№ 24. Июня 15-го

1. Сан священника – высочайший сан

Святой апостол Павел называет себя рабом Иисуса Христа. По поводу этого, св. Златоуст говорит, что он себе не мог прибрать бы лучшего титула. «Павел и Тимофей, рабы Иисуса Христа, всем святым во Христе Иисусе находящимся в Филиппах, с епископами и диаконами: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. Обращаясь в своем послании как бы к своим сослужителям, апостол не упоминает о своем апостольском достоинстве, в называет себя другим, тоже очень великим именем, именно рабом. Ибо, действительно, великое достоинство и источник всякого благословения не только называться рабом Христовым, но и быть таковым. Кто раб Христов, тот свободен от греха, и как верный и искренний раб, он никогда не захочет служить никому другому, потому что, в таком случае, он только наполовину был бы рабом Христовым»¹⁰⁵.

Выше такого рабства, или служения нет другого служения. Все, что есть на земле, по-видимому, великого, не может идти в сравнении с служением Иисусу Христу. Радуйся, иерей Божий, что ты можешь этим хвалиться. «О Бозе спасение мое и слава моя – Бог, помогающий мне; и упование мое на Бога. Счастлив, кто не превозносится в жизни своей заслугами своими, как бы они велики ни были, но исповедует Господа своею славою, славит себя во Христе и может сказать с апостолом: о себе же не похвалюся, точию о кресте Христовом. Многие превозносятся своею ловкостью в гимнастических упражнениях, или вообще своею цветущею юношескою силою; многие превозносятся своею храбростью на войне, считая даже добродетелью убийство единоплеменников своих, ибо награды на войне раздаются военачальниками по той мере, чем больше кто пролил крови. Иные превозносятся тем, что возвели стены вокруг города, другие устройством водопроводов и вообще постройками. Один расточает свое богатство на борьбу с дикими зверями, радуется пустым возгласам народного одобрения, гордится и хвастается этою похвалою, тогда как вся слава его заключается в его руке, другой превозносятся своим богатством; иной тем, что известен в обществе за хорошего, непобедимого оратора, или знаком с мудростию мира сего. Но нужно сожалеть о всей этой славе, и считать счастливыми только тех, которые в Боге поставляют свою славу. Ибо если иной гордится тем, что находится на царской службе и что царь высоко ценит его, то на сколько больше должен хвалиться ты, находись на службе Высочайшего Царя, Который почтил тебя высочайшею любовью»¹⁰⁶.

Радуйся, но хвались только о Господе. «Он может против твоей воли взять твою славу и унизить тебя; но Он хочет, чтобы ты ее добровольно пожертвовал Ему, а Он тебе после воздаст за нее, Он может против воли твоей сделать тебя нищим; но Он хочет, чтобы ты добровольно стал нищим, а Он тебе приготовит венец. Видишь, как человеколюбив Бог, и как мы нерадивы. Достиг ты высокого достоинства, великого церковного сана, не гордись этим; потому что не ты сам приобрел себе эту честь, но Бог облек тебя ею. Поэтому поступай осторожно, как с чужим добром, не злоупотребляй им; не унижай его до неприличных дел; не гордись, не присваивай себе ничего, но считай себя нищим и неславным. Если бы тебе была вверена на сохранение царская порфира, то ты, конечно, не осмелился бы надевать на себя эту одежду, но должен был бы с величайшею заботливостью беречь ее для того, кто тебе доверил ее. Получил ты дар красноречия, – не гордись и не чванься этим; потому что этот подарок не от тебя. Не будь неблагодарным в употреблении благ, дарованных тебе Господом, но уделяй от них ближним твоим, не хвастайся этим, как бы своею собственностью, и не будь слишком бережлив в раздаянии»¹⁰⁷.

Чем больше благодать священства, тем больше его слава и тем возвышеннее его достоинство. «В ветхом завете священство было почетным служением, а в новом оно подвергается опасностям, преследованиям, насильственной смерти. Поэтому больше всяких других примеров имеют значение слова апостола: мы сеяли у вас духовное... Ибо этим он указывает на бедствия, преследования, опасности, несказанные горести, какие должны были терпеть проповедники евангелия. Однако он этим великим преимуществом не хотел унизить ветхозаветного священства, ни возвысить свое. Он не возвышает его со стороны опасностей, а доказывает его возвышенность величием благодати. Ибо он не говорит: мы подвергались опасностям и преследованиям, но мы сеяли и вас духовное. Подобным образом он возвышает достоинство священников выражениями: служители жертв, служители алтаря, чем он хочет обозначить их постоянную готовность к служению и твердость»¹⁰⁸.

