- Православный христианин
ПУСТЬ ЗВОНЯТ КОЛОКОЛА
Знает ли кто из живущих, что значит быть приговоренным к смерти? Знают ли они, что чувствует приговоренный? Только единицы.
Она знала.
Фактически, все мы в этом мире приговорены к смерти. Она придет, и ее не обманешь. Но кто же помнит об этом? ... до поры.
Вот и для нее пришла пора. Пришла тогда, когда ее не ждали (а кто ее ждет?). И оказалось, что вся жизнь была бесполезной суетой – ничем.
Что она сделала за свою жизнь?
Создала фирму? Да создала. Но кто вспомнит об этом? Пройдет два-четыре года и … Да и устоит ли сама фирма, не раздерут ли ее компаньоны по кускам.
Вышла замуж? Да вышла, но ведь все выходят. Что дало ей замужество? Ее муж – как он смотрел на нее, когда она, не замечая времени, пласталась на службе, и потом поднимая фирму. Все говорил ей: «Слушай, Ларка, нахрена тебе это нужно? Давай, лучше, сходим или съездим куда-нибудь вместе». А потом он ушел. Ушел. Сказал на прощанье: «Я тебе не нужен, а приживалкой быть не умею».
Родила сына? Да родила (одного). Но замечала ли она его, пока он рос? – все общение сводилось к покупкам, подаркам, карманным деньгам… А потом, когда он вырос, то сам отдалился от нее. Подумать только, ведь она не видела его уже больше двух лет. Только иногда, может раз в месяц, если не реже, был обмен дежурными фразами то телефону.
Что еще? Кто ей был нужен, кроме своих идей и желаний? И кому она сама была по-настоящему нужна?
Все эти мысли роем теснились в ее мозгу, а она вновь, не зажигая света, скрючившись от боли, лежала на кровати в номере люкс одного из морских отелей Турции.
Зачем она вообще притащилась сюда? Ведь прекрасно же понимала, что совет врача о перемене климата и обстановки – не более чем желание сбыть с рук, и подальше, безнадежного хоть и богатого пациента.
Да, богатого. Но все деньги оказались ничто, против свалившего ее недуга.
Сначала все было нормально, и дни летели за днями. Потом начались проблемы, вынужденный поход к врачу, и началось. Обследование, терапия, терапия, терапия, обследование, операция, реабилитация, обследование, терапия, терапия… Потом дурацкий совет дурацкого врача, и не менее дурацкий приезд сюда.
С момента приезда она, из-за плохого самочувствия, даже ни разу не зашла в море. Все время сидела в отеле. Только один раз, пытаясь забыться, поехала на экскурсию в Израиль: Иерусалим, Иерусалимский Храм, Стена Плача, Мамврийский Дуб, могила Авраама и Сарры…
Вот здесь-то ее и прорвало. Стоя у святой могилы, она, вдруг, поняла всю пустоту своей жизни. Как же она завидовала (по-хорошему) этим, двоим древним, в лишениях и радости прошедшим рука об руку столько лет, не разлучившимся даже в могиле. Слез было столько, что пришлось доставать аптечку.
И вот она вновь лежит в своем номере, не зажигая света. Кому же она была нужна хоть раз по-настоящему. Не из-за выгоды, а просто так.
В мозгу, будто из тумана, выплыл призрачный образ далекой, вечно в лужах и колдобинах проселка, деревни. Маленький домик и низенькая ограда. Все в морщинках лицо ее бабушки. И вся (как называла бабушка) веселая компания: коза Козуля с хитрыми глазами, десяток кур, предводительствуемых до невозможности горластым петухом и черный как уголь, одноглазый, безухий и бесхвостый, мурлыкающий как трактор кот Епифан, которого бабушка, в одну из зим, подобрала умирающим где-то на полпути до соседней деревни.
Бабушка! Милая, добрая бабушка. Как же она могла (посмела) забыть! Ту, которая всегда так ждала ее, у которой она гостила каждый год в детстве, она не сподобилась проводить даже в последний путь, боясь потерять выгодный заказ…
Горечь позднего раскаяния и душевная боль от вдруг осознанной невосполнимой утраты с такой силой навалились на нее, что физическая боль просто растворилась в них.
Сколько длился этот, второй за последние сутки, приступ слез, она не могла сказать. Но когда он, наконец-то, кончился, к ней пришло решение. Не дожидаясь утра, заказала билет на ближайший рейс и вылетела в зимнюю Россию, подарив вещи прислуге отеля.
Не заезжая домой, в ближайшем от аэропорта «Сэконд Хенде» сбросила свои «тряпки и побрякушки», обрядившись в джинсы, спортивные зимние туфли, теплый пуховик и вязаный берет. Она ехала к бабушке.
