НЕТ БОЛЬШЕ ТОЙ ЛЮБВИ…
Беседа прот. Константина Пархоменко с Татьяной Скрундзь
В Евангелии мы читаем слова: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». Стоит ли понимать здесь под словом «душа» - жизнь как биологическое существование человека, или можно говорить о некой внутренней, сердечной направленности? Что значит «положит душу свою»?
Это очень сильная фраза. Ученые много ломали голову, принадлежит ли она Христу или это поздние церковные размышления. Ведь не секрет, что Евангелия писались спустя десятилетия после времени Служения Христа и в Его уста могли вкладываться фразы, переработанные ранней Церковью. Например, мы встречаем Заповеди блаженства в Евангелиях от Луки и от Матфея – они разнятся. Ученые считают, что у Луки более точно воспроизведена речь Христа и Заповеди блаженства, а вот у Матфея – Заповеди блаженства уже переработаны автором с учетом реалий жизни первой Церкви. То есть – адаптированы к ситуации того времени и жизни тех людей.
Но тщательные исследования библеистов и филологов подтверждают, что слова эти принадлежат Христу. И они о том, что самый высший христианский подвиг – быть готовым отдать жизнь за спасение ближнего. А ближний – это тот, кто оказался рядом. У евреев ближний был – соплеменник. По-христиански – любой человек, оказавшийся рядом.
То есть, возвращаясь к вопросу, эту фразу Христа нужно понимать так: Нет больше той любви, как если кто отдаст жизнь свою ради других.
Насколько здесь важна осознанность? Скажем, в процессе боевых действий или в других экстремальных обстоятельствах человек может безрассудно, или обезумев, совершить акт самопожертвования.
Конечно, в христианстве важна осознанность. Поступок, совершенный от безумия или по принуждению, не может быть добродетелью. Если кто-то посылает раба на спасение кого-то. Или офицер – солдата, и тот знает только, что должен выполнить приказ. Если человек под наркотиком, психотропами, запрограммирован… Никакой нравственной ценности это не несет.
Когда люди из своих внутренних побуждений совершают спасение, это видно. Вот только сегодня я прочитал о случае в Москве: машина упала в реку, быстро подъехал наряд полиции, и один полицейский, не раздумывая, бросился в воду, открыл дверь и вытащил женщину. Мы знаем, что изнутри в такой ситуации дверь открыть тяжело из-за большого давления воды. Но он очень быстро все сообразил и не раздумывая бросился в воду. Женщина осталась жива.
Но, мне кажется, любой человек, не только полицейский или сотрудник МЧС, должен быть готов к внештатным ситуациям.
Как же можно быть готовым к тому, с чем не сталкивался никогда в жизни?
Проиграть в сознании идею о том, что, если мы увидим человека, находящегося в тяжелой ситуации, мы должны бросаться на выручку, если рядом нет профессиональных спасателей, даже если есть риск погибнуть при этом. Это великий подвиг.
Но, конечно, должна быть разумность. Бывает, у человека чувство страха притуплено. Но храбрость – это не значит не иметь страха. В христианском понимании храбрость – это преодоление страха сознательным усилием.
Даже на войне – есть герои, есть трусы – кто смог и кто не смог совершить нечто великое. Многие наши медсестры жертвовали собой, когда закрывали своим телом раненых, чтобы вытащить их с поля боя. Или, к примеру, такие подвиги, как броситься на амбразуру, или прикрыть своим телом товарища – в этом есть великий акт самопожертвования и любви. Такой человек поистине осуществляет Божью заповедь жертвовать своей жизнью ради другого. Я думаю, что это вменяется человеку во Спасение и блаженную Жизнь Вечную.
Известно множество случаев, когда солдаты бросались на амбразуру. Но ведь это были чудовищные условия. Можно говорить, что такие поступки совершались в состоянии некоторого аффекта. Есть ли в этом осознанность?
Конечно! Понятно, что на поле боя люди находятся в другом режиме функционирования сознания. Я сам занимался восточными единоборствами и знаю, что во время боя человек входит в особое состояние. В организме ускоряется обмен веществ, в мозг впрыскиваются гормоны. Все твое тело находится в состоянии перегрузки – потом, после боя, чувствуешь сильную усталость. Но все равно ты соображаешь что делаешь. Поэтому нельзя говорить, что в состоянии потрясения или в критическом состоянии отсутствует осознанность.
