Всего один день… Часть 4
Предыдущая запись: Всего один день… 3
Меня ждет старушка. Сухонькая, маленькая, про таких говорят: Божий одуванчик. Слушает меня по христианскому радио, и вот собралась прийти исповедаться за всю жизнь и поговорить.
Мы отходим в сторону и садимся на лавочку.
Старушка достает приготовленные листы – целая кипа исписанных покаянных листов. Мелким, дрожащим, старческим почерком. Каждый лист – своя тема. Тут грехи детства, и грехи юности, и грехи на работе.
Читаю, порой отрываюсь от текста, чтобы взглянуть в лицо моей собеседницы. Она вздыхает. Что тут говорить, когда жизнь прожита, что сделано – то сделано, и ничего не исправить…
Отдельный лист – грехи против сына Игоря. (Имя изменено, использую фрагменты написанной исповеди с разрешения этой старушки, текст привожу абсолютно точно – прот. К.П.)
«Сына при рождении не крестила, не считала нужным. В 16 лет батюшка окрестил Игоря на дому.
Сына-младенца обзывала (не могу повторить, батюшка догадается).
Игорь полуголодный сидел взаперти неделями. Я злилась, обманывала ребенка, муж издевался над ним, я не защищала.
В Солнечном зимой стряхнула ребенка с санок – не знаю, зачем?.
Шваброй по лицу – в злобе.
Одного оставляла на десять дней – уходила из дома.
Жестоко избивала ребенка по совету женщины.
Не выпускала из комнаты, Игорь плакал, кричал.
Рот закрывала рукой, чтобы не кричал.
Игоря избили три раза до полусознания, лежал в больнице три раза.
Не ласкала сына и не защищала.
Ходил пешком по 30-35 километров по моей вине.
Не водила молиться в храм. В храм ходил потом сам, когда работал в монастыре.
Сын просил покупать сигареты. Я покупала, хотя знала, что сигареты вредят здоровью и курить грех.
Батюшка подарил сыну икону и благословил его. Я, не спрося сына, унесла икону.
Игорь обманывал, осуждал (вместе со мной), ругался, воровал (два раза сидел в тюрьме), убивал кошек.
Иногда блудил. Имел мужчин и женщин по моей вине.
Игорь отбирал у меня деньги, пропивал, ругались с ним…»
И потом еще много чего, и подведена черта:
«Игорь скончался 19 апреля 2010 в больнице без покаяния. Я виновата перед сыном младенцем, перед сыном, когда он подрастал, перед сыном взрослым. Я люблю Игоря всем сердцем…»
Тяжелое чтение, но почему-то не хочется обижать упреками эту хрупкую старушку, сжавшуюся на скамейке. Она сама – жертва времени и воспитания. И путь своей жизни тоже усеяла жертвами? Зачем?.. Я представил себе сына-зека, который одним ударом мог переломить мать пополам. Но когда-то он, маленький, дрожащий, был в ее власти и мог только умолять и плакать, чтобы его услышали. Но его не слышали…
Переворачиваю лист. На другой стороне – «Покаяние мое перед Игорем»:
«На коленях ночью ползла от дома до храма.
Ходила пешком от Удельной до Песочной.
Отстояла на коленях две литургии подряд.
Земные поклоны 40+40 ночью.
Не ем мяса вообще».
И другое, и другое… Бедная старушка, которая прозрела только в последние годы жизни своего сына, когда исправить хоть что-то было уже практически невозможно. Которая сегодня подвергает себя мучениям и изнурениям, чтобы душа покойного сына ее простила.
Хочу ей что-то сказать. Пусть не резкое, а воспитательно-полезное, но просто обнимаю ее и чувствую, как она начинает дрожать и плакать. Часто в самый торжественный момент, каждый по себе это знает, приходит в голову какая-то посторонняя мысль – от лукавого? от собственной рассеянности? Но сейчас вдруг подумалось: «Может быть, эта старушка чувствует, что ее обнимает простивший сын?»
Вообще покидать храм во время дежурства я не имею права. Но если это экстренная ситуация и она не отнимет много времени, я могу это сделать. Вот и сейчас, прибегает Л. У нее умирает родственница. А живут-то всего через Фонтанку перейти, в пяти минутах от собора. Спешу к умирающей.
А, этот дом я сразу узнаю. Я вообще бывал практически во всех домах этого района. Иду, порой, с детьми по улице и рассказываю им разные истории, которые у меня приключились в этих домах, в этих дворах, на этих улицах за 13 лет моего священнического служения в этом районе.
…В этом доме и в этом подъезде я был лет шесть назад.
