Деяния Андрея и их судьба

Деяния Андрея – это словосочетание мало знакомо отече­ственному читателю. Между тем речь идет об одном из самых интересных памятников раннехристианской письменности, в изучении которого, кроме того, за последние два десятка лет был достигнут огромный прогресс.

Однако прежде чем подробно говорить о деяниях Андрея, следует ясно определить, что мы понимаем под этим термином. В широком значении под деяниями (πράξεις, acta) понимают опи­сания прижизненных свершений апостола, будь то его чудеса, проповеди, странствия или страдания²⁴⁰. В этом смысле сюда вхо­дят как совместные деяния Андрея с другими апостолами: Мат­фием, Петром, Варфоломеем – их можно назвать Acta minora (если развивать терминологию о. Мишеля Ван Эсбрука²⁴¹), так и путешествие одного первозванного апостола по Южному При­черноморью, Фракии, Македонии и Ахайе – его описание со­хранилось в греческих, латинских и сирийских рукописях. Именно этот реконструированный текст и принято теперь называть Acta Andreae (CANT 225.1).

«Деяния Андрея» – один из пяти апокрифических текстов (кроме АА, это «Деяния» Петра, Павла, Иоанна и Фомы), вхо­дивших в т.н. корпус Левкия Харина, упоминания о котором часто встречаются у христианских писателей²⁴². Использование этого труда Отцы Церкви приписывали различным еретикам²⁴³: вардесанитам, апотактитам, гемеллитам, оригенистам, кватро-дециманам, присциллианистам, но чаще всего манихеям – в последнем, однако, сомневаются некоторые современные исследователи²⁴⁴. Впрочем, очевидно, что бытование апокрифических актов в тех или иных религиозных сообществах совсем не озна­чает их составления в той же среде. Единственные, кто с пол­ным основанием могут претендовать на авторство АА, – это энкратиты, у которых они были в употреблении, согласно Амфилохию Иконийскому и Епифанию Кипрскому²⁴⁵. Действительно, мораль АА очень близка энкратической: Андрей везде лишь от­меняет браки, пусть даже под благовидными предлогами (инцест, супруг-язычник), и вообще, телесному сожительству про­тиворечит вся суть его учения²⁴⁶.

Богословие актов целиком и полностью построено на оппо­зиции: между небесным и земным, божественным и дьявольс­ким, праведным и грешным, а особенно между внутренним и внешним, но оппозиция эта не дуалистическая. Единственной подлинной реальностью является Единый Бог и все незримое, что Ему сродно (этот термин, συγγενής, ключевой для АА). Ему противостоит сатана, бесы и все видимое, что отвлекает челове­ка от Бога, делая его сродным злу и погружая его во мрак жиз­ненных удовольствий, за которые тот понесет после смерти су­ровое наказание. Однако благо все же изначально присуще че­ловеку и лишь затемнено дьяволом – отсюда знаменитые слова Андрея, адресованные к обращенной им Максимилле: «В тебе кается Ева, и во мне обращается Адам» (АА 37). Именно поэто­му учение апостола не привносит ничего нового, но лишь от­крывает людям глаза на истину: «Я, братья, направлен Госпо­дом как посланник в эти страны, которых меня удостоил мой Господь, не учить никого, но напомнить каждому человеку, сродному этим словам, что они пребывают в привременном зле» (АА 47).

Человек, согласно АА, подобен матери, которая должна ро­дить находящееся внутри нее дитя. Это и есть цель человечес­кой жизни – рождение на свет внутреннего человека, в чем ему помогут апостол и все верные. Любовь к Единому и сродство с Ним полностью заменяет собой физическую любовь: Максимилла отвергает своего мужа Эгеата и следует за своим учителем Андреем. Но на земле даже для апостола возможно лишь движение к освобождению от цепей становления – полное блажен­ство окончательно возможно только после смерти. Все, что пре­пятствует достижению этой цели, – от дьявола, в том числе и тело, которое прямо называется темницей (АА 40). В этом мо­менте (равно как и в некоторых других: образ повитухи, любовь к незримому) прослеживается связь деяний с неоплатонизмом.

АА не эсхатологичны, в них нет напряженного ожидания все­ленского конца – их бескомпромиссный аскетизм определяется неизбежной кончиной каждого человека, за которой следует на­казание или вознаграждение и даже почти слияние с Богом: «Есть у вас Я со всем, что у Меня, и все Мое – с вами» (АА 12). При этом здесь нет практически никаких отсылок к Священному Пи­санию: учение Андрея вполне равноценно учению Петра или Пав­ла, так как непосредственно восходит к Богу-Христу – примеча­тельно, что Христос упоминается в АА только как Небесный Бог, но ни разу – как евангельский Человек Иисус²⁴⁷. Еще одна харак­терная черта «Деяний Андрея» – постоянное присутствие дьяво­ла и бесов, которые обитают преимущественно в воде и, особенно, в банях (Григорий 27) и вселяются в людей, полностью подчиняя их своей власти. Способность изгонять их, равно как и исцелять насланные ими болезни, есть лишь у апостола, а также у уверо­вавших, которым Андрей дает такую власть.

