^ 2009 (часть третья)
9 мая 2009
«Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи усопшему рабу Твоему (имя) и сотвори ему вечную память…»
Всем, наверное, ясно, что молимся мы не о памяти в человеческих сердцах. Что такое человеческая память? Пройдет сто-двести, в лучшем случае – тысяча, лет, и человек забудется. Причем в памяти человеческой дольше живут злодеи, тираны, нежели герои, подвижники. Словами «сотвори ему вечную память» мы молимся, чтобы Господь вечно помнил этого человека.
Но вот что подумалось, когда перечитывал сегодня притчу о богаче и Лазаре: имя Лазарь – единственное имя, встречающееся в притчах Христовых. Имя богача исчезло, от него в вечности осталась тень – призрачная, безымянная тень эгоиста и сластолюбца. А страдалец заслужил своему имени бессмертие. Поистине – вечную память у Бога. Разве это уже не урок нам, что имена праведников сохранятся в вечности? Не об этом ли говорил и Спаситель: «Радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лк. 10, 20). Про то же говорил ап. Павел, отмечавший, что у любящих Христа и служащих Ему «имена – в книге жизни» (Флп. 4, 3), то есть в вечном хранилище Божией памяти.
Имя наше – не пустой звук, не кличка. Имя человека, «отличая его от всех других людей, идентифицирует его личность и утверждает его неповторимость. Воплотившийся Сын Божий имеет человеческое имя, потому что Он есть совершенная личность, а не …абстрактный и безличный носитель абстрактной человеческой природы» (протопресв. Александр Шмеман).
С этим именем пойдем в мир иной, предстанем перед Богом. Останется оно, имя наше, в вечности, но не вечности суетной памяти людской, а вечности памяти Божией?
Сегодня после Литургии молились о павших во время войны. И обо всех, кто провел в нашем городе страшные 900 дней блокады.
Как священнику мне много приходится слышать страшных рассказов, воспоминаний о блокаде. Невозможно поверить, но кто-то в городе не только не голодал, но чувствовал себя прекрасно. Дмитрий Толстой, живший в блокаду в десяти минутах ходьбы от нашего дома, вспоминает:
«В январе 1942 г. мы с мамой поднимались по черной лестнице к себе домой на пятый этаж дома № 23/59 по Кронверкской улице. Кажется, мы ходили стоять в очереди за хлебом и возвращались, бережно неся каждый свои сто двадцать пять грамм. Сейчас уже не помню, за чем ходили, помню только, как медленно взбирались на пятый этаж. Парадный ход был, вообще говоря, открыт. Но все блокадные жильцы нашего дома пользовались только черным ходом, ибо все жили на кухнях; ведь не было ни воды, ни света, ни отопления, а на кухне у каждого стояла буржуйка.
И 125 г. хлеба, единственная еда, съедались не просто так – необходимо было разрезать этот кусок на маленькие квадратики, и каждый квадратик чуть-чуть поджаривался на буржуйке. И надо было распределять и терпеливо ждать: вот этот квадратик я съем сейчас, а вот этот – через полчаса, и через час еще вот этот – третий.
В тот день подъем по лестнице был особенно тяжел и мучителен. Ноги неохотно повиновались. Мы жили в квартире 110, а под нами, в квартире 108, жила семья главного человека в Ленинграде, как тогда говорили, крупного ответственного работника. Не буду называть его фамилии.
Входя на площадку четвертого этажа, мы с мамой заметили, что входная наружная дверь в квартиру 108 приотворена и в мусорном ведре, стоящем между двумя дверьми, торчит какой-то странный желтовато-коричневый предмет. Наклонившись к ведру (нами овладело любопытство), мы обнаружили, что желтоватый предмет – это засохшая французская булка, или, как теперь говорят, городская булка, которую выкинули в ведро, потому что она раньше времени зачерствела.
Первым, невольным, я бы сказал, инстинктивным побуждением было – схватить эту булку. Но я почему-то остановился и посмотрел на маму.
“Знаешь что, – сказала мне мама, – давай будем гордыми”. И мы прошли мимо полуотворенной двери».
Этот ответственный работник был председателем Ленсовета П. Попковым. Про него известно, что даже в самые страшные блокадные месяцы он ежедневно приносил домой для своего кота двести граммов свежего фарша.
У каждого с войной связано что-то свое, личное…
14 мая 2009
Что бы нам предстало, если бы на миг приоткрылось духовное зрение и мы смогли увидеть, что происходит во время молитвы, во время покаяния, в то время, когда душа свергает с себя темный груз греха?..
Одна женщина (интеллигентная, врач) рассказывает о том сильнейшем переживании, которое она испытала в храме – и даже увидела.
Много лет она находилась в крайнем озлоблении против некоторых людей. И в самом деле, эти люди были крайне виноваты во многих скорбях, которые эта женщина претерпела. И вот ее душа копила и копила черноту ненависти.
Потом она пришла к мысли, что нужно что-то менять. Читала, думала, искала храм. Душа, как птица в клетке, металась. Наконец пришла в храм. И вот, стоя, молясь, каясь, прося у Бога, чтобы Он очистил душу от завладевшей ею злобы, почувствовала, что с нее начинает скатываться что-то темное и густое – «как нефть». Становилось все легче и легче. Эта зловонная густая чернота скатилась вниз, но у женщины было ощущение, что она задержалась в обуви. Тогда она при выходе из храма сняла с ног сапоги и пошла по улице босой.
Переспрашиваю: «Пошли домой босиком?» «Да, я просто не могла оставаться в обуви, я не могла, чтобы на мне оставалась хоть капля этой тягучей черноты».
19 мая 2009
Головокружительно пахнет черемухой. На улице, по которой я прохожу, гомон детей. Двое мальчишек, обнявшись, как подвыпившие мужички, вываливают из ограды детского сада. Отвечают на незаданный вопрос: «Выпускной у нас, дядя. Надулись лимонада». Другой малыш, похлопывая себя по животу, со значением: «…с пирожными!..»
Я еду за город. Тепло, как летом, но моя собеседница надела толстый свитер. Ее колотит от холода. Алкогольный токсикоз. Вчера позвонил прихожанин и просил приехать, жена в страшном запое. Сегодня ее выводят капельницами, а завтра она опять пьяна. Так несколько раз. Одна надежда на Бога, на чудо. Муж, дети, она сама – в полном отчаянии. Иконы задернуты маленькой тюлевой занавеской.
Беседуем. Зажигаю свечи и лампаду, будем служить молебен об исцелении болящей. Только встали перед иконами, с шифоньера срывается спокойно стоявшая огромная матрешка, и все вложенные матрешки разлетаются с грохотом в стороны на свои половинки. Муж, изумленно: «Прям барабашка какой-то…».
Общаясь с пьющими, много раз замечал несомненные признаки бесовского участия в их недуге. Это не просто слабость, это своего рода одержимость лукавым духом.
Пьющий человек, даже желающий бросить, знает, что, попробуй он не пить, тут же навалятся неприятности, будут стучаться в дом гости с бутылкой, словом, все вокруг начнет сопротивляться его трезвению.
…Несколько лет назад в наш собор приходила одна пьющая женщина. Она пила и пила, лишилась квартиры и стала пить еще больше. Она дремала на скамейке в соборе и, подходя к прихожанам, умоляла дать ей денег. Мы ее кормили, вразумляли, предлагали отправиться в дальний монастырь, на реабилитацию, – ничего не помогало.
Однажды я был в соборе днем и увидел, как вбежала эта женщина. Она тряслась. Попыталась мне рассказать, что случилось, но долго не могла, потому что случали зубы.
Потом рассказала, что с ней произошло. Она купила на вокзале стакан водки, бутерброд и собиралась все это употребить. Мимо проходил солидный немолодой мужчина в очках и с кожаным портфелем. Вдруг он сделал шаг в ее сторону, лицо его приняло демонический вид, глаза загорелись. И он сказал: «Пей, пей! Скоро ты будешь с нами». Потом опять шагнул в сторону, превратился в обычного человека и исчез в толпе.
Женщина испытала такой ужас, что оставила все на столе и бросилась в собор.
Белая горячка? Какой-то алкоголический бред? Может быть, но, может быть, ей приоткрылась и некая, обычно невидимая нами, духовная реальность.
Мог ли явиться бес? Но стал бы он себя так обнаруживать, ведь гораздо выгоднее было бы бесам скрывать свое присутствие и в свое время получить душу этой несчастной алкоголички. А так еще задумается, да покается… С другой стороны, не будем переоценивать сатану и все его воинство. Зачастую они ведут себя чрезвычайно глупо, может быть, ослепленные гордыней и бахвальством…
Про случай с женщиной я вспомнил недавно, потому что встретил ее. Тогда, после происшествия в вокзальном кафе, она исчезла. И вот спустя шесть лет она опять в соборе. Я спросил, как она живет, хотя видно было, что пить бросила. В самом деле бросила. После того происшествия уехала в деревню, работала на земле, не пила.
21 мая 2009
Воскресное утро в соборе. Приходят родители с детьми. Дети все давно перезнакомились и встречаются, соскучившись за неделю, с радостью. Маленькие проходят на исповедь без очереди. Постарше стоят. Хмурый, невыспавшийся мальчик пишет бумажку с грехами. Вспомнил один грех, другой. Наморщившись, думает, кусает конец карандаша. Подбегает девочка: «Привет! Что это у тебя?» и заглядывает в записку.
Мальчик отстраняется: «Чего смотришь…»
И тут же, оживившись, записывает: «…раздражение». (Рассказ мамы.)
Про другого юного прихожанина:
Двенадцатилетний мальчик решил по совету батюшки взять себе в семье какое-то послушание. Обсудил с мамой варианты: уборка квартиры, мытье полов и др. Остановился на посуде. Моет после еды за всеми посуду один день. Моет второй день. И открывает для себя, что это не так просто и легко, чего он раньше не замечал (когда посуду мыла мама). Говорит: «Мама, я хочу с тобой поговорить». Мама садится. Он садится напротив. Молчит. Потом, серьезно: «Мама, мы слишком много едим…»
И «церковные малыши». Доктор прописал ребенку противовоспалительные свечи. Тот услышал, куда их будут вставлять, и начал плакать: «Не надо!..»
Все объясняют пользу от этого дела и то, что это совсем не больно… В конце концов, малыш говорит: «Ладно. Вставляйте. Только, чур, не поджигать».
29 мая 2009
Окончился очередной визит в наш город Святейшего Патриарха Кирилла. Потрясающая работоспособность, яркость и… внутренняя сила.
Простым прихожанам неизвестно, что стоит за принятием тех или иных решений, какое сопротивление приходится преодолевать. Возобновлены регулярные богослужения в Петропавловском соборе Петропавловской крепости, этом величественнейшем храме города и петровском памятнике. Возобновлены – и слава Богу, значит, время пришло, вздохнет благочестивый человек. И будет прав. Но он не узнает, как, каким образом это произошло.
Отец Г., сопровождавший Святейшего Патриарха, рассказывает:
Беседуют директор музея «Петропавловский собор» и Патриарх.
Патриарх: «Это храм. В первую очередь – храм, потом – музей. Нам нужны регулярные богослужения».
Директор: «Это невозможно. Это памятник, и из соображений его сохранности и т.д., и т.п. регулярные богослужения проводиться не могут».
Патриарх, с металлом в голосе: «NN, не заставляйте меня прибегать к иным мерам. Вы меня поняли? Богослужения здесь должны проводиться так: в субботу вечером, в воскресенье утром и по праздникам». И опять обаятельно улыбается.
…Так было принято решение о регулярных богослужениях в Петропавловском соборе.
Патриарх собирается в Кронштадт. А директор храма-музея «Морской Собор» говорит, что собор будет закрыт: «Аварийное состояние, реставрация и пр.».
Директору говорят: «Это же Патриарх, надо открыть, впустить». «А мне что Патриарх, что не Патриарх, все равно. Музей закрыт».
Тогда следует распоряжение Патриарха и звонок его секретаря вице-
Повторять не пришлось. Кронштадт приветствовал и встречал своего Патриарха и отца…
На встрече Святейшего Патриарха с молодежью в Ледовом дворце (29 мая 2009 года). Зал слушал Патриарха, не отводя глаз…
Контраст маленькой фигуры Патриарха на сцене (на фотографии она видна) с огромным залом с десятью тысячами слушателей
3 июня 2009
Мои именины.
Милая пара начавших воцерковляться прихожан дарит… серебряный оберег – знак моего зодиака. Нет, не для того, чтобы носить. Этот знак закреплен на цепочке таким образом, чтобы опускать его в чашку с водой, чаем. «Чтобы, значит, вы, батюшка, пили освященную водичку».
Что тут скажешь? Сдержанно: «Спаси, Господи».
Пишу сегодня тест на тему «Таинство брака». Задаю вопрос: допускает ли Православная Церковь однополые браки? Естественный однозначный ответ: не допускает. И вот, чтобы хоть немного сбить с толку отвечающего на вопрос, приписываю к вопросу свой лукавый совет: «Отвечая на этот вопрос, вспомните, что “Бог есть любовь”».
Даю три ответа: да; нет; в исключительных случаях…
Ответ однозначный… Но, видимо, не для всех это очевидно. Люди приходят и просят об этом, а, бывает, пытаются и… обмануть священника. Сегодня отец С. как раз рассказывал о подобном курьезном случае, происшедшем на днях в его селе.
Приходят две девушки. Одна подстрижена под мальчика, но видно, что это не юноша. Хотят венчаться как обычная пара, как парень с девушкой. Священник нервничает, спрашивает документы, а молодые говорят, что звонили в епархию, документы для венчания не нужны. В самом деле, документы обычно не требуют.
Священник бежит звонить благочинному. На другом конце провода повисает пауза. Наконец, соломоново решение найдено.
Священник выходит к ожидающей паре и доброжелательно, но солидно говорит: «У нас, дорогие, возникло сомнение, совершеннолетние ли вы? Все-таки нужно посмотреть документы…»
Фыркнув, уходят…
5 июня 2009
Врачи бывают разные. Есть неверующие, а есть и верующие. Про одного такого, известного петербургского доктора, рассказали сегодня.
Женщине поставили диагноз: опухоль с подозрением на онкологию. Она записывается на операцию. Врач спрашивает, верующая ли она? Ну, в общем, верующая.
«Тогда я вот вам что скажу: Мы вас запишем на операцию, но это будет не раньше, чем через два месяца. А вы пока поезжайте в паломничество в Серафимо-Дивеевский монастырь. Поживите там немного. Помолитесь усердно, подумайте о жизни, за все покайтесь, продумайте, как будете жить, если Бог даст поправиться… И давайте, каждую неделю в храм…»
Эта женщина так и сделала. Пожила в монастыре, купалась в святом источнике, проанализировала жизнь, поговела.
Приезжает в Петербург, прилежно ходит в храм. Подошло время к операции. Сдает анализы – ничего нет. Повторные анализы – опухоль пропала.
Рассказывает мне об этом и просит наставить, как теперь, после чуда, – она воспринимает это именно как чудо – строить свою христианскую жизнь.
10 июня 2009
В этом году исполняется 10 лет по окончании Духовной академии. Спешу в храм, в котором молился 8 лет (Семинария плюс Академия). Какое удивительное утро, какая предстоит встреча с ребятами, разъехавшимися по всей стране и за ее пределы…
Такое утро нельзя комкать, поэтому выхожу сильно загодя. Повторяю маршрут своих прогулок в мою бытность семинаристом.
