О Церкви

протопресвитер Александр Шмеман

Не судите по наружности,
но судите судом праведным. (Ин 7:24)

Почему в Евангелии так мало сказано о Церкви? И на чем основана наша вера в ее святость, непогрешимость, необходимость? Ведь все в ней — ее сложные догматы, иерархические различия, обряды, обычаи, все создано людьми, возникло в истории. В Евангелии мы находим образ Христа и Его учение — такое простое, чистое, без примеси человеческих умствований и усложнений. И неужели, чтобы быть христианином, недостаточно верить в Христа и стремиться исполнять Его заповеди, а нужно еще соблюдать непонятные древние обряды, постигать трудные богословские формулы, вовлекаться в церковные споры и деления, принимать всю ту человеческую накипь, которая за две тысячи лет облепила собой небесную чистоту Евангелия?

Вот вопросы и сомнения, возникающие почти ежедневно. Сколько людей, не только “внешних” Церкви, но и таких, которых принято называть церковными, переживают их — одни с мучением, другие почти с враждебностью. Сколько таких, которые, подходя к Церкви ближе, с тоскою думают о днях, когда они издали смотрели на нее, не знали всей ее часто соблазнительной “человечности”, сколько любящих Христа, принимающих Евангелие, но находящих все новые и новые причины отвергать Церковь, видеть в ней ненужную человеческую преграду между собою и Христом.

Отвечать на эти сомнения простыми ссылками на учение Церкви о себе самой бессмысленно: ведь сомневаются как раз в источнике этого учения; “оправдывать” Церковь фактами из ее истории, из ее жизни тем, кто не верит в нее, еще бесполезнее: тысяче “положительных” примеров можно легко противопоставить тысячу отрицательных.

Церковные люди давно уже привыкли ответственность за все эти сомнения, за этот разрыв возлагать на “современного” человека: на его индивидуализм, гордость, желание одному быть судьей и мерилом своей религиозной жизни. Церковь для них так привычна, так самоочевидна, что они готовы в каждом, кто в этой самоочевидности сомневается, видеть злую волю, гордыню ума или просто глупость. Им редко приходит на ум, что главной причиной всех сомнений и соблазнов о Церкви являются большей частью они сами: в церковном обществе (а ведь по нему судят о Церкви, о “спасительности” ее учения) не видят Христа, Его духа, Его учения, а видят, напротив, только “человеческое, слишком человеческое”. Но, опять-таки, в одних ли людских грехах и несовершенствах дело? Не замутнена ли в нас, церковных людях, сама наша вера в Церковь, или, лучше сказать, верим ли мы в нее сами и, если верим, то в чем состоит наша вера? Ведь не случайно же под словом Церковьдаже “церковные” люди разумеют обычно прежде всего духовенство, то есть “профессиональных” служителей Церкви, на них возлагают ответственность за все нелады и разделения, за собой же оставляют полное право “выбирать” в церковной жизни то, что им больше по вкусу. “Церковным” мы называем человека, любящего богослужения, но давно уже исключили из этого понятия сколько-нибудь целостное миросозерцание, определенное понимание жизни. “Церковными” могут быть в равной мере люди, расходящиеся в самых основных вопросах жизни и веры, и, может быть, самое страшное то, что нам это кажется естественным и самоочевидным. Церковь стала “требоисправительницей”, она “окормляет религиозные нужды” тех, кто согласен у нее окормляться, но тот самый индивидуализм, в котором — вне Церкви — мы видим источник всех зол, отравляет и само церковное сознание. А это значит, что всякая защита Церкви не может не быть основана для самих членов Церкви на самопроверке, на всегда новом углублении в источники своей веры, своего внутреннего видения. Современный соблазн о Церкви, проникающий уже изнутри в самую церковную жизнь, не может и не должен быть сведен к простому недоразумению или к “злой воле”. Это суд над самой Церковью, он требует не “полемики” и не “ссылок” на тексты, а глубокого внутреннего возрождения нашего собственного сознания. И конечно, нет для тех, кто называет себя христианами, иного пути к этому возрождению и самопроверке, кроме Евангелия: образа Самого Христа, Его Слова, Его учения. Евангелием часто пользовались как сборником оправдательных ссылок на тексты. Им доказывали правоту своих мыслей, своих оценок. И, надо прямо сказать, при таком подходе им действительно можно доказать все, что угодно. Но Евангелие должно снова стать не столько “оправданием”, сколько источником самой нашей мысли, светом нашей жизни; в нем нужно искать не подтверждений того, что я сам думаю, а только того, что думал, чего хотел и что заповедал нам Христос. К Слову Божию нужно обратиться не потому только, что для тех, кто отвергает Церковь, оно одно может послужить “доказательством” ее, но и потому, что оно в себе самом и для самой Церкви есть источник истины, света, свободы и жизни. Во избежание же недоразумений прибавлю только, что старый спор о соотношении Писания и Предания, то есть спор о том, Церковь ли “проверяется” Писанием или же Писание должно толковать в свете Церкви, имеет смысл, только если в Предании и в Церкви заведомо признавать что-то иное и новое по отношению к Слову Божиему. Если же верить, что сама Церковь есть ничто другое как жизнь и рост Слова в нас, как и сказано в Деяниях Апостольских: “Слово же Божие росло и распространялось” (Деян. 12:24), то углубление и вживание в него есть основной церковный акт, которым познаем мы истину о самой Церкви и о себе в ней.

И потому в предлагаемой статье я хотел бы не столько “защищать” или “оправдывать” Церковь, сколько попытаться хотя бы намекнуть на ту перспективу, в которой “проблема Церкви”, по моему разумению, ставится и разрешается самим Евангелием. Может быть, даже эти отрывочные размышления помогут тем, кто сомневается и осуждает, по-новому задуматься о Церкви, людям же церковным — углубить свое к ней отношение.

“...Пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царствия Божия и говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие” ( Мк. 1:14–15). “И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам” (Мф. 24:14). Царство Божие — вот основное содержание Евангелия. И мы все помним, что, по учению Христа, его нужно искать прежде всего, в него нужно войти, его нужно иметь внутри себя, ради него быть готовым отдать все, в нем полагать предел веры, надежды и любви.

Сущность Царствия Божия раскрывается в Евангелии как новая жизнь, основанная на любви к Богу и ближнему, на прощении грехов, милосердии, чистоте, единстве, искании во всем совершенства: “итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный”. Эту новую жизнь открывает и дарует людям Христос: в Нем мы имеем образ ее и только через веру в Него и соединение с Ним можем получить ее и исполнить Его заповеди: “без Меня не можете делать ничего”. Сама новая жизнь начинается и состоит прежде всего в соединении с Ним, а через Него — с Богом и миром, в любви к Нему и в вере в Него как Сына Божиего, как Царя мира и Его Спасителя.

