№ 22. Июня 1-го

Святые вселенские соборы, как известно, имели очень обширную задачу. Они должны были определить учение и постановления Церкви в догматическом, каноническом, иерархическом и нравственном отношениях. Изволившу Святому Духу, они, на основании священного Писания и св. предания, определили для всех времен единомысленное понимание догматов веры и утвердили обязательное значение правил для духовенства и мирян, касательно церковного управления, суда, благочиния и исправления нарушителей церковных постановлений. Но повод к созванию вселенских соборов был частнейший. Именно: все они, без исключения, созваны были для умиротворения Церкви, раздираемой еретическими лжеучениями. Достигнуть этой цели, очевидно, можно было не иначе, как обличив еретиков, осудив их, отлучив от Церкви, и таким образом исторгнув с корнем вредные плевелы из святой нивы православной Церкви. Деяния св. вселенских соборов, по своей важности и обширности, требуют многостороннего разъяснения и не могут быть все удобно рассматриваемы в одной статье. Мы и не беремся, потому что не считаем нужным для своей цели, изложить здесь содержание, характер и направление всех соборных деяний, а укажем только, в настоящем случае, деяния первого и второго вселенских соборов, бывших в четвертом веке, – и при том только такие, которые имеют полемический характер против еретиков. Обратив внимание преимущественно на то, по каким побуждениям, кого из еретиков и как обличали два первых вселенские собора, мы, для образца их обличений, разберем хоть одно замечательнейшее из полемических соборных деяний.

