Святые парижские мученики

Святые мученики – священник Димитрий Клепинин, монахиня Мария (Скобцова), её сын Георгий (Юрий) Скобцов и Илья Фондаминский.

Святые мученики были канонизированы Константинопольской Православной Церковью в 2004 году. Канонизация состоялась в Париже, в Александро-Невском соборе на улице Дарю.

Отец Димитрий Клепинин и мать Мария (Скобцова), как и их сподвижники Юрий (Георгий) Скобцов, сын матери Марии, и Илья Фондаминский проявили верность Христу вплоть до смерти, являя истинный пример жизни по Евангелию. Во время фашистской оккупации ценой собственной жизни они спасли многих евреев.

В 1935 г. мать Мария, поэт и богослов, ставшая монахиней в миру, основала в 15-м округе Парижа, на улице Лурмель, 77, приют и столовую для бездомных, мастерские, создала там церковь. Эта женщина отдавала все силы делу служения ближнему. При поддержке друзей и единомышленников — митрополита Евлогия, о. Сергия Булгакова, Николая Бердяева, Константина Мочульского, Фёдора Пьянова и других мать Мария создала организацию «Православное дело».

С 1939 г. приход Покрова Божией Матери при «Православном деле» возглавил молодой священник Димитрий Клепинин. А в июне 1940 г. германская армия вступает в Париж, и во Франции начинается регистрация неблагонадёжных, в том числе французских евреев. С 7 июня 1942 г. евреи Франции были обязаны носить на одежде жёлтую звезду, знак будущей гибели. В этот день мать Мария пишет стихи, быстро распространившиеся в русско-еврейской диаспоре Парижа под названием «Звезда Давида».

Два треугольника, звезда,
Щит праотца, царя Давида, —
Избрание, а не обида,
Великий путь, а не беда.
Знак Сущего, знак Еговы,
Слиянность Бога и Творенья,
Таинственное откровенье,
Которое узрели вы.
Ещё один исполнен срок.
Опять гремит труба Исхода.
Судьбу избранного народа
Вещает снова нам пророк.
Израиль, ты опять гоним,
Но что людская воля злая,
Когда тебя в грозе Синая
Вновь вопрошает Элогим?
И пусть же ты, на ком печать,
Печать звезды шестиугольной,
Научишься душою вольной
На знак неволи отвечать.

Летом 1942 г. мать Мария пишет своему другу Константину Мочульскому: «Нет еврейского вопроса, есть христианский вопрос, если бы мы были настоящими христианами, мы бы все надели звёзды. Теперь наступило время исповедничества».

Во время оккупации мать Мария интенсивно творит, пишет на волнующие её темы войны, судьбы русских и России, судьбы страдающего народа Израиля. Последний перед арестом 1942 год был наполнен мучительными переживаниями за гонимых евреев и бесстрашной деятельностью по их спасению, напряжённым осмыслением духовного пути богоизбранного народа. В это время она создаёт несколько поэм, мистерий, пишет богословские и публицистические работы.

Из её статьи «Размышления о судьбах Европы и Азии»: «Сын Давидов, не признанный Своим народом Мессия, распинается сейчас вместе с теми, кто Его никогда не признавал…

Освобождённая от союза с государством и гонимая Церковь видит рядом с собой некогда побеждённую сестру, Церковь ветхозаветную, также гонимую… Она рядом, перед тем же мучителем. Между ними волею внешнего мира создаётся новый и таинственный союз… Он, может быть, есть самое ценное и самое значительное из всего, что сейчас происходит в мире… Сейчас речь идёт о христианской церкви израильского народа, о свершении и исполнении времён…»

В июле 1942-го по Парижу прокатились первые массовые аресты евреев. Мать Мария и о. Димитрий буквально бросаются к ним на помощь. О. Димитрий крестил тех евреев, которые просили его об этом, и выдавал ложные справки тем, кто не мог принять христианское таинство. Священник выдал сотни ложных свидетельств о крещении и о принадлежности к Покровскому приходу. Многие евреи таким образом избежали ареста, многим удалось вырваться из оккупационной зоны и уехать в другие страны. Мать Мария кормила и прятала на улице Лурмель всех преследуемых, в этом ей помогал сын Юрий.

За ними уже следило гестапо, и 8 февраля 1943 г. в помещении «Православного дела» в отсутствие его руководителей был произведён обыск. У двадцатидвухлетнего Юрия в кармане нашли записку еврейской женщины, просившей о. Димитрия о выдаче ей свидетельства о крещении. Юрия арестовали и увезли в гестапо. На следующий день был арестован о. Димитрий, а 10 февраля — и мать Мария.

Организацию «Православное дело» гестаповцы уничтожили.

Вот что пишет в своей книге «Мать Мария» протоиерей Сергий Гаккель: «Отца Димитрия допрашивали в продолжение целых четырёх часов. Он не стал оправдываться. Позже, на Лурмель, офицер гестапо Гофман рассказывал, как отцу Димитрию предлагали свободу при условии, что он впредь не будет помогать евреям. Он показал свой наперсный крест с изображением Распятия: “А этого Еврея вы знаете?” Ему ответили ударом по лицу. “Ваш поп сам себя погубил, — заметил Гофман, — он твердит, что если его освободят, он будет поступать так же, как и прежде”».

