравственных качествах кандидата на священно-служительство, какое усвояется исповеди в данном случае в настоящее время, – считаем более правильным и теперь держаться того же мнения. Подтверждение ему видится в том же свидетельстве Никиты Ираклийского (XI-XII в.), какое в защиту своего воззрения приводится самим же А. С. Павловым. В нем мы читаем: «Некто, хотя быти пресвитер, к духовному его отцу исповедание сотвори о душевных его согрешениях, и потом его духовный отец пришед свидетельствова достойну быти духовному его чаду поставитися пресвитером, еже и бысть». Из такого текста, по нашему мнению, выводится следующее: а) в к. XI и нач. XII в. еще не было специальных сталенических духовников, как это требуется обязательным и общим установлением пред хиротонийной исповеди; б) пред хиротониею в то время производилось особое дознание о нравственных качествах кандидата на священство, при каковом между прочим имело значение, и быть может главное, и свидетельство духовного отца рукополагаемого; в) это свидетельство, очевидно, не связывалось с формальною исповедью исключительно пред хиротониею, а вообще с знанием нравственных качеств духовником желающего поступить в клир его духовного сына.

Выражение 185-й статьи (о невозможности быть священником впавшему в грех против 7-й заповеди), приписываемое в ней Василию Великому, приписывается ему и в «Различных главизнах», – вероятно митрополитом Ефесским Иоасафом, канонические ответы которого послужили богатым материалом для этого дополнительного отдела к Номоканону²⁹⁶.

Выводы, к которым приходит автор по поводу 191-й статьи, – относительно возраста, с коего исповедь становится обязательною для каждого члена Церкви, – были уже ранее того сделаны в нашей литературе²⁹⁷. Впрочем, автор занимается здесь не столько содержанием статьи, сколько ее историею в Номоканоне.

Статья 193-я читается: «хотящего священство прияти, должен истязати и жену его с опасением». Текст этот ясен. Ясно, поэтому, и то, что здесь предписывается испытывать пред хиротониею, как самого рукополагаемого, так равным образом и его жену. В виду отсутствия каких либо других данных, в подтверждение этого двойственного испытания, – очень может быть, что подобное предписание не имело практического значения во всей точности; тем не менее другого смысла оно не допускает. А. С. Павлов же рассуждает здесь, что настоящею статьею не предписывается непосредственная исповедь и жены рукополагаемого, а согласно-де прямому указанию 183-й статьи такое испытание должно производиться посредственно, чрез исповедь самого мужа и чрез справки у посторонних лиц. Однако статья 183-я вовсе не дает основания к такому выводу. В ней только перечисляются все препятствия к рукоположению, между которыми упоминаются и препятствия в отношении брака, – но не указывается метода их дознания. Притом же чрез дознание у посторонних лиц и тем более чрез исповедь мужа, составитель настоящей статьи скорее всего мог предполагать наиболее вероятную безрезультатность этого дознания, в отношении одного из главных брачных препятствий к рукоположению женатого священника. В виду всего этого, признаваемый нами буквальный смысл рассматриваемой статьи – представляется вполне естественным.

Статья 209-я говорит о возможности родителю, за отсутствием священника, совершит крещение своего дитяти и о прекращении брачного сожития в случае восприятия от купели крещения кем-либо из родителей своего собственного ребенка. – Статья эта весьма подробно комментируется автором и почти исключительно в отношении ее второй половины. Все изложенные им здесь рассуждения, устанавливающие уже другое положение, нежели в первом издании, подробно рассмотрены в цитированном нами критическом очерке проф. И. С. Бердникова. Не принимая на себя задачу сравнительной оценки заключений того и другого исследователя по затронутому здесь вопросу, – мы с своей стороны ограничимся здесь двумя замечаниями. – Как помещенная в Номоканоне, официально издаваемом у нас при Б. Требнике от лица Св. Синода, настоящая статья, во второй ее половине, хотя бы она и была произвольным выводом из 53-го правила собора Трульскаго, – в принципе должна признаваться имеющею силу, впред – или до исключения ее из состава Номоканона, или до отмены ее особым распоряжением Св. Синода. Это – одно. Другое. И включенные в Номоканон при Требнике, она, однако, в виду местных постановлений русской церкви касательно восприемничества, – по крайней мере в теории, может считаться уже утратившей свою силу на половину. Так следует из того постановления нашей церкви, что при крещении – «довлеет один восприемник».

По поводу 210-й статьи, разрешающей венчание священнику своего сына, были бы не лишними и исторические справки. Сверх того, так как у нас при браковенчании провожатые не имеют столь важного значения, как это есть в Греции, – было бы целесообразно выяснить вопрос, – в какой мере и в каком смысле настоящая статья уместна в практическом источнике права русской церкви? Наконец, в виду указания этой статьи на возможность священнику совершать браковенчание именно своего сына, возникает вопрос, – в одинаковой ли мере это относится и к возможности совершить браковенчание своей дочери²⁹⁸?

Статья 211-я сопровождается у А. С. Павлова наиболее пространными примечаниями. В последнем собрана масса материала по вопросам – а) вообще о паре (мужчине и женщине) восприемников при купели крещения, и б) по вопросу, – который собственно и предполагается настоящею статьею, – о возможности восприятия от купели крещения мужем и женою в одном семействе. Особенная пространность этих примечаний вызвана, однако, не столько важностью статьи, сколько бывшею уже ранее полемикою между автором и проф. И. С. Бердниковым по вопросу о правильном ее понимании. Что же касается до существа дела, то оно не давало к тому особенного повода, если принять во внимание, – а) что статья эта, как само собою следует из ее текста, – несомненно апокрифического происхождения, и б) что в настоящее время, согласно действующим у нас постановлениям, она утратила в русской церкви свое значение. С своей стороны мы заметим здесь только следующее. Судя по имеющимся у нас данным, общепринятым чтением в подлиннике этой статьи нужно признать – «παιδία», но не «παιδίον»²⁹⁹, И затем. Должно признать вместе с А. С. Павловым, что по руководству указами Св. Синода текущего столетия нет оснований «объявлят» дозволенным и «брак восприемников с своими духовными детьми». Но признавая это, нельзя не согласиться и с тем, что наши постановления о духовном родстве, как препятствии к браку, не приведены в соответствие с постановлениями касательно восприемничества самого в себе.

Наконец, весьма же пространно комментируется автором и статья 213, касающаяся также духовного родства, но только не в отношении восприемников, а в отношении воспринятых. В практическом отношении исследования А. С. Павлова по поводу настоящей статьи имеют тот важный результат, что в них путем глубокого изучения исторических данных, точно устанавливаются условия различия современной практики греческой и русской церквей по предмету содержания этой статьи.

Статьи – 218-я (о посте среды и пятка), 220-я (о посте в навечерие Богоявления и Рождества Христова), 219, 222-я и 225-я (посвященные, равно как и смежные с ними, исключительно речи о соблюдении постов), – вообще обстоятельно комментированные автором, – не бесполезно было бы сравнить с подобными, но порою более богатыми по содержанию, статьями в «Различных главизнах»³⁰⁰.