Основное настроение АА, напряженная оппозиция между внутренним и внешним, оказало сильное влияние и на компо­зицию текста. Смысловой центр актов – учение Андрея; все же сопровождающие его чудеса служат, в первую очередь, для под­тверждения истинности апостольской проповеди. Таким обра­зом, путешествия и чудотворения Андрея – лишь рамка, вне­шняя форма, сквозь которую проявляется настоящий смысл событий. Рамка, впрочем, весьма пространная и значимая.

Сюжетная канва актов Андрея складывается из отдельных деяний апостола в разных городах, куда он последовательно при­ходит (и иногда возвращается). Цель этих деяний – обращение людей к истинному Богу. Часто, почти всегда, они сопровождают­ся чудесами, которые должны подтвердить подлинность предше­ствующего увещания апостола и его последующей проповеди. Те же, кто не принял Слова, воздвигают на апостола гонения. Сами чудеса делятся, в основном, на две категории: исцеление физичес­ких болезней и изгнание бесов, причем нередко они оказываются взаимосвязанными. Еще один, менее частый тип чудес – это ус­мирение стихий или диких зверей. Очень редко какое-либо дея­ние апостола обходится без чудотворения, хотя объем таких эпи­зодов, по-видимому, начинает нарастать к концу актов, когда все яснее открывается сокровенная суть апостольского учения.

Здесь следует заметить, что многое в отношении «Деяний Андрея» остается нам неизвестным: это касается как богосло­вия памятника, так и его сюжетной канвы. Причина этого кро­ется в утрате оригинального текста АА. Нет сомнения лишь в том, что они, как и другие апокрифические акты апостолов, были написаны на греческом языке. Однако не существует ни одного фрагмента, который мы могли бы с полной увереннос­тью назвать не претерпевшим редакции. Согласно исследовани­ям Ж.-М. Приера, реконструировавшего «Деяния»²⁴⁸, наиболее близок к первоначальным АА, по всей видимости, отрывок без начала и конца из cod. Vat. gr. 808, X в., лл. 507–512 об., озаг­лавленный Бонне в своем издании²⁴⁹ «Ex actis Andreae» (BHG 95). Большей редакторской правке подвергся другой текст, начинающийся словами Στρατοκλής ὁ τοῦ Αἰγεάτου ἀδελφός (BHG 94h) и известный по двум рукописям: Hier. Sab. 103, XII в., лл. 155– 168 об. и Sin. gr. 526, X в., лл. 121 об.–132 об. Этот памятник самый большой по объему из всех сохранившихся переработок АА и охватывает события, начиная от приезда в Патры Стратокла (АА 1) вплоть до самоубийства Эгеата (АА 64), которым и завершался, по всей вероятности, оригинальный текст деяний.

Меньшим объемом и большими следами правки отличают­ся остальные переработки АА: фрагмент из cod. AnnArbor. 36, ХІѴ–ХѴ вв., лл. 60 об.–66 об. (BHG 99с); Martyrium prius (BHG 96 и Martyrium alterum (BHG 97–98). MPr является переработ­кой, по-видимому, полного текста АА (хотя, может быть, и не оригинального): здесь упоминается и о жребиях апостолов, и о проповеди ап. Андрея в Вифинии, а патрская часть начинается с рассказа о Лесбии. Судя по способу датировки в конце мучени­чества (месяц перит), оно может иметь восточное происхожде­ние. MAlt – переработка заключительной части АА (от после­дней беседы в тюрьме до смерти ап. Андрея), более близкая к тексту АА, чем МPr, но возникшая не раньше сер. VI в., так как здесь говорится о том, что мощи апостола лежат в кон­стантинопольском Апостолейоне под престолом, куда они попа­ли лишь при юстиниановской перестройке храма. Текст сохра­нился в двух редакциях: полной (А) и сокращенной (В).

Еще дальше от оригинала отходит «Письмо диаконов и пре­свитеров Ахейских» или Passio Andreae (BHG 93–94с). Этот па­мятник возник либо в IV в. в связи с сомнением в достоверноcти Acta Andreae, критиковавшихся многими церковными писа­телями, либо в VI в. и на латинском языке. Введение, говоря­щее о личном свидетельстве составителей текста, должно было придать авторитет апокрифической версии мученичества апос­тола. По всей вероятности, этот памятник связан с Патрами, центром культа Андрея. Именно местные предания, как пред­ставляется, и обогатили традиционный текст мученичества не­которыми новыми подробностями: напр., сияние вокруг Анд­рея на кресте. Спорным остается вопрос об оригинальном языке «Письма»²⁵⁰: он тесно связан не только с проблемой взаимоотно­шения греческой и латинской версии, но и со сложностями в оценке двух греческих редакций (BHG 93 и 94). Изучение гре­ческих рукописей памятника, оставшихся вне поля зрения Бон­не, еще больше запутывает эту проблему: во-первых, сами ре­дакции состоят из большего числа семей, а во-вторых, мы име­ем дело как минимум с пятью типами смешения текста двух редакций (BHG 93, дополненное фрагментами BHG 94 – Cod. Vat 2000, Х в., лл. 53–58об.; Vat. gr. 1636, XI в., лл. 35–40; Chis. gr. 31 (R VI 39), XII в., лл. 200 об.–207; Mess. gr. 89, XII в., лл. 19–26; Par. gr. 1611, 1553 г., лл. 282 об.–290 об.). Важно отметить, что до сих пор «Письмо» оставалось единствен­ным вариантом АА, который был переведен на русский язык²⁵¹.