Велика благодать священства, потому что священники посажены на Моисеевом седалище. «Пока мы сидим на этом седалище, пока мы занимаем председательство, мы обладаем достоинством и властью, хотя бы были и недостойны. Если Моисеево седалище было так достопочтенно, что ради его нужно было слушать сидящих на нем, то на сколько выше седалище Христово. Мы занимаем это седалище, мы говорим с него, после того, как Христос вручил нам служение примирения. Посланники, кто бы они ни были, пользуются великою честью, ради достоинства посланничества. Вот они идут в землю варварскую, в землю неприятельскую. И так как право посланничества имеет великую силу, то все оказывают им почтение, все с уважением смотрят на них, все доставляют им безопасность. Мы также приняли на себя посланничество, мы посланы Богом. Ибо таково достоинство священного сана. Мы приходим к вам, как посланники, с просьбою прекратить войну и предлагаем вам условия. Не обещаем мы вам уступить города, не обещаем столько-то мер хлеба, рабов, золота, но царство небесное, вечную жизнь, пребывание со Христом и другие блага, которых ни мы не можем вам пересказать, ни вы не можете понять, пока находимся в теле и в настоящей жизни.

Итак, мы посланники и хотим, чтобы нас почитали; но не ради нас самих, да будет это далеко от нас! Потому что мы знаем, как ничтожны слова, а ради вас, чтобы вы с ревностью слушали слова наши и чтобы они приносили вам пользу. Смотрите, как все почитают посланников. Мы посланники Божии к людям; если вам это неприятно, то это не мы, а священнический сан, не то или другое лицо, но священник. Пусть никто не слушает меня, но пусть слушают мой сан»¹⁰⁹!

Священническое служение уподобляется служению Христову. «Св. ап. Павел называет верующих призванными святыми. Они были призваны к вере; но ему было вверено нечто другое – апостольское служение, – дело, приносящее собою тысячекратное служение, превосходящее собою все благодатные дары и заключающее их в себе. В подтверждение этого нужно ли сказать что-нибудь большее того, что Христос, расставаясь с апостолами, поручал им совершать то, что Он Сам совершал, живя на земле? Поэтому, апостол восклицает, возвышая апостольское достоинство: мы посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает чрез нас»¹¹⁰.

Христос вверил нам служение примирения (2Кор.5:18). «В этих словах св. Павел указывает высокое достоинство апостолов, и показывает, какое великое служение вверено им и как безмерно велика любовь Божия к людям. Ибо, не смотря на то, что они не захотели слушаться голоса Его посланников, Он не разгневался на них, и не оставил их, но продолжает увещевать их то Сам, то чрез других. Кто не удивится такому великому попечению! Умерщвлен был единородный Сын, приходивший для примирения: и Отец не возненавидел убийц, не сказал: Я послал к вам Сына, и они не только не захотели послушать Его, но вознесли Его на крест и умертвили, поэтому Я, по праву, брошу их. Он сделал совершенно противное. Когда вознесся Сын, Он нам вверил это дело, дал нам служение примирения. Бог во Христе примирил с Собою мир не вменяя людям преступления их. Видишь любовь, превосходящую всякие слова, всякие понятия! Оскорблен был Он Сам, и Он же первее просит изгладить вражду. Правда, приходил не Он Сам, но Он послал Своего Сына; но не один только Сын увещевал мир к примирению, а с Ним и чрез Него – и Сам Отец. Поэтому апостол говорит: Бог во Христе примирил с Собою мир. Сказавши: Бог дал наш служение примирения, апостол, в объяснение этого, прибавляет и как бы так говорит; не думайте, что важнейшее в этом деле зависит от нас; мы только служители; все это сделал Бог, чрез Сына примиривший с Собою мир...

Нам вверено слово, учение примирения. Мы призваны не к какому либо печальному служению, но чтобы сделать всех друзьями Божиими. поскольку они не захотели поверить Моим словам, говорит Господь, то продолжайте вы увещевать их, нока не убедите их. Поэтому и сказано: и так, мы посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает чрез нас; от имени Христова просим: примиритесь с Богом. Вот как высоко Он ставит это служение, представляя молящимся Самого Христа и даже Отца. Смысл слов апостола таков: Отец послал Своего Сына, чтобы Он увещевал во имя Его и заступил пред родом человеческим место Пославшего. Но так как Сын был умерщвлен, то мы посланы вместо Его, и увещеваем вас от имении Его и Отца. Ибо Он так высоко ценит род человеческий, что отдал Своего Сына, хотя и знал, что Он будет умерщвлен и что, вас ради, Он сделает нас посланниками. Не напрасно поэтому, сказано: все для вас. Мы посланники, вместо Христа. Если тебе это кажется выражением слишком сильным, то послушай, что Он дальше говорит, показывая, что мы это делаем не только вместо Христа, но и вместо Отца, ибо апостол говорит далее: и как бы Сам Бог увещевает чрез нас. Не только Он увещевает чрез Сына, но и чрез нас, преемников в Его служении. Итак, не думайте, что мы вас просим; чрез нас просит Христос и даже Сам Отец»¹¹¹.