Лицо деревни изменилось за прошедшее время. Появился асфальт, появились большие дома, но и больше стало домов с заколоченными окнами. В бабушкином домике жила другая женщина, помнившая бабушку. Она пустила ее к себе.
По совету хозяйки дома пошла в церковь, заказать сорокоуст. Храм был тот же самый, который она помнила, когда бабушка водила ее, совсем еще маленькую девочку, на Святое крещение.
Того старика священника, которого она помнила, конечно, уже не было. Встретил ее другой, лет около сорока. Вот только взгляд, пожалуй, был тот же.
Открыв рот, она хотела говорить, но не смогла - это был третий приступ слез.
Она не знала, понял ли что священник из ее, более часа длившейся, сбивчивой исповеди, но в конце он попросил ее обязательно придти утром на службу и причаститься.
В деревне она прожила более месяца. Что делала? – ничего особенного. Помогала хозяйке по дому и по другим делам, ходила на кладбище и в храм, не пропуская ни одной службы.
Хотела остаться здесь насовсем, но настоятель храма, тот самый, сказал, что Христос велел брать в служении Ему свой крест, и что Господь раздает «таланты» «…каждому по силе его…». Поэтому грех, по прихоти своей, уходить от служения, данного Господом, без благословения Его. Тем более что никто не запрещает приезжать сюда по зову сердца.
От хозяйки дома она узнала, что в середине девяностых, в отсутствие священника, кто-то снял со звонницы колокол на цветной металл. И перед отъездом она вручила настоятелю храма перевод на крупную сумму.
Отец Григорий некоторое время повертел его в руках, затем сказал: «Богу от нас ничего не нужно, кроме веры, покаяния и любви. Это Он дает нам все блага – и материальные и духовные. Это очень крупное пожертвование, и поэтому, пока Вы не ответите себе на вопрос – нужно ли Вам это, я не могу принять этот дар».
Она ответила: «Нужно. Я очень хочу, чтобы люди, слыша звон колоколов, хотя бы иногда вспоминали о том, кто они есть, Кто их создал, и для чего они живут в этом мире».
По возвращении домой, к врачу ей идти не хотелось – странно, но боли не беспокоили ее. Она пошла туда больше для того, чтобы досадить ему своим видом. Показать, что она еще жива, и что она даже двигается.
После тщательнейшего обследования врач долго молчал, с недоверием перелистывая страницы. Потом озадаченно посмотрел на нее и сказал: «Знаете ли, если верить результатам обследования, то Вы практически здоровы…».
Знает ли кто из живущих, что значит быть приговоренным к смерти? Знают ли они, что чувствует приговоренный? Только единицы.
Она знала.
Фактически, все мы в этом мире приговорены к смерти. Она придет, и ее не обманешь. Но кто же помнит об этом? ... до поры.
Вот и для нее пришла пора. Пришла тогда, когда ее не ждали (а кто ее ждет?). И оказалось, что вся жизнь была бесполезной суетой – ничем.
Что она сделала за свою жизнь?
Создала фирму? Да создала. Но кто вспомнит об этом? Пройдет два-четыре года и … Да и устоит ли сама фирма, не раздерут ли ее компаньоны по кускам.
Вышла замуж? Да вышла, но ведь все выходят. Что дало ей замужество? Ее муж – как он смотрел на нее, когда она, не замечая времени, пласталась на службе, и потом поднимая фирму. Все говорил ей: «Слушай, Ларка, нахрена тебе это нужно? Давай, лучше, сходим или съездим куда-нибудь вместе». А потом он ушел. Ушел. Сказал на прощанье: «Я тебе не нужен, а приживалкой быть не умею».
Родила сына? Да родила (одного). Но замечала ли она его, пока он рос? – все общение сводилось к покупкам, подаркам, карманным деньгам… А потом, когда он вырос, то сам отдалился от нее. Подумать только, ведь она не видела его уже больше двух лет. Только иногда, может раз в месяц, если не реже, был обмен дежурными фразами то телефону.
Что еще? Кто ей был нужен, кроме своих идей и желаний? И кому она сама была по-настоящему нужна?
Все эти мысли роем теснились в ее мозгу, а она вновь, не зажигая света, скрючившись от боли, лежала на кровати в номере люкс одного из морских отелей Турции.
Зачем она вообще притащилась сюда? Ведь прекрасно же понимала, что совет врача о перемене климата и обстановки – не более чем желание сбыть с рук, и подальше, безнадежного хоть и богатого пациента.
Да, богатого. Но все деньги оказались ничто, против свалившего ее недуга.
Сначала все было нормально, и дни летели за днями. Потом начались проблемы, вынужденный поход к врачу, и началось. Обследование, терапия, терапия, терапия, обследование, операция, реабилитация, обследование, терапия, терапия… Потом дурацкий совет дурацкого врача, и не менее дурацкий приезд сюда.