Первым делом вхожу поклониться святыням Александро-Невской Лавры. Под ее сенью прошла наша учеба
Захожу на Никольское кладбище Лавры. Здесь покоятся митрополиты и наши любимые педагоги. Здесь, в Никольском храме, мы в бытность студентами пели
Сегодня Лавра живет полнокровной жизнью, все цветет и благоухает…
Прямо в стенах Лавры, на месте, на котором до революции был парк для уединенных размышлений иноков, в советское время было устроено кладбище для большевиков. Среди них – чекисты, милиционеры, трактористы (или танкисты?)… Гулять здесь неуютно: дух не тот, и хочется скорее идти вон
Около 10 лет назад в Лавре появилась гостиница для паломников и кафе-чайная. Надо сказать, что цены здесь очень умеренные, а кормят вкусно. И приятная деталь: когда сюда ни зайдешь, встретишь за столом какого-нибудь бородатого батюшку, приехавшего поклониться Невским святыням
Вдоль берега речки Монастырки, под стенами монастыря, направляюсь в Духовную академию.
Праздник встречи студентов начался с Божественной литургии в храме Духовной академии. Практически все – священники. Службу возглавил старейший наш сокурсник, духовник Александро-Невской Лавры игумен Сильвестр (Кирсанов). Он не самый старший по сану (по времени хиротонии и по наградам), но всегда наш авва-отец, в высшем понимании этого слова.
Потом – паломничество и поклонение блаженной Ксении Петербургской, прогулка по внезапно дождливому городу, ужин в ресторане и общение. Все время нас сопровождали друзья-операторы, которые решили преподнести нам подарок, снять фильм о встрече. Отцы по очереди отходили на несколько минут в сторонку, сказать свои слова к фильму, ответить на какие-то вопросы операторов, а потом возвращались.
Конечно, это были неформальные слова. А часто шутки, воспоминания о чем-то, может быть, не совсем благочестивом… Но всегда искренние.
У меня в руках – диск с записью этих свидетельств. Очень может быть, что он дорог и интересен только нам, очевидцам, сокурсникам. Но очень хочется привести из этих рассказов выдержки.
Они переносят нас в эпоху нашей студенческой юности, наших радостей, огорчений. Эти свидетельства воссоздают удивительный дух семинарской дружбы, которая, несомненно, есть и сейчас, но я могу свидетельствовать лишь о той, прошлой. Для меня эти рассказы явились своего рода машиной времени, которая перенесла в нелегкое, но светлое прошлое.
Игумен Мартирий (Кольчиков), клирик храма Великомученика и целителя Пантелеимона в поселке Тарховка, под Сестрорецком:
Игумен Мартирий (Кольчиков)
…Я вспоминаю в первую очередь хороших людей, хороших моих однокурсников. С которыми мы жили вместе, в одной комнате, в Духовной академии и в семинарии, с которыми делили невзгоды. За восемь лет мы пережили многое, потому что девяностые годы, вы помните все, были непростыми для нашей страны. Мы друг другу всегда помогали. Всем делились. У нас радости и скорби всегда были общие. И трапеза у нас в комнате всегда была общая. Кипятили кипятильниками чай в трехлитровой банке. Это было запрещено инспекцией, за это можно было получить дисциплинарное наказание, но все равно, была в этом необходимость – в том, чтобы пить чай. Мама мне присылала всегда абрикосовое варенье, малиновое, вишневое. Потому что мои родители на юге живут, в Ростовской области, а ребята приезжали из северных областей, они этого никогда и не видели. Вот мы этим всем делились между собой. Потом, те ребята, которые жили в городе, в Петербурге, приглашали нас к себе в гости. И супы варили, и что-то готовили, собирались у них, отмечали какие-то праздники, дни рождения. И тоже это нас поддерживало, помогало в эти годы выжить.
…Я думаю, что настроение у всех было одно – это служение Церкви, служение Богу, желание принять священный сан и служить Богу в священном сане, на благо нашей родины. Это объединяющее начало, я считаю.
Юноши, они всегда такие максималисты. Свои стремления, свои желания – через все восемь лет мы пронесли их. Сейчас мы, может быть, встретились с какой-то неприглядной реальностью – и церковной, и мирской. Повторю то, что пожелал всем за столом: вот эту искру, которую мы имели, будучи молодыми, юношами, – эту искру не угашать. Чтобы этот жар, этот огонь в своей душе поддерживать.
…Меня всегда впечатляли монашеские постриги, которые происходили во время нашего обучения. У меня были сомнения: принимать монашество или не принимать. Ребята, которые старше меня были, которые учились старше меня, поступали в 1990 году, в 1989-м, в 1988-м, – они принимали монашество, и мои юношеские порывы имели такую подпитку, что я не отступал от своего внутреннего желания принять монашество. Ну, еще другие события, похороны наших любимых преподавателей, отца Ливерия Воронова, которого мы очень любили, отца Стефана Дымши…
…Христианство, оно все построено на подвиге, всегда надо в чем-то себя заставлять. И поститься трудно, и молиться трудно, все трудно. И жить трудно. Поэтому нужно себя понуждать к чему-то. Для христианина это нормальное состояние – понуждение к чему-либо.
…Мы повзрослели, постарели. Внешне изменились. У многих дети уже есть. Конечно, тогда нам было 17-18 лет, а сейчас нам почти под сорок. Конечно, люди изменились. Повзрослели люди, стали по-другому к жизни относиться. Нет, я не хочу сказать, что в худшую сторону изменились, но стали как-то более реально смотреть на жизнь, может быть. Без какого-то восторга, но нет, не циничными стали, нет. Как-то более объективными, наверное, стали. Потому что юноши-то по-другому мир воспринимают.
…Дорогие мои однокурсники, я вам хочу пожелать, чтобы вы многие годы служили Святой Церкви, чтобы мы не теряли общение между собой, чтобы были всегда на связи и помнили, для чего мы учились, не забывали об этом. Чтобы искра проповеди Слова Божия, служения Церкви в нас не угасала. Пока мы живы, будем друг за друга молиться, и, когда отойдем к Богу, чтоб тоже мы молились друг за друга. Потому что у нас многие ребята уже отошли к Богу, не будем об этом забывать, будем за них молиться. У Бога все живы. Всем вам доброго здравия, многая и благая лета! Я все сказал.
Иеромонах Алексий (Смирнов), клирик Ставропольско-Владикавказской епархии, настоятель Знаменского храма села Надежда Шпаковского района Ставропольского края:
Снимок на память, который потом уедет в Минск, Воронеж, Кострому… В центре –иеромонах Алексий (Смирнов). В бытность студентами мы звали его просто: Большой человек.
Наша жизнь – как песня… Эти четыре года в Духовной академии, они, конечно, как и для многих, для меня были временем славным. Во всех отношениях. Люди были все замечательные, и уже с высоты прожитых лет я могу сказать, что люди были все бесконфликтные. Конфликтных ситуаций не было совершенно, даже на бытовой почве. Казалось бы, все люди живые, у всех какие-то свои амбиции, свои какие-то желания, стремления, но, несмотря на это, никаких конфликтов не было, совершенно. Конечно, были каверзные ситуации, случаи, но их перечислять здесь не к месту.
…На последних моментах нашего обучения я как староста курса вместе с инспектором, нашим куратором, протоиереем Георгием Тельписом подводили итоговые баллы, которые должны идти в диплом, и прочее; а там очень хитрая система подведения этих баллов, я уже ее не помню, честно говоря, но мы с ним просидели до часу ночи, и он потом, протоиерей заслуженный, который исполнял обязанности инспектора Семинарии, Академии, говорит так: «Смирнов, вот вы понимаете, как я много чего позволяю вашему курсу. И как инспектор, и как человек, я же вас не трогаю. Я на многое закрываю глаза, потому что я понимаю, что вы учитесь уже восемь лет. Поэтому вы чувствуете какую-то вольницу, дембельскую вольницу или еще что-то такое». Я: «Конечно, отец Георгий, я это понимаю, глубокое вам мерси и спасибо за то, что вы так к нам по-человечески относитесь».
…Ну, все мы люди, ничто человеческое нам не чуждо. Даже простое стремление вырваться из-под контроля системы, а ведь система духовного образования – прежде всего, система закрытого типа, когда человек полностью погружен в ту атмосферу и должен подчиняться очень строго тем распорядкам, которые есть в данном учебном заведении. Если сравнивать со светским заведением – там совершенно иначе. Ты должен выполнять минимум – ходить на лекции и отвечать материал. А что дальше с тобой происходит – никого не касается. В Духовной академии и Семинарии, вообще в духовных учебных заведениях – полный контроль над жизнью человека. От того, как ты встал, как ты пошел на молитву, как ты поел, как ты отучился, куда ты делся, почему ты пришел именно так, а не так, вовремя – не вовремя, как ты лег, до того, когда ты потушил свет, – все подчинено очень строгому регламенту, распорядку дня. Вырваться из-под этого контроля – первая заповедь любого бурсака, который стремится к свободе, действуя даже на таком ограниченном участке.
– Вы пытались вырваться? – спрашивает оператор.
– А все пытались вырваться. Потому что это задача.
– Хотелось бы, чтобы Вы вспомнили каких-нибудь преподавателей, которых Вы любили, и за что Вы их любили.
– Ну, честно говоря, уже за прожитые десятилетия все преподаватели превратились в любимых. То есть, нельзя уже конкретно выделить кого-то, сказать, кого мы любили, кого не любили. Понятно, поскольку я сам потом преподавал пять лет в Семинарии, естественно, преподавательская работа несет в себе как плюсы, так и минусы. Или, как говорил архиепископ Константин (Горянов), который был ректором нашей славной Духовной академии: плюсЫ и минусЫ.
Конечно, жалко, что со временем многие уходят, в том числе такие святые люди, как Петр Александрович Дудинов.
Протоиерей Аркадий Северюхин, ректор Православного института религиоведения и церковных искусств, преподаватель Санкт-Петербургской Духовной академии и Семинарии:
Протоиерей Аркадий Северюхин
…Дорогие друзья, я безмерно счастлив быть на нашей замечательной встрече. Прошло десять лет, но фактически – как один день. Действительно, десять лет – это срок, это время; мы выросли, изменились, меня даже вот отец Виталий Давидюк, когда я совершал проскомидию, не узнал, сказал: «Что за батюшка там проскомидию совершает?» Ну, вот я, действительно, себя, наверное, тоже бы не узнал через десять лет. Тем не менее, все равно, если посмотреть внимательно, то все остались в душе такими же студентами, такими же академистами, как и десять лет назад, даже еще раньше, потому что мы ведь вместе 8 лет учились. Прекрасно то, что каждый состоялся как личность, было приятно служить в сослужении таких замечательных священников, это действительно была для меня большая радость. Сердечно всех благодарю, молитва меня укрепила, и я надеюсь, что это, действительно, будет благословение на долгие годы.
У меня-то с Духовной академией связано вообще много: и годы учебы, и я преподаю уже здесь… Многое изменилось за это время. Менялись ректора, но дух школы, все равно он остается такой же, и это очень важно. Несмотря на какие-то внешние перемены, административные перемены, наша школа остается такой же школой. Студенты, конечно, сейчас немного другие, но, тем не менее, чувствуется какая-то преемственность. Конечно, наш курс был самый лучший! Что ни человек – то Личность. Если на других курсах, там, ну… Но у нас если злодей, так злодей! Если святой, так святой!
Много замечательных моментов было: и смешные, и печальные бывали моменты, когда сдавали экзамены. Готовились по-разному. Когда зубрить надо было невероятную уйму дат, имен, цитат, что нереально запомнить для человека, использовали и шпаргалки. У меня на подворье был ксерокс, тогда они только появились. Я мог всегда сделать ксерокопии каких-нибудь трудных билетов. Помню позорный случай: литургическое богословие мы сдавали, отцу Богдану Сойко, а у меня шпаргалок не было. И я попросил у отца Константина Пархоменко: «Костя, дай мне, пожалуйста, твои шпоры, мне сейчас идти». И я взял их, пошел, сдал на четверку и не успел отдать их обратно Косте. Он заходит, ему задают вопрос, другой. И начали гонять. А шпорки-то, шпаргалки, нету! Ну, и в результате Костя получил трояк. Прости меня, отец Константин! Я до сих пор это помню. Но ты, конечно, богослов великий, поэтому ты потом трояк этот благополучно исправил, но мне было так неприятно, так друга подставил… А отец Богдан Сойко до сих пор еще преподает, кстати. И так же к нему идут, все с такими же шпаргалками. Из поколения в поколение их, эти самые, передают.
Ну а так… Хочется всем пожелать радости духовной, и чтобы на самом деле все-таки больше общаться. Я благодарен этой встрече, поскольку самые близкие мои друзья – они мои друзья по духовной школе. Поэтому прошу молиться обо мне, грешном, и надеюсь, что мы будем теперь чаще с вами созваниваться, встречаться. Обнимаю, люблю вас!
Протоиерей Виталий Давидюк, настоятель храма св. апостола Андрея Первозванного города Воронежа:
Протоиерей Виталий Давидюк
Это, наверное, самое золотое время моей жизни, то время, когда я приехал в Санкт-Петербург. Здесь прошли мои юношеские годы, и семинарские, и студенческие, я прожил здесь восемь лет. За годы обучения прошло много всякого в моей жизни, и, конечно же, самое дорогое, самое ценное – это мои друзья. Жил в одной келье, делили последний кусок хлеба, бывало и такое, и я никогда не забуду свою альма матер – Духовную академию.
…Что отложилось в памяти? Ну, наверное, то, что был иподиаконом во время обучения у епископа Симона, который на сегодняшний день руководит Мурманской епархией. В течение нескольких лет я являлся иподиаконом у владыки Симона, и мы с ним проехали почти всю Санкт-Петербургскую епархию, служили во многих храмах епархии. И самое светлое – то, что на этих богослужениях я мог воочию наблюдать ту церковную жизнь, которая бьет ключом в Санкт-Петербурге, в этой епархии, и самое в ней ценное – это священники, настоятели этих храмов. Тогда этот опыт, опыт проповеднической, миссионерской деятельности, у меня накапливался, складывался базис жизни.
– А чему Вас научила жизнь в студенчестве, с друзьями своими?
– Самое, наверное, важное и самое дорогое, что, наверное, в жизни каждого студента появляется, – я научился понимать, что такое мужская сплоченность. Мы жили в одной келье и делились самым последним, самым необходимым – и в житейском плане, и в плане подготовки к сессии, к экзаменам, и вообще… как бы это точнее сказать… Словом, огромная христианская любовь. Взаимопонимание и христианская любовь – это самое важное и в моей жизни, и в жизни друзей, с которыми мне удалось повстречаться.
Я Богу благодарен, что в моей жизни это сохранилось, и я стараюсь с Божьей помощью и прихожанам своим это внедрять. Как говорит Господь: «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга». И действительно, нет большей заповеди, которую мы должны воплощать в жизни священнической. В жизни каждого человека заповедь о любви имеет очень большое значение. Бывает так, что люди говорят о многом, а в сердце не имеют любви, и это очень плохо. Любовь христианская проявляется в наших добрых делах, в наших поступках, в нашей заботе.
– Отец Виталий, а Ваши однокурсники, они за это время изменились?
– Вы знаете, многих своих друзей я не видел все эти десять лет. И скажу честно и откровенно, что они не изменились: какие они были искрение и сердечные люди, такие и остались, это меня порадовало. Вы сами понимаете, что такое десять лет, это, конечно, срок немалый, но, тем не менее… Когда встречаешься после такого долгого перерыва и начинаешь обсуждать случаи из студенческой жизни – не то что со слезами на глазах это все вспоминаешь, но просто с благодарностью. И я искренне рад тому, что имел такую возможность – и совместную Божественную литургию совершить, и пообщаться, поговорить со своими друзьями, однокашниками.