Соединив в мысли все это, мы поймем, как св. Златоуст мог сказать, что священство есть высочайшее из всех достоинств, если только оно проходится беспорочно. Ибо, если Бог драгоценнее всего считает души человеческие, то тем понятнее, что Он выше всего поставит тех, которые будут приобретать Ему души.

История христианской жизни русского народа показывает, что предки наши, с первых времен принятия христианства, с особенною любовью относились к обрядово-религиозной стороне христианства, что вера и благочестие наших предков, на первых порах, имели направление преимущественно церковно-богослужебное, обрядовое. Первые представители нашего народа, посланные св. Владимиром для дознания истинности религий, предлагаемых ему для принятия, прежде всего пленились внешним благолепием и обрядностью христианского богослужения, которые, в это время, в греческой церкви достигли высшего развития. Вслед за послами, внешнею стороною христианства увлекся и весь русский народ, принявший религию Христову. Он не занимался, подобно греческим христианам XII–XIII веков тонкими умосозерцательными исследованиями христианских догматов, не вдавался также в сухую отвлеченную диалектику, подобно схоластикам средних веков, а большей частью, питал и укреплял свою веру и свое благочестие посредством церковного богослужения и богослужебных книг. «По вся дни», читаем в одном поучении XIII века, «аще умееши книги, прави нощные и дневные часы, вечерню и утреню, или литургию, аще ли не умеет кто, да ходите по вся дни к церкви в год пения»¹¹². В другом поучении из того же времени читаем: «в церковь вернии приходяще слышати святые, божественные учения и прореченные пророки, и отеческие сказания, житие же святых и мучение, та вся слышание богобоязнивии просвещают души своя»¹¹³. Таким образом, церковное богослужение и церковно-богослужебные книги служили главными источниками, услаждающими и питающими ум и сердце древле-русского человека. К делам высшего благочестия, украшавшим жизнь добродетельных и богобоязливых людей, относились заботы об украшении и благолепии храмов и церковных принадлежностей. Летописцы с особенным вниманием отмечают год, а нередко и число месяца, в который была начата и окончена постройка церкви; они с любовью описывают заботы князей, бояр и других частных лиц о наделении храмов всеми необходимыми принадлежностями¹¹⁴. Они упоминают сколько «гривен кун» платил какой князь за списывание богослужебных книг, как отцы семейств покупали богослужебные книги или нанимали писцов для списывания их, и жертвовали в церкви для поминовения их душ¹¹⁵. О каждом благочестивом князе древние летописцы непременно говорят: «церковные уставы любил, Церкви созидал и украшал их св. иконами и книгами наполнял¹¹⁶. Примеру князей следовали бояре, военачальники, тиуны и другие лица, облеченные властью, и частные люди. Между последними были такие, которые всю свою жизнь посвящали списыванию церковных и библейских книг, с теплою молитвою к Богу и пресвятой Богородице совершали это дело, и с особенным благоговением жертвовали их церквам на поминовение своих душ¹¹⁷. К вопросам, занимавшим умы грамотных и книжных людей этого времени, принадлежали не богословские какие-нибудь вопросы и недоумения, а церковно-практические. Кирик спрашивал Нифонта, новгородского епископа: можно ли служить на одной просфоре? другие спрашивали, что ни есть и пить в тот или другой день поста, какие поклоны «творить» и т. под. Таковы характеристические особенности древле-русского религиозного человека!

Кто хорошо знаком с бытом нашего простого народа, тот знает, что, в этом отношении, он недалеко ушел от своих предков. Уход за храмом и его украшениями составляет едва ли не первую заботу в жизни теперешнего религиозного русского человека. Вопросы чисто практического характера – о посте, говении, молитве, времени принятия св. таин, порядке и чине церковных служб – стоят у него на первом плане. Словом, внешняя сторона христианства и теперь преобладает в жизни нашего народа. Эта-то внешняя сторона религиозной жизни нашего народа, в особенности часто в настоящее время, стала подвергаться резким суждениям и порицаниям. Не говорим о светской литературе, которая в привязанности нашего народа к обрядо-религиозной стороне видит его тупость и неспособность возвышаться к высшим созерцаниям; в беседе с священниками о правильном устройстве народных школ, об открытии в селах благотворительных учреждений, нам приходилось выслушивать такого рода суждения: «наш народ привык только жертвовать на украшения храмов и церковные колокола, и вовсе не любит давать на устройство общеобразовательных и общегодных заведений». В светской же литературе к обрядово-религиозной стороне нашего народа причисляют церковные праздники, чтимые и уважаемые нашим народом. Говорят, что обилие церковных праздников, празднуемых русским народом, потворствует его лености и беспечности, мешает успеху его промышленности, отнимает у него много дорогих и незаменимых часов. Трудно, говорят, соперничать нашему народу с народами запада в успехах промышленности и других технических искусств, при том обилии праздничных дней, которые он проводит в безделье. Так рассуждают люди, думающие о народном благе! Как должен относиться пастырь Церкви к суждениям подобного рода? Как вообще он должен смотреть на привязанность нашего народа в обрядово-религиозной стороне?