Но наряду с этим “положительным” учением Евангелия о Царстве Божием и о Христе как образе и содержании новой жизни, в нем рассказано также и об отвержении Христа людьми. На Его учение, любовь, чудеса люди отвечают неверием, злобой, гонением и, наконец, отдают Его на позорную смерть. Борьба злых сил против Христа, отвержение Его учения о Царстве составляет вторую тему Евангелия. Зло торжествует в мире, люди больше возлюбили тьму, нежели свет, и потому и жизнь Самого Христа проходит в страданиях, и для всех, кто примет Его учение, путь к Царству не может не быть узким и исполненным страдания и борьбы.

И, наконец, третьей темой Евангелия, не отрываемой от учения о Царствии Божием и об отвержении его миром, является победа Христова и конечное торжество принесенного Им Царства. Он принимает смерть: предел злобы и восстания против Него, но в третий день воскресает. Жизнь, которою Он живет, являет себя сильнее смерти. Эту новую, вечную и бессмертную жизнь Он обещает всем верующим в Него. Он вернется во славе судить живых и мертвых. Царство Божие восторжествует. И Евангелие завершается обещанием Спасителя пребывать с верующими до этого торжества и вознесением Его на небо.

Уже из одного этого беглого “пересказа” Евангелия с очевидностью явствует, что учение о Царстве Божием открывается нам в некоей двойной перспективе. С одной стороны, Царствие Божие есть новая жизнь по заповедям Христовым и в соединении с Ним, и ею нужно жить сейчас; оно “приблизилось”, вошло в наш мир, уже пребывает “внутри нас”. С другой же стороны, не только из-за восстания против него греха и злобы, но и по существу, оно провозглашается как Царство не от мира сего, как Царство “будущего века”, и его наступление предполагает конец мира. Оно приблизилось для спасения мира, новая жизнь, даруемая Христом, примиряет человека с природой и людьми, обнимает собой все стороны человеческой жизни, по-новому обращает его к миру, но приятие его человеком невозможно без отречения, борьбы, и, в конечном итоге, погубления души “Мене ради и Евангелия”. Оно заставляет полагать цель и надежду в будущем, в возвращении и конечном воцарении Христа, нашу жизнь выносит за пределы мира.

Не нужно долго доказывать, что эта двойственность вместо того, чтобы быть понятой, обычно просто обходится и упрощается в сознании большинства христиан. Мы давно уже свели все христианство к учению не о новой жизни, а о спасении души в загробном мире. Царство Божие, потому что в Евангелии оно называется также Царством Небесным, мы “хронологически” противопоставили этой жизни, этому миру; оно вне его и наступит только тогда, когда этот мир кончится. Правда, вхождение в Царство Небесное мы ставим в зависимость от исполнения нами христианских заповедей в этой жизни. Но при этом мы обычно забываем, что, по учению Евангелия, само соблюдение заповедей возможно уже только в “новой жизни”, то есть требует приобщения к Царствию Божиему, обладанию им “внутри нас”.

На деле же евангельское учение о Царствии Божием только потому и представляется нам “двойственным”, что мы заранее подчинили его тому пониманию религии, в котором всегда настоящая жизнь противополагается будущей “загробной”. Но Евангелие раскрывает нам совсем другой религиозный подход: в нем сталкиваются и различаются не только “настоящее” и “будущее”, а старая жизнь — греховная, больная, искаженная — с новой — истинной и праведной — “во Христе”. Учение о Царстве Божием неотрываемо от Христа не в том одном смысле, что вхождение в него зависит от исполнения Его заповедей, но, превыше всего, в том, что само Царство Божие в Нем “приблизилось” и явилось и состоит в соединении с Ним. “Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне <...> ибо без Меня не можете делать ничего” (Ин. 15:4–5). Но тогда и видимое противоречие между учением о Царстве “внутри нас” и Царством “будущего века” снимается. Только по отношению к миру в его целом, к миру, все еще находящемуся под властью греха и смерти, оно есть Царство будущего века. Но само Царство — потому, что оно — жизнь Христа, — вечно, не подчинено времени. Оно явилось в мире и может быть принято человеком уже теперь, в “настоящем”. Оно не “зависит” ни от конца мира, ни от смерти отдельного человека, но, напротив, конец мира определяется его явлением, ростом и исполнением в мире. Оно для того и “приблизилось”, открылось теперь, в мире, чтобы люди могли познать его и в нем — конечную цель самого мира, его спасение.

Но тогда первым и основным вопросом для каждого христианина не может не быть вопрос: что же означает соединение со Христом, как возможно получить Его жизнь, как исполнить слова Христа: “Пребудьте во Мне, и Я в вас” (Ин. 15:4)?

Ответ дается в Евангелии: “Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия” (Ин. 3:3). Подобно старой, новая жизнь требует своего — нового рождения. “Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие” (Ин. 3:5). Доказывать, что слова эти относятся к крещению и что таким образом хотя бы в одном стихе Евангелия мы несомненно имеем установление внешнего, обрядового акта как условия христианства, значило бы ломиться в открытую дверь: этого никто и не отрицает. Гораздо важнее спросить себя: что, в свете Евангельского учения о Царствии Божием, может означать эта Самим Христом установленная зависимость духовной жизни от чего-то внешнего, материального? Историки и экзегеты ссылаются на “символизм” воды: она символ жизни, очищения, омовения. Но в нашем современном понимании символ только изображает, в Евангелии же воде приписывается не изображение, а действие: она рождает, она есть реальное, а не символическое только условие новой жизни. А это не может не заставить нас поглубже вдуматься в смысл соотношения “материального” и “духовного” в Евангелии и им проверить наше обычное понимание христианства как спасения души.

Перечитывая в свете этого вопроса Евангелие, мы убеждаемся, что учение Христа совсем не ограничивается “душой” и что, напротив, в Своей жизни Он уделяет много внимания человеческому телу: Он “исцеляет всякую болезнь и всякую язву в людях”, возвращает зрение слепому, исцеляет хромых, расслабленных, кровоточащих и, наконец, воскрешает умерших. Он насыщает голодных и как знамение Своего присутствия среди поверивших в Него обещает им ту же силу врачевать болезни. Он говорит о “светлом теле”, Он творит чудеса и исцеления при посредстве Своего тела: прикосновением, плюновением, дыханием — и, наконец, само Его воскресение есть воскресение Его тела. И хотя мы веками ищем и ждем от Христа больше всего именно исцеления — то есть телесной помощи, все же ослепленные своим, а не евангельским пониманием спасения души, мы к одной душе относим спасение и ограничиваем его загробной жизнью души.

