В церковном календаре много дней поминовения тех, кто перешёл в мир иной. Как рассказать детям о церковном поминовении усопших, стоит ли брать их в эти дни в храмы и на кладбища, и главное – безопасно ли для детской души вести разговоры о смерти?
Отвечая на вопросы наших читателей, мы провели на эту тему опрос и адресовали им статью.
Зрелище не для маленьких
В советские годы в суете похоронных и поминальных приготовлений дети мешали под ногами и их выдворяли к родственникам. Взрослые старались «сделать всё не хуже, чем у людей» и с облегчением завершали тяжёлые проводы – ведь, если, по представлениям того времени, Бога не было, то человек уходил без возврата. Прощались и старались поскорее забыть посреди жизнеутверждающего поминального застолья.
Незачем детям месить грязь и толкаться на кладбище, слушать траурные оркестры, участвовать в нетрезвых поминках, в конце которых иногда забывался печальный повод сборища, – вот логика эпохи, для которого вечной жизни не существовало. Религиозное сознание мало-помалу восстанавливается, и, хотя советское время в прошлом, мы по инерции продолжаем жить некоторыми стереотипами.
Возможно, поэтому в списке «любимых» «православных» суеверий до сих пор первое занимают суеверия, связанные с похоронами, отпеванием, кладбищем. Что можно делать и чего нельзя, как делать правильно – вот те вопросы, которые продолжают возникать и очень серьезно волновать людей, у которых произошла утрата.
Получается, масса усилий и внимания уделяется обряду, кутье, киселю, цветам и занавешенным зеркалам и, увы, мало сил и раздумий – осмыслению происходящего и молитве о новопреставленном. И, увы, совсем не в первую очередь мы думаем о детях и о том, стоит ли им присутствовать там, где и нам, взрослым, душевно тяжело.
В 90% случаев малышей оставляем дома, щадим их нервы. Смерть – зрелище не для маленьких, – вот общепринятый общественный вердикт. Но этим мы отделяем детей от семьи и её горя, от себя самих, от мира, в котором, увы, есть место не только радужным радостям и развлечениям.
Вместе проживали горевание
Между тем, в России детский мир обособили от взрослого совсем недавно – в конце ХIХ – начале ХХ века. До этого момента ребенок был полностью включен во взрослую жизнь независимо от сословия, к которому принадлежал.
Крестьянские дети с малолетства были погружены во взрослый мир с его трудом и тяготами. Живущие большой семьей в одной избе, где под одной крышей проводили дни все поколения семейства, они были свидетелями главных вех человеческой жизни. Русское купечество погружало своих отпрысков в патриархальный быт своего круга, в семейное дело, в повседневные проблемы. Болезнь и смерть в доме никогда не проходила мимо них.
Маленькие дворяне с младых ногтей учились наукам и искусствам, не имели поблажек, с младенчества знали этикет. С младенчества они обладали взрослым достоинством. От них также не скрывали события, происходящие в семействе: рождения новых детей, болезни, смерти. Детская и женская смертность в России до революции повсеместно оставались высокими, братья и сестры, едва появившись на свет, порой умирали, очередными родами могла умереть и мама.
Отцы, русские офицеры, иногда безвременно гибли на службе Отечеству. Все это было рядом, близко, случалось на глазах ребенка. И, находясь в гуще семейных событий, он мог проживать и радость рождения, и горевание о потере, и острую разлуку смерти, то есть горести и радости во всей их полноте.
Русская жизнь всех сословий была пронизана религиозностью, поэтому смерть воспринималась естественной частью бытия и принималась с гораздо большим смирением, чем в годы официального безбожия.
Человек не уходил в никуда, в пустоту – он отходил ко Господу – и, понимая вектор его движения, православные христиане провожали его достойно, чинно, торжественно, неспешно, придавая значение событию.
Дети видели, как тело готовят к погребению, как почтительно обращаются с ним, как нарядно и тщательно обряжают, украшают. Они слушали чтение Псалтири над усопшим, были участниками прощания, шествия похоронной процессии в храм на отпевание, понимали сердцем утешительные слова священника о воскресении в жизнь вечную.
Эти воспоминания ярко запечатлевались детской памятью, и никому в голову не приходило лишать ребенка своего рода жизненной школы.
Помимо страшной и трагической стороны, в смерти присутствовала сторона вероучительная, тот духовный опыт, который постигается через утрату другого человека. И, кроме печали, с раннего младенчества сеялась надежда на спасение и прощение близких, на встречу, на жизнь будущего века.