К замечаниям автора относительно последней – 228-й статьи уместно добавить, что хотя в до-петровсиой руси и предъявлялось к мирянам требование четверократного в году причащения (в связи с исповедью), однако нет никаких данных предполагать, чтобы это требование осуществлялось на деле. На практике признавалось тогда достаточным неопустительное каждогодное причащение – один раз³⁰¹.

Останавливаясь теперь, после частного обозрения примечаний А. С. Павлова в отношении статей рассматриваемой нами группы, на общей оценке этих примечаний, мы и здесь имеем данные отнестись к труду автора не иначе, как только с глубоким уважением.

В частности, все сказанное нами по общей оценке примечаний автора к статьям предыдущей категории, – само собою имеет приложение и в настоящем случае, поскольку и здесь автору приходится определять источник той или другой из комментируемых им теперь статей.

Что же касается до отличительной особенности примечаний А. С. Павлова в занимающем нас случай, до историко-канонического пояснения самаго содержания относящихся сюда статей и установления правильного их понимания, – то обратим внимание на следующее.

Все комментируемые здесь статьи составляют, в общей их сложности, почти ровно половину статей всего Номоканона. При такой многочисленности, они имеют самое разнообразное содержание и назначение. Раз в издании А. С. Павлова все они объясняются в историко-каноническом отношении и объясняются – в большинстве случаев подробно и обстоятельно, то в результате трактуемые примечания доставляют обширнейшую сумму сведений – исторических вообще и историко-канонических в частности по самым разнообразным вопросам церковного права. Для наглядного представления об этом богатстве сведений, достаточно указать только на главнейшие их объекты. Таковы – крещение, и именно вопросы – касательно формы егосовершения (ст. 200-я), воды, в которой оно совершено (ст. 199-я), времени его совершения (ст. 207-я), о крещении мирянином (ст. 204-я), о крещении родителем своего дитяти (ст. 203-я), о перекрещивании (ст. 153-я), о крещении еретиков (ст. 205), – восприемничество, как напр., вопрос о числе восприемников (ст. 211-я); – исповедь и духовники, как напр., исповедь пред хиротониею (ст. 183-я и 193-я), возраст с которого исповедь обязательна (ст. 191-я), корыстолюбие и неопытность духовников (ст. 120-я) и обязанности для них тайны исповеданного им (ibid); – причащение, напр., – священником своей жены и от мирского священника (ст. 142–143-я); – брак как напр., вопрос – о второбрачии (ст. 5-я), о многобрачии (ст. 181-я), о провожатых при браке (ст. 153-я), о брачном совершеннолетии и особенно о духовном родстве в отношении к браку (ст. 209 и 213-я); – елеосвящение над здоровым и мертвым (103 и 104-я); – поминовение, время его (ст. 169-я); – совершение литургии, напр., в отношении числа просфор (ст. 213-я) и совершителя проскомидии (ст. 214-я); – посты (ст. 218, 220, 227-я и др ); – храм, – по вопросу о ночлеге в нем (ст. 172-я), об устроении в нем горнила (ст. 198-я); – вопросы, касающиеся клириков, как напр., – занят их врачеванием (ст. 102-я), низвержение их за невольное убийство (ст. 10-я) и пр.: – монашество, напр., – в отношении к восприемничеству и совершению брака (ст. 84-я), в отношении к архиерейству (ст. 90-я), пострижение в монахи, вход монахин в алтарь (ст. 61-я), грехи монашествующих против седьмой заповеди (ст. 78-я); – отношение к иноверцам (к их пожертвованиям – ст. 153-я, – в конце – 156-й); – общие тяжкие грехопадения, как-то суеверия (волшебство – ст. 13–17-я, 20–21-я, верование в вурколаков и гилудей – ст. 22-я и 76-я), убийство разбойника (ст. 9-я), самоубийство (ст. 178-я) и кровосмешение (ст. 29–38); явления народной жизни, как напр., народное проклятие (ст. 147-я) и побратимство (ст. 165-я), – и т. д.

Полагаем, – этот перечень, – и снова скажем, – предметов наиболее затронутых и обследованных в трактуемых примечаниях А. С. Павлова, – может служить довольно картинным показателем научного богатства занимающих нас комментариев. Мы не погрешим особенно, если скажем, что с рассматриваемой стороны книга А. С. Павлова может пониматься в некоторой мере церковно-юридическою энциклопедией. – Не забудем при этом еще следующих фактов а) значительная доля вопросов, затронутых теперь автором. Представляет – вопросы, которых у нас еще не касалась рука специалиста-исследователя, так что в разрешении их автору самому приходилось пролагать пути; б) для освещения не только этих вопросов (что разумеется само собою), но и вообще всех вопросов, которых теперь касается автор, – он черпает сведения обыкновенно из первых рук и в) эти сведения, как доставляемый именно указываемым путем, отличаются особенною точностью и возможною объективностью.

Все указываемое в достаточной мере говорит о высоком научном значении занимающих нас примечаний А. С. Павлова – вообще. Таковыми же, – добавим сюда, они в общей их сложности представляются и с точки зрения собственно исследуемого автором Номоканона. Для убеждения в том довольно обратить внимание на то, что автор имеет здесь своею задачею не оставить без уяснения по возможности ни одного темного вопроса, вызываемого статьями Номоканона, при чем на пунктах наиболее темных и затруднительных по преимуществу и сосредоточивает свои исследования.

В заключение одно – другое слово вообще о рассматриваемом отделе книги А. С. Павлова со стороны тех же примечаний к статьям Законоправильника. Предпринимая эти примечания, автор имел своею целью – а) осветит содержание Номоканона с исторической точки зрения, как показателя особых обычаев, церковной практики и канонических воззрений той среды, где он образовался, и б) объяснить практическое значение Номоканона путем (между прочим...) и определения канонического достоинства его статей. И нужно сказать, – та и другая цель в общем достигнуты автором – с великою настойчивостью, путем тщательного и кропотливого исследования и с выдающимся умением прилагать к делу исторические и канонические материалы. При всем том, как дает понять постатейное обозрение нами отношения А. С. Павлова к главам Законоправильника, – и теперь – в настоящем случае (и нельзя сказать, чтобы в особенно редких примерах) остались – неточности и нежелательные недомолвки. Быть может, порою они и несущественны, – но в виду практического значения Номоканона есть потребность в совершенном их отсутствии. В общем, впрочем, они не ослабляют тех ценных достоинств, какие указаны нами в резюме к обозрению примечаний автора в обоих их типах.