Заметим прежде всего, что привязанность к церковной обрядности еще не может служить доказательством отсутствия стремления к высшим духовным совершенствам, что, сама по себе, она не препятствует исполнению высших христианских требований. Та же самая история христианской жизни нашего народа, которая так ясно говорит о привязанности нашего народа к церковной обрядности, ясно также свидетельствует о том, что древле-русский народ сущность христианства не ставил в одной внешней обрядности, в одном внешнем исполнении его принадлежностей. С заботами о внешней стороне христианства он также соединял заботы о внутреннем преуспеянии и внутренних совершенствах. Ясным доказательством этого служат те высокие нравственные доблести, за которые прославляет Церковь наших древних подвижников христианского благочестия. Внешняя церковная обрядность служила для них только средством, при помощи которого они возвышались к высшему духовному совершенству. В этих видах, в выше приведенных поучениях, внушалось нашему народу постоянное внимание к богослужению и богослужебным книгам. Как внимательны были древние книжные люди к списываемым богослужебным и библейским книгам, как они не привязывались в них к одной букве, об этом говорят уцелевшие письменные памятники этих книг. Между собранными рукописными списками библейских книг, в книгохранилище синодальной библиотеки, нет двух-трех экземпляров, которые были бы совершенно сходны между собою; в каждом из них есть своего рода изменения и исправления, которые говорят о той степени внимания, с которым старались древние книжные люди уразуметь смысл читаемого. Одни списки библейских книг правлены по греческому тексту, в других слова неудобопонятные заменены более вразумительными и близкими к народному пониманию, в третьих слова устаревшие и вышедшие из употребления заменены новыми¹¹⁸. С такою же свободой относились и к внешнему обряду. Нифонт, новгородский епископ, в случае невозможности достать полное число просфор, необходимых для совершения обедни, не затруднялся разрешить совершать обедни и на одном хлебе. Односторонняя привязанность к обряду и букве наступила уже во второй половине XIV и XV веков; но в это время грамотность перестала уже распространяться в нашем народе, посредством правильно устроенных школ, в это время, образованные греческие иерархи не стояли во главе нашей Церкви; домашнее самоучение сделалось единственным способом распространения образования. Вина односторонней привязанности к букве и обряду лежала, следовательно, во внешних условиях, в отсутствии правильного школьного образования, в недостатке опытных руководителей народа.

Скажем далее, что заботы об украшении храмов и храмовых принадлежностей и вообще привязанность к церковной обрядности, по самому своему существу, не только не препятствуют исполнению высших христианских требований и обязанностей, но еще содействуют им. Как заботы о приличном украшении тела и вообще о приличии в пище и одежде не делают человека неспособным к нравственному преуспеянию и нравственному совершенствованию; напротив, правильно и эстетически развитый и образованный человек бывает способнее к выполнению своего великого назначения; так точно заботы о приличном украшении храмов и изяществе внешних религиозных принадлежностей не только не мешают христианину думать о высшем своем назначении и внутренних религиозных обязанностях, но еще более могут возбуждать и располагать его дух к пониманию высоких истин Христова учения. Хорошо устроенный храм, приличная внешняя религиозная обрядность, только во внешнем изящном виде представляют и выражают то, о чем слово Божие говорит отвлеченно; они воплощают в форме человеческого искусства те великие нравственные истины и священные события, о которых слово Божие говорит в форме человеческого слова. Чем возвышеннее и изящнее те формы, в которые воплощаются высокие нравственные истины и священные события, тем возвышеннее и святее само чувство, которое они возбуждают. Нужно только, чтобы христианин был так образован, чтобы мог усматривать, сквозь эти внешние формы, те великие истины, которые в них выражаются. Но об этом должен уже позаботиться пастырь Церкви.

