№ 6. Март. Книга 2-я

Киевское св.-Владимирское братство ревнителей православия выделяется из ряда других однородных с ним учреждений своей миссионерской деятельностью среди евреев. Миссия его в данном случае не носит активного характера. Братство не посылает миссионеров в среду еврейства: оно довольствуется скромной задачей – содействовать св. крещению тем из евреев, в душе которых уже созрела решимость сделаться христианами.

Братство, как и вся христианская церковь, как бы остановилась перед еврейским народом с проповедью о Христе, оглашающей всё человечество, даже „до краёв земли“. И совесть христианина не может не тревожиться такой, по-видимому, бездейственностью христианской проповеди, и каждый христианин, кому дорого дело Христово, кто верит во всепобеждающую силу имени Христа, с сокрушением спрашивает: отчего проповедники Христа не идут к евреям, не преклоняют их под благое иго и лёгкое бремя Христово?

Конечно, не от равнодушия к судьбам еврейского народа, конечно, не от вражды, ненависти и презрения, которые так часто, к великому горю всего мира, затемняют взаимные чувства еврейского и христианских народов. Если заповедь Христа – проповедовать „всем языкам“ не позволяет исключить из неё еврейский народ, то особое назначение этого народа, особые судьбы его должны мысленно притягивать к себе лучшие умы и сердца христианской церкви.

Нет, не равнодушие, тем более, не презрение к еврейству закрывают перед еврейским народом уста у христианской проповеди, а причины другого порядка.

Еврей, по давно уже сложившемуся складу своих религиозно-нравственных воззрений, не может принять и вместить в себе христианство, как религию личного живого Бога. Иудаизм, религия еврейского народа, уже давно, оставив Ветхий Завет, стала религией национального своего земного бытия, без порывов к небу, без жажды возрождения. Вот причина, почему еврейство, в противоположность язычеству и, отчасти, магометанству, не смотря на общий с христианством источник Богопознания, не смотря на многовековую свою жизнь среди христиан, не смотря на преклонение своё перед некоторыми христианскими идеями и восприятие многих из них в своё мировоззрение, не может принять и не принимает христианства. Ветхий Завет, данный Богом еврейскому народу, естественно приводит ко Христу, но религия евреев-талмудистов и религия современных евреев-интеллигентов уже давно не то, что можно мыслить под Ветхим Заветом.

Покойный В. С. Соловьев полагал, что еврейство в своей массе, как народ, не принимает христианства потому, что „христианство, с одной стороны, как проповедь всечеловеческого братства, казалось еврею чем-то слишком широким, отвлечённым и нереальным; с другой стороны, оно, насколько связывает дело личного спасения с одной личностью Иисуса, представляется еврею как что-то узкое, произвольное и недостаточное“²⁰⁰. Соловьев полагал, что „доказать евреям, что они ошибаются, можно только фактически, осуществляя на деле христианскую идею, последовательно проводя её в действительную жизнь... Евреи – народ дела, – говорил Соловьев, – покажите им христианское дело, объедините церковь, сочетайте её с государством праведным сочетанием, создайте христианское государство и христианское общество: лучшая часть еврейства войдёт в такую христианскую теократию“²⁰¹.

Кто не пожелал бы, чтобы этот, предлагаемый Соловьевым опыт обращения евреев в христианство, был приведён в исполнение последующей историей христианских народов? Кто не желал бы, чтобы еврейский вопрос – этот кошмар наших дней – был решён, наконец, удовлетворительно? Кто, по крайней мере, не стремился бы к тому, чтобы национальная тяжба евреев с христианскими народами, чтобы эта борьба способности к экономическому порабощению, с одной стороны, и права на целостность и крепость государственной самобытности, с другой, чтобы эта вековая национальная борьба не переходила в борьбу религиозную: против гоев – с одной стороны и за Христа или во имя Христа – с другой?

Но было бы большой ошибкой согласиться с Соловьевым, что евреи потому только не принимают христианства что не видят его на деле, осуществлённым в жизни народов. Евреи во плоти видели Господа, слышали учение Его, изумлялись чудесам Его и не узнали Его, не приняли Его... Евреи могут видеть и видят всю чудодейственную силу христианства в истории народов, в современной цивилизации, могут легко, путём даже научного изучения истории, узнать, что сделало христианство для современного прогресса и культуры и всё-таки не принимают христианства. Евреи – вся их история – есть история противления живому Богу, есть стремление отвести себя от богочеловеческого процесса истории. Уже давно еврей не ищет и не томится по Боге. Еврей постоянно тяготился любовью Божией – не желал слышать голоса Божия, не желал видеть лица Его. Результатом многовекового чрезвычайного попечения о народе еврейском было лишь то, что еврей полюбил закон Божий, но полюбил форму, а не содержание, полюбил букву, а не дух. Ветхозаветный еврей вошёл во вкус кровавых жертв Богу и с охотой приносил их, но не мог вынести одной мысли о том, к чему его должны были приводить эти жертвы, мысли о жертве крестной, которую принёс Сын Божий: она навсегда осталась для еврея соблазном! Он проникся пророческими вещаниями о Мессии и пропустил предназначенное время явления Христа, не узнал Его, не желал узнать Его!.. За деревьями он не увидел леса. За формами теократической жизни он не увидел Бога. Он дорожил формами. Принять живого Бога в свою веками установившуюся жизнь, не значит ли подвергнуть эту жизнь опасности нарушить форму? Еврейский народ исключил из своей религии всякий личный элемент, всякое личное вмешательство Бога. А этот-то личный элемент и является сущностью богочеловеческой религии христианской. И вот еврейский народ, как нам думается, по существу своего исторического бытия не может принять христианства.

Припомним, что фарисеи, эти типичные евреи, готовы были бы признать Христа. „Этот человек много чудес творит“, – говорили они. Но... если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом (Ин.11:4–48). Вот чего они боялись. Римляне уже владели ими в смысле государственного господства, но римляне не посягали на их религиозно-национальную жизнь. А Христос проповедует жизнь совершенно другого порядка: царство Отца небесного, излияние Духа Святого, исцеление сокрушённых сердцем, свободу от греха, примирение измученного человечества, наступление совершенно новых времён Господних (Лк.4:8). Нет, нет, это гибель установившихся воззрений, это потеря национальной жизни, – и Каиафа говорит: „лучше одному человеку умереть за людей, нежели всему народу погибнуть“ (Ин.11:48–51). Евреи распяли Сына Божия, потому что, по их понятиям, и Сын Божий не должен разрушать того, в чем они видели единственный смысл своей жизни сохранение национального земного бытия. Тот великий Инквизитор, который в легенде Достоевского второй раз распинает Христа, чтобы Он, явившись во второй раз, не изменил налаженного и охраняемого инквизицией пути христианской жизни, в еврейском народе имеет свой неумирающий прототип.

Проповедь о Христе имела массовой успех среди евреев только в самое первое время после Пятидесятницы. Скоро христианство стало „религией языков“. Еврейство замкнулось в себя и стало нападать на христианство то численной своей силой, то своими происками у власти языческой, то своей критикой христианских истин. Еврейство создало первые ереси христианской Церкви. Но во всех этих столкновениях Провидение давало победу христианству. Христианские мученики, умиравшие за Христа от руки евреев, ставили в ряды христиан своих убийц и мучителей. Языческая власть скоро сделалась покровительницей и защитницей христианства. Всякое знакомство с Евангелием, даже ради критики, приводило к сознанию, что иудаизм, как религия, имеет свой смысл только в христианстве. Талмуд покончил со всем этим, покончил не борьбой с христианством, не победой над пим и не своим поражением. Он отвёл еврейство от понимания христианства, от всякой возможности смотреть на еврейство, как на религию, которая должна ещё иметь своё завершение в новых откровениях. Талмуд сделал христианство для еврея мировоззрением совершенно чуждым, непонятным, как бы другой планеты, как бы других познавательных способностей. Талмуд и есть то „покрывало на сердце“ евреев, которое уже видел в зачатке апостол Павел и которое, говоря его словами, и „доныне остаётся неснятым ими при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом“ (2Кор.3:14,16). И удивительно! Когда евреи, при знакомстве с христианством, остаются на почве одного Ветхого Завета, когда они порывают связь с Талмудом, тогда это „покрывало“ снимается, тогда со всей очевидностью делается ясным, что иудаизм Ветхого Завета имеет своё продолжение, осуществление и завершение в Новом Завете, тогда христианство во всех своих частях делается понятным еврею, как его собственная религия»²⁰².

Но Талмуд в настоящее время уже не заключает в себе всего еврейства. Образованные интеллигентные евреи всех стран оторвались и от жизни по Талмуду и от талмудических воззрений. Тем не менее, и в отрешении от Талмуда, еврейство не обнаруживает склонности и способности к воспринятию христианства. Оно продолжает быть чуждо и Ветхому и Новому Завету. На место талмудического „покрывала“ интеллигентное еврейство вооружается рационализмом и если талмудист еврей не может вместить в себе христианства, потому что не может в нём видеть ничего, что могло бы быть им принято, как завет веры, то еврей рационалист ничего в нём не может понять, потому что оно не поддаётся его рационалистическому анализу. Выйдя из Талмуда, как из средневекового гетто, на широкую дорогу науки, искусства и общественной жизни, интеллигентный еврей примыкает не к антихристианскому течению религиозной мысли, – о, противление Христу, явное и искреннее, было бы залогом победы Христа, а к тому полному холодного равнодушия ко всем религиозным вопросам течению, которое создал современный рационализм. Если еврей говорит, что признаёт религию, то смело можно быть уверенным, что его религия – философский деизм, который не отрицает Бога и бытие Его, но полагает, что ни Бог, ни люди не могут и не должны входить во взаимное сношение. Конечно, в сфере таких религиозных воззрений нельзя понять и принять Христианства, этой религии Воплощённого Богочеловека.

Мы ссылаемся при этом на выдающееся произведение, принадлежащее перу еврея Морица Лацаруса, бывшего профессора сперва Бернского, затем Берлинского университета и Высшей Военной школы в Берлине, председателя двух замечательных синодов или съездов еврейских раввинов в Германии и редактора их постановлений... Произведение Лацаруса: „Этика иудаизма“ тем более замечательно, что автор-еврей, столь же искренний и благородный, сколько и учёный, уверяет, что вся его этическая система иудаизма не плод его личного убеждения, а извлечена им во всех своих частностях из духа иудаизма, общего всему еврейскому народу.

Первое, что замечается в иудаизме современной еврейской интеллигенции, это полное пренебрежение догматикой, т. е. тем, что прежде всего ставит вопрос о бытии Бога и Его существе. Иудаизм полагает, что „в библии не содержатся ни метафизические понятия, ни спекулятивные идеи, ни также догматические учения о сущности Божества“ (стр. 47²⁰³) Бог есть только совокупность нравственных свойств. Насколько чуждо интеллигентному еврею представление о Боге, как личном, живом Существе, прекрасно доказывают те образованные евреи, которые, преклоняясь перед силой христианства, с мукой непонимания спрашивают: зачем же ещё Христос Бог с неба?

Эта отчуждаемость евреев от представления о Боге, как живом личном Добре, сказывается и на противоположных воззрениях евреев на мировое зло. Иудаизм с гордостью заявляет, что „в то время, как и поныне есть ещё много людей, рассматривающих сатану, как реальное существо и деятельность его как личную, в среде еврейства высказывались иные изумительно свободные и психологически очень глубокие отрицательные воззрения“ (стр. 144). Ни добро, ни зло не есть личности, а посему, по воззрениям иудаизма, не должны, не могут входить в жизнь человека.

Да и вообще жизнь человеческая, полагает иудаизм, есть жизнь только настоящего времени. Связь с прошедшим есть историческая только связь времени, а не связь по существу, не связь духовно-органическая. Каждое время за себя и каждому времени своё. Если грехопадение было, то нет никакой греховности рода человеческого, нет тяжёлого первородного наследства, нет нужды в избавлении от него. „Иудаизм решительно ничего не знает об (общем всему роду человеческому) первоначальном горе человеческой души до её жизненных переживаний. Даже для еврейского аскета „разбитое сердце“, „сокрушённая душа“ выступают только в раскаянии по поводу только действительно совершённых им грехов (стр. 149), а не в силу сознания общего своего греховного состояния, того сознания, которое заставляло некогда апостола Павла скорбно взывать: „бедный я человек, кто избавит меня от сего тела смерти“ (Рим.7:24)? – и искать избавления во Иисусе Христе.

Для иудаизма нет прошлого бытия, если его нужно искать за пределами наличной действительности. Нет и будущей жизни, если она по ту сторону земного бытия. Догма потустороннего блаженства его мало занимает: его учесть для здешней жизни нельзя и „один час добродетельной (блаженной) жизни на земле для еврея больше, чем всё блаженство будущей жизни“ (стр. 76).

Итак, христианство, как совокупность небесных истин, чуждо, непонятно для еврея-интеллигента. Эти истины совершенно безразличны для его националистических стремлений и отвергаются его разумом. Но христианство – не мир одних только догматов, но мир и нравственных идей. Задача жизни и по Ветхому и по Новому Заветам одна: священие жизни. Иудаизм еврейской интеллигенции отнял от этой задачи её божественную основу. Не нужно Бога Самого по себе, не нужно Его вмешательства в жизнь, не нужно и для жизни ставить основания и цели в Боге. В предписаниях Талмуда, правда, не видно было Живого Бога, но силён был божественный авторитет закона и от него, подавляющего своим божественным авторитетом, тесно было живой душе человеческой. Иудаизм нашего времени с охотой отдыхает на кантовском учении об автономной, свободной от божественного авторитета нравственности. Он провозглашает принцип, что „дух человеческий автономен, что он, следовательно, в самом себе должен нести основания закона и быть независимым от законодательства и принуждения, исходящего от другого лица“ (стр. 50)... Закон, этот „детоводитель ко Христу, перестаёт уже выполнять по отношению к современным евреям свою провиденциальную цель. В покорности закону, имевшему божественный, непреложный авторитет, заключалась для еврея возможность обращения ко Христу, если он мог сбросить с себя „покрывало“ Талмуда. Для него выяснялась невозможность освятить свою жизнь и спасти свою душу собственными силами, выяснялась собственная греховность и слабость, недостаточность своих собственных сил. Это соединяло еврейство со всем языческим миром в чаянии Избавителя и Искупителя. Иудаизм современного интеллигентного еврейства снял с закона нерушимую для человека печать божественного авторитета, отменил безусловное и непреложное послушание закону. „Свободное нравственное убеждение, не опирающееся на авторитет или предписание закона, становится уже выше, чем покорность самому авторитету“ (стр. 49). Иудаизм смотрит на свой богооткровенный закон, как на обыкновенный юридический кодекс с правом кассаций и апелляций к современности. „Обращайся к судии и учителю своего времени“, – вот принцип, которым заменяет иудаизм ветхозаветную преданность преданию...

Автономная, без основания в Боге, мораль отвела, безнадёжно на возвращение, современное интеллигентное еврейство от призыва ко Христу: покайтесь, приблизилось царство небесное! Еврей – гражданин земли, а не неба. Здесь, на земле, его обетованная земля, и он, исключив из области своих религиозных воззрений всё, что оставил ему Ветхий Завет и что могло привести его к пониманию христианства, этой религии неба, охотно заимствует из него всё, что даёт в христианстве смысл и силы для лучшей жизни на земле. Но и здесь, заимствуя из христианства полной рукой, насыщаясь и проникаясь светом христианского мировоззрения, он ничуть не приближается к тому положению неверующего апостола Фомы, который, вложив руку свою в гвоздяные язвы Господа, осязав Христа, воскликнул: „Господь мой и Бог мой!“ Нет, современный иудаизм остаётся чуждым Христу и христианской жизни, даже заимствуя из него его спасительные истины.

Современные прогресс и культура созданы жизнью христианских народов, христианские идеи проникают сознание современного человечества, но из всех идей христианства особенную силу имеют идеи социальные или идеи общественной жизни. Христианская проповедь о том, что в христианстве „нет ни иудея, ни язычника, нет раба, ни свободного, нет мужеского пола, ни женского: ибо всё одно во Христе Иисусе“ (Гал.3:28), проповедь эта поразила человечество в его воззрениях на естественно-складывающиеся порядки земной общественной жизни, но еврейство она сокрушает в его самых заветных мечтах. Вся сила религии для еврея должна состоять в том, чтобы поддерживать и укреплять еврейский народ, как таковой, а не сглаживать узко-националистические особенности еврейского народа. Еврей не может понять, что в вопросе о национализме сильно слово Христа: „кто хочет сберечь душу свою, тот потеряет её, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережёт её“ (Мк.8:35), не может понять, что, отказавшись от своих узких, отдаляющих от Христа, националистических стремлений, еврейский народ во Христе и Евангелии найдёт своё место для царства Божия. Под напором универсальной христианской идеи, господствующей в науке, литературе и жизни, иудаизм должен был выйти из тесного круга упований своего племени и перенести на свою религию национального бытия признаки христианского универсализма или христианского всеединства. И иудаизм как будто соглашается, что его религия дана не исключительно для одного еврейского народа. Он говорит: „откровение дано всенародно, в свободной пустыне, потому что всяк волен принять его“ (стр. 13). Но ведь это опасно для еврейского народа; что, если народы земли примут такой универсальный иудаизм и в своей массе поглотят еврейское племя?.. Пусть же никто не думает, что иудаизм в самом деле универсален, подобно христианству, и охотно принимает в свою среду, в участие своих надежд и стремлений. Нет, не нужно, – говорит еврей, – переходить неевреям в еврейство, ибо одно из двух: или нееврей живёт в согласии с нравственными (еврейскими) принципами, тогда он не нуждается в еврейской вере, или ему не достаёт чистоты и высоты нравственных (еврейских) помыслов, тогда они не могут быть заменены верой (стр. 85). Какой же после этого смысл придавать своему национальному партикуляризму характер христианского универсализма или всеединства?..

Более подошла к мировоззрению современного иудаизма другая великая идея христианства, идея церкви, как единого богочеловеческого организма. Эту идею, исключив из неё божественный элемент, современный иудаизм переносит на свой народ, не произнося, конечно, чуждое ему слово – церковь.

Теократический, боговластительский строй ветхозаветного еврейства даёт многим богословам основание смотреть на еврейство, как на ветхозаветную церковь. Но еврейство отличается в этом случае такими чертами, которые отнимают от еврейского народа всякое право на присвоение ему понятия церкви. Каждый еврей делается евреем через рождение и обрезание, т. е., совершенно механически, тогда как христианин делается членом церкви и участником её божественной жизни через продолжающийся во всю жизнь самостоятельный подвиг духа – веру и участие в таинствах. Тем не менее иудаизм понял, что и, помимо своего божественного элемента, идея церкви, как единого Тела или организма, осуществляет в жизни то, к чему должна бы стремиться еврейская религия национального бытия, т. е. создаёт единую коллективную личность.

В наше время развития социальных наук, порывающих даже связь с религией, устанавливается христианское воззрение на человечество, как на единую коллективную личность. Но все попытки построить жизнь на этой идее вне связи её с христианской церковью, все эти коммуны, фаланстеры, интернационалки, кооперации и конспирации, только доказывали, что сама идея человечества, как единой коллективной личности без Христа и не в Церкви – социалистическая химера не более. Еврейский народ, этот социалистический народ по преимуществу, дал в этом случае только кагал со всем ужасом его гнёта и произвола. Идея человечества, как единой коллективной личности, осуществляется только в христианской, единой, святой, соборной и апостольской церкви, т. е. в соединении людей не физическим происхождением и не механическим собиранием, пусть даже и единомышленников, а подчинением человеческой личности благому и лёгкому игу Христа, с свободной волей и совестью, с отвержением эгоизма, с аскетическим обузданием греховных вожделений природы, со смирением помыслов, – для участия в божественной жизни Христа на земле. В такой именно церкви, решается социальная проблема человечества, как единой коллективной личности. Только в церкви Христовой осуществляется „внутреннее свободное и стойкое единство“, достигнуть которого никогда не удаётся иудаизму, основанному на крови и обрезании. Все рассуждения иудаизма о своём народе, как об одной живой личности, в которой жизнь каждого отдельного еврея находит своё полное и высшее удовлетворение, являются только искусственной вариацией на тему св. апостола Павла о церкви, как Теле Христовом...

Переместив идею христианской церкви в понятие о своём народе, иудаизм христианизирует и всё содержание своей религиозной жизни. Иудаизм давно уже должен был сознаться, что с потерею своей национальной государственной жизни: земли, Иерусалима, храма, священства и жертв, в его религии остаётся „мерзость запустения“. Только христианство со своими воззрениями на религию, как богопоклонение „в духе и истине“ восполняет его. Не даром верующая по-старому религиозная масса еврейства отвергает сионизм, эту подделку под религиозное и национальное возрождение еврейства. Разве может верующий еврей поместить народ, – предмет религиозной своей веры, – где-нибудь в Уганде, куда влекут его нынешние вожди сионизма, а не в Сионе? В этом случае нужно или оставаться при общееврейских воззрениях на богопоклонение или переходить к христианским. И современный иудаизм мирится с потерей своей земли, Иерусалима, храма, священства, жертв в чисто-христианском сознании. С потерей обетованной земли, которая объединяла евреев, иудаизм, при удивительном противоречии своим земным стремлениям, мирится с мыслью, что „основа единства народного для евреев уже не здесь на земле, а там, в вышних, что уже не отечество, а Отец на небесах образует единство евреев“ (стр. 14). На потерю Иерусалима иудаизм отвечает: „Уже не в Иерусалиме восседает Бог, но на всяком месте, где полагает память имени Своего, там Он придёт и благословит“ (стр. 14). На разрушение храма и прекращение ветхозаветных священства и жертв иудаизм отвечает: „Куда приходят с мыслью о Боге, где лелеют её, там и святилище... Пусть будет всякий дом храмом, всякое сердце алтарём, всякий человек священником“ (стр. 15)...

У св. апостола Павла есть следующее пророчество о народе еврейском: „Не хочу оставить вас, братия, – писал он к римским христианам, – в неведении о тайне сей, что ожесточение произошло в Израиле отчасти до времени, пока войдёт полное число язычников... И так, весь Израиль спасётся“ (Рим.11:25). В этом пророчестве мы снова стоим перед тайной, на сей раз последней, любви Божией к народу еврейскому. Отвергнув Бога, пришедшего во плоти – Христа Господня, иудаизм всё сделал, чтобы отвести себя от принятия христианства. Но мы в то же время видим, что, отвергая сверхъестественную божественную сторону в христианстве, он неудержимо проникается и насыщается религиозно-нравственными идеями христианской жизни... Быть может, в этом лежит разгадка пророчества св. апостола об обращении Израиля в конце веков, когда уже проповедано будет евангелие всем языком и язычники уже войдут в церковь Христову. Узнав и усвоив христианство в своих религиозно-нравственных воззрениях, еврейский народ должен, наконец, будет узнать и Самого Господа Иисуса Христа, когда Он придёт во второй раз вместе со святыми ангелами Своими, узнать и воскликнуть к Нему со всеми верующими: ей, гряди, Господи! Тогда то, веруем, и свершится спасение всего Израиля...

Священник-миссионер Савва Потехин

Хорошее миссионерское собеседование непременно должно сопровождаться определёнными внутренними свойствами или достоинствами.

Всякий миссионер обязан заботиться прежде всего о том, чтобы его беседа была содержательна и правдива по самой сущности своей. Миссионер должен всячески побеждать в себе склонность к лёгким, „дешёвым“ победам. Этих побед в разговорах с малограмотными мужиками достичь не трудно; но пользы для миссии от них не будет. При более обстоятельном размышлении сектанты сообразят, что их „одурачили“, – и тогда последнее будет горше первого...

Вот образчик таких лёгких побед.

Штундисты спрашивают миссионера:

– Где показано в Новом Завете крестить младенцев?

Миссионер с торжеством читает из Пос. к Коринфянам слова ап. Павла: „крестил я также Стефанов дом; а крестили ещё кого, не знаю“ (1Кор.1:16).

Из этих слов миссионер делает заключение:

-- Ап. Павел сам о себе свидетельствует, что он крестил „Стефанов дом“. Смотрите – весь дом крестил апостол; а в доме бывают и дети...

Минутное впечатление произведено; сектанты „прижаты к стене“. Но, оправившись, они размышляют:

– Миссионер ничего не доказал. Ведь из того, что Павел крестил Стефанов дом, не следует, будто младенцев нужно крестить. Разве мало домов бывает без детей?..

Да и по-другому можно возразить миссионеру. Ап. Павел „крестил Стефанов дом“, т. е. тех людей в доме Стефана, которые веровали. – Значит, правду про этих миссионеров „сказывают“, что они „морочат людей“...

Бывают и такие „события“. Миссионер усиливается доказать почитание Креста Христова. Приводя разные сильные соображения, в порыве ревности он и так говорит. Ап. Павел пишет: „выйдем“ ко Христу „за стан, нося Его поругание“ (Евр.13:13.) Крест, – рассуждает миссионер, – был орудием поруганий Христовых. Стало быть, нам нужно носить на себе кресты. Сектанты в замешательстве смолкают. В их головах проносится что-то неясное: „стан“, выйти „за стан“, взяв с собой поругания Христовы...

Потом с силой начинают кричать:

– За какой же стан нам нужно идти за Христом? И как мы крест понесём при этом? Христос нёс его на плечах, а мы почему повесим его на шею? Почему один крест понесём, а гвозди забудем: ведь и гвоздями Христос пригвождён был ко кресту?..

Ряд этих бессвязных вопросов мучат миссионера; он потеет, мудрит, а ничего убедительного в его речах нет, – потому что в них нет внутренней правды...

И потому миссионерам необходимо заботливо избегать в речах своих того, что, на людском языке, называется „фокусами“...

Впрочем, сказанного не следует доводить до крайности, – своего рода до „тексто-боязни“. Теперь у нас нарождается особая школа миссионеров. Эти люди, по-видимому, проникнуты лучшими намерениями; но перед слушателями они являются ораторами, – что называется, – с неопределённым наклонением. Так, беседуя о св. мощах, они бегают из стороны в сторону и ни о чём прямо не высказываются. – Их спрашивают: Возможны ли нетленные тела святых?

Они говорят о костях и о других останках святых. – Сектанты строже повторяют вопрос:

– В правосл. церкви иные говорят: „так-то почивает нетленное тело“ святого. Какой смысл в этом изречении?

„Новые“ миссионеры оказываются в безвыходном положении. Ни одного текста о нетленных телах святых они не знают. Излюбленных же прежними миссионерами текстов они боятся повторять, находя их „бездоказательными“. И получается „суета“, трусость...

Какой же вывод отсюда?

Нам нужно остерегаться всяких крайностей и в сомнении. Отцы наши веровали, что святые тела в иных местах почивают нетленными, – и это истина. Её подтверждает Библия. Правда, относящиеся сюда доказательства спорны, но в них есть своя очевидная доказательность. За неё нам и нужно держаться, или спускать флаг и признавать себя пленёнными, чего с нами да не будет!

Раскрывая перед слушателями известную библейскую истину, миссионер должен быть весьма осторожен в словах. Он обязан говорить столько, сколько позволяет ему Библия, толкуемая здравым христианским смыслом. Ни слова больше. И тексты все должны быть у него „на краи языка“. – Горе, если миссионер, утверждая какое-нибудь положение, в доказательство его не найдёт библейского текста!..

Напротив, отличное впечатление на слушателей производит тот миссионер, который чувствует себя хозяином дела; легко находит тексты и толкует их вразумительно.

Миссионерские собеседования должны отличаться внутренней последовательностью. И это понятно само собой. Уже в обыденных разговорах неприятно бывает слушать человека, который „вертится около да вокруг“. Тем возмутительнее с такими недостатками встречаться на миссионерских беседах. Нужно, чтобы миссионер ясно и совершенно определённо ставил вопросы. В противном случае произойдёт пустое словоговорение – назойливое и бесполезное, возмущающее понимающих слушателей.

Например, – миссионер неопытный спрашивает сектанта:

– Чего вы перестали ходить в церковь?

– В Христову церковь я хожу...

– Как ходите? Я вас никогда не вижу в рядах молящихся...

– Это по писанию: „блажен муж, который не ходит в собрания грешников“...

– Разве мы все грешники? – спросит огорчённый миссионер.

– Все до одного... потому что у вас вера не правая...

– Нет, брат, ты не вертись. Ответь прямо: почему не ходишь в нашу церковь?

Сектант гордо говорит:

– Про какую церковь вы толкуете?

– Про храм наш, где совершаются богослужения.

– Про храм? А покажите, где храм называется церковью?..

И так речь собеседников путается, не имея никакого определённого смысла. Это – крупный недостаток в беседе.

Случаются иные „беды“ на миссионерских беседах. Начали говорить о храмах, – речь противников возбуждённая, гневная. Миссионер не может её умирить. Никак не дойдут до конца.

И вдруг сектанты ловко перебегают к вопросу об иконах. Они кричат:

– Ваши храмы уставлены иконами. Покажите – откуда вы их взяли?

Уже наморившийся миссионер покорно следует за сектантами. Начинается новая беседа прямо бесконечная. Разумеется, у такой беседы не будет цели. И потому, хорошая миссионерская беседа должна отличаться единством предмета и внутренней последовательностью в его освещении. А этого возможно достичь тогда, когда и само слововыражение миссионера будет сопровождаться точностью, определённостью и полной обоснованностью текстами Библии.

В раскрытии своих мыслей опытные миссионеры держатся строгого плана. Оттого беседы проходят у них гладко. И это достигается полюбовным соглашением с сектантами. При бессистемных же беседах простым слушателям затруднительно уловить течение мыслей миссионера. От таких бесед они уносят в головах своих один „туман“, „мороку“, а часто даже и раздражение.

Существенным свойством хорошей миссионерской беседы служит также её приспособительность к месту, времени и к слушателям. Миссионерские беседы происходят чаще всего в храме, – нередко – в школах и волостных правлениям. Всегда они открываются и заканчиваются молитвой. Таким образом, миссионерские беседы носят священно-церковный характер. Потому же они должны быть проникнуты священно-библейским духом. На них не следует допускать вульгарных, смешных выражений. Не надобно, уклоняясь в сторону, говорить о „пустяшных вещах“. Пусть предметами миссионерских собеседований будут исключительно религиозно-церковные вопросы, и говорить о них нужно в духе строго-библейском: всё направляя к душевной пользе и спасению слушателей.

С другой стороны, – так как священная Библия написана простым, общенародным языком, – и миссионер обязан говорить ясно, образно, просто. В его речи житейские картины должны выступать так же часто, как в притчах Господних.

Не нужно миссионеру впадать в многословие. Эта слабость для всех людей служит показателем умственной бедности; тем более она не допустима для миссионера. Это подтверждается опытом.

Как-то мы присутствовали на одной миссионерской беседе. Батюшка говорил длинно, загромождая свою речь текстами и вводными разглагольствиями...

После беседы, уже на улице, нас догнал мастеровой человек и сказал:

– Эх, горе, наша необразованность! Какое-такое слово ухватишь... А батюшка словно нарочно: льёт и льёт...

И потому, всякий миссионер должен взять для себя правилом классическое изречение: „в немногих словах – многое“ (Non multum, sed multa).

Сказанное не означает, впрочем, того, что „ради краткости“ миссионер должен оставлять не освещёнными некоторые части беседы. Нет. Ему надлежит всё раскрыть, возвращаясь к иным предметам много раз, – только в выражениях отчётливых, простых и кратких, – как бывает у хороших учителей на уроках со школьниками. Разумеется, не следует твердить о том, что уже по́нято народом, – что̀ ясно само собой...

В тех же видах „приспособительности“ к умственной среде народной, не следует беседы загромождать текстами. Это случается с миссионерами тогда, когда кто-нибудь из них захочет „научно“ раскрыть истину: и поведёт он слушателей по всей Библии, а в головах их не закрепит ни одного текста!

Не так следует миссионерствовать. Для доказательства истины слов своих, православный проповедник может привести два-три самых выразительных текста. Лучше пусть глубже протолкует их: пользы для слушателей от того будет больше.

„Приспособительность“ же к народу требует, чтобы миссионеры вели свои беседы по пунктам, зорко отделяя один вопрос от другого. В таком случае слушателям трудно будет забыть, о чём шла речь и на каком вопросе она остановилась. А это очень важное обстоятельство. Сектанты часто пользуются народной темнотой. Зная, что в речах собеседника их слушатели многого не поняли, в конце беседы они, обыкновенно, кричат:

– Это мы вам уже доказали, что икон не нужно или – что почитать крест запрещают апостолы!..

Если дело обстоит так, – необходимо от сектантов требовать по пунктам, где то или другое запрещено, или повелено, и эти требования все повторить в конце беседы.

Чтобы такой приём ведения беседы не казался „прижимкой“ для сектантов, миссионер сам обязан во всём подавать им добрый пример. При умственном развитии и предполагаемом богатстве библейских познаний, для него это не будет затруднительно. В то же время, таким приёмом, миссионер оставит в слушателях убеждение – ясное и бесповоротное, – что он не „пустые речи“ держал перед народом, а „слова истины и здравого смысла“ (Деян.26:25), которые у всех на виду.

При таком направлении дела, сектантам нельзя будет клеветать на свойство миссионерских доказательств. Все слушатели, – народ сам, – окажутся обличителями лжи сектантской...

Д. Боголюбов

(Окончание следует).

О так называемом униатском упорстве и о средствах борьбы с ним.

Введение

„Упорствующими“ называют в Холмской Руси тех людей, которые не пожелали воссоединиться в 1875 году с православной церковью, но заявили желание остаться греко-униатами. Так как воссоединение бывших греко-униатов Холмской Руси совершилось в 1875 году, то к этому времени обыкновенно относят и возникновение упорства. Но такое представление не верно. В действительности упорство возникло несколько раньше. Возникновение его нужно отнести к 1867 году, когда, согласно предписанию Холмской консистории, поддержанному светской властью, было произведено очищение греко-униатской обрядности от польско-латинских нововведений. С этого именно времени народ во многих местах перестал посещать церковь, стал „упорствовать“. Раз возникнув, упорство продолжало существовать в надежде, что выброшенные из церквей польско-латинские нововведения, как то: скамейки, органы, монстранции и т. п. будут возвращены обратно. Но так как этого не случилось, а, напротив, последовало в 1875 году воссоединение греко-униатов с православной церковью, то упорство по этому поводу увеличилось в своей численности и продолжает существовать и по настоящее время. В настоящее время упорство очень сильно и многочисленно. В Седлецкой губернии есть теперь приходы, где ни один человек не ходит в церковь, кроме священника, учителя, псаломщика, да ещё церковного старосты, который в душе часто такой же упорствующий, как и другие крестьяне, но состоит старостой и ходит в церковь потому, что должность старосты освобождает его от многих повинностей, возложенных на крестьян. В Люблинской губернии упорство не так многочисленно, но и здесь есть приходы, в которых половина, а то и более, прихожан не ходит в церковь. С течением времени после воссоединения упорство не только не сокращается в своём числе, но, напротив, увеличивается. В 1894 году число упорствующих простиралось до 70,000²⁰⁵. В 1895 году оно достигло до 73,175 человек обоего пола, как это видно из статистических сведений, имеющихся в местном епархиальном управлении²⁰⁶. В 1896 году упорство ещё более увеличивается, достигая до 77 тысяч совершенно упорствующих и 7,866 человек обоего пола колеблющихся. А в 1897 году оно достигает до 83 тысяч совершенно упорствующих и 9,214 человек обоего пола колеблющихся, т. е., таких бывших униатов, которые находятся в выжидательном положении, не уклоняясь совершенно от православия и в то же время не считая себя православными²⁰⁷. То же приблизительно число упорствующих оставалось в 1898 г.²⁰⁸. Так как указанное число упорствующих и колеблющихся приходилось в 1897 году на 377,733 души всего воссоединённого от унии населения Люблинской, Седлецкой и отчасти Сувалкской губернии, то очевидно, что упорствует больше четверти всего воссоединённого населения. Приходов, не упорствующих в 1897 году, было только 35, т. е. почти 10% всего числа приходов, состоящих из воссоединённого населения²⁰⁹.

Хотя указанное увеличение числа упорствующих может быть объяснено отчасти естественным приростом населения, вследствие рождений и смешанных браков, но всё-таки нельзя отрицать того, что упорство увеличивается и путём совращения православных²¹⁰. Влияние православно-русской миссионерской деятельности на сокращение упорства весьма незначительно. Православно-русская миссия повлияла несколько на дух упорства. Последнее перестаёт относиться ко всему православно-русскому с той враждой и ненавистью, с какими оно относилось на первых порах. Но то, что сделано православно-русской миссией в борьбе с упорством до сих пор, составляет очень малую долю того, что предстоит ещё сделать. Успех, достигнутый православно-русской миссией в борьбе с упорством, настолько незначительный, что некоторые посторонние лица, большей частью светские, мало знакомые с церковно-приходской жизнью Холмско-Варшавской епархии, совершенно отрицают его, утверждают, что упорство нисколько не ослабевает, но, напротив, усиливается, и потому обвиняют православно-русских миссионеров в бездеятельности, несоответствии своему назначению. Эти лица утверждают, что православно-русские миссионеры миссией среди упорствующих вовсе не интересуются, а только обирают народ, и потому не только не искореняют упорства, а, напротив, косвенно поддерживают его. Некоторые же утверждают, что православно-русские миссионеры, даже самые лучшие, не могут успешно бороться с упорством, потому что они не годятся в миссионеры, как представители восточной православной церкви. Восточная православная церковь, говорят они, воспитала будто бы только много подвижников, аскетов, способных к созерцательной жизни, но не воспитала миссионеров. Сколько бы православно-русские миссионеры ни трудились, они, как неспособные к миссионерской деятельности, никогда не искоренят упорства, поэтому лучше всего отпустить упорствующих в католичество, к которому они всеми силами стремятся.

Мы не берём на себя специальной задачи защищать православно-русских миссионеров Холмской Руси от возводимых на них обвинений. Просим только обвинителя ответить на следующие вопросы.

Кто, как не духовенство, во время польско-латинского ига с честью нёс очень долго знамя православной веры и русской народности? Кто поддерживал интересы народа, когда дворянство, окатоличившись и ополячившись, отказалось от своего народа? Кто утешал и ободрял народ в тяжёлые периоды его жизни? Кто всегда был душой церковных братств, заботившихся о поддержании в народе сознания русской народности и православной веры, как исконной веры предков? Кто теперь борется с латино-польской пропагандой? Кто уничтожает влияние на народ тех подпольных брошюр, книг и других изданий, которые контрабандой перевозятся к нам из-за границы или же почти свободно печатаются в больших городах и распространяются среди нашего сельского населения? Кто оберегает интересы и честь православия в наших деревнях, где либеральные недоучки-чиновники, имеющие власть в деревне и непосредственные сношения с народом, часто показывают явно свой индифферентизм в деле религии, считают низким для себя вмешиваться в религиозные дела, поддерживать и защищать православие против явных оскорблений его? Просим ответить, наконец, чьё дело то немногое, что уже сделано в борьбе с упорством? А утверждающим, будто православно-русские миссионеры неспособны к миссионерской деятельности, как представители восточной православной веры, мы предлагаем ответить на один только вопрос: как же православная вера приобрела столько миллионов последователей, если её представители неспособны к миссионерской деятельности?

Прежде чем высказывать суждение о деятельности православно-русских, современных нам, миссионеров, необходимо принять во внимание, что многое из того, что служит предметом их деятельности, образовалось в течение довольно долгого времени.

