Скоро в издательстве НИКЕЯ выйдет книга, в которой известные пастыри будут делиться своим видением священнического служения, рассказывать о том, как сами пришли к пастырству. Собственно, книга представляет собой сборник интервью. Думаю, книга будет очень интересная.
Меня тоже пригласили в число участников проекта. Со мной созвонился Леонид Виноградов, прекрасный московский журналист и писатель, и мы часа, наверное, полтора общались по скайпу. В результате родился текст, который я предлагаю вашему вниманию.
Да, и не пропустите саму книгу. Думаю, всем нам будет интересно познакомиться с мыслями на эту тему известных современных священников.
- Отец Константин, какую роль в вашем воцерковлении и выборе священства сыграл духовник?
- Огромную. Я пришел к вере в 1989 году, будучи старшеклассником, комсомольцем, узнал, что Пермской епархии (я жил в Перми) передали разрушенный храм, пошел туда, нашел настоятеля, сказал ему, что хочу помочь, он ответил: «Пожалуйста! Трудись». Начал трудиться, ходил на службы, молился и завидовал ребятам, которые пономарили, алтарничали. И вот в один из дней в рабочей одежде подхожу к храму, вижу молодого батюшку, он улыбается и спрашивает: «А чем ты тут занимаешься?». Говорю: «Я школьник, помогаю восстанавливать храм». – «Приходи в алтарь, я научу тебя читать, петь». На следующий день я надел чистую одежду, пришел в храм и впервые был введен в алтарь. Этому священнику – он потом стал моим духовником – я благодарен за то, что он приметил искреннего мальчика, к которому все относились просто как к одному из рабочих, помогающих восстанавливать храм. Сам я ни за что не дерзнул бы попроситься в алтарь. Как Иисус Христос обратил внимание на Закхея, а мог ведь не обратить – мало ли кто залез на дерево, - так и этот священник, протоиерей Виктор Норин, что-то увидел во мне и помог глубже войти в церковную жизнь. Сам я по его примеру тоже стараюсь замечать, и если вижу в юноше или девушке рвение, приглашаю их в нашу общину поучаствовать в каких-то христианских проектах.
Итак, отец Виктор ввел меня в алтарь, я научился читать, прислуживать, ездил с ним на службы в сельский храм, куда его назначили настоятелем, он давал мне рекомендацию в семинарию, академию. Вспоминаю его с любовью и нежностью. К сожалению, в 1998 году он погиб – его убили с целью ограбления.
- В семинарию вы сами решили поступать или он вам подсказал это решение?
- Я собирался поступать на истфак Пермского университета, два года ходил туда на подготовительные курсы, но через какое-то время после того, как начал алтарничать, отец Виктор мне сказал: «Я вижу, что тебе нравится общаться с людьми, ты любишь людей, вижу у тебя пастырские способности. Не хочешь в семинарию?» Я ответил, что не думал быт священником и недостоин, но он уговаривал: «Поучишься – определишься». И я, поступив и поучившись, понял, что это действительно мое.
- Он уговаривал, но выбор оставлял за вами?
- Выбор, конечно, оставался за мной, но советовал он настойчиво, а я доверял его советам. Один только пунктик у него меня смущал. Он сам мечтал быть епископом, но происходил из деревни, а там в пору его юности редко спрашивали, и его женили, вот он хотел, чтобы духовное чадо реализовало его несбывшуюся мечту, поэтому настойчиво уговаривал меня избрать монашеский путь, а я всё время отбрыкивался, потому что хотел семью, детей, он говорил: «Не надо, ничего хорошего в этом браке нет», но я, конечно, поступил, как хотел, и он нас венчал, хотя сказал, что благословляет, но не одобряет. Но это единственное, что меня смущало, а духовник он был замечательный.
- А в семинарии вы окормлялись у другого священника? Тогда же не было скайпа, интернета, мобильных телефонов. Без этого проблематично регулярно общаться, живя в разных городах.
- Конечно, учась в Петербургской семинарии, а потом академии, я часто исповедовался у других священников, но связь с отцом Виктором не прерывалась, и до своей гибели он оставался моим духовником. Как родителям я звонил с Главпочтамта, так и ему, кроме того, мы всё время переписывались и два раза он приезжал ко мне гости – священники могли на несколько дней остановиться в семинарии, им давали кровать.
Если меня, например, начинала прессовать инспекция, я тут же бежал на Главпочтамт, звонил отцу Виктору, спрашивал, как быть, и он подробно советовал, к кому пойти, что сказать, как попросить прощения.
А на каникулы я приезжал домой и включался в приходскую жизнь.
В семинарии я чаще всего исповедовался у двух священников, которые произвели на меня огромное впечатление. Архимандрит Кирилл (Начис) – ему тогда уже было за 70, а умер он в 2008 году. Вы смотрели фильм «Поп»?
- Да.
- Вот отец Кирилл как раз был в Псковской миссии, о которой рассказывается в фильме, и после войны до смерти Сталина сидел в концлагере. А в годы моей учебы он был духовником епархии – перед диаконской и священнической хиротонией все исповедовались у него. Когда я приходил к нему со своими бедами, он просто обнимал и находил слова, которые утешали. Помню такой курьезный случай. Я начал преподавать в детской воскресной школе и увидел, что у меня это вроде неплохо получается, детям нравится. Когда рассказал об успехах ребятам, с которыми жил в одной комнате, они стали подшучивать: ты возгордился, святые отцы говорили, что тогда полезней ничего не делать. И я подумал, что, может, действительно это для души не спасительно, пришел к отцу Кириллу, он меня выслушал и говорит: «Ну и что? Я, когда у меня получается, тоже радуюсь. А ты хочешь ничего е делать? Для смирения, может, и полезно, но бесперспективно. Ты лучше делай, но за всё доброе, что получилось, благодари Господа». Простые слова, но очень важные для меня!
И что бы ни случалось – с ребятами поссорился, с преподавателями возникло непонимание, - идешь к отцу Кириллу в академический храм. Обычно он исповедовал в субботу после ужина. После всенощной мы шли на ужин, а где-то в полдевятого начиналась исповедь и шла до глубокой ночи.
Второй священник, у которого часто исповедовался, тоже архимандрит, но совсем молодой, ему тогда лет 30 было. Это настоятель храма святой Екатерины в Академии художеств и Петропавловского собора в Петропавловской крепости отец Александр (Федоров). Он ратовал за евхаристическое возрождение. «Что ты редко причащаешься?» - спросил он меня. А я причащался раз в несколько месяцев, долго готовился к этому, чувствовал свое недостоинство. «Да вот, - говорю отцу Александру, - чувствую, что недостоин». – «Вот если ты почувствуешь себя достойным, в тот момент как раз и будешь самым недостойным. Причащайся каждую неделю, сознавай свое недостоинство, проси Бога о прощении. Может, немножко сократи подготовку». Я стал причащаться часто, как он советовал.
По воскресеньям отец Александр вел богословские беседы для желающих, на них приходили и простые люди, и бабушки, и студенты вузов, и мы, студенты семинарии и академии. Мне очень нравились эти беседы. Архимандрит Александр (Федоров) оказал на меня огромное влияние и приобщил к активной евхаристической жизни. Глубоко личные сложные вопросы я решал со своим духовником, звонил ему, но и рядом всегда были батюшки, у которых было чему поучиться.
- Сколько лет вам было, когда вас рукоположили в священники?
- 26. В 17 лет я поступил в семинарию, 4 года там, 4 в академии и год был диаконом – в день выпуска из академии меня рукоположили в диаконы. По канонам в священники можно рукополагать с 30 лет, и я по своему опыту могу сказать, что по-настоящему зрелым священником стал после 30. Но наша реальность такова, что если человек, заканчивая семинарию или академию, не принимает сразу сан, а служит на приходе в мирском чине, происходит какая-то деградация. Я просто знаю нескольких ребят, которые учились со мной в академии, а потом несколько лет, некоторые лет 10, не рукополагались. Общаясь с ними, я видел, что в них произошел какой-то надлом.
Почему так происходит? Мы знаем, что Церковь у нас очень иерархична, священник в ней занимает особое место. А у нас многие священники не имеют никакого духовного образования либо прошли какие-то ускоренные епархиальные курсы. И вот представьте приход, где и настоятель без образования или учился где-то через пень-колоду, и клирики, а молодой чтец или пономарь – выпускник Духовной академии. Что бывает в реальности? Они его смиряют, прессуют, говорят: забудь то, чему тебя учили, главное – смирение и послушание. Я общался с людьми, которые после Духовной академии несколько лет трудились на приходах как простые чтецы и пономари, и видел, что эти годы не способствовали их развитию. Не способствовали, потому что они попали в систему, где их смиряли, показывали им их место. Ломали людей.
- Точно так же могут смирять не только чтеца, но и молодого диакона, священника. Вы где начинали служить?