Во время освобождения заложников в Беслане лейтенант Андрей Туркин спас людей, закрыв своим телом гранату. В таких случаях счет идет на секунды. Решение, как в случае с Туркиным, принимается мгновенно. И оно противоречит инстинкту самосохранения. Так что же может подвигнуть человека жертвовать собой, как вы считаете? Это воспитывается культурой и религией? Или это некий ген, внутреннее устройство, данное или не данное от рождения?
Наследственность, конечно, может быть. Но в большей степени это воспитывается.
Помню, когда я еще был школьником, всех потряс такой случай (о нем писали даже в «Пионерской правде»): в какой-то школе на уроке военной подготовки один из ребят бросил боевую гранату (как-то среди учебных она оказалась). И педагог бросился и накрыл ее своим телом, чтобы спасти детей. Те даже не успели сообразить, что происходит.
Так вот, есть люди, которые имеют дело с опасными вещами, как этот педагог. Он понимал, чем это грозит. И скорость оценки у него иная.
А вообще, скорость сознания человека потрясающая. Знаете, в фильме частота кадров – двадцать пять, правильно? А эксперименты с мелькающими картинками показали, что человеческий глаз способен уловить одну шестидесятую! Но не у всех. Например, кинооператоры – улавливают вполне. Даже сознание еще не успевает запечатлеть, а мозг успевает увидеть. Но это достигается путем тренировок или практики.
Поэтому самое важное – подготовка. При этом у бойцов спецназа или у сотрудника ДПС может быть внешняя подготовка, а у нас ее нет. И все равно мы должны быть хотя бы психологически, внутренне, готовы прийти на помощь.
Полгода назад в метро у одной женщины засосало в эскалатор край пальто. Она упала, а люди не могли сообразить, что делать, еще секунда, все попадали бы и неизвестно, к чему бы это привело. Мне хватило полсекунды, чтобы перепрыгнуть через людей и выдернуть пальто. Так что доли секунды хватает, чтобы принять решение, если мы на это внутренне настроены. Не потому, что я быстрый там, или сообразительный, а потому, что я настроен на тот режим, что если совершается беда, в которой я могу помочь, я это воспринимаю как Божье послушание. Считаю, что оказаться в нужном месте в нужное время - это не случайно, это по Промыслу Божию.
Христианский принцип жертвенности исповедовал также коммунизм, хотя преследовал иные цели. Можем ли мы говорить о людях, жертвующих собой «во имя великой революции», как об исполнивших христианскую заповедь? Корректно ли говорить о исполнении христианской заповеди, когда мы говорим о таких явлениях, как патриотизм, идеализм?
Мне кажется, невозможно не уважать поступок какого-нибудь коммуниста, который совершает какой-нибудь безумный подвиг во имя коммунистической идеи. Это лучше, чем жить в угоду себе одному. Есть некая цельность в том, что человек готов умереть за идею.
Но это не христианское самопожертвование. Коммунизм пытался заменить собой христианство. Всю коммунистическую идеологию создавали по форме христианства, вся символика была заимствована. Святые книги – Ленин, Маркс и Энгельс. Их нужно было читать и цитировать. Свои крестные ходы – демонстрации. Свои мощи – Ленин. Идею Царства Божьего в ином мире заменили идеей социалистического царства на земле.
По сути, люди были обмануты, загружены коммунистической идеологией.
Так Зою Космодемьянскую сделали символом самоотверженности. Но ее подвиг неоспорим, там все прозрачно. Так же, как подвиг Прасковьи Щеголевой, крестьянки, которая, практически как святая София, была вынуждена смотреть на смерть своих детей, но так и не выдала летчика, прятавшегося в ее доме.
В 2008 году жители Тамбова подняли вопрос о признании Зои святой. В середине 2000-х жители Семилук высказывали предложение о канонизации Щеголевой.
Почему Церковь отказала в канонизации в обоих случаях?
Даже когда человек не знает истины, но верит в некие идеи, в то, что выше его биологического существования, можно только восхищаться.
А в случае с Прасковьей Щеголевой, идеально исполнен принцип – кто положит душу свою... Вообще, герои нашей войны проявили святость. Их подвиг велик. Но канонизировать этих людей невозможно по очень простым причинам: они отдали свою жизнь не за Христа. Поэтому они не мученики. Мученики – это те, кто конкретно умирает за Христа. Императорскую семью тоже вначале предлагали канонизировать как мучеников. Но их канонизировали как страстотерпцев. Страстотерпец – это тот, кто смиренно претерпевает страдания, но не за Христа. Они пострадали не за Христа, царская семья.
