Секретная книга Регины. Часть I

Оглавление

• Часть I
  • Сентябрь
  • Октябрь
  • Ноябрь
  • Декабрь
  • Январь
  • Февраль
  • Март
  • Апрель
  • Май
  • Июнь

 

Посвящается Ксюше, Лесе, Элику

 

Часть I

Сентябрь

1

— Ах, дорогой мой Уотсон, мне искренне жаль, что вы опять остались без собаки.

— Еще немного, Холмс, и я поверю, что вы ясновидящий. Как вы догадались?

— Элементарно, Уотсон. Никакой мистики, всего лишь научное использование силы воображения. Видите ли, не так уж трудно построить серию выводов, в которой каждый последующий вытекает из предыдущего. Если после этого удалить все средние звенья и сообщить слушателю только первое звено и последнее, они произведут ошеломляющее, хотя и ложное впечатление. После того как я увидел вас в куртке, я понял, что щенка немецкой овчарки у вас не будет.

— Но я не вижу никакой связи…

— Охотно верю. Однако я вам в несколько минут докажу, что такая связь существует. Вот опущенные звенья этой простейшей цепи. Во-первых, куртка у вас пахнет дымом. Это значит, что вы были вчера у костра. Во-вторых, костры в городе не жгут, следовательно, вы были у кого-то на даче. В-третьих, на даче у ваших знакомых летом ощенилась овчарка. В-четвертых, известно, что вы имели виды на щенка. В-пятых, у вас такой грустный вид, что ясно, что щенок вам не достался.

Уотсон уныло улыбнулся, мотнул головой так, что обе его косички подпрыгнули, стряхнул кроссовки и, запихивая ноги в сандалии сменки, сказал:

— До чего просто!

Правда, сказал он это безо всякого выражения. Не как Уотсон бы сказал. А я уже рот раскрыл, чтобы произнести фразу, которая шла дальше в «Пляшущих человечках» [1]: «Конечно, любая задача оказывается простой после того, как вам ее растолкуют».

Понятно, у Уотсона не было вдохновения играть, хотя она и старалась. Да уж… Не будет у Любки щенка. А как мы обе надеялись, что ее родители согласятся! Уже и планы строили, как будем его приучать к поводку и следить, чтоб не писал в песочницу, хотя мы давно уже в ней не играем, но там играют все малыши из соседних домов…

Ладно, надо Любку отвлечь. У меня как раз такая есть новость… И я сказала голосом Холмса ту фразу из книжки, добавив и следующую за ней, поскольку она в самый раз подходила:

— А вот вам задача еще не решенная. Посмотрим, друг Уотсон, как вам удастся с ней справиться.

И раскрыла ладонь. Любка взяла Золушкину туфельку, разглядела ее и сказала:

— Барбинская туфля. Нарядная, прозрачная, с блестками. Одна. Как в сказке про Золушку. А где вторая?

— Не хотите ли вы спросить, где сама Золушка?

Любка выпучила глаза.

— Да, мой друг. В нашем дворе совершено чудовищное преступление. Пошли, расскажу.

Мы взяли ранцы и вышли из раздевалки. Я, как обычно, быстренько обежала взглядом толпу – нет ли поблизости Шурика из четвертого «А». Но Шурика не было, а если и был, то увидеть его мне не удалось: первый «Г» строился на экскурсию и заслонил собою весь белый свет. В дверях образовалась пробка. Их учительница металась как угорелая, пытаясь отодвинуть класс ближе к стене, но первоклашки ведь неуправляемые. Справедливости ради надо заметить, что три года назад и мы были такими же бестолковками. Протиснувшись кое-как, мы стали подниматься к нам на четвертый этаж. До звонка оставалось минут пятнадцать.

— Ну, так да. Иду я вчера домой после студии, а возле моей парадной Соня сидит, а в руках у нее кукла. Такая китайская барби, ну, знаешь, не резиновая, а из дубовой пластмассы. Соня и говорит: «Смотри, какая у меня Золушка». – Понимаешь, какая наивность? Неудивительно, Соня маленькая. Но все же. «Соня, — говорю, — это не Золушка. В смысле — не настоящая». – А она: «А какая настоящая?» – «Фирменная, — говорю. — Барбинская или диснеевская». – А сама думаю: ну как это объяснишь? Лучше всего показать. И кричу: «Ма, сбрось мне Золушку!» – ну, она и сбросила мне из окошка в пакете. Стала я Соне показывать: руки-ноги гнуться должны, платье у правильной Золушки атласное [2], голубое, и диадема [3], и перчатки до локтей, и, естественно, туфли по типу хрустальных, а главное – глаза: они должны человеческие быть, а не чтоб как у кукол братс – чертовские… Сидим, мы, значит, с Соней на скамеечке, а тут Темка такой подходит и говорит: «Пойдете после нас в пинг-понг? А то мы с Ромчиком уходим, стол свободный». – Ну, тут мы вскочили и помчались сломя голову, пока кто-нибудь стол не захватил. Поиграли немного, с Соней не очень-то, она все время мячик теряет. Иду я назад – ранец стоит, мешок студийный лежит, и тот пакет, в котором мне мама Золушку сбросила. А Золушки нет… Оглядываюсь – и представляешь, кого вижу? Бурова! И знаешь где? Помнишь, напротив моей парадной, за кустами, где тетя Женя кошек кормит, дверь есть обшарпанная, и на ней постоянно замок висит? Так вот, Буров туда заходит и дверь быстренько так за собой прикрывает!

— То есть как это?.. А ведь там не живет никто? Там же вход в подвал, да?.. – Любка и так-то хрупкая и бледная, а уж когда пугается, и вовсе прозрачная делается. Одни глаза на лице остаются. И кончик носа у нее от страха белеет.

— Вот и думай. От Золушки на скамеечке осталась одна эта туфелька. А кроме Бурова, в нашей части двора никого не было.

— Значит, он?..

Буров еще перед летом вполне хороший парень был, компанейский, веселый — один из лучших в нашем дворе. Маленьких не дразнил, девчонкам не грубил. И поболтать с ним о том о сем можно было, и в играх он не выпендривался. Но после каникул с ним стали твориться какие-то странности. Он крутого теперь из себя строит: бицепсы качает, серьгу в ухо вставил, и еще он постригся коротко, ежиком, и над ухом у него оказался огромный шрам. Он его всем показывает, а спросишь откуда – только цыкнет зубом презрительно и процедит: «Иди себе, рыжая, не твоего ума дело». И вообще, о девчонках теперь то и дело гадости говорит, типа, что мы трусихи и неженки все. И не вздумай ему возразить: он тогда еще хуже становится, может слово заборное крикнуть. А недавно совсем никудышная вышла история: Ромчик у него в пинг-понг выиграл на глазах у всех, так Буров тогда камень взял и стоит красный весь, вот-вот в него кинет, но не посмел, а взял и в землю ему под ноги бросил, ну а камень-то отскочил прямо Ромчику в ногу! Я тогда ему все про него сказала. Потому что нет ничего на свете хуже несправедливости. Ну, а он такой кулаки сжал, напыжился и говорит:

— Решка-пешка!

Вообще-то меня Региной зовут. Это значит «правительница». Мама твердит, что это красиво, торжественно, но мне трудно жить с таким именем. Терпеть не могу, когда главничают, а тут выходит, что я сама – королева. Фу, стыд какой! Да я никогда, ни за что не хотела бы стать королевой!

Поэтому зваться Решкой мне больше нравится. До сих пор, до этого случая, нравилось. А как это услышала, так от обиды действительно – просто опешила. Чувствую, слезы уже напирают. А Темка и говорит:

— Нет, Решка. Ты не пешка. Ты орел! – И взглянул с уважением. Мне, естественно, сразу плакать расхотелось. И Буров показался таким глупым с этой своей серьгой. И маленьким. Даже жалко его тогда сделалось…

— Не будем спешить. Следствие покажет, — сказала я голосом Холмса. — Буров пока еще просто подозреваемый. Потому что не пойман – не вор. Я вообще за презумпцию невиновности. Это я в одной книжке вычитала: пока вина не доказана, человека нельзя считать преступником. И относиться надо к нему соответственно: уважительно, как ко всем гражданам. То есть как ни в чем не бывало. Потому что потом может выясниться, что он невиновен, и получится, что его осудили несправедливо. А хуже этого нет ничего.

Вот так вот, друг мой Уотсон. Зная, что вы разделяете мою любовь ко всему необычному, ко всему, что нарушает однообразие нашей будничной жизни, — предлагаю вам поучаствовать в этом расследовании!

— Я всегда к вашим услугам, Холмс, — застенчиво сказала Любка. – Каков план действий?

— Понимаешь, оказывается, замок там просто так висит. Издали кажется, что дверь заперта, а на самом деле только прикрыта. И туда кто угодно может зайти.

— Ой… Ты что ж, предлагаешь?..

— Да, Уотсон. Придется идти на разведку.

Кончик носа Уотсона стал совсем как мел. Да. Одно дело – воображать, что выслеживаешь опасного преступника, — мы так часто играли с Любкой: выберем какого-нибудь с виду подозрительного типа и идем за ним, иногда аж до самой Сенной [4] доходили. Но то – игра. А совсем другое дело лезть туда, где замок повешен. А Буров-то каков, не боится. Может, он его и сломал? И куда только его родители смотрят. Хотя у Бурова родители такие, которых называют солидными людьми. Но почему эти солидные люди сидят на своих работах и не догадываются, что их дети теперь камнями кидаются да по подвалам лазают?

— Уотсон, я предлагаю сегодня, как только вы вернетесь из музыкалки. Если это действительно Буров Золушку стырил, то, скорее всего, он прячет ее там, в подвале. Сомневаюсь, что он бы домой ее взял – типа, глянь, мама, я теперь в куклы играю!

Любка растянула губы в улыбку. Кончик носа теперь уже даже не белый был, а почти голубой. Конечно, я не могу послать ее в подвал. Куда ей! И вообще, самые рискованные шаги Холмс должен предпринимать сам. Еще ничего, если меня там взрослые застукают, — например, сантехник какой-нибудь. Поругают, и все. Но гораздо хуже будет там с Буровым встретиться. Поэтому без Любкиной помощи не обойтись.

— Так вот. В шесть часов у моей парадной. Ты будешь в дозоре. Садись себе на скамеечку, делай вид, что меня поджидаешь, на дверь мою поглядывай, а сама наблюдай за двором. Если Буров появится, громко мяукай.

— А ты?.. А если?..

— Ну, если. Тогда это будет – последнее дело Холмса. Вот так вот, друг мой Уотсон.

И тут прозвенел звонок.

2

Обычно, когда я одна иду после школы домой, я стараюсь глядеть на мир глазами Холмса, чтобы развивать наблюдательность. Главное в этом деле – обращать внимание на мелочи. Потому что для сыщика они никакие не мелочи, а улики. Например, в палисаднике кто-то бутылку разбитую бросил. А вдруг тут ночью драка была? Вдруг они тут один другого осколком бутылки порезали? Надо все рассмотреть – может, есть и другие следы? Но сегодня мне не до них. Потому что главное сейчас – отыскать Золушку. Потому что с того момента, как она пропала, я себе места не нахожу. И дело не в том, что это моя любимая кукла и даже не в том, что мама ругаться будет. Это нестрашно, можно будет сказать, что я дала ее Соне на время. А из-за студии. Любка-то всего не знает… Дело в том, что у нас будут «Золушку» ставить. И к субботе уже будут роли. И то, что кукла пропала как раз накануне, мне жутко не нравится. Больно подозрительно это. На примету похоже… А у меня в первый раз есть шанс в большой спектакль попасть. Потому что до этого года я в младшей группе была и меня только на отдельные танцы брали. Хотя я знаю, что меня ценят. «Вот идут наши лучшие кадры», — сказала Наталья недавно новому концертмейстеру [5], когда я вошла в зал. Мне аж подпрыгнуть захотелось. Ужасно, ужасно приятно, когда тебя хвалят… Хотя мне почему-то при этом все время неловко. Но я же не виновата, что я талантливая!

Представляю: я – Золушка!

Сцена – вся для меня… И огромный наполненный публикой зал, в нем родители, целый наш класс, а быть может, и Шурик, он специально пришел посмотреть, как я здорово – сильно, легко, грациозно – а в конце долго хлопают, «браво» кричат и букеты несут… Я стою рядом с принцем, на мне диадема, перчатки и платье атласное, ну, и туфельки типа хрустальных…

Но только дадут ли мне роль?.. Ведь пока моя кукла…

И – ой, мамочки, как мне тревожно сделалось! Будто солнце за тучу спряталось или ворон каркнул зловеще. Как будто резкий ветер подул и старый дуб застонал. Беда… У меня на такие дела интуиция. У меня она так развита, что даже приметы есть свои собственные. Например, если я ем капусту, то на ближайшей контрольной пятерки мне не видать. Хоть какая, хоть брюссельская, хоть цветная, — и капут, четверка! Я маме сколько раз говорила: не готовь капусту – буду совсем на одни пятерки учиться! Но она только смеется и отвечает, что у меня от отца врожденный дар заключать сделки на выгодных для меня условиях. Зря она к этому так несерьезно относится. В том, что приметы сбываются, никакого чуда нет, просто все в жизни связано. Кстати, когда у нас кукла пропала? Ой, в вечер на пятницу! Хорошо хоть число не тринадцатое. Ну, а вдруг тогда еще и новолуние было?.. Как хотите, а куклу надо вернуть позарез, и немедленно!

Применяем, как Холмс, метод дедукции. Это значит, что надо обдумать все факты, а потом сделать выводы. Начнем с опроса свидетелей и потерпевших, то есть лично меня.

Вот я вернулась к скамеечке; куклы нет. Оглядываюсь; что я вижу? Важно вспомнить: быть может, я куклу в руках у него хоть краем глаза заметила?.. Нет, только спину его и видела…Может, кто другой по двору проходил? Но моя часть двора глухая, проход между домами высокой решеткой заделан. А в парадной у нас из детей только я; а взрослым кукла моя ни к чему. Значит, все подозрения падают только на Бурова… У меня в голове появилась та сцена у теннисного стола, в ушах зазвучал его хриплый, как будто шершавый голос: «Решка-пешка!» Ужас как он тогда на меня разозлился… А теперь нашел мою куклу и решил отомстить? Не могла же Золушка раствориться в воздухе! Или взять превратиться в воробушка! Ха-ха! Ведь чудес не бывает! Во всяком случае, я, как любой настоящий сыщик, в них не верю.

Люди верят в чудеса, когда они чего-нибудь не знают. Например, когда я была маленькая, я однажды спросила маму, где водятся огнедышащие драконы и как их дрессируют, чтобы снять в роли Змея Горыныча. Мама мне объяснила, что это чудеса не природы, а техники. В старых, черно-белых фильмах иногда заметно, что они не настоящие; а уж в современном кино можно с помощью анимации [6] что угодно показать, любую выдумку представить так, как если б она существовала в действительности. Я помню, как огорчилась, потому что очень уж хотелось верить, что драконы существуют. И другие сказочные существа. И вообще, чудеса… Но теперь я знаю, что всему сверхъестественному на свете есть объяснение. А если взрослые чего-нибудь сами не знают, то мама говорит: «Надо посмотреть в энциклопедии», а папа говорит: «Надо посмотреть в Интернете».

Оттого, что маленькие дети верят в чудеса, у них и игры какие-то по-детски сказочные. Например, когда ты представляешь себя принцессой, и тебя будто бы похищают какие-нибудь злодеи, связывают там, держат на хлебе и воде, а ты сидишь и как дура ждешь, пока принц за тобою явится. Или еще вот: в детстве я верила, что мой кукольный дом по ночам оживает. Что будто бы только стоит заснуть, и куклы начинают двигаться, говорить и все такое. Я так в это верила, что даже старалась кукол перехитрить: лежу себе, дышу ровно, даже прихрапываю, а сама сквозь ресницы подглядываю: вдруг они встанут, начнут разговаривать? И еще я внимательно запоминала, как у них в доме все расставлено и разложено: вдруг наутро кофточка окажется не на стуле, а на кукле?! Или, например, пластмассовые тарелочки из сервиза окажутся передвинутыми? Меня интересовало, чем куклы питаются. Что игрушечная еда не годится, это я понимала: подложишь им пластилиновые огурцы и картошку из мелких камешков, а они остаются нетронутыми, — значит, не превращаются. Ну, а вдруг куклы ночью тихонько уходят через нарисованную дверь в специальный кукольный универсам и покупают там свою, нам не видимую, но настоящую еду?!

От этих мыслей у меня аж мурашки бежали. Теперь я понимаю: все это – фантазии. Сказки. А в сказках что хочешь придумать можно. Там вся жизнь – не как в жизни. Вообще, там все гораздо проще. Мы недавно это на литературе обсуждали. Например, герои там делятся на плохих и хороших. А выдумка уже в этом и заключается: ведь на самом деле каждый человек бывает то хороший, то плохой. Нас тогда Надежда Петровна развеселила:

— Сейчас я вам докажу на конкретном примере, что человек похож на зебру, то есть он полосатый — то черный, то белый. Добровольцы есть?

Добровольцев было много, но Надежда Петровна, оглядев нас внимательно, выбрала Нижегородцева.

— Миша, скажи нам честно: сколько ты вчера получил двоек, сколько раз подрался и сколько раз нагрубил дедушке?

Он задумался, потом и говорит:

— Двоек – три, драк – пять, а с дедушкой – ну, раз десять…

— Значит, ты у нас вчера был какого цвета?

— Понятно… — вздохнул он под хохот класса.

— Теперь расскажи про сегодняшний день, — тоже вовсю улыбаясь, сказала Надежда Петровна.

— Три пятерки! А драк – ни одной, наоборот, я Женьку с Антоном раз пять разнимал, когда они дрались… И с дедушкой – ему сегодня утром плохо было, так я в дежурную аптеку за корвалолом бегал…

— Итак, ребята. Какого цвета у нас Миша сегодня?

Нижегородцев стал красный оттого, что все дружно закричали «белого!», а Женя Обский, подпрыгивая, добавил:

— Мишка – зебра!

— Да, — подтвердила Надежда Петровна. – К сожалению, нет никакой гарантии, что он теперь всегда будет хорошим. Возможно, снова грядет черная полоса.

И точно: на следующий день он отличился – намазал Лизе Романовой парту клеем. Сами понимаете, что из этого вышло…

Шутки шутками, но это верно, про полосатость. Человек постоянно меняется. Вот Буров: был-был хорошим, а сделался отчего-то плохим. И станет ли снова хорошим, неясно. Но можно надеяться. А в сказке ни разу не случалось, чтоб какой-нибудь Кощей Бессмертный исправился.

Сказки – скукота. Разобрался, добрый там или злой Серый волк или фея какая-нибудь, и дальше все как по маслу идет, и конец сразу ясен. Бывают, правда, умные сказки, где выдумка с жизнью перемешаны. Там и герои на настоящих людей похожи. Например, «Гарри Поттер» [7]. Почему он всему миру так нравится? Потому что, читая, ты можешь легко себя на его место поставить. Он поначалу как все – не волшебник, а магл. Маглами там называются люди без сверхъестественных способностей. Ну, живет себе мальчик в обычном мире, ни тебе ковров-самолетов, ни шапок-невидимок. Никаких чудес в его жизни нет, а вот обид и несправедливостей хоть отбавляй. А сам он при этом добрый и справедливый, и долгое время перед злом совсем беззащитный. И только когда очень сильно рассердится или испугается, с ним происходят странные вещи. И вот выясняется, что в мире есть магия, что он – сын волшебников, и добрые силы не могут мириться с несправедливостью, они приходят к нему на помощь. Но среди волшебников есть не только добрые. И начинаются потрясающие приключения. Такие, которые только в сказках бывают…

Это я понимала, конечно. Но мне так хотелось, чтоб все это было взаправду, что я даже игру себе придумала, будто я как он, что во мне волшебные свойства таятся. До того доигралась, что даже на время поверила, что волшебники есть и у нас в Петербурге. Ходила приглядывалась: может, встречу кого-нибудь эдакого? Например, несуразно одетого: в «Гарри Поттере» волшебники по рассеянности иногда являлись на улицах Лондона в женских пижамах или в собственных мантиях. Чудаков и у нас хватало, но они скорей на бомжей были похожи, чем на волшебников. А еще я всех кошек подозревала, что это профессор Макгонагалл [8] превратившаяся. Теперь и самой смешно. Что поделать, маленькая была. А потом я прочла «Шерлока Холмса» [9]. Вот книжка так книжка! Никаких сказок не надо! Я с тех пор перестала искать волшебников, а стала искать преступников. Да и в кукольном доме теперь у меня происходят другие события и разговоры. Я с куклами не играю, как раньше, не одеваю, не двигаю; они у меня там в креслах сидят и общаются. У меня там как бы кино – сериал с бесконечным количеством серий. Например, Мэгги – бывшая Золушка – говорит Люси, бывшей Спящей Красавице:

— Дорогая, я должна сообщить тебе кое-что очень особенное. В этот уикенд [10] меня посетил Саймон. Он рассказал мне о своей любви.

— О, действительно? – ахает Люси.

— Да, это так, — говорит Мэгги. – Я хочу, чтобы ты знала об этом, и надеюсь, что это не станет причиной прекращения нашей дружбы.

— О нет! Саймон иногда оказывает мне знаки внимания, но заверяю тебя, что это лишь свидетельство его прекрасных манер. Ведь он – истинный джентльмен, не так ли?

— О да, — соглашается Мэгги. – Но ему придется воспользоваться всеми шансами, чтобы доказать мне реальность своего чувства…

Ну и так далее. В общем, у них все как в жизни, только разговаривают они не как люди, а как положено в сериалах. Интересно, что теперь будет делать Саймон, когда Мэгги исчезла? Наверно, отправится на поиски. Оседлает своего скакуна, и… Хотя нет. Это вам, братцы, не сказки: принца не будет. В смысле, Мэгги в плену бессмысленно ждать, что за ней принц прискачет. Потому что в двадцать первом веке все по-другому: похитители скорее всего потребуют выкуп. Буров, небось, напишет письмо измененным почерком и подбросит в почтовый ящик, а там типа – принесите такую-то сумму в конверте туда-то, а иначе…

Как жаль, что собаки у нас с Любкой не будет. Потому что сыщику собака просто необходима. Я б дала ей понюхать Золушкину туфельку, и она б в два счета ее отыскала. И вообще: Холмс Холмсом, но гораздо современнее было бы играть в комиссара Рекса [11]. Я могла бы быть Мозером [12], а Любка – одним из его помощников, а собака была бы, естественно, Рексом. Но теперь фигушки. Поди поиграй в комиссара Рекса без собаки! А Любка-то как расстроилась. Она уже третий год о собаке мечтает. Бедняжка!

3

Ну ладно, не будем о грустном. Лучше подумать о чем-нибудь простом и приятном. Например, что в кармане у меня брякают восемь рублей. Не ахти какая сумма, но достаточно, чтобы одноразовым соком разжиться. Я представила, как срываю целлофанчик с трубочки, протыкаю фольгу на дырочке и тяну его, ледяной. М-ням! Жаль, на «Рич» мне не хватит, а то бы неплохо вишневого; ну да ладно, и «Добрый» сойдет, хоть какой. Где у нас тут по близости магазин? Скоро уже, на углу Апраксина [13] и Фонтанки [14]…

Ну, подхожу я такая и вижу – у входа в гастроном котенок сидит, тощий и страшно грязный. Это на белых шкурках всегда особо заметно. Знакомый котенок. Неужто тот самый? Он хоть и подрос с весны, но как не узнать: белый и на переднюю лапу хромой.

А хромым он на моих глазах сделался. Это вот как случилось. Играем мы как-то раз во дворе с ребятами, и вдруг видим – из-за угла появляется Тутси. Если не знать, то, судя по имени, это кто-нибудь типа таксы. В действительности она даже по виду настоящая собака Баскервилей [15]: ростом чуть не с меня, пасть огромная, цвет – металлический. Про характер вообще молчу. Как только могут такие кому-нибудь нравиться? Потому что какой это друг человека, когда ее главное хобби – примчаться и всех распугать. Сколько раз говорили хозяйке: держите собаку на привязи! Но она только взглянет презрительно и говорит, что дворы не одной малышне предназначены. Ну так вот, мы играем, а тут эта псина. Мы все – кто на лазилку, кто на дерево, кто поскорее в парадную. А она огляделась – и ходу к той щели под домом, где Муська с котятами. А один был снаружи, и эта уродина хвать его!.. Он орет безнадежно и тоненько, просто душа разрывается… И тогда я взяла то, что мне подвернулось, – а это был Темкин портфель, а обычно его просто так не поднять, у него там гантели, – и такая с размаху ее по башке портфелем… Я, наверно, ее оглушила на миг, потому что котенок сумел как-то вырваться и юркнул под дом. А она оклемалась, стоит, безучастно и зверски глядит на меня. И рычит. У меня в голове глухота и одна только мысль: развернуться – и деру! Только этого делать нельзя: разорвет. Тут она приседает и будто готовится броситься, и все так же безлико глядит, и негромко рычит. Делать нечего: Темкин портфель мне тогда пригодился. Я ее по спине и по морде луплю и ору. Вдруг смотрю – подбегает мадам Баскервиль и давай разоряться, что такие как я хулиганы должны находиться в колонии, ну а если меня отпустили, то чтоб я гуляла в наручниках, и что если собака поранена, взыщет с родителей, и вообще, за такое меня надо выпороть. И поперлась к моим.

Только я не боялась ни чуточки: за меня все ребята вступились. И Темка, хотя у него от портфеля лохмотья остались, и Буров… Папа ее выставил, а мне руку пожал серьезно и крепко, как взрослой. Так что справедливость восторжествовала. Только жалко котенка: она ему что-то важное там прокусила. Мы всем двором как могли до июня его подкармливали, а потом на лето разъехались, и я не знала, что с ним дальше сталось. Но вот, жив он, оказывается. Сидит себе у магазина, на прохожих поглядывает и тихо мяукает: пода-а-йте на пропита-а-ние!

Трудно быть инвалидом: охотиться как? Ведь любая мышь тебя живо обскачет…

И сразу мне что-то пить расхотелось, никакого мне соку не надо. Захожу я тогда в магазин и говорю:

— Мне на восемь рублей чего-нибудь вкусного. К примеру, кусок ветчины. Или хотя бы сосиску.

Как раз на сосиску хватило. И, пока хромоногий ее уплетал, я вот о чем думала. Хорошо, конечно, как Шерлок Холмс, быть добрым и справедливым. Но как часто этого мало оказывается! Сделал доброе дело, но как бы не до конца. Тут бы очень кстати пришлись чудеса. Иногда чудо просто необходимо! Вот была б я как Гарри Поттер, я бы сейчас свою волшебную палочку вынула, ее на котенка нацелила и сказала б: Репаро! И пошел бы котенок на всех лапах, как новенький…

Да, чудес не бывает. Но помечтать-то можно… Если честно, я часто об этом мечтаю… Очень часто… Вот сказали бы мне: «Регина Горшкова, мы готовы исполнить твое желание. Но одно-единственное». Как тут быть? Ведь, конечно, хотелось бы что-нибудь для себя попросить. Но, с другой стороны, это слишком по-детски. Типа дайте мне двести пирожных, или чтобы уметь ходить по воздуху. Ну, наемся я этих пирожных – только разве мне съесть столько? А ходить по воздуху – хорошо, но когда бы я стала? Не пойдешь ведь прям так, среди бела дня… Народ испугается. И вообще: если б я для себя попросила, мне потом очень стыдно б сделалось. Ну, короче, думала я, думала и придумала хитрую вещь. Я сказала бы: есть у меня одно-единственное желание. Сделайте так, чтобы все мои желания исполнялись! Вот тогда можно было бы развернуться. И себя б не забыла, и всем остальным помогла. Сколько полезного можно было бы сделать!

Качели бы во дворе починить, а то их полгода уже как сломали, и так они и стоят до сих пор.

И чтобы никто ни с кем не ссорился.

А в школе бы – первым делом, чтоб у Надежды Петровны спина не болела. А еще чтоб Шурик подошел ко мне и сказал: «Регина, давай дружить». И за руку взял бы, и в глаза посмотрел, как Саймон в моем сериале, когда объяснялся Мэгги в любви…

Еще можно было бы сделать, чтоб Любке скорей подарили щенка. И чтоб всех бездомных котят разбирали в хорошие руки. И Тутси чтоб стала бы ласковая. И заодно чтоб хозяйка ее – да, вот было бы здорово на людей воздействовать, чтоб они становились добрей!

И чтобы Золушка поскорее вернулась в кукольный дом.

Обязательно до субботы…

4

Без двадцати шесть Шерлок Холмс, хладнокровный и сосредоточенный, стоял у себя в прихожей и смотрел в зеркало. В зеркале он видел сощуренные серые глаза, вздернутый нос, обильно обсыпанный темными веснушками, и мужественно сжатые пухлые губы. Для придания облику большей солидности он попробовал выпятить челюсть вперед; углы губ от этого опустились, и на лице возникло глупо-обиженное выражение. Холмс рассердился и перестал корчить себе рожи. Пусть уж как есть: девчонка с хвостом, в старых джинсах. Это лучшая маскировка для настоящего сыщика. Дорого бы взаправдашний Холмс, небось, дал, если б ему предложили такую внешность. Выходишь себе на Бейкер-стрит [16], и ни у кого и мысли не возникнет, что ты идешь в подземелье расследовать преступление, а не в резиночку с подружками прыгать.

Представляю, что было бы, если б я вышла в наш двор в виде Холмса – в клетчатой кепке, в сюртуке [17] да с тросточкой. Народ бы от удивления со скамеек попадал. А Буров сказал бы наверняка, что у Горшковой крыша поехала. Ну и пусть. Пусть что хочет про меня думает. А я про него не хочу думать плохо!

Кстати о Бурове. Собралась я, значит, в подвал, Любку на стражу ставлю; ну а где гарантия, что он уже не в подвале?! Вдруг он как раз сейчас туда залезает? И явлюсь я ему через двадцать минут прямо в пасть, с пылу – с жару: кушай меня, Буров, со всеми потрохами!..

Вернулась я в свою комнату, боком, вдоль стены подошла к окну и спряталась за шторой. Внизу было пусто, только дворовая кошка Муська отдыхала под кустиком. Дверь подвала выглядела как обычно, над ручкой виднелся замок. При мысли о том, что вскоре мне придется открыть эту дверь, внутри у меня все сжалось. Интересно, а взрослые сыщики, перед тем как на дело идти, тоже боятся? Наверное. И они ведь живые люди. Хотя и мужественные. Не могут они не бояться. Просто они научились свой страх преодолевать. С детства, небось, тренировались. С крыш прыгали, в подземелья какие-нибудь лазали…

Ой, мамочки! Как я счастлива, что у меня интуиция есть. Как вы думаете, кто показался вдали, к моей части двора приближается? Нет, не Любка, друзья мои, нет…

Буров!.. Собственной персоной. Вразвалочку так идет, как ни в чем не бывало, гуляючи. Только знаете, в нашей части двора не гуляют. Не гулятельное тут место, не надо народ дурачить. Знаем, Буров, куда ты идешь!

Он как будто услышал и остановился напротив моих окон. Я вздрогнула: вдруг меня видно?.. Нет, не заметил. Стоит, то на кошку посмотрит, а то по сторонам, то на дом мой взглянет, а то назад, на ту дверь. Эх, жаль, телефон далеко, вот заснять бы, как он в подвал заходит!

Буров что-то особенно не спешил залезать, хотя момент был подходящий. Он присел на заборчик у палисадника. Теперь он не вертел головой, а смотрел только на мой дом. Что это он, может, ждет – но кого?.. Вот он медленно поднял голову. Я чуть не вскрикнула – мне показалось, что он мне в глаза посмотрел. Короче, стало ясно: он смотрел на мое окно… И не так чтоб вскользь. А долго-долго, ну просто глаз не сводил. Я замерла, боясь задеть штору и выдать себя. Он так долго пялился, что у меня аж нога затекла. Хорошо бы лицо его разглядеть – какое на нем выражение? Но нет, не видно. Впрочем, и так ясно. Что у человека может быть на лице, когда он смотрит на окна врага…

Вот Буров встал, огляделся, сделал пару шагов к подвалу и толкнул дверь. Через мгновение во дворе опять никого не было.

Что он делает там, в подвале? Может, Золушку решил перепрятать? Как мне быть, ждать, пока он выйдет? А вдруг он до вечера там просидит? А скоро уже родители с работы вернутся. В общем, видно, в подвал мне сегодня уже не попасть. Кстати, завтра с утра стопроцентно правильней: Буров-то по субботам учится! Я позвонила Любке, и мы передоговорились. Конечно, можно и без нее, но мало ли…

А за ужином мама сказала:

— Напоминаю, что завтра мы едем к Лоре.

А-а-а… Я и забыла совсем! С этой Золушкой память отшибло начисто! Ну да, был разговор на прошлой неделе… И не отвертишься: они специально спланировали, чтобы меня с собой взять. Дело в том, что тетя Лора – моя крестная, хотя я с ней совсем не знакома. Так уж жизнь сложилась. Мама с ней в институте училась, они тогда дружили, а потом тетя Лора уехала с первым мужем в Москву и там пропала. В смысле, они с мамой как-то потерялись. И много лет не виделись, а вот недавно случайно встретились на какой-то там презентации, обрадовались, и теперь снова будут общаться. Оказалось, за эти годы тетя Лора успела развестись, вернуться с дочкой от первого брака в Питер и снова выйти замуж. Дочке уже четырнадцать, что не радует, — о чем с такой взрослой разговаривать? Ей, небось, со мной неинтересно будет. Но вот познакомиться с крестной было бы прикольно.

— Давненько твоя Лорочка не фигурировала в поле нашего зрения, — задумчиво проговорил папа. – Где она теперь живет?

— На Мойке [18], — ответила мама.

— На Мойке, двенадцать? А девичья фамилия ее нового мужа – Пушкин? – ехидно уточнил папа.

— Не язви. Фамилия ее нового мужа – Нагаев. А Пушкин тут ни при чем. Кстати, они там неподалеку от пушкинского дома [19], где-то напротив, обитают. Этаж выкупили, две бывших коммуналки…

— Ого! – совсем другим голосом сказал папа. – Здорово, однако, инженеры стали зарабатывать!

— Я ж говорила: Лора уже давно не инженер. Она теперь лечит руками.

— Массажистка, что ли? – спросил папа.

— Не совсем. Она занимается бесконтактным массажем. Это гораздо эффективнее, поскольку привлекает энергию тонкого мира.

Когда папа хочет изобразить возмущенное удивление, он высоко задирает брови, отчего весь лоб становится как гармошка, и говорит какое-нибудь слово, как будто голосом вверх-вниз по горкам едет. Сейчас он сказал:

— Че-е-его?!

— Энергию тонкого мира. У нее сверхъестественные способности.

При этих словах я чуть вилку не выронила. Дело в том, что меня эта тема ужасно волнует: что это за способности у некоторых людей? Ведь чудес не бывает, значит, должно быть какое-нибудь объяснение… Я давно мечтала с кем-нибудь таким познакомиться, чтобы самой разобраться. И надо же, оказывается, что моя собственная крестная как раз такая! Я теперь совсем не жалела, что еду к ним в гости. А вот папа, похоже, туда не хотел.

— Ира. Все сверхъестественные способности – это просто умелые трюки.

— Но Игорь! — голос мамы звучал укоризненно. – В мире так много загадок, так много явлений, перед которыми ученые опускают руки…

— И зря опускают. Все аномальные явления – это просто недоизученные факты. Исключения из законов природы. Как известно, нет правила без исключения.

— Ну, хорошо. Значит, Лора и есть исключение.

— Ага. Экстрасенс. Нервных дамочек пользует, — сказал папа фальшиво-спокойным голосом. Было видно, что он раздражен до крайности. Мама притворилась, что этого не заметила:

— Да, пользует. Но не только дамочек. К ней один начальник комитета из администрации ездит. — Папа фыркнул, но промолчал. – К тому же, у нее не только практика. Она и кандидатскую защитила. О зональных аспектах мышления.

— Я человек простой, я дома строю, — сказал папа. – И я не знаю, что это такое.

Ну, насчет домов, это папа преувеличил. Он только сидит в своем кабинете и распоряжается, типа чтобы отправили столько-то керамзитобетонных блоков [20] туда-то, а сотрудники звонят и передают его слова. Потому что он – начальник строительной фирмы. А строить сам он вряд ли умеет. Во всяком случае, из лего я гораздо быстрее и лучше его строю.

— Зональное мышление – это что-то вроде иглоукалывания [21], только в области сознания. Активация психоподавленных точек [22]. В общем, это – самая современная отрасль психотерапии [23], — сказала мама.

— Это самая современная чушь собачья! – громко и грозно откликнулся папа. –Иглоукалывание в области кармана! А муж у нее кто?

— Игорек!.. Он вращается в очень солидных кругах. Чрезвычайно важных особ консультирует… Из большого бизнеса. Включая банки, – многозначительно добавила она. – Ему доверяют, потому что он крупный ученый. Магистр [24].

— Каких наук?

— Сейчас опять издеваться начнешь. Пожалуйста, без иронии!

Но папу это только сильней раззадорило. Когда мама произнесла «он астролог», он, рискуя подавиться, закричал:

— А-а-а! Так я и знал! Астролог! Волхв, звездочет! Скажи мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною? – пропел он злобно. Затем помолчал, раздуваясь, и – лопнул:

-Да шар-ла-тан он, а не ученый! Очковтиратель! Пыле-в-глаза-пускатель! Да все эти гороскопы знаешь, как пишутся? От фонаря!

Мне тут же представился седобородый старик в длиннополом плаще с серебристыми звездами. Что будто идет он торжественным шагом у нас по двору и, приблизившись к месту, где над подворотней повешен фонарь, воздевает к нему умоляюще руки, чего-то там шепчет; фонарь разгорается ярко, старик ему кланяется, потом вынимает пергаментный [25] свиток, перо и чернила, садится прям там на асфальт — и давай быстро-быстро строчить на пергаменте тайные знаки…

Это шутка, конечно. Но папа напрасно так. Не могут ученые люди быть пыле-в-глаза-пускателями. Иначе бы астрологический прогноз по телевизору не показывали и гороскопы в газетах не печатали. Надо же, как мне везет! Теперь и астролога встречу! Может, можно будет его попросить гороскоп мне составить? Потому что очень уж хочется знать, дадут ли мне роль. Пускай я уже завтра к вечеру все равно узнаю, но почему-то нестерпимо хочется знать заранее. И еще одно: про Шурика… Есть ли у меня шансы? А то это только в сериале все просто, а в жизни гораздо запутанней: он на перемене то за мной, то за Любкой гоняется…

А папа все продолжал кипятиться.

— А дочка там кто? Народный целитель?

— Дочка, по выражению Лоры, не задалась. В смысле, она обычная, без особых талантов. В смысле, только с обычными талантами – водным поло [26] занимается, – мама изо всех сил сохраняла спокойствие.

— Хоть один нормальный человек!

— Игорь, возьми себя в руки. Кстати, ты не обязан обсуждать с ними эти темы. Посидим, пообедаем…

— Что нам дадут на обед? Суп из мухоморов? Тушеную змеиную кожу? А к чаю — пироги с волчьими ягодами? – Лоб у папы опять был в гармошку, а глаза совершенно круглые.

— Прекрати! Они цивилизованные люди!

— Ну да. Знаем мы их цивилизацию. Придем, а там избушка на курьих ножках, ступа с метлой в углу, печь по-черному топится и Лора твоя в котле зелье варит! А под потолком связки сухих мышей и лягушек висят, она их для навара в котел бросает!

У папы от гнева, наверное, начались видения, потому что он почти в точности описал картинку с колдуньей Гингемой из книжки «Волшебник Изумрудного города». Помню, мы ее вместе разглядывали и ужасались, как это можно такие гадости есть. Тогда как раз мне папа про шаманов рассказал, что они поганки специально едят, у них от этого мозги дуреют, они делаются хуже пьяных и начинают всякую абракадабру нести, а доверчивые люди слушают и верят, что это им духи предсказывают. Но то шаманы, они среди диких народов живут. А у нас в Петербурге люди цивилизованные. И не может моя крестная такими вещами заниматься!

Ужин мы доедали в молчании. Мама слегка обиделась на папу, а папа больше не задавал ей вопросов. А я все о людях со сверхъестественными способностями раздумывала. То, что слышишь о них, похоже на сказку. Мне одна девочка в студии рассказывала, что у них в деревне, где она отдыхает летом, есть ясновидящая. Однажды у охотника в лесу потерялась собака. Он весь лес обошел, но найти не смог. Через несколько дней пошел он к той женщине. Она сказала, что видит вислоухую черно-белую собаку в такой-то деревне за магазином и что собака хромает. Охотник сел на мотоцикл и помчался туда. И правда нашел там свою собаку за магазином, с занозой в лапе. А до деревни той двадцать два километра! Как она могла ее видеть? Небось, придумали всю эту историю… Хотя та девочка не врунья. И клялась, что ей взрослые сами рассказывали. Но ведь и взрослые врут, что правда, то правда. Интересно, кто врет: сам экстрасенс или тот, кто про него рассказывает? Потому что не верится… А в то же время – так хочется верить!.. Быть может, это и есть, как там? – аномальное явление, то есть исключение из законов природы?..

Перед тем как заснуть, я обычно всегда немного подумаю о Шурике, какие у него милые оттопыренные уши, и вообще… И что обидно, что я до сих пор не знаю, какой у него голос. В смысле, обычный голос, когда он говорит, а не орет что-нибудь типа «Чуваки, смываемся!» И что день был счастливый, если мы совпали с четвертым «А» в столовке или на прогулке. И особенно день был счастливый, если Шурик при этом как-нибудь обратил на меня внимание – ну, толкнул там или хотя бы язык показал. Сегодня день так себе получился – я его только мельком на лестнице видела. Но довольно быстро перестала об этом думать, а начала снова думать про астрологов и экстрасенсов. Интересно, они ясновидящие? Хорошо бы. Потому что тогда они смогут помочь мне найти Золушку.

5

Обычно по субботам мама мне парикмахерский салон устраивает: моет, расчесывает, косы всякие там наворачивает по книжке «Прически для девочек». И при этом на «вы» меня называет. Тетенька, а как маленькая. Я так в детстве с куклами возилась. Но сегодня мне в ее играх участвовать некогда. Сейчас начало двенадцатого, и скоро выезд к Нагаевым, а оттуда мне сразу в студию…

— Мамочка, не могла б ты сегодня попроще меня причесать? – спросила я как-ни-в-чем-не-бывальным голосом. – Мне что-то проветриться хочется. Смотри, какое солнышко, тепло! А скоро осень, надо ловить последний ультрафиолет [27]!

На маму это подействовало. Самый надежный способ убедить в чем-нибудь взрослых – это использовать их же слова. Только сказать их к месту и словно свои.

— Иди. Но не пачкайся, — сказала мама. Вот этого я обещать не могла. Не думаю, что Буров там полы моет. Не думаю также, что там вообще кто-нибудь за последние сорок лет убирался…

Я выскользнула на лестницу. Любка была уже в моей части двора и прохаживалась туда-сюда вдоль дома. Походка Уотсона была какая-то скособоченная; косички дрожали, кончик носа белел изо всех сил.

— Ты что это вырядилась, как на бал? – сказал он Холмсу. – Для отвода глаз?

— Да нет. Мне в гости сегодня. И времени просто в обрез.

Я взглянула на ветхую дверь с заржавелым замком. Но секунду мне захотелось, чтоб он оказался закрытым. Может быть, в этот миг кончик носа и у меня был белым. Но я тут же ругнула себя насмешливым голосом Холмса и смело шагнула вперед.

Дверь заскрипела и подалась. За ней оказалась лестница. Ступени были каменные, очень грязные. Они вели вдоль кирпичных закопченных стен в темноту, и оттуда тянуло гнилью и сыростью. Я подумала, что все подземелья выглядят одинаково и во всех книжках про них это написано: что внутри была темнота, из которой тянуло гнилью и сыростью. Тем лучше, бодро сказал себе Холмс, нам известно, что нас ждет. Гниль, сырость, пауки там, мокрицы, летучие мыши, копоть факелов, дыры в стенах, ну а в них за решетками… э-э-э… скелеты с протянутыми в предсмертной мольбе руками…

Это ладно, это еще ничего, сказал себе рассудительный Холмс, выбирая, куда б наступить парадной сандалькой на первую ступеньку. Хуже, если ловушки: ну, волчьи ямы там и зеркальные тупики… А во след тебе минотавр [28] разъяренный несется или просто ведьмак, или даже обычный – какой-нибудь Буров…

Это что же такое?! Куда это Холмс постоянно девается?! Я заставила себя не думать об ужасах и смело пошла вниз по лестнице, как вдруг со двора неестественно громко мяукнула кошка. Холмс прислушался: кошка звучала надрывно. Можно было подумать, что это собака мяукает. Вот опять…

Слушай, Холмс! Да ведь это ж не кошка! Ведь это же Любка!.. И если ты будешь и дальше стоять тут прислушиваться, через пару минут…

Холмс взвился и помчался. Возможно, что он и орал, только молча – от страха аж голос пропал. И почти что у самого выхода я оступилась и чуть не упала, и к тому же сандалька с ноги соскочила, скатилась по лестнице вниз!.. Но назад невозможно, ведь Любка недаром мяукала: за деревьями в дальнем конце, у помойки, виднелся мой враг…

Я стояла у нашей парадной и слушала, как стучит мое сердце. И тут из окна тети Жени послышалось пиканье радио, и отчетливый голос сказал:

— В Петербурге двенадцать часов!

Двор остался как двор: палисадники, стены с квадратами окон, подворотня, деревья и синее небо вверху. Кошка Муська, дворовая наша, сидела и щурилась; возле урны глазела, чего бы похитить, ворона; у парадной сверкал лакированным боком наш крайслер [29]. С виду все как обычно, но я…

Никакой я, ребята, не Холмс. Но давайте применим дедукцию: я стою тут в растрепанном виде и вся запыхалась; только что наступило двенадцать часов; я – без туфельки.

Кто я такая?..

Ну просто как в сказке!

Во мне все гудело, звенело. Я почти убедила себя, что наш крайслер секунду назад был каретой. А мой папа, который там возится с чем-то в багажнике, — он секунду назад был лакеем – нет, кучером! – Или…

Может быть, через миг он окажется жирною крысой. А машина окажется тыквой. А Любка пажом. И мой лучший наряд превратится в обноски с передником – кстати, вот, платье чем-то запачкано! Кажется, сажей!

В общем, ясно!

Но только одно непонятно: почему у меня на ноге не хрустальная туфелька, а простая земная девчачья сандалька…

Я вприпрыжку поковыляла домой. Хорошо, что у меня так много обуви, что мама не в силах уследить, что я ношу в данный момент. Одинокую сандальку я засунула в шкаф. Никакого сомнения: роль – у меня!

6

По дороге к Нагаевым радость моя, однако, поубавилась. Потому что я, обдумывая приметы, запуталась: какой из них верить-то? С одной стороны, конечно, пропажа туфельки – это явное указание. Но с другой, пропажа самой Золушки разве тоже не может быть указанием? Тогда какое из них правильное? Может, крестная мне что-нибудь прояснит?

Тут мы подъехали к старинному дому. Сам он и все вокруг него было новое, отремонтированное. И внутри тоже – я даже и не знала, что такие парадные бывают, чистые, с белой каменной лестницей и яркими светильниками в потолке. И дверь у них была красивая, из темного резного дерева. Цивилизация! А папа думал – избушка. Скорей уж нашу квартиру можно с избой сравнить: у нас пока никакого евроремонта, один косметический. Потому что папа говорит – квартира пускай подождет, важнее то, что снаружи, то есть ему в первую очередь надо было машину солидную завести. Потому что теперь все солидные люди, как только увидят наш крайслер, думают, что и папа солидный, и дают ему много солидных заказов.

Дверь открылась. За нею стояла женщина в изумрудном японском платье из складок, с широким поясом. Глаза у нее были сиреневые, а голос как будто серебряный, и вся она была такая плавная и выразительная. В волосах, совершенно белых – не седых, а именно белых – одна прядка в челке была черная. Похоже на девушку-мутанта из фильма «Люди икс», только наоборот, у той волосы были черные, а прядка белая. А вдруг тетя Лора тоже мутант? В смысле, вдруг они в жизни бывают, и она как раз от этого экстрасенс? Ведь у мутантов там, в фильме, какие угодно способности были. Вот та девушка, например: дотронется до человека, и вся сила из него выходит. Только она сама этого не хотела, люди-то умирали. И поэтому она была несчастная, ведь ей нельзя было целоваться с мальчиками. А тетя Лора – сразу видно, счастливая. Она приветливо нам улыбалась.

Рядом с ней стоял высокий мужчина, вокруг которого все как бы клубилось. Рубашка на нем была типа блузы с широкими рукавами, такими, из которых того и гляди бесконечная лента потянется или голуби вылетят. Рот у него был как у супергероя в боевике. А волосы – меня даже шокировало немного, какие у него волосы были: ниже плеч, почти как мои, рыжеватые, только у меня прямые, а у него очень пышные. И лоб такой большой и выпуклый, весь в буграх. У Шерлока Холмса тоже был череп в буграх, а это значит, что человек очень умный. Вполне вероятно: ведь он крупный ученый, магистр. И глаза у него были особенные, такие прозрачные льдинки, и смотрят пытливо. Мне от этого сразу не по себе сделалось: вдруг он все мое нутро видит? Даже то, что никто не знает, ну, например, что я иногда в мамином секретере роюсь или что папин компьютер втихаря включаю? Я почувствовала, что краснею, — что за свойство такое дурацкое, чуть что, так в краску, мама шутит – как маков цвет! – а мне не до шуток, противно же, что чувства твои из тебя без спросу вылазят!

В этот миг он свел брови и вдруг совершенно с бухты-барахты мне подмигнул. Можете мне не верить, но я своими глазами видела, что при этом из его глаз вылетела небольшая, но яркая светло-зеленая молния…

Я такая стою себе, значит, красная и обалделая, а он шагнул вперед, навис надо мною и сказал как бы бархатно:

— О-ля-ля, какие люди! – Как будто мы с ним сто лет знакомы. И опять подмигнул со вспышкой, и добавил:

— Как вас по имени-отчеству?

— Регина Игоревна, — чуть дыша ответила я.

— А я – Вольфганг! Дерр-Амадеус-афф-Моцарт! – пророкотал он.

— Волик! – воскликнула тетя Лора с такой интонацией, с которой Надежда Петровна произносит «Нижегородцев!», когда Мишка бросается ластиками.

— Вы – потомок композитора? – спросила я с недоверием. Про Моцарта [30] я от Любки слыхала, ей его задают в музыкалке, и вообще он известный: у Надежды Петровны мобильник одну из его мелодий вместо звонка тарарамкает.

— Я – потомок татарского хана, – торжественно возгласил мужчина.

— Проходите, гости. Званый гость лучше татарина, – сказала тетя Лора и покосилась на мужа. – Вольфганг Маратович любит произвести впечатление. – И как бы невзначай добавила: – Пыль пустить в глаза.

«Пыле-в-глаза-пускатель?» – чуть не ляпнула я. А мама с папой при этом немного с испугом взглянули один на другого. Как видно, они не забыли вчерашнего спора. Тетя Лора смотрела невозмутимо и по-прежнему улыбалась. Знает?.. Похоже, что да… Ну и ну, вот что, значит, они, экстрасенсы, умеют!..

В это время Вольфганг Маратович танцующим шагом приблизился к тете Лоре, подхватил ее руку и чмокнул, а после и мамину руку. И уже потянулся ко мне, но я ловко успела отпрянуть, на всякий случай спрятала руки за спину и проскользнула вдоль стены вглубь коридора. Да ну его. Не хватало еще. Мне никто никогда еще рук не целовал. Вдруг я сделаю что-то не так – ну, дерну там или подам неправильно. А кому охота позориться!

В прихожей позади взрослых стояла девушка размером с небольшой шкаф. Скорее, не девушка, а деваха. Или даже бабенция. У нее были очень широкие плечи, которые она держала слегка вверх, и от этого руки болтались как будто подвешенные. Вообще, можно было подумать, что это парень, потому что все у нее было мальчишье: и прическа, и одежда, и только глаза были подкрашены голубыми тенями, а ресницы намазаны тушью.

— Привет. Не робей. Дядя Воля у нас с приветом, – сказала она басом, разглядывая меня.

— Алле – гоп! – сказал потомок татарского Моцарта. И хлопнул девушку-шкаф по спине.

— Дяде Воле – вольно, — сказала она, улыбаясь, и тоже хлопнула его по спине. Дядя Воля покачнулся, лицо все скривилось; наверно, из глаз его снова вылетела молния. Не хотела бы я, чтоб она и меня так, подумала я, и как раз в этот миг получила хлопок по спине. У кого молния, а у меня искры из глаз посыпались. Но я не заплакала, потому что все было ясно: девушка Алла – потомок богатыря Алеши Поповича. И рассчитывать силушку не умеет.

— Тебе бы подковы гнуть, – сказала я дружески.

— Ну, – сказала она застенчиво. – Могу. Братва меня знаешь, как зовет? Алка-амбалка.

И захохотала. И мне тоже стало смешно и легко.

Мы прошли в большую комнату, полную низких столиков, разных диванчиков, ковриков и картин. На картинах были цветы с человечьими лицами и разноцветные звери. А цветов они были совсем не земных, словно в радуге, только неяркие: розоватые, блекло-оранжевые, лазурные. От картин веяло тишиной, но такой, в которой где-то вдали щемящее звенит колокольчик или дрожит струна. Неприятной такой тишиной, тревожной и даже опасной — не знаю почему… А на столиках и этажерках стояло полно всякой всячины: вазочек, свечек и штучек, и статуэток, — вовек всего этого не разглядеть. Ого, какое у них тут все солидное и цивилизованное, думала я, оглядываясь. А тетя Лора спросила своим серебряным голосом:

— Ну и как вам наша избушка?

Та-ак! Это уже совершенно в точку!

Мама с папой едва не попадали. Но она, хоть и знала про их разговор, делала вид, что нисколько не обижается. И тогда папа хмыкнул, развел руками и сказал:

— Впечатляет! А чья это живопись?

— Это я… Так, в свободное время… – потупилась тетя Лора.

— О, – сказал папа глубокомысленно и ничего не добавил. – А подоконники?

— Это каррарский [31] мрамор. Почти тот самый, из которого Микеланджело [32] своего Давида [33] рубил.

— О, – опять тем же тоном сказал папа. – А пол?

— Пробковый паркет. Это модно сейчас, – сказала тетя Лора и вздохнула, будто следовать моде было для нее тяжким делом. – Не слишком практично, но очень полезно для опорно-двигательного аппарата. Пружинит, и нагрузка распределяется от стопы на голень.

— Да, да. И, наверно, при этом происходит активация психоподавленных точек? – спросил папа, как будто он эти точки себе каждый день активировал.

— О, я смотрю, вы знакомы с моими работами, – сказала она и взглянула на папу хитро.

— Ну, не вполне, и хотел бы поглубже… – расплывчато проговорил папа.

— Тогда позвольте, я подарю вам сборник моих статей, – сказала тетя Лора. – Там есть и та, что легла в основу доклада, с которым я ездила в Штаты на семинар по спиритическому целительству [34]…

— Как интересно! – воскликнул папа. – А где именно проходил семинар?

— Очень солидное место, Пампкин Холлоу в штате Нью-Йорк. Собственность теософического общества [35]. И люди прекрасные. Вела семинар профессор Долорес Кригер, последовательница великой Марты Роджерс, которая разработала концептуальную [36] модель человеческого тела… Вы наверняка знакомы с этой моделью, ее знает каждый образованный человек – тело в виде развертывающегося четырехмерного энергетического поля…

— Да, как не знать, – глядя в пол, закивал папа.

— Так я сейчас принесу сборник, – сказала тетя Лора и уже повернулась, чтобы куда-то пойти, но тут вмешался дядя Воля. Он снова выстрелил молнию – она прочертила отчетливый след в воздухе и вонзилась в спину тети Лоры. Она поежилась. Тогда он сказал, и голос его был на сей раз не бархатный, а из колючей шерсти:

— Сначала накорми, а потом уже спать уложи!

— Ну ладно, потом, после обеда. Уже все готово! Сегодня у нас японская тема.

7

В столовой я убедилась, что быть ребенком иногда очень выгодно. Потому что там было накрыто хотя и за одним столом, но отдельно: детям предназначались миска с рисом и целая сковорода аппетитных мелких сосисочек. А то, что стояло на столе для взрослых, вызвало у меня оторопь: это невесть что такое было. У них тарелки и то были черные и квадратные. И никаких тебе вилок, а только палочки, как в китайском ресторане. А папа мой, кстати, сколько б мы в китайский ни ходили – а мы часто в наш на Гороховой ходим, там жутко вкусно – так вот, папа так и не научился палочками есть. «Я верен традиции», – изрекает папа и начинает с нечеловеческой скоростью работать вилкой, и, пока мы с мамой своими палочками ковыряемся, успевает пару-тройку блюд смолотить. Как же он обойдется без вилки?! – с тревогой подумала я и взглянула на папу. Он был необычно тих, но, скорей всего, думал он в этот момент не о палочках: он только что снял крышку со своей суповой мисочки и с неподдельным ужасом вдыхал пар. Вероятно, ему казалось, что суп пахнет сушеными мышами и лягушками. Тут тетя Лора пожелала всем приятного аппетита и поднесла свою мисочку к губам. Оказалось, что этот суп пьют как чай. Папа обреченно выдохнул и залпом выпил зелье. Наверно, он был очень голоден; во всяком случае, его не стошнило. И, похоже, оно ему даже понравилось, потому что он сидел, с удивлением глядя в себя. Потом он с некоторой надеждою взглянул на рисовые пирожные. Но через миг во взгляде его проявилось отчаяние. Дело в том, что на шариках риса лежала рыба. И она однозначно была совершенно сырая. Только, может, креветка была вареная, а все остальное блестело и пахло морем. И особенно жалко мне папу стало, когда я рассмотрела рулетики: их обтягивало что-то черно-зеленое и блестящее…

— Это… змеиная кожа? – спросил папа бодрым, веселым голосом. В этот голос он вложил всю свою радость оттого, что на столе отсутствуют мухоморы и волчьи ягоды.

— Нет, Игорь, это просто водоросли, – сказала тетя Лора. Непохоже было, что эта новость папу утешила. Но он не сдавался.

— А это, зелененькое? Марципан? – спросил он. – С него и начнем!

Светло-зеленая паста и правда выглядела безопасней всего остального. Папа взял в каждую руку по палочке, будто на барабане играть собрался, и неумело, но смело подхватил маленький шарик. Он прилип к палочкам и поэтому не упал, и папа с улыбкой, играя бровями, донес его себе в рот.

И тут только тетя Лора, ахнув, выговорила:

— Осторожно!

Но было поздно. Папа хрюкнул и захлебнулся. Наверно, у него внутри у него происходило землетрясение. Он вскочил, широко раскрыл рот и с криком «А-а-а!» – ринулся вон из столовой.

Все смеялись, даже мама, даже я. Очень уж у бедного папы потешный вид был. Наконец он вернулся к нам, умытый и тихий, как лес после бури.

— Что это было? – спросил он.

— Васаби. Японский хрен, – сказала тетя Лора. – Простите, я не успела предупредить…

— Ничего, ничего, – сказал папа. – Однако, полезно. Всю носоглотку прочистило.

И он, снова бодро взяв в руки палочки, попытался поднять один из рисовых шариков. На седьмой попытке папа вздохнул и отложил палочки. При этом он с нескрываемой завистью косился в мою тарелку. Мне стало обидно за папу. Могли б догадаться, что так он голодным останется…

— Тетя Лора, а можно папе немного наших сосисок? У него на морепродукты аллергия, – соврала я без зазрения совести.

Папа взглянул на меня с гордостью и обожанием. Его взгляд говорил о том, что он совершенно уверен, что его дочь – самый находчивый и щедрый ребенок на свете.

— Ах, конечно, – ответила тетя Лора. – И как это я не догадалась спросить.

Папа, не дожидаясь очередного приглашения, как шпагу вонзил палочку в сосиску и засунул ее себе в рот целиком. Сейчас он был сильно похож на того котенка у магазина. Когда сковорода опустела, он сыто вздохнул и откинулся на стуле. Теперь он выглядел беспредельно счастливым. Потом он обвел всю компанию взглядом и, остановив его на дяде Воле, воодушевленно сказал:

— В мире так много загадок, так много явлений, перед которыми ученые опускают руки. А все оттого, что утрачено древнее знание. Например, астрология – одна из великих наук прошлого. Существуют законы, ныне напрасно забытые, по которым звезды управляют судьбами людей. В те времена, когда люди были умней, они относились к ней серьезнее. Большинство мировых вождей, таких как Цезарь, правили по советам астрологов. И недурно, надо сказать, правили! Напрасно наши современники пренебрегают знакомством с фундаментальными аспектами [37] своей карты рождения. Они могли бы узнать много нового о себе и скорректировать [38] свою личность. И таким образом избежать многочисленных ошибок. Ведь восходящий знак, который появляется над горизонтом в момент рождения человека, является его основным качеством, его сутью. Как хорошо осознать, что все для нас пред-назначено! И как хорошо, что есть астрологи, толкующие нам предсказания звезд!

И он убежденно тряхнул головой. Пока папа произносил свою речь, дядя Воля и тетя Лора смотрели на него с благосклонным вниманием, а мама – с тревогой. Теперь она удивленно сказала:

— Хм-м… А я и не знала, что ты, Игорек, поклонник астрологии!

— И знаток, мадам, и знаток, – промурлыкал дядя Воля.

— Ну что вы, вовсе нет! Но зато вы, Вольфганг Маратович…

— Можно без отчеств!

— Не знаю, посмею ли запросто… Ведь вы в таких солидных кругах вращаетесь… Говорят, чрезвычайно важных особ консультируете… Из большого бизнеса… Включая банки… Ведь вы – знаменитый ученый, магистр!

— Ну… – протянул дядя Воля, выпуская глазами молнию. – Это слухи…

— Не скромничай, Волик, – сказала тетя Лора. – Вы знаете, он ведь не просто ученый, а медиум, – пояснила она, обращаясь к нам, и значительно прибавила: – Совладетель тайного знания. И посредник между двумя мирами – нашим, зримым и грешным, и высшим, тонким миром духов! И за это я прощаю его детское позерство и капризы, – закончила она серебряным голосом.

Папа сидел немного бледный. Интересно, когда он врал, – только что, когда расхваливал астрологию, или вчера, когда он ее разругал. Я представила, что звездочет, получающий знание от фонаря, – дядя Воля. Что это он по ночам потихоньку выходит под звездное небо и стоит там в невидимой мантии, и вдохновенно глядит на фонарь. Мне было стало смешно, но я тут же заметила пристальный взгляд тети Лоры и испугалась: что, если она эту мысль услышала? Лучше уж ничего в этом духе про них не придумывать.

— А как вы обнаружили ваш… удивительный дар? – с почтением спросила мама.

— Я был простой служитель муз. Мелодий и созвучий…

— Он консерваторию закончил, дирижерское, – сказала тетя Лора. – И работал с известным оркестром…

— …пока не услышал высшую музыку – музыку звезд! – произнес дядя Воля. – Они позвали меня. Звезды сделали меня настоящей звездой! – Молнии так и сигали из его глаз. – Вы не поверите, как я изменился. Насколько я с тех пор стал чище, лучше! Я даже бросил курить!

— Да, вот что значит настоящее призвание, – проговорил папа. – Учись, молодежь! – И глянул на нас с их дочкой.

— А я и так не курю, – сказала девушка-шкаф.

— Молодец! – сказал папа. – Мы наслышаны, что у тебя тоже есть призвание.

— Чего? – спросила она.

— Ты ведь спортом занимаешься?

— Она у нас чемпион, мастер спорта, – сказала тетя Лора без энтузиазма. Наверно, ей хотелось, чтоб у Алки было какое-нибудь другое призвание.

— Ну да, люблю я, это, плавать, – сказала Алка задумчиво. – А ты что любишь? – спросила она у меня.

— Да, Региночка, какое призвание у тебя? – улыбнулась мне тетя Лора.

Мне было приятно, что она наконец обратилась ко мне, и хотела ответить что-нибудь умное. Пока я раздумывала, папа успел за меня:

— Она у нас не плавает, нет. Даже у доски. Впрочем, это и к лучшему.

— Она танцует, – сказала мама.

— О! – сказали Нагаевы хором. – Балет?

— Не совсем, – пояснила мама. – Студия пластики. Просто балет – это несовременно. Одна устарелая хореография [39]. А если ты не прима [40], то так на всю жизнь маленьким лебедем и останешься.

— Хотя она у нас прима, – сказал папа с гордостью. – На каждом концерте солирует.

Наверное, я покраснела. Зачем он это сказал? Я же не виновата, что я лучше всех!

— Да нет, не на каждом. У нас очень много талантливых… Вот Даша Румянцева, например…

— Если быть, то быть первым! – изрек дядя Воля.

— Так сказал летчик Чкалов [41], когда перелетел через Северный полюс, – подхватил папа.

— А я, это, хотела бы летчиком стать, – сказала вдруг Алка.

— Девочки должны хотеть стать принцессами, – вкладывая в голос какое-то особое выражение, произнесла тетя Лора. И посмотрела на меня.

Опять она в мысли мои заглянула! Откуда она может знать о моих мечтах про Золушку?! Как это у нее получается – мысли как книгу читать? Это, конечно, ее способности – сверхъестественные… Можно просто сказать – волшебные…

Постойте, это что ж выходит?.. Выходит, что люди со сверхъестественными способностями – например, астрологи и экстрасенсы – они и есть волшебники?! Только название другое, научное!

Ой, братцы. У меня аж дух захватило. Значит, волшебники существуют! Но тогда и сказки – не просто сказки! В смысле – не просто вымысел! Может, кто-то когда-то столкнулся с каким-нибудь экстрасенсом или астрологом – они же всегда существовали! – увидел, какой это удивительный человек, и начал об этом знакомым рассказывать, а те – дальше, другим рассказали, и, может, приврали чего-нибудь, кто от страха, а кто просто так, чтоб еще интереснее было, – например, что они могут взглядом огонь зажигать или даже летать на метле, – и пошло, и поехало!

Ой-ой-ой… Вот сижу я тут и сосиски ем – за одним столом с настоящими – страшно сказать!..

Я взглянула на них: с виду люди как люди. Современные, солидные. Может, только слегка необычные. Дядя Воля глазами молнии запускает. Тетя Лора – у нее эта прядка… И вообще, она какая-то особо красивая. Просто сказочно. Просто как фея…

И выходит, что раз она экстрасенс, и к тому ж моя крестная, то моя крестная – фея?!

Я опять задрожала. Неужели такое возможно?.. Ну, может, не точно как в сказке, – волшебная палочка, тыква и мыши, хрустальные туфельки, – а какое-нибудь современное волшебство она может со мною проделать?..

У меня голова закружилась в предвкушении чудес! Только просить неудобно. Как об этом вообще можно просить?! Типа, тетя Лора, я догадалась, что вы волшебница, наколдуйте мне что-нибудь, например, двести пирожных… Да что я, маленькая?! Нет, надо хитрее как-то… Надо пока притвориться, что все как обычно, и выбрать момент. Может, позже, когда никого рядом не будет… Сразу раз – и спрошу про роль… Это для нее наверняка пара пустяков!… Я доела остывший кусочек сосиски, сложила приборы и очень культурно сказала:

— Спасибо, все было так вкусно. Можно выйти из-за стола?

— Какая у меня вежливая, воспитанная крестница! Просто принцесса, – сказала тетя Лора, сияя улыбкой. – Иди, конечно. И ты, тетя лошадь, иди, – сказала она Алке. – Займитесь там чем-нибудь душеполезным.

8

В Алкиной комнате на стенах было полно всяких спортивных дипломов и плакатов с Димой Биланом. На письменном столе стоял очень пыльный компьютер; рядом с ним на стопке учебников лежал давнишний огрызок от яблока. На книжной полке вместо книг были фильмы.

— Как насчет кино посмотреть? – спросила Алка. – Например, «Ночной дозор»? Там вурдалаки прикольные.