Я тогда совершал Крещение, и прибежал сын умирающей прихожанки. У нее начался приступ, и женщина сказала твердо: «Иди к батюшке в Троицкий и зови, я сейчас умру».
Сын пришел ко мне во время совершения Таинства Крещения. Я объясняю, что никак не могу бросить на полпути Крещение, оставить младенца и два десятка родственников и пойти к умирающей маме. Все, что я могу сделать, – это не затягивать Крещение. Пою: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся…», а сам думаю: «Как бы успеть к умирающей…»
Закончил Крещение, а родственники умоляют: «Батюшка, а фотографироваться?.. Нет, мы вас так не отпустим».
Наконец, мы в пути – я вспоминаю тот давний случай. У меня на груди – Святые Дары для Причащения умирающей. Нам надо на 5-й этаж. Поднимаемся, а там, наверху, опершись на перила грудью, уже кто-то стоит. И гулко, сквозь все пролеты, командует: «Скорее, она уже хрипит».
Мы на третьем этаже, а тот понукает: «Быстрее…»
На пятом этаже. Вхожу в квартиру и, не разуваясь, прохожу в комнату умирающей. На моих глазах ее тело опадает – последний вздох. Лицо разглаживается. Я прямо чувствую, как ее покидает отлетающий дух жизни.
Осеняю лицо почившей крестом и кладу руку на лоб. Он теплый.
Прочитываю канон «По исходе души от тела», запеваю первую панихиду…
Прощаюсь. Дочь почившей говорит: «Тут мама для вас конверт приготовила». Дочь нырнула рукой под подушку почившей и достала конверт. Я поблагодарил и вышел. В храме достал конверт. На нем было дрожащим почерком написано: «Для батюшек моего собора». И по числу священников лежало несколько тысячных купюр. Я представил, как эти деньги собирала, как положила конверт под подушку наша прихожанка, как она думала, что всем нам будет приятно получить от нее гостинец… И правда, было очень приятно. Когда все батюшки собрались вместе, я раздал всем по тысяче и рассказал, откуда. Каждый умилился и искренне перекрестился: Помяни, Господи, рабу Твою в селении праведных.
…Сегодня иду не на пятый, а на третий этаж. Исповедаю и причащаю больную. Она очень слаба, но мне кажется, что проживет она еще какое-то время (так и случилось, прожила еще почти неделю. – прот. К.П.). Парадоксальное совпадение, но эту коммунальную квартиру делят две семьи: другая семья – тоже наши прихожане. Увидели меня, забегали, зашумел чайник. Объясняю, что нет у меня времени сидеть за чаем, да и повод, мягко говоря, неподходящий.
«Ну, хоть освятите своим присутствием наше убогое жилище!» Захожу в первую комнату. Здесь почти часовня…
Во второй комнате живут несколько человек. Скученность страшная. Но не унывают, дети прыгают и вешаются на мне (ой-ой, сейчас, в свете последних событий, такое говорить нельзя
). Обращаю внимание на роскошный камин. Говорят: «Да, хороший камин, но вот, голова сверху откололась и упала во время войны, когда бомба под окном взорвалась. Все хотим приделать, но руки не доходят. Так поставили… Пока стоит».
Думаю: «С войны… не доходят руки… Вот он, Питерский характер».
Здесь почти часовня…
Говорят: «Да, хороший камин, но вот, голова сверху откололась и упала во время войны, когда бомба под окном взорвалась. Все хотим приделать, но руки не доходят. Так поставили… Пока стоит».
Возвращаюсь в храм. И меня ждут люди.
Другая женщина. И тоже скорбь и боль.
Между прочим, только став священником, я понял подлинное значение и правду слов Иисуса Христа: «не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мк. 2, 17). Здоровые, то есть люди, которых любили, которые здоровы, успешны, могут прожить и без Бога. Их душа, понятное дело, будет страдать, тосковать, но какие-то внутренние резервы для того, чтобы прожить, худо-бедно, земную жизнь у них будут. Но есть огромное количество (и это подавляющее большинство) людей, кто не получил достаточно любви и ласки, кто не очень умеет жить, кто страдает от различных проблем и не умеет из них выбраться. Этим людям без Бога только и остается, что унывать и грустить. Или заглушать боль какими-нибудь препаратами (алкоголь, наркотики, лекарства и проч.)
Не представляю, как можно терпеть тяжелую жизнь, если нет веры, а, значит, и смысла?
Вера приходит, как спасительный круг, как рука, протянутая утопающему… Вера наполняет жизнь смыслом, дает силы преодолеть все испытания. Христос прекрасно понимал, что если кто-то, успешный и горделивый, убедил себя, что может в Боге не нуждаться, то для большинства людей вера – единственный выход как-то выжить.