Уния делала своё дело почти триста лет и при том пользовалась для своей цели всеми возможными средствами. Как же можно требовать, чтобы в каких-нибудь три десятка лет было искоренено то, что накоплялось в течение трёхсот лет? Нужно также принять во внимание, что народ крепко стоит за свои убеждения, и поэтому много нужно времени, чтобы перевоспитать его, изменить его убеждения. Припомним, как западнорусский народ отстаивал свои убеждения в XVII веке. Сто двадцать лет прошло в кровавой неравной борьбе иезуитов, латинских ксёндзов и польских светских властей с православными убеждениями западнорусского народа, а результат был сравнительно незначительный. Дворянство изменило своей вере и народности, а народ всё упорствовал. В начале уже XVIII века, т. е., после столетней слишком борьбы, латинское духовенство и польское правительство ломали себе ещё голову над тем, как бы уничтожить упорство западнорусского православного народа, составляли для этой цели всевозможные, драконовские по духу проекты. Как же можно требовать, чтобы православно-русские миссионеры Холмского края в короткое время изменили убеждение упорствующих, потомков народа, заявившего себя такою стойкостью убеждений, – православно-русские миссионеры, которые не только не имеют и не могут иметь в своём распоряжении, как представители православной веры, всех средств борьбы своих противников, но очень часто не пользуются даже и простым сочувствием своему делу в окружающих их посторонних лицах!

Как трудно изменять народные убеждения, об этом свидетельствует существование на Руси раскола. Раскол также своего рода упорство, появившееся по поводу исправления церковно-богослужебных книг и обрядов патриархом Никоном. Двести тридцать лет борется с ним православное русское духовенство, а цели своей – искоренения раскола – достигнуть не может: раскол продолжает существовать. Удивительно ли, что упорствующие Холмского края не ходят в церковь после тридцатилетней деятельности среди них православно-русских миссионеров. Нет, нельзя обвинять православно-русских миссионеров в бездеятельности, неспособности к миссионерскому делу и т. п. – на том основании, что упорство за тридцать лет борьбы с ним очень мало ослабевает и, по-видимому, не сокращается в своей численности.

Но отвергая взводимое на православно-русских миссионеров Холмского края обвинение в бездеятельности, в неспособности к миссионерству, мы вовсе не имеем в виду сказать, что эти миссионеры делают всё, что можно делать, и притом делают наилучшим образом, так что иной постановки борьбы с упорством и желать не нужно. Мы утверждаем только то, что незначительный успех в деле борьбы православно-русских миссионеров с упорством нельзя объяснить бездеятельностью их, потому что в действительности многие из них работают и много работают над искоренением упорства. Если же тем не менее результат их трудов незначительный, то причина этого не в недостатке энергии со стороны миссионеров, но в чём-то другом.

Нам кажется, что причиной сравнительного неуспеха борьбы с упорством, кроме кратковременности этой борьбы, служит главным образом отсутствие строго определённой и ясно сознанной задачи, к которой всегда и везде должны стремиться православно-русские миссионеры в борьбе с упорством, отсутствие ясного представления о тех средствах, которые были бы наиболее верны и пригодны в этой борьбе. Никто ведь не станет спорить, что для того, чтобы деятельность достигла желанного результата, ей необходимо должна предшествовать работа мысли, которая уяснила бы цель и направление деятельности, уяснила бы её задачу и средства наиболее пригодные и верные для достижения этой задачи. Если же задача деятельности не уяснена, как следует, если не обдуманы средства, пригодные и верные для достижения поставленной задачи, то деятельность не может достигнуть никаких положительных результатов, или же достигнет очень немногого и то лишь по прошествии довольно. продолжительного времени; и это потому, что деятельность в таком случае отличается случайностью, разбросанностью, часто бесцельностью. Никто не станет спорить, что деятель, не очертивший ясно и точно того круга, за который его деятельность не должна выходить, не установивший того пути, по которому он должен неуклонно следовать, но разбрасывающийся во все стороны, – такой деятель не многого достигнет. На первых порах, когда энергия в нём бьёт ключом, он разбрасывается в стороны, за всё берётся, всё пробует. Не видя плодов в одном роде своей деятельности, он бросает её, берётся за другую; потом по той же причине он бросает и эту деятельность, берётся за третью и т. д. В этом переходе от одного рода деятельности к другой проходят лета энергии и труда, тратятся силы и способности. В конце концов деятель начинает сомневаться в возможности достижения поставленной цели, опускает совсем руки, перестаёт работать. Иногда бывает, что по прошествии долгого времени деятель поймёт, что нужно делать, но тогда уже поздно: жизнь почти прошла, силы потрачены! Не до работы ему теперь!

Наблюдения над борьбой православно-русских миссионеров с упорством в разных местах Холмской Руси приводят к убеждению, что в этой борьбе нет определённой системы и единства, что борьба эта ведётся каждым миссионером по-своему. Православно-русские миссионеры не имеют, очевидно, определённого и ясного представления о том, в чём должна заключаться суть борьбы с упорством, что должно быть центральным предметом этой борьбы, к чему нужно всегда усиленно стремиться, чего нельзя никогда оставлять. Поэтому они, подобно деятелю, не очертившему точно и ясно того круга, за который его деятельность не должна выходить, не установившему того пути, по которому он должен всегда неуклонно следовать, разбрасываются в стороны, переходят от одной деятельности к другой и ни на одной долго не останавливаются, и потому достигают очень малого, хотя часто трудятся очень усердно и много.

Это отсутствие единства и определённой системы в борьбе с упорством объясняется неуяснённостью вопроса об упорстве и о средствах борьбы с ним, спутанностью понятий о том и о другом. Духовная печать ничего не говорит об упорстве и о средствах борьбы с ним. Мы не знаем ни одной статьи или брошюры, в которой подробно говорилось бы о миссионерской деятельности специально по отношению к упорствующим²¹¹. Обыкновенно говорят и пишут о миссионерской деятельности вообще. Между тем миссионерская деятельность в Холмском крае находится в особых условиях и потому естественно должна отличаться некоторыми особенностями, тем более – по отношению к упорствующим. Не всё то, что полезно в миссионерской деятельности вообще, полезно и в борьбе с упорством. Часто деятельность, достигающая своей цели в приходе православном, не заражённом упорством, оказывается совершенно бесполезной в приходе сплошь упорствующем. Говоря о миссионерской деятельности среди упорствующих нужно, следовательно, иметь в виду особенности упорствующего прихода и сообразно с этими особенностями предлагать меры борьбы. Между тем всё, что можно найти в нашей печати по вопросу об упорстве и о средствах борьбы с ним, не превышает пяти–шести печатных строк, дающих несколько общих суждений. В последнее время на борьбу с упорством обратил внимание архипастырь Холмского края, высокопреосвященнейший Иероним, архиепископ Холмско-Варшавский. В послании к пастырям Холмско-Варшавской епархии, разосланном скоро по вступлении его в епархию, а также в воззвании к тем же пастырям в день 25-летия воссоединения греко-униатов с православной церковью 11 мая 1900 г. высокопреосвященный Иероним дал несколько принципиальных указаний относительно миссионерской деятельности среди упорствующих. Но эти мудрые, заслуживающие самого высокого внимания, многополезные указания владыки очень кратки и потому нуждаются в подробном объяснении, как они могут быть осуществлены в упорствующем приходе. Из общих принципиальных суждений литературы о борьбе с упорством молодой неопытный православно-русский миссионер не может почерпнуть много нужных ему практических сведений. Не может он почерпнуть таких сведений и из устной беседы об упорстве с окружающими его лицами. Здесь, в устной беседе, он встретит такое разнообразие взглядов, такую массу мнений, часто взаимно друг друга исключающих, что он не в состоянии разобраться во всех них, понять, какое мнение более правильное, какое менее правильное и какое совсем неправильное, не в состоянии выбрать самое лучшее из них – для того, чтобы всегда следовать ему. Поэтому, он обыкновенно выбирает то мнение, которое ему наиболее нравится, наиболее соответствует его направлению и склонностям. Это особенно заметно на начинающих миссионерах. Из десяти товарищей, поступивших на упорствующие приходы, едва ли найдётся два–три, которые одинаково начали бы свою деятельность, одно и то же считали бы самым важным в борьбе с упорством. Один увлекается пением церковным, считая его важнейшим средством борьбы с упорством, другой – церковным проповедничеством, третий – школьным обучением детей истинам православной веры и т. д. Один является строгим ревнителем всех православных преданий и церковно-обрядовых особенностей, не обращая никакого внимания на те предания и церковно-обрядовые особенности, к которым привыкли, с которыми сжились упорствующие. Другой, убеждая упорствующих принять православную веру, не побуждает их к обязательному принятию всех мелких церковно-обрядовых особенностей православия, но дозволяет им держаться униатских церковно-обрядовых обычаев, надеясь впоследствии заменить их православными.

Если же не бездеятельность и не неспособность православных русских миссионеров к миссионерской деятельности служит причиной малого успеха в борьбе с упорством, но отсутствие определённой системы и единства в этой борьбе, отсутствие ясного понятия о центральной задаче и средствах этой борьбы, то само собой понятно, как важно, возможно скорее, уяснить её задачу и средства, наиболее верные и пригодные для достижения поставленной задачи, чтобы таким образом объединить, сплотить разрозненную православно-русскую миссионерскую деятельность, привести её в единство и систему. И это тем скорее нужно сделать, что наши противники давно уже уяснили себе задачу и средства своей деятельности по отношению к упорствующим и действуют дружно и успешно. С уяснением задачи и средств борьбы с упорством нужно спешить ещё потому, что с каждым днём борьба эта становится труднее. Всем известно, что поляки и ксёндзы затрачивают теперь большие капиталы на поддержание латино-польской пропаганды среди упорствующих при помощи своих агентов, через распространение газет, книг, брошюр и т. п.; устраивают кружки (kulka) для образования народа в польско-латинском духе. Всем известно также, что в Ченстохове, куда собирается народ со всего Привислинского края, где хранится древняя чудотворная икона Божией Матери, украшенная короной последнего польского короля, где, следовательно, теплится луч надежды на восстановление безвозвратно погибшей католической Польши, ксёндзы употребляют всё, что только могут употребить, для возвышения католической религии. Всё это с каждым днём всё более и более затрудняет борьбу с упорством. Но если польско-латинская пропаганда, как основанная на лжи, может быть побеждена, то гораздо труднее будет уничтожить другое явление, с каждым днём всё более затрудняющее борьбу с упорством, грозящее сделать её почти невозможной. Мы разумеем то, что многие упорствующие, не желая принять православия и не имея возможности перейти в католичество, теряют совершенно веру, делаются совсем безрелигиозными или, правильнее, индифферентными в деле религии. С такими людьми вести борьбу почти невозможно. Нужно, поэтому, начать борьбу как можно скорее, пока индифферентизм не получил широкого распространения среди упорствующих.

Кроме этих, так сказать, угрожающих явлений, есть ещё явления другого рода, которые побуждают скорее начать правильную борьбу с упорством. Всякий, кто внимательно всмотрится в жизнь и взаимные отношения народа Холмского края, не может не заметить, что упорство порождает массу раздоров и несогласий в среде народа, особенно в смешанных приходах, т. е., где есть и православные и упорствующие. У упорствующих на первых порах часто крестили детей и исполняли требы разные проходимцы, нередко жиды. Православные, зная это, до сих пор издеваются над упорствующими. Особенно осмеивается православными, так называемый „краковский брак“. Православные не признают этого брака действительным. На повенчанных этим браком они смотрят, как на живущих в незаконной связи, издеваются над ними, дают разные прозвища, говорят колкости и т. п. Не остаются в долгу у православных и упорствующие. Они с своей стороны, обзывают православных разными именами. Из-за этих прозвищ выходят иногда крупные ссоры, порождающие взаимную вражду, ненависть, вносящие в народную жизнь не сближение, а, напротив, разделение, разлад. Но если разлад, появившийся в деревне вообще, есть зло ещё не так большой руки, то он – является гораздо большим злом, когда возникает в отдельной семье. А это бывает нередко, потому что упорствующие часто женятся на православных и православные на упорствующих. Нужно, значит, скорее начать правильную борьбу с упорством, чтобы положить конец тому разладу в народной жизни, причиной которого служит существование упорства, тому разладу, который расстраивает жизнь и взаимные отношения не только целой деревни, но часто даже отдельной семьи.

Но начать правильную борьбу с упорством можно лишь тогда, когда, как мы сказали, будут уяснены задача и средства этой борьбы, притом – борьбы среди современной обстановки православно-русской миссионерской деятельности в Холмском крае. Обыкновенно, когда говорят о борьбе с упорством, требуют от гражданской власти создания новой обстановку для деятельности, новых законоположений относительно упорствующих. Нужно, говорят, чтобы правительство сделало то-то, постановило то-то, – тогда можно будет успешно действовать. Нам кажется несомненным, что сколько ни удовлетворять предъявляемые требования, всегда будут появляться новые. Нужно, следовательно, указать такую задачу и такие средства борьбы с упорством, которые были бы возможны и полезны при настоящей обстановке православно-русской миссионерской деятельности в Холмском крае, такие средства, пользование которыми не зависело бы от разных взглядов и политических веяний в Холмском крае, не требовало бы ни изменения существующих узаконений, ни установления новых, но было бы возможно всегда и везде.

Указать такую задачу и такие средства мы постараемся в следующих главах своего труда. Теперь мы считаем необходимым заявить, что при решении вопроса об упорстве и о средствах борьбы с ним мы не будем стараться о том, чтобы сказать преимущественно что-нибудь новое, доселе неизвестное. Вместе с указанием средств действительно новых, которые доселе не употребляются, мы постараемся выяснить, какие из теперь употребляющихся средств могут быть полезны, если дать им иную постановку. Решению вопроса о средствах борьбы с упорством мы считаем необходимым предпослать решение вопроса о сущности и причинах упорства, потому что, только уяснив правильно сущность и причины упорства, можно дать правильное решение вопроса о средствах борьбы с ним.

Насколько правильны будут наши суждения, об этом судить не нам: об этом пусть судят другие. Мы, с своей стороны, считаем нужным сказать только, что наши суждения об упорстве и о средствах борьбы с ним основаны не на теоретических соображениях, но на непосредственном знании деревенской жизни Холмского края, на беседах с упорствующими, с приходскими священниками, сельскими учителями и на многих фактах. Мы очень далеки от мысли считать предлагаемые суждения об упорстве безусловно верными и вполне исчерпывающими вопрос. Мы думаем только, что они наиболее приближаются к истине. Если же наши суждения об упорстве покажутся кому-либо неосновательными, несправедливыми, то мы просим такого показать sine ira et studio эту неправильность, изложить своё мнение, чтобы выяснить важнейший вопрос православно-русской миссионерской деятельности в Холмском крае и через то облегчить православно-русским миссионерам исполнение той задачи, которая на них возложена, указать им, что и как они должны делать, чтобы привлечь упорствующих в лоно православной церкви, чтобы облегчить положение и самих упорствующих, вывести их из того тяжёлого положения, в которое они поставлены, в котором многие из них начинают терять всякую веру.

Μ. Кобрин

(Продолжение следует).

Хлыстовские пророки и пророчицы учат, что тело умершего человека никогда не воскреснет: оно истлеет – и только. Душа истинного хлыста, после его смерти, становится ангелом, душа же грешного хлыста, «не исполнявшего хлыстовских заповедей, после его смерти, становится диаволом. Души прочих людей, смотря по своей греховности, переселяются или в человека, или в животного, дабы, путём такого переселения, очиститься от грехов. Под воскресением же из мёртвых, о котором мы читаем в св. писании и символе веры, говорят хлыстовские пророки и пророчицы, нужно разуметь веру в хлыстовское учение, принятие его, вступление в их секту²¹³. Поэтому бывали случаи, что когда новоуверовавший входил в собрание хлыстов, то сектанты, при встрече его, пели „Христос воскресе“. Церковные, то есть, православные, за нами гонятся, преследуют, предают судам и осуждают. Вот это и есть, говорят хлысты, страшный суд. Но такое учение хлыстовских пророков и пророчиц о воскресении совершенно произвольно, не оправдывается ни св. писанием, ни внутренним психологическим опытом, наблюдением человека над самим собой. Если бы душа человека странствовала, переселялась из одного человека в другого, тогда она должна бы была помнить хотя что-либо из своей прежней жизни. Между тем история всего человечества не даёт ни одного опыта к подтверждению учения хлыстовских пророков. Душа человека создана для деятельности, и она должна бы была помнить то, что было прежде сделано, чтобы восполнить недостающее и не заниматься непрерывно одним и тем же, не нести жалкого труда, так как переход души из одного тела в другое, не может уничтожить в памяти представления прежде бывшего. Душа спящего человека во время сна часто видит сама собой и действует в сновидении, а потом вспоминает об этом и иногда по прошествии долгого времени человек наяву рассказывает, что он видел во сне. Таково свойство души человека, а потому она должна бы была помнить то, что она делала прежде переселения, или прибытия в другое тело. Если то, что в короткое время было видено во сне или представлено в воображении и при том одной только душой, она вспоминает, тем более она должна бы помнить то, чем занималась долгое время и в течение целого периода протёкшей жизни. Что души, по разлучении с телом, сохраняют тот же характер, какой они имели в единении с телом, и помнят дела, которые делали в теле и которые перестали уже делать, по разлучении с телом, это весьма ясно видно из притчи Иисуса Христа о богатом и Лазаре (Лк.16:19–31), покоившемся на лоне Авраама. Здесь Господь говорит, что богатый знал Лазаря после смерти, а также Авраама, и каждый из них находился на своём месте, и богатый просит, чтобы к нему послан был Лазарь, которому он не давал даже крупиц от своего стола. Из ответа Авраама видно, что он знал не только своё собственное состояние, но и состояние богатого, и повелел тем, которые не желают попасть на место мучения, слушать Моисея и пророков. Из этой притчи Иисуса Христа ясно видно, что души, по разлучении с телом и его смертью, продолжают существовать отдельно от тела и не переходят из тела в тело; что они сохраняют образ человека, так что могут быть узнаваемы, помнят о том, что есть в земном мире, заботятся о своих сродниках по плоти, живущих на земле, и ещё до времени страшного суда каждая душа получает по своему достоинству соответствующее жилище на небесах.

При кончине настоящего видимого мира, по свидетельству слова Божия, прежде воскреснут тела умерших людей, потом оставшиеся в живых до второго пришествия Христа на земле вместе с ними восхищены будут на облаках в сретение на воздухе Господу, Который при гласе Архангела и трубы Божией на облаках сойдёт с неба с силой и славой великой (1Фес.4:16–17; Мф.24:29–31). Что вера в проповедь Христа не одно и тоже с воскресением, это ясно видно из следующего. Иисус Христос, объясняя, для чего Он послан Отцом на землю, говорит, что верующий в Меня будет воскрешён Мной в последний день (Ин.6:40). Из этих слов Христа ясно видно, что Он веру человека в Него, как воплотившегося Сына Божия, отличает от воскресения человека. Веровать во Христа человек должен душой, живя на земле в теле, когда он, при посредстве веры, видит как бы сквозь тусклое стекло, гадательно (1Кор.13:12), а воскрешён будет человек по телу Христа уже после разлучения души человека с его телом, когда праведные души будут лицезреть Бога (Откр.4:2–4,7:9–15). При втором Христовом пришествии на землю воскреснут тела умерших людей (1Фес.4:16). Когда Иисус Христос на кресте испустил дух, завеса в храме разодралась надвое: земля потряслась; камни расселись; гробы отверзлись, и многие тела усопших святых воскресли, вышли из гробов, вошли во святой град (Иерусалим) и явились многим (Мф.27:50–53). Тело Иисуса Христа висело на кресте и безмолствовало; значит, в это время нельзя было веровать проповеди Христа, а между тем в это именно время многие тела праведников воскресли. Лазарь, брат Марфы и Марии, несомненно веровал во Христа, почему Христос и любил его, а между тем он при вере во Христа умер, и Христос воскресил его из мёртвых (Иоан. 11 гл.). Перечисляя ветхозаветных праведников, ап. Павел говорит, что некоторые из них были замучены, не приняв освобождения, дабы получить воскресение (Евр.11:32–35). Эти праведники были замучены за содержимую ими истинную веру, а между тем стремились получить лучшее воскресение, ради чего и отдали себя на мучения. Понятие хлыстов о воскресении противоречит учению ап. Павла о порядке изменения тел из душевных в духовные (1Кор.15:42–52), при втором Христовом пришествии на землю и всеобщем воскресении умерших людей (1Фес.4:14–17). Хлысты говорят, что они уже воскресли и тела их из душевных, следовательно, уже изменились в духовные. А когда будет всеобщее воскресение умерших тел, то люди, умершие до второго Христова пришествия на землю, воскреснут, то есть, получат духовные тела, по слову апостола, прежде, нежели тела людей, доживших на земле до второго Христова пришествия на землю, изменятся из душевных в духовные. Во-вторых, праведники с воскресшими, или изменившимися – духовными телами, по слову апостола, всегда будут с Господом Иисусом Христом на воздухе, на облаках (1Фес.4:17). А теперь, в настоящее время, этого нет. Утверждающих, что воскресение из мёртвых уже было, ап. Павел прямо называет отступниками от веры и разрушителями её (2Тим 2:18). Иисус Христос сказал, что после воскресения из мёртвых ни женятся, ни замуж выходят (Мф.22:30; Лк.20:34–35). А между тем в секте хлыстов, по их учению и обряду, заключаются браки.

В основание своего учения о воскресении хлысты указывают на слово ап. Павла: встань, спящий, и воскресни из мёртвых, и освятит тебя Христос (Еф.5:14). Но этими словами христиане возбуждаются к духовной деятельности и воскресению от мёртвых, то есть, греховных дел. Дух грешника, через свою беспечность к делу спасения и получения вечного блаженства, как бы спит и мёртв. Но когда луч благодати через растворенное любовью слово или добродетельную жизнь пробуждает спящий дух, у него является страх Божий, беспокойство совести, требующей перемены жизни. Грешник начинает веровать слову Христа, примиряется с Богом, просветляется Христом. Тогда для него становится ясным, чему следует быть в его жизни и чего ожидать ему в будущем. Но это пробуждение духа грешника нельзя смешивать и отождествлять с воскресением мёртвых тел человеческих, которое, по слову Писания, ожидает всех людей – праведных и грешных (Ин.5:29; 1Кор.15:22; Евр.6:2).

Да и обряды, совершаемые хлыстовскими пророками и пророчицами, или по их указанию, на радениях, не согласны с духом учения Иисуса Христа и апостолов и с обрядами, упоминаемыми в св. писании Нового Завета. Иисус Христос при молитве преклонял колена (Лк.22:41), падал ниц лицом на землю (Мф.26:39; Мк.14:35), возводил очи к небу (Ин.17:1). Апостол Павел советует христианам при молитве воздевать руки к небу (1Тим.2:8), хвалить крест, (Гал.6:14), приглашает христиан носить на себе поругание Христа (Евр.13:12–13), то есть, крест. На хлыстовских же радениях этих обрядов мы не видим. Хлысты при своих радениях махают руками, скачут на ногах, или прыгают. Хлысты говорят, что они при своих радениях махают руками, исполняя повеление псалма: восплещите руками все народы, воскликните Богу гласом радости (Пс.46:2), а скачут по примеру пророка Давида, воспеваемого в церковной песни: „Богоотец убо Давид перед сенным ковчегом скакаше, играя“ (Пасхальный канон). Но из ветхозаветных обрядов только те можно совершать христианам, которые не отменены или подтверждены примерами в новозаветной церкви (Гал.1:8). Но в новозаветной церкви мы нигде ни у Иисуса Христа, ни у апостолов не видим этого обряда. Лобзание, которое делается у хлыстов при их радениях, отнюдь не похоже на святое лобзание, о котором говорит апостол Павел (1Кор.16:20), и на которое ссылаются хлысты, как на основание их обряда. У первых христиан при богослужении было целование у мужчин с мужчинами и у женщин с женщинами, как это видно из апостольских постановлений (Книг.11:57). Святое лобзание, – апостольское, совершается в православной церкви: в праздник Пасхи, в прощённый день перед Великим постом, и перед исповедью. У хлыстов, как свидетельствует опыт, лобзание бывает любодейное, осуждённое Иисусом Христом (Мф.5:28). А обряд целования обнажённого колена рядовыми хлыстами у пророка или пророчицы не только не имеет никакого основания в св. Писании, но у каждого благовоспитанного человека вызывает чувство омерзения ²¹⁴.

Пророчества истинных пророков всегда сбывались, исполнялись в действительности, хотя бы они были высказаны пророками за несколько тысяч лет и в этом свойстве пророчеств усматривается главное основание к признанию истинным и пророка, высказавшего пророчество. Не то мы видим в хлыстовских пророчествах. Они по большей части касаются материального благосостояния хлыстовской общины: погоды, дождя, урожая хлеба, открытия пропажи, гонений от православных и проч.; таких предметов, которые, во-первых, не имеют прямого и непосредственного отношения к делу душевного спасения человека; во-вторых, могут быть предугадываемы на основании естественных в жизни природы примет и соображений²¹⁵. Если же хлыстовские пророчества касаются иногда будущего, которого нельзя знать на основании естественных соображений, то эти предсказания обыкновенно не исполняются, как, например, предсказание о скорой погибели православной церкви, о скором наступлении страшного суда. А это несбытие пророчеств, по свидетельству св. писания, служит несомненным основанием к признанию пророков, изрекавших их, неистинными пророками. И если скажешь в сердце твоём: как мы узнаем слово, которое не Господь говорил? Если пророк скажет именем Господа, но слово то не сбудется и не исполнится, то не Господь говорил сие слово, но говорил сие пророк по дерзости своей, – не бойся его (Втор.18:21–22). Подобное же читаем и у пророка Иеремии: если какай пророк предсказывал мир, то тогда только он признаваем был за пророка, которого истинно послал Господь, когда сбывалось слово того пророка (Иер.28:9). Апостол Павел говорит, что когда пророки пророчествуют и войдёт в это собрание кто-либо из неверных, то он, слыша обличения себя в своих тайных делах, суд над собой и, видя обнаружение тайн его сердца, падать ниц, поклонится Богу, сказавши: истинно с вами Бог (1Кор.14:24–25). Примеры, подтверждающие способность пророков постигать сердечные тайны людей, можно видеть на пророке Елисее, который обличил своего слугу Гиезия в тайном мздоимстве с Неемана сириянина (4Цар.5:25–27), – на апостоле Петре, обличившим Ананию и Сапфиру за утайку настоящей цены проданного ими имения (Деян.5:1–10). Понятие о том, что пророки обладают даром прозорливости, могут знать прошедшую жизнь человека, так было распространено во времена Иисуса Христа, что когда Он сказал жене самарянке, что у ней было пять мужей, то самарянка сказала Иисусу Христу: Господи! вижу, что Ты пророк (Ин.4:19). Но когда православным, не принадлежащим к секте хлыстов, случалось по чему-либо заходить в собрание хлыстов, где они производили радения, то ничего, подобно описываемому Ап. Павлом в послании к коринфянам о пророческом даре, не случалось, никто из хлыстов не обличал этих православных посетителей их собраний в тайных делах, в коих могли быть виновны эти православные. Желая ослабить сомнение в том, что у хлыстов нет истинного пророческого дара, что отсутствие дара прозорливости не служит доказательством неимения ими пророческого дара, хлысты, правда, говорят, что и пророчества библейских пророков не все сбывались, что и библейские пророчества иногда не исполнялись, как, например, пророчество Илии об истреблении дома царя Ахава (3Цар.21:21–29), пророчество Исаии о смерти царя Езекии (Ис.38:1–9), пророчество Ионы о разрушении Ниневии (Ион. 3 гл.), указывают ещё на пророка Нафана, сначала одобрившего намерение царя Давида устроить во Иерусалиме храм Богу, а потом отвергшего это намерение (2Цар.7:1–13). Но, во-первых, нужно иметь в виду, что некоторые библейские пророчества высказывались условно. Если захотите, и послушаетесь, то будете вкушать благо земли. Если же отречётесь и будете упорствовать, то меч пожрёт вас: уста Господни говорят (Ис.1:19–20). Иногда пророки от имени Божия предрекали людям бедствия, но, когда эти люди каялись перед Богом в своих согрешениях, Бог отвращал Свой праведный гнев от них. Пророк Илия от лица Божия предсказал царю израильскому Ахаву за распространение идолопоклонства в израильском народе истребление дома Ахава. Но когда Ахав смирился перед Богом, Бог сказал: Я не наведу бед в его дом (3Цар.21:29). Царю иудейскому Езекии Бог, через пророка Исаию, повелел готовиться к смерти, но, когда потом Езекия со слезами стал просить Бога, чтобы был отсрочен час его смерти, Бог продлил жизнь Езекии ещё на пятнадцать лет (Ис.38:5). Город Ниневию Бог определил наказать разрушением, что и предсказал ниневитянам пророк Иона; но когда ниневитяне, во главе с своим царём, начали каяться перед Богом во грехах, наложили строгий пост на всех людей, не исключая и младенцев, и даже на скотов, Бог помиловал Ниневию (Ион.3:10). А что касается намерения царя Давида устроить храм Богу, которое пророк Нафан сначала одобрил, а потом от лица Божия объявил Давиду, чтобы он не начинал постройки храма, что храм Богу устроит сын царя Давида (2Цар.71:13); то первое одобрение было высказано Нафаном лично от него, а не по внушению Божию²¹⁶.

Наконец, ап. Иоанн даёт нам ясное и твёрдое указание, как узнавать духов от Бога ли они и как отличить истинных пророков от лжепророков, говоря: Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога. А всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста (1Ин.4:1–3). То есть учитель, не исповедующий Иисуса Христа единородным Сыном Божиим, Который одним словом создал весь видимый мир, истинным Богом, равным по Своим божеским достоинствам и совершенствам с Богом Отцом, от вечности рождённым от Бога Отца и в последняя лета воплотившимся от Духа Святого и вочеловечившимся от Девы Марии, сделавшимся единым искупительным Ходатаем между Богом и человеком (1Тим.2:5), – такой учитель не от Бога, не истинный учитель веры. А хлысты то именно и признают Иисуса Христа не Сыном Божиим, единосущным и равным по божеским достоинствам и совершенствам Богу Отцу, Творцом видимого и невидимого мира, единожды воплотившимся от Духа Святого (Ис.7:14; Мф.1:18–25), и вочеловечившимся от Пречистой Девы Марии, а простым человеком, родившимся естественным порядком от Иосифа и Марии, только лишь облагодатствованным в большей степени, сравнительно с другими праведными людьми. И некоторые из хлыстов доходят до такой бесовской гордости и сатанинского самообольщения, что называют себя христами, сынами Божиими, равными Христу евангельскому. Иисус Христос предвидел появление такого беззакония в человеческом роде и предостерегал своих истинных последователей от веры в подобное учение, говоря: многие приидут под именем Моим, и будут говорить: я Христос, и многих прельстят. Если кто скажет вам: вот, здесь Христос, или там, – не верьте, ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот, Я наперёд сказал вам (Мф.24:5,23–25). Стало быть ясно, что хлыстовские пророки, проповедующие учение, противное учению Иисуса Христа и не признающие Иисуса Христа за истинного, единородного Сына Божия, единосущного Богу Отцу, единого воплотившегося Сына Божия, Альфу и Омегу, Начало и Конец, Первого и Последнего (Откр.1:10–17,2:8,22:13), – получают откровения от духа лестьча, бесовского и суть антихристы, противники единого истинного Христа евангельского.

3) Как должно понимать те места св. Писания, в которых хлысты видят основание своего учения о пророках и пророчицах, или обетование Божие о продолжении в церкви Христовой на земле пророческого дара от апостолов и во все времена её существования на земле. Такие места хлысты находят у пророков Исаии, Иеремии, Иоиля и у Ап. Павла. У пророка Исаии хлысты указывают на следующие слова: и все сыновья твои будут научены Господом (Ис.54:13), – у пророка Иеремии: вложу закон Мой во внутренность их, и на сердцах их напишу его и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата и говорить: „познайте Господа“, ибо все сами будут знать Меня, от малого до большего, говорит Господь (Иер.31:33–34). Эти слова пророков не буквально, а по смыслу были сказаны и Иисусом Христом в Его пророческой речи об имеющем быть установлении Им таинства причащения Его тела и Его крови под видом хлеба и вина, когда Он сказал: у пророков написано: и будут все научены богом. Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне (Ин.6:45). Пророческим духом созерцая новозаветные времена, пророки Исаия и Иеремия говорят, что Бог, проливая Свою благодать в сердца людей, будет призывать их к вере проповеди о Христе. Так именно объяснил эти слова Сам Иисус Христос. Совершивши чудо насыщения пятью хлебами и двумя рыбами пяти тысяч человек, Иисус Христос перенёс мысли людей, насыщенных Им, от пищи тленной к пище, ведущей в жизнь вечную, начал говорить об имеющем быть установлении таинства причащения, причём назвал Себя хлебом, сшедшим с небес (Ин.6:35–41). Люди, слушавшие эту проповедь Христа, должны были веровать Его словам, тем более, что Он накануне сих слов совершил великое чудо, а вместо сего они начали роптать на Иисуса Христа, говоря: не Иисус ли это, сын Иосифов, которого отца и мать мы знаем? Как же говорит Он: Я сошёл с небес? Иисус сказал им в ответ: не ропщите между собой. Никто не может прийти ко Мне, если не привлечёт его Отец, пославший Меня; и Я воскрешу Его в последний день. У пророков написано: и будут все научены Богом (Ин.6:42–45). Последними словами Иисус Христос свидетельствует, что только тот уверует проповеди Его, кого привлечёт к вере Сам Бог Отец, проливши свой благодатный луч в сердце человека и согревши это сердце. Это научение от Бога должно понимать только как благодатное воздействие Божие на ум и сердце человека, предрасполагающее к вере слову Писания. Чтобы уверовать проповеди Самого Христа и проповеди других о Христе, для этого необходимо особенное внутреннее воздействие Божественной благодати на человека, как это разъяснил Иисусе Христос и в другом месте, сказавши ап. Петру, исповедавшему Его воплотившимся Сыном Божиим: блажен ты, Симон, сын Ионин; потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах (Мф.16:17). И Ап. Павел написал: никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1Кор.12:3). Ясно, что в вышеуказанных словах пророков Исаии и Иеремии о пророческом даре нет и речи. Равным образом из слов: и будут все научены Богом, отнюдь нельзя выводить той мысли, что с явлением на землю Иисуса Христа уже нет нужды во внешнем церковном учительстве, нет нужды в лицах, которые должны были бы, по поручению церкви Христовой, заниматься делом проповеди веры во Христа, так как люди по вере во Христа будут привлекаться Самим Богом. Такая мысль прямо противоречила бы заповеди Христа, данной апостолам: идите, научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа (Мф.28:19) и словам ап. Павла: как веровать в Того, о Ком не слыхали (Рим.10:14). Таким образом словами: будут все научены Богом, Христос указал на благодать предваряющую, или возбуждающую веру проповеди о Его учении. Но эта проповедь о Христе может быть, по словам апостола Павла, предложена только тем лицам, которые имеют посланство от Бога через церковь Христову, согласно порядку, указанному в св. Писании (Рим.10:15; 1Тим.4:14,5:22; 2Тим.1:6; 1Тит.3:14–15; Тит.1:5). Если же кто не получил от церкви Христовой такого посланства, тот и не имеет права проповедовать Христово учение: как проповедовать, если не будут посланы? (Рим.10:15). Словом же все будут научены Богом пророки и Иисус Христос указывают на то, что к вере в Его учение будут привлекаться Богом люди не из одного только какого-либо народа, как в ветхом завете только евреи были призваны ко вступлению в завет с Богом и к ним только по преимуществу посылались пророки, а все, то есть, все желающие люди из всех племён и народов (Деян.10:34–35; Гал.3:27–28).

В подтверждение своего учения о непрерывном продолжении пророческого дара в церкви Христовой на земле хлысты ссылаются ещё на слова пророка Иоиля: и будет после того, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старикам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения. И также на рабов и на рабынь в те дни излию от Духа Моего. И покажу знамения на небе и на земле: кровь и огнь и столпы дыма. Солнце превратится в тьму и луна – в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и страшный. И будет, всякий, кто призовёт имя Господне, спасёется (Иоил.2:28–32). В этих словах пророка Иоиля говорится о двух великих по своим событиям временах в жизни церкви Христовой на земле:

1) об излиянии благодатных даров Св. Духа на всякую плоть, на рабов и на рабынь в начале, в первое время жизни церкви Христовой; 2) о великих чудесах на небесах и на земле: крови, огне, курении дыма и помрачении солнца перед великим и страшным днём Господним, или днём страшного суда. Упоминая о двух важных временах в жизни церкви Христовой – начале и конце её, пророк Иоиль ничего не говорит о том, что пророческий дар будет продолжаться в церкви Христовой непрерывно от начала её и до конца в той же мере, как это было, в первое время её существования, а говорит только об особом чрезвычайном и обильном излиянии даров Св. Духа в начале, при основании церкви. Что, действительно, при начале жизни церкви Христовой на земле было это особое, чудесное, обильное излияние благодатных даров Св. Духа на верующих, об этом читаем свидетельства в Деяниях апостольских о сошествии Св. Духа на апостолов и других верующих, бывших в Сионской горнице в день Пятидесятницы (Деян. 2 гл.), о пророках, бывших в Антиохии (Деян.13:1), – о пророке Агаве (Деян.21:10–11), – о дочерях одного из семи диаконов Филиппа, пророчествовавших (Деян.21:9) и других. Что именно пророк Иоиль предсказывал об чудесном излиянии благодатных даров Св. Духа в день Пятидесятницы, это подтверждает и ап. Пётр в своей проповеди к народу об этом чудесном событии, приведши буквально вышеуказанные слова пророка Иоиля (Деян.2:17–21). Другую половину пророчества Иоиля о знамениях и чудесах при конце жизни церкви Христовой на земле и конце видимого мира апостол привёл для указания на то, что неуверовавшие возвещённому пророками Христу останутся безответными в день страшного суда. Со дня Пятидесятницы благодатные дары Св. Духа, обильно излитые на апостолов и через них потом на продолжателей их служения – епископов и пресвитеров в церкви Христовой, через таинства стали изливаться на всякую плоть, то есть, на верующих во Христа всех племён, народов, полов, возрастов. Что в указанном выше пророчестве Иоиля не говорится только об одном даре пророчества, а вообще о всех благодатных дарах Св. Духа, это видно из того, что и ап. Пётр указал исполнение этого пророчества в день Пятидесятницы, когда именно дар пророчества не проявился у апостолов, а они проповедовали Христа на разных языках и потом возрождали уверовавших благодатными дарами в таинстве крещения, крестивши в день Пятидесятницы около трёх тысяч человек (Деян.2:41). Нельзя из вышеуказанных слов пророка Иоиля, как это делают еретики рационалисты и хлысты, выводить мысли о бесполезности таинств церкви Христовой, как священнодействий, через которые преподаются верующим благодатные дары, необходимые для спасения человека и в частности бесполезности таинства священства и преемственной и непрерывной от апостолов передачи дара рукоположения, или хиротонии, так как эта мысль противоречит намерениям и действиям Самого Иисуса Христа, учредившего и таинства и иерархию, как предметы, необходимые для спасения истинно верующих в Него, чад Его церкви на земле.