— В кайф, – сказала я взрослым голосом; Алка вставила диск. Но кино я смотрела совсем невнимательно. Во-первых, я и так его уже пять раз видела, а главное, мне не терпелось поговорить с тетей Лорой…

Еще шли последние кадры, а я откинулась на диване, зевнула нарочно и говорю:

— Да… Такое кино – это все анимация. Просто умелые трюки. А в жизни все круче, ага? Вон, мама твоя с дядей Волей-то – да?..

— Ага, – гордо ответила Алка. – Настоящие волшебники.

Ну вот, теперь и Алка это подтвердила!

— А можно, я у твоей мамы одну вещь спрошу? Очень надо…

— Пошли. Она что угодно предсказывает. На прошлой неделе нашей команде выигрыш на городском первенстве предсказала. Ну, мы их под орех и разделали.

При этих словах у меня все внутри встрепенулось. Везет же некоторым, у них мамы феи!.. Ну, ничего, мне тоже везет: она ж моя крестная! Но, пока Алка вела меня по их огромной квартире, по длинным коврам, мимо ваз и статуй, мимо закрытых дверей, мне постепенно сделалось не по себе. Ну придем мы, и что я скажу? Прям так, как и думала, – типа, вот, тетя Лора, я знаю, что вы, типа, фея, и знаю, что вы про меня обо всем догадались, – скажите, пожалуйста, быть ли мне Золушкой? Звучит жутко глупо…

Тут мы вошли в небольшую комнату, освещенную одними свечками. Они были расставлены тут и там по углам, по окнам и полкам. Пахло как в магазине «Ганг» [42] у нас возле школы. В кресле сидела моя мама, а напротив нее, через стол, – тетя Лора.

— Мам, у нас к тебе дело, – сказала Алка.

— А мы как раз уже и закончили с Ирочкой, – приветливо откликнулась тетя Лора, энергично взмахнув руками, будто стряхивая невидимые капли, и взглянула на меня своими сиреневыми глазами. А я стояла как вкопанная, потому что в этот миг разглядела, что стоит у стены на столике среди прочих красивых вещей: небольшая хрустальная туфелька… Тетя Лора проследила за моим взглядом, улыбнулась и проговорила как бы задумчиво:

— Полагаю, мужчины без нас там соскучились. Кстати, Волик, наверно, уже и кофе сварил и ждет, чтоб его похвалили. Сделай ему комплимент, Ирочка, он будет счастлив…

Мама поняла намек – встала и направилась к двери. За нею вышла и Алка. Я услышала тихую, струйкой текущую музыку, и от тусклого света свечей и сладкого запаха все внутри меня сделалось липкое и размягченное… Все похоже на сказку, но как-то – не знаю… Тревожно… У меня ж интуиция как у сыщика, и она меня никогда не подводит…Уф, жуть какая. Боюсь, а сама не знаю чего! Вдруг это все приведет…ну, не знаю…к чему-нибудь страшному?..

Да что ты боишься?! Она ж твоя крестная! – сказал у меня внутри чей-то голос.

И правда, чего я боюсь? Я посмотрела на нее, она – на меня, как будто нажимая взглядом. Внезапно мне сделалось весело: получилось, что мы в гляделки играем, кто кого. Робость моя улетучилась, и я, не мигая, стала давить ее глаза своими. Я могла б так стоять до вечера! Но она как бы слегка с удивлением отвела взгляд и сказала:

— Подойди-ка сюда, дружочек. – Я подошла. – А дай-ка ручку твою поглядеть. – Она взяла мою ладонь. Пока она изучала ее – то мяла, а то разравнивала – я видела близко узел ее блестящих волос, из которого торчали японские палочки, и черную прядь. Мне было слегка неприятно так близко стоять к ней, и вообще, на душе снова сделалось муторно, но я заставляла себя терпеть. Тут она повернула мою руку боком и многозначительно хмыкнула, потом взяла другую руку.

Чем больше она меня как неживую вертела, тем неприятнее мне становилось. Я сделалась вся как канат, который туда-сюда перетягивают. Опять эта странная жуть подступила. С одной стороны, она моя крестная; с другой – совсем посторонняя; напрасно я ей позволила что-то важное выведать. Почему она мне ничего не рассказывает?! Да может, она ничего не умеет, а только притворяется?!

— Ну ладно, – сказала она наконец. – Все понятно. Пойдем. – И она поднялась.

Я шагнула за ней. Что понятно? Мне – ничего не понятно… Какой из примет мне верить? Буду я Золушкой или нет?..

Тут тетя Лора замешкалась. Мы были у двери, но она вдруг вернулась назад, к столику у стены. Потом она сказала серебряным голосом:

— Все твои мечты сбудутся, когда ты найдешь себя.

И протянула мне что-то. Я глянула. У нее на ладони лежала хрустальная туфелька.

9

В машине по дороге от Нагаевых мне все время хотелось петь. Только от счастья голова была такая пустая, что никакие серьезные песни не вспоминались, а лезла одна наша дворовая глупка, мы с ребятами иногда ее во все горло поем. Вот я во все горло и запела:

Клей «Момент», клей «Момент»,

Самый лучший клей!

Ты в дневник его налей,

А потом балдей! – Хей!

Это последнее «хей» надо обязательно выкрикивать резко и не сразу после «балдей», а после маленькой паузы. Тогда еще смешней получается. И я спела раз, другой, третий, и с каждым разом мне делалось все смешнее. Я уже не различала, пою я или хохочу, и пела, пела без остановки. В итоге мама взялась за виски и сказала:

— Игорь, останови машину, пожалуй, я лучше пешком пойду.

— Мама, не надо пешком! У меня такое хорошее настроение! Давай лучше вместе петь! Когда вместе, кажется не так глупо!

Мама с недоверием посмотрела на меня в зеркало заднего вида. А я начала потихонечку, медленно:

— Клей «Момент», клей «Момент»…

Тут папа, тоже, как видно, давно потерявший терпение, загорланил что было сил:

— Са-а-мый лучший клей!

Мама шарахнулась от него, зажмурилась и с безысходным отчаяньем спела:

— Ты в дневник его налей…

И мы подхватили, и дружно, и ладно, и громко закончили:

— А потом балдей! – ХЕЙ!!!

Я очень люблю своих родителей. Хотя взрослые – очень скучные люди. У них для всего есть скучные, научные названия. Им удобнее называть чудеса аномальными явлениями и недоизученными фактами. Ну и пусть. А у меня крестная – фея! И чудеса уже начались! Я легонько сжала в кармане хрустальную туфельку. Ах, если б родители знали, что у них в машине сидит настоящая Золушка!

Без четверти пять папа высадил меня на Фонтанке неподалеку от студии. Я взлетела по лестнице, представляя, как я об этом узнаю. Может, Наталья объявит при всех, а может, отведет меня в сторону – или вместе с другими, кто будет на главных ролях, – ах!.. Неважно!

Я вошла в раздевалку. Девчонки еще не все собрались, только трое-четверо натягивали купальники, поправляли перед зеркалом сеточки на волосах. Они все, конечно, и красивые, и способные. Но кто-то всегда должен быть лучше всех. И, если честно, как же приятно знать, что это – ты!.. Если быть, то быть первым! Может, кто-то будет завидовать, но – что поделаешь!… Надо дать им понять, что меня не случайно выбрали. Хорошо бы размяться у всех на виду – в светлом праздничном платье (немного запачканном сажей!). Красиво получится. Покручу-ка я фуэте [43]. Мы его еще не проходили, конечно, это для виртуозов штука. Но я дома его много раз репетировала и почти не боюсь потерять равновесие. Тут вся хитрость в руках, они как бы работают парусом. Это я сама обнаружила, мне никто не показывал, не учил. А кружиться на пальцах я с самого детства умею. Когда мне исполнялось пять лет, мне подарили домашние тапочки с очень плотной подметкой и плоским носком. Оказалось, что в них так удобно играть в балерину! Я подолгу ходила в них будто в пуантах [44], и в итоге носки этих тапок протерлись до дыр, а когда они стали малы и мама решила их выбросить, я заплакала, чтоб их оставили, и тогда мама, тяжко вздохнув, поняла, что деваться ей некуда, и пошла записала ребенка на танцы.

Я про эти тапочки сейчас вспомнила, когда встала в туфлях на носки, — они тоже по форме напоминали пуанты. По идее, фуэте нельзя крутить без разогрева, но я ж не тридцать два собираюсь, так, с десяточек, только чтоб меня заметили…

Все, понятно, разахались: ну и Решка! Во Решка дает! А тут вдруг в раздевалку врывается Даша Румянцева и с порога кричит:

— Ой, девчонки! Поздравьте! Я – Золушка! Я Наталью на лестнице встретила, и она мне сказала – они меня выбрали!

То есть как? Запасная, наверное. Если я заболею…

— Представляете, Золушка – я, а Серега, понятно, – кому ж еще принцем-то быть, а Марина и Лена будут сестер танцевать, а Решку назначили мачехой…

Я, наверно, перекрутилась в своих фуэте. Что там Даша сказала? Я – мачеха?!

Мне послышалось, будто вдали застучало семьсот молотков. Может, это ошибка? А может быть, Даша специально мне врет?!

Я сидела и видела все как в тумане, и не слышала ни расспросов, ни радостных возгласов. Кто-то тряс меня и поздравлял, но какое мне дело…

— Решка, что с тобой? Ты какая-то бледная!

— Передайте Наталье, что я заболела. – Я взяла свой мешок и направилась к выходу.

Я спускалась по лестнице, чувствуя, как в голове нагнетается тяжесть. Я вошла в туалет, заперлась, чтоб меня не нашли. Может, лучше бы было заплакать, но слез что-то не было.

Первым делом невидимый кто-то шепнул: наверное, так справедливей. Я ж могу танцевать юморно, и к тому же я рыжая – из меня выйдет классная мачеха. Но тогда громкий голос в ответ закричал: да ты дура, что ль?! Это мелкая роль, и к тому же уродская! А главная роль – это Золушка! Если быть, то быть первым! Ты ж лучше всех в своей группе танцуешь, и это как пить дать! А может, ты лучшая в студии! Педагогам про это известно!

Но выбрали Дашу… Почему?! Я не хуже ее! Я могла бы быть Золушкой!

Я вспомнила Дашино лицо в тот миг, когда она сообщала новость. Она вся светилась от радости. И была похожа на глупую курицу. Ишь, небось, так и перло ее рассказать, что она теперь прима…

«Дашка – кашка – какашка», сказала я вслух. В туалете как раз этим самым и пахло. Пахло Дашей. Это надо ж, кого предпочли! Да хоть Настя и та подошла б в сто раз лучше!

И мне как в кино вдруг представились репетиции: я – где-то там, за кулисами, чуть не часами торчу, а Даша все время на сцене, ей все внимание… А главное – это спектакль. Тут я вспомнила, как я мечтала об успехе на сцене, овациях, возгласах «браво»… Представился Шурик – как он букет, предназначенный мне, преподносит сияющей Даше… Это просто уже ни в какие ворота!..

Я нажала на спуск, и, пока в унитазе бурлила вода, я рыдала отчаянно, горько и неутешно. Никогда еще в жизни я так не страдала от несправедливости! И особенно больно мне было стоять ощущать, что я плачу в таком отвратительном месте. Никому не нужна, ни один человек не пришел посмотреть, может, Решке там плохо? Всегда так: не-первый один остается в тени, а к счастливчику толпы бегут и букеты несут…

Ах, несчастная я, позабытая…

Я стояла и хлюпала носом, и мне было даже приятно так мучиться.

Наконец я устала стоять, кое-как освежилась под краном и пошла потихоньку домой…

10

Дома я первым делом затолкала мешок со студийными вещами как можно глубже в шкаф. Он мне так тошен сделался, что даже дотрагиваться до него не могла. Потом я легла и отвернулась к стене. В голове не было никаких мыслей. Я их как будто выплакала все. Ничего не оставалось, как заснуть…

Я долго ворочалась в полудреме. В какой-то момент я услышала мамины осторожные шаги, почувствовала, как она потрогала мне лоб, накрыла одеялом. Я притворилась, что сплю. А то увидит заплаканные глаза, начнутся расспросы… Нет. Лучше спать, спать… Вот бы заснуть и не проснуться… Или проснуться в совсем другой стране, в другом мире, в сказке… И я заснула.

Когда я открыла глаза, вокруг было темно. На потолке лежал отблеск от фонаря с улицы; в квартире тихо. Значит, уже настоящая ночь, раз и родители спят… Я почувствовала, что выспалась, и села на кровати. Почему я в одежде? Ах да…

В груди у меня была тяжелая пустота. Что со мной случилось в студии? Та я, которая плакала в туалете, – это какая-то не я была. Чужая какая-то. Злая, капризная, ужасно противная. Хорошо хоть, никто не слышал, что я про Дашу сказала… Откуда вообще эти слова в голове у меня взялись?!

И тут меня осенило: я же – Даше – я ей… позавидовала!..

Уф, позор какой.

Не могу больше думать об этом!

А пойду танцевать.

Я прокралась на цыпочках в гостиную. Это бывшая бабы Верина комната. Она умерла, когда мне четыре года было. В этой комнате до сих пор много ее вещей: пианино, диван и шкаф, и книги, много, наверное, тысяча, и огромный письменный стол, и икона старинная на стене. В эту комнату подолгу никто не заглядывает. Никто – в смысле родители. А я бываю тут часто-часто. Тихо тут, хорошо. Подумать о том о сем. Поплакать… Нигде мне так не легчает, как тут. А главное, я сюда танцевать ухожу. Тут обстановка располагающая, и места много, я никому не мешаю, не верчусь у них под ногами…

Я включила настольную лампу и подошла к музыкальному центру. Надо тихое что-то совсем… Вот, от бабушки диск остался, «Популярная классика». Может, она подойдет, эта классика?

Первым номером там было «Адажио [45]» композитора Альбинони [46]. Поглядим… Я запустила диск и прислушалась. Ох, как раз то, что надо…

В начале протяжно вздохнул орган. Он грустил о том, что сегодня я сделалась черная. А потом то же самое сказали низким голосом струны. Эту песню они повторяли по очереди, а я танцевала, что мне очень жаль, что я завистью будто испачкалась. И когда под конец эту мелодию спокойно и мощно развернул хор скрипок, я сказала всем телом: я больше не буду завидовать! Пусть Даша танцует Золушку, с меня хватит и мачехи. И как будто в ответ мне струны пропели: ты умница, Решка! И облегченно вздохнул орган. Мой стыд вместе с последними нотами взвился и растаял под потолком. Я замерла в релеве [47]. На душе было чисто и тихо.

Я вернулась к себе в комнату, села на кровать. И как меня угораздило? С чего я взяла, что Золушкой выберут именно меня? Уцепилась за мысль, что надо быть первым. А зачем? Ведь и вторым, и третьим, и восьмым быть тоже хорошо. И сто двадцать пятым. Какая разница, какой ты номер? Когда человек рвется первым быть, он как-то слепнет. Вот я: почему я из двух примет на ту понадеялась, которая мне главную роль обещала? Да потому, что мне очень хотелось, вот почему. Да еще этот подарок от крестной… Больно сходилось все к одному, что буду я Золушкой…

Фу, как хочется ею быть. Просто ужас как хочется! Может, чудо какое случится?.. Может, крестная там поколдует, и…

А кстати. Кто сказал, что я ею не буду?! Пускай пока – в этот раз – я не Золушка. Наверно, мне роль потому не досталась, что кукла пропала. Плохие приметы, они же все время сбываются!

А туфельку она подарила мне в утешение. У Золушки тоже не все сразу вышло. Но знаешь, Регина, я на твоей руке такое увидела…Вот тебе туфелька, знай, что ты обязательно станешь когда-нибудь Золушкой – в смысле, принцессой, – ну, в смысле, что я буду первой – как тот летчик Чкалов, что я буду очень известной, на весь белый свет!

Сердце мое запрыгало. Я взглянула на кукольный дом, на пустое кресло Золушки-Мэгги. Все твои мечты сбудутся, когда ты найдешь себя…Ой!.. Что это, собственно говоря, может значить?.. Найдешь себя… А ведь я – это она, в смысле, кукла, и есть! Я все время в игре ее собой назначала! Значит, мне обязательно надо ее возвратить! И мечты мои сбудутся, потому что чары плохой приметы разрушатся, и они там в студии передумают. Позвонят такие и скажут: Регина, прости, мы ошиблись, неправильно выбрали. Ты у нас лучше всех танцуешь, и мы тебя назначаем Золушкой, а мачехой будет Даша Румянцева…

Тут мне стало легко, горячо. Я знала, что мне надо делать. Ночь, Буров спит, и сантехник, и тетя Женя, и все прочие граждане, кто мог бы случайно увидеть, как я лезу в подвал… Лучше времени не придумать!

Я подошла к окну. Двор был пуст, даже кошки куда-то попрятались. Фонарь над подворотней напротив освещал кусты и ту дверь. У меня было защекотало между лопатками, но я, стараясь не думать об этом, тихонько выбралась из квартиры, спустилась по лестнице и шагнула во двор.

Ой, темнота-то какая! Почему-то фонарь, тот, что минуту назад я видела через окно, теперь горел очень плохо. Одна серединка светилась как уголек в костре, а вокруг вся овальная голова была мутно-оранжевая. Этот свет ничего не мог осветить, он был совершенно без сил.

И тут у меня началась паника. В животе от страха как будто тряпка затрепыхалась. Показалось, что та дверь приоткрыта и в щель кто-то смотрит внимательно… Подворотня зияла бездонным провалом. Отовсюду ползла, разрастаясь, туманная мгла. В «Гарри Поттере» так приближались дементоры [48]: человек ощущал отупляющий ужас, вспоминал самый грустный момент своей жизни и делался слабым от горя, а дементоры душу его выпивали…

И я тут же о студии вспомнила, как я рыдала в сортире…Может, это и есть самый грустный момент моей жизни? Что же делать, а вдруг это правда подходят дементоры? Вдруг они существуют?! Ведь в сказках не все то, что кажется выдумкой, выдумка!..

Кошмар.

И кошмар до чего интересно. Да что может быть интересней?! Живого дементора встретить!

Какой он, весь черный? Как туча? Как облако пыли? Совсем без лица… Неужели такое бывает? А как они души-то пьют? Значит, души как жидкость? Как что – как вода? Или кровь? Ой, кошмар… Наверное, лучше не думать… Быть может, дементор уже залезает в меня?! Страх, чудовищный страх наполнял меня, как кипяток, до макушки. Как мне быть?.. Побежать? Но, небось, уже поздно…

Я стояла одна в темноте, только тлел тусклым глазом фонарь. Я смотрела на этот несветлый огонь и его только видела. И тогда сквозь пожар в голове я подумала: если сказки – не сказки, то надо попробовать способ волшебников…

Тут же сделалось пусто и весело, я засмеялась. Надо действовать от фонаря! Я воскликнула хрипло:

— Зажгись! – И добавила слово, которым волшебники делали свет в «Гарри Поттере»:

— Люмос!

Уголек в фонаре разгорелся, наполнился светом, залил им весь двор.

…Может, это случайно? Бывает же: вспыхнет – погаснет, а я ни при чем…

Я взглянула в лицо фонарю; в этот раз он меня ослепил. И тогда я сказала:

— А ну-ка, погасни!

Он мигнул – и послушался. Двор погрузился во мрак. Но мне уже не было страшно. По мне растекалась звенящая сила. Я сказала опять фонарю твердым голосом:

— Люмос!

И опять он послушно зажегся, и стало светло.

Я могла бы открыть эту дверь, я могла бы спуститься в подвал. Но зачем? Я успею. Я все в этой жизни успею! Захочу – стану Золушкой! Стану принцессой! Не надо спешить. Для начала – погасим фонарь. Пусть поспит, ночью он не особенно нужен.

Он погас так же быстро и так же послушно.

— Молодец! – я сказала ему. – Баю-бай!

Оглянулась: все тихо. Все люди, конечно же, спят. Я подумала: может, и в нашем дворе кто-нибудь – экстрасенс? Или, может, астролог? Неизвестно. Не думаю. С кем я знакома – обычные. Маглы.

Ну а я –

Я не магл!

 

Октябрь

1

Сейчас я расскажу, что случилось за три недели с той ночи.

Проснувшись на следующий день к обеду – к счастью, было воскресенье – и вспомнив все, я осознала, что обида в студии хоть и не улетучилась, но заслонилась ночным событием. Мне показалось, что я теперь стала другая и что у меня начинается новая жизнь. Я не знаю, как назвать по-научному то, что случилось, – аномальным явлением или еще как-нибудь, – но и без дедукции ясно, что это особенный вид волшебства. И это случилось со мной!.. Да, это вам не хиханьки. Это покруче, чем главная роль в танцевальном спектакле. Вообще – что может быть круче этого?! Какое счастье узнать, что у меня есть какие-то, есть небольшие, но все же способности! Я не магл! И от радости я вся наполнилась попрыгунчиками.

Захотелось немедленно встать и пойти рассказать обо всем родителям. Но я тут же опомнилась: нет, не годится. Мама будет, конечно, ругаться, чего это я среди ночи во двор потащилась, а папа еще, чего доброго, смеяться начнет. Сначала посопит, подвигает ноздрями, а потом соберет лоб в гармошку и скажет, как будто по горкам вверх-вниз: «Да ну-у-у?! Какие вам нынче сны-ы-ы стали сниться, Регина И-и-игоревна!» И действительно, на сон похоже. Ведь хотела же я заснуть и проснуться в сказке. Может, так и вышло, и я и есть сейчас в сказке? Интересная мысль! Только как это выяснить? Ущипнуть себя? Но так делают, чтоб отличить сон и явь, а вот как отличить жизнь и сказку?

Хотя, раз волшебство существует и в жизни, получается, что сказка и жизнь перемешаны. Прям как в «Гарри Поттере». Ого, неужели все то, что там описано, случилось в действительности?.. Ну уж… Наверно, хоть что-нибудь там да придумано. Вот в этом-то вся и беда: не разобраться, что – правда, а что – выдумка. Зато про себя я могу быть уверена, что это случилось на самом деле… Эх, жаль, папа точно мне не поверит! И многие взрослые…

Да, есть вещи, которыми можно делиться только с ребятами. Я представила, какое будет лицо у Шурика, если я на перемене возьму и погашу взглядом свет в коридоре между нашими классами.

Нет, так не пойдет: во-первых, как я тогда в темноте увижу его лицо? А во-вторых, как он узнает, что это именно я и именно взглядом? Опять-таки, в темноте? Лучше попробовать во дворе – пусть народ обалдеет, когда я среди бела дня включу взглядом фонарь на детской площадке!

Нет, тоже как-то не очень. Там же вечно какие-то взрослые: кто с колясками, кто просто так, покурить на лавочке… При посторонних не хочется как-то. Да и не больно-то весело днем: в темноте интересней гораздо. Но темноты пока еще дождешься… Ладно. Расскажу-ка я для начала Любке! Она, конечно же, будет ахать, выпучивать глаза и переспрашивать, а я скромненько так скажу: «Пошли, покажу». И мы пойдем к подворотне, улучим момент, когда там никого не будет, и я… А Любка будет стоять с разинутым ртом и твердить: «Ну и ну… Это же настоящее чудо!»

Но оказалось, что она на каком-то концерте в своей музыкалке играет. Едва дождалась ее, время тянулось, как старая жвачка. Наконец встречаемся мы во дворе, ну, я такая:

— Сядь-ка, Любка, а то упадешь.

И давай ей докладывать все про вчерашний день. Только про студию я ничего не сказала, потому что кому охота такое рассказывать? Она слушала очень внимательно, но совсем не так, как мне бы хотелось: ничего не говорила, иногда только бровь поднимала, и все. И даже когда я описывала фонарь, у нее на лице никакого восторга не выразилось. Я тогда говорю:

— Люб, ты что ж, в чудеса не веришь?..

— Верю…

— Тогда в чем же дело? Ведь это же настоящее чудо!

А она:

— Решка, может быть, все-таки это не чудо?..

— А что ж тогда, если не чудо, садовая ты голова?!

— Ну-у, – говорит, – может, так, совпадение…

— Что – совпадение?

— Ну-у… что фонарь гас и включался как раз в тот момент, когда ты говорила свое заклинание…

Мне тут же припомнилось, что эта мысль мелькнула и у меня самой там, под фонарем… Но сейчас мне так было обидно! Я на папу думала, что он мне не поверит, но папа – ладно, он взрослый. А выходит, что Любка хуже любого взрослого! Тоже мне, друг… Сижу я такая и просто не знаю, как быть. Потому что во мне все зажалось и давит куда-то на грудь, и хочется плакать. Я слезы назад загоняю, но одна малипусенькая слезиночка все же выкатилась.

— Решка, быть может, тебе просто очень хотелось, чтоб чудо случилось? Вот ты и поверила. Ведь с чудесами так: если в них веришь, тогда они и случаются…

— Ладно, пускай мне все это привиделось. Но про Нагаевых – что же я, вру?

Она подумала и говорит:

— Ну ладно. Они, эти ваши знакомые, — астрологи и экстрасенсы. Вот ты на них глядя и вдохновилась, решила, что и у тебя получится что-нибудь эдакое… Но ведь раньше в тебе никаких таких свойств не было? Откуда же они могли взяться? Вот и тетя Лора твоя про них ничего не сказала …

— Я не знаю, как у меня это вышло. Но не каждый, небось, умеет глазами фонарь зажигать…

Она улыбнулась мне, как Надежда Петровна Нижегородцеву, и спрашивает:

— А зачем тебе это уметь?

Я аж поперхнулась.

— Как – зачем? Это ж прикольно!

А она:

— Ну и что? Ты и так, без этого свойства, прикольная… Все это знают. И к тому же ты справедливая, добрая. Смелая. Настоящий Шерлок Холмс! – И она положила руку мне на плечо.

Может, так оно и есть, только это меня нисколечко не утешило. Ну да, это мне безразлично сделалось. Вот как я на ее неверие огорчилась! А она и говорит:

— Не думай ты больше об этом. Давай лучше я постою, подежурю, а ты сможешь слазить в подвал…

— Нет, – говорю, – не сейчас. Что-то у меня голова разболелась.

И пошла домой. Дома я закрылась в своей комнате, зубы сжала и думаю: пусть, если хочет, не верит. А я вот пойду и зажгу его снова! Только попозже: днем там люди все время, подворотня у нас проходная. Но до вечера ждать просто так – я умру! Надо, думаю, на других лампах попробовать – может, сработает?

Первым делом свою настольную к себе лицом развернула, уставилась на нее и сказала решительным голосом:

— Люмос!

Но фигушки.

Ладно, думаю, может, люстру получится?

Нет, тоже не получилось. Ни ночник, ни лампа для чтения на меня не реагировали. Я тогда прокралась к родителям в спальню и перепробовала там все светильники, даже телевизор пыталась глазами включить.

Ничего… Ладно, включить не выходит – попробуем выключить!

Вернулась к себе и по новой по всем лампам прошла: зажигала обычным образом, от выключателя, и пыталась гасить. Но увы… Я на них даже немного обиделась: я ж им хозяйка, могли б посговорчивей быть!

Несмотря на свои неудачи, я духом не падала. Лампы – все-таки не фонарь! Он-то должен меня послушаться! Когда стало темнеть, я подошла к окну, чтобы взглянуть на него. И едва на ногах устояла: внизу, в палисаднике, на том же месте где в прошлый раз, сидел Буров и пялился на мои окна!.. Неспроста эта слежка… Что-то он против меня замышляет! Теперь уж не то что во двор не выйти, теперь и к окну-то не подойти. Целый час я, как тигр по клетке, ходила туда-сюда по квартире. Когда я наконец решилась выглянуть во двор, там было пусто. Даже прохожих не было. Фонарь мой горел приветливо, будто ждал меня. Скоро, скоро мы с тобой сделаем чудо! Но как только я собралась выйти, раздался голос мамы:

— Решка, ужин!

Я ела его быстро-быстро. И только потом поняла, что этим себя выдаю. Папа такой:

— Ты куда это, как на пожар, торопишься? Новая серия «Моей прекрасной Вики» скоро начнется, что ли?

— Во-первых, пап, сериал не так называется, а «Моя прекрасная няня». А Вика – так героиню зовут. И, вообще-то, я не считаю, что она такая прекрасная. И, кстати, фильм этот мне давно разонравился. И по телику нет ничего сейчас. В смысле, для меня. Может, конечно, какой-нибудь твой КВН… А ем я быстро – просто так. Потому что вкусно, вот! – сказала я и попросила еще макарон.

Эх, растяпа я! Как теперь выйдешь?! Ведь в это время мои все ребята уже по домам, а во дворе одни шаромыжники [49] шляются (это мама так выражается). Я не очень боюсь шаромыжников. Может, я бы боялась, если б знала, чем они так опасны. Но я не знаю. А мама их почему-то боится. Надо, значит, опять дожидаться, пока все заснут, и ночью попробовать…

Но судьба мне улыбнулась. После ужина мама немного обиженным голосом крикнула вслед уходящему покурить папе:

— Спасибо не говоришь, и про мусор опять забыл…

Я тогда и говорю:

— Не сердись на него, мамочка. Мужчины такие рассеянные, ну просто как дети… Давай сегодня мусор вынесу я.

Она рассмеялась, а я взяла поскорей пакет, пока она про шаромыжников не вспомнила, – и на лестницу.

Выхожу я во двор; сейчас?.. Нет, не с мусором же!.. Неудобно – перед фонарем стыдно. Отнесла я пакет, возвращаюсь. Встала на прежнем месте, на дверь на ту самую мимоходом глянула – как там моя горемычная Золушка-Мэгги? – но сейчас мне важнее фонарь! Сосредоточилась, всю свою силу воли в кулак собрала и – попробовала.

Никакого ответа.

Горит – и на меня ноль внимания. Горит и не гаснет, сколько я ему ни приказывала. Уж я и сердито, и ласково, и вслух, и молча, то шепотом, то почти в полный голос, и по-русски, и по-гарри-поттеровски, – никак!..

Простояла я так минут десять и ни с чем поплелась восвояси. На пороге уже повернулась, снова гляжу на фонарь. Горит себе как ни в чем не бывало. Показалось, что даже злорадно слегка подмигнул. Ну его!

Возвратилась я к себе – и расплакалась.

Ну, поплакала я и думаю: не приснилось же мне это все, в самом деле! Отчего-то теперь волшебство не срабатывает…

Знаю я, кто виноват. Вот кто: Любка! Это она не поверила. И из-за этого тайные силы природы обиделись… Сама же сказала: чудеса тогда только сбываются, если в них веришь! Выходит, она мне неверием все испортила…

Тьфу ты. Все из-за Любки. А она ничего в чудесах не смыслит, а туда же: «Откуда в тебе эти свойства?» В самой-то их ни на грош.

Кстати. Ха! Может, она мне поверила, только решила не признаваться, – и все оттого, что она позавидовала?!

Конечно. И как это я раньше не догадалась! Сидела с таким – никаким – выражением… Держала лицо!.. А потом говорит: «Зачем тебе это уметь»? Сама-то вообще ничего необычного делать не может… Она же, бедняжка, магл.

А я – я – еще посмотрим!..

Вообще, люди иногда обо мне неправильно думают. Они во мне ничего особенного не замечают. Думают, что я как все. Вот, в студии: не поняли, что я больше Даши подхожу на роль Золушки. А зря. Даша-то фуэте крутить не умеет, и вообще…

Пожалеют еще. Может, уже пожалели…

Или, может, не так. Может, ждут, что я попрошу?… Чтоб я такая пришла и канючила: не моли б вы меня переназначить, мне не хочется мачехой быть, а хочу я – принцессой, Золушкой!..

Не дождутся. Не дура я, чтоб так унижаться.

А кстати, зачем мне туда ходить, в эту студию? Раз они меня так не ценят? Раз надо мной так, можно сказать, издеваются?

Решено. Не пойду туда больше.

Я ушла навсегда из студии.

В груди у меня тут же возникла приятная и холодная гордость. Так им и надо!..

2

За завтраком я объявила родителям о своем решении бросить студию. Папа был просто в шоке, а мама сказала:

— Не жалко? У тебя же там полжизни, почитай, прошло.

— Да там одна устарелая хореография. И ролей настоящих нет. Так на всю жизнь маленьким лебедем и останешься. А ведь если быть, то быть первым!

Услышав это, папа немного ожил и спросил:

— А что ты теперь будешь делать?

Я проговорила загадочно:

— Все мои мечты сбудутся, когда я найду себя. Вот, буду искать! Может, во мне какие другие способности обнаружатся…

Чтоб мама с папой больше не приставали, я решила податься в какой-нибудь спорт. Расспросила ребят про теннис, но оказалось, что корты закрытые далеко, туда не наездишься. Неподалеку у нас бассейн есть: пошла туда. Может, у меня к плаванию талант обнаружится? И стану я через пару лет Алкой-амбалкой… Ха-ха, не смешно. Развернулась я – и домой. Позвонила в секцию фигурного катания. Но там мне сказали: стара ты, кума, в шесть лет начинать надо было.

На том дело и кончилось.

***

С Любкой долго быть в ссоре невозможно. Она просто не понимает, что человек на нее обижается. Я наутро одна пошла в школу и после, в классе, с ней поздоровалась сухо. А она глаза свои круглые выпучила и говорит серьезным голосом:

— Слышала? У Лизы Романовой прям из раздевалки пропала физкультурная форма. Требуется помощь профессионала!

Ну куда тут денешься. Стали мы это дело расследовать, первым делом, понятно, к Нижегородцеву подступили с расспросами. Но ничего не успели узнать: вторым уроком у нас естествознание было, приходим в кабинет, а там Лизина форма – на скелете. Стоит такой, улыбается, в Лизиной белой футболке с цветочками; на голове, в смысле на черепе, шорты накручены как тюрбан, а с кроссовками злоумышленник ничего не успел сделать: они рядом так просто брошены были. Татьяна Федоровна, хотя и пыталась сердиться, сама вся фиолетовая была от смеха. Ну, а про нас говорить нечего: класс в полном составе катался по полу. Включая Лизу. И где уж тут было на Любку сердиться. А после того, как мы на перемене как следует погоняли Шурика и он мне целых три раза подножку подставил и один раз крепко-крепко прижал к стене, настроение у меня окончательно улучшилось. Потому что Любке он только две подножки подставил, а к стене и вовсе не прижимал. А по дороге домой я, обдумывая в сотый раз все события, поняла, что зря я считала, что силы волшебные из-за Любки меня оставили: папа-то, он в чудеса не верит, а тетя Лора при этом мысли его читает, и дяди Волины молнии в полной красе вылетают в присутствии папы. Хотя он, наверно, не видит их… Чудеса только тогда замечаешь, когда в них веришь… Но они все равно случаются, независимо от тебя. Просто ты думаешь, что их нет, потому что не хочешь в них верить.

Значит, главное, чтоб сделать чудо, чтобы ты сам в него верил. Но я-то верила, нисколько не сомневалась… Что же мне помешало?

И тут меня осенило: это я во всем виновата! Я сама! Я же Любке об этом выболтала! А ведь это – особое дело, тут замешаны тайные силы природы. Они, небось, от моего рассказа как бы ослабились… А вдруг волшебство ко мне не вернется?! Нет, мне даже подумать страшно, что я окажусь неспособной творить чудеса!.. Несправедливо ужасно: поманили, дали попробовать, как это здорово, и все, отбой, Регина Горшкова… Тут я вспомнила жар в голове и фонарь, – он как пес дрессированный был! Нет, не магл я, не магл! Надо просто набраться терпения! Если тайные силы природы однажды во мне проявились, то должны же когда-нибудь снова…

Дома, вместо того, чтобы делать уроки, села я за свой письменный стол и стала под лампой ладонь разглядывать. Что тетя Лора на ней обнаружила? Точно, видно ведь что-то! Ну, самая средняя линия – линия жизни, мне мама сказала когда-то. Она у меня длинная-предлинная, аж за большой палец, наверх закругляется. Это значит, что я буду жить долго-долго, быть может, до девяноста шести лет. Каждый раз, когда я об этом думаю, мне становится как-то спокойно и радостно. Но как быть с другими линиями? Их немного, но есть, от основной ответвляются. А что они значат? Неясно… Интересно, быть может, где-то здесь видно, что у меня есть такие способности? Может, как раз это самое тетя Лора тогда и заметила? Вот почему она так удивлялась…

Подумала я эту мысль и задрожала. Наверняка чудеса в моей жизни и раньше случались, просто я им значения не придавала! Считала, как некоторые, совпадениями, а то и вовсе не замечала… Какая же я была невнимательная!

И стала я припоминать свою жизнь. Оказалось, что в ней было много странного. Например, сижу как-то в кухне, глазею во двор. А там Темка на перекладине виснет. Он обычно на ней как обезьяна. Но сейчас я доподлинно знаю, что он упадет. Он потянется перехватиться, но руки его не удержат, и он чебурахнется вниз. Я поклясться могу, что секунду спустя так и будет. И пожалуйста: Темка летит на песок. Ну скажите на милость: откуда я знала? Кто мне это открыл, как в кино показал? И зачем?.. И такое со мной подозрительно часто бывает. Я заранее знаю, что что-то случится. Ну да, это все интуиция. Ну а вдруг она – признак волшебности?! Может, я с ее помощью сделаюсь экстрасенсом?!

Или вот еще случай: сижу как-то летом на даче в саду, ем крыжовник. И вдруг все вокруг расплывается, глаза видят только ближайшую ветку и несколько ягод. Голова между тем удивительно ясная, и ощущение, что вот это мгновение – лето, сад и крыжовник – когда-то уже точно было, я однажды уже точно так же сидела на низкой скамеечке, и две тетеньки мимо по улице шли точно так же, и во рту тот же вкус кисло-сладкий, арбузно-крыжовенный, и точь-в-точь как тогда над кустом пролетела стрекозка, и солнце тогда точно так же пекло мне затылок…

Очень странное свойство. И тоже такое не раз повторялось – что я чувствую, будто такой точно миг уже был, – значит, я тогда, в прошлом, как бы предвидела то, что наблюдала теперь? Может, это от склонности к ясновидению?

А что? Надо попробовать!

Я закрыла глаза и стала старательно представлять себе Шурика, как он сидит на продленке и пыхтит над домашкой по русскому. Я его как живого увидела, особенно уши его выдающиеся. Но поняла, что все-таки это не то: я его представляю, а это не то же, что видеть. В глазах было темно и в ушах тихо, только тикали часы да лениво жужжала осенняя муха.

Я открыла глаза и стала глядеть на муху, а сама думаю: наверное, не на шутку тайные силы природы на меня разобиделись. Может, так и у астрологов, и у экстрасенсов бывает: от неосторожного обращения их свойства ослабевают, а то и вовсе пропасть могут?

Интересно, откуда они, эти свойства, вообще берутся? В «Гарри Поттере» были волшебники из волшебных семей, а были из простых, магловских. Но так и неясно про свойства: они от рождения есть, как другие таланты, или все-таки можно волшебником стать? В смысле, выучиться, как, например, можно выучиться вышивать или кататься на роликах? Хорошо, если б можно было…

Может, можно эти способности развивать, как любые другие? Вот, как, например, у нас в студии… В смысле, у них в студии… Или как Любка – играет день-деньской свои гаммы, и вот, теперь даже Моцарта может… А кстати, неплохо бы выяснить, к какому виду волшебства у меня есть склонность – к астрологии или экстрасенсации? Подумаем…

Ну, астрологи – они люди ученые. Вон, дядя Воля, сказали, – магистр… Значит, он на астролога выучился. А я неученая, ничего про звезды не знаю. Ну, Большую Медведицу знаю, и еще мы с папой зимой Сириус любим разглядывать, как он мерцает, как будто от холода ежится. Иногда я, когда гляжу на звезды, люблю помечтать, что где-то там, в глубине необъятного космоса, живут люди как мы, но, быть может, зелененькие, и про то, что они иногда прилетают в своих тарелках на нашу Землю. И что прикольно было бы с настоящим инопланетянином встретиться. Хотя астрология тут ни при чем. Но еще ведь дядя Воля, как это, медиум. Это типа связного между нашим миром и миром духов. А для этого ясно, что нужен талант. Он сказал, его звезды позвали. Но меня они что-то пока не зовут… Только фонарь, да и то один раз…

Может, когда-нибудь и у меня найдется талант, они и меня позовут. Но, кто знает, быть может, я уже и сейчас кое-что могу? Раз у меня интуиция. Может, я уже экстрасенс?.. Но что это, собственно, значит? Я так и не выяснила…

3

Вечером, когда мама готовила ужин, я пришла к ней в кухню, сначала о том о сем, а потом и спрашиваю так, между прочим:

— Мам, вот вы тогда с тетей Лорой сидели вдвоем у ней в комнате, – что вы делали?

— Любопытной Варваре… – начала было мама, но я к этому заранее подготовилась:

— Ну, тогда и я тебе не скажу, что мы потом с тетей Лорой там делали!

Маме так захотелось узнать, что она даже чистить картошку бросила, села на табурет и говорит:

— Ладно, скажу. Она мне головную боль снимала.

— Как это?

— Бесконтактным массажем психоподавленных точек… Ну, как тебе объяснить? Если у человека есть в теле какая-то проблема, например, воспаление или боль, экстрасенс это может определить сквозь кожу, даже не дотрагиваясь. И без всяких приборов.

— А как?

— Не спрашивай, не знаю. Просто руками чувствует как-то. И может то место – ну, как бы лечить.

— А как?

— Да ну тебя, Решка… Откуда я знаю? Тетя Лора тогда надо мною руками слегка поводила, и все.

— И что, помогло?

— Конечно! Она меня просто на ноги поставила!

— Удивительно. А ты не знаешь, этому учат, или у нее от природы такие способности? И как они – навсегда или могут ослабнуть, исчезнуть?

— Не знаю. Не приставай. Скажи лучше, о чем это вы с тетей Лорой секретничали?

В первый миг мне захотелось рассказать обо всем маме. Она не будет смеяться. И она, уж конечно, поверит. Но я себя остановила: может, силы волшебные снова ко мне приближаются, а я их рассказом опять отпугну…

— Да нет никаких секретов, мамочка! И лечить ей меня не пришлось, ведь я совершенно здорова! Просто она мне на память один сувенир подарила. Хрустальную туфельку. Она ж моя крестная!

И пошла поскорей в свою комнату. А потом думаю – надо пойти и проверить, может, я тоже смогу бесконтактным массажем лечить?.. Только ни с кем это не обсуждать, особенно с Любкой…

Во дворе в это время болтался один только Темка. Он был на своем излюбленном месте: висел на перекладине лазилки, лениво переползая на руках то в один конец, то в другой. Было видно, что он скучает.

— Привет, – говорю, – слезь-ка. Кажется мне, что с тобою не все в порядке.

Темка спрыгнул и говорит:

— То есть?

— Цвет лица у тебя нездоровый какой-то. Дай-ка, я посмотрю, может, у тебя болит что-нибудь?

Темка сел на скамеечку, пожав плечами. Если честно, цвет лица у него как всегда был – цветущий. Он вообще здоровяк, вольной борьбой занимается. Но ведь и у спортсменов болезни случаются. Вот я на всякий случай и решила спросить…

Я над ним провела рукой раз, другой, начиная от головы и до ног. Поначалу я ничего не заметила, но на третий раз мне показалось, что в районе щеки меня будто в ладонь кольнуло. Я вся сжалась от радости: может быть, это сигнал?.. Провожу еще раз – так и есть!

— Слушай, Тем, – говорю, – у тебя случайно зуб не болит?

Он помолчал, прислушиваясь к себе, и сказал:

— Непонятно… Раньше вроде бы не болел, но теперь, похоже, болит…

— Все ясно. У тебя здесь психоподавленная точка, — сказала я тревожным голосом.

У Темки на лице отразился испуг.

— Но ты не бойся. Сейчас я ее тебе активирую, и все пройдет. Ляг давай, так удобнее.

Темка лег на скамеечку, а я вся сосредоточилась на руках и давай его в воздухе как бы поглаживать по лицу. Он лежит такой и только глазами хлопает. Вдруг откуда не возьмись – Буров! Подошел, зыркнул, а на лице у него выражение – ну, просто тушите свет! Я стою, перестала руками над Темкой водить. Наверно, сейчас он какую-нибудь гадость отмочит. Но он постоял с минуту, потом как-то зло усмехнулся и молча ушел.

И что этот Буров дурацкий ко мне привязался?! Вот, только я было в себе экстрасенса всерьез обнаружила, как он явился и все испортил!

Я хотела было снова Темку на лавочку уложить, но он говорит:

— Нет уж, Решка. Довольно. А то у меня от твоих процедур и вправду зуб разболелся.

И пошел домой. Я осталась одна во дворе – может, кто-нибудь выйдет из наших, я снова попробую? Но никто не пришел. Однако я не расстраивалась. Потому что, когда вспоминала, как мне ладони покалывало, по спине начинал ползти знакомый морозец. Что бы Любка ни говорила, а есть, есть во мне какие-то свойства!

В этот вечер в кровати я долго о них размышляла. Наверное, раз я экстрасенс, я могу и мысли читать, как тетя Лора. И собралась было почитать мысли Шурика. Отвернулась к стене, чтоб ничто не отвлекало, но подумала вдруг: ну, проникну я в его мысли. А что, если я там прочту, что ему больше нравится Любка?.. Ну, нет. Лучше такого не знать! И не стала пытаться. Тогда я повернулась на другой бок, лицом к комнате. И посмотрела на кукольный дом. Ой, я же с тех пор, как пропала Золушка, в смысле Мэгги, еще ни разу там не бывала! Ну, пусть так: Саймон приехал навестить Люси. Он сел в кресло Мэгги, вздохнул и произнес:

— О, Люси, мне так жаль!.. Эта новость о нашей любимой подруге…

— О да, Саймон! Не знаю, кому из нас больнее сейчас!..

И взялась за сердце. А Саймон сказал:

— Смотри, что я нашел неподалеку от вашего дома! – И показал Люси туфельку Мэгги. – Позволь мне оставить ее у себя. Она будет согревать мое сердце в тяжелое время разлуки!

— О, конечно! Ведь вы были так близки!

Саймон свел брови:

— О, я клянусь, что сделаю все, чтобы найти ее! Говорят, что ее похитили. Полагаю, что это связано с ее необычными свойствами. Ты ведь знаешь, она экстрасенс…

— Неужели?! А я полагала, что ей это только кажется…

— О нет, заверяю тебя! И к тому же еще ясновидящая!

— О, я так сожалею, что не поверила ей!..

4

В ближайшие дни испытать свои свойства на людях еще раз мне так и не удалось – клиентов все не было. Ребята все, как назло, ходили в те дни очень здоровые. Ни во дворе, ни в классе никто даже не кашлял. В ожидании подходящего случая я решила поискать у себя другие сверхъестественные свойства, например, попробовать сделать какое-нибудь зелье. Вдруг оно волшебным окажется? Выпью я его – и запою райским голосом? А то Людмила Петровна, когда я пою на музыке, только глаза закрывает, и лицо у нее при этом такое, будто она лимон жует прям со шкуркой …

Вернувшись из школы, я стала копаться в аптечке. Не среди обычных лекарств, понятно, а среди трав. Потому что где это видано, чтобы целители аспирином пользовались? Ну, нашла я ромашку, липовый цвет, зверобой, почки березовые. Это все мне знакомо – мама любит меня от простуды отварами всякими потчевать. В общем, набрала я того-сего в кастрюльку, хотела уже было варить начинать, но подумала: нет, эдак у меня просто напиток получится, типа зеленого чая. Надо что-то особенное добавить…

Стала дальше в аптечке искать. Ну, гляжу, коробочка, а на ней надпись: ортосифона тычиночного листья. Ого, думаю, ортосифон – это вам не ромашка, товарищи. Это звучит посолиднее. И хотела уже пару ложек добавить, но призадумалась. А для чего, вообще-то, этот ортосифон полезен? Ну, читаю, и нате вам: мочегонное средство! Вовремя я остановилась. А то бы выпила – и пела бы целый день на горшке… Смейтесь, смейтесь. А я буду умная.

Но добавить-то что-нибудь надо. Тут я вспомнила про шаманов, что они поганки едят, а потом им духи предсказывают. И что папа считает, что это у них происходит от одурения мозгов. Но где гарантия, что папа прав? Ведь в этом деле никогда нельзя точно понять, где правда, а где выдумка. Может, папа просто не хочет верить, что это действительно духи?

А здорово было б попробовать!.. Вдруг мне какой-нибудь дух явится и сообщит что-то важное? Может, я, как дядя Воля, буду связным между нашим миром и тонким?

Короче, пошла я такая во двор, там у нас в одном месте, в углу, на газоне, грибочки растут. С виду вполне симпатичные, бежевенькие, очень мелкие, не больше пуговицы. Раз никто их не собирает, значит, это поганки. И, кажется, не ядовитые: это ж не мухоморы, в конце концов. Набрала я их горсточку, возвратилась домой и в кастрюльку с травами высыпала.

Ну, варю я себе свое зелье, помешиваю, и вдруг про колдунью Гингему подумала: что она, когда зелье варила, вот так же в котле помелом… И что с помощью зелья она ураган учинила, и что ей хотелось весь человеческий род уничтожить.

От этих мыслей мне сильно не по себе сделалось. Я, когда про ураган подумала, тот холодок на спине ощутила. Значит, волшебные силы поблизости были. А я, получается, отчасти как Гингема. А это уже ни в какие ворота не лезет.

Да, я ужасно хочу стать волшебницей. Но ни за что не хочу стать волшебницей злой! Но, может быть, раз я добрая и справедливая, я как бы автоматически стану именно доброй волшебницей? А злой никаким образом стать не смогу? Интересно, откуда вообще берутся злые волшебники? В «Гарри Поттере», когда ребята поступали в Хогвартс, шляпа сортировочная как-то предвидела, какой из данного новичка волшебник получится, – злой или добрый, и отправляла тех, кто станет злыми, на факультет Слизерин, а остальных на другие три. Но что интересно: некоторых она распределяла сразу, а насчёт некоторых сомневалась – так было и с Гарри. Я очень хорошо запомнила этот момент, потому что, когда читала, в глубине души прикидывала – а гожусь ли я в волшебники? Так вот, шляпа тогда назвала качества Гарри, которые сами по себе не добрые и не злые: смелость, ум, желание проявить себя. Они могут быть и у доброго, и у злого волшебника. Значит, из Гарри со временем мог получиться и злой волшебник, вот как! Причем не какой-нибудь, а великий. Шляпа так и сказала: «Слизерин поможет тебе достичь величия». Круто, да?

Что это значит? Это значит, что выбор – станешь ты злым или добрым – зависит от самого человека. К моменту поступления в Хогвартс некоторые уже сделали свой выбор, как, например, Малфой, сын очень злого волшебника. А Гарри ничего про себя не знал, поэтому и шляпа задумалась. Но как только почуяла, что он твердит: «Только не в Слизерин», оправила его к добрым.

Вот и я – я уже решила: я никогда, ни за что не стану злой! Фу, аж страшно сделалось. Ни за что больше не буду про ураганы и типа этого думать!

Надеюсь, зелье еще не успело испортиться? Буду стараться держать в голове только хорошее. Ну, например, как решила – что надо исправить мне голос. И я изо всех сил об этом все время и думала, пока мое варево тихо в кастрюльке побулькивало.

Чем дольше оно там варилось, распространяя по кухне густой аромат, тем больше меня разбирали сомнения. Ну, выпью я этот отвар, а откуда я знаю, что дальше? Хорошо еще, если он не волшебным окажется. А что, если все же волшебным? И кто его знает, какой ко мне дух пожалует. Одно дело – джинн типа Хоттабыча, и совсем другое – дементор… И даже если духа не будет, а будет обычное превращение – что, если я вместо голоса хвост получу? Или даже рога? Или, ой, вдруг я этих грибов слишком много взяла? И, вместо того чтоб запеть, превращусь в соловья? Или вовсе в корову? А что происходит, когда они взаимодействуют с прочими травами? Может, к вечеру у мамы с папой вместо дочки будет безмозглый тролль? А то и вовсе один дохлый труп?!

Нет, товарищи, так не пойдет! Вот же, сказано в «Гарри Поттере»: зельварение – это наука. А значит, ее изучать надо. Они там вон сколько времени на нее тратили, даже экзамен сдавали. А я просто так захотела… От фонаря!

Да, дело, однако, нешуточное. И пошла я, все зелье свое скорей в туалет вылила. Хорошо еще, он не взорвался.

Но не будем расстраиваться. Есть и другие волшебные свойства: например, общаться с животными. Этого я еще не пробовала. Гарри Поттер-то, кстати, не знал, что понимает змеиный язык…

На следующий день после школы я решила во Владимирский пассаж [50] зайти, там в зоомагазине рептилии всякие продаются, так вот, может, удастся с какой змеей контакт наладить? Не то что я их люблю, вовсе нет, а так, посмотреть – вдруг и я их язык понимаю? Приду я такая, здравствуйте, типа, как поживаете? А она мне: спасибо, так себе, холодно тут, и кормят впроголодь… Ой, а вдруг у меня, как у Гарри, стекло растворится?! Не пришлось бы мне от нее по всему пассажу спасаться!

Прихожу. Змеи есть, но все мелочь какая-то. Никаких удавов. Одна, правда, ничего так, в руку толщиной. Желтая в крапинку, а глаза красные, мутные. Ну и гадость, подумала я. А она голову повернула, пасть открыла и давай языком быстро-быстро в мою сторону двигать, а на морде у ней при этом написано – ну, понятно что. Вот вам и змеиный язык, ха-ха… Только ну ее. Я скорей отошла. Попробую лучше с другим кем-нибудь.

Жабу темно-коричневую, размером с тарелку, всю в ужасных пупырышках, я застала, когда она лезла в поилку купаться. Нет, не буду ее отвлекать. Лично я, например, не люблю, если кто-нибудь ломится в дверь, когда я в ванне.

А, вот ящерки шустрые, вправо-влево по деревяшке снуют. Я давай им подмигивать, а они ноль внимания. Постояла я минут пять, обмигалась вся. А они побегали и под корягу залезли. И все-все остальные хамелеончики и тараканчики на меня безучастно смотрели. Никто со мной, бедолагой, общаться не думал…

Мне хотелось, чтоб все получалось как в сказке. Но получалось как в жизни.

Идут себе дни; чудеса не случаются. Так три недели уже и прошло. Я уже отчаиваться начала. Но тогда как же история с фонарем? А моя интуиция? А покалывание в руке, когда я Темку лечила? Может, я от общения с тетей Лорой волшебной силой наполнилась? Или, может, меня дядя Воля своими молниями зарядил? А значит, я только на время волшебницей сделалась?

В общем, тыща вопросов и ни одного ответа. Может, Любка права, я все себе только придумала? Магл я и есть… магл!

5

Утром лучше не попадаться на глаза родителям. Они носятся как угорелые, все время друг с другом сталкиваются и ворчат.

— Ну, куда ты лезешь, Игорь?! Не видишь, я тут бутерброд заворачиваю! – рявкает мама и роняет масло на пол.

— Понаставили тут! Уберите, а то выкину! – И папа нервно расшвыривает кульки по холодильнику.

Мне и жалко их, и смешно: хуже маленьких. Чтоб и мне под горячую руку не влетело, надо вместе с ними метаться, делать вид, что спешишь, или просто в ванную спрятаться, будто зубы чистишь. Но не слишком долго: и там найдут. Потому что, когда родители в раздражении, им обязательно надо придраться к чему-нибудь. Не успела я это подумать, как мама такая:

— А ты что расселась?! Доела – иди, собирайся! А собралась, так хоть в комнате порядок наведи! Завтра гости, а у тебя как обычно, свинарник!

— Какие гости? – спросили мы с папой хором.

— Да Нагаевы! Ответный визит!

— Япо-о-нский хре-ен! – вскричал папа, вздымая брови. Это у него с тех пор выражение такое для сильных чувств.

А у меня сердце екнуло. Неужели они к нам придут?.. Кто знает, быть может, в их присутствии снова какое-нибудь волшебство произойдет?!

Эта мысль меня так преследовала, что я до следующего дня еле дожила. А что, если они, как волшебники в «Гарри Поттере», явятся в гости через камин? Очень кстати папа в кухне печку старую перестроил! Как знал, что волшебники к нам пожалуют! Или вдруг они прилетят на метлах? А у двери спрячут их в уголок, чтобы мы подумали, что они приехали на такси… Только они, наверно, невидимыми прилетят. Потому что где это видано, чтоб над городом люди на метлах летали? Их бы живо милиция на вертолете поймала, и пришлось бы им объясняться… Интересно, у них плащи-невидимки? Прилетел и снял, и хлоп – стоишь себе посреди двора… Нет, наверно, это все-таки сказки, про плащ. А на самом деле они себя – как там, в «Гарри Поттере», слово было, – трансгрессируют. Ну, переносят себя сквозь пространство особым образом… Везет же некоторым!.. Может, если я подсмотрю, как они появляются, я секрет их узнаю? В общем, мне это настолько втемяшилось, что я за полчаса до прихода гостей вышла их караулить.

Только, если они и умеют трансгрессировать, в этот раз они прибыли по-обычному. Может, им, как и папе, важно, чтоб люди видели, что у них машина солидная. В семь часов к нашей парадной подкатил огромный черный автомобиль, и из него вышли дядя Воля в широком пальто, тетя Лора в мехах и немного помятая Алка. Только я со скамейки встала, смотрю – папа мой из парадной выскочил, с дядей Волей за руку здоровается и тете Лоре – подумать только! – руку целует! Даже Алке поцеловал! Я подошла потихонечку и руку на всякий случай спрятала.

— А! Мисс Регина! Мое почтение! – воскликнул дядя Воля. И подмигнул. Я почувствовала, как в меня, как тогда, воткнулась звенящая молния и растеклась аж до кончиков пальцев. Я вспыхнула… Начинается!..

Но ужин обычный был, без чудесных событий, и разговор тоже был просто взрослый, про всякие акции [51] там пополам с керамзитобетонными блоками. Мы тогда стали с Алкой про Диму Билана болтать. Только вдруг я услышала, как тетя Лора сказала:

— Тонкий мир гораздо ближе, чем кажется. Духи вовсе не против общаться с людьми.

Я тут же забыла про Диму Билана и навострила уши. Может, зря я грибное зелье вылила?! А она продолжала:

— Но надо, как и в обычном общении, соблюдать этикет: говорить с ними вежливо, не приказывая. Духи могут обидеться и сказать что-нибудь не то. Вообще, надо быть осмотрительным: дух духу рознь. – (Вот какая я молодец – я ведь именно это тогда и подумала!) – Одна моя знакомая пожелала вступить в контакт с духом Ленина. Так представляете, он ее обругал нецензурно!

Все рассмеялись. Алка – заливисто, как малыш в коляске, дядя Воля – душевно, мама немного надрывно, а папа просто похахакал за компанию. Понятно, разговоры про духов ему не нравились. Он не знал, как держаться: сказать, что не верит, — обидеть гостей. Но и соглашаться у него не получалось. Я-то знаю, что на самом деле ему хотелось наморщить лоб и сказать что-нибудь переливисто. Его выдавали брови: он ими без конца пошевеливал. Бедный папа, ну что ему стоит поверить?

Тут, откашлявшись, заговорила мама:

— А, Лорочка, правда, что можно гадать по Пушкину? Задаешь вопрос, потом наугад открываешь страницу, называешь строку – например, девятая сверху – и читаешь ответ…Это, может, так, глупости?

— Никакие не глупости, – серьезно ответила тетя Лора. – Пушкин направляет вашу мысль к той строке, где заключен ответ.

— Япо-о-нский хре-ен! – не выдержал папа. – Какой еще Пушкин?! Разве я не сам свою мысль направляю?! Что, я не хозяин своим мыслям?!

Мама посмотрела на него укоризненно, дядя Воля метнул в него острую молнию – я увидела, как она пробуравила папино ухо, – он дернулся; а тетя Лора сказала немного холодно:

— Если раскрыть свой разум навстречу тонкому миру, духи не замедлят себя проявить. Но, повторяю, только если люди к этому расположены.

— Я, пожалуй, пока не слишком… Простите, я что-то разнервничался… Пойду покурю, – угасая, промямлил папа и встал из-за стола.

— А я по нужде, – простодушно сообщила Алка и тоже встала.

— А мы, Ириша, давай воспользуемся паузой и займемся нашим делом, – сказала тетя Лора. Они с мамой вышли.

Дядя Воля и я остались сидеть над тарелками. Возникла неловкая пауза. Я, не решаясь поднять глаза, делала вид, что ищу в остатках рыбы косточку. При этом я чувствовала, что он не спускает с меня своих прозрачных глаз. От этого по мне ползли мурашки. Я боялась, что они выползут на руки и он их заметит. В голове у меня толпилась тысяча мыслей, они лезли одна на другую, напирали, толкались, как первоклашки, и невозможно было ни одну ухватить, чтобы додумать. Я сидела, наверное, очень красная и чувствовала себя бесконечно глупой, пока, наконец, вдруг не подняла на него глаза. Мы встретились взглядами. Это было почти точно так же, как в тот раз с тетей Лорой. Тут все бестолковые мысли исчезли, осталась одна, очень ясная.

Я могу задать ему свой вопрос про способности. Только надо, чтоб он звучал посолиднее, обязательно обратиться по имени-отчеству, и не использовать малышовое слово «волшебница». Но как это сказать по-научному? Астрологичка? Экстрасенсорша? Ой, надо ж скорей, а то остальные вернутся! И я выпалила:

— Моцарт Маратович, я тоже смогу стать волшебницей?

И сразу вся стала как каменная. Это ж надо так оконфузиться! А он, как ни в чем не бывало, вонзая свой взгляд в потолок, сказал очень просто:

— Волшебником может стать каждый.

— Любой человек?

— Любой.

— Даже магл?

— Даже магл.

— А как?

— Достаточно очень хотеть… Сказала же Лора: если раскрыть свой разум навстречу тонкому миру…

— А как же способности? Разве они не нужны?

— Способности выделяют нас из толпы. Но способности – это дар звезд. – Он помолчал и сказал с лучезарной улыбкой: – Звезды делают нас звездами!

— Да… Вы – звезда… А я – так… без способностей…

— Ти есть маленький русский сестра Хэрри Поттер? – вдруг спросил он с английским акцентом.

Я взглянула в его ледяные глаза. Что это он?.. Разыграть меня, что ли, решил? Вон и складочка возле губ от улыбки осталась…

Точно, просто дурачится.

— Ти есть вэлики вольшебница, – это уже было сказано не как вопрос.

Я рассердилась.

— Не надо об этом шутить! Если вы так умеете – ну, чудеса… — может, есть и другие, которые тоже хотят научиться… Но им это не по силам, они просто маглы! Они могут только – от вас… набираться у вас, и потом совершать очень маленькие, никому не нужные чудеса!

Он, казалось, не слышал меня. Выражение его лица не изменилось. Он сказал:

— Русский слово «горшок» есть иметь значение «потт» по-английски. Русский имя Горшкофф есть значить Поттер. Ти можеть быть для него четвеюродний казэн.

— Кузина? – сказала я голосом дурочки. – Не-е! Вы ошибаетесь! Этого быть не может, ведь он англичанин!

– Ах, королева! Вопросы крови – самые сложные вопросы в мире, – ответил он без всякого акцента. Голос был немного игривый, немного печальный. Глаза его при этом глядели в неясную точку в пространстве. – Тебе до поры не понять…

Я лихорадочно соображала. Про родственников за границей я слышала, что даже если они у кого и были, то раньше, в советское время, об этом рассказывать было опасно, и люди молчали как рыбы, и даже их дети могли ничего не знать… А значит, кто знает… Уж если кто и знает, так Мо…тьфу ты, Вольфганг Маратович! Он астролог, он гороскопы пишет, причем для солидных людей! И, конечно, он все-все про меня знает… От фонаря…

И он, кроме прочего, назвал меня королевой! А я ведь Регина и есть! Да еще с такой фамилией!

Если вы когда-нибудь прыгали в воду с трамплина, вы поймете, что я почувствовала. Да, да, у меня внутри все сделалось вверх тормашками.

Ох, братцы. А вдруг так и есть? Вдруг я дальняя родственница легендарного Гарри Поттера? И принадлежу к русской ветви старинного рода волшебников?!

Может, так. Родилась как-то девочка. В смысле я. С необычными свойствами. Или, может, я поначалу была обычная, а потом меня крестная фея наделила дарами. Великими, только пока непонятно какими. А темные силы во главе с Волан-де-Мортом [52] про это проведали и решили меня уничтожить. И поэтому добрые силы меня засекретили. И живу я под видом простой русской девочки, хожу себе в школу, играю с друзьями, сама ни о чем не догадываюсь. Мне нельзя ничего было знать, пока я не подрасту. Ясно теперь, почему тетя Лора тогда промолчала… И дядя Воля сказал – до поры не понять…

Гарри ведь только в одиннадцать лет сообщили, что все странности, которые с ним происходят, связаны с его волшебностью. А мне-то одиннадцать только в июне. К тому же, пока ты живешь среди маглов, чудеса очень редко бывают. К волшебникам прочие люди относятся без понимания. Несправедливо относятся. Считают обманщиками, шарлатанами, пыле-в-глаза-пускателями… Было время – им приходилось прятаться, потому что их даже сжигали живьем! Вот кошмар, до чего жестокие люди бывают. Мне вдруг сделалось страшно за дядю Волю и тетю Лору. Вдруг и в наши дни волшебников как-то преследуют? Я согласна, что злых колдунов надо как-то наказывать. Ну, а добрых – за что?! Вон, тетя Лора маме моей головную боль исцеляет! А дядя Воля – он, он…

Он выпустил фейерверк серебрящихся молний. Они разлетелись по кухне, звеня и мерцая.

6

— Да, Люси, это так!.. Мне сообщил достоверный источник, что в ней есть королевская кровь!..

— Но это невероятно! Откуда?!

— Вопросы крови – самые сложные вопросы в мире, – сказал задумчиво Саймон. – Я полагаю, что с именем Мэгги связана величайшая тайна. Но нам ее до поры не понять…

Саймон встал, поцеловал Люси руку и, сев в свой солидный черный автомобиль, уехал.

Я подошла к окну. На улице было пусто и хмуро. Злобный ветер трепал тополя во дворе, срывал с них листья. По небу тревожно метались тучи. Из них иногда то капало, то сыпало. Бр-р.

Даже Бурова нет. В такую погоду только психи выходят из дома. А обычные люди сидят в кресле с книжкой да яблоками похрустывают.

Я остановилась у книжной полки, решая, что мне почитать, и откусила кусок от яблока. А сама думаю: но я-то не слишком обычная. Как вспомню – ну, про то, что я, может быть… ну, про тайну мою, – ух, аж дух захватывает… И не терпится разузнать побольше. Только как?

И как раз в это самый момент посмотрела на томик Пушкина. Вот, по Пушкину люди гадают, он мысль направляет к ответу… А ну-ка, попробуем! Э-ээ…

— Пушкин, скажи… – Тут я вспомнила, что надо быть вежливой, и поправилась: Александр Сергеевич, будьте добры, скажите мне про меня… что-нибудь! На одиннадцатой строчке сверху!

И открыла книгу. Краем глаза увидела, что это сказка о мертвой царевне, – там была картинка со злой королевою. Ой, а вдруг я прочту, что умру от яблочка?.. Я тут же в ужасе бросила яблоко на пол. И то, что жевала, выплюнула. Дрожа, отсчитала одиннадцатую строку. А там:

«Ты, царица, всех милее, всех румяней и белее».

— Ой, спасибо вам, Пушкин! – воскликнула я. И задумалась: это же прям про меня! Я – Регина, ну, то есть царица; и я во дворе, да и в классе, самая краснощекая и при этом довольно бледная. Только тут про веснушки не сказано. И, вообще-то, я себя милой назвать не могу. Если честно, то Любка гораздо милей со своими большими глазами и мягкими косами… Но, раз Пушкин сказал, значит, надо верить!

— Скажите про Шурика!.. Ну, пусть на девятой строчке!

Закрыла я книгу и снова открыла, считаю. Читаю:

«Не видать милого друга! Только видит: вьется вьюга, снег валится на поля, вся белешенька земля».

М-да, что тут скажешь… Взглянула в окно: там сплошной пеленой шел снег.