- Мне повезло, я стартовал в Казанском соборе, там настоятель отец Павел Красноцветов, старый, очень опытный священник, интеллигентный, и все священники, которые там служили, были адекватны. Семинарию все закончили, а большинство и академию. Это всё-таки очень важная школа, она формирует человека. Я начал трудиться в Казанском соборе еще чтецом, и меня батюшки благословляли говорить проповедь – не после литургии, когда священник говорит, а после Евангелия. Прочитали Евангелие, я говорю одну проповедь, а по окончании литургии батюшка другую. То есть меня не только не зажимали, но давали возможность раскрыться. Потом год служил в Казанском соборе диаконом, а когда рукоположили в священники, направили в поселок Репино под Петербургом. Год я там был настоятелем, потом перевели в Троице-Измайловский собор, где с тех пор и служу.
- В Репино вы один служили?
- Да.
- В Казанском соборе вы могли бы, не зная, что посоветовать, перенаправить к отцу Павлу, а когда молодой священник один, да еще в загородном приходе, ему приходится отдуваться самому.
- Вы знаете, как пастырь, я трудностей не испытывал. У меня как у настоятеля были другие трудности. К административно-хозяйственной деятельности я тогда абсолютно не был готов. Я мягкий по натуре. Если видел, что беспорядок, рабочие ничего не делают, пытался их увещевать, а они продолжали ничего не делать, хамили. Приезжал спонсор, платил деньги – его они слушали, боялись, а меня, молодого священника, не воспринимали. Жестче надо было мне тогда действовать.
А вот непосредственно в священническом служении я себя чувствовал как рыба в воде.
- Вы же говорите, что только после 30 стали по-настоящему зрелым священником.
- Ну, после 30 я себя почувствовал "как власть имеющий". Какой-то перелом произошел.
- Власть имеющий не в смысле права властвовать над людьми?
- Нет, конечно. В духовном смысле "власть имеющий" означает, что человек причастен к опыту и может говорить как носитель этого опыта. Помните, Христос сказал: «Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф., 18, 18). Власть имеющий – человек, который строит живые и честные отношения с Богом, понимает, что такое хорошо и что такое плохо, и может сказать свое веское слово. Не давя на других, не доминируя над ними, но веско.
Вот эта уверенность, как я теперь понимаю, действительно появилась у меня после тридцати лет, но не могу сказать, что в первые годы служения чувствовал себя неуверенно. Дело в том, что, еще учась в семинарии, я выполнял многие миссионерские послушания, вел передачу на радио, выступал перед разными аудиториями: в милицейских частях, в обществе слепых, перед депутатами, чиновниками. Кроме того, мы с приятелем открыли в Петербурге молодежный центр «Око» и каждое воскресенье устраивали там чаепития с беседами, ответами на вопросы. И всем этим я занимался несколько лет до того, как принял сан. То есть я к тому моменту, как стал священником, имел большой опыт общения с людьми, мне всегда нравилось с ними общаться, делиться какими-то знаниями и пусть маленьким, но опытом. Поэтому пастырская сторона служения никогда не казалась мне трудной.
- Но одно дело по-миссионерски рассказать о вере и совсем другое – что-то посоветовать человеку, у которого какие-то серьезные жизненные проблемы. А с такими проблемами к священникам обращаются часто, и тут одного книжного знания мало, необходим жизненный опыт, которого у молодого человека нет.
- А вот знаете, как раз священникам, которые в силу молодости не имеют достаточного опыта, помогает знание, если оно есть. Я говорю, конечно, именно о знании святоотеческой традиции. Святые отцы отвечали на все вопросы. Допустим, я, хотя и был ко времени рукоположения женат четыре года, это, конечно, не такой большой опыт, чтобы можно было, опираясь на него, что-то посоветовать людям, у которых серьезные проблемы в семье: конфликт жены с мужем, отсутствие взаимопонимания с детьми. Тут на помощь и приходит Феофан Затворник, другие святые отцы. Пользуясь колоссальным святоотеческим опытом, я находил ответы и подсказки. Тут я как раз особой проблемы не вижу. Любой священник, если он начитан в святых отцах и пастырях Церкви, найдет ответ в сложной ситуации.
- Есть ситуации, типичные для одного времени и почти не встречающиеся в другое. Например, когда жена верующая, а муж нет, или наоборот. В наше время это сплошь и рядом, в апостольские времена тоже было не редкостью, а вот приходилось ли сталкиваться с такой проблемой святителю Феофану Затворнику?
- У нас двухтысячелетнее предание, и за две тысячи лет бывали такие ситуации. Особенно часто в первые века, и ранние отцы Церкви много об этом писали. И апологет Афинагор, и апологет Татиан, и Иустин Философ, и Поликарп Смирнский, и Игнатий Богоносец, и многие другие касались этой проблемы, потому что в первые века типична была такая ситуация: верующая жена и неверующий муж или наоборот. И апостол Павел подсказывает, как быть в такой ситуации: если неверующий муж хочет с тобой жить и отношения худо-бедно строятся, конечно, нужно стараться сохранить семью, но иметь при этом четкую христианскую позицию. Ну а если неверующий муж или жена непримиримы, начинается грызня, лучше развестись. К миру призывает нас Господь.
- Но грызня часто начинается по вине верующей половины, которая хочет мгновенно обратить неверующую, отказывает в близости во время поста, скандалит из-за того, что муж (жена) постом ест скоромное.
- Да, и я всегда своим чадам говорю, чтобы они со своей стороны не давали никаких поводов для антицерковных настроений, что привести неверующего мужа или неверующую жену к Богу можно только собственным примером смирения, любви, но никак не навязыванием и скандалами.
- Бывает, что такие пары вместе приходят к вам за советом?
- Я в этом году в дополнение к богословскому образованию получил психологическое – окончил Институт практической психологии по специальности "семейный психолог". Счел необходимым потратить на это деньги и время именно потому, что очень часто приходят люди со сложными семейными проблемами: с детьми-подростками потерян контакт или между собой у супругов постоянные трения, хотя они любят друг друга и хотят жить вместе. В общем, я почувствовал, что мне нужно получить эти знания. Будь я епископом, обязал бы преподавать в семинарии психологию, причем именно семейную психологию – это отдельное направление.
А вообще священник сегодня не просто пастырь и даже не просто психолог. Священник выполняет функцию последней инстанции для людей, у которых всё плохо, поэтому у меня в телефоне отдельно записаны номера юристов, риелторов и т.д. Потому что, если выясняю, что прихожанин – специалист в какой-то области, спрашиваю, не хочет ли он помочь христианам как профессионал. Обычно отвечают, что с радостью, и я записываю их телефоны. Ведь часто обращаются люди, которых обманули, кинули на деньги, пытаются обманом лишить жилья, или бабушка, которую обижает сосед… Всем известно, что это наша реальность, но к священнику такие люди обращаются часто именно как к последней инстанции, и я могу помочь конструктивным советом, направить к нужному специалисту.
- Это понятно. Никто же не рассчитывает, что священник сам окажет юридическую помощь или сделает операцию. Люди именно надеются, что он сможет порекомендовать хорошего юриста или хирурга. А вот психологическую помощь многие хотят получить непосредственно от священника. Скорее всего, они это так не назовут, да и слово «психология» у многих православных до сих пор вызывает недоверие, но по факту люди приходят именно за психологической поддержкой. Часто ли приходят к вам пары, где только один из супругов верующий и из-за этого в семье конфликты, чтобы вы помогли разрешить их конфликт?
- Теперь, когда у меня есть диплом семейного психолога, я могу это предложить. Например, приходит женщина, плачет: «И по дому всё делаю, и стараюсь, чтобы были мир и согласие, а он только унижает». Говорю: «Приходите вместе». – «Он к попу не пойдет, он убежденный атеист». – «А вы скажите, что священник, хоть и в рясе, будет работать как психолог». Раньше я так сказать не мог и посылал к другим психологам. У меня и жена психолог, и много знакомых. А вообще я вам уже как семейный психолог скажу. Семья – это система, она функционирует по определенным законам. Если семья хочет решить проблемы взаимоотношений, она их решает, а если кто-то из супругов или оба только декларируют, что хотят решить, а внутренне меняться не хотят, ничего не решается.
- Были ли в вашей практике случаи, когда после беседы с семьей отношение неверующего мужа или неверующей жены к Церкви менялось в лучшую сторону?
- Естественно. Ведь отношение часто формируется на основании тех негативных примеров, которые приводятся в СМИ. Да, есть проблемные батюшки. Точный процент не знаю, но думаю, что он небольшой, а по этим батюшкам судят о всей Церкви. Когда же люди встречаются со священником, общаются с ним, видят уважение к себе, своей позиции, открытость, понимание, начинают относиться по-другому. Ведь знаете, что многих раздражает в наших церковных спикерах? Мне часто об этом говорили. Людей раздражает, когда спикер говорит что-то таким поучительным тоном, как будто только он владеет полнотой истины. Часто говорит при этом правильные вещи, но из-за тона люди их не воспринимают. Поменьше бы нашим пастырям снобизма.
- Публичные выступления – полбеды. Хуже, когда с таким снобизмом люди сталкиваются в храме.