Протоиерей Михаил Стрельников, клирик Спасо-Преображенского собора г. Санкт-Петербурга:
Протоиерей Михаил Стрельников
…Конечно, вспоминается очень многое. Очень многое наполняет душу… Но, пожалуй, более всего запомнился пример взаимовыручки, серьезный и значимый, и не однократный, а многократно повторяющийся. Мы распределяли целый, ну, скажем, годичный или двухгодичный, курс какого-то предмета – и каждый из нас выбирал какую-то отведенную ему область. Объем информации колоссальный, и все выучить невозможно, поэтому мы договаривались, чтобы каждый из нас владел не только всем материалом в общем, но и отдельной какой-то темой особенно тщательно. И потом он этой темой делился со всеми, кто приходил перед экзаменом. У нас был час-полтора или иногда даже два перед экзаменом, для того чтобы эту тему повторить. И владеющий этой темой делился со всеми. И он сам становился на какой-то момент преподавателем, и другие, слышавшие его, получали определенный заряд на предстоящий экзамен. Это всем нам очень помогало, и у нас практически все экзамены были сданы всем курсом на «отлично». Успеваемость у нас была очень хорошей на курсе, показатели были замечательные.
Отец Михаил Стрельников дает интервью нашим добрым друзьям – операторам
…Мы все любили и стопроцентно посещали лекции архиепископа Михаила (Мудьюгина) – это основное богословие. Лекции протоиерея Николая Гундяева – это патрология. Было интересно, было глубоко и жизненно, и не мертво преподаваемо то, что можно было бы рассказать и по-иному. Вот, например, лекции отца Николая. Мне вспоминается, как он очень часто, в ущерб, может быть, даже общему материалу, находил возможность рассказать нам о жизни Церкви, ее насущных проблемах и нуждах. И даже просто какие-то моменты приходской жизни он освещал неординарно, ярко, и это было для нас не просто увлекательно, а очень поучительно, потому что все-таки практически все из нас стали пастырями Церкви, и пригодилось это абсолютно всем. Ну и, конечно, целый ряд других преподавателей, которые запомнились и лекции которых мы иногда перечитываем даже сейчас.
Виталий Викторович Акимов, доцент Института теологии при Белорусском Государственном университете, преподаватель Минской Духовной академии и Семинарии, лучший студент академического выпуска 1999 года:
В центре – Виталий Викторович Акимов
В целом годы учебы в Духовной академии – это самые лучшие годы моей учебы, думаю, что это лучшее учебное заведение, в котором я учился, а в Русской Православной Церкви это лучшая Духовная академия. Я этому рад, этим горд и думаю, не кривя душой и без ложной похвальбы, что наш курс, наш выпуск – один из лучших выпусков последних десятилетий в этой Духовной академии. Оглядываясь назад – а я уже больше десяти лет работаю после Академии, – я видел разные учебные заведения, видел разных выпускников, некий опыт есть, я думаю, что это лучшая академия Русской Православной Церкви и наш курс – это курс, которым Академия должна гордиться.
Все люди талантливые, очень достойные, и в целом наш курс был очень цельный, единый, слаженный, крепкий, хотя мы все очень разные, необыкновенно разные. Даже сегодня, когда мы собрались, общая фотография может это показать. Если посмотреть на всех нас – мы необыкновенно разные. Сейчас мы съехались, и это чувство единения, чувство общности – оно ощутимо реально, будто мы и не расставались. Просто большое удовольствие и наслаждение испытываешь от этой возможности пообщаться.
…Мне хотелось учиться, была жажда знаний, Может, в Семинарии я не совсем мог удовлетворить эту жажду в силу объективных причин. Потому что все наши новооткрытые Семинарии, а я заканчивал Семинарию не в Петербурге, испытывали сложности в период становления. Здесь была великолепно поставленная учебная программа, великолепный учебный план, продуманный, грамотный. Я вот сам занимался уже после окончания Академии составлением различных учебных планов и магистерских программ и т.д., и я очень высоко оцениваю тот план, который был здесь. Сейчас прошла реформа, все по-другому, но были великолепные преподаватели, великолепная библиотека, необыкновенная жажда знаний, и фактически учеба здесь была для меня наслаждением, открытием чего-то нового. Я читал, писал, в общем, это было удовольствием для меня.
…Могу рассказать, даже покаяться, как я обманул… администрацию моей любимой Академии. Когда я учился в Минской семинарии, я руководил церковным хором. Когда я приехал сюда, меня позвали петь в Лавру, в тот год, когда мы поступили, Александро-Невская лавра только открывалась как монастырь. Начались первые монашеские богослужения. Они проходили в Никольской церкви, на кладбище Лавры, потому что Троицкий собор был приходским. Меня пригласили туда петь, и я с удовольствием откликнулся на это приглашение. Но тут, как назло, у нас в Академии начался сбор академического хора, и если бы на прослушивании я показал, что умею петь, ни о какой Лавре и думать нельзя бы было. И вот я на прослушивании, которое проводилось в Академии, пел жутко фальшиво. Проводивший прослушивание преподаватель сказал, покачав головой: «Так ужасно, когда будущий пастырь не имеет слуха». Я с сочувствием покивал ему головой, но потом он уже увидел, что я пою в Александро-Невской лавре… И не просто пою, а руковожу хором.
Это была очень интересная страница. Когда Лавра только открывалась, богослужениями руководил нынешний архимандрит Софроний (Смук), и мы совершали богослужения по полному уставу. Это были сложные, длинные службы, но очень интересные. Сейчас редко где можно встретить полное уставное богослужение, а вот у нас были такие попытки совершения в Лавре уставных богослужений. Потом монахам передали Троицкий собор, я и там немножко пел, но устав в таком объеме там уже не соблюдался.
…Я удивился тому, что люди, которые сейчас здесь собрались, мои однокурсники, совершенно не изменились или почти не изменились. Прошло десять лет, и, хотя я понимаю, что я сам изменился, где-то внутри, но на самом деле таких глобальных изменений мало. Знаете, есть такое Божественное качество – неизменяемость, так вот, видимо, мои однокурсники решили следовать этому Божественному качеству и проявлять в жизни такую неизменяемость. Хотя, естественно, все мы меняемся, я надеюсь, что в лучшую сторону, все мы становимся мудрее, преодолеваем какие-то сложности, трудности, проблемы. Было всем нам непросто, мне тоже первый год после окончания Академии, приходилось ездить на работу за 150 километров, в университет каждую неделю по нескольку раз. Было много трудностей, сложностей, все это нужно было внутри себя преодолевать. Но, когда ты понимаешь, ради чего это, и перед тобой есть большая цель, и цель не просто личная, а некая идея, и самая важная идея, которая может нами двигать, может нас вести ввысь, вверх, – это идея служения. Служение предполагает жертвование сиюминутными вещами, которые кажутся важными здесь и сейчас, в какую-то секунду. Но эта секунда проходит – и ты пожалел пожертвовать чем-то малым, а потерял что-то великое. Так вот идея служения, она и является таким мотором внутри нас, который позволяет преодолевать и перемалывать сложности, отсекать какие-то сиюминутные ценности. Идея служения связана со шкалой ценностей, которая внутри человека. Служение какой-то высокой идее, оно наиболее продуктивно. В конце концов все возвращается, все, чем ты жертвуешь, возвращается сторицею.
Георгий Андрианов, юрист Костромской епархии, преподаватель Костромской Духовной семинарии.
Георгий Андрианов
…Я перешел в Питерскую семинарию из Костромской, и для меня, конечно, такой большой город, с такой славной духовной школой, – это было незабываемое впечатление. В тот момент, когда я перевелся сюда, здесь создавались такие необыкновенные возможности для образования. И, милостью Божией, как я считаю сейчас, спустя десять лет, я сумел ими воспользоваться. Помимо того, что я еще окончил нашу славную Духовную семинарию и Академию, я еще заодно окончил юридический факультет в Санкт-Петербургском университете.
Да, я жил, конечно, в общежитии, потому что я был иногородний. Я уже сказал, что были созданы все возможности для учебы в тот момент, когда я перевелся. Почему я об этом сказал – в тот момент была смена власти, и администрация каждому предоставила возможность заниматься тем, чем он хочет заниматься: хочет он учиться или видит себя в чем-то другом. Я нашел себя в большой академической библиотечной базе. Мне очень нравилось работать в читальном зале, я туда сегодня заходил, спустя десять лет. Там ничего не изменилось до сих пор. Было приятно, что библиотекарь меня узнал, причем вспомнил по имени, потому что я часто посещал читальный зал, там часто сидел, занимался. Для меня это было второе место после храма, куда я хотел зайти и посмотреть. Вот я это совершил и очень этим доволен.
…Жизнь студента духовной школы, она всегда связана с какими-то определенными ограничениями и финансового плана, и дисциплинарного, ответственностью за то, что нужно сдавать сессию, экзамены. Поэтому радости тоже были общие, когда можно было отпроситься на белые ночи, пойти посмотреть Петербург – это было замечательно, конечно, это незабываемые впечатления.
– Какие-то у Вас очень общие впечатления остались. А какие-нибудь события происходили, на экзаменах, например? Как Вы их сдавали?
– Экзамены мы сдавали очень интересно. У нас избирался один человек из курса, который лучше всего знал данный предмет. Мы заходили в класс, этот человек забирался на преподавательское место, на кафедру, и начинал разъяснять нам билеты по порядку. Мы начинали какие-то вопросы задавать, в каких-то вопросах он был не очень компетентным, и так вот общими усилиями мы проходили весь курс за два дня перед экзаменом и были готовы отвечать за весь курс, а не только по конкретному билету. Это было наше ноу-хау.
…Весь наш выпуск, это же последний был выпуск XX века, чувствует ответственность за то служение, которое он несет. Даже в тот момент, когда мы заканчивали Академию, было непонятно – будет ли у нас Церковь сильной, мощной, или это опять будет вялотекущее существование. Поэтому мы, когда учились, старались воспринять в себя, как губки, максимальное количество знаний, чтобы потом отдавать их людям. И думаю, что та атмосфера, в которой мы учились, атмосфера ответственности перед нашим служением, она нас объединяет.
Священник Константин Пархоменко, клирик Свято-Троицкого Измайловского собора Санкт-Петербурга:
Священник Константин Пархоменко
…Жизнь в Духовной семинарии, Духовной академии, а это восемь лет, – это действительно жизнь, плодотворная во многих отношениях. Я даже хочу написать воспоминания на этот счет, единственное, что меня удерживает, – это то, что слишком многие участники этих событий живы, и я не думаю, что все обрадуются таким воспоминаниям – это удерживает.
– Расскажите, пожалуйста, что-нибудь смешное из вашей студенческой жизни.
– Ну, вот первое, что на ум приходит, – да не первое, их огромное количество, – один такой случай, который произошел в мою бытность студентом Духовной академии. Я тогда был студентом первого курса Академии, как раз с теми братьями, которые сегодня с нами. И произошел с нами такой потрясающий, совершенно невероятный случай. Все это помнят и сегодня уже вспоминали…
Представьте себе, накануне Великого поста мы, студенты Академии, решили провести пост очень серьезно – в молитве, в подвигах. И вот, как это полагается, накануне серьезно заговевшись, мы часа в три ночи легли спать. И всей комнатой, а у нас в общежитии комнаты, мы всей комнатой проспали в понедельник Великого поста подъем на службу. Поясню, что всю первую неделю (она называется седмицей) Великого поста мы не учимся, а только посещаем утром и вечером великопостные богослужения.
И вот мы проспали, то есть совершили проступок невероятной тяжести, по законам нашей духовной школы.
Проснулись только от звука звякающих ключей – это помощник инспектора шел по коридору, вскрывая, как консервные банки, комнаты всех студентов, чтобы проверить, что они там делают и есть ли кто там или нет. И вот, когда эти ключи зазвякали очень близко, за две комнаты от нас, мы в ужасе вскочили, зная, чем это нам грозит, а это грозило всевозможными карами. То есть, в первый же день поста не один какой-то несчастный человек, а вся комната (пять человек) саботирует общую молитву – это очень большое преступление против режима, против администрации, это вызов своего рода. И мы вскочили в ужасе, а ключи звякают совсем близко уже.
Я не помню, закрывали мы комнату на ночь или нет, в любом случае через полминуты или минуту администрация, помощник инспектора с обыском будут в нашей комнате. Что делать? Попытаться покаяться пред инспектором? Не поможет! Нам элементарно не поверят, что можно проспать всем пятерым.
Мы замерли, а потом единодушно ринулись за шкаф. И мы все, пять человек, спрятались за шкафом. Между шкафом и стеной расстояние очень маленькое, сантиметров тридцать. Мы все залезли за этот шкаф, нам было жутко, невероятно тесно. Самое страшное было то, что у шкафа, который стоял у стены, у него не было задней стенки. То есть мы наполовину были за шкафом, наполовину в шкафу, с задней стороны. В нас упирались вешалки пальто, курток. Если бы створки шкафа инспектор открыл, он бы увидел наши лица, прячущиеся за одеждой.
И вот я слышу, как звякает ключ, открывается дверь, заходит наша администрация. Инспектор говорит помощнику: «Поищи под кроватями, а я здесь проверю». Начинается шмон, или, интеллигентно говоря, обыск. Тот, кряхтя, нагибается и смотрит под кроватями. Инспектор осматривает все углы и закоулки. Мы понимаем, что смерть наша приближается, то есть, мы влипли в ряд преступлений: проспали на службу, не пошли, скрылись, спрятались, залезли и т.д. Сердца у всех колотились страшно. И вдруг один очень тяжело задышал на нервной почве. На него так зыркнули, что он вообще перестал дышать, на секунду воцарилась абсолютная тишина. Инспектор осмотрел комнату: кровати убраны, никого нет. Никого нет и под кроватями. Вдруг он говорит: «Так, подожди». Инспектор открывает створки шкафа, а мы про себя молимся: «Господи, только бы он нас не увидел». Но это было невозможно, мы это понимали. Но вы представляете, произошло чудо. Инспектор смотрит нам в глаза, он проводит лицом по висящим одеждам, его очки в двадцати сантиметрах от наших носов, он скользит по нам взглядом, захлопывает шкаф – и говорит: «Здесь никого нет». И все уходят.
Мы поняли, что Господь на нашей стороне. А раз так, достали недопитое вчера – и сели опять за стол…
Я глубоко убежден, что в тот раз Господь удержал глаза инспектора.
– А может быть, инспектор видел вас, но не подал виду?
– Это исключено. Это был отец Георгий Тельпис, который такие трюки не прощал. Кстати, несколько лет назад наш бывший инспектор приходил в собор, сидел на обеде вместе со мной, и я ему этот случай рассказал. Отец Георгий помолчал, пожевал губами и говорит: «Да-а… Жалко, что я вас тогда не поймал!» Он искренне говорит, что не помнит такого случая, чтобы он видел нас, но пощадил. Я думаю, что Господь удержал его глаза, как в Евангелии мы о таком читаем…
Игумен Сильвестр (Кирсанов), насельник Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге; несет послушание духовника обители:
Игумен Сильвестр (Кирсанов)
– Отец Сильвестр, когда Вы вспоминаете своих одногруппников, жизнь в Семинарии, что именно Вам приходит на память? Ощущения, события…
– Любовь, радость… Я тот человек, который жил в городе, а не в общежитии, поэтому я жалел людей, ибо я сам когда-то прошел время общежитий, время, когда я себя считал иногородним человеком. Поэтому я к своим однокурсникам относился, как к деточкам своим, хотя мало чем отличался от них. Но я жил у себя дома. Родители мои жили в другом городе, в другой стране даже. Я не навязывал общения с собой, избегал общения… Просто мне не до того было. Я занимался учебой, а не общением. Тем не менее, была категория людей, с которой я любил общаться, которых любил, хотел лелеять и поэтому иногда к себе на свой нищий стипендиатский супчик приглашал домой. На что они очень живо откликались. Понятно, это все было слишком постненько, слишком бедно, но этими живыми воспоминаниями наша любовь и поддерживалась, и в Семинарии, и в Академии, и сейчас. Люди, живущие без претензий, мы, слава Богу, являемся живыми проявлениями того времени. И с любовью сегодня собрались и обнялись.