Между тем мало-мальски внимательное чтение Евангелия не может не убедить нас, что под “душой” разумеет Христос всю жизнь человека, или еще лучше “всего человека” — то есть именно то соединение в нем духовного и телесного, которое одно и можно назвать человеком. А если только в этом соединении духовного и телесного живет человек и вне его перестает быть человеком, то не развоплотить его пришел Христос, а всю его жизнь исцелить и сделать новой жизнью. “На Меня ли негодуете за то, что Я всего человека исцелил..?” (Ин. 7:23).

Исцелить всю жизнь. Но тогда мы должны пойти еще глубже и спросить — что говорит нам Евангелие о самой жизни. Когда мы думаем о ней, не ощущаем ли мы ее прежде всего как зависимость от внешнего? Мы рождаемся от тела, и чтобы жить, мы должны питаться. Все живущее получает жизнь извне и сохраняет ее только зависимостью от пищи, то есть от мира и природы. Но если такова сама природа жизни, то в чем ее болезнь и как можно исцелить ее? В ответ на эти вопросы Евангелие открывает нам прежде всего, что Сам Христос не только не отрицал этой “зависимости” жизни, но, став Человеком, Себя включил в нее. Он родился от тела Марии, и Его жизнь, как всякая жизнь, нуждалась в пище: “и напоследок взалкал”. И когда Он учит нас не заботиться о еде и об одежде, то не отрицает нашей в них нужды, а, напротив, самую эту нужду возводит к Богу: “Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом” (Мф. 6:32). В Евангелии раскрывается, что человек имеет мир как пищу, подаваемую Ему Богом для жизни, так что зависимость ее от телесного, сама телесность жизни есть воля Божия о человеке и мире.

Но Евангелие говорит о жизни и новое. Оно раскрывает нам, что эта зависимость, сама по себе благая, на деле искажена. В том ее искажение, что в “материальном” или телесном человек признал единственное условие своей жизни, всецело подчинил себя пище. Мы не можем касаться здесь бесконечно важного для христианства вопроса о происхождении зла и о “порче” им мира. Но ясно, что в Евангелии эта “порча” показана прежде всего как порабощенность человеческой жизни телом, а через него миром. То, что нам кажется “естественным” — эта зависимость даже душевной и духовной жизни от пищи и от нее одной — Евангелие утверждает как глубочайшее извращение и падение самого мира. “Не одним хлебом жив будет человек” — но вот на деле живет в конце концов одним хлебом и всю свою жизнь превратил в “борьбу за существование”. Даже от Бога он просит и хочет только пищи телесной: “вы ищете Меня не потому, что видели чудеса, но потому что ели хлеб и насытились”. И как бы ни решал человек “проблему хлеба”, как бы ни пытался установить на земле справедливое распределение его, это не меняет основной зависимости всей жизни его от пищи.

Но тогда это уже и не вся жизнь, не та, которой хотел для человека и дал ему Бог. Если “не одним хлебом” должен жить он, но живет им одним, то и живет он искаженно и неполно, и вот, по Евангелию, эта “болезнь жизни” выражается в том, что в ней действительно воцаряется смерть, и умирание становится таким же “законом природы”, как и питание. Сколько бы ни ел человек, он все равно рано или поздно умирает. Один хлеб не способен поддержать его жизни, спасти от распада, от возвращения в ту “материю”, которой он себя всецело подчинил. “Дух животворит; плоть не пользует нимало” (Ин. 6:63). Человек не может жить без “материи”, но если материя не одухотворяется его духом, если, напротив, торжествует над духовным, то становится сама источником неустойчивости, распада и тления человека.

И вот, исцеление жизни в Евангелии состоит прежде всего в том, что во Христе явлен нам образ совершенной человеческой жизни в полноте Божиего замысла о ней. Замысел же этот в том, что человек живет Богом. Не тело рождает и питает жизнь, а Жизнь приходит в тело и животворит его, самое питание от мира, самое телесность человека делая духовной, свободной, разумной. В человеке мир призван стать Царством Божиим, потому что человек через свое причастие Духу весь мир причащает Духу, самое “материю” превращая в путь к Богу, в способ соединения с Ним. Когда Христос после поста в пустыне взалкал, “приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих” (Мф. 4:3–4). Нуждаясь, как всякий человек, в пище, Он отказывается от рабства ей, отказываясь превратить камни в хлебы, Он показывает всю извращенность того отношения к Богу, в котором от Бога человек хочет только телесной пищи, Самого Бога подчиняет в себе необходимости есть, то есть “борьбе за существование”. “У Меня есть пища, которой вы не знаете <...> Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его” (Ин. 4:32,34). Но, подчиняя Себя всецело замыслу Божию о Своей Жизни, смыслом и содержанием ее полагая исполнение Его дела, Христос тем самым уже не раб пищи, а ее свободный обладатель и распорядитель. Все подчинено Ему, потому что Он Сам всецело подчинен Воле Божией о мире, а Бог хочет, чтобы человек в свободе и духе сам мир соединял с Ним. Во Христе “весь человек” возвращает себе свое царственное положение в мире, свою зависимость от него преображает в зависимость мира от Духа, живущего в нем.

Но ведь Христос — Бог, ответят нам; уже по самому рождению Своему Он отличен от нас, от нашей общей человеческой судьбы. Он не исцеляет жизни, а с самого начала живет совершенной, безгрешной и Божественной жизнью, и что удивительного в Его господстве над природой и над миром? И тогда как может Он исцелить мою жизнь, сделать ее подобной Своей? Ведь “рожденное от плоти плоть есть”, а я не могу уничтожить своей зависимости от плоти в рождении от “железного закона” пищи. И даже если я буду подражать Ему, такое подражание не уничтожит моего основного отличия от Него. Не говорил ли Он Сам, что одному Богу возможно то, что “невозможно для человеков”. Своим образом, Своим примером Он может улучшить мою жизнь, усилить в ней добро, но как возможно ее коренное изменение и спасение?

Так на протяжении веков раздирается человеческая мысль Евангелием и соблазняется о Христе: что кроме примера может дать мне Человек Иисус, но как следовать этому примеру, если в этом Человеке жил и действовал Бог? Я хотел бы следовать за Человеком, но меня отделяет от Него Его Божество, я ищу соединения с Богом, но мне сказано, что нет к Нему иного пути, как через Человека Иисуса.