- Согласен. К счастью, такого не было ни в Казанском соборе, где я служил диаконом, ни в Троице-Измайловском, где служу уже 15 лет. Когда я только пришел сюда, чуть ли не в тот же день или на следующий выступал по радио, в прямом эфире, и кто-то из слушателей спросил меня, как, придя в собор, найти священника. Я говорю: «Приходите в храм, спросите у свечницы или уборщицы, если она вам нахамит, не смущайтесь, не обращайте внимания». А настоятель, протоиерей Геннадий Бартов, слушал передачу. На следующий день он меня позвал и говорит: «Отец Константин, ты, может, от другого опыта отталкиваешься. У нас такого не бывает, чтобы кто-то обратился к уборщице и свечнице, а ему в ответ нахамили». Это оказалось правдой. В Троице-Измайловском соборе все, вплоть до уборщиц и сторожей, вежливы и доброжелательны. Тем более священники. Когда начинал здесь служить, все священники, кроме настоятеля, были мои однокурсники, потом пришли и те, кто младше, из более поздних выпусков, но отец Геннадий никогда не принимает в клир сразу – сначала он присматривается к человеку, и если видит, что тот не вписывается в коллектив, другого духа, отсеивает его. Поэтому у нас сложился уникальный коллектив, реликтовый. Все священники любят людей. Я уже говорил вам, как много зависит от настоятеля.
Еще помню, какой замечательный урок он мне преподал. Я отслужил, снял облачение, положил на какой-то шкафчик и пошел по своим делам. Через какое-то время возвращаюсь в алтарь и вижу, что мое облачение лежит, аккуратно сложенное, на месте, а там, где я его бросил, записка: «Отец Константин! Всякой вещи свое место под солнцем! Настоятель». Ни криков, ни нотаций. На всю жизнь я это запомнил!
- По вопросам духовничества вы с ним советовались?
- Да. Однажды, когда я исповедовал, ко мне подошла женщина, сказала, что она протестантка и что их пастор соблазняет молодых прихожанок, спит с ними. Я не знал, что делать в этой ситуации, посоветовался с отцом Геннадием, он сказал, что, хоть они и протестанты, наша задача разобраться и защитить христиан. Не буду вдаваться в подробности, но мы разобрались.
- А были случаи, когда вы перенаправляли человека к настоятелю, потому что затруднялись дать совет?
- Нет, такого не было. Хотя, конечно, бывают вопросы, которые не то что ставят в тупик, но сразу на них не ответишь.
- Я уже догадался из нашего разговора, что вы не из тех духовников, которые требуют полного послушания, хотят быть вершителями судеб. Но есть прихожане, и их не так мало, которые сами хотят, чтобы батюшка решал за них всё, в том числе житейские вопросы. Как вы поступаете, когда сталкиваетесь с таким явным желанием?
- Надо понимать, что если люди этого хотят, значит, они с детства не имели благоприятных условий для развития личности. Их можно пожалеть, но ни в коем случае нельзя идти у них на поводу. Священник должен помогать человеку развиваться. Если я вижу в ком-то инфантильность, я не буду помогать ему жить с этой инфантильностью, но буду потихоньку, деликатно учить его принимать ответственные решения. Понятно, что есть бабушки, которые приходят в храм потому, что они одиноки или не одиноки, но дома их никто не слушает, к ним невнимательны. Им не нужно никакого духовного руководства, они просто хотят, чтобы их выслушали, утешили. С ними действуешь в таком режиме. Но если приходят люди не такие старенькие, нужно помочь им воспитать в себе ответственность, самосознание.
- Есть люди, которые готовы именно к духовному послушанию по монашескому образцу. Опытные духовники говорят, что такое в миру возможно, хотя и бывает очень редко. Встречали вы таких мирян? Если да, то беретесь ли быть их духовником? Или считаете, что это не ваш уровень?
- Это совсем не мой уровень, да и не верю я, что в миру это осуществимо и может принести духовную пользу. Когда приходит человек и говорит: «Я хочу отсечь свою волю», отвечаю: «Я на это не подписываюсь, не умею этого и не хочу». Это уровень монашеской жизни. Хочешь монашеской жизни? Пожалуйста! Поступай в монастырь. Если человек семейный, такая фантазия просто вредна, ну, а если одинокий и хочет в монахи – почему нет? Пусть идет в монастырь, где есть монашеские традиции, где он не просто будет круглые сутки навоз убирать на коровнике. Идеальный вариант, конечно, Афон, но и у нас есть монастыри с хорошими традициями: Псково-Печерский, Троице-Сергиева лавра. Там есть опытные духовники, которые могут помочь ищущему такой жизни. А в миру это игры, причем игры духовно небезопасные и для мирянина, и для священника. Я в такие игры не играю и другим не советую.
- А благословляли вы кого-нибудь на монашество или в таких случаях советуете обращаться к монахам?
- Конечно, если человек, которому не 16-17, а хотя бы лет 27, говорит, что хочет в монастырь, я советую ему какой-то из монастырей в Петербурге или Ленинградской области, где у меня знакомые игумены. В Коневском монастыре – отец Александр (Арва), мой хороший знакомый, в других обителях... Там человек становится послушником, проходят годы, и он сам решает, нужно ли ему монашество, его ли это путь. Когда человек приходит в монастырь и его сразу постригают, это нонсенс. Я считаю, что период послушничества должен длиться несколько лет.
- Есть еще одна ситуация, которая вряд ли была во времена Феофана Затворника, не было ее и в советское время, но уже 20 лет она встречается едва ли не в каждой верующей семье, где есть дети. В подростковом возрасте они охладевают к вере, а часто просто перестают ходить в церковь.
- У меня самого пять детей и на двух старших дочках я уже это наблюдал. Мы в соавторстве с женой написали книгу «Воспитание ребенка в христианской вере». Там есть отдельная глава «Подросток и Церковь» – о том, как строить церковную жизнь. И на личном, и на пастырском опыте я убедился, что, если вера занимает в жизни семьи значительное место, если это вера живая, а не просто обрядоверие, то есть в повседневной жизни отношения с Богом как-то выстраиваются, это всё в ребенка закладывается. В подростковом возрасте все дети, безусловно, переосмысляют свое отношение к Церкви. Происходит перезагрузка: детское восприятие Бога и Церкви меняется на взрослое. Потом, около тридцати лет, опять происходит смена представлений, в 40 лет снова. Постоянно в течение жизни наши представления корректируются, когда мы их перерастаем. Когда ребенок перерастает свои детские представления о Боге, когда его уже не удовлетворяют те рассказы взрослых или детские Библии, которые он читал (а это обычно происходит в подростковом возрасте), понятно, что может произойти какое-то отторжение от Церкви, временное охлаждение. Я считаю, что это нормальный процесс, естественная ситуация, через которую прошли и мои старшие дети. В такой ситуации, конечно, ни в коем случае не надо заставлять подростка идти в храм, но надо сказать ему, что важно не порвать с Богом и Церковью. Минимальная связь с Церковью даже в этот период должна сохраняться. Если раньше родители за ручку водили каждое воскресенье причащаться, сейчас всё равно ты должен раз в две-три недели приходить в храм, и если не готов причащаться или есть грехи, которые, как ты понимаешь, не дают тебе причаститься, просто стой и молись. Опыт показывает, что в подростковом возрасте ребенок всегда испытывает кризис, а впоследствии, лет в 18-19, эти дети уже на новом витке приходят в храм. По своим детям вспоминаю. В 15-16 лет: «Не хочу, папа, в храм, в другой раз схожу». Хорошо, но семья всё равно продолжает жить церковной жизнью, мы всегда молимся перед едой, начинаем день с молитвы и молитвой заканчиваем. Ребенок видит, что семья живет с Богом, у него формируются новые представления о Боге, и уже лет в 18 мои девочки опять стали ходить в храм.
- А многие девочки и мальчики и в 30 лет не стали.
- Если вера живая, если родители своим примером показали, что надо выстраивать живые отношения с Богом, что Бог – наш Отец, Он нас слышит, то даже если подросток уходит из Церкви, потом он возвращается. Кто-то в 18 лет, кто-то в 20, кто-то в 25. Возвращается, когда внутренне взрослеет.
- Так ведь далеко не все дети из верующих семей видели пример живой веры. Сколько родителей-неофитов, которые сами жили отнюдь не добродетельно, а потом обратились и детей воспитывают в псевдоблагочестивой строгости. Тут о живой вере говорить не приходится. Как в этой ситуации может помочь священник?
- Такие ситуации действительно бывают. Не скажу, что часто, но бывают. Тогда я прошу подростка прийти на беседу. Даже если он говорит, что я в вашу Церковь, где такое творится (о «таком» он в прессе начитался), больше ни ногой. Приходит, мы с ним садимся, спокойно разговариваем, он видит, что я его уважаю, уважаю его протест, претензии к Церкви, говорю, что сам с этими претензиями согласен, мне это тоже не нравится, но не нужно занимать инфантильную позицию, а нужно самому приходить и трудиться. Как митрополит Антоний, когда его спрашивали, почему он не выходит из этой Церкви (имелось в виду «советской»), отвечал, что сын не бросает мать, которая сделалась проституткой. Я советую такому молодому человеку или девушке прийти в нашу молодежную общину, которая занимается разными волонтерскими и другими интересными проектами. Люди посещают немощных, одиноких, организуют совместные поездки, в конце концов, просто общаются. Все, кто приходит в общину, понимают, что попали к нормальным современным людям.