Христос Спаситель, замечая приверженность книжников и фарисеев к высшей обрядности и щепетильному выполнению незначительных предписаний обрядового закона, обличал и осуждал эти недостатки; но говорил: сия подобаше творити, и онех не оставляти (Мф.23:23). В другой раз, посетив храм и заметив в нем продающих и покупающих, опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей в сказал: писано есть: храм Мой храм молитвы наречется: вы же сотвористе и вертеп разбойником (Мф.21:12, 13). Этот поступок и это наставление Спасителя пастырь Церкви может принять для себя в руководство при взгляде на привязанность нашего народа к внешней стороне христианства. Он должен обличать и осуждать ее, как одностороннюю привязанность и одностороннее увлечение, но не порицать и не осуждать, как совершенно не нужную и излишнюю в жизни христианина. Напротив, с установления надлежащего отношения к обрядово-религиозной стороне и внешним заботам об украшениях храмов, пастырь Церкви должен начать религиозное воспитание нашего народа. Он прежде всего должен указывать на важность и значение тех истин, которые выражаются в обрядовой стороне нашей религии и образных украшениях храмов, и внушая внимание и уважение в последним, тем большую ревность должен возбуждать к первым. Так должен относиться пастырь Церкви, по нашему мнению, к обрядово-религиозной стороне нашего народа и к привязанности его к внешним украшениям храмов! Он не должен отделять внешнюю сторону от внутренней, но соединять вместе обе, и одну другою подкреплять и поддерживать. Храм, со всеми своими принадлежностями, должен являться в его учении храмом живого Бога, беседующего с Своими людьми и их поучающего. Если, по каким-нибудь обстоятельствам, внешняя сторона берет перевес над внутреннею, пастырь Церкви своим просвещенным влиянием должен устанавливать равновесие между ними, но должен беречься возвышать одну сторону в ущерб другой.

Что касается обилия церковных праздников, на которые так резко нападает современная светская пресса, то сами эти праздники, если истинно по-христиански смотреть на препровождение их, не только не могут служить помехою народному развитию, но еще могут возвышать и улучшать его умственный и нравственный уровень. В указании св. Синода, данном в прошедшем году, по вопросу о том: в какой мере учреждение воскресных школ согласно с учением православной Церкви, сказано: «воскресные и праздничные дни, по учению православной Церкви, посвящаются отдыху от житейских работ и занятий, молитве, душеполезному чтению, собеседованию и делам милосердия. Телесный покой, по православному воззрению, не простирается до той иудейской крайности, которая подвергалась порицанию Христа Спасителя. Неизбежные житейские занятия, как-то приготовление пищи и употребление одежды, даже увеличиваются в праздничные дни, ибо Церковь допускает в эти дни лучшую и обильную трапезу и благолепие в одежде... Если покой праздника не нарушается этим житейским утешением в славу Божию, то еще менее противоречит воздержанию от житейских трудов посещение школы в воскресные и праздничные дни... Занятия в воскресных и праздничных школах, начинаясь после общественного богослужения, не отвлекают от церковной молитвы; заключая же в своей программе священную историю, катехизис, объяснение молитв и церковное пение, эти учреждения вполне согласуются с требованием Церкви проводить дни, посвященные Богу, в душеполезном учении и размышлении. Несомненно, что преподавание в воскресных школах есть труд для преподавателей; но сей труд совершается не с целью житейских выгод, а имеет свойство дела духовного милосердия, вполне приличного христианскому проведению праздников»... К таким делам духовного милосердия, говорится далее в этом указе, «относится и то, чтобы стараться о доставлении сирым детям образования в науках и познаниях, дабы со временем и они сделались полезными Церкви и обществу, и молились за своих благодетелей. Если бы эти добрые советы и указания св. Синода пастыри Церкви, прежде всего, усвоили себе; затем постарались провести в жизнь нашего народа, то праздничные церковные дни, в руках нашего духовенства, сделались бы одним из могучих средств не только образования религиозного, но и распространения полезных научных сведений в массе народа. Они в полном смысле стали бы днями наставления и назидания «неученых и невежд», которых учить и наставлять Церковь наша не только не воспрещает, но даже заповедует в дни воскресные и праздничные. Таково, собственно, значение должны иметь церковные праздничные дни в развитии и образовании нашего народа, по учению нашей Церкви!