Известно, что первый вселенский собор состоялся в царствование Константина Великого, по случаю возмущения Церкви еретическим лжеучением Ария. Арий, по ненависти и зависти к сверстнику своему Александру, который избран был епископом в Александрию, задумал обличить его в савеллиевой ереси, но – сам впал в ересь. Он стал учит об Иисусе Христе, что Сын Божий существует не от вечности, но сотворен из несущего, что Он рожден не из сущности Отца и не от вечности, но во времени, не как Бог истинный от Бога истинного, но как орудие для создания прочих тварей, что Он по естеству ниже Отца и по воле изменяем, что за послушание воле Отца, Он не по естеству, а по усыновлению именуется Сыном Божиим. – Мы уже замечали, как против этого нечестивого лжеучения вооружался Александр, как вразумлял Ария и кроткими убеждениями вкушал ему оставить свое нечестие; знаем также, что когда лжеучение Ария начало распространяться более и более, то тот же Александр составил в Александрии собор из епископов Египта и Ливии, который осудил Ария и его единомышленников. Но не смотря на свое осуждение, Арий успел приобрести себе покровителей между епископами, которые даже составили незаконный собор в Вифинии и признали Ария невинным. Ересь Ария, при таких благоприятных для него обстоятельствах, разлилась гибельным потоком из Александрии во все концы империи. Благоверный Константин, желая положить конец смутам, произведенным в Церкви лжеучением Ария, сам писал к Александру и Арию, а потом к одному Арию послание. В этом последнем, красноречивом послании император упрекает Ария в заблуждении и отпадении от Церкви, угрожает ему судом и наказанием и, наконец, умоляет вразумиться и обратиться к истинному учению Церкви. «Ты, непреклонный к приятию истины», пишет Константин Арию, в заключение послания, – «дай мне какое-нибудь доказательство твоих убеждений, если ты уверен в самом себе, если надеешься на твердость своей веры и имеешь совершенно истинную совесть. Приди ко мне, приди, говорю, к человеку Божию: будь уверен, что своими вопросами я разрешу сокровенные недоумения твоего сердца, и надеюсь, что, кажущееся тебе неразумным, при помощи Божией, представится тебе наилучшим, и – если ты явишься здравым в душе и познавшим свет истины, я возблагодарю Бога и буду сорадоваться твоему благочестию»⁷¹. Но когда ни угрозы, ни убеждения не могли обратить Ария на путь истины, тогда император повелел (в 325 году по Р. X.) созвать вселенский собор из предстоятелей всех церквей, для обличения Ария. Местом собора назначен был город Никея, что в Вифании. Из Азин, Африки и Европы явились туда 318 св. отцов и святой собор открыт был в присутствии самого императора. «Не медлите», говорил он св. отцам, в первой своей речи к ним, «рассмотреть причины вашего разногласия и разрешить все спорные вопросы, мирными постановлениями»⁷². И отвергнув всякие возмутительные состязания, будем решать предметы вопроса, свидетельствами богодухновенных писаний, сказал тот же св. Константин, в заключение второй своей речи к собору⁷³. Но без состязаний не могло обойтись на соборе. К рассуждениям о вере допущены были не только ариане, но и философы, приходившие на собор частью из любопытства и желания высказать свое диалектическое искусство, а большею частью по просьбе и даже найму ариан. Одно из таких состязаний философа с св. отцами находим в деяниях первого вселенского собора под таким названием: «соборное опровержение мнений философа, по имени Федона, который защищал нечестивого Ария и хулы его»⁷⁴. Философ предлагал вопросы святому собору и получал на них ответы от него. Так как он вступил в состязание с отцами собора для защищения ариан, то все его вопросы имеют арианское направление, и потому, в ответах на эти вопросы, находим полное обличение и опровержение арианского лжеучения. Философ начинает состязание вопросом о том, в каком смысле в писании сказано: и рече Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт.1:26), и как могло быть сказано: сотворим человека если бы сказавший не существовал прежде того, кому сказал. Вопросы эти направлены были к тому, чтобы уяснено было, через кого Бог сотворил человека и все видимое и невидимое. На первый из сих вопросов св. отцы собора отвечали чрез Евстафия, епископа антиохийского, – на второй и третий – через Осию кордубского. Сущность ответов та, что «смысл слова сотворим выражает всесвятое и нераздельное Божество Отца и Сына. Если Отец всегда есть Бог, то с Отцем всегда существует и Сын, не позднейший по времени, не меньший по власти, не ограниченный местом, но всегда непрерывно со Отцем сущий, непостижимо и неизреченно рожденный от Него, истинный Бог, всегда сущий от истинного Бога и Отца, всегда сущего, господствующий со Отцем, единосущный Отцу, равносильный Отцу, соучастник Отцу в творении»⁷⁵. Слово же: по образу употреблено у Моисея не по отношению к составу телесному, но по отношению к душе, в том смысле, что благость, простота, святость, чистота, искренность, честность, блаженство и т. д., что в Боге есть по самому существу Его, – то самое созданный им человек мог иметь в разумной части своей, по благодати Божией. – Философ, стоя на арианской почве, клонил свои первые вопросы к тому, чтобы вступить в рассуждение, чрез кого Бог сотворил человека и все видимое и невидимое. «Мне представляется неверным», говорил он, «сказанное вами, будто Отец и Сын вечно были едино Сами в Себе, и будто Сын всегда был Богом вместе с Отцем. Мне думается, что Он создан Богом, как посредник к созданию человека и мира. Таким образом Бок – Зиждитель, приступая к творению, произвел для Себя орудие, чтобы, посредством него, создавать твари»⁷⁶. Так как это ложное мнение легко опровергнуто словами Писания: вся Тем Быша и без Него ничто же бысть еже бысть (Ин.1:3), то философ прибавляет к преждесказанному и то арианское мнение, что Бог сотворил все чрез Сына, как чрез орудие, создав для этого Его прежде всех тварей. Ответ на это ложное мнение дан был святым собором чрез епископов Леонтия кессарийского и Евтихия тианского, которые доказывали, что Сын Божий не творение, а рождение совечное и собезначальное Отцу, Бог по существу, Сын не подчиненный, а самовластный, как и Отец, а – не орудие. Доказательства составлены на основании слов Быт.1:27, 31. Ин.1:1–3. Ис.9:5–6. Евр.1:3. – Тогда философ предложил для решения текст, который, по его мнению, подтверждал его прежнюю мысль: Господь созда мя в начало путей своих в дела своя (Притч.8:22). Разъяснение этого текста, толкованием которого злоупотребляли ариане, передано было от собора философу чрез Евсевия Памфила, епископа Кесарии палестинской. Для разъяснения сносится контекст речи и сопоставляются свидетельства из книги Варуха о том, кто изобрете премудрость смыслом своим (Вар.3:32), какие она сотворила дела и как потом явися и с человек поживе (Вар.3:38). Из всего этого выводится то очевидное следствие, что «Тот, Кто создал мудрость, принадлежащую разуму, Кто устроил землю, Кто сотворил страны и ненаселенные есть Сын Божий», – Создатель, а не орудие. Философ возразил против этого, что книга премудрости Соломоновой свидетельствует, что именно Сын Божий, т. е. премудрость Божия говорит: Господь созда мя и проч. Затем он, посредством нескольких вопросов, предложенных Евсевием, пришел к тому ложному заключению, что мудрость, бывшая в Соломоне, есть Сын Божий. Нелепость этого мнения св. собор, чрез того же Евсевия Памфила, доказывает тем, что мудрость Соломонова сама сознается в незнании некоторых вещей (Притч.30:18); но создавший человека Сын Божий все знает, по свидетельствам Писания (Пс.32:15, 7:10, 138:2–3, 93:10–11. Мф.12:42. Евр.4:12–15). Свидетельства эти показывают, что «Премудрость Бога и Отца есть воистину Бог от Самого Бога, Вечный от Вечного, Истинный от Истинного, потому что Он по существу всегда есть Сын вечного Бога Отца». Затем, когда философ пожелал узнать, каким образом единородный Сын Божий рожден из сущности Отца, – то святые отвечали, чрез Евсевия же: «не спрашивай, философ, каким образом; потому что, иначе, ты находишься в опасности свергнуться в пропасть, стараясь исследовать непостижимое... Ты верою разумевай и исповедуй Совершенного Сына от Совершенного, как всегда ты слышишь, вечный Свет от вечного Света, истинного Бога и Отца несотворенного от несотворенного, несложного от несложного, всегда сущего у Отца... Верь Писанию, а о том, что написано, не исследуй и не испытуй»⁷⁷. Философ не хотел верить, а требовал опровержения того убеждения его, что сотворенная премудрость, т. е. Сын, хотя и действует, но не сама по себе, а чрез нее, как чрез орудие, творит все сущее Бог. Поэтому св. собор чрез того же Евсевия припоминает философу слова Писания: сей Бог наш и не вменится ин к Нему... по сем на земли явися и с человеки поживе (Вар.3:36, 38), и так как философ не мог не признать, что явился на земли и жил с людьми Сын, а не Отец, то отцы заключили свой ответ таким обращением к философу: «ведь ты так сказал? Зачем же опять повергаешься в глубину нечестия Ариева, или лучше сказать, погрязаешь в ней? Ты предпочитаешь, несчастный, апостольским догматам хульные слова Ария, который называет Сына Божия тварью и орудием. Послушай нас, философ, если только ты философ, и поверь, что Сын Божий не одно и тоже с сотворенною премудростию... Единородный Сын Божий не есть тварь, но сам Творец и Зиждитель всех созданных вещей»⁷⁸. Философ признал после этого верным и несомненным сказанное собором о Сыне и согласился с отцами насчет учения о втором лице св. Троицы, но не соглашался признать и исповедать Духа Святого Богом, пока ему не представят свидетельств об этом из священного Писания. «Кто из богодухновенных писателей говорит о Духе также прямо, как и о Сыне? Спросил он, отвечайте мне на это, кто может». Отвечали от собора Протоген, епископ сардикский, и Леонтий еп. Кесарии каппадокийской. Первый представил доказательства о божестве св. Духа, на основании Быт.1:26, Иов.ЗЗи еще книги взятие Моисея (ἀνάληψις Μωυσέως), в которой архангел Михаил говорит: «от Духа Святаго Его все мы созданы. К этому прибавляет свидетельства: из псалма 32-го, где сказано, что Словом Господним небеса утвердишася и Духом уст Его вся сила их (Пс.32:6), и из Исаии (Ис.41:10, 17, 20, 48:13) и Иезекииля (Иез.3:22). Второй привел свидетельства из Нового Завета о божестве Духа Святого (1Ин.5:6, 10. Деян.5:3, 5) и присоединил два свидетельства из Ветхого Завета, из снесения которых видно, что Дух Господень, исполняющий вселенную (Прем.1:7), есть Господь (Иер.23:24). – Философ не удовлетворился этими доказательствами, а свидетельства из книги взятие Моисея и вовсе не принял, и потому требовал еще подтверждения истины божества Св. Духа из священного Писания. В ответе собора, переданном через того же Леонтия, указываются с приличными пояснениями тексты из Рим.8:9. 2Кор.3:17. 1Кор.12:4, 6, 11. Ин.4:24. 1Кор.2:10. Все эти доказательства, как видно, заставили философа признать Духа Святого Богом, потому что он, выслушав ответы собора о Духе Святом, обратился ко всем епископам с такою просьбою: «так как выговорили прежде, что и Отец есть Бог, и Сын есть Бог, и Дух святый – Бог, а теперь снова утверждаете, что едино божество трех совершенных ипостасей Отца и Сына и св. Духа, то я прошу вас изложить для меня яснее эти мысли». Просьба эта была удовлетворена, чрез Леонтия же, кратким, но ясным и определенным православным исповеданием веры во св. Троицу. Исповедание это поясняется «символическим ответом святых философу, заимствованным от подобия огня, света и сияния, чрез того же епископа Леонтия»⁷⁹. «Услышав это (символическое пояснение), философ был поражен и изумлен; размышления смущали его и великий страх объял его. Потом, пришедши в себя, он громко воскликнул: Слава Тебе, Боже, открывшему святым Твоим превышающее всякий ум таинство чистого, безмерного и несозданного Божества». Уверовавший философ, умоляя всеблагого Сына небесного Отца, чтобы Он простил ему увлечение нечестивыми мнениями Ария, отрекся от него и предал проклятию Ария и нечестивые мнения всех одинаково с ним мудрствующих и богохульствующих против Отца и Сына и св. Духа»⁸⁰. Для утверждения философа в вере, св. отцы, чрез Леонтия, присовокупили «объяснение, заимствованное от подобия источника, течения и воды». Наконец, по желанию философа, на вопрос его: как Сын Божий на земли явися и с человеки поживе святые отцы, чрез Макария, епископа иерусалимского, объяснили великую тайну благочестия о воплощении Сына Божия от Приснодевы Марии, по наитию Духа Святого. Состязание это и его успешное окончание в пользу православия показывает полное торжество догматического учения Церкви над еретическим мудрованием ариан. Но в деяниях собора упоминается еще о другом состязании, в котором восторжествовала не догматическая полемика, но твердая вера, высказанная в простых словах одним старцем. Один из наемных философов, в течение многих дней, состязался с св. отцами в пользу Ария, и по своей гордости и ожесточению, считал себя непобедимым в споре. Старец епископ, неученый, но прославленный исповедническими подвигами во время гонений, не стерпел его превозношения и сказал ему: «во имя Иисуса Христа послушай, философ: един есть Бог, создатель неба и земли, всего видимого и невидимого, сотворивый все это силою Слова и утвердивший освящением Святого Своего Духа. Это-то Слово, которое мы называем Сыном Божиим, по состраданию к людям в их заблуждениях и порочной жизни, восхотел родиться от жены, жить на земле с людьми и умереть за них. Оно опять придет судить, что каждый сделал в своей жизни. В истину этого мы бесхитростно веруем. Посему не трудись напрасно отыскивать доказательство на то, что понимается верою, и способа, – как это могло быть, или не быть; но отвечай на вопрос: веруешь ли ты?» Философ, пораженный этими словами, не возражал более, но отвечал покорно старцу: «все это и мне, действительно, так представляется; верую, что нет ничего справедливее сказанного тобою. Тогда старец сказал ему: «если ты так веруешь, то встань и следуй за мною, поспешим в церковь, где получишь ты печать сей веры». Философ последовал за старцем и, обратившись к своим ученикам и ко всем присутствовавшим, сказал: «послушайте! доколе доказывали мне словами, я словам противопоставлял слова, и искусством слова опровергал предлагаемое; но когда, вместо слов, из уст говорящего явилась Божественная сила, то слова не могли противостоять силе, как человек не может противостоять Богу. И потому, если кто из вас желает иметь разумение, какое я получил, – пусть верует во Христа и последует за сим старцем, в котором вещал Сам Бог». Так то вразумленный философ сделался христианином и благодарил Бога, что был побежден старцем⁸¹.