Третье и особенно твёрдое и ясное основание своему учению о постоянном и непрерывном продолжении в Церкви Христовой пророческого дара хлысты видят в следующих словах Ап. Павла, на которые и особенно часто ссылаются: ревнуйте о дарах духовных, особенно же о том, чтобы пророчествовать... Когда вы сходитесь, и у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык, есть откровение, есть истолкование: всё сие да будет к назиданию. Если кто говорит на незнакомом языке, говорите двое, или много, трое, и то порознь, а один изъясняй. Если же не будет истолкователя, то молчи в церкви, и говори себе и Богу. И пророки пусть говорят двое или трое, а прочие пусть рассуждают. Если же другому из сидячих будет откровение, то первый молчи. Ибо все один за другим можете пророчествовать, чтобы всем поучаться, и всем получать исцеление (1Кор.14:26–31). Побуждая ревновать о дарах духовных, а по преимуществу о даре пророчества (1Кор.14:1), апостол указывает и цель получения этих даров – обличение, поучение и утешение (1Кор.14:24–25,31). Но здесь лица, получившие дарования Св. Духа, называются пророками главным образом и прежде всего не в смысле провозвестников воспринятых ими новых откровений от Бога, а как провозвестники уже проповеданного Сыном Божиим откровения и сообщённого апостолам. Что для проповеди уже готового откровения Христова нужно иметь, действительно, дар Св. Духа, это видно из заповеди Христа апостолам: не выходить на дело проповеди из Иерусалима до получения ими даров Св. Духа. Апостолы после дня Пятидесятницы проповедовали не новые какие-либо истины, не новое учение, а были только свидетелями учения (Деян.1:8), принесённого на землю Иисусом Христом. Поэтому то и ап. Павел говорит в послании к галатам: если бы даже мы, или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам (учение Христа), да будет анафема (Гал.1:8). А апостолы в своей проповеди поставляли главной задачей предначертать перед глазами слушателей Иисуса Христа, как бы у них самих распятого (Гал.3:1). Пророки, упоминаемые ап. Павлом в послании к коринфянам (1Кор. 14 гл.), были главным образом истолкователями св. Писания, тайн Божиих, учения об искуплении, совершённом Христом. Дар истолкования учения Христа и дар языков были ниспосылаемы Богом первенствующей церкви для того, чтобы верующие, обладая ими, могли беспрепятственнее и легче распространять Христово учение, чего они очевидно не могли бы сделать, если бы не обладали сими дарами. Во всей вселенной было много народов, из коих каждый говорил на своём особом языке. Эти народы не приняли бы такого учителя, который объяснялся бы с ними на непонятном для них языке, назвали бы его безумствующим (1Кор.14:23). Дары истолкования учения Христова – пророчества и дар языков были обильны в первенствующей церкви, но нельзя сказать, чтобы они были невозможны в истинной церкви Христовой и в последующее время её жизни. Дух Святой, пребывающий в истинной церкви Христовой, может открыться и теперь в даре пророчества. Но, с другой стороны, эти драгоценные дары Божии не могут быть расточаемы там, где есть достаточно, так сказать, и естественных средств для достижения известной религиозной цели. Эти дары были обильны в первенствующей церкви Христовой на земле, во-первых, потому, что тогда ещё не было Св. Писания, которое теперь имеет церковь. Первая новозаветная книга Св. Писания – Евангелие Матфея – написано было спустя уже восемь лет после вознесения Христа на небо. Многих книг Св. Писания нового завета ещё не было, когда писал об этих дарах ап. Павел; а другие книги Св. Писания нового завета хотя уже и были написаны, но не были распространены между христианами, были только известны какой-либо одной местной церкви. Для грубого, окружённого идолами и погрязшего в чувственных пороках, язычника и для хвастливого и гордого своими мнимыми преимуществами перед другими народами иудея слово крестное казалось безумием и соблазном (1Кор.1:23). В этом случае на помощь немощствующим не замедлила явиться Божественная благодать через многие чудотворения, пророчества и сказания на разных языках, привлёкших иудеев и язычников к принятию христианства. То обстоятельство, что в настоящее время в православной церкви дар пророчества встречается весьма редко, не свидетельствует, что церковь погрешила, что её одолели врата ада, что она лишилась благодати Св. Духа, как говорят по сему поводу хлысты и подобные им сектанты, враги церкви. В православной церкви дары Св. Духа сообщаются через св. таинства. Если же чрезвычайные дары Св. Духа: дар пророчества и дар языков проявляются редко, то это показывает, что православная церковь не пала ещё так низко, чтобы для пробуждения членов её от неверия нужны были какие-либо особые, чрезвычайные, чудесные средства. Знамения, говорит ап. Павел, не для верующих, а для неверующих (1Кор.14:22. Св. Златоуста слова и беседы на разные случаи. Том 2, стр. 197–200, изд. 1865 г. СПб.). Хлыстовское же толкование вышеуказанных слов ап. Павла, что в их общине, согласно этим словам ап. Павла, дар пророчества во всей силе проявляется и в настоящее время, не может быть признано правильным, во-первых, потому, что хлыстовские пророки в своих речах высказывают новое учение, несогласное и даже прямо противное учению Христа; во-вторых, потому, что если бы у них проявлялся истинный дар пророчества от Св. Духа, то, согласно слов ап. Павла, должен был бы вместе проявляться и дар языков. Из слов ап. Павла видно, что в его время получившие дар пророчества вместе могли получать и дар языков, или дар говорения на незнакомом языке (1Кор.14:5), а этого дара у хлыстов нет и по их собственному признанию, как это приходится слышать от них самих, при миссионерских собеседованиях. Из слов апостола: у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык, есть откровение, есть истолкование: всё сие да будет к назиданию (1Кор.14:26) нельзя выводить и той мысли мнимо-духовных христиан, что каждый верующий во Христа может в церковном собрании учить, священнодействовать и управлять. Такое понимание слов Ап. Павла прямо противно заповеди Христа к апостолам, которым только одним Он дал власть и право общественной проповеди людям Его учения (Мф.24:14,28:19; Мк.13:10,16:15; Ин.20:21–23) и совершения, таинств крещения (Мф.28:19; Мк.16:16), миропомазания (1Ин.2:20,27; 2Кор.1:21–22), причащения (Лк.22:19–20; 1Кор.11:23–26), покаяния и разрешения грехов (Ин.20:22–23; Деян.19:18), рукоположения (священства) (Деян.6:6,13:3,14:23,20:28; Ефес.4:11–14; 1Тим.4:14,5:22; 2Тим.1:6; Тит.1:5), брака (Мф.19:6; 1Кор.7:39; Еф.5:31–32) и елеосвящения (Мк.6:13; Иак 5:14–15). И ап. Павел, говоря, что апостолы служители Христовы и домостроители тайн Божиих (1Кор.4:1), замечает: все ли апостолы? все ли пророки? все ли учители? все ли чудотворцы? (1Кор.12:29). Никто сам собой не приемлет (первосвященнической, епископской) чести, но призванный от Бога, как и Аарон. Так и Христос не Сам Себе присвоил славу быть первосвященником; но Тот, Кто сказал Ему: Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя (Евр.5:4–5). В указанных словах ап. Павел даёт благословение и право только людям, получившим особые благодатные дары Св. Духа, при видимом рукоположении, идущем непрерывно от апостолов через продолжателей их служения, принимать участие в отправлении богослужения. Продолжатели апостольского служения могут давать благословение и мирянам, читать и петь при богослужении.

Миссионер протоиерей Н. Кутепов

по поводу книжки И. Усова: „Павел Иванович Мельников (Андрей Печерский. Его жизнь и литературная деятельность“).

В настоящее время в мире раскола австрийского толка пользуются всеобщей известностью апологеты австрийщины – Ф. Мельников и И. Усов. Обе эти фамилии мы видим на обложке названной брошюрки, что даёт возможность раскольникам думать и говорить, что эта брошюрка составлена их защитником Иваном Усовым о своём собрате Мельникове²¹⁷, и среди нас, говорят они, есть учёные лица, литераторы, хотя, на самом-то деле, книжка эта написана не Ив. Усовым и не о том Мельникове. Ошибка- ли это наборщика или что-нибудь подобное, но имя автора сей брошюрки обозначено на обложке буквой И. (Иван, говорят раскольники), тогда как в конце брошюры (на стр. 316) напечатано: «Пав. Усов». Год издания книжки почему-то не проставлен на обложке, дозволение цензуры отсутствует; напечатано только: «Издание поставщика Его Императорского Величества Высочайше утверждённого товарищества Μ. О. Вольф. С.-Петербург, Гостинный двор, 18. Москва, Кузнецкий мост, 12».

Книжка эта быстро распространилась среди раскольников. После бесед с Перетрухиным, бывших в с. Орехове, Славяно-сербского уезда, в декабре 1899 года, мне православные жители этого села заявили, что Перетрухин читал у себя на квартире какую-то, должно быть, бесцензурную книжку о том, как один православный священник «крестил собаку», что несколько экземпляров этой книжки он оставил у раскольников. Приезжаю в с. Городище, где несколькими днями ранее происходили беседы с Перетрухиным, и здесь узнаю, что та же книжка распространена и в этом селе, есть даже она и в соседней деревне – Ольховатских Двориках. Таким образом, пропагандисты раскола, видя в публичных беседах с православными миссионерами мало пользы, – как об этом заявил мне мнимый архиепископ раскольнический, донской урядник Картушин, – находят более полезным для своего дела, разъезжая по России, как бы для собеседований, – распространять в народе свои «подпольные» сочинения, а также разные брошюрки, в которых есть хотя малый намёк на недостатки (нравственные) нашего православного духовенства. И они достигают своей цели: книжка, оставленная на память хотя бы от Перетрухина или Усова, а иногда и присланная лично «от отца Иоанна» (лже-архиерея Картушина), каждым раскольником ценится очень высоко: он читает и перечитывает её по нескольку раз, указанные дарителем страницы заучивает наизусть, читает их своим знакомым раскольникам и православным. У нас в с. Городище есть раскольник, некто Рындин, человек малограмотный, но «презельный²¹⁸ ревнитель раскола». Книжка Усова, конечно, была Перетрухиным подарена и ему. Но дабы Рындин не забыл нужного в книжке места, Перетрухин написал карандашом на обложке: «144». И вот эта сто сорок четвёртая страница теперь известна почти всему селу: читалась она и в пивной, читалась и на базаре, читалась (наизусть) и в сельском правлении (старшина и староста в селе – оба раскольники)...

Мне удалось просмотреть у себя эту книжку (Рындина). Она довольно порастрёпана, но все листики чистенькие, а некоторые даже и не разрезаны, зато IX глава: «Отчего Павел сделался Савлом», а в особенности 144 страница – буквально засалена: видно, что к ней прикасался не один десяток грязных рук. На поле, против той строки, откуда нужно раскольнику начинать чтение, Рындин написал полууставом: зри.

Девятая глава названной брошюры знакомит читателя с «Отчётом о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», составленным Мельниковым по поручению г. Министра внутренних дел в 1854 году, и, главным образом, с той частью отчёта, в которой Мельников, доказывая возможность убедить раскольников в их заблуждении, выставляет на вид неподготовленность тогдашнего православного духовенства к воздействию на раскольников путём убеждения. Описывая состояние духовенства, Мельников представляет его в слишком мрачном виде и на основании частных ненормальных случаев набрасывает мрачную тень на всё духовное сословие.

«Состояние сельского православного духовенства, – пишет он, – действительно самое жалкое. Народ, которого совесть должна была бы находиться в руках священников, – этот народ не уважает духовенства, преследует его насмешками и укоризнами и тяготится им... Оттого духовенство наше не уважается народом, что слишком отрешено от общества. Получив превратное воспитание, оно не вносит в жизнь народную живого учения духа, а остаётся при одних мёртвых формах внешнего служения, да и теми пренебрегает до кощунства. Оттого духовенство наше не уважается народом, что оно часто представляет беспрерывные примеры неуважения к вере; оттого оно не уважается народом, что служение Богу превратило оно в доходное для себя ремесло» (стр. 143 и дал.). Трудно верится, чтобы Мельников говорил чистую правду. Из его слов легко прийти к такому выводу, что среди тогдашнего духовенства (хотя бы и сельского) не было даже и нескольких священников, которые бы на свой сан смотрели, как на служение Богу, принимали его по призванию, а не с целью занять доходное место. А разве это правда? Разве он мог лично и близко познакомиться со всем духовенством Нижегородской губернии? Конечно, нет. Он слышал об этом от помещиков, от крестьян? Но ведь он же сам говорит, что „в то время дворянская спесь процветала ещё во всей силе и с презрением относилась к «кутейникам» (стр. 74), что «в редком рассказе забавного содержания народ не глумится над попом, попадьёй и поповским батраком», что «во всех народных пословицах, присказках и байках, во всех народных поговорках и присловьях, если только говорится о духовенстве, говорится с насмешкой» (стр. 143). И вот Мельников народные глумления принял за действительные факты и, ничтоже сумняся, записал их в свой отчёт. Можно ли назвать правдоподобным категорическое заявление о том, что духовенство (а не некоторые только священники) не вносят в народную жизнь живого учения духа, а остаётся только при одних мёртвых формах внешнего служения, да и теми пренебрегает до кощунства, представляя беспрерывные примеры неуважения к вере»? Не говорим мы того, что таких священников совершенно нет: очень может быть такие нежелательные и вредные для св. церкви священники иногда и бывают, по чтобы всё духовенство (хотя бы Нижегородское) было таковым, этому никто не поверит. При этом не нужно забывать и того, что если и попадаются описанные Мельниковым священники, то остаются они в своём сане только «до уведения» своего епископа, что Мельникову, надо думать, было не безызвестно.

Но фиал ярости, – излитый Мельниковым на православное духовенство, – заключается в дальнейших словах, против которых даже безграмотный Рындин написал внушительное: зри. Вот эти слова: «Может ли народ с уважением смотреть на духовенство, может ли он не уклоняться в раскол, когда то и дело слышит он, как один поп, исповедуя умирающего, украл у него из-под подушки деньги, как другого народ вытащил из непотребного дома, как третий окрестил собаку, как четвёртого, во время пасхального богослужения, диакон вытащил за волосы из царских дверей? Может ли народ уважать попов, которые не выходят из кабака, пишут кляузные просьбы, дерутся крестом, бранятся скверными словами в алтаре? Может ли народ уважать духовенство, когда повсюду в среде его видит «святокупство», небрежность к служению, бесчиние при совершении таинственных обрядов»? (стр. 144). Нет, сказали бы мы Мельникову, таких священников, о которых вы только что сказали, не только народ, но и само духовенство не может уважать и не уважает. Только, необинуясь, скажу, что всё это раскольничьи «байки». Я провёл свои детские и отроческие годы в одном из многолюднейших раскольнических селений и наслышался таких диковинных рассказов о духовных лицах, что если бы захотел последовать примеру Мельникова, записать эти «байки», то затмил бы его. Но в том-то и суть, что все эти рассказы слагаются раскольниками с предвзятой целью унизить авторитет православного духовенства, служителя Тому, Которого также называли и ядцей²¹⁹, и винопийцей и другом мытарям и грешникам и даже действующим силой Вельзевула... Ничего нет удивительного в том, что мир ненавидит служителей Христовых, ибо Его прежде ещё возненавидел (Ин.15:18). Повторяю – тех священников, которые крадут, прелюбодействуют, кощунственно относятся к совершению св. тайн, дерутся, ругаются где бы то ни было, пьянствуют и пр. – не уважает не только народ, но и само духовенство: замеченный в каком-либо нравственном преступлении священник или диакон и пр. непременно подвергается суду и, смотря по степени преступления, получает или извержение из сана, или временное запрещение, или посылаемся в монастырь на исправление и пр. По описанию же Мельникова, представляется такая мрачная картина «состояния духовенства», что так и кажется, будто бы эти пороки совершаются духовенством открыто повсюду то и дело и при том совершенно безнаказанно! Но сам же Мельников дальше невольно проговаривается, что всё это слишком преувеличено. «Много ли найдётся сельских священников, которые выгодами своими пожертвовали бы для блага церкви? – спрашивает Мельников и отвечает: «На словах и на бумаге найдётся много, на деле очень мало» (стр. 147). Мало найдётся сельских священников, которые выгодами своими жертвуют для блага церкви, мало, но всё-таки найдётся, как же он раньше-то говорил, что повсюду видно святокупство? Такое противоречие только и объяснимо широкой поэтической натурой автора Отчёта. Но, да простит ему Господь... Не будем тревожить его костей, а обратим лучше своё слово к глаголемым старообрядцам, которые теперь, если и не молятся за Мельникова. как за еретика-табачника, то во всяком случае очень благодарят его, как соратника в деле укрепления и пропаганды раскола.

Ошибаетесь вы, братия старообрядцы, считая Мельникова своим единомышленником: раскол он никогда церковью Христовой не считал, а смотрел на него, как на «порождение грубости и невежества». «Не надобно забывать, – говорит он, – что раскол, собственно так называемый, т. е., поповщина и беспоповщина, есть порождение грубости и невежества, и что он должен со временем уничтожиться, когда просвещение проникнет в низшие слои народа» (ст. 222). «Повторяю – перед лицом просвещения расколу не устоять» (226). Относительно руководителей раскола, понимающих своё заблуждение, каковыми большей частью являются раскольнические лже-епископы, миссионеры и проч., Мельников говорит, что они – эти «коноводы раскола... по своим личным расчётам, держат толпу в раскольническом заблуждении для того, чтобы посредством этого иметь на неё (раскольничью массу) влияние и руководить ею по своей воле» (151).

Не одобряет Мельников и «нравственность» вашу: по его описанию она очень низкопробна. Он говорит, что даже мнимые епископы ваши позволяют себе и «святокупство» и подарочки «приятельницам». «Из них (раскольнических лже-епископов) двое находятся под запрещением: Софроний – за святокупство, Пафнутий – з за то, что на Кузнецком мосту своей приятельнице бурнус²²⁰ покупал» (260). Но всё это прикрывается фарисейским лицемерием: «Русский раскольник, если он занял почему-либо видное место в кругу сектаторов, отличается ханжеством и лицемерием» (130).

Но это – в миру. Посмотрим, быть может, в скитах нет этого ханжества и лицемерия. Мельников пишет:

«Из долговременного наблюдения я вывел заключение, что всякий скитский раскольник или раскольница на каждом шагу употребляет рассчитанное ханжество и лицемерие в разных видах и формах... Каждый час, каждую минуту скитский раскольник лицемерит, живёт обманом, с малолетства до преклонной старости ходит в личине» (130). Для чего же это делается? Для того, чтобы соблазнять, обманывать простой народ.

«Видя в раскольнических сектах всю благовидную внешность, простой народ чувствует привязанность и к старым обрядам, веря, что только в этих вертепах лицемерия и сохранилась святая вера Христова» (134). «Они смиряются и благоговейно молятся на глазах богатых раскольников, чтобы выманить от них больше денег. Они помогают бедному крестьянину, чтобы сделать из него дарового работника. Под личиной мнимых добродетелей, в скитах скрываются ненасытная алчность к деньгам, своеволие, праздность, пьянство и разврат. Корыстолюбие внушило старухам (игуменьям) мысль набирать девочек, учить их грамоте и расколу и, когда они достигнут 16 или 17 лет, отправлять в канонницы на подвиги лицемерия и разврата: за такие подвиги своих воспитанниц они получают от богатых раскольников деньги» (134–5). «С праздностью не разлучены пьянство и разврат, и они в сильной степени господствуют в скитах. В Комарове одна игуменья пропила обитель... Степень разврата в скитах видна из именного списка оставшихся в скитах раскольниц: в нём то и дело встречаются заимствованные из ревизских сказок слова «незаконнорожденная дочь». Например, в Оленевском ските, при 96 именах, 19 раз упоминается о незаконных рождениях, а о настоятельнице обители Никанориной говорится так: «Она незаконнорожденная дочь умершей игуменьи этой обители, Никаноры, и у неё самой есть две незаконнорожденные дочери, Анна и Харитина, из которых первая уже родила незаконнорожденную дочь, а другая, как слышно, родит в нынешнем году». В Комаровском ските одна романовская мещанка имела открытый дом разврата, куда во всякое время могли приходить обительские девки с своими любовниками. Для всякого греха у скитниц есть своё извинение. Разврат молодых девиц они извиняют так: «Блуд не грех, а только падение, и все святые отцы падали, да угодили Богу покаянием. Не покаявшись, не спасёшься; не согрешивши, не покаешься. Девице позволено согрешать, а то бы ей не в чём было и покаяться, а не покаявшись, не спасёшься». Лицемерие и ханжество, главнейшие основы скитского быта, не исчезают даже в минуты увлечения в разврат. Так один православный, имевший в скиту любовницу, рассказывал, что, проведя ночь в её светлице, он пил воду из стоявшей подле постели кружки. Захотелось пить и любовнице его, но когда он подал ей недопитую кружку, то она оттолкнула её, сказав: «с ума ты никак сошёл: разве я буду пить из одной посуды с табашником» (136–7).

После таких ярких примеров раскольничьей нравственности, приведённых Мельниковым же, раскольникам ли бросать камень в православное духовенство? И им ли вынимать сучок из глаза брата своего?

Но, довольно об этом!

Теперь познакомим вас с возникновением австрийской иерархии, как оно описывается Мельниковым. И прежде всего считаем нужным указать следующие его слова: «Бог знает, заимствовался ли Павел (главный деятель по основанию раскольнической митрополии), с умыслом ли он сделал дело, ничем неизвинительное, но, переправляя возвращённый правительством Устав, он внёс в него Богословие, в котором коснулся самых главных догматов христианства и изложил их еретически. Именно он провёл мысль, что до сотворения мира существовал один Бог-Отец, пребывающий в молчании, имея Сына, Слово Божие, только во уме своём. Когда же изрёк: «Да будут вецы», это слово осуществилось во втором лице св. Троицы, выйдя из ума Бога; в то же время Бог-Отец отрыгнул от сердца своего Дух Святый, и сбылось сказанное пророком: «Из чрева прежде денницы родих Тя». Следовательно, второе и третье лица св. Троицы небезначальны (250–1). Этот Устав служит основанием Белокриницкой иерархии: не будь этого Устава, не дано было бы австрийским правительством и разрешения вам иметь особого епископа; а митрополит Амвросий, при переходе в раскол, обязался подчиняться этому уставу, следовательно, принять и это еретическое учение. Если же в основу Белокриницкой иерархии положена ересь, то само собою понятно, какова эта иерархия: на ереси дело Божие не созидается. Но послушаем, что скажет об этом Мельников.

«Учреждение Белокриницкой митрополии, говорит он, было делом: 1) поляков, оставивших наши пределы после революции 1831 года, 2) австрийских государственных людей, католического и униатского духовенства (в отмщение за воссоединение униатов) и эрцгерцога Людовика, 3) русских государственных людей, графа Бенкендорфа (человек не русский и лютеранин) и князя Паскевича, действовавших, вероятно, по непониманию того, что они делали» (239–240). Итак, тот Мельников, которого вы хотели бы считать своим заступником и слова которого о православном духовенстве читаете «на всяком месте», считает, на основании добытых им данных, учреждение вашей иерархии делом не Божиим, а поляков, католического и униатского духовенства и лютеранина Бенкендорфа. Хороши же у вас союзники и пособники! Что это, действительно, так, – слушайте дальше.

«В 1839 году у нас воссоединены униаты. Униатский митрополит в Австрии, Михаил Левицкий, не без ведома папы римского, подал буковинским (раскольникам) липованам, между которыми уже бродила, занесённая из России, мысль о епископе, совет, чтобы они обратились к австрийскому правительству с просьбой об учреждении раскольничьего митрополита. Он составил им программу действий и обнадёжил в покровительстве сильных лиц. Это была месть за воссоединение униатов» (244). «При тайном содействии католического высшего духовенства, лиц высшего венского круга, даже некоторых дам, валдайский ямщик (Пётр Великодворский – Павел) и крыловский мещанин (Алимпий Зверев или Милорадов) проникли в министерские кабинеты, представлялись эрцгерцогу Райнеру и самому императору Фердинанду» (250). Дамы-католички, помогавшие раскольникам, были графиня Стадион и княгиня Меттерних. Помогали они не потому, чтобы сочувствовали раскольникам, а, по научению иезуитов, желали принести вред православной церкви. Вот как объясняет это Мельников: «Хороший был салон графини Стадион в Вене, блестящий был салон княгини Меттерних. В этих салонах, около 1843 года, с чрезвычайной предупредительностью, как дорогие гости, приняты были мещанин посада Крылова, Олимпий Зверев-Милорадов и валдайский ямщик, Пётр Великодворский (инок Павел). Алимпий, не нуждаясь в вилке и ноже, ел руками, постоянно пьяный человек, который, живя в Белой Кринице, никогда не возвращался домой без синяков и редко без окровавленного лица, имеющий привычку сморкаться выстрелами в сторону, посредством прижимания пальцем противоположной ноздри – подобный человек в салоне княгини Меттерних! Дело объясняется преданностью графини и княгини католической церкви и влиянию на них иезуитов» (242). «И римский двор, как говорят, мстя за униатов, принимал участие в деле образования раскольнической иерархии... Из письма Аркадия Славского к митрополиту Кириллу Белокриницкому из Константинополя, от 3 октября 1858 года, видно, что раскольники и в то время рассчитывали на папу» (245). Прочитав всё это, должны вы, братия старообрядцы, подумать поусерднее над историей возникновения вашей незаконной иерархии.

Церковь Христова с трёхчинной иерархией и седмию таинствами, как вам хорошо известно, есть дело Божие; Я создам церковь Мою, обещал Спаситель и, действительно, создал. Церковь Христова наздана на основании апостол и пророк, сущу краеугольну Самому Иисусу Христу, т. е., в основу её легло учение Христа Спасителя, святых апостолов и пророков, а в основу вашей церкви легло еретическое учение инока Павла, изложенное им в Белокриницком Уставе, о том, что Сын Божий и Святый Дух не вечны, не собезначальны Отцу, по сему-то ваша церковь и иерархия её, как доказывает Мельников, есть дело не Божие, а поляков, папы римского и его духовенства, духовенства униатского и лютеранина Бенкендорфа, В деле созидания и распространения Христовой церкви св. апостолам помогал Сам Господь: «Богу споспешествующему», писали они, а в деле утверждения и даже открытия вашей иерархии помогали иезуиты и католички Стадион и Меттерних; святые апостолы всегда призывали на помощь себе Господа Бога и у Него искали защиты, а ваши мнимые епископы (Аркадий Славский) – у еретика папы римского и пр. и пр.

Значит, не будь мятежных врагов нашего отечества, поляков, не будь еретиков-католиков и их единомышленников – униат, не будь иезуитов и их поклонниц-католичек Стадион и Меттерних, – не было бы и вашей австрийской церкви, и австрийского священства: оно возникло благодаря стараниям еретиков, – это их плод. Если этот плод хорош, то должны вы признать добрым и древо, принёсшее сей плод, т. е. поляков-мятежных, папу римского, униатского митрополита, иезуитов, лютеран и прочих ваших покровителей, помогавших вам далеко не по сочувствию к вам, а из простого чувства мести нашей св. православной церкви.

Теперь посудите: много ли говорит в вашу пользу Мельников? – Ни слова. Нравятся вам его слова на 144 странице? Но они могут нравиться только безграмотному Малахию, который не может по своей малоразвитости понять, что истина св. церкви познаётся «не по житию» некоторых её членов, хотя бы и пастырей, а по её учению. Если же будем искать церковь «по житию», то легко можем ошибиться, ибо иногда «у еретиков наблюдается больше воздержания, чем у православных» (кн. о вере л. 216), потому что диавол, дабы соблазнить православных в ересь, повелевает еретикам «пост и девство им законополагати». «Всегда убо в молитвах лукавый ленивы же и нерадивы благочестивые ны и православные делает: противно же безбожныя и еретичествующия на скверныя тех молитвы тыя воздвигает» (бл. Симеона Салунск. кн. 2, отв. 79).

Мы должны твёрдо помнить, что православный священник, какую бы он безнравственную жизнь ни проводил, до тех пор, пока не получил извержения, есть священник правильный, законный: благодать Божия действует через него и освящает верующих. «Всеми Бог действует, – говорит св. И. Златоуст, – аще тии были бы и не достойни, за еже спастися людем» (Бесед. на 14 посл. стр. 2552). Для нас «достоинство» священнослужителей должно заключаться не в нравственной его жизни, а в содержании истины: «зол како глаголеши? аще убо веры ради, бегай его и отрицайся... аще же ли жития ради, не испытуй», поучает св. Златоуст (там же, стр. 3113).

Поэтому вам, братия-старообрядцы, никогда и не должно было бы говорить о грехах человеческих. Если же вы начинаете говорить об этом, то показываете только свою фарисейскую праведность, заявляете, что вы не таковы, а гораздо лучше. Кроме этого, если вы считаете себя в праве быть в разделении с нашей св. церковью потому, что некоторые священники поступают не так, как бы им должно было поступать, то этим уже свидетельствуете о своём неведении самых начальных истин христианства о не осуждении своих ближних, паче же иерея. Вы и не подозреваете, что уподобляете себя за такое учение еретикам-стригольникам, которые не хотели подчиняться богопоставленным пастырям только потому, что считали их нравственно-недостойными (Макар. Минея. Июнь. Послание Антония царегр.). Вы, вероятно, не знаете, что даже отлучается от общения церковного тот христианин, который не покоряется своему пастырю «греховного ради извета» (13 прав. второперв. соб.), что простец, укоряющий священника («аще негде и истина суть»), «да есть анафема, и да изгнан будет из церкви, отлучен бо есть от св. Троицы, и послан будет во Иудино место» (Номокан. 121 пр.), ибо, осуждая священников за их пороки и отделяясь через эти пороки от св. церкви, «ты не мене (говорит св. И. Златоуст) пренебрегавши, но священство. Аще узриши сего (священства) мя обнажена, тогда пренебрези. Но донележе на престоле сем седим, донележе председание имамы, имамы и достоинство и крепость, аще и недостойни есмы (стр. 2068 и дал.). «Аще видиши иерея недостойна, священничество не оболгуй» (Маргар. л. 198). «Познай себе, яко всяко тебе вышши, и попусти праведному судии суд. Да будет же священник в еже по Бозе догматех не согрешая, о прочих же неси ты судия, или испытатель ему. Но познавай свою меру и достоинство. Что убо рече не подлежит ли возстязанию и церковным правилом священник; ей, но не тобою той испытается, или истяжется, но от Бога, или мпожицею от большаго архиерея. Ты же что пастыря востязуеши, овча сый. Что восхищавши фарисейски Божие судилище, и святительский сан, иже тебе несть вручен ни от Бога воверен. темже молю вы, не судите никого же, изряднее же священника Божия» (Никон Чери. сл. 40, л. 302).

Вам нравится отзыв Мельникова о духовенстве православной церкви, и вы с злорадством читаете его всюду. Но, – друзи, друзи мои! – посмотрите на своё духовенство, на свои скиты, не найдёте ли и там чего-нибудь подобного, только в больших размерах... Мало этого. Посмотрите на историю хотя бы русской церкви и там вы увидите те же явления. Пастыри одной и той же церкви, а какая разница в их нравственной жизни! Одни представляют светлый пример, образец христианско-подвижнической жизни, другие погрязают в грехах; одни исповедуют св. православную веру во всей её небесной чистоте, другие заражены суевериями; одни – воплощённая кротость и смирение, – другие чужды сих добродетелей, а св. церковь через сих «недостойных» пастырей не лишалась святости, никто через сие от неё не отделялся. Прочитайте со вниманием «Стоглав» и вы увидите много такого непривлекательного в жизни духовенства и монашествующих, о чём Мельников даже и не слыхал. Укажем хотя бы следующие факты.

«Попы и церковные причётники в церкви всегда (обратите внимание – всегда) пьяни и без страха стоят и бранятся, и всякие речи неподобные всегда изо уст их исходят, и миряне, зря на их бесчиние, гибнут, такоже творят. Попы же в церквах бьются и дерутся промеж себя, а в монастырях такое же бесчиние творится» (по казанск. изд. 1862 г., гл. 5, вопр. 22 стр. 66). Мельников говорил только о том, что некоторые священники пьянствуют в кабаках и указал один случай драки священнослужителей в алтаре, а Стоглавый собор что говорит? Говорит, что в то время были и такие священники и причётники, которые всегда являлись в церковь пьяными, всегда произносили в церкви скверные слова, всегда в церкви бились и дрались. Миряне, зря на них, то же творили. Не отставали в этом отношении и монастыри. Посудите же, – кто, Мельников или Стоглавый собор – передаёт нам картину «упадка нравственности духовенства» в более мрачных красках? Конечно, Стоглавый собор. Но дополним немного эту картину словами того же собора: «Еже повелевают отцы святии пити по чаши или по две или по три, сего мы ниже слышати хощем, ниже ведаем меру чаш онех, но сицева мера наша есть, егда пияни будем якоже не познати себе, ниже помнити и множицею даже до облевания и тогда престанем пити» (стр. 231). Неужели же из-за таких бесчинников следует прерывать общение со св. церковью? По старообрядческой логике обязательно следует, а, однако, почему-то и они говорят, что во времена Стоглава, несмотря на пиянственное житие священников, благочестие на Руси процветало. Это показывает только «непостоянство их: поскольку они никогда в словесех не стоят», как и еретики (Вас. Вел. кп. 3, посл. 241), «идеже бо несть истины, тамо ни твёрдости» (Маргарит л. 486).

Мельников далее указывает (или вернее – упоминает) сказочный, скорее всего, выдуманный раскольниками случай крещения священником собаки... Возмутительный поступок, если только возможно допустить, что он когда-нибудь был. Такой поступок возможен только от человека ненормального и, во всяком случае, в церкви он не допустим. На самом деле, возможно ли, чтобы священник в полном облачении, по уставу церкви крестил... собаку? Этого никто из присутствующих ему не позволил бы, как не позволил бы даже и ввести собаку в церковь. Никто не позволил бы этого кощунства и в частном доме. Очень возможно, что священник, конечно, без облачения, будучи пьян, или помешан, купая или бросив собаку в воду, произнёс священные слова, а народ и распространил эту молву с разными прикрасами, так что получилась легенда о крещении собаки. Что такое предположение вероятно, доказывается тем, что и сам Мельников не говорит, где и при какой обстановке это происходило; тогда как о других случаях он указывает и место, и время, и некоторые подробности (напр. драка диакона с священником). А вот Стоглавый собор передаёт нам неоднократные случаи кощунства священников, невымышленные случаи, а действительные. Например, он рассказывает, что некоторые священники того времени на св. престол, – это святое святых, куда не позволяется класть никаких предметов, кроме принадлежностей св. престола, – клали сорочки, в которых иногда родятся дети, и оставляли их там в продолжение шести недель (гл. 41, стр. 166), тогда как даже и сама «жена родившая», в продолжение сорока дней после родов, не может входить в храм. Не кощунство ли это? Не поругание ли святыни?

А вот другой пример: «Некоторые невегласы²²¹ попы, – говорит Собор, – в великий четверг соль кладут под престол и до седмого четверга по велице дни там держат и ту соль дают во врачевание людем и скотом. Такова бо прелесть еллинская и хула еретическая!» (гл. 41, стр. 190). И всё это было задолго до Никона.

На этом я кончаю в надежде, что беспристрастный старообрядец, ищущий истины, поймёт, что преступления частных лиц, хотя бы и священников, нельзя ставить в вину всей св. церкви, что в числе 12 апостолов Христовых был и Иуда, который крал деньги, – были недостойные священники и в русской церкви, есть и у старообрядцев и будут всегда, что, следовательно, об этом, при исследовании истины, никогда не подобает и глаголати. Поймёт он также, что Мельников православную церковь, – несмотря на некоторых недостойных её священников, – называл православной, заботился он об её интересах, – о ней пёкся, раскол же он называл расколом, – порождением грубого невежества, принадлежащих к нему – лицемерами, ханжами, обманщиками и пр., которые в нравственном отношении гораздо ниже православных священников, о которых говорится на 144 стр. Следовательно, Мельников в пользу раскола в своём отчёте не говорил, а посему напрасно гг. Перетрухины, Усовы и пр. распространяют эту брошюрку «целиком», уж если они задались такими непохвальными средствами укреплять расшатавшийся и готовый пасть раскол, то им выгоднее было бы распространять только одну 144 страницу, гораздо выгоднее... Тогда, по крайней мере, не все бы знали, что у раскольников в скитах существуют дома разврата, что эти скиты иногда пропиваются.., что сама их иерархия-то возникла при помощи врагов России – поляков и врагов св. церкви: папы римского, католиков, униат, лютеран... О, если бы на это обратили своё внимание приемлющие австрийскую иерархию!..

Свящ. миссионер Сергий Шалкинский

Как следует понимать явление Самуила аэндорской волшебнице, – Самуил ли это был святой или бес в образе Самуила?

Василий Гусев.

Одни из толкователей Св. Писания (Тертуллиан, бл. Иероним, св. Ефрем Сирин, Тениус и друг.) полагали, что явление Самуила Саулу было ничем иным, как обманом волшебницы или же явлением злого духа в виде пророка Самуила; что касается предсказания, данного Саулу, то означенные толковники признавали это предсказание ложным или же таким, которое было известно диаволу и волшебнице из прежних пророчеств Самуила и затем передано царю Саулу от имени будто бы явившегося пророка. Другие (напр., бл. Феодорит) считали явившегося просто образом, тенью, призраком или обликом пророка, представленным несчастному царю Саулу силой божественного всемогущества, а пророчество, возвещённое Саулу, приписывали Самому Богу. «Сам Бог всяческих, – пишет бл. Феодорит, – как Ему было угодно, представив образ Самуила, произнёс определение, так как не могла сделать сего волшебница, а Бог и через противников произнёс приговор... Предречение (Самуила) было истинно, потому что было оно божественное, – но произнесено, думаю, не Самуилом» (Твор. св. отцов в русском пер. кн. 4. Москва 1855 г., стр. 366).

Однако оба эти воззрения нельзя назвать основательными. Боговдохновенный писатель 1-й книги Царств определённо говорит, что явившийся Саулу был не злой дух и не призрак или образ Самуила, а действительно сам Самуил (1Цар.28:12,14–16). Предание о том, что явившийся в Аэндоре и пророчествовавший Саулу был именно пророк Самуил, идёт с глубокой древности: оно занесено в греческий перевод 1-й книги Паралипоменон (1Пар.10:13–14) и записано Иисусом, сыном Сираха (Сир.46:23). Бл. Феодорит, возражая против мнения о явления беса в образе Самуила, говорит; «я, читая книгу Паралипоменон, нашёл, что написавший сию историю сказал так: и яко вопроси Саул волшебницы, еже вопросити, и отвеща ему Симуил пророк. И не взыска Господа, и уби его» (там же). В пользу явления Самуила свидетельствует и точнейшее исполнение предсказания пророка на другой день после его произнесения, – потому что ни волшебница, ни диавол не могли знать той печальной участи, которая предстояла Саулу, и заранее предсказать все её подробности. Будущую судьбу каждого человека знает только Всевышний (Евр.4:13; Еккл.8:6–7), и в таинственной книге Господа записаны все дни человеческой жизни прежде ещё его рождения (Пс.138:16). Диавол же хотя бы и знал судьбу Саула и его сыновей, но не открыл бы несчастному царю этой истины, потому что сатана, по самому свойству своей природы, есть лжец и отец лжи (Ин.8:44; срав. 3Цар.22:20–25). Правда, Самуил при жизни своей несколько раз возвещал Саулу, что царство его будет отнято у него и передано Давиду (1Цар.13:13–14,15:26–29), но он никогда не пророчествовал о поражении израиля филистимлянами на горах Гелвуйских, о смерти Саула и его сыновей. Это грозное пророчество могло быть возвещено только самим Самуилом, а не диаволом или волшебницей, не говоря уже о каком-либо призраке или тени: никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым (2Пет.1:21). Может встретиться недоумение по поводу слов явившегося Самуила: завтра ты и сыны твои будете со мною (ст. 19) в том именно смысле, что нечестивый Саул после своей смерти не мог быть в одном месте с праведным Самуилом. Но выражение – будете со мною – имеет общее значение, подобное другому, часто встречающемуся в Библии: приложился к народу своему, приложился к отцам своим... (Быт.25:8,35:29,49:29,47:30); оно означает в данном случае: вы перейдёте в царство мёртвых и потому может быть безразлично отнесено ко всем людям, живущим на земле и праведно, и грешно (Пс.88:49,48:9–10; Еккл.9:2–3). Все изложенные соображения показывают, что в видении Самуила не было никакого обмана со стороны волшебницы; в этом же утверждает нас и то обстоятельство, что волшебница, увидя явившегося, громко закричала от испуга и тотчас же узнала Саула. Её непритворный испуг показывает, что видение, представившееся её глазам, не было из числа обыкновенных и совсем не походило на те, которые совершались в силу её заклинаний. Очевидно, явившийся возвестил ей о том, что переодетый мужчина не кто иной, как царь Саул.