Если у подростка бунт против Церкви и веры, мне кажется, достаточно нескольких спокойных духовнических бесед, чтобы сломать в нем лед предубеждения. «Ты сейчас, может, сам не понимаешь, зачем тебе нужна церковность, но ты не должен прерывать связь с Церковью. Сейчас, в 18 лет, ты не понимаешь, но в 25 поймешь, как важно, что ты эту связь не прерывал. Молись, разговаривай с Отцом Небесным, Он тебя слышит. Приходи в храм хотя бы раз в несколько недель, стой там, молись». И если человек не крайне предубежден, он возвращается. А если крайне предубежден и говорит, что всё равно не хочет ничего общего иметь с этой Церковью, я ему говорю: «Тогда иди в мир, живи, как хочешь, но знай, что Отец Небесный всё равно тебя ждет, как в притче о блудном сыне. И ты всегда можешь прийти в церковь, в любой момент».
Приведу пример. Еще до семинарии я вел православную передачу на протестантском радио «Теос». И вот в одной из передач я сказал примерно следующее: «То, что я сейчас говорю, вам в данный момент, может, и не понадобится, просто отложите это в памяти. Когда вы от людей не получите ни поддержки, ни утешения или не сможете решить свои вопросы, знайте, что Господь готов вам открыть свои объятия и помочь. Тогда действуйте так: выходите на улицу, садитесь в первый попавшийся транспорт, доезжайте до первого попавшегося храма, подходите к первому священнику, которого встретите, и скажите: я пришел со своей бедой, батюшка».
Проходит лет 15, сижу в соборе, дежурю. Приходит мужчина, на нем лица нет, хватает меня, начинает плакать, я его обнимаю, начинаем беседовать. Он рассказывает, как у него всё плохо, и он уже подумал совершить самоубийство. «Открыл окно, подумал: сразу умру или не сразу? А потом вспомнил, что лет 15 назад слушал передачу, и ведущий сказал: езжай до первого попавшегося храма. Дай, думаю, попробую. Вышел, сел в трамвай, еду мимо вашего собора, кричу, как сумасшедший: “Остановите!”. Вагоновожатый от греха подальше остановил». И тут я вспоминаю, что это я говорил! Спрашиваю: «На каком радио?» – «На “Теос"». Такая дальнобойная связь.
А еще часто бывает, что приходит человек и говорит: вы меня не помните, но 10 лет назад вы сказали, что, когда будет плохо, приди. Чему учит притча о блудном сыне? Что Господь может ждать! Если человек и через много лет возвращается, замечательно!.
- Если всё-таки подросток категорически порывает с Церковью, родителям остается смиряться и молиться за него?
- Молиться, конечно, нужно. Мы часто недооцениваем молитву, а на самом деле это реальная помощь. Разумеется, если человек действительно обращается к Богу с верой, что Господь его услышит и поможет, а не повторяет слова молитвы как заклинание, даже не особо вдумываясь в смысл.
Кроме того, когда такое происходит, мы садимся с родителями, разговариваем, выясняем, что же было в воспитании такого, что ребенок озлобился против Церкви. Я советую, как по-другому строить отношения. Например, если ребенка подавляют, не уважают, не видят в нем личность, ничего удивительного нет в том, что он восстает против всего, к чему его дома приобщали, в том числе и против Церкви. Недавно пришел ко мне мужчина, жалуется, что дочери 16 лет, и она не только в храм перестала ходить, но и из дома ушла, снимает квартиру со своим парнем. В разговоре выяснилось, что он ее и до самого ее ухода наказывал ремнем. По попе! 16-летнюю девушку! Я не сдержался: «Вы что делаете?..» Попросил у него телефон дочери, позвонил, говорю: «Простите, пожалуйста, папу! Он вас очень любит, но он просто не умеет, не знает, как надо общаться с детьми. Я пока за него прошу у вас прощения, а он еще сам попросит». Понятно, что и отец должен попросить прощения, и мама за то, что не защитила ее, и им придется заново выстраивать отношения.
- Это были не ваши прихожане?
- Нет, просто пришел отец. Разве я мог допустить, чтобы мои прихожане так обращались с детьми?
- Но бывает же, что дети ваших прихожан уходят из Церкви, и не на год-два, а надолго?
Если дети ходят ко мне с детства, я их готовлю к тому, что в 12-13 лет у них будет бунт, и говорю: «У вас должна остаться связь с Церковью. Даже если закрутит так, что захотите грешить, получая “удовольствие”, верьте в Бога».
- Так ведь многие не просто против Церкви бунтуют, а именно теряют веру в Бога.
- Я бы не сказал, что кого-то из тех, кто в детстве ходил ко мне, сейчас не вижу в храме. Мы с женой организовали воскресную школу, много лет там преподавали, всех детей нашего прихода знаем, многие уже взрослые, у кого-то уже свои семьи, кто-то еще студенты, но почти все по-прежнему ходят в храм. Думаю, процентов 95.
- Вам удалось сделать так, чтобы детям в воскресной школе было интересно?
- Мы с женой к этому стремились. Много думали об этом и поняли, что школа, где просто дается сумма знаний, вообще не работает, потому что дети всё равно это забывают. В воскресной школе необходимо приучать ребенка к живой религиозности, живым отношениям с Богом. Как этого достичь? Мы разработали целую систему, построенную на игре. Придумали сюжет про детей времен Христа, и дети разыгрывали сценки. То есть история Христа глазами детей! Одно время мы эти занятия снимали на видео. Проект назывался «Семейная воскресная школа». Каждый мог посмотреть эти живые уроки. Мне педагоги из разных стран пишут, что использовали наш опыт.
Ребенок вовлекается в интерактивный процесс погружения в библейскую жизнь, когда он встает перед тем же выбором, перед каким стояли библейские персонажи. Через игру вовлекается. Многие занятия проводили на улице, благо живем в Петербурге.
- А своих детей вы исповедуете или у них свои духовники? Многие считают, что священнику лучше не быть духовником жены и детей.
- Правильно считают. Я думаю, дети священника могут исповедоваться у отца лет до 12, максимум 13. Когда начинается переход к взрослению, у детей однозначно должен появиться свой духовник, не отец. Например, я подвел дочку к отцу Сергию из нашего собора, говорю: «Отец Сергий, вот моя дочка Ульяна. Пожалуйста, если можешь, окормляй ее». Подростка, девушку или парня, отец исповедовать не должен. Я как папа могу что-то посоветовать, но исповедовать не стану. Ребенок должен чувствовать, что он самостоятельный человек, что у него есть свой внутренний мир, который он с родителями не делит. Дети понимают, что тайна исповеди священна и что они могут спокойно покаяться.
Что касается жены священника, то тут на помощь приходит психология. В психологии жена не может проходить консультацию у мужа, даже если он велик, как Юнг или Ялом. В этой традиции есть правда. Конечно, в Церкви не так строго, и при желании жена может исповедоваться у мужа, но обязательно, чтобы она исповедовалась и у других священников. Должна быть вариативность. Если муж четко постановил, что она исповедуется только у него, в этом есть изъян. Хотя наши батюшки не перестают меня удивлять. Недавно узнал, что один священник завел у себя в семье такой обычай: каждый вечер жена и дети на коленях просят у него прощения за прожитый день. Он восседает в кресле, а жена и дети бьют земные поклоны! До чего же изобретательны наши священники во всякой чуши!
- Считаете вы себя чьим-то духовником или вы просто священник, принимающий исповедь?
- Если кто-то подходит ко мне и говорит, что хочет начать духовную жизнь, даю свой мобильный телефон и предлагаю приходить ко мне раз в месяц на серьезную духовническую беседу. Можно и раз в две недели, но я увидел, что физически не справляюсь. Люди звонят, договариваемся о времени, они приходят, рассказывают мне о своих проблемах, я что-то советую. После такой беседы я читаю разрешительную молитву и благословляю, если не будет особых грехов, причащаться без исповеди. Считаю, что такой беседы раз в месяц достаточно. А если что-то отягощает совесть, можно перед причастием подойти к любому исповедующему священнику. Но кто хочет серьезного духовнического окормления, тот его от меня получает. Я знаю, как живут люди, какие у них проблемы.
- Но это их ни к чему не обязывает? Они могут найти другого духовника?
- Пожалуйста. Мы оговариваем, что человек может исповедоваться у кого хочет, принимать любые советы, но, пока я его духовник, последнее слово за мной. Например, приходит женщина и говорит: «Не буду жить со своим мужем, потому что мы не венчаны, это грех». Объясняю ей, что Церковь признает законный гражданский брак (не то, что сейчас так называют, а зарегистрированный). «Нет, мне монах сказал, что грех», – настаивает она. «Тогда, – говорю, – сестра, вы всегда можете прийти ко мне, но, пожалуйста, не считайте меня своим духовником».
Священники разные, мало ли кто что насоветует. Либо человек мне доверяет, и тогда можно говорить о духовничестве, либо нет.
Еще бывает, что возвращается человек из паломничества: «Батюшка, я нашел там такого старца! Хочу от вас уйти». – «Присмотритесь сначала». – «Нет, всё, решил». – «Пожалуйста, идите, а если что, возвращайтесь». Священник не может приказывать, насильно привязывать к себе людей.
