Музыкотерапия наряду с арт-терапией, сказкотерапией и другими подобными методами лечения психических отклонений является важным элементом в реабилитации душевнобольных. Квалифицированный музыкальный терапевт Алиса Апрелева рассказала о своем опыте работы в психиатрическом отделении госпиталя «Лемюэль Шаттак» (г. Бостон), в частности — в реабилитационном центре «TREE».
Алиса работала в Бостонском штатном многопрофильном госпитале, в психиатрическом отделении (США). Это госпиталь долгосрочного пребывания. Отделение психической реабилитации состоит из 5 закрытых этажей.
У каждого пациента есть его команда специалистов, которая работает с ним. Музыкальная терапия является частью реабилитации. Для того, чтобы осуществлять реабилитацию, в центре создаются определённые группы. Это музыкальнотерапевтические группы, занятия в арт-студии, сенсорной комнате, тренажерном зале, группы по обучению приготовлению пищи и другим навыкам, кафе и пр. Немного подробнее о работе центра.
В центре есть гостиная, где люди могут просто собраться, послушать музыку, посмотреть телевизор, пообщаться. Есть кухня, кафе. Причем в кафе работают сами пациенты, так осуществляется их трудотерапия. Есть компьютерный класс, где под руководством одного из сотрудников можно завести себе e-mail, написать письма родственникам, найти какую-то информацию по дальнейшему трудоустройству, создать себе резюме, а можно просто посмотреть в Google. Конечно, там стоят фильтры, но есть возможность обучиться компьютерной грамотности, в том числе.
Послушать музыку можно и без музыкального терапевта: просто прийти и подключиться к музыкальным базам. Есть тренажерный зал, который пользуется огромным спросом, поэтому там, как правило, очередь. Есть совет пациентов (Patient Council), который собирается раз в неделю. Это пациенты, которые говорят, к примеру: мы хотим принимать решения, мы хотим подсказывать врачам, как нас правильно лечить, что надо делать, какие мероприятия интересны, мы хотим ездить в магазин и чтобы у нас был концерт, или мы хотим что-то еще, или, может быть, не нравится, как с нами обращается медперсонал с какого-то этажа. Они могут это все обсудить раз в неделю, и это тоже важно для формирования нормального самосознания, чувства собственного достоинства.
Так получалось, что две музыкальнотерапевтические группы Алисы проходили на кухне, и это было очень уютно. Музыка сочеталась с чаепитием, и эти посиделки на кухне оказывали нормализующее действие на женщин: они переставали между собой ссориться, начинали вспоминать, какие они были хозяйки у себя в доме. Молодые люди с тяжелыми диагнозами вдруг на кухне преображались, начинали готовить какие-то национальные блюда. Музыка вплеталась во все это. Когда на кухне в реабилитационном центре пациенты сидели за чаем или ели, им можно было петь песни. Также обсуждалась любимая музыка.
В помещениях занятия бывают очень многообразные. Есть экспрессивная терапия, куда входит арт-терапия, драма-терапия, танцевальная терапия – задействованы любые возможности экспрессивной терапии.
В художественной мастерской центра работают некоторые люди, у которых есть художественный талант. Они делают серьги, бусы, шкатулки – все, что потом продается на ярмарке, которая устраивается раз в год.
Пациенты очень любят огородничать на специальном участке центра, начиная с ранней весны, сажают сад, а потом ходят ухаживать. Продукты, которые выращиваются, как правило, используются в кулинарных группах .
Есть спортивные группы, в том числе, просто прогулки во время программы. То есть группа может взять и просто пойти на прогулку, если хороший день.
Группа по преодолению зависимостей: это двойной диагноз и профилактика курения. В эти группы записывают насильно, в основном, потому что люди отрицают зависимость, не хотят с этим работать.
Существют психотерапевтические группы. Работа с гневом и общая психотерапия, когда люди просто собираются и говорят о том, что их волнует в данный момент.
Проходит анимал-терапия в лице большой пушистой собаки Джека, которая приходит раз в 1-2 неделю. Все очень любят эту большую собаку, которая приходит и дает себя тискать. И иногда люди, которые ни на что больше не реагируют, отзываются на это пушистое большое существо солнечное.