Мою новую собеседницу 20 лет назад изнасиловали. Родители были строгие, она молодая и страшно их боялась. Хотела избавиться от ребенка, и, чтобы произошел выкидыш, сидела в горячей ванне, добавляя кипяток, пока не становилось плохо. Но ребенка родила. У ребенка открылось какое-то страшное заболевание кожи – девочка вся была покрыта коростой. Врачи помочь не могли и посоветовали ехать жить за город.
К этому времени моя собеседница вышла замуж и родила сына. С грудным младенцем сыном, с малышкой, покрытой коростой, они переезжают за город, в Новгородскую область, в разваливающийся дом без отопления. Там живут. Муж ездит на заработки в Петербург (это 1990-е годы), много работает и ничего не зарабатывает. Она пеленает сына, бинтует дочку и сидит на хозяйстве.
В начале 2000-х у мужа от перегрузки инсульт… Возавращаются в Петербург, поселяются в подвале с крысами…
И вот так вся жизнь, практически до сегодняшнего дня. Долго-долго рассказывает… Слава Богу, дочь вылечили, муж поправился, но на смену одним испытаниям приходят другие.
Из самого последнего: «Мой сын прекрасно играет на флейте. И вот мой отец, его дедушка, дарит ему серебряную флейту – она очень дорого стоит. Сын счастлив. И эту флейту крадут. Сын в депрессии – не хочет жить, я помочь ничем не могу, от бессилия вою, муж ушел в себя, лежит целыми сутками, отвернувшись к стене, дочь бесится: «Я из вашего сумасшедшего дома давно уйти хочу»…»
Я перебиваю: «Точно сумасшедший дом».
Моя собеседница: «Вот-вот…»
Я говорю: «Но таким сумасшедшим его сделали вы. И твердо держитесь этого курса. Единственный выход для дочери, чтобы опять не заболеть, – свалить от вас всех подальше».
Моя собеседница от таких слов священника широко открывает глаза.
Я продолжаю: «Все в вашей, действительно, несчастной жизни – от вашей глупости. Шаг за шагом вы и муж ваш, вместо того, чтобы решать проблемы, методично создавали новые. Этот отъезд аж в Новгородскую, он был нужен? Ведь можно было куда-то поближе перебраться! И потом, у вас в Питере квартира осталась и можно было сдавать ее! А… (не буду перечислять, но список глупостей из рассказанного мне внушительный. – прот. К.П.).
Заканчиваю: «А эта флейта?.. Дедушка подарил подростку флейту, которая ему явно не нужна. Это флейта для взрослого, успешного музыканта. Пусть сын играет хоть на деревянной, но если музыка ему важна, он и тут успехи сделает. А потом, когда вырастет, купит себе хоть десять серебряных флейт…»
Объясняю женщине простые вещи относительно того, как строить теперь жизнь. Как с мужем, ушедшим в себя, пытаться наладить диалог, как с детьми. Вижу, что здесь абсолютная дезориентированность. Говорит: «Можно, я запишу». «Да чего здесь записывать, прописные истины». Думаю: «Лучше бы дедушка, чем серебряными флейтами баловать, как-то помог наладить жизнь в семье».
Договариваемся встретиться со всей семьей, а пока прощаюсь с моей собеседницей, впервые переступившей порог храма, когда у сына, смешно сказать, украли серебряную флейту.
Прощаюсь с гостьей и вижу, что меня ожидают две симпатичные черноглазые татарки. «Мы, это, – говорят, – хотим узнать, как помолиться за папу, папа умер. У нас мама мусульманка, и мы тоже в мусульманской вере, а папа был православный. Когда болел, сказал: не бойтесь, идите в храм, вам там объяснят, как за меня молиться».
Спрашиваю, насколько они мусульманки. «Ну, рамадан не держим, намаз не совершаем, а так, считаем себя…»
Спрашиваю, не думали ли, раз теперь живут не у себя на родине, а в Петербурге, принять христианскую веру.
Молчат, переминаются с ноги на ногу. Вижу, что пока не готовы.
Объясняю, что могут приходить молиться о папе и в православные храмы. Вот, купите свечу, зажгите, встаньте, попросите Господа, чтобы простил папе грехи, принял в Царство Свое.
Объясняю, что ислам – это одно из человеческих исканий Бога. Искреннее, часто доброе, порой, когда примешивается греховная человеческая воля, – злое. Но все-таки это человеческое искание. А с христианством другая история. Это Истина, которую открыл Бог, сойдя с Небес на землю. «Это, – говорю, – не человеческий поиск, а окончание всех поисков, точка в поисках: Бог Сам сошел на землю и не через пророка, а через Сына все людям открыл и рассказал».