Более существенными упущениями, по нашему мнению, являются два другие факта. – 1) Неравномерное внимание автора к статьям Номоканона, подлежавшим его изучению. Очевидно (как это и сказано выше) автор сосредоточил свое внимание если не исключительно, то по преимуществу на статьях более темных по содержанию и происхождению. Этого, конечно, требовал естественный порядок вещей. Но опять – при практическом значении Номоканона, – был веский довод усвоять его статьям в отношении их обследования более или менее значение одинаковой степени. 2) Оставление автором в стороне, исключая сравнительно немногих случаев, местных постановлений русской церкви, параллельных по своему содержанию комментируемым статьям Номоканона. Говоря это, исходим из той же точки зрения и из желания книге А. С. Павлова, чтобы она имела в равной мере ценное значение как в сфере духовной науки, так и в области церковной практики.

Поставив своею задачею объяснить практическое значение Номоканона, кроме уже указанного нами способа, и путем издания его греческого подлинника и сравнения с этим последним (и где нужно исправления по нему) принятого у нас славянского перевода, А. С. Павлов и выполняет это в отделе, только что рассмотренном нами со стороны примечаний в нем автора. – Славянский перевод издается им (кроме чина исповеди, текст которого сообщен по изданию Номоканона 1620 г.) по Б. Требнику 1884 г. О преимуществах этого издания, сравнительно с изданием в 1872 г., мы уже заметили. Равным образом выше же дано понять и о тех исправлениях, какие сделаны в этом тексте по изданию его в рассматриваемой книге. – Греческий текст, кроме незначительных и весьма редких случайных ошибок и собственно опечаток, отмеченных самим же автором, издается им теперь безупречно. Мы имеем здесь сделать несколько замечаний не по поводу этого текста, а по поводу тех средств, какими для издания его располагал автор и речи о которых у него посвящено почти все предисловие к книге.

В издании 1872 г. средствами для редактирования греческого текста А. С. Павлову служил единственный список, принадлежавшей ему лично. Теперь тот же текст издается им уже по шести спискам. Все эти списки принадлежат к самым разнообразным собраниям и именно – один принадлежит Британскому музею в Лондоне, другой – Тюбингенской университетской библютеке, третий – библиотеке св. Марка в Венеции, четвертый – Оксфордской библиотеке и пятый и шестой – частным собранием, – самого А. С. Павлова и проф. киевской дух. академии Дмитриевского. Эта разбросанность и это разнообразие собраний, из которых почерпнуты средства для издания греческого подлинника, одно из красноречивых доказательств тех весьма деятельных розысканий, какие приложены автором к делу возможно безупречного и полного издания трактуемого текста.

В сущности дела, однако, на все эти средства могут быть названы – и новыми приобретениями автора, и тем более одинаково важными для его главной цели. Так, список – собственный А. С. Павлова уже служил для него пособием при первом издании Номоканона. Список Оксфордской библиотеки – и не важный сам по себе, как уже содержащий Номоканон в производной редакции, – также был известен автору при первом издании. Список г. Дмитриевского, как памятник Номоканона в одном из позднейших его изводов, – очень далеких от прототипа и по структуре, и по содержании, – мог иметь для автора только второстепенное значение, как показатель некоторых вариантов. Список Венецианской библиотеки собственно не был под руками автора и он знает это только по вариантам, сделанным для него к изданию текста в 1872 г. – Остаются таким образом два списка – Лондонский и Тюбингенский, каковые, относясь к XV веку, понимаются А. С. Павловым и действительно представляют новые и важные пособия, – важные настолько, что один из них (Лондонский) принимается теперь как новый (сравнительно со списком для издания 1872 г.) основной список, по которому сообщается греческий текст Номоканона в рассматриваемом издании.

Несмотря на всю важность последних списков, несмотря на более долгий ряд указываемых средств, – едва ли, далее, можно признать все последние вполне и безусловно достаточными. Так следует уже по тому одному, что все они, в общей их совокупности, далеки от того, чтобы дать полное и наглядное представление о тех, по крайней мере главнейших, изменениях, какие пережил текст Номоканона, – представление о возможно полной истории этого текста. Но в особенности же указываемые недостаточность предполагается тем, что не смотря на очень раннее происхождение некоторых из входящих в трактуемые средства автора списков, у него все-таки не оказалось такого, который мог бы пониматься прямым оригиналом Номоканона при Б. Требнике. Соответственно этому, – если в издании 1872 г. А. С. Павлов за недостатком средств не имел возможности издать полного греческого текста Номоканона, то теперь, – если он и издает тот же текст в полном его объеме и как прямо отвечающей славянскому переводу, – то издает в некоторой мере путем эклектическим, составляя его из различных списков. Думаем, что даже для исторического переводного памятника с каноническим содержанием всегда большее значение имеет открытие непосредственного его оригинала. Для Номоканона же при Требнике, как сборника церковных правил, в переводе и теперь имеющего практическое значение, – отыскание подобного оригинала составляет насущную потребность. С этой точки зрения, по крайней мере отыскание греческого текста Номоканона, безусловно совпадающего с переводным его текстом при Требнике, не устраняется и впредь. И думается, по некоторым признакам такой текст можно и теперь указать в одной из рукописей афонских монастырских библиотек³⁰², и именно в рукописи монастыря Дохиара под № 229³⁰³. Основываемся в таком указании на следующем соображении. В издании Номоканона П. Берындою в 1620 г., книга вобще надписывается: «Номоканон или Законоправило имеа правила, по сокращению: святых връховных апостол и святых великих вселенских собор и поместных некиих. К сему и иже в святых отца нашего Василия Великого и иных святителей, и преподобных их же содержит святая Восточная кафолическая и апостольская церковь». А. С. Павлов оставил без внимания это надписание. Между тем, исходя из того, что переводный текст, изданный Берындою, вообще буквально держится подлинника, – заранее нужно предполагать, что и такое надписание в его существе (исключая некоторого многословия, обычного в заглавиях южно-русских изданий XVII в.) – также представляет точный перевод подлинника. В частности, как обязательно (при указываемом условии) отвечающим подлиннику, в трактуемом надписании должно признать существенное и характерное выражение в нем – «имеа по сокращению». Ни в надписаниях всех списков, бывших под руками А. С. Павлова, – списков, несомненно в точности не отвечающих переводному тексту, ни в надписаниях массы других известных теперь списков такого выражения не имеется. Между тем в указываемой нами рукописи монастыря Дохиара надписание Номоканона именно отвечает этой характерной особенности, раз оно излагается: Νομοκάνον, ἒχων κανονας κατ’ὲπίτομην τῶν άγίων άγίων ἁγίων ἁποστόλων καἱ τοῦ μεγάλου Βασιλείου καἱ τῶν (sic) συνόδων. Что в этом случае наше указание действительного греческого оригинала для Номоканона при Требнике безошибочно, в том с очевидностью убеждает надписание его в переводных списках, которое читается: «Номоканон сиреѴ760;Ѵ59; законник имее правила по съкращению с-тыꙸ ап Ѵ757;Ѵ59;л и ст-го василïа великого и с-ыꙸ съборь», – т. е. можно сказать, – буквально повторяет надписание отмечаемого греческого списка³⁰⁴. Не отрицаем, – добавим сюда, – что указываемая рукопись мон. Дохиары относится к XVII в.; но самый общий характер надписания в ней Номоканона, отличный от многословных надписаний, принятых для него же в переработанных изводах его XVII в., говорит, что здесь мы имеем пред собою список с старинного оригинала. Усвоение особенного значения правилам Василия Великого, вытекающее из общей конструкции рассматриваемого надписания, также говорит в пользу древности относящегося сюда списка Номоканона. Только при такой, с своеобразным ударением, отметке имени Василия Великого в прототипе исследуемого Номоканона, – это имя и могло остаться характерною принадлежностью всех надписаний того же Номоканона за последующее время.