Есть еженедельные собрания: раз в неделю во вторник собираются люди в гостиной – и пациенты, и сотрудники. У собрания есть структура, когда все сначала представляются, потом обсуждают какие-то насущные дела за неделю и потом высказывают предложения по работе. Если остается время, бывают игры типа анкет. Это способствует социализации и общению в коллективе.
Также осуществляются поездки в музеи, на природу и в магазины.
Музыкальнотерапевтические группы
В центре создается работа музыкальнотерапевтических групп, где пациенты с музыкальным терапевтом слушают и обсуждают музыку. Это происходит в компьютерных классах, где можно через колонки включить практически любую песню.
– Собирается группа, и я спрашиваю: «Какая музыка вам сегодня интересна, что бы вы хотели послушать?» И каждый пациент, если он хочет, он или она предлагает какую-то песню, мы вместе слушаем, иногда смотрим клип и обсуждаем, почему нам интересно, во что одет вокалист и так далее. То есть это просто, с одной стороны, это нормальное общение, с другой стороны, это позволяет увидеть, на что нацелен сейчас пациент, и как-то коммуникацию включить, если нужно.
Состав групп все время меняется, в зависимости от потребностей пациентов и в зависимости от состава сотрудников.
Следующая группа музыкальной терапии, которая пользуется большой популярностью, – «Твоя песня». В течение 45-ти минут группа пишет песню. Песню можно писать или с нуля: «Давайте напишем песню о весне. Какие у нас ассоциации с весной?» Каждый пациент творит, и потом музыкальный терапевт объединяет всё это в какое-то одно музыкальное произведение.
Можно писать песню путем прочерков, то есть «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет «прочерк». И пациент может вставить туда какие-то слова. Это пропевается, озвучиваются какие-то идеи. Более целенаправленный процесс, когда берется один большой лист бумаги – и мы пишем песню, посвященную тому-то. Например, мы писали песню о том, как исцелить Бостон. Иногда люди не готовы рифмовать, тогда берется шаблон какой-то песни, которую можно чуть-чуть переделать.
В терапии сочетается музыка и художественное искусство. Например, вы выбираем тему зимы. Музыкальный терапевт приносит музыку, которая относится к этому периоду или к этой теме – или Вивальди, или Чайковский «Времена года». А арт-терапевт предлагает посмотреть на картины, как-то связанные с этим – картины о зиме, картины о весне. Иногда это похоже на урок, когда мы рассказываем, что жил такой композитор, он написал такие-то произведения, произошло это потому, может быть, у него был какой-то диагноз. Мы обращаем внимание, что некоторые музыканты, некоторые художники тоже жили с психиатрическим диагнозом в какой-то момент. Прослушав произведения, просмотрев какие-то картины, у пациентов происходило обсуждение, люди высказывали свои мысли по поводу того, что они увидели. Часто ассоциации бывали очень странными, иногда, наоборот, очень адекватными и интересными.
После этого пациенты могут рисовать под музыку. Эта работа служит очень многим целям: во время обсуждения люди готовы переждать, когда другой скажет, чего они обычно не делают – пациенты всегда перебивают, они агрессоры, очень экспрессивные, в маниакальных состояниях. Иногда в формате такой группы они готовы ждать, когда другие высказывают свои внутренние мысли. Говорят те люди, которые обычно молчат.
Музыка в сенсорной комнате. Это очень свободный формат. Просто во время утренних часов или во время, когда группа собирается, открывается сенсорная комната. В сенсорной комнате Алиса могла просто сидеть и играть на флейте, гитаре или разложить несколько инструментов, чтобы люди, которые входят, могли начинать на палочке шуршать или на большом барабане что-то подыгрывать. Иногда человек заходит в комнату и говорит:«А вот можно песню?» Музыкотерапия в сенсорной комнате – совершенно свободное пространство, по возможности релаксирующее.