Таким образом, по свидетельству «соборного послания к церквам Божиим, находящимся в Александрии, Египте, Пентаполе, Ливии и во всей поднебесной»⁸², прежде всего в присутствии императора Константина, было исследуемо на соборе дело, касающееся нечестивого и беззаконного Ария и его сообщников». И так как ожесточенные ариане не вразумлялись ни состязаниями, ни внушениями и убеждениями, а упорно пребывали в своем еретическом лжеучении, – то святые отцы собора «единогласно присудили предать проклятию нечестивое учение Ария, его хульные выражения и мысли, которые он изрыгал к уничижению Сына Божия»⁸³. Посему-то, в заключение изложения веры, составленного на никейском соборе, написано: «говорящих, что было время, когда не было Сына, что Он не существовал до рождения и произошел из несущего, или утверждающих, что Сын Божий имеет бытие от иного существа или сущности, или что Он создан, или изменяем, или преложим (τρεπτός), таковых предаст анафеме кафолическая и апостольская Церковь⁸⁴.

Но и церковное проклятие не положило конца смутам в Церкви от еретиков. Правда, никейское исповедание признано вселенскою церковью непогрешимым и, при императорах Константине и Константе, еретикам не было возможности усилиться; но по смерти сего последнего, при Констанцие, Церковь снова подверглась нападению от еретиков. Этот покровитель еретиков только притворялся христианином, а на деле был величайшим врагом Христа. Он, по правдивому и сильному замечанию св. Илария, «преследовал православных без подозрения, обманывал без соображения, исповедывал без веры, ласкал без расположения, делал что хотел, но не обнаруживал, чего хотел»⁸⁵. Ободряемое, таким поведением императора, еретичество разрослось на многие ветви. Главнейшими из отростков арианства были: ересь Македония, измыслившего богохульное лжеучение против Св. Духа, ересь Аеция безбожника, который отвергал не только единосущие, но и подобосущие и проповедовал иносущие (ἑτερούσιος), т. е. учил, что Сын имеет совершенно другое существо, чем Отец. Последователь его Евномий еще прямее учил, что Сын есть первая, превосходнейшая тварь Отца, а Дух Святый создан Сыном прежде прочих тварей, и что, поэтому, должно крестить не во имя Отца и Сына и Св. Духа, а в смерть Христову. Кроме этого аномейского лжеучения, возникло еще новое еретическое учение, которое проповедывало, что «Сын не подобен Отцу; но можно мыслить его подобным Отцу, потому что Отец захотел создать такую тварь, которая стремится к подобному себе; и поэтому Сын подобен Отцу, так как Он есть Сын скорее воли, чем Божества»⁸⁶. К этому сумасбродному учению, которое приписывают Евдоксию, особенно расположен был Констанций и за него гнал равно православных, как и еретиков, не признававших его. Если припомним, что, кроме этих трех ересей, возмущали еще Церковь лжеучения Фотина, Аполлинария, Люцифера и т. п., то легко можем понять, как раздиралась Церковь этими ересями, и как она нуждалась в умиротворении, посредством вселенского собора. Но этого нельзя было ни сделать, ни даже надеяться при таких императорах, каковы были и после Констанция до Феодосия Великого. Юлиан помышлял не об утверждении, но об испровержении христианской Церкви; Иовиан не долго царствовал и не мог подать помощи православию, хотя и предан был ему; Валентиниан, хоть и любил православную Церковь, но был развлекаем войнами, а брат его Валент был арианин и гонитель православия. Грациан безразлично относился к вере и допустил веротерпимость. И только Феодосий, сделанный Грацианом соучастником императорской власти на Востоке, по преданности к православию, обратил внимание на умиротворение Церкви. Для такого умиротворения он, в 381 году, созвал вселенский собор из 150 епископов. Собравшись в Константинополь и устроивши дело касательно замещения константинопольской кафедры, от которой отказался престарелый Григорий Богослов, св. отцы собора занялись рассмотрением свитка западных, присланного на собор папою Дамасом. По прочтении этого свитка, который заключал православное исповедание веры, св. отцы единодушно осудили Македония, и против его лжеучения постановили, что Дух Святой есть не служебное существо, но «Господь животворящий, от Отца исходящий, с Отцем и Сыном споклоняемый и сславимый». Этими словами они дополнили никейский символ. Святой Григорий Богослов, который вначале этого собора был на константинопольской кафедре, много облегчил для собора победу над еретиками своею личною прежнею борьбою с ними. В прощальной речи своей к собору сей святитель дает, между прочим, отчет и в своей полемической деятельности против еретиков. «Смотрите», говорил он отцам собора, «языки противников стали кротки и вооружающиеся против Божества безмолвствуют предо мною. И это плоды Духа и это плоды моего делания»⁸⁷. Собор в «послании к благочестивейшему императору Феодосию Великому, в числе приложенных при нем соборных правил, на первом месте поставил осуждение еретиков. Вот это правило: «Вера 318 отцов, собиравшихся в Никеи вифинской да не отменяется, но да пребывает господствующею, и да предастся анафеме всякая ересь, и именно, ересь евномиан, или аномеев, и ариан, или евдоксиан, и полуариан, или духоборцев, также савеллиан, и маркеллиан, и фотиниан, и аполлинариан»⁸⁸.

Считая и сказанного доселе об обличении Церковью еретиков достаточным для того, чтобы понять, как оно было необходимо в христианской проповеди, какой имело характер и какие пределы, перейдем к указанию обличения нравственных уклонений христиан от правил благочестия, – обличения, находящегося в словах и беседах знаменитейших проповедников четвертого века.

К. Д.

(Продолжение следует).

Особенность положения раскольников по ту и по сю сторону гор

Русский старообрядческий элемент, вместе с православным, по сю сторону кавказских гор, втиснут в состав разноверного и разноплеменного населения. Служа сильным противовесом влиянию начал православия и православной русской народности на здешнее нерусское население, раскольнический элемент является более опасным по сю сторону гор, чем по ту сторону. Если остаткам ныне покоренных племен суждено войти, рано или поздно, в состав обширной Русской Империи, не одним внешним только образом, но и внутренним, – религией, общественными стремлениями и образованием; то раскол, живущий и развивающийся в среде здешнего православного русского населения, разделяющий его на две враждебные половины и, таким образом, ослабляющий влиятельную силу его, не может быть предметом равнодушия тех, кому дорога судьба русской колонизации и христианского образования. Это тем более должно сказать, что в настоящее время старообрядческий элемент уже достаточно вырос и окреп, благодаря индифферентизму некоторых лиц и историческим обстоятельствам. Мы увидим это ниже, когда будем говорить о кавказской беглопоповщине.