– А у Вас случались за время учебы какие-то истории, которые запомнились за 8 лет учебы.
– Видите ли, я поступил в Семинарию по благословению покойного владыки, митрополита Иоанна (Снычева), не в тридцать пять лет, такой в то время был предел, а в тридцать шесть. Поэтому я был уже взрослым человеком. И поэтому у меня абсолютно никаких историй не было, мне это было неинтересно. У меня цель была – учиться. А в силу того, что я был уже взрослым человеком, учиться было невероятно тяжело. Память, здоровье… в это время память уже все впитала в себя, и, чтобы что-то хорошее в нашу память, нашу голову, наш мозг вошло, надо вытеснить оттуда что-то плохое. А плохое не выходит! Вот так, не знаю, физический это или духовный закон. Поэтому мне учиться было очень тяжело, и за время учебы в Семинарии очень много своих бывших друзей, из прежней жизни, я потерял. Потому что они звонят, говорят: «Привет!», а я: «Да, но я не могу сейчас разговаривать, я занимаюсь». Каждый день был регламентирован, невероятно расписан у меня. Каждый день на столе лежала бумага: церковнославянский язык, церковное пение, основное богословие… И это каждый час. При этом я человек относительно независимый был и мог не приходить на утренние молитвы в Академию, но мне это нравилось – приходить и быть, как все. И так все восемь лет. Я вставал в шесть часов утра, пил крепкий кофе, молитвы утренние читал, быстро бежал на метро, к утренним молитвам в Академию.
– К Вам всегда относились так подчеркнуто уважительно, как и сегодня?
– Да. Меня одного на курсе называли по имени-отчеству. Я сразу, с первого дня учебы, сел за последнюю парту, боясь общаться со своими… детьми нынешними, так их назову, вот… И когда немножко все узнали, кто есть кто, они вот так решили, что надо говорить: Сергей Александрович. Так что семинарское время – это Сергей Александрович. Сергей – это мое мирское имя.
И с отцом Мартирием, с моим однокурсником, мы – первые постриженики в монахи от курса. Стоит ли говорить, что с любовью и уважением наш курс воспринял это и в Академии, и в Семинарии.
– В общем, они для Вас были мальчики?
– Ну, не мальчики, я так не хочу говорить. Они были сыночки такие. Хорошие очень. Которых, надо сказать, я любил и жалел, а они ко мне – совершенно не знаю, за что, мне так кажется, – очень уважительно всегда относились. Поэтому называли меня: Сергей Александрович. Они многие это забыли. Да, мои тридцать шесть лет плюс, простите, восемь лет учебы (Семинария и Академия) и еще десять лет после учебы. Мне сейчас не под сорок, как им, а чуть ли не под шестьдесят…
«Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей!..» Молитва отца Сильвестра во время Евхаристического канона
– А вот Вам, как человеку, тогда уже взрослому, может, Вам сейчас легче проследить изменения в Ваших сокурсниках, чем их ровесникам? Вы можете сказать, кто как изменился за десять лет? В целом, а, может, о ком-то и по отдельности.
– Мне очень все это неудобно говорить…
– Ну, кто-то как-то изменился?
– Да все… в худшую сторону. Видите ли, сегодня они меня встречали и говорят: «Этот мальчик…», – понимаете, мне через несколько лет на пенсию идти. А они смеются и мне говорят: «Этот мальчик не меняется». Вот эти мои молодые мальчики, мои бывшие деточки, бегемотики, так мне говорят, а сами – седые, уставшие… Кто-то – настоятель прихода, строит храм; кто-то детей рожает, что тоже великий подвиг. Кто-то воскресные школы возглавляет, кто-то какие-то благотворительные организации. Кто-то на проповеди сгорает. Абсолютно все по-разному. Сгорают. Стареют… Радует меня лишь то, что все остались живыми, горящими людьми. Но стареют и седеют. Молодость в глазах гаснет. Это жалко.
На Божественной литургии в академическом храме. Все снимки в этом храме сделаны нашим другом Дмитрием Заболоцким
Великий вход на Литургии. Хлеб и вино переносятся на престол. Сейчас начнется самая священная часть Литургии
«Возлюбим друга, да единомыслием исповемы…» Все собравшиеся в знак общей веры и общих духовных ценностей произносят Символ веры, вея над Дарами покровом
Дорогие лица друзей–сокурсников
13 июня 2009
Молодой мужчина просит помочь начать церковную жизнь. Объяснить, как подготовиться к исповеди и Причастию. Наклоняя низко голову и пряча глаза, говорит:
– Я в вашем соборе последний раз был восемь лет назад…
Я беру его за руку и прошу рассказать подробней.
Не поднимая глаз, выдавливает:
– У меня тогда умер трехмесячный сын. Я пришел в собор, ударил священника, плюнул на икону. На следующий день я уложил спать трехлетнюю дочь и шагнул с четвертого этажа за окно…
– А потом?.. – спрашиваю его.
– А потом я три года лежал в больницах, лечил переломы. Приходил в себя. И понял, что без Бога мне не прожить. Вот и вернулся на это место… – Помолчал. – Восемь лет спустя…
Дивен долготерпеливый и
14 июня 2009
Вспоминаю, как когда-то, когда я учился в Духовной семинарии, на уроке по нравственному богословию у нас возник спор. Педагог прочитал слова святителя Феофана Затворника о том, что для неверующего человека его добрые дела, нравственные дела… бесполезны, поскольку не служат спасению его души. Это мнение вызвало оживленную дискуссию. Как это, нравственные дела – бесполезны?..
И вот сегодня нахожу это же мнение у святителя Григория Паламы. Вдумываюсь, смотрю на это мнение по-новому и отмечаю: а ведь, в самом деле…
Вот что пишет об этом свт. Григорий:
«Когда Бог не действует в нас, все, совершаемое нами, является грехом» (Гомилия 33). В другом месте святой отец поясняет это так: «Когда человек собственными силами старается приобрести добродетели, он развивает в себе только гордость и превозношение. Лишенный благодати и надежды на обожение, он не способен преодолеть искушения плоти, богатства и славы (этих огромнейших трех соблазнов), а если даже поднимается на какое-то время над ними, тут же обуревается тщеславием и гордыней – какой я хороший! И вскоре опять возвращается на путь греха» (из Триад 1.3.52).
А ведь очень верно! Лишь соединившись со Христом, принимая на себя Его чувствования, образ мыслей, можно по-настоящему победить грех и не впасть в другой, более тонкий. Только в христианстве – выход из порочного круга.
Размышлял об этом на проповеди. После – подходит мужчина:
– Я не совсем согласен. А как же праведные язычники? Они, что ли, не спасаются?
– Нет, спасаются. Но спасаются лишь по милости Божией, даруемой им потому, что они не знают истины. Господь, конечно, не может бросить на произвол несчастных своих чад, родившихся в то время, в той культуре, где истина неизвестна.
Но спасение христиан – дело особое. Если для язычников это, если можно так сказать, исключение, то для нас – правило. Язычник спасается вопреки своим верованиям (ложным), христианин – вследствие своей веры. Язычник не может спастись, следуя философии своей религии, но что он может сделать подлинно хорошего – так это следовать нравственному закону, написанному в сердце каждого человека. Христианину же дано всё! Всё ведет его ко спасению. И Учение Церкви, и жизнь Церкви, и Таинства, и обряды. И даже повседневные дела. Всё для христианина – точки соприкосновения с Божественным. То есть, язычник спасается благодаря исключительно милости Божией. Христианин же – благодаря своей вере и традиции. Его вера есть законченная и полная система спасения!
15 июня 2009
Читаю книгу угличского священника А. Шантаева («Между небом и львами»). «…Правящий епископ обеспечивает своей фигурой тот общий локус реальности, в котором существует, размножается, копошится, предпринимая попытки деятельности или маскируя хроническое (помимо календаря богослужения) “на-всё-забивательство”, приходское духовенство».
Резануло это выражение – хроническое «на-всё-забивательство», примененное к священникам. Потом подумал: в самом деле, многие священники мало что делают во внебогослужебной сфере.
Многие делают. И активно. Но ведь много и таких, кто всю свою деятельность свел к тому, чтобы тихонько послужить в храме и скрыться. И отсиживаться в домике да квартирке до следующей службы или требы.
Грустно? С одной стороны – да. А с другой – слава Богу, что и так. Ведь мы же не обвиняем участкового врача, врача в поликлинике, больнице за то, что он в свободное от работы время не бежит кого-то спасать, лечить, что не повышает постоянно свой врачебный уровень. По правде говоря, в любой профессии есть особо выдающиеся и активные люди – и простые труженики, которые выполняют лишь свою работу и ничего больше. Вот этих, последних, всегда значительно больше. И у кого рука поднимется их осудить. Пусть честно делают, что делают, – и слава Богу. Вот так же и со священниками. Среди них значительно больше, по сравнению с другими профессиями, тех, кто что-то делает, инициативных, ярких. Но много и, как говорят, сереньких. Но в отношении священников все же лучше, чем в отношении тех же поликлиник. В медицинских учреждениях очень важна медицинская компетентность. В Церкви же Таинство совершается одинаково полноценно руками любого батюшки. Кто бы ни служил – Патриарх, старец, богослов, и… ленивый, жадноватый сельский священник, – их руками совершается одинаковое Таинство.
А что еще нужно? Полнота благодати, сила Божия! Приникни к ней, сколько вместишь! Ладно, что с батюшкой не очень поговоришь на богословские темы: не поговорить с этим, так иди к другому, купи книжку, зайди на православный сайт. Но ведь причащаться, омывать совесть возрождающей баней покаяния – ты можешь! И это главное! Поэтому, чем обвинять ленивых и малообразованных священников – Бог с ними, они свое дело, великое дело Богослужения, делают, подумаем: а мы сами, в сфере своей деятельности, насколько совершенны? Насколько делаем больше, чем положено по работе?
И, обличая священников в бездеятельности, не расписываемся ли этим в собственной бездеятельности? Я имею в виду, что, если воспринимать церковную жизнь как психотерапию, то тут имеет значение личность священника. А если относиться к церковной жизни как к источнику благодати, как к призыву тебе самому меняться, исправлять душу, работать над собой, то тут личность священника мало что значит.
16 июня 2009
«Двое детей, мальчик и девочка, играли на улице. Вдруг появился какой-то другой мальчик, который принес с собой икону. Он поставил икону у песочницы и предложил плевать в нее. Девочка не захотела, а мальчик, чтобы не выглядеть трусом перед незнакомцем, стал плевать вслед за ним. Незнакомый говорил всякие ругательства про Бога и Божию Матерь, а другой повторял. Это была как бы игра, и оба они веселились, соревнуясь, кто еще забавнее выругается. Когда уже слюни кончились, и язык пересох, и уже нечем было плеваться, они просто хохотали до упаду, повторяя самые изобретательные ругательства. Голос внутри мальчика спросил его: “Нравится ли тебе, как он плевал в икону и бранился?” Он ответил про себя, что это весело. Тогда голос спросил его еще раз, не откажется ли он от своих слов? Мальчик мысленно ответил, что не хочет отказываться. И голос спросил еще, в последний раз, соглашается ли он со своими словами? И мальчик, так азартно ему было и проказливо, что он уже корчился от смеховых колик, ответил, не раздумывая, что соглашается. И тогда незнакомый мальчик, который кривлялся и хохотал вместе с ним, вдруг стал уменьшаться на глазах, и когда он открыл рот от удивления, тот и запрыгнул ему в рот. Так он и стал одержимым…»
Эту историю рассказал сам одержимый в одном монастыре, В., верующему плотнику, который насаживал дверь у нас на веранде.
В сонном видении одержимому также было сказано, что он получит исцеление в том монастыре, и старец монастырский подтвердил истинность этого сна.
[Бесноватый]… как говорит В., переживал страшные корчи (последствия своего
…А вот сорвался этот парень, – рассказывал плотник В. – Выгнали его бесы в другой монастырь, но вернется все равно: ему другой дороги нет к исцелению» (Из дневниковых записей угличского священника отца Александра Шантаева).
25 июня 2009
Три недели на даче у нашего друга Г., в Токсово. Я езжу на богослужения в город на электричке, дети с Лизой остаются. В мои выходные проводим время вместе. Солнечные дни, удивительные озера, по которым мы катаемся на лодке. На природе, под щебет птиц и шелест свежего ветра, легко молиться.
Летом у нас появляется еще один дом – электричка
Пап, ну чего ты там снимаешь?..
Что-то интересное и детям, и собакам
…Среди неизменных дачных книг (как солить грибы, как варить варенье, о траволечении и т.д.) нашел неожиданный томик в красном сафьяновом переплете: 12-й том полного собрания сочинений П.И. Мельникова-Печерского. Издание товарищества Вольфъ – 1898 год.
Дай Бог прочитать основные вещи Мельникова-Печерского, а тут – неожиданные
Двенадцатый том – это удивительные «Дорожные записки», которые писатель оставил о своем путешествии по средней России в 1840 году.
«Дорожные записки» представляют собой подробные записи о впечатлениях писателя, рассказах местных жителей и очевидцев о достопамятных событиях. Иногда автор излишне подробен: перечисляет, чем обедал (как меню дорожных трактиров опубликовать в советское время? – это же сведет всю советскую агитацию на нет!), выписывает в тетрадку надгробные эпитафии городских кладбищ, рассказывает о технических новинках… но это-то и замечательно. То, что, возможно, раздражало современников – «что вижу, то и пою», – для нас, отстоящих на 160 лет от описываемых событий, кажется уникальными подробностями быта наших пра-пра-прадедов.
«…Уже поздним вечером выехали мы из Бутакова, располагаясь быть на рассвете в Саровской пустыни у
Я пришел в отведенную нам комнату, с нами остался один монах, лет пятидесяти-пяти, почтенной наружности; его лицо показывало, что он достойный служитель алтаря Божия. После расспросов и рассказов о моем путешествии речь зашла о пустыни…
– Пустынь наша, – говорил отец Антоний, – основана еще в 1705 году иноком Исаакием… Сюда приезжает много поклонников, особливо в престольный праздник большой церкви. Тогда их бывает до двух и до трех тысяч; прежде было еще больше: года с четыре тому назад в нашей пустыни скончался великий сподвижник, отец Серафим; его святая жизнь, его отеческие напутствования привлекали очень многих в наш монастырь. Теперь число поклонников значительно уменьшилось.
Отец Антоний долго рассказывал нам о жизни и трудах отшедшаго брата, и время незаметно прошло; ударили в колокол, и мы отправились к поздней обедне в церковь Успения Богородицы. Дорогой отец Антоний показывал мне келью, в которой прежде подвизался и потом отошел в вечность отец Серафим. Я не видал этого старца, но после видал его портреты – в Нижегородской губернии их много. Судя по этим портретам, из лица отца Серафима можно видеть его чистую, христианскую душу, его строгую жизнь и смирение…»
Какие подробности рассказывал отец Антоний писателю? Как жалко, что Мельников-Печерский, в этой же книге посвятивший добрые полста страниц вопросу солеварения, не рассказал об отце Серафиме подробней, не описал то, что осталось от преп. Серафима, что помнило еще его прикосновенья. А может, в какой-то книге и появляется герой, наделенный чертами не кого-то иного, а преп. Серафима. Судя по внимательности и тщательности записей Мельникова-Печерского, подобные свидетельства не могли пропасть1.