Имея некоторые основания не признать безусловной достаточности средств, которыми располагал А. С. Павлов при издании греческого текста Номоканона, мы, с другой стороны, не можем не отметить и некоторой недостаточности библиографических данных, какими сопровождается у него перечень этих же средств. Так, кроме Тюбингенской рукописи, автор не останавливается с должными подробностями на содержании всех других рукописей (каждой в ее целом), принятых им в руководство при издании подлинника; в этом отношении не составляет исключения даже рукопись Британского музея – самая важная для издателя. По нашему мнению, известные подробности здесь имели бы свою цену. Весьма не излишним было бы указать, напр., при отметке каждой рукописи, дополнительные в ней к Номоканону статьи и вообще сопровождающие его здесь наслоения. Эти разнообразные приложения к основному тексту Номоканона, – с одной стороны, – могут служить верным показателем того, в чем именно последний почитался недостаточным, а с другой стороны, будучи в известных их представителях явлением довольно постоянным при Номоканоне, они могут косвенно указывать ту или другую фамилию его списков. – Далее, из всех шести списков, бывших у него, автор только для трех указывает число глав, принятых в них для деления Номоканона. Этот пробел для дальнейшего исследователя Законоправильника также нежелательный дефект, так как лишает возможности, хотя бы и заглазно, но более или менее верно определить изводы Номоканона в относящихся сюда списках. – Затем, указывая в списках Оксфордском и Дмитриевского позднейшую редакцию Номоканона, автор напрасно упустил из внимания подобный же список, оглавление которого, как указано выше, напечатано проф. Горчаковым. Положим, в истории исследуемого Номоканона имеет главное значение первоначальная или точнее ранняя его редакция; однако, по многим мотивам в настоящем случай некоторый интерес должна представлять и редакция поздняя. Сопоставление списков этой редакции, бывших под руками А. С. Павлова, с списком, подробно охарактеризованным у М. И. Горчакова, могло бы в известной доле служит к освещению их характерных особенностей и таким образом содействовать к детальному уяснению полной истории Номоканона. – Наконец, указываем еще одно более важное упущение в том же роде, это – имея под руками и списки той же редакции, в которой принят переводный Номоканон и при Б. Требнике, автор не счел нужным в точности отметить отношение последовательности глав в этих списках к порядку их в славянском переводном тексте. По крайней мере в приложении к Лондонскому и Тюбингенскому спискам, эта библиографическая подробность, имела бы серьезное значение. Показывая вообще большую или меньшую устойчивость в порядке глав Номоканона, она давала бы некоторый критерий установить степень уважения к нему в раннюю пору его практического значения в греческой церкви. С другой стороны, – отличая статьи, более устойчивые со стороны порядка их в Номоканоне, от менее устойчивых, – та же подробность могла бы служить одним из руководственных указаний основного состава Номоканона и дополнений к нему, допущенных в последующее время.

Кроме подлинника Номоканона и его перевода, в книге А. С. Павлова к текстам же или точнее к сырым материалам относятся и его «приложения» (исключая помянутого приложения под № 1). Приложения в указываемом роде к ученой книге всегда имеют особенную цену. Это вполне относится и к приложениям при книге А. С. Павлова. Но руководствуясь задачами исследования автора и в равной мере сообразно с пределами его исследования, мы полагали бы, что кроме наличных приложений, в рассматриваемой книге немаловажное значение могли бы иметь и несколько других приложений, возможность присоединить которые была вполне в руках автора. К таким, по нашему мнению – нужным, приложениям мы относим:

1) В параллель сравнительной таблице порядка статей в различных русских изданиях Номоканона имела бы смысл такая же сравнительная таблица порядка статей в первом русском издании (1620 г.) и в рукописных греческих оригиналах, из бывших под руками автора – наиболее близких по своему объему к этому изданию. Значение подобной таблицы уже указано в предыдущих строках. К ним остается добавить в настоящем случае разве то, что ею наглядно устанавливалось бы отношение перевода Номоканона, со стороны его распорядка к изученным доселе наиболее ранним памятникам оригинала этого перевода.

2) Сжатый и законченный перечень всех «corrigenda», какие, согласно исследованию А. С. Павлова, нужно сделать в переводном тексте, принятом при Б. Требнике, – со стороны цитации в нем правил, ссылок вообще на источники, неправильно переведенных выражений, и пр. Уместность такого перечня сама собою понятна из того, что труд А. С. Павлова приурочен к практическому источнику русского церковного права. Не отрицаем, что в нужном случае желающий может получить на этот раз соответствующее сведение из самого исследования автора. Думаем, однако, что сведение в одно сжатое целое всех указываемых «corrigenda» – имело бы другое более важное значение: оно наглядно и в полном объеме разом показывало бы степень насущной потребности в исправлениях погрешностей, допускаемых теперь переводным текстом Номоканона, официально издаваемом при Б. Требнике.