С момента приезда она, из-за плохого самочувствия, даже ни разу не зашла в море. Все время сидела в отеле. Только один раз, пытаясь забыться, поехала на экскурсию в Израиль: Иерусалим, Иерусалимский Храм, Стена Плача, Мамврийский Дуб, могила Авраама и Сарры…
Вот здесь-то ее и прорвало. Стоя у святой могилы, она, вдруг, поняла всю пустоту своей жизни. Как же она завидовала (по-хорошему) этим, двоим древним, в лишениях и радости прошедшим рука об руку столько лет, не разлучившимся даже в могиле. Слез было столько, что пришлось доставать аптечку.
И вот она вновь лежит в своем номере, не зажигая света. Кому же она была нужна хоть раз по-настоящему. Не из-за выгоды, а просто так.
В мозгу, будто из тумана, выплыл призрачный образ далекой, вечно в лужах и колдобинах проселка, деревни. Маленький домик и низенькая ограда. Все в морщинках лицо ее бабушки. И вся (как называла бабушка) веселая компания: коза Козуля с хитрыми глазами, десяток кур, предводительствуемых до невозможности горластым петухом и черный как уголь, одноглазый, безухий и бесхвостый, мурлыкающий как трактор кот Епифан, которого бабушка, в одну из зим, подобрала умирающим где-то на полпути до соседней деревни.
Бабушка! Милая, добрая бабушка. Как же она могла (посмела) забыть! Ту, которая всегда так ждала ее, у которой она гостила каждый год в детстве, она не сподобилась проводить даже в последний путь, боясь потерять выгодный заказ…
Горечь позднего раскаяния и душевная боль от вдруг осознанной невосполнимой утраты с такой силой навалились на нее, что физическая боль просто растворилась в них.
Сколько длился этот, второй за последние сутки, приступ слез, она не могла сказать. Но когда он, наконец-то, кончился, к ней пришло решение. Не дожидаясь утра, заказала билет на ближайший рейс и вылетела в зимнюю Россию, подарив вещи прислуге отеля.
Не заезжая домой, в ближайшем от аэропорта «Сэконд Хенде» сбросила свои «тряпки и побрякушки», обрядившись в джинсы, спортивные зимние туфли, теплый пуховик и вязаный берет. Она ехала к бабушке.
Лицо деревни изменилось за прошедшее время. Появился асфальт, появились большие дома, но и больше стало домов с заколоченными окнами. В бабушкином домике жила другая женщина, помнившая бабушку. Она пустила ее к себе.
По совету хозяйки дома пошла в церковь, заказать сорокоуст. Храм был тот же самый, который она помнила, когда бабушка водила ее, совсем еще маленькую девочку, на Святое крещение.
Того старика священника, которого она помнила, конечно, уже не было. Встретил ее другой, лет около сорока. Вот только взгляд, пожалуй, был тот же.
Открыв рот, она хотела говорить, но не смогла - это был третий приступ слез.
Она не знала, понял ли что священник из ее, более часа длившейся, сбивчивой исповеди, но в конце он попросил ее обязательно придти утром на службу и причаститься.
В деревне она прожила более месяца. Что делала? – ничего особенного. Помогала хозяйке по дому и по другим делам, ходила на кладбище и в храм, не пропуская ни одной службы.
Хотела остаться здесь насовсем, но настоятель храма, тот самый, сказал, что Христос велел брать в служении Ему свой крест, и что Господь раздает «таланты» «…каждому по силе его…». Поэтому грех, по прихоти своей, уходить от служения, данного Господом, без благословения Его. Тем более что никто не запрещает приезжать сюда по зову сердца.
От хозяйки дома она узнала, что в середине девяностых, в отсутствие священника, кто-то снял со звонницы колокол на цветной металл. И перед отъездом она вручила настоятелю храма перевод на крупную сумму.
Отец Григорий некоторое время повертел его в руках, затем сказал: «Богу от нас ничего не нужно, кроме веры, покаяния и любви. Это Он дает нам все блага – и материальные и духовные. Это очень крупное пожертвование, и поэтому, пока Вы не ответите себе на вопрос – нужно ли Вам это, я не могу принять этот дар».
Она ответила: «Нужно. Я очень хочу, чтобы люди, слыша звон колоколов, хотя бы иногда вспоминали о том, кто они есть, Кто их создал, и для чего они живут в этом мире».
По возвращении домой, к врачу ей идти не хотелось – странно, но боли не беспокоили ее. Она пошла туда больше для того, чтобы досадить ему своим видом. Показать, что она еще жива, и что она даже двигается.
После тщательнейшего обследования врач долго молчал, с недоверием перелистывая страницы. Потом озадаченно посмотрел на нее и сказал: «Знаете ли, если верить результатам обследования, то Вы практически здоровы…».