Кроме того, материал оригинальных АА, которые, согласно Фотию, просуществовали по крайней мере до IX в.²⁵², был ис­пользован в последующей традиции, прежде всего в житиях Андрея. Независимо друг от друга сведения оттуда черпали ано­нимный автор Narratio (BHG 99; ѴІ–ІХ вв.), пользовавшийся текстом, близким к МАИ, и Епифаний Монах (BHG 94d, 95b, 95d и 102; 1 пол. IX в.), а также, возможно, составитель апок­рифического жития (BHG 99Ь). За Епифанием следуют Симеон Метафраст (BHG 101) и Никита Давид Пафлагон, написавший т.н. Laudatio (BHG 100). Ценность последнего текста заключа­ется в том, что здесь также использованы фрагменты АА по ис­точнику, родственному МPr (см. ниже).

Такое многообразие греческих текстов относится лишь к последней, патрской части АА. Весь же предшествующий марш­рут Андрея (который не имеет практически ничего общего с тремя путешествиями апостола, сконструированными Епифанием Монахом) известен лишь из эпитомы Григория Турского (VI в.; BHL 430), который переработал для своей паствы в православ­ном ключе латинский перевод AА.²⁵³. К счастью, турский епископ изменял или опускал лишь богословски сомнительные отрыв­ки, оставив нетронутым итинерарий апостола. Это подтвержда­ют немногочисленные свидетельства о маршруте Андрея²⁵⁴.

Но и труд Григория не решает вопроса об оригинальном начале АА. В латинском тексте за прологом следует эпитома «Деяний Андрея и Матфия», а затем апостол переходит in regionem suam, под которым Бонне²⁵⁵ понимает Ахайю, а Приер²⁵⁶ – Понт. Прав, несомненно, последний: о возвращении Андрея из города людоедов в понтийскую Амасию повествует и вторая редакция AAMt²⁵⁷. Оттуда же апостол, судя по AAMt2, и отправился в страну антропофагов. Но там ли начался его путь?

Следуя многочисленным аналогиям в апокрифических актах²⁵⁸, Приер²⁵⁹ предположил, что в начале A4 повествовалось о распределении земель между апостолами по жребию – это на­шло отражение и в МРr, и в AAMtl. Если это действительно так, то итинерарий Андрея можно реконструировать следующим образом: Иерусалим, Амасия, Синопа, Никея, Никомедия, Мраморное море, Византий, Фракия, Филиппы, Фессалоника, Патры, Мегара, Коринф и, наконец, снова Патры, где апостол и нашел свою кончину.

Из-за утраты оригинального текста АА нелегко ответить и на другой вопрос: о принципах композиции актов. В свое время М. Блюменталь²⁶⁰ обратил внимание на присутствие в актах Ан­дрея схожих сцен, однако большинство его примеров выглядят неубедительно, поскольку взяты из совершенно разнородных источников, как действительно относящихся к AА так и по­рожденных житийной традицией. Справедливо подвергнув Блюменталя критике, Приер²⁶¹ все равно остался сторонником этой идеи и привел, в свою очередь, несколько образцов таких сход­ных сцен в АА. Следует отметить и еще ряд параллелей, в том числе и в именах: в обоих половинах текста появляются Сострат и Николай. Развивая данную гипотезу, можно охаракте­ризовать композицию АА следующим образом. В основе ее ле­жат четыре встречи апостола с проконсулами, двое из которых затем обращаются, а двое других – нет. Это Сострат, Вирин, Лесбий и Эгеат, причем за положительным правителем оба раза следует отрицательный, что указывает на тип использованного здесь параллелизма. После середины повествования эпизоды начинают повторяться в новом качестве: центр композиции, по­-видимому, – это видение Андрею о его грядущей кончине (Гри­горий 20) – после него апостол покидает Македонию и уплыва­ет в Ахайю.

Связаны ли «Деяния Андрея» с одним из описанных в них мест? С культом Андрея в Патрах соединял АА Ж. Фламьон²⁶². Приер²⁶³, напротив, считает весь географический антураж актов не более чем художественной и, отчасти, экзотической сценой для изложения богословских идей – родину АА следует искать, по его мысли, где-то в Александрии. Однако такое предположе­ние не встретило поддержки среди ученых, которые указывают на связь АА с Сирией, родиной энкратитов²⁶⁴, или с Малой Ази­ей, где начинается действие актов²⁶⁵. Меньше возражений вызыва­ет мнение Приера относительно времени создания памятника – 2 пол. II в.²⁶⁶. Об этом свидетельствует, с одной стороны, зависи­мость АА от «Деяний Иоанна» и «Деяний Петра», а с другой, – отсутствие ясных следов устоявшейся церковной организации и общеобязательного авторитета Священного Писания.