В лагере смерти, в страшной Доре, о. Димитрий прежде всего отказался от значка, указывавшего, что он — из Франции: с русскими из Советской России обращались ещё хуже, и он хотел всецело разделить страдания своего народа. Он делился своими передачами с голодными заключёнными и погибал, теряя силы. Заключённые просили начальство перевести о. Димитрия на лёгкий труд, потому что он — больной старик, так он выглядел. Но на вопрос, сколько ему лет, он ответил: тридцать девять… О. Димитрий неспособен был говорить неправду. Так неизбежен стал его арест. Так неизбежна стала его смерть.

О. Димитрий умер 9 февраля 1944 г. в концлагере Дора (Бухенвальд), как и Юрий Скобцов, депортированный в тот же лагерь.

Софья Борисовна Пиленко, мама матери Марии, получила от своего внука, Юры Скобцова, последнее письмо перед его депортацией из французского лагеря в Германию.

«Дорогие мои, Дима (от. Димитрий) благословляет вас, мои самые любимые! Я еду в Германию вместе с Димой, от. Андреем и Анатолием. Я абсолютно спокоен, даже немного горд разделить мамину участь. Обещаю вам с достоинством всё перенести. Всё равно рано или поздно мы все будем вместе. Абсолютно честно говорю, я ничего больше не боюсь: главное моё беспокойство — это вы, чтобы мне было совсем хорошо, я хочу уехать с сознанием, что вы спокойны, что на вас пребывает тот мир, которого никакие силы у нас отнять не смогут. Прошу всех, если кого чем-либо обидел, простить меня. Христос с вами! Моя любимая молитва, которую я буду каждое утро и каждый вечер повторять вместе с вами (8 ч. утра и 9 веч.): “Иже на всякое время и на всякий час…” С Рождеством Христовым! Целую и обнимаю, мои ненаглядные. Ваш Юра».

Илья Исидорович Фондаминский был другом и сотрудником матери Марии по «Православному делу». «Трудно сказать, кто на кого влиял больше — мать Мария на него или он на мать Марию, — говорил Ф. Т. Пьянов. — Однако с уверенностью можно сказать одно: у них были одни и те же мысли, язык, идеал христианской любви […] общая обращённость к страждущему миру и жертвенность. Еврей, в то время некрещёный, он переживал в церкви то, к чему мы, традиционно-православные, глухи».

Илью Фондаминского нацисты арестовали в 1941 г. Друзья уговаривали его бежать в Америку, но он остался в Париже, где над ним нависла смертельная опасность, — он не мог оставить мать Марию, Константина Мочульского, Фёдора Пьянова и других членов «Православного дела». Каждое воскресенье Илья бывал в церкви и на вопрос, почему он не крестится, отвечал всегда одно: что он недостоин, ведь крещение означает переворот в жизни, подвиг святости. Когда начались гонения на евреев, он не хотел разрывать связь со своим народом, не хотел физически спасти себе жизнь через крещение. Пока он был во французском лагере Компьень, его друзья, в том числе мать Мария, дважды подготавливали его побег; был даже продуман план, как вывезти его в США. Но Фондаминский категорически отказался, пожелав разделить судьбу своих братьев, родных по плоти (см. Рим.9:3). Как написал о Фондаминском Георгий Федотов, «в последние дни свои он хотел жить с христианами и умереть с евреями».

Он принял крещение, когда оно уже не могло изменить его положения. Его крестил в лагере Компьень заключённый православный священник Константин Замбржицкий — в маленькой часовне, устроенной им самим в одном из бараков. Всё делалось тайно, но на следующий день немцы разобрали часовню. О. Константин совершил Божественную Литургию и причастил новопросвещённого Илью, несмотря на то, что немецкие солдаты ворвались и требовали прекратить службу. По свидетельству крестного отца заключённого Ф. Т. Пьянова, Фондаминский был вдохновлён и радостен. «Я чувствую себя прекрасно, — писал он сестре, — и уже давно, давно не чувствовал себя таким спокойным, весёлым и даже счастливым». Одному парижскому другу он писал, что он теперь готов на всё («и на жизнь, и на смерть»): он познал, «что такое благодать». Характерно, что в своём последнем письме к матери Марии, растрогавшем её до слёз, он прежде всего выразил заботу о том, чтобы его судьба не причинила боли друзьям: «Пусть мои друзья обо мне не беспокоятся. Скажите всем, что мне очень хорошо. Я совсем счастлив. Никогда не думал, что столько радости в Боге». «Из такого теста святые делаются», — отметила мать Мария. Вскоре вместо побега Илья Фондаминский отправился добровольной жертвой в лагерь Освенцим, где и погиб 19 ноября 1942 г. 31 марта 1945 г., в Великую субботу по григорианскому календарю, мать Марию, узницу № 19263 концлагеря Равенсбрюк, отправили в газовую камеру. По некоторым данным, она была сожжена вместо одной из своих сокамерниц. Она ушла «в вечность для радостной жизни» (её слова). Но и земные дни матери Марии были пронзены «пламенем вечности», потому что и «сквозь них может просвечивать вечность, если человек не испугается, не убежит сам от себя, не откажется от своей страшной, не только человеческой, но и богочеловеческой судьбы. То есть от своей личной Голгофы, от своего личного крестоношения, вольной волей принятого. Перед каждым человеком всегда стоит эта необходимость выбора: уют и тепло его земного жилища, хорошо защищённого от ветра и от бурь, или же бескрайнее пространство вечности, в котором есть одно лишь твёрдое и несомненное, — и это твёрдое и несомненное есть крест» (Прозрение в войне. Т. 1).