«Подойдемте, – приглашаю, – к кресту. Вот Он, умерший, чтобы нас спасти. Он нас слышит, давайте помолимся о папе». И я затягиваю: Во блаженном успении подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему…»
Мы с девушками помолились. В соборе уже почти темно, в свете свечей сверкают их влажные глаза. «А мы думали, что мусульмане для вас враги, что нас здесь не примут…» «А вы, – говорю, показывая на распятие, – посмотрите на позу Иисуса Христа: Он раскинул руки, чтобы всех обнять, всех привлечь к Себе».
Мы в ответе за тех, кого приручили
Гляжу однажды, на скамеечке, в уголке храма, сидит старушка. Это одна наша верная прихожанка, ходит почти на все службы, благо живет рядом. И вот утром у нас была служба и должна быть еще вечером. И она, притулившись, тихонько сидит в углу. Я совершил отпевание, Крещение, потом послужил молебен, опять Крещение, пообедал. Время подбирается к четырем. А старушка все сидит на своем месте. Подхожу и спрашиваю: «Матушка, а чего вы сидите-то?» «Так я, батюшка, службу вечернюю жду…»
Я отошел от нее, а про себя думаю: «Как же вот так, сидит на одном месте, голодная, всеми забытая». Пошел в пономарку, порылся в холодильнике, нашел кусочек сыра и полпалки сервелата, оставшиеся с чьего-то недавнего Дня Ангела. Сделал ей бутерброды, заварил чай с лимоном и сахаром, раздобыл и помыл яблоко. Потом, думаю, как она его грызть-то будет, почистил, порезал на дольки. Поставил все на поднос и вынес старушке. Поставил рядом, на скамейку, и говорю: «Подкрепитесь, матушка».
Ну, ее два раза просить не пришлось. Я пошел общаться с людьми. Сижу, беседую с кем-то, иногда брошу взгляд на старушку. Она с удовольствием лакомится в своем уголке. Поела, попила чаю, расправилась с яблоком. Я пустой поднос унес в алтарь. И забыл обо всем этом.
На следующий день опять служу и дежурю. Закончилась Литургия, закончились требы, и я обращаю внимание, что в том же уголке сидит та же самая старушка. Так же несчастно, покинуто сгорбилась. Подхожу и говорю:
«Матушка, сегодня вечерней службы не будет…»
Она: «Я, батюшка, знаю».
«Так чего вы ждете?»
«Я жду, чтобы вы меня покормили…»
16.00. Служу молебен, какой служится всегда в это время. Перед мощами святой блаж. Матроны и мощами свв. Петра и Февронии Муромских.
Перед аналоем меня ловит одна женщина и жарко шепчет в ухо: «Батюшка, пожалуйста, святому Тихону Задонскому молебен». Я, отстраняясь, киваю: «Да, я святителя Тихона и сам почитаю, тем более приятно, когда помолиться ему просят».
Служу молебен, произношу ектению, читаю в конце молитвы. Среди прочих святых, выделяю святителя Тихона Задонского. Радуюсь: «Вот, смотри, – разговариваю сам с собой, – а еще говорят, что только Матрону, Ксению, да Николу Угодника почитают. Нет, есть в народе Божьем память и о других светильниках Земли Русской»!
В конце молебна говорю проповедь и целую ковчежцы с мощами.
Ко мне подходит прихожанка: «Спасибо, батюшка, не знаю, как и благодарить. Я ведь ничего об этом святом не знала».
Я киваю: «Слава Богу, – говорю, – что узнали…»
«Да, узнала. Я тут комнату купила. А соседи сверху алкоголики, они предыдущих хозяев все заливали водой. А мне говорят: ты Тихону Задонскому молись, он от потопов спасает. Так и узнала…»
Стою, смотрю на нее, и чувствую, как будто ледяной водой окатили… Вот тебе и русский народ…
День моего дежурства заканчивается. Еще и еще судьбы… Много горя, меньше радости и света. Но то, что вижу, однозначно показывает мне (ведь каждый человек, профессионально трудящийся на своем месте, может делать какие-то заключения, и мы, если не считаем его подлецом, ему, в общем, доверяем), что, когда люди живут с Богом, жизнь меняется в лучшую сторону. В это сложно поверить и невозможно объяснить, если мы не принимаем в расчет такие реалии, как помощь Божия, благодать Духа Святого, но это так. Именно поэтому одно из любимейших высказываний Христа, которое мы находим в Новом Завете, звучит так: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33).
Я выхожу на улицу. Уже темно. Моросит дождь. Сейчас надо будет сделать кое-какие покупки и спешить к жене и детям.