Все такое красивое, свежее. Только жаль, ненадолго: первый ведь снег не лежит… И не видать милого друга… Откуда ему здесь взяться, он на Звенигородской живет… А это еще кто?! Внизу по направлению от палисадника к подворотне уходил весь в снегу человек в черной куртке и желтой кепочке набекрень. Такая бейсболка у нас во дворе только у Бурова.

Я раздраженно крикнула:

— Пушкин! Скажи мне, что Буров тут делает?! Опять пусть девятая строчка!

Открыла.

«Женихи ей поклонились, потихоньку удалились».

Японский хрен! Ты чо, Пушкин, псих?!

И отбросила книжку.

Не нравится мне такое гадание!

7

Прошло еще несколько дней. Снаружи я жила как обычно, но внутри меня раздирало желание получить какое-нибудь доказательство, что дядя Воля не пошутил. Если я какая-нибудь кузина Гарри Поттера, почему никаких чудес со мной не случается? Ведь с ним еще до того, как он попал к волшебникам, происходили не просто, как у меня, странности, а настоящие чудеса.

Стала думать. Три дня на это потратила. Есть почти не могла, все думала. И наконец до меня дошло: ведь это только в сказке волшебство само собою случается! А в жизни-то надо, чтоб человек злился или боялся! Я забыла, что у Гарри с этого все началось! И у меня тоже – как я тогда боялась, перед тем, как фонарь меня послушался, – прям трясло меня всю от страха!

Значит, надо как следует испугаться. Самое лучшее – сделать все как в тот раз. При одной только мысли о мгле, накатившей тогда на двор, меня начинало трясти. Наверное, все-таки был там дементор… Опасное дело я затеваю!.. Но что меня может остановить?!

Ближайшей же ночью пойду. Дождусь, пока все заснут, и… Вечером переоделась в пижаму, сказала родителям «спокойной ночи» и легла в свою кровать ждать. И проснулась наутро от звука будильника…

Ну, ладно, попробую вечером снова. А днем можно где-нибудь в школе себя напугать. Например, влететь на полном скаку в кабинет директора… Страшно!.. М-да, страшно, да как-то не так… Вообще, за такие дела примерного поведения в четверти мне не видать…

Попробую лучше не в школе, а вот где. На Загородном есть одна подворотня. Она мне с давних пор казалась таинственной. Не знаю почему, просто, может, там, во дворе, есть что-то особенное. Еще когда я была Шерлоком Холмсом, все время туда собиралась зайти и проверить, но руки, точнее, ноги, не доходили. Теперь я решила – пора. Раз интуиция меня туда почему-то тянула…

И, правда, странный какой-то двор. Почему-то он был совершенно пустой, в смысле, народу там не было, ни одного человека. Хотя с виду – самый обычный питерский двор-колодец. Желтые стены, окна с цветами в горшках, в середине – домик-коробка без окон, наверное, там электричество. Одна из стен сплошь разрисована серым и синим, картинки почти все каляки-маляки, кроме двух: огромный цветочек и… ну, неприличное. И надписи: Таня, Driffey, и крупно: ишак козел. Не все понятно, но ничего особенно странного. И не страшно пока. Только внутри щекотно, как в игре с приключениями. Я стала дальше оглядываться. Интересно, зачем тут из дома, из разных окон, штук десять длинных труб металлических понатыкано? Подозрительно… И ой, в глубине двора вижу вдруг огромнейший пень, а под ним крышка люка, и рядом нора… Сердце мое застучало. Кто знает, что это за люк? И нора? Чую – страх подбирается… И в этот миг из-за угла появляется суперски неприятная личность: бомж – не бомж, прилично одетый, но морда похуже бомжовой. И медленным шагом идет в мою сторону. Ой! Наверное, это и есть шаромыжник!.. А значит, пора поскорей удирать!

И быстренько так, боком, боком, – назад на проспект. Уф, страшно-то страшно, но тоже не так, как хотелось бы. Даже похуже, чем было бы у директора…

Нет, лучше пробовать дома. Пришла и стала страх на себя наводить. Ой, братцы, какие я только средства не перепробовала, всего не расскажешь. Сначала пошла и в родительский шкаф залезла. Но там было душно и чем-то воняло химическим, — мама от моли какую-то дрянь там держит. Вот надышусь и помру, как моль… Нет, не надо!.. И вылезла.

Тогда я задвинула шторы у себя в комнате и кассету со страшилками завела. Там про белую простыню, разноцветные руки и все такое, как они по ночам к мирным людям в окно влетают и душат их, всю семью по очереди. Но страшно не стало, я ведь все эти истории и раньше слышала. Тогда я взяла «Шерлока Холмса» и самые страшные места перечитала. Опять без последствий. А вскорости папа с работы пришел. Я выждала, когда он поест и сделается добрый, и пришла к нему.

– Пап, — говорю, — прочитай мне «Вия» еще раз, как тогда, с подвываниями. – (Я тогда со страху чуть… в общем, в штанах чуть мокро не стало, – папа мастер, когда захочет, ну просто как радио!) Он такой глаза от газеты поднял:

— Зачем читать одно и то же?

— Испугаться хочу. – Тут он засмеялся и говорит:

— Сейчас я тебя напугаю. – И стал что-то мне из газеты про лихорадку на бирже [53] с акциями зачитывать. – Вот, – говорит, – это действительно страшно!

Ну, я и пошла себе восвояси. Надо вечера ждать… В это раз я умнее была: будильник на без пятнадцати полночь поставила. Ну, проснулась, встаю потихоньку, уже собираюсь идти в коридор, как слышу – в родительской комнате голоса, и смотрю – под дверью в щели сиреневое мелькание телевизора. Не везет мне… Пришлось возвратиться в кровать.

На следующий день я подумала: зря я сбежала от шаромыжника. Что бы он мне среди бела дня сделал? Не съел же? И решила пойти в одно по-настоящему страшное место: Апраксин двор. Я, когда еще занималась в студии, никогда через него не ходила, хотя так ближе. Потому что чего только про него не рассказывают, даже что там детей похищают и продают за границу в рабство, или что для богатых больных у похищенных вырезают органы. Кошмар! От одной только мысли страшно! Но там же милиция есть. Если что, они меня выручат.

Собралась я с духом, иду. Ничего. Рынок как рынок. Толкотня, ряды с всевозможным товаром. Народ, правда, есть подозрительный, как на стендах «их ищет милиция». Ну так что ж, разве ей не известно, что те, кого она ищет, все на Апрашке тусуются? Почему-то не ловит их… Вдруг раздается немыслимый крик, какая-то свалка людей, кто-то мчится, кто-то упал… И тот же отчаянный голос:

— Ой, люди!.. Ловите! Мне срезали сумочку!

Смотрю – тетенька стоит пожилая, за сердце держится. А вокруг уже никакой суеты, как-то все успокоилось. Кто-то стоит ее утешает, расспрашивает, таблетки сует. А того, кто бежал, и след простыл. Поди найди его…

Да. Ловкий они народ – шаромыжники. Только милиции что-то не видно.

Подумала я – и пошла назад, к нам во двор. Буду лучше пугаться не так, как она, другим каким-нибудь способом.

Там на скамейке сидели Темка с Ромчиком и на телефонах в змейку играли. Я села к ним и пристроилась к Ромчику за его игрой следить. Только скучно было. Гораздо лучше, если ты сам играешь. Тут подходит к нам тетя Женя:

— Ребята, мусор надо относить куда положено!

Мы такие:

— Какой еще мусор?

Она:

— Так это не ваш пакет возле урны стоит?

Смотрим – правда, пакет, вроде мусорный. И тут тетя Женя такая:

— Придется, наверное, МЧС вызывать. Вдруг в нем бомба.

Я сразу немножечко испугалась. И тут же обрадовалась. И говорю:

— Не надо. Давайте я его по всем правилам исследую. Мы это в школе на ОБЖ проходили.

Это правда, что мы проходили. Только наоборот: такие пакеты исследовать категорически запрещается. Их вообще трогать нельзя, надо сразу звонить. Потому что бомба, скорее всего, часовая, и надо, чтобы они поскорее приехали и разрядили, пока она не взорвалась. Но я решила рискнуть – ради страха.

Велела всем разойтись, за угол спряталась и бросила камень. Пакет не взорвался. Я даже слегка пожалела: было б классно, если бы шандарахнуло! Тогда я пакет развязала взглянуть – может, там хорошие вещи лежат, их просто забыл кто-нибудь?

Нет. Первым делом на меня оттуда глянула селедочная голова, а после так завоняло, что хоть МЧС вызывай с противогазами. Тетя Женя подходит:

— Какая ты, Решка, умница. Смелая!

Другой бы, небось, довольный был, что его похвалили, а я огорчилась…

Зато ночью мне, наконец, повезло: родители спали младенческим сном. И во дворе было все как тогда, даже фонарь не горел. Только пытаться его зажигать бесполезно: я знаю теперь, что для чуда мне нужен чудовищный страх… Темнотища вокруг – первый сорт. За углом, небось, шаромыжники из Апрашки. А в подворотне – дементор…

Гляжу: никого. Не то что дементора, но и не одного шаромыжника. Тихо, спокойно. Нисколько не страшно…

Почему я хочу испугаться – и не могу? Японский хрен! Что, я страху своему не хозяйка?! Будто кто-то невидимый меня от страха оберегает. Не дает забояться, и все тут. Я такая лезу себе на рожон, а он меня как бы крыльями: не-ет уж, Решка Горшкова, не выйдет! Так ходи, как есть, не напуганная!

Мне настолько нестрашно, что я запросто сейчас бы в подвал спустилась. Эх, дура я, не подумала, фонарик надо было с собой захватить! А так идти – ничего не найдешь в темноте, только перемажешься вся или ногу сломаешь…

Утро вечера мудреней. И наутро, перебирая старые страхи, подумала: почему обязательно ночью в подвал? Ведь ужас какой меня страх охватил, когда я в подвале сандалию потеряла! Выходит, есть у меня еще один шанс испугаться – полезть в подвал, рискуя нарваться на Бурова…

Только надо самой себе внушить, что как будто я куклу иду искать – и сандалию, – а о страхе не думать. Потому что, вообще-то, человеку тогда только страшно бывает по-настоящему, когда он пугается неожиданно.

А в подвале, вообще-то, может быть что угодно. Я вот, было дело, про скелеты подумала… А вдруг там кого-нибудь вправду замуровали живьем в стародавние времена, и бродит теперь его дух по подвалу, меня поджидает? Кошмар… Но если они – привидения – существуют, то чего их бояться? Подумаешь – дух человека. Дементор-то хуже в сто раз…

Ой, страшно-то как… Но ведь я за этим и лезу. В конце концов, почему я боюсь заранее? Подумаешь, дело какое – подвал! Вполне можно слазить. Раз там замок невзаправдашний. Разве не интересно? А вдруг там сокровища? Ведь сколько раз бывало: полезут куда-нибудь дети и клад найдут… И вообще: Бурову можно, а мне нельзя?! Да чем я хуже Бурова?!

Обязательно надо полезть!

Подготовилась я, как альпинист к восхождению: во-первых, оделась во все подходящее. Штаны постарее выбрала и куртку нашла прошлогоднюю. Шнурки на кроссовках потуже затянула, чтоб, чего доброго, опять Золушке не уподобиться. Далее, фонарик проверила – как там батарейка? Кто знает, в какие глубины меня заведет судьба?.. Вдруг там проход на Апрашку?.. Ой, лучше не думать пока, а то раньше времени испугаюсь… Затем я набила карман сухарями и фляжку наполнила свежей водой. Телефон: брать, не брать? Надо взять, вдруг я там упаду, может, правда, ногу сломаю…

Вперед! Но сначала удостоверимся, что в палисаднике нет Бурова. Каждый раз теперь, как на улицу собираюсь, приходится проверять… Жизни просто не стало мне с этим Буровым!..

Пусто, ура. Выхожу я такая, огляделась – и решительно двинула к двери, и с ходу толкнула ее. Она подалась как своя. Я оставила щель и ступила на лестницу. Внизу оказался проход, заваленный кучами мусора. Я посветила вокруг – не найдется ли моя сандалия. Но ее нигде не было, наверное, между досок куда-нибудь провалилась. Вон сколько ям. В ближней из них, под фонарем, блеснула вода. Неспроста говорят, что Петербург на болоте стоит. Но я из-за сандалии лезть туда не намерена. Ну, ее… в болото!

Дальше был коридор, в него по бокам выходили какие-то двери. Пахло тухлой землей и еще как будто бы плесенью. Интересно, как пахнут трупы?.. Нет, стоп! Не давая мыслям вовсю разгуляться, я подумала: надо проверить, что там, за дверями. И открыла ближайшую, со старинною ручкой.

Трупа там не было. Была комнатушка без окон. Стены в копоти и странных рисунках. Пара ящиков в виде стола. А на верхнем огарок свечи прилеплен. Все заплевано шелухой от семечек, а вокруг на полу окурки. Я шагнула немного ближе. Есть о чем Шерлоку Холмсу задуматься! Например, на «столе» нет пыли. Значит, тот, кто приходит сюда, был тут недавно. Если он сидит тут и семечки лузгает, значит, не на минуточку приходит. Может быть, шаромыжник какой тут ночует? А вот, кстати, в углу пивная бутылка – но она была старая и сухая, пивом почти и не пахла. Может, сто лет тут уже лежит. Но вот, в углу, куча тряпья – на лежанку похоже… Значит, все-таки шаромыжник?

Понятно, о ком я кроме думала. Поищем еще… Я скользнула фонариком по полу. Ха! Нет, ребята, не шаромыжник сюда приходит! Стал бы он тут вафли «Мишутка» употреблять?! Вон, обертка валяется!

Значит, ясно кто… Все же недаром я Холмс! С отчаянно бьющимся сердцем я стала светить по углам, ожидая новых находок. Всюду ящики разломанные и какая-то дрянь. Может, где-нибудь тут, в куче мусора, моя Золушка-Мэгги?

Но ничего больше подумать я не успела. Потому что сквозь собственный пульс мне послышался шорох за дверью… Замерла и почти умерла. От страха. И о чуде в тот миг, конечно, не думала.

Но никто не вошел. Наверное, мне показалось.

И чуда тоже не случилось.

Не случилось, хотя я боялась ужасно!

Я так расстроилась, что забыла про Золушку. Только дома уже про нее вспомнила. Ладно. Будет еще возможность достать… Я теперь подвала совсем не боюсь. Нисколечко.

***

Никаких других страхов я не обнаружила, сколько головы не ломала. Как же все-таки мне испугаться? Подумала: если один не справляешься, позови на помощь друга. И решила Любку к этому делу привлечь. Во дворе встречаемся, я ей:

— Люб! А ну, напугай меня!

Она посмотрела на меня молча, а потом вдруг как вскочит, глаза к носу скосила, пальцы когтями растопырила и давай реветь жутким голосом! Ничего я в жизни смешней не видала: эта Любка с кукольными глазами, с тонюсенькими музыкальными пальчиками – и монстром прикидывается!

Посмеялись мы с нею на славу, а потом я слезы вытерла и говорю:

— А теперь по-настоящему напугай.

Она подумала-подумала и стала мне историю рассказывать про летний лагерь и сторожа, которого будто б в лесу бандиты зарезали, а лошадка его убитого в лагерь сама привезла, и что будто бы он в привидение превратился и по ночам по лагерю бродит, убийц своих ищет. И что мальчик один ночью вышел и его, в смысле сторожа, повстречал, и с тех пор глухонемым сделался. И что будто бы все это было в лагере этим летом, на самом деле, и что брат ее Димка в том лагере сам был, правда, в другую смену, и что им вожатые по-хорошему не советовали по ночам по лагерю шастать.

— Ладно, Люб, – говорю. – Может, это и правда, только не страшно мне. Кабы мы с тобою сейчас в том лагере были, а так… Поищи что-нибудь пострашнее.

Тогда Любка, подумав, сказала:

— Решка, а ты смерти боишься?

— Нет. А что ее бояться? Она же все равно будет. Помнишь, как говорил профессор Дамблдор [54] в «Гарри Поттере»? Для высокоразвитого ума смерть – это очередное приключение! Думаю, что и Холмс так же думал. Поэтому не боялся. Вот и я не боюсь.

— Молодец… И я не боюсь. А знаешь, почему? Потому что верю, что после смерти наступит вечная жизнь. Мне одна девочка в музыкалке, Рита, рассказала, что верит в вечную жизнь, теперь и я… Но знаешь, своей-то смерти я не боюсь, но боюсь, что мама умрет, а я тут останусь…

Любка вся наморщилась и затихла. Мне стало ее очень жалко, и я сказала:

— Ладно, Люб. Смерть когда еще будет. У тебя мама вон какая молодая. И здоровая. Четверых детей родила. Она долго-долго жить будет, до старости!

Любка вздохнула, вытерла слезы и говорит:

— А знаешь, мне иногда снится очень страшный сон. Такой страшный, что лучше не вспоминать… В первый раз он мне приснился давным-давно, я еще в детский сад ходила. Будто я в нашей квартире по коридору иду, заешь, он у нас длинный и темный, и иду я на кухню к маме, и знаю, что вот приду, и сразу станет нестрашно. Прихожу; мама стоит ко мне спиной у плиты. Я бегу к ней, хочу обнять, а она оборачивается, – Любка запнулась, в глазах отразился тогдашний ужас, – а это не мама! Одежда мамина, а лицо – самой жуткой ведьмы! – Любка вся передернулась. – И с тех пор этот сон мне приблизительно раз в год снится. Иногда, как вспомню, даже в кровать идти страшно.

Да, это вам не хиханьки, подумала я, я бы тоже боялась. И сразу же тоже один свой сон вспомнила: будто я одна дома вечером, а родители задержались. Стемнело. Я, когда поняла, что их нет слишком долго, сначала сердилась на них, а потом осознала: они меня бросили… И я теперь навсегда одна-одинешенька… И вокруг миллионы людей, но я никому не нужна…

— А мне, Люб, однажды такое приснилось… Что будто бы я совершенно одна…

— В лесу? В пустыне? Или в открытом море?

— Еще страшней: в мире, где много людей, но все они до одного – чужие…

— Фу, ужас какой! Пожалуй, нисколько не лучше, чем мой сон…

Нам так неспокойно обеим стало, что больше мы об этом не разговаривали.

А испугаться, чтоб чудо случилось, мне так и не удалось. Выходит, мне, чтоб волшебные силы привлечь, придется со всем белым светом поссориться! Ну, не глупости ли.

8

Короче, я махнула рукой на страх и решила всерьез разозлиться. Вон, когда Гарри злился на своего кузена, который его доставал, все время какие-нибудь чудеса случались…

Вообще-то я редко злюсь – не на что. Но бывали случаи, когда я сердилась кошмарно. И все от несправедливости. Например, когда Нижегородцев Лизиного снеговика растоптал. Я его тогда чуть не удушила. И удушила бы, если б Надежда Петровна меня не оттащила. Сердилась я и в другие разы по-крупному. Вот, случай тот в «Чудо-острове» [55]… Дело вот как было. Я на картодром [56] в очереди стояла, она просто бесконечная была, и я извелась вся. Вот, наконец, я – третья у загородки, значит, в следующий заход наверняка попадаю. Тут гудок; я бегу сломя голову, ног под собою не чую от радости. Все равно на какую машинку, только б сесть поскорей! Подбегаю, а тут мальчишка здоровый, классе в восьмом, наверно, подскочил да как отпихнет меня! Влез и ржет… Я оглядываюсь – ни одной свободной машинки… Я ему: ты же позже меня подошел! А он только пуще прежнего ржет… Тут у меня в глазах потемнело, я хотела его укусить, но опять раздался гудок, и смотритель меня за руку взял и с площадки увел. А я уже ничего не помню, только рвусь назад и кричу, что он после меня был, и хочу в эту мерзкую рожу вонзиться клыками… Взрослые мне – подожди, в следующий раз обязательно сядешь. А мне так не надо, мне ж надо сейчас, чтобы по справедливости было! Я плачу и рвусь, и ору на весь парк. Дальше помню только, что я по дорожке бегу, бегу и кричу. Вон из этого парка, где все так неправильно. Так не должно быть! На парковку примчалась и прям на асфальт села. Не знаю, сколько я так просидела. Папа меня разыскал и говорит: что же ты убежала, я договорился – они для тебя аттракцион остановили и парня того ссадили. Но я все равно не пошла. И потом целый год в этот дурацкий «Чудо-остров» не хотела.

Да. Но почему-то ни в один из разов волшебство не срабатывало. Я стала усиленно вспоминать: может, было что необычного? Ничего не вспомнила, кроме того, что все разы во мне бушевала ярость. Яркая, можно сказать, ярость, в голове как огонь полыхал. И еще что голос тогда становился неузнаваемый, даже самой страшно делалось: все же я девочка, а не дикий зверь. Я просто сама не своя становилась. Не я, а кто-то другой. Аж прикольно! Только это не чудеса, а обычное дело. Все орут, когда сердятся. Кроме тех, кто не сердится, – они никогда не орут. Надежда Петровна может на нас рявкнуть строго, но не звериным голосом, а своим командирским. И у бабушки Веры голос никогда не менялся. Я ее не то что сердитой – я ее и строгой-то никогда не видела… А вот когда мадам Баскервиль во дворе с тетей Женей ругаются, то иначе как лаем это не назовешь. Ой. А что, если… Ну, да, в «Гарри Поттере» это описано: бывает, что люди в зверей превращаются. Анимаги. Animal – это животное, маг – ну и так понятно… Может, это не выдумка? Может, если всерьез рассердиться, то в тебе появляется зверь, и в какой-то момент ты раз – и в него превращаешься…

Я, пожалуй, кошкой бы стала. Хотя неизвестно: наверное, ты все же не сам выбираешь, а магия. Она, небось, твои свойства получше тебя самого знает. Так что не будем загадывать. Какая, вообще-то, разница. Собакой тоже неплохо! Вот только бы разозлиться как следует!

Попробовала посердиться на Любку за то, что она мне тогда не поверила. Но не могу я на Любку сердиться! Тогда я припомнила свою обиду в студии. Но боль притупилась как-то, и рассердиться у меня не получилось. Ни на Наталью – она ж мне как мать родная все годы была! – ни на Дашу Румянцеву – она и вообще ни при чем…

Что ж я голову-то ломаю?! У меня ж настоящий обидчик есть: Буров! С него все беды мои начались! Как о нем подумаю, так и зверею! Надо дождаться удобного случая. И вот что произошло вскорости.

Пришла я во двор, на лазилку, – там у нас место встречи. Подхожу, а там много наших и ого, братцы! – Буров. И, похоже, они вполне дружелюбно общаются. Ромчик ему:

— Я могу выше этого дома прыгнуть!

А Буров:

— Ну, докажи.

Ромчик прыгает вверх сантиметров на пять, ну совсем капелюшку, и говорит:

— Я подпрыгнул хотя бы на столько, а дом ни на сколько не может!

Вижу – Буров вовсе не злой стоит. Это у нас во дворе так принято: всякие приколы на смекалку друг другу загадывать. Буров тогда:

— А какого цвета снег?

Ромчик:

— Белого.

Буров:

— А облако?

Ромчик:

— Белого.

— А туман?

— Тоже белого.

— А страница в тетрадке? А белок в глазу? А в яйце? А зубы?

Ну, Ромчик твердит себе «белого» и подвоха не чует. Мне и самой интересно стало, сколько еще Буров белых вещей назовет? Он такой:

— Что пьют коровы?

А я:

— Молоко!

И только тогда поняла, что глупость сморозила. Что вместо Ромчика в ловушку попала. Буров ржет, да так издевательски:

— Эй ты, рыжий горшок! У тебя котелок не варит!

Ну, я чую – горю вся, язык проглотила. Все слова смешались и будто в этом горшке-котелке плавают. А Буров стоит себе торжествующий и хихикает.

— Буров-дуров, – сказала я. Голос был хриплый от злобы. Как посмел ты, обычный магл, так шутить над моей фамилией?! Знал бы ты про ее значение, и про тайну мою, – не посмел бы!.. Эх, была б у меня волшебная палочка, я б тебя превратила в жабу с пупырышками!..

А хотя, погоди. Сейчас ты у меня попляшешь… Пусть весь двор про тебя узнает, кто ты есть!.. Я тебя на чистую воду выведу…

— Буров-дуров, я много тебе в этот раз не скажу. Я скажу тебе – перед всеми – одно только слово: Золушка.

Тут он как-то обмяк. Ага!..

— Ну? Что молчишь? Давай, признавайся!

Буров вскинул глаза, хотел было что-то сказать, но запнулся, – а, моего взгляда не вынес! – вдруг повернулся и медленно стал уходить. Струсил, конечно!..

И яркая ярость моя разгорелась по новой. От нее аж темнело в глазах. Я села на лавочку. Ребята, уже позабыв про Бурова, собирались идти на Фонтанку. А мне так сразу после случившегося никуда не хотелось. Смотрю – и Любка осталась, подсела ко мне:

— Решка, ты точно знаешь? Ну, про куклу, что это он?

— Это мне достоверно известно, – сказала я голосом Холмса.

— У тебя что, появились новые доказательства?

— Какие еще доказательства?! Ты видишь, как он меня ненавидит? И как испугался, когда я сказала про Золушку?!

— А может, он не того испугался? А может, он просто при всех не хотел?

— А что это ты его защищаешь?!

— А помнишь, ты говорила про невиновность? Что, пока вина не доказана, человека нельзя считать преступником…

Какие ей нужны доказательства?! Да уже по тому, что он слежку за мной учинил, догадаться можно! Боится, что я узнаю, где кукла… А я и так уже знаю!

— Знаешь, Любка, да, есть доказательства. Я была в подвале.

Любкин нос побелел.

— И что?..

— У него там логово.

— И чего?

— Что – чего? У него там стол со свечой, лежанка… Он там семечки щелкает, вафли ест… И курит!

— А куклу ты видела?..

Я секунду подумала – вспомнила вдруг про рыжий горшок, и сказала:

— Да, видела. Только забрать не смогла… Больше ты меня ни о чем не расспрашивай.

9

— Ты что это такая унылая, Решка?

— Будешь тут унылой…

— Случилось что-нибудь? Может, кто тебя обидел?

— Это вы меня с мамой обидели. Ну, о чем вы только думали? Если у человека фамилия «Горшкова», то нельзя ее называть Региной! И Полиной нельзя, и Эвелиной! Надо простое имя давать, типа Маши! А то – ни в какие ворота! «Регина Горшкова» – это так же смешно, как «Виолетта Редискина»!

— Та-ак, – откликнулся папа. – Началось. Так я и знал, что тебе тоже придется с этим столкнуться. Тебя дразнили из-за фамилии?

— Из-за имени тоже. То Решка-пешка, то рыжий горшок… Вообще, наша фамилия никуда не годится. Давайте сменим ее. Или просто переведем на английский.

— Ну-у, это не так-то просто, – сказал папа. – Вообще, у меня на этот случай для тебя совет припасен. Я сам этим в детстве спасался.

— Какой еще совет? – буркнула я.

— Если кто-нибудь тебя дразнит горшком, ты им знаешь что отвечай? «Хоть горшком назови, только в печку не ставь!»

Хороший, однако, способ! И как это я сама не додумалась?! Папа мой, он умный, оказывается, хотя и обычный магл…

Одного я не понимаю: почему ничего необычного не случилось даже сегодня, когда я так разозлилась? Может, в вопросах крови вышла ошибка и я ему, в смысле Гарри, не родственница? А родственница только своему папе? И никакая я не Регина Поттер, а просто Решка Горшкова?..

М-да. Если нет у меня способностей, получается, что ничем я не выделяюсь. Ну, понятно, отличница. Только что в этом особенного? У нас таких, как я, шесть человек в классе. В общем, про меня слово есть: заурядная. То есть не просто рядовая, а и в ряду-то мне места нет, я где-то за, у… Короче, около. А если быть, то быть первым!

Ах, как хочется стать знаменитой! Ведь это не запрещается? Вот я когда книгу читаю или кино смотрю, то всегда хочу быть кем-нибудь из героев. Желательно, главным, конечно. Мужчина, женщина – не столь важно. Но только чтоб он не смешной был. Мистером Бином, к примеру, мне ни за что не хотелось бы быть! Или этот, Джек Воробей из «Пиратов Карибского моря»: он отважный, конечно, но чокнутый. Типа, с приветом. А мне это не особенно нравится. Я хотела бы быть настоящим героем. Кстати, книги все и кино, даже взрослое, про каких-то людей удивительных, таких в жизни и не встречается. Они – как бы сказать? Суперлюди какие-то. Либо у них способности, как у мутантов и Гарри Поттера, либо они попадают в такие условия, где невозможно не стать героем: война или там катастрофа какая. А у меня жизнь обыкновенная, где мне героем-то стать? Во дворе, что ль, когда я в мусоре бомбу выискиваю?

И никто про меня никогда кино не снимет…

Я стала болтать ложкой в супе. Сегодня невкусный какой-то суп у мамы вышел…

А за окном тоска зеленая. В смысле, темно-серо-коричневая, и неизвестно, когда снег выпадет. Двор такой облезлый, горка грязная, лавочки мокрые…

А Буров, небось, перестанет теперь под моими окнами шпионить. Здорово я его напугала. Только врать все же Любке не надо было. Зря я это. А вдруг когда-нибудь выяснится, что он куклу не брал?.. Какой я тогда Шерлок Холмс буду после этого?..

Зачем только я во двор потащилась. Сидела бы дома – не вышла бы эта история с Буровым, не пришлось бы мне врать…

Что-то грустно мне. Очень. Аж плакать хочется. Пойду-ка я в бабы Верину комнату…

Как специально, когда я вошла туда, проглянуло вечернее солнце. Нежный свет лежал на корешках книг, золотил их, и шторы тоже были наполнены светом и казались от этого бархатными, как занавес в театре. Воздух в комнате пах деревянным запахом мебели и немножко ванилью, как будто от булочек, которые бабушка часто пекла. Это был настоящий бабушкин дух. Может, он, в смысле, бабушкин дух, всегда здесь, в этой комнате?.. Ах, бабушка, вот была б ты жива, я б тебе рассказала, наверное… Потому что ты никогда не сердилась, даже будто жалела меня, когда я неправильно что-то делала. И мне стразу делалось стыдно, хотелось исправиться…

И – ой, как мне плохо стало! Ну, казалось бы: чушь, ерунда. Ну, разок соврала. Ведь я в принципе никогда не вру, значит, этот раз не считается. И вообще, что, тебе, Регина Горшкова, думать больше не о чем? Забыть! И точка!

Нет. Не точка, а запятая. Потому что Любка права: доказательств-то нету… Если уж разбираться с Буровым, то не пред всеми, а наедине, по-хорошему, куклу назад попросить. Ведь он ее так просто взял, подразниться. Если взял…

И мне мучительно захотелось, чтоб все было как раньше, до истории с Золушкой. Чтоб можно было спокойно играть во дворе, никого не считая вором и преступником. Могли бы в подвале все вместе играть в Шерлока Холмса… И в студию чтоб, как раньше, ходить…

Я вдруг подумала: для чего я до сих пор каждый день растяжки делаю, на шпагат сажусь? Не знаю. Я ж решила покончить с танцами?.. Тут глаза мои выключились, я будто увидела зал, и послышался голос Наталии…

Препарасьон [57] – голова! Настя, где руки? С первой позиции… Нет коленей! Нет! На мизинец! Корпус ровней! Хвосты подожмите! Пятки почетче! Собрали живот! Все проглотили, сзади подтягиваем мышцы! И – пяточкой – наверх! Не выворотные ноги совсем, Арина! Деми-плие – это мягкое слово, мягко, мягко! Без остановки! В плие нет остановки! Вот, во-от! Чую – можете лучше сделать! О-о-чень прилично!

Мы стараемся. Каждая по себе, но под общую музыку. У станка [58], потом на середине [59], но самое лучшее – это услышать «надевайте пуанты»! Сели на пол дышать. Натянуть поровнее ленточки – ах, какая ножка в пуантах красивая, как у настоящей балерины! И вот – релеве! Твердо встать! Стоять, стоять!

Это просто полет, это лучше полета. У земли есть две маленьких точки опоры, а то и одна, и ты вся – где-то там, далеко над землей…

Я, наверно, ни разу вот так не мечтала, пока в студии занималась. Это было привычкой, работой, бывало – скучной, бывало – тяжелой, совсем непосильной. Помню, в первый год я от растяжек частенько плакала. Всю тебя как резиновую гнут. Ноги ломит, в ушах гудит, на спине как будто мешок… Но о том, чтобы бросить, не думала…

В школе я недавно, когда мимо зала шла на втором этаже, где кружок хореографии, слышу голос, знакомые выкрики, пианино, почти как у нас в студии. И подумала к ним записаться. Сунула нос: нет уж, братцы. Такой детский сад! Я все это три года назад проходила…

Ах, как я люблю танцевать!..

Я достала тот, бабушкин, диск и взглянула: номер два был «Токката и фуга» [60] композитора Баха [61]. В обычное время я б улыбнулась – смешно, что на свете бывают такие фамилии. У папы знакомый есть – Бух, так если представить, как они бы знакомились, – «Здравствуйте, я Бах», – «Очень приятно. А я Бух», – вообще обхохочешься… Но не сейчас. Потому что сейчас мне совсем не до шуток. Единственный способ спастись – танцевать…

И тут зазвучали токката и фуга. Если честно, я не имею о них никакого понятия. Поэтому я танцевала их так, как представила.

Жили-были токката и фуга. Вот пошли они как-то раз на прогулку. Токката скакала, порхала, а фуга плелась еле-еле, вздыхая на каждом шагу. Наверно, токката была беззаботная. А фугу, наверное, совесть за что-то там мучила. Наверно, она соврала…

А токката: да ладно, не парься. Все люди когда-нибудь врут. Потому что приходится. К примеру, родителям. Чтобы не очень нервировать. Любой, если он слишком поздно приходит с прогулки домой, сочинит, что он, например, был у Любки, сидел и «Титаник» досматривал. И только дурак бы сказал, как все было по правде, – что он с этой Любкой немного побегал по спуску к Фонтанке, играя в «Титаник», и как-то случайно чуть-чуть опрокинулся в воду, и брюки намокли – пришлось дожидаться, пока они высохнут; немыслимо было явиться домой, потому что – сказала уже – потому что родители нервные!

А фуга ответила: ладно. Но то, что сегодня?.. А вдруг Любка скажет ребятам? И все будут думать… И, может, его бойкотировать станут… А Буров – а может быть, он ни при чем?

Выходит, что я его – оговорила…

Тупая ты, Решка Горшкова. Спроси у любого – любой в своей жизни соврал хоть разок, потому что иначе не выживешь!

Не знаю. Нечестно ужасно. И несправедливо. Пойти извиниться?

Куда?! Перед Буровым?! Он же не знает! За что извиняться?!

Но надо же Любке…

Тут музыка будто взбрыкнула, два голоса свились в ручей и стали рекой, и она загудела протяжно, замедлилась, плавно легла, разлилась; а басы утекли, и все разбежалось, рассыпалось искрами…

Приду завтра в школу и Любке признаюсь, что я соврала!

И музыка сразу окончилась где-то на вдохе. И комната снова наполнилась запахом булочек.

***

На большой перемене я подошла к Надежде Петровне и говорю:

— Можно мы с Любой Савельевой останемся в классе, цветы полить? – А сама стою Любке подмигиваю: не уходи, дело есть.

Надежда Петровна позволила. Я такая воздуху набрала, и –

Как это можно сказать?.. Типа, «Любка, ты знаешь, я врушка…»

Нет. Лучше сначала цветы польем. Ну, поливаем мы, Любка все на меня посматривает, а я вся такая лейкой озабоченная, чтоб на пол не пролить…

А тут, как специально, у нас в классе портреты писателей. Ну и Пушкина тоже, естественно. Я зачем-то стала к нему приглядываться. Он, оказывается, на дядю Волю немного похож: длинный нос и глаза прозрачные. Только волосы у них разные. И у Пушкина бакенбарды смешные.

Как там все, в мире духов, устроено? Например, бакенбарды все так же есть у него, или он теперь по современной моде? И вообще, как это он может мысль направлять? Чудеса, да и только…

— Решка, ты мне что-то сказать собиралась?

— Да… Постой. Дай, проверю – может быть, кто-то под дверью подслушивает?

И пошла, посмотрела. Коридор был пустой. Оборачиваюсь – Любка лейку поставила, села на краешек парты и ждет.

Я зачем-то снова взглянула на Пушкина. И подумала: хорошо бы спросить у него, надо ли мне признаваться. Может, не надо?.. И вижу – он на меня глядит… Нет, не так, как портреты глядят, а как будто живой… Раньше у него зрачки в сторону были, а теперь прямо на меня уставились… Я закрыла глаза, головой помотала. Быть может, привиделось?.. Открываю – а он подмигнул мне по-дяди-Волиному!..

— Ну? Чего у тебя там? Секрет?

— Да… Сейчас…

И смотрю – он опять… Меня затрясло. И тут уж совсем невозможное дело случилось: он помотал головою, и – палец к губам…

Но как же – ведь надо признаться?..

А он скорчил рожу и – пальцем себе у виска покрутил.

— Так что за секрет?

— А?.. Да… Это самое. Я догадалась, где Лиза и Варя зарыли секретик!

 

Ноябрь

1

— Нет, мне кажется, лучше ее не брать.

— Япо-о-нский хре-ен! Да ты же сама твердишь: мы должны приобщать ребенка к социальной жизни! Что она видит, кроме школы и двора? «Мою прекрасную Вику»?! А у Нагаевых будут солидные люди!

— Игорь, ты знаешь, обычно я «за». Но на этот раз… Там программа чуть ли не до утра!

— Ничего, пусть недоспит пару часиков. В крайнем случае, ко второму уроку пойдет. И каникулы скоро. Вообще – отец я, в конце концов, или кто?!

Отец, отец, твердила я мысленно. Они в своей спальне ругались так громко, что даже на кухне было слышно. Как жаль, что папе почти никогда не удается переспорить маму. Сейчас это было просто необходимо! Ведь если меня не возьмут на Хэллоуин, это будет самое настоящее горе!

Я перестала мыть посуду и села прямо на пол между столом и камином. В камине потрескивали дрова, на плите пыхтела сковородка… Ах, крестная, знала бы ты, как мне горько!.. Они, значит, поедут на бал веселиться, а я останусь уроки делать да их коридор пылесосить…

— Очень вредно не ездить на бал, когда ты этого заслуживаешь! – (Эту фразу из фильма я с детства помню, и вот как она пригодилась…) – Ведь это несправедливо! Вот позвоню тете Лоре, пускай она за мной мерседес, запряженный шестеркой коней, присылает!..

Но в этот раз обошлось без вмешательства феи: папа выиграл спор. А мама, кстати, в итоге сама помогла мне с костюмом: дала свою черную юбку и шаль с серебристыми искрами, погладила все и волосы мне завила. Надела я самодельную остроконечную шляпу, смотрю в зеркало – вполне подходящая ведьмочка! Немного на Гермиону [62] похожа. Или нет, на сестру Рона [63]: у них там все рыжие, конопатые… Пусть люди думают что хотят. Ведь только немногим известно, что эта особа – она не простая волшебница, она…

— Люси, в нашем городе, в доме известных астрологов и экстрасенсов…

— Бал!..

— О да. И я на него приглашен. Но знай, я еду не веселиться, — о нет. Моей тайной целью останутся поиски нашей пропавшей подруги!

— О Саймон! Ты полагаешь?..

— У меня есть предчувствие, что Мэгги прячется добровольно. Возможно, это был хитрый ход королевы… Чтоб скрыть до поры свою тайну… Я не говорил тебе раньше – она… Но нет, это тайна… Хотя кое-что я могу рассказать: она общается с духами.

— О!.. Неужели?.. Я не могла и предположить… Но разве такое возможно?

— Она раскрыла свой разум навстречу тонкому миру, и духи не замедлили себя проявить.

— Невероятно!

— Такое возможно, когда люди к этому расположены. – Саймон немного с укором взглянул на Люси. Она, не заметив его взгляда, проговорила:

— Так ты рассчитываешь, что она прибудет на бал?

— Возможно, ее приведет туда предсказание духов. Конечно, она будет в маске, но я узнаю ее… из тысячи!.. Ароматами гладиолусов…- (Хотя нет, гладиолусы тут они ни при чем, они из другой оперы, в смысле песни, их лучше убрать… Так да, что там Саймон сказал?..) – А я наряжусь таинственным незнакомцем и – приглашу на вальс! Этот танец позволит мне быть рядом с нею… Коснуться ее, и о, приобнять… И, может быть, я осмелюсь сказать ей о главном… – Саймон вытер слезу и печально вздохнул, глядя в небо.

А я пошла и достала Пушкина. Сначала, на всякий случай, его портрет на первой странице открыла. Но он не желал мне подмигивать. Смотрел как портрет и о чем-то своем размышлял. Ладно, но хоть на вопросы ответит?..

— Здравствуйте, Александр Сергеевич, рада вас видеть! Не слишком ли вы запылились на полочке? Вот, позвольте, я вам страничку расправлю… А вы мне тем временем расскажите про бал…

Текст открылся на «Руслане и Людмиле».

«Там чудеса: там леший бродит, русалка на ветвях сидит…»

М-да. Не знаю, откуда там, у Нагаевых, лукоморье возьмется. И вообще: хоть они и волшебники, но не настолько же, чтоб в квартире своей чащу устраивать с лешими и русалками. Вот если б строчка была про кота – это ладно еще, в это можно поверить, – может, какой и придет от соседей…

— А скажите, пожалуйста, что меня ждет на балу? Может быть, что-нибудь важное? Про меня? – Он ответил словами из сказки о попе и Балде:

«Да и начну с вами, чертями, свалку».

— Простите, вы меня не так поняли… Я, конечно, готова повеселиться, но я про другое спрашивала… Про свою судьбу… – А сама раскрываю, читаю:

«А хочу быть вольною царицей…»

— Да ну вас, Пушкин! Может, имя мое такое, но царицей я быть не хочу! Вот принцессой – это другое дело.

«Чтоб служила мне рыбка золотая…»

— Да нет же! Вы все время мысль мою не туда направляете!

«Пуще прежнего старуха вздурилась».

— Пушкин, я знаю, что вы шутник, – сказала я, теряя терпение, – но давайте не будем… Я вас по-хорошему спрашиваю: что вы знаете о моем будущем? – И открыла книгу в другом месте, подальше от сказки о рыбаке и рыбке. А то там конец нехороший. И прочла из песни о вещем Олеге:

«Грядущие годы таятся во мгле,

Но вижу твой жребий на светлом челе».

— И что вы там видите? – И снова решила немножко помочь Пушкину, чтоб он, чего доброго, не сказал что-то типа «и примешь ты смерть от коня своего». И открылось мне вот что в поэме «Полтава»:

«И смерть и ад со всех сторон»…

Тут мне стало не по себе. Как-то холодно, неуютно стало. Шутка все это гадание или всерьез? Зачем он мне это предсказывает? Я не хочу про смерть, я про нее не спрашивала! Я про жизнь свою знать хочу! Лучше просто спросить, поконкретнее:

— А там, на балу у Нагаевых… Будет мой принц?

На этот раз Пушкин сказал:

«И жених сыскался ей: королевич Елисей».

— Ну, так-то лучше! – И отложила книгу. А она раскрылась сама, и первое, на что упал мой взгляд, было:

«Ну теперь твоя душенька довольна?»

— Довольна, довольна, – проворчала я устало. – Утомил ты меня, Пушкин!

А он:

«Дурачина ты, простофиля!»

На этом я сердито захлопнула книгу и сунула ее обратно на полку. Вот говорят, что Ленин невежливый. Пушкин тоже хорош фрукт! Как ему только не стыдно. Мы когда в Лицее на экскурсии были, нам сказали, что он сам был троечник и проказничал все время. Похоже на правду. Если он до сих пор себя так ведет… Ну, казалось бы, вырос давным-давно и даже умер уже сто лет назад. Пора уж и честь знать, ан нет…

Но в глубине души я осталась довольна гаданием: мне предсказана встреча с принцем! Ну, понятно, что не буквально, потому что где их в наше время возьмешь, принцев-то? Это надо так понимать, что я познакомлюсь с мальчиком из солидной семьи…

И вообще – ах, поехать на бал-маскарад!.. Не на какой-нибудь скучный утренник, а настоящий, взрослый! Жаль только, родители дело портят. Папа наотрез отказался придумать себе костюм. Сколько я его ни упрашивала, ни в какую. Я, говорит, могу только комбинезон прораба надеть да каску строительную, но это же не подойдет? Так в итоге в простом пиджаке и поехал. И с галстуком. Как на работу. Ну ни в какие ворота! А мама вот как нарядилась: на брюки сзади себе белый помпончик пришила, а на голову надела заячьи ушки на ободке. Все-таки взрослые странные люди: им прекрасно известно, что Хэллоуин – это праздник духов, при чем же тут зайцы?..

Ой! А мне ж – эх, садовая я голова! – полагается волшебная палочка! Только где ее взять? Ничего подходящего… О, идея! В моем детском бильярде кии – в самый раз! Я скорей под кровать, в коробку, кий достала и звездочку от заколки на кончик приклеила с помощью жвачки. А чтоб удобней носить было, на другом конце прицепила веревку петлей, как бывает на зонтиках. Отличная палочка! Только взмахнула ей, тренируясь, слышу – папа кричит из прихожей:

— С вещами на выход!

Эх, папа. Ну, разве такими словами волшебниц-принцесс приглашают садиться в карету?..

***

Ого, как они тут к Хэллоуину-то подготовились! Вся квартира Нагаевых была занавешена сетчатой тканью, похожей на паутину. Лампы были погашены; с потолка тут и там свисали летучие мыши на ниточках, по углам стояли зажженные свечи и мелкие тыквочки с рожами.

— Поздравляем вас с днем привидений! Halloween will soon be here, ghosts and goblins will appear! [64] – провыл нараспев дядя Воля, собирая наши пальто. Он был наряжен Бэтменом, и каждый раз, когда он поднимал руки, за плечами его распахивались крылья.

— Проходите, пожалуйста! – тетя Лора тоже встречала гостей. Она была совсем настоящая фея: вся в золотистом и переливчатом, с высокой прической, а в ней диадема, как будто корона. – О, крестница! – сказала она, обнимая меня. От нее пахло сладко-горькими духами. – Гляди-ка, да ты у нас просто красавица! Иди, познакомься с высоким собранием.

Открыв дверь в Алкину комнату, я чуть не заорала от ужаса: там, во-первых, все было как будто на кладбище, мрачное и в голубых тенях, и музыка слышалась заунывная. А на полу в кружок сидела компания: два близнеца-привидения, смерть с косою, чертик с рожками, леший и одноглазый вурдалак. Самой приятной из них была бледная девочка в белой рубахе, с веночком на голове. Я решила сесть рядом с ней. Она больше других на человека похожа…

— Здравствуй. Я Мила, утопленница, – сказала она и подвинулась.

— Садись давай. Мы тут в «мафию» режемся, – сказала мне Смерть. Я поежилась: коса-то у нее ненастоящая, из швабры, а вот физиономия загробная… Но голос мне показался знакомым, и вскоре выяснилось, что это Алка загримированная, да и все остальные были на самом деле не страшные. Мы играли и загибали шуточки, а чертик все время ко мне приставал: то за волосы дернет, то шляпу утащит, а то мою палочку со звездой между рогов у себя приладит. Влюбился, наверное. В общем, время до ужина быстро прошло. А после ужина, братцы, такие дела начались…

2

Вскоре нас – и взрослых гостей, и детей – опять пригласили в зал. Там теперь царил полумрак, как повсюду в квартире, а на окне появилась огромная тыква с вырезанной улыбкой. Оттого, что внутри в ней горела свеча, улыбка казалась зловещей. Мне было сделалось не по себе, но тут вперед выступила тетя Лора:

— Прошу всех встать вокруг стола! – Стол был совершенно пустой. На гладкой поверхности нервно плясали отблески света из тыквы. Тетя Лора поставила в центр незажженную свечку.

— Друзья! Вы, конечно, наслышаны о талантах почтенного Вольфганга Маратовича. Я не буду перечислять его званий и титулов. Сегодня он с нами не как ученый и не как консультант. Сегодня он просто – с нами! Попросим!

И все зааплодировали вслед за тетей Лорой. От шторы отделилась тень и приблизилась к столу. Дядя Воля снял шлем Бэтмена, и его волосы львиной гривой легли по плечам. Он улыбнулся, раскланялся на все стороны, и, сцепив руки замком, обратился к публике:

— Прежде чем мы начнем, я хотел бы выбрать себе ассистента. – Все как-то зашевелились, подвинулись, зашептались. – По случаю этой таинственной ночи – ночи чудес!… – продолжил он, – …позвольте, пусть это будет ребенок!

И он повернулся к нашей компании. Привидения закричали наперебой «меня, меня!», леший шумно запрыгал на месте, а чертик вдруг стал чрезвычайно дисциплинированным: он вытянулся и, как на уроке, тянул руку вверх с умоляющим видом зубрилы. Только Мила-утопленница как-то замялась и отодвинулась за наши спины. Я стояла как… – как во поле березка…

И он посмотрел на меня. Подмигнул. Я запнулась, не веря, мне стало неловко — другие ведь тоже хотят, может, он нас по очереди?.. Но сквозь сомненья во мне все сияло от счастья! И тут оказалось, что все отступили, и он уже взял меня за руку… Его длинные, холодные пальцы крепко сжали мои, и я ощутила, как по руке прокатилась волна, от которой мне стало и жарко, и холодно…

— Позвольте представить: Регина Горшкова!

Никто никогда не произносил моего имени так. Оно прозвучало – с достоинством. Мне показалось, что если б ко мне так всегда обращались, то жить было б проще. Никто никогда не посмел бы назвать меня пешкой. Или горшком. Конечно, мне очень хотелось, чтоб он объявил про мое настоящее имя, но тайна есть тайна…

Я сделала реверанс, как бывало на сцене. Послышались аплодисменты. И в этот миг ко мне вернулось спокойствие: что бы мне ни пришлось выполнять, я справлюсь! Они в меня верят! А главное – он!

— Смотрите, – сказал между тем дядя Воля, и все посмотрели вслед за его рукою в окно, — в эту ночь нас окутала вековечная тьма. Но не будем отчаиваться: звезды с нами! И они, несомненно, помогут нам разогнать эту тьму!

Он шагнул от стола и, скрестив руки на груди, произнес:

— Ассистент! Встаньте рядом со мною, проверьте: может, здесь, на столе, где-то спрятан фитиль? Загляните в карманы; нет ли у меня потайной зажигалки?

Я ощупала стол и карманы. Везде было пусто.

— Теперь протяните руки вперед и держите, не опускайте. Вы должны создать ими барьер между этой свечой и моими глазами.

Я послушалась. Руки дрожали от страха и напряжения. Глаз его видно не было в темноте, но понятно, что-то там закипало… И вдруг он воскликнул:

— Да будет свет!

Руки мои разметало, как шторы от сквозняка. Свеча на столе мигнула и зажглась… Зрители ахнули. Лица их осветились танцующими сполохами. Большинство было в шоке. Только папа мой стоял с таким выражением, с каким взрослые смотрят в цирке на фокусников.

— Вот это да! – громко выдохнул кто-то. Все захлопали и зашумели. Тетя Лора взяла свечу и обнесла ее вокруг стола, чтобы мы могли убедиться, что огонь настоящий. Когда шум понемногу утих, она загасила свечу, зажгла верхний свет и высыпала на стол целый мешок ватных шариков.

— Нам светло. Но вот-вот наступит ноябрь – самый темный и мрачный месяц в году. Так давайте попросим напомнить нам о грядущей зиме, о белом снеге!

Все опять зашумели, задвигались, заговорили. Дядя Воля велел мне держать руки над ватной кучкой, а сам снова напрягся и стал напружинивать взгляд. Вдруг он дернул бровями – они будто прыгнули вверх, и вслед за ними шарики стали подпрыгивать в воздух и плавно кружить, поднимаясь все выше и выше. Часть из них, облетев мои руки, уже танцевала у люстры, другие порхали как бабочки – я наблюдала метель и замерзала, как будто бы все это было не в комнате, а в новогоднем лесу. Только руки при этом не чувствовали ни мороза, ни даже малейшего ветра, наоборот, вокруг них струилось жаркое марево…

— Вентилятор! – не выдержал кто-то. Ах, как мне сделалось стыдно, ведь это был папа…

Только я собралась крикнуть что-нибудь гневное – я-то ведь знала, что нет никакого обмана! – как дядя Воля качнулся и дрыгнул бровями. Шарики дружно слепились в сугроб, он приблизился к папе и сел ему прямо на голову… Все смеялись над папой, конечно, а мне его не было жалко. Дядя Воля немножко поудерживал шарики взглядом на папе, а после велел им комком приземлиться в углу.

Папа, несколько обескураженный, счистил налипшие хлопья, и, глядя в пол, пробурчал:

— Ладно, не вентилятор. Тогда это просто гипноз!

На него зашикали. Дядя Воля, ничуть не смутившись, сказал:

— Хорошо! Специально для скептиков – дополнительный номер!

Все замерли. Дядя Воля, наверно, раздумывал, что бы такое устроить: лицо у него на мгновение стало как у Нижегородцева.

— Регина, пожалуйста, возьми господина Горшкова покрепче за руки, – сказал дядя Воля. – Да так, чтоб он ими пошевелить не мог!

Я, не глядя на папу, взяла его руки в свои. Он не сопротивлялся. И тут я увидела нечто такое… Нет, такое и во сне-то редко увидишь! Хорошо, что папа был рядом, теперь впору было ему меня держать, ведь я едва не грохнулась: папин галстук в опасной близости от меня приподнял свои кончики, выпутался из узла и пополз по столу… Он ужасно похож был на змею в магазине, где я пыталась общаться с рептилиями: желтый в крапинку, глянцевый, и двигался он по-змеиному…

Люди вокруг затаили дыхание. Галстук дополз до серьезного дяденьки в клоунской шляпе на той стороне стола, поднял кончик как голову и, покачавшись, пополз у того по груди, обмотался вокруг его шеи и замер, повиснув…

— Извините… Вы не могли бы вернуть мне галстук? «Труссарди», двести семнадцать долларов… на распродаже… – сиплым голосом выдавил папа.

— Да, пожалуйста…Только вы уж идите сюда и возьмите собственноручно, – еле слышно откликнулся дяденька в клоунской шляпе. Лицо у него было зеленое. – Я ж не знаю, быть может, он у вас ядовитый…

Всех как будто бы взорвало – в жизни я смеха такого не слышала. Дядя Воля дождался, пока он немного утихнет, и громко сказал:

— Что ж, друзья. Разрешите на время откланяться, – и кивнул мне: – Пожалуйста, проводи меня.

Тут опять наступила полнейшая тишина. Все взглянули на дядю Волю. Он взял меня за руку жесткой рукой и шагнул от стола. Вдруг я чувствую – руку мою будто тянет наверх. Так и есть: он идет – но не по полу, а над полом… Он всходил по ступеням невидимой лестницы.

У меня уже не было сил удивляться. Меня колотило, тошнило; я тупо шагала за ним, размышляя: он что, хочет, чтоб я за ним поднялась?..

Возле двери он выпустил мою руку и помахал всем на прощание. Я как в забытьи вышла с ним в коридор. Дверь за нами закрылась.

3

Он стоял – нет, висел в полуметре от пола – и ждал. Сотни маленьких молний с шипением втыкались мне между глазами – он сверлил меня взглядом. Это было ужасно приятно, я могла бы стоять так всю ночь. Только глупо. Понятно, он, выбравший лично меня в ассистенты, – он дает мне возможность спросить у него о чем угодно!… Я закрыла глаза.

Только не опозорься, Регина. Не как в прошлый раз!.. А то он тебя никогда больше не возьмет в ассистенты. О чем мне спросить? Про Пушкина – что про него? С ним все ясно… Про самого дядю Волю? А что еще спрашивать?..

Я посмела взглянуть на него. Он теперь не висел вертикально, а слегка опирался на воздух локтем – отдыхал. Он глядел на меня и слегка улыбался. Неожиданно я поняла смысл улыбки: он читал мои мысли! Или слышал, неважно… И тогда я расслабилась. Просто скажу то, что чувствую!

— Вы – настоящий волшебник! Вы просто – звезда!

Оказалось, он именно этого ждал. При моих словах он подбоченился, приосанился и расцвел букетом струящихся молний.

— Да! Я сегодня в хорошей форме, – сказал он со сдержанной радостью. В этот миг он был немножко похож на Темку после сорока отжиманий на спор. И тогда мне стало совсем легко, и я сказала:

— А почему у меня так не получается? Почему у меня чудеса происходят, когда им вздумается, а не когда я хочу?

— «Я хочу» – так сказать чудесам может только волшебник.

— Я знаю, я не волшебник… Я – только учусь… Но вы в прошлый раз… Вы сказали, что я… Про фамилию, и про способности… Научите меня! Вы – звезда. Звезды делают нас звездами. Может, вы захотите сделать звездой и меня?

Он молчал, глядя в пол, и постепенно снижался. Когда его ноги коснулись пола, он сказал немного задумчиво:

— Я велик, но, увы, не всесилен. Я только – слуга…

— Вы – слуга? – изумилась я.

— Да, мой друг. В мире есть величайшая сила – энергия тонкого мира. Это она выбирает, кому быть звездой… – он улыбнулся звездной улыбкой. – Ее изучают – и я в их числе — но, знаешь, она – непостижима…

— Недоизученная сила природы? – спросила я, ощущая знакомый, не слишком приятный страх.

— У нее много разных названий… Я зову ее волей звезд. Так вот: прежде чем говорить чудесам «я хочу», надо…

— …раскрыть свой разум навстречу тонкому миру? Так я раскрываю!..

— …надо…

— …ждать, когда звезды меня позовут?..

— Ах, какая же ты непоседа! Опять перебила! – сказал он, метнув в меня строгую молнию. – Чтоб сказать чудесам «я хочу», научись отдавать свою волю…

— …энергии тонкого мира?!

— …воле звезд. И тогда – не своей, а всесильною волею звезд – человек начинает творить чудеса.

У меня все внутри трепетало.

Так вот в чем секрет!

Хорошо.

Я готова принять это самое главное в жизни решение.

Только что-то опять затошнило, и холодно очень…

Я что хочешь отдам, лишь бы мне научиться как он – двигать взглядом предметы, огонь зажигать, и сама чтоб ходила по воздуху как по паркету – в общем, ладно… Немножечко страшно, но все же…

Страшно сильно, ужасно, похуже, чем рядом с дементором, — что за сила меня раздирает на две половины?..

— Я согласна отдать свою волю энергии… магии звезд… волшебству…

У меня потемнело в глазах, зашумело в ушах, все во мне бушевало, мне было чудовищно больно –

Почему мне так больно? Зачем мне уметь колдовать? Я и так, без волшебного свойства, прикольная…кто-то как-то про это сказал – кто, когда?.. Кто-то добрый, хороший… Не помню, да это неважно –

Потому что я все-таки очень хочу колдовать!

Или, может, не надо? Кто знает, к чему это все приведет?.. Вдруг я сделаюсь злой?..

Дядя Воля взглянул на меня с безнадежной улыбкою. Стайка молний вспорхнула, взвилась и растаяла в воздухе.

— Я согласна! От воли своей я – отказываюсь!.. Я себя отдаю – воле звезд, воле звезд, воле звезд!

В этот миг всю меня взорвало. Показалось, что я опустела. И сразу наполнилась жаркой, звенящею силой. Будто целый военный оркестр проходил сквозь меня: оглушительно рявкали трубы, грохотал барабан и шершаво смеялись тарелки. Я покрылась гусиною кожей – такого со мною еще не бывало! Ну и ну! Вот оно, волшебство!

Дядя Воля кивнул одобрительно.

– Кстати, благодарю тебя за ассистанс! – И я не успела опомниться, как он схватил мою руку и поцеловал. А я не отдернула. Он вернул мне ее, сделав рыцарский жест, и сказал:

— Эта дивная ночь не окончилась. Будут еще чудеса!

Повернулся и стал уходить в темноту коридора. Пешком, не по воздуху. На спине колыхались немного обвисшие крылья.

4

Бал был в разгаре. В зале, наполненном пляшущим светом из тыквочек с рожами, толпились и дети, и взрослые; кто-то пил коктейли, кто-то танцевал, кто-то просто беседовал. Близнецы-привидения ухохатывались, пытаясь пить кока-колу. Им сильно мешали их привиденческие простыни: то руки путались в складках, то стакан попадал мимо рта. Вурдалак стоял рядом, держал бутылку и радостно ржал, когда кола лилась на одежду. Алка-смерть и леший любезничали в уголке. Мила-утопленница держала за руку полную женщину в кокошнике и сарафане. Значит, не одна моя мама опозорилась со своим хвостом и ушами, и это меня немного утешило.

Я стояла, прихлебывая детский глинтвейн [65] из маленькой чашечки и вычерпывая со дна изюминки. Рядом со мной разговаривали двое дяденек. Один был тот самый, серьезный клоун, второй тоже серьезный, в очках, с бородой, в колпаке звездочета. Я прислушалась. Сначала мне показалось, что они говорили о чем-то скучном, но вдруг осознала, что я понимаю, о чем идет речь. И разговор этот был на удивление интересный.

— Среди ученых нет единого мнения о том, как информационное поле вселенной соотносится с личностью отдельного человека, – говорил звездочет. – Некоторые считают, что поле влияет на личность и формирует ее, другие – что психическая энергетика человечества создает общее поле и, таким образом, оно находится в зависимости от нас.

Выходит, что ученые не знают, кто главнее, человек или энергия. А я подумала: что тут думать? Информационное поле вселенной – это же и есть воля звезд! Она, конечно, главнее людей!

— Интересно было бы рассмотреть механизм воздействия психической энергетики на материальный мир, – произнес клоун. Он был теперь не зеленый и говорил как какой-нибудь лектор из планетария. – Каковы предпосылки перемещения тела в пространстве одной только мыслью?

Это он хочет узнать, как дяде Воле удается глазами двигать предметы и поднимать свое тело над полом, перевела я сама себе на понятный язык.

— На гравитацию [66] можно воздействовать биополем, – отвечал звездочет. – А биополе находится в зависимости от психики. Сконцентрировав мыслительную энергию, человек передает ее своему организму, и импульс [67] становится материальным. Если импульс достаточно сильный, тело теряет свои хронально-метрические параметры [68].

Ага! Значит, дядя Воля сгущает каким-то образом свою мысль, ну, как бы комок из нее делает, и отсылает этот комок к той вещи, которую хочет подвинуть, или командует своему телу подняться!

— Таким образом, все дело в воле, – сказал клоун. – Силой воли мы делаем мир невесомым!

«Мы»?! Какие такие «мы»?! Да разве ты пробовал?! Да и попробовал бы – ничего бы не вышло! Тебе и пушинки не сдвинуть! Как можно быть таким самоуверенным?! Как – как настоящий магл!

Звездочет был немного умнее. Он сказал:

— Дело в воле, конечно. Но главное – чья это воля.

— Мы сегодня были свидетелями тому, как человек побеждает законы природы, – чуть-чуть стушевался клоун. – Значит, сила – в самом человеке! Человек своей волей способен творить чудеса!

А меня подмывало воскликнуть: да нет же! Человек, который творит чудеса, только что сказал мне, что сам он творить их не может! Только если отдать свою волю на волю звезд…

Но бессмысленно было встревать. Они никогда не поверят, что девочка знает о мире побольше ученых. Ученых, которые все, что им не по силам понять, называют аномальными явлениями, исключениями из законов природы. Вместо того, чтобы честно сказать, что это обычные чудеса.

***

— Хм… Хочешь колы? – возле меня появился чертик и протянул стакан. – Только она не пенится, выдохлась.

Я обрадовалась: в зале было довольно жарко. Отхлебнула большой глоток – он застрял у меня на полдороге: это была не кола. Это кофе был – остывший, без сахара, горький и вонючий!..

— Фу! – закашлялась я. А чертик, радуясь своей дурацкой шутке, чуть не подпрыгивал рядом.

— Прикольно? А?

— Не совсем, – ответила я и отвернулась, давая понять, что разговор окончен. А он опять возник передо мной и сказал:

— А где же наша волшебная палочка?

Правда – где?.. Я ее с тех пор, как положила на окно перед дяди Волиными чудесами, и не видела… А он глупо выкрикнул:

— Фокус-покус! – и вытащил ее из своего рукава.

— Отдай! – сердито воскликнула я.

— Дурак я что ль, просто так отдавать?

— А что ты хочешь?

— Ну… – Он сделал вид, что задумался. – Потанцуешь со мной – отдам.

Я вздохнула и положила руки ему на плечи. Надо отдать ему должное, танцевал он довольно прилично. А то у нас в классе мальчишки на дискотеках если и приглашают, то только чтоб потолкаться и понаступать девочке на ноги. Мы танцевали, а я глядела на его маску и думала: жаль, не видно какой он – хоть симпатичный? От него самого было видно лишь уши. Наверно, я по жизни обречена иметь дело с мальчиками, у которых уши топорщатся… Тут он произнес:

— Это самое. Слушай, наверно, прикольно, когда он – ну, взглядом-то? Свечку? Тебя не ожгло? Вообще, что ты почувствовала?

Я немного подумала и сказала:

— Сильный импульс сконцентрированного биополя, который лишил мои руки хронально-метрических параметров.

— Офигеть! – восхищенно выдохнул чертик. – А ты что, ты тоже умеешь? Ну, как он?

— Нет, как он – не умею… Я только учусь. Но, говорят, у меня способности… – Может, лучше не надо болтать? Но что тут особенного? Это известно уже! Почему ж не сказать?! — Вообще-то, я уже могу кое-что… Бесконтактный массаж, общение с духами… – Я подумала про фонарь и добавила: – Ну, и свет иногда получается…

— Офигеть!.. А я не могу… Только раз было дело – я с пацанами мыла обнюхался, и меня на хи-хи пробило. Причем реально так…

— Вдыхание химических веществ опасно для здоровья, – сказала я голосом Надежды Петровны. – И к волшебству отношения не имеет, а имеет отношение к наркомании.

Он замолчал, сопя под маской.

— Не-е.. Не бойся, я не такой… А тебя ведь Регина Горшкова зовут, да?

— Горшкова – это перевод на русский. А настоящая моя фамилия знаешь какая? Ты знаешь, как по-английски «горшок»?

— Не-е… – протянул он.

— Потт. Моя фамилия – Поттер.

Он долго молчал, переваривая эту новость. Потом наконец сказал:

— А я так и знал, что ты суперклевая… Слушай, давай дружить, а?

— Я подумаю, – ничего не обещающим голосом ответила я.

Это этот, что ль, королевич Елисей, с рожками? Похоже, ты, Пушкин, с пацанами мыла обнюхался!

5

Потом мы, дети, носились по всей квартире и пугали друг друга, прячась за поворотами коридора. Это было ужасно весело. Близнецы-привидения возникали в самых неожиданных местах и с убийственным стоном размахивали простынями. Мила-утопленница то и дело визжала как резаная и хватала меня ледяными пальцами. В какой-то раз, спасаясь от привидений, она отступила назад прямо на огромную вазу с букетом осенних веток. Ваза брякнулась, букет рассыпался, Мила упала сверху. Пока я ее поднимала, у меня в голове мелькнуло: однако, прав был Пушкин! Вон леший, среди прочей нечисти, а вот и русалка в ветвях… А уж чудес-то, чудес!.. И дядя Воля сказал, что будут еще! Ну и ночь!

Мы стали дальше гонять друг за другом. Чертик все время оказывался рядом, как будто случайно мне ставил подножки и прижимал к стене. До чего же мальчишки бывают несносные… Под конец он меня просто достал. Решила я от него избавиться и, выждав, когда нас настигнет Смерть – в смысле, Алка, – толкнула его прямо к ней. Она обрадовалась добыче и засветила ему косой – в смысле, шваброй – прямо по шее. Чертик охнул, согнулся. А я припустила что было сил и неожиданно оказалась перед дверью. Не раздумывая, я распахнула ее и влетела внутрь. Дверь захлопнулась. Шум веселья остался вдали, в коридоре. Я стояла, переводя дыхание, и разглядывала место, где я оказалась.