«…Ночь вступила в права свои. Она обхватила землю своими прохладными объятьями, нежила ее; и земля, как модная жена, за отсутствием солнца, своего законного супруга, бросилась к ней, пила с жадностью ее упоительные поцелуи, дремала в томной неге, и совсем не обращала внимания на неуклюжий месяц, который, словно Аргус, хотел подсмотреть поведение своей невестки. Резвые звездочки порою вспыхивали на горизонте, но тотчас стыдливо прятались в эфире, потом, осмотревшись, заискрились радужно на темном своде неба. Ветерок засвежел, прохлада благодатная разлилась повсюду. Все отдыхало…»
В самом деле, уже почти час ночи, а завтра рано вставать… Пора спать.
26 июня 2009
Читаю книгу дальше и с изумлением обнаруживаю, что наш герой в том далеком 1840-м въезжает в Пермь, город моего детства.
В то время еще на полном серьезе можно было сравнивать Пермь с… Нью-Йорком: губернский город Пермь «…выстроен правильно, можно сказать, правильнее Нью-Йорка: ровные большие кварталы…». В самом деле, один из замечательнейших и перспективных городов России в советское время был обезображен и сегодня сравнение с Нью-Йорком иначе как насмешкой не назовешь.
«При первом взгляде на Пермскую губернию, я заметил, что жители ее более, нежели жители прочей России, сохранили в себе русского духа. Они гостеприимны, радушны; все русское, вытесненное в других местах обстоятельствами и временем, здесь господствует во всей силе, во всей красоте старины заповедной…. Милое радушие и редкая честность отличают пермского крестьянина от крестьян волжских, не говорю уже о живущих близ столиц…»
Похоже, изменились и люди…
«Был прекрасный летний день, когда мы ехали в Пермь по гладкой дороге. А что за дороги в Пермской губернии! прелесть! Я не сравню их с самым шоссе: ровны, сухи, гладки, нигде не найдете ни одной рытвинки… Чуть появилась где какая-нибудь неровность, тотчас засыпают ее…» И дороги за последние полтора столетия сильно изменились…
Удивительные заметки о городе, горожанах, святынях.
Мельников-Печерский гуляет по кладбищу, примыкающему к собору. Сегодня собор превращен в картинную галерею, а на месте кладбища большевики устроили городской зоопарк. В этот зоопарк я часто ходил в детстве. Здесь, лет в пять, меня клюнула какая-то большая птица, которой я просунул сквозь прутья трамвайный билетик, и я всю дорогу домой проплакал – помню, как будто было вчера…
Когда я стал воцерковляться, я познакомился в храме с женщиной, проработавшей много лет в зоопарке. Она рассказала, что в зоопарке по ночам периодически происходят какие-то непонятные явления, раздается человеческий плач и стоны: «А как же, ведь зоопарк на костях стоит…»
Но перенесемся в 1840-й год:
«В ограде монастыря есть кладбище, и на нем много красивых чугунных и мраморных памятников, которые здесь, по своей дешевизне, не редкость. Кладбище примыкает к главной церкви, и у самого алтаря, за горним местом лежит чугунная доска на могиле первого архиерея пермского Иоанна. Говорят, он при жизни своей очень любил это место и ни раза не проходил мимо него, чтобы не отслужить литии за упокой всех христиан.
…По фигуре своей, лучшим памятником на кладбище монастырском надобно считать памятник доктора Граля. Он состоит из чугунной колонны сажени в две вышиною, с крестом наверху и на чугунном же пьедестале. Надпись простая, но понятная для всех, знавших покойника: “Доктор Граль”. Этот человек был известен во всей восточной части Европейской России, как по своему искусству, так и по своему бескорыстию. Он был до такой степени деятелен и бескорыстен, что ему едва доставало времени объехать каждый день своих пациентов. Посещение больных по первому призыву считал он своею прямою обязанностью и, в полном смысле, государственною службою; к ним он являлся не иначе, как в мундире.
Дать ему денег за возвращение к жизни – значило обидеть его; только однажды в год – в свои именины, позволял он делать себе подарки.
Бедных лечил он на свой счет и никому из них не отказывал в помощи; этого мало, после смерти его узнали, что у него на пенсии было более трехсот семей; при жизни его никто не знал этого, потому, что он запрещал облагодетельствованным говорить про это, под опасением лишения пенсии…
Этот великий человек по гражданским добродетелям скончался в 1834 году, и до сих пор все жители Перми с чувством благодарности и с благословением его памяти вспоминают его…
Надо заметить, что он был лютеранин; зная, что ему должно скоро умереть, он просил послать за пастором… Это было исполнено, но пастор долго не ехал.
Между тем, Граль назначил даже день своей смерти, и на все возражения окружавших его, с стоической твердостию отвечал, что он знает лучше всех их болезнь свою и что все утешения их для него смешны.
Пастор все не ехал, а Граль с нетерпением ждал его. Видя же, что смерть его близка, он, наконец, сказал: “Видно, Богу не угодно, чтобы я причастился Св. Таин по обряду отцов моих; но подожду еще; если же и в последние минуты жизни моей не будет пастора, совершите надо мною Таинство Миропомазания и приобщите по обряду Греко-Российской Церкви”.
Желание его было исполнено… С утра до ночи вся площадь, на которой стоял дом его, была наполнена народом; и теперь надобно было только видеть, каким образом, при вести, что Граль присоединен к лику нашей Православной Церкви, радость смешалась с печалью на лицах людей, наполнявших площадь.
Едва Граль закрыл глаза, приехал пастор, но, видя, что уже поздно, возвратился восвояси…
В день похорон вся площадь
30 июня 2009
Целый день на даче с В.К. Афанасьевой, нашим другом и ученым-востоковедом (история древних цивилизаций Востока). В.К. приехала поговорить о своих делах, но потом осталась в гостях.
Купались на озерах, гуляли, совершили паломничество в токсовский собор Архистратига Михаила. И, конечно, наслаждение общением.
Под прохладными сводами собора Архангела Михаила в Токсово. Здесь все поангельски легкое и воздушное. И даже иконостас – фарфоровый…
Здесь же установлено било – старинная конструкция, звоном которой привлекают людей к трапезе, молитве… Правда, било здесь высокотехнологичное 🙂
Небольшой пруд был прямо на участке нашего друга, у которого мы жили. Здесь, у пруда, под плеск рыбок, мы молились, отдыхали, играли с детьми
Спрашиваю:
– Вы представляете себе аккадцев, шумерцев как реальных людей? Как они жили, думали, мечтали?.
– Да, конечно! Как живых людей, хоть и жили они многие тысячи лет назад. Хотя… мы все-таки так мало о них знаем. Однажды я делала передачу на телевидении об этих людях. Передача получилась интересная. Но после нее мне Игорь Михайлович Дьяконов сказал: «Все-таки, Вероника, я вижу других шумерцев».
Отдельная большая тема наших бесед – библейские истории и вавилонские мифы. Известно, что многие рассказы начала Библии (о происхождении мира, о змее, о потопе и проч.) – это богословски переосмысленные Священным библейским автором древнейшие мифологемы Востока, в частности, шумерские и аккадские мифы. Важный вопрос: что вкладывали вавилоняне в эти легенды, и как их увидел и о них рассказал Богопросвещенный библейский автор. Зная это, мы лучше поймем, что нам хочет Библия этими историями сказать, какое учение до нас донести. Почему, например, спрашиваю, библейская вавилонская башня (вавилонский зиккурат), которая на самом деле была символом благоговения, почтения к богам, а никак не бунта, в Священном Писании переосмысляется как явление безбожной человеческой гордыни?
– Потому, – говорит В.К., – что, когда на исторической арене появились евреи, древние вавилоняне давно исчезли. От них остались только полуразрушенные памятники их религиозной культуры. А на местах их обитания жили ханаанские и иные языческие племена и народы. Эти, так называемые поздние, вавилоняне совершали человеческие жертвоприношения, практиковали священную проституцию, поклонялись бесовским силам. И, конечно, это совершенно противоречило библейским представлениям. Показывая их богоборцами, Библейский автор полемически рассказывает о их башне – вавилонской башне, которая находилась уже в развалинах. Но башня-то им не принадлежала, ее строили другие, гораздо более ранние, цивилизации».
Устиночка лепит из песка пирожки. В.К. садится рядом, берет совочек, пластмассовое ведерко и строит зиккурат (Вавилонскую башню). Говорю: «А сейчас, мне как представителю истинного Бога придется разрушить вашу вавилонскую башню…» И заношу ногу над песочной пирамидкой :))
Спрашиваю:
– Как вы думаете: Бог отвечал на молитвы шумерцев и аккадцев, естественно, наш, истинный Бог? Ведь они Его не знали, а благоговейно почитали, как правоверные язычники, множество божеств? Но молились, старались жить доброй, честной, религиозной жизнью. Есть ли о помощи им Бога что-то в документах? 3
– Думаю, что да: Бог отвечал им. Например, им снились пророческие сны. В документах встречаем рассказы о том, как боги предупреждали человека во сне о какой-то беде, катастрофе. Или помогали в болезнях, в опасности. Этих свидетельств участия богов в их жизни задокументировано достаточно много.
Все это – огромная тема, которую условно можно назвать так: «Участие Бога в судьбах людей в дохристианское время». Когда возле нашего собора восстановили Колонну воинской славы, некоторые православные люди возмущались, что верхушку колоны венчает фигурка богини Ники, античной богини победы. Но я вижу в этом замысле скульпторов (это конец 19-го века) нечто очень важное. Он утверждает мысль, что и до того времени, как людям была открыта Истина, они не были брошены. В меру их благоговения, по мере их нравственного старания, им открывался Бог. Конечно, например, явившегося им на помощь Ангела Божия они могли принять за какое-нибудь божество, но иначе и быть не могло, ведь истинного боговедения они не знали.
Сама Библия доносит до нас уникальные слова Господа, говорящие о том, что Бог заботится о других народах, как и об Израиле: «Не таковы ли, как сыны Ефиоплян, и вы для Меня, сыны Израилевы? говорит Господь. Не Я ли вывел Израиля из земли Египетской и Филистимлян – из Кафтора, и Арамлян – из Кира?» (Ам. 9, 7).
Да, истина боговедения не была открыта язычникам, как она была открыта израильтянам, но это не значит, что они не были Божьими чадами. Бог так же заботился о них, помогал, вступал в общение. Не будем забывать, что и великий праведник Иов – это язычник (он происходит из земли Уц – языческой земли: Иов 1, 1). История Иова и забота о нем Бога лучше, чем что-либо другое, по-моему, доказывают, что Господь открывался и язычникам.
3 июля 2009
Несколько дней назад отпевал 26-летнего человека – утонул. Конечно, страдание родителей, наших прихожан, трудно представить. Мы, священники собора, поддерживаем их, как можем…
Недели через две эти люди с дочерью уезжают за город и ходят в храм там, поблизости. И со своим горем, с просьбой послужить панихиду по сыну, обращаются к местному священнику. И тот вдруг говорит: «А хотите узнать, почему ваш сын утонул?.. Это возможно»
Родители изумлены, но на смену смущению приходит любопытство. Если батюшка говорит, значит, это возможно. (Про то, чтобы посоветоваться со священниками своего собора, и не думают.)
И вот священник направляет этих людей на одну петербургскую «тайную» квартиру: «Никому не говорите». К некой «тайной монахине Мануиле».
Встречает их старуха в черном, что-то шепчет, просматривает какие-то ветхие книги и выдает: «Ваш сын был вором, пьяницей, наркоманом, гомосексуалистом…». И еще много в таком духе. И родители – в отчаянии, или, вернее, в помрачении, потому что сын их был хорошим юношей.
В довершение всего: «На нем было проклятье, поэтому Бог его и забрал».
Родители открывают рот, но старуха – свое: «Надо его отмаливать. А это стоит недешево».
Родители оплачивают вечное поминовение (около 10 тысяч рублей). А Мануила говорит: «И на дочке вашей такое же проклятие». Расскажи о себе. И двадцатилетняя девушка, студентка консерватории, разумная православная христианка, как во сне, исповедуется во всем, с самого рождения, этой таинственной «монахине».
«О, тут большая работа, надо сильно отмаливать. Собирайте деньги… И, слышите, никому не говорите, что у меня были!»
Хорошо, эта девушка додумалась, прежде чем родители оплатили ее отчитку, зайти в наш храм и поговорить со мной…
– Это грех?
– Скорее, глупость. Но вы за нее уже поплатились…
Действительно. Если в чем грех и есть, так в том, что перед этой странной акцией не обратились к своим, знакомым священникам. С другой стороны, люди искренне верили, что батюшка плохого не посоветует.
Вопрос здесь даже не в хитрой бабке Мануиле, а в том, каким образом священник связан с ней?
Наивный благочестивый батюшка?
Состоит с ней в доле?
Не подозревает, что происходит?
Даже если предположить последнее – какое же богословское развитие должно быть у священника, который во все это верит и посылает туда прихожан?..
Взял координаты этого священника, и готовлюсь к серьезному разговору. Это необходимо остановить.
Но тут вопрос и о самих людях. Должна же быть в верующих людях толика трезвой критичности.
5 июля 2009
Постоянно сталкиваюсь с осуждением священнослужителей. И это понятно и одновременно непонятно.
Понятно потому, что человек ждет увидеть в священнослужителе ангела во плоти. Сам не соответствуя идеалу, человек тоскует по идеалу, жаждет идеала. Священник – Божий человек, действующий от Бога, совершающий Его службы, говорящий Его слова, кажется ему, должен быть именно таким.
Но идеализация идеализацией, а всякий здравомыслящий человек должен понимать, что идеал может быть, но он не может быть нормой, правилом, это всегда исключение. Священник может быть самым идеальным, человеком с большой буквы, да, среди священников таких людей и значительно больше, чем среди других категорий людей, но все равно, это не правило и не обыкновение.
Об этом нахожу замечательные слова у советского писателя и глубоко верующего человека Леонида Пантелеева:
«Никогда, ни в детстве, ни в молодости, ни в зрелые годы, не интересовала меня личность церковнослужителя, его домашняя жизнь и вообще жизнь его в миру, за стенами храма. Как не интересовала его внешность, его голос, его характер… Когда мне говорили (или говорят): – Да, конечно, без религии нельзя, но – попы…
– Что “попы”? – отвечаю я. – При чем тут попы? У меня нет времени и желания глазеть, приглядываться, рядить и судить духовных отцов. В церковь я прихожу для молитвы…
Только холодный сердцем, только неверующий или слабо верующий человек обратит внимание на грубость, на небрежность, на красный нос или излишне выпирающее брюшко батюшки.
А кроме того, священники, которых я более или менее хорошо знал, ни пьяницами, ни обжорами, ни сребролюбцами, ни сластолюбцами не были и вообще ничем не напоминали тех толстобрюхих и толстомордых служителей культа, которых с таким сладострастным аппетитом выписывали в своих “жанрах” передвижники и примыкающие к ним мастера кисти. Может быть, один Суриков написал верную, меткую, к месту поставленную фигуру попа-никонианца, но здесь, на этом прекрасном полотне, этот злой и самодовольный никонианец противостоит, как бездуховное высокодуховному, бледнолицей боярыне, осеняющей толпу двуперстным крестом…
А у передвижников выпирает убогая тенденция, заданность, желание похлеще отстегать, высмеять, опозорить, пригвоздить к позорному столбу дикость, мракобесие, суеверие.
Никогда я не понимал пафоса этих картин, этих унылых крестных ходов, пьянствующих монахов… Смотрю на эти злобные, невеселые карикатуры и хочу спросить автора:
– Во что веруешь? Чему поклоняешься? Что любишь? И будто слышу в ответ:
– Люблю?! Не знаю, что это такое. Ненавижу и презираю. Топчу. Пачкаю. Грязню. Мараю.