Женская группа. Поскольку пребывание в центре смешанное, и в основном пациенты – мужчины, то женская группа служит тому, чтобы женщины перестали стоять в оборонительной позиции и могли просто расслабиться, выразить себя. Это не феминистский подход, это просто создание безопасной зоны, в которой женщины разных возрастов могли бы объединиться, обсудить такие вещи, которые не могут обсуждать с мужчинами.
Есть танцы – структурированная группа танцев. Движения иногда создают безопасное пространство, в котором люди друг на друга не нападают. Может быть музыка по запросу: мы танцуем сейчас под это, потом под это – музыкальный терапевт включает записи. Или танцы могут быть с живой музыкой, когда приглашенные музыканты играют под контролем музыкального терапевта. Если вдруг музыка слишком стимулирует людей, то музыканты должны сменить ее характер.
Движение под музыку. Это не совсем танцы, это может быть просто физкультура. И музыкальный терапевт, как правило, сотрудничает с какими-то другими терапевтами.
Кроме непосредственно музыкальной терапии в реабилитационном центре проходят еще и музыкальные выступления разных коллективов, которые периодически приезжают. Раз в неделю приносят много африканских барабанов. И это не просто игра на барабанах, в процессе придумываются песни, которые легко повторить. То есть происходит музыкальное взаимодействие. Терапия идет на физическом уровне, потому что когда человек слышит устойчивый ритм, происходит то, что называется навязыванием ритма – настраивается на это вся нервная система . Если человек в депрессии – он, может быть, немного активизируется. Если он в остром маниакальном психозе или есть агрессия, то он может выплеснуть всю эту агрессию, а потом успокоиться. Музыкальный терапевт следит и модифицирует работу.
Существуют социальные проекты, когда, к примеру, расписывали стену в центре. Пока одни люди рисовали, другие писали песни. Получился своеобразный гимн, который во время торжественного открытия этой росписи с перерезанием красной ленточки исполнили все.
Когда люди знают, что какой-то из пациентов готовится к выписке, иногда пишут прощальную песню. Пациенты музицируют вместе для того, чтобы сказать «до свидания». Тем, кто прожил в центре полгода или больше музыка помогает пережить эти эмоции расставания.
И, конечно, музыка используется на всех праздниках, днях открытых дверей, выставках.
Иногда групповая терапия не работает, потому что люди к ней просто не готовы. Или они на закрытом этаже, или у них проблемы с социализацией такие, что они не готовы вступать в контакт, или, может быть, они агрессивны. Один-два сеанса индивидуальной музыкальной терапии позволяют их чуть-чуть поддержать, пока они переживут момент обострения. Затем пациент переходит в группу.
Случаи из практики музыкального терапевта Алисы Апрелевой
– Пациент темнокожий мужчина, 34 года. Я не знаю, как перевести на русский, это клиническое расстройство. Судом признан невменяемым, и в детстве он был жертвой семейного насилия, как, кстати, и большая вообще часть людей, которые в этом отделении. Проблемы у него были – сложности социализации, очень агрессивен. То есть я пыталась с ним работать в группе, и оказалось, что он просто настолько агрессивен по отношению к другим людям, что опасно физически с ним контактировать. Очень низкая самооценка, в том числе, лицо застывшее, маскообразное, проблемы с выражением эмоций, опаска посещать доктора и реабилитационный центр. После совета с группой, с многопрофильной бригадой, которая его ведет, подумали, что индивидуальные сессии могли бы помочь. Он проявил большой интерес к гитаре и сказал, что «я хочу учиться играть на гитаре». Решили, хорошо – будем играть на гитаре.
В результате, я использовала специально настроенную гитару, она настроена так звучит хорошо у тех, кто не умеет играть. Для него это был очень важный момент формирования самооценки. А я была с другой гитарой, у нас получалась такая импровизация: он задает какой-то ритм, я ему отвечаю, это создание надежной привязанности, которой у него, видимо, не было в детстве. Ему стало интересно писать песни. Мы писали песни по куплету во время сессии, проговаривали какие-то ситуации, он мне рассказывал о чем-то. У него проблемы с грамотностью были, поэтому он просил меня записать – я говорила: «Нет, давайте Вы». И помогала ему писать слова. То есть для него это тоже было очень важно – разделение на строки, планирование своих действий. У него возник какой-то сильный контакт со мной, постепенно он стал общаться с другими людьми более адекватно. И закончилось все как-то очень резко, потому что мне сказали: «Мы его выписываем через два дня».