Совершенно в другие условия поставлен раскол по ту сторону гор. Тут он изолирован и должен почерпать жизненность из себя самого; его окружает население с известною степенью образования, на которое он, поэтому, и не может влиять. Язык местного населения ему непонятен; понятия и нравы чужды; во имя истинного православия тут он не может ничего выиграть; с одной стороны, потому, что грузинам известнее собственное свое православие и не нужно искать другого, мнимого; с другой стороны, потому, что (при сношениях с нехристианскими народами) ни название истинного православия, ни даже действительное православие не может ручаться за успех там, где хулится само имя Христа. Из таких-то именно расчетов правительство издавна ссылало в Закавказье тех раскольников, которые более уклонились от православия родной Церкви. Раскольнические поселения по ту сторону гор состоит, большей частью, из молокан, хотя попадаются и другие сектанты, – хлысты, скопцы и пр.

5. Молокане

Молокане живут довольно численными селениями в тифлисской губернии, эриванской, дербентской и др. Верстах во ста от Тифлиса издавна существуют, например, довольно значительные поселения из одних молокан, Воронцовка, Никитенка, Делижан и другие подальше, хотя не исключительно из молокан. Молокане живут слободами и в самом Тифлисе, на Куках, в соседстве с немецкою колонией, и на Песках, под Авлабаром. Занимаются они здесь извозничеством, с держанием постоялых дворов для русских извозчиков, приезжающих из ближайших губерний России, на более или менее долгое время, для работ, а также для живущих на Кавказе, содержат кузни и прочее. Все влияние их ограничивается незначительным кругом приезжающих русских людей, с которыми они обращаются, впрочем, очень дружелюбно, по чувству землячества. Если они иногда и заводят беседы полемического характера о предметах религиозных, то по вызову или от нечего делать. Вечерами у ворот молоканина можно видеть старика – молоканского начетчика, беседующего спокойным учительским тоном с собравшимся людом, из своих и из православных, приезжих. Тут же беседуют и о житейских предметах, кроме религиозных и нравственных. Старик начетчик, по Писанию, решает вопросы или недоумения присутствующих о таких предметах, как например, есть ли у животных душа и чем отлична она от человеческой души? или христиане недуховные будут ли судимы прямо по смерти раз навсегда, или же предстанут на суд еще после всеобщего воскресения и т. п.? – В молоканах здешних, вследствие долгого пребывания на чужбине, нет такой ненависти к православной Церкви, какой можно было бы ожидать, судя по основным началам молоканского вероучения, прямо враждебного Церкви. Это и естественно. Им приходится сталкиваться с татарином, персианином, армянином, евреем, немцем и др., в которых он узнает по практике тех же людей, руководствующихся в жизни, не менее их самих, убеждениями веры в Бога и нравственности. Они привыкают, хотя и не переменяют взгляда, к зову муэдзина с мечетского минарета и прежний фанатизм к нехристианским национальностям, естественно, более или менее утихает под влиянием привычки. Среди разнообразия чуждых национальностей, не всегда симпатично относящихся к не своим, каждый раскольник, естественно, если не бросается в объятия, по крайней мере, рад встретить брата – русского на далекой чужбине.

Отделенное состояние молокан и тоска по родине, казалось, должны были бы благоприятствовать их воссоединению с православием. Но на деле выходит не то. Приверженность их к своей ереси, освобождающей совесть от связывающих требований нравственного закона и сознание – от религиозных форм богопочитания, здесь также сильна, как и внутри России; разница в том, что приверженность эта здесь не обнаруживается беспокойным фанатизмом и полемическим духом. Один очень почтенный русский священник сионского собора в Тифлисе был назначен, лет пять тому назад, увещателем для некоторых молокан, но все его старания, даже при личном уважении к нему молокан, всякий раз оставались напрасными: убеждаемый выходил от увещателя не менее прежнего убежденный в своих верованиях и понятиях. Легко угадать почему. В рассуждениях с ними никакие доказательства не сильны, если они не основаны на прямых и ясных словах Писания, и при том если сами они не имеют уже и намека противного в том же Писании. Молоканин, раз навсегда, затвердил известные места Библии и они служат для него несокрушаемыми доводами при полемике, причем, конечно, он не менее квакера убежден в верности своего понимания Библии. Скажите ему: так ли, друже, разумеешь, что чтешь? и получите ответ: и вы помазание имате от святаго, и весте вся, говорит апостол духовным христианам. О себе молокане думают, что они одни только истинные христиане, или духовные, что они только любезны Богу, только они имеют чаяние живота вечного и т. д. Так как жизнь их здесь очень достаточна, вероятно, даже лучше, чем жили или жили бы в России, и отнюдь не походит на меру наказания, то они видят в этом особенную милость к себе Господа Бога. И эта уверенность очень сильна в них. Вот факт, из которого можно видеть отчасти это. В 1863 или 64 году, весной, в Тифлисе случилось редкое наводнение, отмеченное на скале значительно выше всех, прежде бывших наводнений. Дело было ночью. Река (Кура) разлилась нежданно-нечаянно. Правый берег, отлогий, где живут молокане, мгновенно покрылся водою. К утру жильцы едва успели спастись, некоторые сами, другие при помощи лодочников-туземцев. Между тем вода прибывала, так что к обеденному времени снесло уже все, менее прочные деревянные дома; а другие стояли в воде, сажени на две и более. Один из богатых жильцов, молоканин, имевший двухэтажный дом, не смотря на предстоящую опасность, забрался на верхний этаж дома и ни на какие убеждения не хотел сойти к подплывшим лодочникам: так верил он в силу своей молитвы! Так он оставался в молитве и по временам по-видимому спокойно, выходил на балкон, наблюдая за линией уровня воды. К счастью, часов с двух после обеда вода стала убывать, иначе самоуверенный молоканин погиб бы, искушая милосердие Божие.

Вместе с молоканами живут в разных местах, по ту сторону гор, или за Кавказом, и другие сектанты, хлысты, жидовствующие и пр. Есть они в кутаисской губернии, в елисаветпольской, в эриванской, к границам Персии. И здесь они также делаются видимо менее фанатичными и мирятся в душе с прежде ненавистными никонианами, впрочем, кажется, главным образом, вследствие долгого пребывания на чужбине; но все таки отнюдь не думая о своем воссоединении с православною Церковью и возвращении в Россию. Случаются факты другого рода. Недавно, месяца три тому назад, в газетах был объявлен случай, что в ленкоранском уезде (эриванской губернии) два брата, по фамилии Селезневы, кажется из жидовствующих, перешли, без особенно сильных побуждений, в ненавистную коренному русскому веру Хамета-лжепророка, т. е. исламизм, исполнивши все установленные формы и обряды обращения в мусульманство. Вероятно, это не исключительный факт.