Как явилась душа Самуила: по повелению. Божию, или же по действию диавола в силу заклинаний волшебницы? Ориген, Анастасий Антиохийский и друг. думают, что Самуил был вызван волшебницей при помощи диавола и по попущению Божию, а власть диавола над душой Самуила объясняют тем, что до сошествия Господа Иисуса Христа во ад (1Пет.3:19) души умерших, не исключая и праведников, находились в аду или «шеоле», где непосредственно владычествовал диавол и держал их в узах. Но против этого мнения должно заметить, что Священное Писание ничего не говорит нам о том, приступала ли аэндорская волшебница к средствам волхвования или нет; из библейского повествования видно, что Самуил тотчас же явился, как только Саул заявил волшебнице о своём желании видеть его, причём гадалка, увидев явившегося, «громко вскрикнула» (ст. 12). Этот крик волшебницы ясно показывает, что явление Самуила было совершенно неожиданным для неё самой и что во всяком случае оно совершилось не в силу её заклинаний, – так как эти заклинания, сопровождавшиеся различными обрядами, потребовали бы не мало времени. С другой стороны, если бы Самуил был вызван из «шеола» по действию тёмных сил, – то это явление относилось бы не к прославлению, а к унижению пророка, а потому и Иисус, сын Сирахов, не внёс бы повествование об этом событии в свою похвальную речь Самуилу. Притом души праведных находятся в руках Божиих, и мучение не коснётся их (Прем.3:1); праведник, восхищаясь от земли, восхищается от зла и отходит к миру (Ис.57:1–2); Господь хранит даже кости праведников, дабы ни одна из них не сокрушилась (Пс.33:21). Вот почему большинство толкователей Священного Писания полагает, что душа Самуила явилась по особому действию божественного всемогущества. Это мнение представляется самым вероятнейшим и против него нельзя привести ни одного, более или менее основательного, возражения; оно вполне согласно и с понятием о Промысле Божием, по которому Господь Бог «возникающее через удаление от добра зло пресекает или исправляет и обращает к добрым последствиям» (Правосл. Катехиз., стр. 37). Саул, падая всё ниже, дошёл наконец до того, что обратился к волшебнице, чтобы узнать свою будущую судьбу. И вот Господь, по своим особым спасительным целям, повелел умершему Самуилу выйти из «шеола» и возвестить Саулу божественный приговор. Это было последнее благодеяние Божие Саулу; им Всевышний предупреждал ложный ответ злого духа или волшебницы царю и располагал последнего к раскаянию (ср. Мф.26:50). А для всех остальных людей, которые узнали об этом явлении умершего пророка, это был урок, научающий тому, что истинное пророчество может быть только от Бога, что судьбы Божии непреложны и что нарушение Его заповедей не остаётся без наказания. После этого чудесного явления из загробного мира аэндорская волшебница могла оставить своё преступное занятие и обратиться на путь истины; само собой понятно, что в рассматриваемом случае не может быть никакой речи о зависимости божественного всемогущества от действий волшебницы тем более, что Библия, повторяем, ничего не говорит о том, прибегала ли эта женщина к каким-либо заклинаниям. Между тьмой и светом нет ничего общего (2Кор.6:14); Божественный Свет сияет во тьме мира, но эта тьма не обнимает его (Ин.1:5); Господь преодолевает эту тьму и направляет её к торжеству света: «так и через Валаама Он благословил народ, через нечестивого прорицателя предрёк будущее и провозвестил спасение вселенной» (бл. Феодорит, там же).

С.-Петерб. епарх. миссион. Н. Булгаков

(Страничка из жизни Μ. Д. Скобелева).

Имя и военные подвиги великого русского полководца, знаменитого генерала российского воинства, Михаила Дмитриевича Скобелева, всему миру хорошо известны. Но у нас мало кто знаком с достославной деятельностью Михаила Дмитриевича на поприще завоевания им имени борца за священные права православной восточной церкви. А, между тем, деятельность эта Μ. Д. не менее достославна, чем и его военные подвиги. Μ. Д. вёл в Петербурге большую борьбу с разными прислужниками тьмы и вероотступничества и перенёс в ней не мало слёз и горя.

Это было в 1862 году, когда вся крепостная Русь впервые только увидела «волю». Μ. Д. Скобелев состоял в то время офицером главного штаба и бывал каждое лето, по своим научным делам, в пределах северного побережья Финского залива, именно в местности нынешней Красной Горки, что в 25 верстах от гор. Ораниенбаума, на Нарвском большом тракте.

Земля эта исстари была русской и называлась, в прежние времена – Новгородского владычества, незаконно – Ингрией. До 1703 г. 90 лет кряду ею владели шведы. Пётр Великий, 200 лет назад, отвоевал её у шведов, и она вновь была заселена русскими людьми, выписанными сюда князем Меншиковым, которому Пётр I подарил всю эту землю во владение, из-под Москвы.

Заселив старую «Ингрию» несколькими небольшими деревнями, в том числе и Малой и Большой Бронными, подмосковные люди чуть не 200 лет кряду оставались без своего православного храма и приписаны были к Ораниенбауму, за целые десятки вёрст расстояния. А разве простой рабочий русский человек, изнурённый постоянным крепостническим трудом, мог всегда ходить в церковь для совершения святой молитвы в ней, хотя бы только по одним воскресным дням, за десятки вёрст от своего местожительства? Конечно, – нет!

А между тем потребность духовной пищи у этих православных людей была неотразимая, и жажда принести свою тёплую молитву в храме Божием за литургией, например, ощущалась у них неутолимая.

И вот, этим-то случаем и воспользовались лютеранские пасторы, кирки которых находились в одной версте расстояния от православных деревень, и привлекли русских переселенцев из-под Москвы в свою паству.

Как это всё совершилось, в какой период времени и при каких именно условиях – неизвестно. – Подмосковные насельники «Ингрии», после падения своего первого барина, князя Меншикова в 1731 году, неоднократно переходили из рук в руки к новым владельцам их, немцам. Но факт тот, что когда этих подмосковных людей впервые посетил, в 1862 году, Μ. Д. Скобелев, то уже нашёл их в страшном духовном оскудении: веру отцов своих они совсем утратили, хотя и считались православными; на богослужения ходили в лютеранские кирки, все молитвы западной церкви читали на финском наречии, а русский свой родной язык совершенно забыли и усвоили себе разные финские поверья, обычаи и обрядности; при этом они несли свою, далеко непосильную, лепту в пользу доходов пастора и лютеранской кирки. В домах у крестьян все иконы были западной церкви...

Это так растрогало Μ. Д. Скобелева, что он тотчас же отправился в Петербург, закупил здесь достаточное число икон православной церкви и, освятив их в одном из храмов столицы, отвёз в деревни Малую и Большую Бронную, где он тогда поселился на лето для своих топографических работ. Раздавая эти иконы олютераненным русским крестьянам означенных нами деревень с наставлением, чтобы они были поставлены в передних углах хат на почётном месте, как то заведено обычаем страны, Михаил Дмитриевич меж тем приказал убрать со стен хат все западные изображения и вынести их вон из домов. И крестьяне беспрекословно подчинились его наставлению и приказанию и сердечно благодарили его за снабжение их православными «Ликами Божиими».

Но этим не закончилось религиозное радение Скобелева для бронненских крестьян, а только начиналось. Μ. Д. снова едет в Петербург и ходатайствует здесь о разрешении ему соорудить на свои средства храм Божий в деревне Малой Бронной, где он жил два лета кряду. Мысль эта сначала была принята в столице благосклонно и на осуществление её, в задуманном Скобелевым порядке, не представлялось никаких препятствий.

Но вдруг откуда-то поднялся страшный ураган и силой своего налёта разрушил в конец это благое начинание Михаила Дмитриевича, и, мало того, причинил Скобелеву массу огорчений. Μ. Д. Скобелев был признан в Петербурге неблагонадёжным человеком, занимающимся будто бы несвойственными его общественному положению делами и наносящим своим порочным действием среди прифинских крестьян особый вред западной церкви...

Μ. Д. был привлекаем многократно в тайные столичные канцелярии, получал там какие-то неуместные выговоры и был поставлен «на неблаговидный путь»... в его непорочной жизни. Тут и причина, которая заставила Скобелева ехать в далёкие Среднеазиатские края для завоевания новых стран, – Ташкента, Хотжента и Андижана...

Посетив не так давно Малую Бронную, где Скобелев жил в начале 60-х годов XIX столетия три лета кряду и оставил по себе самые добрые воспоминания в народе, как христианин, в высшей степени гуманный и добротворящий, мы, между прочим, узнали от местных крестьян то, о чём мы не в силах умолчать.

Нанимая здесь, в Малой Бронной, хату у крестьянина Никиты и платя за неё столько, сколько она не стоила со всем своим скарбом, Скобелев отделал её на свой счёт: постлал в ней новые досчатые полы, покрыл её тёсом и убрал её так, как подобало жить в ней «человеку», как говорил он. – Потом он покрыл Никите соломой все службы его двора, дотоле некрытые, съездил верхом на Сивке хозяина своего дома в казённый лес за жердями, чтобы прикрепить солому на крышах. При этой поездке с Михаилом Дмитриевичем произошёл такой случай, из которого он едва вышел живым. В лес он ездил по окольному и незнаемому им пути. Нарубив жердей, Скобелев пустился в обратный путь, но, не зная дороги, заехал с лошадью в болото и завяз в нём по уши. Долго он бился тут молча и потом, выбившись из сил, стал кричать о помощи. Его скоро услышали деньщики, бывшие с ним в деревне на топографических работах и пошедшие вместе с крестьянином, у которого они жили в Малой Бронной, разыскивать своего офицера, после долгаго ожидания возвращения его в деревню. – Была уже ночь. И только при помощи этих людей, Скобелев был извлечён из вязкой топи и спасён от явной гибели.

– Ну, и Сивка же у тебя! – потом говорил Михаил Дмитриевич крестьянину Никите, – умница, а не конь! Я его влево тяну за повод, а он всё вправо забирает, видя, конечно, для себя, да и для меня тоже опасность в болоте. И если бы не я со своим упорством, то лошадь вышла бы на торную дорогу, и мы ушли бы отсюда невредимы. А я всё её тяну влево, да влево, ну, и затянул в болото...

– Да... он у меня – конь добрый... доморощенный... – ответил Никита... – А только вы, барин, напрасно так сделали... Не послушались коня... Он лучше человека видит свою опасность. Да и место то тут тоже такое... леший, говорят, ходит. А конь видит, куда он его ведёт, и не даётся ему в обман. Но человека леший всегда заведёт, куда ему хочется... Вот вы и попали в болото. Если бы не леший, конь нашёл бы себе дорогу...

– Да леший-то, ведь, это – я! – заявил ему Скобелев. – Если бы не я, то Сивка вышел бы, куда нам нужно... А я всё его тянул да тянул влево. Ну, вот оно и вышло по лешему...

Однажды Скобелев заметил, что все деревенские дети бегают летом по полям и деревне без «нижнего» белья и, узнав, что это всё происходит от общей бедности местных крестьян, тотчас же отправился в Ораниенбаум накупил там ситца и нанки²²² на все наличные деньги, бывшие у него на этот раз, привёз всё это в Малую Бронную и роздал родителям детей с тем, чтобы они сейчас же одели их «как следует быть человеку одетым»...

Нередко Скобелев, бывало, вспоминают крестьяне, возвращался из Петербурга, – куда он ездил ежемесячно за получением жалованья в Главный штаб и за провиантом для здешней лагерной жизни, – с целыми возами хлеба для нас и – всякого лакомства для наших детей и всё это раздавал до последней крохи, оставляя лишь кое-что для своих деньщиков, которых он любил и баловал, как малых детей, близких и дорогих ему... Сам же он питался только молоком и яйцами, приобретая их за деньги в той же деревне, которую он кормил и поил на свой счёт, в продолжение трёх лет, пока жил в ней на топографических работах.

Заметив раз, что у одной больной мало-бронской крестьянки, с малыми детьми, не было коровы для прокормления малюток молоком, Скобелев тотчас же отправляется в соседнюю деревню, купил там «бурёнку» с молоком и привёл её бедной женщине; а для медицинской помощи, необходимой больной крестьянке, он отправился в Ораниенбаум и, посоветовавшись там с опытным врачом, привёз больной все нужные лекарства. Женщина скоро выздоровела и прославила Скобелева среди всех местных и окрестных жителей за «святого целителя»...

Так с этим нарицательным именем Михаил Дмитриевич и жил всё время в Малой Бронной. Дети же деревни Бронной называли его «белым дяденькой», потому что он постоянно ходил здесь во всём белом, т. е., в кителе и фуражке.

Прослыв «за святого целителя», Скобелев привлёк к себе общее внимание и всех окрестных крестьян русских деревень, и они приходили к нему за врачебной помощью. Он всем им помогал, как мог, советом и деньгами, и во всех случаях так удачно, что люди выздоравливали и приводили к нему на исцеление новых больных...

Всё это, конечно, не нравилось лютеранским пасторам, к которым были прихожанами русские крестьяне, и те, потеряв свою популярность между присвоенными людьми, стали придумывать разные козни против Скобелева; одной из таковых козней был донос на Μ. Д., как человека опасного для правительства, ведущего среди крестьян какую-то странную жизнь и т. п...

Отсюда и все «шишки», повалившиеся на Скобелева в Петербурге, вплоть до надзора тайной канцелярии...

Так Скобелев и пострадал тогда за свои добрые дела...

Светлым знаком трёхлетнего пребывания Скобелева в Малой Бронной служит ещё обучение грамоте местных крестьянских детей, в то время поголовно неграмотных. Скобелев приобрёл в Петербурге десятки разных букварей и засадил за них детишек, поручив их внешнему надзору своих деньщиков, выученных им уже грамоте. Некоторые из этих Скобелевских учеников ещё и до сих пор живы в Малой Бронной и вспоминают о своём учителе с благоговением, достойным славного имени Скобелева.

Насколько личность Μ. Д. Скобелева почиталась всеми крестьянами означенного прифинского района, как «святого целителя», «белого дяденьки» и «доброго барина», показывает ещё следующий факт. Как нам рассказывали в деревне Малой Бронной, когда Михаил Дмитриевич долго не возвращался с своих топографических работ домой, то дети крестьян, скучая без его ласк в течение дня, обыкновенно выходили за деревню, версты так за две, на дорогу и так радостно встречали «белого дяденьку» своим невинным ангельским лепетом приветствия и, окружив его со всех сторон, беседовали с ним, кто как мог. Скобелев в это время, помимо его ласк, расточаемых перед детьми, как мог это делать человек, полный любви к ближнему своему, брал ещё малюток на руки и расспрашивал их об их домашнем житье-бытье. Однажды, беседуя так с одним из мальчиков, Михаил Дмитриевич узнал, что у его отца нет сошников на сохе, и потому он не может пахать свою землю. Скобелев немедленно же отправился в Ораниенбаум, купив там сошники, принёс их в деревню и отдал мужику. Но что в этом случае было особенно замечательного, как это то, что Скобелев редко когда сам передавал свою благостыню бедным крестьянам, а почти всегда это делал через своих деньщиков. Его крайне смущала в этом случае, как человека впечатлительного и добролюбивого, никогда не кичившегося своим добрым делом перед людьми, когда человек начинает его благодарить за добрый дар униженно, раболепно, почти при этом обезличивая себя. Имея в высшей степени благородное сердце и душу, Скобелев не мог равнодушно переносить эти унижения бедного человека... Μ. Д. Скобелев настолько был прост в обращении с людьми, стоящими ниже его по своему положению, что даже вместе с своими денщиками пил и ел на топографических работах и спал с ними в одной палатке, когда заночёвывал на берегу моря, вне деревни. Простота Скобелева даже вошла в поговорку между его людьми: «добр, точно Михаил Дмитриевич».

Светлая личность Μ. Д. должна служить нам добрым примером во всех наших общественных делах на все времена. Для нас, православных русских людей, имеющих «душу живу», должна быть святой добрая память о всех лучших наших предках, подобно Μ. Д. Скобелеву, и мы должны памятовать о них особенно теперь, когда слово «интеллигент» профанируется... когда всё святое русское подвергается известной частью «интеллигенции» или сомнению, или даже глумлению.

С. Глебов

Дорогой В.!

I.

Я провёл всю неделю в скиту. Я вижу, что иногда очень хорошо пожить в монастыре. Монастырский строй жизни всё-таки гораздо ближе, по-моему, к настоящему – христианскому, чем наш обычный порядок. Мы молились почти по 10 часов в сутки... Моления, особенно ночные, напоминают первые века христианства... Утреня начинается в 2 часа ночи и кончается в 5. Больше читают, изредка поют; три раза говорят поучение из Ефрема Сирина или Иоанна Златоустого. Воспоминаний при этом бывает так много, что всякий сон пропадает, и потом, возвратившись домой, долго не можешь заснуть. И я знаю, что и всякий монах, даже самый ленивый и праздный, в лучшие свои минуты испытывает то же чувство особенной близости ко временам апостольским и Самому Господу, – и умиляется... Вот это то и даёт возможность существовать нашей общей, единодушной молитве, вопреки мнению А. Μ., который не видит в церкви общей молитвы. Ведь все мы стремимся вознестись к одному нашему Богу, но только не у всех нас равные силы, не у всех равное одушевление; однако, хоть в желании нашем – у нас общая молитва.

Богослужение первой недели чрезвычайно трогательное; оно волнует нас всех одинаково и этим снова объединяет. В свободное от службы время я читал исключительно Евангелие: это мне значительно помогало стать в более близкое и живое отношение к Спасителю. Он стал мне ещё понятнее и роднее, так что я яснее, сильнее и серьёзнее почувствовал, насколько я нечист и грешен перед Ним. Это чувство было особенно живо в четверг и в ночь на пятницу (я исповедовался в пятницу утром).

Ещё скажу тебе о посте. Мы постились довольно строго: ели один раз в сутки только суп, а потом, часа через два, пили чай, хотя это уже и вопреки уставу. Такой пост сильно истощает с непривычки, но в то же время начинаешь понимать, как много в твоей обыкновенной жизни лишних привычек избалованного человека, как-то очищаешься душою, освобождаешься от уз своих мелких слабостей и становишься мужественнее. В скиту говеет очень много купцов из N, и я понимаю, почему они налагают на себя такой строгий подвиг: кто меньше привык себе отказывать в чём-нибудь, тому сильнее хочется в известные минуты стряхнуть с себя эту слабость, стать настоящим человеком.

Много я перемучился в ночь перед исповедью. Я вижу, что совсем неправильно думают, будто достаточно покаяться в душе перед Христом, без посредства священника. Положим, Христос примирится с искренно покаявшимся, но как часто это внутреннее покаяние, без участия священника, совпадает с равнодушием! Искреннее покаяние не боится, а ищет посредника, жаждет передать свой грех в ясных и кратких словах посреднику, сгорая от стыда. Это значит – вынуть занозу из души, очиститься в пламени стыда своего. Но сделать это чрезвычайно трудно: напрасно уверяешь себя, что ты не перед священником, а перед Христом, Который Сам на тебя смотрит, Сам тебя слушает, – всё это через минуту забывается, и опять стыдно и страшно – до холодного пота – обнаружить себя. В эту ночь я спал всего два часа...

И всё-таки мне не удалось высказать всё так, как бы мне хотелось: отчасти потому, что не хватало духу, отчасти потому, что у о. В. ужасно много исповедников, – и мне пришлось в некоторых случаях сказать вообще, не входя в подробности. Это меня мучило потом целый день. И вместе с тем было чрезвычайно отрадное чувство облегчения, которое тебе, конечно, известно. Но вот замечательный факт. Неприятное чувство было во мне до поздней ночи. Перед сном я молился о том, чтобы Христос всё-таки простил меня и дал мне знак этого прощения: чтобы я причащался с вполне чистой совестью. Всю эту ночь мне снился какой-то праздник, а утром, в самый момент пробуждения, вдруг так и хлынула в душу радостная волна – вполне ясное ощущение, что я прощён, и полное спокойствие души. И весь этот день, в субботу, мне было необыкновенно хорошо. Да и теперь тоже ощущение внутренней чистоты не оставляет меня. Я теперь стараюсь держаться правила – каждый вечер отдавать себе отчёт во всех дурных чувствах и делах дня. И, конечно, грешишь.

Я хочу поближе познакомиться со скитскими старцами. В. всегда страшно занят. Мой Г. совсем дитя. Был и у настоятеля, но он тоже не интересен, – сытый и слабый человек; там же я у него познакомился с о. Н. С этим интересно беседовать. Мы с ним долго беседовали на тему, что монастырь должен быть практической школой для академиков, и что монастыри и академии должны вместе хранить в чистоте идеалы и предания православия. Там ещё есть два интересных старца – П. и Д. Первый опытен в духовной жизни; второй – человек весьма начитанный. Я у них ещё не был, но непременно побываю, как только пойду в скит...

Вчера я был у о. А. Говорили о войне. Разговор этот очень расстроил меня, вызвав недоумения, которых не могу пока разрешить. По мнению о. А., церковь молится о победе потому, что лучше, если победу одержит православный царь, чем какой другой. Видишь-ли: общество христианское несовершенно, – война иногда является единственно возможным для него напряжением нравственных сил, – выразить высшим способом своё нравственное настроение оно ещё не в силах, – церковь не перестаёт указывать ему высший идеал «победы любовью», но в то же время покровительствует и этой, низшей сравнительно, ступени его нравственного развития... Эти объяснения меня не удовлетворяют и представляются ухищрениями вступающего в компромисс ума. Сердце моё их не приемлет. Впрочем, и решительно отвергать их не могу; может быть тут кроется зерно истины. Ведь что-нибудь да значит, что великие подвижники, ничего «своего» не искавшие, возносили те же молитвы к Богу. Возможно, что я чего-нибудь тут не понимаю, не дорос до правильного взгляда на вещи. Всё это меня ужасно мучило весь вечер вчера, так что я ничего не мог делать, даже писать письма. Как бы то там ни было, это всё-таки не причина разрыва с церковью. В этом отношении И. Μ. неправ: были времена, когда почти все епископы и священники были ариане, и однако нельзя было разрывать тогда с церковью, а надо было защищать истину. Так и теперь.

В церкви давно уже не было собора, вследствие этого и распространились в христианском обществе разные взгляды... Собор – это самосознание церкви: только собор и может выразить истину. К сожалению, мы не слышим теперь голоса церкви... Епископы ничего не могут сделать, – государство так глубоко проникло в церковную жизнь, так поработило её, что едва ли дойдёт до епископства человек с высокими понятиями о церкви... Пиши! Господь с тобой!

Твой Н.

II.

Дорогой Н.! Поздравляю тебя с принятием Св. Таин. Я готов согласиться с тем, что иногда полезно освежиться в тихих струях монастырской жизни, как хорошо бывает иногда окунуться в холодной воде для оздоровления телесного организма. К сожалению, теперешний монастырский строй способен скорее повергнуть нас в болезнь и тоску, чем влить в наше сердце новую энергию и лучшие стремления. Не преувеличиваешь ли ты, говоря, что монахи чувствуют общую близость к Богу, когда молятся вместе. Будь так на самом деле, мы должны были бы замечать плоды их усердия и большую любовь в их взаимных отношениях, но именно этого мы и не видим. Едва ли и те купцы, которые говеют в скиту, поступают в данном случае вполне сознательно и разумно. Тут они действуют, я думаю, по тем же побуждениям, по каким ставят рублёвую свечку перед иконой, когда кого-нибудь проведут, обманут... Они внешним образом соразмеряют свою вину и уплату за неё известными делами Богу, нисколько не обращая внимания на свою душу и на необходимость её исправления, очищения. Наделал всяких пакостей, нагрешил, а затем поговел, пожертвовал несколько рублей на церковь – и спокоен: Бог простит!

Я, впрочем, и вообще не понимаю, как и почему человек, после исповеди и причастия, освобождается от своих пороков и грехов. Никто, конечно, не скажет, что он становится совершенно другим существом, раз мы чувствуем и знаем, что, покаявшись перед священником, всё-таки остаёмся со своими дурными мыслями, желаниями и т. д. Или прощение заключается в перемене отношения к нам со стороны Христа? Но ведь если люди, рассказав духовнику о своих отступлениях от заповедей Спасителя, продолжают совершать их по-прежнему и не улучшаются в своём настроении, то почему Бог будет относиться к ним иначе? Действительное покаяние далеко не всегда совпадает с моментом исповеди. Поэтому следует предоставить христианину возможность раскрывать свою душу перед священником всякий раз, как только он почувствует в этом потребность. К определённому времени приурочивать этого нельзя. Исповеди же можно придать такое значение: пусть каждый из нас даёт отчёт перед пастырем в своём поведении и просит у него совета, как ему жить и какими средствами избавляться от грехов. Конечно, при нормальных отношениях пастыря к пасомым, первый всегда должен руководить жизнью своих прихожан, но в такие важные моменты, как воспоминание о посте Самого Спасителя, Его страданиях и воскресении, нам особенно следует направлять своё внимание в известную сторону.

И далее, – зачем нам нужен «официальный» посредник при покаянии?

Несомненно, что человек, вступающий на новый путь и ощущающий в своей душе приток новых чувств и мыслей, хочет как бы сбросить с себя тяжесть прежних грехов и желаний и таким образом себя облегчить, но почему непременно он будет обращаться к священнику, а не к одному из своих друзей или вообще близких людей? Здесь всё зависит от обстоятельств: иной духовник поймёт тебя гораздо хуже и даст тебе менее значительные указания, чем, напр., твой брат, отец, сестра. Притом же постороннему лицу, которое меня совершенно не знает, легче рассказать о своих ошибках, заблуждениях, падениях, чем знакомому и близкому тебе человеку, – и потому сила исповеди перед официальным служителем церкви бывает иногда очень слаба. «Сгорают от стыда» (как ты выражаешься) едва ли многие; по крайней мере мы знаем, как равнодушно и спокойно огромное большинство «кающихся» относится к этому делу.

К тому, что я раньше сказал о говении, прибавлю, что придаю ему ещё значение некоторого подкрепления и ободрения немощного духа.

Я крайне рад, что познакомился с Μ. И., А. Μ. и окружающими их людьми. Я давно уже чувствовал неудовлетворённость теперешними порядками и строем церкви, – и вдруг встретил единомышленников, которые, как и я, хотят обновления церковных уставов. Сколько веков существует православная церковь, а, между тем, до сих пор пользуется старинными обрядами и не вводит никаких улучшений в свои порядки, хотя в этом ощущается настоятельная необходимость. Зачем же примыкать к нынешней церкви, когда в ней очень много плохого и устарелого и совсем мало хорошего?

«Где двое или трое собраны во имя Моё, там и Я». Сам Спаситель указывает нам путь, каким мы можем исполнять Его волю, если в окружающем нас обществе не находим себе поддержки и сочувствия. Неужели мы не обязаны удовлетворить запросы массы людей, которые рвутся всей душой к новой правде и новой жизни? Ты сам видишь, что у нас ни один пастырь не может не подчиниться влиянию мирских, государственных целей. Что-же? Подлаживаться под общее настроение и служить посторонним целям, или резко порвать с ними и встать на защиту имени Христова? Сомнений быть не может! Нечего колебаться и оправдывать себя тем, что я, может быть, ошибаюсь и не могу понять – по слабости своей веры и разумения – всех действий церкви. Всё это – ухищрения вступающего в компромисс ума, а совсем не голос сердца...

Христос с тобой!

Твой В.

III.

Дорогой В.!.. От церкви мне отделяться некуда – это вопрос для меня раз навсегда порешённый. И как бы ни приходил я в недоумение от тех или иных сторон её жизни, я верю, что она же сама и выведет мой ум на прямую дорогу. А главное это то, что нигде, кроме церкви, не найду я в большей полноте сохранённой христианской истины. Здесь двухтысячелетий опыт, это – лучший из учителей и руководителей. Скажи мне: что мне даст, вместо церковных истин, толстовство или какая бы то ни была другая секта? Там я найду только искажённое произвольными выкройками Евангелие и никакого почти религиозно-православного опыта. Пусть даже они правы в своих нападках на современное состояние церкви, пусть некоторые суждения их подходят к словам Христа, но духа Христова я в них не вижу. Плоды духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. С людьми этого духа всем легко и отрадно, и они всех утешают и всякой душе дают радость... Таковы и были, не говоря уже о Спасителе и апостолах, наши русские – св. Тихон Задонский, Димитрий Ростовский, Серафим Саровский, еп. Феофан и другие, имевшие и имеющие совершенство духа и другим помогавшие его достигать. А где у толстовцев это совершенство духа? Я вижу у них увлечение мнимой верностью Христу в одном пункте, не соединяемое с полным развитием духа. Тут нет ещё христианства. От всего этого движения я получаю такое впечатление, что люди, признав несколько пунктов или заповедей Евангелия за закон нравственной жизни, фанатически держатся за эти заповеди, забывая, что закон Христов не в букве, а в развитии духа, в очищении и проникновении святостью. При этом я вижу, как они преисполнены ненавистью ко всему тому, что отдаляется от их идеала, и как они бывают несправедливы в своей ненависти. Об этом подробнее я скажу ниже.

Итак, вот в какое общество перейду я из церкви, в общество, с которым единственная связь у меня может быть только в принципе непротивления злому. В самом же главном, – в вопросе о вероучении, о Боге, о Христе, о благодатном освящении человека в таинствах, – во всём этом я останусь одинок и притом попаду в общество, никогда не производившее таких личностей, как, напр., св. Тихон. «По плодам их, узнаете их».

Церковь, по их мнению, забывшая Христа и наклеветавшая на Него, производит, воспитывает святых, а эти, гордые последователи якобы Христа, только и сильны своими горделивыми упрёками.

Нет, избави меня Бог и спаси от того, чтобы примкнуть к толстовцам или другим сектантам!

Замечательная черта у них, которой они связаны с революционерами: послушай их рассуждения об общественной жизни, – ничего они в ней доброго не видят: там какой-то ад, всеобщий взаимный обман и насилие, и только вот у них – в кучке сектантов – и есть настоящий свет. Послушай Толстого: правительство держит войска, чтобы господствовать над своим народом, – духовенство поддерживает правительство, потому что, утратив веру, желает лишь обманом сохранить своё привилегированное положение, – солдаты – это какие-то бессмысленные и жестокие убийцы, – и всё так. Он и мысли не допускает, что все эти люди могут нести свои обязанности, понимая их в высоком и благородном смысле: может быть не один чиновник, поступая на службу, думает о служении обществу, сознаёт святость своего долга, – также и солдат, и священник. Нет, Толстой всё это с плеча обливает потоками грязи.

Теперь о Даймонде. Он узок ещё более Толстого, оттого он так легко всё и решает. Между тем вопрос надо решать не на логической почве, а на психологической. Не обращая на это внимания, он часто поражает своей наивностью. Говоря о предосудительности мотивов войны, Даймонд совсем не говорит о тех случаях, когда война поднимается не из-за личных страстей, а из сострадания, напр., североамериканская – из-за рабства, русско-турецкая – из-за угнетённых славян, восстание Богдана Хмельницкого – из-за поругания родины. Надо с психологией справиться. Тут было столько самоотвержения, столько любви, сколько, может быть, не имеют в себе многие из защитников непротивления. Логически они, пожалуй, и правы, но психологически – нет. Человечество по формулам не живёт.

Все эти соображения приводят меня к заключению, что толстовцы неправы, что их мораль какая-то бедная, их требования – не требования религиозно-нравственного просвещения, которое даётся в одной церкви. И поэтому, от церкви я не отделюсь.

Мы не безусловно защищаем противление, и проч. под. В церковных идеалах всего этого нет, но в своих отношениях к несовершенным своим членам церковь поддерживает всё, направляющееся к добру. Апостол Павел знал, что Иисус Христос сказал: «не судите», – однако, он не настаивал фанатически на этом и писал Коринфянам только: «зачем вы судитесь у язычников, судитесь лучше у своих, хотя и это плохо, и этого вы бы не должны делать». Так и церковь говорит: вы – братья, ищите полного мира, но если ваше сердце не выносит резни турками болгар, если ваши увещания не действуют, если вы в негодовании берётесь за оружие и силой хотите остановить жестокости, то помоги вам Бог в вашем добром намерении.

Нет, брат, что ни говори, а слишком узко, психологически узко, думают Толстой и Даймонд. Поэтому у них не может быть истины. Что же тебя от церкви отвлекает к ним? Я не понимаю. Ты не можешь простить церкви её покровительства государству, и соглашаешься вступать в общество толстовцев, отрицающих божественность Христа, спасительность его жизни и страданий, словом – отрекаешься от христианства. И заметь, ты потеряешь при этом все те благодатные средства, которыми церковь содействует развитию души человеческой, и все указания её религиозно-нравственного опыта.

Вот возьмём исповедь. Ведь ты полагаешь, что исповедь есть средство сложить с себя бремя грехов другому человеку и получить от него все указания и совет. Такая исповедь ничем не отличалась бы от всякой искренней беседы. Исповедь есть сердечное раскаяние перед Христом, исповедание своей вины перед Ним, совершаемое в присутствии поставленного Им священника, получившего власть от имени Христа простить мне мою вину; присутствие этого лица помогает большей серьёзности моей исповеди, – иначе я бы отвык и разучился исповедоваться.

У тебя есть странная фраза: «я не понимаю, как и почему человек, после исповеди и причастия, освобождается от своих пороков и грехов?» Да разве ты этого не испытал? Или, может быть, ты только удивляешься и не можешь себе объяснять этот факт? После исповеди и особенно после причастия, чувствуешь себя чистым от своих грехов, и ни одной дурной мысли не входит в душу, по крайней мере, эти два дня: полная душевная чистота и полный мир и радость. Это и значит, что Христос простил и посетил, коснулся души достойно причастившегося. Душа свежа, как народившаяся вновь, и чем дольше сохранишь себя от увлечения пустыми или грешными помыслами, тем дольше сохраняется это чувство свежести. Но всё-таки оно довольно скоро теряется: слишком много дурных впечатлений отовсюду! Они-то и грязнят снова душу.

Как бы хорошо было каждую неделю исповедоваться и причащаться, как было в первые века!

Итак, мне кажется, что в исповеди существенное – это открытие себя Христу (конечно, с решимостью не грешить впредь), тем более ценное для Него, чем больше побораешь стыд. И Он прощает устами священника и Собственным таинственным прикосновением к душе.

Это – дело духовного опыта, а не рассуждения. Ты устраняешь этот момент общения со Христом в исповеди и ещё более тесного плотскою общения в причастии и у тебя получается нечто, не имеющее в себе ничего специфически христианского.

С исповедью и должно совпадать настоящее покаяние. Бывают и в другое время моменты раскаяния, – и в такие моменты хорошо исповедовать свой грех, – но исповедь есть итог за долгий период своих вин перед Господом, и она не может не быть покаянием.

Храни тебя Господь от всякой напасти!

Любящий тебя Н.

Сообщил Феодул

(Скорбный листок из миссионерского дневника).

После противо-хлыстовской беседы в 1901 г., в с. Рыбкине Оренбургского у., местный батюшка, о. Н. С-ин, пригласил меня на «отдыхновенный» чай. К чаю приглашены были и местные ревнители православия из прихожан. В числе их был один обратившийся из хлыстовства, – крест. Ив. З-ин. «Чайный» разговор был некоторым продолжением беседы. З-ин оказался человеком, «видавшим виды» и любопытным собеседником.

– Теперь, г. миссионер, – рассказывал он, – скакуны потише всё-таки стали, а раньше-то, лет за 10, что было, – жутко вспомнить; внимания на них никто не обращал, о миссионерских беседах против них и не слышно было; и делали они, что хотели: ходили по домам со своей нечистой проповедью, устраивали всякие радения и творили всякую непотребность. И сколько душ они соблазнили! Я, грешный, тоже побывал в их болоте и имел у них даже за свою книжность почётное звание «Ивана Богослова».

– Ну и как же вам Господь помог вылезти из этого болота? спрашиваю.

– Не допустил Бог до погибели, вразумили добрые люди, сам к тому-ж стал задумываться, ну и отстал от хлыстовства, а уж насмотрелся там всякого безумства. Дошло ведь до того в наших собраниях, что А. К-ков (казак Переволоцкого посёлка) стал уж величать себя «Христом», и некоторые безумцы веровали в него. Я в нём усомнился: ну, и пошла тогда у нас на собрании рукопашная: «Михайло архангел» меня в шею, а я ему в зубы...

– Как же это у вас случилось такое назидание?

– В Девятаевке это было. Назначено было у нас собрание. Ну, собрались. Порадели. Радение хлыстовское уж известно вам какое. А. К-ов прямо тогда неистовствовал, распинался, поднимал как-то грудь, надувался. И вот тут он и нарёк себя «Христом.» Меня это смутило, и мы повздорили... К-ов, видите ли, стал изображать собой Христа в Кесарии Филипповой и спрашивать нас по порядку, «за кого мы его почиваем». Некоторые ответили ему: «ты Христос». А когда до меня очередь дошла, я сказал: «ты переволоцкий казак». К-ов тут и разгневался. – Ты, говорит мне, – был раньше Иван Богослов, а теперь ты Фома неверующий. Ну-ка, кивнул он Михайле Щ-ну, – наведи на него, Михайло архангел, свою грозную трубу. Щ-ин подходит ко мне вострубить: подвёл он меня к двери «сионской горницы», да как даст мне в шею... я скондыбной выскочил в другую половину избы. Дверь в «горницу» захлопнули. Вот так труба, думаю. Злость меня взяла. Но решил плюнуть и отправиться домой. Ищу шапку. Шапка, оказалось, была в «горнице». Что тут делать? Без шапки ехать холодно: зимой дело было, и ехать до дома не близко. Приотворяю «горничную» дверь и глазами отыскиваю шапку. «Толцыте и отверзится вам», безумствует К-ов, заметив моё намерение войти в горницу. Вхожу за шапкой. К-ов снова вопрошает меня, «за кого я его почитаю». Захватив шапку и приготовившись на всякий случай дать отпор «трубе архангела», я и говорю: «полно тебе, А., людей-то морочить, кто же ты – казак Переволоцкого посёлка А. К-ов.» «Христос» снова даёт знак «Михайлу архангелу» на счёт грозной трубы. Я тоже засучил рукава. И не успел ещё «архангел» как следует «вострубить», как я ему дал в зубы. Ну и пошло тут... Вот призовите-ка сюда Μ. Щ-на, да и спросите его на счёт недостающих зубов-то и всего прочего... На другой день виделся я и беседовал с «Михайлом архангелом». Щуплый мужичонко Μ. Щ-ин производил впечатление душевнобольного: он восторженно рассказывал о силе своей молитвы, о том, как он в духе «пролетел» 35 вёрст от Рассыпной станицы до Рыбкина, чуть не во мгновение ока и нёс встретившего его у села человека на одной руке и т. п.

* * *

В своих кабинетных занятиях, которым приходилось уделять время отдыха от миссионерской проповеди, доводилось знакомиться с неменее грустными фактами религиозно-психического расстройства «блудных сынов» Церкви.