Это была небольшая комната почти без мебели. У стены стоял освещенный стеклянный шкафчик. Внутри на прозрачных полочках лежали грамоты и призы. Один из них был в виде серебряного скрипичного знака и сверкал, отражая лучи подсветки. Грамоты были сплошь дяди Волины. «Награждается лауреат Международного конкурса молодых дирижеров…» «Победителю…» «Дипломанту…» Фоном этой витрины была огромная черно-белая фотография. На ней дядя Воля во фраке и галстуке-бабочке стоял, изогнувшись волной над оркестром. Лицо его было мощно – небось, о-го-го какой импульс тогда от него исходил! Ног не видно, но можно подумать, что он не стоит, а парит над землей! Волосы развевались, а рука, взлетев высоко, пронзала пространство дирижерской палочкой. Наверняка из нее тогда вылетали молнии, просто этого на фото не видно…

Прямо передо мной лежал удлиненный футляр из черной кожи. На нем была золотая табличка. «Волшебнику Вольфгангу в день окончания консерватории от друзей», – прочла я, дрожа. Уже и тогда про него люди знали… Мне показалось, что где-то вдали играет оркестр, и что-то знакомое. Топот, смех, долетавшие из коридора, его не могли заглушить. Я шагнула к витрине, открыла стеклянную дверцу, коснулась футляра. Холодная кожа слегка обожгла мои пальцы. Внутри на малиновом бархате лежала Она – его дирижерская палочка. Она была черного дерева, гладкая, в конце, что потолще, была рукоятка из золота, а в тоненьком кончике переливался брильянтовый камушек.

Лежит тут, скучает… Она ведь ему не нужна! Ведь он уже не дирижер… А как волшебник он может вполне обходиться без палочки, все это видели!

А мне – я ведь только пока новичок – нужен волшебный предмет, привлекающий звездную силу…

Едва слышный голос во мне произнес: без спроса нельзя.

Но она меня явно зовет! Она захотела другого хозяина!

Кольнуло во лбу, зачесались ладони. Лопатки свело от знакомого холода, рука поднялась над футляром. Ее как магнитом тянуло.

И тут в голове из каких-то глубин всплыло заклинание. Я тихо, но твердо сказала сокровищу:

— Акцио!

Волшебная палочка мага-астролога Вольфганг Маратыча сама поднялась над футляром и будто прилипла к руке.

Для тех, кто не понял, скажу еще раз: я ее не брала. Я только ужасно хотела ее. И она согласилась.

— Здравствуй, – шепнула я нежно и сжала ладонь. Она мне ответила легким щелчком между пальцами.

Я быстро закрыла футляр и витрину. А как же теперь? Но у меня же есть кий со звездой! Приклеив звезду на свою настоящую палочку, я сунула кий под рукав и тихонечко вышла за дверь. И вернулась ко всем. К людям… к маглам.

Вот так! Вот они, чудеса! Воля звезд начинает во мне проявляться! И на кой мне моя человечья воля, если с ней я как все? А теперь, с волей звезд, я – ну ладно, пока не волшебник, но я научусь!

6

В осенние каникулы обычно делать абсолютно нечего, ведь на дворе холодрыга, только и знай, что смотреть телевизор. Но это скучно: через день уже наизусть всю рекламу поешь, а через два уже всю ее переделаешь, этим и развлекаешься. В прошлом году мы с Любкой шедевр сочинили:

«Роллтон» – ужасная вермишель!

Стала противней и гадостней.

Всех распугает голодных гостей

Вермишель несъедобная «Роллтон»!

Папа сказал, что с этим нас можно в КВН выпускать. И во дворе мы успех имели, до сих пор ее иногда ребята поют. Хотя всем известно, что теперь люди любят не «Роллтон», а «Доширак». И вообще, в эти каникулы мне не до телевизора. И вообще ни до чего. Потому что может быть в жизни важней, чем то, что спрятано под матрасом!

Какое счастье, что мои родители такие занятые. Кошмар, если б мама моя, как Любкина, день-деньской дома сидела. А у меня почти всегда горизонт чист до восьми, а то и до девяти.

В общем, как только родители на работу отчалили, я шнырк к себе, мою красавицу из-под матраса достала и отправилась в кухню.

Там было темновато, но свет я не стала включать – для создания обстановки. По потолку проходили тени, тихонько гудело в камине.

— Пушкин, – сказала я, – если это ты, то давай потише. Не до тебя мне сейчас. И так страшно…

Мне показалось, что за спиной сгущается облако. Как тогда. Страшно было немерено! В глазах темнело и ноги подкашивались. Опять тошнило, и неслышный голос внутри меня твердил: «Может, не надо?»

Ну как это – не надо?! Для чего ж она у меня оказалась?! А страх – ну и что, почему-то так всегда перед чудом…

Стараться об этом не думать, а просто сосредоточиться… Типа как на контрольной.

Приступим!

Накануне я перышко заготовила. К счастью, они у меня из подушки часто вылазят. Перышко – самое для начала правильное: так с первокурсниками в Хогвартсе [69] начинали.

Положила я его на стол, поглядела на палочку – и поняла, что не знаю, что делать… Ни в книжке, ни в кино про Гарри Поттера это не объясняется. В кино просто показано, как ребята приказывают палочкам, и перья летают. Да, нынче в кино показать можно что угодно! Потому что навряд ли б стал режиссер по всей Англии тамошних дядь Воль для фильма разыскивать. И в книге никакой подсказки нет…

На секунду я подумала: может, она, в смысле Джоан Роулинг, автор, – не знает сама?! Возможно, она себе все это только представила, – ну, как ребята с палочкой тренируются, а на самом деле не видела… Хорошо бы, конечно, спросить настоящего волшебника. Все они когда-нибудь были новичками. Позвонить дяде Воле и…

Ой. Я ж не могу ему рассказать про палочку. Типа, я – хм, короче… Тьфу. Опять это чувство противное, что я без спроса взяла…

Но нечего думать об этом! Что сделано – не воротишь! Смелее за дело! Я сжала палочку.

По телу прошел щекоток, как от дяди Волиной молнии. В глазах возникло его лицо, когда он устроил метель из ваты.

Я наморщила брови и начала глазами давить на перо. Все внутри напрягалось. Я стала следить головой, то есть мыслью, за тем, как растет напряжение. Похоже, когда двое меряют силу руки: кто кого. Ты должен нажать и держать, и давить до предела. Ведь надо – они говорили тогда – сконцентрировать мысль. Тогда можно ею подвинуть предмет…

Так, как он! Вот, в руке у меня его палочка!

В миг, когда в голове у меня застучало горячим и перед глазами поплыли круги, я вскинула руку и крикнула:

— Вингардиум Левиоса!

Перо поднялось над столом. Я, нацелив на него палочку и не спуская глаз, чувствовала, что оно слушается. И что можно так сильно не напрягаться. Уже все в порядке.

Через час перо летало по кухне, как радиоуправляемый планер. Я, вся наполненная горячей силой, рисовала в воздухе пируэты палочкой, а перо повторяло за ней. Наигралась я с ним на славу, села такая на табурет и думаю: что бы мне еще летать научить? Только чувствую – сила рассеялась. Салфетка бумажная только едва над столом поднялась, а полотенце вспорхнуло и на пол упало. Ладно, думаю, хватит для первого раза. Пойти надо палочку, мою дорогушечку, спрятать. А то скоро предки заявятся.

***

Вообще-то, все, что со мной происходит, абсолютно невероятно. Если бы кто-нибудь написал про это книжку, люди точно подумали бы, что это выдумка. Потому что все знают, что книги так только и пишутся, – ни один писатель не может обойтись без того, чтоб не переделать или присочинить чего-нибудь. Хорошо бы познакомиться с каким-нибудь писателем, рассказать ему эту историю и попросить записать, ничего не меняя… Стоп! А зачем мне кому-то рассказывать?! Что, я сама не могу написать? У меня за изложения только пятерки! Возьму и изложу все как есть! Чтобы вышла настоящая, честная книга, без всякого взрослого вранья. А если кто не поверит, пусть думает, что это сказка. Раз он такой магл.

Я тут же достала тетрадку потолще с картинкой Санкт-Петербурга – а что, подходящая, я же отсюда! И сразу решила, какое у книги будет название. Сев к столу, я на первой странице написала заглавными буквами:

СЕКРЕТНАЯ КНИГА РЕГИНЫ

И вдруг стало ясно, с чего начать. На следующей странице, свеженькой, блестящей – люблю начинать страницу! – я написала:

«Ах, дорогой мой Уотсон, мне искренне жаль, что вы опять остались без собаки».

Ну и так далее. В общем, теперь вы знаете, как эта книга возникла. Только вряд ли ее напечатают. Потому что не верится как-то: ребенок, а книжку смогла написать! Взрослым ведь завидно будет. Надо себе поддельное имя придумать. Мужское: ведь почти все писатели были мужчинами. И пусть оно будет типа Регины, редкое и красивое, а фамилия тоже как у меня – с виду простая, но с секретом.

Написала я первую главу сентября без остановки, аж рука начала отваливаться. И голова устала. А больше всего я, пока писала, себя воспоминаниями растеребила про Золушку и Решку-пешку…

Встала я от стола, подошла к окну. Так и есть: вон он, Буров, сидит в палисаднике. Шпион проклятый! Чтоб он ухо себе отморозил вместе с серьгой! Вот напишу про него всю правду – пусть люди знают! А когда научусь серьезные чудеса творить, превращу его в… галстук. Желтый, в крапинку.

7

Знаете, из чего теперь состоит моя жизнь? Просыпаюсь я каждый день в ужасе: вдруг моя палочка потерялась?! И как сумасшедшая прыгаю вон из кровати и лезу в тайник проверять. Тайник – это коробка от обуви, в ней у меня еще с тех времен, когда я в Шерлока Холмса играла, лежат вещи секретные: нож перочинный с отверткой и ножницами, спички, фонарик, веревка, проволочки и гвоздики всякие, стекла цветные, еще карандаш для невидимых записей – напишешь, и только от нагревания то, что написано, проявляется. Спросите – что, у меня обычных, девчоночьих, ценностей нет? Типа наклеек с кисками, ластиков ароматных, колечек и прочего? Есть, только это снаружи все. В ларчиках и шкатулках, вот, на полке. Тети Лорина туфелька, кстати, тут тоже стоит. Эти вещи мне незачем прятать. Пусть себе на виду будут. Ведь все думают, что я обычная девочка…

Уф, лежит, дорогая моя… Я ее осторожненько глажу и, укутав в красивую ткань с переливами, убираю обратно.

Каждый раз, когда я ее достаю, я боюсь: а вдруг в этот самый момент кто-нибудь войдет? И вообще, если родители дома, я при малейшем шорохе лихорадочно думаю: где у меня палочка? Не попадется ли она им на глаза?

И еще я стала бояться, что мама найдет мой тайник. Не из-за ножика или спичек, понятно. И теперь ее каждый день перепрятываю. До того доперепрятывалась, что однажды утром найти не смогла. В холодном поту всю комнату перерыла. А вдруг она на меня обиделась и стала невидимой? А вдруг она и вовсе исчезла? Я ж ее свойств не знаю…

Нашла еле-еле. Оказывается, я ее в письменный стол перед сном засунула, под тетрадки…

Прикиньте, какие я муки испытываю. И при этом все время хочется, чтобы она при мне была. Потому что она мое золотце и сокровище. Как она ласково пощелкивает, когда я беру ее в руки! Она вообще как живая: то пискнет, то помурлычет. То теплая, как чашка с чаем, а то наоборот, ледяная, как будто из холодильника. То стреляется током, то просто щекочет ладонь. Вам и не снилось…

Одно беспокоит: как беру ее в руки, во мне поднимается тот самый страх и внутренний голос твердит, что все это плохо окончится. Я толком не знаю, что это значит. Только чувствую, что с той поры, как отдала свою волю на волю звезд, я будто разделилась на две половины: одна хочет учиться волшебству, а другая нет. И они то и дело внутри меня спорят. А я от этого устаю и еще больше запутываюсь. Вообще, мне не хочется об этом думать. Ну и не буду думать! Раз попала ко мне волшебная палочка, то надо ею пользоваться, и все!

Каждый день мы с ней упражняемся. Ах, какие мы с ней теперь вещи умеем! Я старательно все изучила: на каком расстоянии какие предметы нам по силам перемещать. Что мы можем в воздух поднять, а что только двигаем. И постепенно мое мастерство растет: например, в первый раз полотенце едва шевелилось, а теперь я как в ванную захожу, так и начинаю командовать: эй, лети-ка ко мне! И оно летит как шелковое. И зубная щетка, и мыло. Короче, я себе «Мойдодыр» настоящий устраиваю. Просто жуть как весело.

В других комнатах тоже прикольно. Например, у родителей со шкафом подурачиться: открыть дверцу и велеть маминым платьям по одному вылетать, как на показе мод. Или сказать строгим голосом:

— Игорь! Что у тебя на полке делается! И носок, и сахару кусок! А ну, наведи порядок немедленно!

И разложить все вещи красивыми стопочками. Только однажды я все назад перепутать забыла, и мама, когда папину полку увидела, стала его хвалить. А он такой помалкивает, кивает… Умора.

Во всех комнатах мы с палочкой побывали. И обнаружилась странная вещь: везде она безотказно работает, кроме бабы Вериной комнаты. Там она – ни в какую. Даже перо не сдвигает. Долго я об этом раздумывала и вот что надумала: там же бабушка Вера жила. И наверно, ее дух туда часто наведывается. Или, может, все время живет там. И он, в смысле бабушкин дух, почему-то не хочет, чтоб палочка там работала. Иногда мне даже кажется, что это ее голос внутри меня звучит, когда я боюсь заниматься колдовством… Странно все это. Ну да ладно.

Наверное, у тех, кто будет читать эту книгу, в том числе и лично у вас, никогда не было волшебной палочки. И вам никогда не понять, что я испытывала. Поэтому специально для вас попробую описать свои чувства.

Представьте, что вы всю жизнь мечтали иметь mp4 [70]. И вот он у вас появляется, да не абы какой, а самый суперский. Не только с наушниками, но и сам играет. И зарядник удобный, как у мобильника, чтоб с батарейками не связываться. А память – на два гигабайта. Такой, что и пара фильмов поместится, и музыки масса. И, что самое главное, на нем можно в игры играть. Трехмерные. Вау? Вот то-то же! Ну, освоили вы его, со всех сторон изучили. Дальше что? Правильно: вам зверски хочется его кому-нибудь показать. Вы, короче, идете во двор, или в школу там, и показываете сначала самым близким друзьям. Они восхищаются, просят потрогать, послушать, поиграть. Вы, конечно, даете, хотя и боитесь немного, чтоб не испортили. Но вы же не жадный! Потом постепенно о вашей штуковине узнают остальные, и тянутся вереницей весь день, и тоже просят, а вы типа: «Не знаю, не знаю… Кто-то меня Решкой-пешкой назвал, было дело… и рыжим горшком…» А те вам: «Прости, я так больше не бу-у-ду…» А вы им: «А слежку за мною зачем устроил?» А те: «Просто так… попугать…» Вы им: «Ну, а куклу-то кто упер?» Те вам: «Я верну, обязательно…» Ну, вы посердитесь еще немножко для видимости, а потом дадите. Наверное. И вас будут все уважать, и хотеть с вами дружить. Все-все, включая Шурика из четвертого «А»…

Класс? Ага. Только не все так просто. Потому что речь идет не об mp4, а о волшебной палочке. А это совсем другое дело.

Конечно, главный, кому я хотела сказать, – это Любка. Но день и ночь меня мучил вопрос: что будет, если она не поверит? Послушается ли меня при ней палочка? Если да, то увидит ли Любка мое волшебство?

А как быть с другими? Начну я перед ними палочкой махать, а они скажут – Решка в детство впала, на смех поднимут. А что может быть хуже этого?!

Так что пока я так и не решилась никому показать свое сокровище. А она настоящее сокровище: моя дорогулечка. Моя ценность. Или нет, не ценность, а даже бесценность. В общем, можно сказать, что она меня околдовала. Когда она со мной, все сомнения – колдовать или нет — отпадают. Никакой mp4 в сравнение не идет. И никакая собака. Таскаю ее с собой в школу. И конечно, меня подмывает ее потихоньку использовать. Но в школе все время народ вокруг. Так и хожу, держа ее в рукаве. На перемене ни бегать нельзя, ни играть, а то вдруг она как выскочит! И пойдут клочки по закоулочкам. Надо будет чехол для нее изготовить. Или футлярчик по типу пенала, твердый. А то еще ненароком сломается…

***

В один из дней Надежда Петровна затеяла переместить свой «угол» на другую сторону класса, потому что ударил мороз, и ей от окна стало дуть. Девочки таскали книги из шкафа, а мальчики сам шкаф передвигали. Потом и за стол взялись. Только не слишком у них выходило: стол тяжелый-тяжелый оказался. Они его как муравьи со всех сторон облепили, пыхтят, но едва только тянут. И пол царапают. А я такая стою в сторонке и думаю: ну, Регина Поттер, твой час пришел. В самый раз тебе достать палочку, проявить себя. Помоги товарищам!

И я достала. Держу руку книзу, чтобы никто не увидел, а палочку на них нацелила и потихоньку шепчу:

— Мобилиарбус!

Стол как поехал вперед! Мальчишки едва не попадали. Он их чуть не подавил, считай, как по рельсам катился. Девчонки смеются, мальчишки бока потирают, и все дивятся: кто это силач такой оказался? А тут вдруг Нижегородцев из-под стола вылезает, красный весь и взъерошенный, и ужасно довольный, и говорит:

— Ну? Здорово я вас всех прокатил? Я под стол подлез незаметно и его спиной приподнял, и тащил на себе!

Непонятно… Что ж, это он, а не мы с палочкой?.. Да не может быть! Он ведь шпингалет, ниже всех и самый щуплый из мальчиков… Ну не мог он такой тяжеленный стол на спине проволочь столько метров! Не мог, и все тут! Неужто ребята с Надеждой Петровной поверят?! Но я-то уж знаю, как все на самом деле было! А тут вдруг Надежда Петровна и говорит:

— Тот, кто занимается такими вещами, подвергает себя величайшей опасности!

И почему-то в упор на меня посмотрела… Я растерялась: если она про Нижегородцева, в смысле что он мог спину сломать, то зачем на меня так взглянула? Что она, ко мне обращалась?! И что она тогда этим хотела сказать?..

До конца дня я места себе не находила. Надежда Петровна у меня как живая перед глазами то и дело вставала, с ее растрепанной прической и пронзительным синим взором. Уж как она меня им проткнула, впору было молниям вылететь…

Ой. А что, если она и сама такая?.. Какая-какая, вы ж поняли, о чем я!

Но, поскольку вы с ней не знакомы, опишу ее быстренько.

Из-за того, что у нее часто болит спина, на уроках она почти не садится. И выглядит как боевой генерал. И прическа тогда у нее по стойке «смирно». Вообще, у нее с волосами веселое дело: поутру все так правильно на голове уложено. А в течение дня волосы – почти что как мы – начинают вести себя по-всякому: одни еще как-то стараются сохранить дисциплину, а другие перестают быть послушными. Они вылезают из прически и торчат в разные стороны, кто куда. Помню, первого сентября в первом классе я как ее с этой прической увидела, приуныла: ну и кикимора болотная, думаю. Но она оказалась совсем не кикимора. Я так ее полюбила, что и прическа ее несуразная стала мне нравиться. Она добрая, и с ней всегда интересно. Иногда она с нами на переменах дурачится. А когда сказки читает, заслушаешься, — кажется, будто это все на самом деле происходило. А главное, она справедливая. Одним словом, классная у нас классная. Когда я играла, что мир весь как в «Гарри Поттере», она у меня была профессор МакГонагалл – у нее голос строгий бывает и вид часто грозный, и указка почти как волшебная палочка. Она ею ловко так управляет, того и гляди чудо сделает. Она и сама на эту тему шутит: например, взмахнет над классом и скажет: «А ну-ка, Нижегородцев, явись миру!» А он такой из стенного шкафа вылазит.

А вдруг эти шуточки неспроста? И еще у нее есть свойство – она всегда как-то догадывается, кто списал, например… Ой, Надежда Петровна…Возможно, что вы – экстрасенс?!

Она наверняка заметила мою палочку. И чародейство. И хочет предупредить, что это опасно…

А почему? Палочка у меня уже почти месяц, и пока ничего не случилось…

И тут меня осенило. В «Гарри Поттере» как? Там ученикам Хогвартса нельзя пользоваться волшебной палочкой за пределами школы! Во-первых, они неопытные, могут такого наколдовать, что и взрослый волшебник исправить не сможет. Во-вторых, чтобы маглов не привлекать. Их же надо беречь, а то они как с волшебством встретятся, так чуть не в обморок падают. Вон, папа-то на Хэллоуине, после случая с галстуком, до конца вечера на диване сидел без движения… В-третьих, и это самое главное: тот, кто пользуется волшебной палочкой, вступает в контакт с волей звезд, и от этого возбуждаются тайные силы природы. Ну, как-то они на волшебство реагируют. Я точно не знаю как. Например, как деревья на ветер или как вода, когда в нее камень бросаешь. В общем, они замечают, что ты чародейничаешь. Это я точно знаю: когда я с палочкой занимаюсь, всегда вокруг происходит что-то. Сначала на это не обращаешь внимания, потому что весь поглощен самим чудом, а после, особенно вечером, перед сном, вспоминаешь, как тебя лихорадило. Мурашки еще ничего, я к ним привыкла, от них мне приятно даже. А вот что хуже, так это мрачное облако за спиной и звуки: все время то хохот, то завывания. Жуть…

Ой!.. Я только что поняла: может, это я злых привлекаю?! Ведь известно, что в мире не только добрая магия есть… И как я могла про это забыть?!

Вот почему те, кто с волшебным миром связаны, недоговаривают, все намеками… А я – ах, какая я неосторожная была! Злые силы, они же, небось, не дремлют!

И тут я похолодела. Потому что вспомнила одну историю. Мне тогда всего четыре года было, еще баба Вера жива была. Я на велике еду на даче по улице. Дело к вечеру, солнце заходит, в домах уже окна зажглись; на дороге светло, но в кустах по бокам – темнотища. Я одна – только вдруг меня ужас объял, и морозец по коже – наверно, тот самый – потому что я знаю, я чувствую: я не одна. Будто кто-то меня догоняет, но не человек, потому что не видно его. Но он точно там есть… Это был первый раз в моей жизни, когда я почуяла темное облако, – оно надвигалось клубком, небольшое, но страшное, страшное, страшное… Я педали кручу что есть сил, в руль вцепилась, дрожу, и мысль в голове барабанит: упадешь – и конец… Что есть духу влетела в наш сад и калитку захлопнула, велик бросила – и кувырком на террасу! И долго в себя приходила: не могла отдышаться, и сердце стучало как бешеное. А баба Вера меня обнимала, поила водичкой…

Ох, беда. Это, небось, дементор был… Им тогда не удалось меня заловить. И потом они меня так и не выследили. Потому что меня взрослые прятали. И как раз поэтому чудес в моей жизни и не было. А теперь я выросла, и… Короче, Регина! Ты подвергаешь себя величайшей опасности! Еще хорошо, что добрые на меня не рассердились…

Все ясно. Мне надо до поры спрятать палочку. Во всяком случае, ни в коем случае – ой, что-то я заговариваюсь, в общем – нельзя мне пока ею пользоваться. Вот и весь сказ.

Самое лучшее место – в Золушкиной кровати. Ни за что ни один взрослый в мире не полезет в кукольный дом.

Я встряхнула матрасик, расправила простыню, достала красивое одеялко. Пусть лежит пока, отдыхает…

8

Что-то я по Любке соскучилась. Странно, вроде бы за одной партой сидим каждый день, домой вместе ходим… Звоню я, короче, ей:

— Люб, – говорю, – ты что сейчас делаешь? Может, придешь ко мне?

Чую, она ужасно обрадовалась:

— Конечно!.. Только… ой! Мне в магазин надо.

— Давай я с тобой?

— Давай! Приходи в самый ближний, чтобы быстрей!

Ну, встречаемся мы в магазине, Любка купила кефиру, батон, еще там того-сего, что ей мама велела, стоит пакуется. Я жду ее, товары разглядываю. Смотрю, среди овощей и фруктов арбуз лежит. Надо же, думаю, как он тут до конца ноября уцелел? А тут продавщица кричит кому-то внутри магазина:

— Володь! Когда же ты уберешь списанное? Арбуз до смерти надоел, мешается. Мне надо яблоки переложить!

— Подождите, – говорю, – этот арбуз выбрасывать будут?

— Ну да. Он сгнил давно.

— А можно мы его заберем?

— Я вам только спасибо за это скажу, а то грузчика не допросишься! – продавщица так обрадовалась, что даже дала мне бесплатно пакет.

— Зачем тебе тухлый арбуз? – спросила Любка, выпяливая глаза.

— Придем домой и устроим кружок «умелые руки». У меня, Люб, идея есть… Понимаешь, на Хэллоуине у них тыква была, в кожуре рожа вырезана, а внутри свечка – суперздорово!

— Ого, – сказала Любка. – Представляю. Я такую же по телику видела. Давай!

Короче, притащили мы арбуз ко мне, и, пока Любка еду относила, я отпилила у него макушку и стала ложкой нутро выскребать. Пах он нормально, как полагается, даже попробовать захотелось. Но на вкус он и впрямь никудышный был, кислый. Недаром его списали. Тут и Любка вернулась.

— Вот тебе нож, – говорю, – покажи, на что ты способна.

Любка аж раскраснелась, трудясь над арбузной физиономией. Только зря я ей это дело доверила: она, вместо того чтоб зубастую пасть вырезать, улыбку сделала, как на смайлике. И от этого рожа нисколько не страшная вышла.

— Ну и кого мы теперь напугаем? Такого страшилища и грудной ребенок не испугается!

— А что, мы кого-то пугать собирались? – удивилась Любка.

— Ну да. Я хотела его во дворе где-нибудь в уголке устроить, пусть бы прохожие поорали. А мы бы спрятались неподалеку и посмеялись бы!

— Да ну тебя, Решка! Тоже мне радость – народ пугать! Лучше давай мы его просто так поставим, в виде фонарика. Пусть двор освещает.

— Ну что с тобой сделаешь? Пусть…

Любкин план был, конечно, не такой прикольный, как мой, но тоже ничего. И мы взяли свечку, арбуз и пошли во двор. Там мы сразу наткнулись на наших – Темку, Ромчика и других ребят. Они, ясное дело, нам с Любкой слегка позавидовали, какое мы интересное дело затеяли, и захотели участвовать в выборе места. Мы даже немного поссорились: что они вмешиваются? Чей арбуз, чья идея была? Но потом я им все-таки уступила – Ромчик отличное место придумал, на подоконнике парикмахерской. Это окно глухое, фанерой заделано, зато его видно со всех сторон. Классно будет: заходишь во двор – и пожалуйста, лысая голова парикмахерскую рекламирует.

Тут как раз стало смеркаться.

— Решка, а у тебя спички есть? – спрашивает Любка. Тьфу ты! И где она раньше была! Сейчас мне домой нельзя – мама сегодня пораньше с работы вернулась, она как узнает, что я еще уроки не сделала, во двор меня больше не выпустит!

— Раз ты такая умная, сходи к себе и принеси, – говорю.

— У нас плита электрическая, – напомнила Любка. – Если и есть спички, я не знаю, где они, а мамы дома нет, она в садик за маленькими пошла.

Я повернулась к мальчишкам.

— Без шансов, – сказал Темка. – После того, как я из батарейки вулканчик устроил, от меня их прячут.

— А я – ну, в общем, я тоже пас, – огорченно развел руками Ромчик. И ни у кого другого спичек не оказалось…

Я была просто в отчаянии. Хотела уже было к двум девушкам подойти, которые курили на лавочке, как Темка вдруг говорит:

— Постой. Я в том дворе Бурова видел. У него всегда огонь при себе.

Мы пошли все вместе. И правда, в соседнем дворе возле детской качалки болтался Буров.

— Вань, у тебя есть зажигалка? – спросила Любка.

Буров обвел нас медленным взглядом.

— Пусть вон она попросит, – сказал он, ткнув в меня пальцем и глядя в сторону. Голос у него, как обычно, был отвратительно хриплый.

— Дай зажигалку, – сказала я, чувствуя, что меня начинает трясти.

— Попроси вежливо, – сказал он. Толстые губы скривились в злорадной усмешке. Он сунул руку в карман и достал зажигалку, но вперед ее не протягивал, держал на ладони.

Ах, ты так!.. Вот была б у меня с собой моя палочка, я бы живо с твоей зажигалкой разобралась! Она бы сама ко мне прилетела, как птичка!.. Ладно, Буров, я с тобой поквитаюсь еще…

— Ваня. Дай. Пожалуйста. Зажигалку, – произнесла я голосом робота.

— Подойди и возьми, – сказал он.

Как слепая я сделала шаг, протянула руку. Моя цель была, беря, ни за что не коснуться его ладони, но он, словно зная об этом, специально сжал мои пальцы в своих.

Это было просто кошмар как противно. Нет, знаешь, Буров, я не в галстук тебя превращу. А – в жабу с пупырышками!..

После этого у меня пропало все настроение. Даже когда мы вставили свечку в арбуз и ребята пристроили его на окошко, я не могла избавиться от брезгливости, все ладонь вытирала о куртку. И только тогда немного утешилась, когда услыхала крик:

— Ой, люди добрые! Это что ж там, инопланетянин?!

Это тетя Женя, немного поддатая, арбуз увидала. Он и вправду там, в темноте, выглядел страшновато, несмотря на улыбку. И еще пара-тройка прохожих шарахнулись, один дядька даже палку поднял на всякий случай. А когда прибежала Тутси и, заметив арбуз, легла с поджатым хвостом и заскулила, я забыла про Бурова. И не вспомнила бы, если б уже перед тем, как мне домой идти, он не возник внезапно передо мной и не сказал:

— А зажигалку вернуть?

Мне не хотелось с ним снова связываться и я уже было почти отдала ее, но тут меня посетила одна мысль. И я сказала ее:

— Меняю на то мое, что есть у тебя!

Буров застыл. Потом закусил губы и молча ушел.

***

Домой я влетела, торжествуя победу. Сейчас, думаю, мы зажигалочку спрячем в тайник, пусть полежит до лучших времен…

Открыла я дверь в свою комнату – и замерла на пороге.

Кукольный дом выглядел так, как если б над ним пролетел ураган. Мебель была вся повалена, одежда вытряхнута и разбросана, посуда валялась повсюду, аж в гараже. Портрет Мэгги с Люси – фотография кукол, он раньше висел на стене, – был сорван, помят…

В первый миг я подумала броситься к маме – вдруг у нас землетрясение было?.. Но тут же остановила себя: а почему только кукольный дом пострадал? Вот, мои все вещи на месте – и шкаф, и письменный стол, на нем даже ничего не подвинуто… И вообще, успокойся, Регина, ты что, не помнишь, что в Санкт-Петербурге серьезное землетрясение невозможно? Город стоит на Балтийском щите, это типа плита из гранита гигантских размеров глубоко под землей…

Может, ветер?.. Да нет, окно в моей комнате глухо задраено на зиму…

Может, мама на что-нибудь рассердилась? Она иногда вещами бросается… Но нет, в этот раз не она: это просто на хулиганство похоже!

Чем больше я рассуждала, тем неприятнее мне становилось. Я вошла, поплотнее закрыла дверь и, присев возле кукольного дома, начала наводить там порядок. В комнате было тихо, но это была зловещая тишина. Я старалась не думать о том, что, возможно, если я оглянусь, то увижу темное облако, – но чем больше старалась, тем больше думала именно об этом. Пока, наконец, не дошла до того, что ни о чем другом думать уже не могла – и оглянулась.

Никого не было. Но озноб продолжал кочевать у меня от макушки в живот и обратно. Звенело в ушах, показалось, что где-то оркестр играет знакомый мотив.

И я начала догадываться… Меня охватил тот, знакомый страх…

Хорошо еще, что я с ней только двигательное заклинание тренировала. А что было бы, если б она поджигать научилась?..

Дрожа, я откинула одеяло на Золушкиной кровати. Она лежала на месте. Но она лежала – как бы сказать? Развалясь… С наглым, самодовольным видом. В смысле, вид у нее был обычный, но у меня было чувство такое…

Я услышала, как в моем рту клацают зубы от ужаса. Тихо-тихо я укрыла ее одеялом. С головой…

Я ушла из своей комнаты к родителям и включила телик. Я посмотрела сначала конец серии про графа Монте-Кристо, потом кусочек «Черной богини», потом переключила на «Адъютанты любви», но отвлечься никак не могла, и тогда стала смотреть программу «Сегодня», но тут мама позвала меня ужинать. Я ела как можно медленней, чтоб оттянуть момент возвращения в свою комнату. Но, к сожалению, он все равно настал.

Недаром кусок не лез мне в горло. Недаром коленки дрожали, когда я шла по коридору. Недаром мне захотелось кричать что есть силы, когда я открывала дверь…

В комнате все было вверх дном. В столбе света под лампой клубилась пыль. На полу возвышалась гора из мебели, книг и одежды. На самом верху лежала, сияя, как корабль на шпиле Адмиралтейства, тети Лорина хрустальная туфелька. Я заставила себя не думать о том, как она оказалась там, причем совершенно целая. Я просто стояла, оцепенев, и смотрела на нее. Лучше на туфельку, чем на… Больше всего на свете я боялась увидеть ее.

Когда ужас мой достиг такого размера, что я к нему как бы привыкла, я подумала: надо сказать родителям. Но тут же представила, что с ними будет, когда они узнают, откуда у меня палочка. И решила: нет. Сама с ней управлюсь. Для начала надо найти ее, хотя бы осмелиться посмотреть…

В кукольном доме, опять раскуроченном, ее не было. Одеяло валялось в углу, кровать съехала к самому краю и нависала над бездной, рискуя обрушиться. Но что может значить падение кукольной кровати по сравнению с тем, что творится вокруг?.. И каких мне еще ждать сюрпризов?..

Я заставила себя сдвинуться с места и поискать ее глазами. Но непросто найти небольшую черную палочку в комнате после погрома… Вдруг я услышала тихий гул возле книжной полки. Она!..

Пристроившись неподалеку от Пушкина, она лежала и слегка подрагивала. Если б у нее были глаза, я б сказала, что она за мной наблюдала. И взгляд ее не предвещал ничего хорошего. Так на меня Тутси Баскервиль глядела в тот раз, с котенком…

Тут раздался легкий хлопок. Палочка сорвалась с места и со злобным гудением полетела в мою сторону. Мне захотелось визжать, забиться в шкаф, под кровать, но кто ее знает, она ж и шкафы, и кровати сдвигает!..

Защищаться.

Сколько раз Гарри Поттер стоял один на один с опасностью, и никогда ему не изменяло мужество!

Да. Но с ним была его палочка.

А моя – не со мной.

Моя – против меня…

Что мне делать?..

Она приближалась.

Заклинание из «Гарри Поттера»? Какое-нибудь, которым обезоруживают!

Но в голове возникало назойливо Авис – для вызывания маленьких птичек, и еще Орхидеус, от которого на конце палочки вырастает букет…

А в это время воздух вокруг нее сделался непрозрачным.

Темное облако!..

Люди, когда они обречены, кричат громким голосом «мама!»

А я вдруг вспомнила летний вечер, велосипед, калитку, террасу… И крикнула:

— Бабушка!

И на секунду мне стало смешно, что я перепутала. И в тот же миг сразу сделалось ясно, что надо делать. Ведь бабушка меня внутренним голосом предупреждала – не надо, не надо с колдовством связываться! И только в ее комнате можно палку проклятую обезвредить!

Я шагнула вперед, схватила взбесившуюся палочку и кинулась в бабы Верину комнату.

Куда ее деть? И, не думая больше, закинула на полку, в щель между стеной и толстыми книгами.

Взглянула со страхом на золотистые корешки. Прислушалась.

За книгами было тихо.

Постояла, следя за тем, как постепенно уходит страх и успокаивается дыхание. Потом прилегла на диване. Голова раскалывалась на куски. Мне было больно думать. Тогда я встала и включила проигрыватель.

Третья музыка диска «Популярная классика» была из сороковой симфонии Моцарта, без названия. Оказалось, что это та самая мелодия, которую играет мобильник у Надежды Петровны и которую Любка порой напевает. Та самая, которая мне послышалась, когда я стояла перед витриной в квартире Нагаевых за миг до того, как открыть футляр…

Ноты метались, крича тревожным голосом чаек. Я вскинула руки. Меня обдало шквальным ветром музыки. В шуме грозы явно слышался голос, который твердил что-то важное. И вдруг на каком-то витке прозвучало:

— Ты украла, украла, украла,

Ты украла, украла ее…

Нет! Это не кража – она ведь лежала так просто, он ею не пользуется! Она – как в музее лежала!

А как называется, если без спроса берут из музея? Спросите у Холмса!..

Так то ж преступление. А тут – ерунда. Тут совсем по-другому…

Ты украла, украла, украла…

Да нет же! Она же сама! Она словно мячик в ладонь мне запрыгнула! С радостью! Все было по правилам – сказано же в «Гарри Поттере» — не маг себе палочку выбирает, а палочка мага! Она меня выбрала!

Ты украла, ты украла, – на новый лад твердила мне музыка.

Нет-нет, нет-нет, нет-нет, нет-нет…

И опять бесконечный мотив, как в начале…

Но послушай: ведь это была воля звезд!

Звезды здесь ни при чем. Ты украла, украла, украла!..

Но я – я на время взяла! Я только хотела слегка научиться…

Без спроса – нельзя.

Но я же – ее возвращу! Обязательно!

Я верну, я верну, я верну!

И так повторяла, пока не утихла гроза. Пока не окончилась музыка.

 

Декабрь

1

Моя бабушка наверняка была очень сильной волшебницей, раз даже после смерти она – в смысле, ее дух – обладает способностью нейтрализовывать злых. Вообще-то, это неудивительно, ведь и она была Горшкова. Хотя прав дядя Воля, вопросы крови – самые сложные вопросы в мире. Потому что совсем непонятно, почему мой папа – ее сын – настолько не волшебник? Он же тоже Горшков, и зовут его Игорь, а это почти что Гарри…

А вдруг это он и есть?! Только выросший? В смысле, он в детстве был Гарри Поттером и жил в Англии, а потом, скрываясь от Волан-де-Морта, переехал в Россию к своей русской родственнице – моей бабушке, и она его усыновила, и имя ему перевели на русский? Сказал же он как-то, что это непросто, значит, знает откуда-то…

Ой, люди добрые! У него ведь и шрам есть на лбу, под челкой. Только не в виде молнии, а просто линия. Ну и что, шрамы могут со временем изменяться…

А очки? Гарри же плохо видел, без очков не мог. А папа мой их не носит…

Но когда я была в средней группе детсада, в доме шел разговор про какую-то операцию. Я тогда не вникала, что там у папы болело, но помню, что с виду он совершенно здоровый был. Может, он как раз глаза оперировал?

А кстати, есть способ проверить. Недаром я раньше была Шерлоком Холмсом: я вспомнила, что у родителей есть альбом со свадебными фотографиями. Пошла, полистала. Естественно, папа везде был в очках!

Подумать только, мой папа – бывший Гарри Поттер!.. Но как он мог так измениться? Ведь он продолжает упорно отрицать чудеса. Даже история с галстуком его ничему не научила: когда у них с мамой потом разгорелся очередной спор на эту тему, он сказал, что надо меньше пить…

А вдруг он маглом только притворяется?! Чтоб злые не знали, что он и есть Гарри Поттер?.. А по ночам достает из тайника свою палочку, метлу, и… ой, а камин-то он для чего построил? Не для того ли, чтоб через него в волшебный мир трансгрессировать?!

Надо за ним последить обязательно… А пока задам ему несколько наводящих вопросов.

Ну, пришла я такая к ним в комнату, а он сидит, телик смотрит, канал «Евроспорт». Я сделала вид, что чрезвычайно интересуюсь прыжками на лыжах с трамплина, и села смотреть вместе с ним. Когда соревнования закончились, я выдержала паузу и сказала:

— А правда, что бабушка тоже была спортсменкой?

— Да нет, с чего ты взяла?

— А вроде бы, она… ну, от остальных людей отличалась.

— Да, это точно! Но только в другом смысле, не в спортивном.

— Она была… очень особенная?

— Да. Это было даже слишком заметно. И поэтому, конечно, опасно… В советское время за это часто выгоняли с работы, могли и в тюрьму посадить. Но она ничего не боялась. Очень верила, что таинственная сила ей поможет… А когда родилась ты, она и тебя с пеленок пыталась приобщить к этому делу. Но мы с мамой ей не разрешили.

— Почему?.. – огорченно вскричала я.

— Мы не хотели, чтоб она тебе это навязывала. Тогда это было уже не опасно, таких, как она, перестали преследовать, но, знаешь… Каждый человек имеет право выбора. Вот и ты – подрастешь и сама разберешься, что к чему.

Ну и новости… А сам-то он?!

— А почему ты сам не такой, как она? Разве в детстве с тобой не случалось чудес?

— Бывали случаи, похожие на чудеса, – задумчиво ответил папа.

— Так почему же ты сейчас в них не веришь? Или только делаешь вид, что не веришь? Может, ты боишься кого-нибудь?

Я изо всех сил надеялась, что папа поймет, что я догадалась, что он был Гарри Поттером. Но он только вздернул брови и, рассмеявшись, сказал:

— Нет! Никого я не боюсь и совершенно искренне в чудеса не верю… А знаешь, действительно, все дело в вере. С чудесами так: если в них веришь, тогда они и случаются, – опять улыбнулся он. – А если не веришь, то и чудес никаких нет. Так, совпадения…

Нет, вы только послушайте! Папа сказал это так, что было ясно: это не конспирация, это действительно то, что он думает. Ну, ни в какие ворота!.. Нет, я не понимаю, как можно быть таким глупым? Знать о чудесах – а потом убедить себя, что их нет! Выходит, не только волшебником, но и маглом человек становится по собственному желанию! Итак, если мой папа и был Гарри Поттером, то теперь отказался от всего, во что так верил и за что боролся в детстве. Какое ужасное превращение! Уж не Волан-де-Морт ли его устроил? Во всяком случае, сдается мне, что без участия злой силы тут не обошлось! Они, небось, не могли с ним обычным образом справиться, и придумали внушить ему мысли, что он теперь взрослый, а чудеса – это что-то детское, сказочное. А он прислушался к этим мыслям – и согласился. Так и вышло, что был мой папа Гарри Поттер, а стал самый обыкновенный… Игорь Горшков!

Фу, как обидно. Японский хрен! Но хорошо, что не все взрослые как он. И я, когда вырасту, ни за что не предам честь фамилии. Я буду настоящая Поттер!

Однако после случая с палочкой надо притвориться, что я как все. Хотя совсем непросто опять начинать жить жизнью магла, когда уже так привык к чудесам…

***

В середине месяца на нас горой навалились городские контрольные. Надежда Петровна уж так нас натаскивала, по всему материалу гоняла, и даже по третьему классу. Потому что даже она не знала, какие туда войдут задачи и орфограммы. В общем, я так в учебу ударилась, что слегка позабыла о палочке. Но позабыть о мире волшебников было невозможно. Он был где-то рядом. Я все время чувствовала, что кто-то невидимый исподтишка глядит на меня. Иногда даже казалось, что я их слышу. И еще меня очень интересовала Надежда Петровна. Чем больше я за ней наблюдала, тем все сильней убеждалась, что она настоящая волшебница. Во всяком случае, по чтению мыслей она виртуоз! Вот что произошло на диктанте по русскому.

В тексте диктанта чего только не было понапихано: и мягкий знак после шипящих, и окончания всякие жуткие, и однородные члены предложения с союзами. Все в одном компоте. Ну, пишу я себе такая, не раздумываю особенно, но вдруг стоп – откуда ни возьмись закавыка. Там предложение было про ежика, как он за желудем возвращался. И столько там было шума, шороха и шуршания желтых листьев, что у меня все шипящие правила перемешались, и уперлась я в слово «подош…л». И ни с места. «Шорох» с «о», «шепот» с «е». А тут что? Шелк помню, и щетку, и шорты, но шорты мне сейчас ни к чему, особенно в декабре… Ой, зачем я на глупости отвлекаюсь?.. М-да, уплывает пятерочка… Вроде бы, и капусты не ела на днях…

А неподалеку стояла в проходе Надежда Петровна. Она, диктуя, по классу прогуливалась. И в руках у нее был листок с текстом. А там уж наверняка без пропусков написано. Вот бы посмотреть сквозь бумагу, что там за буква! Я стала пялиться, надеясь на чудо, но оно не случилось. В смысле, я ничего сквозь листок не увидела. И уже готова была от отчаяния расплакаться, как Надежда Петровна вдруг говорит:

— Повнимательнее с гласными в корне! – (А я смотрю – у меня корень как раз!) – Вспоминаем проверочное слово!

Батюшки! Есть такое, единственное: «шедший»!

И пишу скорее «подошел». А потом глаза поднимаю – она смотрит на меня и улыбается, вот-вот подмигнет…

Ну и ну. Выходит, она мне подсказала. Не совсем, не как школьник, конечно, а как учительница. Но все равно. А главное: откуда она узнала, что меня как раз на этом слове заклинило?

Кроме чтения мыслей, я подозреваю в ней способности к ясновидению. Недавно Нижегородцев в историю вляпался: взбрело в его буйную голову сбросить в щель между лестницами портфель. А наш класс тогда на английский шел, и Надежды Петровны с нами не было. В общем, портфель его попал аккурат директору по голове. Хорошо хоть, что только со второго этажа… Тут чужая учительница схватила Нижегородцева и как закричит:

— Ты Валерия Васильевича убить хотел! Исключить тебя немедленно!

Он стоит, поник; никак ведь не докажешь, что он в директора не целился, так только бросил … Вдруг откуда ни возьмись – Надежда Петровна. Взглянула мельком на Нижегородцева и говорит той учительнице:

— Нет, вы знаете, я уверена, что он это сделал без всякого умысла. – И повернулась к Нижегородцеву:

— Миша, иди, извинись!

Тот помчался счастливый. А мы такие стоим, удивляемся. А она нам:

— В следующий раз, если он надумает повторить свой подвиг, напомните ему, что он не первоклассник, а выпускник. А то он слишком часто об этом забывает.

Ой. Об этом не только Нижегородцев забыл! Я тоже совсем об этом не думаю. А ведь наша школа – начальная, и мы в ней самые старшие. С одной стороны, это приятно: тебе доверяют важные вещи типа дежурства по школе и встречи почетных гостей, а с другой – неспокойно: что дальше? Куда меня после трехсотки забросит судьба? Учился себе, и беды не знал, все родное, знакомое, от раздевалки до спортзала на самом верху. И ребята – хоть их и много, но все примелькались, и учителя… А средняя школа – это вам не хиханьки. Там и предметов куча новых… Все-все будет новое…

А вечером мама пришла позднее обычного. Оказывается, она в школе была, на родительском собрании. И говорит:

— Давайте устроим семейный совет. Важную вещь обсудить надо.

Мы разместились в бабы Вериной комнате, и мама начала рассказывать. У них собрание было как раз посвященное выпускным классам. Им там представляли разные школы: математические, биологические и так далее. И про тесты, которые сдают при поступлении. Потому что в хорошую школу тебя просто так не возьмут, даже если ты круглый отличник. И не каждому по силам учиться в такой школе, там нагрузки большие. Но у меня не должно быть проблем, я за пятнадцать минут всю домашку делаю, когда другие по два часа сидят.

— Ну и куда мы будем Решку отдавать? – спросил папа.

— Ей, конечно, надо идти в лицей. Или в гимназию. Надежда Петровна нисколько не сомневается в твоих способностях, – улыбнулась мне мама. – Но она не знает, какой уклон посоветовать. У тебя способности ко всему!

— Японский хрен! – сказал папа восторженно. – Я всегда был уверен, что моя дочь сможет стать президентом!

— Ну, до этого еще далеко, – рассудительно откликнулась мама. – Сначала надо школу выбрать. Подумай, Решка, какой уклон тебе по душе?

— Когда ты бросила студию, ты обещала найти себя. Как поиски? Успешно? – пошутил папа. А я ответила серьезно:

— Не думай, что это просто. Мне еще искать и искать.

Не могу же я, в самом деле, сказать ему: да, мне все про себя уже ясно, но уклоны здесь ни при чем…

— Ладно. Время пока еще есть, – сказала мама. – Думай.

Я кивнула, и на этом семейный совет закончился. А думать-то нечего. Я должна просто найти ее, свою школу. Школу волшебников. Хогвартс.

***

Перед сном я стала раздумывать, существует ли Хогвартс на самом деле. В Англии, может, и существует, а у нас? В «Гарри Поттере» описано, как к ним приезжают ребята из волшебных школ в других странах. Вполне возможно, что и в Питере есть что-нибудь подобное…

Недавно я видела афишу театра «Зазеркалье». У них идет спектакль с таким названием: «Шоколадный Дед Мороз, или Новогодние приключения в школе волшебников». Но что я, дурочка, верить, что это по-настоящему? Это наверняка просто сказка! Русский Хогвартс, если он существует, расположен не в театре, а в дремучем лесу. Таком, где на неведомых дорожках следы невиданных зверей. И избушка на курьих ножках там наверняка есть – вахтерская будочка. А в ней, понятное дело, баба-яга. Потому что вахтерша не должна быть доброй, а то понапускает чужих…

А кот ученый у них там в живом уголке, и золотая рыбка, и петушок, и белка с орешками… На секунду я подумала, что и Царевна-лебедь тоже, но нет: она же на самом деле человек, хотя и анимаг.

А Змей Горыныч у них отдельно, в вольере в лесу, типа как драконы у Хагрида [71]. Хагрида там, кстати, нет, зато есть дядька Черномор. И тридцать три богатыря в камуфляжке [72]– охранники.

А директор там царь Салтан, он к тому же еще и учитель, как наш Валерий Васильевич, математику преподает. И князь Гвидон, и Руслан и Людмила, наверно, тоже учителя. Только непонятно, кто по какому предмету.

Зато понятно, что преподает шамаханская царица: танец живота. Или, может, шамаханский язык. И с ткачихой и поварихой тоже все ясно: они ведут рукоделие и домоводство. Труднее со сватьей бабой Бабарихой; но и она что-нибудь в этом роде, быть может, кружок психологии.

На физкультуре они там скачут на конях ретивых [73], не знаю точно, что это за кони, но в любом случае конный спорт – это класс; еще они мечами колют, рубят, режут; ну, из лука стрелять, наверное, тоже учатся. А интересно, на метлах у них там летают? Навряд ли, это же современная школа. Небось, уже на реактивные пылесосы перешли. А в теремах, где ученики живут, сплошь электронные наливные яблочки по блюдечкам катаются, а блюдечки те не простые, а мониторы жидкокристаллические, с разрешающей способностью тыща на тыщу пикселей… [74]

Всю ночь мне снился урок естествознания в этой школе, будто нам, ученикам, поручили пасти гусей-лебедей и объезжать коньков-горбунков, а они от нас разбежались, и весь наш класс в наказание послали полоть грядки с трын-травой и аленькими цветочками. А под утро один ученик бросил свою суму заплечную в щель на лестнице, и она угодила прямо в царя Салтана. И плохо пришлось бы тому мальчику, если бы не явилась кикимора болотная и не сказала:

— Я уверена, что он это сделал без всякого умысла!

Голос у нее был на удивление знакомый. И волосы из прически торчали во все стороны.

2

Если тряхнуть стариной и припомнить метод дедукции, то русский Хогвартс должен быть расположен всё-таки в городе. Потому что лес дремучий – это как-то… ни в какие ворота… В Лондоне вход в тонкий мир был прямо с улицы, наверняка и у нас так, ради удобства. А дальше там что хочешь может быть, хоть лес, хоть космическое пространство.

Короче, если я повнимательнее рассмотрю окрестности, кто знает, может, и окажусь в нашем, питерском, волшебном Косом переулке [75]?

Прежде чем выходить на поиски, хорошо бы получить хоть какой-нибудь намек, с чего начинать. Я открыла Пушкина и сразу прочла:

А теперь нам вышел срок –

И лежит нам путь далек:

Мимо острова Буяна

В царство славного Салтана…

Ну, ну. В Питере островов полно, и Буянов из них штук десять, это мы на истории города проходили. Нельзя ли поточнее?

…И промеж высоких гор

Видит шелковый шатер.

Нет, так не пойдет. С островами в Питере перебор, а вот с горами недобор. Ни одной, кроме тех, что на детских площадках, но разве ж это горы. И с шатрами шелковыми напряженка. Летом еще бывают торговые палатки под тентами, но в декабре – увы…

Пойду, короче, куда глаза глядят. Прямо сегодня, после уроков.

День выдался просто как на заказ: отвратительный. Ладно, что все серое и унылое, ладно, что ветер злой, ледяной. Хуже всего то, что под ногами сплошное болото из черной грязи. Вот странно, снег же падает белым, почему на земле он чернее черного делается? Может, магия?..

Впрочем, ну ее, грязь. Надо начинать искать вход – он может быть где угодно, надо только дождаться сигнала. Я уверена, что он будет, что тонкий мир меня позовет. Никогда еще интуиция меня не подводила!

Только я решила пойти налево по Большой Московской, как вдруг мимо трое ребят из нашей школы, две сестры и брат. Идут шеренгой, по росту, старшая, средняя и младший, и все трое с блинами из «Теремка», счастливые такие. И я поняла, что надо и мне сначала на Владимирскую площадь свернуть, в «Теремок» за блином. Потому что нельзя выходить на поиски натощак. Ну, стою я, любимый свой, с бананом и шоколадом, ем; а тут вдруг черный пес типа волка, бездомный, непонятно откуда взялся. Подошел ко мне и встал неподалеку, и глядит выразительно. Я такая ему кусок блина бросаю – он понюхал и отошел, но недалеко, и все смотреть продолжает. Непонятно, что ему от меня надо, раз он не голодный.

Ну, съела я блин и назад по Большой Московской пошла. У нас на фасаде школы уже разноцветные лампочки повесили в виде салюта, а на балкончик елку поставили. Хорошо, Новый год скоро…Ага. Наступающий год по восточному календарю – год Собаки. Значит, правильно я к «Теремку» завернула – там мне встретился пес, а вдруг он – сигнал?! Оглянулась – так и есть: он за мной идет. Не по пятам, но и не отстает, и все так же посматривает выразительно.

Тут я отвлеклась – вдруг увидела, что пока за блином ходила, почти перед школой возникла палатка, а возле нее группа людей в желтых шарфах. Стоят, руками вверх-вниз машут, а на палатке надпись: «Энергетические упражнения». Я сразу знакомые мурашки почувствовала. И еще у них лозунг был: «Мир нуждается в истине, доброте, терпении». И какой-то китаец в таком же желтом шарфе с микрофоном к прохожим кидается и что-то спрашивает. Я подумала: может эта палатка и есть шатер, про который Пушкин сказал?

Но навряд ли. Что-то не больно эти в шарфах на волшебников тянут. Лица у них дурацкие. И мурашки у меня от холода, а не от их энергетики. Или от пса – вон он, в сторонке устроился, пока я тут стояла, и сделал вид, что блох выкусывает…

Иду дальше. Он, понятно, за мной. У магазина «Ганг» притормозила: у них в витринах полно очень странных вещей. Тут и Будды многорукие, и кошечки, почему-то раскрашенные как летние платья, и африканские деревянные тетки с обвислыми сиськами. Любая из этих вещей может порталом быть: дотронешься – и открываешь глаза в тонком мире…

Ага. Только риск большой, как потрогаешь, оказаться не в тонком мире, а в милиции: они вон, по три тысячи каждая стоят…

Оглядываюсь – никуда не исчез пес-то. Вон, родимый, на той стороне улицы. И глаз с меня не сводит. Я решила к нему подойти и спросить напрямую: дескать, если ты анимаг, то давай не темни, веди меня сразу по назначению…

Но не тут-то было. Я к нему на ту сторону перешла, а он отбежал и встал метрах в пяти. Значит, рано я на сближение выхожу. Ладно, им там, в тонком мире, виднее…

А вот подворотня на Правды, два. Сюда нас на продленке гулять водили. Я вошла. Двор просторный такой, когда пустой, не сравнить, когда тут два класса тусуются. И нахлынули воспоминания: как мы тут в догонялки играли на лазилке, как дразнили Нижегородцева, как за Лизой и Варей подсматривали… Ах, как быстро кончилось детство! Прощай, начальная школа, мне уже в среднюю пора…

Может, здесь он, вход в мою новую школу, из мира детства? Потянуло ванильным запахом из кондитерской, ветерок подхватил и понес откуда-то взявшийся лист из тетрадки…

Двери, окна, кусты. Машины, урны. Лужи, грязные лазилки, жухлая травка из-под талого снега виднеется. Нет. Что может в этом дворе быть нового? Он в прошлом. Надо дальше идти!

Выхожу на улицу – пес меня ждет. Может, он поведет меня? Нет, сидит, пропускает, чтоб я пошла первая.

Я перешла на ту сторону и остановилась возле большого плаката. Он тут сто лет висит, но я каждый раз не могу равнодушно мимо пройти. Потому что как ни крути, а тут преступлением пахнет: мужская спина без одежды, из-за нее красотка со взглядом вампира, и рукой ему по спине, ногтями, и от них на спине кровавые полосы. И целый набор всяких железных штучек, с виду для маникюра. Но кто знает, что эта дамочка замышляет. Может, она его зомбировала и вот-вот начнет в него свои инструменты втыкать?

Жуть, да и только. Да еще значок наверху – два пляшущих человечка на красном фоне. Надпись есть, но она ничего не проясняет: «Торговая марка «Хенкельс». Основана в 1731 году. Традиции и качество».

Что это за торговая марка такая? Может, это темные силы из тонкого мира в наш таким образом простираются? Так бывает: с виду обычная фирма, а на самом деле бандитский притон…

Ох, не нравится мне этот взгляд у вампирши, не нравится. Завораживает… И мурашки опять… А ну как она меня в тонкий мир через этот плакат утянет? Раз – и нет Регины Горшковой на улице Правды, а стоит она в тонком мире, с изнанки нашего, а улица там, конечно, будет уже не Правды, а…Кривды… Кривой… Косой переулок?! Ой…

Нет. Не здесь, не сейчас. Не с нею. Я хочу туда с кем-нибудь добрым, хорошим…

И пес непонятный. Охрана он или ловушка?

Надо дальше идти. А, вот, кстати, еще реклама. Но тут о концертах и дискотеках всяких. Портретов два: Александр Новиков с обыкновенным лицом, можно сказать, магловским, и какой-то Кыся, у которого пол-лица кошачья морда. С первым в Хогвартс не попадешь, это ясно, а со вторым, может, можно, но неохота: человечья половина у него глядит точь-в-точь как та вампирша. Я взглянула на здание, возле которого этот стенд находился. Ой, как тут все запущено! Может, это единственный дом на всей улице, который не реставрирован. Он весь серый, облезлый, окна большие, но жутко грязные, и все до одного зашторены, вот что странно. Не жилой дом, но и не магазин. Вообще-то, на школу похоже…

У меня застучало сердце. Почему ни одного человека вокруг? И тишина. Дом с привидениями?.. Я собралась с духом и шагнула под тяжело нависающий козырек, к двери. Там было так темно, что я едва разобрала на табличке: «Интернат… ленинградского… академического…» Фу. В интернате обычно хулиганов держат. А раз ленинградское – значит, это допотопное что-то, советских времен. Вот почему все такое старое. Я отошла от дверей и решила было пойти в подворотню рядом с этим отстойным учебным заведением, но там грязь была конкретно непролазная. А интернатская задняя сторона была огорожена сеткой. Точно, здесь каких-нибудь малолетних преступников держат. Ни души во дворе, ни следа, только потрескавшийся асфальт и груды грязного снега. Даже если бы этот интернат оказался Хогвартсом, я бы сюда не пошла учиться!

Где же мне дальше искать?

А почему, кстати, мне не попробовать попасть в Хогвартс с вокзала? С платформы девять и три четверти? Она, небось, на любом вокзале невидимо есть…

На эту мысль в моей глубине что-то откликнулось. Может быть, интуиция? Так пойду на вокзал! Здесь Витебский недалеко! Я поспешно прошла до конца улицы, через сквер возле ТЮЗа, мимо начала своей Гороховой, – а вот «Сладкоежку» я не могла просто так пройти. Остановилась, подумала и вошла.

Когда я еще занималась в студии, мне нельзя было есть много сладкого. «Будешь так полнеть – снимем с роли», – сказала однажды Наталья одной старшей девочке, она Красную Шапочку репетировала. Я, как это услышала, навсегда перестала пирожные есть. Но разглядывать-то не страшно, от этого не полнеют… А у нас как раз возле дома такая же «Сладкоежка» есть. Стоишь, бывало, смотришь на этот парад пирожных, на торты в шоколадных кружевах, в зубчатых башенках из клубники… И вот она, мечта: «Графские развалины». Однажды, раз в жизни, я ела это пирожное. И, пока ела, играла, что я археолог и провожу раскопки в развалинах. Докопалась до нежного, холодного чернослива, он лежал зарытый в сливочном креме, а на дне был хрупкий фундамент из безе…

Плохо быть бедным. У меня от блина только пять рублей осталось, а развалины аж шестьдесят пять стоят…

Соки «Рич» выстроились батареей, отражаясь в витрине. Их заглавная буква «R» превращается в целый ряд крупных «Я»…

Я – я когда-нибудь стану могучей волшебницей. Я смогу растворить витрину и – нет, это похоже на кражу, а лучше я взглядом загипнотизирую продавщицу, и она мне сама эти развалины даст, бесплатно, да еще и «Ричу» вишневого стакан… Нет, целый пакет пусть даст! И пирожных – три, нет, целый поднос! Все, все тут мое будет!..

Пошли, пес. Пока нам по силам только стоять и глазеть сквозь стекло… Как будто мы маглы какие.

А вот и вокзал.

Платформы девять и три четверти не было. Может, и есть, но как это узнаешь?.. Я надеялась, что где-нибудь возле рельсов и поездов у меня сработает интуиция. Но все было глухо. Я побродила среди киосков и людей с чемоданами и напоследок решила попытать счастья в кассе.

У кассирши были малиновые волосы и бессмысленный взгляд. Это меня обнадежило.

— Сколько стоит билет до станции Хогвартс? – спросила я.

— Токсово не с этого вокзала, – ответила она.

— Спасибо, – сказала я очень вежливо. И вышла на привокзальную площадь.

Пса, который шел за мной весь немаленький путь, не было. Зато возле одной из маршруток стоял мужчина, довольно похожий на пса. И глядел на меня. Как тот пес глядел, один к одному. Долго и выразительно.

Я покрылась гусиной кожей. И подошла, и спросила, уткнув в него взгляд:

— Вы можете отвезти меня в Хогвартс?

3

— Конечно, – ответил он, не сводя с меня глаз. – А ты это умеешь? – добавил он слегка недоверчиво.

— Да, – сказала я твердо. – Не все, конечно, но кое-что могу. – Я заметила, что глаза у него при этих словах изменились, стали не человечьи, звериные. – И хочу научиться… всему.

— Ну, ты даешь, – сказал он. – Такая маленькая, а уже…

— Мне скоро одиннадцать лет, – сказала я холодно. – Везите.

Он залез на место водителя, я села рядом.

— На, хлебни, – сказал он, протянув мне какую-то фляжку.

— Это… зелье для выхода в тонкий мир?

— Ну да, – сказал он. – А ты, Лолита, прикольная…

— Я не Лолита, а Регина, – поправила я. И тут же подумала: зря. Ему видней, как меня в том мире зовут…

Я выпила. Напиток обжег мне горло, но сразу сделалось весело. В голове зашумело, город в окне слился в ярко-пеструю ленту огней и теней, и мы помчались…

Я очнулась, когда мотор перестал шуметь. Открыв глаза, я увидела, что за окном темнота и в ней едва проступает какой-то забор и за ним здание с неосвещенными окнами. Ни замка с башнями, ни озера, ни леса вокруг не было. Пес-водитель сидел, наклонясь к рулю, и глазел на меня.

— Мы приехали?

— Да, крошка.

И странно замолчал.

Тут мне все стало ясно. Несмотря на то, что он похож на пса, никакого отношения к анимагам он не имеет. А вот к маньякам – имеет. И, если я немедленно не вспомню, есть ли в учебнике ОБЖ про маньяков, худо мне будет…

В голову тут же полезли советы о том, как тушить загоревшийся утюг и делать искусственное дыхание. И вдруг я вспомнила Алку. Она как-то сказала: если видишь, что драться не можешь, делай ноги. И не стесняйся бежать быстро-быстро…

— Ну, давай, начинай, Лолита, – сказал он, засовывая себе туда руку.

— Я сейчас. Только мне в туалет надо, – на ходу придумала я.

— А, давай, – понимающе кивнул он.

Я выкатилась из маршрутки и невзвидя света помчалась вдоль забора. На счастье, он скоро кончился, и я оказалась на задворках жилого квартала. Тут я посмела оглянуться. Если бы маньяк был анимагом, то догонял бы меня в виде пса. Но никто меня не догонял.

Я вышла через дворы на улицу и у первой с виду доброй прохожей тетеньки спросила, далеко ли до метро. Оказалось, что близко. А станция была аж Приморская! [76] Вот он куда меня завез…

Дома, к счастью, еще никого не было. Я вспомнила, что они сегодня в театре, – поэтому и на мобильник пока не звонили. Хорошо, не пришлось объясняться, почему я так поздно вернулась. И рассказывать им о происшествии ни за что не буду: я же сама к нему в маршрутку села. Представляю, какой бы поднялся скандал! Еще чего доброго снова няню мне заведут, чтоб домой из школы водила. А у нас в классе уже ни за кем не приходят, ну, кроме тех, кто далеко живет или допоздна на продленке. В общем, молчок!

Ночью мне снились сны: пляшущие Будды в желтых шарфах, вампирши с когтистыми пальцами и люди-коты. Я была в бетонном дворце с немытыми окнами. Меня подвели к витрине с пирожными и сказали:

— Ешь, все тут твое. Ты обязана все это съесть. Ешь, а не то тебя саму съедят.

Со всех сторон приближались собаки в штанах и рычали:

— Лолита, давай, начинай…

Потом они превращались в мужчин. Спины у них были расцарапаны.

С одной стороны, это были, конечно, кошмары. Но с другой, разве все это не прикольно?…

4

Мне очень нравится, когда город украшен к Новому году. Даже небо перестает быть таким серым, когда в витринах появляются гирлянды, шарики и Санта-Клаусы, и даже возле какого-нибудь скучного магазина, типа с часами или мебелью, можно подолгу стоять и разглядывать, и ощущать, как где-то внутри тебя возникает забытое, волнующее чувство праздника.

Обычно, когда я сворачиваю с Разъезжей [77] на Загородный [78], я перехожу на ту сторону – по привычке, мы так с Любкой ходим, потому что на той стороне ее музыкалка. Но сегодня она в раздевалке пропала. Наверно, умчалась на репетицию и попрощаться забыла. Поэтому, раз я одна, пойду-ка я по этой стороне, витрины поразглядываю.

Короче, иду я, и вдруг прямо на уровне моих глаз, в низком окне, занавешенным красным, крупная надпись – sex shop. Дверь в магазин и ограда вокруг лестницы тоже были красного цвета. А на вывеске был то ли зайчик, то ли поросенок, и во рту у него был красный кляп.

Про секс я давно уже знаю. Еще когда я в первом классе училась, по телику шел сериал «Секс в большом городе». Я его не смотрела, мне не дали, сказали, что он очень поздно идет, и я буду не высыпаться. А потом мне Олежка рассказал, про что там. А я поняла, почему меня так осторожненько от телика изолировали. Интересно, если это просто игра, как мне коротко объяснила мама, то почему им так стыдно про это рассказывать? И почему нельзя рассказать, в чем разница между любовью и сексом?

Я ни за что в такие игры играть не стала бы. Особенно после вчерашнего. Хотя зря я так быстро сбежала. Могла бы хоть рассмотреть все получше… А что тут такого?

И меня изо всех сил потянуло спуститься к этой красной двери. Но не пустят же… Жуть как несправедливо! Я уже не ребенок!