Здесь возникает величайший из всех соблазнов христианского сознания: “упростить” Евангелие, превратить его в книгу либо только о Боге, либо только о человеке. Но всякий поступающий так в своей совести и разуме знает, что он обманывает себя, что сознательно выбирает в Евангелии то, что заранее согласен и хочет принять. Он знает, что само Евангелие так соединяет Бога и Человека во Христе, что все совершаемое Человеком оно относит к Богу и все Божественное являет через Человека. Видевший Его, видел Бога, но видел Его в человеке Иисусе. А если так, то, по-видимому, именно в этом неповторимом, единственном соединении человека и Бога в одном Человеке призывает нас Евангелие искать исцеления и спасения каждой жизни и всего мира.

И как только мы без лукавства и упрощения принимаем основное утверждение Евангелия о том, что “Слово стало плотью”, соглашаемся в Богочеловечестве Христа искать ответа на все наши недоумения, а не ими мерить Христа, нам открывается, в чем спасительное, жизненное значение Его для каждого человека. Бог есть источник и содержание всякой жизни: “в Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков”. Мы имеем жизнь извне, как дар — за который мы не можем дать никакого выкупа. Один Бог имеет “жизнь в Самом Себе” (Ин. 5:26), Один Он есть сама Жизнь, ни от кого и ни от чего не зависящая. И если человек Иисус — Бог, то Он живет этой Божественной Жизнью, имеет ее как Свою жизнь. “Как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе”. Он один может сказать и говорит о Себе: “Я есмь Жизнь”. Но тогда Жизнь Христова уже не единичная жизнь, не одна из человеческих жизней, а явление в мире, воплощение в одном Человеке той самой Жизни, от которой рождается и питается жизнь каждого человека и жизнь всего мира. В Нем одном Жизнь Самого Бога стала жизнью человека. И Человек этот, потому что Он имел в Себе Самую Жизнь, имел в Себе жизнь всего живущего и каждого человека. В том грех, что человек полученную от Бога жизнь захотел сделать только своей, отдельной жизнью, иметь ее только для себя; тем самым он остался один и покорился распаду, ибо, не имея “жизни в себе”, он не может жить один. Но во Христе явилась Божественная Жизнь — жизнь самой жизни; и взяв на Себя, сделав Своей одну человеческую жизнь — Он принял их все. Будучи Сам Жизнью всех нас, Он всех и каждого имел в Себе, всех возлюбил и каждому отдал Себя.

Отдал Себя... Но не означает ли это, что наше соединение со Христом совершилось помимо нас, что явление в человеке Божественной Жизни “включило” нашу жизнь в нее — возродило, спасло, исцелило, — и все это без нашего участия?

Если мы думаем так, то мы все еще не поняли, что открывает нам Евангелие о человечестве Христовом, а в Нем — о каждом человеке. Открывает не “абстрактно”, а в самом человеческом образе Спасителя. Это образ Иисуса Назарея, про Которого слышавшие и видевшие Его могли сказать: “не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, Его сестры?” (Мк. 6:3). Это образ Учителя, Пророка, друга Лазаря и сестер его, образ, наконец, Страдальца, испытавшего всю тоску смертного часа, просившего Отца, чтобы Его миновала чаша. И даже если бы мы не имели Ветхого Завета и никакого другого источника знаний о человеке, кроме Евангелия, то из него одного мы уже с несомненностью узнали бы, что нет человека без или вне Личности, без того таинственного, перерастающего всякое определение, но все собою освещающего центра самосознания, который мы называем или, вернее, выражаем словом “я”. Я — это то, что, несмотря на единство природы, несмотря на общую зависимость от той же пищи, от тех же условий жизни, несмотря на последнее единство всего существующего, делает меня всегда другим по отношению ко всем и к каждому, единственным и неповторимым, то, что жизнь делает моей жизнью. Только в определенной и конкретной личности существует и живет человек, и только в ней он свободен. Получая жизнь извне, завися в ней от внешнего, он сам и свободно располагает ею, принимает или отвергает дар, волен спасти или погубить себя. Если в жизни все связано, все “зависит” — от Бога, от природы, от мира, то в личности дар жизни становится даром свободы. Если в творении Бог из небытия создал материю и даровал ей жизнь, то в неистребимом “я”, которое в Писании называется духом человеческим, Он создал нового духа и ему эту жизнь подарил в полную собственность и обладание. В своем духе, то есть в личности человек “похож” на Бога, есть Его “образ и подобие”, потому что в личности он свободен даже от Бога. Он может призвать Бога или же забыть, полюбить или отвергнуть, он встречается с Ним, как уже с Другим, он живет — и его жизнь есть уже не только Божие, но и его творение. Захотев Личности, создав человека духом, Бог ограничил Сам Себя, действительно “подарил” жизнь другому как другу — с которым отныне может встретиться только в свободе.

Нет “человека вообще”; и потому, когда Сам Сын Божий становится Сыном Человеческим, Он приходит как Один из людей, как Одна из человеческих личностей. Мы знаем Его имя, мы могли бы видеть Его как одного из многих, во всей неповторимости Его личной жизни, Его “биографии”. Его Имя — не мое имя, Его семья — не моя семья, Он — Другой, Брат, Друг, Учитель — но не я, и только потому я могу полюбить Его личной любовью, увидеть, признать или же пройти мимо Него.

Вот откровение Евангелия: жизнь Христа есть Сама Божественная Жизнь, Сам Бог, но ею живет, ее имеет как Свою личную жизнь Человек Иисус. И если Божественная Жизнь, источник и содержание всякой жизни, делает Еговсечеловеком, то, данная Человеку Иисусу, она каждой человеческой личности сохраняет всю ее свободу, позволяет свободно принять или отвергнуть все-человечество Христово. Христос принимает наше человечество, вся Его личная Жизнь есть жизнь для нас, но мы остаемся свободны отказаться от Его жизни, даже если это означает для нас опустошение, распад и смерть.

Это значит, что принятие Христа, соединение с Ним могут быть следствием только нашего свободного выбора. Этот выбор, то есть последнее согласие признать в Иисусе Того, Кем Он Сам Себя провозглашает, увидеть Божественную истину Его жизни и в Ней познать свою жизнь, Евангелие называет верой. Вера — вот настоящая тайна личности и ее духовной свободы. Это не просто принятие или осознание той основоположной зависимости нашей жизни от Бога и мира, о которой мы говорили выше, не капитуляция перед объективным и неизбежным, но, прежде всего и превыше всего, духовное преодоление этой зависимости как только зависимости. Если бы вера была просто “капитуляция”, то свобода личности, на которую мы указывали как на “образ Божий” в человеке, была бы псевдосвободой, происходила бы лишь от незнания человеком своего рабства. Но в том чудо веры, что ею постигает и принимает человек не объективность и неизбежность, а истину зависимости, и тем самым она немедленно перестает быть зависимостью. Вера есть зрение человеческим духом самой Истины и свободное ее приятие. Она освобождает меня от рабства потому, что ею я узнал истину о самом себе, о Боге и о мире — узнал как истину, а не как зависимость, произвол и ограничение. “Познаете истину, и истина сделает вас свободными” (Ин. 8:32).

“Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему” (Мк. 9:23) — “И не совершил там многих чудес по неверию их” (Мф. 13:58). В этих двух стихах раскрывается вся сила веры: само “объективное” спасение мира. Истину Христа она как бы ставит в зависимость от духовной свободы человека. Только я сам, только мой человеческий дух может Спасителя мира и всех людей сделать моимСпасителем. А спасти — не значит ли это восстановить и сохранить ту полную и свободную личность, какой создан человек? И нет спасения, а есть порабощение и искажение там, где хоть сколько-нибудь умален человек и свобода его личного духа. Поэтому только вера есть такое взаимоотношение человека с Богом, духа с Духом, в котором их связывает не зависимость одного от другого, не еще один “закон необходимости”, но Истина: ее свободно познает, принимает и делает своею свободный человеческий дух.

Только верою узнаем и принимаем мы в Человеке Иисусе Божественную Жизнь, верою встречаем в Нем совершенного Человека, свой образ — но в нас умаленный и искаженный, свою жизнь — но нами растленную и отданную в рабство. И вот, любим Его и в любви жаждем соединения. Поверив в Него, полюбив Его, мы не нуждаемся уже больше в рассуждениях о старой и новой жизни. В этом Свете, перед лицом этого Человека, этой Жизни, мы истинно и непреложно узнаем, что наша жизнь — ветхая, злая, ущербленная, греховная. И уже не о свободе просим мы, а о прощении, помиловании, о даре жизни. Так совершается общение человека: всем своим духом, сознанием и свободой он хочет примирения и воссоединения с Тем, Кого оскорбил и Чей дар растлил. Вера во Христа приводит нас к желанию новой жизни.

Мы снова пришли к таинственному рождению от воды и Духа, но может быть теперь нам станет яснее, почему именно в нем открыт нам путь к соединению со Христом, к исполнению Евангелия. Оно открыло нам, что означает спасение во Христе: не осуждение и не гибель “старого”, но его возрождение и обновление. Христос пришел не для того, чтобы уничтожить человека, слив его с Божественною Жизнью, но чтобы эту Жизнь сделать жизнью человека, а это значит — сохранить “всего человека”, всю его личность, свободу, господство над миром, весь замысел Божий о нем как о друге. Сын Божий стал Сыном Человеческим, чтобы каждого из нас сделать сыном Божиим. Но если Сын Человеческий спас нас, потому что Он Сын Божий, то я спасен, только если, становясь в Нем сыном Божиим, я остаюсь человеком. Новая жизнь, которая явилась в Нем и которой хотим мы, поверив в Него и полюбив Его, не “заменяет” моей жизни и не уничтожает ее, но, напротив, я потому и хочу ее, что в ней познал источник обновления моей жизни.

А это значит, что “новое рождение” должно по самой своей сущности быть отличным от “старого”. “Рожденное от плоти плоть есть”: но без этого рождения от плоти нет человека и некого спасать. В нем рождается “весь человек”, так что оно — условие духовного бытия того, что мы называли его личностью. От плоти был создан первый человек, и потому Спасающий его Сам становится плотью. Но Евангелие же открыло нам, что человек покорился плоти, свою духовную власть над ней извратил в зависимость от нее. Вместо того, чтобы “животворить” ее духом, он сделал ее источником своей смерти. И потому все “рожденное от плоти” неизбывно подчинено греху, распаду, смерти. Человек рождается в смертную жизнь и живет от отравленной смертью пищи.

Если же этой “старой жизни”, если “рождения по плоти” нельзя уничтожить, не уничтожив самого человека, если, с другой стороны “весь человек” немыслим вне тела, если, наконец, Христос пришел спасти, а не погубить, то спасение не может начаться иначе, как с обновления и очищения той самой материи, в которой призван человек воплощать свою жизнь. Да, он не может “в другой раз войти в утробу матери своей и родиться” (Ин. 3:4) — не может, потому что и не должен — ведь именно того, уже родившегося, уже живущего любит и спасает Бог. Но он может узнать, что жизнь, полученная им в первом рождении, больна и отравлена, он может захотеть очистить ее.

Омыть, очистить, возродить... Но откуда и как знали бы мы, что значат эти слова, какую нужду выражаем мы ими, если бы этой нужды и возможности удовлетворить ее мы не имели бы уже в жизни и мире? Но мы знали о нечистоте, о болезнях, о жажде. И мы уже находили в мире источник чистоты и здоровья, уже утоляли свою жажду и возрождали себя водой. Но, очищая тело, вода не смывала грех, утоляя жажду, усиливала ее, поддерживая жизнь — не спасала нас ни от зла, ни от рабства, ни от смерти. Она была необходимее всего, но и она была отравлена. И тогда ее — естественный и Богом сотворенный источник чистоты, силу жизни и утоление жажды — обещает Христос снова сделать тем, чем Он сотворил ее. Для новой жизни обещает Он новую воду. Но как в новой жизни возрождается старая, так и новая вода — есть та самая вода, что омывала нас и утоляла нашу жажду, которая служила нам в этой старой жизни. Ее Спаситель сделает водой живой. “Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную”.

Что же делает эту воду живой и как Христос дает ее нам? Евангелие отвечает: сошествием на нее Святого Духа — ее “освящением”. “Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой. Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него: ибо еще не было на них Духа Святаго, потому что Иисус еще не был прославлен” ( Ин. 7:37–39).

В настоящей статье невозможно даже кратко изложить то, что раскрывает нам Евангелие о Святом Духе. А между тем именно в этом откровении о Боге — Отце, Сыне и Духе — основание и содержание всего, что мы пытаемся здесь сказать о жизни, о личности, о единстве; или, гораздо вернее, содержание самого христианства. Светлая тайна Троичного Бога давно уже для самих христиан стала “абстрактной” богословской формулой. Но какую другую тайну открывает нам Христос как тайну спасения и жизни, если не тайну Троицы как совершенной и Божественной Жизни, в которой Отец имеет Жизнь в Себе и Сыну дал иметь Жизнь в Себе и, наконец, Сама Жизнь, которую имеют Отец и Сын, есть Святой Дух — Источник и Податель жизни для всего сущего. Где еще искать нам последнего ответа о личности, о жизни и о единстве, как не в евангельском откровении о Троице: о Трех Личностях, Каждая из Которых Свою Личную Жизнь до конца полагает и имеет в Другой, так что эта Жизнь есть Само Единство, Сама Любовь, Сама Радость. Отец все отдал Сыну, но Сын живет Отцом и Его являет миру, и то, что отдает Отец и являет Сын, есть Святой Дух — Сама Божественная Жизнь во всей ее неописуемой полноте.