То есть опять же там страховка, все эти формальные дела. Процесс не был закончен, мы могли бы работать дальше над самосознанием, планированием, социализацией более глубокой, но так получилось, что какие-то лечебные цели были уже достигнуты, и его выписывают в семью без поддержки. Но мы успели записать песню на аудио, и я в последний момент успела записать для него диск. Он ушел с некоторым количеством копий этих дисков и копий текстов песни. Для него это был огромный проект, который его, не знаю, направил или не направил жить дальше, но, по крайней мере, он сказал, что «Да, я хочу учиться, я теперь буду заниматься».
– Пациентка женщина 56 лет, шизофрения, причем в тяжелой наследственной форме. Она практически всю свою жизнь прожила в больнице, потому что никак по-другому нельзя было. В общем, в других условиях она не выживала, тяжело очень было – и семье тяжело, и ей самой. И во время праздников и волнующих событий у нее были обострения, острый психоз. У нее два сына взрослых – больше 20-ти лет и постоянное ощущение, что они дети, и что она должна им помогать. То есть даже свое пособие по инвалидности и все, что она зарабатывала на трудотерапии в реабилитационном центре, постоянно отправляла им, очень волновалась, звонила каждый день.
У нее было ощущение, что она не состоялась как мать, она плакала, иногда становилась агрессивной, иногда потом очень сожалела об этом, ей тяжело было. Я с ней все время встречалась в группе, и арт-терапевт с ней встречалась в группе. Но во время обострений, зная, что она любит музыку, я ей просто предлагала: «Если хотите – пойдемте в сенсорную комнату, займемся вместе индивидуально». И когда она соглашалась, мы занимались релаксацией, либо пели какие-то любимые ее песни, она могла играть на каких-то инструментах, подпевать. И с колыбельными получилось один раз очень интересно, потому что, увидев, что ничто на нее больше не действует, я стала петь колыбельную: «Какие любимые у вас колыбельные?» – она, естественно, вспомнила все колыбельные, которые она пела своим сыновьям. Мы с ней попели, она разулыбалась, у нее сошел этот стресс, тревожность такая резкая. И после этого я сказала: «Наверное, вы будете хорошей бабушкой». И это ей помогло сориентироваться в действительности, по крайней мере, на тот момент, что она сказала: «Да, у меня взрослые сыновья, наверно, у меня скоро будут внуки». То есть для нее это стало таким переключением в реальный план, что ее сыновья – это не те люди, которые там в телевизоре, ее сыновья – это не маленькие дети, а ее сыновья – это взрослые люди, которые могут и ее поддержать в этот момент.
– Еще одна пациентка, очень образованная, 39 лет, тоже с шизофренией. Высшее образование, причем Гарвард. Есть семья, и раньше она пела в хоре. Ее нашли просто у себя дома. Родственники сказали, что не было никакого ухода за собой, то есть ее нашли в неприятном состоянии – в фекалиях, грязной, то есть она совсем за собой не следила. Она почти не двигалась, не ела, была в депрессивном состоянии на первичном этапе. Она отказывалась от приема лекарств, причем даже тогда, когда ее госпитализировали, ни в какую не соглашалась. И ни в какую не соглашалась участвовать в группах. И как-то получилось, что мне сказали, что по предыдущим госпитализациям, оказывается, она любит музыку. И я к ней подошла, у нас возник контакт, я начала петь – ей понравилось. И она согласилась на индивидуальные сессии, где мы просто все 45 минут – час пели ее любимые песни.