Стою я, короче, и раздирают меня обида и любопытство. Так раздирают, что хоть кричи. Какая досада, что я не могу применить волшебство! Была б моя воля…

И вдруг понимаю, что вижу. Не представляю, – я ж и представить такого себе не могла! – а именно вижу все то, что там, в магазине.

Там был прилавок, за ним молодой продавец, а у него за спиной полки со всякой всячиной. Больше всего мне запомнилась женская грудь – игрушечная, из пластмассы, наверно. Ну да, две сиськи огромных, и все. Ну и игрушки у них, у взрослых!.. А над продавцом висел телевизор, и по нему шел фильм. И мне было все-все видно, как будто я не за стеной стояла, а возле прилавка.

То, что там, в этом фильме было, это просто кошмар какой-то. Я стояла завороженная – будто приклеенная – мне было чудовищно любопытно и жутко противно одновременно, хотелось закрыть глаза, но в то же время я и мигать боялась, так хотелось увидеть еще хоть капельку… Стою я такая, короче, и два голоса внутри меня спорят – смотреть или не смотреть. И никак не могу принять решение, и все смотрю, смотрю… И так мне интересно, и гадко, и опять интересно… Ух ты, так вот, оказывается, как делают секс! Круто… Только противно ужасно… А им не больно?.. Жалко, не слышно… А дальше?.. Пожалуй, еще чуток посмотрю, ну что тут такого, подумаешь, просто игра для взрослых…

Тут во мне все как-то задергало. Запахло как в зоопарке возле вольера с козлами. Раздался маленький взрыв, магазин наполнился черным дымом, а когда он развеялся, я оказалась стоящей на прежнем месте и не мигая глядела в стену. Она была непрозрачная. Кто-то тряс меня и толкал.

— Решка, вот ты где! Я тебя в вестибюле искала, а ты уже ушла, оказывается…Что ты тут стоишь и пялишься? Пошли, а то неприлично как-то…

Любка тянула меня за рукав. Мы пошли по Загородному. Я молчала, еще не придя в себя от увиденного. И от того, как я это увидела…

5

Девятнадцатого декабря к нам приехали Нагаевы. Ради таких почетных гостей мама накрыла ужин не в кухне, а в бабы Вериной комнате.

Я волновалась: они ж ясновидящие, вдруг мою – дяди Волину – палочку сквозь книги увидят? Они, небось, всегда видят, не то что я, только разок всего… Подумала даже, что сразу, с порога, его отзову в сторонку, все объясню и верну палочку. Но стоило мне представить этот момент, как внутри раздавался отчетливый голос: ты что, дура, что ли? Да он, может, и так уже знает все, и раз тогда же не попросил вернуть ее, значит, уже согласился, чтоб она у тебя оставалась!

Ну ладно. А может, надо спросить, что хоть с нею делать теперь? Я до нее с тех пор не дотрагивалась… Однажды рискнула взглянуть. Лежит там, за книгами, в пыльной щели, и неживой притворяется…

И я расслабилась. Но только до их прихода. А с той минуты, как они на порог ступили, я опять потеряла покой. Все ждала рокового вопроса…

И за ужином я была не в своей тарелке. В смысле, вилкой-то я в своей тарелке была, а головой – там, за книгами. А ну как она старого хозяина почует да к нему в объятия кинется? Если дядя Воля сильнее волшебник, чем бабушка, то ее дух не удержит палочку… И никак не могла ни о чем другом думать, пока не услышала тети Лорин голос:

— Вот спросим-ка мы у Регины – пусть предложит кандидатуру. Кого нам вызвать? – и повернулась ко мне. До меня сразу дошло, о чем речь идет!… Ого!… Так кого же? Бабушку?.. Нет, почему-то не хочется ее беспокоить… А! Знаю!

— Александра Сергеевича Пушкина! – выпалила я голосом отличницы.

— Прекрасненько! Он, кстати, охотно идет на контакт!

Уж кого-кого, а меня в этом убеждать не надо. Я сама кому хочешь про это могу рассказать. Вот только поверят не все…

— Приступим? Волик, сходи-ка за картой.

Пока мама освобождала стол от посуды, я размышляла, что это за карта такая. Дядя Воля вернулся с рулоном и расстелил его на столе. Это был не пергамент, а обычный лист, местами потертый, без тайных знаков и завитушек. На нем только и было, что кольцо с алфавитом и цифрами, и еще «да» и «нет».

Тетя Лора велела нам положить указательный палец на край блюдца со стрелочкой, которое она поставила в центр карты. И после сказала немного суровым голосом:

— Дух Александра Сергеевича Пушкина, приди к нам!

Ничего не случилось.

– Дух Пушкина! Ты здесь?

Опять ничего.

Папа хоть и держал палец на блюдечке, но с лицом, на котором было написано «то-то же». Мама переводила взгляд с дяди Воли на тетю Лору. Те молча переглянулись – наверняка что-то друг другу телепатировали. Затем тетя Лора сказала:

— Наверное, дело в иконе. Обычно у них очень сильный хронально-метрический фон. Он рассеивает информационный поток…

— Как?! Вы в это верите? – удивленно воскликнул папа.

— А почему же не верить, если это доказано? Есть результаты исследований. И иконы, и святая вода имеют активное поле.

Папа сидел несколько обескураженный.

— Э-э… Вы что же, и в церковь ходите?

— А как же? Особенно на Пасху, – сказала тетя Лора. – Ночь, пение, свечи… Как это красиво, торжественно! Как это энергетически подпитывает!

— Мы с Лорочкой – ужасно верующие люди, – сказал дядя Воля.

— Но… вы же ученые. Разве…

— И Ньютон, и Эйнштейн были верующими. И даже Дарвин, хотя и утверждал, что он произошел от обезьяны, а не от Адама, – сказал дядя Воля. – Но что с ним поделаешь. Если еще какой-нибудь чудак начнет утверждать, что его далеким предком был крокодил, — пусть происходит от крокодила, раз ему так хочется…

Все рассмеялись.

— Но как же быть? Раз у иконы такой сильный фон, может, надо ее вынести? – спросила мама.

— Можно попробовать, – откликнулась тетя Лора.

Папа встал на стул, а мы ждали. Он провозился довольно долго, потом спрыгнул и говорит:

— Не снимается… Это дед мой прибил. Это ж его, дедушкина икона, святой Николай чудотворец. Дед и сам Николай был, да… Мама рассказывала – как с фронта пришел, в тот же день Сталина со стены убрал, а икону вот эту повесил… Навсегда, видать, – и он развел руками.

— Ну что ж. Тогда давайте переселяться в кухню. Поближе к огню, к очагу, – сказала тетя Лора.

В кухне, как только тетя Лора произнесла «дух Пушкина», блюдечко под нашими пальцами заерзало. Мне это было не в диковинку, мы с палочкой и не такое вытворяли. Алке это тоже, видать, было не впервой, хоть она и магл. Но духи и к маглам приходят, надо только верить! Мама была молодец, а вот папа кричал то и дело:

— Ира, не мухлюй! Я видел, как ты блюдце подвинула!

И так позорился до тех пор, пока Пушкин не угадал про него что-то важное, что он спросил не вслух. После этого он прошептал «японский хрен» и бледный выскочил покурить.

Пусть покурит. А я тем временем спросила у Пушкина, тоже не вслух, естественно, найду ли я русский Хогвартс. И стрелочка повернулась на «да».

6

Я сидела на диване в бабы Вериной комнате и глядела на этого святого Николая чудотворца. Иконы – это какая-то детская живопись, в Русском музее портреты есть гораздо лучше, в смысле – там лица почти как на фото. Но это ведь очень старинное изображение, тогда еще, небось, не умели правильно рисовать. Вон как все от времени потемнело, и металл вокруг тусклый. А лицо у него интересное: сначала кажется, что он такой простоватый старик, а потом замечаешь, что нет, не так все просто, улыбка у него хитренькая. А после думаешь, что он строгий. Или, по крайней мере, серьезный. А может, и грустный… А может, жалеет тебя, типа как бабушка…

Да. Бабушка – да, но каким надо быть мощным волшебником, чтоб не только сам дух, но и просто портрет на доске так влиял на прочих духов! Захотел и не дал духу Пушкина появиться! Может, он на него за что-то сердится. Например, за то, что Пушкин грубиян: вчера маме на какой-то вопрос ответил «дура». Если б я знала заранее, ни за что б его кандидатуру не предложила. Лучше б Моцарта вызвали…

Что-то мне потанцевать захотелось. Что там у нас четвертым номером на «Популярной классике»? Россини [79] какой-то, из оперы «Севильский цирюльник». [80] Абракадабра сплошная, но ладно, послушаем…

Музыка оказалась довольно веселая. Во-первых, она тебя аккордами шарахала, а после делалась очень игривая и заставляла ритмично подпрыгивать, а после слегка щекотала – ну, ой… Кое-что она мне напомнила, ну, ощущение схожее…

Так танцевать я умею, так в музтиви все красотки движутся, только это совсем не классический танец. Это, по правде, вообще не танец, теперь я знаю… После того кино, в секс-шопе… Ну, потряслась я, поохала, а музыка вдруг изменилась, заставила двигаться более плавно. Танцуя, я ту девушку из кино представляла. Кстати, она была довольно красивая, но такой, особенной красотой, как у певиц с музтиви или типа как у той вампирши с плаката…

В движении я повернулась к иконе лицом и случайно на святого Николая взглянула. И мне показалось, что он наблюдает за мной… Нет, глаза у него не двигались, как тогда у Пушкина; но чувство стопроцентное было, что смотрит… И – ну, не нравится ему, как я танцую. В смысле, не как, а что. Тут меня тряхануло как-то, с меня будто маска упала. Какая противная у красоток тех красота! Уродливая! Просто фу! И до меня дошло, что весь тот плакат фирмы «Хенкельс» значит, что именно они там рекламируют. С виду все так обыкновенно, простой маникюрный набор; а на самом деле – секс, вот что, братцы!

И знаете, я догадалась, чем отличается секс от любви. Взрослые эти вещи частенько путают. Например, в окне ресторана «Шестой угол» две кошки сидят друг на друге, и надпись «любовь». А этот как раз не любовь, а секс. И это ужасно, ужасно противно! Вот если бы они друг с другом рядышком сидели, мурлыкали – например, он про то, что он будет ловить для нее самых вкусных мышей, а она – что она ему будет вылизывать шерстку, – вот это была бы любовь. И обниматься, и целоваться можно совсем по-другому! А так, как в том фильме… Там люди ведут себя хуже, чем звери!.. И как им не стыдно такое показывать!..

И мне вдруг стало ужасно стыдно за то, что я этот фильм смотрела. Как будто сама участвовала!.. Ведь я могла отвернуться – и даже хотела глаза закрыть — но все же решила смотреть. Я потом все себя успокаивала, что, во-первых, я не виновата, я не сама, это же мне показали; а во-вторых, все равно никто не узнает. Но вот почему мне так не по себе каждый раз было: это он, святой Николай, за мной наблюдал… Хотя… как он мог наблюдать, он же здесь, на стене, в бабы Вериной комнате, а тот магазин – на Загородном… Или всё-таки?…

Фу, как противно, что мне эта гадость была интересна… Щеки у меня стали очень горячие. Я не смела поднять глаз и продолжила танцевать, но только уже по-другому – о том, как мне стыдно. Во мне билось жгучее, тошное чувство.

Я больше не буду!

И, когда вырасту, ни за что не буду заниматься сексом. А только любовью.

***

Когда музыка кончилась, я, вся запыхавшаяся, села опять на диван. Потихоньку гляжу на него, святого Николая, – может, кивнет или хоть подмигнет? Нет, не шевелится. Но вижу, что он как бы обрадовался моему решению. Не спрашивайте, как я об этом узнала, я не смогу объяснить. Почувствовала, и все.

Вот он какой, святой Николай. Ему и подмигивать людям не надо, он мысли прям тебе в голову телепатирует…

Ой. А палочку-то, кстати, – небось, он укротил! Он наверняка помощнее бабушки!

Если так, то и он – добрый волшебник. Могучий – и добрый. Кошмар что могло бы случиться, если б он злой был. Хорошо, что все сильные маги обычно добрые…

Тут я задумалась. Это в сказках добрые всегда сильней, так как сказки написаны для детей, и надо, чтоб было нестрашно. А в жизни как? Никакой достоверной информации о волшебниках нет. Ой… Хорошо, что дядя Воля и тетя Лора – добрые. А что, если волшебники как все люди – не только добрые или только злые, а полосатые: то так, то эдак? И что, если они на кого-нибудь разозлятся? К примеру, обидит кто-нибудь дядю Волю, а он тому чужой гороскоп подсунет?! И начнет человек жить не своей жизнью, и пойдет у него все наперекосяк. Или тетя Лора – вместо того, чтоб лечить, начнет насылать на людей порчу?..

Я поежилась. Нет, даже думать об этом не хочется. Пусть уж они всегда добрые будут. Как в сказках…

Хотя знаете, если подумать, так не только в сказках. В жизни тоже есть волшебники, которые только добрые. Например, я уверена, что моя бабушка отродясь не была злой. И Надежда Петровна – ну, строгой бывает, а злой – никогда. И про святого Николая мне кажется, что он был только добрым. Недаром его святым прозвали.

Ага, но вот что выходит: раз есть только добрые, значит, есть и только злые… Ну конечно, ведь кроме белой магии есть и черная… Значит, действительно есть колдуны!.. И вампиры?.. И оборотни?..

Кошмар. Откуда только они берутся? Неужели обычный человек может стать таким? Однажды я уже об этом думала – когда зелье варила и испугалась, что сделаюсь злой. Тогда я решила, что все от тебя зависит, что ты выберешь: добро или зло. Ведь нет людей прям от природы отпетых, но известно, что человек может испортиться… Вот откуда, наверное, ураганы бывают, цунами там, эпидемии и другие стихийные бедствия… И климат на всей земле, небось, они испортили – вон что творится, летом снег, а зимой плюс пятнадцать бывает…

Интересно, как это происходит, что из людей добровольно получаются злые волшебники? Может, так: сначала человек, способный к волшебству, полосатый, как все люди. Он совершает то добрые, то злые чудеса, в зависимости от настроения. Если добрых чудес он совершает больше, то со временем становится добрым, или белым, магом, а если больше злых – то черным. И так уж и остается до самой смерти. Или все-таки есть шанс, что исправится? Хорошо бы… Жалко, в «Гарри Поттере» ничего на эту тему не сказано. Был, правда, у них в Хогвартсе один учитель, Снегг, – он то добрый, то злой, непонятно, какой он… И еще такие волшебники были, полосатые…

Я в ту ночь почти не спала. Все ворочалась, беспокойные мысли прогнать пыталась. Больше всего мне страшно сделалось, когда я представила, что вдруг злая сила умножаться умеет? Ну, чем больше зла на земле происходит, тем оно сильнее становится? И что возьмет самый сильный и злой, соберет эту всю энергию, типа как дядя Воля, чтоб вещи двигать, – да и направит ее против мира, против всего человечества…

Нет! Добрые будут сильней! Объединятся под руководством какого-нибудь Дамблдора, или как там его в жизни зовут? А может, как раз святой Николай?! И дадут отпор!

Я, как только про святого Николая подумала, про его полугрустную улыбку, так сразу дрожать перестала. И скоро-скоро заснула…

7

— Надежда Петровна, правда, что волшебники есть? Только они теперь по-научному называются?

Она подняла на меня свои внимательные синие глаза. Было видно, что она отнеслась к моему вопросу всерьез. Помолчала, давая понять, что и для нее он важный, и ответила коротко:

— Да.

— А они как – как все люди, то злые, то добрые, или они либо-либо?

Теперь ее глаза смотрели как бы внутрь себя. Она помолчала и вот что ответила:

— Сейчас я открою тебе очень важную тайну. Готова ли ты услышать меня?

— Конечно! – Я вся напряглась от нетерпения.

— Ну, слушай и запоминай! – Она сверлила меня своим синим взглядом. — Пока человек не волшебник, он, как все люди, переменчивый. То белый, то черный. Но, став волшебником, перестает быть как все и постепенно становится черным.

Я так удивилась, что даже открыла рот.

— Не может быть!.. Только черным?

— Да.

— А белая магия?

— Белой магии не существует. – Она произнесла это твердо, как правило из учебника.

— А как же те, кто творит чудеса ради других людей?!

— Такие волшебники есть только в сказках. А в жизни любой чародей творит чудеса исключительно ради себя.

Нет. Это какое-то недоразумение. Она меня не поняла. Жаль, что она не знакома с дядей Волей и тетей Лорой…

— А вот я, если б могла колдовать, я б вам спину вылечила!

Она улыбнулась:

— Спасибо, Регинушка. Но это была бы медвежья услуга. Со временем исцеленному колдовством делается только хуже. А хуже всех – самому целителю… Так что стань лучше доктором.

Тут меня прорвало.

— Я не хочу доктором! Я хочу волшебницей стать! Как вы!..

Наступила долгая пауза. Наконец она медленно произнесла:

— Я – не волшебница.

Теперь уже я замолчала надолго. Я знаю, знаю наверняка, что она волшебница. Она мне сама это раньше дала понять. Почему же теперь отрицает? Это тайна, но никто нас не слышит, мы в классе одни…

И тут я взглянула на Пушкина, на портреты других писателей. И до меня дошло… Духи!.. Кто знает, какие духи витают поблизости?.. Вдруг злые? Поэтому и нельзя говорить…

Но у меня к ней один важный вопрос есть – о Хогвартсе. Где же наш, питерский, Хогвартс? Но напрямую задать нельзя… Я долго думала, и наконец меня осенило:

— А как называется место, где вы научились… всему, что вы умеете? Мысли учеников читать, указкой… размахивать?

Улыбка Надежды Петровны напомнила мне святого Николая своей хитрецой.

— Педагогический институт имени Герцена.

Институт?.. Но это же для студентов, а я еще школьница…

Конечно. Конечно, мне надо искать среди школ!

***

На классном часу Надежда Петровна сказала:

— Возьмите листочки. Сейчас будем писать письма Деду Морозу. Как и в прошлом году, советую не просить ничего крупного и дорогостоящего. Помните, что вас много, а он один. И не забудьте написать что-нибудь кроме просьб о подарках – например, о себе, или новогоднее пожелание ему.

Я взглянула – волосы у нее торчали по полной программе, в уголках глаз пряталась знаменитая улыбочка. Мы с Любкой отделались быстро – обе знали, что написать, – и вышли из класса.

— Ты что попросила? – спросила Любка.

— Мобильник, новую «Нокию». Думаю, что Деду Морозу он по карману. Я слышала, он вчера сам маме рассказывал, что у него на днях ожидаются финансовые вливания от солидного заказчика.

Любка стояла задумчивая.

— А я верю, что Дед Мороз существует по-настоящему…

— Люб, ты сбрендила?.. Тебе сколько лет?! Ты веришь, что Надежда Петровна наши письма в Великий Устюг, или куда-то там к финнам, или на Северный полюс пересылает? Да она их родителям отдает!

— А я все равно верю, – тихо, упрямо сказала Любка.

— Опомнись. Ты что, на елках никогда не замечала, что они все разные? И что у них борода приклеенная, а из-под шубы мужские ботинки торчат?

— На елках – да… Это артисты переодетые… Но существует и настоящий, Решка. Я точно знаю.

Любка расширила глаза. Похоже, она собиралась открыть мне какую-то тайну.

— Конечно, я знаю, что эти письма прочтут родители. Это как бы игра такая… Поэтому в этом письме я себе пожелала микроскоп и новые джинсы. Но знаешь… – Глаза ее засверкали. – Я недавно одну вещь узнала, мне Рита из музыкалки историю рассказала… В общем, когда-то жил на земле человек. Он был очень добрый. Как узнает, что кто-то в беде, так и кидается на помощь. С правителем даже спорил, чтоб одного осужденного не казнили, потому что знал, что того обвинили несправедливо. Ну и, представь, убедил, отпустили… А еще он трем бедным девушкам ночью в окно по мешочку с золотом подбросил, чтоб у них было приданое… Вообще, он старался добро незаметно делать, поэтому прятался. Но люди за ним подсмотрели, узнали… А перед Рождеством он тайком обходил бедные семьи и оставлял для детей подарки. С тех пор и возникла эта традиция с Дедом Морозом… А в других странах его Санта-Клаус зовут. А кстати, Клаус – это сокращение от Николаус, то есть в жизни его Николаем звали. А знаешь, он такой добрый был, что даже стал святым, то есть мог творить чудеса! Бурю на море остановил, матроса разбившегося воскресил… Ну, так вот, он и после смерти людям является и творит чудеса. И сейчас его попросить можно. В общем, я ему хочу другое письмо написать. О собаке. Нет, не думай, что я думаю, будто ко мне Дед Мороз настоящий явится и щенка в мешке под елку положит. Нет, естественно. Но, наверно, он как-то на мысли родителей воздействует… Не знаю как… Но, если веришь, любое желание может исполниться, даже самое фантастическое!

Любка выдохнула и умолкла. А я, потрясенная новостью, стояла, словно слепая, Любку не видела. А виделось мне смуглое морщинистое лицо, огромный лоб, седая бородка и хитрые лучики возле глаз…

— Спасибо, Люба. Я в него тоже верю. И представь, у нас даже портрет его есть, прадед с войны привез. Может, ты и видела его, на стене висит в бабы Вериной комнате… Я раньше не знала, кто это, теперь знаю. Пожалуй, я тоже ему напишу.

Мне тоже есть что попросить, поважнее мобильника!

Только это последнее я сказала не вслух. Нет смысла Любке об этом рассказывать.

***

«Уважаемый святой Николай! (Я подумала и приписала в скобочках: или Санта-Клаус). Я, Регина Горшкова (подумала и приписала в скобочках: Поттер), ученица четвертого класса «В» начальной школы номер триста Санкт-Петербурга…

(Хотя зачем я все это пишу? Он ведь и так все про меня знает! Но зачеркивать не буду, чтоб грязь не разводить.)

…обращаюсь к Вам с просьбой. В связи с тем, что во мне обнаружились волшебные (это я зачеркнула и написала «сверхъестественные») способности, а также с учетом моего происхождения из рода волшеб… экстрасенсов (или астрологов), а также того, что мне в этом новом году исполняется одиннадцать лет и надо будет переходить в среднюю школу…»

Тут я остановилась и перечитала. Вроде все правильно, но чувствую, что необязательно так официально писать. Ему же нравится, чтоб на игру было похоже. Взяла другой лист и написала вот что:

Дорогой Дед Мороз!

Пожалуйста, сделай так, чтобы в новом году меня приняли в русский Хогвартс. В смысле, в школу, где я смогу стать настоящей волшебницей.

Горшкова Регина, 4 «В».

Я отложила ручку и откинулась в бабушкином кресле. Рядом со мной на столе серебрилась елочка, ее синтетические хвоинки слегка колебались от незаметного ветерка. Со стены на меня поглядывал святой Николай. Нет, не поглядывал. Просто он тут был. Хоть и невидимый.

Я улыбнулась ему, помахала письмом. Куда его девать-то? Адреса Любка мне не дала… Хотя зачем посылать? Главное, что оно написано, и он уже наверняка прочитал…Но в мусор выбрасывать как-то рука не поднимается… А! Придумала!

Я пошла в кухню, скомкала письмо и положила в камин. Потом чиркнула спичкой и поднесла ее к краю листочка. Он вспыхнул быстро и весело. Через пару минут от него осталась только струйка тонкого белого дыма.

Теперь уже точно дойдет в тонкий мир! Лично в руки Деду Морозу!

 

Январь

1

Если к вам приходят встречать Новый год одни только маглы, да еще без детей, ничего хорошего ждать не приходится. Кроме салата оливье и подарков.

Спасибо хоть салата было завались. И подарков тоже. Их мне обычно под елку кладут когда-нибудь в середине ночи, пока я сижу приклеенная к телевизору. А когда отклеюсь, иду и собираю урожай.

В этот раз, кроме заказанного мобильника, там лежала еще куча книг, фильмов, кофточек и плюшевая собачка от гостей. Правда, я была такая сонная, что радоваться сил не было. Особенно с учетом того, что главный подарок – письмо из Хогвартса о том, что меня приняли, – пока еще не прибыл.

Наутро я первым делом кинулась к окну. Мела веселая метелька, но белой совы с пергаментным свитком в лапке не было. Хорошо хоть мадам Баскервиль гуляла со своей крошкой Тутси – вчера взрослые за столом говорили, что если первый, кого в новом году увидишь на улице, будет собака, то год будет счастливый. Я секунду поразмышляла, кого я увидела первой, – Тутси или ее хозяйку? А потом подумала, что разница небольшая, ведь мадам Баскервиль и сама как собака.

Да. Собака была, но совы-то не было… Хотя кто сказал, что письмо появится именно как в «Гарри Поттере»? Поругав себя за то, что верю в сказки, я отправилась умываться, завтракать и изучать «Панораму ТВ». В ней вычитала, что есть еще примета: чтоб наступающий год был счастливым, надо было встречать его в обществе собаки. Почему такие важные вещи я узнаю после?! Нельзя, что ли, было заранее крупными буквами где-нибудь написать? А теперь неизвестно, как все сложится…

Я продолжала волноваться до тех пор, пока не вспомнила про собачку, подаренную гостями, и у меня отлегло от сердца. Расслабившись, я пошла, закачала на новый мобильник несколько картинок и песен, поиграла немного в шарики, потом прочла в «Панораме» про Диму Мартынова из «Дозоров», хотя он мне не особенно нравится. Просто заголовок был привлекательный: «Сын мага – тоже маг». Но статья оказалась полная глупость: ни слова про волшебство, а только про этого Диму, как он с детства в рекламе снимается. Тоже мне, киноартист. И при чем тут маги? Это же просто роли! А в жизни и он, и Хабенский, отец его – наверняка маглы.

И я пошла и проверила камин, нет ли там письма. Не было. Тогда я спросила папу, есть ли что-нибудь интересное в почте.

— Смотря что считать интересным, – откликнулся он.

— Ну, например, что-нибудь c зеленой надписью, – уклончиво ответила я. Каждый, кто читал «Гарри Поттера», знает, что письма из волшебного мира написаны зелеными чернилами.

— Может, это? – и он протянул мне рекламный лист. На нем зелеными буквами значилось: «Новые зубы – быстро и дешево». И рядом красотка сверкала зубастой улыбкой.

— Да ну тебя, папа, – обиделась я.

Однако реклама навела меня на одну мысль. Пока я письма из Хогвартса жду, можно посмотреть объявления – вдруг что-нибудь для меня найдется? Понятно, что если будет написано «школа волшебников», то это, как в той рекламе спектакля, не всерьез. Настоящий Хогвартс обязательно как-нибудь по-другому называется, и если и сообщает о себе в магловской газете, то как-нибудь засекречено. Но те, кто умеет догадываться, поймут…

Оказалось, что маги не так уж сильно скрываются. В газете чуть ли не целая страница была с предложениями погадать, приворожить, заговорить от пьянства. Там и астрологи тоже рекламировались. Некоторые объявления выглядели очень солидно, например, «Высшая эзотерическая практика» приглашала в какой-то зеркальный коридор, звучит жутко заманчиво! А про одну Парису было сказано, что она – старейшая предсказательница будущего через ясновидение и связь с миром духов и ангелами-хранителями. Но про школу никаких намеков не было, только одна была Академия какой-то иррациональной психологии, и в ней дама, похожая на нашу англичанку Раису Кюриховну, предлагала обучить наведению чар. Но раз это академия, то там мне пока делать нечего, мне пока нужна средняя школа. А в отделе «обучение» в газете были одни только курсы иностранных языков и куча загадочных предложений «Диплом. Аттестат».

Нет, наверно, через газету не выйдет… Время шло, день близился к вечеру, а письма все не было. Грустная пришла я в бабы Верину комнату перед сном, еще раз проверила под елочкой, поглядела на святого Николая. Наверное, зря я дергаюсь. Письма надо ждать в Рождество!

Спать я легла обнадеженная. Да, не забыть будильник поставить на пять утра: по первому «Золушку» будут показывать. Тряхну стариной!

2

Третьего мы уезжали в пансионат в Рощино [81]. Мы – это часть народа из нашего класса и часть из четвертого «А». Вообще-то, я не знала, радоваться ли мне заранее, потому что до каникул не успела выяснить, поедет ли Шурик. Он вообще в последнее время вел себя странно: гонялся за нами по-прежнему, но не приближаясь, то есть не залавливая, чтобы толкнуть или к стенке прижать. А однажды, когда мы нос к носу столкнулись в столовке, ойкнул и облил меня супом, случайно. Жаль. Если б специально, можно было б надеяться, что я ему нравлюсь…

Когда мы приехали в пансионат, оказалось, что это такое отстойное место, что жить мы будем по восемь человек в комнате, друг у друга на голове. И вообще, все там было обшарпанное, туалет вонючий, вода в кране чуть теплая. Я уже было приготовилась мучиться всю неделю, но тут обнаружилось, что в соседней с нами комнате мальчиков, на крайней у двери кровати, сидит Шурик и лопает сушки!

— Шел Саша по шоссе и сосал он сушки, – сказала я вместо привета и тут же пошла, взяла пакет с пряниками, устроилась в холле, как будто бы из-за телика, а сама в их открытую дверь поглядываю и пряники ем. Через некоторое время получаю пребольно чем-то по кумполу. Смотрю – с меня на пол сушка скатывается. А мне только того и надо было. Я с чистой совестью беру пряник и даю ответный залп. Тут же слышится громкий вопль, и в меня летит целый град сушек. Пришлось под столом спасаться. В общем, классно мы повоевали, хотя он так ни слова мне и не сказал. А вскорости явилась тутошняя, пансионатовская, нянечка и наорала на нас, что мы портим продукты и пачкаем пол, и велела все убрать. Тут мне перестало быть весело, потому что Шурик, вместо того чтобы помогать, сбежал на улицу кататься на санках.

Через некоторое время я вышла тоже, нашла горку, где он с ребятами из их класса тусовался, и сделала вид, что скучаю. Надеялась, что кто-нибудь санки мне одолжит. Но этот кто-нибудь будто не замечал меня. Они паровозиком ездили и хохотали, а я стояла и мерзла, пока не явилась Любка и не увела меня общаться с собакой сторожа.

А потом, после обеда, про который я не буду рассказывать, чтобы не портить вам аппетит, тутошняя нянечка громко закричала:

— А ну марш по кроватям! Тихий час!

— Моим детям по десять лет, – вежливо попыталась объяснить Надежда Петровна. – Они последние пять лет своей жизни не спят днем.

— Нечего в чужой монастырь со своим уставом ездить, – ответила тутошняя нянечка. – У нас лечебно-оздоровительное заведение. Ваши дети все бледные и хилые. Им надо отдыхать. И чтоб два часа никакого шума не было. А то придет заведующая и лишит меня премии.

Надежда Петровна подумала и сказала:

— Хорошо. Пусть лягут, но спать не обязательно. Кто хочет, пусть читает.

— Обязаны спать – пусть спят! – отрезала нянечка. С каждой минутой мне все меньше хотелось называть ее этим словом. Потому что это просто какой-то Бармалей в халате Айболита.

— У них федеральная программа по внеклассному чтению недовыполнена, – нашлась Надежда Петровна. – Если директор школы узнает, лишит меня премии.

Нянечка покосилась на нее недоверчиво, но больше не приставала. И мы, хоть и ворчали дружно из-за тихого часа, были счастливы, что Надежда Петровна нас отстояла.

Во второй половине дня ударил мороз, от которого в пансионате лопнули трубы, а все окна покрылись изнутри инеем. Надежда Петровна сказала, что, пока они тут ликвидируют последствия, надо бороться за жизнь с помощью движения, и вывела нас в лес. Там она разделила нас на команды и гоняла сквозь бурелом, пока все не сделались потные и румяные.

Вернулись мы к ужину. Инея уже не было, но только самые морозоустойчивые смогли снять свитера. Мы поедали обледенелые макароны серого цвета и гадали, какие нас еще ждут беды и лишения. Нижегородцев сказал, что это, наверно, секретное телешоу на выживаемость по типу «Последнего героя», и тот, кто продержится до конца, получит миллион. А местному персоналу не хочется отдавать миллион, вот они и стараются, чтоб никто не остался. Но оказалось, что иногда тут к отдыхающим относятся по-человечески, – после ужина Бармалеиха включила телик и заголосила:

— Детки! А ну, кто хочет кино посмотреть пред сном?

Конечно же, все захотели. Она покопалась в шкафчике и запустила видеофильм. Это был ”Kill Bill”. Если вы любите убийства, то я очень советую вам его посмотреть. Там почти ничего больше и не показывают. Через пятнадцать минут все девочки и половина мальчиков разошлись по комнатам. Я осталась, потому что Шурик остался. Он смотрел на экран, а я – на его затылок. На фоне экрана уши топорщились просто запредельно. Наконец он встал и сказал:

— Так себе кино. «Девятая рота» лучше.

И ушел. А я зачем-то осталась досматривать.

А потом, когда мы после отбоя болтали с девчонками, мне пришла в голову гениальная идея.

— Девочки, – говорю, кто хочет участвовать в новом проекте ”Kill Bill”? Только название будет другое: ”Kill Shurik”.

Любка сказала, что мысль неплохая, но ей очень хочется спать, мол, завтра поговорим. А проект был ночной, в этом и заключался весь кайф. К счастью, Лиза и Варя меня поддержали, и мы, спрятав в пижамах поясок от халата и зубную пасту, вышли в холл – будто бы в туалет, а на самом деле на разведку.

Взрослых не было, в комнате мальчиков голоса не слышались. Мы, стараясь не хихикать, потихоньку открыли их дверь. Там было темно и тихо. Шурик лежал на спине с полуоткрытым ртом и слегка посапывал. Даже с этими ушами он был похож на ангелочка.

Короче, мы потихоньку связали ему руки поясом, а потом намазали пастой усы. Это делала я, собственноручно. Выдавливая пасту ему на лицо, я испытывала острое чувство восторга и жути. Оттого, что паста была холодная, он поморщился, но не проснулся.

Мы прокрались в туалет и вволю нахохотались, а после пошли спать. Засыпала я очень счастливая. Только жаль, сушку ему в рот засунуть не догадалась. Хорошая мысля приходит опосля…

Наутро между Бармалеихой и Надеждой Петровной разгорелся спор о воспитании. Та орала, что Надежда Петровна понавезла ей дикарей с людоедским уклоном, а Надежда Петровна отвечала, что если детям давать на обед компот с червями, а перед сном возбуждать кинофильмами о насилии, они и не такое вытворять будут. Я не знаю, чем спор окончился, потому что мы пошли на горки. И что мы там вытворяли, просто рассказывать страшно. Хорошо, что Бармалеиха за нами не пошла, а то бы она на Надежду Петровну донос написала в министерство образования. Потому что Надежда Петровна, когда к нам присоединилась, объявила войну между четвертым «А» и четвертым «В», и первая залепила Шурику в ухо снежком. Наверно, она тоже ”Kill Bill” посмотрела недавно.

На вечер была назначена дискотека. Мальчишки сказали «да ну ее». Но это они так, для виду. А мы скорей побежали готовиться: душ принимать там, волосы завивать и так далее. Я сидела, красила себе бесцветным лаком ногти и волновалась, пригласит ли меня Шурик, а если нет, то приглашать ли самой. И ничего заранее не узнаешь: Пушкина-то я, глупая, не взяла с собой. А вызвать духа – не знаю, получится ли. У них тут духи вряд ли водятся. Единственный дух, который тут обитает, – это запах кислой капусты… От неизвестности я совсем себе места не находила. Девчонки заметили и говорят:

— Решка, ты что такая?

— Отстаньте от нее, девочки. У нее личная жизнь не клеится, – сказала Любка.

— А можно приворожить, – сказала толстая, похожая на цыганку Наташа из четвертого «А». – Берешь, вырываешь у него три волоска, потом закатываешь в хлебный мякиш и съедаешь. Я так в прошлом году одного мальчика из нашего класса приворожила, он за мной потом полгода бегал.

— Это кто же? – спросили мы.

— Да Шурик.

— А-а-а… – сказала я. – Понятно. А он до сих пор за тобой бегает?

— Да нет, он мне надоел, и я его отвадила, – сказала со знанием дела Наташка. – Берешь у него три волоска…

— Ну, это сейчас неактуально. И вообще, мне не хочется с помощью магии… – честно призналась я. – Пусть бы он сам по себе в меня влюбился…

— А хочешь узнать, кто твой суженый? – предложила Наташа.

— Ну ладно, давай, – согласилась я, только чтобы она отстала. Пока гадать будем, хоть время до вечера быстрее пройдет…

Она меня усадила спиною к двери, а передо мной поставила Любку с зеркалом и Лизу с Варей по бокам со свечами.

— Теперь, – говорит, – затаись и жди, а с зеркала глаз не спускай. И приговаривай: «Ряженый, пуженый, явись, мой суженый». Кого первого в зеркале увидишь, тот и есть.

Ну, сижу я такая, заклинание бормочу, а сама раздумываю: пуженый – это пуганый или еще какой? И тут вдруг слышу – дверь позади меня открывается. Я напряглась вся. И что вы думаете? Вижу в зеркале морду Нижегородцева, и слышу:

— Девчонки, лак для волос у кого есть?

Ну, они так смеялись, что даже Надежда Петровна прибежала спросить, все ли в порядке. А мне не до смеха было. Если это нешуточное гадание, неужели мне с этим клоуном придется весь век коротать?..

***

Дискотека вышла веселая. Музыка у них в этом пансионате была ничего – Глюкоза, «Блестящие» и все в этом роде. И народу набилось прилично, с других этажей ребята пришли и даже из других корпусов. Меня два раза незнакомые мальчики приглашали, но я все следила за Шуриком. Он сначала только бегал среди танцующих и пихался, а потом вдруг смотрю – и сердце мое остановилось: он с Любкой танцует… Я так расстроилась, что даже хотела уйти с дискотеки. Вот только Любку дождусь, скажу, что ногу подвернула. А тут она такая подходит и говорит:

— Странный какой этот Шурик. Весь танец про тебя расспрашивал, а под конец попросил передать, что на следующий медленный приглашает тебя…

Я стою онемевшая, ноги к полу приросли. А тут зазвучала песня – «Я узнаю ее из тысячи», ну и так далее, про ароматы гладиолусов, и он ко мне подошел… В пол смотрит и молчит. Ну, я решила брать быка за рога и взяла его за бока. Он сразу ожил, и мы вышли на середину зала. Танцевал он очень прилично, только молчал как рыба. А я, танцуя, вот о чем думала. Что будто все это было уже – полутемный зал, музыка… Он танцевал знакомо. И уши такие я уже где-то видела… В смысле, так же близко, но не на Шурике… Тут он откашлялся и сказал, глядя мне между глаз:

— Это… Ну так что?

— Что – что? – не поняла я.

— Давай дружить?

Я опешила. Я не знала, куда деваться. И, не отрываясь, смотрела на уши. Еще прошлой ночью этот облик казался мне ангельским. Теперь над теми же самыми ушами как будто виднелись рожки…

— Так это ты?.. Чертик на Хэллоуине?..

— Ну я, блин. А я так и знал, что ты меня тогда не узнала… Ну так как?

Если с вами когда-нибудь проделывали наколку – дают вроде конфету в фантике, ты берешь, предвкушая, а там ничего, просто фантик один и есть, только свернутый в виде конфеты, – тогда вы знаете, что я почувствовала. То есть, я почувствовала обиду и разочарование. Пустышка этот Шурик, оказывается… Я ведь еще ни разу с ним не общалась толком, он мне на расстоянии нравился. А с чертиком после первого же разговора стало ясно, что это не мой человек. Я помолчала, не зная, как быть, и наконец нашлась:

— А ты ушами шевелить умеешь?

— Умею! – сказал он с гордостью. И зашевелил.

— А я – нет. И поэтому вряд ли у нас с тобой что-нибудь получится, из-за ушной несовместимости, – сказала я.

А на самом деле, ребята, ну кому он нужен, такой вертлявый и приставучий? Что я, мыла обнюхалась?

— А ты научись шевелить ушами, – не унимался он. – Я тебе могу уроки давать, бесплатно.

— Отличная мысль! Но я знаю один быстрый способ. Мне только нужны три волоска с головы того, кто умеет шевелить ушами.

— На, бери. Только поосторожней дергай, а то это офигительно больно, блин.

Я аккуратно выдернула три волоска у него над ухом, завернула в платок и спрятала поглубже в карман, чтоб не потерять. А перед сном, улучив удобный момент, спросила у толстой Наташи:

— Какой там ты знала способ, чтобы отваживать?

3

С той дискотеки жизнь в пансионате потеряла для меня всякий смысл. Интерес к Шурику пропал окончательно и бесповоротно. К тому же за день до Рождества Любка слегла с бронхитом. Вообще, из наших в этом оздоровительном заведении едва половина осталась. Кто замерз до обморожения, кто заболел, кто соскучился, так что чуть ли не каждый день за кем-нибудь приезжали. Надежда Петровна старалась поддерживать в нас боевой дух, но и она ходила без голоса от простуды. После того как увезли Любку, я почувствовала, что совсем не хочу бороться за звание последнего героя. Успокаивала только мысль о Рождестве, о долгожданном письме. Что я не дома, меня не пугало, – в «Гарри Поттере» письма даже на вершину скалы доходили. Главное, чтобы никто не увидел, как мне его будут вручать. А то расспросов не оберешься. Лучше сначала одна все прочту, рассмотрю, а потом покажу. Пусть поудивляются.

Жаль, Любки нет. Посмотрела б я на нее, когда она письмо из Хогвартса в руках держать будет. Глаза, небось, на лоб вылезут. А Надежде Петровне лучше не показывать. Интересно все-таки, почему она считает всех волшебников злыми? И про себя сказала, что она не волшебница? Хотя сама при этом реально волшебница. И странно, что она не верит, будто волшебники исцелять умеют. Вон, тетя Лора недавно собственную клинику открыла, и все такие счастливые и благодарные после ее сеансов. Мама рассказывала, а она точно знает!..

В Сочельник день был такой же, как все остальные. Ничего, ничегошеньки сверхъестественного не случилось, кроме того, что, когда мы все ушли в поселок в кино, кто-то устроил в наших вещах сверхъестественный беспорядок. У Лизы пропал шампунь, и в этот раз Нижегородцев был ни при чем, потому что и сам не досчитался пары носков. И у других ребят что-то пропало, не деньги, но все-таки. Носки, правда, нашлись вскорости на самом Нижегородцеве, а шампунь и другие вещи – нет. Пока нас не было, в корпусе оставалась только Бармалеиха. Когда Надежда Петровна попыталась ее расспросить, стало ясно, что мы ничего не узнаем, – она была в зюзю пьяная по случаю Рождества. Если б я была сейчас Шерлоком Холмсом, я бы быстро нашла злоумышленника, но никакого интереса расследовать это дело у меня не было. А была у меня настоящая депрессия. Потому что я представила, как сегодня здорово в русском Хогвартсе. Ночь перед Рождеством!.. Какие там яркие, будто галогеновые звезды на небе, какой дикий, заснеженный лес и какая прекрасная, несомненно волшебная, елка. Ученики ее украшают, бабки-ежки на метлах пыль метут, а в морозилках зреют отборные снегурочки. И где-то в своем кабинете сидит усталый, замотанный царь Салтан а шапке Деда Мороза и репетирует басом: «Ну-ка, елочка, зажгись!» Хотя, может, к ним настоящий, сам святой Николай, приходит…

Нет, так дальше жить невозможно! Седьмого наутро я всю кровать, все свои пожитки обшарила – нет письма! Вышла, под каждую елку в округе залезла – нет! Весь день места себе не находила, никого не поздравляла и не хотела ни от кого подарков, чтобы только дать шанс тем, кто доставит письмо, сделать это с глазу на глаз.

Но фигушки.

Вечером, вконец изведенная, я позвонила папе и сказала:

— Пап, забери меня отсюда. У нас тут черви в компоте. И печеночная подливка без печенки.

Если б папа не был маглом, я бы подумала, что он трансгрессировался, потому что он был здесь меньше чем через час.

— Что вы дали моей дочери на обед? – спросил он у Бармалеихи так, как если бы у него был с собой целый багажник взрывчатки, которую он намеревался разместить возле пансионатовской кухни.

— Подливку из печени, – ответила та невозмутимо. – Другие едят, и она пусть ест. Понаприсылали тут сахарных, печенку они, видите ли, не едят.

— Моя дочь е-е-ест печенку! Капу-у-сту – не ест, а печенку е-ест! – заорал папа. – Она очень даже ест печенку, когда ей ее дают! Но, японский хрен, все дело в том, что в вашей подливке печенки как раз и нет!

— Мужчина, не выражайтесь, – сказала Бармалеиха. Но вид у нее был не такой боевой, как когда она с Надеждой Петровной пикировалась.

— Ваша подливка печенкой даже не пахнет! – продолжал папа с тем же напором.

— Да нет, пап, пахнет, немножко, – сказала я.

— Давай собирайся быстрее, – бросил он мне через плечо.

Когда мы уже подъезжали к дому, он притормозил у «Диеты» и вскоре вернулся с кульком.

— Это что? – спросила я.

— Печенка. Целый килограмм, – удовлетворенно сказал он.

— Спасибо, какой ты заботливый, – сказала я.

Ведь папа не знал, что домой я хотела не из-за печенки. А из-за того, что очень надеялась, что там меня ждет конверт, надписанный зелеными чернилами…

***

Нет, я ничего не понимаю. Уже неделя прошла после Рождества, а письма все нет. Уж не знаю прямо, что и думать. Может, затерялось где? Но нет же, в «Гарри Поттере» злые родственники письма прятали и уничтожали, а они все равно доходили. Значит, не в этом дело… Может, мое не дошло и святой Николай не знает?.. Пошла, посмотрела ему в глаза внимательно: знает. Знает и хитренько улыбается. И – никакого ответа…

Пошла позвонила Любке.

— Люб, тебе случайно собаку не подарили пока?

— Нет… Не знаю, может, рано еще?

— Я тоже не знаю. Но ты не волнуйся, про сроки ведь ничего не известно! Будем ждать!

А на самом деле я не была такая прям бодрая. Больше всего я знаете чего боялась? Что они там решили меня не принимать. Кто их знает… Может, из-за того, что я засветилась с палочкой перед злыми. Но раз волшебство со мной происходит, значит, я волшебница и имею право учиться в Хогвартсе, почему же меня туда не приглашают?.. В общем, мне просто необходимо выяснить, в чем дело!

Только вот как?.. Скорей бы Нагаевых повидать, мы к ним на днях собираемся. Возьму и спрошу напрямик!

Страдала я, короче, страдала, и наткнулась у мамы на журнал «Elle», ей новогодние гости принесли. А там на обложке написано: «Гороскоп на весь год. Все сбудется!» Ну, я такая хватаю скорее журнал. Сейчас мы прочтем, что нас ждет! Нашла Близнецов – кстати, я еще не говорила, что я Близнец? – Ну так да. Вот что меня ждет: «В этом году вы станете жертвой собственного успеха. Когда вам перестанет нравиться то, чем вы занимаетесь, вы поймете, что пора остановиться. Вернитесь в ту точку, где вам сопутствовало вдохновение…»

Это что ж это, братцы?.. Вот почему письма нет!.. Не примут меня!.. Я стану жертвой собственного успеха… Но как это понимать? «Когда вам перестанет нравиться то, чем вы занимаетесь…» – да разве мне разонравится волшебство?! Вернуться в точку, где было вдохновение – это где?

Что мне делать-то?..

***

— Дядя Воля, а можно спросить?..

Он поставил чашку с чаем на стол и кивнул.

— Я прочла в гороскопе, что… ну, что я стану жертвой успеха, что надо остановиться… в общем, хотелось бы выяснить…

— Где именно был гороскоп? – сузив глаза, спросил он. Небольшая молния выпрыгнула и шмыгнула в стоящую рядом елку, блеснула на мишуре и погасла.

— В журнале «Elle», – немного стесняясь, ответила я.

— О! – выдохнул дядя Воля. – Лорочка, дай мне скорей анальгину, а то у меня голова лопнет от ужаса! Вы слышали, где мы теперь узнаем о судьбе?! В дамских журналах!

— Но там же был гороскоп… И сказано, что все сбудется, – растерялась я.

— Регина! Ты уже достаточно взрослая и опытная, – последнее слово он подчеркнул, – ты должна понимать, что те, кто сотрудничает с печатными изданиями такого рода, – шарлатаны!

Кажется, я в первый раз в жизни вижу дядю Волю таким рассерженным…

— Знаешь, как все эти гороскопы пишутся?!

— От фонаря?.. – пролепетала я.

— Именно! Именно, от фонаря! Читать их можно только как образец…

— …очковтирательства? – с готовностью подсказал папа.

— Да! И верить им категорически запрещается!

— А как же тогда узнать правду?..

— Обращайтесь в солидные астрологические центры, к настоящим ученым, – немного обиженно проговорил дядя Воля.

— А можно мне тогда прямо сейчас обратиться? – с надеждой спросила я.

— Вот то-то же. Но сегодня у нас выходной, поэтому полного гороскопа составлять не будем. Ограничимся чем-нибудь кратким, но всеобъемлющим, – произнес дядя Воля, становясь снова самим собой. – Пойдем по стопам наших предков, воспользуемся их простонародной мудростью!

Он вышел и вскоре вернулся.

— Раз в крещенский вечерок девушки гадали! – возгласил он, кладя перед нами книгу с загадочной надписью «Рафли», листок с цифрами и кубик. Алка запрыгала от нетерпения – она мне признавалась, что у нее есть очень важный вопрос. Как будто у других вопросы неважные! Почему ей надо первой? Мы же гости, гостям надо уступать!

Но оказалось, что это гадание общее, на всю компанию. Нам выпало три пятерки. Хорошо бы они прямиком переехали в мой дневник, шутливо подумала я, ожидая толкования. Ответ был вначале немного неясный, про какого-то царя Авгаря, который болел, но в конце было, что человече возрадуются и болезнь пройдет, в домашнем житии будет здраво, пропажа сыщется, аще путь – путь будет добрый.

Алка захлопала в ладоши: оказывается, их команда на соревнования в Германию едет, и предсказание о добром пути ее порадовало. Мама с тетей Лорой были довольны услышать о здравии в доме, а папа сидел и пытался делать безразличное лицо. Но и он в итоге не выдержал и сказал:

— Уф, как здорово, что пропажа сыщется. А то у нас в бухгалтерии полтора миллиона куда-то делось.

А что сказать про меня? Я тоже очень рассчитываю в этом году на добрый путь. А еще…

У меня ведь тоже пропажа. И тоже огромная. «Все твои мечты сбудутся, когда ты найдешь себя»…

Пропажа сыщется!

Золушка.

4

В подвале было все так же, с той разницей, что от холода лестница сделалась особо скользкая, и я пару раз чуть не грохнулась. Спустившись в подземный коридор, я зажгла припасенный фонарик и, удивляясь собственной смелости, открыла дверь в логово Бурова.

Там тоже почти ничего не изменилось. На полу прибавилось шелухи от семечек, на столе в консервной банке была новая, мало горевшая, свечка. Интересно ужасно, что здесь Буров делает так подолгу. В те разы, когда я за ним следила, он иногда по часу и больше не выходил. Невозможно ведь целый час семечки грызть, язык распухнет!

Я вдруг представила бритую голову Бурова, его тупые глаза, круглый нос и огромные губы. Фу, бывают же у людей такие лица противные. И еще это серьга дурацкая, и бейсболочка… Понты одни. Глазки щурит, слова цедит, фу-ты ну-ты, а кто испугался? Да никто! Дурак ты, Буров, дурак и вор! И сейчас мы это докажем!

Я сдвинула верхний ящик в углу. Под ним был еще ящик, тяжелый, одной рукой никак. Пришлось положить фонарик, но тогда стало слишком темно. Я повозилась, приспосабливая фонарик стоймя, чтоб светил в потолок, и за это время неприязнь к Бурову нарастала во мне, подступала под самое горло. Наконец я отодвинула ящик от стены так, что можно было проверить, пустой ли он. Руки мои дрожали – я чувствовала, что на верном пути, где-то есть тайник!

Руки шарили по шершавому дереву ящика, сердце прыгало…

Ничего.

Я с досады пнула ящик. Он покачнулся, отъехал в сторону. За ним оказался небольшой чемоданчик – дипломат. Мне почудилось, что я вижу его содержимое. Что там будто бы силуэт куклы. Мне так хотелось себя заставить это увидеть, что чуть глаза не лопнули. Но чуда не случилось. Я видела только темную кожу, ручку и металлические замки.

С замирающим сердцем я вытащила чемоданчик на середину комнаты. По весу я чувствовала, что там что-то нетяжелое и немножко гремучее. Я нажала на кнопочки.

Он был заперт. На ключ.

Сколько я ни дергала крышку, ни тыкала нашим ключом от квартиры в маленькие замочки, чемоданчик не открывался…

Однажды я видела, как собака гонится за кошкой. Как предвкушает, что вот-вот схватит ее. А та в последний момент запрыгнула на дерево, и собака осталась внизу, лая и подвывая от досады.

Мне захотелось выть. Японский хрен!

В общем, так. Рискну вынести его, перебегу до моей парадной, а дома с помощью молотка я достану Золушку.

Мэгги, тебя пришло спасать МЧС! А принц твой – м-да… В общем, он теперь в другом сериале.

А что, если Буров сейчас во дворе? Хороша я буду с его чемоданом!.. Я представила его рожу, и меня чуть не стошнило. Нельзя выносить…

Ну, где же волшебная сила?! Придумайте что-нибудь, вы, как вас там, духи из тонкого мира!.. Воля звезд, наполни меня!

Я, вся горя, напрягалась и глядела в замок чемоданчика.

Тут послышался легкий щелчок.

С внезапно остывшею, ясною головой я нажала на кнопки замков.

Крышка тут же открылась.

Внутри лежала общая тетрадь с прицепленной ручкой.

А еще там знаете что лежало?

Да. Мне бы тоже хотелось, чтоб Золушка. Но это была не она.

Не она, но кое-что, непосредственно с Золушкой связанное.

Моя сандалька.

5

«В нашем дворе есть одна девчонка. Она настоящая уродка. У нее большие серые глаза и все время румяные щеки. А еще она рыжая». Дальше шло несколько рисунков фантастических космических кораблей, типа как в «Звездных войнах», и всякие монстры.

«30 августа. Сегодня мы играли в вышибалы. Рыжая была в их команде. Она осталась последней. Ребята дали мне мяч и сказали, что поручают мне с ней разобраться. А я не смог. Точнее, не захотел. И притворился, что не смог».

Я тут же вспомнила, как ликовала наша команда, когда Буров мазал раз за разом, а я, взмыленная, скакала по довольно тесному полю, и даже свечу умудрилась поймать… Так он нарочно, оказывается… Получается, из-за него мы выиграли несправедливо! А он – он свою команду подвел!

«12 сентября. Сегодня я проиграл Ромчику в пинг-понг. А эта дура на меня наехала. Самое обидное, что проиграл я из-за нее. Она весь матч стояла рядом и глазела мне под руку».

Так тебе и надо! Сам дурак!

«17 сентября. Сегодня я видел, как эта рыжая уродка сунулась в подвал, но тут же как пуля вылетела. Наверно, мышей испугалась. А я потом спускаюсь, смотрю – ее туфля. Такая трусиха, назад не пошла за туфлей. А я подобрал. Пусть пока побудет у меня. А когда она решится все-таки прийти, я скажу – верну, но чтоб все было как в «Золушке».

Ну ничего ж себе! Мало того, что кукол крадет и сандалии, еще и поиздеваться надо мной хочет!

Хотя стоп. Я пока еще не потеряла трезвости сыщика: про сандальку он упоминает, а про куклу – нет… Странно! И обидно, что в день пропажи куклы, пятнадцатого, ничего не написано: между двенадцатым и семнадцатым только несколько страниц рисунков кукол в стиле манга, отдать ему должное, весьма неплохих. Возможно, они как раз и могут означать Золушку. Похоже не нее немного, кстати. Нашел, небось, куклу, и онемел от радости, что мне отомстить сможет, писать не стал ничего, а только рисовал… Но посмотрим, есть ли в записях что-нибудь конкретно о кукле.

«21 сентября. Она торчит во дворе, а я уже второй час сижу тут в засаде и жду, когда она явится. Сам не знаю, что в ней такого особенного. Главное, что рыжая и что глаза такие серые, и спина у нее очень ровная, и ходит она, как будто все время танцует».

Опять рисунки в стиле манга. Ждал меня и на куклу глядел, небось. Он меня и за человека-то не считает, думает – я на куклу похожа, лупоглазую и безмозглую! А танцевать я давным-давно бросила!

«11 октября. Сегодня эта рыжая дура среди бела дня играла во дворе с Темкой в такое, что просто тушите свет. Я ее ненавижу. Откуда только такие рыжие берутся?»

Дальше была картинка – виселица, на ней человек, а рядом другой расстреливает его из огромного пулемета. И еще много картинок с оружием и военной техникой.

«20 октября. Сегодня я классно наколол эту рыжую дуру на «что пьют коровы». Только непонятно, откуда она знает про мои планы на тему Золушки. Скорее всего, подглядела, как я в подвал лазаю, и догадалась, у кого ее сокровище. Надо будет перепрятать…»

Ага! Вот оно!

Все, Буров. Ты сам признался! Кукла – у тебя!

Меня охватило злое торжество. И почему-то захотелось злиться еще больше, наверно, потому что я право имею! Получается, что я не соврала тогда Любке, я с чистой совестью могу называть его вором!

Ладно. Погоди, Буров…

«Сегодня эта рыжая уродка уперла у меня зажигалку. Я дал на время, а она: меняю на то мое, что есть у тебя. Я чуть было не сказал – приходи в подвал, поменяемся, – но не стал при ребятах. А она сюда не суется, за все это время ни разу не пробовала. Трусиха. Чувствует, что я ее поджидаю. Может, она мысли читает? И вообще, похоже, она колдовать умеет…»

Если б я не была такая злая, я б удивилась. Но во мне просто океан огня бушевал. Войди он сюда сейчас, я бы… Я б доказала, что колдовать умею! Я бы его испепелила! Собрала бы всю волю и выпустила бы огненную молнию из глаз!..

А знаешь, я знаю, как тебе отомстить. Ты успел перепрятать куклу, но игра еще не окончена.

О, это будет такая, такая игра…

***

«Буров, я взяла твою тетрадь. Верну в воскресенье во дворе, в 12 часов, во время спектакля «Возвращение Золушки». Все, что для этого нужно, принесешь сам. Ты меня понял».

Как подписаться? Что лучше – «дура», «уродка» или «трусиха»? Подумала и написала «Рыжий Горшок». Оставила листок возле свечки и ушла.

Дома я обзвонила всех наших и пригласила прийти. Пускай полюбуются.

6

В воскресенье мороз был аж двадцать градусов. Несмотря на это, я нарядилась для роли в летнее, типа бальное, платье, а поверх него накрутила мамин засаленный фартук, в карман которого положила вторую горемычную сандальку, которую не без труда отыскала в шкафу. Туда же – в фартук, в смысле – я сунула буровскую тетрадку. Зажигалку на куклу менять он бы вряд ли стал, а тетрадочка нам пригодится… Натянув кое-как дубленку, я вышла во двор.

У лазилки был сбор всех частей. Даже Любкины младшие топтались неподалеку. Наверное, вышел испорченный телефон, и все подумали, что в самом деле спектакль будет. Но это будет скорее не театр, а цирк. Или даже концерт ансамбля народного танца. Потому что сегодня ты у меня, Буров, наконец-то попляшешь…

В двенадцать часов из-за угла показался «принц». Бейсболочка набекрень заместо короны, да эта серьга несусветная. И морда нерадостная. Хотя по роли как раз так и надо. Он же Золушку, типа, разыскивает. Ха-ха.

Он подошел, ни на кого не глядя, и встал напротив меня:

— Давай просто так поменяемся, – сказал он без всякого «здрасьте». – Я тебе это, – он помахал пакетом, – а ты мне тетрадь…

— Нет, Буров, – сказала я, чувствуя, как в голове начинает стучать, – просто так не получится. Просто так в сентябре можно было отдать. А теперь… ты же сам захотел, чтоб все было, как… – я усмехнулась, – как в сказке… И поэтому, – я повернулась к ребятам, – вы увидите ошеломляющую, разоблачительную сцену под названием «Возвращение Золушки»! В роли принца – народный артист Иван Буров! Похлопаем!

Раздалось несколько жидких хлопков.

— Нам нужно еще два участника, – сказала я, садясь на скамеечку. – Соня и Люба, сядьте, пожалуйста, рядом со мной и снимите ботинки с левой ноги.

Они сели и начали разуваться.

— Итак, принц едет по белу свету в поисках Золушки! Он примеряет туфельку всем подряд девушкам королевства. Примеряй, принц, – сказала я Бурову, указывая на босые ноги девчонок. – А то претендентки пятки себе отморозят.

В публике захихикали. Я, ободренная, продолжала, пока Буров с кислой рожей напяливал мою сандальку Любке и Соне по очереди:

— Но, увы, туфелька оказывалась кому-то мала, – (у Любки из-за мороза очень кстати был надет шерстяной носок), – а кому-то велика…

Соня, улыбаясь, показывала, как сандалька спадает с ее лапки. Она не очень-то понимала, что происходит, и гордилась, что ей дали роль.

— Но в одном доме обнаружилась скромная, бедно одетая девушка, – продолжала я, снимая дубленку. – Никто не верил, что ей, рыжей уродке и дуре, – (я покосилась на Бурова – он опустил голову), – туфелька может быть впору. Но представьте себе… Надевай!.. – скомандовала я, сбрасывая сапог с ноги. Он, втянув голову в плечи, присел передо мной на корточки.

— …так вот, достопочтенная публика! Не успел принц надеть ей туфельку, как она вынула из кармана…

И я извлекла на свет вторую сандальку.

— ”О, моя принцесса!” – вскричал принц, – продолжала я. – Кричи, Буров!

У него всё лицо стало в пятнах и глаза бегали как сумасшедшие.

— Кричи, а то хуже будет!

— О, моя принцесса, – едва слышно выдавил он.

— Громче! Чтобы весь двор слышал! Весь мир! – заорала я, зверея не на шутку.

— О, моя принцесса! – без выражения, но громко сказал он.

— Так вот. Я тебе не принцесса, а королева. Регина – значит «королева», Буров. А решек-пешек тут нет. Пешка – это ты! Ты обычный, ни на что не годный…

Я почти что крикнула «магл», но это сейчас некстати…

— Ты – никто! А главное – слушайте все! Ты, Буров – вор!

Стало очень тихо. Так тихо, как если б мы стояли в лесу, а не в толпе людей посреди городского двора. Наконец он медленно поднял голову, но в глаза мне взглянуть не посмел.

— Я отдал тебе твою туфлю, – тошным шепотом сказал он. – А ты отдай мне тетрадь.

Тут во мне взорвалась бомба.

— Ничего ж себе! Нет, вы это слышали?! Нет, вы только взгляните! Туфлю он отдал! Ой, спасибочки! А главное-то?! Золушку он не отдал! Где она? Где моя кукла, Буров?!

Он посмел посмотреть мне в глаза и, сделав вид, что не понимает, о чем речь, сказал:

— Я не знаю.

— Как – не знаешь?! Тогда, в сентябре, у меня со скамейки кукла пропала, а рядом один только ты был – куда она делась?! Конечно же, ты взял! А теперь… Да как ты посмел явиться без куклы?!

— Туфлю – брал. Куклу – не брал, – опуская глаза, сказал он.

Каков!.. Врет и не краснеет!.. Ну ладно же…

— Хорошо. Пусть нас рассудит народ. Встать, суд идет, – кивнула я на ребят со смешком. – Вот, граждане, смотрите: у меня пропадает кукла. Соня – свидетель. Помнишь? – Она кивнула. – А перед этим я Бурова крепко почистила, за то, что он в Ромчика камнем, после пинг-понга, – помнишь? – Ромчик кивнул. – Конечно, Буров с тех пор на меня зубы точил. И вот, он крадет мою куклу…

— Я не брал, – дрожащим голосом повторил он.

— Помолчи! – взвизгнула я. – А то мало не покажется! Как ты смел ее не принести?! Ты думаешь, это обычная кукла, да?! Да если б ты только знал, что она для меня значит! Она для меня полжизни значит! Да что там – вся моя жизнь в ней! А ты смеешь меня изводить!.. Так вот, ребята, с тех пор он мне просто проходу не дает. Шпионит за мной, сидит под моими окнами, а недавно я знаете что нашла? Вот!

И я достала тетрадь. Буров дернулся. Ага! Попляши, дружок!..

— Эта тетрадь – вещественное доказательство. В ней Буров подробно описывает, как меня ненавидит. Например…

Я стала листать, чтобы выбрать какой-нибудь очевидный кусок. Буров сипло прошептал:

— Пожалуйста, Решка… – Я зыркнула зло и презрительно. – Регина… не надо.

— Тогда верни Золушку.

— Я не брал…

— Тогда послушаем… «Сегодня я подглядел, как эта рыжая дура сидела на подоконнике и грызла яблоко. При этом она глазела не небо. Летать, что ли, вздумала?»

— Решка, хватит, – сказал неожиданно Ромчик.

— Нет, не хватит, – упрямо ответила я. – Вот, глядите: «Я сам не знаю, почему я слежу за ней. Наверное, потому что я так ее ненавижу».

В этот момент Буров рванулся и выхватил у меня тетрадь. Он сжал ее в руках и стоял, прожигая меня глазами. Ну, этим как раз ты нас не проймешь, Буров! Глазки у нас у самих ого-го, непростые… Они у нас – у рыжей дуры серые глазки — да, с секретиком! Мы ими иногда, если очень хотим, через стеночки видим. И замочки вскрываем, да… Если хотим. Если есть на то наша воля!

Я стояла и не мигая глядела ему в глаза. В этот взгляд я вложила всю мою ненависть. И вдруг…

Вдруг я почувствовала, как в голове что-то бахнуло, и от меня в сторону Бурова полетела зеленоватой змейкой молния. Она вильнула хвостом и воткнулась ему между глаз. Буров вспыхнул.

Я стояла как вкопанная. Понимаете, что это значит?! Это значит, что я сегодня в первый раз в жизни… самостоятельно… как дядя Воля!

…Перед всем двором!!!

Мне тут же представилось, как я даю сеанс: запускаю их то по одной, то снопами, то волнистые, то угловатые, то разворачиваю покрывалом, как в цирке лазерный луч… А под конец – целый салют, желательно, разноцветный!..

А люди все удивляются, берут мой телефон и приглашают к себе, чтоб я выступила, а потом я стала такая известная, что про меня передачу специально сделали, под названием «Чудо-девочка» или еще как-нибудь… И потом я еще на гастроли поехала, и по всем городам на афишах…

Ну и так далее…

В общем, класс!..

Я вернулась из мира мечты в наш обычный.

Все стояли какие-то не обалдевшие. Или, может, слегка обалдевшие, но почему-то никто не сказал мне ни слова, ну, типа «ого!» или «Решка, а как это ты?..» Все молчали, глядели на Бурова и на меня. Неужели никто на заметил?..

— Угораздило ж тебя, Вань, в такую стерву влюбиться, – вдруг сказал Темка.

Стерва?.. Это он про кого?.. Про меня? Почему?.. И при чем тут «влюбиться»?

— Ты что, Темка, глухой? Там же черным по белому – «ненавижу»! И еще полно про то, что я уродка!.. Какая же это любовь?!

— Да. Тяжелый случай, – сказал Темка. – Насчет уродки Ванька неправ. А вот что ты дура, так это точно. Стерва и дура. Пошли, ребята.

И они стали один за другим уходить.

На площадке остались только я и Любка. Она долго молчала, сидя рядом со мной, а потом осторожно спросила:

— Ты что это, Решка?

Ну, наконец-то! Наконец у нее глаза раскрылись! Спасибо, что хотя бы она заметила!

— А это я научилась глазами молнии запускать, – просто ответила я.

— Да уж… Ты просто рвала и метала, – вздохнула Любка. – Просто на себя не похожа… – она опять вздохнула. – Зря ты так на него, на Бурова. Пожалела бы… Вон как он в тебя влюблен.

Я чуть со скамеечки не упала.

— Чего?! Да вы что, одурели все, что ли?!

— Влюблен он в тебя, Решка… А ты как слепая…

— Это вы все слепые! У вас на глазах чудеса происходят, а вы их в упор не видите!