И мы знаем, что все живущее живет Духом, что в том замысел и воля Божия о мире, чтобы все в нем “одухотворить”, просветить, сделать живым, то есть причастным Духу. Но нам открыто и то, что наша жизнь — не Божественная жизнь, что от нее нас отделяет пропасть. Бог создал мир, а это значит положил начало новому бытию, тому, чего не было; не-бывшему даровал жизнь — но если мир творение, то, значит не “метаморфоза” сущего, а возникновение нового, иного, не-бывшего. Только получая от Бога дар жизни, творение существует, но существует как творение, как иная жизнь. Больше того, мы видели, что в человеческом духе творение свободно от Бога. В нем Бог “подарил” жизнь твари, сделал ее собственной жизнью человека. Даже отказываясь от Бога, отрицая Его, отрывая от Него мир, человек сохраняет жизнь, потому что эта жизнь дана ему как духу, как неистребимой Личности. Всякая жизнь от Бога, всякая жизнь призвана быть жизнью в Боге, но ничто тварное не имеет жизни Самого Бога, то есть Самого Святого Духа, иначе творение было бы Богом и в человеке Бог не мог бы любить другого — Друга.

И вот, Один Человек своей человеческой и личной жизнью имел Саму Божественную Жизнь, Самого Святого Духа, и имел не как дар, не извне, а как Сын Божий, Которому Отец дал иметь Жизнь в Себе. “Все, что имеет Отец, есть Мое; потому Я сказал, что [Дух Святой] от Моего возьмет и возвестит вам” (Ин. 16:15). И Он открыл нам, что Он для того пришел и стал человеком, чтобы дать Святого Духа нам и в Нем каждого из нас уже по-новому соединить с Богом, действительно усыновить нас Отцу. Если Сыну Божиему Отец дал иметь Духа в Себе, то став Сыном Человеческим, Он Святого Духа сделал своим человеку — и всякому, кто поверил во Христа, кто в своей человеческой свободе принял Его, Он обещал “Духа истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его; а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет” (Ин. 14:17).

Итак “весь человек” преображается, обновляется, освящается водой и Духом. Как при творении первого человека Бог сначала сотворил ему мир, чтобы он в нем жил, им питался и его “одухотворял”, так и теперь Дух Святый сходит сначала на воду для омовения, очищения, восстановления “старой жизни”, рожденной от плоти. Человек Иисус крестился в воде и Его Дух был в ней и на ней. Теперь Спаситель мира нам дает эту воду, которую Он освятил Духом, ее очищает для нас, ею подает нам новое рождение. “Когда <...> Иисус, крестившись, молился: отверзлось небо, и Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!” ( Лк. 3:21–22). Святый Дух освящает воду, потому что ее уже Своим духоносным Телом освятил Сын Божий, Святой Дух сходит на человека, потому что Он уже сошел на Человека Иисуса и самому миру явил Его, как Сына Божиего. И вот почему Дух через воду соединяет нас со Христом. Им жил, Его, как Свой, имел Богочеловек. И когда Дух сходит на нас, Он подает нам то, чем жил Христос, Саму Жизнь Христа; еще в одном человеке воцаряется она, и я вступаю в нее. Все, что дает Дух — Христово, все что имел Христос, подается нам в даре Духа.

Так открывает нам Евангелие начало, содержание и цель новой жизни: Святой Дух, соединяющий меня с Сыном и в Нем усыновляющий Отцу. Я остался собой, я не умален ни в чем человеческом — и вот, Духом Святым и водою — Христос во Мне и я в Нем, Его жизнь вошла в мою, Он уже не извне — не как образ, не как пример, но самой Своей жизнью во мне, зовет меня к вечной жизни, вводит в Царствие Божие, зажигает во мне ту новую любовь, которой только Бог возлюбил падший мир так, что отдал Сына Своего для его спасения.

Евангелие привело нас к Таинству: к невидимому, которое дается и совершается в видимом, так что видимое — уже не символ, не изображение невидимого, но его явление и действие. В “старой жизни” в видимом мы давно уже перестали ощущать и принимать невидимое. В человеке мы не видим образа Бога, в мире не чувствуем свободного дыхания Духа. Все стало только видимым, только плотью. Но во Христе мир снова может стать Таинством: в Иисусе Назарее явился нам Бог, и Им Бог снова стал видим в том, что Он сотворил, чтобы и мы видели и имели Его. И, наконец, в новом рождении Сам Христос возвращается в мир, и мы видим Его, потому что водою и Духом мы знаем Его жизнь в себе, Его образ в других. Весь мир наполняется радостной уверенностью: “Я в вас, и вы во Мне”.

“Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни” (Ин. 6:53). За новым рождением — откровение о новой пище. Но за две тысячи лет эти слова Христа, если мы вдумываемся в них, не перестают пугать и смущать нас, как смутили они слышавших: “как Он может дать нам есть Плоть Свою” (Ин. 6:52). Но вот, Он повторяет, что “Плоть Его истинно есть пища, и Кровь истинное питие”. Истинное — значит настоящая, та пища, по отношению к которой всякая другая неполна, недостаточна, не истинна. Тогда, чтобы “услышать” Его слова, нам нужно вспомнить то, во что мы только что вникали. Мы видели, что пища необходима нам для жизни, и также, что в ней источник единства всего живущего: все живет причащением миру через пищу, в ней мы “часть” его и он наша жизнь. Мы знаем далее, что эту жизнь пришел исцелить Христос, знаем и как Он исцеляет: Он стал подобным нам, Он причастился миру в пище и теле, стал “единосущен” нам. И мы знаем, наконец, что в Нем человеческая жизнь причастилась Жизни Божественной. Но тогда мы можем сказать, что Бог жил в Нем человеческой жизнью, а это значит — жизнью телесной. Наша пища была Его пищей, человеческое тело — Телом Сына Божиего.