6. Беглопоповцы

Раскол поповщинский существует на плоскости Кавказа, и существует издавна, с самой половины осьмнадцатого столетия. Первоначально зашел он сюда с берегов Дона, Волги и также внутренних губерний, более близких к Кавказу, воронежской, саратовской, курской. Русские казачьи поселения, распространявшиеся от Дона к горам и к берегу Чорного моря, имели, во время оно, значение более военное, чем административное, гражданское, и поэтому мало обращалось внимания на состав их. Есть станицы теперь в ставропольской губернии, терской области, по берегам Кубани, на Куме и др. местах с значительным числом беглопоповцев. Станица Червленская, например, состоит почти из одних беглопоповцев; в других приверженцы поповщинского раскола живут смешанно с православными, как например, в станицах Курдюковской, Новогладковской, Каргалинской. В станицах этих православные существуют не очень давно, с сороковых годов настоящего столетия; до этого тут жили исключительно беглопоповцы, совративши в раскол и немногих бывших православных; с сороковых годов стали селиться здесь и православные, выходцы внутренних губерний. Казачьи станицы, целые полки здешнего казачества состояли, больше чем на половину, из поповщинской секты. Когда казачество было государственною необходимостью и пользовалось значительными льготами, и раскол не мог не расширять своих пределов. История усиления и развития его тесно связана с историей известных иргизских монастырей, Саратовской губ. Непосредственно с возвышением их при Сергие, ветковском выходце, прибывшем на Иргиз из Польши (ок. 1775–82 г.), начинается влияние их на приверженцев поповщины, рассеянных по кавказским станицам. Известно, что влиятельный Сергий посылал послания к беглопоповцам на Терек и на Дон, посылал к ним (за деньги), для исправления треб и укрепления в вере, священников, бежавших от православной Церкви на сторону раскольников, вследствие разных обстоятельств. И сами беглопоповцы, раз поддавшись влиянию Иргиза, стали обращаться за духовными нуждами к иргизской соборной Церкви. Под непрестанно действовавшим и возраставшим влиянием иргизских учителей и священников, православные жители кавказских станиц стали переходить мало помалу в раскол, храмы пустели, священники оставались без паствы в то же время открывались и строились раскольнические молельни и часовни. Например, в стан. Щедринской и Старогладковской, где прежде существовал причт и православные прихожане, к 1817 г. не было уже ни причта, ни прихожан православных. Беглопоповцы построили себе часовни, несколькими годами раньше этого времени, и в станицах Каргалинской, Червленской и мн. др., в которых стали открыто и торжественно отправлять служение со звоном. Требы и службу совершали для них иргизские попы. Православные священники все это видели, жаловались начальству светскому и духовному; но на стороне раскола стояла половина казачества, с которым надо было обращаться не только веротерпимо, но и осторожно, ласково, и чиновные казаки, приобретшие влияние на население, привыкшие более вольничать и управлять, чем подчиняться. К этому присоединилось другое обстоятельство, также много способствовавшее усилению беглопоповщинского раскола и других сект раскола. Лица, к которым, в первое десятилетие восемнадцатого столетия, поступали жалобы на совращение православных поселенцев иргизскими попами и учителями, сами не принадлежали к православной Церкви, и потому, естественно, мало или вовсе не сочувствовали интересам православия. Например, гражданским губернатором Ставропольской губер. был тогда Гандельшмальд, немец, командующим войсками на Кавказе – Глазенап (ок. 1807 г.). Жалобы православных священников оканчивались ничем; иргизским попам-беглецам разрежалось и отправлять требы и учить. Нужно, впрочем, заметить, что разрешению не давалось совершенно официального вида; пожалуй, оно считалось даже временною и как бы обстоятельствами вынужденною мерою веротерпимости. Но беглые попы и самозванцы на это не смотрели, им и дела не было до этого. С билетом от иргизских монастырей, настоятеля о. Сергия и братии, всякий, объявленный в билете священником, расхаживал по станицам священнодействовать. Не одни беглые попы и самозванцы приходили с этою целью в станицы; являлась также монахи. Так например, из последних (ок. 1818 г.) и местных заманенных людей, а также беглых с разных концов, близ ст. Каргалинской образовался раскольнический скит, существовавший некоторое время и имевший влияние на станичные населения.

Для усиления раскола, для привлечения к себе простодушных, беглопоповцы часто распускали слухи о разных чудесах, например, о явлениях чудотворных икон и пр. Эти слухи не мало способствовали к утверждению раскола в глуши, в малолюдных отдаленных станицах и особенно хуторах, служивших до конца XVIII в. местом укрывательства беглых священников и самозванцев (без иргизского паспорта).

Утвердившись в кавказских станицах, иргизские самозванцы и беглые священники распределялись по войскам. Самый лучший приют находили или иначе сказать – лучше удавалось приобретать их за деньги у иргизского братства семейному и гребенскому полкам. Много побывало священников и у волжского войска, отсылавшего своего попа в станицу Александровскую. Позже других приобрели себе постоянных попов казаки терекского, кубанского и моздокского полков, у которых требы прежде исправляли временно приходившие с Иргиза попы или же никто вовсе, т. е. умирали без исповеди и причастия, оставались без крещения и богослужения. Не удивительно, поэтому, что казаки эти рады были не только действительным попам, но и самозванцам, предъявлявшим какой-нибудь вид на священнический сан, или билет от иргизского братства. Чтобы судить об общем числе приверженцев поповщины между здешним казачеством, в былые времена, достаточно знать, что, например, в одном моздокском полку их считалось более 3½ тысяч человек (ок. 1818 г.); а таких полков было несколько. Что могло делать православное духовенство при такой численности раскольников, при казачьей вольности и образе жизни, маловыгодных для пастырского влияния и учительства? Ему ничего не оставалось делать, как только ждать лучших времен; и дождалось оно, хоть чрез полстолетия!

Но исторические обстоятельства создали другую трудность пастыреучителю и пастырскому влиянию. Здешний казак, под влиянием долгой боевой жизни, приобрел некоторые типические особенности, резко отличающие его от коренного русского. По внешности и образу жизни, он принял много местного, черкесского. Нравственный характер его служит выражением тех понятий, которые могли выработаться в нем, при вольности и неоседлой жизни. Привычки и понятия, образовавшиеся вследствие долговременной практики, и теперь дают себя чувствовать; казак меньше способен к трудовой жизни, земледельческой, чем здешний государственный крестьянин; он и меньше спокоен, пожалуй, не меньше прежнего черкеса, или абазеха смотрит за Кубань и, вероятно, не мало жалеет, что вырубил когда-то темные леса, на зло черкесам. Понятно, насколько может быть пастырского влияния на таких людей.

К этому надо прибавить и то еще, что казак, не успевший еще, в свое время, усвоить нетерпящий дух раскола, с течением времени делался индифферентнее. Причина этого постоянное обращение между нехристианским населением и некоторые др. обстоятельства. Водимый всегда, и особенно на первых порах, в своих отношениях к мусульманскому населению, принесенным понятием о басурманщине-татарщине, казак и сам в тоже время становится дальше и дальше от влияния религии и Церкви. Этим объясняются странные случаи, довольно часто повторявшиеся в жизни здешнего казачества. Говорим о предательстве на сторону черкесов. Кровный русский, христианин, враг нехристов, казак сам часто, ради большей вольности или по мало-мальски не по благоприятствовавшим обстоятельствам, удалялся за Кубань к черкесам, и оттуда наездничал на своих с нехристями. Делался ли он нехристом или втайне творил крестное знамение, – об этом не спрашивать; достаточно того, что он имел общие интересы с басурманами и те не брезгали бывшим «яман-джауром», побратавшимся с ними верой и ремеслом.

Конечно, в настоящее время, раскол уже не может вытеснять православного элемента так, как это было в начале XIX в., в первые два-три десятилетия. Беглопоповщины зато имеют теперь своего «архиерея кавказского», Иова какого-то, который освящает им часовни и рукополагает попов, первосвященствует над станицами беглопоповцев. Разумеется, бывают столкновения православных и православных пастырей и с беглопоповцами, как и с приверженцами разных сект беспоповщины, но они возникают тогда, когда раскольники открыто и уже слишком начинают переступать пределы, указанные им законом в их отношениях к православию и православным, хотя православное духовенство и теперь редко выигрывает по своим жалобам на раскольнические неправды и обиды⁹⁰.