Со смертью невозможно свыкнуться и смириться. Но Священное Писание говорит: «Помни последняя твоя и вовеки не согрешишь» (Сир. 7, 39).
Так маленький ребенок, присутствуя на событиях, связанных со смертью близких, научался этой важной и непростой памяти.
Борис Пастернак так говорит об этом в романе «Доктор Живаго»:
«Десять лет назад, когда хоронили маму, Юра был совсем еще маленький. Он до сих пор помнил, как он безутешно плакал, пораженный горем и ужасом. Тогда главное было не в нем.
Тогда он едва ли даже соображал, что есть какой-то он, Юра, имеющийся в отдельности и представляющий интерес или цену. Тогда главное было в том, что стояло кругом, в наружном.
Внешний мир обступал Юру со всех сторон, осязательный, непроходимый и бесспорный, как лес, и оттого-то был Юра так потрясен маминой смертью, что он с ней заблудился в этом лесу и вдруг остался в нем один, без нее.
Этот лес составляли все вещи на свете – облака, городские вывески, и шары на пожарных каланчах, и скакавшие верхом перед каретой с Божьей Матерью служки с наушниками вместо шапок на обнаженных в присутствии святыни головах.
Этот лес составляли витрины магазинов в пассажах и недосягаемо высокое ночное небо со звездами, Боженькой и святыми.
Это недоступно высокое небо наклонялось низко-низко к ним в детскую макушкой в нянюшкин подол, когда няня рассказывала что-нибудь божественное, и становилось близким и ручным…
Оно как бы окуналось у них в детской в таз с позолотой и, искупавшись в огне и золоте, превращалось в заутреню или обедню в маленькой переулочной церквушке, куда няня его водила…
Совсем другое дело было теперь. Все эти двенадцать лет школы, средней и высшей, Юра занимался древностью и Законом Божьим, преданиями и поэтами, науками о прошлом и о природе, как семейною хроникой родного дома, как своею родословною.
Сейчас он ничего не боялся, ни жизни, ни смерти, все на свете, все вещи были словами его словаря. Он чувствовал себя стоящим на равной ноге со вселенною и совсем по-другому выстаивал панихиды по Анне Ивановне, чем в былое время по своей маме.
Тогда он забывался от боли, робел и молился. А теперь он слушал заупокойную службу как сообщение, непосредственно к нему обращенное и прямо его касающееся».
От небытия к бытию
Можно обратиться и в более далекое национальное прошлое, к корням и истокам. Интересно, как было там? Совсем иначе относилось к смерти человека русское Средневековье. Там – другое сознание и другой быт, другой временной ход. Оставалось много времени и пространства на осмысление духовной жизни, отношений человека и Бога, событий земного бытия и перехода в инобытие.
Приведем отрывок из романа «Лавр» Евгения Водолазкина, писателя, филолога, специалиста по древнерусской литературе и агиографии, который на основе летописных источников глубоко изучил мировоззрение наших предков.
Заметьте, маленький Арсений присутствует не только на похоронах, но и при переходе в мир иной единственного близкого человека – дедушки Христофора. Его некому уберегать от горя. Это жизнь, и от неё никуда не скрыться. Но постепенно мальчик переходит от страшного чувства небытия к бытию:
«Около полуночи Арсению показалось, что Христофору стало легче. И что дышит он уже не так тяжко. Арсений видел улыбку деда, удивляясь, что может видеть её спиной. С облегчением следил за тем, как дед прошелся по комнате и коснулся висящего в углу бессмертника.
Все развешанные под потолком травы от этого закачались. Закачался и сам потолок. Погладив спящего мальчика по щеке, Христофор сказал Господу:
В руце Твои предаю дух мой, Ты же мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь.
Перекрестился, лег рядом с внуком и закрыл глаза.
Проснулся Арсений рано утром. Посмотрел на лежащего рядом Христофора. Вдохнул весь доступный в избе воздух и закричал. Услышав крик в монастыре, старец Никандр сказал Арсению:
Не надо так громко кричать, ибо кончина его была мирной.
Услышав крик в слободке, люди отложили житейское попечение и двинулись в сторону Христофорова дома. Память о добрых делах Христофора хранили их излеченные тела.
И начался первый день без Христофора, и первую половину этого дня Арсений проплакал. Он смотрел на приходивших слободских, но слезы размывали их лица. Обессиленный горем, во второй половине дня Арсений заснул.