Предыдущая запись: Всего один день… 3
Меня ждет старушка. Сухонькая, маленькая, про таких говорят: Божий одуванчик. Слушает меня по христианскому радио, и вот собралась прийти исповедаться за всю жизнь и поговорить.
Мы отходим в сторону и садимся на лавочку.
Старушка достает приготовленные листы – целая кипа исписанных покаянных листов. Мелким, дрожащим, старческим почерком. Каждый лист – своя тема. Тут грехи детства, и грехи юности, и грехи на работе.
Читаю, порой отрываюсь от текста, чтобы взглянуть в лицо моей собеседницы. Она вздыхает. Что тут говорить, когда жизнь прожита, что сделано – то сделано, и ничего не исправить…
Отдельный лист – грехи против сына Игоря. (Имя изменено, использую фрагменты написанной исповеди с разрешения этой старушки, текст привожу абсолютно точно – прот. К.П.)
«Сына при рождении не крестила, не считала нужным. В 16 лет батюшка окрестил Игоря на дому.
Сына-младенца обзывала (не могу повторить, батюшка догадается).
Игорь полуголодный сидел взаперти неделями. Я злилась, обманывала ребенка, муж издевался над ним, я не защищала.
В Солнечном зимой стряхнула ребенка с санок – не знаю, зачем?.
Шваброй по лицу – в злобе.
Одного оставляла на десять дней – уходила из дома.
Жестоко избивала ребенка по совету женщины.
Не выпускала из комнаты, Игорь плакал, кричал.
Рот закрывала рукой, чтобы не кричал.
Игоря избили три раза до полусознания, лежал в больнице три раза.
Не ласкала сына и не защищала.
Ходил пешком по 30-35 километров по моей вине.
Не водила молиться в храм. В храм ходил потом сам, когда работал в монастыре.
Сын просил покупать сигареты. Я покупала, хотя знала, что сигареты вредят здоровью и курить грех.
Батюшка подарил сыну икону и благословил его. Я, не спрося сына, унесла икону.
Игорь обманывал, осуждал (вместе со мной), ругался, воровал (два раза сидел в тюрьме), убивал кошек.
Иногда блудил. Имел мужчин и женщин по моей вине.
Игорь отбирал у меня деньги, пропивал, ругались с ним…»
И потом еще много чего, и подведена черта:
«Игорь скончался 19 апреля 2010 в больнице без покаяния. Я виновата перед сыном младенцем, перед сыном, когда он подрастал, перед сыном взрослым. Я люблю Игоря всем сердцем…»
Тяжелое чтение, но почему-то не хочется обижать упреками эту хрупкую старушку, сжавшуюся на скамейке. Она сама – жертва времени и воспитания. И путь своей жизни тоже усеяла жертвами? Зачем?.. Я представил себе сына-зека, который одним ударом мог переломить мать пополам. Но когда-то он, маленький, дрожащий, был в ее власти и мог только умолять и плакать, чтобы его услышали. Но его не слышали…
Переворачиваю лист. На другой стороне – «Покаяние мое перед Игорем»:
«На коленях ночью ползла от дома до храма.
Ходила пешком от Удельной до Песочной.
Отстояла на коленях две литургии подряд.
Земные поклоны 40+40 ночью.
Не ем мяса вообще».
И другое, и другое… Бедная старушка, которая прозрела только в последние годы жизни своего сына, когда исправить хоть что-то было уже практически невозможно. Которая сегодня подвергает себя мучениям и изнурениям, чтобы душа покойного сына ее простила.
Хочу ей что-то сказать. Пусть не резкое, а воспитательно-полезное, но просто обнимаю ее и чувствую, как она начинает дрожать и плакать. Часто в самый торжественный момент, каждый по себе это знает, приходит в голову какая-то посторонняя мысль – от лукавого? от собственной рассеянности? Но сейчас вдруг подумалось: «Может быть, эта старушка чувствует, что ее обнимает простивший сын?»
Вообще покидать храм во время дежурства я не имею права. Но если это экстренная ситуация и она не отнимет много времени, я могу это сделать. Вот и сейчас, прибегает Л. У нее умирает родственница. А живут-то всего через Фонтанку перейти, в пяти минутах от собора. Спешу к умирающей.
А, этот дом я сразу узнаю. Я вообще бывал практически во всех домах этого района. Иду, порой, с детьми по улице и рассказываю им разные истории, которые у меня приключились в этих домах, в этих дворах, на этих улицах за 13 лет моего священнического служения в этом районе.
…В этом доме и в этом подъезде я был лет шесть назад.
Я тогда совершал Крещение, и прибежал сын умирающей прихожанки. У нее начался приступ, и женщина сказала твердо: «Иди к батюшке в Троицкий и зови, я сейчас умру».