— Какие еще чудеса?

— Я только что молнию запустила, сама, а вы не заметили! Ни один!.. А это ведь настоящее чудо!

Она помолчала. Потом в двести третий раз вздохнула и говорит:

— Чудо мы видели. Только другое. Такая любовь, как у Бурова, – вот настоящее чудо. Хотела бы я, чтоб меня кто-нибудь так полюбил… – и опять вздох. – А знаешь, ведь он, наверное, именно из-за этого врет, что кукла не у него…Он с ней расстаться не хочет, потому что она ему, ну, дорога… Она ему тебя напоминает…

Я сидела и просто не знала куда деваться.

— А знаешь что, Решка?.. Ну, ее, эту куклу, а? Пускай у него остается… Простила бы ты его, а?..

— Никогда в жизни, – отрезала я и ушла.

***

Какие осторожные аккорды, даже непонятно, как под такую музыку танцевать… Ну да, я знаю. Я сама знаю, что не надо его так было, Бурова. Вон он какой пошел… Убитый.

Ай!.. Хор обрушился и замотал меня рывками, прыжками. Я уцепилась за одну ниточку в мелодии и так продержалась до следующего тихого места.

Как-то глупо и даже обидно, что ребята догадались раньше меня. Подумаешь, влюблен! А мне и дела нет до его любви!

Строгие женские голоса.

Строгие мужские голоса.

Но какая чудовищная несправедливость – назвать меня… ну, как Темка. Да, я немного переборщила. Можно было и не орать на Бурова. Но и Темка мог бы как-нибудь по-другому, помягче, выразиться. Я ведь и сама не ожидала, что так рассержусь… И надо же, мне было даже приятно его унижать!.. Как-то чересчур круто все развернулось. Но должна ж я была его проучить! Он первый начал. Дразнил? Дразнил. Куклу взял? Взял. Эх, зря я ему выболтала, что она для меня особую ценность имеет. Теперь уж наверняка не отдаст!..

Мужские голоса кричат грозно, трубы давят аккордами…

Да. Плохо вышло. Как-то мне неспокойно, муторно. Хоть он и свинья, Буров, но, по-хорошему, можно было б простить…

И – женские голоса, мягко, без мелодии, долго, как бы издалека, набирая силу…

Но нет! С какой стати прощать? Кукла-то у него! А пока она не со мной, не видать мне Хогвартса – мечты мои сбудутся только тогда, когда я найду себя! Это мне моя крестная сказала, а она настоящая фея!

Хор напирает.

Нет! О каком прощении может идти речь?! Что я, дура?!

Или нет. Он же правда, небось… от любви… Может, лучше простить?

Почти нет звуков. Хор как бы переговаривается, раздумывает. Звуки такие медленные, что их танцевать невозможно, можно только тянуться…

…Объяснить по-хорошему, что она мне как воздух нужна, – может, он и отдаст? А я ему что-нибудь другое свое подарю, ну, платочек там или цветок засушенный…

Ну да, и он будет думать, что я его своим рыцарем назначила?!

Рыцарь с серьгою в ухе, ха-ха. Скорей уж цыган, а не рыцарь! Пусть за мною с гитарой ходит, романсы поет, «Очи серые»!

Только двор будет со смеху помирать. Чего доброго, сплетничать станут. Тот же Темка, небось, «тили-тили-тесто» кричать начнет! Еще чего! Нетушки! Пусть просто так возвращает. Без разговоров и прочего. Вернет – тогда прощу!

Тут случился обвал – женские голоса рухнули с кручи, за ними мужские. Они вместе с трубами, суетясь, кувыркаясь, летели на дно, или в бездну.

Да, захочу – и прощу.

А могу и не захотеть!

Как захочу, так и будет.

Музыка встала. Я даже подумала, что она кончилась.

Я поклонилась невидимой публике. Вот я какая – свободная, смелая, гордая!

Тут музыка дрыгнулась, вспрыгнула, как-то визгливо помчалась, брякала, звякала, тренькала. Я поскакала за ней.

…Уф, отдышаться! Хоть что это было? Бетховен [82], «Ода к радости». А-а. Я-то думала, что там про свободу. Свободу и волю.

 

Февраль

1

За ужином я пересказывала родителям новости, которые я обычно краем уха слышу, когда листаю каналы в телевизоре. Они у меня люди занятые и не всегда успевают узнать, что в мире делается, и тогда просят меня провести политинформацию. Самое интересное, что я услышала сегодня, кроме двух столкнувшихся пароходов и упавшего самолета, была новость о том, что один наш олигарх [83] оборудовал поле для гольфа и пригласил туда всяких знаменитостей.

— В общем, туда к нему и Том Круз [84] приезжал, и английские принцы, и еще кто-то, и даже американский король собирался…

— Решка, в Америке не король, а президент, – сказал папа.

Ненавижу, когда меня перебивают на полуслове. И ненавижу, когда исправляют! И как это я опростоволосилась… Почему у них там не король?! И какой у папы голос противный был, поучающий, будто он все на свете знает!..

На какой-то миг я замолкла, пока во мне бушевали эти мысли. А потом подумала: если я хочу, чтоб в Америке был король, значит, пусть так и будет!

— Ах, папа, самое важное я вам как раз и забыла рассказать, – сказала я как ни в чем не бывало. – Про это в самом начале выпуска говорили. В Америке выбрали короля.

Мама с папой переглянулись. Папа поднял вопросительно бровь, а мама пожала плечами. Я, видя, что они не решаются возразить, поспешно добавила, стараясь, чтоб голос был очень естественный:

— Это главная новость дня. Диктор сказал – просто сенсация!

Теперь мама с папой сделались очень удивленные. Но поскольку на их лица то и дело наползало недоверие, я продолжила, не давая им опомниться:

— Я и сама не поверила сначала. Да что там я, правительства многих стран не поверили. Но оказалось, что процесс готовился тайно, – сказала я серьезно, выделяя голосом слово «процесс». – Чтобы не вызвать бурную реакцию мировой общественности.

Кажется, получилось!

— А… а для чего он им понадобился? – спросила мама. Я чуть не сказала «из-за политкорректности» – это слово очень солидное и взрослым ужасно нравится. А такие слова как раз полезны, когда пытаешься кого-нибудь в чем-нибудь убедить. Но я не стала его использовать, потому что сама точно не знаю, что оно значит, и тогда можно попасть впросак. Вместо ответа я спросила:

— Что значит «политкорректность»?

— Они там со своей политкорректностью все с ума-а-а посходили! – закричал папа, вздымая брови. – Им теперь из-за политкорректности короля подавай! Для ублажения монархически настроенного населения!

— Политкорректность – это когда стараются, чтобы всем, кто в меньшинстве, было хорошо. Чтоб учитывались их интересы и чувства, чтоб никто их не обижал, – сказала мама. – Например, негров…

— А их король как раз и есть негр. Из-за политкорректности. Для ублажения чернокожего населения, – уточнила я.

Это у меня удачно придумалось! Я покосилась на родителей: они оба сидели вполне огорошенные. Папа, уже нисколько не сомневаясь, спросил:

— А когда же они успели? Давненько я, видать, новостей не слыхал! Совсем от жизни отстал!

— Да нет, пап, ты совсем на немножко отстал, – утешила я его. – Сегодня и выбрали. В смысле, была коронация, – солидно сказала я и для пущей убедительности добавила: – А потом состоялась пресс-конференция, и там он как раз и сказал, что собирается приехать в Европу, и, наверно, в Россию – ну, в гольф к этому, как его там, поиграть…

— Японский хрен… – задумчиво проговорил папа.

— Невероятно! В Америке – король! – воскликнула мама.

— Но, с другой стороны, Ирочка, есть и другие страны, где монархия уживается с республикой… тьфу, с парламентом, – сказал папа. – Англия, Швеция…

— Дания… – неуверенно сказала мама.

— Именно, – подхватила я. – Так они в новостях и сказали. И еще где-то, в Гренландии, что ли.

— В Голландии, – поправила мама. В этот раз я совсем не обиделась, что ошиблась!

Все затихли и вернулись к остывшим котлетам. Через некоторое время папа проговорил:

— Ну и ну… Спасибо тебе, дочь. Просветила. А то я с этими стройками так замотался… Скоро они там столицу в Нью-Йорк перенесут, а я ничего не узнаю. Если ты мне не сообщишь, конечно, – добавил он и похлопал меня по плечу.

Ой, а разве у них не в Нью-Йорке столица? А где тогда? Может, сразу сказать, что и столицу перенесли, заодно?.. Ведь как пить дать поверят… Но ладно, хватит им пока короля.

И стала доедать котлету. Сижу довольная, на родителей поглядываю. Как здорово я их обхитрила! А я и не замечала раньше, что обманывать бывает так приятно. Нет, это не значит, конечно, что я теперь вправо-влево врать начну. Ведь мой обман – не обман, а так, шутка. Вы, небось, тоже это чувство испытывали, когда накалывали кого-нибудь.

Перед сном я, направляясь по коридору к себе, услышала, как папа произнес в телефон:

— И представь, как по нотам нас с матерью разыграла! Ну, я Малахову звоню только что, ему все это впариваю, а он мне – Игорь, у тебя, говорит, в голове жесткий диск перегрелся!

И захохотал. Я ненадолго притормозила. Папа отсмеялся, потом некоторое время слушал, что ему отвечают. Потом сказал:

— Да десять всего ей. Хотя учительница говорит, что у ней способности буквально ко всему. Далеко пойдет! Я всегда говорил, что она может стать президентом. Или американским королем. Ей только волю дай!

И опять захохотал. А я стою такая и думаю: правда это. Я смогу стать президентом. Только дайте мне волю!

Да, только как ее взять? Это же не торт какой-нибудь, который можно выклянчить. Не могу же я сказать: «Папочка! У ребенка такие нагрузки в школе. И к тому же зимний авитаминоз. Ну что тебе стоит уступить дочери свою порцию воли?» Тут надо каким-то другим способом действовать…

2

Я, конечно, люблю своих родителей. Но самое обидное, что они меня называют большой, а относятся как к маленькой. То есть они думают, что со мной что хочешь можно сделать. Капусту есть заставить, колючий шарф надеть и так далее. Но вы-то понимаете, что я на самом деле большая. Хотя я иногда притворяюсь маленькой, ради собственного спокойствия. Например, недавно мама ко мне пристала, чтоб я сходила в обувную мастерскую забрать сапоги. Ну, я похныкала, что на Гороховой большое движение, что я боюсь одна на ту сторону переходить, и она от меня отстала. А на самом деле я нисколько машин не боюсь. Я Гороховую переходила еще задолго до того, как меня стали одну со двора выпускать. Только они об этом не знают.

Сижу я, короче, за завтраком и обо всем этом думаю. И настроение у меня в принципе хорошее, потому что приятно чувствовать себя хитрой и умной. То есть взрослой. Тут мама и говорит:

— Игорь, ты опять забыл вынести мусор. Всю кухню протушил, есть невозможно!

А он такой отвечает из ванной:

— Я бреюсь. Пусть Решка вынесет.

Все мое хорошее настроение вмиг улетучилось. С какой это стати я?! А мама, вместо того, чтоб его заставить, и говорит:

— Действительно. Ты у нас уже взрослая, пора выполнять некоторые обязанности по дому.

Как если б я их не выполняю. Я то и дело то в магазин хожу, то пол в коридоре мою. И ведро я часто выношу, хотя это папина работа. Да что я, в конце концов, нанялась, что ли?! Вот возьму сейчас пакет с мусором и притворюсь, что вынесла, а сама его в прихожей оставлю посреди их ботинок. Пусть посмеют сказать что-нибудь. Или нет, лучше я поворчу, а потом им назло возьму и вынесу. А можно еще так: отказаться, чтоб они всякую надежду потеряли, а потом взять и вынести – пусть удивятся. И пусть похвалят!

Эта последняя мысль мне понравилась больше других, особенно когда я представила, как они будут хвалить. Я даже ругаться не стала, просто молча встала из-за стола и вынесла. Возвращаюсь – и вот как мама меня встретила:

— Ну куда ты столько снегу нанесла? Отряхни сапоги немедленно!

А папа, думаете, меня защитил? Или, думаете, хоть спасибо сказал, что я за него мусор вынесла? Ничего подобного. Пошел себе в кухню и начал кофе варить. Сижу я над своим бутербродом с вареньем, и так мне горько, что варенье несладким кажется…

А тут мама такая:

— Вот и каша – сила наша! – и поставила тарелку на стол, на папино место.

А он:

— О, спасибо, дорогая! А я тебе кофе сварил! – И достал ее любимую чашку.

Ну просто как в рекламе. Или в сериале. Такие друг с другом любезные, аж противно. Обычно все утро ругаются, а тут растащило их… А меня будто нет. Я им нужна, только чтоб мусор их выносить…

В это время папа поставил чашку на блюдечко и налил в нее кофе, а сам отвернулся к кофейнику. А мама в это время копалась в холодильнике. И никто не заметил, какая я сижу обиженная. И так мне себя жалко, что все внутри дрожит, а вокруг будто облако… И у меня уже почти слезы капают, и я, сама не знаю зачем, все гляжу и гляжу на чашку с кофе. И вижу я, как она начинает потихонечку ехать. Ну да, плавно так по столу скользит. Как по льду… Ну и, конечно, – бряк на пол, и вдребезги! Кофе по всему полу течет, а я гляжу на осколки и аж дрожу вся. Вы поняли, почему?!

— Какой, ты, Игорь, колчерукий, право, – воскликнула мама.

— Это я – колчерукий?! Да она сама!

— Как это – сама?

— Даю тебе честное слово, я ее не касался!

— Извинился б лучше, и дело с концом, – огорченно сказала мама.

— Да за что извиняться?! Не я это! Вечно ты на меня наговариваешь!

— Малодушие никого не украшает, – отрезала мама.

— Ах та-ак? Я и колчерукий, я и малодушный?! Ешь тогда сама свою кашу! – рявкнул папа и оттолкнул тарелку. Она проехала немного и почти уже было остановилась, но тут я на нее немножечко поглядела, да-да, только самую капельку, ну, и она…

— Да что с тобой?! Как ты себя ведешь?! – взревела мама. – То чашки бить, то тарелки?!

— Она САМА-А-А! – на пределе голоса выкрикнул папа.

— Конечно, всегда легче списать на чудеса, чем отвечать за свои поступки, – процедила мама.

— Да не верю я в чудеса! Это ты на них помешалась!

— А-а-а, – с ложным спокойствием протянула мама, – вот в чем дело. Это я, оказывается, виновата. Это я у нас безумная. Может, это я сама и разбила?!

— Не ты, но и не я, – ответил папа. – Клянусь тебе, я ни при чем!

— Гляньте-ка, люди добрые, – свирепо сказала мама. – У нас, наверное, привидение завелось. Или домовой на что-нибудь сердится.

Наступила зловещая пауза. Обычно в таких ситуациях в нашем доме за нею следует ураган. И он разразился. А я сидела, прячась за пакетом сока, и хихикала: вот теперь все как всегда, как у нас по утрам заведено: крик и ссоры.

И никакое это не привидение. И не домовой. Это я, их дочь, Решка. Регина Горшкова. Регина Поттер. Волшебница.

***

В бабы Вериной комнате было холодно. Эх, погреться, что ли, подвигаться?..

Ария из оперы Верди [85]. Пум-ба-па, пум-ба-па, что это, вальс?

— Ла-до-ни мобиле [86]! – резко спел, почти выкрикнул высокий мужской голос.

Ну и что, подумаешь, что они из-за меня поссорились. Поругались – и перестали, ничего особенного. Они и раньше сами по себе ого-го как ругались. А я что, хотела их ссорить, что ли? Просто поупражнялась в волшебстве, и так совпало, что мама на папу подумала…

Но что мне не нравится, так это злое чувство, которое я в тот момент испытывала. Есть в нем что-то неправильное. Вообще, с этим волшебством я становлюсь все больше не похожей на себя. Раньше я родителей прощала, а теперь злюсь только… Одно дело – тренировать свои сверхъестественные способности, и совсем другое – использовать их против других. Особенно когда те никак не могут ответить. Они же маглы простые, им никогда чудес не понять…

Голос лаял, как будто бы на меня.

Но, с другой стороны, раз они маглы, то почему они так со мной, волшебницей, обращаются? И вот, кстати, их двое, а я одна, значит, я в меньшинстве, так почему они ко мне свою политкорректность не применяют? Негров защищать можно, а детей кто защитит? Почему они со мной все время несправедливы? Я у них просто как Золушка!..

Голос подпрыгивал с завихрениями в такт вальса.

А вдруг?.. Вдруг я им действительно не родная? Вдруг они меня из детдома взяли? Тогда понятно, почему я себя постоянно как Золушка чувствую!.. Только у Золушки хотя бы отец добрый был, а мой? Про мусор и думать забыл, увлекся кофе этим дурацким. А я за него на мороз выходила… А мама? Да просто как мачеха! Хорошо хоть за подснежниками в лес не послала…

Кружась и приседая в вальсе, я подумала о тяжкой судьбе всех известных мне приемных детей. А знаете что? Моя жизнь ничуть не лучше! Они со мной знаете как обращаются? Как дядя Вернон и тетя Петуния – с Гарри Поттером, вот как! Спасибо, что хоть не в чулане под лестницей держат. С них станется!

Голос кончился, но мелодия все вертелась.

Почему они меня все время заставляют? Ведь гораздо приятнее делать дела не тогда, когда велят, а когда самой захочется. Взрослые сами именно так и делают! А я уже взрослая и люблю сама собой распоряжаться. Чтоб мое время было по-настоящему мое. Чтоб никто не говорил: «Тебе пора делать уроки» или «У тебя сейчас свободное время – вот и убери свою комнату». Да что ж это за свобода тогда, раз убирать заставляют?! Если это время – мое, так и отдайте его мне, я сама разберусь, что с ним делать. Захочу – могу и убраться. Но только если захочу!.. Вообще, захочу – и…

Тут музыка внезапно окончилась. А я не успела додумать про что-то важное. Ну ладно, пойду. Наверно, для меня там уже задание подготовлено, – горох от фасоли отделять…

3

Вы, наверное, думаете, что моя жизнь состоит из одних только событий и приключений? Так вот нет. Так только в кино или в книжках бывает. Но я же не из книжки, а настоящая. Поэтому жизнь моя такая, как у всех. Просто я не пишу о том, что происходит между событиями. Вам бы скучно стало, если б я описывала все подряд: кто что кому сказал, и что мы проходим по каждому предмету, и в чем я хожу одетая, и что показывают по телику, и так далее. Это вы сами можете себе представить, потому что все это у меня приблизительно как у вас. Лучше я и дальше буду рассказывать только про то, что у меня по-другому.

И главное, конечно, – это мои волшебные свойства. Да, чуть не забыла сказать: после случая в кухне я все время могу совершать чудеса. В смысле, раньше чудо со мною случалось, а теперь происходит тогда, когда я хочу. Раздумывая об этом, я знаете что обнаружила? Что чудо всегда каким-то образом связано с моим хотением. Даже в те разы, когда оно происходило независимо от меня, было не так важно злиться или бояться, а именно чего-нибудь хотеть, и очень сильно. Например, чашка и тарелка подвинулись не потому, что я обижалась на маму с папой, а потому что очень хотела им как-нибудь насолить. То же самое во время разборки с Буровым: уж как мне его испепелить хотелось, и — пожалуйста, молния получилась. И чемодан открылся по моему хотению, и палочка дяди Волина сама мне в руки прыгнула, потому что мне очень хотелось ее! И фонарь, наверное, тогда зажегся от моего горячего желания стать Золушкой…

А не дураки были те, кто сказки писал. «По щучьему велению, по моему хотению» – как это верно подмечено! С давних пор люди знали, что для чуда хотение нужно! А щука – это связь с тонким миром, с волей звезд. Она, наверное, анимаг, раз говорить умеет… И все другие животные в сказках… Но не будем о сказках, жизнь в сто раз интересней! Потому что в ней происходят настоящие, не сказочные, чудеса! И теперь с чудесами в моей жизни все ясно!

Только с Пушкиным непонятно. Вроде, в тот раз, когда портрет ожил, мне ничего особого не хотелось… Вот именно: не хотелось, а не хотелось. В смысле, мне, если честно, ужасно не хотелось признаваться Любке, что я ей соврала, что будто бы видела куклу у Бурова… Выходит, и это чудо случилось по моему хотению, то есть не-хотению…

И тут меня осенило: прав был сто раз дядя Воля во время нашего самого первого разговора – волшебником может стать каждый, достаточно очень хотеть!

А знаете, что еще я заметила? Что чудеса происходили со мной без какой-либо щуки. И без волшебной палочки. И даже без заклинаний. Например, мне ведь и в голову не пришло применить Алохомора к замкам буровского чемоданчика или двигать чашку с помощью Мобилиарбус. Удивительно, правда? Что это значит? А то, что я не простая волшебница. Обычно чудеса совершаются с помощью магического слова, существа или предмета. То щука, то рыбка золотая, то джинн, то лампа, то кольцо, ну, вы и сами знаете, небось, не меньше меня сказок читали. А то еще книги волшебные используют: например, в «Зачарованных» они то и дело за книгу свою хватаются, и в ней есть ответы на все вопросы. И так не только в сказках или кино. В жизни лишь очень немногие из тех, кто пользуется сверхъестественной силой, могут обойтись без карт, кофейной гущи или учебника по какой-нибудь медитации. А у меня связь с волей звезд напрямую! И так гораздо лучше. Потому что ты ни от кого не зависишь. А свяжешься с кем-нибудь – хлопот не оберешься. Те же джинны – они очень разные бывают. Обещают и дворцы, и все остальное, но кто знает, что на самом деле у них на уме? А в жизни еще запутанней – вон, в объявлениях одна и та же специалистка по любовной магии предлагает и приворот, чтоб вернуть мужа в семью, и отворот, заканчивая уничтожением соперницы. Спасибо от тех жен, кому мужа возвращают; а каково родственникам соперницы, если ее уничтожат?! То-то и оно. А про волшебные предметы после случая с палочкой я вообще молчу. На собственной шкуре знаю, как все может обернуться. Так что волшебная палочка – это палка о двух концах!

Поэтому я очень рада, что могу совершать чудеса сама по себе.

Из этого следует, что я даже среди волшебников отличаюсь особыми способностями. Не подумайте, что я хвалюсь, – я понимаю, что способности – это дар звезд. Что звезды делают нас звездами. Но все-таки: как приятно знать, что они выбрали не кого-то там, а именно меня! Пока воля звезд где-то в космосе плещется, она ничья, общая. Но стоит мне чего-нибудь захотеть, да понастойчивей этого потребовать, как она становится моей. В тот момент, когда я хочу, чтоб чудо случилось, я просто всем телом чувствую, как она, воля звезд в смысле, сквозь меня льется! Надо только себя как следует раззадорить, чтоб все внутри клокотало, кипело, чтоб громкий голос кричал: «Давай, давай»! Я хочу, чтоб вот этот стул подвинулся! А про остальное вы уже знаете: надо все в себе сжать, как бы комок скатать в голове, а потом вжик – из глаз его выпустить. И то, что я хочу, двигается. Ну, не машины и не дома, но средние какие-нибудь тяжести – пожалуйста. Вчера свою кровать полчаса по комнате катала. Под конец у меня от усталости глаза просто гасли. Но если б вы знали, как это здорово!

Конечно, вы можете сказать, что вот, везет некоторым, они волшебники по крови, небось, поэтому им звезды благоволят, отсюда и все способности. Но не все так просто. Даже если у вас есть волшебники в роду, вы не обязательно становитесь волшебником – вспомните моего папу. И наоборот: даже обычный магл может стать волшебником, достаточно очень хотеть. Значит, самое главное – в личном согласии. Я прекрасно помню момент, когда я сказала, что отказываюсь от своей воли и отдаю ее звездам. Какое озарение на меня тогда снизошло! И после этого у меня вон сколько воли стало – я могу творить чудеса!

А знаете, что я сейчас подумала? Что вы вполне можете решить, что я сочиняю. Типа как дети часто: начнут рассказывать, что, к примеру, вчера он с отцом на полигон ездил, гильзы собирал, танки настоящие видел, даже внутрь ему залезть разрешили и руль покрутить. Ну, ты слушаешь-слушаешь, а потом глядь – он тебе рассказывает, что сам этим танком управлял, что у них там учебный бой был, и он в том бою девять огневых точек противника уничтожил. И только тут до тебя вдруг доходит, что этого быть не может хотя бы потому, что как он мог одновременно и танк вести, и из пушки стрелять? И становится ясно, что парень заврался, из мухи слона понаплел. Вот и вы, небось, сомневаетесь: вдруг Регину слегка занесло? Вдруг она так хочет волшебницей стать, что все это просто понапридумывала?

На это я только одно могу сказать: дело ваше. Я-то знаю, что могу совершить чудо где и когда хочу. Вот, могу прям сейчас эту тетрадку, в которой пишу, подвинуть, хотите? Ах да, вы ж все равно не увидите… Хотя, даже если б вы были сейчас в этой комнате, все равно, небось, не увидели бы: никто, кроме меня самой, не видит… Тот раз в кухне с родителями был единственный, и то на домового списали. Я и в школе пробовала, и во дворе, – люди просто как слепые! Либо вовсе не замечают, либо думают, что вещь движется от ветра или от наклона. То есть они не понимают, что происходит чудо. И это самое обидное. Какой смысл творить чудеса, если никто ими не восхищается? Ведь это самое главное в жизни – чтоб тобой восхищались, хвалили тебя, чтоб ты была самая-самая… Но я знаю свою волшебную силу! Вот пойду сейчас во двор и докажу!.. Что-нибудь эдакое сделаю, крупное, пусть только попробуют не заметить! Я – я качели вверх тормашками задеру, пусть, ха-ха, покачаются!

***

Рассказать, что сейчас во дворе было? Ну, слушайте. Выхожу я, короче, а там Соня снеговика слепила. Небольшой такой, но все как положено: ручки из палочек, нос-морковка и рот набекрень проковырянный. Рот, кстати, у нее такой кривой вышел, что похоже на хэллоуинскую тыкву. Я подхожу – а вы знаете, что мне невтерпеж было силу свою продемонстрировать, — и говорю:

— Прикольный какой снеговик у тебя. – Ну, она стоит довольная. – А хочешь, я сделаю так, что он оживет?

Она молчит и глядит недоверчиво.

— Сонь, – говорю. – Я не сказки рассказываю. Встань в сторонку.

Соня отошла, а сама все не верит. Ну, я встала возле нее и проделала все как положено. Хотите – верьте, хотите – нет, но снеговик зашевелился. Только я не учла, что у него ног нет. Он и двух шагов не прошел, развалился. Я оглядываюсь на Соню – неужели она ничего не увидит?! Она сначала стояла завороженная, а потом вдруг как расплачется.

— Не грусти, — говорю, а сама вся горю от радости, — я тебе нового снеговика сделаю!

А она:

— Не надо… Страшно…

И бегом без оглядки вон со двора. Ну что с нее взять, мелкота!

Домой я вернулась, распираемая чувством собственного достоинства. Стоило мне захотеть, и вот, уже люди мои чудеса замечают! Недаром во мне течет кровь волшебников — баба Вера и все другие могут мною гордиться!

В это момент зазвонил телефон. Это была Любка – у нее пианино настраивают, а ей к уроку готовиться надо, вот она и попросилась прийти, на бабы Верином позаниматься.

— Приходи,- говорю.

И Любка примчалась.

Она играла какой-то вальс Шопена [87], неспешный, раздумчивый, а я сидела на диване, прислушиваясь к голосу пианино, и думала: интересно, почему как только я про бабушку вспомню, так сразу с ней что-то связанное происходит, как будто она откликается? Как жаль, что я ее плохо помню, больше по фотографиям. Но то, что она была очень-очень доброй, помню точно. Добрее, чем мама с папой. Зачем она только послушалась их и не стала учить меня своей тайной науке! Может, я сейчас бы уже как святой Николай была!

Интересно, она со святым Николаем была знакома? Ну, не с ним лично, конечно, а с его духом? Была, наверно. И отец ее, Николай, мой прадедушка, тоже. Раз он эту икону сам повесил… Он, наверно, тоже каким-нибудь экстрасенсом был.

Волшебники добрые есть, и не только в сказках! Обидно, что Надежда Петровна всех их считает злыми. Когда-нибудь я расскажу ей и про наш род, и про тетю Лору с дядей Волей. Интересно, кстати, они учились в русском Хогвартсе? Или они самоучки? Или, может, их бабушки были волшебницы и передали им по наследству свое мастерство?

А я, я ужасно хочу в Хогвартс! И меня обязательно примут туда! Да, святой Николай?

Я вгляделась в икону, ожидая увидеть улыбку, и обомлела: он хмурился!.. Я поморгала, надеясь, что мне это только кажется, но нет: он по-прежнему выглядел очень серьезным…

Меня охватило какое-то беспокойство. Сколько я его от себя ни отгоняла, оно настойчиво лезло назад. Что не так?.. Неужели меня не примут?.. Почему?.. Может, он до сих пор из-за палочки сердится? Я же ею уже сто лет не пользуюсь!

Потихонечку встала и заглянула за книги – лежит, вся в пыли, не шевелится. Просто палочка, ничего в ней нет сверхъестественного. Нет, видно, дело не в ней. А в чем тогда?.. Чудеса со мной теперь постоянно случаются, разве этого не достаточно? В «Гарри Поттере» в Хогвартс берут даже маглов, а я, я не магл, я не просто не магл, я…

Ой. Не в этом ли все дело?! Не слишком ли я разъякалась?! Я себя волшебницей называю, а ведь на самом деле я не волшебник, я только учусь. Мне, может, хотелось бы что угодно уметь, например, поджигать что-нибудь глазами или ходить по воздуху, но фигушки: это мне не по силам. Что я умею? Только и умею, что молнии запускать да предметы взглядом двигать. А туда же: способности, кровь…

А в Хогвартсе выскочек не слишком жалуют, только на факультете Слизерин они есть. Но туда я не хочу, хоть он и в Хогвартсе! Ведь там одни только злые!

Или ладно. Пусть хотя бы туда примут. Не все же там такие прям никудышные. Главное, что там волшебству учат. Поучусь немного, а чтоб злые не приставали, могу притвориться, что я тоже злая. А потом все равно стану доброй. Все же от моей воли зависит. Вообще, не все ли равно, добрый ты или злой? Главное – все тонкости колдовства освоить…

Ах, как хочется в Хогвартс!.. Там я буду своей! Вот, я очень, очень хочу! Для чуда ведь нужно хотение, что еще не хватает?.. Дай мне знак, я сделаю все, что надо, только дай, – а то так несправедливо!..

Святой Николай глядел на меня очень строго. Меня охватило отчаянье…

В это время Любка закончила заниматься.

— Какой хороший у вас инструмент, – сказала она. – Отзывчивый.

— Бабушкин, – гордо ответила я. И тут меня прорвало.

— Люб… Знаешь, я тогда настоящему Деду Морозу – ему вот, ты знаешь, – тоже письмо написала. С желанием. Но оно не исполнилось. И боюсь, что уже не исполнится… И знаешь, я сама виновата… Я сама себе все испортила…

Любка пересела ко мне на диван, долго смотрела на святого Николая, а потом грустно сказала:

— Вот и я… И я сама виновата. И я себе сама все испортила… Не видать мне собаки… – Она расширила глаза и перешла на шепот: – Ведь я, знаешь, иногда очень злая бываю. Я своих младших люблю попугать. Заведу их в темную ванную, только щелку оставлю и вот так делаю…

Любка свела глаза к носу, скрючила пальцы и заревела, почти как тогда, давным-давно, когда я просила меня напугать. Только тогда нам смешно было, а теперь не очень-то…

— Ну, так вот. Они орут от страха, а я еще больше, и дверь заслоняю… В общем, наверное, из-за этого он, святой Николай, сомневается. За такие дела подарков не дарят… – Она тяжко вздохнула. – Но я теперь знаешь что решила? Что я постараюсь хоть сколько-нибудь, хоть два месяца, по-другому жить. Не только их не пугать, а наоборот, заботиться. Играть с ними, сказки рассказывать… И каждый день из садика забирать. Заодно и маме помощь…

— Молодец, – сказала я. – Это ты правильно решила.

А про себя думаю: ну и ну, вот она какая на самом деле-то, Любка. С виду ангел такой с косичками, а маленьких обижает. Хорошо, что я не такая… Я тоже не очень люблю малышей, они почти всегда глупые и жадные, но чтоб пугать их вот так – до этого я не доходила… А Любка продолжила:

— Сама я бы не догадалась новую жизнь начать. Это мне Рита из музыкалки посоветовала, та, что про святого Николая рассказала… Понимаешь, это только в сказке у добрых волшебников можно чудес попросить, и пожалуйста, все тебе будет. А в жизни мы и сами должны что-то делать, чтоб наше желание исполнилось. Раз мы хотим, чтоб нам было добро, то должны и сами стать добрее. Мы должны заставлять себя быть лучше, чем раньше… Мы должны не сидеть на месте в ожидании чуда, а как бы навстречу идти, понимаешь?

Я подумала с минуту над Любкиными словами и говорю:

— Умная ты, Люб. Но и я не дура: я тоже стараюсь быть доброй. Я маме ведро выношу. Вместо папы. Так что и я не сижу на месте.

И как только это сказала, меня осенило: вообще-то, я дура! Потому что я как раз это и делаю: на месте сижу. Понятно теперь, почему святой Николай на меня рассердился. Действительно, одного хотения мало! Любка права – надо идти навстречу! Мне же через Надежду Петровну еще когда знак был, что надо искать Хогвартс среди школ, а я все сижу. Того и гляди досижусь до того, что родители для меня что-нибудь подберут. Какую-нибудь суперскую школу, где на президентов учат. И таким меня в ней маглом сделают, что я о чудесах позабуду… Вырасту – и перестану в них верить, как папа…

Нет! Я – Поттер! Вперед, на поиски!

4

У нас несколько средних школ неподалеку есть. Начну с самых ближних: никто же не знает, где Хогвартс может оказаться. Школа на Бородинской улице была такого цвета, что подходить не хотелось. Но я подошла, походила вокруг. Куча окурков, раздавленных жвачек, бутылки от кока-колы и пива, пакеты от чипсов и всякого прочего. То ли у них тут конкурс на самую высокую кучу мусора, то ли просто у дворника забастовка. Поднялась на порог, а мне навстречу орава ребят, больших, класс восьмой-девятый.

— Слушай, девочка, дай закурить!

— У меня нет, – растерялась я.

— Тогда просто дай! – заржали они, окружили меня и стали дергать за рукава. Едва я ноги от них унесла.

Это не просто школа, это питомник настоящих шаромыжников! Я специально номер запомнила. Если родители меня туда запишут, я пойду на Пять углов [88] и от горя разобью себе голову об какой-нибудь угол.

Каждый день до конца недели я ходила по окрестным школам. Парочка мне приглянулись, но это были обычные школы. Волшебством возле них и не пахло. И вот наконец в субботу возле одной, современно отремонтированной, я почувствовала знакомый холодок. Не знаю, что меня в ней привлекло, наверно, солидность. Стою я такая у входа, а тут ко мне две девочки, классе в пятом, подходят и говорят:

— Ты кого-то из нашей школы ждешь?

Они держались как фрейлины на балу – вежливо и независимо.

— Я сестра Даши из восьмого «А». Двоюродная. – (Никакой сестры у меня в этой школе нет, конечно, но надо же было ответить что-то. А Даша в каждом классе обязательно есть, это очень распространенное имя). – А вы откуда узнали, что я не из вашей школы?

— Ты в джинсах, а у нас все девочки в юбках. Школьная форма. Чтоб от других отличаться.

Это мне ужасно понравилось. Это даже немного похоже на мантии Хогвартса. А остальные, маглы, пусть что хотят носят…

— А в джинсах у нас только на субботник приходят, – добавила вторая девочка и наморщила носик.

— А у нас в школе тоже все девочки в юбках, – подумав, ответила я. – В синих, со складочками. И у всех пиджаки. И галстуки. – (Я однажды по телику английскую школу видела, там так все и было, так что я не очень-то наврала.) – А я в джинсах, потому что у нас сегодня субботник был, — продолжала я. – А в вашей школе… чему учат?

— Во-первых, у нас не школа, а гимназия, – сказала первая девочка немного отстраненно. – И поэтому учат тому, что другим, обычным, не по силам.

Может быть, это намек, что их учат волшебству?.. Если эта школа – русский Хогвартс, никто, конечно, не станет об этом болтать посторонним!

— А во-вторых, – добавила вторая значительно, – чтобы у нас учиться, нужны особые способности.

Ага!.. Уж не сверхъестественные ли?!

— А… Трудно к вам поступить?

— У нас тут конкурс семь человек на место, – сказала первая. – И тесты ужасно трудные. Я в прошлом году, чтобы в пятый класс приняли, всю весну на курсы ходила. И дома с учителями занималась. Для развития логики и эрудиции.

Эти слова она произнесла горделиво и с удовольствием. А вторая продолжила:

— Но все равно, даже если готовишься изо всех сил, могут не взять. Говорю же – нужны особые способности. У нас тут индивидуальный отбор. То есть смотрят на каждого, годишься ты или нет.

Это почти как в Хогвартсе – надевают тебе волшебную шляпу, и она тебя сортирует!.. В это время из школы вышла красивая женщина в модной шубе с выстриженным мехом и на очень высоких каблуках.

— Анастасия Георгиевна, а мы вас ждем! – кинулись к ней девочки и, щебеча, ускакали вслед за ней по ступеням.

А я вошла.

— Ты куда? – строго спросила меня вахтерша. Бдительная, по джинсам распознала, что я не своя!

— Здравствуйте, где можно получить информацию для поступающих на курсы по подготовке в пятый класс? – без запинки проговорила я.

— В канцелярии, – немного удивленно ответила она. – Второй этаж, двадцать второй кабинет, у секретаря директора. Там прошлогодние тесты продают. А ты что ж, без родителей?

— Я сирота, – ответила я и смело пошла по мраморной лестнице. Все здесь было как в храме науки. И пахло тайнами.

Я уверенно несколько раз постучала в дверь канцелярии и тут же открыла ее. Как только секретарша высунула нос из-за компьютера, я, не давая ей опомниться, выпалила:

— Извините за беспокойство, но меня Анастасия Георгиевна прислала, она просит материалы для подготовки в пятый класс. Прошлогодние тесты и все такое. Один экземпляр. Срочно!

Она подняла было брови, разглядывая меня, но потом кивнула в угол:

— Возьми сама вон там, на столе.

Я подумала – вот сейчас бы продемонстрировать свои таланты да и взять листочки взглядом! Но кто их знает, может, у них тут посторонним колдовать не разрешается? Поэтому я взяла материалы обычным образом и быстренько выбежала из школы. Сердце мое стучало, руки дрожали.

Ох, прав был святой Николай, что сердился. Ведь какая я была глупая: думала, что меня в Хогвартс просто так, за одни чудеса, возьмут. А люди вон как готовятся, на курсы ходят, логику и эрудицию развивают. Что ж, будем наверстывать! Подготовлюсь – и объявлю родителям, что я нашла себе школу.

5

Я потратила все воскресенье на то, чтобы изучить тесты. В начале там было обращение к родителям, где на скучном взрослом языке говорилось, что подготовиться к экзамену в эту школу в принципе невозможно, а задания в сборнике только помогают представить уровень требований. Это они так хитро намекают, что берут туда только особых детей… Знаем, знаем, каких…

Сами задания были не как из школьных учебников, а прикольнее. Например, надо было ответить, как называются помещения для разных животных, в образце было «корова – коровник». Свинья – свинарник, уверенно написала я; слон – слоновник, это тоже просто. Дальше в списке шел петух, и я чуть было не написала «петуховник», но опомнилась и собралась писать «петушатник», но опять опомнилась, и много еще мне всякой глупости лезло в голову, пока я не докопалась до курятника. Но, найдя, очень обрадовалась. Интересное задание! Дальше был голубь – про голубятню я знаю, мне папа рассказывал, что раньше было модно разводить голубей; что дельфинов содержат в дельфинарии, я знаю из телевизора, про овчарню для овцы – из одной басни, там начало как раз: «Волк, думая попасть в овчарню…» Дальше в списке была собака, и тут я попотела так же, как с петухом, тычась в разные «собачники» и «собаковники». Пока меня не осенило, что в той же самой басне, конкретно в следующей строке, говорится: «…попал на псарню»!

В очередной раз довольная собой, я вписала это старинное несуразное слово. Пора бы его на «собаковник» заменить! И даже не расстроилась, что не знаю, как быть с последним словом – «змея». Могу предложить «змеевник», если им понравится. Ну и что, если неправильно, не обязана же я знать все на свете слова. Поучусь у них – узнаю. Во всяком случае, как называется питомник для змей. Если это правда Хогвартс, без змей не обойтись, они связаны с волшебством, каждый дурак это знает.

Еще там были географические задания и немного математических, не только на знание правил, а еще и на смекалку. Ну, это мне знакомо, недаром же я в ТРИЗе занимаюсь. Это у нас в школе кружок такой: теория решения изобретательских задач. Короче, мы там ребусы всякие решаем и головоломки. Так что найти ответ в задачке про то, как Алине подарили пакет с орехами, мне не составило труда. Если кто не знает, в чем было дело у этой самой Алины, рассказываю: когда она попыталась разложить все орехи на три равные кучки, один орех оказался лишним. То же самое произошло, когда она раскладывала орехи на четыре, пять и шесть равных кучек. Зато орехи разделились на семь равных кучек. Вопрос: сколько всего орехов было в пакете? Ну, это пара пустяков: триста один орех.

Дальше в тестах шла ну совсем простенькая задачка про Петю, который будто бы нашел на даче в дедушкином сарае тысячу бутылок из-под лимонада. В ближайшем магазине за каждые десять пустых бутылок дают одну полную. И надо узнать, сколько бутылок лимонада Петя сможет выпить за лето благодаря своей находке. Я взялась было ответ писать – ну, чепуховенькая же задачка-то, но тут со мной случилось то, что часто бывает на математике: я вдруг представила, как этот Петя тащит в магазин пакеты с пустыми бутылками, по десять в каждом. И что стоит жара, тащить ему тяжело, но он пыхтит, о лимонаде мечтает. А потом подумала о Петином дедушке, что это ж каким любителем лимонада надо быть, чтоб тыщу бутылок выпить! И что дурак был тот дедушка, что сам не обменял пустые бутылки на полные.

В общем, много прошло времени, пока я вот так мечтала, представляя то дедушку, то Петю с круглым от лимонада пузом. Но спешить было некуда, не на контрольной же, и я дала себе волю. Это было ужасно приятно – знать, что я сама решаю, когда я решу эту задачу. И решу ли вообще. Ведь никто меня не заставляет!

Если б вы только знали, как это здорово – знать, что ты сама себе хозяйка! Сижу я, короче, счастливая, решаю в свое удовольствие. Узнала, сколько бутылок этот подвинутый на лимонаде Петя выпил за лето (вам не скажу – сами подумайте!), приступаю к следующему заданию. Там надо вписать, чьи это вещи, типа «горшочек с медом – Вини-Пух». Вещи оказались сплошь литературных героев. Я знала всех! Особенно я улыбнулась, прочтя «трубка и скрипка» – мне ли не знать, когда я в Шерлоках Холмсах столько времени проходила! А потом я запнулась. Знаете на чем? На хрустальной туфельке… Сразу о кукле подумала и пророчество вспомнила… Ведь я уже, можно сказать, на полдороге к своей мечте – к Хогвартсу, но себя пока еще окончательно не нашла… Найти-то нашла, – я знаю, что я у Бурова, – но вернуть себя себе не могу!.. Сердце сжалось, будто кто его в трубочку скрутил. Я, стараясь не думать об этом, стала дальше выполнять задания. И все шло гладко, пока не натолкнулась на одно, само по себе занимательное – вставить слово, по смыслу как бы общее для двух других, например, дерево – ЛИСТ – бумага. И я с удовольствием угадывала: лицо – НОС – корабль, лошадь – СЕДЛО – велосипед… И вот упираюсь в пару: балерина — … — чай. Слово-то общее я быстро нашла: пачка. Но сердце мое скрученное так при этом заныло… Теперь уже не только из-за Золушки. Ведь я о балете подумала. И вдруг мне на миг показалось, что все это в моей жизни каким-то таинственным образом связано: балет – роль Золушки – кукла – чудеса – поиск Хогвартса… А кстати, недавно я слышала в новостях, что в Москве поставили балет «Золушка». Я тогда просто хрустальная сделалась вся, как туфелька… И почему-то мне захотелось когда-нибудь станцевать эту роль… Глупо, правда? Казалось бы, я об этом давным-давно забыла, а вот… И знаете что странно? В этот раз мне захотелось быть Золушкой не оттого, что роль главная, а просто потому, что я очень люблю танцевать… Но тогда я себя заставила об этом не думать, вспомнив о студии. О том, как нас там мучили, жизни совсем не давали. Например, в прошлом году я один раз пропустила репетицию из-за Любкиного дня рождения, а меня так обругали, как будто я контрольную прогуляла. Говорили, что для всех, кто в студии занимается, ничего в жизни не должно быть главнее танцев…

А у меня есть! И все, и больше не буду думать про Золушку и про танцы…

И действительно, совсем не думала, пока в очередном задании, где надо было ответить, на каком языке написана та или эта книга, я не прочла: «Ш. Перро. Золушка».

Я отбросила ручку, вскочила и стала ходить туда-сюда по комнате. Да что ж это такое! Какие-то просто подозрительные совпадения! Как специально меня кто этой темой мучает! Но кому в тонком мире это могло понадобиться?.. И зачем?.. Напоминают про куклу? И так ясно, что на пути в Хогвартс мне без нее не обойтись! Но как мне ее возвратить? Требовать – бесполезно, просить – позорно… Что же делать?

Не знаю, как я оказалась в бабы Вериной комнате. Наверно, меня ее дух позвал незаметным образом, или, может, святой Николай. Я уселась на бабушкин диван и стала глядеть на икону.

И тут я вспомнила, как мы сидели на этом диване с Любкой. Что там она говорила? Мы должны идти навстречу чуду, а еще что? Что-то про доброту…

Ну, конечно. Если мы хотим себе добра, то должны сами стать добрее! И она взяла обязательство быть добрей со своими младшими. Хотя бы на два месяца, сказала. Ха! Только сейчас до меня дошло, почему! У нее ж день рождения десятого апреля!..

Хитрюга Любка!.. Ну ладно, я тоже буду умная!

— Святой Николай, знаешь что? Я, пожалуй, постараюсь быть доброй с Буровым. Так и быть, я его прощаю. Только пусть уж кукла ко мне вернется! Пусть не срочно, но хотя бы до лета…

Не думайте, что я подумала, что он мне улыбнулся. Я ж понимаю, что мне привиделось. А кстати, день рождения у меня шестого июня.

***

Мы пришли в «Якиторию» [89] одновременно с Нагаевыми. Нас проводили за столик в самом углу, у аквариума. Я хотела было сесть так, чтобы видеть рыбок, но это место занял дядя Воля, и я не решилась возразить. Таким образом я оказалась во главе стола, спиной к рыбкам, но лицом ко всей компании.

— Что-то у меня сегодня карма не в порядке, – сказала мама, берясь за виски.

— Ничего, дорогая, подправим! – ласково откликнулась тетя Лора, устраиваясь напротив нее. – А упражнения для активации психоподавленных точек ты делаешь?

— Да, но у меня плохо получается, – сокрушенно откликнулась мама. – У тебя руки другие… волшебные…

Еще бы, думала я, глядя по очереди то на маму, то на тетю Лору. В маме нет ничего особенного, обычная женщина, даже странно, что раньше я ее красивой считала – а у нее и нос слишком острый, и рот слишком тонкий. А у тети Лоры даже внешность волшебная. И если папу сравнить с дядей Волей, тоже не в папину пользу получится: он совершенно простой, ну ничегошеньки в нем нет заметного, а дядя Воля с его мощным лбом и пышной шевелюрой, с его лучезарными глазами – он, он просто… великолепный!

В этот момент он поднял на меня глаза и слегка прищурился. Под ресницами сверкнули зеленоватые искры. Я, ощутив прилив непонятной радости, выстрелила в него небольшую молнию, нацеливаясь между бровями. Не знаю, как я осмелилась!

— Браво, – одними губами сказал дядя Воля и почесал лоб. Я была на седьмом небе! Мне тут же захотелось обстрелять его по полной программе, но он перевел глаза на прочих. Алка изучала меню, а взрослые обсуждали проблемы в природе.

— Кошмар, что мы сделали с планетой! – говорила тревожно мама. – В атмосфере озоновые дыры, моря отравлены, полезные ископаемые на исходе. Нефти хватит только на сорок лет. И что мы будем делать дальше?

Мама так беспокоилась за нефть, как будто это был кофе. Когда у нее в заветной железной баночке приближается дно, она просто ночей не спит, пока не пополнит запас.

— Да, мир находится на грани энергетического кризиса, – глубокомысленно изрек папа.

— Звезды и тут позаботились о нас, – сказал дядя Воля. – Космический вакуум полон бесплатной энергии, причем запасы ее бесконечны. Я знаком с одним профессором, он возглавляет лабораторию поисков альтернативного топлива. Так вот, им совершено сенсационное открытие: энергия из вакуума потечет неудержимо, если будет достигнуто давление, меньшее атмосферного в десять миллионов миллиардов раз. Цифра астрономическая, конечно, но иначе не может быть, когда речь идет о звездах! – Он улыбнулся многозначительно. – Опыты уже проводятся, и весьма успешно. Мне это достоверно известно, поскольку я лично его консультирую. Я делал для его лаборатории астрологический прогноз и расписание экспериментов…

— Как замечательно! Значит, мир спасен?! – радостно воскликнула мама. – И подумать только, мы знакомы с человеком, к этому причастным!

Дядя Воля сделал бровями жест как в сериалах, означающий «о, не стоит!» А папа, выдержав паузу, сказал:

— Если можно, Вольфганг… Я, конечно, далек от научных открытий, я просто рядовой бизнесмен… Но мне хотелось бы получить у тебя консультацию. Дело в том, что я затеваю один большой проект с партнерами в Финляндии. Большой и по масштабам, и по финансам. Договор уже в работе, и, если все пойдет успешно, где-нибудь после нового года надо будет перебираться туда, и довольно надолго, а значит, с семьей.

И он посмотрел на маму и на меня. Я ничего не успела подумать, а дядя Воля сказал:

— Конечно, Игорь. Мы составим подробную схему под твои планы. Чтоб все было сделано в согласии с волей звезд. А пока скажу вообще: осторожней с проектами на будущий год. Этой осенью ожидается парад планет в Скорпионе, а это знак катастроф и стихийных бедствий. Последствия этого парада скажутся ближе к весне. Возможен большой системный кризис не только в России, но и во всем мире. И солнце в последнее время ведет себя аномально… Так что разумнее было бы завершить все дела в две тысячи шестом.

Папа долго сидел глубоко задумавшись, глядя в себя. Потом набрал воздуху и сказал:

— Ну что ж. Переезд в Финляндию назначается на лето!

Мама сказала:

— Ого!.. А как же…

— Ничего. Будешь работать с компьютера. Если надо – сядешь за руль и приедешь в Питер. Не в Парагвай же я тебя увожу. Курица – не птица, Финляндия – не заграница! В царское время это и вовсе было дачное местечко. Сама же мечтала – хорошо бы домик у озера в глуши. Тишина, воздух, природа!

Мама действительно это говорила в прошлом году, когда мы были в Химосе, катались на горных лыжах. И мне там тоже очень понравилось, мы с мамой в шутку пытались уговорить папу переехать жить в лес. Но кто мог знать, что он воспримет это всерьез!

— Пожалуй, я не против пожить там пару-тройку лет, – задумчиво сказала мама. – Только как же быть с Решкой? Школа и все такое?

Вот именно!.. Что же будет со мной?..

— Я все уже разузнал, – заговорщицки подмигнул папа. – Она может пойти в местную школу. А что, пусть выучит финский язык! А русский пусть осваивает дома, под твоим руководством. Надо только подобрать компьютерную программу.

Взрослые посмотрели на меня, потом обменялись многозначительными взглядами – мол, детали обсудим потом. А я сидела раздавленная, уничтоженная. Они это так говорили, как если б мне два года от роду было. Я, значит, хожу свой Хогвартс ищу, готовлюсь, тесты решаю, а за меня уже все решено…

Выучить финский язык!.. Я помню, как они смеялись, прочтя на дорожном указателе слово «pappilansaaret», как предлагали друг другу на спор произнести его и утверждали, что выучить этот язык невозможно, что на нем сам черт ногу сломит… А я что ж, хуже черта?..

Бедная я, бедная… А дома учиться тоже никакой радости нет… Как принцесса в башне… нет, как в тюрьме… И главное: кто будет учить меня волшебству?! Такое впечатление, что мои родители – на стороне злых, они все делают мне назло, они мне только зла и желают…

Чтобы не осложнять им их сказочный переезд в Финляндию, лучше всего было бы, наверное, умереть. Вот вернутся они с работы, а меня нет. Они звонят мне на мобильник, а он не откликается. Они, конечно, подумают, что я его потеряла, и будут сердиться и говорить, что ни за что больше мне телефон не купят. И не будут знать, что некому им уже покупать телефон, что меня больше нет… И вот уже вечер, и ночь, а меня все нет. Они начнут беспокоиться, обзванивать ребят со двора и из класса, потом больницы, но все напрасно… Мама будет стоять у окна и непрерывно смотреть в темноту, а папа будет нервно курить прямо в комнате. И вот к утру им позвонят из милиции и скажут: мужайтесь, ваша дочь умерла… Интересно, они заплачут? Всплакнут, наверное… Дочка все-таки… Вот тогда они пожалеют, но поздно будет… И привезут меня в красивом гробу, бледную, тихую, навсегда успокоившуюся, отстрадавшую…

Я почувствовала, как глаза мне застилают слезы, но опустила лицо, усиленно разглядывая свой стакан с коктейлем. Мне хотелось и дальше представлять эту восхитительно печальную картину…

Так вот, лежу я такая в гробу, в кружевах, на мне мое самое лучшее платье, в руках – хрустальная туфелька, тети Лорин подарок. Дядя Воля и тетя Лора будут стоять возле гроба все в черном и перешептываться: «Бедняжка! Она подавала такие надежды!» — «Да, она стала бы настоящей принцессой, если б успела найти себя!..» А папа с мамой всхлипывали бы и говорили: «Прости нас, мы были с тобой так несправедливы!»

— Вы готовы сделать заказ? – перебил мои мысли бодрый голос официантки. Мне показалось, что я вернулась с того света, — так внезапно, не вовремя он прозвучал…

— Мне шашлычки! – выкрикнула жизнерадостная Алка. Ее, небось, не вырывают из жизни, чтоб везти в глухомань, где одни только муми-тролли водятся… Так и останусь я на всю жизнь недоучкой, буду до старости взглядом туда-сюда кровати по комнатам двигать…

— Нам большой набор суши, корабль, – деловито сказал папа. – И побольше васаби, пожалуйста.

Я оглянулась на официантку и сказала вежливо, но твердо:

— Пожалуйста, никакого васаби.

— Тебе что без васаби? – уточнила она.

— Мне каппа-маки [90], – ответила я. – А васаби чтоб вообще на столе не было.

— А нам – побольше васаби! – влез в разговор папа.

— Я, кажется, ясно сказала, – с улыбкой обратилась я к официантке. – Его не должно быть на столе. Я ненавижу васаби.

— А мы – очень даже любим! Эх, так хорошо носоглотку чистит! – залихватски сказал папа.

— Меня тошнит от его запаха, – сказала я.

— Так он же, вроде, не пахнет, – пробормотала растерянная официантка. – Нести или нет?

— Тогда меня тошнит от его цвета.

— Короче, девочке – без, – сказал папа.

— Короче, всем – без, – сказала я все тем же ровным, чрезвычайно вежливым голосом. – Вы должны соблюдать политкорректность. Я в меньшинстве, и я не желаю видеть на столе васаби. Не смейте его приносить.

— Япо-о-онский хре-е-ен! – взорвался папа. – Принесите три дополнительных порции! Нет, пять!

— У ребенка эмоциональный срыв на почве перегрузок в школе, – извиняющимся голосом сказала мама. – Не слушайте ее, ей необходима психологическая коррекция.

Самое ужасное, что у человека может быть, – это его родители.

Официантка ушла. Больше я не проронила ни слова. Внутри у меня бушевала холодная ярость. Когда принесли еду, папа, увидев возле себя пять порций васаби, злорадно произнес:

— Кто платит, тот и заказывает!

Я чувствовала, что он смотрит на меня и ждет, чтоб я подняла глаза, – хотел насладиться моим побежденным видом. Но меня так просто не победить. Я – я Регина Поттер. А он кто? Он… Он – Рыжий Горшок!

И я подняла глаза. Но посмотрела не на папу, а на его васаби. Пять симпатичных зеленых розочек лежали на темной квадратной тарелочке. Некоторое время я смотрела на них, потом скатала их взглядом в шарики и подняла над тарелочкой. Они составили пятиугольник и начали быстро летать, рисуя в воздухе звездочку. Казалось, что над столом мерцают зеленые лучи. Потом я построила шарики в цепочку и отправила их покружиться у папы над головой. Покрутив их там кругов десять, я велела им склеиться в пары. Пятый шарик не знал, куда ему деваться. Но у меня, если я захочу, даже пять на два делится! И я рассекла пятый шарик взглядом и приклеила половинки к парам. Получив таким образом два комка васаби, я затолкала их папе в ноздри. Пусть ему носоглотку прочистит.

И устало прищурилась. В голове шумело, по телу шли судороги. Ненадолго я отключилась, а когда снова пришла в себя, за столом была капитальная тишина. Папа был высморкавшийся и очень красный. Алка, сидевшая напротив, обалдело пялилась на меня. Мама растерянно хлопала глазами.

— Волик, это ты развлекался? – отводя от меня недоверчивый взгляд, спросила тетя Лора.

— Нет. Это наша юная королева входит в силу, – откликнулся он. И посмотрел на меня с восхищением. Я выпрямила спину и протянула ему руку для поцелуя.

— Это как же так? – едва слышно выдавила мама.

Никто ей не ответил. Все молчали, а больше всех – папа.

 

Март

1

Спросите – какие события произошли в моей жизни с того случая в «Якитории»? Да никаких. Родители с тех пор меня побаиваются. Папа утром сдержанно здоровается и спешит исчезнуть в ванной, а мама и вовсе слова сказать не может, только смотрит испуганными глазами и кивает так, будто кланяется. В принципе, это удобно: никто не пристает ко мне больше со своими глупыми просьбами. Но чтоб они знали, какая я добрая, я теперь все время ведро выношу. Да-да, лично я, собственной персоной. И не считаю, что мне, волшебнице, это делать зазорно. И еще я посуду мою, и комнату убираю без напоминаний. Тем более что теперь все это не пытка, а сплошное удовольствие: помните, как в «Красавице и чудовище» заколдованные вещи готовятся к балу? Вот у меня приблизительно то же самое: тарелки сами прыгают в воду, полотенце их трет, тряпки сами вытирают пыль, а пылесос ползает по дому и тычется щеткой по всем углам. Убирает просто профессионально, сама бы я так не смогла. Вот она, магия на службе человека!

Из этого вам должно стать ясно, что я теперь могу когда хочу поднимать взглядом вещи, а раньше только двигать могла. И, кстати, теперь я знаю, как сделать так, чтоб все люди видели мои чудеса. Причем не только видели, но и понимали, что это настоящее чудо, а не обман зрения и не совпадение. Секрет прост: все дело в хотении! Да, да, опять только в нем, ну и в воле, конечно. В тот момент, когда вы совершаете чудо, надо очень хотеть, чтоб его заметили окружающие. Так было, когда я подвинула Сониного снеговика. А уж как мне в «Якитории» хотелось доказать, что я не лыком шита, объяснять не приходится. Только вот что: теперь, когда я знаю, как показывать чудо, мне перестало хотеться, чтоб все знали, что это я. Оказалось, что гораздо интереснее делать чудеса тайком. Потому что люди пугаются несусветно, и это самое прикольное.

Вот послушайте, что я вчера устроила в «Дикси» напротив школы. Стою я такая в очереди в кассу со своим мороженым, а впереди меня тетенька с полной корзиной продуктов. И вынимает их еле-еле. А у меня мороженое тает. Ну, я и решила помочь ей. Прыг – и пакет молока из корзины сам кассирше в руки! Они обе глаза выкатили, а я тут же хоп! – и колбасу к ней! И масло! И батон! А вслед за ним сетка с апельсинами выкувыркивается!.. Что тут началось, описать невозможно. Одна визжит как резаная, вторая дергается и икает: «Полтергейст! Полтергейст!» Очередь разбежалась, позвали охранника, а он и сам окаменел, стоит на расстоянии, глазами хлопает, ну чисто пугало! Ну я, не будь дура, тоже испуганной притворилась, стою, за чью-то спину прячусь, а сама дрожу от восторга: супер, супер, об этом только сны можно было видеть!..

Только все-таки надо быть осторожной: вдруг в другой раз кто-нибудь из толпы окажется внимательным, и меня заметут?.. А в милицию мне не хочется. Да и как им, маглам, это все объяснить? А главное, зачем? Еще запретят мне творить чудеса!..

А в них теперь вся радость моей жизни. Поскольку в остальном дела у меня так себе… На данный момент совершенно ясно, что Хогвартс мне не светит. Вопрос о переезде в Финляндию решился так быстро, что даже сам папа удивился. Им же визы были нужны шенгенские и разрешение на работу, там вот им чуть ли не за неделю все это оформили. «Воля звезд», – сказал папа, тряся паспортами. Мама в ответ улыбнулась. Ну, а я? Я никак. Я стараюсь об этом не думать. Не то чтоб я со свой долей смирилась, нет. Но я поняла, что надо расслабиться, поскольку воля звезд на папиной стороне. Это как раз и есть самое неприятное: папа магл, а она к нему благосклонна. Несправедливо как-то! Одна надежда, что она когда-нибудь переменится. Так хочется верить, что сбудутся добрые предсказания, будет и на моей улице праздник!

Только я не знаю когда. Пока же на моей улице, в смысле Гороховой, оттепель и обычная черная грязь, и праздником вовсе не пахнет. Хотя скоро восьмое марта, и мальчики в классе вчера оставались после уроков шептаться, а нас аккуратненько выпроводили. Мы не сердились – ясно, они подарки обсуждали.

На восьмое марта каждая девочка класса получила альбомчик для фоток и открытку, в ней были подписи и пожелания от всех мальчиков. Но некоторым подарили еще и отдельно, например, Лиза на перемене показала нам с Варей и Любкой хорошенького синего дракончика, которого ей без слов сунул в руки Нижегородцев. Мы не то чтобы позавидовали, но слегка подивились: раньше он в знак внимания умел только клеем парту мазать и кнопки на стул подкладывать, а теперь вон до чего дорос.

Идя из школы домой, я горестно думала: почему мне никто не подарил личного подарка? И почему в меня влюбляются только какие-то дефектные – то лопоухие, то бритые, с серьгою в ухе? Да и те внимания не проявляют: Шурика я давным-давно не видела, а Буров хоть и пасется возле моей парадной постоянно, но, как меня завидит, спешит уйти. Понимает, небось, что придется рано или поздно куклу отдавать, но все не решается. Совсем одурел со своей любовью!..

Вообще, нормальных мальчиков нет. Таких, чтобы мне подходили. В смысле, чтоб они были такие, как я. Например, с такими же особенными глазами. Где-то они есть, конечно, такие мальчики. В Хогвартсе… В английском – английские, в русском – русские… Эх. А вокруг меня одни только маглы.

Хотя нет. Есть один, который не магл. Правда, он уже взрослый дяденька. Ну и что?..

Я представила дядин Волин индейский профиль, пронзительный взгляд, бархатный голос… О, какой же он, обалдеть!..

А знаете что? А вот что: оказывается, я до жути люблю дядю Волю!..

Какая досада, что он уже женат. Но когда-нибудь ведь тетя Лора умрет. Она же довольно старая, вон, у нее уже и волосы белые. А он погрустит капельку, а потом в один прекрасный день обернется сизокрылым вороном, прилетит к нам во двор, ударится оземь и окажется добрым молодцем, то есть самим собой. И придет к маме с папой, и скажет: «Я волшебник, но я так одинок и несчастен. И есть только один человек на всем белом свете, который может скрасить мое одиночество, – ваша дочь. Я немолод, она еще очень юна, но мы – настоящая пара. Мы, с нашими способностями, словно созданы друг для друга…»

В общем, он попросит моей руки, и они согласятся с радостью, и он приедет за мной на своем роскошном черном БМВ и увезет в тридевятое царство, или нет, для начала пусть в Африку, на автомобильное сафари. Я по телику видела, это страх как прикольно. Сам ты в машине сидишь, а вокруг тебя жирафы, бегемоты там всякие, антилопы, близко-близко…Или нет, сначала мы обернемся лебедями и полетим в свадебное путешествие.

Или нет, не лебедями. Мы, как полагается настоящим волшебникам, сядем ночью на метлы и полетим за кудыкину гору, или нет, как там, – на Лысую гору, и там будет шабаш по случаю нашей свадьбы! А потом…

В общем, пусть они едут в свою Финляндию. А я сбегу от них, приду к дяде Воле в их астрологический центр и попрошусь в ассистенты. Пусть он ничего не знает о моей любви. А потом, когда тетя Лора умрет, он пригласит меня присматривать за Алкой. И постепенно я стану ему так незаменима, как Вика Максиму, и все окончится как в «Моей прекрасной няне»…

Ой. Лежу я тут такая, мечтаю, а вдруг он меня никогда не полюбит? Вдруг я ему совсем не нравлюсь, нисколечко?..

Нет. Если вспомнить, как он на меня смотрел тогда в «Якитории», как руку мою целовал…И вообще, как он с самых первых встреч по-особому относился… И все его молнии… «Ти есть вэлики вольшебница», – вспомнила я. Ах, как он это сказал!.. А на Хэллоуине кого он выбрал себе помогать? Меня!

Засыпая, я шептала заговор, которому нас в пансионате научила Наташа из четвертого «А»:

Кладуся спать под понедельник,

Приснися мне зеленый ельник,

А в том ельнике я

И любовь моя.

***

Мне скуу-чно! Стою в кухне, гляжу в окно. На улице столько снегу выпало, чуть не по колено, будто не март, а декабрь. Можно было бы во двор пойти, в снегу повозиться, порадоваться, – последний ведь, вряд ли еще выпадет. Но что-то мне неохота. Я с тех пор, с разборки с Буровым, не очень часто во двор выхожу. Иногда только, с Любкой. А с другими мне как-то скучно играть стало. А сегодня Любка в своей музыкалке. Во дворе только Темка и Ромчик, да Пашка с Витькой из соседнего двора, в углу за лазилкой крепость строят. Сгрудились как муравьи вокруг огромного снежного кома, пыхтят, на верхний ярус его закатить пытаются. Только ничего у них не выходит, потому что у них там круто, в смысле, стенка высокая. Я, конечно, могла бы в два счета поднять его, взглядом, естественно, – и не такие тяжести поднимала… Только мне неохота светиться. Пусть ничего про меня не знают.

Вообще-то, у них там и в другом смысле круто – прикольно. Пойти, что ль, помочь?… Если б мне не было так скучно, я бы пошла. Но что я, дура? Я уже привыкла, что магия за меня половину дел делает, а тут придется пахать обычным образом…

Ну ладно. Пойду, пожалуй…

Когда я вышла, они уже каким-то чудом закатили тот ком на верх угла. Но было ясно, что строят они совершенно неправильно. У них весь упор шел на две внешние стенки, а про две другие они не думали. Это мне со стороны очень даже ясно было видно. Ну, я такая и говорю:

— Ребята! Вы забыли, что в доме четыре стены, а не две.

А они посмотрели на меня – и продолжают, как будто меня и не слышали. Тогда я стала к ним по очереди обращаться:

— Витя, вот тут надо сначала как следует утрамбовать. Паша, не клади так много снегу с краю, а то бугор получится.

Они взглянули на меня опять как-то странно, но ничего не сказали. Тут как раз Ромчик с огромным комом подходит и пытается его водрузить наверх.