О том, что «Деяния Андрея» быстро получили распростра­нение по всей христианской ойкумене, говорят не только выше­упомянутые цитаты из Отцов Церкви, но и тексты, испытавшие воздействие АА. Так, напр., в «Манихейской псалтыри»²⁶⁷, пере­водном коптском памятнике кон. III в., упоминается о Максимилле и о попытке сожжения апостола в Филиппах (Григорий 12). Приер предполагает влияние АА и на «Деяния Фомы»²⁶⁸.

На этом фоне, естественным образом, начинают возникать и другие произведения, посвященные Андрею. И самое раннее из них – «Деяния Андрея и Матфия в городе людоедов». Обще­принятая (со времен Фламьона²⁶⁹) дата их возникновения – ок. 400 г. Однако против такой поздней датировки говорят и литур­гические реалии памятника, и зависимость от него других древ­них текстов: прежде всего, ААМt2 и «Мученичества Матфея»²⁷⁰.

Здесь сразу следует прояснить вопрос о соотношении ориги­нального текста и редакций AAMt. По сей день в науке господ­ствует мнение Бонне²⁷¹ о несомненном приоритете текста BHG 109, а точнее даже, рукописи Par. suppl, gr. 824, ѴIIІ–ІХ вв. (сигл А). Действительно, большинство других редакций AAMt (BHG 109a, 109b, 110d) представляют собой простые сокраще­ния этого текста, изредка дополненные другими сведениями об Андрее. Однако данной теории в ее нынешнем виде противоре­чат как минимум, три обстоятельства.

Во-первых, после издания Бонне²⁷² был опубликован папи­русный фрагмент AAMt VI–VII вв. – pap. Vindob. gr. 26227²⁷³, который, с одной стороны, следует не рукописи А, как Бонне в своем издании, но семье Q, а с другой – показывает, что уже в столь раннюю эпоху текст актов мог подвергаться порче и ре­дакторской правке. Второе обстоятельство – это публикация второй редакции деяний, AAMt2 (BHG 110b)²⁷⁴, возникшей не позднее V в., которая, опять же, поддерживает чтения не А, но Q. Наконец, заслуживает внимания еще один вариант текста – BHG 110а из cod. Vat. gr. 866, XI–XII вв. Передавая сюжет ак­тов с сокращениями и изменениями, она, между тем, дает три важнейших подробности, проясняющих темные места AAMt1: сфинксы находятся в храме Соломона, так что становится по­нятно их сравнение с херувимом и серафимом (AAMt 13), кото­рые, действительно, были на Ковчеге Завета; входя в город, Андрей видит людей, пьяных от крови, которые не замечают его, – это, возможно, разрешает загадку испорченного места в гл. 22: «Давший (?) мне войти в этот город»; еще перед входом в город Христос указывает апостолу на смоковницу, что объяс­няет таинственные слова о ее плодоношении в гл. 21: «как ска­зал Господь». Таким образом, становится очевидно, что А – далеко не лучший список ААМt, и не исключено вообще, что AAMt1 не полностью воспроизводят оригинальный текст дея­ний. Поэтому очевидна нужда в новом и полном издании всех редакций «Деяний Андрея и Матфия»²⁷⁵.

Однако, несмотря на все многообразие редакций, наиболее древним все же следует считать текст AAMt1, и именно он рас­сматривается по умолчанию как AAMt в ряде аспектов, напр. в отношении композиции. Если абстрагироваться от фантастичес­кой идеи Р. МакДональда об AAMt как отражении «Илиады»²⁷⁶, то строение нашего памятника выглядит достаточно типичным для позднеантичной прозы. Акты распадаются на две четкие и равные части: до прибытия Андрея в город людоедов и после.

Первая половина начинается с пролога (гл. 1–3), содержа­щего экспозицию романа, а остальной ее массив обрамлен па­раллельными сценами явления Христа: в первой (гл. 4) Спаси­тель повелевает, а Андрей малодушествует, во второй (гл. 18) объясняется наказание за малодушие, и Иисус дает новое пове­лению Андрею. Да и сама первая часть актов целиком состоит из череды явлений Христа: вначале Он точно не указанным об­разом является Андрею в стране его жребия (гл. 4), далее пред­стает перед ним как человек-кормчий – своего рода «антропофания» (гл. 5–16), а внутри этого отрезка описываются «явные» и «тайные» откровения евангельского Иисуса (гл. 10–15), затем следует Его сонное видение ученикам апостола с описанием рая ярко выраженного теофанического и апокалиптического харак­тера (гл. 16), и напоследок Христос является, как Бог, но в виде человека, «прекрасного мальчика» (подобно гл. 33 и АА 18) – «компромиссное» явление, сочетающее в себе многие черты пре­дыдущих (гл. 17). В сюжетном же отношении первая часть AAMt распадается на две половины: путешествие Андрея (гл. 4–9) и рассказ о чудесах Иисуса (гл. 10–15).