Героя войны можно канонизировать как страстотерпца?
Для этого нужно достоверно знать, что погибший был верующим православным христианином. Если он был христианином и совершил подвиг исходя из христианского, а не коммунистического принципа, нет никаких препятствий для канонизации. В случае с Зоей Космодемьянской мы имеем дело с героическим проявлением патриотизма. Это, безусловно, подвиг, который увенчивает ее в Царстве Небесном. Но повода для канонизации нет. (Кстати, знаете ли вы, что дедушка Зои был священником, очень замечательным, расстрелянным большевиками? Сейчас он канонизирован как священномученик.)
Тем не менее, народ почитает многих героев как святых, независимо от канонизации.
Святые, признанные Церковью, – это те, кто своей жизнью способствовал утверждению христианства. А есть просто герои. В римской армии, например, воины всегда были готовы отдать жизнь за другого. Это воспитывалось и культивировалось, была особая подготовка, при которой героем был каждый. Поэтому римская армия была такой успешной. В Церкви с древнейших времен есть свои неканонизированные герои, которые проявили геройство по отношению к другим людям.
Есть ли разница для Бога, я не знаю.
А как Церковь относится к массовым проявлениям героизма? Например, блокада Ленинграда. Здесь мы можем видеть пример невероятной стойкости. Святость ли это?
На мое священническое служение в Петербурге пришлось время окормления последних людей, которые пережили блокаду. Они рассказывали мне массу случаев беспримерных подвигов. Как делились последним с умирающими. Как спасали друг друга. Безусловно, такие люди герои, святые. Например, одна женщина спасла детей – брата с сестрой, когда их хотели съесть. Их заманила одна женщина, а другая увидела и, буквально рискуя жизнью, отбила их. Теперь это мои прихожане. Сейчас они старички, конечно.
Но мы должны помнить, что канонизация – юридический акт. В том числе она нужна, чтобы дать пример другим христианам.
Например, мать Мария Скобцова, по браку Кузнецова-Караваева, в Пасху 45 года поменялась одеждой с одной заключенной еврейкой и пошла вместо нее в газовую камеру. Еврейка спаслась. Об этом в советское время даже был снят известнейший фильм «Мать Мария». Так вот, мы совершенно точно знаем, что ее поступок был продиктован христианскими мотивами, поэтому ее канонизировали. Но если мы не знаем, был ли человек, который совершил нечто подобное, христианином, то канонизировать его мы не можем. Мы можем предполагать, что герой-партизан, возможно, будет в Царствии Небесном сидеть рядом с той же матерью Марией, но для прославления этого героя в лике христианских святых оснований нет.
Можем ли мы считать стойкость, мужество и самопожертвование явлениями одного порядка, когда они проявляются при угрозе страданий, возможно, пытки, хотя прямо жизнью не жертвует?
Безусловно. Когда человек попадает в такие экстремальные обстоятельства, очень тяжело сделать правильный выбор. В блокаду люди не воспринимали себя героями. Такова была их жизнь. Но многие спасали других, живя этой своей жизнью. Например, одна женщина сделала что-то вроде маленького приюта в нашем соборе. Бывало, что родители умирали и дети оставались одни. Эти дети становились ее питомцами. Когда начиналась бомбежка, они прятались в подвалах собора. Эта женщина придумала для детей интересную игру с едой: всем выдавали одинаково маленький кусочек хлеба. Она делила этот кусочек, из одной части варила что-то вроде хлебной похлебки, вторую съедали так. Эти люди, когда выросли, смеялись, мол, все ели одно, а мы – два блюда. Эта женщина играла с детьми, ободряла их. Я не знаю, была ли верующей та женщина. Но я знаю детей. Они выжили только благодаря ей.
Недавно я читал очень страшную книгу о немецких лагерях – «Свитки из пепла». В немецкие лагеря, где были газовые камеры, евреев привозили эшелонами. Их разделяли на мужчин и женщин, заставляли раздеваться и загоняли в камеру, где их убивали газом и потом сжигали тела. И наиболее крепких евреев немцы отбирали, чтобы они занимались обслуживанием – то есть выводили своих собратьев раздеваться, лгали о том, что предстоит дезинфекция, заводили их туда… а потом вытаскивали трупы, складывали в печи и сжигали. Немцы только открывали газовый вентиль.