Если же на практике, в жизни нашего народа, церковные праздничные дни еще не получили такого значения, если, по привычке нашего народа – не заниматься ничем полезным в эти дни, они не достигают своего назначения, указываемого им Церковью; то отсюда еще не следует, чтобы причиною безделья и других злоупотреблений были праздники сами по себе. Причины зла нужно искать не в праздниках, а в установившихся обычаях и привычках, по которым злоупотребляют праздниками. Народ наш, действительно, привык проводить праздники в безделье, и от безделья часто предается неприличным увеселениям, которые продолжаются по нескольку дней сряду, вслед за праздничными днями. Но так он проводит не одни церковные праздники; в быту нашего народа сложилось много частных, семейных праздников. Таковы крестины, свадьбы, поминки, и др. Все эти праздники продолжаются по нескольку дней; на них собирается много народа, и каждый из них заканчивается известным полосканием зубов. Если таких праздников несколько перебывает в течение года в каждой деревне, то сколько потратится дорогого времени, сколько понапрасну израсходуется средств! А ведь наш крестьянин нередко жертвует последним для угощения собравшихся гостей. Таким образом, нужно бороться и ратовать не против праздничных дней, освящаемых Церковью для добрых дел, а против направления всей жизни крестьян, сложившегося в таком виде. Нужно дать новое, здоровое направление устаревшим привычкам и обычаям, а тогда сама собою изменится жизнь нашего крестьянина, тогда он сознает цену времени, и не станет тратить трудом заработанных денег на вредные и разорительные увеселения и забавы. Но для этого нужно время, нужны усилия высшего образованного общества. Высшее образованное общество должно позаботиться о введении приличных народных развлечений, которые бы заменяли безобразные увеселения и забавы, оно должно подумать о мерах к введению таких развлечений.

С своей стороны, наши пастыри окажут большую услугу, если примут на себя заботы о постепенном замещении обычая и привычки проводить воскресные и праздничные дни в безделье и пьянстве, воскресными и праздничными собеседованиями с народом о предметах религиозных, если, по мере своих сии, будут стараться, посредством слова, отклонять и удерживать народ от неумеренных издержек, во время частных домашних празднеств, и само число празднеств по возможности сокращать. Такая чисто нравственного характера деятельность, со стороны духовенства, может привести к значительным результатам. Народ постепенно может привыкать видеть в умственных занятиях отдых, после тяжелых физических трудов.

Ст. Сольский

Способность чувствования

Человека наиболее украшает чувство любви к ближним. На этом чувстве зиждется благосостояние обществ и земное счастье людей. Если бы во всех людях, с одинаковой силой, господствовало это чувство, тогда не было бы зла на земле. Поэтому возрастить и укрепить это чувство в детях составляет одну из важнейших задач воспитания. Чувство любви в сердце человека возникает под влиянием любви. На этом основана возможность исправления преступников. Как бы ни было ожесточено сердце человека, но если постоянно действовать на него любовью, то, наконец, и в нем возбудится это священное чувство. Сердце дитяти еще ничем не ожесточено; по самой натуре детского возраста, оно чисто, нежно и открыто для всего доброго, следовательно, тем легче развить и укрепить в нем чувство любви. Эта священная обязанность прежде и более всего лежит на матери. Около нее вьется целая жизнь дитяти, по крайней мере, в первое время его существования на земле. Она служит посредником между душою дитяти и внешним миром; она есть первый и самый близкий ближний дитяти, и потому, если в дитяти должна развиться любовь к ближним, то прежде всего любовь эта должна быть обращена на мать. Если невозможно, чтобы любил Бога тот, кто не любит своих ближних, то столько же трудно представить, чтобы любил своих ближних тот, кто не любит мать свою. Итак, любовь к матери служит первым проявлением чувства любви в дитяти. Но возбудиться в душе его это чувство может только под влиянием материнской любви к нему. Если мать любит свое дитя (а о какой матери нельзя сказать этого?) и если проявлению этой любви не мешают ни ложные приличия, ни суетливые обычаи света, ни тяжелые нужды житейские, если она сама ухаживает за ним, своею нежной заботливостью окружает первые дни его жизни, не доверяя этого священного долга матерей посторонним женщинам, то любовь матери к дитяти непременно вызовет и в дитяти любовь к ней. Таков закон духовной природы, и таким именно образом полагается в сердце дитяти прочное основание для чувства любви в ближним.