3) Возможно полный перечень несомненно известных теперь и предполагаемых с вполне достаточною вероятностью рукописных памятников греческого оригинала Номоканона, с возможными в сем случае библиографическими о них сведениями. Как указано нами выше, в исследовании А. С. Павлова история Номоканона в его оригинале далеко не может быть названа полною. Таким образом, в последующем особое историческое исследование о том же Номоканоне в практике греческой церкви – дело вполне возможное и имеющее научную ценность. Сообразно с этим, указываемый перечень памятников Номоканона – прежде всего служил бы важным подспорьем могущему быть дальнейшему исследователю его истории. Сверх же того, как составленный с возможными библиографическими данными, он и сам по себе мог бы освещать некоторые доселе темные стороны той же истории, как напр., – объем содержания Номоканона, его распорядок, надписания, время наибольшей практики, наслоения при нем, и пр.  и 4) Номоканон, в том объеме, как он издается при Б. Требнике, – дело рук русских издателей. В греческом его оригинале, а равным образом и в неотступавших от него первоначальных русских изданиях, кроме содержания, принятого в русской церкви теперь, Законоправильник в целом его объеме заключал еще некоторые дополнительные статьи. Между последними особенное значение имели «Различныя главизны из другого Номоканона» («Διάφορα κεφάλαια ὲξ ὲτέρου Νομοκάνονος»). Приложение это не есть достояние одиночных греческих списков. Сам А. С. Павлов, при всей ограниченности бывших у него под руками списков, указываем два из них, содержащих и «Διάφορα κεφάλαια». Вообще, не подлежит сомнению), что подобные списки составляют собою особую и немалочисленную фамилию в ряду всех памятников Номоканона в его оригинале. Предполагаемая тем самым тесная связь Номоканона с трактуемым дополнением, весьма отчетливо устанавливается затем и юго-славянскими переводными его памятнниками³⁰⁵ и первоначальными русскими изданиями³⁰⁶. В виду всего этого, само собою следует, что изучение полной истории Номоканона в его оригинале обязательно предполагаем и изучение находившихся при нем «Различных главизн». – А. С. Павлов исследует Номоканон, как именно Номоканон при Большом Требнике, при котором он издается совершенно без всяких дополнений. Согласно с тем самым, он и обходит полным молчанием «Различные главизны», взятые сами в себе. По нашему мнению, имея основания, в силу существа своей задачи, не удалять особенного и всестороннего внимания тем же «главизнам» он во всяком случае, руководясь их тесною связью с Номоканоном и в оригинале и в переводе, – должен был более или менее обстоятельно ознакомить читателя своей книги по крайней мере с их содержанием. Всего удобнее и естественнее ему было это сделать поместив наконец и эти «Главизны», как особое приложение к своей книге. – Не говорим о том, что такое приложение знакомило бы интересующихся пенитенциалами восточной церкви с памятником греческой письменности, доселе еще неизвестным (в его оригинале) в печати, и во всяком случае любопытным по содержанию. Не говорим даже и о том, что такое приложение имело бы прямое отношение к изучению полной истории Номоканона – и в силу устойчивого присоединения «Различных главизн» к последнему, и в особенности в силу того, что в позднейших изводах Номоканона (как констатирует сам же А. С. Павлов) значительная доля их содержания была введена в состав самого Номоканона... Трактуемое приложение, вне всего этого, имело бы значение для исследования о Номоканоне даже и в том его объеме, в каком это принято и у А. С. Павлова. Говоря так, мы хотим сказать, что непосредственное сопоставление «Различных главизн» с самым Номоканоном – наглядно констатировало бы, в каком отношении в практике греческой церкви Законоправильник понимался каноническим сборником, нуждающимся в восполнениях³⁰⁷, – устанавливало бы, затем, в каком отношении «Законоправильник» находился к своим соименникам в других редакциях, – и, наконец, – более ясно определяло бы историческое значение некоторых отдельных статей Законоправильника, и общего его характера.

В заключение книги А. С. Павлов подводит итоги всему своему исследованию и выставляет к нему общиея положения. В виду всего сказанного выше, мы не имеем оснований вполне согласиться – и с некоторыми из этих положений в той постановке, какая дана им здесь, и в равной мере с их аргументациею в настоящем случае.

Так, при имеющихся теперь, пока очень скудных, данных по истории Номоканона в его оригинале, мы признаем возможность сказать, как говорит здесь автор: «Номоканон при Требнике, в его греческом подлиннике не есть официальный сборник церковных правил, изданный от лица высшей церковно-иерархической власти в качестве обязательного руководства для духовников». Но утверждать, что и впоследствии тот же Номоканон никогда не получал формального одобрения или утверждения со стороны церковного правительства, думается, – по крайней мере преждевременно. Очень может статься, что нарочитого такого одобрения и не было; но что оно могло быть выражено попутно, по поводу решения высшим правительством греческой церкви какого-либо вопроса, предусматриваемого Номоканоном, о котором идет речь, – отрицать что-либо подобное пока нет оснований. Вообще же говоря, дабы категорически утверждать, что трактуемого формального одобрения никогда не было, для этого нужно, хотя отчасти, произвести такие же изыскания в архивах высших правительственных учреждений греческой церкви, какие сделаны автором в отношении архива Св. Синода, по вопросу о практическом значении у нас Номоканона при Требнике.

С другой стороны, то воззрение А. С. Павлова, что к началу XIX столетия Номоканон утратил практическое значение в греческой церкви – и вследствие более высокого образования к сему столетию греческого духовенства, и вследствие других более совершенных руководств для духовнической практики, – разумеется Ἐξομολογητάριον -а Никодима, – позволительно признать несколько односторонним. Выше (стр. 45) в самом исследовании сам же автор подтверждает, что и при начале XIX века, даже и после издания указываемого лучшего духовнического руководства, Номоканон (и на довольно немалом времени) не терял своего практического значения в греческой церкви, и что Εξομολογητάριον Никодима, по крайней мере в отношении разносторонности содержания, уступает Номоканону. Не правильнее ли, поэтому, будет сказать, что в практике греческой церкви исследуемый Номоканон – как сам собою, благодаря своему содержанию, вошел во всеобщее употребление на всем Востоке, так равным образом сам же собою к началу XIX столетия и утратил такое значение? Последним мы хотим указать на то, что к отмечаемому времени, благодаря «чрезмерно свободному отношению к нему множества духовников – компиляторов, Номоканон настолько оразнообразился – и в содержании, и в конструкции, что совершенно обезличился, – совершенно утратилось представление о нем, как каноническом сборнике известного более или менее устойчивого содержания и направления. Ἐξομολογητάριον Никодима заменил собою уже не столько исследуемый Номоканон в тесном смысле, сколько многочисленный ряд пенитенциалов, выросших на его почве. На это указывает и сам автор Ἐξμολογητάριον-а, иером. Никодим, говоря о полнейшем разнообразии пенитенциалов в его время.

Место происхождения Номоканона, которым и в общих положениях автора решительно указывается Афон, – в виду выше констатированной нами явной недостаточности доказательств к тому, – во всяком случае пока не может считаться окончательно установленным, и вопрос о нем и после издания настоящего исследования А. С. Павлова должен считаться открытым.

Из всех условий к быстрому распространению Номоканона в южно-русской церкви, по нашему мнению самым сильным должно быть признано – отсутствие там дотоле подобного руководства, напечатанного именно в отдельной книге³⁰⁸. Не малое значение, в параллель этому, имела здесь и новизна Номоканона, в особенности со стороны содержания. Что же касается до других условий, как-то – авторитета киево-печерской лавры и издателей Номоканона, а равным образом и содействия высших южно-русских иерархов, то они едва ли имели здесь видное место. По крайней мере, указание А. С. Павлова на участие Петра Могилы в издании и распространении Номоканона не говорит еще об участии в этом деле высшей иерархии, так как в момент издания им настоящей книги Могила был только архимандритом. С другой стороны, если бы все исчисляемые А. С. Павловым авторитеты действительно имели в данном случае усвояемое им значение, то сомнительно, чтобы в соврменных (изданию Номоканона) южно-русских изданиях Требника не отразилось влияние на них со стороны «Законоправильника» в отношении чинопоследования исповеди.