Отобранные для этих работ испытывали страшные нравственные муки. Они понимали, что формально не были убийцами. Но они все равно участвовали в этом процессе. Тогда, чтобы хоть как-то оправдать свое страшное служение, они посчитали своим долгом задокументировать происходящее и стали записывать воспоминания. Свои записи они закладывали в жестяные коробки и закапывали там, в лагерях. Потом, после освобождения лагерей, во время работ, какие-то из этих посланий нашли. Эти письма и называют «свитки из пепла». Очень страшный документ.
Но видно, что это все были не просто какие-то сломленные до животного состояния люди.
Удивительно было читать эти письма-исповеди, в которых авторы размышляют, в каком нравственном состоянии они находятся, достойны ли права называться людьми и прочее... Я сейчас эту тему поднимать не буду – это огромная тема, но из этих документов мы видим, что люди эти сохранили нравственное чувство (во всяком случае те, кто писал эти документы, не все).
Зачастую человек сам не знает, как он поступит в той или иной ситуации. Он может думать, что поступит так, а попав в ситуацию, поступить иначе.
Мы не знаем как мы поступим в экстремальных обстоятельствах. Вот именно поэтому мы должны, как мы говорили в начале, всегда мысленно проигрывать разные ситуации. И задавать себе вопрос: как бы мы поступили? Я постоянно себе задаю вопрос: как бы я поступил, окажись вот там, в Освенциме, и мне была бы предложена работа помогать фашистам? Или, как бы я поступил, если бы на моих глазах собака набросилась на человека? И т.д. И, задавая такие вопросы, нужно прийти к какому-то решению. Чтобы если, не дай Бог, такая ситуация произошла, мы были в состоянии отреагировать.
В воспоминаниях наших российских новомучеников я как-то прочитал такие слова одной женщины. Ей пришлось испить чашу страданий в полной мере, и вот она пишет, что, когда была маленькой, в их семье дети любили читать жития святых и часто разыгрывали сценки по прочитанному. И они, дети, задавались вопросом: если случатся гонения, смогут ли они выстоять как эти святые? И дети клятвенно пообещали друг другу выдержать любое испытание. И когда начались гонения и эти выросшие дети пошли по этапу, в лагеря и тюрьмы, они вспоминали эту свою детскую клятву. И следовали ей.
Мы можем не знать, как поступим, если с нас начнут сдирать кожу, как было с древними христианами, в этом мы не можем за себя отвечать. Но мы можем, во всяком случае, быть подготовлены к подобной ситуации.
Если у человека воспитаны какие-то принципы, он им следует.
Но теперь я, вместо Вас, сам задам себе вопрос: Вот вы сейчас все о нашем, советском героизме. А если взять обратную ситуацию. Если поговорить, например, о фашистском герое, которого так же накачали пропагандой, заменили ему христианские принципы идеологией, ради которой он совершает подвиги. Называть ли такого человека героем?
Я хотела задать подобный вопрос.
Имеет ли ценность перед Богом поступок, который продиктован убеждениями, ничего общего не имеющими с христианскими мотивами?
Да, может быть, даже идет наперекор им. Но при этом человек на все сто убежден в необходимости и благе своей жертвы, своего мученичества. Например, моджахед, который взрывает на себе бомбу и погибает вместе с окружающими невинными людьми?
Это очень интересный вопрос. Я над ним много думал и думаю. Но у меня нет твердого ответа. Вот взяли мальчика, накачали его ваххабитской идеологией, потом обвешали бомбами, и он пошел в торговый центр или на вокзал, куда угодно, и подорвал себя. Пойдет ли он к Богу, в рай, или нет? Это интересный вопрос. Но это вопрос к Господу, у меня нет ответа.
Я могу только допустить, что он не будет осужден за то, что стал заложником страшной идеологии, потому что верил во что-то большее, чем в свое собственное биологическое существование.
В исламе путь шахида считается прямым путем в рай. В самосознании русских людей тоже хранится уверенность, что человек, пожертвовавший собой, попадает в Царствие Небесное. Но в Евангелиях, по крайней мере прямо, об этом нигде не сказано.
Да, но можно вспомнить, что еще в Ветхом Завете считалось, что человек, который ради своего народа пожертвует своей жизнью, – праведник. Мы можем найти это в книгах Маккавейских, в книге пророка Даниила, в книгах пророков Исаии, Иеремии.
В христианстве достаточно притчи о Милосердном самарянине. А более не говорится, потому что самоотдача ради ближнего считается верной по умолчанию.