Сначала она не решалась петь, слушала меня, а потом я сделала вид, что у меня заболело горло – и пришлось петь ей. В общем, мы вступили в такой диалог музыкальный. И действительно для нее это самый чудесный случай. Она действительно больше ничем не занималась абсолютно. Она стала следить за собой, стала заниматься на беговой дорожке, которая стоит на каждом этаже, улыбаться. То есть было очень милое выражение лица. Стала принимать лекарства, посещать группы. Выписали ее… Опять же, мне кажется, выписали ее слишком рано, потому что у нее не было готового плана. Это такой случай, когда только музыкой и ничем больше ее не удавалось пробить. То есть она даже не говорила с социальным работником, и первый момент, когда она заговорила, это было о том, что «Мы музыкой с Алисой занимаемся».
Другие возможности музыкальной терапии
Расстройство питания. Музыкальная импровизация позволяет ориентироваться в действительности. Написание песен, которые говорят о том, что «я готов принять себя таким, какой я есть», позволяет действительно принять себя, и это возможно в группах или индивидуально.
При деменциях альцгеймеровского типа или другого типа музыка часто является единственной возможностью снять тревожность, наладить коммуникацию. Когда человек ни на что не отзывается, он часто реагирует на музыку, к которой он эмоционально привязан. Для пожилых это музыка, которую они слушали в молодости. Музыка способствует нормализации при маниакально-депрессивных состояниях. Игра на барабане может наладить диалог между терапевтом и пациентом в таком состоянии – либо маниакальном, либо депрессивном. Может человека вывести из того крайнего состояния, в котором он находится в данный момент, и привести в какое-то нормализованное.
Важно, что музыка не вызывает у больных ожидание угрозы. Музыкальный терапевт – это не человек в белом халате, который приходит и говорит: «Пойдемте в комнату, Вас привяжут», он не появляется со шприцом. Музыка не воспринимается как что-то медицинское, какое-то лечение.
В результате всей этой работы в реабилитационном центре пациент учится необходимым навыкам для жизни вне больницы, он учится реалистично оценивать свои возможности, отношениям, взаимодействию в коллективе, учится контролировать ситуацию, и это повышает самооценку.
– Ко мне на занятия на этажи часто приходила психиатр. Кстати, русский психиатр, мы нашли с ней общий язык, она там работает. И она просто садилась в уголочек, там брала какой-то музыкальный инструмент, никак не участвовала в группе. На самом деле, она смотрела, что происходит, какая изнанка в группе, и это позволяло ей увидеть пациентов в каком-то совершенно новом ключе, потому что одно дело говорить в своей палате или там на этаже, просто по коридору бродить, а другое дело – музыкальное взаимодействие.
Алиса также напомнила на лекции, что терапевтическое использование музыки доступно практически всем. Без музыкального терапевта можно использовать групповое слушание музыки, обсуждать тексты песен, создавать продуманный музыкальный фон в помещении. Это не просто музыкальный фон типа радио. Музыкой можно влиять на состояние присутствующих в помещении. Если вы хотите, чтобы люди успокоились, включите что-нибудь релаксирующее; хотите, чтобы оживились – включите что-то более активное. Можно рисовать под музыку.
Можно думать о чем-то, проживать ситуации, с которыми музыка может вызывать ассоциации. Физиотерапевт может использовать музыку для мотивации движений: если человек сидит и в течение пяти минут поднимает и опускает руку – ему надоедает, а если это происходит под музыку – танцует, то это совсем другой эффект.
Музыкальный терапевт Алиса Апрелева также рассказала о своем проекте: сайт muzterapevt.ru. Это некоммерческий образовательный проект, который направлен на информирование людей вообще о возможностях музыкальной терапии, в открытом доступе размещена информация о музыкальной терапии.
Вопрос музыкальному терапевту
Как взаимодействует музыкальный терапевт с врачом-психиатром, с психологом? Музыкальный терапевт ведь – один из элементов команды
У нас есть, наверное, на русский язык лучше всего перевести, планерки. Когда утром собирается команда, которая отвечает за какой-то этаж. И обычно один человек от реабилитационного центра, там много сотрудников по разным направлениям – экспрессивная терапия, музыкальная терапия, трудотерапевт – один человек от команды приписан к этажу, и он всегда в курсе, он держит связь с командой на этом этаже, с психиатром, с психотерапевтом, с социальными работниками. И потом он приносит эту информацию уже на планерку в реабилитационный центр. То есть происходит постоянный обмен информацией, с одной стороны.