Когда он проснулся, была уже ночь. Он вспомнил, что Христофора больше нет, и снова заплакал. Христофор лежал на лавке, а в головах его стояла свеча. Другая свеча освещала Вечную Книгу, лежавшую прежде на полке. Свечу держал старец Никандр. Он стоял спиной к Христофору с Арсением и глухим голосом зачитывал Книгу иконам.
Вот, почитай, сказал, не оборачиваясь, старец, а я посплю немного. И будь другом, перестань уже, пожалуйста, реветь.
Арсений принял из рук старца свечу и встал перед Книгой.
… Со смертью Христофора оказалось вдруг, что другого общения у Арсения, в сущности, не было. Христофор был его единственным родственником, собеседником и другом. В течение многих лет Христофор занимал собой всю его жизнь.
Смерть Христофора превратила жизнь Арсения в пустоту. Жизнь вроде бы оставалась, но наполнения уже не имела.
Став полой, жизнь настолько потеряла в весе, что Арсений не удивился бы, если порывом ветра ее унесло в заоблачные выси и, возможно, тем самым приблизило бы к Христофору. Иногда Арсению казалось, что именно этого он и хотел.
То, что произошло с Христофором, не было отсутствием ушедшего в неизвестность. Это было отсутствие лежавшего рядом».
Люди Средневековья понимали, что со смертью человек не перестает быть. Что душа вечна. Поэтому смерть вызывает боль, горечь, но не отчаяние, не чувство тупика.
Уход без объяснения
Так что же мы делаем, когда отстраняем детей от важного знания и опыта?
Например, бабушка умирает. Ребенок ни в чем не участвует, ничего не видит, от него скрывают. Так принято, так считается правильным.
Культура нового века выводит смерть из общественного поля зрения. Да, вроде бы, такое явление есть, но его стараются игнорировать.
Соц-медиа, искусства и науки нацеливают нас на проживание настоящего момента, на извлечение максимума радости и удовольствия от «здесь и сейчас».
Всё, что связано с темой перехода человека в мир иной, для позитивного мира бесконечно молодых и успешных людей – это табу.
Всякую мысль о смерти стараются задвинуть подальше, и похоронные агентства соревнуются, чтобы создать родственникам душевный и физический комфорт.
Еще каких-нибудь 10-15 лет назад тело умершего близкого человека оставалось дома, в семье, в верующем семействе над ним круглые сутки не умолкала молитва, до самого момента похорон все находились поблизости, могли попрощаться, побыть рядом, излить сердце, произнести такие важные – несказанные при жизни прежде – слова.
Сейчас тело, как правило, сразу забирают в морг. На то, чтобы попрощаться, подольше побыть рядом с родственником, с телом, с которым едва разлучилась душа, времени не остается. Этим мы обделяем себя, лишаем возможности выразить и высказать любовь через слезы и молитву.
Этим мы обкрадываем и своих детей.
Что происходит? Взрослые ограждают ребенка от участия в похоронах, в отпевании, не дают увидеть напоследок близкого человека, не позволяют, как следует, неторопливо и вдумчиво попрощаться.
И у ребенка остается душевная пустота – незаполненное место, незавершенные отношения с ушедшими бабушкой и дедушкой, которые просто исчезают из его жизни без всяких объяснений.
То, что он чувствует – боль расставания и скрытая обида. Как же так, его бросили, оставили, ушли и не сказали, куда и зачем. Значит, предали?
Где теперь бабушка (или дедушка)? Что будет с ними дальше?
Мама и папа, старшие братья и сестры предпочитают молчать. Но они не задумываются, что этим гораздо сильнее травмируют психику ребёнка, чем впечатлениями от кладбища и похорон.
Первый опыт
Важно, и в каком возрасте наступает первый опыт потери. Чем старше человек становится, тем больнее этот первый опыт встречи с бедой.
Общеизвестно, что маленьким детям не свойственен страх смерти. До определенного возраста они уверены, что живут в этом мире вечно и им ничего не угрожает, и мамы знают – именно поэтому с младенчества и лет до пяти этих «всемогущих супергероев» необходимо тщательнее оберегать.
Но потом начинаются страхи шести лет, «страхи страшные», как характеризуют их психологи, когда ребенку трудно засыпать одному, он боится оставаться в темноте. Отчасти они связаны и с пониманием маленького человека, что он смертен, – ощущение смертности приходит в этом переломном возрасте.
Увидев на дороге раздавленного котёнка, малыш проходит мимо с каменным лицом. Может задумчиво наступить на жука и наблюдать за его агонией, не понимая, что происходит.
Родители в недоумении и тревоге, спешат к психологу. Почему ребенок не может сочувствовать?