Беседа прот. Константина Пархоменко с Татьяной Скрундзь
В Евангелии мы читаем слова: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». Стоит ли понимать здесь под словом «душа» - жизнь как биологическое существование человека, или можно говорить о некой внутренней, сердечной направленности? Что значит «положит душу свою»?
Это очень сильная фраза. Ученые много ломали голову, принадлежит ли она Христу или это поздние церковные размышления. Ведь не секрет, что Евангелия писались спустя десятилетия после времени Служения Христа и в Его уста могли вкладываться фразы, переработанные ранней Церковью. Например, мы встречаем Заповеди блаженства в Евангелиях от Луки и от Матфея – они разнятся. Ученые считают, что у Луки более точно воспроизведена речь Христа и Заповеди блаженства, а вот у Матфея – Заповеди блаженства уже переработаны автором с учетом реалий жизни первой Церкви. То есть – адаптированы к ситуации того времени и жизни тех людей.
Но тщательные исследования библеистов и филологов подтверждают, что слова эти принадлежат Христу. И они о том, что самый высший христианский подвиг – быть готовым отдать жизнь за спасение ближнего. А ближний – это тот, кто оказался рядом. У евреев ближний был – соплеменник. По-христиански – любой человек, оказавшийся рядом.
То есть, возвращаясь к вопросу, эту фразу Христа нужно понимать так: Нет больше той любви, как если кто отдаст жизнь свою ради других.
Насколько здесь важна осознанность? Скажем, в процессе боевых действий или в других экстремальных обстоятельствах человек может безрассудно, или обезумев, совершить акт самопожертвования.
Конечно, в христианстве важна осознанность. Поступок, совершенный от безумия или по принуждению, не может быть добродетелью. Если кто-то посылает раба на спасение кого-то. Или офицер – солдата, и тот знает только, что должен выполнить приказ. Если человек под наркотиком, психотропами, запрограммирован… Никакой нравственной ценности это не несет.
Когда люди из своих внутренних побуждений совершают спасение, это видно. Вот только сегодня я прочитал о случае в Москве: машина упала в реку, быстро подъехал наряд полиции, и один полицейский, не раздумывая, бросился в воду, открыл дверь и вытащил женщину. Мы знаем, что изнутри в такой ситуации дверь открыть тяжело из-за большого давления воды. Но он очень быстро все сообразил и не раздумывая бросился в воду. Женщина осталась жива.
Но, мне кажется, любой человек, не только полицейский или сотрудник МЧС, должен быть готов к внештатным ситуациям.
Как же можно быть готовым к тому, с чем не сталкивался никогда в жизни?
Проиграть в сознании идею о том, что, если мы увидим человека, находящегося в тяжелой ситуации, мы должны бросаться на выручку, если рядом нет профессиональных спасателей, даже если есть риск погибнуть при этом. Это великий подвиг.
Но, конечно, должна быть разумность. Бывает, у человека чувство страха притуплено. Но храбрость – это не значит не иметь страха. В христианском понимании храбрость – это преодоление страха сознательным усилием.
Даже на войне – есть герои, есть трусы – кто смог и кто не смог совершить нечто великое. Многие наши медсестры жертвовали собой, когда закрывали своим телом раненых, чтобы вытащить их с поля боя. Или, к примеру, такие подвиги, как броситься на амбразуру, или прикрыть своим телом товарища – в этом есть великий акт самопожертвования и любви. Такой человек поистине осуществляет Божью заповедь жертвовать своей жизнью ради другого. Я думаю, что это вменяется человеку во Спасение и блаженную Жизнь Вечную.
Известно множество случаев, когда солдаты бросались на амбразуру. Но ведь это были чудовищные условия. Можно говорить, что такие поступки совершались в состоянии некоторого аффекта. Есть ли в этом осознанность?
Конечно! Понятно, что на поле боя люди находятся в другом режиме функционирования сознания. Я сам занимался восточными единоборствами и знаю, что во время боя человек входит в особое состояние. В организме ускоряется обмен веществ, в мозг впрыскиваются гормоны. Все твое тело находится в состоянии перегрузки – потом, после боя, чувствуешь сильную усталость. Но все равно ты соображаешь что делаешь. Поэтому нельзя говорить, что в состоянии потрясения или в критическом состоянии отсутствует осознанность.