Да, как я уже сказал, мне много раз приходилось видеть священников за стенами храма, я знал не только подвижников, бессребреников, высокоодухотворенных пастырей, но и “светских” иереев, кумиров буржуазных и аристократических дам…
Однако в храме они все в равной мере были для меня служителями Бога, посредниками между мной и Господом. Я не мог, повторяю, всматриваться в лицо священника, интересоваться, какой у него нос и какого он роста и телосложения. Не припомню случая, когда меня что-нибудь раздражало в облике, в голосе, в манере служить священнослужителя».
К словам Пантелеева добавлю еще вот что: священник – это лишь инструмент в руках Божиих. Пишущая машинка или перо не будут хвалиться, что создали поэму, – ее создал писатель. Фортепиано или скрипка не будут возноситься, что создали удивительную мелодию – ее создал композитор. Вот так и священник. Через него, его руками, действует Сам Бог.
Это удивительно, но факт: духовность священника никаким образом не сказывается на исполнении Богом его молений по просьбам прихожан. Вот приходит женщина и просит помолиться о нужде (болезнь, проблемы и проч.). Так вот: все равно, какой батюшка будет молиться: великий подвижник или самый незаметный и серенький сельский батюшка. Исполнение прошения зависит от воли Божией и от искренности молитвы самого просящего. Поэтому я не понимаю логики поездок к старцам, «чтобы помолились». (Получить совет – да, это другое, а помолиться одинаково можно везде.)
Священство – от Бога. И если человек искренне обращается к священнику, через него он обращается к Самому Богу. И не священник действует или дает благодать, а Бог через него.
В случае с врачом, например, очень важна компетенция врача. Плохой (нечестный, глупый и т. д.) врач может погубить человека, потому что действует именно врач. Но в случае со священником действует не священник, а Бог через него.
Вот что касается духовного окормления у порочных или глупых священников – это опасно. Но в отношении благодати, Таинств, исполнения наших молитв – все это одинаково благодатно, спасительно и духовно плодотворно.
6 июля 2009
Известный богослов и церковный деятель протоиерей N., человек, которого я очень люблю и уважаю, как-то сказал своему другу: «Про меня один западный богослов сказал: книги отца N интересней, чем он сам».
Про скольких писателей, композиторов, режиссеров, врачей, артистов и проч., если бы мы были с ними знакомы, мы так могли бы сказать: «Его картины гораздо интереснее, чем он сам», «Его книга гораздо значительнее, чем он сам…».
Сколько раз мы разочаровывались, познакомившись с человеком, которого чуть не обожествляли, а потом увидели, что это достаточно средний или даже посредственный человек.
Почему так? Да потому, что много в нас деятельности, иногда удачной, иногда выдающейся, – в силу Богом данных талантов, но нет освящения, нет духоносности.
Про молитвенника, подвижника, старца мы скажем иначе: «Он гораздо интереснее, прекраснее, чем его книга». Тут – реализация на онтологическом, сущностном уровне личности, у нас же личность не развита, не украшена… Мы реализуемся внешне, причем реализуем не свое, а Божье, потому что все способности и таланты – Божий дар.
Проповеди отца Иоанна Кронштадтского были весьма слабы, но какой был человек! У меня проповеди лучше, но кто я…
Когда мы думаем о том, какими мы будем в вечности, то все вышесказанное имеет к этому прямое отношение. В вечности мы будем такими, какие мы на самом деле. В вечности откроется во славе именно сущность наша, потому что все таланты, сочинения, чины и регалии не будут иметь никакого значения. О, сколькие именитые окажутся последними среди людей в мире ином…
Сразу вспоминается Евангельская история про двух сестер. Одна трудилась на внешнем фронте, распространялась в горизонтальной плоскости, а другая трудилась на внутреннем и ее личность росла в высоту. Спаситель хвалит именно вторую: «Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10, 41-42).
Дай нам Бог работать в направлении развития и совершенствования подлинной нашей сути, нашей личности. Дай нам избрать благую и правильную часть, которая не отнимется у нас и пойдет с нами в вечность!
7 июля 2009
Психолог Владимир Леви однажды спросил отца Александра Меня, как он успевает так много делать. Можно ли вывести формулу успеха и плодотворности?
Отец Александр ответил: «Концентрация минус сопли». «Концентрация – понятно, а вот что такое сопли?» – поинтересовался Леви. «Соп – ротивление ли – чности, собственной личности сопливое сопротивление».
Леви спросил, а есть ли это «сопротивление» у отца А. Тот усмехнулся: «А как же. Дай себе волю, только читал бы Диккенса да смотрел “В мире животных”…»
Это к тому, что в отношении людей, которым что-то в мире удалось, мы часто слышим: это им так дано было свыше, они к этому Богом были предназначены. Так говорят люди ленивые, бездеятельные, которые не видят, какой труд преодоления, сопротивления лени был предпринят для того, чтобы получился результат.
«Им нравится писать», – добродушно прокомментировал недавно один священник труды священников, пишущих книги. Вот сказал «нравится» – и как бы само собой разумеется, что они пишут, а он – не пишет.
8 июля 2009
Не могу отказать себе в удовольствии сделать еще одну выписку из легкой, почти невесомой книжечки в сафьяновом переплете, украшенном выпуклым орнаментом луговых цветов. Мельников-Печерский, «Дорожные записки»:
«В Новом-Усолье я встретился с человеком до высшей степени интересным. Не подумайте, однако, чтобы этот человек был интересен по каким-нибудь важным действиям, по своим заслугам, нет, он замечателен только потому, что он человек семнадцатого столетия. Этот усольский Фома Парр родился в 1698 году, стало быть, если он теперь не лег в давно готовую для него могилу, так ему уже 142 года – порядочно! Дай Бог всякому столько прожить!
Он уже слаб, но не лишился умственных способностей, что очень часто встречается с людьми таких преклонных лет. Я начал с ним говорить, он отвечал на все мои вопросы внятно и удовлетворительно, и даже рассказывал много о петровской старине. Не правда ли, что всегда слушаешь такие рассказы с большим удовольствием? Вы видите пред собою старца, будто забытого смертью, будто брошенного невзначай в наш век прошедшим веком – и его рассказ, еще свежий на устах самовидца, дышит уже стародавностью, представляется преданием…
Вы смотрите на этого старца – ваших прадедов носил он на руках своих; те, которых и кости уже истлели, были его ровесниками. Сколько поколений прошло пред глазами его, а он все живет, как будто посланец веков минувших, веков, которые нам через призму старины кажутся колоссальными. Да, занимательна беседа с современником Петра Великого и Людовика 13… с тем, который как очевидец скажет вам, что было на Руси во время войны с королем свейским [шведским. – свящ. К.П.], во время владычества Меньшикова, тиранства Бирона и пр. А мой старичок рассказывал об этих временах – он помнил войну Карла, ему было 11 лет, когда слава Руси прогремела на пределах полтавских.
– Сколько тебе лет, дедушка? – спросил я его.
– Да уж довольно, родимый; дай Бог и тебе столько же пожить: при десятом царе живу.
– Что, помнишь ты, дедушка, царя Петра Алексеевича?
– Да как же не помнить-то? Золотое было времячко… Ах! Был я еще мальчишкой, не то одиннадцать, не то двенадцать лет было мне, как батюшка-то наш у Полтавы свейского короля побил. Вот время-то было, родимый мой. Все так и думали, что свейский король положит конец Царству Русскому. Слышь, много у него было силы ратной. Чего? У нас в Соли Камской, кажись, и далеко, да и то трухнули на порядках. Молебны Господу Богу кажный день с коленопреклонением служили. А сами-то и ждут: вот придет грамота, вот скажут, что русского царя полонил король свейский. Что-то с нами горемычными будет? – Поведут нас в неволю, в Свейское Царство, как царь Навуходоносор народ Иудейский (старик был грамотный и, может быть, по духу своего времени любил пощеголять сравнениями из Священного Писания) – станем робить на врагов Христовых. Ух, страсть-то какая была! Смиловался же таки Господь над своим народом православным: пронесся гнев Христов. Вдруг как-то перед Ильиным днем гонец с Москвы в Соль-Камскую. Прямо в церковь соборную: праздник был, воскресенье Христово. Идет гонец по церкви, сам народ толкат, всякий ему дорогу дает. Прямо в алтарь. Воеводу к себе позвал. У всех сердце так и призаныло – батюшки-светы, что с царем стало? Здоров ли его царское величество? Не в Москве ли белокаменной безбожный свейский басурман? Воевода из церкви нейдет – обедня была на отходе. Нета, нета отпели Божию службу – глядь, на середь церкви – молебен.
Батюшки мои! Ух, какая радость-то была, как сам воевода вышел на амвон, да таково громко прочел, что-де свейскую рать царь Петр Алексеевич побил у Полтавы и прогнал, и что сам Царь-Государь здравствует. Уж какое же веселье-то было: и в колокола звонят, и в пушки-то стреляют: такая радость, что Господи помилуй…»
– Ну, а видел ли ты самого Царя Петра Алексеевича?
– Не привел Бог. В Соли-то Камской он у нас не был, а я то и бывал, что в Соликамской, да здесь на Усолье. Посланцев-то его видел. Вишь ты, Царю захотелось в своем Питере немецкий сад посадить, – ну а ведь в Царстве Русском каких деревьев не растет, – не то, что в немецкой стороне, там, я чай, опричь ели, и лесу не родится. Вот и послал Государь Петр Алексеевич в Соль-Камскую посланцев, чтобы привезли ему в Питер тысячу-триста кедровых деревьев. И послали ему наши воеводы те кедры, и рассадил он их, батюшка, в своем царском саду.
– Ну, что же ты еще помнишь, дедушка? Что у вас в Соликамске еще случилось?
– Да мало ли чего, родимый! Теперь всего-то и не вспомню. Ну, да вот скоро после полтавской-то баталии, никак на другой год, такое чудо случилось в Соликамской: пожары такие, что и Боже упаси. Горит город то тут, то там, а никто не знат отчего. Знать, недобрые люди есть. Стали воров-разбойников искать, и нашли одного. А звали-то его, – постой, дай Бог память, да, Егорка Лаптев. Вот поймали его, да и в тюрьму; стали к допросу вести, нет, не сознается. Уж под пыткой сознался разбойник, что это его дело. Вот и казнили его. А уж казнь-то была какая страшная! Вывели его разбойника и раздели до нага, а он стоит да молится на соборы соликамские, да просит у Господа Бога милости. Раздевши его, стали яму копать – глубокую яму, и посадили туда Егорку. Живого стали закапывать, а он, злодей, – кричит, да просит у православных помилования. Но закопали злодея, долго стонал он под землею. После этого и пожары кончились.
– А ведь в Соликамске-то в старину лучше было?
– Э, в старину! Да что нынче за свет? Куда теперь таким городам быть, как в нашу старину-то! Вот на моих глазах Соль-Камская захирела, захирела, да опустилась. А прежде? Господи! Церкви-то Божии стоят вдоль по Усолке, и главы их как жар горят. А дома-то вокруг – большие да каменные. Куда! Теперь их и в помине нет…
Старик опустил голову, руки его скрестились на груди, небольшие остатки белых волос упали на оживленное лицо. Он впал в задумчивость, но глаза горели огнем юности…
Я смотрел на старика, перед глазами которого легли мечты столетния, всматривался в его лицо, уже желтое, покрытое глубокими морщинами, но одушевленное памятью о былом: глаза его горели, дума виднелась на челе его, уста что-то шептали… Старик был полон поэзии.
– А расскажи-ка, дядя, барину, как вам бороды-то брили! – сказал некстати приведший меня к старику. Верно, ему надоело молчание его, и он так безбожно разрушил мечтательную задумчивость старика.
Старик поднял голову. «После», – сказал он слабым голосом, и снова погрузился в думу. Горели глаза его, одушевленно было дряхлое лицо его, но не было уже прежнего блеска очей…
– Да, помню я это, – как перед глазами. Приходит к нам в Усолье царский указ, дня за три до Троицы. В этом указе написано было от царя, чтобы всем обрить бороды и ходить по-немецкому, в бесполых кафтанах. Воевода прочитал сам себе дома указ – и жаль тоже ему было бороды своей, да что станешь делать! Царский указ – дело известное, не станешь же ему поперечить. Вот разослал воевода по всем домам сказать, чтобы все православные шли к обедне в Троицу, станут-де царскую грамоту читать. А о чем было писано, о том и помина нет. Пошли мы к обедне в Троицу, а день был славный такой, солнышко так и печет, все праздничные кафтаны надели синие, суконные, – ну, загляденье, да и только. В церковь пришли, обедню, как водится, отстояли, и на коленях с березкой Богу помолились. Глядим: после службы Божией выходит сам воевода и стал читать, чтобы, дескать, ходили без бороды и в немецких кафтанах. Мужики повесили бороды, бабы в слезы. Мы таки себе на уме, думаем: ладно, еще когда-то бороду сбреют, а Царь-государь смилуется да отменит свое наказание за грехи наши. Не тут-то было!
Стали выходить из церкви, глядь, на паперти-то два брадобрея да немец с ножницами. Кто из церкви выйдет, брадобрей хвать его за ворот, да полбороды и прочь; остальную, говорит, после отрежу. Он тебе бороду режет, а немец перед тобой на коленях уже и ползат, да своими ножницами возьмет да полы у кафтана прочь да прочь. Хоть синий суконный будь, – не посмотрит, отрежет да пустит курам на смех…
Батюшки-светы! Наши мужики возьмут обстриженную бороду в обрезанные полы да и идут домой, как на казнь смертную, а бабы-то вкруг них воют, как по покойниках. Оно, конечно: Царь-то поумнее нас; знат что делат; а все-таки жаль бород было.
После вышел же таки новый указ от царя: велено было снова носить бороды, ну, а вот мастеровым нет. Кому другому, так велели пошлину платить: заплатит пошлину, ему дадут деньгу с усами, ну и ходит с бородой».
Июль-август 2009
Две недели у нашего друга на даче, между Тихвином и Ладогой. Родина древнерусских племен. 200 километров от Петербурга – и совсем другой мир.
400 миллионов лет назад здесь плескалось неглубокое и теплое море, и вода бурлила жизнью. Окаменевшие останки живых существ, населявших океан, – трилобитов находят здесь повсюду. «Копнешь метра на два, – говорит местный житель, – и натыкаешься на окаменевший ил древнего моря».
Окаменевший трилобит застыл в иле древнего моря
Все это лето – сумбурное и напряженное. Готовим к изданию книгу о воспитании детей в православной вере. Половина дня для занятий – моя, половина – Лизина. Когда малышка спит, работаем вместе. И самое плодотворное время – с 23-х до 2 часов ночи.
Конечно, не без искушений – сатана всегда пытается пресечь боголюбивые проекты. Когда после Причастия, вечером в воскресенье, пекли рыбу, Устиночка упала головой на камни. Дикий крик, «скорая помощь», окровавленная голова с раной, в которую набились и пыль, и мелкие сучки, всхлипывания – и какой-то нежный ступор прижимающегося к тебе ребенка… На «скорой» – в город, который проезжали утром: Сясьстрой. Утром мы ехали через пронизанный солнцем советский городок (построен в виде пятиконечной звезды) в храм. Сейчас, вечером, с всхлипывающим ребенком, – в больницу. Те же 20 километров.
…Вечерами гуляли семьей по поселку.
Удивительный поселок, берущий начало в 16-м столетии. Об этом – и прибитая табличка: «Посадница».
Деревушка, давшая нам летом 2009 года приют
Поселок располагается на большом холме. Внизу течет речушка. Но еще 50, а то и 30 лет назад это была полноводная, богатая рыбой река. Местная старушка рассказывала, как однажды, году в 1949-м, попала в грозу: «Так, думала, потопну». Били молнии, ее лодку швыряло из стороны в сторону: «Ужо так молилася…». А всего-то нужно было переправиться с одного берега на другой. Сегодня можно это расстояние легко перемахнуть без всякой лодки.