— Ромчик, стой, – говорю, – не туда!..

А он расколол свой ком на куски и стал ими щели затыкать.

— Ну, как хочешь, – сказала я. – А вот тут хорошо бы окошко проделать. – И стала палкой дыру проковыривать. А тут Темка такой – зырк на меня и говорит хмуро:

— Если не помогаешь, то хотя бы не мешай.

Нет, вы подумайте! Ничего ж себе – не помогаю! Да у них без моих советов вообще ничего бы не вышло!..

Что-то этот Темка мне совсем разонравился.

Я еще постояла немного, подумала о несправедливости. Вдруг у них там, в крепости, крик какой-то, звук падения, стон. Ребята засуетились, смотрю, из-за стены Пашка с Темкой задом наперед появляются, тянут что-то. А это что-то – Ромчик, весь бледный и едва дышит. Больно бедняге. Это он со стены грохнулся.

— Ребят, он, наверное, ногу сломал. Давайте его домой отнесем, – сказал Темка.

— Подожди. Дай я ему анекдот расскажу, чтоб отвлечь, – сказала я.

— Отвали, – ответил Темка. Я, конечно, всерьез рассердилась, но виду не подала. Сейчас мне не до него, сейчас мне хочется Ромчику боль облегчить.

— Слушай, Ромчик… – (надо что-нибудь посмешнее… А, вот!) – Белый гриб и мухомор стоят на пригорке. Видят, идут грибники. «Ох, – говорит белый, – сейчас резня начнется!» – А мухомор: «Кому резня, а кому – сапогом по морде!»

Правда, классный анекдот? Мы с Любкой, помню, полдня над ним ухохатывались. А Ромчик, наверно, не понял юмора, он даже не улыбнулся, а только скривился.

— Постой, сейчас я тебе еще один расскажу… Идет одна тетенька…

Тут Ромчик закрыл глаза и застонал.

— Отстань ты со своими анекдотами, – процедил Темка. – Помоги лучше. – Они с Пашкой в это время, сложив руки крестом и пропихнув их под Ромчика, пытались его поднять. Витька сидел на корточках и подставлял спину, чтоб тянуть на нее Ромчика, но тот заваливался.

— Помоги, непонятно, что ль? Придержи его! – весь красный от натуги, выдавил Темка.

— Не слышу «пожалуйста», – отрезала я. Вот еще! Он меня опускать будет, а я ему помогать должна?!

— Тогда уйди с дороги! – гаркнул он.

Я не ушла бы ни за что, но мне было жаль Ромчика. Они наконец-то взвалили его на себя и ждали, чтоб я посторонилась. Я медленно, нехотя отступила. Не только Темка, но и Пашка с Витькой глядели на меня исподлобья.

Пожалуй, когда я стану великой волшебницей, я на этого Темку Петрификус Тоталус наложу. Посмотрим, как он отжиматься будет парализованный. Вишь какой: мало сам на меня взъелся, еще и других подначивает!

Я пошла домой, одинокая и гордая.

2

Странно: танцевать не хочется, но как заставляет кто. Ладно, так уж и быть, потанцую немного.

Седьмой номер на «Популярной классике» был вальс Шопена – тот самый, что как-то раз у меня разучивала Любка. Я обрадовалась, что музыка знакомая. Даже как-то светлей на душе сделалось. И хорошо, что все так плавно, – неохота мне прыгать сейчас…

Как жаль, что люди портятся. Прям на глазах за считанные месяцы становятся из добрых злыми. Сначала Буров – но он-то от несчастной любви, а Темка из-за чего? Неужто и он в меня влюбился? Не думаю. Он от чего-то другого испортился. От зазнайства, наверное. Он же себя у нас во дворе главным считает. Ишь, раскомандовался: «Отвали!» А в прошлый раз вообще вон как назвал…А я ему еще осенью зуб лечила! Вот и делай людям добро после этого!.. Захочу – и начну делать зло! Надо же иногда и проучить!

Звуки тренькали, я лениво кружилась, вспоминая сегодняшний случай во дворе. Музыка заползала в меня и как будто немного за что-то там дергала, будто я была наполнена струнами, как пианино. И в тот момент, когда мне представилось, как они Ромчика взваливали, я вдруг подумала: ведь я могла же взглядом его поднять! И поднять, и помочь отнести, – хоть домой, хоть прям до больницы! И причем сделать это так, что никто не заметил бы, что это я!

И как это мне в голову тогда не пришло? Непонятно. Наверно, Темка мне помешал со своею злобой… Да, святой Николай?

Я подняла глаза. На стене, где висела икона, было темно. Гораздо темней, чем обычно. Лица почти не было видно. Мне сделалось не по себе.

Тут как раз музыка кончилась. Я включила и люстру, и настольную лампу. Комната наполнилась светом. Но икона по-прежнему оставалась куском черного дерева.

Мне сделалось так страшно, что я пошла поскорей в свою комнату и врубила на полную катушку Катю Лель. «Попробуй мм-мм, попробуй джагу-джагу!» – во все горло распевала я и делала все движения как Катя в видеоклипе. «Опять мне кажется, что кружится моя голова…»

Пусть кружится. Лишь бы ни о чем не думать.

***

— Решка, ты что делаешь? – спросила мама, осторожно заглядывая в комнату.

— Танцую, – ответила я.

— Тогда пляши. Тебе письмо! – И она положила мне на кровать желтоватый конверт. На нем красивыми буквами было написано «Регине Горшковой» и наш адрес.

Чтоб не упасть, я села на кровать. Я чуть дыша взяла конверт. Руки дрожали, в глазах темнело. Вы догадались?

Да. Надпись была зеленая. Не чернилами, а шариковой ручкой, но все-таки.

Меня обуяла сладкая жуть. Я дождалась, пока за мамой закроется дверь, и, едва дыша, вскрыла конверт.

«Регина, пожалуйста, прости меня, что я не вернул твою туфлю сразу. А про куклу я ничего не знал, пока ты не рассказала. После этого я обследовал весь двор вокруг твоей парадной. Кое-что нашел, посмотри в конверте. А про куклу мне по-прежнему ничего не известно. Клянусь жизнью. Иван Буров».

Я пощупала конверт; в нем было что-то маленькое и твердое. С недоумением заглянула внутрь – и увидела Золушкину туфельку. Прозрачную, с блестками.

Я вздохнула. И что мне с ней делать? У меня этих Золушкиных туфель уже целая коллекция: пара моих, пара этих, плюс тети Лорина…

Ну и что, что Буров в меня влюблен. Ну и пусть. А мне его любовь по барабану. И она ему права врать не дает. И вообще, раз я его простила, он должен куклу вернуть, всю, а не только туфлю. А в следующий раз он перчатку вернет, а потом диадему, да? И так будет до старости по частям возвращать? Нетушки. Так не годится. Еще и жизнью клянется, дурак. Нельзя быть таким малодушным. Признался бы, и дело с концом, подумала я маминым голосом.

…А я-то было поверила, что это письмо – из Хогвартса!

Что там, духи, у вас происходит? То добрые от меня в темноту прячутся, то письма приходят – сплошное издевательство… Не могли, что ли, Бурову другую ручку подсунуть?

Или это – специально? Чтоб мне больнее было?.. Да гори это письмо синим пламенем!

И тут листок, лежавший передо мной на кровати, вспыхнул. Ну да, загорелся. Сам по себе. Пламя было не синее, обыкновенное, только внизу язычков чуть синело, как это обычно бывает.

Интересно, что будет с покрывалом, лениво подумала я. И каким-то образом знала, что ничего не будет. Глядя на огонь, я чувствовала в себе спокойную мощь. Листок постепенно обуглился и превратился в горстку пепла. Я стряхнула его взглядом на пол.

Маглы будете, если не поверите.

***

— Люба. Сейчас мы проведем с тобой один эксперимент. Ты сиди тут, у стола, и гляди в камин. Что ты там видишь?

— Свечку вижу, маленькую, – сказала она.

— Горит она или нет?

— Не горит.

— Правильно. А теперь смотри очень внимательно.

Я села за стол рядом с Любкой и, скатав из своей воли клубок, велела ему запалить огонь. На фитиле свечи заплясал веселый язычок, слегка освещая стенки камина. Я перевела взгляд на Любку – она сидела как вкопанная, уставившись в камин. Лицо ее ничего не выражало. «Я хочу, чтобы Люба увидела свет!» – изо всех сил думала я, и по затылку у меня шли волны от напряжения.

— Люба, ты видишь?

— Что я должна видеть?

Я вздохнула.

— Давай подойдем к камину.

Мы пересели на пол. Я провела рукой над свечой – огонь был настоящий, горячий. А то рядом с Любкой и мне стало казаться, что все это – просто мираж. А что, если…?

— Люба. Попробуй, поднеси руку к свече. Только осторожно.

— Зачем осторожно? Она ж не горит.

— А вот тогда и узнаем, – ответила я.

Меня всю просто трясло. И Любкина невозмутимость меня доставала. Она подняла руку и как ни в чем не бывало сунула ее в камин. И даже потрогала пламя. Без всякого при том выражения!

Нет. Я ничего не понимаю. Может, мы с ней существуем в разных мирах?!

Тут она посмотрела на меня серьезно своими большими глазами и говорит:

— Решка! Я все с тобой поговорить собираюсь… Знаешь о чем? Ты не замечаешь, какая ты стала… другая?

— Конечно, замечаю. Я теперь такая, такая… Хорошо, что и ты, наконец, заметила! – Я, конечно, обрадовалась, но тут же подумала: если Любка не видит огня, что именно она заметила?

— А что ты видишь? В смысле, разве ты что-нибудь видишь?

— Да, Решка… вижу… – Она вскинула на меня затравленный взгляд и выдохнула: – Вокруг тебя как бы мгла… Как бы облако темное…

Я вздрогнула. Темное облако?.. Вокруг меня?.. Откуда?! Это что ж это, люди добрые?..

Знакомый щекочущий страх пополз по мне как таракан. Знакомый, но совсем не приятный. Тревожный, мучительный страх… Хитро ж они замаскировались!.. Не с боем в атаку пошли, как тогда с палочкой, а потихоньку решили меня охмурить! И надо же, Любка видит, а я – нет!.. И ни о чем не догадываюсь…

И вот почему Любка моих чудес не замечает: темное облако все заслоняет! И вот почему теперь весь свет против меня – и родители, и ребята во дворе, – все теперь меня в темном свете видят, забыли, какая я добрая и справедливая!..

«В этом году вы станете жертвой собственного успеха», – вдруг вспомнила я фразу из журнального гороскопа. Дядя Воля сказал, что это фальшивое предсказание, а вдруг он просто меня расстраивать не хотел?.. Меня охватила тоскливая дрожь.

— Люб… – прошептала я. – Ты из-за этого облака со мной дружить не перестанешь?

Она села передо мной, положила мне руки на плечи и, глядя мне в глаза, сказала:

— Не перестану…

— А ты его – этого – не боишься?..

— Боюсь…

— Тогда что ж ты меня не бросаешь?

— Не знаю… Я верю, что там, внутри, ты хорошая… А это – это только снаружи… – Она огорченно свела брови. – Только ты постарайся, чтоб оно внутрь тебя не проникло…

— А вдруг темнота меня так опутает, что ты то хорошее, что во мне есть, перестанешь видеть, и подумаешь, что я теперь злая сделалась? – холодея от ужаса, пролепетала я.

— Не подумаю, – твердым голосом пообещала Любка. – Даже если ты сама со мной дружить перестанешь, я тебя не брошу.

Я посмотрела в камин. Свеча не горела.

3

Проводив Любку, я отправилась в бабы Верину комнату.

Я – в темном облаке… Неудивительно, что добрые от меня отвернулись. Они меня просто не видят! Кошмар…

А как все здорово начиналось! Сколько я уже всего сверхъестественного могу, и вот…

И вот почему письма нет. Злые сделали так, что снаружи я выгляжу, будто в Хогвартс и не собираюсь, вот меня и не приглашают…

— Святой Николай! Я ужасно, ужасно хочу учиться в Хогвартсе! Или как там его, в России, – ну, ты сам знаешь… И я не хочу ни в какую Финляндию! Помоги мне! Ты же знаешь, какая я добрая! Ты знаешь, что я достойна! Ну?.. Ты слышишь меня?

Тишина. Темнота.

Я заплакала.

***

Значит, так. Психовать не будем, а сядем и подумаем, почему добрые никак не проявляются. Ведь не могут же они хотеть мне зла!

Скорее всего, они ждут, чтобы я показала, на что я способна. Так и Дамблдор иногда поступал с Гарри: оставлял его на какое-то время одного, чтоб тот научился быть самостоятельным. Вот и мне, наверное, устроили типа экзамена. Ведь ни в одну хорошую школу так просто не принимают. И, когда речь идет о Хогвартсе, одними тестами про Алину и Петю не отделаешься. Тут от тебя особые личные качества требуются: и выдержка, и настойчивость.

Буду действовать! Докажу добрым, что я достойна учиться в Хогвартсе, а злым докажу, что я их не боюсь.

Не боюсь, но осторожность не помешает. Если темное облако пойдет на меня в атаку, захочет проникнуть вглубь меня, как мне быть? Хорошо бы поучиться защите от темных искусств!

Стала перелистывать «Гарри Поттера». И опять столкнулась с тем, что там нет ничего конкретного. Уроки в книге описаны как бы со стороны. К тому же, по защите от темных искусств им постоянно не везло с учителями. А когда Гарри сам стал обучать ребят, то все равно неясно, как он это делал. И в тот раз, когда Снегг учил Гарри блокировать сознание от Волан-де-морта, тоже: ну, сосредоточиться надо, ну, волю напрячь, а еще-то что?

Я все больше склоняюсь к мысли, что Джоан Роулинг, когда пишет о волшебстве, все выдумывает. То есть, сама она никогда с чудесами дел не имела. И вы, ребята, если захотите быть похожими на Гарри Поттера, из книжки о нем ничему научиться не сможете. Надо не в сказки верить, а на жизнь ориентироваться! Ищите настоящих, не сказочных волшебников, и они вам обязательно встретятся. Приглядитесь к вашим знакомым: может, среди них окажутся астрологи, экстрасенсы или кто-нибудь еще со сверхъестественными способностями. Может, они вас чему-нибудь эдакому и научат.

Я, как известно, знакома с тремя такими людьми. Только не знаю, удастся ли мне научиться у них защите от темных искусств. С Надеждой Петровной, боюсь, разговаривать на эту тему бесполезно. Тетя Лора? Да, она дает уроки; вот, моя мама пошла к ней учиться бесконтактному массажу; но это все-таки из области медицины, а не обороны. А дядя Воля, он ученый, а не военный. Сам, он, может, и владеет защитой, но вряд ли станет ее преподавать. Скажет, наверно, что все зависит от воли звезд… А кстати: может, не стоит мне так волноваться из-за этого облака? Ведь тетя Лора и дядя Воля меня в беде не оставят! Особенно он…

— О, Саймон, ты слышал?.. Говорят, что Мэгги теперь живет в другом городе, и она – невеста великого мага!..

— О да, Люси, мне знакомы эти слухи. Только все же пока не невеста, а только подруга…

— Говорят, что маг от нее без ума, он зовет ее «моя юная королева». Она ведь действительно королевской крови. Впрочем, и он из знатного рода, то ли восточных правителей, то ли знаменитых музыкантов…

— А знаешь, я всегда чувствовал, что я ей не пара. Я прост, грубоват, и уши мои, к сожалению… — Саймон вздохнул и критически посмотрел на себя в зеркало, стоявшее в гостиной Люси.

…Тут я подумала, что неплохо было бы проиграть между Саймоном и Люси небольшой роман, с учетом того, что Любка когда-то немножко Шурику нравилась. Не так сильно, как я, но все-таки. Но мне сейчас не до них. Лень возиться с чужой любовью, когда у меня у самой та-акая любовь!..

Засыпая, я изо всех сил старалась не думать про темное облако.

4

Я теперь знаю, как моя способность двигать предметы называется: телекинез. Я это слово по телику слышала. Там передача шла про сверхъестественное. Кстати, о школах волшебников: сказали, что есть в Феодосии человек по имени Вячеслав Бронников, у него центр развития внутреннего видения. То есть, людей учат читать, писать, вообще видеть с закрытыми глазами. Вообще-то, я что-то похожее испытала сама, тогда, у секс-шопа, но тогда это со мной случилось не по моему хотению, а по воле звезд, и с тех пор ни разу не повторялось. А ведь это страх как прикольно. Класс, что этому можно выучиться. Одного мальчика показывали, так он с повязкой на глазах узнавал цвета на карточках, которые перед ним клали. Ну и так далее. Короче, у этого Бронникова есть еще три школы в Москве. Про Питер ничего не говорилось, но я не удивлюсь, если окажется, что и у нас в той гимназии учат тому же.

Одна беда: оказалось, что эти школы – платные. И что вообще сверхъестественные услуги стоят дорого: снять порчу – две тыщи, навести порчу – пять; алкоголизм на расстоянии лечат за шесть тысяч, а рак аж за тридцать…

И я приуныла: ну, сбудутся добрые предсказания, а как мне доказать родителям, что мне обязательно надо поступать в Хогвартс?.. Вот когда папа на мне отыграется: скажет, что тот кто платит, тот и заказывает, и все, и увезет меня к финнам… Да, тетю Лору и дядю Волю они уважают, но понравится ли им мысль о том, что их единственная дочь станет, к

примеру, целителем, а не президентом?

Ах, как трудно нам, волшебникам, в мире маглов! Подумать – ситуация моя безнадежная…

Но не совсем. Может случиться чудо. А что для этого надо? Правильно, очень хотеть! А с волей звезд я как-нибудь договорюсь.

***

Сидим мы сегодня на английском, неправильные глаголы долбим. А мне сегодня реально так лень, и все. Хорошо было бы, если б все эти be, become, begin в голову сами по себе втекали, по воле звезд. А так, по-магловски учить, – тоска. И Раиса Кюриховна такая огромная, черноглазая, волосы лиловые; внешность как у волшебницы, но ничего в ней волшебного нет. И меня это раздражает немерено. Смотрю – у Нижегородцева линейка лежит на краю парты. Не простая линейка, а металлическая. И захотелось мне до невозможности, чтоб та линейка на пол грохнулась. По моему хотению! Ну, начинаю ее потихонечку взглядом двигать. Никто не заметил, как она оказалась на самом краю, слегка покачалась, и… В общем, классный бах получился. Раиса Кюриховна на Нижегородцева глянула, но ничего не сказала. Он сам такой растерянный, аж приятно. Линейку поднял, а я опять. И опять классный бах! Тут народ захихикал, а Раиса Кюриховна велела Нижегородцеву линейку ей на стол принести. А я уже остановиться не могу! Уж такой на меня хулиганский стих нашел. Представляете, как все смеялись, когда линейка в третий раз упала? Но тут уже никто не мог ни на кого подумать, кроме самой Раисы Кюриховны, ведь ее стол отдельно от наших стоит, метрах в трех. А она такая глядит на линейку и хмурится, видать, подумала, что к ней невидимая веревочка привязана. Ну а я, конечно, помалкиваю. И как только она отвернулась, поспешила опять «уронить» линейку. Лицо у Раисы Кюриховны стало такое, что я подумала, что вот, так люди и становятся волшебниками, что сейчас она молнию из глаз выпустит. Но она только линейку схватила и под учебник ее положила. Один краешек высовывается. И стала домашнее задание объяснять, а сама все на линейку поглядывает. Ну, учебники-то двигать – это пара пустяков, я после посуды именно с них начинала. И не прошло и двух минут, как учебник с линейки сполз, а линейка опять на краю оказалась. Я уже предвкушала, какая с Раисой Кюриховной случится грандиозная истерика и как будут кататься от смеха ребята, когда линейка в пятый раз зазвенит, но тут вместо нее зазвенел звонок. Я от огорчения чуть не заплакала. Ну ладно, думаю, на литературе все повторим. Нижегородцев впереди меня наискосок через проход сидит, в самый раз позиция. Но не тут-то было. В первый момент линейка было подвинулась, но потом вдруг встала как вкопанная. И ни на сантиметр не продвинулась, сколько я на нее ни пялилась. Почти весь урок я на это потратила, уже даже волноваться начала – что это с моими свойствами происходит неладное?! Но тут заметила на себе взгляд Надежды Петровны. Пристальный взгляд такой, бр-р. Ага, вот в чем дело!.. Она мои хитрости раскусила и помешала мне, остановила линейку! А еще утверждает, что не волшебница!..

— Регина, пожалуйста, зайди ко мне после уроков, – сказала Надежда Петровна. Голос не предвещал ничего хорошего. Ой, а вдруг она так рассердилась из-за линейки, что как-нибудь на меня воздействует, и я своей волшебной силы лишусь? Ведь сказано же: ученикам нельзя использовать волшебство в мире маглов!..

***

— Надежда Петровна, я знаю, вы меня сейчас ругать будете, что я на уроке… А это не я…

— Раз оправдываешься – значит, виновата, – добродушно усмехнулась она. Волосы у нее были растрепаны, и у меня отлегло от сердца – может, все обойдется, не будет она меня наказывать?

– Это правда не я! Вы же видите, вокруг меня темное облако…

Лицо ее посерьезнело. Она посмотрела на меня с тревогой и жалостью.

— Вижу…

И тут я его ощутила – холодное, липкое, затхлое. Меня затрясло. В глазах поднялась пелена. И я поняла, что не Надежды Петровны мне надо бояться. Вот она, опасность, – настоящая, непонятная, и от этого еще более страшная.

— Надежда Петровна, я знаю, вы не хотите, чтоб вас называли волшебницей… Но вы же – вы можете мне помочь!.. Скажите, как мне от него избавиться?..

Она, до того сидевшая за столом, встала, слегка потянулась – при этом немного скривилась, наверно, спина беспокоит – и сделала шаг в мою сторону.

— Пойдем, на диванчик присядем, Регинушка, — произнесла она голосом, который я с детства запомнила – бабы Вериным. Добрым, домашним. От него мне сразу сделалось легче. Мы пошли в ту часть класса, где у нас уголок для продленки. Там уютно: ковер, шкаф с игрушками и тряпичной курочкой-наседкой, под которую имениннику в день рождения кладут шоколадное яйцо. И еще там много цветов на окне. Мы устроились на диване.

— Чтоб узнать, как избавиться, надо подумать, откуда оно взялось.

— Я не знаю… Оно само по себе меня опутало…

— Нет у темных сил такой власти над нами, людьми, – произнесла она мощным голосом. – Они могут только нас соблазнять, привлекать. На любопытство нас ловят, на интерес к неизвестному, потустороннему… Хитрые! Сам не заметишь, как в ловушке окажешься, причем по собственному согласию. Зло не вторгнется в человека, пока тот сам с ним не вступит в контакт.

— Я со злыми в контакт не вступала… Я с волей звезд договаривалась, чтоб с ее помощью доброй волшебницей стать…

— Эх, Регина. Давай начнем все сначала: добрых волшебников не бывает!

Ладно. Давайте начнем все сначала!..

— А вы?

И, как тогда, после паузы, она тихо и твердо сказала:

— Я – не волшебница. – И, не давая мне возразить, добавила: – Но было время, когда я мечтала, как ты, ею стать. Причем я уже не ребенком была, взрослой, – да, это было всего лет десять назад… – Она остановилась, как бы раздумывая, стоит ли продолжать.

Я сделала умоляющее лицо.

— Так и быть, расскажу… Началось все с семейных проблем – муж мой, потеряв работу, начал пить. Я была в отчаянии – время смутное, как дальше жить, неизвестно. Казалось, ничто мне помочь не может. И попалось мне на глаза объявление о кодировании от пьянства. Я толком не знала, что это, но согласна была на все. Прихожу на прием; меня встретила молодая интеллигентная женщина, дружелюбная, участливая. Представилась ученицей Джуны, знаменитой ясновидящей и целительницы. Попросила фотографию мужа. Прошло некоторое время; и представь, муж бросил пить! Я была вне себя от радости, не знала, как отблагодарить ту женщину. Ничего для нее не жалела. Кстати, кодирование стоило весьма недешево… А тут новая напасть – у меня заболела спина. Конечно, я не задумывалась, куда мне обратиться. Она к тому времени уже открыла свой кабинет… Да. Пришлось продать шубу, но лечение было поразительное: за несколько сеансов мне стало значительно легче. Я поверила в тайные силы природы и захотела сама начать ими пользоваться. Оказалось, что это доступно каждому, никаких особых способностей не требуется. Моя благодетельница как раз вела курсы, и вскоре я освоила бесконтактный массаж по ее методике…Так я стала целительницей. Волшебницей… – Она усмехнулась как-то печально. – Некоторые мои пациенты так меня и называли… Мне это льстило, конечно. Хотелось, чтоб это повторяли почаще. Я тогда очень любила лесть…

— Вы не такая!

— Я тогда вообще на себя не похожа была, – опять усмехнулась она. – Ведь человек, увлекшийся волшебством, чрезвычайно меняется. Мне хотелось постоянно быть в центре внимания, и ради этого я стремилась кому ни попадя демонстрировать свое искусство. Хотя в глубине души понимала, что моей заслуги здесь нет, что целительство – не мое личное свойство. Ведь человек не может творить сверхъестественное без помощи сверхъестественной силы. На то оно и сверх-естественное, то есть оно находится где-то вне, снаружи нашего естества.

— Постойте, получается, что не все волшебники – злые! Вот вы, когда – ну, исцеляли – разве кому-нибудь зла желали? Нет, конечно. Значит, вы были доброй волшебницей!

— Мне и самой так казалось. Но разве могут быть у добра такие последствия?..

— Какие? – поежившись от ее голоса, прошептала я.

— А вот послушай. Первое время мне сопутствовал фантастический успех. Клиентов становилось все больше. Но знаешь, на что я обратила внимание? Что через какое-то время практически все они возвращались ко мне. Поначалу я не придавала этому значения – это вполне объяснимо, если болезнь хроническая, то есть долгосрочная. Так и при обычном лечении бывает – больному на время становится лучше, потом опять ухудшение. Но я удивилась тому, что у всех моих пациентов стали случаться беды: на одну напали, ограбили; у другой попал под машину сын, у третьего без вести пропала жена, а брат стал наркоманом. Что ж, думала я. В мире много горя, никто от него не избавлен. Так продолжалось, пока горе не коснулось лично меня: я узнала, что муж мой снова пьет, причем гораздо больше, чем раньше. Тогда в меня закралось сомнение. Почему беда возвращается? Но, несмотря на сомнения, повторила кодирование. Через день после него муж мой ушел из дома, пил с бомжами не переставая в течение месяца, а потом… умер. А вскоре после похорон я слегла со своим позвоночником. Боли были чудовищные, мне грозила неподвижность… Только тогда у меня открылись глаза. Я поняла, что моя беда и беды других людей каким-то образом связаны. И муж, и мои клиенты, и я сама представились мне пленниками одной огромной сети, раскинутой невидимым пауком. Он прячется где-то в глубинах тонкого мира и злится, что не может вторгнуться в наш во всей своей силе. И ищет, как бы навредить нам, людям, и использует для этого подвластных ему духов. Главное их оружие – ложь. Чтоб заманить нас к себе, паук притворяется добрым. А поскольку своих рук у него нет, – он же из тонкого мира, – он привлекает людей, готовых сотрудничать с ним. Некоторые понимают, что он – зло, но все равно соглашаются.

— Злые волшебники… – выдохнула я.

— Да. Подчеркну – умышленно злые. Они получают от своего господина способность вредить – привораживать, наводить порчу.

— И убивать?.. Как ведьма в «Ночном дозоре»?..

Она вздохнула, посмотрела на меня, потом куда-то в пространство.

— Боюсь, что да…

— А вот вы сказали, что зло не может вредить человеку, пока он сам с ним не вступит в контакт. А как же те, на кого насылается порча? Они же не знают об этом? Вот там, в фильме, – жена Антона Городецкого, – ехала себе на пароходике, веселилась, а про то, что к ней зло приближается, даже и не подозревала. Получается, что она ни при чем! И еще – про вашего мужа… Вы считаете, что ему повредило лечение тайной силой. А он про него и не слышал, ведь его проводили по фотографии?

— Интересный вопрос. И важный… Как часто мы считаем себя невинной жертвой чужого зла! Но зло извне может повредить лишь тому, кто своими поступками открывает ему дорогу в себя. Наше собственное зло работает как магнит – притягивает к нам наружное зло… Ну как же она – жена Антона — ни при чем? Ведь перед этим она от Антона ушла к любовнику, да еще беременная. Сколько страданий Антону доставила! А с моим мужем так: ведь он пить начал от обиды, что с работы уволили. Не подумал ни о детях, ни обо мне. А мог бы, вместо того, чтоб жалеть себя, на другую работу устроиться… Вот и выходит, что он своим эгоизмом сам запустил в себя зло. А кодирование только ухудшило ситуацию… Ах, как я жалею теперь, что решилась на это! Если б знала, какая сила за этим стоит, ни за что бы не стала!

— Странно, – сказала я. – Раз целители и другие волшебники знают, что эта сила – зло, почему они тогда ее используют?

— Дело в том, что умышленно злых волшебников мало. Большинство из тех, кто ищет помощи в тонком мире, попросту не догадываются, что это за энергия. Надеются, как я тогда, что добрая. Но точно сказать не может никто. Тот мир закрыт для нас. Нет науки, способной его изучить. Что там добро, что зло – разобраться непросто. Поэтому честней было бы не обещать помощь.

— Но если та сила действительно помогает – может, она все же добрая?

— Помогает. Но только на время. Повторяю, зло коварно, оно умеет прикидываться добром, лишь бы нас заманить в сети. Вспомни Снежную королеву – и внешне красивая, и поначалу добрая, разрешила Каю с ней покататься. А что потом?… Спасибо Герде – она спасла его. Но это в сказке. В сказке всегда должен быть счастливый конец. А в жизни, увы, может наступить момент, когда слишком поздно… Вот и добрались мы с тобой до самой сути в вопросе о волшебстве: каков его истинный результат? Не первоначальный, – восхищающий и чарующий, как фокус, – а окончательный?

Она повернулась ко мне лицом. В глазах ее стояли слезы. Я поняла, о ком она думает в этот миг, – о муже…

— Смерть… – прошептала я.

— Вот и выходит, что все волшебники – злые. Даже те, кто себя называют добрыми. Ведь они наверняка иногда замечают, что что-то не так, но делают вид, что все в порядке.

— Почему?

— Им так удобней. Удобней не думать, не вглядываться. Ради собственного спокойствия. Ради благополучия, ради успеха. Ведь так приятно быть богатым и знаменитым! И к тому же таким – необычным. Скажу тебе честно, и я нелегко от этого отрывалась. Паук очень крепко держит тех, кто попал к нему в паутину…Но справилась.

Я посмотрела ей в лицо. Теперь оно было спокойно. Глаза улыбались. От нее струилось непонятное тепло. Хотелось залезть к ней на колени, прижаться, как к бабушке…

— А как же добрые чудеса? Ведь они бывают?

— Да. Несомненно, бывают! Но те, кто их творит, волшебниками не называются. Как раз для того, чтоб отличаться от тех, кто занимается волшебством. Потому что с волшебством они ничего общего не имеют и с энергией тонкого мира не знаются.

— А как же они тогда творят чудеса? Ведь для чудес, вы сами сказали, нужна чудесная сила, которая где-то снаружи.

— Они это знают. И, желая творить добро, понимают, что на репейнике не растет малина. То есть, дурное растение не приносит хорошего плода. У добра и зла не может быть одного источника.

Она умолкла, глядя на меня, и как будто чего-то ждала. Так она делает на уроке, когда хочет, чтоб ученик сам догадался, что дальше. И тут меня озарило:

— Так значит, источников сверхъестественной силы – два?!

Она улыбнулась, кивнула согласно.

— Добрый и злой?!

Она снова кивнула.

— Прям как в сказке! Только в сказке все просто, а в жизни запутано.

— В жизни тоже все просто. Есть добро, есть зло. Зло воюет с добром. Ты вот «Ночной дозор» вспоминала. Помнишь, там в начале показана битва добра и зла? Красиво, с размахом показана. Только авторы фильма сказали, что силы были равны. Это неправда. Борьба может быть долгой, но в конечном итоге добро всегда сильней!

— Как в сказке!..

— …так и в жизни. И чудеса добра – совсем другие. Как правило, без спецэффектов. Всегда со счастливым концом. И – бесплатные.

Она потянулась, расправила плечи. Какая она сейчас была красивая!

— Надежда Петровна!.. Вы все, все знаете! Научите меня делать добрые чудеса!

Она покачала головой:

— Не могу.

— Почему? Вы же учительница!

— Научить человека добру невозможно. Он должен найти его сам. Далеко ходить не надо, достаточно заглянуть в свое сердце. И добрая сила, и злая сеют там свои семена. Выбери сам, какое семечко ты будешь выращивать. Выберешь доброе – добрая сила придет к тебе на помощь. И для этого волшебства никакого не требуется. Только воля. Твоя человечья воля, и все. Но напомню: настоящее добро всегда бескорыстно. Его делают просто так.

— Да, я знаю. Можно купить на последние деньги сосиску, чтоб накормить бездомного котенка. Но это не чудо. А хочется совершать чудеса. Например, исцелять.

Она улыбнулась хитрой улыбкой.

— Скажи, ты умеешь извлекать квадратные корни?

— Чего?..

— В математике есть такое задание.

— Не умею… Это мы еще не проходили.

— Действительно. Для того, чтобы извлекать квадратные корни, надо сначала научиться возводить в степень, а для этого, в свою очередь, надо уметь умножать…

— Умножать я умею! Вы же знаете, я раньше всех в классе таблицу умножения выучила!

— Знаю, – она опять улыбнулась хитро. – Так и с делами добра: надо начинать с малого. С таблицы умножения добрых дел, так сказать. И умножать их постоянно. Тогда, может быть, со временем станешь творить чудеса…

Она повернулась неловко, наморщилась и схватилась за поясницу.

— Ох, Регина. Стань-ка ты для начала обычным доктором! Может, изобретешь какой-нибудь способ лечения позвоночника. А то врачи от меня отказались. Говорят, если б вовремя обратилась, меня можно было бы вылечить. А теперь уж, видать, навсегда со мной эта боль… На память о волшебстве! – И она опять улыбнулась, только очень грустной улыбкой. – О волшебстве и о той женщине, которая научила меня волшебству… Хотя я давно уже с ней не знаюсь. Но знаю, что она процветает. Недавно в метро объявление видела: «Клиника энергетической терапии Ларисы Нагаевой». Да такое красочное, размером в полстены… Что с тобой, Регина?.. Ты с ней знакома?..

— Нет, нет… Просто я тоже это объявление видела.

 

Апрель

1

Правильно я ей ничего не сказала. А то она в обморок упала бы, узнав, что это моя крестная!.. А может, это какая-то другая Лариса Нагаева?.. Да нет, все сходится, про клинику-то… Это недалеко от нас, на Загородном, я помню, они обсуждали, мама же к ней учиться пошла… Только ой, это что ж выходит, что тетя Лора и маму этой энергией лечит?! Кошмар, кошмар что из этого может выйти!..

Так. Надо срочно звонить тете Лоре, сказать про энергию!.. И кто бы мог подумать, что энергия тонкого мира – злая!..

А тетя Лора про это не знает. Ведь даже если энергия – злая, сама тетя Лора – не злая! Я точно знаю. Моя крестная не может быть злой! И дядя Воля!.. Его чудеса – не злые… Сколько я с ними знакома, и ничего плохого не произошло, наоборот, со мной случилось столько прекрасных чудес! И благодаря их предсказаниям я уже почти что нашла себе Хогвартс… И все окончится хорошо, я точно знаю!… Может, в Финляндии тоже школа волшебников есть. И маме они помогают, и папе – вон он какой счастливый ходит, а все потому, что дядя Воля спланировал ему все дела. Надежда Петровна сказала, надо смотреть на результат. А разве это плохой результат? Нет, конечно. А что это значит? Да то, что их энергия – добрая!

Уф, аж от сердца отлегло. А то я так за Нагаевых забеспокоилась! Только неясно одно: почему же тогда эти беды случились с Надеждой Петровной?.. Может, тетя Лора раньше была злой, а потом исправилась?.. Или нет, она злой никогда не была, этого не может быть, просто тогда ей помогала неправильная энергия… Только как это может быть: сама тетя Лора добрая, а ее энергия – злая?.. Нет! Все гораздо проще! На Надежду Петровну и ее мужа кто-то порчу наслал!

Ну, конечно. Он своим пьянством в себя зло примагнитил, а Надежда Петровна, ну, может, она тоже что-нибудь нехорошее сделала, ведь все люди полосатые, а значит, и она иногда плохой бывает. Она, может быть, кому-нибудь двойку несправедливо поставила, а родители рассердились и пошли к колдуну, и, поскольку она и правда была виновата, в ее душе возникла щелочка, в которую и смогла проникнуть порча.

Но Надежда Петровна права: наверняка не все волшебники знают, какой энергией пользуются. Не думаю, что все эти парапсихологи, эзотерики и маги – умышленно злые. Просто они не задумываются, что приносят вред. Может, позвонить все-таки тете Лоре, спросить, типа, вы точно уверены, что ваша энергия – добрая?.. Только как я ей это скажу – прям так? Да она меня на смех поднимет! Скажет – ты, Регина, сказок начиталась… А мы – ученые. Как это – нет науки, которая изучала бы тонкий мир?! А астрология? Дядя Воля – магистр! Он все про тонкий мир знает! Хотя и сказал из скромности, что воля звезд непостижима. Но уж он-то в энергиях разбирается не хуже простой учительницы! А он не говорил, что есть две энергии…

Действительно, как это энергия может быть доброй или злой? Энергия – она никакая. Она просто сверх-естественная, это правда, и она именно сверх-, то есть сверху, от звезд. А звезды, они не могут быть добрые или злые, потому что они – просто раскаленный газ. Температура там ого-го, миллионы градусов, человек бы там не то что обуглился, а попросту б испарился. Ну и понятно, что от этой жары звездный газ излучает энергию. Она от них типа как тепло от лампочки распространяется. Проникает повсюду, попадает и в наш мир. А поскольку она неестественна для людей на Земле, получается, что она сверхъестественная. Но есть люди, которые могут ее использовать. Они получают от нее сверхъестественные – можно сказать, звездные – способности. Все сходится: звезды делают нас звездами!

Только люди как? Они полосатые. Говоря серьезно, они то добрые, то злые. Тут я с Надеждой Петровной согласна, про семена. Кто-то использует энергию звезд для того, чтобы растить добрые семена, а кто-то растит злые. Вот и выходит, что все зависит от самого человека, правильно, от моей человеческой воли. А значит, зло и добро рождается не где-то снаружи, а у людей внутри. А про два источника Надежда Петровна так просто, для красоты, сказала. А то правда, что ль, где-то в космосе паук невидимый сидит посреди своей невидимой сети? А люди, типа, мухи–цокотухи, ха-ха. А добро – это такой смелый маленький комарик, который, как там,

Подлетает к пауку,

Саблю вынимает

И ему на всем скаку

Голову срубает!

Так, да? Во прикол! Только это все в детском саду сгодится, ребята. А мы с вами – люди взрослые, мы различаем, что сказка, а что – настоящая жизнь!

Только похоже по тому, как Надежда Петровна про паука рассказывала, что она всерьез… Ну надо же, вроде бы умная женщина, а в сказки верит хуже маленькой! Откуда у нее в голове эта путаница про две энергии? Еще и меня чуть было не запутала… Наверно, оттого, что она учительница и часто читает детям сказки. Но откуда взялось «добрых волшебников не бывает»? Быть может, ее обидели? Быть может… Ой!..

Наверно, в то время, когда она сама была волшебницей, она состояла в секретной армии добрых – ведь злые действительно с ними воюют, это известно всем, а значит, добрые должны защищаться. В «Гарри Поттере», в пятой части, как раз описана такая армия, орден Феникса. И вот, злые, воспользовавшись какой-то маленькой оплошностью Надежды Петровны, смогли напустить на нее зло – сначала порчу на спину наслали, а потом…

Потом они поймали ее – недаром она говорила про сеть и ловушку! Поймали и стали заставлять перейти на их сторону. Но она, конечно же, отказалась. Тогда ее стали пытать… Кошмар. В «Гарри Поттере» родители Невилла от пыток потеряли рассудок… Только они совсем потеряли, а Надежда Петровна – не до конца. Но ей, наверно, какое-нибудь заклятие на сознание наложили, от которого у нее стерлась память о добрых волшебниках. С тех пор она и считает, что волшебники бывают только злые.

Но раз она все же знает, что добрые чудеса бывают, почему же она не борется? Она могла бы развить свои добрые свойства до того, что стала бы творить великие чудеса, – и спину бы свою неизлечимую вылечила, и, может быть, даже мужа смогла б воскресить, как святой Николай – разбившегося матроса… И был бы конечный результат хороший, добро бы победило! Но она боится. Может, злые иногда возвращаются, продолжают ее запугивать?.. Вот она и притворяется маглом. Хотя иногда в школе поколдовывает – вон, линейку-то остановила! Но в полную силу пользоваться волшебством не решается. Зло оказалось сильнее ее…

Бедная, бедная Надежда Петровна!…

И за меня она боится, поэтому и отговаривает стать волшебницей. Но я не могу отказаться! Как это – отказаться от всех чудес? От мечты о Хогвартсе?.. НЕТ! Я не боюсь злых!

Бр-р-р… Это я про темное облако вспомнила… С ним шутки плохи. Кто знает, на что оно способно. Как бы мне от него избавиться?.. Надежда Петровна правильно сказала – сначала надо узнать, откуда оно взялось. Ну и откуда? Зло примагничивается на зло. Но ведь я же ничего злого не сделала!..

Знаю. Знаю, откуда облако!.. Это кто-то пытается навести на меня порчу! Но не тут-то было. Зло вокруг меня вьется, ищет щелочку, — а ее нет! Вот, Любке видно мою хорошую середину, и Надежде Петровне тоже, хотя она этого не сказала. Но, если б не видела, если б мне не доверяла, стала б она мне свои тайны рассказывать? Вряд ли. Значит, пока я не совершила ничего плохого, зло не может принести мне вреда. Надо изо всех сил постараться остаться такой же хорошей!

И вообще. Какое мне дело, что будет потом? У кого-то случилось плохое, а у меня, раз я хорошая, уж точно не будет. И вообще, что для меня в жизни главное? Что я такая могучая волшебница! И что после Хогвартса смогу стать еще могучее!

А на остальное мне наплевать! И все тут. Будь как будет.

Перед сном я долго мечтала о дяде Воле. Как будто бы мы гуляли вдвоем, и он учил меня ходить по воздуху.

2

Мы вышли с Любкой из школы и – ух ты! Весна! На всей Большой Московской реально так светило солнце, аж слепило, особенно когда идешь мимо витрины или окна. Сугробы были рыхлые и ноздреватые. (Выразительная фраза, правда? Но чтоб вы не думали, что я себя мастером по красивым словам считаю, – скажу честно, что это я не сама придумала. Это на днях в упражнении по русскому было, и мне понравилось). Дул легкий ветерок, плиточки на тротуаре были как будто умытые, лавочки теплые, и мы сели с Любкой, чтобы спланировать ее день рождения. Не успела я рот раскрыть, как она:

— Решка, я знаю, ты Бурова, вроде, простила, так я его позову, ладно?

Тут мое весеннее настроение как ветром сдуло.

— Ты что, – говорю, – с ума сошла? Ну да, я его простила, но это не означает, что я с ним за одним столом сидеть могу. И вообще, чтобы людей со двора у тебя не было.

Любка выпучила глаза:

— Как же так?

— А так. Приглашай только из класса.

— Но…

— Ради меня – не делай этого, – сказала я серьезно.

— Но ведь они мои друзья, Решка! Каждый год ко мне приходили, а теперь?..

Что теперь? Странно она ведет себя в последнее время: знает, что мне плохо, что все от меня отвернулись, но это ее будто бы не касается. Не жалеет меня, а с этими предателями по-прежнему тусуется. И еще меня в это дело втянуть пытается. Но я теперь с этой дворовой шушерой не общаюсь.

— Люба, ты обещала, что меня ни за что не бросишь. Так вот, выбирай, кто тебе дороже, они и ли я.

И я насупилась, давая понять, что обижена. Она помолчала, ковыряя носком кроссовки плиточку, а потом вздохнула и сказала:

— Ну хоть Шурика-то можно?

— Ладно, – сказала я. – Его – можно. Только если ты гарантируешь, что он ко мне опять приставать не начнет.

— Будем надеяться… – И она взглянула на меня искоса.

Любка меня послушалась, но настроение мое к воскресенью так и не улучшилось. И это несмотря на то, что я накануне полдня провела в «Холлмарке», выбирая подарок. А это место, где у кого угодно поднимется настроение, – сколько там замечательных штучек, вещичек и прибамбасов! Вволю наобнимавшись со всеми мягкими игрушками, я выложила круглую сумму в почти четыреста рублей из пятисот, что мне дала мама, за прехорошенькую марочную обезьянку-пенал. Пусть, для друга не жалко.

Короче, я пришла к Любке в конкретно отвратительном настроении. В дверях выяснилось, что ее мама, оказывается, ждет пятого ребенка – живот у нее был очень выпуклый. Я поражаюсь: у некоторых людей совсем нет чувства меры. Ну куда им пятый, они и так уже как сельди в бочке, им и коляску-то поставить некуда! Несчастная Любка, теперь про нее совсем позабудут. Вот я, когда мои родители меня спросили, хочу ли я брата или сестру, сразу сказала, чтоб и не думали. Потому что я умная: ну, родится у них ребенок, они с ним только и будут цацкаться. Но Любка, казалось, была не так негативно настроена, сказала, что рада. И Лиза с Варей, которые пришли раньше меня, видать, так вдохновились этой новостью, что взяли у Любкиных младших куклу-пупса и сели играть в дочки-матери! За этим занятием я их и застала: Любка была мама, Лиза – доктор, а Варя – шофер «скорой помощи»…

— Девочки, у вас натурально крыша поехала, – сказала я, входя к ним в комнату. – Вы впали в детство. Сейчас я вам настоящую «скорую помощь» вызову.

— Да ладно, не придирайся, – сказали они. – Давай лучше с нами.

— Да что я, безбашенная?! Играть в пупса – какое убожество! Если уж вам так в куклы приспичило, давайте лучше в барби. Они хотя бы на настоящих людей похожи.

В общем, мы чуть не поссорились, но тут раздался звонок, и пришли другие ребята. Мы пошли в большую комнату, и она стала разворачивать подарки. Начала с моей обезьянки, конечно. Она ей очень понравилась. Но и других Любка так благодарила, как будто в первый раз в жизни встретилась с добрыми людьми. В основном ей подарили ерунду, либо дешевку, типа как Лиза – непонятно какой фирмы кофточку, либо скукоту, как Варя – толстую энциклопедию. Вообще, книг ей нанесли столько, будто она библиотекарь какой, и только Нижегородцев догадался подарить духи. Интересно, а что там у Шурика? Тут как раз он, сияя своими ушами, вручил ей пакет и сказал официальным голосом:

— Люба! Поздравляю тебя с днем рождения и с победой на конкурсе!

— На каком еще конкурсе? – спросила я.

— А ты что, не знала? Она на каникулах участвовала в городском конкурсе юных исполнителей. И, представь, заняла первое место! Так что она теперь лауреат.

— Это что ж, она у нас – лучшая пианистка во всем Петербурге, что ль? – спросила я полушутя.

— Среди детей – да, – сказал Шурик.

Я чуть в обморок не упала.

— А ты откуда все это знаешь?

— Так я с ней в одной музыкалке учусь, у одного педагога. Зинаида Михайловна говорит – Люба очень способная, почти как Женя Кисин! Слышала бы ты, как она вальс Шопена играет!

— Ну, слышала, — без эмоций ответила я. — Она у меня его репетировала. На моем инструменте, – сказала я. В голове у меня было полное несварение. Во-первых, оттого, что Любка такой супер-пупер. Вон она какая, тихоня. В тихом омуте… Тихой сапой – и раз, в лауреаты!.. А мне ничего не сказала!.. И когда это она успела поучаствовать в конкурсе? Ах да, вроде что-то говорила… Но почему ничего не сказала потом?! Раньше она у меня под контролем была, все мне докладывала, а теперь тайны у нее, понимаете, завелись. Да еще с кем – с Шуриком!.. И почему она мне никогда не рассказывала, что общается с ним в музыкалке?! Разве так настоящие друзья поступают?.. Тут мне стало некогда думать дальше, потому что все захлопали, запоздравляли ее; она развернула Шурикин пакет, а там ноты, Чайковский. Варя и говорит:

— Люб! Сыграй нам, пожалуйста!

А она:

— Я бы с удовольствием, но сегодня не могу – у меня заноза в пятом пальце.

Вишь какая!.. У всех людей мизинцы, а у нее – пятый палец! Специально так говорит, чтоб подчеркнуть, что от нас, остальных, отличается. Зазналась… Вот что с людьми слава делает!.. Нет, я за Любку рада, конечно, но боюсь, как бы она не испортилась. Как бы темное облако на себя не навлекла. Начнет выпендриваться, а зло тут как тут…

Тут нас позвали за стол. Еда была сносная. Любкина мама нормально готовит, уж я-то знаю, все детство у них то и дело обедала. Только с десертом она прокололась: какое-то глупое домашнее печенье испекла. Стала она всех гостей обносить; подошла ко мне, ну, я вежливо ей говорю:

— Спасибо, я такое не ем. А торта разве не будет?

— Будет, только попозже, – ответила Любкина мама. Между бровей у нее легла складочка, как если бы мой вопрос ей не понравился. А что тут такого? На день рожденья ведь всегда полагается торт!

После еды были игры. Обычным людям, быть может, и было весело, но мне – нет. Потому что мне скучно: когда в прятки, я сквозь стенки вижу, кто где сидит, когда в колечко – вижу, у кого оно в руке зажато, а в жмурки – через повязку вижу. Ой, а я вам раньше не говорила, что я теперь вижу? Забыла сказать. Как вижу, спросите? Ну как-как, говорю же – через что хотите. Для этого надо только слегка напрячь волю, и все. И ни в какой школе Бронникова учиться не надо, во как. Да, из-за этого у меня с Любкиной мамой еще один напряг случился: у них в коридоре шкаф стоит, ну, я там в одном ящике что-то мягкое вижу, а что – не пойму, не разглядеть. И захотелось мне до жути узнать, что же это такое. И надо ж такому случиться, что как только я, выждав момент, этот ящик тихонько открыла, Любкина мама является из-за угла собственной персоной! Ничего мне не сказала, но лицо у нее было – ну, сами понимаете. Как будто я что-то взять собиралась. А там, кстати, шапки всякие лежали, — на кой мне их шапки, спрашивается? Зря она беспокоилась. Но неловко вышло, однако. Будет теперь про меня думать всякое…

Ну так вот, а потом, как водится, началась беготня. Я боялась, что Шурик вспомнит прошлое и начнет гоняться за мной, но он почти не бегал, только один раз Любку в угол зажал, и все. Потом смотрю – они сидят на диване и о чем-то с серьезными лицами беседуют. Мне, вообще-то, до него дела нет, но как-то странно, что он с зимы так изменился. Не орет, не носится, даже говорить по-другому стал – ни тебе чуваков, ни фигни. Просто как подменили парня. Только он теперь скучный какой-то, ну просто пай-мальчик. От прежнего Шурика одни только уши остались, все так же топорщатся и пламенеют. Фу, гадость. Неужели он мне когда-то нравился?

А вы, небось, хотели, чтоб у нас с Шуриком вышло как в сериале – она его типа как разлюбила, но вскоре он своими геройскими подвигами вновь завоевал ее сердце? Не-ет. Я же пишу все как в жизни, а не книжку сочиняю. Вот если б сочиняла, так специально для девочек придумала бы какой-нибудь хэппи-энд. Но фиг вам. Ни одного слова не сочиню! Сами потом бы сказали – ага, Регина, все ты врешь, и про Шурика, и про волшебство!..

Короче, ничего у нас с ним больше не будет, не ждите. И про день рождения Любкин я рассказала почти уже все. После торта все начали расходиться, а я задержалась – мне ж близко, в соседний дом. К тому же, я люблю оставаться у Любки после гостей, сидишь в тишине, обсуждаешь, как праздник прошел. Ну, сели мы с ней. Только я собралась сказать, что в этом году день рождения у нее так себе вышел, как вдруг вспомнила – я ж не спросила, что ей родители подарили! Ну, спрашиваю, а она:

— Так сам день рождения завтра же, вот они и сказали, чтоб я потерпела.

— А как ты думаешь, что они подарят?

— Думаю, плеер хороший. Они меня недавно расспрашивали, какой мне хочется. Мне для занятий нужно, чтоб и записывать, и прослушивать…

В этот момент мы услышали в коридоре шаги. Оказывается, это ее папа и старший брат Димка вернулись откуда-то, их, кстати, весь день не было. Они вошли в комнату, внесли картонную коробку и поставили ее на пол. За ним следом ввалились все остальные Савельевы. По тому, как они торжественно выстроились вдоль стены, стало ясно, что в коробке подарок. Мама и Димка знали, что там, они переглядывались многозначительно, а младшие были не в курсе, они подпрыгивали от нетерпения. Я взглянула на Любку – она, наоборот, как-то вся замерла, вытянулась и напряглась, аж косички дрожали, глаза округлились, а нос побелел, как будто она чего-то боялась. Какие странные люди, подумала я, неужели не знают, что подарки надо упаковывать в красивую бумагу? И тут Любкин папа сказал:

— Люба. Мы поздравляем тебя. И дарим тебе…

Тут коробка зашевелилась. Она дернулась и слегка проехала по полу. Клянусь, мои способности здесь ни при чем: она зашевелилась сама. Неужели кто-то у них в семье владеет телекинезом, подумала я обалдело. В этот миг верх коробки откинулся, и…

— Собака!!! – заорала Любка не своим голосом.

3

Я шла по тропинке домой через двор, и внутри у меня клокотало. Я футболяла пакетом и делала вид, что не замечаю, что в нем образовалась дыра и из нее мне под ноги выпадают конфеты, которые у Савельевых всегда дарят гостям «на дорожку». Вот им их конфеты, как раз на дорожку, ха-ха, злорадно думала я. В глазах у меня стояла картина: Любка прижимает к себе это создание с несуразно большими лапами и слишком длинным хвостом, он облизывает ей лицо, а она его тискает и целует прям в морду.

— …Рекс, я тебя обожаю! – И всхлипывает от избытка чувств. – Ты чудо!

— Люба, это просто животное, таких миллионы, – пыталась я ее урезонить. Но она как будто меня не слышала, только восторженно ахала:

— Смотри, у него и реснички есть!

Но я ее восторгов не разделяла:

— По-моему, он не очень породистый. У овчарок не должно быть ресничек.

— Но разве это не чудо?!

— Реснички – не чудо.

— Да он весь – чудо!

Ну, не дурочка ли. Тоже мне, нашла чудо. Подумаешь. Эдак выходит, что и птички, и цветочки – тоже чудо. А что в них чудесного? Это все естественно. А настоящее чудо – это что-то эдакое, что-то сверх… Телекинез, например… Показать, что ли?.. Может, взять да и стол опрокинуть? Или взять и вырвать у нее из рук щенка, пусть полетает? Как вам такая идея – летучая собака? Я представила, как он будет парить под потолком, раскинув лапы и болтая хвостом, может, даже описается от удивления. Прям хозяйке на голову, ха-ха. Во прикол-то будет!

И я стала скатывать волю в комок. Но странное дело: она сделалась какая-то жидкая, как кисель, и комок не получался. Взяв кое-как каплю воли, я бросила ее в Любку. Ничего не случилось. Ну ладно, думаю, тогда хоть что-нибудь подвинем, чтоб отвлечь ее от собаки, хоть, правда, стол, или вот коробку, в которой щенок сидел…

Воля просачивалась у меня между мыслей и утекала куда-то в глубину головы. Собрать ее было невозможно. Как я ни тужилась, коробка так и не сдвинулась с места.

— Ладно, Люб, пока. Я домой пошла, – сказала я.

Ну и пришла, сама злая-презлая.

Тут вы, наверно, подумаете: ну и ну, до чего эта Регина докатилась – завидует подруге, что ей подарили собаку! А вот и нет, я совсем не завидую, я просто сержусь. Почему так несправедливо: ее желание исполнилось, а мое – нет?!

Фу, как тут, в бабушкиной комнате, мрачно, неуютно и холодно! И пахнет затхло, старыми книгами и какой-то едой. Вообще, я в этой комнате редко теперь бываю: некогда. Мне же все время тренироваться надо, а тут мои способности не работают. Но сейчас я пришла, потому что мне вдруг потанцевать захотелось. Так, что тут, на бабушкином диске? Номер восьмой: Мусоргский [91], «Ночь на Лысой горе». Настроение у меня как раз подходящее. Эх, на метлу бы, да и…

Вой с переливами, стоны и лай, хохот и грохот, прикольная музыка! Я представляла, что правда лечу на метле. Ветер свистит, развеваются волосы, город мелькает внизу, звезды проносятся мимо!..

Слышишь, святой Николай, объясни, почему ты меня так обидел? Что, разве Любка достойней меня? Ведь она – ах, ну да, ведь она обещала быть доброй! Ради собаки как дурочка вкалывала… Что ж, заслужила, видать…

Только знаешь, что странно? Вот, говорят, что добро бескорыстно. А получается, Любка собаку свою заработала. Нет чтобы даром стать доброй! Выходит, она не такая уж добрая…

Слушай, а сам ты – ты что ж, не заметил, что Любка – из выгоды?.. Я вон, без всякой награды ведро выношу! Значит, и мне полагается, чтобы желанье исполнилось…

Раз ты такой, то ответь, где твоя доброта? Раз ты подарки не всем, да и то – не бесплатно… Где справедливость?

Послушай, а может, ты – злой?..

Точно! Ты – злой! Доброта твоя – только ловушка! Ты как паук в уголке, на доске, на своей паутине, весь в темном облаке –

Но я тебя не боюсь! И докажу, что умею бороться с врагами! Эй, воля звезд! Помоги!

…Вот бы в воздух подняться да вмазать ему по макушке!

Я закружилась неистово. Полная яростной силы, я мчалась, готовая бить и крушить.

Шаг. Арабеск. Гран жете, фуэте и жете ан турнан [92]. Вот вам, все видели, как я могу танцевать?! Я зависала в полете, тянулась к стене, где икона. Может, лечу?.. Промелькнула, как искра, надежда. Но нет… Просто – танцую…

Несносный колдун, что ты прячешься в облаке? Думаешь, я не смогу отомстить? Ты, конечно, сильнее меня, не даешь мне взлететь, тормозишь чудеса. Что ж, доберусь до тебя по-обычному…

Долго пыхтела, но все же подвинула стол. Стул на него, а поверх табурет пианинный. Трудно залезть, табурет неустойчивый, скользкий. Но я уже наверху – ишь, как ты высоко, но постой, старикашка, сейчас я тебя… Будешь еще улыбаться своею ехидной улыбочкой…

Я замахнулась, но тут табурет покачнулся. Руки невольно схватились за рамку иконы.

Музыка взвизгнула и заметалась как бешеная.

В следующий миг я летела, сжимая икону в руках. Знаю теперь: вверх тормашками – значит кишками. «Так и умру», – пронеслось в голове. Приготовилась к боли. И непонятно зачем громко крикнула:

— Бабушка!

Странно – все падаю, падаю, словно Алиса в нору, и когда же там дно? А какой яркий свет впереди!…

Совершенно не больно. Только не встать. Не могу шевелиться. Музыку слышно, все та же, но только другая. Там у них шабаш окончился, все разлетелись. Тихо; журчит ручеек, шепчут листья, вот пискнула птичка. Вижу, что скоро рассвет – небо стало зеленое, воздух намок и трава отсырела. С озера начал вставать и стелиться туман. Я оказалась укутанной эти туманом.

Голос какой-то неясный внутри у меня. Вроде не злой, но чужой. Упрекает… Отстань, я все знаю! Да, я ужасно сердилась, я просто была вне себя. Яркая ярость! А что? Он довел меня сам. Ты говоришь мне, что я виновата, но он виноватей! Ведь он не исполнил желание!

Мне неприятно с тобой разговаривать. Все, замолчи!..

Буду лежать, отдыхать… Все пройдет… И когда-нибудь все позабудется… Музыка тихо струится… И в ней голоса… Кто это? Бабушка Вера, Надежда Петровна и Любка! Все они просят о ком-то кого-то, а он отвечает, что невозможно, она уже сделала выбор…

Бабушка стала его умолять – говорила, я верю, не поздно еще; а Надежда Петровна сказала – надеюсь, что ты очень добрый и сильный; Любка твердила одно:

— Я не знаю, ты есть или нет, но если есть, — помоги, ну пожалуйста!

Он ничего не ответил. Потом все погасло.

***

Когда я очнулась, оказалось, что я лежу в своей кровати, а возле меня сидит заплаканная мама.

— Решенька! Боже мой! Игорь, Игорь!

В комнату влетел папа. Таким я его еще никогда не видела: серый, взъерошенный и какой-то потерянный. Увидев, что я в сознании, он кинулся ко мне и начал тормошить и обнимать.

— Жива! Слава богу! Вернулась! – кричал он. Лицо у него было мокрое.

— А где я была? – спросила я озадаченно.

— Не знаю… На том свете, наверно, – шутливо откликнулся папа. Теперь он снова был похож на самого себя. – Во всяком случае, здесь тебя почти две недели не было… Лежала ни живая ни мертвая. Мы уж не знали, что и думать. Врачи ничем не смогли помочь, сказали – какой-то не известный науке вид комы [93]. В больнице держать не стали… Какое счастье, что ты жива!

— Вот тетя Лора обрадуется! И дядя Воля! Завтра воскресенье, они к нам в гости придут. Думали – вместе поплачем, а теперь… Долой слезы! – сказала мама и разрыдалась.

— А тетя Лора – она пыталась…? – спросила я.

— Конечно! Но увы, даже ее искусство не помогло… – ответила мама, всхлипывая.

— А дядя Воля?

— Так он же целительством не занимается, – ответила мама и вытерла слезы. – Но он утешал как умел. Говорил – скоро Пасха, на Пасху расположение звезд благоприятствует чудесам…А Пасха завтра и есть! Спасибо звездам за это чудо! – и она вздохнула счастливо, гладя мою руку. – Как хорошо, что все так окончилось! Но скажи на милость, зачем ты полезла под потолок?

— Мне показалось… что там… паук.

— Ах, глупышка! Могла бы позвать меня. Я пауков не боюсь, я бы с ним живо справилась!

Глупышка – это не я. Это мама. С тем пауком ей не справиться…

— Икону жалко, – сказал вдруг задумчиво папа. – Она разбилась.

— А дочь тебе не жалко?! – вскричала мама. – Она тоже могла разбиться!

— Могла – но почему-то не разбилась, – все так же задумчиво проговорил папа. – Это тоже похоже не чудо… Хорошо, что я тогда зимой икону не снял.

— Так ты специально не снял? – удивилась мама. – А нам сказал, что не снимается?

— Ну да. Странное, понимаешь, дело: тяну ее, а мне будто мешает кто. Будто руки мои отталкивает…Ну, я и не стал… Как чувствовал, что ее сильный хронально-метрический фон когда-нибудь пригодится…

***

В бабы Вериной комнате стоял накрытый стол.

— О! Как торжественно! – сказал дядя Воля, входя. Он был зверски красив в голубой рубашке, с раскинутой по плечам рыжей гривой. Глаза так и сверкали молниями, которые он невзначай то и дело нацеливал на меня.

— Да уж. Не каждый день празднуешь возвращение дочери с того света, – сказал папа.

— Поздравляем, поздравляем! – восклицала нарядная тетя Лора, целуя меня. — А кстати. Заодно поздравляем вас с Пасхой. Вот подарок. Спешила закончить – как раз к воскресению вышло! – И она с улыбкой кивнула в мою сторону.

В огромном плоском свертке оказалась картина. На белом песке сидела девушка с синей кожей, руки ее вместо пальцев кончались стеблями растений. Глаза ее были закрыты, лицо было сладостно, а в небе над ней вместо солнца был глаз. Сам по себе, просто глаз, без лица. Чем больше смотришь, тем больше мурашек, и кажется, что у тебя у самой под ногтями пробиваются почки. Ужасно прикольно.

— Здорово, – похвалила я.

— Одна-а-ко, – и папа глубокомысленно задрал брови. – Какая энергетически сильная вещь! Пробирает до самых костей!

— Мечта! – восхищенно воскликнула мама. – Как раз и место освободилось. – И она кивнула на стену, где торчал еле видимый гвоздь и выделялось пятно на обоях.

— Там темновато, – уклончиво сказал папа. – И вообще, это место занято. Но пока икона в реставрации – ладно. А потом перевесим куда-нибудь… Где больше почета, – быстро добавил он и кивнул тете Лоре.

Мы уселись за стол, папа выстрелил пробкой шампанского.

— Ну, возвращенка, подставляй бокал, – сказал он. Почти что как Новый год! Тогда мне тоже разрешают шампанское. Тетя Лора тем временем распаковала и поставила на стол корзинку с пасхальными яйцами и румяный кулич.

— Яйца красила Аллочка. Да, от нее всем привет, но приехать не может – сегодня какой-то ответственный заплыв, – сказала тетя Лора. – А кулич покупной, уж простите.

— Ну что ты, спасибо, и так неудобно… Мы ничего не успели.

— Мы все понимаем, не надо оправдываться, дорогая, – откликнулась тетя Лора. – Кстати, все освященное. Только мы не сами ходили, некогда, знаешь. Я домработницу посылала. В этом году мы с Воликом посоветовались и решили, что ритуальную пищу неплохо бы зарядить.

— Ах, как это все замечательно! Какой светлый праздник – Пасха! – воскликнула мама. Мы чокнулись и приступили к салатам.

— Давай, дочь, продемонстрируй свои таланты, – сказал добродушно папа. – Подай-ка мне соль, но без рук!

— С удовольствием, – ответила я и уже было собралась напрячь взгляд, как спохватилась: в этой комнате ведь я бессильна! Сейчас опозорюсь… Ни на что не надеясь, я выпустила комок воли в солонку. И что это?.. Батюшки, чудеса! Элегантной дугой обогнув все салатницы, соль подъехала к папе… Меня распирало от гордости: ай да я! Значит, после болезни у меня прибавилось воли! И выходит, что я теперь всех местных духов сильней! Даже бабушку, даже святого Николая перещеголяла! Фу-ты ну-ты, какая же я молодец!

— Вау! – сказал дядя Воля, взглянув на солонку. И, скосив глаза на меня, выпустил дивную молнию.

— Ой, и как это у тебя получается? – немного растерянно проговорила мама.

— Ничего, Ирочка, подучишься – и у тебя получится, – жуя, сказала тетя Лора. – Все мы были когда-то новичками… – И она, немного сузив свои сиреневые глаза, посмотрела на меня. Губы у нее были поджаты так, как если бы она мне завидовала.

— Кстати о курсах – прости, я не успела в этом месяце оплатить вовремя, – сокрушенно вздохнула мама. – С ее болезнью совсем все остановилось…

— Ну что ты! Ведь мы свои люди! – воскликнула тетя Лора. – Переведешь в следующем месяце.

— Зато Игорь мне все вовремя и сполна, – сказал дядя Воля. – За каждую консультацию отдельная накладная. Как в аптеке.

— Вольфганг, ты знаешь, я бизнесмен, – сказал польщенный папа. – В нашем деле полдела решает аккуратность в вопросах финансов.