Сын пришел ко мне во время совершения Таинства Крещения. Я объясняю, что никак не могу бросить на полпути Крещение, оставить младенца и два десятка родственников и пойти к умирающей маме. Все, что я могу сделать, – это не затягивать Крещение. Пою: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся…», а сам думаю: «Как бы успеть к умирающей…»
Закончил Крещение, а родственники умоляют: «Батюшка, а фотографироваться?.. Нет, мы вас так не отпустим».
Наконец, мы в пути – я вспоминаю тот давний случай. У меня на груди – Святые Дары для Причащения умирающей. Нам надо на 5-й этаж. Поднимаемся, а там, наверху, опершись на перила грудью, уже кто-то стоит. И гулко, сквозь все пролеты, командует: «Скорее, она уже хрипит».
Мы на третьем этаже, а тот понукает: «Быстрее…»
На пятом этаже. Вхожу в квартиру и, не разуваясь, прохожу в комнату умирающей. На моих глазах ее тело опадает – последний вздох. Лицо разглаживается. Я прямо чувствую, как ее покидает отлетающий дух жизни.
Осеняю лицо почившей крестом и кладу руку на лоб. Он теплый.
Прочитываю канон «По исходе души от тела», запеваю первую панихиду…
Прощаюсь. Дочь почившей говорит: «Тут мама для вас конверт приготовила». Дочь нырнула рукой под подушку почившей и достала конверт. Я поблагодарил и вышел. В храме достал конверт. На нем было дрожащим почерком написано: «Для батюшек моего собора». И по числу священников лежало несколько тысячных купюр. Я представил, как эти деньги собирала, как положила конверт под подушку наша прихожанка, как она думала, что всем нам будет приятно получить от нее гостинец… И правда, было очень приятно. Когда все батюшки собрались вместе, я раздал всем по тысяче и рассказал, откуда. Каждый умилился и искренне перекрестился: Помяни, Господи, рабу Твою в селении праведных.
…Сегодня иду не на пятый, а на третий этаж. Исповедаю и причащаю больную. Она очень слаба, но мне кажется, что проживет она еще какое-то время (так и случилось, прожила еще почти неделю. – прот. К.П.). Парадоксальное совпадение, но эту коммунальную квартиру делят две семьи: другая семья – тоже наши прихожане. Увидели меня, забегали, зашумел чайник. Объясняю, что нет у меня времени сидеть за чаем, да и повод, мягко говоря, неподходящий.
«Ну, хоть освятите своим присутствием наше убогое жилище!» Захожу в первую комнату. Здесь почти часовня…
Во второй комнате живут несколько человек. Скученность страшная. Но не унывают, дети прыгают и вешаются на мне (ой-ой, сейчас, в свете последних событий, такое говорить нельзя
). Обращаю внимание на роскошный камин. Говорят: «Да, хороший камин, но вот, голова сверху откололась и упала во время войны, когда бомба под окном взорвалась. Все хотим приделать, но руки не доходят. Так поставили… Пока стоит».Думаю: «С войны… не доходят руки… Вот он, Питерский характер».
Здесь почти часовня…
Говорят: «Да, хороший камин, но вот, голова сверху откололась и упала во время войны, когда бомба под окном взорвалась. Все хотим приделать, но руки не доходят. Так поставили… Пока стоит».
Возвращаюсь в храм. И меня ждут люди.
Другая женщина. И тоже скорбь и боль.
Между прочим, только став священником, я понял подлинное значение и правду слов Иисуса Христа: «не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мк. 2, 17). Здоровые, то есть люди, которых любили, которые здоровы, успешны, могут прожить и без Бога. Их душа, понятное дело, будет страдать, тосковать, но какие-то внутренние резервы для того, чтобы прожить, худо-бедно, земную жизнь у них будут. Но есть огромное количество (и это подавляющее большинство) людей, кто не получил достаточно любви и ласки, кто не очень умеет жить, кто страдает от различных проблем и не умеет из них выбраться. Этим людям без Бога только и остается, что унывать и грустить. Или заглушать боль какими-нибудь препаратами (алкоголь, наркотики, лекарства и проч.)
Не представляю, как можно терпеть тяжелую жизнь, если нет веры, а, значит, и смысла?
Вера приходит, как спасительный круг, как рука, протянутая утопающему… Вера наполняет жизнь смыслом, дает силы преодолеть все испытания. Христос прекрасно понимал, что если кто-то, успешный и горделивый, убедил себя, что может в Боге не нуждаться, то для большинства людей вера – единственный выход как-то выжить.