С другой стороны, после каждой сессии индивидуальной или групповой я как музыкальный терапевт отправляю небольшую заметку, опять же, всем людям, которые могут быть связаны с теми пациентами, с которыми я работаю в этой группе, естественно. Я отправляю свои заметки. Кроме того, при индивидуальной работе с пациентами есть группа, которая отвечает за каждого пациента, не за этаж, а за пациента. И не постоянно с ними на связи, но они всегда получают эти мои заметки. И в какие-то критические моменты, когда человек собирается выписываться, или у человека какой-то острый кризис, всегда музыкальный терапевт может вмешаться. Вплоть до того, что психиатр говорит, что человек абсолютно лигиден, он не может ничего, а музыкальный терапевт может пригласить психиатра и сказать: «Смотрите, он использует музыкальные инструменты достаточно творчески».
Вы сами выбираете себе пациента для работы, или все-таки врач осмотрел пациента, определил диагноз, назначил реабилитационную программу и, в том числе, решил, что с этим пациентом нужно заниматься музыкальному терапевту? Или Вы сами обратили внимание на кого-то и сказали: «Вы со мной будете работать»?
Это происходит и так, и так. С одной стороны, врач может сказать, что «Мы заметили, что пациент ходит и все время поет», или у него в карте написано, что он учился в музыкальной школе, условно говоря, или играл на гитаре, и ему это интересно, скорее всего. То есть мотивация должна быть. Если назначить музыкальную терапию человеку, который музыкой никогда не занимался, ему вообще медведь на ухо наступил, и ему совсем неинтересно, то просто лучше не тратить усилия, лучше потратить усилия на тех, кто мотивирован сильнее. С одной стороны, когда человек, получающий систему привилегий, доходит до того, что он оказывается в реабилитационном центре, то его социальный работник, доктор может сказать, что хорошо бы музыкальную терапию. С другой стороны, мы видим всех этих пациентов, когда они в комнате.
Этот момент свободы общения с 10-ти до 12-ти, когда перетекают из одного помещения из одного в другое, то мы просто видим, что если человек подходит, например, к пианино, которое там стоит, или заходит чаще в комнату, в которой разложены инструменты, на которых мы там играем – на виолончели, на гитаре, то понятно, что его это мотивирует. Тогда уже процесс идет в обратную сторону – я подхожу к доктору или к кому-то еще из команды и говорю, что «Вы знаете, пациент очень заинтересован в музыке. Как Вы думаете, стоит его в какую-то группу включит, или, может быть, он вообще в группе не хочет, может быть, с ним индивидуально поработать?» – мне говорят: «Да у него там психотерапия, все хорошо». Тогда я ищу другую «жертву», которой полезней музыкальная терапия. А если оказывается, что это человек, который закрытый от всего остального, и вдруг пошел на контакт со мной, с музыкальным терапевтом, тогда, конечно, я стараюсь это использовать.
Вы так намекнули, выписался пациент, Вы с ним работали, каких-то других специальностей – и врач, и психолог, а он выписался, и с ним надо продолжать работу. Вот как в этом случае? Поддерживается ли связь? Есть ли преемственность какая-то после того, как он пролежал в отделении?
Сложно, потому что я лично не могу никаких контактов поддерживать, потому что это просто этика профессиональная, и когда человек уходит – я не могу даже с ним поздороваться. Скажем, если у метро встречу, я делаю вид, что я его не вижу. Если он сам поздоровается – я могу с ним поздороваться. Очень сложно с поддерживающими программами. Те люди, которые выписываются в групповые дома, вот то, чего в России почти нет, часто их водят на музыкальную терапию, к ним приходит музыкальный терапевт, какие-то еще там занятия у них проходят. И в этом смысле, в групповых домах лучше. Те люди, которые выписываются в семьи и в независимое проживание – их иногда направляют, есть такие центры музыкальной терапии или центры поддерживающей терапии. Там вопрос, покрывает ли это страховка, не покрывает это страховка, потому что это все очень дорого, и захочет ли этот пациент вообще выходить из дома, куда-то ехать, то есть для него даже большая проблема доехать две остановки на автобусе. Совершенно никаких гарантий абсолютно нет. Это может быть участие семьи, которая готова помогать, или это участие соцработника, который прикреплен к человеку. А если этого нет, то никаких гарантий, и поэтому часто возвращаются обратно.
