Толкования на Экклезиаст 2:14

Ст. 14-15 у мудрого глаза его - в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех. И сказал я в сердце моем: и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым? И сказал я в сердце моем, что и это - суета

Дальнейшая речь в приведенных словах врачует тех, которые малодушествуют относительно настоящей жизни и считают, как смерть, так и телесные расстройства, происходящие от добродетельной жизни, чем-то тяжелым на том основании, что в этих явлениях нет никакого различия, как для мудрого, так и для безумного. Такие речи называет он словами заблуждения, тяготеющего к безумию, почему и прибавляет: понеже безумный от избытка глаголет. Безумным назвал он самого себя или всякого, кто рассуждает таким образом. Осуждая эту неуместную мысль, – почему он и высказал ее в сердце, с робостью, без сомнения, из опасения ввиду справедливого осуждения со стороны всех, имеющих выслушать его, – он разрешает возникшее при рассуждениях затруднение. Слова: вскую умудрихся были словами человека, колеблющегося и сомневающегося в том, справедливо или тщетно было предпочтение, отдаваемое мудрости, или же он со своими приобретениями ничем не отличается от безумного, так как и он, подобно безумному, подвержен в нынешнем веке одним и тем же страданиям. А посему он и говорит: излишше глаголах в сердце моем, помыслив, будто нет никакой разницы между мудрым и безумным.

мудраго очи его во главе его, а безумный во тме ходит

«Мудраго», говорит, «очи его во главе его». Что это значит? Есть ли вообще живое существо, назовем ли живущее в воде; или на суше, или в воздухе, у которого бы это чувствилище — глаза — совершенно было вне головы? Ибо у всякого глаз напереди прочего тела, а у имеющих голову утвержден в голове. Почему же Екклезиаст говорит здесь, что у одного мудрого голова имеет очи? Или подразумевает в слове то, что есть некое сходство между усматриваемым в душе и между частями тела? И как в устроении тела преимуществующее над целым называется головою, так и в душе вместо головы разумеется владычественное и первенствующее? И как подошву ноги называем пятою, так у души может быть подошва, которою соприкасается она с сродным ей телом, и тем подлежащему сообщает чувствительную силу и деятельность? Посему, когда прозрительная и зоркая сила души занята чувственным, тогда в пяты ее перемещается естество очей, которыми рассматривает дольнее, оставаясь невидящею высших зрелищ. Но если, познав суетность подлежащего рассмотрению, возводит взор к Главе своей, Которая, как толкует Павел, «есть Христос» (Еф. 4:15); то да ублажается за острозрение, имея очи там, где нет помрачения злом. Великий Павел и иные, если подобно ему велики, и все, которые о Христе живут, движутся и существуют, имели очи во главе. Как сущему во свете невозможно видеть тьму, так невозможно и имеющему око во Христе устремлять его на что либо суетное. Посему, кто имеет очи «во главе», глава же, как уразумели мы, — начало всего, тот имеет очи во всякой добродетели (потому что всяческая добродетель есть Христос) — в истине, в справедливости, в нетлении и во всяком добре.

Посему «мудраго очи его во главе его, а безумный во тме ходит». Ибо кто светильника своего не выдвигает на свещник, но ставит под помостом постели, тот свет делает для себя тьмою, став творцом несостоятельного. Несостоятельное же суетно. Поэтому тьма по значению равняется суете. И душа безумного, сделавшись какою-то плотолюбивою и плотскою, смотря на это, ничего не видит. Ибо острозрительность в этом подлинно есть тьма. Видишь ли этих живых и оборотливых в житейском людей, называемых правоведами, как пролагают себе путь к неправде, свидетелями, защитниками, записями, услужливостию судей, чтобы и зло сделать и подвести под наказание? Кто не подивится тонкости и изворотливости таковых людей? Но однако же слепы такие люди, если устремят пытливое око на того, кто обращает взор в горнее, поставлен во главе существ, совершенно слепы они, украшающие пяту свою, угрызаемую зубами змия; тем самым, что обращают взор к дольнему, начертывают в себе веления греха. Ибо «любяй неправду, ненавидит свою душу» (Пс. 10:5). И ублажаемое ими в людях бедственнее всякого злополучия.

Но сколько еще наоборот таких, которые преисполнены на высоте совершаемых подвигов, заняты созерцанием истинно сущего, почитаются же какими-то слепцами и людьми бесполезными в делах вещественных, как хвалится таковым о нем мнением и Павел, называя себя «буим Христа ради» потому что его благоразумие и мудрость не были заняты ничем вожделеваемым здесь? Почему и говорит: «мы буи Христа ради» (1Кор. 4:10), как бы выражая сим: мы слепы для дольней жизни, так как устремляем взор в горнее и имеем очи во главе. По сей-то причине не имел он ни дома, ни стола, был нищим, скитальцем, терпел наготу, томился голодом и жаждою. Но таковым будучи долу, смотри, каким он был горе. Ибо возвысившийся до третьего неба, где была его глава, там имел очи, приводимый в восхищение неизреченными тайнами рая, усматривающий незримое и наслаждающийся тем, что выше чувства и разумения. И кто не почтет его жалким, видя узником, приемлющим раны под ударами, утопающим во время кораблекрушения и вместе с узами носимого по морским волнам? Но если и терпел подобное сему среди людей, то не отрекся непрестанно иметь очи во главе, говоря: «кто ны разлучит от любве» Христовой во Христе Иисусе? «Скорбь ли или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч» (Рим. 8:35)? А это значит то же, что сказать: кто вырвет у меня очи из головы, и переставит их на попираемое ногами и земное? Но сие Апостол повелевает равно делать и нам, научая «горняя мудрствовать» (Кол. 3:2), что подобно тому, как если бы потребовал иметь очи во главе.