Вторая часть AAMt также делится на две половины: освобождение Матфея вместе с другими жертвами людоедов (гл. 19­–24) и мучения Андрея с последующим обращением людоедов (гл. 25–33). В качестве постоянного композиционного рефрена снова повторяются явления Иисуса: в конце обеих вышеуказан­ных половин (гл. 24 и 33) и в кульминационный момент страданий апостола (гл. 28 и 29). Очень эффектен финальный аккорд актов: толпа обращенных людоедов единогласно произносит древний литургический возглас «Един Бог». Апостол уходит из города антропофагов, и действие, таким образом, завершается.

О связи AAMt с миром античного романа свидетельствует не только их композиция, но и содержание, целиком сохранен­ное большинством редакций (за исключением, отчасти, AAMt2). В чем же суть этого произведения? В отличие от АA, где изящно построенный сюжет – не более чем рамка для философских проповедей Андрея, здесь мы имеем перед собой настоящий позднеантичный приключенческий роман с его типичными атри­бутами: опасным путешествием, переодеванием и неузнаванием, экзотическими народами и обычаями, муками от рук злоде­ев и финальным триумфом героя²⁷⁷. В этом, отчасти, и причина такой популярности AAMt, дошедших до нас не только по-гре­чески, но и в латинских, сирийских, коптских, эфиопских, ар­мянских и др. переводах²⁷⁸.

Однако было бы неверным говорить об отсутствии в AAMt идейного содержания – оно здесь совсем не малозначимо, но, скорее, – малооригинально. Богословие актов не выходит за пределы mainstream’a православной мысли ранневизантийской эпохи: это и упоминание всех трех Лиц Троицы, и постоянное цитирование и аллюзии на Священное Писание, и развитая ли­тургическая практика. Следует, впрочем, отметить и несколько особенностей. Во-первых, это сочетание характерного для апок­рифов полиморфизма Христа²⁷⁹ с подчеркиванием Его божествен­ности: «Не думай, что Он человек, ведь Он сотворил небо, зем­лю, море и все, что в них» (гл. 10). Поэтому вполне уместен вопрос о том, не означает ли здесь полиморфизм Христа при­зрачность Его человечества, как у докетов²⁸⁰. Ведь именно утверждение, что Христос – человек, и ставится в актах повсеместно в упрек иудеям. Эта антииудейская направленность составляет вторую особенность AAMt. Неприязнь к иудеям переносится здесь и на бытовую почву: «А вы, если блудите, то берете закон Божий, входите в синагогу Божью, садитесь, читаете и не благого­веете перед славными словами Божьими» (гл. 14). Дело доходит до утверждения, что языческие «святилища упразднят ваши синагоги» (гл. 14). Непонятно, идет ли здесь речь об абстракт­ной полемике с иудеями, или такой антагонизм действительно существовал в той среде, где создавались акты.

Здесь следует отметить, что вопрос о месте создания AAMt остается открытым и по сей день. Предположение Фламьона²⁸¹ о египетском происхождении деяний ныне в основном отвергает­ся, равно как и гипотеза МакДональда²⁸² о первоначальном един­стве AAMt и AА²⁸³. Несомненными остаются лишь греческое про­исхождение «Деяний Андрея и Матфия», их связь с античным романом и нашедшая отражение во множестве редакций неве­роятная вариабильность текста, которая никак не обусловлена какой-либо их «неправославностью».

Уже довольно рано (до VI в.) появляется вторая редакция AAMt (BHG 110b)²⁸⁴. Дословно воспроизводя (с некоторыми встав­ками) вторую половину актов (гл. 18–33), она полностью пере­рабатывает первую, а также добавляет новые начало и конец, которые включают AAMt в структуру АА, локализуя точку отъез­да и возвращения Андрея в Амасии, подобно Григорию Турско­му (гл. 1–3). Кроме того, AAMt2 содержит ряд новых элемен­тов, встречающихся и в латинской традиции²⁸⁵: напр., имя горо­да людоедов Мирмена (также Мерна, а по-латыни Мирмидония) и упоминание о тамошнем епископе Платоне. Из других гречес­ких переработок AAMt следует особо упомянуть вышеназван­ную редакцию BHG 110а, текст в кодексе Фрёнера (ныне Weimar. Q 7294²⁸⁶), где все внимание сконцентрировано на аспекте «очело­вечивания» людоедов, вплоть до изменения их внешнего облика4²⁸⁷, и, наконец, вариант BHG 110d, где эпитома актов соединя­ется со сведениями об Андрее, почерпнутыми из Евангелия, АА и константинопольских преданий. Еще дальше от оригинально­го текста уходит традиция AAMt в восточнохристианских литературах²⁸⁸: так, напр., плавание по морю превращается в одном сирийском памятнике в караванное путешествие²⁸⁹