Гиссиев

1) Буквари и дидактические руководства для сельских учителей

Еще живо помнится то недалекое прошлое, когда приступающий к обучению дитяти не затруднялся в выборе учебного руководства, так как, собственно говоря, и выбирать было не из чего. Буквари, доступные по цене своей большинству, были известны все на перечет, их было не много; книгами для первоначального чтения неизменно служили часослов и псалтирь. В последние десять лет обстоятельства этого учебного дела изменились, заведующие начальным обучением детей – находятся уже в крайне затруднительном положении – вынужденные делать выбор между множеством разных букварей и книг для первоначального чтения. Прежде и мысли, и речи не было о том, что есть буквари лучшие и есть худшие, и что после букваря можно читать что либо другое, кроме часослова и псалтири; а теперь что ни месяц, то новый букварь, и один перед другим выставляют свои достоинства – и легкость и разумность обучения, – что ни год, то новые книги для первоначального чтения, новый сборник статей для народного чтения, – и один перед другим выставляют какую либо новую идею издания, новую мысль, объединяющую сборник и т. п. По истине призадумаешься, что купить, чем руководствоваться, чтобы действительно воспользоваться лучшими учебными руководствами.

С целью помочь нашим читателям в выборе руководственных пособий при начальном обучении, мы и прежде – в свое время⁹¹ указывали на лучшие и более пригодные из них. Тоже самое хотим сделать и теперь, – и именно рассмотреть вышедшие в последние два года руководства и указать лучшие из них, а равным образом указать на те, которые, хотя и раньше вышли, но не были упомянуты в прежних наших библиографических заметках⁹², а заслуживают внимания по своим достоинствам.

1) Азбука, руководство для родителей и наставников, желающих обучать чтению и письму, и Первая книга для чтения – с 16-ю картинами из семейной жизни. Издание редакции педагогического журнала «Детский сад». С.-Петербург. 1867 года.

«Корень учения горек», говорит древняя пословица: и действительно, начало учения было горько, когда заставляли семи-осьми летнего ребенка просиживать по нескольку часов сряду и заучивать названия букв, склады, не оживляя, не освежая ничем его внимания. В последнее время некоторые из изобретателей новых методов обучения грамоте уже чрез меру подсластили горечь начального учения, обратив все обучение в игру-забаву. Как прежние педагога находили нужным с первого раза показать ребенку всю важность науки, показать, что она без труда не дается, как серьезное, полезное дело, и вместе с тем имели в виду приучить школьника к труду, в усидчивости, – «не все играть, пора и за ученье браться», говаривали бывало родители и учителя: так новые педагоги, наоборот, всю заботу свою полагают в том, как бы научить дитя – не утомляя его, играючи. Составитель названных книг принадлежит к числу последних педагогов, – но нельзя не отдать ему справедливости в том, что в этом случае он не вдается в крайность, а держится благоразумной средины: он признает необходимым обучать детей чтению и письму посредством игры, но разумея под игрою не забаву детскую, а серьезную деятельность ребенка, необходимую для развития его организма. Если ребенок выкладывает, например, из разных кусков картона разные фигуры, то это есть для него игра: но коль скоро тот же ребенок станет на таких же кусках картона узнавать буквы и т. п., то это не будет для него игрою и забавою, которая окажет свой вред только впоследствии. Значит, обучать детей нужно посредством игры, но не забавляя их. Истинно так: учение в виде забавы повредит ребенку не только в отношении развития его характера, но и в умственном отношении; он весьма долго не научится читать, не смотря на то, что забава эта предпринимается с ним для того, чтобы поскорее выучить его азбуке и чтению.

Прежде, чех изложить сам метод обучения чтению и письму, составитель названных книг предлагает решение двух немаловажных вопросов: с какого возраста следует начинать обучение и какая умственная деятельность должна быть дана ребенку прежде, чем он начнет учиться читать и писать? Ответ на первый вопрос не представляет каких либо особенностей, – составитель повторяет общеизвестное педагогическое правило начинать обучение, по крайней мере, не ранее семилетнего возраста: но он указывает метко на причины, по которым родители торопятся учить детей и почему ранее семи лет не следует учить. В первом случае, по замечанию составителя азбуки, одни из родителей, не зная, чем занять ребенка, надоедающего им своими шалостями, желают как можно скорее сделать из него взрослого, дают ему азбуку, нанимают ему учителя, ведут в школу: «ступай, учись, пора шалости бросить»; другие, не убежденные ни самом деле, что раннее обучение губит ребенка, а узнавшие это только из книги, или со слов педагога, только в подражание моде кричат, что раннее обучение вредно, а на самом деле сами рано начинают учить своих детей. Во втором случае, по замечанию составителя, способность различать признаки малейших предметов между собою, так необходимая при изучении таких букв, как е и с, ч и ъ и ь, б и в и е, п и н, ш и т, и ф и о. и т. п., развивается окончательно только в конце седьмого года, или в начале восьмого. Ответ на второй вопрос заслуживает внимание по новизне своей. Ко общепринятому педагогическому правилу ребенок знакомится с отечественным языком посредством чтения в азбуке, как например у г. Ушинского, и посредством изучения отечественного языка научается читать. Не так думает составитель разбираемой книги: по его убеждению, основанному, как замечает он, на изучении детской природы, изучение родного отечественного языка должно положительно предшествовать обучению чтению. Что же такое разумеет он под изучением отечественного языка? Отнюдь не то, что разумеется во всех наших учебниках, а умение ребенка выражать свои мысли и понимать чужие, умение определять признаки сходных и несходных предметов, составлять образы по видимым им изображениям или предметам и т. п. Одним словом, выходит, что под изучением отечественного языка разумеет составитель то, что мы привыкли называть «наглядным обучением», посредством которого ребенок запечатлевает в себе познание отечественного языка. Вся новизна взгляда на занятия с детьми до обучения их грамоте состоит в названии, а не в сущности дела. В чем же состоит сам метод обучения чтению и письму?

В существе дела и метод обучения, предлагаемый составителем, не дает что либо новое, оригинальное, чего никто не сказал еще доселе; – отличие его от обыкновенного звукового метода состоит в том, что тот следует аналитическому приему, а этот синтетическому; но изложение хода, порядка и приемов занятий ясно, определенно до наглядности, даже определен срок для выучки, если только обучающий сам усвоит предлагаемую систему, будет применять ее к требованиям своих питомцев, и выполнит все условия относительно умственных занятий отечественным языком до семи лет. Шести месяцев достаточно для того, чтобы научить дитя читать бегло. Время это для занятий должно быть приблизительно распределено следующим образом: первый месяц должен пройти над упражнениями в разложении слов на слоги и слогов на звуки; второй месяц над составлением слогов и слов из звуков, и изображением звуков из глины или⁹³ палочек и гороха; остальные четыре месяца употребляются на изучение письма и букв по органам произношения и на составление слов из букв, произнесенных известными органами. В частности – пятый месяц посвящается письмам: ученик пишет учителю письма, в которых излагает все то, что его особенно занимает, а после – письма эти читаются в классе вслух. Вот это новый род занятий при обучении грамоте, не указанный еще никем из русских педагогов Шестой месяц посвящается исключительно чтению по книжке. Что же это за книжка? Азбука, как видели мы, хоть и повторяет тоже самое, что в других есть, но по ясности, определенности, наглядности изложения приемов и хода занятий, заслуживает внимание, и в руках учителя, желающего учить читать сознательно, может быть не бесполезным руководством.