Но если дознали мы, почему «мудраго очи во главе его», то будем бегать безумия, которое, для проходящих настоящую жизнь, бывает какою-то тьмою. Ибо сказано: «а безумный во тьме ходит». Безумный же, как говорит пророчество, есть тот, который говорит в сердце своем: «несть Бог», растлен и омерзился «в начинаниих» (Пс. 13:1). А что по порядку речи сказано в последующем, то врачует до малодушия привязанных к настоящей жизни, по мнению которых смерть есть нечто тяжелое, и как они уверены; для проходящих высший образ жизни никакой нет пользы от жизни добродетельной, потому что для тех и других жизнь разрешается одним и тем же концем, и что, хотя преуспеем в лучшей жизни, смерти избежать невозможно. Посему Екклезиаст, как бы от собственного своего лица, делая подобные сим возражения, снова нападает на нелепость представляющих оные, как не обращающих внимания на естество существующего, и показывает разность добродетели и порока, и в чем одна пред другим преимуществует, так что надеемся от них не какой либо равной чести, по причине вообще всех постигающей смерти, но по причине в последствии ожидающих благ или зол находим сию разность.

На Книгу Екклесиаста.

См. также Толкование на Еккл. 2:24

Помощь моя от Господа, сотворшаго небо и землю

Видишь ли, как они ищут Бога везде, и на земле, и на небе, и на горах, и в пустыне, везде представляя Его пред собою? Видишь ли, как душа их возвышалась, как они проповедуют о Про­мысле, простирающемся на все? Не напрасно пророк прибавил: «сотворившего небо и землю», но прикровенно выразил такую мысль: если Он сотворил небо и землю, то может помочь везде, и в чужой земле, подать руку и в стране иноплеменников, спасти лишенных и отечества; если Он одним словом про­извел такие стихии, то тем более может избавить нас от иноплеменников. Видишь ли, как любомудрствуют те, кото­рые были бесчувственнее камней, и жили в чужой земле? Они вспоминают уже не о храме, но о небе и земле. Посмотри, как они исповедуют творчество, премудрость и промышление Божие. Те, которые прежде говорили дереву: «ты мой отец…, и камню: ты родил меня» (Иер.2:27), исповедуют теперь Творца вселенной. «Помощь моя от Господа», а не от людей, не от ко­ней, не от богатства, не от союзников, не от оград. «Помощь моя от Господа». Эта помощь непреодолима, это содей­ствие непобедимо, и не только непобедимо, но и легко и удобно. Не нужно ни идти далеко, ни кланяться привратникам, ни издерживать деньги, ни отправлять посольства, но можно, оста­ваясь дома, приобрести это покровительство; только нужно отре­шиться от всего человеческого, держаться этой надежды, иметь острое зрение и смотреть на предметы высокие.

Для того Бог и сотворил из всех животных только одного человека с прямым станом и утвердил глаза его в верхней части тела, чтобы научить его и самой внешностью, что он должен взирать в высоту. Только одно это животное устроено таким образом, а все прочие смотрят вниз и обра­щены к земле; человек же обращен к небу, чтобы он смотрел туда, о том любомудрствовал, о том помышлял и имел острое зрение души. Потому-то и сказал один Премуд­рый: «у мудрого глаза его – в голове его» (Еккл.2:14), т.е. он чужд всего низкого, стремится к небу, помышляет о высоком.

у мудрого глаза его - в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех

Глаза мудрого в голове его, а глупый ходит во тьме. Но я узнал, что участь одна постигает всех их. Кто достигнет в мужа совершенного и удостоится иметь Христа главою своею, тот всегда будет обращать очи свои ко Христу и, возводя их к горнему, никогда не будет помышлять о дольнем. Но, если это так, и если между мудрым и глупым такое различие, что одного можно сравнить с днем, а другого с тьмою, что тот возводит очи к Нему, а этот поникает ими долу: то у меня невольно возникает вопрос: почему же мудрый и глупый погибают одинаково, почему и того и другого постигают те же бедствия, тот же исход, та же смерть, те же несчастья?

у мудрого глаза его - в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех

Но освещая все, что для глупого остается во мраке, мудрость не может изменить естественного порядка вещей. Перед ним она столь же бессильна, как и глупость. Неустранимая власть естественного миропорядка над мудростью особенно обнаруживается в том, что и мудрый и глупый одинаково подвержены смерти.