Один «братец» из дер. Радовки Т. Ч-ов прогнал от себя законную свою жену А. Ч-ву, отказавшуюся перейти в скакунство, оставив её без всяких средств: «муж мой Т. Ч-ов, пишет по этому делу бедная крестьянка²²³, пятый год тому перешедший в разноверие, т. е. в скакуны, не одну ночь не ночует со мной: то пойдёт к скакунам, то к нему придёт девка и ночует с ним, а мне с ним житья нет, а жила я с ним 10 лет и было всё хорошо, пока он не ходил в скакуны». Насколько хлысты в дер. Радовке не стесняются исповедывать своё гнусное упование, – с прискорбием читаем в рапорте священника с. Адамовки о. Л. К-ва. Известный жителям Радовки и окрестных поселений хлыст Е. Иванов сватает за своего сына А. Ив-ва дочь отставного солдата Ив. К-ва А. К-ву и при свидетелях клянётся в том, что он «ни её, ни своего сына А. И-ва не будет теснить и сговаривать в свою веру скакунскую». Недолго однако хлыст держал свою клятву: чуть не в первый же год по женитьбе А. Ив-ва на А. К-вой, Е. Ив-ов «стал принуждать сына своего и сноху к принятию своей веры скакунской и, видя их несогласие, стал теснить их и обижать». По показанию работника Е. Ив-ва, крестьянина с. Радовки Ф. Б-ва, «когда все скакуны мужики, девки и бабы молодые собирались в дом Е. Ив-ва и по праздникам, и перед праздниками, и в будни, и во главе с Е. Ив-вым пели, кричали, плясали, и руками хлопали и бесновались... (чему очевидцем был Ф. Б-ов), молодые – сын и сноха Е. Ив-ва на это время прогонялись в холодную землянку; у молодых был ребёнок, и вот, благодаря таким изгнаниям в нетопленую землянку, ребёнок захворал, покрылся весь чирьями и сейчас не может поправиться от простуды. И это дело было не один раз в продолжение двух лет. Отец приневоливал сына быть скакуном, т. е. ходить на их собрания. Сын горько плакал, жалея себя и молодую свою жену и долго на это не соглашался. Тогда отец стал применять строгие меры к своему сыну и снохе, а именно: угрожал бить их и отрубить им головы, принёс три хворостины, свил их воедино и этим хотел их бить. Тогда сын испугался и стал ходить на их собрания, а сноха не ходит, почему Е. Ив-ов и сейчас её принуждает и притесняет. А сейчас скакуны собираются почти ежедневно»²²⁴. Сын Е. Ив-ва А. Ив-ов и жена его А. Ив-ва (сноха хлыста Е. Ив-ва), опрошенные 21 января 1901 г. по поводу показаний Ф. Б-ва на их отца Е. Ив-ва, заявили при свидетелях, что показания работника Ф. Б-ва «чистая правда». А. Ив-ва при сём прибавила: «свёкор, уговаривая меня ходить на собрания, говорил: зачем молитесь на иконы, – ведь это простая доска, как стол; ходи к нам на собрания, у нас плохого нет... На одном собрании свёкор и свекровь мои говорили: когда придёт батюшка ловить нас на собрание, то давайте зарежем его ножом и надсмеёмся над ним; на это согласились остальные скакуны – И. Ч-ов, Т. Ч-ов и, словом, всё собрание дало на это согласие»²²⁵. Таковы подвиги хлыста Е. Ив-ва. Другой радовский хлыст К. И-ин с не меньшей дерзостью, чем и Е. Ив-ов, пропагандирует, что «в целовании креста он совсем не нуждается, потому что тот человек проклят, который целует крест»²²⁶. В станице Рассыпной хлыстовствующие заявляют местному священнику о. И. И-му, что они «лучше умрут, чем оставят свои беседки», что с поступлением в хлыстовщину «они не знают за собой грехов», у них на беседках своё причастие, и благодати более, чем в церковном причастии, а к своим родителям православным относятся они с необыкновенной дерзостью, в глаза говоря пм, что они им родители «только по скотской плоти»²²⁷. В станице Городищенской одна духовная сестричка известного хлыста С. У-цкого, девица Μ. О-кова, имела от «духовной» любви телесный плод и, разрешившись от бремени в июне 1900 г., бросила, по собственному признанию, родившегося совершенно здоровым младенца в близ находившееся от её дома озеро. При допросе по этому делу, девица Ов-кова созналась в своём преступлении и при сём заявила местным властям: «что вы пристали и расспрашиваете меня одну? – Ведь нас таких, как я, много в Городище, – все девки, носящие белые платки, одинакового со мной поведения и честности»²²⁸. Рыбкиские «сестрички» девицы своих телесных чад духовной любви или спроваживают в другое село²²⁹, или выдают их за детей своих замужних сестёр, и те соглашаются на это, якобы во исполнение слов апост. Павла: «друг друга тяготы носите»²³⁰, а чаще всего бывает так: «беременная сестричка сидит дома, от всех прячется или уезжает погостить месяцев на пять и, конечно, к своим же и является потом восвояси, как ни в чём не бывала²³¹. В станице Краснохолмской один из хлыстов Т. Д-ков открыто высказывает, «что супружеская жизнь есть грех» Описывать все мерзо-пакости «людей божиих», променявших веру Христову на «учение бесовское» (1Тнм.4:1–3), ругающихся над христианской нравственностью и христианской семьёй и публично поносящих служителей Христовых – пастырей Церкви, было бы слишком длинной повестью о том, «о нём же срамно есть глаголати». И сколько простых и невежественных душ захлёбывается в нечистотах хлыстовства! Недугуют ересью «людей божиих» в одном, напр., Оренбургском уезде до 25 поселений. Ею заражены, насколько нам известно достоверно, станицы: Городищенская, Рассыпная, Краснохолмская, Нижне-Озёрная, посёлки: Перовский, Переволоцкий, Дедуровский, Никольский, Капитановский, сёла: Рыбкино, Покровское, Землянское, Дедово, Кулагиио, Черепановское, Абрамовское, деревни: Александровка, Девятаевка, Радовка, Козловка и друг. Во всех поименованных поселениях, хотя не в одинаковом количестве, есть «скакуны» со всеми типическими особенностями хлыстовского упования. Чад православной церкви они называют и считают «мирскими», себя «духовными», «чистыми», «святыми» и в некоторых местах «чуть-чуть не богами» (дер. Радовка). На больших беседках у них бывают радения со всеми видами хлыстовского беснования: по свидетельству лиц, которым приходилось быть очевидцами хлыстовских собраний (дер. Радовка), «братцы и сестрички» приходят в исступление: «кто рыдает, кричит, кто ревёт, кто свистит, кто прыгает, кто с пеной у рта бормочет несвязные слова» (в дер. Радовке таким образом пророчествует 15-летняя девочка). На расспросы очевидцев касательно этих неистовств «братцы» отвечают, что они сами не знают, что с ними бывает: «одолевает какая-то тоска, и тогда уже сам не знаешь, что делаешь» (дер. Радовка). «Удостаиваются» якобы хлысты на своих собраниях и небесных видений: «рассыпнинские сектанты с грустью и слезами рассказывали совращаемым ими в хлыстовство Р-ным, что они на собрании видели, как венцы Р-ных поднялись на небо, откуда было спустились на них»²³². Плотское общение «по духовной любви» братцев и сестриц факт несомненный. Есть у Оренбургских братцев и сестриц и своя организация с пророками и христами. Пророки утверждают прозелитов хлыстовства в их новом звании. Пророков хлысты вводят в дом и изводят из дома под руки и вообще окружают великим религиозным почётом²³³.

То, что нам приходилось наблюдать, слышать и читать (в официальных донесениях церковных пастырей) касательно хлыстовщины в Оренбургской епархии, не новость для миссионеров и некоторых других епархий. И оттуда нам шлют сообщения не более утешительного характера. Хлыстовщина – это религиозная психопатия на половой почве: болящая душа и страсть плоти здесь уживаются под одним знаменем – служения Богу. И тут её демоническая сила: действительное служение велиару и мнимое Богу в хлыстовщине «сретостася и облобызастася».

Н. Гринякин

(Окончание следует).

В приходе села Н-евки среди штундистов-воскресников появилось „новшество“: всё громче и громче стали толковать о субботе. По рукам заходили многочисленные брошюры и книжки „Международного Трактатного Общества“, как то: „Библейские чтения о настоящей истине“ и др.²³⁴. Повсюду на селе заговорили, что в ближний город приехал и там проживает без всякого дела какой-то немец Иоган Перк²³⁵. который и раздаёт крестьянам сектантские книжки и тайно беседует с главарями штундистских общин. Наконец, один из Н-евских штундистов, богатый подрядчик-каменотёс Роман Муркин, человек бездарный, но крайне честолюбивый, из тех, которые любят, чтобы их „ндраву не перечили“, открыто заявил своим „братьям“, что нужно праздновать „субботу“. От слов Роман вскоре перешёл к делу. В интересах субботы он стал усиленно пользоваться своей властью над бедными „наймитами“ из местных и пришлых крестьян, которые тесали у него камни и материально зависели от него. Под „пресвитерством“ этого в своём роде „Глытая абож паука“²³⁶ суббота в Н-евском приходе быстро пошла в ход...

Вслед за субботой Роман стал вводить и другие „новшества“: „верьте, говорил он своим „братьям“, что Христос явится очень скоро, не далее, как в нашем поколении, точнее в 1945 году. Накануне Его пришествия все неверующие, т. е., не принадлежащие к нашей общине, будут истребляться шестью Апокалипсическими язвами, а затем окончательно будут уничтожены седьмой язвой. После этого Христос со святыми, т. е., с принадлежащими к нашей вере, которых будет 144,000, вознесётся на планету, но не на небо, где будет царствовать с ними 1000 лет. За это время святые в книгах распишут всем умерщвлённым семью язвами наказания, каждому по его делам. По прошествии 1000 лет снова явится Христос, и мёртвые воскреснут и каждый из них получит назначенное ему по книге святых наказание и будет нести его вечно, а святые водворятся со Христом в обителях Отца и также на веки“...

Правда, подневольные „братья“ Романа слушали такие речи с улыбочкой: „на планиду, так и на планиду, говорили остряки, только долго сидеть то на этой самой планиде, – шутка сказать: 1000 -лет! Чтобы Роману посбавить немного!.. Та нехай бы он сам и в книгах наказания расписал, а то и работа нам лишняя, да к тому-ж мы и неграмотные“... Но открыто перечить Роману никто из них не решался. А Роман вёл свою линию. Он строго требовал от своих „наймитов“ работы в воскресные дни и полного, покоя в субботы. Послушных всячески поощрял и награждал, протестантам мстил. Дошло дело до того, что суббота стала в приходе злобой дня. Нашлись у Романа и сподвижники, которые в своей ревности постоять за субботу опередили и самого Романа. Нужно было дать всем этим коммерсантам на почве религии энергичный отпор и при том в такой форме, чтобы неправоту их учения услышал весь приход. Лучшим средством для этого являлась публичная беседа с сектантами.

К сожалению, вожаки-субботники всячески избегали даже частных бесед с миссионером. Одни из них выезжали из прихода на всё время пребывания там миссионера, другие ссылались на недосуг, даже в субботу. „Галушки варю“, говорила рьяная субботница Соломония, хотя в субботу варить и не полагалось по Писанию!..

Наконец, мне удалось не только побывать на субботнем собрании сектантов и там беседовать с ними, но и устроить публичную с ними беседу, в присутствии массы православных крестьян.

В предлагаемой беседе исчерпано всё, что говорили в защиту субботы сами сектанты и что говорилось в обслуживающей их подпольной печатной литературе²³⁷.

1) Как же нам де чтить субботу, говорил мне коренастый субботник, Пётр Пестряков, самый начитанный в Писании из местных сектантов, когда Сам Бог ещё в раю дал людям заповедь праздновать седьмый день, или день субботний!

Я попросил Петра найти такую заповедь в Св. Писании. Пётр, открыв Библию, громко и самоуверенно стал читать: „и совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмый день – и освятил его; ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал“ (Быт.2:2–3). Раз Бог благословил и освятил седьмой день, так нам и нужно его праздновать, заключил Пётр и вызывающе посмотрел на меня...

Нет, отвечал я. В Писании не сказано, чтобы Бог в раю повелел первым людям, а с ними и нам праздновать седьмый день и это ты, Пётр, сочинил от себя, что нехорошо, так как своим вымыслом ты ещё извратил и мысль Св. Писания. В прочитанном тобой месте из книги Бытия говорится только о том, что Бог благословил и освятил седьмой день, потому что в этот день почил от всех дел Своих, которые творил и созидал. Как видишь, здесь и речи нет о людях, нет и никакой заповеди людям. Когда бытописатель желает показать, что слова Бога относятся к людям, в частности, к первозданным, то ясно пишет: „и благословил их Бог, и сказал им Бог“., или ещё: „и заповедал Господь Бог человеку“... (Быт.1:28,2:16). Но в прочитанном тобой месте» этого нет. Следовательно, нельзя учить, что „Бог в раю освятил и благословил седьмой день для людей“. Нельзя так учить ещё и потому, что благословение и освящение седьмого дня не только стоит в полной зависимости от покоя, но и заключается в этом покое, без которого оной немыслимо (ср. Исх.20:8–11). Но кто же почил от дел творения и созидания: люди или Бог? Писание ясно говорит, что Бог, так как первые люди не только ничего не творили и не созидали, а и сами были сотворены (Быт.1:26). А если покой относится только к Богу, то ясно, что „и благословил Бог день седьмый и освятил его только для Себя, т. е., покоем от дел творения Он отличил для Себя день седьмый. Вместе с Богом разделили этот покой и Те, Кому Бог сказал: „сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему“... (Быт.1:26), посему и для Них Бог благословил и освятил день седьмый. Но здесь и ты, Пётр, видишь не людей, которых ещё и не было, а второе и третье Лица Св. Троицы. В этом же нас убеждает и внешняя форма выражений бытописателя. Когда у него идёт речь о первых людях, он прямо называет их, так что ясно видно, кому Бог сказал, или для кого Бог заповедал, благословил, освятил... А когда речь идёт о Лицах Св. Троицы, то он прикровенно указывает их в краткой форме речи, говоря лишь: „и сказал Бог... и благословил Бог и освятил... (Быт.1:26,2:2–3). Таким образом, ясно, что в раю Бог не давал людям заповеди праздновать день седьмый или субботний. Напротив, Он повелел первому человеку возделывать и хранить сад Эдемский, без исключения, во все дни (Быт.2:15) и, если бы Адам пожелал в седьмой день покоиться, то это было бы нарушением повеления Господнего: „возделывать и хранить Эдемский сад“. И после, когда Адам согрешил, то Бог осудил его на добывание себе хлеба в поте лица во все дни жизни его на земле, из которой он взят (Быт.3:17–19,23). Вот почему нигде в Писании не видно, чтобы люди до Моисея (Исх. 16 гл.) праздновали субботу, или чтоб до Моисея Бог обличал и грозил людям наказаниями за нарушение субботнего покоя. Всё это потому, что до Моисея Бог не давал людям заповеди праздновать субботу.

– А почему же Моисей пишет: „помни день субботний (Исх.20:8)...“, если „помни“, то, значит, заповедь о субботе уже была у евреев до Моисея, возразил мне Пестряков.

– Нет, Пётр! Опять ты неправильно истолковал Писание. Моисей словом „помни“ указывал сынам Израилевым не на то, что заповедь о субботе была дана им до него, а на то, что он, по повелению Бога, уже дал им эту заповедь и что в десятословии она лишь повторяется, напоминается. И действительно, в Писании ясно сказано, что впервые Господь дал израильтянам заповедь о субботе через Моисея ещё в пустыне Син (Исх.16:23,29–30), так что на горе Синае в десятословии она лишь была повторена.

– Ну, а почему же сам Моисей говорит, что сыны Израилевы должны праздновать субботу, потому что Господь почил в день седьмый? Выходит, как будто евреи праздновали субботу со дня покоя Господня?.. – нерешительно заметил Пестряков.

– Ошибаешься, Пётр! Моисей в десятословии лишь указывает, что данный через него Богом израильтянам день покоя будет напоминать им и покой Господень. Как Господь в седьмый день почил от работы творения, так и израильтяне в седьмой день почивают от работы в Египетском рабстве (Втор.5:15): здесь совпадение лишь в численном порядке дня – „седьмый”; но у Господа покой имеет своё значение, а у израильтян своё. Вот почему израильтяне и стали впервые праздновать субботу лишь по выходе из Египетского рабства (Исх.16:30). Так что теперь и тебе, Пётр, должно быть ясно, что ни в раю, ни после – до Моисея, Бог не давал людям заповеди праздновать субботу.

2) Ну, пусть будет по-вашему, уже без задора проговорил Пестряков. А всё же я буду праздновать субботу, хотя бы потому, что 4-я заповедь десятословия мне это повелевает (Исх.20:8–10).

– Вот и прекрасно, что от первого своего основания в пользу празднования субботы ты уже отказался. Поэтому я перейду к рассмотрению нового, по счету второго, основания, которым ты защищаешь свою субботу²³⁸.

– Я прежде всего спрошу тебя, Пётр, почему ты ссылаешься на 4-ю заповедь десятословия? Разве ты признаёшь необходимым исполнять 10 заповедей по букве Ветхозаветного Писания? Тогда почему ты не исполняешь с буквальной точностью и других заповедей того же Ветхого Писания?

– Никаких других заповедей в Ветхом Завете я не знаю, с жаром заговорил Пётр, и вы не смешивайте всё в кучу: заповедями называется только десятословие, а всё остальное, полученное еврейским народом от своих вождей, называется законом. Закон мне не нужен, он отменён Христом и Апостолами, а заповеди даны людям навсегда. Сам Христос сказал: „кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречётся в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречётся в Царстве Небесном“ (Мф.5:19).

– Глубоко неправ ты, Пётр, в своём толковании Писания, отвечал я. Ни Моисей, ни Христос, ни св. апостолы не делали такого различия между законом и заповедями, разумея иногда под законом совокупность всех заповедей и постановлений, а вообще употребляя слова: „закон“, „заповедь“ и реже: „завет“, „слова Божии“ и др. без различия, одно вместо другого. Об этом ясно свидетельствуют нам книги: Исход (наприм. 16, 24, 31, 34, 35 главы) и Второзаконие (4, 6, 10 гл.) и св. апостол говорит, что преступивший заповедь: „не убий“ – преступник закона (Иак.2:10–11)²³⁹. Точно также и приведённые тобой слова Христа касаются не только десятословия, но и всего „закона и пророков“; посему Христос там же перечисляет не только заповеди десятословия, но и многие другие заповеди, которые „сказаны древним“ (см. Мф.5:17 и 7 гл.). При этом ещё заметь, Пётр, что Христос отнюдь не сохраняет букву древних заповедей, не исключая и десятословия. Так что приведённое тобой основание в пользу исполнения буквы только десятословия опровергается самым Писанием. И ты должен согласиться, что если праздновать субботу по букве 4-й заповеди, то нужно тогда исполнить и весь древний закон, в котором есть заповеди и большие десятословия (Мф.22:37–40), потому что согрешивший даже в одном чем-нибудь из закона, виновен против всего закона (Иак.2:10; Гал.3:10). Следовательно, или соблюдай по букве весь древний закон, или согласись, что соблюдение одной только субботы с твоей стороны есть также беззаконие, потому что подвергает тебя клятве закона (Гал. 3 гл.), который ты соблюдением субботы признаёшь для себя обязательным.

Пётр задумался. Наконец, он вспомнил новый выход из затруднительного положения, подсказанный ему „Библейскими чтениями о настоящей истине“ (№ 20).

– Пусть будет по-вашему, утирая с лица пот и подтягиваясь снова заговорил Пестряков. Пусть Писание не отличает десять заповедей от закона и называет также и десятословие законом. Пусть в законе есть ещё много и других заповедей. Словом, – пусть я буду неправ, строя защиту субботы на различии слов: „заповедь“ и „закон“… Но вот в следующем я обязательно буду прав. Писание нам ясно говорит о двух законах. Один – это закон Божий, а другой – Моисеев: „и не дам впредь выступить ноге Израильтянина из земли, которую Я дал отцам их, читаем в 4-й книге Царств, если только они будут стараться поступать согласно со всем тем, что Я повелел им, и со всем законом, который заповедал им раб Мой, Моисей“ (4Цар.21:8). Законом Божиим называется тот закон, который дан Самим Господом сынам Израилевым, когда Бог говорил им собственно Своим голосом. Затем, Господь написал этот закон на двух каменных скрижалях Своим перстом и назвал их десятословием. Больше десяти слов, или заповедей, Господь не говорил. Эти заповеди, или две скрижали каменные, по повелению Господа, были положены на хранение в ковчег (см. Исх.20:1,18–21,24:12,31:18,32:16,34:1,28; Втор.4:11–13,5:4,5,22,9:9,10,10:1–5). Когда же израильтяне стали нарушать закон Божий, то Моисей от себя дал им законы, в которых указывал, какая казнь полагается за нарушение заповедей Господних и как им очистить себя от греха или преступления против заповедей. Все свои постановления Моисей после записал в особую книгу, которую и назвал „Второзаконием“, т. е. вторым законом. Эта книга, по повелению Моисея, должна была лежать одесную ковчега завета и свидетельствовать против Израильтян (Втор.31:24–26). Так что, когда израильтянин сделает преступление против какой-либо заповеди, хранящейся в ковчеге, то книга Второзакония свидетельствует всем об его грехе и указывает, как должен быть смыт грех против заповеди. Нам теперь закон Моисея не нужен: во-первых, потому что им никто не оправдался перед заповедями Божиими и никто при его помощи не достиг совершенства: напротив, израильтяне, не будучи в силах исполнить постановления Моисеева закона, навлекли ещё на себя проклятие этого закона (Галат. 3 гл.); во-вторых, потому что мы, христиане, уже не под законом, а под благодатью Христовой (Рим.6:14) и Христос не только искупил нас от клятвы Моисеева закона (Гал.3:13), но и освободил нас Своей смертью от самого закона (Рим.7:6). Если мы теперь согрешим против закона Божьего, т. е. десятословия, то уже будем оправдываться перед ним не законом Моисея, а ходатайством за нас Христа. Вот почему мы не принимаем из Ветхого Завета другого закона, или закона Моисеева, в состав которого входят все заповеди, все постановления и все заветы, кроме десятословия. Десятословие же, как закон Господа, мы приемлем и исполняем с буквальной точностью: во-первых, потому что Бог повелел ещё израильтянам исполнять Его десять слов или заповедей без прибавления и убавления и притом во все дни жизни их на земле (Втор.4:2,10,13); во-вторых, потому что Христос Сам исполнял закон Бога и учил, что ни одна йота или ни одна черта не прейдёт из этого закона, так что хотящий войти в жизнь вечную прежде должен соблюсти десять заповедей“ (Мо. 5. 17–18; 19. 17). Также и ап. Иоанн пишет: „ибо это есть любовь к Богу, чтобы мы соблюли заповеди Его. И заповеди Его не тяжки“ (1Ин.5:3). К тому же исполнению закона Божьего зовёт нас и ап. Иаков. (Иак.2:8–12)²⁴⁰. На этом Пётр прервал свою речь и вызывающе посмотрел на меня...

– Таким образом, ты, Пётр, теперь построил защиту субботы на различии уже двух законов: Божьего и Моисеева, отвечал я. Под Божьим законом ты разумеешь только десятословие и утверждаешь, что кроме десяти слов. Бог ничего не говорил и не давал. Всё остальное, что мы находим в Ветхом Писании, дал якобы Моисей от себя и при том тогда, когда израильтяне начали грешить против десятословия. И вот Божий закон ты принял, потому что так повелевает-де Писание Ветхого и Нового Завета, а Моисеев отринул, опять-таки на основании того же Писания. Разберём же сказанное тобой.

Прежде всего нигде в Писании мы не находим, чтобы Моисей давал израильтянам какой-либо закон от себя, как свой. Если где и говорится: „закон Моисеев“ или „закон, который заповедал Моисей“, то это не значит, что сам Моисей сочинил его, а – что этот закон дан Богом через Моисея. В доказательство того, что есть у Моисея свой закон, ты приводишь слова Христа: „если в субботу принимает человек обрезание, чтобы не был нарушен закон Моисеев“... (Ин.7:23). Но здесь за буквой Писания ты проглядел смысл его. Выше одним стихом Христос говорит: „Моисей дал вам обрезание“... Значит ли это, что Моисей от себя установил обрезание? Нет, ибо обрезание было дано задолго до Моисея, и Сам Христос сейчас же добавляет: „хотя оно не от Моисея, но от отцов“... Следовательно, закон об обрезании отнюдь не сочинён Моисеем. Но почему же он назван „Моисеевым“? Да потому, почему назван и законом „отцов“. Известно, что обрезание впервые введено отцом Авраамом (Быт. 17 гл.). Но Авраам не сам сочинил закон об обрезании, а через него Бог передал людям этот Свой закон или завет (Быт.17:10–13). Посему, когда Спаситель говорит, что закон об обрезании „от отцов“, то это значит, что он дан Богом через отцов. Точно также, когда Христос назвал тот же закон „Моисеевым“, то это значит, что закон об обрезании повторен Богом через Моисея, как и читаем об этом в книге Левит: „и сказал Господь Моисею“... (Лев.12:1–3). Нет также оснований для отличия закона Божьего от Моисеева и в приведённой только выдержке из 4Цар.21:8. Ведь здесь не сказано, что Моисей заповедал израильтянам закон от себя, как свой. Наоборот, Моисей назван рабом Божиим, а раб творит волю не свою, а господина своего. Так что Моисей, если давал закон, то не свой, а Божий. Посему в книге Паралипоменон, где приводится тоже самое место, и сказано: „что Я заповедал им, по всему закону и уставам и повелениям, данным рукою Моисея“ (2Пар.33:8). Моисей был лишь посредником в деле передачи слов Божиих народу, а не законодателем, как о том говорит Сам Бог (Втор.18:15–18). Вот почему и вся книга „Второзакония“ называется Моисеем „заповедями, законами и постановлениями“, которые Сам Бог дал израильтянам во время завета с ними на горе Хориве и в земле Моавитской и во время клятвенного договора с ними (Втор.28:1,58,29:1,12,31:9,19,24–26). Вот почему в этой „книге закона“ (Втор.31:24–26) мы находим и „книгу завета“, написанную Моисеем раньше и в которую он занёс слова завета на горе Хориве и всё то, что Бог дал через него израильтянам к исполнению после Хоривского завета до самой смерти Моисея (Исх. 24 гл.; Втор.18:15–18,29:1,9,12). Посему-то на „книгу закона“, написанную Моисеем, всегда смотрели, как на собрание того, что Бог заповедал Израилю (Неем.8:1) через Моисея и называли её не только „книгой закона Моисеева“, но ещё иначе „книгой закона Божия“ (Неем.8:1,8,14,18). Отсюда ясно, что нет никаких оснований к отличению закона Божьего от закона Моисеева. У израильтян был один закон – это „закон Божий“ (Неем.8:18) и в состав его входили и десять заповедей и все, что своих книгах. От себя Моисей, как пророк Божий, ничего не говорил. да и права такого не получал, ибо истинный пророк не должен говорить от своего вымысла, а должен передавать „слова Божии“ (Втор.18:18).

Теперь скажу в частности. По твоим, Пётр, словам: Бог, кроме десятословия, ничего не говорил и ничего не давал. Ты ссылаешься на книгу Второзакония, где читаем: „слова сии (т. е., десятословие) изрёк Господь ко всему собранию вашему (т. е. собранию израильтян) на горе из среды огня, облака и мрака (и бури) громогласно, и более не говорил, и написал их на двух каменных скрижалях и дал их мне (т. е., Моисею. См. Втор.5:22)“. Но разве здесь сказано, что Бог вовсе ничего и никому кроме десяти слов не говорил? Нет, здесь только сказано, что Бог громогласно и ко всему собранию израильтян более десяти слов не говорил. Весь остальной Свой закон Бог дал уже через Моисея и так, что всё собрание израильтян не говорило с Богом и не слышало Его голоса. Об этом ясно говорит нам то же Писание. В книгах: Исход и Второзаконие читаем, что Господь начал давать свой Хоривский завет народу израильскаму громогласно, т. е., громко, говоря лицом к лицу со всем собранием израильтян, так что израильтяне слышали голос Божий, хотя и стояли у горы. В то же время и Моисей, как посредник между израильтянами и Богом, пересказывал им слова Господни (Исх.20:1,18,19; Втор.5:4.5.22). Но израильтяне скоро пришли в ужас от виденного и слышанного и настолько прониклись страхом перед славой и величием Бога, что сперва отступили и стали вдали, а затем обратились к Моисею с просьбой, говоря: „говори ты с нами, и мы будем слушать, но, чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть... и что скажет тебе Господь, Бог наш, пересказывый нам, и мы будем слушать и исполнять“ (Исх.20:18,19; Втор.5:27). Господь похвалил желание народа, так как увидел, что народ убоялся Его, а это было ручательством за то, что израильтяне будут исполнять Его заповеди (Исх.20:20; Втор.5:28,29). Посему Он и повелевает Моисею: „скажи им“ (т. е. народу): „возвратитесь в шатры свои“, а ты здесь останься со Мною, и Я изреку тебе все заповеди и постановления и законы, которым ты должен научить их, чтобы они так поступали... Это было после того, как Господь изрёк десятословие (Втор.5:30,31). Таким образом, мы видим, что действительно Господь громогласно и ко всему Израилю сказал только десять слов, а затем, по просьбе самого Израиля, стал давать им все остальные заповеди, постановления и законы уже в беседе с одним Моисеем. Следовательно, неправ ты, Пётр, когда утверждаешь, что Бог вообще ничего не говорил и не давал, кроме 10 заповедей. Сам Бог, дав 10 заповедей, опять говорит Моисею: „и Я изреку тебе все заповеди, и постановления, и законы“... Значит, десять заповедей составляют лишь частицу Божьего закона. Важно ещё и то, что Сам Бог не отдавал предпочтения десяти заповедям перед остальным законом, данным через Моисея, и говорил: „о, если бы сердце израильтян было таково, чтобы бояться Меня и соблюдать все заповеди Мои“ (Втор.5:29). Посему Моисей повелевал народу, не уклоняться от всего закона Божьего, а не от одних только десяти заповедей: „ни на-право, ни на-лево“ (Втор.5:32).

Ты, Пётр, ещё сказал, что остальной закон, кроме десятословия, появился тогда, когда израильтяне начали грешить против десяти заповедей, и что он представляет Собой лишь указание казней за преступление против десятословия и средств к очищению от этого преступления. Но так-ли? Израильтяне впервые у горы Синая согрешили тем, что сделали себе „литого тельца“ (Исх. 32). Однако, до этого Моисей уже получил от Бога не только 10 заповедей, ной множество других, записанных им с 20–31 главу кн. Исход. II если бы народ не сделал себе „тельца“, то Моисей и ещё оставался бы на горе для получения множества других постановлений. Преступление израильтян лишь прервало беседу Моисея с Богом и Моисей, по повелению Господа, наказав смертью многих израильтян за содеянный ими грех, снова возвратился на гору, чтобы получить от Бога и остальные заповеди и постановления, отнюдь не вызванные грехом израильтян, так как они и без этого греха были бы даны Моисею (Исх. 32–35 главы). И по содержанию своему все законы, данные Богом через Моисея, отнюдь не представляют собой перечень казней за грехи против десяти заповедей и средств к очищению от этих грехов. Достаточно вспомнить. что, например, кровавые жертвы имели значение самостоятельное, независимое от 10 заповедей, и прообразовательное, так как прообразовали Христа. Еврейская скиния также имела своё самостоятельное и прообразовательное значение. Да и множество других законов, заповедей и постановлений „закона Божьего“ отнюдь не находились в зависимости от десятословия, так как и по содержанию своему и по форме представляли собой новые, самостоятельные, а не придаточные или зависящие от существования десяти заповедей, предписания. И Сам Христос на вопрос: „какая наибольшая заповедь в законе?“ указал не на десять заповедей, а на две другие, на которых утверждается весь закон, следовательно, и десятословие (Мф.22:36–40; ср. Втор.6:5; Лев.19:18).

И. Айвазов

(Окончание следует).

Значение философии для богословия. – Происхождение человека, его природа и достоинство. – Значение религии в деле воспитания нравственного сознания. – Воскресение Христово и его нравственное значение. – Бессмертие прошедшего.

Из статей философского характера, но имеющих значение для богослова-апологета и миссионера, нужно отметить трактат проф. Линицкого („Тр. К. Д. Ак.“) – „Значение философии для богословия“. Особенно имеет интерес для апологетики глава II – о вере в сверхъестественное. „Если бы сущность христианства, говорит автор, заключалась в том, что оно есть исторический факт, то вера ограничивалась бы фактическим содержанием“. Но в том-то и дело, что, если опровергнуть и всю историческую чудесную часть христианства (сказания Евангелия и апостольских книг), то для содержания веры остаётся ещё много. „Необходимо, говорит автор, обратить внимание на то, что не все современники и очевидцы чудесных дел Иисуса Христа уверовали в Него, как Чудотворца и Посланника Божия; другие же, напротив, не видели и уверовали“. С другой стороны, вера в чудесное существовала и у язычников. Всё это приводит автора к заключению, что „для веры во Христа, как Основателя новой религии, фактические основания сами по себе недостаточны, а потому требуют восполнения посредством оснований иного рода, именно оснований умозрительных“. Для обоснования истин веры нужно, по автору, „установить точное общее понятие о природе, о естественном“, решить общефилософские вопросы, – нужно ли, напр., полагать начало вещественного мира, или предполагать, что бытие вещей безначально.

„Жизнь тоже, как и бытие, не производится природой“, ибо было время (и по науке), когда на земле не было жизни (в газообразный период). „Не менее, как происхождение жизни, говорит автор, загадочно для естественно-научной точки зрения, т. е. выходить из пределов естественного порядка вещей, происхождение разума“. Основание для этого, по автору, заключается в том, что разум сам создаёт, а не есть создание чего-то. Отсюда автор выводит, что „основаниями для веры в сверхъестественное, трансцедентное, служат бытие, жизнь и разум“, т. е. понятия чисто философские. В идеальной гармонии они существуют только в Боге (образ св. Троицы).

„Бытие, жизнь, и разум – тожественны в Боге, который посему есть единое существо, но вместе и различное: и по появлению во времени как откровение Бога Отца – виновника бытия вещей, Творца, Бога Сына, который есть Слово, разум и Духа, который есть жизнь и источник жизни; равно и по вечному пребыванию в единстве Божеского существа – как три ипостаси“.

При такой философской постановке богословских вопросов, всякому действительно становится очевидной важность философии для богословия.

В дополнение к статье проф. Линицкого можно поставить реферат г. Богородского („Пр. С.“) – „Происхождение человека, его природа, достоинство и назначение“. В статье проф. Линицким философски на началах разума обосновывается истина, что жизнь не производится природой». Дарвин хотел вывести разнообразие жизни из самой природы. Г. Богородский опровергает Дарвина психологически, как выше проф. Линицкий показывал невозможность этого философски. Сам Дарвин, по автору, соглашается, что самое важное отличие у человека от животных заключается в совести. Но, чтобы ослабить силу этого различия, Дарвин, дабы подтвердить свою теорию, хочет найти совесть, хотя бы в слабой степени, и у животных. Но, Дарвин, говорит автор, делает заключение „не от известного к неизвестному, а от неизвестного к искомому, к воображаемой психологии животного“. Он умозаключает гадательно. Существование разумных инстинктов у животных ещё более убеждало его в возможности у них и нравственного сознания. Автор отмечает, что сама то удивительность этих инстинктов, красноречиво свидетельствует о механической прирождённости их животным и об отсутствии развития у них этих инстинктов дальше своего улья пчела своих инстинктов не проявляет. У человека же его разум стремится к познанию решительно всего.

„Инстинкты животных, говорит автор, так удивительны, что если в них предполагать элемент разумности (как это делает Дарвин) то мы должны бы были признать, что ум животных далеко превосходит ум человеческий. Пчёлы, которые строят свои соты по всем правилам математики и физики, Обладают ещё и биологическими познаниями: когда у них умирает матка, они начинают выкармливать обыкновенную личинку особым способом, благодаря которому из обыкновенной рабочей бесполой пчелы развивается плодовитая матка. Верное предугадывание будущего есть высшее проявление ума и знания человеческого. Животное обладает этой способностью в большей степени, говорит автор, чем человек“.

Автор указывает ещё на контролирующую силу человеческого разума, как на отличительное свойство его от животного разума, а также ссылается на авторитет знаменитого Вирхова, который на съезде учёных натуралистов в Мюнхене (1902 г.) открыто объявлял, что наука не имеет никаких положительных данных утверждать происхождение человека от обезьяны.

Но кроме ума и инстинктивной совести у человека есть нравственное сознание, источник которого коренится даже не в человеке, но дан ему извне, от Бога. Это ещё одно отличие человека от животного. И вот, г. Городенский („Б. В.“) посвящает выяснению вопроса о нравственном сознании человека – две статьи: „Условия воспитания нравственного сознания в человеческих обществах“ и „Значение религии в деле воспитания нравственного сознания на наших ступенях общественной жизни“. В первой из названных статей автор решает сначала вопрос об источнике нравственного сознания. „Существует, говорит он, морально-философская теория, которая пытается объяснить совесть человека из его чувствительности к мнению окружающих“ (Смит), по которой источник совести будет заключаться в сочувствии или несочувствии „мотивам известного поведения“, служащее „основанием нашего суждения о достоинстве поступков“. Автор вполне соглашается с А. Смитом в одной половине его суждений, указывая на то, что „никто ещё с такой наглядностью и простотой не описал отношения, существующего между общественным мнением и совестью“, как Смит, но подмечает и недостаток этой теории в том, что автор её „опустил из внимания фактор, имеющий слишком явное и важное значение в этом деле, именно, религию“, которая даёт мотивы выше и сильнее, чем обычай и авторитет лиц, окружающих (Смит). Раскольники, указывает автор, готовы были помереть за один аз. Автор выясняет, что и обычай, и авторитет тогда только служат условием воспитания нравственного сознания, когда они получили религиозное освящение. Вот почему обычай имеет такую силу в первобытных обществах. Основу нравственного сознания после религии автор указывает в семье, в том почтении к старшим (отцу, деду, главе рода – патриарху), на котором основывалась семья и общество, к начальникам и т. д.

„Религиозное почитание начальников с различными церемониями, выражающими глубокое преклонение перед властью, основывалось, по автору, на духовном авторитете. Это значит, что власть начальника неограниченна только по доверию и уважению подчинённых, т. е. в условном смысле. Когда, по мнению подчинённых, начальник перестаёт удовлетворять этому назначению, то подданные перестают его признавать, или уходят от него“.

Отсюда автор опровергает и другое предположение, что условием воспитания нравственного сознания не могло быть внешнее насилие. „Нравственность есть известный род внутреннего принуждения“. Соблазнительно, конечно, было бы признать укоры совести „наследственным отголоском жестоких внешних наказаний“, бывших ранее в обществах, но автор, на основании уже сказанного о значении внешнего авторитета, а след. и наказаний, приходит к выводу, что весь нравственный процесс „совершается при содействии одного фактора, который углубляет значение его результатов и придаёт им высшую санкцию: этот фактор – религия“.

Вторая статья того же автора служит продолжением первой. Здесь автор исключительно выясняет значение религии для нравственного сознания. Правда, говорит автор, может быть поставлено возражение, что это значение ограничивается „первоначальным воспитанием нравственного чувства“ и что теперь даже на низших ступенях человеческих обществ „религия не стоит в связи с практическим поведением“. Он показывает, что это утверждали прежние явно тенденциозные этнологи, каковы Тайлор, Вайтц и др. Новейшая этнология говорит о противоположном. Один из них, Гроссе, заявляет, что „религиозные представления пользуются прочным влиянием на жизнь... у всех первобытных народов“. Автор выясняет, что, с одной стороны, и „высшие формы религиозных верований далеко не всюду лишены практического значения“, а с другой, – что, при рассмотрении нравственного влияния первобытной религии, этнологи часто „слишком узко понимают» самую нравственность“. Автор приводит на основании исследований новейшей этнологии множество фактов, показывающих, что у дикарей „религия проникает всю их жизнь и определяет нормы их поведения“, как, напр., у полинезийцев такое значение имеет „табу“ (род еврейского херема) или „мугуль“ и „токой“ у Палаузцев, „кобонгу“ у Австралийцев и т. д. Все эти факты показывают, что дикарь „оберегает обычай, как религиозную святыню“. „Только религиозным страхом, говорит автор, можно объяснить ту непоколебимую твёрдость в воздержании от посягательства на чужое имущество, которая неоднократно поражала путешественников, как явление, необычное даже в культурных странах“, и указывает на основании свидетельства ле-Гобьена, что жители Маркизских островов чувствуют ужас перед воровством“, а туземцы при заливе Кастри „имеют к собственности почти религиозное почтение“ (Лаперуза). Автор указывает далее, что влияние религии не ограничивается однако этой жизнью, что она и у дикарей „почти всюду сопровождается верой в загробные награды и наказания“ и указывает опять-таки на основании „последнего слова науки“, что жители, напр., Соломоновых островов верят, что „скупцы, убийцы и др. грешники превращаются в отвратительных пресмыкающихся – змей, жаб и т. п.; по верованию жителей о. Апайтиума „добрые идут в рай, где их ожидает обилие явств, а злые – воры, убийцы, прелюбодеи должны мучиться голодом в аду“; по представлению Парагвайцев, „злых по смерти сжигают в котлах, а добрые охотятся на берегах прекрасной реки, наполненной рыбой“. Эта идея возмездия часто стоит в связи у дикарей с верой в Единое Высшее Существо. Вообще статья Н. Городенского даёт много нового, интересного этнографического материала, подтверждающего взятый им вопрос.