Первая книга для чтения состоит из шестнадцати картин, взятых из домашней жизни семейства среднего класса общества. Каждая картина имеет и объяснительный текст, в полторы страницы каждый, так что как раз на урок – не утомительно и для начинающего читать. Картины, взятые из действительной жизни, представляют тот период семейной жизни, когда дети еще мало требуют за собою ухода, главным образом, физического. Картины нарисованы прекрасно, для детей очень занимательны, представляя богатый материал для бесед, вопросов и ответов, – и объяснительный текст прост и удобопонятен. Такая книжка, бесспорно, приятна и полезна для детей. Не бесполезна она и для родителей и воспитателей. В ней они найдут наглядное указание того, как ухаживать за детьми, как и чем занимать их до поры школьного обучения; так как здесь изложено и нарисовано все, как жило семейство, в котором трое малых детей. Вот например, мы видим одну картину: мать сидит кормит грудью новорожденное дитя, – старший мальчик подставляет ей под ноги скамейку, а девочка средняя – стоит сзади матери и, обняв ее ручонками, заглядывает как сосет малютка; другую: мать купает своих детей, третью: мать забавляет их, четвертую: мать в саду с детьми, сама работает, а они играют, – пятую: отец воротился со службы, все готово к обеду, семья вся за столом – обедает; шестую: отец забавляет детей, бегает с ними; седьмую: дети сами и заняты работой – вырезают из бумаги фигурки, лошадки, куклы, и т. д. Полезное издание, только не для сельских школ, – как потому, что не такова семейная жизнь нашего крестьянина, так и потому, что цена ее не по силам ему, а главным образом потому, что по этой книжке он не научится читать по церковно-славянски. Имея под руками такие дорогие книжки, он все-таки вынужден будет покупать церковно-славянский букварь. При этом нужно иметь еще в виду и то, что составитель книги не коснулся нравственного воспитания детей в период младенчества, – это весьма серьезный пункт. Просматривая книгу и видя, что дети – то купаются, то обедают, то чай пьют, то бегают в саду, катаются на льду, невольно задаешь вопрос: а сообщаются ли им нужные и доступные их возрасту понятия о Боге, учат ли их молиться Ему и т. п.? Составитель видимо и намеренно обошел этот трудный и самый серьезный вопрос в деле первоначального воспитания детей. Вообще книга не для нас и не по нашим средствам.

2) Первая учебная книжка. Классное пособие при обучении письму, чтению и началам родного языка. Составил И. Паульсон. С.-Петербург. 1868 года. Цена 20 к. без пересылки.

3) Способ обучения грамоте по первой учебной книжке, И. Паульсона. (Объяснение для преподавателя) С.-Петербург 1868 г. цена 20 коп.⁹⁴

Вот эти книжки дело другое; они должны занять в нашей учебной литературе одно из первых мест, и знакомство с ними всякому, занимающемуся обучением детей, совершенно необходимо. Составитель «Первой учебной книжки» и «Способа обучения по ней» не имеет претензии на новизну, оригинальность открытия, – он предлагает способ далеко не новый, который уже знаком нам из учебных книжек г. К. Ушинского и г. Шарловского. Дело в том, что все употребительные способы обучения грамоте, по совершенно верному замечанию г. И. Паульсона, не смотря на различие их и отчасти даже на противоположность, составляют только отдельные моменты, или части одного и того же способа, который не может быть представлен в целости своей потому только, что неизвестны еще связь и последовательность этих частей: между ними, очевидно, недостает некоторых посредствующих звеньев. Труд составителя разбираемых книжек, предлагаемый им прием обучения представляет попытку органически связать между собою употребительные способы; и надобно сказать попытку, достойную внимания. В предлагаемом способе, как беспристрастно и без самовосхваления замечает сам составитель его, – во 1-х, заключаются все хорошие стороны употребительных у нас способов обучения грамоте, – он разнообразием приемов даст учителю возможность во всех случаях применяться к индивидуальности учеников, которые выучиваются легко, скоро, а главное – учатся охотно; во 2-х, порядок приемов сообразен как с развитием письменного искусства, так и с детскою природою; – в 3-х, способ этот так называемые наглядные упражнения, или общепредметные уроки делает неотъемлемою принадлежностью каждого первоначального учебного курса и вносит в них определенную систему; в 4-х, он тесно соединяет между собою вообще все предметы первоначального обучения (знакомство с реальным миром, черчение, письмо, чтение, родной язык, начала арифметики и т. д.), – предметы эти образуют как бы один учебный организм, целостно и всесторонне действующий на развитие учеников; наконец – в 5-х, способ этот, не изменяясь в основании, допускает разнообразнейшие видоизменения, и тем избавляет учителя как от рабского подражания, так и от повторения ежегодно одного и того же стереотипного курса. Все указанные достоинства предлагаемого способа не измышлены составителем его; г. Паульсон не прежде решился познакомить русскую публику с новым способом, пока не удостоверился в действительных достоинствах на опыте, т. е. не только тем, что во время пребывания своего за границей видел, как преподают по этому способу, но и тем, что в 1867 году испытал его сам, над шести- и семилетними детьми, в с.-петербургских педагогических курсах, для приготовления начальных учителей. Но в интересах самого дела – не лишним находим возможно коротко изложить сущность этого способа.

В предлагаемом способе можно различить две ступени: 1) приготовительные упражнения и 2) собственно обучение грамоте, по окончании которого, во втором полугодии, должны следовать раздельные упражнения: а) в письме пером, постоянно ускоряющемся, б) в связном и осмысленном чтении целых статей и в) в чтении церковно-славянском.

1) В каждой целесообразно устроенной элементарной школе обучение должно начинаться не с грамоты прямо, а с приготовительных упражнений, имеющих целью: а) ввести вновь поступающих учеников постепенно в школьную жизнь, т. е. приучить их к известному порядку, вниманию и громким связным ответам; б) ознакомить учителя с индивидуальностью учеников и степенью их развития; в) сообщить ученикам некоторые предварительные сведения, которые бы значительно облегчали обучение грамоте. На эти упражнения следует употреблять, по совету г. Паульсона, ни слишком мало, ни слишком иного времени; в первом случае они не достигнут своей цели, в последнем – родители учеников будут недовольны тем, что дети их так долго ничему (по видимому) не учатся. Средним числом для этого достаточно двух недель, или 12 бесед, разделенных, каждая, на 2 или 3 урока. Содержание этих бесед очень интересно, – так что, если бы позволяли пределы библиографической заметки, мы бы с удовольствием передали здесь хотя один из уроков, предмет которых действительно ведет к вышеуказанной цели предварительных упражнений. Так например, в первый урок первой беседы учитель, рассадив учеников по местам, меньших ближе к себе, дает вопросы: как тебя зовут? какое имя дано тебе при крещении? как зовут отца твоего? как же звать тебя по отцу? а тебя как зовут по батюшке? и т. д. Или например, второй урок четвертой беседы – учитель занимается рисованием некоторых из предметов перечисленных детьми, а в особенности таких, которые для изображения своего требуют черт г и i и т. д. В дальнейших беседах идет рассмотрение частей, качеств, действий, предметов, описание и рисование их. Для рассматриванья берутся предметы, хорошо знакомые детям. Вообще материал для бесед у г. Паульсона живой, интересный; занятые им дети должны чувствовать себя – в школе как бы дома, и переход от домашней, семейной жизни к школьной для них не заметен – без обычных – скуки, тоски и слез.

2) Само обучение грамоте не отделяется чем либо заметным от предварительных упражнений, и школьники приступают к этой, в былое время утомительной и скучнейшей, работе – также охотно, бодро и весело, как беседовали с учителем на первых порах о знакомых, близких им предметах. Занятия идут в таком порядке:

Первый день. Рассмотрение и описание какого либо предмета например осей, саней, дуги, пилы, рамы, и т. п.; чтобы упражнение это принесло пользу надлежащую, необходимо принести в класс или сам предмет, подлежащий рассмотрению, или модель его, или, в крайнем случае, изображение его; в тот же урок учитель сообщает детям какой либо рассказ или стихотворение, относящееся к рассматриваемому предмету, и с помощью вопросов доводит их до связного пересказа.

