Встреча в давно сожженном храме

Юрий Рубан

На пути ко Встрече

Встречи бывают разные. Одни из них проходят без следа и тут же забываются, другие остаются, а иногда определяют всю нашу дальнейшую жизнь. Но есть единственная в мире Встреча, не только сохранившаяся в Священной истории, но даже ставшая великим ежегодным христианским торжеством (2/15 февраля). Его славянское архаическое название – "Сретение" – так и переводится: «Встреча». Об этой знаменательной встрече, происшедшей за несколько лет до наступления календарной «новой эры», мы читаем во второй главе Евангелия от Луки. Попытаемся представить себе происходящее.

Две тысячи лет тому назад пыльная дорога между Вифлеемом и Иерусалимом была, как обычно, наполнена звучными аккордами дорожной суеты, – возгласами погонщиков, криками животных и скрипом колес. Благочестивые паломники и деловитые негоцианты, суровые римские легионеры и мирные поселяне двигались по ней в обоих направлениях. Ничем не выделялась среди других и скромная чета, совершавшая свой знаменательный путь уже очень давно – на исходе времен, именуемых теперь «ветхозаветными».

Юная мать с сорокадневным младенцем-сыном восседала на кротком ослике, мерившем каменистую дорогу своими дробными шажками. Ослика вел под уздцы пожилой сухощавый мужчина, седовласый и седобородый, с печатью мужественного благообразия и нелегких житейских забот на загорелом челе. Кожаные сандалии на его ногах видели немало дорог, а простая одежда и огрубевшие руки выдавали в нем человека мастерового.

Этой четой были Иосиф и Дева Мария. Решив обосноваться в Вифлееме, на родине своих царственных предков, они направлялись в Иерусалимский Храм, чтобы совершить предписанные в этот день законом Моисея обряды. Сорокадневный первенец посвящался Богу, а над матерью совершался обряд послеродового очищения. При этом в жертву приносили агнца (ягненка) и горлицу.

Мы не знаем, какие мысли владели Святым Семейством. Деву Марию, вероятно, смущал предстоящий обряд очищения. Ее супруг наверняка сокрушался о своей бедности, не позволившей скопить денег на предписанного законом жертвенного агнца. Со смущением поглядывал он на сделанную им легкую деревянную клетку, предназначенную для двух "птенцов голубиных". Иосиф купит их на шумном торжище у Храма, и они станут заместительной жертвой, приносимой в этом случае бедными семьями. Можно быть уверенным лишь в одном: ни Пресвятая Дева, ни праведный Иосиф не предполагали о скорой и знаменательной Встрече в Иерусалимском Храме, затмившей обязательные священные обряды настолько, что евангелист Лука упомянул о них лишь мимоходом: «Когда они совершили всё по Закону Господню, то возвратились... в свой в город».

«Ныне отпущаеши…»

Переступив порог храмового двора, путники увидели величественного старца, шествовавшего им навстречу. Звали его Симеон. Этому таинственному мужу "было обещано Духом Святым", что он не умрет, пока не встретит Мессию (Христа). Согласно средневековому преданию, Симеон был одним из переводчиков Библии на греческий язык. Переводя Книгу пророка Исайи, он усомнился в пророчестве о рождении Мессии-Эммануила от Девы (7 глава), был наказан за это томительным ожиданием и жил неимоверно долго – более трех столетий! Ученый старец стал олицетворением всего Ветхого Завета, смысл истории которого воплощался в многовековом ожидании Спасителя мира. Симеон одряхлел и устал, его близкие давно ушли в мир иной, и он чувствовал себя чужим на этой земле.

Но наступил день, замкнувший череду нескончаемых лет, и мудрец, пресыщенный днями, направился в Храм. В Сыне бедного плотника из Назарета Симеон сразу узнал всю жизнь ожидаемого Мессию. «Наконец-то! – вырывается вздох из его груди. – Совершилось! Я дождался Тебя, и теперь могу уйти, чтоб приложиться к праотцам».

Приняв Богомладенца на руки (и получив за это прозвище Богоприимец), стоя на пороге Нового Завета, переступить который ему не дано, произносит он от лица ветхозаветного человечества свои знаменательные слова, ставшие молитвой и повторяющиеся за каждой Вечерней:

«Ныне отпускаешь Ты с миром слугу Твоего,
исполнив слово Твое, Владыка,
ибо видели очи мои спасение Твое,
уготованное Тобою для всех народов –
свет для просвещения язычников
и славу народа Твоего Израиля»
(пер. С. Аверинцева)

Символика встречи бесконечно перерастает буквальное значение этого евангельского события, и оно становится встречей Ветхого и Нового Завета, оправданием и исполнением в Иисусе Христе древних мессианских чаяний. Для иудеев Он – слава, для идолопоклонников-язычников – свет.

Прозревая ту борьбу, которая развернется вокруг личности явившегося в мир Христа (ибо Его учение станет камнем преткновения для многих), старец Симеон прибавил, обратившись к юной Марии: «И Тебе Самой душу рассечет меч…». Эти слова будут сопровождать весь крестный путь Богоматери: от обагрившихся кровью невинных младенцев ночных улиц Вифлеема до страшного холма со зловещим названием Голгофа («Череп»).