Во время освобождения заложников в Беслане лейтенант Андрей Туркин спас людей, закрыв своим телом гранату. В таких случаях счет идет на секунды. Решение, как в случае с Туркиным, принимается мгновенно. И оно противоречит инстинкту самосохранения. Так что же может подвигнуть человека жертвовать собой, как вы считаете? Это воспитывается культурой и религией? Или это некий ген, внутреннее устройство, данное или не данное от рождения?
Наследственность, конечно, может быть. Но в большей степени это воспитывается.
Помню, когда я еще был школьником, всех потряс такой случай (о нем писали даже в «Пионерской правде»): в какой-то школе на уроке военной подготовки один из ребят бросил боевую гранату (как-то среди учебных она оказалась). И педагог бросился и накрыл ее своим телом, чтобы спасти детей. Те даже не успели сообразить, что происходит.
Так вот, есть люди, которые имеют дело с опасными вещами, как этот педагог. Он понимал, чем это грозит. И скорость оценки у него иная.
А вообще, скорость сознания человека потрясающая. Знаете, в фильме частота кадров – двадцать пять, правильно? А эксперименты с мелькающими картинками показали, что человеческий глаз способен уловить одну шестидесятую! Но не у всех. Например, кинооператоры – улавливают вполне. Даже сознание еще не успевает запечатлеть, а мозг успевает увидеть. Но это достигается путем тренировок или практики.
Поэтому самое важное – подготовка. При этом у бойцов спецназа или у сотрудника ДПС может быть внешняя подготовка, а у нас ее нет. И все равно мы должны быть хотя бы психологически, внутренне, готовы прийти на помощь.
Полгода назад в метро у одной женщины засосало в эскалатор край пальто. Она упала, а люди не могли сообразить, что делать, еще секунда, все попадали бы и неизвестно, к чему бы это привело. Мне хватило полсекунды, чтобы перепрыгнуть через людей и выдернуть пальто. Так что доли секунды хватает, чтобы принять решение, если мы на это внутренне настроены. Не потому, что я быстрый там, или сообразительный, а потому, что я настроен на тот режим, что если совершается беда, в которой я могу помочь, я это воспринимаю как Божье послушание. Считаю, что оказаться в нужном месте в нужное время - это не случайно, это по Промыслу Божию.
Христианский принцип жертвенности исповедовал также коммунизм, хотя преследовал иные цели. Можем ли мы говорить о людях, жертвующих собой «во имя великой революции», как об исполнивших христианскую заповедь? Корректно ли говорить о исполнении христианской заповеди, когда мы говорим о таких явлениях, как патриотизм, идеализм?
Мне кажется, невозможно не уважать поступок какого-нибудь коммуниста, который совершает какой-нибудь безумный подвиг во имя коммунистической идеи. Это лучше, чем жить в угоду себе одному. Есть некая цельность в том, что человек готов умереть за идею.
Но это не христианское самопожертвование. Коммунизм пытался заменить собой христианство. Всю коммунистическую идеологию создавали по форме христианства, вся символика была заимствована. Святые книги – Ленин, Маркс и Энгельс. Их нужно было читать и цитировать. Свои крестные ходы – демонстрации. Свои мощи – Ленин. Идею Царства Божьего в ином мире заменили идеей социалистического царства на земле.
По сути, люди были обмануты, загружены коммунистической идеологией.
Так Зою Космодемьянскую сделали символом самоотверженности. Но ее подвиг неоспорим, там все прозрачно. Так же, как подвиг Прасковьи Щеголевой, крестьянки, которая, практически как святая София, была вынуждена смотреть на смерть своих детей, но так и не выдала летчика, прятавшегося в ее доме.
В 2008 году жители Тамбова подняли вопрос о признании Зои святой. В середине 2000-х жители Семилук высказывали предложение о канонизации Щеголевой.
Почему Церковь отказала в канонизации в обоих случаях?
Даже когда человек не знает истины, но верит в некие идеи, в то, что выше его биологического существования, можно только восхищаться.
А в случае с Прасковьей Щеголевой, идеально исполнен принцип – кто положит душу свою... Вообще, герои нашей войны проявили святость. Их подвиг велик. Но канонизировать этих людей невозможно по очень простым причинам: они отдали свою жизнь не за Христа. Поэтому они не мученики. Мученики – это те, кто конкретно умирает за Христа. Императорскую семью тоже вначале предлагали канонизировать как мучеников. Но их канонизировали как страстотерпцев. Страстотерпец – это тот, кто смиренно претерпевает страдания, но не за Христа. Они пострадали не за Христа, царская семья.