Когда дитя немного подрастет, когда внешний мир уже не сосредоточивается для него в одном, полном любви и нежности, лице матери, и оно начинает понемногу знакомиться с окружающими его предметами, тогда необходимо позаботиться об укреплении в нем чувства любви и о распространении его на те существа, с которыми дитя начинает сталкиваться в жизни. Это время первого знакомства дитяти с предметами внешнего мира весьма важно для развития в нем чувства любви, и родители должны пользоваться этим временем для доброго направления дитяти. Прежде всего, не следует ни на минуту оставлять дитя без наблюдения, чтобы благовременно подавлять в нем самые ранние и слабые проявления злых наклонностей и вместе с тем поддерживать и укреплять всякое проявление добрых наклонностей. Для достижения последней цели родители и все, имеющие влияние на воспитание дитяти, должны относиться ко всему окружающему с любовью и сочувствием, и никогда не позволять себе в присутствии детей мучить или убивать какое-нибудь живое существо, особенно, если оно чем-нибудь проявляет чувство боли. Люди вынуждены убивать животных для употребления их в пищу, или истреблять животных, вредных в домашней жизни, но нет ничего вреднее для доброго воспитания детей, как делать их свидетелями и участниками этого, конечно, неизбежного, но темь не менее жестокого обращения с живыми существами. Корень любви – участие и сочувствие, и если в дитяти с малолетства подавлено участие к животным, то он лишен главной опоры любви. Детский мир ограничивается маленькими, слабыми, на низших ступенях жизни стоящими, существами. Только они одни под силу ему; людям взрослым и больным животным, конечно, дитя не может сделать ни добра, ни зла, но этих маленьких существ дитя может мучить и умерщвлять, и вот эти-то ранние проявления злобы и жестокости нужно тщательно подавлять и истреблять в дитяти. Впрочем, в этом случае не следует употреблять крик и брань, а тем более побои: это значило бы подливать масла в огонь, одной жестокости противопоставлять другую: дитя, потерпевши наказание за жестокое обращение с какими-нибудь маленькими живыми существами, перенесет на последних то злое чувство, которое возбудило в нем наказание и потому сделается еще более жестоким. Нет: пусть родители сумеют, при виде какого-нибудь червячка, бабочки, птички, и т. п. возбудить в дитяти сожаление и сочувствие к ним, пусть оно рассмотрит и полюбуется ими, но без всякого желания нанести им какой-нибудь вред; пусть с малолетства дитя привыкает всякую жизнь считать священною: только этим путем можно развить и укрепить в нем чувство любви к живым существам. Когда дитя подросток, нужно приучать его с таким же участием относиться и к различным домашним животным и птицам. Если дитя скорбит и плачет, при каком-нибудь несчастном случае с животным, если оно ласкает его, отдает ему свой кусок хлеба: все это прекрасные черты, которые обнаруживают в дитяти любящее сердце и которые нужно развивать и укреплять.

С дальнейшим возрастом, дитя вступает в общество сверстников. Здесь опять опасная минута для развития чувства любви в дитяти. Если прежде нежная заботливость родителей успела развить в нем это чувство, то теперь, в обществе сверстников, оно может сойтись с такими детьми, которые с малолетства были дурно направлены и привыкли быть жестокими и злыми. Под влиянием подобных сверстников, дитя и само может испортиться и сделаться злым. Для предупреждения этого, как и во всем ходе воспитания, необходима самая неусыпная бдительность и заботливость родителей. Они должны подбирать для своего дитяти таких товарищей, которые бы воспитывались сходно с ним, и притом постоянно наблюдать за обращением детей между собою и за их играми. Но дети не должны замечать этого надзора, иначе они будут тяготиться им и скрываться от него. Нужно так устроить дело, чтобы дети не чувствовали никакой надобности скрываться от родителей, чтобы им и на ум не приходило, что в их играх есть что-то такое, что нужно скрывать от людей. Только то дело вполне хорошо, которое можно открыто делать пред всеми людьми, и только тот человек вполне хорош, кто целую свою жизнь может открыть пред людьми, не опасаясь упрека и осуждения. К этой цели и должно быть направлено воспитание детей; и если оно так направлено, то дети не только не будут тяготиться участием родителей в их играх и радостях, напротив, будут с удовольствием и радостью принимать это участие. Приятно видеть, если дети с каждой мелочью, с каждой игрушкой, с каждой новой игрой, какую удалось им устроить, бегут к своим родителям, чтобы разделить с ними свою радость. Только при таком постоянном общении между детьми и родителями, последние могут быть уверены, что всякое зло, которое случайно привьется к детям, они вовремя успеют заметить и исправить. Но участие родителей в детских играх не должно переходить известных границ и принимать характер насилия. Особенно родители не должны, без крайней надобности, вмешиваться в распри и ссоры детей между собою. Детский возраст отличается сильной подвижностью, а умственное развитие детей еще весьма слабо; поэтому силою ума они не могут сдерживать порывов своего сердца, и весьма легко воспламеняются, при малейшем поводе готовы вскочить и накинуться друг на друга. Но как легко они начинают ссору, так легко и скоро и примиряются между собою; продолжать долго вражду между собою, подобно взрослым, затаивать в себе гнев и мстить потом способны те дети, которые уже сильно испорчены предыдущим воспитанием. Эту легкость и подвижность детской натуры и эту незлопамятность детского сердца знает каждый опытный воспитатель, и потому никогда не вмешивается, без крайней надобности, в ссоры детей. Даже и в спорах взрослых людей третейский судья, при всем своем беспристрастии, никогда не может уравновесить выгоды тяжущихся, а всегда решает дело более в пользу одной стороны, чем другой. Тем труднее соблюсти равновесие в ссорах детей; вмешательство взрослого, давая перевес одному маленькому спорящему перед другим, возбуждает в первом самоуверенность и надежду на неправую защиту, а в последнем порождает ожесточение, зависть и злобу. Разумеется, наблюдать за ссорами детей необходимо, для того, во-первых, чтобы они не сделали друг другу какого-нибудь значительного телесного вреда, и во-вторых, чтобы не восторжествовало между ними кулачное право сильного над слабым. В последнем случае вмешательство необходимо, чтобы уравновесить слабую сторону с сильною. Также необходимо энергичное вмешательство и в том случае, если в детях будет замечена наклонность к драчливости и задирательству других. Но говоря о невмешательстве взрослых в ссоры и распри детей, мы имели в виду только таких детей, в которых, с малолетства, правильным образом развито чувство любви, и ссоры которых основываются только на свойственной детскому возрасту живости и подвижности, а не на испорченности натуры.

