Толкования на Деяния апостолов 17:18

¹⁸ Некоторые из эпикурейских и стоических философов стали спорить с ним; и одни говорили: «что́ хочет сказать этот суеслов?», а другие: «кажется, он проповедует о чужих божествах», потому что он благовествовал им Иисуса и воскресение. 


Между лицами, с которыми приходилось апостолу сталкиваться и вступать в религиозные беседы на городской площади, встречались, между прочим, последователи эпикурейской и стоической философских систем, самых модных в то время. Воззрения этих людей были совершенно противоположны христианскому учению, которое проповедовал апостол. Эпикурейцы были материалисты, полагавшие высшее счастие человека в беззаботном наслаждении земными благами. Стоики держались противоположного эпикурейцам воззрения на жизнь, высшее достоинство полагая в нравственном самообладании; но им недоставало нравственного самопознания – понимания нравственной немощи человеческой природы, что так необходимо для понимания христианского вероучения. Эпикурейцы и стоики вступали в беседы с апостолом Павлом, а часто и в споры, но ни те, ни другие не приняли проповедуемого им учения. Одни из них, отказываясь даже понять апостола, с гордым презрением спрашивали: что хочет сказать этот суеслов? В других же проповедь апостола возбудила лишь любопытство своею новостию: кажется, он проповедует о чужих божествах, – говорили они (потому что, – замечает дееписатель, – он благовествовал им Иисуса и воскресение).

18. Некоторые из епикурейских и стоических философов стали спорить с ним, и одни говорили: что хочет сказать этот суеслов? А другие: кажется, он проповедует о чужих божествах; потому что он благовествовал им Иисуса и воскресение.
19.И, взяв его, привели в Ареопаг, и говорили: можем ли мы знать, что это за новое учение, проповедуемое тобою?
20. Ибо что-то странное ты влагаешь в уши наши. Посему хотим знать, что это такое?
21. Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое.

 Епикурейских и стоических философов: причина, почему именно последователи этих двух философских систем, а не другие, не академики, например, и не перипатетики, стали спорить с Павлом, заключались отчасти в том, что эти именно системы пользовались в то время большой популярностью и имели много последователей, с которыми потому и Павлу приходилось чаще встречаться на площади, частью – в том, что эти философские системы были более резко противоположны христианству, так как основным началом первой из них был грубый материализм и нигилизм, второй – самозамкнутая гордость естественными и, следовательно, мнимыми добродетелями поврежденной и, следовательно, греховной человеческой природы. Суждение, какое вынесли эти философы из беседы и споров с Павлом, было двоякое: одни (вероятно, эпикурейцы) считали истины, проповедуемые Павлом и совершенно противоположные их мнимой мудрости, пустословием или безумием (1Кор.1:23) и не хотели более иметь с ним дела, не понимая его и отвергая проповедуемые им истины. Другие (вероятно, из стоиков) заинтересовывались тем, что этот иностранец проповедовал о чужих, иностранных (не-греческих) божествах, так как Павел проповедовал об Иисусе Христе, как Боге, и о воскресении (Анастасии), которое они, кажется, понимали также как особое божество (Злат.). Эти, по крайней мере, не отвертывались от проповедника с пренебрежением и желали его слушать, хотя считали речи его странными (ст. 20).
– Взяв его, привели: не насильственно, а в смысле – пригласили, так как ни из чего не видно, чтобы против воли Павла они взяли его и заставили говорить.
– В Ареопаг: так называлось место собрания и заседания дел государственных, общественных и судебных, сохранившего свое значение, хотя и не во всем, и при подчинении Греции Риму; совет этот состоял из лучших и знаменитейших людей; место собрания было – Марсов холм, примыкавший к большой площади (ст. 17), к северу от западной оконечности Акрополиса. Сюда привели Павла не для того, чтобы судить его, но чтобы он перед лицом знаменитейших представителей греческой науки и образованности, в присутствии могущего слушать его с площади народа, изложил свое новое учение.
– И говорили, можем ли мы и пр.: вежливое по-афински, но вместе тонко ироническое приглашение изложить новое учение поподробнее, ибо в общих чертах своих оно представляется им известным (из беседы Павла на площади, ст. 17) и признано ими новым и странным. Выражение – что-то странное влагаешь – опять отзывается тонкой иронией и вместе с тем гордым снисхождением мнимо образованнейших афинян к мнимому невежеству варваров, каковыми они считали всех не-греков, кроме разве римлян. Мы-де все знаем, но хотим послушать, что такое ты проповедуешь, тем более, что ты что-то странное влагаешь (при разговорах на площади, ст. 17, и при спорах с эпикурейскими и стоическими философами, ст. 18) в уши наши.
– Афиняне же все и пр.: замечание дееписателя, имеющее целью пояснить приглашение Павла в Ареопаг и указать те интересы, которыми руководствовались при сем если не все, то, по крайней мере, большинство; пристрастие к новостям – вот руководящий интерес, а не глубокая и серьезная потребность узнать истину.
– Что-нибудь новое: точнее – что-нибудь более новое или новейшее; выражение указывает на стремление все к новому и новому, новейшему, на погоню за новостями постоянную, на жажду нового ненасытную; охотнее всего отдавалось время новостям – признак пустоты внутренней жизни, не знающей как убить время. «Город их был город пустословов» (Злат.).