Сергий, не уводи спор в сторону: дневник мог быть фальсифицирован, но факт отречения был засвидетельствован монархистом Шульгиным, видевшим Николая Романова в поезде, братом царя, издавшим ВТОРОЙ манифест:
"Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский Всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнений народных.
Одушевлённый единою со всем народом мыслью, что выше всего — благо Родины нашей, принял я твёрдое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского.
Посему, призывая благословение Божие, прошу граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облечённому всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основании всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа".
*************************************************************************************
Отречение императора Николая II в ночь со 2 на 3 марта от престола за себя и за несовершеннолетнего наследника сына Алексея в пользу брата Михаила явилось для всех полной неожиданностью. К тому же это было нарушением закона о престолонаследии. С дороги в Могилев (со станции Сиротино, что находится в 45 км западнее Витебска) 3 марта в 14 ч. 56 мин. Николай II посылает телеграмму брату, которая, однако, так к нему и не попала: «Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму.
**********************************************************************************************
Шульгин В. В. "Дни":
Когда Гучков кончил, царь заговорил, при чем его голос и манеры были гораздо спокойнее и как-то более просто деловиты, чем взволнованная величием минуты несколько приподнятая речь Гучкова. Царь сказал совершенно спокойно, как-будто о самом обыкновенном деле:
– Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3 часов дня я готов был пойти на отречение в пользу моего сына, но затем я понял, что расстаться со своим сыном я не способен.
Тут он сделал очень коротенькую остановку и прибавил, но все также спокойно:
– Вы это, надеюсь, поймете. Затем он продолжал:
– Поэтому я решил отречься в пользу моего брата. После этих слов он замолчал, как бы ожидая ответа.
Тогда я сказал:
– Это предложение застает нас врасплох. Мы предвидели только отречение в пользу цесаревича Алексея. Потому я прошу разрешения поговорить с Александром Ивановичем (Гучковым) четверть часа, чтобы дать согласный ответ.
Царь согласился, но, не помню уж как разговор снова завязался и мы очень скоро сдали ему позицию. Гучков сказал, что он не чувствует себя в силах вмешиваться в отцовские чувства и считает невозможным в этой области какое бы то ни было давление. Мне показалось, что в лице царя промелькнуло слабо выраженное удовлетворение за эти слова. Я, с своей стороны, сказал, что желание царя, насколько я могу его оценить, хотя имеет против себя то, что оно противоречит принятому решению, но за себя имеет также многое. При неизбежной разлуке создастся очень трудное, щекотливое положение, так как маленький царь будет все время думать о своих отсутствующих родителях, и, быть может, в душе его будут расти недобрые чувства по отношению к людям, разлучившим его с отцом и матерью. Кроме того, большой вопрос, может ли регент принести присягу на верность конституции за малолетнего императора. Между тем, такая присяга при настоящих обстоятельствах совершенно необходима для того, чтобы опять не создалось двойственного положения. Это препятствие при вступлении на престол Михаила Александровича будет устранено, ибо он может принести присягу и быть конституционным монархом. Таким образом, мы выразили согласие на отречение в пользу Михаила Александровича. После этого царь спросил нас, можем ли мы принять на себя известную ответственность, дать известную гарантию в том, что акт отречения действительно успокоит страну и не вызовет каких-нибудь осложнений. На это мы ответили, что насколько мы можем предвидеть, мы осложнений не ждем. Я не помню точно, когда царь встал и ушел в соседний вагон подписать акт. Приблизительно около четверти двенадцатого царь вновь вошел в наш вагон, – в руках он держал листочки небольшого формата. Он сказал:
– Вот акт отречения, прочтите.