По её справкам, даже у дикарей есть содержание части христианского учения, но чего нет у них – так это идеи воскресения, составляющей существенное содержание христианской догматики. Вопрос о воскресении – теперь жгучий вопрос. Толстой выясняет его по-своему (ром. „Воскресенье“), Мережковский высказывает свои представления о плоти. Всё это дало повод Μ. Тарееву („Б. В.“) выяснить церковное учение по данному вопросу, что он и делает в статье:

„Воскресение Христово и его нравственое значение“. Μ. Тареев указывает „на опасность плотяности, угрожающую тем, которые ставят в прямое отношение нашу земную жизнь и жизнь Воскресшего Господа“. Автор указывает, что „ныне светские писатели нам говорят уже о святой плоти, о святом сладострастии, опираясь с той же решительностью на факты Рождества Христова, Его Преображения и Воскресения. В чувственном понимании Воскресения Христова хотят найти опору для примирения чувственного и духовного начал нашей жизни“.

Автор на основании слова Божия выясняет, что и плоть в Писании понимается двояко, что есть тело душевное, а есть тело духовное и что „наша жизнь за гробом не будет иметь материального содержания, а плоть и кровь не переступят за пределы гроба, в котором будет уничтожено чрево“. Иллюстрируя это на примере Воскресшего Господа, автор ссылается на то, что Он не имел, по воскресении своём, определённого вида, так что ученики не узнавали Его; что даже „с точки зрения чувственной очевидности язвы гвоздиные и прободенное ребро никак не доказывали божества Христова. И если неверие Фомы происходило от грубого материализма, то, убедившись осязательно в факте воскресения, он придумал бы для него какое-нибудь материалистическое объяснение, а не воскликнул бы: „Господь мой и Бог мой!“ Автор разъясняет что „историческую действительность в явлениях Воскресшего ученикам составляла, поэтому, реальность духовного общения с Ним, реальность для них Его духовной, божественной, вечной жизни“. „Он жив“ – вот что говорили ученикам явления Воскресшего.

Хорошим дополнением к статье Тареева служит речь С. Глаголева („Б. В.“) – „Бессмертие прошедшего“, в которой он выясняет принцип сохранения явлений и сохранения, так сказать, реального. Статья написана с видимым знакомством последних научных данных по естественным наукам и читается с большим интересом. Вся наука говорит о бессмертии. Химия говорит о неуничтожимости материи, акустика о звуковых волнах, физика о световых отражениях. Каждый звук, каждое произнесённое слово живёт и после того, как они перестали звучать для нашего уха, воспринимающего их только при известных условиях. Звук летит в пространство, колеблет отдалённейшие сферы и, хотя для наших грубых чувств это и незаметно, но оно есть и должно быть. Каждый жест отражается в воздухе, как в фотографической камер-обскуре и тоже несётся в пространство. Неуничтожимы, следов., и дела. Если бы на Сириусе (звезда) были жители и они обладали бы такими телескопами, что могли бы видеть происходящее на земле, то теперь они увидели бы только ужасы французской революции, так как до Сириуса свет, а след., и отражающиеся в нём изображения доходят в 106 лет. Таким образом, „небеса поведают славу Божию“ и весь мир говорит о бессмертии, неуничтожимости ни слов, ни дел наших, и тем более нас самих и наших чувств и идей, которыми мы жили, или живём.

„Несомненно, говорит автор, что психическое начало, воздействуя на материю, кладёт на неё такой же неизгладимый отпечаток, какой кладёт этот атом на другой атом; вещество отпечатлевает в себе духовные состояния их носителя. Вот почему можно решительно утверждать, что образы, сохраняемые световыми лучами в пространстве, отражают в себе не только внешнюю, но и всю внутреннюю историю мировой жизни. Положим, вчера, прощаясь с кем-либо, я высказывал ему сердечнейшие пожелания удачи, сознавая в душе, что его неудача доставила бы мне искреннейшее удовольствие. Размышляя теперь о том, как отразился мой вчерашний образ в мировых пространствах, я думаю, что я явлюсь там в светлых небесных пространствах в виде какой-то нравственной гримасы. Вибрации льстивых звуков, отражение личных мускулов, сдвинутых так, чтобы придать лицу умильно благопожелательное выражение и находящиеся в совершенном диссонансе с этим вибрации сердечных биений, регулировавшихся тёмными чувствами недоброжелательства и зависти. Световые лучи отражают кривые сердечных движений, так что можно сказать, что каждое лгущее сердце вечными буквами пишет на вечном небесном покрове: „я лгу, лгу, лгу“. Всё увековечивается на небе“

Вот идея и вывод речи автора, посвящённой в день академического акта почившим деятелям Академии, добро посеянное которыми „цело, живо и вечно“.

Свящ. Μ. Лисицын

2 мая 1903 года исполнилось ровно сто лет со дня рождения митрополита Киевского Платона, известного борца за православие и русскую народность, одного из видных иерархов нашей отечественной церкви прошлого столетия. К сожалению, день этот остался неотмеченным в нашей современной печати: ни один журнал, ни одна газета не откликнулись на своих страницах по поводу столетнего юбилея со дня рождения этого выдающегося архипастыря. Автор, отмечая это равнодушие нашего общества и печати к видному деятелю нашей отечественной церкви прошлого столетия, покойному Киевскому святителю Платону, останавливает своё внимание на имевшем в 1902 г. место, юбилейном чествовании Η. В. Гоголя. Об этом в предисловии к своему труду автор так говорит: „21 февраля 1902 г. общество дружно праздновало 50-летний юбилей со дня смерти Η. В. Гоголя, а между тем, день столетия со дня рождения святителя, по своим заслугам выдающегося из рядов обыкновенных деятелей, был совсем забыт и пройдён молчанием! Делая это сопоставление, мы не думаем умалять заслуг, оказанных Гоголем русской литературе, а хотели указать только на исключительное преклонение общества перед заслугами великих людей на поприще той или иной общественной гражданской деятельности и полное равнодушие, и холодность к выдающимся деятелям на ниве духовной. При такой односторонности общественных интересов не знаешь, чему больше удивляться: прогрессу с Цивилизацией, или упадку веры и нравственности среди коренных православных сынов России“ (3 стр.)!

Желая сплести венок на могилу митрополита Платона по случаю столетия со дня его рождения, г. Карасев делает посильную попытку восполнить этот пробел: он издаёт целую книгу, посвящённую памяти глубоко чтимого им святителя. Его „Венок“, составленный на основании известного печатного материала, разбросанного в нашей духовной, отчасти и светской литературе, составляет отрадное явление в наши „лукавые дни“ равнодушного отношения к деятелям в религиозно-нравственной области. Вполне соглашаясь с автором, что чтение его книжки „может принести большую пользу для ума и сердца юношей и взрослых, так мало знающих своих великих иерархов“, позволим себе несколько подробнее познакомить наших читателей с содержанием рассматриваемого нами юбилейного издания. Автор, по-видимому, старался собрать всё, что имеется в нашей литературе о личности и деятельности митрополита Платона и представить в цельном виде очерк жизни святителя. Не останавливаясь долго на воспитании и обучении святителя (4–10 стр.), он довольно подробно изображает духовно-учебную и церковно-административную деятельность митрополита Платона, касается его деятельности в качестве настоятеля Виленского Св.-Духова монастыря, викария Литовской и Псковской епархий (20–32 стр.) и епархиального архиерея в сане архиепископа на кафедрах Рижской (33–52), Донской (52–64) и Херсонской (64–78 стр.). О Киевском периоде деятельности святителя в сане митрополита, автор почему-то совершенно умалчивает, ограничиваясь только описанием юбилейного торжества 8 сентября 1887 г. по случаю 60-летней деятельности высокопреосвященного владыки (79–181 стр.). По нашему мнению, самый ценный отдел в рассматриваемой нами книге составляют собранные автором слова и речи, сказанные митрополитом Платоном в разных местах его служения и на разные случаи. В XVII главе помещено 20 слов, сказанных святителем во время управления Херсонской епархией (275–375 стр.); в особую (XX) главу выделена часть слов, сказанных им на св. Пасху (382–409 стр.). Нужно заметить, что слова и речи высокопреосвященного Платона отличаются высоким качеством и заслуживают внимания, как по своему глубокому содержанию, так и по стиллистической отделке. Нельзя также не отметить XXI главы, в которой помещены четыре речи самого автора, г. Карасева, произнесённые им при посещении м. Платоном его квартиры. Речи эти проникнуты глубоким уважением и благоговейным почтением автора перед личностью святителя.

Рассмотренная нами книга написана простым и удобопонятным языком, назидательна и полезна. Издана опрятно и по цене сравнительно недорогая (420 стр. с портретом святителя – 2 руб., с пересылкой – 2 руб. 20 коп.). Выписывать можно только непосредственно от автора: С.-Петербург, Вас. Остр., Волховский пер., Д. № 4, кв. 21.

П. Козицкий

Появление таких противо-сектантских христоматий, как сборник „За веру и против лжеверия“ священника Серапиона Брояковского, вполне отвечает запросам нашего времени. Всем миссионерствующим защитникам православия известно, что пропагандисты нашего расколо-сектантства наводняют Русскую Землю цензурными и нецензурными произведениями печати, в которых в обольстительной форме предлагаются простодушным читателям (Рим.16:18) идеи, направленные против православной Церкви и государства. У всех ещё в памяти недобросовестная деятельность „Общества поощрения религиозно-нравственного чтения“, закрытого в 1884 г. по Высочайшему повелению. Штундо-пашковские брошюры этого злонамеренного „Общества“... до сих пор встречаются в руках простого народа, как материал для чтения.

При распространяющейся грамотности и усиливающемся интересе к религиозно-жизненным вопросам, весьма важно идти навстречу духовной алчбе и жажде нашего простого народа и давать ему не гнилой хлеб и не мутную воду сомнительных вероучений, а, наоборот, чистое и здоровое питание из источников православной Церкви. Противо-сектантская христоматия о. Брояковского прекрасно удовлетворяет отмеченной нами цели; в ней в стройном порядке собраны оригинальные произведения (беседы и поучения) самого о. Брояковского, а затем очерки, рассказы, стихотворения и апологетические статьи других авторов. Весь собранный материал проникнут одной, строго проведённой, идеей: православие – истинная вера, доставляющая вечное счастье и успокоение человеку, – русское же сектантство ложь, приносящая людям только свары, разногласия и бесчинства (Гал.5:20–21). Нельзя не отнестись с похвалой к тому, что о. Брояковский статьи своей христоматии расположил применительно к двунадесятым праздникам. Русский человек всю свою жизнь, всё своё рабочее время привык размерять по праздникам церковным. Русская душа отдыхает и радуется в церковный праздник, и благо тому, кого благочестивые родители с детства приучили чтить праздник, с радостным чувством ждать его и услаждаться его освежающей и возвышающей силой. Благословенная цепь праздников из года в год связывает жизнь христианина; поэтому и книга о. Брояковского представляет из себя, можно сказать. „Руководство для поучительного и общедоступного чтения“, которое в тот или иной праздник пастыри могут предлагать своим пасомым или же сами пользоваться для чтения в семье и школе. Желаем этой книге возможно широкого распространения. В заключение пользуемся случаем упомянуть, что о. Брояковским выпущены в свет и другие, полезные для пастырей, издания: Сборник поучении на все воскресные и праздничные дни. Цена 1 р. 25 к., с пересылкой 1 р. 50 коп. Спутник пастыря. Сборник статей и заметок по вопросам пастырского служения. Вып. 1, цена 80 коп., с перес. 1 руб. – Очерки и рассказы. Цена 80 к., с пер. 1 руб. – Церковно-приходская летопись. Практическое руководство для пастырей при описании прихода в историческом, статистическом и религиозно-нравственном отношениях. Цена 75 к., с перес. 85 коп. Все означенные издания можно выписывать по следующему адресу: Попелня, Киевской губ. Священнику Серапиону Брояковскому.

Н. Булгаков

Секта Елископалов Соединённых Штатов. – Религия японцев. – „Курс Истории Религий“ Лепентра.

Французская газета „Revue Augustinienne“ – католический орган – напечатал в январе коротенькую заметку о том, что протестантская секта Епископалов Соединённых Штатов порешила на общем собрании в Спрингфилде именоваться отныне не Епископальной Церковью, но католической, американской церковью Соединённых Штатов. „Что это, признак ли движения в сторону католицизма или лишь звук пустой?“ – спрашивает „Revue Augustinienne“.

Далее сообщается, что из России получено какое-то весьма утешительное известие, религиозные последствия которого будут неисчислимы, если само известие окажется справедливым.

По просьбе архиепископа Могилёвского, митрополита католической церкви в России, якобы разрешён католическим конгрегациям, в особенности изгнанным из Франции, а также и духовным школам поселиться в некоторых губерниях Империи, в которых уже существует католическая иерархия, а именно: во всей западной России, в Балтийских провинциях, в Польше, в юго-западных губерниях и в некоторых местах Средней Азии.

По поводу этого сенсационного известия можем сообщить, что едва ли оно заслуживает доверия, хотя и заслуживает внимания в смысле выражения вожделений католического мира. Но осуществление этих вожделений может принести неисчислимый вред православию, в его культурно-просветительной миссии среди русского католического населения.

* * *

Французская газета „La Dépêche“ сообщает интересные сведения о японской религии. Не смотря на великолепие храмов и торжественную обрядность, буддизм, перенесённый из Китая или Кореи пятнадцать веков тому назад, не может считаться настоящей, народной религией японцев. Не может считаться ею и Чинтоизм, по своей символической простоте более подходящий к народному характеру; не давая пищи ни чувству, ни воображению, эта древняя религия не может удовлетворить даже японцев – одного из наименее религиозных народов земного шара. Спросите японца – буддист ли он или чинтоисг? Он не сумеет вам ответить; вряд ли даже поймёт, о чём его спрашивают. Принято крестить в храме Чинто и хоронить покойников при посредстве буддистского священника, но это ничего не значит.

Народная масса исповедует серьёзно и искренно только культ предков. На этом культе зиждется и семья, и государство. До сих пор народ всё ещё смотрит на микадо, как на потомка первого, божественного предка, от которого произошла вся раса. Микадо – это воплощение народного достоинства, свидетельство о вечном существовании народа в прошедшем и залог вечности в будущем, это воплощение отечества. В настоящее время священный характер почитания микадо начинает мало-помалу вырождаться в более современный, безличный и, если можно так выразиться, светский патриотизм. Домашний культ предков продержится дальше, также, как и наивное, первобытное обоготворение великих и малых сил природы. Вот несколько картинок, рисующих этот древний культ, живущий до сих пор в сердце старой Японии.

Вот в уголке японской деревни женщина горячо молящаяся, перед кем? Перед толстым уродом, окошенным в ярко-синюю краску; мало показалось одной круглой, как шар, головы и к ней прилепили ещё две головы. Грудь идола представляет целый каскад сосцов, огромный живот раздут, а ноги покоятся на двух мешках риса, вдавившихся под тяжестью тела. Это бог счастья. Можно ли представить себе что-нибудь более наивное и в то же время – более грубое?

За колоннами великолепного храма в Никко прячется лестница, ведущая на чердак, пол которого усеян старыми, ржавыми жестяными сандалиями. Это святилище бога пешеходов. Бог восседает тут же в обществе двух чертенят красного и зелёного. В святилище темно и грязно, на полу валяются сухие цветы и листья; везде пыль и сор. Но в известные дни сюда стекаются верующие, тёмное святилище приводится в порядок и наполняется богомольцами.

В Токио есть маленький храм, в котором поклоняются сидящим в клетках петухам и курам. Перед клетками стоят крошечные чашечки со щепоткой риса в каждой. Благочестивые японцы приходят, платят невероятно маленькую монетку, бросают рис из одной чашечки священным птицам, становятся перед ними на колени и, пробормотав несколько молитв, уходят с чувством полного удовлетворения.

Деревня Фучими в окрестностях Киото посвящена Инари, т. е. „Богу-Лисице“. Храмы этого странного бога грубо сколочены из выкрашенных в красный цвет брёвен и украшены снаружи множеством фонарей; внутри это настоящие зверинцы, наполненные живыми лисицами и бесчисленным множеством изображений этих животных, сделанных из бронзы и фарфора.

Раньше автор статьи видел в больших городах только великолепные лакированные и золочёные храмы и ему казалось, что царящие в них огромные, задумчивые Будды легко мирятся со всем нравственным и материальным строем современного запада – со всеми стальными заводами, паровыми бумаго-прядильнями, железными дорогами, курсами философии, социологии и т. д., но когда он познакомился внутри страны с наивным и грубым фетишизмом народной религии, он убедился, что существуют две Японии, отделённые друг от друга пропастью более глубокой, чем та, которая отделяет передовую Японию от Западной Европы.

Помещая здесь изображение идола – „бога войны“, мы должны заметить, что теперь этот кумир самый обожаемый, поглощающий и внимание, и дорогие жертвы язычествующей японской массы.

Но тщетна надежда на мёртвого истукана. Японцы не видят, как страшна воинская брань с народом, вверяющим всё упование своё в руки живого Бога.

* * *

В французской газете „Nouvelles“, в статье „Народный Университет“, сделано сообщение о „Курсе Истории Религий“ Лепентра.

В ноябре и декабре прошлого года г. Лепентр (Lepeintre) прочёл 4 лекции своего курса Истории Религий, начатого им ещё в позапрошлом году изучением семитических религий. В программу нынешнего года вошли арийские религии.

Прежде всего лектор упомянул о расселении арийских народов. Вначале они были рассеяны к востоку от семитических племён, в горах центральной Азии. Большое плоскогорье Памира и горы Гиндукуша были колыбелью арийской расы.

С самого начала арийцы являются менее варварскими, чем семиты. Семья у них покоится на прочных основаниях: жена занимает видное место у домашнего очага, и отец не имеет права жизни и смерти над детьми. Нравственность их выше нравственности семитических рас: у них не было человеческих жертвоприношений, имевших место в большей части семитических культов. В те времена они исповедовали религию Зороастра.

Позднее, в эпоху, ещё не определённую с достаточной точностью, арийцы подвергались нападению народа, пришедшего с запада (из Турции) и должны были отступить перед воинственными хищниками – родоначальниками современных курдов. При переселении арийцы разделились: одна часть, спустившись с гор Солимана, осела в области реки Инда, другая – заняла Иранское плоскогорье и осталась там поныне; это современные иранцы, сохранившие первоначальную религию Зороастра. Третья ветвь направилась на запад, перешла через Кавказские горы и достигла Европы. Это европейские арийцы. Они населили южную и среднюю Европу, где в то время жили первобытные люди.

Арийцы Индии нашли на берегах Инда страну более плодородную, чем та, которую они покинули. Они спокойно поселились в ней и исповедовали на первых порах весьма несложную религию – Ведизм, который не замедлил измениться, осложниться и перейти в Браманизм; изменяясь в свою очередь, этот последний превратился в Индуизм, который господствует и поныне в большей части Индии. В момент воцарения Индуизма, произошло новое переселение арийцев, и первые насельники были отброшены к берегам Ганга; третье переселение отодвинуло их ещё южнее. Таким образом арийцы завладели всей Индией. Древние индусы удалились на остров Цейлон, а затем и на Зондские острова. Следствием этих постепенных переселений была новая религия Джанаизм.

Наконец, произошло ещё одно превращение, которое привело к Буддизму, религии, имеющей в настоящее время наибольшее число последователей. И так, арийцы Индии исповедовали последовательно пять религий, которые мы рассмотрим одну за другой.

Ведизм. Этот первый культ арийцев Индии есть первоисточник всех остальных индоевропейских религий. Можно найти доказательства общности происхождения народов Европы и Индии в сходстве языков, имеющих множество общих корней одного и того же значения, и в подобии религий.

Ведизм получил своё наименование от священных книг – Вед. Это древнейший документ наших арийских рас. Священных книги четыре; важнейшая из них Риг-Веда, сборник молитв и песнопений. В этой книге воздаются божеские почести силам природы и в особенности огню, на который все первоначальные религии смотрели, как на божество. Вначале поклонялись различным проявлениям огня: солнцу, звёздам, молнии, земному огню и т. д. Потом додумались до того, что все эти огни поддерживаются духами и обратили этих духов в богов.

Мало-помалу, по мере того, как культ становился сложнее, создался священный класс жрецов, который пользовался религиозными верованиями народных масс, как средством управлять ими. Три главных божества Ведизма были три различных воплощения огня.

Первый бог – Агни. Это бог земного огня, того огня, который был дан им первому человеку. Как этому огню, так и самому Агни приписывались различные, странные свойства, как, напр., способность изгонять злых духов, заключённых в теле животных.

Второй бог был Индра – воплощение небесного огня, т. е. солнца. Индра был начальником богов, об нём существует множество любопытных поэтических легенд, как, напр., сказание о сотворении облаков, дождя и молнии.

Люди стремились объяснить явления природы религиозными мифами, пока не имели ещё возможности уяснить их себе научным путём.

Третьим воплощением огня был Иома, перебродивший напиток, согревавший сердца людей и дававший богам бессмертие. Этот напиток употреблялся при жертвоприношениях и поглощался жрецами в большом количестве. Это первое проявление алкоголизма у древних арийцев.

Кроме трёх главных, имелось ещё несколько незначительных божеств.

В начале культ был очень прост, потому что касты жрецов ещё не существовало. Отец семьи был священником в своём доме. Он воздвигал земляной алтарь, на котором приносил жертву за себя и своих; утром он возжигал священный огонь и поддерживал его в течение дня тем, что имел лучшего, – очищенным маслом, мясом животных и т. д.; но никогда не приносил человеческой жертвы. Этот огонь был простым проявлением веры и ничего безнравственного в себе не заключал.

Первые арийцы не заботились о будущей жизни. Мысль о бессмертии души возникла не у них. Они были очень просты; жили спокойно и не отравляли себе существования непрестанными заботами о надземном мире. Кроме того, замечательно отсутствие у них фетишизма; ни идолов, ни подобия храма у них не было. Они довольствовались умственным представлением о своих богах и не чувствовали потребности олицетворять их в более или менее грубой форме, – в дереве или камне. Эти черты разумности и человечности ставят арийские культы гораздо выше семитических.

После второго и третьего вторжения арийцев в Индию, племена эти, чрезвычайно свободолюбивые в ведические времена, изменяют коренным образом свой общественный и религиозный строй. С этого времени они делятся на касты; правление становится теократическим и деспотическим и возникает наследственная и тираническая греческая каста. Ведизм изменяется в Браманизм.

Браманизм. Общество разделяется на четыре класса: 1) браминов или жрецов „земных богов“, как они сами себя называют. Они заведуют обрядами культа, сделавшимися весьма сложными. 2) Воинов или кшатриев, которые образуют крепкую, земельную аристократию; они охраняют жрецов и в награду за это разделяют с ними власть. Всякое теократическое правление необходимо должно опираться на военную силу. 3) Купцы или ваиции, на обязанности которых лежит содержание двух первых каст. 4) Ремесленники или кудры, смиренные слуги трёх остальных-классов.

Ведические боги заменяются новыми богами. Из них главные: Брама – творческое начало, Вишну – бог устроитель и Сива или Шива, который, подобно природе, разрушает, чтобы снова производить. Укрепляется вера в бессмертие души, и появляется учение о метампсихозисе, или переселении душ, как о награде или наказании за людские поступки. Чистая душа, осквернённая материей, может очиститься только длинным рядом усилий в течение многих последовательных существований.

Индуизм есть усиление браманизма. Он возник около 3-го или 4-го века до Р. X. В это время браманизм, которому неоднократно угрожал раскол, должен был видоизмениться; брамины сделали некоторые уступки народному суеверию, приобрели таким образом расположение масс и, воспользовавшись этим, усилили свою власть над ними.

По мере распространения Индуизма, касты становятся более и более замкнутыми. Под четырьмя благородными классами имеются ещё сорок четыре нечистых племени, а ещё ниже их, на самой последней ступени общественной лестницы, стоят несчастные, всеми отвергнутые парии. Один вид парии, уже осквернение; они не имеют право заниматься каким бы то ни было честным ремеслом. „Пусть они владеют только нечистыми животными; пусть одеваются в лохмотья, снятые с мертвецов; пусть бродят „с места на место, вечно гонимые отовсюду!“ Учение о переселении душ становится ужасным. Требуется не менее 24-х миллионов лет безусловной добродетели, чтобы пройти через всю лестницу существ от придорожного камня до Брамы.

А, между тем, невероятно строгие и мелочные законы Ману исключают всякую возможность безусловной добродетели. Душа, медленно поднявшаяся ценой величайших усилий, может каждую минуту пасть из-за какой-нибудь малейшей ошибки и тогда ей приходится начинать опять сначала свой мученический подвиг. А потому многие верующие удаляются, во избежание греха, в пустыню и проводят там жизнь в молчании, посте и бдениях; другие подвергают себя жестокому бичеванию и беспощадному умерщвлению плоти. Христианские отшельники средних веков никогда не могли превзойти индийских факиров аскетическими подвигами.

Эта религия отчаяния, отупения и безумия не замедлила принести печальный плод; она обратила богато одарённых от природы индийских арийцев в народ рабский, бессильный и безвольный, выродившийся. Никогда угнетение народа жреческой кастой не было так полно и так плачевно по последствиям, как в Индии.

Буддизм. Этим именем называют великий раскол, происшедший в среде браманизма в 6-м или 5-м веке до Р. X. Этот раскол дело пророка Сакия-Муни, названного „Будда“, что значить: мудрый, совершенный.

Сакия-Муни принадлежал к высокой касте кшатриев или воинов, так как был сыном царя Непальского: но у него душа не лежала к людям его касты, напротив, он с ранних лет чувствовал влечение к несчастным обездоленным париям.

После своих четырёх встреч (с дряхлым стариком, бывшим когда-то знаменитым героем, с больным, покрытым отвратительными язвами, спохоровами и с важным, степенным брамином) он понял тщету всех земных благ и в 29 лет удалился в пустыню для размышления. Согласно учению браминов, он подвергал себя там всяким лишениям и ужасным истязаниям, но вскоре убедился, что это безумно. Он восстановил свои силы, покинул пустыню и, будучи 36 лет, успел уже твёрдо установить своё учение. Он проповедовал, собирая вокруг себя париев и всех обездоленных. Будда умер на 79-м году.

Его учение имеет основанием четыре истины: истину страдания, истину причины страдания, истину уничтожения этой причины, истину пути, приводящего к уничтожению причины страдания.

Действительно, страдание царит во всём мире; оно зависит от 12-и причин, из которых главнейшие суть: невежество, чувства, страсти, рождение, существование и т. д. Но страданию можно положить конец прекращением переселения душ и достижением Нирваны, небытия, великого Ничто.

Для этого достаточно упражняться в 8-ми совершенствах (зрения, слова, суждения, действия, жизни, применения, памяти и восторга).

Все совершенства, а стало быть и Нирвана, достигаются исполнением предписаний Будды.

Обязанности, налагаемые буддизмом, не одинаковы для избирающих жизнь совершенную (монахи, аскеты) и для желающих жить в мире. Первые должны подчиняться известным запретам (убийство, кража, прелюбодеяние, ложь, зависть, употребление одуряющих напитков, а для некоторых сект также и пляска, пение, музыка, благовония, золото, серебро и т. д.) и исполнять некоторые положительные предписания (милостыня, терпение, деятельность; восторг и др.). Особенно настаивает новый учитель на милосердии; нужно любить бедных и помогать им, ибо „плоды одного дерева имеют все одно происхождение“ – говорит Будда.

Рождение не обрекает никого на бесчестие и несчастье. Брамин так же, как и пария, сын женщины; почему же один благороден, а другой низок? Монахи должны жить вне мира, должны выпрашивать себе пропитание и одежду, воздерживаться от женщин и принимать пищу только однажды в день. Миряне могут довольствоваться только соблюдением главных запретов, но за то они обязаны содержать монахов подаянием.

Сущность буддизма заключается в уничтожении каст на основании равенства всех людей и в возможности избежать переселения душ путём добродетели, милосердия и знания.

Кроме того, первобытный буддизм есть не что иное, как атеизм, так как он отвергает творение и творца. Мир вечен; он всегда существовал и всегда будет существовать; но согласно незыблемым законам природы, он проходит через четыре последующих периода: образования, развития, упадка и разрушения; затем, после некоторого отдыха в хаосе, вечная последовательность начинается сначала. Каждый из таких периодов – Кальпа продолжается 84,000 лет.

Во всей древности нет религии более человечной и более стремящейся к равенству, чем буддизм. К сожалению, он очень быстро подвергся порче и искажениям. Изгнанный браминами из Индии после десяти веков упорной борьбы, он распространился в Китае, Индо-Китае, в Сиаме, Тибете и Японии. В настоящее время он насчитывает 500 миллионов последователей, но он глубоко искажён и в нём произошли расколы.

Сакия-Муни всегда заявлял, что он не Бог, а последователи его, усердные не по разуму, сделали его богом, создался культ с храмами, идолами, молениями, мощами, святыми и с духовенством.

Касты были восстановлены и, понятно, каста жрецов присвоила себе все преимущества. Тем не менее буддистская этика исчезла не совсем; она много содействовала смягчению нравов в странах крайнего Востока, где ещё и доныне с женщинами, детьми, иностранцами, всеми слабыми существами и даже с домашними животными обращаются с добротой. Вероятно, этим и объясняется столь быстрое и полное подчинение Индокитая европейцам.

С. Вердеревская

Сектантство в селе Чичме, Бессарабской губ. – Расположенность молокан к принятию православия. – Упорство штундистов; их незаконные собрания и опасная пропаганда через „Народные листки“. – Всеподданнейшее ходатайство штундистов о свободе богомолений.

В селе Чичме жителей насчитывается более двух тысяч душ обоего пола. Почти третью часть жителей составляют сектанты: молокане и штундо-баптисты. Сектантство здесь развилось и пустило глубокие корни во времена ещё румынского владычества. Первоначально появилось здесь только молоканство, а затем уже среди молокан стали возникать „водные“ или штундисты. И раньше, и теперь ещё, Чичма, находящаяся недалеко от Дуная, служит переходным пунктом между таврическими и заграничными сектантами. Здесь не раз побывали разные сектантские знаменитости: персиянин Делакович, известные (по беседам с прсосв. Гурием) Захаровы, некто Павлов и др. Не раз Чичму посещали также немцы и на собраниях произносили свои смешные поучения на ломаном русском языке. Рассказывают, что прежде здешние сектанты были страшно дерзки в отношении к православным. Услышав, напр., звон церковного колокола, они говорили: „Уже заревел бугай (бык) – есть захотел...“ Православным они нередко говорили: „Спаситель принёс нам свободу, а вы добровольно возлагаете на свои выи ярмо: содержите церковь, священника, языческие обряды, ведь, вы только поймите: сегодня свеча, завтра свеча, а там и шуба прочь с плеча...“ Священники тогдашние сектантов боялись и всячески от них сторонились. И одному Богу ведомо, как ещё могла сохраниться здесь в народе православная вера.

Так было вплоть до прибытия в нашу епархию приснопамятного владыки Сергия (впоследствии митрополита Московского); он первый вдохнул живую струю в сонную жизнь нашего духовенства. Только при владыке Сергии у нас духовенство стало интересоваться расколо-сектантством и впервые появились миссионеры. Владыки Сергия не стало, но семя, им брошенное, не заглохло, а возросло и уже приносит некоторый плод.

Теперь уже сектанты икон не называют идолами, церковного колокола – бугаем, священников – жрецами... На-днях у православного крестьянина умер ребёнок. Соседи-молокане явились к священнику и просят дозволить им нести хоругви в погребальном шествии. На-днях же одна сектантка приняла православие и была повенчана с православным и при том с благословения её родителей. Но так дело обстоит по отношению к молоканству. Совершенно другое представляет из себя община штундо-баптистов, во главе которой стоит неколеблемая гордыня – „пресвитер“ А. Романенко. До безумия преданный сектантству, он прочно организовал здесь свою общину, к тому же он богат – владеет двумя паровыми мельницами. Беседовали с ним и весьма опытные проповедники, беседовали и менее опытные, но поколебать его не могли. Между прочим, беседовал с ним некогда и известный миссионер-слепец Шашин, по приглашению того же владыки Сергия. На собеседовании Романенко бывает совершенно глух к истине и только и помышляет о том, как бы кого уловить в свою секту. Впрочем, с некоторого времени, он на беседы и вовсе не является и у себя на дому миссионеров не принимает. Недавно епархиальный миссионер с местным священником попробовали зайти к нему на дом, предполагая завести с ним беседу, так Романенко встретил их такими словами: „Чего пришли? Кто вас сюда звал? Убирайтесь вон!..“

Когда в 1894 году полицией было объявлено нашим штундистам известное положение комитета министров о воспрещении общественных молитвенных собраний штунды, то Романенко не пожелал расписаться на объявлении и продолжал устраивать собрания. Это ему легко удавалось между прочим потому, что становой пристав помещается у него на квартире и смотрит на это дело сквозь пальцы. Романенко не только не переставал устраивать в своём доме общественных молитвенных собраний, но даже отделал новое здание для собраний. И вот, в летний вечерний час, штундисты, открыв окна собрания, бывало распевают:

„О, товарищи, смотрите,

С неба дан сигнал;

Новые полки, глядите,

Нам Господь послал.

Вот идут полки чужие. –

Сатана ведет,

Братья падают родные,

Страх уж всех берет.

Знамя выше подымите,

Слушайте трубу,

Смело, дружно все бегите

В Божию войну... и пр.

Или:

„Я знаю здесь церковь живую,

В ней сердцем перед Богом я бдю, ·

И ангельский гимн – аллилуйя

С ней в славу Господню спою...

О! друг, примкни к церкви сей членом!

И Богу, как камень живой,

Отдайся, пусть Он тебя в стены

Положит сей церкви святой.

Воспоём, воспоём,

Все Ему, все Ему, –

Наши песни многих

К Богу привлекут... и т. д.

И пение это разносилось далеко-далеко по селу, достигало до ушей приходского священника, ложилось тяжёлым камнем на его сердце и повергало его в глубокую думу о том, что тут делать? Приедет к тебе миссионер, потужит, погорюет вместе с тобой и опять себе уедет, а ты оставайся и думы думай... Иногда, впрочем, полиции удавалось разгонять собрания штунды, но ненадолго. Штундисты вновь беспрепятственно собирались.

Есть сектанты, у которых заметно желание искать истину, с которыми, стало-быть, можно и разумно побеседовать, но есть сектанты и другого рода, которые вовсе не ищут истины, а только и помышляют, как бы нанести вред православной церкви; которые убеждены, что их Сам Господь призвал кого-то спасать от заблуждений и кому-то новый путь показать, т. е., посеять смуту среди народа... Таковы наши штундисты.

У нас, например, известно, что „пресвитер“ Романенко находился в постоянной переписке с заграничными сектантами, он что-то им писал и что-то от них получал, но на это у нас никто внимания не обращал. Но вот, в минувшем году, здесь случилось нечто очень нехорошее. К священнику приходит довольно грамотный прихожанин и говорит: – „Посмотрите, батюшка, мне из заграницы кем то, прислана какая то странная книжечка“. Священник посмотрел и ужаснулся: то были – Женевские „Народные листки“. Такие же брошюры были потом священником найдены и отобраны ещё у двух прихожан. Это были ужасного содержания брошюры: „О штунде“, „Как попы поработили народ учением Христа“, „Царское поучение“. Священник сейчас же заявил о сём местному почтовому отделению, и приток этой литературы в народе был сразу приостановлен.

Понятно, что здесь действовали штундисты, так как и сами книжечки составлены в очень известном сектантском тоне. Полиция стала чаще разгонять собрания штунды; был даже составлен протокол за неповиновение распоряжениям административной власти и направлен к мировому судье г. Белграда. И вот тут случилось то, что очень часто, к сожалению, теперь бывает: католик-пристав, возмущённый противозаконными действиями штундистов, составляет протокол и привлекает сектантов к ответственности, а православный мировой судья находит действие полиции неправильным и штундистов оправдывает. Штундисты восторжествовали; хотя, правда, ненадолго. Измаильский исправник В. В. Ш. настаивает не допускать общественных молитвенных собраний штунды. Штундисты злятся, угрожают священнику, употребляют разные меры... В местной газете „Бессарабец“ (№ 315, 1903 г.) появляется корреспонденция, в которой, между прочим, говорится, что чичманские „баптисты“, привлечённые к ответственности, – „за отсутствием признаков „штундизма“, были оправданы мировым судьёй 6 участка. Тем не менее собираться для общественной молитвы местные власти им не позволяют. Ясно, что преследования этих сектантов основаны на простом недоразумении“.

И вот штундисты, подстрекаемые отовсюду «нашими», в числе 70 душ обоего пола, обратились к Государю Императору с всеподданнейшею телеграммой, в которой, именуя себя „христианами евангелическо-баптистского вероучения, ходатайствуют перед Его Императорским Величеством о повелении начальству не стеснять свободы при богомолении. Ответ на это ходатайство наших штундистов теперь им объявлен.

Бессарабское Губернское Правление, от 19 декабря 1903 года за № 4292, просителям объявило под расписку, что «Государь Император по всеподданнейшему докладу Г. Министром Внутренних дел обстоятельств настоящего дела, в 4-й день сего декабря, Высочайше соизволил на оставление означенной телеграммы без последствий».

Таким образом, разно понимаемый у нас вопрос об общественных молитвенных собраниях штунды, наконец, решён Высочайшей волей в смысле их недозволительности.

Свящ. Вас. Праведный

* * *

26 февраля, 4 и 11 марта с. г., в зале „Общества рел.-нрав. просвещения в духе православной церкви, новым петербургским епархиальным противо-раскольничьим миссионером, Д. И. Боголюбовым, было проведено три беседы со старообрядцами. Это первые шаги Д. И. на поприще противо-раскольничьей „брани“; до сего времени он имел дело только с сектантами. Беседы были назначены, по печатному объявлению, на темы:

1) „Об источниках православно-христианского вероучения“; 2) „О свойствах Христовой Церкви Символьной – её составе, вечности и неодолённости“ и 3) „О необходимости для спасения принадлежать христианам к Христовой Церкви Символьной“, – и продолжительность каждой ограничивалась двумя часами. Беседы привлекли массу слушателей: громадный зал „Общества“ и хоры были набиты битком (на каждой беседе, на глаз, было не менее 2 тыс. чел.). В первых рядах можно было видеть немало интеллигентных слушателей: тут были и военные, и чиновники, и студенты. Эстраду зала занимали собеседники, несколько священников, чиновник особых поручений при Обер-Прокуроре Св. Синода В. Μ. Скворцов, несколько человек студентов местной духовной академии и друг. лица, близко интересующиеся миссионерским делом. Беседы начинались в 8 ч. веч. и кончались в одиннадцатом. Очередное слово собеседников ограничивалось определённым числом минут – 15–20. Предметы бесед, как того и надо было ожидать знакомому с тактикой раскольничьих апологетов-собеседников, не могли удержаться в той определённости, в какой они были объявлены; а „необходимость для спасения принадлежать христианам к Христовой Церкви Символьной“ совсем снята с программы собеседований, как предмет по существу не пререкаемый старообрядцами, поскольку все они, во всех своих толках, признают означенную „необходимость“ и „уповают», что общества их и есть именно истинная Церковь Христова – Символьная; а справедливо или нет они в данном случае „уповают“, вопрос этот исчерпывается второй темой „о свойствах Церкви Христовой – её составе“ и пр. И беседы проведены в таком виде.