Как народы, во время своего младенческого существования, так и маленькие дети весь мир наполняют живыми существами. Дитя не делает еще различия между предметами неодушевленными и одушевленными: для него все живет. На этом свойстве детского возраста основывается способность детей играть в куклы. Взрослый теряет эту способность, потому что для него кукла есть мертвая, бездушная вещь, которая не может ни мыслить, ни говорить. Дитя переносит на куклу свои собственные духовные качества, и потому разговаривает с нею, принимает в ней живое участие и вообще наслаждается ее обществом. Но и в этих невинных детских удовольствиях встречается не мало поводов для развития в детях чувства злобы и ненависти; и как часто сами родители бывают орудием развития этих чувств в детях! Например, слуга или другой взрослый человек проходит мимо играющего дитяти, неосторожно задевает детскую игрушку, роняет и разбивает ее. Дитя плачет. Чтобы утешить его, родители с мнимо-суровым видом набрасываются на разбившего игрушку: «Ах ты злой человек, как ты смел это сделать? Постой мы тебе дадим! – и при этом бегут за нарушителем игры. Последний притворно старается убежать, наконец, позволяет себя догнать. Тогда родители говорят дитяти: прибей его, голубчик! вот так, хорошенько»! – и дитя, действительно, бьет. Забавная сцена эта, обыкновенно, сопровождается общим смехом; но наступит время, когда этот смех заменится слезами. Стоит почаще упражнять дитя в подобных опытах, и оно скоро привыкнет мстить и вымещать свою злобу на других. К тому же самому ведут и такие случаи, когда дитя падает и ушибается обо что-нибудь, например о стол, о стул, и т. п., а родители, чтобы утешить плачущее дитя, начинают бить этот предмет и тоже заставляют делать и дитя. Вообще развитие добрых или злых наклонностей в дитяти совершается посредством подобных, самых мелких, ничтожных, по-видимому, случаев, а не посредством серьезных и пространных наставлений. Последние уместны только тогда, когда дитя уже значительно подрастет и разовьется умственно; но тогда уже трудно исправить испорченное с малолетства дитя. Лучше, если оно с малых ранних пор своей жизни будет направлено так, что впоследствии не нужно будет его исправлять.

К сказанному нами о развитии в детях чувства любви и сочувствия к людям необходимо еще прибавить о важности развития в детях чувства прекрасного. В ком, правильным образом, развито это чувство, тот всегда более наклонен к добру, нежели во злу, потому что всякое добро прекрасно и всякое зло безобразно и отвратительно. К сожалению, не во всяком семействе есть средства для развития в детях этого чувства: часто этому препятствует бедность и нищета семейной обстановки, которые вообще неблагоприятны для правильного воспитания детей. Но где позволяют средства, там не следует пренебрегать развитием в детях чувства прекрасного. Для этого, само собой понятно, с самых ранних пор нужно окружать дитя исключительно предметами изящными и красивыми: ничего безобразного ни в предметах, ни в поступках людей, окружающих дитя, не должно быть пред его глазами. А так как все не прекрасное есть вместе и неприличное, то необходимо приучать дитя вести себя прилично, и только в этом смысле приличия могут иметь значение в деле воспитания детей. Этим путем можно приучить дитя сдерживать страстные порывы. Дайте, например, дитяти почувствовать, как гнев безобразит человека, и оно будет удерживать себя от гнева. Вообще необходимо возбуждать в детях отвращение от всякой страсти и внушать им, что только одна мирная и радостная добродетель прекрасна. Впрочем, и для бедных родителей есть возможность сделать многое для развития в детях чувства прекрасного, потоми что природа представляет самый богатый и для всякого доступный источник красоты. Исследование и изучение природы всегда соединено с наслаждением и красотой. Но чтобы воспользоваться этим богатым источником красоты, для воспитания детей, прежде всего нужно, чтобы в самих родителях было развито чувство прекрасного. Между тем, в бедных то людях, постоянно подавляемых мелкими житейскими нуждами, это чувство, обыкновенно, бывает весьма слабо развито.¹²⁰

П. Р.