Таково основное содержание и смысл праздника Встречи-Сретения, завершающего собой цикл рождественских торжеств и воспоминаний, посвященных прославлению явившегося в мир Богочеловека Иисуса Христа.

К истории праздника

Древнейшее исторически достоверное свидетельство о богослужебном чествовании Сретения Господня на христианском Востоке находим в знаменитом Itinerarium Aetheriae, иначе – "Паломничестве ко Святым местам" (Peregrinatio ad Loca Sancta); этот ценнейший памятник датируется концом IV в. и принадлежит перу любознательной западной паломницы Этерии (в старой литературе – Сильвия Аквитанка). Ее Перегринацио, один из первых христианских памятников этого жанра, еще не дает Сретению самостоятельного литургического заголовка и именует его просто "сороковым днем от Эпифании (Богоявления)", – зато кратко описывает само торжество, совершающееся в этот день в Иерусалиме. Приведем это свидетельство полностью.

«Сороковой день от Эпифании (quadragesimae de epiphania) празднуется здесь с большою честью. В этот день бывает процессия в Анастасис , и все шествуют, и всё совершается по порядку с величайшим торжеством, как бы в Пасху. Проповедуют все пресвитеры, и потом епископ, толкуя всегда о том месте Евангелия, где в сороковой день Иосиф и Мария принесли Господа в Храм, и узрели Его Симеон и Анна пророчица, дочь Фануила, и о словах их, которые они сказали, узрев Господа, и о приношении, которое принесли родители. И после этого, отправив все по обычному порядку, совершают Литургию, и затем бывает отпуст» (Itinerarium Aetheriae, 26).

Источники свидетельствуют, что праздник Сретения возник и в IV-V веках существовал в богослужебном календаре Иерусалимской Церкви в качестве торжества, завершающего сорокадневный цикл Богоявления (греч. Эпифания, или Тэофания), посвященного воспоминанию целого ряда евангельских событий. Этим объясняется первоначальное отсутствие у него собственного литургического заголовка и именование его, по формальному хронологическому принципу, – «Сороковым днем от Эпифании».

По завершении решающей стадии христологических споров (на Халкидонском Соборе 451 г., утвердившем догмат равночестного единения человеческой природы Логоса Воплощенного с Его Ипостасным естеством) ничто не препятствовало богослужебному прославлению знаменательных событий в земной жизни Иисуса Христа. К этому времени и относится появление Сретения в качестве самостоятельного владычнего (господского) праздника годового цикла в календарях столичных Церквей: Рима (конец V в.) и Константинополя (1-я половина VI в.).

«Отдание» Рождества

История рождественского цикла и его литургического становления весьма сложна и выяснена лишь в своих общих чертах. Исторически несомненным является то, что из некоего синтетического праздника Тэофании (Богоявления), включавшего в себя целый ряд смысловых аспектов, вырастает постепенно цикл исторических воспоминаний: Рождество в Вифлееме, Крещение на Иордане, Сретение в Храме Иерусалимском. В него включены и менее торжественные праздники, являющиеся как бы производными от этих основных: Неделя святых праотец и др.

Историческая цель и догматический смысл праздников рождественского цикла состоит не только в том, чтобы вспомнить во всех подробностях знаменательные факты земной жизни Иисуса Христа, но, прежде всего, в том, «чтобы выявить, понять и, насколько возможно, пережить тайну Слова, ставшего плотью». А поэтому «и не ошибется тот, кто признает его [Сретение] праздником праздников, субботой суббот, назовет [его] святая святых. Ибо здесь сосредотачивается все таинство воплощения Христова, объясняется таинство воплощения Единородного Господа: в нем [воплощении] Младенец Христос был возвеличен и Богом был исповедан, и, сидящий на руках, как на престоле, был явлен Он, Творец нашего естества».

Литература: Рубан Ю. И. Сретение Господне. (Опыт историко-литургического исследования). СПб., 1994. – 213 с., илл. (Приведены подробные библиографические указания.) Рубан Ю. Христианский литургический календарь: История и источниковедение (На примере праздника Сретения). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М.: РГГУ, 1997.

Поэтическая страничка (приложение)

Сретенье – Иосиф Бродский
Анне Ахматовой

Когда Она в Церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял Младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
Младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке Храма.

Тот Храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взора небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом
свет падал Младенцу; но Он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил:

"Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это

Дитя: Он – Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в Нем". – Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.

Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами Храма, как некая птица,

что в силах взлететь, но не в силах
спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,

Мария молчала. "Слова-то какие ..."
И старец сказал, повернувшись к Марии:
"В лежащем сейчас на раменах Твоих
паденье одних, возвышенье других,

предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть Его будет, Твоя
душа будет ранена. Рана сия

даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око".
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет

согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он

шагал по застывшему Храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда

раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела

уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами Храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,

но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг

пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.

Март, 1972 г.