Что с его эмоциональным интеллектом?
«С вашим ребенком всё в порядке, – обычно звучит в ответ в таких случаях, – он добрый, хороший и не безнравственный, у него просто не хватает опыта смерти. Это вы лишили его этого опыта».
А ведь ребёнок не застрахован от того, что столкнётся со смертью внезапно, неожиданно, когда вас не будет рядом, например, по дороге из школы, когда неподалеку от него на лавочке или в транспорте станет плохо пожилому человеку. Шок, ступор, сильный стресс, истерика, нервный припадок вплоть до кататонии – вот что, возможно, испытает ребенок, которого всю жизнь ограждали от излишне печальных впечатлений.
Увидеть и запомнить
Сомнения, стоит ли так или иначе включать ребенка в печальные события или лучше оставить в стороне от них, конечно, естественны для любящего родительского сердца.
Вспомним картину православного христианина, известного мастера, Заслуженного художника России Ильи Глазунова.
На картине «Прощание» 80-х гг. ХХ века только на первый взгляд происходит стык двух разнополярных миров: советского и патриархально-русского.
Вглядевшись, различаем замысел мастера. На кладбище, перед лицом смерти стираются все различия – временные, идейные, профессиональные. Нет здесь больше и разных возрастов, все – Божьи дети и все – души живые.
На этом полотне в толпе взрослых можно разглядеть не меньше пятерых детишек, приведенных (и принесенных) матерями для прощания с близким человеком. Все они – не в стороне, не в отдалении, они причастны к происходящему. Матери и отцы понимают: детям важно это увидеть и запомнить.
Заметьте на этом полотне ещё одну деталь: фотографа, запечатлевающего момент прощания. Сейчас традиция фотографировать на похоронах ушла в прошлое, а ведь раньше в семейном альбоме обязательно было место для таких фото.
Почему это было важно? Такие фото рассматривали всей семьёй вместе с детьми: вот бабушка маленькая, а вот молодая, замуж выходит, а вот старенькая, а вот она умерла, и мы ее провожали в последний путь…
Жизнь самых дорогих людей в глазах детей не обрывалась на полуслове, но приобретала некую завершенность.
Кто за нас будет молиться?
Воцерковленные родители очень хорошо знают, что говорить с чадами о последнем часе очень непросто, но нужно и что необходимо искать для этого верные слова.Некоторые рассуждают и так: если не покажем молитвенный пример поминовения близких нашим детям, молиться о нас однажды будет некому.
В дни особого церковного поминовения усопших родители берут детей от мала до велика в храм, ведут вместе с собой. Поставить свечечку на канун. Положить пакет с яблоками или пачку муки, объяснив – это благодарность тем, кто помолится о наших усопших близких. Вместе написать поминальные записки, диктуя их детям. Никого не забыть.
Научить самой бескорыстной на свете молитве о тех, кто не скажет за неё «спасибо». Вписать вместе каждое имя, всех тепло вспоминая вместе с ребенком и этим подавая ему пример семейной памяти и нелицемерной любви.
У Церкви есть многовековой опыт разговора с человеческим сердцем о самых непростых вопросах бытия. И детское сердце способно на этот разговор также, как и взрослое.
В воскресных школах, а особенно на приходах при кладбищах ведется очень полезная деятельность. Детям рассказывают на занятиях о тех, кто похоронен на этом погосте. Мастера, купцы, герои обеих мировых войн, репрессированные, местночтимые святые, – все эти достойные люди, приснопоминаемые рабы Божии, своими жизнями и житиями могут подсказать многообразие тем для бесед с детьми на занятиях и дома.
Воспитанники воскресных школ молятся на панихидах и заупокойных литиях в дни поминовения усопших, на даты, связанные с родной историей. Весной и летом они помогают содержать захоронения в порядке, красят оградки, борются с древесной порослью и травой, сажают цветы.
Зимой чистят дорожки от снега, а на Светлой седмице зажигают теплые лампады и трогательно, искренне, а порой невпопад поют над могилками пасхальные тропари.
Участвуя в этих простых и незамысловатых полезных повседневных делах, они не чувствуют ужаса и тревоги перед смертью, привыкают к мысли, что человек однажды должен совершить этот дальний переход, отправиться в странствие путем всея земли.
И понимают то очень важное, что мы, взрослые, обязательно должны им объяснить – что у Бога нет мертвых, но все живые.
Валентина Киденко
Илл. – картина Ильи Глазунова «Прощание»
Комментировать