Подобно тому, как АА оказали влияние на «Деяния Андрея и Матфия», сами AAMt послужили фоном для действия других актов Андрея²⁹⁰, и прежде всего «Деяний Петра и Андрея» (BHG 1489), сохранившихся по-гречески, по-эфиопски и по-славянски²⁹¹. Их действие разворачивается в стране варваров, куда обла­ко отнесло Матфия в ААМ 21. В свою очередь, AAMt 2 находят­ся в тесной связи с еще одним апокрифом – Martyrium Matthaei²⁹². Кроме того, по-гречески, равно как и на ряде воcточных языков также сохранились «Деяния Андрея и Варфоло­мея»²⁹³, и только в восточнохристианской традиции – «Мучени­чество Андрея в стране курдов», «Деяния Павла и Андрея» и «Деяния Андрея и Филимона»²⁹⁴. Таким образом, на почве АА и AAMt в христианских литературах Востока и Запада возникла огромная литературная традиция деяний Андрея, в одиночку или с другими апостолами, которая пока еще не была комплек­сно изучена²⁹⁵. Взаимосвязь же греческих и латинских памятни­ков можно обобщить в следующей стемме.

ААВ – Acta Andreae et Bartholomaei (BHG 2056)

AAMt1 – Acta Andreae et Matthiae (BHG 109)

AAMt2 – Acta Andreae et Matthiae (BHG 110b)

AAMt^109a – Acta Andreae et Matthiae (BHG 109a)

AAMt^109b – Acta Andreae et Matthiae (BHG 109b)

AAMt^110a – Acta Andreae et Matthiae (BHG 110a)

AAMt^110c – Acta Andreae et Matthiae (BHG 110c)

AAMt^110d – Acta Andreae et Matthiae (BHG 110d)

AAMt^fr – Acta Andreae et Matthiae (BHG 109), recensio froeneriana²⁹⁶

AAMt^latV – Acta Andreae et Matthiae (BHL 429a)

AAMt^latC – Acta Andreae et Matthiae (BHL 429b)

APA – Acta Petri et Andreae (BHG 1489)

Mmt^gr – Martyrium Matthaei (BHG 1225)

Mmt^lat – Martyrium Matthaei (latine)

Mmt^fr – Martyrium Matthaei (BHG 1225d)

В средневизантийскую эпоху популярность апокрифических актов сходит на нет (последний, кто о них упоминает, – патри­арх Фотий²⁹⁷), их переписывают в основном лишь в виде право­славных переработок. А на первое место выходят жития Анд­рея. В чем их отличие от древних актов? Прежде всего, в стрем­лении дать полное жизнеописание апостола от рождения до смер­ти, используя максимальное число имеющихся в распоряжении автора сведений. Не в последнюю очередь это связано и с усиле­нием значения т.н. «скифской легенды», которая впервые при­водится со ссылкой на Оригена у Евсевия²⁹⁸ и которая приписы­вает Первозванному апостолу проповедь среди скифов, а не в Малой Азии и Греции, в отличие от АА или даже в противовес им²⁹⁹. Свое развитие это предание получило в т. н. «списках апо­столов». Итак, событийная сторона выступает в житиях на первый план и как бы сакрализуется, в то время как идейное на­полнение актов подчеркнуто православно и вторично.

Первую попытку такого рода осуществил, по-видимому, анонимный автор т. н. Narratio (BHG 99), созданной в проме­жутке от VI до IX в.³⁰⁰. По объему здесь пока еще превалирует материал АА (восходящий к рукописи, близкой к МАAlt), однако к нему добавлены сведения и из Нового Завета, и из AAMt, и из апостольских списков.

Но настоящая революция в андреевской традиции происхо­дит с появлением жития Епифания Монаха (1 пол. IX в.)³⁰¹. Именно он создал новую, основанную на канонических «Деяни­ях апостолов» концепцию трех путешествий Андрея, которая и легла в основу всего последующего предания³⁰². Интересно, что первоначально он задумывал свое житие как продолжение AAMt³⁰³. Наряду со сведениями устных локальных преданий Епифаний привлекал и различные письменные источники, в т. ч. и какой-то список АА, которые он воспроизводит практически только в патрской части и очень реферативно, а пересказ AAMt во второй редакции жития у него, возможно, вообще основан только на местном синопском предании.

Именно краткость общеизвестной патрской части жизнеопи­сания Андрея в труде Епифания Монаха и стала причиной для его дальнейшей переработки (сам Епифаний создал две редак­ции жития: BHG 94d, 95b, 95d и BHG 102). Другая причина – простой и непритязательный стиль иеромонаха, изобилующий рядом грамматических неправильностей. Оставляя в стороне метафразу епифаниева жития, выполненную Симеоном Логофе­том (BHG 101), а также текст в «императорском менологии» (BHG 101а) и анонимное апокрифическое житие (BHG 99b), со­средоточим свое внимание на самой ценной, с точки зрения ре­конструкции АА, переработке – т. н. Laudatio (BHG 100).