После дождя, когда выглядывало солнце, все начинало искриться…
Когда я приблизился к клумбе, я понял, почему она такая сияющая: на веточках и листьях растений капли сверкали, как бриллианты
Кризис, падение рубля, проблемы, проблемы… Ну, а дети заняты своими важными детскими заботами и опытами
У этого костра мы читали, занимались, отдыхали. На костре тем временем готовился обед
Удивительное спокойствие разлито в воздухе над этой русской равниной. В пяти минутах ходьбы плещет река. Деревушка, в которой мы жили, находится на возвышенности, с которой я и делал эти снимки
Фотография с этого же самого места поздним вечером. Когда-то, лет 100 назад вся эта равнина была рекой. Но река практически на глазах мелеет. Возможно, через несколько десятилетий от нее останется лишь ручей
Вечером мы всей семьей совершали прогулки по скошенным лугам…
…по молчаливым улицам нашей деревушки, погруженным в туман
Лишь иногда сверкнет фарами машина, или протарахтит на старом велосипеде местный житель
Увидев нас, не преминет предложить купить у него грибы: «Командир, подлечиться надо малость…»
Нырнув в этот лог, мы по неприметной тропинке попадем к древнему святому источнику с удивительной сладкой водой
В прошлом году к нам на дачу подкормиться приходил лисенок, в этом году – ежики; поим их молоком и продуктами (мясными и рыбными отходами, макаронами, сыром и проч.), никак не совместимыми с детскими сказками про этих зверьков.
Наши гости, ночи напролет шуршавшие в траве
На службы ездим в храм, который расположен под Сясьстроем. Удивительный храм, который и закрывали всего на несколько лет в конце 1930-х. В войну открыли. У храма река, на другой стороне – огромный фырчащий бумажный комбинат, откровенно отравляющий реку.
Митрополита здесь не видели лет тридцать. С 1950-х по 1990-е в храме был настоятель, пожилой украинец. Как-то в 80-е мимо плыл на корабле владыка митрополит. Попросил пристать, чтобы зайти в храм. Впереди бегут служки, входит владыка… У храма сидит старенький настоятель. Увидев митрополита, приходит в изумление: «Владыка, чайку с нами попьете?..»
Нынешние батюшки поразили неспешностью. В городе такой ритм жизни, что здешняя «неэкономность» времени просто сбивает с толку. Составил себе план на день. А тут он затрещал по всем швам.
Послужил. Думаю, через полчаса можно и в обратный путь. Но тут, перед причащением прихожан, священник выходит на солею и начинает исповедовать желающих. Полтора часа!
– А как же, – говорю, – остальные, которые не собираются причащаться, или уже исповедались?..
– А что, – отвечает настоятель, – вон, в семидесятые, когда в Ладоге один храм был, там по пять часов исповедовали. Пускай помолятся, погуляют, подумают…
И в самом деле. Прихожане перед Причастием выходят на улицу. Сидят на лавочке, под липами, беседуют, гуляют…
Наконец, Причастие. А потом… панихида и молебен с двумя акафистами.
Потом – крещения.
– Сделайте, батюшка одолженье, останьтесь с нами…
– Куда!.. – говорю, и бегу…
В храме атмосфера доброжелательная и спокойная. Поистине, никто никуда не спешит. Воскресенье – день Божий, и многие так его и проводят: весь день в церкви. Настоятель: «Не знаю, как вы отнесетесь, но у нас тут – одна семья».
Приютивший нас для молитвы храм Собора Пресвятой Богородицы в селе Рогожа. Происхождение имени села объясняют следующим преданием: Когда-то на месте села был бор, принадлежавший древнему Савво-Вишерскому монастырю (основанному в XV веке преп. Саввой Вишерским, чудотворцем). Некогда на реке Сясь жил монах, обязанный бесплатно перевозить чрез реку. Однажды, в бурную и дождливую ночь, когда монах лежал уже на постели и дремал, он услышал голос: «Перевези меня». Монаху не хотелось вставать с теплой постели, и тогда он услышал слова: «Перевези, а не то я на рогоже перееду». Побуждаемый повелением свыше, монах нехотя поднялся, вышел из избы и увидел, что на рогоже плывет на ту сторону реки икона праздника Собор Пресвятой Богородицы. На другой день монах нашел эту икону на противоположном берегу, в траве. В память этого-то события и построена церковь во имя Собора Пресвятой Богородицы, а село названо Рогожею.
За алтарем находятся могилы с надгробиями настоятелей этого храма, от времени его основания (начало 19-го века). Как они пережили безбожное лихолетье? Не были разгромлены, разбиты?.. Эта книга раскрыта на каменном аналое уже 150 лет. Смахнул лишайники, вчитался…
Здесь еще живут люди, принадлежащие к исчезающим финно-угорским племенам. В старину на Руси этих людей называли «чудь».
Меня поразило, что вся служба прошла в полутьме, при свечах. В храме – скромный иконостас, когда-то, в конце сороковых, когда храм восстанавливали, казавшийся самим совершенством.
Молитва перед престолом…
Истинные Тело и Кровь Господа и Спасителя нашего…
Здесь все – с душой. И молящийся священник, и прислужник (пономарь), сложивший руки на груди крестообразно и погрузившийся в молитву на все время Евхаристического канона.
Поразила и другая деталь: причастившись, настоятель вышел на клирос и, пока шла исповедь, пел с хором духовные песнопения
Любимая икона местных жителей, которая помогает им жить уже многие десятилетия
И плат возле уст причащающегося держит сам настоятель
В день Казанской иконы Божией Матери я совершал молебен в часовне, находящейся на пригорке, невдалеке от Посадницы.
Эту часовню построил человек, у которого было большое личное горе. И вот он в дар Богу строит часовню. Своими руками, своим топором.
Местные старушки приносят иконы, рушники. Удивительная резная часовня, утопающая в душистых травах. Стрекочут кузнечики.
Вхожу, наклонившись, в игрушечную дверь и оказываюсь в другом мире.
Горят восковые свечи, везде иконы, половина из которых – репродукции из православных журналов и вырезки из календарей, пришпиленные канцелярскими кнопками. Часовня наполнена старушками и местными женщинами. У всех, конечно, беды.
Обращаюсь к ним со словом назидания, начинаем молиться. По ходу молебна Божией Матери многие плачут. Молимся на коленях. В этой избушке, кажется, ты возвратился на несколько столетий в прошлое. Когда молебен закончен, долго не уходят. Просят принять записки с именами. Главные просьбы Богу: «избавить от пьянства мужа-сына-внука», «дать работу».
У входа в часовню в день Казанской иконы Божией Матери.
Молитва закончилась, но местные жители долго не уходят, на коленях моля Пречистую Владычицу о помощи.
Освящаю домик довоенной постройки у одной из самых активных православных жительниц. Сама она – с Украины. Вышла замуж после войны, сюда и приехала. В доме – украинская вышивка и русская печь. Наша малышка тотчас взбирается на теплую печку, которая топится по причине промозглой дождливой погоды.
Вышитое настенное панно и вышитые рушники, девичье приданое, с которым эта старушка приехала сюда в далеком 1946-м
На теплой печи…
В свое время хозяйка работала в местном совхозе завскладом. «И вот, – говорит, – как-то летом начальство разъехалось по курортам. Я осталась за старшего. Тогда я выписала себе на базе доски, цемент, гвозди и прочее, подрядила местных рабочих, и они за пару дней поставили на горке, в лесочке, часовню. Это был год 65-й. Приезжает начальство – и в ужасе. А я решительно: “Никому не говорите, как будто тут и стояла…” Меня как специалиста ценили и ссориться не хотели».
Так и осталась стоять часовня, наверное, единственная в стране часовня, возведенная в самый разгар хрущевских гонений…
Стоит она до сих пор, правда, покосилась. Но рядом примостилась новая, резная.
В один из дней посетили разрушенный храм в соседнем селе.
Конечно, восстановить такой колосс в деревне, в которой практически не осталось жителей, которая превратилась в дачный поселок, невозможно. Вот и разваливается на глазах то, что осталось от некогда могучего храма.
Когда-то в этом селе кипела жизнь, и местные жители возвели несколько больших храмов. Сегодня село превратилось в дачный поселок. Да и те, кто живет постоянно, в храм не ходят, а спиваются. Храм им не нужен, так прямо и говорят
Даже возле разрушенных храмов всегда испытываешь волнение и благоговейный трепет
Когда мы под этими сводами запели молитву, нам ответили только потревоженные вороны
Из фресок почти ничего не сохранилось. Хотя вот… Георгий Победоносец побеждает змея. Символично. Это как знак, как указатель, что зло, хоть оно в какие-то моменты истории и берет реванш, все же будет побеждено.
То немногое что осталось из росписи: фреска великомученика и Победоносца Георгия
Верующие люди приходят сюда и молятся. Приятно поразило то, что храм не используется в качестве отхожего места, как часто встречалось в советские
В храме-мученике икона людей, разделивших мученический венец со всей Россией, – царской семьи
Наконец, жить в этих местах и не побывать лишний раз в Старой Ладоге, нами любимом маленьком городке, невозможно. Помолившись и позавтракав, выехали.
В этот день мы дали себе задание познакомиться с историей Ладоги от древнейших времен.
В Старой Ладоге несколько музеев, они разбросаны в разных местах. Так что составить представление о жизни ладожан от древних времен до нынешних в каком-то одном музее не получится.
Реконструкция жизни людей каменного века, населявших эти места 10 тысяч лет назад
Найденные в изобилии наконечники копий, фрагменты керамической посуды
Этой статуэтке Богини-Матери многие тысячи лет. Ей молились о том, чтобы рождались дети, чтобы родил скот. Пластина величиной с ладонь является уникальной находкой местных раскопов
Варяжская хозяйка. Так жили люди в этих местах тысячу лет назад, во времена викингов
Древнее захоронение. Хозяин, от которого осталась кучка сожженных костей (покойников здесь по скандинавскому обычаю сжигали), и останки его коня
Так выглядели варяжские девушки после принятия в этих землях христианства, в XII–XIII веках
Несколько лет назад при раскопках был найден удивительный клад: горшок, полный женских украшений. Бусы, кольца и проч. Кому он принадлежал? Древней моднице, или купцу, или мастеру? Сложно поверить, но всем этим украшениям больше тысячи лет
Ножницы, которым тоже тысяча лет
Найденные в раскопках формы и элементы древних инструментов. Сами инструменты (на фотографии – слева вверху) были увезены в Эрмитаж. Староладожскому музею оставили лишь крохи из найденного
А это – совсем другое время. Средние века, а точнее, 15-й – 16-й века. Найденные в раскопках элементы оружия русских витязей и упряжи для коня
Даже при входе в музей – старинный (или сделанный по старинным образцам) замок
Другой музей Старой Ладоги. Здесь воссоздан быт дореволюционной Ладоги. Кухонные принадлежности, игрушки, одежда и прочее, и прочее… Изюминка этой экспозиции в том, что на каждом предмете висит ценник – сколько эта вещь стоила в старорежимные времена
Вот эта кукла стоила 7 рублей 50 копеек
Чайная посуда…
Мы в Староладожском кремле
Доминантой кремля является храм. Георгиевский храм был построен в 12-м веке. Сегодня, зайдя под его прохладные своды, можно посмотреть остатки древних фресок, то, как выглядел в то время алтарь и диаконник (кто сегодня знает, что это значит?..)
По пути посещаем старинные ладожские храмы или то, что от них осталось.
Входим в собор св. Иоанна Предтечи. Нынешний вид храм приобрел после перестройки в конце 17-го века, основу же его составляет постройка 13-го века.
Раньше на этом месте был большой монастырь, сегодня – лишь пятикупольный храм на холме, поросшем кустарником.
Эту фотографию я сделал с древнего кургана, в котором, по преданию, был похоронен Вещий Олег
Огромные притворы, которые делались в древних храмах, служили для оглашенных и кающихся. Позже здесь же устраивались трапезы. Но все это было многие столетия назад
Аскетизм и лаконичность древних храмов потрясает…
По-моему, с этим как-то, я бы сказал, вызывающе контрастирует яркий, лубочный иконостас. Роспись хорошая, но краски не те, тон не тот. В древности краски, делавшиеся на основе минеральных веществ, не были такими яркими, они были приглушенных, пастельных тонов. Сегодняшние краски, созданные в химических лабораториях, поражают насыщенностью и сочностью. Но это не древний колер…
Но вот такой древний подсвечник можно увидеть лишь здесь…
3 августа 2009
Записываю за 5 минут до торжественной панихиды в годовщину смерти А.И. Солженицына.
Несколько лет назад сложилось так, что я стал окормлять людей, любящих Солженицына, преданных ему. Мы молились о здоровье Александра Исаевича, когда он болел, попадал в больницу. Поминали его, когда он умер. Сегодня – год со дня смерти.
…Когда Солженицын эмигрировал в Америку, он сочинил молитву, чтобы вместе с детьми ежедневно молиться ее словами: «Приведи нас, Господи, дожить во здоровье, в силе и светлом уме до дня того, когда Ты откроешь нам вернуться в нашу родную Россию и потрудиться, и самих себя положить для ее оздоровления и расцвета».
Бог услышал его молитву. Дай и нам, о Боже, потрудиться для выздоровления и расцвета России, дай нам энергии, мудрости, силы, как Ты дал силу Своему Александру Исаевичу. Об этом, наверное, и буду говорить в проповеди после панихиды.
5 августа 2009
Беседую с женщиной.
– Муж мой неверующий, и он издевается над моей верой. Раньше он был верующий, но вот потом стал неверующим…
Спрашиваю:
– А нет ли вашей вины в том, что муж стал неверующим?
– Честно говоря, есть. Это я виновата в том, что он потерял веру.
И можно дальше не спрашивать, как это произошло, потому что и так все понятно. Сотни и сотни знакомых ситуаций. Почти по одному сценарию.
Жена увлеклась Православием, или, вернее, «ударилась» в Православие. И стала меньше внимания, любви, нежности оказывать мужу. А то и ругаться с ним на религиозной почве. И в отношениях произошла трещина. И человек, который раньше Православию симпатизировал, начинает ненавидеть религию, «отобравшую» у него жену.
Всегда говорю: ваш муж должен видеть, что под воздействием лучей христианской веры ваша душа расцвела, стала прекрасней, чем была. Вы, начав ходить в храм, должны быть еще терпимей, ласковей, светлей, чем раньше.
Но как часто это уже упущено…
Кто виноват? Мы, священники, вовремя это не сказавшие людям, приходящим к вере? Сами люди, бездумно, без рассуждения, потеряв, в прямом смысле, голову, бросившиеся в христианство и забывшие о близких, которые рядом?
И главный вопрос: как теперь помочь в этой ситуации?
Думаю, так: пусть позже, чем следовало бы, но женщина, потерявшая доверительный контакт с близкими из-за своего увлечения Православием, должна перемениться в лучшую сторону. Это не должно быть игрой, но подлинной ее установкой. Ее православность должна делать ее светлей и добрей. Она должна повиниться за свое неразумие перед близкими. И жить иначе. Ее православность должна стать не диктатурой и бременем в семье, но светом, который будет изливаться на окружающих и греть их. Разве не об этом сказал Христос: «…так да светит свет ваш перед людьми, дабы они прославляли Отца вашего Небесного». Если свет от нас – свет любви, доброжелательности, открытости, нежности – светит окружающим, то они будут прославлять такую веру!
6 августа 2009
Вчера написал – и вот из этой же темы. Жены, окормляющиеся у некоторых батюшек нашего города, часто получают от них благословение отказывать мужьям в супружеской жизни. Благочестие? Особый шик православности?..