Верою и крещением мы приобщены Его Жизни — “Верующий в Меня жив будет Мною”. Но кто же Он, как не Иисус Христос в неразрывном соединении Бога и Человека, Духа и Плоти. Его Жизнь — это весь Он, Слово, ставшее плотью, тело, обоженное Духом. И тогда я не могу жить Им и в Нем, не имея участия и в Его Теле: я не могу “развоплотить” Его, забыть о Его Человечестве... Но как еще могу я участвовать в Теле Его, как не через пищу, источник единства всех тел, единосущия всего в мире? И как могу я получить в пищу Его Тело, если не Духом Святым, Который был Жизнью Рожденного от Марии; и вот, тот хлеб, который Сам Христос заповедал Мне есть в Его воспоминание, который Он благословил, преломил и дал как память о Себе, Духом Святым становится Его Телом и в нем я вечно причащаюсь Жизни Христа. Этот хлеб я познаю как истинную пищу, это вино — как истинное питие: истинные, потому что дающие жизнь “всему человеку” во мне, и претворяющие сам мир в Таинство Христовой Жизни. В нем я знаю все о Боге и о мире, вся жизнь возведена в Нем к Отцу и “Бог становится всем во всем”.

Тогда какие еще нужны слова, кроме слова благодарения? Из крещальной воды я введен в вечную Евхаристию, и она становится последним смыслом и радостью моей человеческой жизни.

Но пора спросить, в чем же содержание этой новой жизни? До сих пор все, что раскрывали нам раздумья над Евангелием, говорило о ее условии, о начале, о пище. Мы приняли Христа, мы соединились с Ним, Он пребывает в нас — но что же означает это в моей жизни?

Не может быть сомнений, что ответ Евангелия на этот вопрос можно выразить одним словом: единство. Уже в той зависимости, о которой мы говорили вначале, раскрывалось нам, что все связано в мире и в человеке, все корнями уходит в одну жизнь. Но в грехе эта связь стала зависимостью, то есть рабством и принуждением. И продолжая соединять по необходимости, она внесла в мир разделение. Все ищет жизни для себя, все противостоит другому, борется с ним, поедает друг друга. Сам человек разделен в себе: душа томится в теле и тоскует в его умирании, жизнь распалась и стала раздробленной, смертной, больной. Даже то единство, которое переживаем мы как единство: единство семьи, народа, мнений, религий столь же разделяет, сколько объединяет. Мир потерял единство, “смерть и время царят на земле”...

Но если Христос жил для нас, всю Свою жизнь явил как любовь и служение всем, то, получая Его жизнь, я уже не могу остаться один. Если я хоть в малой мере живу Им, Его образом, Его заповедями — то я не могу не стремиться к тому единству всех и всего в Нем, а через Него в Боге, которое Он возвестил и явил как подлинную жизнь и спасение мира.

И прежде всего — это единство я получил как дар. Вода и Дух крещения соединяют меня со всеми, кто уже получил Жизнь, вводят меня в единство всех поверивших во Христа. Я крещусь во Христа и получаю Тело Его как пищу: но Христос уже в них, Его Тело — уже их пища. Я не могу сказать “Отче мой” — потому что Отец их уже усыновил и я в них встречаю братьев. Их жизнь — моя, и моя — их. Нас соединяет одна вера, одно крещение, один Хлеб, причащающий всех одному Телу и одной Жизни, делающей нас Телом Христовым.

Но опять-таки потому, что в это единство включен “весь человек”, оно должно быть видимым, ощущаемым, живым. Это единство людей не может не быть воплощено в общество, то есть в общении многих, составляющих одно целое. Чтобы есть один Хлеб Жизни, мы должны быть собраны вместе, нам заповедано преломлять и разделять его между собою, и в этом преломлении вечно осуществлять свое единство. Нас собрал Сам Христос, потому что Его жизнь есть собрание всех воедино. Нет любви без единства, нет единства без общения, нет общения без общества: нас собирает Сама Любовь Христа: “Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам”. Но живя этой любовью, можем ли мы забыть друг друга, выйдя из собрания? Не есть ли, напротив, само это собрание последнее выражение той Любви, которую каждый из нас получил как дар, когда в Таинстве воды сошел на него Дух Христов? Не будет ли вся наша жизнь жизнью в этом единстве, ежечасным полаганием души — то есть жизни своей за братьев?.. Не включена ли в него вся жизнь, весь человек, а следовательно, жизнь каждого из нас во всей полноте? Тогда скорби, радости, нужды каждого становятся жизнью всех, и каждый в живом опыте единства всех во Христе находит силу новой жизни, свидетельство Его присутствия на земле... “По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою”... Вне этой любви собрание становится невозможным и мы лжем себе, если участвуем в нем. Евангелие открывает нам Любовь, Любовь собирает нас в Церковь.

Но если во Христе, в собрании верующих каждая жизнь раскрывается как служение Богу и ближнему — есть одно служение, которое никогда не кончается, но и не может быть исполнено никем в своей жизни. Это служение Самого Христа: для того, чтобы каждый из нас имел новую жизнь, чтобы вся жизнь мира была исполнена во всем Божием замысле о ней и всякий до конца выполнил свое призвание, Он Свою Жизнь отдал всем и не имел другого призвания, как стать Жизнью всех, чтобы всех соединить в Себе. Для того, чтобы человек познал всю силу и славу своего назначения, Он один не имел другого назначения, другого смысла жизни, как эту Жизнь сделать пищей всех. И вот, если мы живем Его жизнью, если в собрании верных получаем ее всегда как дар для спасения своей жизни, само Его служение должно вечно жить среди нас. Если все должны “душу свою полагать за братьев”, то один, во имя всех, должен посвятить себя всецело только Его личному служению — быть Им. А это значит, не иметь ничего своего, вместо себя и своей жизни принять уже не только Его жизнь, но и Его служение братьям. Если каждый в образе Христовом находит свой образ, то один должен быть для всех образом Самого Христа; если каждое человеческое служение и призвание во Христе освящено и помазано Святым Духом, то один должен отказаться от всех человеческих служений, чтобы взять служение Самого Христа: Его Слово о Царствии Божием, Его заботу о всех, Его помощь всем, Его служение соединения всех в Себе раздаянием Небесного Хлеба. Это служение не может быть служением всех потому, что это означало бы служение Христа — в Теле Своем — Самому Себе; оно должно быть служением одного для всех и за всех — чтобы все “имели жизнь с избытком”...