Героя войны можно канонизировать как страстотерпца?
Для этого нужно достоверно знать, что погибший был верующим православным христианином. Если он был христианином и совершил подвиг исходя из христианского, а не коммунистического принципа, нет никаких препятствий для канонизации. В случае с Зоей Космодемьянской мы имеем дело с героическим проявлением патриотизма. Это, безусловно, подвиг, который увенчивает ее в Царстве Небесном. Но повода для канонизации нет. (Кстати, знаете ли вы, что дедушка Зои был священником, очень замечательным, расстрелянным большевиками? Сейчас он канонизирован как священномученик.)
Тем не менее, народ почитает многих героев как святых, независимо от канонизации.
Святые, признанные Церковью, – это те, кто своей жизнью способствовал утверждению христианства. А есть просто герои. В римской армии, например, воины всегда были готовы отдать жизнь за другого. Это воспитывалось и культивировалось, была особая подготовка, при которой героем был каждый. Поэтому римская армия была такой успешной. В Церкви с древнейших времен есть свои неканонизированные герои, которые проявили геройство по отношению к другим людям.
Есть ли разница для Бога, я не знаю.
А как Церковь относится к массовым проявлениям героизма? Например, блокада Ленинграда. Здесь мы можем видеть пример невероятной стойкости. Святость ли это?
На мое священническое служение в Петербурге пришлось время окормления последних людей, которые пережили блокаду. Они рассказывали мне массу случаев беспримерных подвигов. Как делились последним с умирающими. Как спасали друг друга. Безусловно, такие люди герои, святые. Например, одна женщина спасла детей – брата с сестрой, когда их хотели съесть. Их заманила одна женщина, а другая увидела и, буквально рискуя жизнью, отбила их. Теперь это мои прихожане. Сейчас они старички, конечно.
Но мы должны помнить, что канонизация – юридический акт. В том числе она нужна, чтобы дать пример другим христианам.
Например, мать Мария Скобцова, по браку Кузнецова-Караваева, в Пасху 45 года поменялась одеждой с одной заключенной еврейкой и пошла вместо нее в газовую камеру. Еврейка спаслась. Об этом в советское время даже был снят известнейший фильм «Мать Мария». Так вот, мы совершенно точно знаем, что ее поступок был продиктован христианскими мотивами, поэтому ее канонизировали. Но если мы не знаем, был ли человек, который совершил нечто подобное, христианином, то канонизировать его мы не можем. Мы можем предполагать, что герой-партизан, возможно, будет в Царствии Небесном сидеть рядом с той же матерью Марией, но для прославления этого героя в лике христианских святых оснований нет.
Можем ли мы считать стойкость, мужество и самопожертвование явлениями одного порядка, когда они проявляются при угрозе страданий, возможно, пытки, хотя прямо жизнью не жертвует?
Безусловно. Когда человек попадает в такие экстремальные обстоятельства, очень тяжело сделать правильный выбор. В блокаду люди не воспринимали себя героями. Такова была их жизнь. Но многие спасали других, живя этой своей жизнью. Например, одна женщина сделала что-то вроде маленького приюта в нашем соборе. Бывало, что родители умирали и дети оставались одни. Эти дети становились ее питомцами. Когда начиналась бомбежка, они прятались в подвалах собора. Эта женщина придумала для детей интересную игру с едой: всем выдавали одинаково маленький кусочек хлеба. Она делила этот кусочек, из одной части варила что-то вроде хлебной похлебки, вторую съедали так. Эти люди, когда выросли, смеялись, мол, все ели одно, а мы – два блюда. Эта женщина играла с детьми, ободряла их. Я не знаю, была ли верующей та женщина. Но я знаю детей. Они выжили только благодаря ей.
Недавно я читал очень страшную книгу о немецких лагерях – «Свитки из пепла». В немецкие лагеря, где были газовые камеры, евреев привозили эшелонами. Их разделяли на мужчин и женщин, заставляли раздеваться и загоняли в камеру, где их убивали газом и потом сжигали тела. И наиболее крепких евреев немцы отбирали, чтобы они занимались обслуживанием – то есть выводили своих собратьев раздеваться, лгали о том, что предстоит дезинфекция, заводили их туда… а потом вытаскивали трупы, складывали в печи и сжигали. Немцы только открывали газовый вентиль.