I.

В своей вступительной речи г. Боголюбов показывает и выясняет, что источниками христианского вероучения должны быть: Священное Писание, Священное Предание (применительно к известному определению его Викентием Лиринским) и согласные с ним творения св. отцов и ставит старообрядцам вопрос – согласны ли они с этим? Со стороны старообрядцев в качестве собеседника выступил начётчик австрийского толка – Хромов и заявляет, что со словами миссионера они вполне согласны. Судя по „объявленной“ теме и речи миссионера – тут бы, казалось, и конец беседе; однако тут беседа только начиналась, но уже неизбежно на другую тему. Хромов говорит: „всё, что сказал миссионер, мы, старообрядцы, принимаем и храним, а его церковь православная-то это нарушила, отвергнувши предания св. отцов“. Вычитывает выдержки о необходимости хранить Священное Предание (91 пр. Вас. Вел.), о прещениях на отвергающих оное и пр. под. и, сославшись на примечание в греч. „Педалионе“ в исследовании Никольского, на Петра Дамаскина, и Тихвинскую икону Божией Матери, по преданию написанной евангелистом Лукой, делает вывод, что двуперстие было древним апостольским преданием, которое якобы отвергнуто Б. Московским Собором 1667 г., и ставит миссионеру вопрос, справедливо ли Московский собор 1667 г., узаконяя троеперстие, назвал оное апостольским преданием?

Д. И. разъясняет, что, по внутреннему своему знаменованию, – Св. Троицы и двух естеств во Христе, троеперстие – апостольского происхождения.

Хромов говорит, что во Святую Троицу и два естества – веровали и многие еретики и всё-таки были еретиками. К тому же по собору. 1667 г. „два перста праздны“ считаются, а не знаменуют двух естеств и повторяет прежние выдержки о двуперстии.

Миссионер делает (на основании известных уже в противо-раскольн. литературе сведений) разбор приведённых собеседником доказательств древности двуперстия – от Тихвинской иконы Божией Матери и Петра Дамаскина. Говорит об обрядности перстосложения, об изменяемости обряда в церкви и заключает речь вопросом, какие догматические предания нарушила православная церковь?

Хромов не удовлетворяется ответом и просит показать правду собора 1667 г. о троеперстии, как апостольском предании.

В беседу вступил помощник редактора „Миссионерского Обозрения“ Η. Μ. Гринякин. Он выяснил, что: 1) 91 пр. Вас. Вел., на которое ссылается Хромов и в текстуальном виде, и в примечании „Педалиона“ Никольского – о крестном знамении (а не только о перстах), в Кормчей надписывается: „о церковных обычаях“ (а не догматах), не оставленных до святого отца „письменно“; 2) В. Соборник на л. 340, говоря об иконе Божией Матери, написанной, по преданию, Ев. Лукой, подробно описывает лик Богоматери и ничего не говорит о предвечном Младенце – с двуперстием (якобы), и 3) древность троеперстия апостольская в „неписаном“ предании подтверждена авторитетом Восточных патриархов: Макария Антиохийского, Паисия Александрийского, Паисия Константинопольского и др. Свою речь г. Гринякин закончил вопросом к Хромову: „вы говорите – наша церковь нарушила предание – о двуперстии; авторитетом тут у вас служит стоглавый собор; будем пока об этом предании и говорить. На 401 л. Кормчей пишется: „собор, не последуяй прежде его бывшим святым собором, не свят есть, но и скверен и отвержен“, скажите, теперь, какому „святому собору“ последовал Стоглав, изрекший: „аще кто не крестит или не воображает на себе знамения крестного, якоже и Христос, двема персты, да будет проклят, святии отцы рекоша“ (31 гл.), скажите, повторяю, какому святому собору последовал тут Стоглав, чтобы нам считать его и его постановление святым?“

Из наступательного положение австрийского начётчика становится оборонительным, и при всех его, не идущих к делу разглагольствиях, вопрос, данный ему, остаётся без ответа.

Гринякин говорит затем (применительно к раскольникам) о неспасительности обряда вне церкви и указывает на то, что если исполнение заповедей Господних люди будут пытаться заменить исполнением одних обрядов, то последние являются мерзостью перед Богом: „курение отвратительно для Меня, новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть... новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя“ – говорит Господь беззаконному, забывшему волю Божию, Израилю, устами пророка (Ис.1:13–15; Иер.14:12 и др.), хотя курения, навомесячия и субботы – были обрядами, установленными Самим Богом.

Д. И., обобщив беседу, делает заключение о чистоте православной церкви от обвинения в нарушении священного предания и её истинности, и спасительности.

II.

Вторая беседа посвящена была – перстосложению для крестного знамения. За своё перстосложение – двуперстное или троеперстное – миссионером и его собеседником приводились основания, уже известные в миссионерской литературе. С особенной настойчивостью раскольничьим начётчиком цитировались любезные ему мнения Каптерева и Никольского (из Педалиона), порывался он доказывать „и другие ереси“ за православной церковью (оригеновскую из „Жезла Правления“ – о неодновременности зачатия и одушевления человека и др.), заводил речь о порицаниях на двуперстие, о соборе на еретика Мартина и др. под., и с особенной уверенностью утверждал, что изменение двуперстия есть ересь.

Д. И. Боголюбов, выходя из основного положения о свящ. Предании (по Викентию Лиринскому), возражал против общецерковности двуперстия, разобрал нарекание на св. Димитрия Ростовского, посадившего якобы на двуперстие демона, и вычитал из догм. Богословия м. Макария о зачатии человека – против „оригеновской“ ереси.

Η. Μ. Гринякин, выяснив несостоятельность Стоглава, основы двуперстия, с канонической стороны²⁴², показал, что раскольничий собеседник, полагая в изменении двуперстия ересь, расходится со своим епископом“ Арс. Швецовым, который в своей книге – „Истинность старообрядчествующей иерархии“ (стр. 10) считает двуперстие обрядом, и что „сущный смысл старообрядчества“, по Швецову, содержится в народной борьбе собственно не против никоновских обрядовых нововведений... (стр. 191).

Затем Н. Μ., имея в виду обвинение православной церкви раскольничьим начётчиком в нарушении преданий, вычитал из той же книги Швецова, что, предание нарушено именно в расколе, так как, например, православная церковь держится иерархии старой преемственно-апостольской, а Швецов в своей „Истинности“ не постеснялся назвать свою иерархию „новой“ (стр. 191); по учению Слова Божия, и свв. отец, Церковь Христова всегда руководится Духом Святым, а, по Швецову, раскольничье общество (это якобы церковь-то) до „новой“ иерархии предавалось вождению своих, каждому народу прирождённо свойственных, инстинктов... несознательно... безрассудительно“ (191 стр.).

Миссионер сделал заключение о православии нашей св. церкви и неспасительности раскола.

На третью беседу старообрядцами был вызван из Самары известный апологет австрийщины, К. Перетрухин. Об этой беседе сообщим особо.

NN.

* 24-го февраля, на торжестве празднования в Высочайшем присутствии столетия со дня основания Императорского клинического повивального института и освящения его новых зданий, высокопреосвященный Антоний, митрополит с.-петербургский и ладожский, сказал перед молебствием следующее слово:

«Всем нам, собравшимся здесь на молитву, Господь судил быть участниками светлого торжества столетнего юбилея Императорского клинического повивального института и освящение его новых прекрасных зданий со всеми приспособлениями последнего слова науки. Такой институт по всей справедливости следует считать одним из благодетельнейших человеческих учреждений. Облегчить страдания женщины-родительницы, сохранить для дитяти мать и для матери дитя, содействовать распространению света знания к облегчению страданий рождающих матерей и за стенами института, – таковы его прекрасные и высокогуманные задачи. В рождении младенца для рождающей его матери есть два момента: один скорбный, другой радостный. Рождающая мучится, родившая радуется. «Женщина, когда рождает, – говорить Господь, – терпит скорбь, потому что пришёл час её, но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир», и чувство жизни есть высшее чувство радости для человека. Родившийся же младенец есть живое, очевидное свидетельство продолжающейся жизни. Поэтому-то и мать родившая и все её окружающие радуются родившемуся дитяти. Итак, содействуя облегчению страданий рождающей и сохраняя жизнь её и новорождённого, институт содействует утверждению радости в людях. Какая светлая задача. Какое высокое назначение! А чем больше детей на свете, тем лучше, тем жизнь светлее и краше. И не в смысле только государственном, не в смысле сохранения населения Империи это лучше, – нет, это лучшее в высоком нравственном, христианском назначении. Дети – живые носители света Божьего и Царства Божия на земле. Дети очищают, возвышают и облагораживают жизнь. Без них люди и огрубели бы, одичали и ожесточились. Детьми они воспитываются до уразумления Царства Божия ещё здесь на земле, через них просветляются. Посему-то и Христос постоянно говорил окружавшим его, что если они не обратятся и не будут как дети, то не войдут в Царство Небесное. И к детям Он заповедал относиться с нежной бережливостью. «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих, ибо сказываю вам, что ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного». Итак, сохранением жизней матерей и детей, институт призван содействовать утверждению в жизни нашей света и радости. Возблагодарим же Господа за протёкшую его столетнюю плодотворную деятельность и помолимся, да благо-поспешит ему Господь своим благословением и своей милостью и в будущей его деятельности с успехом содействовать утверждению радости среди людей сохранением жизни рождающих и рождаемых матерей и детей. Аминь».

В одной из предыдущих кн. нашего журнала, мы отметили и подчеркнули к сведению наших читателей полезное руководственное распоряжение досточтимого Орловского архипастыря касательно проповедничества. В настоящий раз долгом считаем отметить новое, не менее важное распоряжение маститого архипастыря, направленное к практической подготовке кандидатов священства – семинаристов к богослужебному собеседовательному проповедничеству. По предложению Преосвященного, в семинарии учреждено совершение торжеств. вечерен в семинарском храме, с последующими затем вне-богослужебными собеседованиями и чтениями. Первая торжественная вечерня была отслужена ректором семинарии в воскресенье, 25-го, в 4 часа пополудни. На правом клиросе пели ученики 5-го класса, 1-го отделения, под управлением учителя пения, регента Архиерейского хора, О. Яковлева, а на левом клиросе – ученики 6-го класса, 2-го отделения. Пение было весьма стройное и гармоничное; в особенности хорошо были исполнены стихиры на Господи воззвах и Богородичен, Киевского распева. После вечерни в актовом семинарском зале состоялось вне-богослужебное чтение на тему „О значении воскресных и праздничных дней“. Чтение это состояло из двух отделений. перед первым отделением всеми собравшимися учениками было пропето „Царю Небесный“ и затем учениками 5-го класса, 1-го отделения – Богородичен на стиховне, 2-го гласа, Киевского распева, по переложению Фатеева. После такого начала преподаватель гомилетики А. Сухозанет в устной беседе познакомил слушателей с взглядом Церкви на праздничные и воскресные дни и выяснил высокое превосходство этого взгляда перед взглядами на названные дни современных политико-экономистов. В перерыве между первым и вторым отделениями чтения хор воспитанников исполнил „На реках Вавилонских“, Знаменного распева. Затем воспитанник 6-го класса 2-го отделения, Μ. Лавров, прочитал из статьи проф. Певницкого „О воскресных и праздничных днях“ (в приложении к жур. „Миссионерское Обозрение“ за 1901 г.) изложение и опровержение взгляда некоторых современных публицистов на убыточность праздничных дней для благосостояния русского народа. По окончании чтения – в 5½ час. – всеми воспитанниками было пропето „Достойно есть“.

За вечерней и на чтении присутствовали, по свободному желанию, воспитанники всех классов семинарии в количестве от 200 до 250 чел., а также начальствующие в семинарии лица, преподаватели, помощники инспектора и некоторые посторонние слушатели.

Так было положено начало новому, к сожалению, делу не для одной только Орловской семинарии. Важность этого нововведения несомненна. Заботясь о поддержании и развитии в народе религиозного чувства, и Св. Синод, и местное епархиальное начальство неоднократно призывали всех приходских священников усилить свои проповеднические труды как при богослужении, так и во вне-богослужебное время. С той же целью Св. Синод разослал по всем церквам нотные церковные книги, где заключается, можно сказать, сокровища песненные, обнаружение которых настоятельно необходимо для упорядочения церковного пения. К сожалению, все эти меры далеко не всегда осуществляются на практике. Редко где ведутся вне-богослужебные собеседования (именно собеседования, а не чтения), а вне-богослужебные чтения часто носят слишком случайный характер, не отвечающий запросам и нуждам слушателей. Также и разосланные Св. Синодом нотные книги почти всегда остаются без употребления, и в храмах по-прежнему слышится самое разнообразное пение. Такая малая успешность указанных мер объясняется тем, что приходским пастырям, как городским, так особенно сельским, недостаёт ближайшего руководства, при помощи которого они могли бы найти наиболее подходящий материал и метод для вне-богослужебного учительства и вполне оценить высокие достоинства синодальных певческих сборников. Поэтому на семинарии, как „колыбели священства“, лежит нравственный долг не только дать теоретическое богословское образование своим питомцам – будущим пастырям, но и практически приучить их к ведению церковного и внецерковного учительства во всех его видах, познакомить их с наиболее подходящими для этой цели книгами, брошюрками и листками, а также и с теми священными песнопениями, которые содержатся в синодальных нотных изданиях. Только при этом условии из семинарии могут выходить пастыри церкви, вполне подготовленные для выполнения предначертаний высшей церковной Власти относительно усиления проповедничества и упорядочения богослужения, в особенности же, пения при богослужении. Если бы везде были учреждены при семинариях торжественные вечерни и вне-богослужебные собеседования и чтения, то это было бы наилучшим средством к подъёму пастырского церковного и внецерковного учительства, так как тогда ученики семинарии, ещё на школьной скамье, под руководством преподавателя гомилетики, практически знакомятся и с материалом для внецерковного учительства, и с самым ведением вне-богослужебных чтений, в будущем же и собеседований, а под руководством учителя пения – с лучшими образцами церковного пения.

– ов.

Чтобы сделать невозможными супружеские сношения между намеченными жертвами, тайные сектанты (духовные скопцы и хлысты), по-видимому, прибегают иногда к некоторым „снадобьям“. По рассказу одного православного мужичка Пронского уезда, в бытность его в Москве в услужении, он в свободное время похаживал к своей сестре, проживавшей у сектантов. Сектанты принимали его, по-видимому, очень радушно: постоянно попаивали его чайком, да ещё не простым, а с какими-то подливками. Конечно, чаёк для мужичка дело весьма приятное. Но неприятным оказалось то, что ни с того, ни с сего у мужичка стало развиваться половое бессилие. Как ни неопытен был в такого рода делах мужичок, однако он понял, что у него какая-то болезнь, и обратился к врачу. Тот стал допрашивать его, не употреблял ли он чего. Ответ, конечно, получился отрицательный. Врач просил припомнить получше. Припомнил мужичок, и с уверенностью решил, что беда могла произойти только от тех подливок к чаю, которыми угощали его сектанты. Чаи, конечно, были брошены, и мужичек стал поправляться. На окончательное излечение потребовалось около двух лет.

Для письменных сношений и для разговора между собою у хлыстов имеется особый язык. Сущность языка их состоит в том, что буквы каждого слога перестанавливаются в обратном порядке (причём, по малообразованности ли или же просто для удобства произношения) деление на слоги не всегда выдерживается. Так, напр., фразу: сва т при шё л ко мне за кни го й по-хлыстовски нужно произнести так: авст прпешъл окенм аз инкгой. Другой пример: завтра будет собрание в селе Чёрных Курганах По-хлыстовски эту фразу нужно написать так: азартъв убедьт босарине в сел Речыньх Рукаганьх“.

Толстой извратил весь смысл христианства, всё понял на изнанку, ибо всё можно лукавому уму и сердцу человеческому извращать, называть свет тьмой и тьму светом, сладкое горьким и горькое сладким; прекрасное безобразным – и наоборот, по подобию древних софистов; Толстой отвергает весь Символ Веры, не верит ни в Троицу, ни в воплощение, ни в чудеса Христовы, ни в искупительные страдания Его, ни в воскресение, ни в вознесение на небо, ни во второе пришествие Христово, ни в будущий суд, ни в церковь, ни в крещение, ни в воскресение мёртвых, ни в жизнь будущую. Хочет, чтобы люди не верили Слову Божию, а верили ему, самозванному учителю Толстому, или верили одному человеческому разуму, извращённому, помрачённому, слепому, близорукому. Почему же верить Толстому? Что он за авторитет! Кто знает слепоту человеческого разума: как заблуждались люди до пришествия Христа на землю, какая была тьма неведения истинного Бога, тьма идольская. Какой свет разума воссиял с пришествием Христа на землю? Какой свет в Евангелии!

* * *

Лев Толстой клонил все свои рассуждения богохульные к тому, чтобы убедить, хотя недальновидных и самомнительных людей, что в наших познаниях и исследованиях научных всему голова – наш разум и мера его понимания, и чего он не понимает, хотя бы это был высочайший и непостижимый предмет нашей веры, – Господь Бог, – того он и принимать не должен и в то верить не должен, как неподходящее под мерило разума, и что человек может достигать совершенства без помощи Божией (в Бога он не верит), собственным разумом. Но на себе самом Толстой показал, до чего может дойти такой человек: он своим помрачённым от гордости и самомнения разумом дошёл до нелепых и бессмысленных положений, – до неверия в Бога Личного, Бога в Троице, в сотворение мира из ничего, в сотворение человека по образу и подобию Божию, в первоначальную испытательную заповедь Творца или вступление Творца в завет с словесной тварью, разумно-свободной, нуждавшеюся в завете и соблюдении его, – в вольное падение человека и дерзновенное разрушение завета и своей целости душевной и телесной, своего мира и блаженного состояния; в необходимость искуплений Богочеловека, в обетования и пророчества о Нём в книгах закона Моисеева, в пришествие обещанного Спасителя, Его проповедь и всё искупительное дело. Толстой дошёл до отвержения абсолютных необходимых всеспасительных истин, и погибнет во веки. Это – урок всем, доверяющим слишком своему разуму и не доверяющим свидетельству самой Истины, Самому Иисусу Христу, преподавшему нам истинное учение о Троице, сотворении мира и человека, о падении и искушении, о необходимости покаяния, причащения Св. Таин, о воскресении мёртвых, о суде и вечной муке и царствии небесном.

* * *

Не верит Толстой повреждению, растлению человеческого рода и каждого человека в самом корне (Адама и Евы), во глубине существа, что человек сам по себе без помощи Божией не может успеть ни в какой добродетели, что все усилия его в этом роде без помощи Божией – тщетны, «без Мене, сказано, не можете творити ничесоже», а верит, вопреки истине и всегдашнему общему опыту, что человек сам может достигать совершенства, при помощи современной науки. Опасно, гибельно заблуждается Толстой и вводит в заблуждение юношество и вообще не утвердившееся в вере человечество, отводя его от церкви, у которой истинный разум Божий, ибо сказано – «мы ум Христов имам», и навязывая ему свою ложь и называя её истинным учением.

* * *

В сочинении Л. Толстого логическая ложь: ложно основание, ложны и следствия. Ложно предложение, будто вселенский символ веры есть ложный (от Духа Истины происшедший-то), что св. Троица не Троица, что Бог не может быть один в Троице, ложно предложение, что Сын Божий не воплотился и не был Спасителем человеческого рода: не воплощён, не крестился, не страдал, не умирал, не воскрес, не вознёсся на небо, не придёт судить, что не будет воскресения, второго пришествия; ложно, что нет третьего лица – Духа Святого; что церковь не истинна, а ложна и т. д. – все предложения ложны и все выводы ложны; ложь, что догматы веры преподаются в таком возрасте, в котором дети не понимают ничего, что напрасно учить их будто бы бессмыслице, будто бы сказкам, или будто бы напрасно простой народ учить, ничего не понимающий, или которому некогда этим заниматься; ложно предложение, что Библия – сказка, Евангелие – тоже, ложно предложение, что Бог, страшно и выговорить, сердится (гневается праведно – другое дело), что Он несправедлив; ложны и посылки, будто не будет воздаяния, не будет вечной муки грешникам нераскаянным. Ложно и то положение, что церковь и духовенство проповедуют ложь, нелепость. Вот Толстой, действительно, проповедует явную ложь и его слушать нельзя, ему верить, как злонамеренному лжецу, – пагубно. Он – преднамеренный, злонамеренный лжец и то, что он утверждает о предметах веры нашей, всё ложно.

* * *

У Толстого в голове нет ни альфы, ни омеги, ни разумного личного Творца, ни твари, ни греха, ни добродетели, ни падения, ни восстания человеческого, ни Спасителя, ни спасаемых; никакой связи в мире и человеческом роде, ни исторической, ни логической, ни предметной, истинный во всём хаос. Он не признаёт священства, богооткровенного сказания о начале мира и человека и жизни человеческого рода до потопа и после потопа, не верит в сказание о потопе и жизни людей после потопа; не видит цели потопа, не признаёт нравственного закона и «Законодателя и Судии человеческого рода и каждого человека в отдельности; всё он отвергает, всё считает за сказку: связь Ветхого завета с Новым и премудрые, праведные и всеблагие судьбы Божии в человеческом роде, – постепенное приготовление людей к принятию обещанного Мессии-Спасителя через обетования пророчества и прообразования, – пришествие в мир обещанного Спасителя, Его бессеменное рождение от Духа Св. и Девы Марии, словом, отвергает Богочеловечество Христа и все догматы христианской веры. С таким невером, ослепившим себя добровольно, говорить серьёзно ни о чём святом нельзя.

«Никто же знает Сына, токмо Отец, ни Отца кто знает, токмо Сын и ему же аще волит Сын открыти», – читаем во св. Евангелии. Без откровения Божия падший ум человеческий не может познать таинство Святой Троицы. И Бог верующим в простоте сердца открывает эту тайну, насколько можно открыть это непостижимое естество. Толстому, по его гордости, лукавству и безверию не открыта эта тайна и он не верит ей и глумится над ней. Он, в своей богохульной брошюре, всё дорогое, святое, праведное, утешительное, спасительное, просветительное, – всё, чем живёт, дышит, крепится душа христианская, всё отнимает и сам на место отнятого ничего не даёт, и оставляет душу в хаосе, пустоте, мраке, в состоянии безутешном и беспросветном. Это вольное сумасшествие; у него, Толстого, попрание всех законов мышления, – всякой истины и правды, у него сатанинская, полная бесстыдства, хитросплетённая, насмешливая над всякой святыней ложь.

Толстой в своём Обращении дерзко вызывает на состязание с собой пап, кардиналов, епископов, суперинтендентов, священников, пасторов и всё христианское духовное сословие, и обличает всех их в тенденциозной лжи и обмане; он утверждает, что правда только у него, у Толстого; что у него, только у него, истинный разум, у него только нужно учиться истине, – что вся Библия, всё Евангелие – ложь, что вся церковная история, всё учение церковное, все соборы, все вероопределения, все каноны вселенских и поместных соборов и св. отцов – преднамеренный обман. Милостивые государи и милостивые государыни, мужеской и женский пол рода христианского! Вас всех хочет одурачить Толстой. Но ведь мы в здравом уме, в здравом смысле, вся наша прожитая жизнь, наше сердце уверяют нас, что мы знаем истину, что мы обрели веру истинную и спасаемся ею, утешаемся ею, и чаем жизни будущего века. – Чем же этот самозванец Толстой уверит нас, что будто бы на его стороне истина. Нет, Толстой – полный невежда в отношении религии. Он не знает премудрого плана божественного домостроительного спасения рода человеческого, не допускает падения первых людей в грех и не верит в растление и омрачение грехом всего рода человеческого, не верует в пестунство Божие над падшим человечеством в продолжении тысячелетий и искупление его воплотившимся Сыном Божиим, и всё то, что отвергает Толстой, именно, религиозное обучение детей и знание ими истории Ветхого и Нового завета, особенно нужно, как для Толстого, так и для всех детей, а он, Толстой, этого-то, необходимого, этой-то азбуки христианской не знает и являет собой религиозного невежду, хотя нельзя не признать его умелым романистом, краснобаем, умеющим слагать красивые по наружности и увлекающие недальновидных словесные сети. С Толстым, как с умопомешанным, у которого idee fix, нельзя говорить; он верит только в себя и в подобных себе людей с предвзятыми, как он, мыслями; у него диавольская неисправимая гордость, и он умрёт с нею. Ими же веси судьбами, Ты Сам, долготерпеливый Господи, спаси сего, помрачённого!

(Мысли пастыря церкви по поводу войны).

С удивительным единодушием всё русское общество горит желанием постоять за родину.

Как отнесётся духовенство?

Не должно ли оно, и во дни войны, остаться духовенством – не тем духовенством, ко всему безучастным, каким знают его иные, но истинным служителем алтаря Христова, истинным патриотом небесного отечества.

«Неужели в эти страшные дни, пишет г. Меньшиков, против конических пуль и ядер мы выдвинем стихотворцев и псалмопевцев?.. Нужны мины Уайтреда, пулемёты Максима, уголь Кардиф; пироксилин, винтовки. Нужна огромная серьёзность. железное мужество, талант.... Давайте, если вы действительно патриоты, денег, припасов, орудий, знания, ума и таланта».

Почтенный публицист прав. Честь и слава его искренности. Да простит его Господь, если в доброй, искренней горячности он не доскажет чего-нибудь, или невольно кого-нибудь толкнёт и ушибёт.

Но у духовенства должна быть своя духовная точка зрения на войну и на соучастие в ней.

Духовенство должно досказать те слова, которые мирскими людями или открыто пренебрегаются или забываются или замалчиваются из ложного стыда.

Христос моя сила, Бог и Господь – вот это «забытые» слова.

«Мины, пулемёты, винтовки»... конечно.

Но у нашего врага этого добра не меньше.

«Серьёзность, мужество, талант, деньги, припасы, орудия, знания» – всё это у него есть, но всё это делает его только вероломным и... ничтожным. Он не имеет другого упования, кроме внешней силы, не имеет другой цели, кроме – «борьбы за существование».

Оттого то, не смотря на своих союзников, на свои орудия, на свои знания, он так неразумен, неосторожен и опасен не нам, а самому себе.

Если мы стали такими же негодяями (негодными для истинной жизни), как наш враг, то нечего и говорить о какой-то «великой задаче», нечего и пророчить о какой-то особой роли в истории. Наша роль будет скучным повторением годов.

Игра не стоит свеч, овчинка – выделки.

– Ты идёшь против меня с копьём и мечом, а я иду во имя Господа Бога Израилева, – сказал когда-то первый «псалмопевец» богохульствовавшему Голиафу.

Псалмопевец остался победителем. Россия воюет не с Японией, а с миром.

А по отношению к миру, что такое Россия, как не одинокий Давид?

А мир, по отношению к России, что иное, как не гордый броненосец Голиаф?

«Христос – моя сила» – боголепно воспевала до сих пор честная русская церковь – земля, – и стала тем, что есть. Пока она будет так воспевать, ей Голиаф нестрашен, в какую бы броню он ни был закован.

Он погибнет от собственного меча.

Христос непобедим.

Пусть добрые патриоты пробуждают внешнее мужество, пусть воины сражаются мечом, писатели пером, мы, духовные, должны соучаствовать в войне, как духовные; мы должны исправлять недостающее духом кротости, силой веры и любви Хряста.

Веры, веры, побольше веры и надежды на Господа Бога. Именно это и должны проповедовать народу служители Христова алтаря в настоящее время. Именно это служит скрытым регулятором русской стихии. Обнажите этот регулятор, обнаружьте его, сделайте его сознательным, исключительным, единственным импульсом жизни и вы сделаете очень много для поражения врага.

Когда я читал своим прихожанам Высочайший Манифест, – народ тревожно волновался. Когда я читал им о патриотических манифестациях, на всех лицах выражались радость, самодовольство. А когда я напомнил им об ужасах войны, когда прочитал о Высочайшем выходе в дворцовый храм на молитву, о том, как вельможи со слезами на глазах кричали ура возлюбленному Монарху, о том, как у Иверской часовни народ, стоя на коленях в снегу, молился и плакал, – святым, пламенным вздохам не было счёту. Женщины плакали.

Мужчины – казаки, сурово сдвинув брови, смотрели на меня, как на врага, точно упрекая меня, зачем я вхожу в их святое святых, зачем я тревожу глубину их души. Из сердитых очей катились слёзы.

Я был доволен. Этим людям правда дороже жизни, думалось мне.

В высшей степени желательно, чтобы в помощь пастырям в духовных журналах помещались в настоящее время поучения, касающиеся войны, – поучения, проникнутые духом веры и сострадательного человеколюбия.

(Церковно-историческая справка).

II.

Для всех христиан должна быть страшна война! Тут льётся кровь, преждевременно прекращается человеческая жизнь, а может быть, что особенно больно, для многих преждевременно прекращается и жизнь духовная. Если мы обратимся к статье Василия Андреевича Жуковского «Мир и война», написанной в 1798 году, то в ней мы найдём, что поэт самыми тёмными и мрачными красками рисует войну. Читателям представляется здесь картина военных действий: звук оружия, развевающиеся знамёна, блеск стали, а далее... багровая кровь и стоны поражаемых. «Пламя войны всё пожирает» – говорит поэт: «ничто не скроется от ужасного бича брани; там пылает дом беззащитной вдовицы и подавляет её своим падением; там стонет сирота, лишённый родителей. Тщетно слабое дитя простирает невинные руки, дабы испросить себе пощады... Ужас крылом своим покрывает всё поле брани, и все окрестные места трепещут от военных громов.

Поспеши, благодетельный мир, поспеши утушить вражду человеков, – восклицает далее сам поэт, тронутый этой картиной, – осени крылом твоим ратующих братий и излей бальзамический сок твой в сердца, возожжённые пламенем войны»²⁴⁵.

Чьё сердце не содрогнётся при чтении другого, правдивого и, вместе с тем, полного леденящего ужаса, описания Россбахом виденной на поле битвы им в Франко-прусскую войну группы офицеров, убитых в то самое время, когда они сидели и завтракали! У одного из убитых было весёлое улыбающееся лицо, которому недоставало только верхней части черепа, оторванного гранатой. Подле этого смеющегося трупа сидел другой, держа между большим и указательным пальцем правой руки цинковую чашку, которую он поднёс к губам; края чашки только что коснулись губ этого несчастного, как осколком лопнувшей гранаты оторвало у него весь череп и лицо, за исключением нижней челюсти. Третий, наконец, труп лежал на боку, на своём ранце, и держал ещё в оцепенелой руке, поднесённой к глазам, фотографическую карточку какой-то женщины, быть может своей сестры, или жены...²⁴⁶.

Чувство человеколюбия не мирится с такими сценами. И вот, новые мыслители говорят: «война безусловно преступна. Война – коллективное убийство, совершаемое целыми народами».

Однако, не таково в сущности христианское воззрение на войну. «Война всегда бедствие, но этому воззрению, но не всегда – преступление». Христианство почти с юридическою точностью различает моменты убийства. «Не убий» – «сказано древним» (6 зап.). Христос же глубже раскрывает, что́ есть убийство. Не тот только – убийца, кто произведёт фактическое убийство, лишает другого жизни, но и тот, кто, хотя и соблюл букву закона («не убий»), но нарушил его дух. И посему, первая степень нарушения закона, «не убий» есть гнев и при том всуе; вторая степень – поношение ближнего (рака), т. е. выражение гнева словами и, наконец, третья – злое расположение (уроде), в котором соединяются осуждение, злость и гордость. Это же по существу повторяет и Вл. Соловьев: «при убийстве», говорит он, «зло состоит не в физическом факте лишения жизни, а в нравственной причине этого факта, именно, – в злой воле убивающего»²⁴⁷.

Св. Иоанн Златоуст говорит, что иногда убийство вменяется в правду, именно тогда, когда не станем просто судить о делах, но будем тщательно вникать во время, причину, намерение, в различие лиц и во все другие обстоятельства²⁴⁸. Поэтому христианское законодательство, равно как и юридическое, делит убийство в широком смысле, т. е. умерщвление живого человека, на вольное и невольное, полагая в основу этого различия намерение убивающего. «Если кто», говорит св. Василий Великий, «бросив камень на пса, или на дерево, попадёт в человека, это дело совершенно непроизвольное и не бывшее в намерении действующего, ибо намерение его было отразить зверя, или сбить плод. Невольное также и то, если кто, желая исправить кого-либо, ударить его ремнём, или жезлом нетяжёлым и тот умрёт, ибо здесь рассматривается намерение, так как он хотел исправить согрешившего, а не умертвить» ²⁴⁹.

Что же касается того, преступна ли война, то этот вопрос очень определённо решает св. Афанасий Великий в послании к Аммону монаху следующим образом: «не позволительно убивать, но убивать врагов на брани и законно и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные в брани и воздвигаются им столпы, возвещающие превосходные их деяния. Таким образом, одно и то же, смотря по времени и в некоторых обстоятельствах, непозволительно, а в других обстоятельствах и благовременно, – допускается и дозволяется»²⁵⁰. Более строгого взгляда на тот же предмет держится св. Василий Великий; однако, он не отвергает мнения других отцов, а только восполняет их своим добрым советом: «убиение на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия, но, может быть, добро было бы советовать, чтобы они, как имеющие нечистые руки, три года удержались от приобщения токмо святых тайн» ²⁵¹. Такой же строгий взгляд по этому вопросу раскрывает св. Василий Великий и в других своих канонах, когда, например, повелевает отлучать от причастия Св. Тайн тех мирян, которые, при нападении на них разбойников, убивают последних, так как «всяк приемший меч, мечом погибнет» (Мф.26:52).

Вообще же каноны почти все единогласно, если и не причисляют войну к невольным убийствам, то тем более не считают её вольным и для сего совершенно выделяют в особую рубрику: убийства – вольное, невольное и на войне²⁵².

По военным законам, убийство даже противно обычаям войны и признаётся преступным коварное умерщвление лиц, принадлежащих ко враждебному лагерю. По мнению Вл. Соловьева, «на войне у отдельного солдата злого намерения не бывает, особенно при господствующем ныне способе боя из дальнострельных ружей и пушек против невидимого за расстоянием врага. Только с наступлением действительных случаев рукопашной схватки, возникает для отдельного человека вопрос совести. Вообще же война, как столкновение собирательных органов (войск), не есть дело единичных лиц, пассивно в ней участвующих, и с их стороны возможное убийство есть только случайное»²⁵³.

Само лишение жизни на войне ради высших интересов и не представляется столь тяжёлым, в виду будущей вечной жизни. Да воюющие и не ставят своей целью наносить друг другу возможно больше вреда; они лишь добиваются защитить права и интересы своего отечества. Неужели кто может думать, что народная жажда войны в 1877 году была лишь жаждой крови? Не было ли это, вернее, искренним желанием, «положить душу свою за други своя»? Итак, в вопросе о войне нужно говорить не об убийстве, а скорее о любви и о том, как она выражается. Здесь мы переходим к другому пункту, именно, к вопросу об исполнении воюющими заповеди христианской любви.

Уже давно сложилось убеждение, что с военным званием не мирится будто бы христианская любовь, что на войне нет любви. ещё св. Амвросий Медиоланский, исправляя это заблуждение своих современников, так начал свою проповедь о воюющих: «некоторые из тех, возлюбленные, кои или мечом воинским препоясаны, или к гражданским делам определены находятся, когда тяжкое содевают беззаконие, первое обыкновенно во грехах своих представляют извинение: мы воины. И при том, чтобы не поступать им добродетельно, жалуются, будто они злыми должностями заняты: как бы воинское звание, а не произволение человеческое зла причиной».

Сарацины задали христианскому философу св. Константину (Кириллу) такой вопрос: «если Христос есть Бог ваш, то почему вы не делаете того, что Он повелевает; молиться за врагов, добро творить ненавидящим вас, обращать ланиту бьющим; вы же не так, а совсем противно поступаете: изощряете оружие против враждующих, выходите на брань с ними и умерщвляете их». Святой Кирилл ответил: «если в каком-нибѵдь законе предлагаются две заповеди и обе даются людям для исполнения, то кто будет истиннейшим законоблюстителем: тот ли, который исполнит одну заповедь, или тот, кто исполнит обе заповеди»? – «Без сомнения тот», отвечали сарацины, «который исполнит обе заповеди». Тогда философ сказал им: «Христос Бог наш повелел молиться за обижающих нас и благотворить им; но Он же заповедал нам: «больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин.15:13). Поэтому мы терпим обиды, причиняемые каждому из нас отдельно, но в обществе защищаем друг друга и полагаем свою жизнь за братий наших, дабы вы, увлекая их в плен, не пленили вместе с телами души их, увлекая благочестивых к своим злым и богопротивным делам»²⁵⁴.

Для всякого христианского воина в виду этого представляется нравственная задача: будучи добрым воином царя благочестивого, равномерно быть и добрым воином Иисуса Христа. Но что значит быть добрым воином Иисуса Христа? Что значит быть вообще хорошим христианином? Это значит – во всей своей жизни руководящим началом ставить любовь в высшем смысле этого слова, т. е. не естественную любовь, обладая которой, по слову Евангельскому, «и грешники любят любящих их» (Лк.6:32), но любовь христианскую: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф.5:44). Эту последнюю любовь исполняет только тот, кто ради ближнего своего жертвует своей собственностью, служит своим личным трудом, хотя бы то было сопряжено с его собственными опасностями и страданиями, кто мужественно за братий своих встречает даже неизбежную смерть лицом к лицу. Одним словом, христианская любовь проявляется в самоотверженном служении ближнему: и Сам Господь называет высшим делом любви самопожертвование – «да кто душу свою положит за други своя».

Теперь обратимся к войне, и к тому именно её виду, какой дозволяется христианской верой. Что, как не нравственный долг заставляет воинов, уверенных в том, что они идут на верную смерть, самоотверженно совершать свой подвиг? Они сознают, что идут за дело святое и это поднимает их боевой дух. А если так, то идущие на справедливую брань не нарушают Христовой заповеди о любви. Даже более, война для них есть верх любви, так как тут происходит добровольное самопожертвование воюющих ради блага и счастья ближних и во имя любви Христовой. Если бы в то время, когда наши восточные братья страдали под бременем турецкого ига, русские позабыли об них, или, убоявшись кровопролития, не восстали на защиту угнетённых, то они жестоко погрешили бы против Христовой заповеди о любви; они показали бы, что в них нет этого животворного источника.

Но, может быть, скажут, что заповеданная Христом любовь всеобъемлюща, что нельзя ограничить предмет любви только близкими, единоверными и угнетаемыми, что и враги наши, т. е. те, которые, как говорит Василий Великий, «каким бы то ни было образом наносят нам вред», должны быть для нас также предметом любви, – поэтому защищая одних и воюя с другими, не нарушаем ли мы таким образом христианскую заповедь о любви? Нет, и с этой точки зрения любовь не нарушается. «Все люди – братья», говорит Соловьев: «но ведь братья то бывают различные. И почему же мне не поинтересоваться, кто из моих братьев Каин и кто Авель? И если на моих глазах брат мой Капп дерёт шкуру с брата Авеля, и я именно по неравнодушию к братьям дам брату Каину такую затрещину, чтоб ему больше не до озорства было. – вы вдруг меня укоряете, что я про братство забыл. Отлично помню, поэтому и вмешался, а если бы не помнил, то мог бы спокойно мимо пройти»²⁵⁵. Глубокий в мыслях и меткий в выражениях наш философ здесь прекрасно раскрывает суть дела. Христианин, понимающий заветы Христа, ни на минуту не должен забывать о всеобщем братстве, а потому и не должен быть равнодушным к каинским поступкам одних по отношению к другим, содействуя по мере своих сил образованию единого мирного стада Христова на земле.