Но кто мог бы сам на себя взять его? И кто другой, кроме Христа, мог бы возложить его на кого-либо? Но Сам Христос избрал и поставил тех, кому Он поручил Свое служение и Сам в Духе Святом исполняет его. “Не вы Меня избрали, а Я вас избрал”... И мы знаем, что сколь бы ни был недостоин тот, кто имеет это служение, если только он принимает его и смиряется перед ним, если только хочет быть, как Христос, слугой, а не владыкой всех, он имеет Дар Святого Духа, чтобы вечно животворить нас Словом и Евхаристией, всех соединять в Христовой Любви, чтобы быть образом и средоточием нашего единства.

Повторяем, это служение не возвышает одного над всеми, но одного делает связью между всеми, в нем воплощает жизнь всех, как единство Христа. Вся жизнь Христа должна воплощаться в единстве принявших Его: а это значит жизнь и служение всех людей и служение того одного, кто взял на себя все эти жизни, как свою.

Новая жизнь, единство во Христе, собрание верующих в Духе — Церковь Божия... Все это раскрывается в Евангелии не как “логический” вывод, но как жизнь самого Евангелия в нас и в мире. И тогда понятным становится, почему так мало в нем сказано о Церкви: все, что в нем сказано, относится к Церкви. Евангелие зовет нас в жизнь; но жизнь, возвещаемая им, раскрывается как Церковь. Христос пришел к людям и для людей. Если же Он не остался один, если хотя “два или три” услышали и приняли Его, Он уже в них и они в Нем — и это таинственное, непостижимое, но Им Самим нам данное единство Его с людьми, Евангелие называет Церковью. “Создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее” (Мф. 16:18).

Что же еще нужно? Не получили ли мы уже ту “радость совершенную, которой никто не отнимет от нас”, не обещал ли Господь пребывать с нами до скончания века, не познаём ли мы присутствие Его в преломлении хлеба? И когда мы собраны все вместе в одной вере, любви и надежде, когда один из нас, первый и Богом поставленный, снова говорит нам слова Жизни, снова, как Христос, причащает нас истинной пищи — не узнаем ли мы, что Царство Божие внутри нас, что в Духе Святом оно пришло и торжествует в силе?

Но теперь мы должны вспомнить, что в Евангелии Царство Божие и новая жизнь осенены Крестом. Без него все, что мы говорили — иллюзия и самообман, обличие христианства, но не христианство. Евангелие ставит нас лицом к лицу с реальностью греха, зла и смерти. Мир отвергает Христа, он “тьму возлюбил больше, чем свет”. Единственный совершенный Человек, не сделавший никакого зла, отдается на смерть, пригвождается ко Кресту. Если бы зло было только неведением, недостатком добра, отсутствием света — то Христос “восполнил” бы этот недостаток, мир стал бы Царствием Божиим. Но Евангелие говорит не о недостатке, не о несовершенстве, а о присутствии зла в мире как силы, поработившей себе его, царствующей в нем, заставившей человека полюбить ее. Зло не принимает Добра, потому что ненавидит его, стремится его уничтожить, убить.

На протяжении всего Евангелия вокруг Христа все сильнее сгущается эта сила ненависти, так что под конец она, а не Он торжествует: “тогда, оставив Его, все бежали”. Его жизни, Его Добру и Свету не оказалось места в мире — вот уже не радостное, а страшное откровение Евангелия, и им мир осужден. Осужден, потому что, отказавшись от Жизни, убив ее, он сам себя осудил на смерть. Новая жизнь воссияла из гроба, последняя победа Добра была одержана только через смерть. Смертью Жизнь Христова отделена от мира, она есть Царство “не от мира сего”.

Поэтому, говоря о новой жизни, полученной нами от Христа, о единстве верующих в Него, о причастии Царству, мы ни на минуту не должны забыть, что все это дано нам Крестом и все в нашу жизнь вводит Крест. Мы все еще в “мире сем”, в мире, отвергшем Христа и осудившем Его на смерть. И мы сами часть этого мира и только в смерти освободимся от него. В этом мире Христос распят и мы должны распинаться с Ним: распятие означает борьбу за новую жизнь во всем, борьбу с телом, борьбу с грехом, борьбу с силой зла, все еще живущей в нас. Крест Христов разделяет меня, разделяет мир, приносит меч и войну.

Все, что дает мне Христос в Церкви, становится для меня не только жизнью, но и судом: этим даром я измеряю свой грех, в нем узнаю, что все еще живу старой жизнью. Больше того, им судится сама Церковь: ей дано быть Телом Христовым и источником жизни, но и в ней так часто царствует “мир сей”...

Царство Божие внутри нас, Христос среди нас. Но только в будущем веке совершится Его последнее воцарение: сейчас оно дано нам для свидетельства перед миром, для помощи в страшной борьбе, как обещание, предвосхищение, надежда. Жизнь во Христе становится умиранием для мира. Но мы уже знаем, что в этом умирании — залог спасения и жизни. В этом смертном и осужденном мире прорастают семена Царства Божия, только в нем они могут прорасти: в него пришел Сын Божий, Его навеки сделал Своей жизнью.

Итак, новое смешано со старым, победа с поражением — до того дня, когда явится Христос во всей славе Своего Богочеловечества; нам дано обещание, что в этой борьбе Он не оставит нас, что жизнь Его в нас будет “жительствовать”, и это обещание исполнено в Церкви. Но многие зададут последний вопрос: где же она, истинная Церковь? Мы знаем ее в разделении, спорах, в грехах и соблазнах. Как быть уверенным, что в ней Христос и что — отпадение от Него?

Ответ и здесь мы получаем от Самого Христа: “Ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий <...> ищущий находит, и стучащему отворят”... Какой бы вопрос ни ставили мы себе, какие бы сомнения ни возникали бы в нас, они решаются и разрешаются только Истиной. И мы знаем, что нам дана не только возможность искать Истину, но и уверенность, что мы получим ее. Если мы верим во Христа — уже ничего не может быть получено в рабстве, в зависимости от “внешнего авторитета”. Сам Дух “наставит нас на всякую Истину”. Для этого нужно только в Самом Христе признать Истину и ей до конца подчинить себя.

Одно несомненно: вера во Христа приводит нас в Церковь и жизнь в Нем есть жизнь в Церкви. В ней получаем мы совершенную радость, но и Крест Христов. Когда крест становится слишком тяжелым, а учение Христа “соблазном и безумием” для нашей “старой жизни”, мы хотели бы уйти от Церкви. Вспомним тогда Евангелие: “многие из учеников Его, слыша то, говорили: какие странные слова! кто может это слушать? <...> Тогда Иисус сказал двенадцати: не хотите ли и вы отойти? Симон Петр отвечал Ему: Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни” (Ин. 6:60,67–68).

из сборника «Православие в жизни», 1953.

Рекомендуемые статьи