Ни сама Laudatio, ни одна из лемм ее списков не содержит имени автора. Лишь поздний (около XVI в.) корректор cod. Par. gr. 755 приписывает ее некоему «Никите ритору и философу». Очевидно, здесь подразумевается знаменитый византийский пи­сатель кон. IX–нач. X в. Никита Давид Пафлагон, автор не­скольких гомилий об апостолах, в сборнике которых и помещен этот памятник. Экземпляров такого сборника всего три: вышеупомянутый Par. gr. 755, а также афонский Lawr. 232 (В 112) и московский ГИМ гр. 388. Laudatio помещена здесь вслед за Ни­китиным энкомием апостолу Андрею (BHG 106). По-видимому, именно на этом основании А. Эрхард (Erhard 1912) и выдвинул предположение об авторстве Никиты: замечательный знаток гре­ческих агиографических манускриптов приписал эту идентифи­кацию Фламьону в своей рецензии на его книгу, хотя ничего подобного у Фламьона нет. Однако некоторые ученые продол­жали считать памятник анонимным: Ф. Дворник, например, даже выстроил сложную концепцию о создании жития в проиг-натиански настроенном монастыре Каллистрата, где за полвека до этого жил Епифаний Монах³⁰⁴. Но Ф. Алкеном³⁰⁵, выяснив­шим источник Эрхарда, а вслед за ним Ж.-М. Приером³⁰⁶ было принято отождествление великого немецкого ученого.

Существуют ли в нашем распоряжении другие аргументы, способные подтвердить авторство Никиты Давида? В самом тек­сте памятника содержится важное указание на обстоятельства его создания, почти полностью проигнорированные во всей научной литературе³⁰⁷: речь идет о гл. 23–24, где повествуется об освяще­нии храма апостола Андрея в селении Харакс в Пафлагонии, ко­торый описывается в самых высокопарных тонах, явно не соот­ветствующих действительности. Церковь, построенную на месте старой, автор называет «этим ныне зримым благолепным храмом», из чего со всей очевидностью следует, что какой-то вариант Laudatio был произнесен при освящении харакской церкви специально приглашенным для этой цели высокообразованным и обладаю­щим великолепным языком и стилем ритором. Между тем про­звище Никиты Давида – Пафлагон – свидетельствует, скорее всего, именно о его происхождении. Тесная связь автора Laudatio с Пафлагонией подтверждается также особенным вниманием к другому городу этой провинции – Амастриде (гл. 22), чьему пат­рону, св. Иакинфу (для которого не известно никаких житий) посвящен энкомий Никиты Давида (BHG 757). Не входя в тонко­сти стилистического анализа, отметим среди очевидных стилис­тических параллелей между Laudatio и произведениями Никиты, например, редкий эпитет «общий эмпорий», встречающийся и в Laudatio (гл. 23), и в энкомии св. Иакинфу (PG 102, 422). Таким образом, вполне возможно, что Laudatio, образец «высокого шти­ля» византийской агиографии, принадлежит перу знаменитого кон­стантинопольского ритора пафлагонского происхождения, жив­шего на рубеже IX и X вв. Этому не противоречит и возраст ста­рейшей и лучшей рукописи Coisl. gr. 105 – X в.

В основе жития, несомненно, лежит похвальное слово апо­столу Андрею³⁰⁸, произнесенное в пафлагонском селении Харакс при освящении храма в честь апостола. Однако очевидно, что в своем полном виде Laudatio не могла быть произнесена полно­стью ни при каких обстоятельствах, но все же она тщательно стилизована под похвальное слово, предназначенное к произне­сению (о чем свидетельствуют, напр., постоянные упоминания «слушателей»). То, что исходная проповедь не является фик­цией, подтверждает и пассаж в рукописи С, где после оконча­ния первой части повествования говорится о возвращении ав­тора к своим слушателям с целью рассказать об остальных со­бытиях. Место это, элиминированное в других списках ради единства текста, явно принадлежит самому автору, с чем согла­шается и М. Бонне³⁰⁹, и не было никакого смысла вставлять его в текст позднее. Переработка первоначальной проповеди в жи­тие могла быть предпринята Никитой и по чьему-то заказу, например, иллюстрия Феодосия восстановившего тот самый храм в Хараксе.

Риторическая обработка Епифаниева жития была одной из двух (наряду с прославлением Харакса в Пафлагонии) главных задач Никиты Давида. Если фактическую сторону Никита обо­гащает лишь изредка (пассажи об Амастриде и Хараксе; имею­щие специальное назначение, небольшие заметки эрудита, а также два фрагмента из А4), то стиль своего предшественника Никита подверг полной переработке. Язык памятника принад­лежит миру высокой византийской риторики: это касается и лексики, изобилующей редкими и вычурными словами, и слож­ного синтаксиса, основанного на повторах и гомиотелевтах, и множества риторических фигур, разбросанных по всему тексту, но особенно хорошо заметных в двух прологах (гл. 1 и 14), и даже самих заголовков, построенных как риторические перио­ды. Никита изредка украшает текст цитатами, причем не толь­ко из Писания, но и из других авторов (прп. Максима Исповед­ника, Арриана), не называя их, однако, по имени. Сложнее дело обстоит с вопросом о соблюдении закона Майера: для пролога анализ риторических периодов и знаков препинания по рукопи­сям собраний Никитиных гомилий (LMR) дает показатель в 60­–70%, для остальных частей – намного меньше.