И он стал рассказывать какой-то случай из их скучной жизни на фирме. А я решила взять взглядом яйцо. Красивое такое выбрала, красное с золотом. Но представляете, оно меня не послушалось… Странно: ведь только что соль катилась как миленькая! У меня чуть глаза не полопались, так я старалась это злополучное яйцо подвинуть. Что ж это такое? Попробовала другое, голубенькое, – тоже никак! Тогда опять подтолкнула солонку – пожалуйста! А яйца – ни одно! – ни в какую… Тогда я стала все другие предметы подряд тихонько пробовать, и выяснилось, что все мне подвластно, кроме яиц и кусков кулича! Значит, опять тут неразбериха с энергией, ведь тетя Лора сказала, что эта пища как-то заряжена… Тут я, замучавшись, случайно опрокинула взглядом рюмку, и мама велела мне перестать. Тогда я закрыла глаза и решила больше о странностях с волей звезд не раздумывать. И вдруг вспомнила, что вот, палочка-то дяди Волина лежит себе тут за книгами и в ус не дует. А ни он, ни тетя Лора не реагируют. Почему? Что, они ее, что ли, не видят?.. Или видят, но почему-то назад не требуют? Проверю, решила я, дождусь удобного случая – и проверю! И он представился вскоре, когда мы доели второе. Мама и тетя Лора пошли проводить сеанс, а папа сказал – пожалуй, пойду, погляжу, чем это вы там занимаетесь, и увязался за ними; мы с дядей Волей остались вдвоем.

— Вы знаете… Я должна извиниться… – сказала я, пересаживаясь на диван, чтобы быть прям напротив полки, где спрятана палочка. Он вопросительно вскинул глаза. – Сейчас вы поймете… – И я мысленно приказала палочке вылететь. Уж она-то, раз давным-давно ничем не заряжена, должна меня послушаться! И она появилась – вся в пыли, немного как бы заспанная. Я направила ее по направлению к нему. Она развернулась и неторопливо поплыла по воздуху, посверкивая брильянтиком. Дядя Воля молча следил за ней взглядом. Мне нравилось выражение его лица. А еще я подумала – ага, раз он удивился, значит, не знал, что она у меня! Значит, он не вполне ясновидящий?.. Нет, ясновидящий! Просто воля звезд такая штука: иногда она человека слепит.

— Вы уж простите, я ее без спроса взяла. Но, как видите, только на время.

— …А мы с Лорой на одного знакомого грешили, – проговорил, приходя в себя, дядя Воля. – Он в прошлом криминальный элемент был, думали – за старое взялся. У нее ведь камень хорош, с полкарата… А знаешь, – и он, поймав палочку взглядом, велел ей зависнуть. – Пожалуй, оставь ее у себя.

— Теперь она мне не нужна, – сказала я, опуская ее к нему в тарелку. – Она как игрушка, а я уже выросла.

— Ты права, моя королева, – сказал дядя Воля бархатным голосом. – Ты выросла. – И он неожиданно окатил меня целым дождем из молний, колких, щекочущих, очень приятных. Я не стала бросаться в ответ – все равно мне по части молний с ним не сравниться, даже пытаться нечего.

— Вы научите меня летать? – спросила я.

— Научу, коли просишь. Полагаю, что это тебе по силам. Два-три занятия, и ты полетишь!

— А тетя Лора, — спросила я, немного ревнуя, — она тоже умеет? Ее вы тоже научили?

— Нет… Видишь ли, ее воля звезд обделила, у нее нет таких способностей, как у тебя.

— А она… Не обидится?

— Она не узнает.

— А она же мысли умеет читать, — озадаченно полуспросила я.

— Чего?! – рассмеялся он. – Ничего она не умеет!

— А… Как тогда у нее получается угадывать?

— Она хороший психолог, это да. И внимательная, за людьми наблюдает – и угадывает…

— Так что же, выходит… она не ясновидящая?..

— Да кто тебе сказал такую глупость! Она просто обученный магл. Без книг и пособий ни шагу не может ступить. Только ты никому не рассказывай, ладно?

— Да что я, дура?!

— Нет, ты не дура, — сказал он серьезно. – Ты – самый сильный маг из всех моих ассистентов. Ты настоящая королева! Регина Поттер.

 

Май

1

Еще две недели я провалялась дома, но не из-за той болезни, а из-за новой. Вот что произошло.

На Пасху сразу после обеда Нагаевы уехали – спешили куда-то, а я пошла во двор, но не потому, что хотела кого-нибудь из дворовых болванов увидеть, а так, проветриться. И не успела я выйти из парадной, как в животе у меня забурлило, сжало, стало ужасно больно. И весь пасхальный обед во главе с куличом и яйцами выскочил из меня прямо на площадку перед дверью. А сама я, едва живая от боли, рухнула на скамеечку. Глаза у меня закрывались, голова кружилась, но я успела заметить, как во двор отовсюду слетаются голуби и начинают клевать мою рвоту. Мне не стало противно от этого, наоборот, я обрадовалась, что они все приберут. Голубей прилетело немерено, целая стая, нет, больше, – наверно, все голуби Петербурга. В этом было явно что-то сверхъестественное. Но не успела я толком об этом подумать, как на крик тети Жени выбежал мой папа. Он был чрезвычайно испуган. Оказалось, что маму тоже вырвало, да и сам он едва стоит на ногах. Короче, к нам приехала «скорая помощь». Доктор сказал, что бояться особо нечего, что это типичное пищевое отравление. Дома у нас получится натуральный лазарет. Мы всей семьей лежали по кроватям, стонали и то и дело бегали в туалет. Так продолжалось несколько дней, потом родители поправились, а меня на всякий случай оставили на подольше.

В день, когда родители ушли на работу, иду я по коридору, вдруг вижу – в углу что-то круглое и лохматое шевелится. Испугалась, конечно, но больше от неожиданности. А оно вдруг подпрыгнуло, повернулось ко мне передом и глянуло изучающе. Лицо у него было коричневое и морщинистое, глазки маленькие и шустрые. Еще у него были руки – длинные, похожие на корявые ветки. Он подбоченился и сказал немножко нагло:

— Ты что тут делаешь?

— Я… тут живу, – растерялась я.

— Это я тут живу, – ответил он и цыкнул зубом. – А ты тут только существуешь. Но сегодня я добрый. Пойдем, побеседуем.

Мы пошли ко мне в комнату, я легла, а он без приглашения запрыгнул ко мне на кровать и свернулся в ногах, как кот. Манеры его мне не очень нравились, но, вообще-то, он был прикольный.

Я спросила:

— Ты кто – домовой?

— Да.

— А как тебя звать?

— Как хочешь, – сказал он и поскреб свое круглое, грязно-розового цвета, пузо.

— Пусть ты будешь Пузиком, – предложила я.

— О’кей, – согласился он. – А ты чего, болеешь, что ли?

— Ага.

— Не надо было всякую дрянь есть.

— Какую дрянь?

— Церковную. Там ужас какая антисанитария. Воду, которой они там еду поливают, прям из-под крана берут, да еще всякие гадости в нее макают.

— Какие гадости?

— Ну, кисточку, а главное, – он аж передернулся, – штуковину одну металлическую. Не скажу, как называется. Но от нее-то вся и зараза. Ее же сто лет не мыли! Так что надо умнее быть. Еду надо есть только из универсама, там все под контролем, все под вакуумом…

— Откуда ты только такой умный взялся, – сказала я.

— А ты чо, не догадываешься? – сказал он и подмигнул.

— Из тонкого мира? – с замиранием спросила я.

— Ну да.

По мне поползли мурашки. По вам бы тоже, небось, поползли, еще бы, – я вдруг осознала, что в первый раз вот так запросто разговариваю с существом из того мира…

— А… как там все у вас? – спросила я глупо.

— Прикольно, – сказал он убежденно.

— А… а мне туда можно попасть? На экскурсию?..

— Запросто, – сказал Пузик. Было видно, что он очень этой идее обрадовался. Но я не успела больше ничего спросить, потому что раздался звонок в дверь.

— Подожди, пойду посмотрю, кто там, – с неохотой сказала я. Оказалось, что это Любка пришла меня проведать. Когда мы вошли в комнату, Пузик все так же лежал у меня в ногах кровати. Любка остолбенела. Ага, все-таки видит кое-что! Сама белая вся, нос голубой, того и гляди в обморок грохнется. Но тут она подобралась, глаза выпучила и рукой машет, будто Пузика зачеркивает.

— Ой, да ну ее. Я пошел, – обиделся Пузик, спрыгнул с кровати и самозасосался в электрическую розетку.

Вот так Любка! Я и вмешаться не успела. А она как ни в чем не бывало уселась на стул и большую коробку «Коркунова» из пакета достает:

— Вот, – говорит, – я знаю, это твои любимые, с миндалем.

Это правда. Только мне было очень обидно, что из-за нее ушел Пузик, причем на самом интересном месте. И наплевать мне было на ее конфеты, хотя мама их редко покупает. — Привет тебе от Надежды Петровны и всех ребят, – говорит. – И от Шурика…

— Да мне до него дела нет, – пробурчала я.

— Знаю, но все равно. Знаешь, мне тебе кое-что сказать надо… только это секрет…

Смотрю – Любка, только что бывшая бледной, сидит вся как вешняя заря. И вдруг выдает:

— Знаешь, Решка, если честно, он мне давно, уже с прошлого года, нравится. И теперь, когда тебе все равно… в общем, мы с Шуриком – дружим… Недавно гулять ходили. И он держал меня за руку, представляешь? – Глаза ее выпучились. – И еще он подарил мне розу…

Вот это удар под дых!.. Ну просто как в сериале! Она моего мальчика увела, да еще смеет об этом так запросто, с деталями!..

Мне нравится мое чувство, когда я на кого-нибудь сержусь. И нравится, что я умею это дать понять без слов. Для этого я пользуюсь глазами. Я взглянула на Любку, и она дернулась так, как будто в нее попал камень. Она долго молчала, опустив голову, потом боязливо посмотрела на меня.

— Решка… ты как? Ты же сама только что сказала, что тебе до него дела нет?

— Все правильно. Гуляйте, ребята. Желаю счастья. Тили-тили-тесто.

Любка еще немного помолчала, а потом, сделав вид, что ничего не произошло, сказала:

— Еще тебе привет от Рекса. Знаешь, он такой умник, уже команды знает – сидеть, лежать, дать лапу. Давай выздоравливай скорей, будем в комиссара Рекса играть! Ты – Мозер, конечно, а я…

— Знаешь что? А пригласи-ка ты Соню с тобой играть. Или к своим младшим в детсад поди. А ко мне не вяжись со своими глупостями.

Я понаслаждалась немного Любкиным смятением, а потом смилостивилась и говорю:

— Ну ладно. Расскажи, кто куда поступает. Сама ты куда?

— Я – в одну гимназию, тут недалеко от нас. На прошлой неделе как раз тест писала, — оживилась Любка. – Знаешь, там такие были интересные задания, не учебные, а как на ТРИЗе, сплошь на логику и эрудицию…

— Та-ак, – сказала я, догадываясь. – Туда, наверно, конкурс большой? Человек семь на место?

— Да, – опять зарделась Любка. – Но меня взяли.

Я была просто в шоке. И после ее ухода долго еще приходила в себя. Стала вспоминать все странности, связанные с Любкой. Например, почему огонь свечки ее не обжег тогда? Почему она видит на мне темное облако, а я нет? Почему Шурик, который за мной как привязанный бегал, теперь гуляет с ней, да еще и розы дарит? И, наконец – почему ее, с виду магла, приняли в школу, куда берут только детей с особыми способностями?!

Ну? Вы то же подумали, что и я?..

М-да. Оказывается, я почти одиннадцать лет жила бок о бок с волшебницей и ни о чем не догадывалась. А она молчала, понятно. О таком не треплются… И нет бы ей развивать свои музыкальные способности – могла бы в школу при консерватории поступить, ей туда прямая дорога, так нет! Ее в школу с волшебным уклоном потянуло. Небось, хочет городской конкурс экстрасенсов выиграть…

Да. Она, по всему видать, экстрасенс, причем очень сильный, сильней меня!.. Как ловко она с Пузиком-то разобралась, а я и не поняла, почему он ее послушался… И собаку ей подарили, конечно же, по знакомству, ха-ха, она, небось, со всеми духами знается… И кстати, щенка я взглядом поднять не смогла как раз потому, что Любкина воля мою пересилила… Круто, однако!

А Шурика она приворожила. Для таких, как она, это пара пустяков…

И тут я похолодела: если подумать, откуда на мне темное облако? Кто мне может желать зла? Конечно, та, кто столько времени тайком от меня была влюблена в Шурика, пока он за мной бегал! А теперь она, естественно, пытается навести на меня порчу…

Кошмар. Говорил же Волан-де-Морт, когда был в теле Квиррелла: всегда находятся те, кто готов впустить меня в свой мозг и свое сердце…

Все ясно. Любка – ведьма.

***

Пузик больше не появлялся. Напрасно я бродила по коридору, вглядываясь в темные углы, напрасно заглядывала в камин, напрасно постукивала по розеткам. Но интуиция мне подсказывает, что мы еще обязательно встретимся. Ведь это он на Любку, а не на меня обиделся. Наверно, просто ждет, пока Любкин дух из квартиры выветрится. Зато за время болезни я очень продвинулась во всех волшебных искусствах. Получается у меня все. Думаю, меня в Хогвартс бы взяли сразу на второй курс. Но оттуда по-прежнему ни слуху ни духу. Любка и все ребята уже поступили, а как повернется моя судьба? Придется, наверно, в Финляндию ехать… Пристану к дяде Воле, попрошу составить для меня настоящий гороскоп. Кстати, я так увлеклась рассказом про Пузика и про Любку, что забыла сказать, что я все это время скучала по дяде Воле, к тому же мне не терпелось начать упражняться в полетах. Я все ждала, что он мне позвонит, а сама звонить стеснялась. И вот наконец от него пришло смс. Знаете откуда? Из больницы! Оказалось, они с тетей Лорой тоже отравились, причем гораздо сильнее нас. Он даже сколько-то был без сознания.

«Не надо всякую церковную дрянь есть. Там ужасная антисанитария!» – написала я ему.

«Пожалуй, ты права, моя королева! Как ты умна!» – ответил он.

«Спасибо за комплимент, но это не я такая умная, это Пузик меня просветил», – честно призналась я.

«А это еще кто такой?!»

«Мой новый друг. Приезжайте, познакомлю».

«Приеду, моя королева!»

Но, когда дядя Воля выбрался навестить меня, Пузик явиться не соизволил. Зато наконец состоялся мой первый урок левитации — поднимания самого себя в воздух. Это ужасно прикольно. Я потом только и знала, что упражняться. С тех пор было еще три урока, на которых дядя Воля все время хвалил меня, твердил, что я самая талантливая его ученица. Хотя чувствуется, что ему важно знать, что он сильней меня маг. Например, когда мы играем в салки в воздухе, мне никогда не удается его поймать: он бегает как по земле, а я еще не ахти, то и дело пяткой в воздушную яму проваливаюсь. А он как мальчишка: догонит меня, да еще и дразнится. Ну вот, я в прошлый раз обиделась и дай, думаю, дам ему сдачи, но по-другому. Сидим мы после урока за чаем, а я такая:

— Ну что, — говорю, — дядя Воля, не стыдно за чудеса деньги брать? Говорят, что те, кто используют волю звезд ради выгоды, — злые.

Он помолчал и говорит:

— Волшебники – тоже люди. Это как работа. Должны же они себе на хлеб зарабатывать. И при чем здесь злые — не злые?

— А говорят, что от этой помощи бывает очень плохой результат, — беспощадно сказала я.

— Бывает… — Он стал немного задумчивым. – Ну и что? У врачей тоже не всегда все удачно. Знаешь, сколько людей умирает в больницах? И все равно люди продолжают идти к врачам.

В общем, он выкрутился, не получилось у меня его подколоть. Но разговор пошел интересный, и я решила уточнить свою догадку про добро и зло:

— А вот говорят, что энергий тонкого мира – две. Одна добрая и одна злая. Но я считаю, что это сказки. Энергия есть только одна, а доброй или злой ее делает сам человек.

— Какая ты умная! – изумился дядя Воля. – Недаром ты под знаком Меркурия, ведь он — покровитель суждений! — И он засыпал меня букетом из молний. – Действительно, ты права: разговоры про злых и добрых – ерунда. Сказки. Добро и зло – это две стороны одной медали – силы!

Потом он встал передо мной на одно колено и, прижав руки к сердцу, торжественно произнес:

— Ваше величество! Позвольте мне быть вашим рыцарем!

Я царственным жестом дала ему руку. Он поцеловал ее, потом поднялся и задумчиво сказал:

— Не пора ли тебе, моя королева, начать приносить человечеству пользу? И для этой цели освоить гипноз, то есть воздействие на сознание другого человека?

Я рассмеялась:

— Вы только что просились ко мне в рыцари. А вы не заметили, что я вам всю эту сцену за миг до того телепатировала?

Он не нашелся, что ответить, и только, глянув на меня с восторгом и ужасом, взялся за голову.

— А кое-кто обещал взять меня полетать над городом, — напомнила я.

— Сегодня же ночью, моя королева! – сказал он и таинственно улыбнулся.

Круто, да? Короче, ночью он непонятно как появился у меня в комнате и подарил мне специальный крем. Кто смотрел сериал «Мастер и Маргарита», тому объяснять не надо. Кто не видел – скажу: намажешь этим кремом все тело, берешь метлу – и летаешь. Метлу я уперла у тети Жени. Остальное было, как говорится, делом техники. Мы поднялись и долго летали над спящим городом. У него метла была – нет, не «Нимбус 2000», как у Гарри Поттера, но тоже крутая. Со встроенным пылесосом.

Прочтя это, вы точно подумаете, что я вру. Потому что зимой, мечтая о Хогвартсе, я как раз такую щетку-пылесос выдумала. А оказалось, что она существует в действительности, фирма «Электролюкс» делает. Можете проверить. «Эргорапидо» называется.

А вообще-то, чего я вас убеждаю? Хотите – можете думать, что мне эти полеты просто приснились.

***

Оказывается, уже все распустилось, даже нарциссы на клумбе у тети Жени. Возле песочницы стоял ее трехлетний Тимоша и, размахивая прутиком, кричал голубям:

— И тебя заколдую! И тебя заколдую!

Еще один начинающий Гарри Поттер, с улыбкой подумала я вышла через подворотню на Гороховую. Настроение у меня было отличное, боевое. И тут я оказалась перед дверью в «Сладкоежку». Не раздумывая, я вошла и сразу увидела «Графские развалины». Они стояли за стеклом, целый поднос, штук пятнадцать. Позади продавцов на полочке виднелись соки. Я мысленно велела продавцам дать мне и то, и это. А сама села за столик. И вот я сижу перед подносом с пирожными и тремя пакетами вишневого «Рича». Но больше всего мне нравятся лица продавцов. И мне нисколечко не стыдно. А что? Захочу – еще кого-нибудь заставлю мне что-нибудь отдать. Это весело, какие они при этом дурашливые. А я – я такая ловкая, аж самой на себя завидно. И что такого? Вы тоже, небось, когда-нибудь что-нибудь подобное делали. Ну, не с помощью гипноза, но просто так, руками, наверняка что-нибудь утаскивали: ну, мелочь из родительского кармана, ластик хорошенький у подружки, да мало ли. А что? И ничего. А главное, ничего мне за это не будет. Они мне ж все сами отдали.

А знаете, я думаю, я и впрямь посильней бабушки волшебница. Потому что я владею гипнозом, а она нет. Если б владела, это наверняка стало бы известно. А что про нее известно? Ничего, только то, что она была добрая. И что? Ну да, она была добрая, но слегка глуповатая. Вы замечали, что добрые часто бывают глупые? Я помню, случай был – шли мы с бабушкой, обе ели мороженое, и я вдруг свое уронила, так вот, она мне свое отдала. Я тогда обрадовалась, конечно, но сейчас понимаю, что она поступила неумно, не в свою пользу: как можно быть таким безрассудно щедрым? Просто хочется назвать ее дурой!

И Надежда Петровна глупа. В сказки верит. Она мне, значит, про космических пауков рассказывать будет, а я, типа, должна соглашаться, будто я магл какой. Да что я, маленькая?! Кстати, она со своей добротой такая слабая, что не смогла злых побороть. А я и ее сильней как волшебница: недавно осенило, что если б она умела читать мысли, то заметила бы, что я соврала ей про тетю Лору. А она не заметила. Ради проверки этот маневр можно повторить. Прям завтра.

И назавтра, то есть сегодня, я вот что сделала: прихожу в школу – и к Надежде Петровне:

— Знаете, я после нашего разговора подумала и решила: не буду я становиться волшебницей. Я лучше доктором стану, как вы советовали.

А сама ей в глаза смотрю честным взглядом. Она посмотрела на меня внимательно и говорит:

— Ну вот и умница.

Значит, опять не догадалась, что я вру! Ничего не стоит ее вокруг пальца обвести!

Да, сегодня еще один случай был. Стою я на перемене в уголке, наблюдаю, как Шурик за Любкой бегает. А мне обидно, понятно, что они на меня ноль внимания. А вокруг полно народу, оба наших класса. И решила я людям глаза открыть на это дело.

— Ребята, – говорю, – знаете, почему он за ней все время гоняется? Потому что она не просто Люба, она – его Любовь! Ха-ха! А он у нее не просто Шура! У нее с ним Шуры-муры! Амуры!

И захохотала – так мне самой эти рифмы понравились. Удачно, правда? Ребята многие услышали, остановились. И Шурик с Любкой тоже. Смотрю, он стоит ее как бы собой заслоняет, а уши у него при этом малиновые и светятся. Тут прозвенел звонок, и все начали расходиться. Я тоже пошла в класс, села за парту, сижу к уроку готовлюсь. Вот и Любка является. Глаза на мокром месте. Ничего, пусть поплачет. Будет знать, как чужих мальчиков уводить.

А после уроков сижу я в раздевалке, сменку переобуваю, а Любка такая как ни в чем не бывало:

— Решка, пойдем домой? – И смотрит заискивающе. Стыдно, небось. Ничего, полезно. А то думает, что раз она сильней меня волшебница, то можно со мной как угодно. И отвечаю прохладным голосом:

— Нет, спасибо. Я предпочла бы идти одна.

И пошла. Иду себе по Разъезжей, по Загородному, через Фонтанку. Солнце светит, вода блестит, люди улыбаются. А мне грустно что-то. Никто меня не любит… Вот была бы у меня сестра, она бы меня любила. И я бы ее любила… А так я одна-одинешенька, на всем белом свете…

Но зато у меня есть мои чудеса. И вообще-то, у меня есть дядя Воля. И Пузик, кстати, у меня тоже есть – я забыла упомянуть, что в один прекрасный день, когда я делала уроки, он просто вытек из розетки и забрался ко мне на стол. И мы стали планировать экскурсию в тонкий мир. Так что друзья у меня есть, причем настоящие. Не то что некоторые!

2

Я решила не идти домой сразу, а погулять, и свернула после моста направо, к скверу, где бюст Ломоносова [94]. Эту дорогу я знаю с закрытыми глазами, потому что четыре года по ней ходила в студию. Постояла возле него немного, как раньше, поразглядывала его кудряшки и хвостик. Каждый раз удивляюсь, какие у них в старину смешные прически были. А сам он щекастый и надменный, и зеленый, будто инопланетянин. А на конце фамилии – твердый знак. Когда-нибудь вызову его дух и спрошу, почему. Маму спрашивала, она не смогла объяснить, сказала – так раньше писали, и все. И вдруг вспомнила весь тот разговор так четко-четко, как раз весной дело было, таким же солнечным днем, мы с мамой в студию шли. Я еще в первом классе была, сто лет назад… И тут же вспомнила студию – и занятия, и концерты… Но хватит вспоминать! Иду, огибая скверик, приближаюсь к улице Зодчего Росси [95]. Я люблю эту улицу, она прямая, аккуратная и нарядная, как балерина. И вот на углу вижу – идет мне навстречу старик. Дед как дед, но с виду какой-то малохольный: сухонький, лысоватый, с бородкой, а одет как бомж – странно, но не как бомж — богато. Короче, на нем была золотистая с красным накидка до пят, типа шубы. На спине он тащил мешок. При этом он улыбался такой счастливой улыбкой, как если б у него сегодня был день рождения. В этот момент он поравнялся со мной, поставил мешок на асфальт и сказал:

— Нет, не день рождения. Именины у меня сегодня, да.

А я уже все про него поняла. Но не удивилась – подумаешь, чем он лучше Пузика? И, помня, что с духами надо соблюдать этикет, вежливо сказала:

— Здравствуй, дедушка Мороз… или как вас лучше – Санта-Клаус?

— В России меня Николаем зовут, – улыбнулся дед.

— А отчество?

— Феофанович я, – ответил он и опять улыбнулся. И охнул, и, как Надежда Петровна, схватился за поясницу.

— Вам больно? – участливо спросила я.

— Да так, упал недавно, расшибся маленько, – ответил он. Я сделала вид, что не поняла намека. Я ж не специально тогда его со стены свалила, в конце концов! И вообще, чего это он явился не вовремя, почти что летом, – для того, что ли, чтобы меня перевоспитывать?!

— Нет, Регина, – сказал он, – не мое это дело. Да и не пришел бы я к тебе вовсе. Я ведь только к тем прихожу, у кого сердце открыто, к людям повернуто…

«Сейчас, небось, спросит, была ли я хорошей девочкой, – раздраженно подумала я. – Ну точь-в-точь Новый год в детсаду!»

— А была ли ты хорошей девочкой? – сказал он хитро. Возле глаз собрались знакомые морщинки. – Ты уж прости, я так, для проформы… Положено…

Ну, раз ему так охота дурака валять, то пожалуйста!

— Ну, не всегда я была хорошая, – проканючила я. – Да, иногда я баловалась. Но все дети балуются! Все мы полосатые! – И, переходя опять на серьезный тон, добавила:

— А вообще-то, раз вы такой ясновидящий, то и спрашивать нечего. Наверняка вам, Николай Феофанович, известно, что я никогда никому зла не желала. Все знают, какая я добрая и справедливая!

— Да, да… Отличница, и поведение примерное…

— Тогда почему вы не исполнили мое желание? – спросила я голосом Надежды Петровны, когда она ругает Нижегородцева за несделанную домашку.

— Да не велено мне все подряд желания исполнять, Регина, – ответил он со вздохом. – Тут осмотрительность нужна. К примеру, попросит какой-нибудь мальчик велосипед, ну, получит его, а потом поедет и шею себе свернет. А? То-то… Очень часто тот, кто просит, сам не знает, что не на пользу просит… Да еще на меня обижается, что желания не исполнил…

— Но мое желание – как оно может быть не на пользу? Я школу прошу, а не велосипед! Я учиться хочу!

— Да будет ли тебе от учения польза?

— А какая польза Любке от собаки? – сердито спросила я.

— А ты не сравнивай. Каждый человек своим путем идет. Собака ей дана не на пользу, а в утешение. Это ей награда – но не за поступки, как некоторые считают, – и он прищурился, – а за доброту, за любовь… Ох, хорошее у нее имя, говорящее… Вот ты часто книжки про Гарри Поттера вспоминаешь. А там сказано: «Есть на свете что-то, что Волан-де-морт не в силах понять, – это любовь. Если тебя крепко любят, то даже если тот, кто любит тебя, умер, ты навсегда остаешься под его защитой». А тебя любят, Регина, ох и крепко же любят… И бабушка, и учительница, и подружка твоя – все за тебя очень просят. А если бы не они, и не пришел бы я к тебе, да…

— Они что – просят, чтобы вы мое желание исполнили? – не поняла я.

— Нет, Регина. Не о желании речь. Они за тебя боятся. Боятся, что кто-нибудь позовет тебя туда, откуда не возвращаются, и что ты согласишься… И просят предостеречь тебя. – Он помолчал, взглянул мне в глаза и сказал коротко:

— Тебе грозит смерть.

Я вздрогнула. Это уже не игра в Новый год, нет!.. Майский день погас, повеяло холодом темного облака… Но я тут же, собрав волю в комок, прогнала наваждение и ответила:

— Ну и что? Подумаешь! Как говорил профессор Дамблдор, для высокоразвитого ума смерть – очередное приключение. И я с этим совершенно согласна. Ведь после смерти начинается вечная жизнь.

— Смерть смерти рознь, Регина, – серьезно сказал он. – После смерти бывает не только вечная жизнь, но и вечная смерть. Это главное, что я тебе должен сказать.

Наступила тяжелая пауза. Мне стало вдруг очень страшно, я показалась сама себе маленькой, слабой, захотелось позвать бабушку… Но я тут же вспомнила Пузика и ответила дерзко:

— Я не боюсь смерти. К тому же, у меня там есть могущественные друзья.

Он помолчал, потом взглянул на меня с жалостью и сказал:

— Ах, Регина, хорошо бы тебе понять, кто твои настоящие друзья…

— Смерть – это прикольно, – упрямо перебила я его. – Захочу – и выберу смерть. Если будет на то моя воля.

Он свел брови, вздохнул и проговорил:

— Да есть ли в тебе твоя воля? Может, она давно уже не твоя, а чужая? А мало ли откуда она притечь может, посторонняя воля-то… Может, от Волан-де-морта?

— Вы в него верите? – удивилась я.

— Называть можно по-разному, но он есть, деваться некуда…

«Еще один дурак – в сказки верит», – подумала я и спохватилась: он же мысли читает! Но было поздно – старик услышал мою мысль. Но если он и обиделся на «дурака», то виду не подал, а собрал морщинки вокруг глаз и сказал:

— А ты, чем сердиться да раздражаться, потрудилась бы сама разобраться, что сказка, что быль. И с волей, и с чудесами неплохо бы разобраться. Может, реснички, птички да цветочки и есть чудо? А летучие собаки – может, это не чудо вовсе, а? Может, это, в некотором роде, беспорядок? Не на то они созданы, чтоб летать. И людям летать не положено. И глазами вещи двигать не полагается, на то человеку руки даны.

— А мне нравятся чудеса, – упрямо сказала я. – И я хочу стать волшебницей.

— Так ты же уже, – почему-то грустно сказал он.

— Не уже! Я не волшебник, я только учусь! Я еще не все умею!

— А для чего тебе быть волшебницей?

— Как – для чего? Чтоб весь мир удивить! И для этого я должна поступить в Хогвартс!

— А вдруг Хогвартс не существует? Он ведь из сказки. Опять ты сказку и быль перепутала…

— Любая школа может быть Хогвартсом. Главное, чтоб в ней учили творить чудеса, – отрезала я. – Наверняка есть такая школа, где из меня сделают настоящего мастера. И не где-то в Финляндии, а в России.

— Есть такая школа, – глядя в себя, проговорил он. – Только все же вдруг тебе учение не на пользу будет? Ведь одни учатся, чтоб людям послужить, а другие лишь о своем успехе заботятся. И неизвестно, какой путь выберешь ты.

— Вы же знаете, что там при поступлении становится ясно, что из кого получится. Кто станет добрым, кто злым, – сказала я.

— Это только в сказке все заранее ясно, Регина, – сказал он без улыбки. – А в жизни не так. В жизни все от человека зависит. Он ведь то так, то эдак – полосатый, — тут Николай Феофанович усмехнулся. – И, пока человек живет в этом мире, никогда окончательно белым или окончательно черным не бывает… Тут учительница твоя ошибается – даже тот, кто занимается чародейством, может перемениться. Даже самый-самый злой… Повернет свою волю к добру – и переменится. С нею самой так и было, да… Так что все от воли зависит, да. Простой человеческой воли, – скосился он на меня. – Впрочем, вы это уже проходили, и ты все это не хуже меня знаешь. Так что так, Регина. Ищи свою волю…

— Моя воля в том, чтобы поступить в Хогвартс, – сказала я твердо.

— Ну, раз такова твоя воля – будь по-твоему, – устало сказал он. – Ну ладно, пора мне… – И он взвалил мешок на плечо.

— Постойте, вы не сказали…

Но он уже уходил, прихрамывая и горбясь. Даже не попрощался, фу какой, подумала я. И пошла дальше по улице Зодчего Росси. Иду себе, вся разговором всклокоченная. Ничего он мне толком не сказал, только смертью пугал – тоже мне, Дед Мороз, называется…

И зачем-то взглянула на дом, вдоль которого шла. Странно, я столько лет тут ходила в студию, но никогда его не разглядывала. А теперь он чем-то привлек меня. Никакой рекламы на фасаде не было. Сам он был желтый, старинный, с огромными окнами. В глубине за стеклом было видно высокие своды и мебель из темного дерева. Я увидела лампы и тысячи книг в застекленных шкафах.

Это школа!..

Дрожа, я шагнула к порогу. Огромная дверь оказалась ужасно тяжелой. За ней небольшой вестибюль, а за ним проходная. У двери охранник, похожий на лысого тролля. За столиком тетка, похожая на современную бабу-ягу: короткие, жидкие, огненно-рыжие волосы, пронзительный взгляд и улыбка немножечко злобная.

— Куда? – обратилась ко мне бабка-ежка.

— В канцелярию, – бодро ответила я.

— Посторонним нельзя.

— У меня тут…

— Не ври, – с добродушным нахальством ответила тетка.

— Я хотела узнать, как сюда поступить.

— Информация там. Возле выхода. – И махнула на дверь.

Я вернулась на улицу. У порога висела доска. Прикрывая от солнца глаза, я взглянула. В глазах потемнело, запрыгало сердце, а ноги растаяли.

«Академия русского балета имени А.Я. Вагановой».

…Знаете, почему я все время танцую, оказывается? Потому что балет – это способ творить чудеса! Танец – это комок моей воли, магической силы, она покоряет людей… Здесь меня смогут таким чудесам научить!..

Это Хогвартс. Мой Хогвартс.

Выходит, Дед Мороз мое желание выполнил?..

Я посмотрела на брошенную кем-то бумажку от мороженого, на припаркованные напротив иномарки, на залитую майским солнцем петербургскую улицу.

Да нет. Никакой он не Дед Мороз, конечно. Просто слегка ясновидящий прохожий дед. Николай Феофанович.

И никакое это не чудо. А обычное совпадение.

***

Хогвартс-то я нашла, а Золушку – нет. И пока еще я не там, а почти что в Финляндии, думала я, идя Фонтанкой домой. Где гарантия, что меня возьмут? Где Золушка?.. Мне тут же захотелось разыскать Бурова и без всякой магии перегрызть ему горло. Ладно, не будем горячиться, а в последний раз попробуем поговорить по-хорошему. А не отдаст – что ж, я какую-нибудь казнь придумаю с помощью гипноза. А куклу я все равно найду, надо только настроить, как там дядя Воля говорил, астральную трубу, это типа телескопа для тонких энергий. Астральная труба образуется волей – опять воля, ха! Может, мне для начала потребуется стеклянный шар или кристалл, ну ничего, раздобудем…

Размышляя так, я пришла домой и полезла в шкаф разыскивать свой мешок со студийными вещами – там у меня и купальник, и пуанты, они мне понадобятся при поступлении. Будет три отборочных тура, первый – первого июня. Время есть, растяжки надо будет как следует поделать, прыжки повторить, думала я, роясь среди пыльных кульков и старых сапог. А, вот он, глубоко ж я его тогда в сердцах затолкала!

Вытряхнула содержимое на пол – и обомлела. На фоне скомканного черного купальника лежала в своем голубом бальном платье моя Золушка.

***

Девятый номер «Популярной классики» – Чайковский [96], из первого концерта для фортепьяно. Сейчас я под эту степенную и полноводную музыку начну танцевать гимн своему божеству, своему талисману. Никогда с тобой не расстанусь, радость моя! Из рук тебя не выпущу! Вернулось ко мне мое счастье! Ах, как она на меня похожа! Это ко мне вернулось мое «Я»!

Когда я стану такой мощной волшебницей, что научусь управлять душами, я тебя оживлю.

Золушка сидела в кресле, простая, великая и таинственная, и благосклонно смотрела на меня.

Видишь, как я танцую?! По воздуху! Ради тебя!

Неожиданно музыка затрепетала, как будто бы сбилась. От этого я потеряла подъем и почти что упала. Меня полоснуло: выходит, что Буров действительно ни при чем?! Куклу-то я сама тогда в мешок впопыхах сунула! И она с сентября у меня в шкафу лежала… И даже тогда, когда я стала видеть сквозь стены, я ее не увидела, странно…

Да ну, ерунда. Главное – что она у меня! А Буров – что Буров? Какое мне дело до Бурова!

И мелодия вновь полилась, как в начале, – свободно, торжественно.

***

— Надежда Петровна, а Люба Савельева весь урок в окно смотрела.

Она оторвала взгляд от доски и взглянула на меня как-то неодобрительно.

— А ты весь урок смотрела на нее?

— Ну… нет.

— На нет и суда нет, – сказала она и, повернувшись ко мне спиной, стала дальше писать что-то на доске.

Я замерла в замешательстве. Почему она так со мной?! Думает, я на Любку наговариваю?! А я своими глазами видела! И считаю, что сказать об этом было надо! И нисколько не сомневаюсь, что права!

— Самая большая опасность для души – считать себя правой и в этом нисколько не сомневаться, – вдруг сказала она, по-прежнему спиной ко мне. Я почувствовала, что щеки у меня загорелись, но постаралась ничего не думать в ответ. Все-таки она иногда ясновидящая.

 

Июнь

1

Как вы уже догадались, мне страшно надоело писать эту книгу. Потому что о чем писать-то? Жизнь вокруг скучная, люди – тупицы. Единственное, что есть интересного, – это чудеса. Но про них я уже все написала. Да и какой смысл описывать их вам, маглам, – кто сам не летал, кто даже перышка взглядом не сдвинул, не поймет никогда, как это здорово. Все эти мурашки, волны по телу, все эти суперские потусторонние звуки в тот миг, когда ты выпускаешь из глаз комок воли!.. Кстати, о воле. Я не удивлюсь, если однажды выяснится, что никакой наружной воли звезд нет, а есть только внутренняя энергия человека. Это я по себе знаю. Особенно когда танцую. Как Илья Муромец: чую в себе силушку богатырскую! Ха-ха. Так что Дед Мороз, если только это был он, может не волноваться: никакой посторонней воли мне не надо, мне своей хватает. Вот, я тогда нажала на него слегка, он и выполнил мое желание.

Вдруг вспомнила, как кто-то из героев «Гарри Поттера» сказал: «Добра и зла не существует, есть только сила, есть только власть, и есть те, кто слишком слаб, чтобы стремиться к ней». Умно, правда? Кто это сказал? Может, сам Волан-де-Морт? Неважно. Главное, что из этого ясно, что все дело в силе. И я знаю, что лично у меня она есть, и горжусь своим даром.

Вы скажете, что так думать нескромно. Но, во-первых, я же это внутри себя думаю, а не хвалюсь направо-налево. А во-вторых, скажите честно, ведь и вы наверняка иногда что-то подобное о себе думали? Ну, что вы умеете что-нибудь, чего не умеют другие. Правда, знать это очень приятно? Пожалуй, ничего приятнее этого нет! Признайтесь, вас же никто не слышит. И не стесняйтесь, наверняка так в глубине души думает каждый, а значит, это нормально. В конце концов, у каждого правда есть какой-нибудь дар. Но мой дар, он исключительный: я не просто ношу в себе энергию. Я ее излучаю. И хочешь – не хочешь, выходит, что я и есть источник сверхъестественной силы. Все прочие могут называть ее как угодно – волей звезд, энергией тонкого мира и так далее, и пытаться ее улавливать. Медиумы, экстрасенсы и некоторые другие – умеют, и пользуются ею как своей. Но в основном все эти так называемые волшебники – конечно, шарлатаны.

Скажу еще: я все больше убеждаюсь, что нас, настоящих источников этой энергии, мало. Например, раньше я думала, что дядя Воля – великий маг. А оказалось – так себе. Карма у него поганенькая, грязная, вся в грехах. Я теперь это очень четко вижу, ведь у любого человека есть энергетическое поле, и оно испускает лучи, надо только научиться их видеть. Так вот, светлых людей вообще мало. Идешь в толпе – как в помойке, честное слово. В школе получше, встречаются более-менее яркие личности. Да то и понятно, они же дети, еще не успели столько нагрешить, как взрослые. Но самая светлая карма, какую я видела, – у Надежды Петровны. Хотя и это понятно – добрые люди такие слабые, что и грешить-то толком не умеют.

Вокруг Любки, как ни странно, тоже чистенько. Но это, я думаю, просто хитрая уловка. Ведь известно, что зло коварно и часто прикидывается добром. А поскольку Любка очень мощная колдунья, она наверняка умеет менять цвет своей кармы и представляться ангелом света. Но на самом деле, в глубине, душа у нее, конечно, черная. Это ж надо – столько таиться, завидовать, притворяться подругой… Ну ее. Даже думать о ней не хочется.

Единственно по-настоящему светлый человек – это я. Опять скажете, что это нескромно, но как быть, если это правда? Вы же знаете, что я никогда не вру, поэтому что мне скрываться. Я своими глазами вижу, какой я испускаю свет. Так что темное облако давно уже меня покинуло. Скорее всего, злой дух понял, что ему внутрь не пробиться, и ушел. Я его светом своей души прогнала. Постарайтесь быть как я, и вы тоже будете испускать свет. Хотя куда вам, вы же обыкновенные, а я, я удивительная, я самая-самая!

Ну что мне еще вам рассказать? Небось, интересно, как все прошло в Академии русского балета? А вот как. Пришла я туда первого июня, там толпа детей, в основном девочки. Большая толпа, человек сто. Все от нервов либо скачут и дрыгаются, либо едва шевелятся и дрожат. Рядом еще большая толпа, из истерических мам. Как будто это они поступают, вот странные. Ну, стали делить детей на группы, я и пристроилась к одной. Тетка из приемной комиссии удивилась, что меня нет в списках, но я сказала, что это какое-то недоразумение, что документы сданы, и телепатировала ей расслабиться по этому поводу. Нас провели в зал, где стали проверять, кто годится для сцены, кто нет: смотрели осанку, ноги на выворотность [97] и подъем [98], велели сесть на шпагат, прогнуться и все такое. Придирались ужасно, особенно к ногам: то короткие, то невыворотные, то стопы плохие, то слабый подъем и колени. А у меня было все в порядке. Я сразу поняла, что я им нравлюсь; спросили имя, долго искали мои бумаги, потом говорят – ладно, приходи завтра на второй тур так, и внесли в список. Ничего особого на второй день не делали, только врач осматривал. Девочки, как и вчера, страшно боялись. Пустили слух, что у них там весы врут, больше чем есть показывают. Подумаешь. У меня все в норме, я и не парюсь. Одна девочка ужасно рыдала – у нее оказалось искривление носовой перегородки. Тоже мне, дефект. Вообще, я мало что запомнила, а людей и подавно не видела, потому что зачем на них глядеть-то? Надо глядеть только на себя! Остальные только и знают, что выпендриваться.

На третий день был окончательный отбор. Можно было взять с собой свою музыку, и я принесла бабушкин диск – как раз на нем последняя, десятая, мелодия осталась, «Романс» Шостаковича [99]. В ожидании своей очереди я немного размялась. Мне было совершенно непонятно, что это другие так нервничают. Ведь тут не надо ничего знать, просто дышать и танцевать, и все. И вот зазвучали первые ноты вступления. У меня по телу пошли мурашки, но не как во время чуда, а обычные, просто оттого, что музыка была такая простая. При этом она была как мир – в ней было все: и простор, и разбеги, и взлеты. И грудные басы струн, и серебристая россыпь верхних нот. Она была о моем самом главном секрете: что балет – он и есть волшебство. Ноги мои танцевали сами, а я просто была счастливая. Па, [100] пируэты [101], прыжки – все, что я когда-то разучивала в студии или видела в театре, – сплелись в каскады летучих движений. Мелодия поднимала меня, и я зависала без всякого чуда, просто так, как положено балерине. Зачем мне магия, когда я и так могу?

Как жаль, что музыка быстро окончилась… Где я? Разве я не в бабы Вериной комнате?..

Комиссия была вне себя. Даже главная черноглазая женщина с красивым гордым лицом, на котором поначалу было никакое выражение, выглядела теперь заинтересованной. «Эта малышка умеет из элементов делать тему танца», — задумчиво произнесла она. Другие шептали «самородок», «уникум», «грандиозный талант». «Непонятно, откуда техника», – сказал кто-то, а кто-то в ответ произнес «волшебство». Но на сей раз, клянусь, волшебства никакого не было. Была только я.

***

Лишь по дороге домой я осознала, что означали все эти слова, сказанные комиссией. В голове застучала горячая радость: я – лучше всех! И они это сами сказали, гипноза не было!

Если быть, то быть первым!

Когда я вошла в подворотню, двор был пуст: гуляла собака Баскервилей. Она покосилась было в мою сторону, но тут из-за угла неожиданно выскочил белый кот. Белый, грязный, хромой. Тот самый. Надо же, жив еще, успела подумать я, и тут мимо меня пронеслась стальная махина – Тутси. Кот не успел увернуться. Я, конечно, могла бы ему помочь спастись, но зачем? Кому нужны бездомные, да еще и калеки к тому же?

Когда в его загривок впились клыки, он взвыл. Она принялась трепать его из стороны в сторону. Ор поднялся невыразимый, кровь брызжет, как в «Kill Bill»`е, а Тутси все распаляется и продолжает трепать. Внутри у меня щекотало и сладко сжималось. «Так его, так», – приговаривала я, и мне казалось, что это не собака, а я, я сама держу в зубах слабое, беззащитное тело, и чувствую во рту соленый вкус крови, и наслаждаюсь своим могуществом. Особенно приятно было слышать его жалобный, безнадежный стон. В какой-то миг я притворилась, что решила его пощадить, и слегка разжала клыки. Кот рванулся, а я – нет, шалишь, не уйдешь! – еще крепче, чем раньше, сжала его. Что-то там в него внутри хрустнуло. Кот взвизгнул от боли, а я, вся горя от восторга, еще и поддернула, чтоб ему было больней. У меня уже просто слюни текли от удовольствия, и я все мотала, мотала головой. Наконец он испустил предсмертный стон и затих. Я увидела, как у него постепенно стекленеют глаза. Только тогда мы с Тутси выпустили его. В этот момент подбежала мадам Баскервиль. Белое тело, лежащее в луже крови, и перепачканная, слегка виноватая морда собаки ее взволновали:

— Убийца, убийца, – запричитала она и взялась за сердце.

— Не огорчайтесь, это же дворовый кот, ничейный, – сказала я, возвращаясь в себя. – Никто вас не будет ругать за убийство.

Она посмотрела на меня немного испуганно. А я достала бумажный платочек, даю ей:

— Нате, вытрите у нее с морды кровь. А то неприятно, небось. И вообще, что тут особенного? Подумаешь, у собаки инстинкт сработал.

И пошла домой. Правда, хорошо, что я не разнюнилась над этим котом? Когда Снегг учил Гарри защите от проникновения в сознание, самое важное было – освободиться от эмоций. Тогда ты делаешься непроницаемым для чужой воли. Только так можно стать настоящим могучим волшебником! Итак: у волшебника должна быть холодная голова, каменное сердце и стальная воля.

***

Шестого, в мой день рождения, я проснулась поздно. Короче, встаю я такая сонная, иду в кухню воды попить, а там, на столе, листок. Обычный А4, а на нем текст зеленым шрифтом:

ПРОТОКОЛ №4

заседания Предметно-экзаменационной комиссии

по специальности 070302 «Хореографическое искусство»

(артист балета) от 4 июня 2006 года.

Постановили:

1. Довести до сведения законных представителей (родителей) Регины Горшковой, что по итогам вступительных испытаний, на которых вышеуказанная абитуриентка продемонстрировала высокий уровень профессиональных качеств, она рекомендована к зачислению на Исполнительский факультет Академии русского балета им. А.Я. Вагановой.

2. Поскольку в соответствии со ст.13 п.3 Федерального закона «Об образовании» зачислению предшествует заключение договора о регламентации отношений Академии и обучающегося, предложить законным представителям (родителям) вышеуказанной абитуриентки Р. Горшковой обратиться к администрации Академии для заключения означенного договора, а также предъявить следующие документы:

медицинскую карточку

свидетельство о рождении

свидетельство о прописке

школьные документы.

Председатель: А.А. Асылмуратова

Зам. председателя, ответственный секретарь: М.А. Васильева

Наискосок листа красным фломастером было крупно написано маминым почерком: ПОЗДРАВЛЯЕМ! А сверху на листке была сегодняшняя дата: 06.06.06. Красивые цифры! Мое число! Мой день!

Сколько раз я мечтала о том, что будет, когда я получу письмо из Хогвартса. То мне представлялось, что в заветный день на Витебском вокзале возникнет платформа девять и три четверти, с которой я уеду в волшебный мир. То думала, что улечу через камин с помощью волшебного порошка. Или что Золушка, когда найдется, окажется порталом – дотронешься и переносишься в тот мир с помощью волшебной силы. Но все эти фантазии были навеяны книгами о Гарри Поттере. То есть выдумкой английской писательницы Джоан Роулинг. А я настоящая, поэтому у меня получилось все по-другому. Хотя, что и говорить, чрезвычайно похоже на сказку. Ведь главное – моя мечта сбылась! Я поступила в свой Хогвартс!

А про Гарри Поттера я знаете что слышала? Что автор собирается дать ему погибнуть. Ну и пусть. Мне его не очень жалко, ведь, в конце концов, он выдумка. Прощай, Гарри, тебя же все равно не было. То ли дело я – сижу тут, живехонькая, и все сама про себя записываю.

***

Поскольку единственные нормальные люди, с которыми можно общаться, – это Нагаевы, я решила больше никого на день рождения не приглашать. Они прибыли все трое к семи часам и подарили мне хорошенькое золотое колечко. Мы сели за стол. Мама стала раскладывать закуски, а папа, аж заикаясь от волнения, сказал:

— Вы слышали новость? Наша Регина околдовала всю Вагановскую Академию!

— Папа! Сто раз тебе говорили – не было никакой магии, – обиделась я.

Алка завопила «вот это да!» Дядя Воля взглянул на меня взглядом счастливого учителя. Тетя Лора улыбнулась сладко, но безлико. Затем они хором прокричали «поздравляем!»

За едой только и разговоров было, что о моем поступлении, – какая я самостоятельная, решительная и талантливая.

— Дочка и прима, и экстрасенс, — чем не президент! – горделиво произнес папа, поднимая за меня бокал.

— Заранее голосую «за»! – воскликнул дядя Воля.

— Невозможно совмещать искусство и политику, — ядовито проговорила тетя Лора. Фу, какая она противная. Завидует. Ну и пусть!

— В любом случае, до этого еще далеко. Нам сегодня только одиннадцать лет, — резонно сказала мама.

— Уже одиннадцать! – подчеркнула я, и все опять закричали «поздравляем!»

— А я так и знал, что ты что-нибудь, связанное с танцем, выберешь, — сказал папа. – Ты ж с тех пор, как на ногах стоять научилась, никогда на месте не стоишь, пританцовываешь. А если и стоишь, то в пятой позиции!

Все улыбнулись, а тетя Лора спросила:

— Пятая позиция– это как?

— Так, как я обычно стою, — ответила я, подумав. – Папа прав: я не как все люди. Вы же видели: я всегда ставлю одну ногу впереди другой и ей параллельно.

— А ты и правда так всегда стоишь! Пяткой вперед!– воскликнула Алка. — Но это же очень неудобно!

— Обычным людям – неудобно, — ответила я. – А я, говорю же, я необычная.

Тут мама сказала:

— Да, теперь ясно, что ты просто рождена для танца… Когда я сегодня сдавала твои документы, слышала разговор нескольких мам. Они называли поступление экзекуцией -столько мук их детям пришлось пережить. Если им верить, то у тебя все получилось как в сказке. И, знаешь, когда я отдавала документы, завуч сказала: «Наконец-то Горшкова. А то ваш педагог волнуется, что вы не придете». То есть, они тебя очень ждут! – Мамины глаза сияли от счастья. – И еще я от тех мам знаю, что, оказывается, почти всех девочек взяли условно, то есть их вполне могут отчислить. Только троих взяли безусловно, наверняка. И ты – одна из них!

— Выпьем за нашу звезду! – торжественно возгласил папа и поднял бокал.

— Что ж, балет – это искусство очаровывать, — сказал дядя Воля. – Выпьем за нашу волшебницу. Тут тебе и пригодятся твои чары.

— Нет. На сцене я хочу очаровывать танцем, а не чудесами, — пробурчала я.

— Балет – это вид волшебства, — значительно произнес он и глянул на меня. Ну, ладно, ладно, только это моя собственная мысль.

— Красивый танец – это чудо, — подытожила мама, и больше никто не спорил.

В общем, здорово все. И родители могут спокойно ехать в Финляндию, потому что в Вагановской Академии есть интернат, где я смогу жить. Как в Хогвартсе! Видите – все сбывается! Вот так сказка становится былью! Все до мелочей!

— Пап, скажи, а почему письмо было зеленым цветом?

— Не знаю. Самом удивляюсь. Наверно, в принтере черная краска закончилась, – ответил он.

Может быть. А может, все же не обошлось без магии…

Да. Знаете, кстати, что мне подарили родители? Не поверите: белую сову. И где они ее только выкопали, небось, из зоопарка выкрали. Этим подарком они мне хотели намекнуть на мое сходство с Гарри. А какой я Гарри, я же девочка. И я немного похожа на Гермиону, значит, правильней было бы подарить мне большую пушистую кошку. Но, во-первых, кошка мне не светит из-за маминой аллергии, а во-вторых, мои родители в «Гарри Поттере» не разбираются. Кажется, они вообще его не читали. Ну что с них взять, маглы.

После ухода Нагаевых я пошла в свою комнату и села на подоконник. Стоял замечательный, по-летнему теплый вечер, тихий и золотой, какие только у нас в Петербурге бывают. Небо не собиралось темнеть, ведь сейчас время белых ночей. Но внизу, во дворе, было сумрачно. Над подворотней висел мой старый дружок – фонарь. Середина его была тусклая, как уголек. Ха, думаю, дай-ка устрою я чудо от фонаря. И сказала ему строгим голосом:

— Люмос!

Уголек в фонаре разгорелся, наполнился светом, залил им весь двор. И тогда я сказала:

— А ну-ка, погасни!

Он мигнул и послушался. Так я проделала раз восемнадцать. А потом, наигравшись, пошла в бабы Верину комнату. Стол был уже убран и придвинут к стене. Места вдоволь, и все как обычно. Краем глаза взглянула на стену, на деву-растение, глаз в небесах: ничего так картина, но все ж энергетика средняя. У иконы-то поле побольше было…

Танцевать!

Заведу-ка опять Шостаковича.

Танцевала теперь по-другому.

Будто я совершенно одна в мире, полном людей. Все они мне чужие, и мне хорошо. Никого мне не надо! А вот бы остаться одной на Земле. Чтоб никто не мешал, не вязался. Весь мир – только я!

Красота!

Жаль, что это фантазия. Нечего делать, придется терпеть эту массу народа вокруг, этих маглов, безвольных и скучных, — обычных, как вы.

А потом я представила, как я когда-нибудь установлю на Земле бесконечную ночь. Пусть завянут сады и поля, пусть все люди блуждают во мраке, голодные, жалкие – ничего, пусть помучаются! Я пойду через все континенты и буду глазами включать фонари. Но следить, чтобы свет попадал только к добрым, – к тому, кто со мной будет добрым. Люди будут от счастья рыдать, говорить – без тебя мы погибли б во тьме! А потом вот как будет: правители всех государств соберутся на съезд. И начнут выбирать всепланетного президента. Ничего не решат, а потом им компьютер подскажет, что нужно ребенка: ведь дети светлее, чем взрослые. И к тому же, мы будем жить в будущем, значит, что так справедливей. И тогда проведут по всем школам Земли кучу тестов и выберут десять ну самых-пресамых детей. И окажется, что среди них есть одна наиболее добрая и справедливая. Скажут: кто тут Регина? Я выйду и скромно, но гордо скажу:

— Это я.

Примечания

[1] «Пляшущие человечки» — один из 56 рассказов английского писателя Артура Конан Дойля о сыщике Шерлоке Холмсе.

[2] атлас — плотная шёлковая ткань с гладкой блестящей лицевой поверхностью.

[3] диадема (греч. обвязать, закрепить) — головное украшение в виде венца.

[4] Сенная — площадь в центре Санкт-Петербурга, расположенная на пересечении Московского проспекта и Садовой улицы. Название площадь получила в конце XVIII века из-за того, что на этом месте продавалось сено.

[5] концертмейстер (нем.) пианист-аккомпаниатор.

[6] анимация (франц. оживление, одушевление) — компьютерная мультипликация.

[7] «Гарри Поттер» — популярная серия романов английской писательницы Дж. К. Роулинг о мальчике-волшебнике.

[8] Минерва Макгонагалл — персонаж серии романов о Гарри Поттере. Могущественная добрая волшебница.

[9] Шерлок Холмс — литературный персонаж, созданный английским писателем Артуром Конан Дойлем. Знаменитый лондонский сыщик.

[10] Уикенд (англ.) — название конца рабочей недели, преимущественно в англоязычных странах.

[11] «Комиссар Рекс» — сериал о приключениях немецкой овчарки по кличке Рекс, которая служит в полиции.

[12] комиссар полиции Рихард Мозер — персонаж фильма «Комиссар Рекс».

[13] Апраксин переулок располагается в Центральном районе Санкт-Петербурга. Находится на месте загородной усадьбы, принадлежавшей сподвижнику Петра I генерал-адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину.

[14] Фонтанка — река в Санкт-Петербурге, пересекающая центральную часть города.

[15] «Собака Баскервилей» — детективная повесть Артура Конан Дойля из серии произведений о Шерлоке Холмсе. Семейная легенда Баскервилей рассказывает призрачной собаке, которая преследует всех представителей этого рода по ночам. Призрак описывается в легенде как гигантская собака чёрного окраса со светящимися глазами и пастью.

[16] Бейкер-стрит — оживленная улица в Лондоне, на которой, согласно замыслу А.Конан Дойля, жил сыщик Шерлок Холмс.

[17] Сюртук (от франц. поверх всего) — длинный, как пальто, двубортный пиджак, обычно приталенный. Сюртук носили на протяжении всего XIX века.

[18] Мойка — река в Санкт-Петербурге.

[19] По адресу набережная реки Мойки, 12 находится Мемориальный Музей-квартира А.С.Пушкина.

[20] Керамзитобетон – современный строительный материал из вспененной и обожженной глины.

[21] иглоукалывание — традиционный китайский метод лечения, при котором воздействие на организм производится специальными иглами через особые точки на теле. Считается, что через эти точки циркулирует «жизненная энергия».

[22]Активация психоподавленных точек — вымышленное название лечебного метода.

[23] Психотерапия (от греч. душа, дух + лечение) — система воздействия на психику. Существует мнение, что психотерапия избавляет человека от различных проблем. Следует отличать как от психиатрии (отрасль медицины, занимающаяся психическими расстройствами), так и от психологии (наука о поведении).

[24] Магистр (от лат. наставник, учитель) — ученая степень

[25] Пергамент — материал для письма из кожи животных (до изобретения бумаги). Также древняя рукопись на таком материале.

[26] Водное поло — командный вид спорта с мячом, в котором две команды стараются забить гол в ворота соперника. Игра при этом проходит в бассейне с водой.

[27] Ультрафиолетовое излучение — особый вид электромагнитного излучения. Оказывает благотворное воздействие на человека. Основной источник ультрафиолетового излучения на Земле — Солнце.

[28] Минотавр (др.-греч. бык Миноса, мифического царя острова Крит.) — по греческому преданию, чудовище с телом человека и головой быка.

[29] «Крайслер» — марка автомобиля.

[30] Вольфганг Амадей Моцарт (1756-1791)— австрийский композитор, скрипач-виртуоз, отрганист. По свидетельству современников, обладал феноменальным музыкальным слухом, памятью и способностью к импровизации.

[31] Каррарский мрамор добывается в области Каррара на севере Италии. Считается одним из ценнейших сортов мрамора.

[32] Микеланджело Буонарроти (1475-1564) — великий итальянский скульптор и художник. Один из величайших мастеров эпохи Возрождения.

[33] Давид — мраморная статуя работы Микеланджело, одна из вершин искусства Возрождения.

[34] Спиритическое целительство – отрасль парапсихологии. Парапсихология — учение, исследующее сверхъестественные психические способности. Большинство учёных считают парапсихологию псевдонаукой.

[35] Теософическое общество — международная организация. Одной из целей ее является исследование необъясненных законов природы и скрытых сил человека.

[36] Концептуальная модель — абстрактная модель, описывающая строение чего-либо.

[37] Фундаментальные аспекты — то же, что главные пункты.

[38] Скорректировать – изменить, исправить.

[39] Хореография,(от др.-греч. танец + пишу) — танцевальное искусство.

[40] Прима—балерина — ведущая балерина в труппе театра.

[41] Валерий Павлович Чкалов— советский лётчик-испытатель, командир экипажа самолёта, в 1937 году совершившего первый беспосадочный перелёт из Москвы в США.

[42] «Ганг» — магазин индийских товаров в Санкт-Петербурге, назван по имени одной из крупнейших индийских рек.

[43] Фуэте (франц. хлыст) – балетное движение. Вид поворота, при котором нога выполняет махи, напоминающие резкие движения хлыста. Чаще всего фуэте — виртуозное вращение на пальцах.

[44] Пуанты (от франц. острие) — специальные балетные тапочки, в которых балерина танцует, опираясь на кончики пальцев ног (на пуантах).

[45]Адажио (итал. медленно, спокойно) — музыкальная пьеса (либо её часть), исполненная в медленном темпе.

[46] Томазо Джованни Альбинони (1671-1751) — итальянский композитор эпохи Барокко, которому приписывается авторство знаменитого «Адажио».

[47] Релеве (франц. поднимать) — подъем на полупальцы или пальцы.

[48] Дементоры (в книгах о Гарри Поттере) — вымышленные демонические существа.

[49] Шаромыжник (прост., неодобр.) — тот, кто любит поживиться на чужой счёт; ловкач, жулик.

[50] Владимирский пассаж — торговый комплекс на Владимирской площади в Санкт-Петербурге.

[51] Акция — ценная бумага, предоставляющая её владельцу право на участие в управлении акционерным обществом и право на получение части прибыли.

[52] Лорд Волан-де-Морт— персонаж серии романов о Гарри Поттере. Великий тёмный волшебник, обладающий огромнейшей магической силой.

[53] Биржа (нидерл.). — место или здание, где собираются в определённые часы торговые люди (биржевые маклеры) для заключения сделок с ценными бумагами или товарами. Сейчас торги большей частью проходят в электронном виде.

[54] Альбус Дамблдор — один из главных персонажей книг о Гарри Поттере. Могущественный добрый волшебник. Был директором школы чародейства и волшебства «Хогвартс».

[55] «Чудо-остров» — парк аттракционов в Санкт-Петербурге.

[56] Картодром – аттракцион, площадка для катания на картах — простейших гоночных автомобилях без кузова.

[57] Препарасьон – подготовительное движение в хореографии.

[58] Станок (в балете) — приспособление для упражнений танцовщиков, состоящее из круглого деревянного бруска, укрепленного вдоль стен учебного танцевального зала. Выполнение танцевальных упражнений «у станка» способствует выработке устойчивости и баланса.

[59] Упражнения на середине зала – часть урока хореографии.

[60] Токката (от итал. трогать, толкать) — инструментальная пьеса быстрого, чёткого движения равными короткими длительностями. Фуга (от лат. бегство, погоня) — музыкальная форма. В фуге присутствует несколько голосов, каждый из которых повторяет тему — короткую мелодию, проходящую через всю фугу.

[61] Иоганн Себастьян Бах (1685-1750) — немецкий композитор и органист, один из величайших за всю историю музыки.

[62] Гермиона Грейнджер — одна из главных героинь книг о Гарри Поттере.

[63] Рон Уизли — персонаж книг о Гарри Поттере. Лучший друг Гарри и Гермионы, один из главных героев романа.

[64] «Halloween will soon be here, ghosts and goblins will appear!» (англ.) – «Наступит скоро Хэллоуин, призраки приходят с ним!» — строка из старинной английской песни, девиз праздника Хэллоун.

[65] Глинтвейн – горячий напиток из вина или виноградного сока с пряностями.

[66] Гравитация (всемирное тяготение, тяготение) (от лат. тяжесть) — универсальное взаимодействие между всеми материальными телами.

[67] Импульс (здесь) – выброс, всплеск энергии.

[68]хронально-метрические параметры — размеры тела во времени и пространстве.

[69] Хогвартс — учебное заведение волшебников в книгах о Гарри Поттере.

[70] mp4 – вид портативного мультимедийного проигрывателя.

[71] Рубеус Хагрид — персонаж книг о Гарри Поттере, хранитель ключей и лесник в школе чародейства и волшебства Хогвартс.

[72] Камуфляж (франц. маскировка) — пятнистая маскировочная окраска, применяемая для уменьшения заметности людей, техники, сооружений.

[73] Ретивый — усердный, горячий, пылкий.

[74] Монитор жидкокристаллический – вид экрана. Разрешение — величина, определяющая количество пикселей на единицу площади экрана. Пиксель – точка, единица измерения компьютерного изображения.

[75] Косой Переулок — переулок в магическом мире Гарри Поттера, единственное место в Лондоне, где можно купить волшебные предметы.

[76] Василеостровская — конечная станция Невско-Василеостровской линии Петербургского метрополитена.

[77] Разъезжая – улица в центральной части Санкт-Петербурга.

[78] Загородный проспект — крупная магистраль в центре Санкт-Петербурга. Проходит от Владимирской площади до Московского проспекта.

[79] Джоаккино Антонио Россини (1792—1868) — итальянский композитор, автор 39 опер, духовной и камерной музыки, виолончелист.

[80] Севилья – город в Италии. Цирюльник – устаревшее название парикмахера.

[81] Рощино — поселок в пригороде Санкт-Петрбурга.

[82] Людвиг ван Бетховен (1770-1827) — немецкий композитор, дирижёр и пианист, ключевая фигура западной классической музыки, один из наиболее уважаемых и исполняемых композиторов в мире.

[83]Олигарх (греч. немного + др.-греч. власть) — представитель узкого круга политически влиятельных крупнейших предпринимателей.

[84] Том Круз — американский актёр.

[85] Джузеппе Верди ( 1813-1901) — итальянский композитор, центральная фигура итальянской оперной школы.

[86] «La donna è mobile» – ария из оперы Верди «Риголетто».

[87] Фредерик Франсуа Шопен ( 1810-1849) — польский композитор и пианист-виртуоз, педагог. Автор многочисленных произведений для фортепиано.

[88] Пять углов — неофициальное название перекрёстка в Санкт-Петербурге, образованного пересечением четырех улиц (Загородного проспекта, Разъезжей, Рубинштейна и Ломоносова).

[89] «Якитория» — японский ресторан.

[90] Каппа-маки – вид суши, японской еды из риса, огурцов и прессованных водорослей.

[91] Модест Петрович Мусоргский (1839—1881) — русский композитор.

[92] Шаг. Арабеск. Гран жете, фуэте и жете ан турнан — последовательность танцевальных движений. Арабеск (франц. арабский) — поза классического танца, напоминающая «ласточку»; гран жете (франц.) — прыжок с одной ноги на другую с продвижением вперед, назад или в сторону. Ноги раскрываются максимально и принимают в воздухе положение «шпагат»; ан турнан (от франц. в повороте)

— указание на то, что движение исполняется одновременно с поворотом всего тела.

[93] Кома (от греч. глубокий сон) — остро развивающееся тяжёлое состояние с утратой сознания.

[94] Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765)- первый русский учёный-естествоиспытатель мирового значения, химик, физик, астроном, географ, поэт, художник, историк.

[95] Карл Иванович Росси (1775—1849) — российский архитектор итальянского происхождения, автор многих зданий и архитектурных ансамблей в Санкт-Петербурге и его окрестностях.

[96] Пётр Ильич Чайковский (1840-1893) — русский композитор, дирижёр, педагог, музыкально-общественный деятель, музыкальный журналист. Считается одним из величайших композиторов в истории музыки.

[97] Выворотность — способность танцовщика к свободному развертыванию ног наружу от тазобедренного сустава до кончиков пальцев. Выворотность — необходимое условие исполнения классического танца. Подвижность тазобедренного сустава значительно расширяет выразительные возможности человеческого тела.

[98] Подъем (анат.) — часть ноги от пальцев до щиколотки. Наличие высокого подъема помогает танцовщику в выполнении балетных движений.

[99] Дмитрий Дмитриевич Шостакович (1906—1975) — советский композитор, пианист, дирижёр, педагог и общественный деятель. Один из крупнейших композиторов XX века.

[100] Па (франц. шаг) – отдельное выразительное движение, исполняемое в соответствии с правилами классического танца.

[101] Пируэт (в танце) — полный круговой поворот всем телом на носке одной ноги.