А есть люди, исповедовать которых трудно, потому что они глубже тебя (я себя вообще высоко не оцениваю). Тогда я больше слушаю их, а не говорю. Конечно, не мне быть их духовником.
Меня тоже пригласили в число участников проекта. Со мной созвонился Леонид Виноградов, прекрасный московский журналист и писатель, и мы часа, наверное, полтора общались по скайпу. В результате родился текст, который я предлагаю вашему вниманию.
Да, и не пропустите саму книгу. Думаю, всем нам будет интересно познакомиться с мыслями на эту тему известных современных священников.
- Отец Константин, какую роль в вашем воцерковлении и выборе священства сыграл духовник?
- Огромную. Я пришел к вере в 1989 году, будучи старшеклассником, комсомольцем, узнал, что Пермской епархии (я жил в Перми) передали разрушенный храм, пошел туда, нашел настоятеля, сказал ему, что хочу помочь, он ответил: «Пожалуйста! Трудись». Начал трудиться, ходил на службы, молился и завидовал ребятам, которые пономарили, алтарничали. И вот в один из дней в рабочей одежде подхожу к храму, вижу молодого батюшку, он улыбается и спрашивает: «А чем ты тут занимаешься?». Говорю: «Я школьник, помогаю восстанавливать храм». – «Приходи в алтарь, я научу тебя читать, петь». На следующий день я надел чистую одежду, пришел в храм и впервые был введен в алтарь. Этому священнику – он потом стал моим духовником – я благодарен за то, что он приметил искреннего мальчика, к которому все относились просто как к одному из рабочих, помогающих восстанавливать храм. Сам я ни за что не дерзнул бы попроситься в алтарь. Как Иисус Христос обратил внимание на Закхея, а мог ведь не обратить – мало ли кто залез на дерево, - так и этот священник, протоиерей Виктор Норин, что-то увидел во мне и помог глубже войти в церковную жизнь. Сам я по его примеру тоже стараюсь замечать, и если вижу в юноше или девушке рвение, приглашаю их в нашу общину поучаствовать в каких-то христианских проектах.
Итак, отец Виктор ввел меня в алтарь, я научился читать, прислуживать, ездил с ним на службы в сельский храм, куда его назначили настоятелем, он давал мне рекомендацию в семинарию, академию. Вспоминаю его с любовью и нежностью. К сожалению, в 1998 году он погиб – его убили с целью ограбления.
- В семинарию вы сами решили поступать или он вам подсказал это решение?
- Я собирался поступать на истфак Пермского университета, два года ходил туда на подготовительные курсы, но через какое-то время после того, как начал алтарничать, отец Виктор мне сказал: «Я вижу, что тебе нравится общаться с людьми, ты любишь людей, вижу у тебя пастырские способности. Не хочешь в семинарию?» Я ответил, что не думал быт священником и недостоин, но он уговаривал: «Поучишься – определишься». И я, поступив и поучившись, понял, что это действительно мое.
- Он уговаривал, но выбор оставлял за вами?
- Выбор, конечно, оставался за мной, но советовал он настойчиво, а я доверял его советам. Один только пунктик у него меня смущал. Он сам мечтал быть епископом, но происходил из деревни, а там в пору его юности редко спрашивали, и его женили, вот он хотел, чтобы духовное чадо реализовало его несбывшуюся мечту, поэтому настойчиво уговаривал меня избрать монашеский путь, а я всё время отбрыкивался, потому что хотел семью, детей, он говорил: «Не надо, ничего хорошего в этом браке нет», но я, конечно, поступил, как хотел, и он нас венчал, хотя сказал, что благословляет, но не одобряет. Но это единственное, что меня смущало, а духовник он был замечательный.
- А в семинарии вы окормлялись у другого священника? Тогда же не было скайпа, интернета, мобильных телефонов. Без этого проблематично регулярно общаться, живя в разных городах.
- Конечно, учась в Петербургской семинарии, а потом академии, я часто исповедовался у других священников, но связь с отцом Виктором не прерывалась, и до своей гибели он оставался моим духовником. Как родителям я звонил с Главпочтамта, так и ему, кроме того, мы всё время переписывались и два раза он приезжал ко мне гости – священники могли на несколько дней остановиться в семинарии, им давали кровать.
Если меня, например, начинала прессовать инспекция, я тут же бежал на Главпочтамт, звонил отцу Виктору, спрашивал, как быть, и он подробно советовал, к кому пойти, что сказать, как попросить прощения.
А на каникулы я приезжал домой и включался в приходскую жизнь.
В семинарии я чаще всего исповедовался у двух священников, которые произвели на меня огромное впечатление. Архимандрит Кирилл (Начис) – ему тогда уже было за 70, а умер он в 2008 году. Вы смотрели фильм «Поп»?
- Да.
- Вот отец Кирилл как раз был в Псковской миссии, о которой рассказывается в фильме, и после войны до смерти Сталина сидел в концлагере. А в годы моей учебы он был духовником епархии – перед диаконской и священнической хиротонией все исповедовались у него. Когда я приходил к нему со своими бедами, он просто обнимал и находил слова, которые утешали. Помню такой курьезный случай. Я начал преподавать в детской воскресной школе и увидел, что у меня это вроде неплохо получается, детям нравится. Когда рассказал об успехах ребятам, с которыми жил в одной комнате, они стали подшучивать: ты возгордился, святые отцы говорили, что тогда полезней ничего не делать. И я подумал, что, может, действительно это для души не спасительно, пришел к отцу Кириллу, он меня выслушал и говорит: «Ну и что? Я, когда у меня получается, тоже радуюсь. А ты хочешь ничего е делать? Для смирения, может, и полезно, но бесперспективно. Ты лучше делай, но за всё доброе, что получилось, благодари Господа». Простые слова, но очень важные для меня!
И что бы ни случалось – с ребятами поссорился, с преподавателями возникло непонимание, - идешь к отцу Кириллу в академический храм. Обычно он исповедовал в субботу после ужина. После всенощной мы шли на ужин, а где-то в полдевятого начиналась исповедь и шла до глубокой ночи.
Второй священник, у которого часто исповедовался, тоже архимандрит, но совсем молодой, ему тогда лет 30 было. Это настоятель храма святой Екатерины в Академии художеств и Петропавловского собора в Петропавловской крепости отец Александр (Федоров). Он ратовал за евхаристическое возрождение. «Что ты редко причащаешься?» - спросил он меня. А я причащался раз в несколько месяцев, долго готовился к этому, чувствовал свое недостоинство. «Да вот, - говорю отцу Александру, - чувствую, что недостоин». – «Вот если ты почувствуешь себя достойным, в тот момент как раз и будешь самым недостойным. Причащайся каждую неделю, сознавай свое недостоинство, проси Бога о прощении. Может, немножко сократи подготовку». Я стал причащаться часто, как он советовал.
По воскресеньям отец Александр вел богословские беседы для желающих, на них приходили и простые люди, и бабушки, и студенты вузов, и мы, студенты семинарии и академии. Мне очень нравились эти беседы. Архимандрит Александр (Федоров) оказал на меня огромное влияние и приобщил к активной евхаристической жизни. Глубоко личные сложные вопросы я решал со своим духовником, звонил ему, но и рядом всегда были батюшки, у которых было чему поучиться.
- Сколько лет вам было, когда вас рукоположили в священники?
- 26. В 17 лет я поступил в семинарию, 4 года там, 4 в академии и год был диаконом – в день выпуска из академии меня рукоположили в диаконы. По канонам в священники можно рукополагать с 30 лет, и я по своему опыту могу сказать, что по-настоящему зрелым священником стал после 30. Но наша реальность такова, что если человек, заканчивая семинарию или академию, не принимает сразу сан, а служит на приходе в мирском чине, происходит какая-то деградация. Я просто знаю нескольких ребят, которые учились со мной в академии, а потом несколько лет, некоторые лет 10, не рукополагались. Общаясь с ними, я видел, что в них произошел какой-то надлом.
Почему так происходит? Мы знаем, что Церковь у нас очень иерархична, священник в ней занимает особое место. А у нас многие священники не имеют никакого духовного образования либо прошли какие-то ускоренные епархиальные курсы. И вот представьте приход, где и настоятель без образования или учился где-то через пень-колоду, и клирики, а молодой чтец или пономарь – выпускник Духовной академии. Что бывает в реальности? Они его смиряют, прессуют, говорят: забудь то, чему тебя учили, главное – смирение и послушание. Я общался с людьми, которые после Духовной академии несколько лет трудились на приходах как простые чтецы и пономари, и видел, что эти годы не способствовали их развитию. Не способствовали, потому что они попали в систему, где их смиряли, показывали им их место. Ломали людей.
- Точно так же могут смирять не только чтеца, но и молодого диакона, священника. Вы где начинали служить?
- Мне повезло, я стартовал в Казанском соборе, там настоятель отец Павел Красноцветов, старый, очень опытный священник, интеллигентный, и все священники, которые там служили, были адекватны. Семинарию все закончили, а большинство и академию. Это всё-таки очень важная школа, она формирует человека. Я начал трудиться в Казанском соборе еще чтецом, и меня батюшки благословляли говорить проповедь – не после литургии, когда священник говорит, а после Евангелия. Прочитали Евангелие, я говорю одну проповедь, а по окончании литургии батюшка другую. То есть меня не только не зажимали, но давали возможность раскрыться. Потом год служил в Казанском соборе диаконом, а когда рукоположили в священники, направили в поселок Репино под Петербургом. Год я там был настоятелем, потом перевели в Троице-Измайловский собор, где с тех пор и служу.