«Во всей религиозной философии последнего столетия никто так внутренне не пережил тайну Голгофы, тайну Гефсиманской ночи, тайну Искупления, тайну сопричастности страданию, как мать Мария» (Мировая духовная культура. Христианство. Церковь). Эти слова о. Александр Мень произнёс 2 сентября 1990 г. перед большой аудиторией, а через неделю, 9 сентября, ранним воскресным утром отец Александр был убит. Он шёл совершать Евхаристию, приносить бескровную жертву…

«Она сумела, следуя по стопам своего Господа и Учителя, любить “напрасно”, “безрезультатно”: любить людей пропащих, безнадёжных, тех, “из кого всё равно ничего не выйдет”, кого “и могила не исправит”, — потому только, что они ей были “свои”, русские, обездоленные, погибающие; а позже, во время войны, просто потому, что они были люди в смертной опасности, в страхе, в гонении, голодные, осиротелые — свои по крови не потому, что они принадлежали той или другой национальности, а потому, что для них Свою Кровь излил Христос, потому, что ею овладела до конца Божественная Его Любовь» (Антоний, митрополит Сурожский).

Как пишет Высокопреосвященный Гавриил Команский, Архиепископ Православных Русских Церквей в Западной Европе и Экзарх Вселенского Патриарха, в своём послании всем приходам, священнослужителям и всем вверенным ему Богом верным чадам, «святость обладает всегда вневременным, следовательно, универсальным соизмерением причастия к Божьей святости. Одновременно она укореняется во время и в пространство, т. е., в частности, в благословенную и скорбную историю русской диаспоры на Западе. Она и пускает свои корни там, где Господь призывает нас свидетельствовать о нашей вере в Него, в общении со святыми всех времён, в частности, для нас, со святыми французской земли».

«У святости нет границ. Это так, потому что святость не есть чья-то собственность, но огонь и Дух Божий, Который, по слову евангелиста Иоанна, “дышит где хочет”. Никакая церковь не обладает святостью — ведь и святые ею на самом деле не обладают. На них нисходит благословение по мере того, как они открываются для святости» (Епископ Серафим (Сигрист). Святость и христианское единство. «Христианос-10»).

Мать Мария (Скобцова) и о. Димитрий Клепинин удостоены звания Праведников Мира от государства Израиль, их имена вписаны в мемориале Яд-Вашем в Иерусалиме, где на Аллее Праведников Мира есть деревья-памятники с именами обоих мучеников. У этих погибших в концлагерях мучеников нет могил, но благодаря памяти спасённых ими евреев у них есть эти деревья с табличками в Яд-Вашеме, посаженные в 1986 г.

В 1992 г. на экуменическом съезде во Франции, организованном общиной протестантских сестёр, было составлено и послано Московскому Патриарху Алексию II прошение о прославлении матери Марии Скобцовой и её сподвижников, подписанное православными, протестантскими и католическими богословами.

В 2003 г. памятная доска в честь матери Марии и о. Димитрия была торжественно открыта перед входом в здание 77 на улице Лурмель в Париже — на этом месте до конца 1960-х гг. находился трёхэтажный дом, в котором между 1935 и 1943 гг. мать Мария с помощью членов союза «Православное дело» помогала обездоленным и где в период оккупации готовили посылки заключённым, укрывали «неблагонадёжных». В том же 2003 г. в издательстве Файар в Париже вышел «Словарь праведников Франции», куда включены имена матери Марии (Скобцовой) и о. Димитрия Клепинина.

Во время торжественного чина прославления новоканонизированных святых 1–2 мая 2004 г. в Александро-Невском соборе в Париже в богослужениях участвовали христиане разных конфессий. Архиепископ Парижа кардинал Жан-Мари Люстиже сказал, что Католическая Церковь тоже будет почитать этих мучеников как святых и покровителей Франции.

Они, ставшие во Христе живой жертвой любви для прославления Его величия, преодолели, казалось бы, непреодолимые преграды: между евреями и христианами (особенно после Второй мировой войны), между христианами разных конфессий, между людьми разных национальностей, внутри секулярного, всё более отпадающего от Бога мира.

Эти мученики принесли нам весть о том, что прощение и любовь — подлинное свидетельство присутствия Царствия Небесного в нашем грешном мире. Все они последовали Христу, сказавшему: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13) и явившему нам Своей любовью пример Евангельского пути жизни.