Если человек со специфическими психическими возможностями, и он негативно относятся к однодневной работе, то есть ему нравится заниматься в секциях, в общих группах, но иногда ему не нравится, как состоялась песня общая, или различные реакции же могут быть не всегда позитивные, как это все разрешается, и как проводится эта работа?
Музыка хороша еще и для разрешения конфликтов. То есть в музыке можно эффективнее столкнуть разные точки зрения и как-то примирить их. Если этого не произошло в процессе написания песни, то… Нет, бывают случаи, когда человек хлопает дверью и уходит, такой всплеск проявил агрессии, за ним уже потом следит медперсонал, все ли с ним хорошо. Но вот именно в музыкальной терапии есть возможность договориться на максимально мягких условиях, скажем так, или в арт-проекте. Можно сделать то, что называют fusion – начать петь о рок-н-ролле, а перейти в хип-хоп. И таким образом, человек, которому нравится рок-н-ролл, и человек, которому нравится хип-хоп, они как-то будут взаимодействовать в общей сложности.
То есть пациенты идут на взаимодействие, на уступки?
Да. То есть или если там какой-то серьезный конфликт, то я постараюсь, скорее, сделать импровизацию музыкальную, чтобы не переходило на вербальный уровень – оскорбления друг друга, и так, условно говоря, кто кого переиграет. Но если кто-то кого-то совсем переигрывает так, что уши болят, то я попрошу потише. И, в принципе, если я вижу, что все время происходит такой конфликт, мы постараемся просто назначить кого-то в другую группу, чтобы они не встречались. Но это редко бывает, очень редко. То есть у меня таких серьезных конкретных ситуаций, как правило, не было никогда. Бывают ситуации, когда у человека уже изначально привилегии есть, потому что он еще ничего такого не совершил страшного, но он уже взвинчен, и уже с порога понимаешь, что сегодня, наверно, что-то случится – и мы ждем этого. Это плохо, конечно, ожидать что-то такое плохое от человека, но это чувствуется в воздухе. И тогда мы просто стараемся друг друга в штате как-то поддержать, и если такое происходит, мы всегда знаем, что кто-то на подхвате, этого человека отведет обратно на этаж.
У меня вот какой вопрос. В психиатрии существует проблема эмоционального, профессионального выгорания сотрудников. Есть ли у вас опыт работы в этом направлении?
Большое спасибо, это у меня любимая тема. Я не знаю, есть ли у вас супервизоры, но в реабилитационном центре у каждого сотрудника есть такой вышестоящий, что ли, по служебному положению и длительности пребывания в системе – человек, более опытный, который может что-то подсказать. И к этому супервизору необходимо обращаться раз в неделю обязательно каждому человеку из этой команды. Если есть ощущение, что человек в таком состоянии выгорания, то предлагают ему отдохнуть какое-то время. Это очень болезненно, потому что зарплату при этом не дадут. Действительно работа тяжелая. Я занимаюсь тем, что… при сопротивлении сотрудников, в том числе, и реабилитационного центра, при любой возможности предлагала им зайти в свою комнату, я предлагала им во время планерки потратить пять минут на то, чтобы подышать, послушать музыку, написать вместе песню.