- В Репино вы один служили?
- Да.
- В Казанском соборе вы могли бы, не зная, что посоветовать, перенаправить к отцу Павлу, а когда молодой священник один, да еще в загородном приходе, ему приходится отдуваться самому.
- Вы знаете, как пастырь, я трудностей не испытывал. У меня как у настоятеля были другие трудности. К административно-хозяйственной деятельности я тогда абсолютно не был готов. Я мягкий по натуре. Если видел, что беспорядок, рабочие ничего не делают, пытался их увещевать, а они продолжали ничего не делать, хамили. Приезжал спонсор, платил деньги – его они слушали, боялись, а меня, молодого священника, не воспринимали. Жестче надо было мне тогда действовать.
А вот непосредственно в священническом служении я себя чувствовал как рыба в воде.
- Вы же говорите, что только после 30 стали по-настоящему зрелым священником.
- Ну, после 30 я себя почувствовал "как власть имеющий". Какой-то перелом произошел.
- Власть имеющий не в смысле права властвовать над людьми?
- Нет, конечно. В духовном смысле "власть имеющий" означает, что человек причастен к опыту и может говорить как носитель этого опыта. Помните, Христос сказал: «Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф., 18, 18). Власть имеющий – человек, который строит живые и честные отношения с Богом, понимает, что такое хорошо и что такое плохо, и может сказать свое веское слово. Не давя на других, не доминируя над ними, но веско.
Вот эта уверенность, как я теперь понимаю, действительно появилась у меня после тридцати лет, но не могу сказать, что в первые годы служения чувствовал себя неуверенно. Дело в том, что, еще учась в семинарии, я выполнял многие миссионерские послушания, вел передачу на радио, выступал перед разными аудиториями: в милицейских частях, в обществе слепых, перед депутатами, чиновниками. Кроме того, мы с приятелем открыли в Петербурге молодежный центр «Око» и каждое воскресенье устраивали там чаепития с беседами, ответами на вопросы. И всем этим я занимался несколько лет до того, как принял сан. То есть я к тому моменту, как стал священником, имел большой опыт общения с людьми, мне всегда нравилось с ними общаться, делиться какими-то знаниями и пусть маленьким, но опытом. Поэтому пастырская сторона служения никогда не казалась мне трудной.
- Но одно дело по-миссионерски рассказать о вере и совсем другое – что-то посоветовать человеку, у которого какие-то серьезные жизненные проблемы. А с такими проблемами к священникам обращаются часто, и тут одного книжного знания мало, необходим жизненный опыт, которого у молодого человека нет.
- А вот знаете, как раз священникам, которые в силу молодости не имеют достаточного опыта, помогает знание, если оно есть. Я говорю, конечно, именно о знании святоотеческой традиции. Святые отцы отвечали на все вопросы. Допустим, я, хотя и был ко времени рукоположения женат четыре года, это, конечно, не такой большой опыт, чтобы можно было, опираясь на него, что-то посоветовать людям, у которых серьезные проблемы в семье: конфликт жены с мужем, отсутствие взаимопонимания с детьми. Тут на помощь и приходит Феофан Затворник, другие святые отцы. Пользуясь колоссальным святоотеческим опытом, я находил ответы и подсказки. Тут я как раз особой проблемы не вижу. Любой священник, если он начитан в святых отцах и пастырях Церкви, найдет ответ в сложной ситуации.
- Есть ситуации, типичные для одного времени и почти не встречающиеся в другое. Например, когда жена верующая, а муж нет, или наоборот. В наше время это сплошь и рядом, в апостольские времена тоже было не редкостью, а вот приходилось ли сталкиваться с такой проблемой святителю Феофану Затворнику?
- У нас двухтысячелетнее предание, и за две тысячи лет бывали такие ситуации. Особенно часто в первые века, и ранние отцы Церкви много об этом писали. И апологет Афинагор, и апологет Татиан, и Иустин Философ, и Поликарп Смирнский, и Игнатий Богоносец, и многие другие касались этой проблемы, потому что в первые века типична была такая ситуация: верующая жена и неверующий муж или наоборот. И апостол Павел подсказывает, как быть в такой ситуации: если неверующий муж хочет с тобой жить и отношения худо-бедно строятся, конечно, нужно стараться сохранить семью, но иметь при этом четкую христианскую позицию. Ну а если неверующий муж или жена непримиримы, начинается грызня, лучше развестись. К миру призывает нас Господь.
- Но грызня часто начинается по вине верующей половины, которая хочет мгновенно обратить неверующую, отказывает в близости во время поста, скандалит из-за того, что муж (жена) постом ест скоромное.
- Да, и я всегда своим чадам говорю, чтобы они со своей стороны не давали никаких поводов для антицерковных настроений, что привести неверующего мужа или неверующую жену к Богу можно только собственным примером смирения, любви, но никак не навязыванием и скандалами.
- Бывает, что такие пары вместе приходят к вам за советом?
- Я в этом году в дополнение к богословскому образованию получил психологическое – окончил Институт практической психологии по специальности "семейный психолог". Счел необходимым потратить на это деньги и время именно потому, что очень часто приходят люди со сложными семейными проблемами: с детьми-подростками потерян контакт или между собой у супругов постоянные трения, хотя они любят друг друга и хотят жить вместе. В общем, я почувствовал, что мне нужно получить эти знания. Будь я епископом, обязал бы преподавать в семинарии психологию, причем именно семейную психологию – это отдельное направление.
А вообще священник сегодня не просто пастырь и даже не просто психолог. Священник выполняет функцию последней инстанции для людей, у которых всё плохо, поэтому у меня в телефоне отдельно записаны номера юристов, риелторов и т.д. Потому что, если выясняю, что прихожанин – специалист в какой-то области, спрашиваю, не хочет ли он помочь христианам как профессионал. Обычно отвечают, что с радостью, и я записываю их телефоны. Ведь часто обращаются люди, которых обманули, кинули на деньги, пытаются обманом лишить жилья, или бабушка, которую обижает сосед… Всем известно, что это наша реальность, но к священнику такие люди обращаются часто именно как к последней инстанции, и я могу помочь конструктивным советом, направить к нужному специалисту.
- Это понятно. Никто же не рассчитывает, что священник сам окажет юридическую помощь или сделает операцию. Люди именно надеются, что он сможет порекомендовать хорошего юриста или хирурга. А вот психологическую помощь многие хотят получить непосредственно от священника. Скорее всего, они это так не назовут, да и слово «психология» у многих православных до сих пор вызывает недоверие, но по факту люди приходят именно за психологической поддержкой. Часто ли приходят к вам пары, где только один из супругов верующий и из-за этого в семье конфликты, чтобы вы помогли разрешить их конфликт?
- Теперь, когда у меня есть диплом семейного психолога, я могу это предложить. Например, приходит женщина, плачет: «И по дому всё делаю, и стараюсь, чтобы были мир и согласие, а он только унижает». Говорю: «Приходите вместе». – «Он к попу не пойдет, он убежденный атеист». – «А вы скажите, что священник, хоть и в рясе, будет работать как психолог». Раньше я так сказать не мог и посылал к другим психологам. У меня и жена психолог, и много знакомых. А вообще я вам уже как семейный психолог скажу. Семья – это система, она функционирует по определенным законам. Если семья хочет решить проблемы взаимоотношений, она их решает, а если кто-то из супругов или оба только декларируют, что хотят решить, а внутренне меняться не хотят, ничего не решается.
- Были ли в вашей практике случаи, когда после беседы с семьей отношение неверующего мужа или неверующей жены к Церкви менялось в лучшую сторону?
- Естественно. Ведь отношение часто формируется на основании тех негативных примеров, которые приводятся в СМИ. Да, есть проблемные батюшки. Точный процент не знаю, но думаю, что он небольшой, а по этим батюшкам судят о всей Церкви. Когда же люди встречаются со священником, общаются с ним, видят уважение к себе, своей позиции, открытость, понимание, начинают относиться по-другому. Ведь знаете, что многих раздражает в наших церковных спикерах? Мне часто об этом говорили. Людей раздражает, когда спикер говорит что-то таким поучительным тоном, как будто только он владеет полнотой истины. Часто говорит при этом правильные вещи, но из-за тона люди их не воспринимают. Поменьше бы нашим пастырям снобизма.
- Публичные выступления – полбеды. Хуже, когда с таким снобизмом люди сталкиваются в храме.