Мою новую собеседницу 20 лет назад изнасиловали. Родители были строгие, она молодая и страшно их боялась. Хотела избавиться от ребенка, и, чтобы произошел выкидыш, сидела в горячей ванне, добавляя кипяток, пока не становилось плохо. Но ребенка родила. У ребенка открылось какое-то страшное заболевание кожи – девочка вся была покрыта коростой. Врачи помочь не могли и посоветовали ехать жить за город.
К этому времени моя собеседница вышла замуж и родила сына. С грудным младенцем сыном, с малышкой, покрытой коростой, они переезжают за город, в Новгородскую область, в разваливающийся дом без отопления. Там живут. Муж ездит на заработки в Петербург (это 1990-е годы), много работает и ничего не зарабатывает. Она пеленает сына, бинтует дочку и сидит на хозяйстве.
В начале 2000-х у мужа от перегрузки инсульт… Возавращаются в Петербург, поселяются в подвале с крысами…
И вот так вся жизнь, практически до сегодняшнего дня. Долго-долго рассказывает… Слава Богу, дочь вылечили, муж поправился, но на смену одним испытаниям приходят другие.
Из самого последнего: «Мой сын прекрасно играет на флейте. И вот мой отец, его дедушка, дарит ему серебряную флейту – она очень дорого стоит. Сын счастлив. И эту флейту крадут. Сын в депрессии – не хочет жить, я помочь ничем не могу, от бессилия вою, муж ушел в себя, лежит целыми сутками, отвернувшись к стене, дочь бесится: «Я из вашего сумасшедшего дома давно уйти хочу»…»
Я перебиваю: «Точно сумасшедший дом».
Моя собеседница: «Вот-вот…»
Я говорю: «Но таким сумасшедшим его сделали вы. И твердо держитесь этого курса. Единственный выход для дочери, чтобы опять не заболеть, – свалить от вас всех подальше».
Моя собеседница от таких слов священника широко открывает глаза.
Я продолжаю: «Все в вашей, действительно, несчастной жизни – от вашей глупости. Шаг за шагом вы и муж ваш, вместо того, чтобы решать проблемы, методично создавали новые. Этот отъезд аж в Новгородскую, он был нужен? Ведь можно было куда-то поближе перебраться! И потом, у вас в Питере квартира осталась и можно было сдавать ее! А… (не буду перечислять, но список глупостей из рассказанного мне внушительный. – прот. К.П.).
Заканчиваю: «А эта флейта?.. Дедушка подарил подростку флейту, которая ему явно не нужна. Это флейта для взрослого, успешного музыканта. Пусть сын играет хоть на деревянной, но если музыка ему важна, он и тут успехи сделает. А потом, когда вырастет, купит себе хоть десять серебряных флейт…»
Объясняю женщине простые вещи относительно того, как строить теперь жизнь. Как с мужем, ушедшим в себя, пытаться наладить диалог, как с детьми. Вижу, что здесь абсолютная дезориентированность. Говорит: «Можно, я запишу». «Да чего здесь записывать, прописные истины». Думаю: «Лучше бы дедушка, чем серебряными флейтами баловать, как-то помог наладить жизнь в семье».
Договариваемся встретиться со всей семьей, а пока прощаюсь с моей собеседницей, впервые переступившей порог храма, когда у сына, смешно сказать, украли серебряную флейту.
Прощаюсь с гостьей и вижу, что меня ожидают две симпатичные черноглазые татарки. «Мы, это, – говорят, – хотим узнать, как помолиться за папу, папа умер. У нас мама мусульманка, и мы тоже в мусульманской вере, а папа был православный. Когда болел, сказал: не бойтесь, идите в храм, вам там объяснят, как за меня молиться».
Спрашиваю, насколько они мусульманки. «Ну, рамадан не держим, намаз не совершаем, а так, считаем себя…»
Спрашиваю, не думали ли, раз теперь живут не у себя на родине, а в Петербурге, принять христианскую веру.
Молчат, переминаются с ноги на ногу. Вижу, что пока не готовы.
Объясняю, что могут приходить молиться о папе и в православные храмы. Вот, купите свечу, зажгите, встаньте, попросите Господа, чтобы простил папе грехи, принял в Царство Свое.
Объясняю, что ислам – это одно из человеческих исканий Бога. Искреннее, часто доброе, порой, когда примешивается греховная человеческая воля, – злое. Но все-таки это человеческое искание. А с христианством другая история. Это Истина, которую открыл Бог, сойдя с Небес на землю. «Это, – говорю, – не человеческий поиск, а окончание всех поисков, точка в поисках: Бог Сам сошел на землю и не через пророка, а через Сына все людям открыл и рассказал».