Указывая на то, что все русские издатели Номоканона – и частные и церковно-правителвственные лица – относились к его тексту свободно, сокращая и дополняя оный, – А. С. Павлов выводит отсюда, что все они не смотрели на «Законоправильник», как сборник, утвержденный каким-либо высшим и общепризнанным в православной церкви авторитетом. По нашему мнению, – отношение к тексту Номоканона в настоящем случае не было уже настолько свободным, как это предполагается по словам А. С. Павлова. Так в особенности нужно сказать относительно южно-русских издателей. Последние собственно не изменяли содержание текста (кроме редких случаев), и не сокращали текст, а только дополняли, да и то – дополняли привнесением не новых правил (исключая один случай), а пояснительных замечаний к бывшим уже правилам. Что же касается до основного содержания Номоканона, а равным образом и его конструкции, то в этом отношении все русские издатели оставляли «Законоправильник» вообще неприкосновенным, несмотря на достаточные поводы к некоторым значительным в нем изменениям³⁰⁹. – С другой стороны, – соглашаясь с А. С. Павловым, что русские издатели «Законоправильника» не смотрели на последний, как утвержденный общепризнанным церковным авторитетом сборник, мы не видим достаточного доказательства к тому в доводе, отмечаемом здесь автором. Если русские издатели, несомненно зная общепринятое употребление Номоканона в их время в практике греческой церкви, – однако, допускали свободное отношение к его тексту, то, по всей вероятности, тоже самое в некоторой степени последовало бы, когда бы они были осведомлены и об утверждении его указываемым авторитетом, – особенно – авторитетом позднего времени.

В общем выводе о каноническом достоинстве Номоканона автор говорит: «не смотря на некоторые свои недостатки, отчасти уже давно замеченные нашим духовным правительством и устраненные позднейшими церковными законами, Номоканон при Требнике если не вполне, то в значительной части своего содержания, всетаки остается пригодным для современной церковной практики». Выше, на стр. 75 по тому же предмету читается несколько другое, и именно: «Номоканон при Требнике остается нужным теперь для церковной практики разве только потому, что содержит в себе несколько правил, принятых во всех православных автокефальных церквах вне канонического кодекса древне-вселенской церкви, и неизвестных у нас в славянском переводе из другого источника кроме этого Номоканона». Эти последние слова, согласно разъяснениям и самого же автора (стр. 74), – более отвечают действительности.

Мы кончили обзор книги проф. А. С. Павлова. На основании всего изложенного вот наше общее заключительное о ней слово.

Несомненно, некоторые общие положения автора нет данных признать твердо и тем более окончательно установленными. При всем том, в книге проф. А. С. Павлова нет ни одного общего положения, которое не было бы результатом глубокого и безупречно-ученого отношения к выполнению предпринятой им на себя в настоящем случае задачи. Нельзя, далее, отрицать и того, что книга А. С. Павлова не чужда порою неточностей. Но на все эти неточности, в виду общего характера рассматриваемой книги, нет оснований смотрет иначе, как только на погрешности случайные. Позволительно, наконец, предъявить к книге А. С. Павлова «desideria» в отношении некоторых дополнений. Но – пробелы в каждой разбираемой книге – и дело неизбежное, и дело личных воззрений. Посему, в том самом объеме и в том самом содержании, в каком проф. А. С. Павловым теперь вновь издано исследование о Номоканоне при Большом Требнике – оно, – с одной стороны, – не может иначе трактоваться, как ученым трудом, посильным для человека с выдающейся эрудицией в области своего предмета, и результатом долгих и всесторонних наблюдений и изысканий, – а с другой – представляет по истинне капитальное приобретение русской науки церковного права. Являясь последним, оно – 1) как вообще исследование о каноническом сборнике, – может считаться образцом для будущих исследований в подобном же роде; – 2) как ученая книга, по требованию предмета исследования касающаяся разнообразнейших вопросов церковного права и потому напоминающая в некоторой части церковно-юридическую энциклопедию, – должно быть признано необходимым пособием для лиц, посвятивших себя научной разработке вопросов, церковного права; и – 3) как труд, относящийся к исследованию практического источника права русской церкви, может пониматься в равной мере необходимою и для лиц, посвятивших себя практическому служению на пользу церкви. В последнем отношении, по нашему мнению, книга проф. А. С. Павлова, – допустим – с некоторыми сокращениями – должна бы быть обязательным достоянием по крайней мере каждой благочиннической библиотеки.

В виду столь многостороннего и ценного значения книги проф. А. С. Павлова, – мы полагали бы, – не смотря на указанные в ней недочеты, она заслуживает даже и полной премии митрополита Макария.

α´. Νουϑεσία εἱς πατέρα πνευματικὁν.

β´. Περἱ ὲνταλτηρίου ὄν ὁφείλει κατέχειν ό ίερεὑς ὲξ ἁρχιερέως.

γ´. Ἀρχἡ εἡς ὲξομολόγησιν.

δ´. Περἱ τοῦ μετἁ τὁ παῦσαι τῆς άμαρτίας ό ἅνϑρωπος τότε κανονίζεται.

ε´. Ἠ διάκρισις ἦν ή τοῦ Ἰωάννου τοῦ Νηστευτοῦ.

ς´. Περἱ ὲρωτήσεως γυναικῶν.

ζ´. Περἱ ἁντιγράφων τοὑς κανόνας.

η´. Περἱ τοῦ παρενορίαν χειροτονήσαντος.

η´. (sic). Περἱ παςῶν άμαρτιῶν ὲπιτίμια. Περἱ τριγάμου ὲπιτιμίου.

ϑ´. Τοῦ ἁγίου Βασιλείου περἱ μοναχῶν καἱ μοναστηριῶν.

ι´. Περἱ τοῦ οὑ χρή χωρισδοκημῆς κουρεῦσαι μοναχῶν.

ια´. Περἱ γυναικῶν δοκιμασίας.

ιβ´. Περἱ τὁ οὑ χρή τὁν μοναχόν στεφανῶται ἁνδρόγυνον.

ιγ´. Περἱ ὲμμέσεως ίερέως. Ἰωάννου τοῦ Νηστευσοῦ.

ιδ´. Νικηφόρου πατριάρχου Κωνσταντινουπόλεως, περἱ μεταλήψεως ἁσϑενοῦς.

ιε´. Περἱ τοῦ πότε ἁργοῦσαι τά μνημόσυνα.

ις´. Περἱ τοῦ οὑ χρή ϑάπτειν νεκροὑς ἒσω εἱς τἡν ὲκκλησίαν καϑιερωμένην.

ιζ´. Περἱ τοῦ ποῖα άμαρτήματα κωλύσυσι τήν ίερωσύνην.

ιη´. Περἱ ἡλικίας τῶν χειροτονουμένων.

ιϑ´. Περἱ χρἡ ἁπονίβεσϑαι ό ίερεὑς μετἁ τἡν ϑείαν λειτουργίαν.

κ´. Περἱ τοῦ πῶς σεῖ βαπτίζειν.

κα´. Περἱ τοῦ ποῖοι άναβαπτίζονται.