- Согласен. К счастью, такого не было ни в Казанском соборе, где я служил диаконом, ни в Троице-Измайловском, где служу уже 15 лет. Когда я только пришел сюда, чуть ли не в тот же день или на следующий выступал по радио, в прямом эфире, и кто-то из слушателей спросил меня, как, придя в собор, найти священника. Я говорю: «Приходите в храм, спросите у свечницы или уборщицы, если она вам нахамит, не смущайтесь, не обращайте внимания». А настоятель, протоиерей Геннадий Бартов, слушал передачу. На следующий день он меня позвал и говорит: «Отец Константин, ты, может, от другого опыта отталкиваешься. У нас такого не бывает, чтобы кто-то обратился к уборщице и свечнице, а ему в ответ нахамили». Это оказалось правдой. В Троице-Измайловском соборе все, вплоть до уборщиц и сторожей, вежливы и доброжелательны. Тем более священники. Когда начинал здесь служить, все священники, кроме настоятеля, были мои однокурсники, потом пришли и те, кто младше, из более поздних выпусков, но отец Геннадий никогда не принимает в клир сразу – сначала он присматривается к человеку, и если видит, что тот не вписывается в коллектив, другого духа, отсеивает его. Поэтому у нас сложился уникальный коллектив, реликтовый. Все священники любят людей. Я уже говорил вам, как много зависит от настоятеля.
Еще помню, какой замечательный урок он мне преподал. Я отслужил, снял облачение, положил на какой-то шкафчик и пошел по своим делам. Через какое-то время возвращаюсь в алтарь и вижу, что мое облачение лежит, аккуратно сложенное, на месте, а там, где я его бросил, записка: «Отец Константин! Всякой вещи свое место под солнцем! Настоятель». Ни криков, ни нотаций. На всю жизнь я это запомнил!
- По вопросам духовничества вы с ним советовались?
- Да. Однажды, когда я исповедовал, ко мне подошла женщина, сказала, что она протестантка и что их пастор соблазняет молодых прихожанок, спит с ними. Я не знал, что делать в этой ситуации, посоветовался с отцом Геннадием, он сказал, что, хоть они и протестанты, наша задача разобраться и защитить христиан. Не буду вдаваться в подробности, но мы разобрались.
- А были случаи, когда вы перенаправляли человека к настоятелю, потому что затруднялись дать совет?
- Нет, такого не было. Хотя, конечно, бывают вопросы, которые не то что ставят в тупик, но сразу на них не ответишь.
- Я уже догадался из нашего разговора, что вы не из тех духовников, которые требуют полного послушания, хотят быть вершителями судеб. Но есть прихожане, и их не так мало, которые сами хотят, чтобы батюшка решал за них всё, в том числе житейские вопросы. Как вы поступаете, когда сталкиваетесь с таким явным желанием?
- Надо понимать, что если люди этого хотят, значит, они с детства не имели благоприятных условий для развития личности. Их можно пожалеть, но ни в коем случае нельзя идти у них на поводу. Священник должен помогать человеку развиваться. Если я вижу в ком-то инфантильность, я не буду помогать ему жить с этой инфантильностью, но буду потихоньку, деликатно учить его принимать ответственные решения. Понятно, что есть бабушки, которые приходят в храм потому, что они одиноки или не одиноки, но дома их никто не слушает, к ним невнимательны. Им не нужно никакого духовного руководства, они просто хотят, чтобы их выслушали, утешили. С ними действуешь в таком режиме. Но если приходят люди не такие старенькие, нужно помочь им воспитать в себе ответственность, самосознание.
- Есть люди, которые готовы именно к духовному послушанию по монашескому образцу. Опытные духовники говорят, что такое в миру возможно, хотя и бывает очень редко. Встречали вы таких мирян? Если да, то беретесь ли быть их духовником? Или считаете, что это не ваш уровень?
- Это совсем не мой уровень, да и не верю я, что в миру это осуществимо и может принести духовную пользу. Когда приходит человек и говорит: «Я хочу отсечь свою волю», отвечаю: «Я на это не подписываюсь, не умею этого и не хочу». Это уровень монашеской жизни. Хочешь монашеской жизни? Пожалуйста! Поступай в монастырь. Если человек семейный, такая фантазия просто вредна, ну, а если одинокий и хочет в монахи – почему нет? Пусть идет в монастырь, где есть монашеские традиции, где он не просто будет круглые сутки навоз убирать на коровнике. Идеальный вариант, конечно, Афон, но и у нас есть монастыри с хорошими традициями: Псково-Печерский, Троице-Сергиева лавра. Там есть опытные духовники, которые могут помочь ищущему такой жизни. А в миру это игры, причем игры духовно небезопасные и для мирянина, и для священника. Я в такие игры не играю и другим не советую.
- А благословляли вы кого-нибудь на монашество или в таких случаях советуете обращаться к монахам?
- Конечно, если человек, которому не 16-17, а хотя бы лет 27, говорит, что хочет в монастырь, я советую ему какой-то из монастырей в Петербурге или Ленинградской области, где у меня знакомые игумены. В Коневском монастыре – отец Александр (Арва), мой хороший знакомый, в других обителях... Там человек становится послушником, проходят годы, и он сам решает, нужно ли ему монашество, его ли это путь. Когда человек приходит в монастырь и его сразу постригают, это нонсенс. Я считаю, что период послушничества должен длиться несколько лет.
- Есть еще одна ситуация, которая вряд ли была во времена Феофана Затворника, не было ее и в советское время, но уже 20 лет она встречается едва ли не в каждой верующей семье, где есть дети. В подростковом возрасте они охладевают к вере, а часто просто перестают ходить в церковь.
- У меня самого пять детей и на двух старших дочках я уже это наблюдал. Мы в соавторстве с женой написали книгу «Воспитание ребенка в христианской вере». Там есть отдельная глава «Подросток и Церковь» – о том, как строить церковную жизнь. И на личном, и на пастырском опыте я убедился, что, если вера занимает в жизни семьи значительное место, если это вера живая, а не просто обрядоверие, то есть в повседневной жизни отношения с Богом как-то выстраиваются, это всё в ребенка закладывается. В подростковом возрасте все дети, безусловно, переосмысляют свое отношение к Церкви. Происходит перезагрузка: детское восприятие Бога и Церкви меняется на взрослое. Потом, около тридцати лет, опять происходит смена представлений, в 40 лет снова. Постоянно в течение жизни наши представления корректируются, когда мы их перерастаем. Когда ребенок перерастает свои детские представления о Боге, когда его уже не удовлетворяют те рассказы взрослых или детские Библии, которые он читал (а это обычно происходит в подростковом возрасте), понятно, что может произойти какое-то отторжение от Церкви, временное охлаждение. Я считаю, что это нормальный процесс, естественная ситуация, через которую прошли и мои старшие дети. В такой ситуации, конечно, ни в коем случае не надо заставлять подростка идти в храм, но надо сказать ему, что важно не порвать с Богом и Церковью. Минимальная связь с Церковью даже в этот период должна сохраняться. Если раньше родители за ручку водили каждое воскресенье причащаться, сейчас всё равно ты должен раз в две-три недели приходить в храм, и если не готов причащаться или есть грехи, которые, как ты понимаешь, не дают тебе причаститься, просто стой и молись. Опыт показывает, что в подростковом возрасте ребенок всегда испытывает кризис, а впоследствии, лет в 18-19, эти дети уже на новом витке приходят в храм. По своим детям вспоминаю. В 15-16 лет: «Не хочу, папа, в храм, в другой раз схожу». Хорошо, но семья всё равно продолжает жить церковной жизнью, мы всегда молимся перед едой, начинаем день с молитвы и молитвой заканчиваем. Ребенок видит, что семья живет с Богом, у него формируются новые представления о Боге, и уже лет в 18 мои девочки опять стали ходить в храм.
- А многие девочки и мальчики и в 30 лет не стали.
- Если вера живая, если родители своим примером показали, что надо выстраивать живые отношения с Богом, что Бог – наш Отец, Он нас слышит, то даже если подросток уходит из Церкви, потом он возвращается. Кто-то в 18 лет, кто-то в 20, кто-то в 25. Возвращается, когда внутренне взрослеет.
- Так ведь далеко не все дети из верующих семей видели пример живой веры. Сколько родителей-неофитов, которые сами жили отнюдь не добродетельно, а потом обратились и детей воспитывают в псевдоблагочестивой строгости. Тут о живой вере говорить не приходится. Как в этой ситуации может помочь священник?
- Такие ситуации действительно бывают. Не скажу, что часто, но бывают. Тогда я прошу подростка прийти на беседу. Даже если он говорит, что я в вашу Церковь, где такое творится (о «таком» он в прессе начитался), больше ни ногой. Приходит, мы с ним садимся, спокойно разговариваем, он видит, что я его уважаю, уважаю его протест, претензии к Церкви, говорю, что сам с этими претензиями согласен, мне это тоже не нравится, но не нужно занимать инфантильную позицию, а нужно самому приходить и трудиться. Как митрополит Антоний, когда его спрашивали, почему он не выходит из этой Церкви (имелось в виду «советской»), отвечал, что сын не бросает мать, которая сделалась проституткой. Я советую такому молодому человеку или девушке прийти в нашу молодежную общину, которая занимается разными волонтерскими и другими интересными проектами. Люди посещают немощных, одиноких, организуют совместные поездки, в конце концов, просто общаются. Все, кто приходит в общину, понимают, что попали к нормальным современным людям.