Конечно, это приводит к проблемам в семье, которые наши женщины мужественно (с помощью этих же духовников) решают. Преимущественно путем скандалов и ссор, в которых они отстаивают свою «православность» от посягательств неверующих мужей.
Чего здесь больше? Глупости духовника или глупости самих женщин, собственными руками разрушающих те семейное счастье и единство, которые были?
Но как далека эта позиция от позиции подлинного Православия! В книге о просветителе Шотландской земли, святом Коламбе (VП век), читаем:
«На острове Рехру, где однажды гостил св. Коламба, жил лоцман по имени Лугне. Он был женат, но супруга питала к нему настолько сильное отвращение, что отказывалась разделять брачное ложе. И вот Лугне отправился к нашему отцу с жалобой на строптивую суженую. Святой, выслушав лоцмана, призвал эту женщину на беседу. “Почему, – спросил ее Коламба, – ты хочешь отвергнуть твою собственную плоть? Господь говорит о браке: “Да будут два едины. Плоть мужа твоего – твоя плоть”. Жена горячо ответила: “Благословенный человек! Я готова нести любое послушание, каким бы тяжелым оно ни было, только не заставляй меня подниматься на супружескую постель с Лугне. Вся домашняя работа станет выполняться, как и прежде, и, если ты повелишь мне пересечь море, чтобы стать монахиней в каком-нибудь монастыре, я сделаю это”. Выслушав женщину, святой сказал: “Ты говоришь о невозможном, твой муж еще жив, и вы связаны законом. Бог соединяет людей в семью, и ничто не должно разрушить благословлённое свыше. Поступим так: сегодня втроем будем соблюдать строгий пост и молиться”. Супруги согласились, а жена смирилась со словами: “Я знаю, что, если ты попросишь, то исполняется самое маловероятное и даже невозможное”. Итак, Лугне с женой и наш отец этим днем начали поститься и читать священные псалмы. В наступившую ночь святой Коламба даже во сне молился за семью лоцмана, а на следующее утро спросил у пришедшей женщины: “Ну что, готова ли ты и сегодня отправиться монахиней в дальнюю обитель?” “Отче, – ответила она, – Господь услышал твою молитву, и тот, кого я вчера не могла терпеть, теперь мне бесконечно дорог. Не знаю, как, но прошлой ночью мое сердце переменилось с ненависти на любовь”.
С той поры чувства жены к мужу до самой ее кончины оставались неизменными, и она никогда не отвергала своего супруга Лугне Тудикла».
10 августа 2009
Когда я увидел кавалькаду пролеток, проезжавших мимо нашего собора, мне показалось, что я перенесся на 100 лет назад
Когда шел утром в храм, все светилось, сверкало в лучах раннего солнца, небо было безмятежным и голубым. Днем что-то снаружи грохотало, вбегали люди с зонтами. Потом заходили «остудиться» с солнцепека, потом опять приходили мокрые. Как в какой-нибудь подводной лодке или в самолете, я пребывал в соборе в постоянном микроклимате: запах ладана, смешанный с запахом цемента и запахом свеженапиленных досок: идет постоянная стройка. Весь день вокруг что-то шумело, с грохотом падало, работали пилы. Мы пытались петь и читать громче, смиряясь с тем, что работы нельзя прекращать даже во время богослужения.
Но разговор не об этом.
Когда я вышел на улицу, тянуло уже вечерней прохладой. Красное солнце закатывалось за горизонт. Вдохнул непривычный запах (за день отвык) улиц, ослепил свет, от которого тоже отвык, проведя день среди лампад, свеч, тусклых лампочек.
…Целый день в соборе.
Я оглянулся. Сегодняшний день, один из такого малого количества отпущенных мне, был проведен под этими сводами. Мой мир, окруженный толстыми стенами.
Жизнь мира, жизнь миллиардов людей передвинулась вперед на целый день, я этот день провел на своем посту.
Защемило на секунду сердце от того, как хочется выйти из клети храма на просторы: обратиться ко всем, распространиться на всех, всех объять словом Христовым. Всегда мучительно чувствую малость собственной реализации…
11 августа
Вернулся ко вчерашней записи, и подумалось вот о чем. Целый день в храме. В неделе таких дней несколько. Значит, как минимум треть своей жизни я провожу на месте своего служения. Целую треть! Если не половину.
Между тем, многие люди думают, что настоящая жизнь начинается только тогда, когда выходишь с работы и делаешь, что хочешь. Работа – для зарплаты, без нее никак.
Но ведь на работе ты проводишь треть, а то и половину драгоценного времени, отпущенного тебе Богом для жизни! И если эту треть или половину ты не жил, а лишь отбывал – что ты скажешь Богу, когда придешь к финишу?..
13 августа 2009
Возбуждение СМИ в связи с эпидемией свиного гриппа.
Новостное агентство с удовольствием
Наступление свиного гриппа на Великобританию может привести к тому, что изменятся церковные ритуалы Англиканской церкви. Епископ Джон Глэдвин призвал пастырей временно осушить чаши у входа в храмы, куда принято опускать руки для окропления себя святой водой. Кроме того, он предложил свод правил для священников, которые посещают на дому заболевших: все должны обязательно носить перчатки и марлевые повязки.
В Израиле полсотни раввинов-каббалистов
В нашем храме одна женщина робко спросила: «А можно я ложечку для причащения буду приносить свою?..»
16 августа 2009
Вместе с прихожанами – в Александро-
С душевным трепетом входим в Александро-Свирский монастырь
Всегда очень трогательными кажутся рвы вокруг монастырей. Когда-то эти рвы спасали монастыри от вражеских набегов. Но за столетия они засыпались, заросли, практически исчезли. И все же даже такой ров мысленно переносит тебя в славные стародавние времена
Троицкий собор
Замечательная роспись в храме, в котором даже летом изо рта идет пар
В одном из небольших храмов обители, во имя св. прор. Захарии и св. прав. Елисаветы, на стене, под стеклом, висит точная копия Туринской плащаницы
Мы в Никольском Староладожском монастыре. Главный храм, во имя святителя Иоанна Златоустого, наполнен лесами
Алтарь в такой ситуации выглядит каким-то беззащитным и обнаженным
Святыня Никольского монастыря – храм во имя святителя Николая Чудотворца. Ему более 500 лет. Правда, храм за советское время пришел в такую стадию разрушения («Памятник архитектуры. Охраняется государством»!..), что сегодня к нему боятся и подступиться
Традиционный снимок группы на память
17 августа 2009
Христианство несовместимо с жестокостью, убийством, насилием над человеком. Но что делать с преступником, который прозрел лишь на смертном одре? Возможно ли для него спасение? Наверное, возможно, но тут тайна Божьей любви. Помилует Бог такого человека для вечности или оставит во тьме кромешной пожинать плоды своей жизни – в Его Божьей воле. В любом случае спасение души убийцы, мучителя – всегда исключение, а не правило. Кающегося, именно кающегося. Не говорю уже о некающихся. Что же правило? Да то, что человек, по-настоящему кающийся в убийствах и насилиях, должен встать на многолетний путь исправления содеянных грехов, на путь помощи людям, служения людям.
Откуда эта нелепость – в качестве примера покаяния грешника приводить кающегося разбойника, распятого со Христом? Как в одной статье написал недавно известный богослов (богослов!!!): «Не будем забывать, что первым в Рай вошел разбойник, у которого, фигурально выражаясь, руки были по локоть в крови».
Откуда это «по локоть в крови»? Разбойник тот, Евангельский, был не убийцей-грабителем с большой дороги, а мятежником-революционером. Собственно, слово «разбойник» – в греческом оригинале лестес – означает мятежник. Эти люди боролись с римскими оккупантами Иудеи. Это были герои народа, недаром их главаря Варавву народ требовал освободить вместо Христа.
Для таких-то бунтарей римляне и ввели мучительную казнь распятия. И Христос, кстати, казнился с этими разбойниками «по одной статье». Как говорит один из разбойников, Спаситель «в том же осужден», что и они. (Правда, в русском, синодальном переводе эта фраза искажена: «осужден на то же» (Лк. 23, 40), то есть, вместо «за то же» стоит «на то же».)
Итак, разбойник, распятый рядом со Христом, не был убийцей и негодяем. Это был верный сын израильского народа, человек, взявший оружие в руки именно в связи с глубокой самоотверженной верой. Его жизнь не была препятствием ко входу в Рай, к Богу.
Но в истории сложилась абсурдная трактовка этого сюжета. Достаточно покаяться – и попадешь в Рай. О, сколько людей оправдывали свои душегубства примером Евангельского разбойника…
Обо всем этом я раздумался вчера при посещении монастыря преп. Александра Свирского, когда я рассматривал фрески древнего собора. Над входом – выразительная фреска: весы, у которых обе чашечки находятся в равновесии; и вот на одну чашу бес кладет грехи, на другую чашу Ангел положил платок, смоченный слезами.
В основе сюжета – средневековая легенда (не подлинная история, а, обратим внимание, легенда).
Умирал от болезни разбойник. Вся его жизнь состояла из убийств, насилий и бесчиний. А добрых дел у него не было. И вот перед смертью он оплакивал свои грехи, да так оплакивал, что промочил платок.
Умер разбойник, и начали его судить. Бесы положили на чашу весов его преступления. А Ангелу нечего было положить. Вот он и положил платок, омоченный слезами. И платок уравновесил весы…
Подобные истории да и картинки были питательной средой того чудовищного искажения веры, когда убийцы творили грех, а потом замаливали грехи, каялись. Тот же Иоанн Грозный – разве не пример?..
Но подлинное, святоотеческое Православие ко всему этому относится иначе.
Фреска, изображающая суд над грешником. Все, что он может представить доброго, – это платок, омоченный покаянными слезами
18 августа 2009
Церковь требует от человека многого: поститься, молиться, работать над собой, бороться с грехом, сохранять супружескую верность и вообще заботиться о сохранении семьи и т.д. «Несовременно! Мир изменился!» – кричат светские СМИ и клеймят Церковь за ретроградство, несовременность, нетолерантность (толерантности к кому они требуют? к бесам и страстям, что ли?).
Об этом – прекрасные размышления Сергея Худиева:
«Человеческая любовь, взаимная верность, братская солидарность требуют самоограничения, и чем дальше – тем более сурового. А людей часто отталкивают от Церкви, во-первых, требования самоограничения, а, во-вторых, обличение в грехе и само понятие греха. Но понятие греха вылезает немедленно, как только мы пытаемся любить ближнего и творить добро. Тут сразу выясняется, что мы, люди, в этом несостоятельны. Греховность – это как течение: пока позволяешь ему уносить тебя, его просто не замечаешь. А вот когда пытаешься встать на ноги… Если мы хотим любящей и при этом нетребовательной Церкви, то мы хотим взаимоисключающих вещей: “я хочу, чтобы по отношению ко мне проявляли вечную и безусловную любовь и верность” и “я не хочу, чтобы меня напрягали требованиями вечной и безусловной любви и верности”; “я хочу, чтобы другие люди жертвовали чем-то из любви ко мне” и “я не хочу, чтобы от меня требовали каких-либо жертв”. Одновременно удовлетворить и те, и другие требования – невозможно»4.
19 августа 2009. Преображение Господне
Удивительный день, наполненный запахом фруктов, смехом детей…
Господь в моей жизни этот день отмечает особыми знаками Своей любви.
В этот день в 1991 году я поехал поступать в Духовную семинарию. Как вчера, помню переполненный молящимися храм (Феодосиевская церковь в Перми). Воздух стал в прямом смысле густым из-за множества горящих свечей, кадильного дыма, от дыхания множества людей. Солнечные лучи нарезали пространство храма ломтями. На больших блюдах – фрукты. И вот во время Литургии в алтарь вошел староста и что-то зашептал настоятелю, моему духовнику, отцу Виктору. Тот посерьезнел лицом (а ему сказали, что только что в Москве произошел путч), но Литургия продолжалась, как обычно. Затем мы с отцом Виктором – к нам домой, где мы с родителями садимся за стол. Витает тревога, родители говорят: «Может, отменить поездку в Ленинград?». Но отец Виктор всех утешает: «Ничего, Бог милостив. Надо лететь».
И вот я в этот же день в Ленинграде. Устроившись в общежитии
Когда засыпаю, за стеной слышится смех и магнитофон. Это приехали старшие семинаристы на послушания. Они чокаются (пластиковых стаканов тогда не было), пьют, смеются. Магнитофон поет голосом Сергея Чумакова, звезды 91-го:
А на Тверской,
А на Тверской
Дом высокий городской
И запах кофе колдовской
На Тверской…
С тех пор запомнилось почти каждое Преображение Господне.
В 2003 году в этот день я был в гостях у друга, отца Вадима, на Украине. После богослужения я проповедовал. Зачем я говорил такую длинную
После проповеди вышли на улицу, и тут я увидел, что большая площадь перед храмом запружена народом. Все терпеливо ждали того самого, ради чего и верующие, и неверующие пришли к храму: освящения плодов.
С пением тропаря праздника мы шли по рядам и окропляли святой водой плоды и людей. Сзади шел алтарник (местный участковый), сгибавшийся под тяжестью ноши: ему в таз ссыпали яблоки, помидоры, груши, виноград и проч.
Очень запомнилось Преображение 2005 года. Я тогда возглавил богослужение в самом древнем храме России, храме Пророка Илии, построенном в 10-м веке, еще до Крещения Руси. Это был горный монастырь в Карачаево-Черкессии.
Сам храм был невероятно маленьким, а алтарь и того меньше. Поразительно покатые, какие-то округлые стены. Подними руку – и коснешься покатого же беленого потолка. Храм из прошлого, из снов. Громогласный наш диакон, отец Сергий, так возглашал, что приходилось, стоя рядом с ним, чтобы не контузило, приоткрывать рот.
Особым торжеством отличалось Преображение 2006 года. Я был в Петербурге, в родном соборе. В этот день мы много фотографировали. Храм возрождался к жизни, и хотелось сохранить и улыбку плотника, и суровость сторожа, и растерянность поварихи, к которой внезапно нагрянули на рабочее место, на кухню.
Все на своем месте. Все ладно, пригнано…
А в это время уже шел отсчет дней, через которые собор вспыхнет. Это произошло через 6 дней.
И все благолепие разрушено. На головы из выгоревших окон льется вода, главный алтарь разорен, любовно закрепленные иконы вырваны из стен…
И, наконец, сегодня: собираюсь на службу, и слышу по радио новости. По сообщению информационного агентства, «сегодня, в праздник Преображения Господня, Яблочный Спас, на улицах Ростова-на-Дону будут бесплатно раздавать яблоки. К акции привлечены сотрудники автоинспекции. Они будут специально останавливать автолюбителей, чтобы подарить им яблоки. В этот день мы призываем всех горожан и гостей города не отказываться, если незнакомые вам люди протянут яблоко», – говорится в сообщении благотворительного фонда “Яблочный Спас”, который выступил организатором акции.
…Это может случиться в любой точке города, в самом неожиданном для вас месте. Это не потребует от вас никаких расходов или услуг, просто примите яблоко в дар. Порадуйтесь светлому празднику и задумайтесь – кому и чем можете помочь именно вы. Раздавать яблоки, освященные в храме, будут в торгово-развлекательных центрах, ряде ресторанов, аптек, а также в салонах красоты, спорт-клубах, банках и на автозаправочных станциях».
Ну, после таких новостей, можно улыбнуться и спокойно отправляться в храм. Этот день Преображения Господня тоже обещает запомниться надолго.
Чин освящения и благословения фруктов…
…и занесение их в алтарь. Вкушаться эти плоды будут на праздничном обеде
Маленькие помощники думают о чем-то своем, похоже, невеселом
После Литургии прихожане подходят приложиться ко кресту, и священник кропит святой водой принесенные ими плоды
А у этих малышек всего лишь по яблоку…