κβ´. Περἱ τοῦ νῆστις μέλλοντος εἷναι ό ίερεύς εἱς κατήχησιν παισός.

κγ´. Περἱ τῆς άγίας προσκομιδῆς, πόσας προσφορᾶς ἒχειν δεῖ.

κσ´. Περἱ τῆς άγίας καἱ μεγάλης μ´. καἱ πᾶσαν τετράδα καἱ παρασκευήν κανών ξϑ´.

κς´. Περἱ τῆς μηστείας τῶν άγίων ἁποστόλων Χριστοῦ γέννων κα τῆς Θεστόκου.

κζ´. Περἱ τἡς δ´ καἱ παρασκευῆς ποῦ καί πότε καταλύεται.

κη´. Περἱ τοῦ πότε όφείλωσιν οί όρϑώς βιοῦντες μεταλαμβάνειν.

κϑ´. Περἱ πνευματικῆς συγγενίας.

λ´. Έτέρας πνευματικἡς συγγενίας.

Примечание. Далее следует (непосредственно) дополнение из других канонического же содержания глав в числе и счете – λα´ – ζϑ´. Отмечаем из них некоторые для характеристики этого дополнения. – Гл. λα´ – Κεφάλαια τῶν ὲν Καισαρείᾳ συνελϑόντων άγίων άγίων πατέρων. Гл. λβ´. – Περἱ νηπίου άποϑάνοντος πλησίων γονέων. Гл. λγ´. – Νόμος τῶν άγίων πατέρων. Главы – μγ´ (Περἱ έξαγαμίας συγγένεια) – νζ´ (Περἱ αίτιῶν δι´ ὡν χωρίζονται άνδρόγονα) посвящены брачному праву. Гл. ξς». ’Αρχή σύν Θεῷ, εύχαῖ περἱ έξομολογουμένων (каковыя и изложены в заключительных главах).

№II

Оглавление Номоканона по ркп. Погодинского древле-хранилища №243, л. 136–139 об. (XVI в.)

а҃ О Рукополагаемыⷹ чрез прдел.

О Рукополагаемыⷹ за сребръникы.

О причътникꙋ испоручаксе.

О с-щенникꙷ и дïаконꙷ аще биет кого.

҃ О причътникꙷ аще призовет епкпа.

О прич´тниⷦ̑ сице призовет кнеза ходатаꙗ.

О оубыству волнемъ и неволнемъ.

О с-щеннику аще оубиетъ кого.

і҃ О отвръжени х-а без ноужди.

г҃і О отвръгысе моук ради.

д҃і О чъродейству и влъхвовани различно.

и҃і О с-щенникꙋ аще влъхвуетъ.

к҃ О иже мещутъ дети на р ́спути.

кд҃ О прълюбодейству и различныⷹ блудеⷹ.

м҃а О иже на женꙋ моужъскы възбесивсе.

м҃в О иже ротивисе без ноуждꙋ.

м҃д О с-щенникоу ротившꙋсе.

м҃е О татꙋ: О разбойникⷱ и гробокоⷫ.

м҃ѳ О двöженцу и троженцоу.

и҃г О с-щенникꙋ блⷭвившу възбранни бракъ.

и҃д О еже съ обручнииею прежⷣе венчаниа.

и҃е О прежⷣе брака пад ⷭ҇ съ м-терию обручнице.

и҃ѕ О с-щеннику аще ликуетъ на брацеⷹ.

ин и҃ѳ О с-щеннику иж не ходиты на бракъ.

ѯ҃ О малакïи прежде с-щенстна.

ѯ҃а О жена ⷹ точещой кръвь.

ѯ҃кѯг О иноку просту сътвориви малакïю.

О жена ⷹ рождшïа в с-тую м҃-цу.

О людину не въходити в олтарь.

О инокына ⷹ въходитï в олтарь.

О инокыни насилꙋіємы ̀ от кого.

О отрочету не кр-щену оумръшоу.

о҃ О женѝ оубывшоу млднца нъ сьсцоу.

о҃а

о҃в О небрегши млднць своѝ.

О жени иже сънесть билïе и оубы млднца.

о҃д О изметнувши млднцъ на стагну.

о҃ѕ О изметнувши неволïю млднцъ.

о҃н О напоієни млднцъ антисикотомъ.

оѳ О иноку и инокыни аще сътнорет бракъ.

о҃ѳ О блоудодееву иноку пакы.

О пострижену иноку без старца.

О жена ⷹ не постризатï безъ искуса:

О мирскому попу не пострызатï ино ̀.

О родителеи не възбранитï чедѻ ⷨ стрищи ⷭ҇.

О не обеватисе въ ҆ноⷱ-скы образлицемерио.

О с-щеннику не венчаты млднце.

О с-щенноиноку мл ́аду д ́аму не служе (sic).

О попꙋ мирскомоу.

п҃и О безъкнижноу инокоу.

к҃д О иноцеⷹ различнïе главызни:

рд҃і О нока (sic) аще вина изгонит из монара.

О ник (sic) аще съпротïвитсе і́гумену.

О разореии оуставе д-хвного о-ца.

О иноку сице избежит ѻтаи.

О моуж ижениб аще, обещают цр-квыи.

О обещому житïю. (Т) ожде пакы.

О д-ховникѻⷹ аще единъ снежгь, а другы разр.

О д-ховнику аще исповесть комоу (Повторено):

О шко недоⷭ҇ простеу оукратï с-щенника (Повторено).

рк҃е О людину да не повелит с-щеннику.

рк҃з О имущому вражду. О томоужде пакы.

О оукоризны иискренꙗго.

О оукоризны с-щеника.

О оумрешимъ с враждею.

О доседившим родителем своимъ.

О недающим дел иноку с-ву своему.

О ꙗдшим мрхвицу или зверохище.

О ꙗдшим сыръ въ великую м-цу.

О иже ходт на праздник варварскыи.

О призвави врачъ енреина.

О с-щенницех главизны:

О с-щенник изоблюіетъ по приⷱ҇ще:

О оудръжавъ причщеніе в оустеⷹ.

О причътцеⷹ имуще пру между себе.

О с-щеннику клевшусе съ латіни.

О отлочившесе ѿ сноего іепскпа.

О аще пріимит праздна с-щенника.

О непріемиті (sic) с-щенника без писаніа.

О служещимъ къ отлоученимыи.

О с-щеннику иже пріимит жрътну еретичъску.

О въходещим въ ка́пище пом-литісе.

О томоужде пакы ѻ еретицеⷹ.

рл҃ѳ О с-щеннику аще пролïетъ с-тваю

рз҃а О аще падетх знезда на землю.

О с-теⷹ да рѻх аще поплеснинет.

О с-щеннику искоусившусе въ сне.

О неделани въ неделю и праздникы.

О маслу с-щенну оусъпшем мъсле.

О братотворени не бывати.

О оумирающу чл-коу.

О мрътво тело не причещаті.

О въдоушмоу съгрешающего.

О когда пристают помени.

О ц-рконных завесехъ.