За исключением риторического вступления и концовки Laudatio почти полностью построена по образцу своего основно­го источника – второй редакции жития апостола Андрея, со­ставленного Епифанием Монахом (BHG 102). Добавлений к Епифанию в Laudatio не так много, однако все они заслуживают отдельного рассмотрения. Часть из них просто служит для демонстрации авторской эрудиции (пассаж из Арриана в гл. 29) и свидетельствует о его интересе к географии (этимологизация имени «зикхи» и определение местоположения Воспора в гл. 30). Другие – результат внимания Никиты к своей родине, Пафлагонии: пересказ амастридского предания об Андрее (гл. 22) и описание местечка Харакс (гл. 23–24).

Но особенно важны для нас добавления в последней, патрс­кой части памятника: здесь текст Епифания смешивается со сведениями другого источника о мученичестве апостола, близ­кого к Martyrium prius³¹⁰. Зная близость Никиты к кругу Арефы Кесарийского и патр. Фотия, можно предположить, что это был тот же самый экземпляр АА, который последний описывает в своем «Мириовивлионе»³¹¹. Из АА Пафлагон заимствовал следующие эпизоды: историю Лесбия (гл. 34–37), исцеление лежа­щего на гноище (гл. 41), историю Стратокла (гл. 43), речь Анд­рея ко кресту (гл. 46). Первые два эпизода известны нам также из Григория Турского, остальные – из АА, а первый и после­дний – из МРr. Причем практически во всех случаях текст Laudatio дает самые лучшие и полные чтения.

Laudatio создавалась по частному заказу и, возможно, именно поэтому почти не повлияла на развитие последующей греческой традиции. Некоторые малозаметные следы ее влияния просле­живаются лишь у Метафраста. Зато ее распространение в руко­писях, в том числе и в составе сборника Никитиных гомилий, привело к созданию на ее основе грузинского жития ап. Анд­рея³¹², что неудивительно, учитывая возможное для последнего авторство Евфимия Святогорца, жившего в Ивирском монасты­ре на Афоне и общавшегося с Феофаном Ивиритом, который дважды переписал текст Laudatio (списки L и К)³¹³.

Итак, в ІХ–Х вв. «Деяния Андрея» в последний раз засвиде­тельствованы в своем оригинальном (или очень близком к перво­начальному) виде. В начале IX столетия ими пользуется Епифаний Монах, в середине – читает патриарх Фотий, а в конце IX–начале X в. к ним еще имел доступ Никита Давид Пафлагон. К этому же времени, очевидно, уже возник протограф HS, а в X в. оригинальный текст актов последний раз переписывается в cod. Vat. 808. После этого они полностью вытесняются либо собствен­ными переработками, типа «Письма» (33 рукописи), либо средне­византийскими житиями, особенно метафразой Симеона Логофе­та (113 списков). Отчасти это произошло из-за их апокрифическо­го содержания, отчасти из-за того, что ІХ–Х вв. были одновре­менно и эпохой метахарактеризмоса (повсеместного переноса древ­них памятников в минускульные рукописи), в результате чего унциальные списки A4 так и ушли в небытие.

Напротив, эту катастрофу спокойно пережили апокрифи­ческие не по духу, а лишь по форме Acta minora, прежде всего AAMt. Одно из свидетельств их популярности – конкуренция локализаций города людоедов на Черном море: Синопа, Иссулимен и Мармарис³¹⁴. Где-то в Х–ХII вв. AAMt были переведены на славянский и вошли в состав Минеи-Четьи. От XII в. до нас дошли и славянские списки «Деяний Андрея и Петра»³¹⁵. Инте­ресно, что греческий текст этих актов, равно как и «Деяний Андрея и Варфоломея», активно переписывается именно в са­мые поздние времена: в ХѴ–ХѴIII вв. Так, несмотря на посто­янную борьбу с этими апокрифами, народная тяга к фантасти­ческим повестям оказывается сильнее.

Что же касается AA, то после 1000 г. они продолжают жить почти исключительно в своих переработках, где содержание древ­него апокрифа было приведено в соответствие с догматами орто­доксального христианства. На Востоке это были «Письмо пресви­теров и дьяконов ахейских» и различные мученичества, а на За­паде – «Книга о чудесах блаженного апостола Андрея» Григория Турского. Такое забвение плавно перетекло и в научную литера­туру, что привело ко множеству ошибочных мнений относитель­но развития андреевской традиции. Лишь благодаря изысканиям Липсиуса, изданиям Бонне, штудиям Фламьона, находке Деторакиса и синтезу Приера «Деяния Андрея» снова явились в своем первозданном виде перед ученым миром. Хочется надеяться, что наша книга откроет их и для отечественного читателя.