«Подойдемте, – приглашаю, – к кресту. Вот Он, умерший, чтобы нас спасти. Он нас слышит, давайте помолимся о папе». И я затягиваю: Во блаженном успении подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему…»
Мы с девушками помолились. В соборе уже почти темно, в свете свечей сверкают их влажные глаза. «А мы думали, что мусульмане для вас враги, что нас здесь не примут…» «А вы, – говорю, показывая на распятие, – посмотрите на позу Иисуса Христа: Он раскинул руки, чтобы всех обнять, всех привлечь к Себе».
Мы в ответе за тех, кого приручили
Гляжу однажды, на скамеечке, в уголке храма, сидит старушка. Это одна наша верная прихожанка, ходит почти на все службы, благо живет рядом. И вот утром у нас была служба и должна быть еще вечером. И она, притулившись, тихонько сидит в углу. Я совершил отпевание, Крещение, потом послужил молебен, опять Крещение, пообедал. Время подбирается к четырем. А старушка все сидит на своем месте. Подхожу и спрашиваю: «Матушка, а чего вы сидите-то?» «Так я, батюшка, службу вечернюю жду…»
Я отошел от нее, а про себя думаю: «Как же вот так, сидит на одном месте, голодная, всеми забытая». Пошел в пономарку, порылся в холодильнике, нашел кусочек сыра и полпалки сервелата, оставшиеся с чьего-то недавнего Дня Ангела. Сделал ей бутерброды, заварил чай с лимоном и сахаром, раздобыл и помыл яблоко. Потом, думаю, как она его грызть-то будет, почистил, порезал на дольки. Поставил все на поднос и вынес старушке. Поставил рядом, на скамейку, и говорю: «Подкрепитесь, матушка».
Ну, ее два раза просить не пришлось. Я пошел общаться с людьми. Сижу, беседую с кем-то, иногда брошу взгляд на старушку. Она с удовольствием лакомится в своем уголке. Поела, попила чаю, расправилась с яблоком. Я пустой поднос унес в алтарь. И забыл обо всем этом.
На следующий день опять служу и дежурю. Закончилась Литургия, закончились требы, и я обращаю внимание, что в том же уголке сидит та же самая старушка. Так же несчастно, покинуто сгорбилась. Подхожу и говорю:
«Матушка, сегодня вечерней службы не будет…»
Она: «Я, батюшка, знаю».
«Так чего вы ждете?»
«Я жду, чтобы вы меня покормили…»
16.00. Служу молебен, какой служится всегда в это время. Перед мощами святой блаж. Матроны и мощами свв. Петра и Февронии Муромских.
Перед аналоем меня ловит одна женщина и жарко шепчет в ухо: «Батюшка, пожалуйста, святому Тихону Задонскому молебен». Я, отстраняясь, киваю: «Да, я святителя Тихона и сам почитаю, тем более приятно, когда помолиться ему просят».
Служу молебен, произношу ектению, читаю в конце молитвы. Среди прочих святых, выделяю святителя Тихона Задонского. Радуюсь: «Вот, смотри, – разговариваю сам с собой, – а еще говорят, что только Матрону, Ксению, да Николу Угодника почитают. Нет, есть в народе Божьем память и о других светильниках Земли Русской»!
В конце молебна говорю проповедь и целую ковчежцы с мощами.
Ко мне подходит прихожанка: «Спасибо, батюшка, не знаю, как и благодарить. Я ведь ничего об этом святом не знала».
Я киваю: «Слава Богу, – говорю, – что узнали…»
«Да, узнала. Я тут комнату купила. А соседи сверху алкоголики, они предыдущих хозяев все заливали водой. А мне говорят: ты Тихону Задонскому молись, он от потопов спасает. Так и узнала…»
Стою, смотрю на нее, и чувствую, как будто ледяной водой окатили… Вот тебе и русский народ…
День моего дежурства заканчивается. Еще и еще судьбы… Много горя, меньше радости и света. Но то, что вижу, однозначно показывает мне (ведь каждый человек, профессионально трудящийся на своем месте, может делать какие-то заключения, и мы, если не считаем его подлецом, ему, в общем, доверяем), что, когда люди живут с Богом, жизнь меняется в лучшую сторону. В это сложно поверить и невозможно объяснить, если мы не принимаем в расчет такие реалии, как помощь Божия, благодать Духа Святого, но это так. Именно поэтому одно из любимейших высказываний Христа, которое мы находим в Новом Завете, звучит так: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33).
Я выхожу на улицу. Уже темно. Моросит дождь. Сейчас надо будет сделать кое-какие покупки и спешить к жене и детям.
- Перейти к предыдущей записи Всего один день… 3