О пирове въ цр-квы не твориті.

О не спати въ женскои пръпраті.

О мрътвых не погрибиті въ цр-квы.

О не доитъ пети велегласно.

О неприводиті болыре до оумлет епскопа.

О е (sic) не крашатісе епскомъ и причетникѻм.

О томоужде пакы не оукрашатïсе.

О еже аще оубсамъ себе чл-къ.

О ꙗвлени блоудникъ в цр-ковь не прïемлієт.

О браку законопрестоупноу.

О попоу двоженцу. И д҃ женцу чл-ку.

О възбранени с-щеннику не быти.

О с-щеннику аще падет въ с-щенстве.

О прежде с-щенства аще падетъ.

О дïакону аще приïетъ истецанiе.

О томоужде пакъiи.

О дръжещих канонъ и причщащихсе.

О д-ховнику блюсти чеда свои.

О нехотсщим дръжати канона.

О времени възраста исповедатисе.

О възрасту рукополагаіємыих.

О падени с-щенникаа.

О пременюющихсе епскпы.

О хотещих прïети сънъ.

О ходатаа болꙗрскаа.

О с-щенникоу чъродею.

О оумытисе по с-темъ причщеньи.

О за излiани агïазмы нъ с-темъ кр-щены.

О крстити отроче.

О коу́му да не дръзне прострети руку.

О с-щенику аще не крстит въ г҃, погруже.

О незнающи зако кр-щени соуть.

О агаренскых дете аще кретитi их.

О еретицех кои второкр-щаются.

О с-щеннику аще иде да не к҆̀ртить.

О не кр-щати въ виликую л҃-цу.

О кр-щенïе прежде лтургïе да бываетт.

О с-щеннику крстити свое дети.

О еже венчатï женитвоу с-на своего.

О с-теи проскомидïи.

О дïаконоу да не вадит честь.

О не блгос-лꙗти с-щенику на предложенныхъ.

О не постещих с-тую. м҃-цу: и сред, и пх.

О томоужде пакы, пакы о томъ.

О ие раздрешати, сред и пх.

О иноцехъ д (sic) постеть и понед.

О посту иже на вечри хⷭ҇ва рождаства.

О прос-щенни и рож, хсва аще случ, в сред и пек.

О посте нъздвиженïе чстнаго крста:

ск҃з О великои м҃-цы, едïно ꙗсты.

О еже рыбоу не ꙗсти.

Примечание. Оглавление не докончено в рукописи. Соответственно содержанию Номоканона, в нем должно быть обозначено – 281 глава (последняя таже, как и в тексте Номоканона при Б. Требнике). Счет глав в оглавлении ведется весьма неправильно; в виду этого мы выметили собственно те его места, где он отступает от правильного порядка.

№ III

Оглавление Номоканона по Киевскому его изданию 1620 г.

Поꙋение д-ховникꙋ ѿ ст. горы прⷭ҇ тнешихх д-хѻⷭ҇ниⷭ҇.

Аще кто без´ повеленïа епспова бꙋдет д-ховник (стр. в҃ и роі҃).

Мл-тва д-ховникꙋ о себе, юж з´ꙋсть длъж 8мъ.

Въ еже како исповедати, пачеж хотящих с-щіⷭ҇ства: (стр: е; т.е., чинъ исповеди).

О женах оученïе (стр. д҃і, е҃, м҃, м҃в, м҃г и м҃е).

Како подобает д-ховным ѻ-цем´, строити исповедающхся им.

О еже како подобает к-рщати (стр. о҃в).

Кïи паки второкр-щаются (стр. ѳ҃ и о҃г).

Ѻ еж каа съгрецⷩ҇а възбраняют быти с-щ-никꙋ (стр. е, и и ѯ҃ѕ).

О възрасте рꙋкополагаемых (стр. о҃ и р҃ѳ).

О рукоположенïи без´словеснемъ (стр. ѯ҃ и ѳ҃).

Ѻ иж кἱи подлегоша извръженïю и ѿлꙋченïю (стр. и, м, иѕ… нѳ, ѯ, о, оа, ѳ и ѕ).

О иеромонасех (стр. м҃ѳ, м҃ѕ, м҃з, м҃и и з҃).

О часех нощед-ньных (м҃з и ѳ҃і).

О Горниле (стр. о҃а и ).

О ст проскомидии, и колико просфсⷬ҇ име´ длъжно.

Аще слꙋчится пролъяти с-таа на въ ходе, или снесть е что (стр. з҃в, п҃д, п҃е, п҃и).

Аще по забвенïю не сътворить с-щеник съединение (стр. п́ѳ и г).

О д-ховнем сродстве.

О Възрасте начинающих исповедатиⷭ (стр. ѯ҃ѳ и о҃е).

О д-хѻвницех (стр. и҃г и и҃д).

О ст м҃ци, и ѻ всякой среде и пяткꙋ (стр. а҃, н҃, г҃е, и҃, н҃з, з, о҃ѳ, к҃ и рк҃з).

О навечерии просвещенïа, и Х-ва Ржⷭ҇тва.

О вⷧ҇: чⷦ҇: и с посте ст. аплъ и Х-ва Рож. И ст Б-ца (стр. п҃ и рк҃п).

О еж когда и где, раздрешается поⷭ҇ сред. и пѧⷦ҇. и с пнед (стр. ꙗ҃, о҃н, п҃а и рк҃ѕ).

Когда длъжни сꙋт причаститися, иже право живущïи.

О ꙋстроенïи трапезы. Сыи дꙋхов непослꙋш (стр. з҃і и ѯ҃и).

О инѻцех (стр. мг и проѻчна и рк҃і).

О чарованïи, и отравах, и влъхвовании, и прорицани (стр. з҃, в҃г, и проч. іѳ, а҃, і҃в, рк҃д и ҃л).

Блꙋд, или блꙋдниⷩ҇ (стр. г҃і, л҃г, м҃г, м҃д, м҃и, м҃ѳ, н҃в).

Прелюбодей (стр. в҃і, а҃а, и проⷱ҇ч.: м҃д и м҃н).

Оубийца (и҃, д҃і, є҃і, ѳ҃і, к҃в, в҃г, кє҃ кп҃і, ла҃, л҃в, лѕ҃, м҃в, м҃г и и҃г).

Враждебныиⷦ҇ (стр. и и иє҃).

О немилости старейших ц-ркви

О мерилех сꙋгꙋбыхъ въ продании.

С-щ-ник и ах кꙋпед (стр. и҃и, в, рѳ҃, и рз҃і).

О оустроении пениа.

Книга сведителнаа къ архиерею, с хотящем прииати с-щеничества степен.

М-лтва юже даютъ епⷭ҇ии, д-хсвным ѻ-цем, да приемлют ч-лѻвеки на исповедание.

Примечание. Страницы (в оригинале неправильно поставлено – «листы») отмечены нами только для тех случаев, когда о предмете упоминаемом в оглавлении, говорится в двух и более местах.