Второй день. Рисование. Учитель, укрепивши модели на видном месте, подле классной доски, рисует на ней подлежащий рассмотрению предмет под диктовку учеников, которые после того изображают тоже самое на своей доске, без помощи линейки. Затем следует письмо: учитель пишет название предмета и уясняет, что то был рисунок, а это –слово; и после – приучает учеников написать тоже слово – сперва без линеек, а потом по линейкам, причем новички приучаются линевать.

Третий день. После предварительной линевки и написания вновь слова, идет разложение этого слова на звуки и буквы. Относительно этого урока нельзя не заметить, что едва ли рационально предлагать детям разом две трудности – различие между звуками и буквами – и к чему, при звуковом способе обучения, знакомить детей в тоже время с буквенными названиями? Составитель предупреждает подобные замечания и вопросы; он делает такую оговорку: во 1-х, многия дети, поступая, в школу, знают уже название букв, а следовательно для таких детей необходимо указание на различие этих названий от самых звуков; а во 2-х, различие это проводится детям в сознание при разложении и письме каждого нового слова, следовательно, нечего бояться смешения понятий; в 3-х, наконец, все первоначальное обучение состоит собственно только в упражнении способности сравнивать и различать признаки предметов, а потому и не следует упускать ни одного случая к такого рода различениям. В заключение урока дается задача нарисовать дома еще раз тот предмет, который рассматривали, рисовали в классе.

Четвертый день. Разложение букв на отдельные черты и писание их, чтения по печатным буквам, которые выставляются на классной доске, и составление из них слогов и слов.

Вот возможно-короткий перечень всех упражнений, входящих в состав разбираемого способа, и тот порядок, какой должен соблюдаться при обучении. При этом следует иметь в виду и наблюдать следующие замечания относительно задач на дом и повторений: каждый образец дает повод к домашним работам двоякого рода: рисованию и письму по оригиналу и прописи, данным в книжке. Но очень часто дети, посещающие начальную школу, не имеют никакой возможности заниматься дома: поэтому, прежде чем задавать работу на дом, учитель должен принять в соображение, будет ли она или может ли быть исполнена. Если же он не уверен в исполнимости своего требования, то лучше превратить домашнюю работу в повторительную классную. «Повторение есть мать учения», говорит пословица; а в первоначальном обучении оно должно являться не периодически, а ежедневно. Каждому новому уроку должно предшествовать краткое повторение пройденного в предыдущем уроке; удостоверившись посредством вопросов в том, что предшествовавшее вполне усвоено детьми, учитель смело может идти дальше, – в противном же случае, он строит здание свое на песке.

Не трудно усвоить предлагаемый г. Паульсоном способ и овладеть им тому, кто не обленился и не отупел, кто сохранил еще хоть некоторую долю энергии и любви к делу обучения и не лишен здравого смысла. Но составитель способа и не желает, с другой стороны, стеснять учителя, если он, как человек самостоятельный, не хочет рабски следовать всем указаниям его, или не желает ежегодно повторять одно и тоже. С этой целью он и указывает на те видоизменения, какие можно сделать в его способе, а именно: во 1-х, учитель может между данными образцами для чтения, в любом месте, вставлять новые предметы и применять к ним те же упражнения; такая вставка дает преподавателю возможность не только разнообразить свое преподавание, но и обучать новых учеников вместе с прежде поступившими, не задерживая последних, не докучая им однообразным повторением задов и не насилуя способности первых; во 2-х, учитель может обучать чтению сперва по одним только рукописным буквам, а потом, возвращаясь к чтению слов по печатным буквам, положить в основу их новые образцы; наконец, в 3-х, учитель может сделать совершенно новый выбор предметов, дающих более обильный и интересный материал для бесед и по ним составить совсем новый учебный курс.

Для упражнения в связном и осмысленном чтении назначены первые четыре отдела «Книжки для чтения», помещенной вслед за «букварем». Статьи первого отдела заключают в себе черты из жизни самих детей; статьи второго отдела касаются житейских отношений между взрослыми, но таких, которые детям более или менее известны; в третьем отделе изображаются животные в общении и столкновении с людьми, а в четвертом описывается природа в ее различных явлениях. Наконец, пятый отдел содержит необходимый материал для обучения закону Божию и вместе с тем для первого церковно-славянского чтения. Предлагаемого во всех пяти отделах материала совершенно достаточно для первого учебного года в элементарной школе. Статьи, вошедшие в состав четырех отделов, частью являются в печати в первый раз (таких статей около 50, в том числе 25 в стихах), частью взяты из «книги для чтения и практических упражнений в русском языке», составленной тоже И. Паульсоном (таких около 40), наконец, частью заимствованы у разных русских авторов. Но эти последние, а также статьи взятые из «книги для чтения», большей частью переделаны и приспособлены в тому возрасту, для которого назначается «Первая учебная книжка».

Последнее слово: первая учебная книжка составлена так хорошо, разумно, приспособительно к начальному обучению грамоте, что приобретение ее для школ совершенно необходимо: и способ обучения грамоте по этой книжке, изложен так ясно, последовательно, наглядно, что тот только разве не поймет его, не овладеет им, кто сам не хочет по каким бы то ни было причинам расстаться со старыми приемами и изучить новые. Книжки И. Паульсона, как классное пособие при обучении письму, чтению и началам родного языка, по достоинствам своим, могут сравниться только с учебными книжками в этом же роде г. К. Ушинского, а все остальные должны остаться далеко позади их, даже такие, как расхваленное многими «Руководство к обучению грамоте» барона Н. А. Корфа и «Руководство для сельских учителей и учительниц» Веры Вахрушевой, которые рассмотрим в следующий раз.

И. Э-ский

Издана в Киеве и поступила в продажу книжка: «Руководство к начальному обучению – для учителей народных школ». Содержание следующее: 1) Предварительные понятия (о воспитании и обучении, о дидактике, как систематическом руководстве к обучению). 2) Общая дидактика: основные начала обучения, методы обучения и устройство училища, или народной школы. 3) Частная дидактика, или методика народной школы: наглядное обучение, обучение чтению и письму, преподавание закона Божия, отечественного языка, арифметики, географии, русской истории и церковного пения. Руководство составлено вообще приспособительно к программе педагогики, принятой в духовных семинариях, с некоторыми, впрочем, изменениями, выражающими стремление дать более ясное, полное и практически применимое развитие тому, что лежит в основе программы. «Руководство» это находится также в ближайшей связи с руководством Куртмана, рекомендованным в учебных программах как для семинарий, так и для училищ девиц духовного звания. Но многое представлено в первом сжатее и раздельнее, чем в последнем, ближайшее влияние которого на изданное вновь «Руководство» ограничивается, впрочем, лишь некоторыми главами его. Вообще составители «Руководства», не имея притязания на оригинальность, заботились о наиболее приспособленной к цели своего издания передаче общего достояния современной педагогической науки, пользуясь для этого многочисленными педагогическими сочинениями и статьями как русских, так и иностранных писателей⁹⁵. Посвящая свое издание учителям церковно-приходских и вообще народных школ, составители видимо старались придать ему и удобства учебника, как по внутренней обработке его, так и по самому внешнему виду, дающему возможность выделять, для более твердого усвоения учениками, то, что составляет главное и существенное в каждом отделе, или параграфе.

«Руководство» заключает в себе 311 страниц убористой печати. Цена 50 к. с., с пересылкою 75 к. с.