То есть в этом смысле, с сотрудниками работать бывает даже тяжелее, чем с пациентами, потому что пациенты: «Ну да, мы пришли сюда, потому что нас надо реабилитировать. Мы готовы, давайте», – в основном. А сотрудники, они же – кремень. И это осознание того, что они тоже уязвимы, не всем дается легко. Но когда удавалось это продвинуть, были видны перемены в отношении к пациентам, перемены вообще в психоэмоциональном состоянии людей. И в психиатрии, то есть когда я на практике была в детском госпитале в Бостоне в кардиологии, там постоянно кто-то умирает из детей. И поэтому иногда приходилось, когда кто-то умирает использовать песни, какую-то музыку, может быть, это любимая музыка ребенка –в период этого расставания. Музыку можно использовать. Нужно не забывать, даже если просто после работы одеть наушники и поставить свою любимую песню – это уже даст вам какой-то запас прочности, что ли. И это несложно сделать, это не поход к психотерапевту, который требует времени и денег.
На какие техники персонал наиболее отзывается?
Проще всего сенсорная комната, когда уже готово пространство, когда там уже есть пациенты, проще всего туда зайти, присесть на стульчик, как бы наблюдать за пациентами, все ли в порядке. То есть включение в то, во что уже включены пациенты. Часто в группах на этаже медсестры, медбратья под видом того, что будут следить, они приходят, берут барабан, начинают играть. То есть это совсем не инвазивно, это реально, когда не принижается профессиональное достоинство, что ли, я не знаю, как сказать. Из целенаправленного мне очень нравится.
Потом кто-то может что-то спеть. «Мне так надоело!..» – и все отвечают. То есть человек чувствует себя услышанным. И это очень-очень важно. И мы почувствовали, что минимальный какой-то уже ритм, он дает ощущение драйва. А с релаксацией я могу просто между группами как-то невзначай сесть и начать играть на флейте, импровизировать на фортепиано как-то для себя. Оказывается, что это полезно для других. У меня тоже есть проблема выгорания. Для меня невероятно важен был момент супервизии. То есть без супервизии я не знаю, что бы я сказала, честно говорю. Мне повезло просто.
В конечном счете, за день Вам удается работать с каким количеством больных, учитывая и групповую, и частную, там или среднее, или максимальное и минимальное, и насколько это в наших условиях применимо?
По группам максимально, наверное, шесть групп в день.
А в группе человек?
В группу приходят просто все, кто хочет быть. То есть я перед началом группы (там час она длится примерно) прохожу по этажу, заглядываю ко всем, говорю, что музыка, песни петь будем, да? И те, кто хочет, те за мной идут и присутствуют на занятии. Человек может быть от одного-двух до пятнадцати, примерно так получается. В барабанный клуб этот, который раз в неделю, может быть до 35-40 человек. Группы те, о которых я говорила, которые в реабилитационном центре, от трех до двенадцати человек. Наверное, так. При этом у них, поскольку параллельно идет несколько групп, они могут выбрать, куда прийти. И если музыка интересна – они идут туда. С индивидуальными, в принципе, точно так же. Естественно, что к концу рабочего дня все экспрессивные терапевты совершенно вымотаны, и все не сделано. То есть, если была бы возможность быть музыкальному терапевту на каждом этаже – это было бы вообще шикарно. Но поскольку такой возможности нет, там ставка одна, и плюс там еще какие-то интерны, то выходит так. Чем богаты, тем и рады.
В музыкальной терапии много мужчин?
Много ли мужчин среди музыкотерапевтов. Меньше, чем женщин, но они есть. И когда они есть, то создают другую энергию, конечно. И мужчины, еще хочу сказать, как правило, больше пользуются техническими всякими приспособлениями. То есть «Айпедами». На «Айпедах», например, очень много инструментов, которыми очень легко управлять. Или там портативные студии такие какие-то. Они чаще используют звукоусиливающую аппаратуру, чаще используют, не знаю, электронные барабаны, электрические какие-то бас-гитары, электрогитары, то есть ансамблевые всякие вещи. И, конечно, другой тип контакта совсем. С другой стороны, есть прекрасные мужчины-музыкальные терапевты, которые работают с детьми в больницах тоже. Есть сочетание, например, сейчас в Boston Children’s, как раз в детском госпитале, там есть полная ставка мужчины-терапевта и полная ставка женщины-терапевта, и они все время меняются, и это очень, мне кажется, позитивно.
По расшифровке лекции: Дина Баринова, Милосердие.ру