Отобранные для этих работ испытывали страшные нравственные муки. Они понимали, что формально не были убийцами. Но они все равно участвовали в этом процессе. Тогда, чтобы хоть как-то оправдать свое страшное служение, они посчитали своим долгом задокументировать происходящее и стали записывать воспоминания. Свои записи они закладывали в жестяные коробки и закапывали там, в лагерях. Потом, после освобождения лагерей, во время работ, какие-то из этих посланий нашли. Эти письма и называют «свитки из пепла». Очень страшный документ.
Но видно, что это все были не просто какие-то сломленные до животного состояния люди.
Удивительно было читать эти письма-исповеди, в которых авторы размышляют, в каком нравственном состоянии они находятся, достойны ли права называться людьми и прочее... Я сейчас эту тему поднимать не буду – это огромная тема, но из этих документов мы видим, что люди эти сохранили нравственное чувство (во всяком случае те, кто писал эти документы, не все).
Зачастую человек сам не знает, как он поступит в той или иной ситуации. Он может думать, что поступит так, а попав в ситуацию, поступить иначе.
Мы не знаем как мы поступим в экстремальных обстоятельствах. Вот именно поэтому мы должны, как мы говорили в начале, всегда мысленно проигрывать разные ситуации. И задавать себе вопрос: как бы мы поступили? Я постоянно себе задаю вопрос: как бы я поступил, окажись вот там, в Освенциме, и мне была бы предложена работа помогать фашистам? Или, как бы я поступил, если бы на моих глазах собака набросилась на человека? И т.д. И, задавая такие вопросы, нужно прийти к какому-то решению. Чтобы если, не дай Бог, такая ситуация произошла, мы были в состоянии отреагировать.
В воспоминаниях наших российских новомучеников я как-то прочитал такие слова одной женщины. Ей пришлось испить чашу страданий в полной мере, и вот она пишет, что, когда была маленькой, в их семье дети любили читать жития святых и часто разыгрывали сценки по прочитанному. И они, дети, задавались вопросом: если случатся гонения, смогут ли они выстоять как эти святые? И дети клятвенно пообещали друг другу выдержать любое испытание. И когда начались гонения и эти выросшие дети пошли по этапу, в лагеря и тюрьмы, они вспоминали эту свою детскую клятву. И следовали ей.
Мы можем не знать, как поступим, если с нас начнут сдирать кожу, как было с древними христианами, в этом мы не можем за себя отвечать. Но мы можем, во всяком случае, быть подготовлены к подобной ситуации.
Если у человека воспитаны какие-то принципы, он им следует.
Но теперь я, вместо Вас, сам задам себе вопрос: Вот вы сейчас все о нашем, советском героизме. А если взять обратную ситуацию. Если поговорить, например, о фашистском герое, которого так же накачали пропагандой, заменили ему христианские принципы идеологией, ради которой он совершает подвиги. Называть ли такого человека героем?
Я хотела задать подобный вопрос.
Имеет ли ценность перед Богом поступок, который продиктован убеждениями, ничего общего не имеющими с христианскими мотивами?
Да, может быть, даже идет наперекор им. Но при этом человек на все сто убежден в необходимости и благе своей жертвы, своего мученичества. Например, моджахед, который взрывает на себе бомбу и погибает вместе с окружающими невинными людьми?
Это очень интересный вопрос. Я над ним много думал и думаю. Но у меня нет твердого ответа. Вот взяли мальчика, накачали его ваххабитской идеологией, потом обвешали бомбами, и он пошел в торговый центр или на вокзал, куда угодно, и подорвал себя. Пойдет ли он к Богу, в рай, или нет? Это интересный вопрос. Но это вопрос к Господу, у меня нет ответа.
Я могу только допустить, что он не будет осужден за то, что стал заложником страшной идеологии, потому что верил во что-то большее, чем в свое собственное биологическое существование.
В исламе путь шахида считается прямым путем в рай. В самосознании русских людей тоже хранится уверенность, что человек, пожертвовавший собой, попадает в Царствие Небесное. Но в Евангелиях, по крайней мере прямо, об этом нигде не сказано.
Да, но можно вспомнить, что еще в Ветхом Завете считалось, что человек, который ради своего народа пожертвует своей жизнью, – праведник. Мы можем найти это в книгах Маккавейских, в книге пророка Даниила, в книгах пророков Исаии, Иеремии.
В христианстве достаточно притчи о Милосердном самарянине. А более не говорится, потому что самоотдача ради ближнего считается верной по умолчанию.