Если у подростка бунт против Церкви и веры, мне кажется, достаточно нескольких спокойных духовнических бесед, чтобы сломать в нем лед предубеждения. «Ты сейчас, может, сам не понимаешь, зачем тебе нужна церковность, но ты не должен прерывать связь с Церковью. Сейчас, в 18 лет, ты не понимаешь, но в 25 поймешь, как важно, что ты эту связь не прерывал. Молись, разговаривай с Отцом Небесным, Он тебя слышит. Приходи в храм хотя бы раз в несколько недель, стой там, молись». И если человек не крайне предубежден, он возвращается. А если крайне предубежден и говорит, что всё равно не хочет ничего общего иметь с этой Церковью, я ему говорю: «Тогда иди в мир, живи, как хочешь, но знай, что Отец Небесный всё равно тебя ждет, как в притче о блудном сыне. И ты всегда можешь прийти в церковь, в любой момент».
Приведу пример. Еще до семинарии я вел православную передачу на протестантском радио «Теос». И вот в одной из передач я сказал примерно следующее: «То, что я сейчас говорю, вам в данный момент, может, и не понадобится, просто отложите это в памяти. Когда вы от людей не получите ни поддержки, ни утешения или не сможете решить свои вопросы, знайте, что Господь готов вам открыть свои объятия и помочь. Тогда действуйте так: выходите на улицу, садитесь в первый попавшийся транспорт, доезжайте до первого попавшегося храма, подходите к первому священнику, которого встретите, и скажите: я пришел со своей бедой, батюшка».
Проходит лет 15, сижу в соборе, дежурю. Приходит мужчина, на нем лица нет, хватает меня, начинает плакать, я его обнимаю, начинаем беседовать. Он рассказывает, как у него всё плохо, и он уже подумал совершить самоубийство. «Открыл окно, подумал: сразу умру или не сразу? А потом вспомнил, что лет 15 назад слушал передачу, и ведущий сказал: езжай до первого попавшегося храма. Дай, думаю, попробую. Вышел, сел в трамвай, еду мимо вашего собора, кричу, как сумасшедший: “Остановите!”. Вагоновожатый от греха подальше остановил». И тут я вспоминаю, что это я говорил! Спрашиваю: «На каком радио?» – «На “Теос"». Такая дальнобойная связь.
А еще часто бывает, что приходит человек и говорит: вы меня не помните, но 10 лет назад вы сказали, что, когда будет плохо, приди. Чему учит притча о блудном сыне? Что Господь может ждать! Если человек и через много лет возвращается, замечательно!.
- Если всё-таки подросток категорически порывает с Церковью, родителям остается смиряться и молиться за него?
- Молиться, конечно, нужно. Мы часто недооцениваем молитву, а на самом деле это реальная помощь. Разумеется, если человек действительно обращается к Богу с верой, что Господь его услышит и поможет, а не повторяет слова молитвы как заклинание, даже не особо вдумываясь в смысл.
Кроме того, когда такое происходит, мы садимся с родителями, разговариваем, выясняем, что же было в воспитании такого, что ребенок озлобился против Церкви. Я советую, как по-другому строить отношения. Например, если ребенка подавляют, не уважают, не видят в нем личность, ничего удивительного нет в том, что он восстает против всего, к чему его дома приобщали, в том числе и против Церкви. Недавно пришел ко мне мужчина, жалуется, что дочери 16 лет, и она не только в храм перестала ходить, но и из дома ушла, снимает квартиру со своим парнем. В разговоре выяснилось, что он ее и до самого ее ухода наказывал ремнем. По попе! 16-летнюю девушку! Я не сдержался: «Вы что делаете?..» Попросил у него телефон дочери, позвонил, говорю: «Простите, пожалуйста, папу! Он вас очень любит, но он просто не умеет, не знает, как надо общаться с детьми. Я пока за него прошу у вас прощения, а он еще сам попросит». Понятно, что и отец должен попросить прощения, и мама за то, что не защитила ее, и им придется заново выстраивать отношения.
- Это были не ваши прихожане?
- Нет, просто пришел отец. Разве я мог допустить, чтобы мои прихожане так обращались с детьми?
- Но бывает же, что дети ваших прихожан уходят из Церкви, и не на год-два, а надолго?
Если дети ходят ко мне с детства, я их готовлю к тому, что в 12-13 лет у них будет бунт, и говорю: «У вас должна остаться связь с Церковью. Даже если закрутит так, что захотите грешить, получая “удовольствие”, верьте в Бога».
- Так ведь многие не просто против Церкви бунтуют, а именно теряют веру в Бога.
- Я бы не сказал, что кого-то из тех, кто в детстве ходил ко мне, сейчас не вижу в храме. Мы с женой организовали воскресную школу, много лет там преподавали, всех детей нашего прихода знаем, многие уже взрослые, у кого-то уже свои семьи, кто-то еще студенты, но почти все по-прежнему ходят в храм. Думаю, процентов 95.
- Вам удалось сделать так, чтобы детям в воскресной школе было интересно?
- Мы с женой к этому стремились. Много думали об этом и поняли, что школа, где просто дается сумма знаний, вообще не работает, потому что дети всё равно это забывают. В воскресной школе необходимо приучать ребенка к живой религиозности, живым отношениям с Богом. Как этого достичь? Мы разработали целую систему, построенную на игре. Придумали сюжет про детей времен Христа, и дети разыгрывали сценки. То есть история Христа глазами детей! Одно время мы эти занятия снимали на видео. Проект назывался «Семейная воскресная школа». Каждый мог посмотреть эти живые уроки. Мне педагоги из разных стран пишут, что использовали наш опыт.
Ребенок вовлекается в интерактивный процесс погружения в библейскую жизнь, когда он встает перед тем же выбором, перед каким стояли библейские персонажи. Через игру вовлекается. Многие занятия проводили на улице, благо живем в Петербурге.
- А своих детей вы исповедуете или у них свои духовники? Многие считают, что священнику лучше не быть духовником жены и детей.
- Правильно считают. Я думаю, дети священника могут исповедоваться у отца лет до 12, максимум 13. Когда начинается переход к взрослению, у детей однозначно должен появиться свой духовник, не отец. Например, я подвел дочку к отцу Сергию из нашего собора, говорю: «Отец Сергий, вот моя дочка Ульяна. Пожалуйста, если можешь, окормляй ее». Подростка, девушку или парня, отец исповедовать не должен. Я как папа могу что-то посоветовать, но исповедовать не стану. Ребенок должен чувствовать, что он самостоятельный человек, что у него есть свой внутренний мир, который он с родителями не делит. Дети понимают, что тайна исповеди священна и что они могут спокойно покаяться.
Что касается жены священника, то тут на помощь приходит психология. В психологии жена не может проходить консультацию у мужа, даже если он велик, как Юнг или Ялом. В этой традиции есть правда. Конечно, в Церкви не так строго, и при желании жена может исповедоваться у мужа, но обязательно, чтобы она исповедовалась и у других священников. Должна быть вариативность. Если муж четко постановил, что она исповедуется только у него, в этом есть изъян. Хотя наши батюшки не перестают меня удивлять. Недавно узнал, что один священник завел у себя в семье такой обычай: каждый вечер жена и дети на коленях просят у него прощения за прожитый день. Он восседает в кресле, а жена и дети бьют земные поклоны! До чего же изобретательны наши священники во всякой чуши!
- Считаете вы себя чьим-то духовником или вы просто священник, принимающий исповедь?
- Если кто-то подходит ко мне и говорит, что хочет начать духовную жизнь, даю свой мобильный телефон и предлагаю приходить ко мне раз в месяц на серьезную духовническую беседу. Можно и раз в две недели, но я увидел, что физически не справляюсь. Люди звонят, договариваемся о времени, они приходят, рассказывают мне о своих проблемах, я что-то советую. После такой беседы я читаю разрешительную молитву и благословляю, если не будет особых грехов, причащаться без исповеди. Считаю, что такой беседы раз в месяц достаточно. А если что-то отягощает совесть, можно перед причастием подойти к любому исповедующему священнику. Но кто хочет серьезного духовнического окормления, тот его от меня получает. Я знаю, как живут люди, какие у них проблемы.
- Но это их ни к чему не обязывает? Они могут найти другого духовника?
- Пожалуйста. Мы оговариваем, что человек может исповедоваться у кого хочет, принимать любые советы, но, пока я его духовник, последнее слово за мной. Например, приходит женщина и говорит: «Не буду жить со своим мужем, потому что мы не венчаны, это грех». Объясняю ей, что Церковь признает законный гражданский брак (не то, что сейчас так называют, а зарегистрированный). «Нет, мне монах сказал, что грех», – настаивает она. «Тогда, – говорю, – сестра, вы всегда можете прийти ко мне, но, пожалуйста, не считайте меня своим духовником».
Священники разные, мало ли кто что насоветует. Либо человек мне доверяет, и тогда можно говорить о духовничестве, либо нет.
Еще бывает, что возвращается человек из паломничества: «Батюшка, я нашел там такого старца! Хочу от вас уйти». – «Присмотритесь сначала». – «Нет, всё, решил». – «Пожалуйста, идите, а если что, возвращайтесь». Священник не может приказывать, насильно привязывать к себе людей.
А есть люди, исповедовать которых трудно, потому что они глубже тебя (я себя вообще высоко не оцениваю). Тогда я больше слушаю их, а не говорю. Конечно, не мне быть их духовником.