Конечно, предвещение брани поразительно для любви христианской, которая не желала бы пролития и вражеской крови; конечно, лучше было бы, если бы люди смиряли врагов своих «ни очесом», как говорится в 80-м псалме (Пс.80:15). однако, воины, не заглушившие ещё в себе искру любви христианской, «являясь мужественными защитниками прав и интересов своего отечества, сумеют в то же время соблюдать надлежащее уважение к правам и человеческому достоинству самых врагов своих и на поле битвы, и во вражеской побеждённой стране являться не варварами, не зверями, а истинными людьми и друзьями человечества – что. как известно, не препятствует успехам победы, и не роняет достоинства победителей, а напротив, облегчает успех победы и возвышает достоинство победоносного воинства в глазах самих врагов»²⁵⁶. Итак, военная служба не противоречит нравственным требованиям христианства; а отказываться от военной службы в христианском государстве, как эта проповедуют некоторые наши сектанты, значит допускать ещё большее зло, чем сама война.

III.

Для пытливого ума может возникнуть недоумение: каким образом Бог допускает всё сие и только предупреждает: «услышати имате брани и слышания бранем. Зрите, не ужасаитеся, подобает бо всем (сим) быти» (Мф.24:6). Неужели мир и война совершаются как бы без ведома Бога? А если нет, то как объяснить смысл и значение войны при Божественном Промысле? Тут один ответ: человек имеет свободную волю: «предложены ему огнь и вода, и на неже хощет прострет руку свою».

Христианские мыслители, беспокоившиеся вопросами о войне христианских народов, в разных своих теориях обнаруживали стремления к вечному миру. И в настоящее время нас интересует вопрос: как христианство, с своей точки зрения, должно взглянуть на эти стремления к вечному миру. «Вы ищите мира? – ответит св. церковь. – Дай, Бог! И да будут благословенны ваши добрые стремления! Но только помните при этом слова Господа, что и в последние времена «восстанет народ на народ и царство на царство» (Мф.24:7) Действительно, война в разных формах, но будет, конечно, существовать, как нечто роковое и неизбежное, пока живут и действуют в свободном человеке его страсти; но так как «несть человек, иже жив будет и не согрешит», то нечего обманывать себя мечтами и думать достигнуть неосуществимого при этих условиях на земле идеала «вечного мира». Вечный земной мир – Contradictio in adjecto! Не о небесном ли мире и блаженстве говорить надо, если речь вообще заходит о вечном?

Конечно, христианство ценит все те средства, которые ведут к доброму миру: ценит и третейский суд, и дипломатию, и международные союзы, во только в той мере, в какой они проводят главную цель христианства – искоренение вражды. Так как зло войны выражается во вражде между частями человечества, то первая обязанность всех, желающих приблизить человечество к доброму миру, состоит в том, чтобы бороться против лжи, неправды и страстей и «изъять злого от нас самех» (1Кор.5:12–13).

И. Ивановский

Типичные представители современного тенденциозного гуманизма настойчиво указывают на полную будто бы несовместимость истинного, жизненного христианства с патриотизмом. Прекрасные мысли по этому вопросу, несомненно, способному до боли тревожить каждое сердце, верующее, жаждущее всецело жить по Божьему слову и в то же время со всей сыновней нежностью любящее родину, высказал харьковский протоиерей, известный мыслитель и духовный писатель, о. Буткевич, в своём напутственном слове при открытии местного отдела русского собрания. «Чувство патриотизма, – сказал достойный пастырь, – не может не благословлять церковь Христова. Спаситель наш не проповедовал вражды ни к Риму, ни к Афинам; но Его чистому сердцу был особенно близок св. Иерусалим. За неделю до крестной смерти, во время торжественного входа в столицу Иудеи, взирая на св. град и предвидя его скорую погибель, подготовленную неразумными передовыми людьми – книжниками и фарисеями, Господь наш И. Христос заплакал о нём и сказал: о, если бы ты, хотя в сей твой день, узнал, что служит к миру твоему!.. А как любил Он Свою родную Галилею, её Тивериадское озеро, её высокие горы и прелестные долины, её столичный город – Капернаум, который у евангелистов прямо называется Его городом... Православные русские люди! идите во след Спасителя: несомненно, только любовь к отечеству и скорбь об угрожающей ему гибели при неестественном направлении его жизни побудили вас взяться за дело и сплотиться в одну семью; идите же и дальше твёрдо и мужественно по этому заветному пути, хотя он и будет устлан для вас не розами и лаврами, а тернием и волчцами. Скажите, что служит к миру дорогого отечества нашего, в чём заключается его спасение. Не падайте духом, не уставайте работать. Правда и слава за вами. Содействуйте всеми силами тому, чтобы выяснить русскому народу его мощь, от Бога данное ему богатство его духа и его страны; укрепляйте в нашем общественном сознании исконные русские начала; выбросьте с корнем из нашей тучной и обширной нивы всю наносную сорную траву, заставьте нас быть опять русскими; учите нас по-русски жить, по-русски мыслить, по-русски веровать. Св. апостолы были истинными учениками и последователями Христа. Вспомните, как, напр., Ап. Павел любил свой несчастный народ – всегда крайне враждебно относившихся к нему иудеев. Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, – пишет он в своём послании к римлянам, – что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлучённым от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то-есть израильтян. Какая беспредельная истинно-христианская любовь к своим соотечественникам, какое глубокое и чистое чувство патриотизма. Апостол готов пожертвовать даже своим вечным спасением, своим блаженством, если бы того могло потребовать спасение и блаженство его народа. Можно ли представить себе более тяжёлую жертву? Не забывайте же этого дивного примера в деле служения родине».

Какие требования предъявляются учительской миссии нашего пастырства в нынешнее военное время? – Политическое и идейное значение настоящей войны. – Внутренние враги и их пошлые ухищрения. – Новый подход к сектантству со стороны интеллигентных просветителей и вожделения социал-демократии. – Сектантская „нелегальщина“. – Готова ли в недрах сектантства почва для восприятия идей социал-демократии.

Во всех сферах государственной, общественной и личной жизни чувствуется гнетущая рука начавшейся войны; внимание всех и всецело приковано к интересам и заботам военного времени; ни на чём другом не хочется серьёзно останавливаться, сосредоточиваться. А между тем жизнь идёт своим чередом, предъявляя свои неотложные нужды и жгучие запросы, требующие в иных областях даже более напряжённого и бодрого труда и внимания, чем в обычное, мирное время. К таким областям принадлежит, между прочим, и дело миссии наших пастырей и специальных веропроповедников (миссионеров). Война диктует учительской проповеднической деятельности наших пастырей и миссионеров свои темы, налагает свои обязанности, предъявляет особые требования военного времени и положения. Долг каждого пастыря воинствующей церкви православной бодро и деятельно стоять на страже поддержания словом и делом истинно-патриотического настроения в своей пастве, а для этого необходимо и самим ясно понимать и другим уяснять внутренний глубокий смысл и великую культурную христианскую миссию настоящей войны св. Руси с языческой Японией; необходимо останавливать и углублять мысль и чувства общества и народа на идее законности и святости патриотизма, как долга, на неразрывности его с религией, на отношении православия к самодержавию.

Это – одна для всех служителей алтаря общеобязательная задача. Другая, касающаяся исключительных приходов и мест – это охранять мечом Слова Божия незрелую молодёжь и массу народную от тлетворных веяний и влияний со стороны внутренних домашних врагов, которые не дремлют пользоваться тяжёлыми обстоятельствами военного времени, чтобы сеять духовную смуту: одни из этих врагов – либеральные недоумки и политические воры очень склонны и в настоящую страдную пору сеять политическую смуту, другие – главари и верховоды «новейшего» сектантства, до мозга костей пропитанного антимилитарнымя и космополитическими тенденциями, – ныне, более чем когда либо, напряжённо ведут свою антицерковную религиозно-социалистическую пропаганду.

Побеседуем о первой задаче: прошёл уже «сорокоуст», как началась война, но истинный смысл её далеко не определился ещё даже и в печати, от которой народ и общество должны бы ждать руководительства по данному вопросу. Какие печатные недоразумения и ошибки по данному вопросу возможны даже и у нас, в духовной журналистике, – сошлёмся на статью одного почтенного органа (nomina sunt odiosa), где автор, задавшись выяснением прекрасной темы: «О чём нам молиться» (во время войны), уснастил свою статейку словами укоризны по адресу Св. Руси, – за то, почему она ограничилась одними тёплыми словами в отношении буров и македонцев, зачем забыла заветы старины, изменила тернистому пути борьбы за поруганную правду, а затем, в конце концов, автор вопрошает так: «не стали ли мы (в настоящей войне) на неверный (курсив везде наш) путь? Не голос ли Божией правды, напоминающей об оставленном пути, является нам в этой обидной (?) войне из-за далёкого клочка чужой земли». «Обратитеся и Я обращусь» и проч.

Как сами, читатель, можете усмотреть, какая в этих немногих словах огромная ошибка и непростительная узкость взгляда на событие, которым живёт теперь и мучится отечество. Довольно одного взгляда на Маньчжурию, как на клочок земли... А ведь это – не lapsus lingue, – а повторение (конечно, невинное или, вернее, наивное) мировоззрения целой партии близоруких россиян. С заблуждением этим вам, читатель, поскольку вы истинный патриот, нужно считаться, а для этого необходимо знать истинный взгляд людей, политически умудрённых и прозорливых. Вот, как, напр., рассуждает на ту же тему известный русский публицист, – ветеран А. С. Суворин в «Нов. Вр.».

Для России война эта страшно важна. Может быть, она – преждевременна, слишком внезапна, но она большого значения для России, так рассуждает наш испытанный публицист, – Суворин.

Она важна потому, что Россия не может отступать от своих целей. А цели эти несомненно поставлены, произволом ли людей, или историей, которой повинуются люди невольно. Занятый нами берег Великого океана – это конечная цель наших завоеваний. Великий океан с тёплым морем – э то предел наших военных усилий, это конечная и прочная граница нашей Державы. Нужна ли нам Маньчжурия, об этом Россия может сказать только после победоносной войны – не ранее и не иначе. Или мы, действительно, великая держава, не даром стремившаяся в Азию для своих культурных целей, не даром тратившая силы и деньги своего народа, рассчитывая на его развитие и власть русского разума, или всё это было какое-то глубоко-трагическое недоразумение, а во мнении цивилизованного мира – трагико-комический фатум, достойный смеха? Вот перед нами какая роковая задача.

Или мы победим и победим тогда не Японию только, но окончательно победим и все страны, приобретённые нами в течение двух веков, победим предрассудки Европы относительно России, или мы будем побеждены и тогда будем побеждены для всего мира, для Турции, для Кавказа, для наших среднеазиатских владений, для влияний на Балканском полуострове, для всего славянства, которое чует в России страшную и сильную сестру, для всех других врагов, наконец.

Вот как это будет. И я убеждён, говорить Суворин, что так это и будет, а не иначе. Или наше бытие, или ужас унижения.

Вот как определяется, и это совершенно справедливо, – государственная и политическая сторона вопроса о значении нынешней войны. Но и эта точка зрения для духовного кругозора – тоже одностороння.

Не надо упускать из виду и другой идейной стороны данного вопроса, – о духовном, христиански-просветительном значении войны православной России с языческой Японией, как о борьбе света Христова с тьмой язычества, – креста – с драконом. Об этой стороне войны В. С. Соловьев – этот во многом ясновидящий философ-богослов, предсказал в известном своём стихотворении, посвящённом императору Вильгельму, по поводу войны с Китаем, – сказав, что «крест и меч перед драконом – одно».

Глубоко верно освещают эту именно сторону начавшейся войны «Москов. Вед.».

«Россия переживает великие исторические минуты, которые, как по внутреннему, так и по внешнему фактическому их значению, походят на пролог грандиозной мировой эпопеи.

В начавшейся между нами и Японией вооружённой борьбе на Дальнем восточном рубеже России, отделяющем Русскую землю, – а с ней и весь христианский мир, – от дышащей язычеством Азии – встретились в ратоборстве две мировые идеи, – два миросозерцания, диаметрально противоположные друг другу: язычество и христианство.

В настоящем случае история выдвигает разрешение коренных вопросов мировой этики, которыми жило и доселе живёт человечество. Православная Россия, как носительница идеи христианства, выступает на защиту Креста против язычества.

Нельзя не усмотреть глубочайшего исторического смысла в том факте, что противником России выдвинулась в этой мировой, по смыслу, распре именно Япония, т. е. единственное в сонме политических величин государство, которое усвоило всю, так сказать, технику современной европейской культуры, оставаясь по вероисповеданию, а, следовательно, и миросозерцанию, языческим.

В лице Японии, поправшей, при первой же встрече один на один с христианским государством, основные начала международного права, выработанные христианскою культурой, – в лице Японии, сохранившей, под внешней личиной цивилизации, вероломство, коварство и низменность инстинктов хищника-дикаря, нападающего из-за засады на облюбованную жертву, – предстал перед судом международной совести новый, ещё невиданный тип народа...

Вот какова она – цивилизация вне Христа! Вот чего следует ожидать, и, разумеется, опасаться, человечеству от развития внешней цивилизации и знаний, не освященных и не освещённых нравственными началами, – их же источник един на потребу человечества: Христос.

Несомненно, Японцам, как нации, нельзя отказать ни в предприимчивости, ни в энергии, ни в стремлении к приобретению точных технических познаний. Но посмотрите, – каков, в отношении этическом, результат такого рода «культуры» для народных масс? Не ясно ли, что и сама наука, – один из благороднейших факторов интеллектуальной жизни человечества, – как и всякого рода технические приобретения человеческого ума – бессильны сделать язычника человеком в истинном христианском значении слова, – и могут лишь дать в руки человека-зверя новые и страшные для остального человечества орудия зла. Какой урок для современной западноевропейской философской мысли, всё более удаляющейся от Христа! Какое предостережение и всему мыслящему человечеству!

Япония, утратившая под влиянием язычества, как народной религии, и под влиянием атеизма её образованных классов, те искры естественного нравственного закона, которые заложены в глубине человеческой совести, – не могла обрести из сферы прикладной и даже чистой науки, поскольку таковая является уже достоянием Японцев, тех нравственных благодетельных зиждительных для бытия человечества начал, которые хранит в лоне своём христианство.

И вот перед нами новый тип монгола-кочевника, владеющего усовершенствованным оружием, – новый тип государства, рост и внешняя культурность которого не сообщает, а разобщает его с остальным истинно-культурным христианским миром.

На историческом своём веку России пришлось, при всём врождённом миролюбии её народа, вести не мало войн, и выступать во всеоружии народных сил на борьбу за дорогие священные для неё идеи, за высочайшие для него и для всего человечества идеалы: за веру Христову и чистоту монархической власти, враги которых объявляли себя, во все времена, и личными недругами России.

В наступивший ныне знаменательный для Русского народа час идейная сторона возникшей борьбы принимает особенно возвышенный, эпический характер на Дальнем Востоке – колыбели язычества, куда Россия несла культуру и мир. Враги Креста Христова, предательски подкравшись под покровом ночи, направили удар против мирно стоявшей Русской боевой силы – стражи безопасности и чести России.

Распалённая фанатизмом, Япония явилась в данном случае конкретным выражением мрачной злобы, которую язычество питало во все времена ко Кресту. И никогда ещё, быть может, страницы мировой истории не развёртывались шире перед Русским народом, – народом-подвижником, – открывая перед Россией новые необъятные горизонты величия, славы и могущества, чем в переживаемые нами дни.

Таков идейный, а вместе и исторический смысл начавшей войны.

Теперь несколько слов, читатель, о второй задаче, возлагаемой войной на нашу проповедническую пастырскую миссию, – об охранении «сих малых» от внутренних врагов, «волков хищных», не щадящих стада Христова даже и в это священное для каждого гражданина и христианина время военной страды и для правительства, и для народа.

Наши читатели из тихих углов у народного безмятежья недоумевают, как это могут быть теперь внутри обременённого тяжестью войны отечества свои домашние враги? К прискорбию, печальные деятели смуты теперь-то и не дремлют.

В эти дни, говорит новый почтенный патриотический орган «Москва», когда все на Руси соединяются в общей заботе и молитве, без различия степени образования и общественного положения сливаются духом в один исторический народ, находятся среди нашей интеллигенции, – слава Богу, хоть всё же немногие, – жалкие люди без чести и совести, перед лицом Руси открыто, с бессмысленной дерзостью осмелившиеся высказать пожелания успеха вражескому оружию.

«Где свет, там и тень, – говорит «Новое Время». – При всеобщем приподнятом настроении русского общества, вызванном войной, приходится наблюдать кое-где и саркастические улыбки, приходится выслушивать и иронические замечания. На ряду с манифестантами появились и анти-манифестанты. И не то, чтобы сплошь из «инородцев». Нет, существуют чисто русские по происхождению «интеллигенты», которые боятся военных успехов России и желают победы Японии. Характерно, что, высказывая такие пожелания, эти особы нашего уродливого воспитания не считают себя врагами России, а как бы сверх-патриотами: разгром России, видите ли, обеспечит её дальнейший внутренний прогресс. И истрёпанный классический пример недалеко: после Севастополя у нас было 19 февраля! «Post hoc – ergo propter hoc»²⁵⁷.

Справедливо высказывается по тому же поводу и почтенный редактор Петербургских Ведомостей А. Столыпин. «У нас, – говорит он, – не умеют останавливаться на полдороге в прямолинейности мышления: «нам нужен погром, значит, нужно ему способствовать, значит... соберёмте деньги в пользу культурных японцев». Говорят, были «интеллигенты», которые и до таких столпов политического садизма доходили. В этом фанатическом отупении прежде всего поражает полное непонимание жизни, какая-то дикая отвлечённость. Желать погрома – обозначает пожелание, чтобы вместо одного убитого мужика было сто убитых, и чтобы вместо ста искалеченных была бы тысяча. Желать погрома обозначает пожелание, чтобы вместо поправимого ущерба казне произошло такое полное народное разорение, которое нашу деревню окончательно убило бы голодом, но всё это нужно для того, чтобы посмотреть, не выйдет ли какой пользы от этого эксперимента и не наступит ли новый «правопорядок». Гражданин сообщает, что около ста студентов и курсисток подписали адрес Микадо с пожеланием победы ему над Россией.

С чем однако мы имеем тут дело, спрашивает «Москва», – с одной ли только общеизвестной пошлостью либеральных недоумков или же с более серьёзным явлением – предварительно разведочными действиями шайки внутренних воров, имеющих определённые цели?

В тоже время пастырям и миссионерам совершенно необходимо знать, что эти наши домашние враги и политические смутьяны врываются с своей антипатриотической преступной пропагандой и в наш миссионерский приход, – в среду расколо-сектантства.

Активное воздействие интеллигентного религиозно-политического сепаратизма на наше народное сектантство, как вы знаете, давно замечается. Если не почин, то развитие этой пропаганды принадлежит несомненно толстовству. Свив себе в народной среде лет 15 назад гнездо в Павловке, Харьковской губернии, толстовство, с своей религиозно-социалистическою теорией, проложило путь во многие очаги штунды, причём пропаганда ведётся устно и печатно через «сектантскую нелегальщину».

Деятелями печатной проповеди антипатриотических и противогосударственных утопий и религиозного социализма среди сектантства выступили птенцы всё того же гнезда гр. Л. Толстого.

Если не считать штундистскую «Беседу» Проханова, как листок христианского направления, первая фабрикация толстовской сектантской «нелегальщины» заведена была в Лондоне Чертковым, в форме периодических изданий и листков разных наименований: «Свободное Слово», «Свободная Мысль» и проч. Чертков и К° задались целью собрать сведения о топографическом расселении сектантства и адреса, они же издали «материалы» о состоянии сектантства, – конечно, самого тенденциозного свойства.

Позже, – года два назад, – в Швейцарии толстовцы Бирюков и Буланже – открыли sui generis (своего рода) – «миссионерский комитет» – по изданию анархических в религиозной оправе листков и брошюр для русских сектантов и народа.

Комитет этот выпустил и рассеял среди сектантов и православного населения целую серию своих «забористых», уснащённых текстами Св. Писания изданий, о которых упоминается выше в хронике. Пользуясь собранными «издательством Черткова» адресами, листки эти рассылаются в закрытых пакетах, под видом писем сектантам, – служа для последних «новым откровением смысла якобы евангельской истины и христианства». Очевидно, лютературно-пропагаторские лавры Черткова, Бирюкова и К° «не дают спать» и другим закордонным просветителям, – врагам Церкви и Отечества, а главное, что заслуживает особого внимания, наше сектантство признано так называемою социал-демократической партией удобной и благодарной почвой для сеяния политических плевел.

С января настоящего года заграницей для русских сектантов интеллигентными их просветителями открыто и ещё одно периодическое издание, притом лицами доселе нимало не причастными к религиозным вопросам или сектантскому движению, а подвизавшимися больше в роли политических ратоборцев за интересы социал-демократии, иначе говоря, людьми без веры и Бога, врагами Церкви и Царя. Мы, по попятным побуждениям, не называем здесь ни имён этих новых литераторов, ни их листка. Но познакомить пастырей и миссионеров с новым литературным органом сектантской пропаганды считаем полезным в интересах миссии.

Это новое издание интересно для нашей миссии, прежде всего, как показатель того, в каком направлении эмансипируется и инспирируется ныне наше русское свободолюбивое сектантство и даже косный раскол.

Из заявления Редакции листка мы узнаём, что на каком-то втором съезде российской социал-демократической партии относительно сектантов была принята следующая резолюция: «Принимая в соображение, что сектантское движение в России является во многих его проявлениях одним из демократических течений, направленных против существующего порядка вещей, – второй съезд обращает внимание всех членов партии на работу среди сектантства в целях привлечения их к социал-демократии» (23 стр. № 1).

Признание, как видите, чрезвычайно ценное для характеристики направления современного сектантства и даже раскола.

«Съезд поручил центральному комитету социал-демократической рабочей партии, читаем дальше в листке, рассмотреть предложение об издании особого листка для сектантов, и комитет признал возможным и полезным ныне же начать издание социал-демократического листка для сектантов.

Редакция в своём profession наметила программу, не оставляющую сомнения, что интеллигентные вожди сектантства решили вести его уже не по толстовскому пути пассивного противления существующему церковному и государственному строю, а по пути активному, т. е. по пути прямой анархии и революции. В передовых статьях и в других отделах стоят рядом разработка и вопросов «теории и практики социал-демократии и – сектантства», третий, напр., отдел посвящён «движению среди сектантов и тут же – «движениям среди рабочих и крестьян»; в 6-м отделе – «что делается в войсках» – обещается подробное изложение сведений о деятельности сектантов в войсках и тут же о социалистической пропаганде среди войск. В отделе «фельетонов» помещаются исторические очерки различных сект и тут же «воспоминания революционеров об их деятельности и знакомствах среди сектантов и раскольников... Рассказы самих сектантов об их жизни и преследованиях и т. д.».

Как видите, читатель, отдел этот будет очень любопытен и для нас. Будем ждать отчётов революционеров о деятельности среди сектантов. Доселе известны были отчёты о действиях только одних миссионеров, а вот, оказывается, – не они одни подвизаются среди сектантов... Весьма любопытно. А вот, что касается рассказов о себе – самих сектантов, то мы дешёвую цену этой мистификации и сплошного вранья давно знаем по Чертковским листкам.

Особый отдел в листке посвящён сообщениям из жизни духовенства: здесь редакция предполагает помещать сведения о выдающихся событиях из церковной жизни, – «описание (?) открытия мощей, имущественного состояния церквей и монастырей, лавр, доходы святых (?) колодцев, чудотворных икон».

В отделе – Ценные признания – листок обещает следить за отчётами обер-прокурора и распоряжениями министров и тут же за нашим «Миссионерским Обозрением». За внимание и мы постараемся ответить тем же.

В качестве приложения, листок обещает давать картины, портреты и ноты (образец последних уже дан в № 1 – в виде песни «на красное знамя»). Редакционное profession заканчивается минорным аккордом на тему: «нам нужна денежная помощь». Ну, уж от сектантов-то не ждите, г. редактор Б – Б-ч, денежной субсидии, сектанты сами слитком приучены только получать и получать... Вот раскольники, к которым листок одновременно обращается наравне с сектантами, те другая статья, – они любят деньгами сорить для общего дела... Но мы об их политической правоспособности лучшего мнения, и вам, господа социал-демократы, едва ли уловить их. Герцен и Бакунин поумнее были вас, а и у них сорвалось. А, впрочем, поживём – услышим. Теперь и в расколе много людей без веры и с прогрессом.

Первый № листка составлен пёстро, крикливо, бездарно, а, главное, бессовестно – как и вся подпольная литература, не исключая и пресно-кислой литературы толстовской марки, драпирующейся в тогу христианства, мнящей себя «благочестивой», на подобие замоскворецкой ханжи.

Чтобы понять, в какую трясину политического ажиотажа тянут сектантство их интеллигентные друзья и вдохновители, довольно привести из передовой статьи – «К сектантам» хотя бы только несколько строк.

Редактор заигрывает с сектантами на слабой струнке – на тему «о преследованиях и утеснениях». «С самых давних времён, с тех пор, как на Руси водрузилась (?) «православная вера», русское правительство, в тесном союзе с духовенством, беспрестанно преследовало всех, кто был не согласен с верой русских князей, царей, монахов». Такой избитой, бездарной, фальшивой тирадой начинается передовица листка. Далее вся статья вертится на том, что в России «нет никакой свободы, а только было и есть одно принуждение и угнетение правительством, богатыми и духовенством всех народов, которые живут в России», что «самодержавное правительство завело многочисленную полицию, земских начальников, жандармов, прокуроров и миссионеров»... В конце концов листок приглашает сектантов и раскольников помогать «устроять на земле такой порядок, когда все имения крупных землевладельцев, фабрики, заводы, шахты, рудники, россыпи и нефтяные фонтаны, магазины и склады купцов, денежные капиталы банкиров-кулаков и ростовщиков, железные дороги, корабли и пароходы разных компаний, – вообще всё, из чего теперь извлекают доход богатые, – будет отобрано и взято из частной собственности отдельных лиц и будет предано в руки всего рабочего народа во всём государстве».

Таким образом, новый листок идёт в сектантский лагерь без маски, с открытым призывом стать на путь анархии. Спрашивается, неужели нынешнее сектантство уже созрело для политической анархии, и «партия» так смело выступает, надеясь на подготовленность для своих преступных целей почвы? Интересно наблюсти, как придутся по сердцу сектантов эти призывы и надежды «партии».

В другой статье «О священных книгах» листок открывает другую цель своей пропагаторской деятельности среди сектантов: «наше дело, пишется там, есть дело освобождения духа человеческого от оков старинных предрассудков и суеверий, от гнёта духовной власти попов с их священными книгами, которые помогают им держать в рабстве рабочий народ».

Вот где надо искать «центральный комитет пресловутого союза борьбы с православием», заявившего о себе перед открытием мощей св. Серафима.

Библию листок трактует, как «изделие человеческих рук», «искушением диавольским», которому отнюдь не надо доверять; «Библия сковала свободный дух человеческий, поставила высокие преграды на его пути» и проч. Думаем, что пастырям и миссионерам, призванным долгом службы вразумлять бесчинных и томиться о вразумлении врагов, – далеко не лишне быть осведомлёнными об этих зловредных духовных течениях и веяниях нашего времени.

Две статьи листка посвящены Кондрату Малеванному, как родоначальнику «замечательной с точки зрения «партии» секты», проповедующей о скором наступлении на земле «царства небесного», когда все будут равны, и не будет тогда ни врага, ни его жертвы, ни бедного, ни богатого». В отделе «Среди сектантов» находится достойное внимания примечание редакции, где говорится: «чем скорее и чем подробнее мы узнаем о той работе, которую уже производили наши товарищи (?) в сектантской и раскольничьей среде, о тех впечатлениях, которые они вынесли от этих знакомств, – тем нам легче будет делать дальнейшие шаги для приобщения этой подвижной, и уже отчасти организованной крестьянской массы к общероссийскому революционному социал-демократическому движению».

Пока довольно об этом революционном новом подходе к нашему сектантству. Из приведённых выписок вы, читатель, совершенно ясно видите, в какой омут затягивают наше сектантство его интеллигентные вдохновители.

Назад тому около 10 лет, мы печатно высказывали опасение, что всё новейшее сектантство способно представить из себя «горючий материал», удобный для политического поджога, что сектантство – это инструмент, на котором можно сыграть какую угодно политическую арию любому из мастеров сих дел, что либеральный лагерь конституционалистов-социалистов лелеет в сектантстве авангард в народной массе для своих безумных мечтаний, а потому так ненавидит нас, миссионеров.

Вожаков сектантства мы считали уже распропагандированными, но саму сектантскую массу мы никогда не обвиняли собственно в политической неблагонадёжности или причастии к анархизму и социализму, а лишь утверждали, что сектантство, начав с своеволия религиозного и анархии церковной, представляет собой почву, удобную для сеяния политических плевел, которые могут скоро и пышно на ней произрасти.

Это наше мнение в известной части либерального общества и печати очень недружелюбно было принято, чуть ли не как извет на «прекрасное» сектантство. Однако, развитие толстовства в духоборчестве и штундизме вскоре же блестящим образом подтвердило наши предположения. Теперь мы встречаемся с новым откровенным и открытым признанием правильности нашего мнения со стороны самих друзей сектантства – из уст, так сказать, «самой партии», считающей сектантство «подвижной и уже организованной, с точки зрения анархических вожделений, крестьянской массой».

Остаётся, повторяем, открытым один вопрос: насколько эта почва подготовлена? Это выяснит время и наблюдения пастырей-миссионеров, которых мы считали долгом познакомить со всем вышеизложенным, дабы деятели миссии «были в курсе дела» относительно новых веяний в сектантстве. А время для наблюдений теперь очень благоприятное; в виду войны сектанты переживают огромную внутреннюю борьбу – между требованиями долга верноподданства и антимилитарными догматами секты. Для работы и проповеди миссионерской теперь, повторяем, весьма удобный момент. Не упускайте же его, отцы и братья, и поделитесь с нами своими мнениями и наблюдениями по данному вопросу – он слишком важен. А теперь приветствуем вас, дорогие читатели, с наступающим праздником Светлого Христова Воскресения! Будем взаимно от всего сердца молить Воскресшего Христа Живодавца о ниспослании всех неизреченных радостей Его Воскресения и нашей дорогой отчизне, и Батюшке-Царю с Его августейшей семьёй и христолюбивому воинству и всему православному христианскому миру, и из глубины души воскликнем: Христос Воскресе!

Вести о Русско-японской войне.

I.

(Из слова в неделю православия, 15 февраля 1904 г.).

„Покажи ми веру твою от дел твоих“. Иак.2:18.

События на Дальнем Востоке, разразившиеся вдруг грозной бурей и приковавшие к себе внимание всего мира, – отодвинули все интересы нашей обыденной жизни на задний план. Да и иначе и быть не может. Мы получили внезапный удар от маленького человечка, которого до сих пор почти не замечали, – и теперь невольно внимание наше обращено на Восток, – с тревогой и нетерпением мы ожидаем оттуда известий. Все занялись политикой, все стали подсчитывать силы свои и противника, у всех пошли догадки и предположения о возможном исходе кровавой борьбы.

Но, мы не будем заниматься политикой, да здесь и не место для того. Мы веруем в то, что «Всевышний владычествует над царством человеческим и даст его, кому хочет» (Дан.4:14), – что «Господь мертвит и живит, низводит во ад и возводит. Господь убожит и богатит, смиряет и высит; восставляет от земли убога, и от гноища воздвигает нища, посадити его с могущими людей, и престол славы дая в наследие им» (1Цар.2:6–8). И для нас несравненно полезнее будет в настоящее время взглянуть на совершающиеся события с высшей, религиозной точки зрения, уяснить их смысл, при помощи Слова Божия, и показать, насколько возможно, при каких условиях мы можем надеяться на помощь Божию во всех столкновениях наших с различными народами.

Слово Божие говорит нам, что в мире нет ничего случайного, что Господь каждому народу «назначил предопределённые времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли? (Деян.17:26,27). И вот в этом-то и заключается вся цель жизни человеческой и весь смысл Божьего мироуправления. Господь хочет именно, чтобы все люди познали Его и все спаслись. Он всех зовёт в своё царство вечное; Сын Божий пострадал, как за нас, так и за всех прочих людей. Разница тут между народами только в том, что не все они приходят в одно время в царство Божие, потому что не все в одну и ту же минуту бывают одинаково восприимчивы к глаголам живота вечного. – Но раз кто призван в царство Божие, вступил в ограду церкви Христовой, – кто омылся, очистился и освятился св. крещением, – тот уже на веки Христов, – он не может, и не должен возвратиться вспять, – а обязан вперёд идти за Христом, слушать Его и во всём подражать Ему. «Вы свет мира, вы соль земли, – вы град, вверху горы стоящий», – говорил Иисус Христос своим ученикам и, с лице их, нам всем Его последователям. – «Тако да продветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрыя дела и прославят Отца вашаго, иже есть на небесех» (Мф.5:16), вот обязательства, которые налагает на нас вера во Христа! Мы, христиане, должны светить и, как маяк, указывать всем, – седящим во тьме и сени смертной, – путь ко Христу, в Коем Одном истинная радость и счастье, должны непрестанно усовершаться нравственно, приближаться умом и сердцем к Богу. «Будите совершенны, якоже и Отец ваш небесный совершен есть», – вот цель и задача нашей жизни!

И таким вот только путём Царство Божие и может расти, и расширяться по земле. А ему надлежит покрыть собой всю землю. И те христианские народы, которые содействуют этому росту Царства Божия, которые веруют во Христа и других приводят к Нему, трудятся в проповеди Евангельской язычникам, – те народы благоденствуют, укрепляются и становятся во главе мира. И, напротив, как скоро они отступают от истины, изменяют Христу и снова погружаются в одну чувственную жизнь, служат лишь вожделениям плоти, – так звёзды их тотчас же и закатываются. Господь их сводит со сцены мира или подчиняет другим, выдвигая вперёд более достойных носителей истины.

Обратим теперь свой взор на себя и посмотрим, как мы исполняем это своё христианское назначение. 1 000 лет вот уже скоро исполнится, как мы, милостью Божьей, призваны в царство Христово, – просвещены Его верой святой и эта вера не была в нас «тщетна». Россия выдвинула из своей среды многочисленный сонм подвижников, которые просияли чистотой жизни. Евангельской любовью и апостольской ревностью и привели ко Христу тысячи язычников и магометан, вошедших в состав нашей Империи. И ради того семени святого Господь расширил, укрепил и возвысил наше царство, с каждым веком отдавая под власть нашего Православного Царя всё новые и новые языческие и магометанские племена и страны. Нам оставалось бы только идти по стопам своих благочестивых предков и также ревностно распространять веру православную среди язычников Империи, делая из них единое с нами тело о Христе; но, к несчастью, мы, кажется, возвращаемся вспять. В нас повеяло новым духом, и мы пошли не во след Христа, а во след своих похотей. Мы вообразили, что настоящее наше положение создалось само собой, что им мы обязаны никому и ничему иному, как только своему уму и труду, и что оно не налагает на нас никаких обязательств по отношению к вере и мы, будто, можем, поэтому, жить, как вздумается, не соображаясь ни с волей Божией, и ни с уставами и заповедями Христовой церкви, и что тем более нам нет никакого дела до других; «пусть-де веруют, как знают; к чему нам их стеснять»?..

Но, «судьбы Божии истинны, оправданны вкупе. Глагол Господень пребывает в век» (Пс.118:143; 1Пет.1:25). Что же случилось? Наши общественные и государственные устои начинают подвергаться опасности. Иноземец и иноплеменник везде предваряет нас в нашем же царстве. И что горше всего, сами же русские, отдав свой ум в плен иноземцу, стали, к своему позору, стыдиться всего своего русского и восставать сами же на себя. И русский народ, как будто «разделился на ся». И мы в разных спорах и взаимных дрязгах не заметили, как на границах нашего государства вдруг выросла враждебная нам и грозная рать. Не должны ли мы над всем этим тяжко задуматься?.. Будем же заботиться о том, чтобы ниспосланное нам за наши грехи неверия и охлаждения к св. церкви испытание Господь обратил нам во благо и спасение.

Что же для этого делать?

Но, нужно ли это и выяснять, когда само время наступившего поста даёт нам лучший ответ на то, что должны делать добрые христиане для того, чтобы заслужить милость у Господа. «Обратитесь ко Мне всем сердцем своим в посте, плаче и рыдании», говорит нам св. церковь от лица Божия. «Вострубите трубою на Сионе, назначьте пост, и объявите торжественное собрание. Соберите народ, пригласите старцев, соберите отроков и грудных младенцев; пусть выйдет жених из чертога своего и невеста из горницы своей. Священники, служители Господни, да плачут в храме Божием и говорят: пощади, Господи, народ Твой, не предай наследия Твоего на поругание, чтобы не издевались над ним язычники; для чего будут говорить между народами: где Бог их? И тогда возревнует Господь о земле Своей и пощадит народ Свой» (Иол.2:12,18).

Да, это первое дело. Мы должны именно наступивший пост провести в особенно строгом воздержании, покаянии и молитве; ни один из верных сынов св. церкви не должен самовольно ни нарушать поста, ни уклоняться от исполнения главного своего христианского долга, – исповеди и св. Причащения.

Затем, сегодня церковь празднует торжество православия, и в этот день она ежегодно призывает нас всех к содействию успехам распространения православия среди язычников империи и соседних с нами стран. Этот призыв мы особенно близко должны всегда принимать к своему сердцу. «Не купи, говорят, дом, а купи соседа». Что лучше, жить ли с разбойником и отчаянным врагом рядом, или с другом и братом?.. Рядом с нами на востоке и юго-востоке расположены на громаднейшем пространстве языческие и магометанские племена. Они некогда наводняли всю Европу своими грозными полчищами, а Россию целых 250 лет держали в тяжком и унизительном рабстве. Но потом они ушли к себе вглубь Азии и надолго там заснули тяжким сном. А мы в то время росли и укреплялись под сенью Креста Христова. Ныне же монголы снова пробуждаются, и в них снова воскресает прежний воинственный дух.

Что, если они все, как и Япония, обзаведутся усовершенствованными орудиями истребления и со своими многомиллионными армиями обрушатся на Европу и прежде всего на Россию? А об этом азиаты уже и поговаривают, к этому начинают уже и готовиться. Япония, как передовой отряд этих азиатских воителей, делает теперь лишь первую попытку помериться с нами силами, для того, чтобы, в случае успеха, разрушить в умах азиатов составившееся убеждение в непобедимости Белого Царя и тем поднять на ноги против нас все народы Азии.

Не пора ли и нам проснуться, позаботиться оградить себя от азиатской опасности? Оградить себя от неё мы могли бы, если бы исполняли своё назначение – быть носителями правды Божией и распространять веру Христову на земле.

А заботимся ли мы об этом? Думаем ли об этом даже? В прежнее время купец, промышленник, торговец, выменивая у дикаря Сибири и Амура шкуру зверя, обязательно давал ему с товаром и свою веру, часто, за неимением священника, сам его крестил. Ныне же он думает только о барышах, – а веру свою оставляет у себя дома, вспоминая о ней лишь при случае. Да, мы погрузились исключительно в одни лишь свои материальные интересы и живём только для своей плоти. О Божием же деле, о спасении своей души и спасении других мы великодушно предоставляем печаловаться одному духовенству. Вот, каждый год в этот день, во всех церквах Империи православные христиане приглашаются стать в ряды сотрудников православного миссионерского Общества, для чего нужно внести всего только 3 руб. И что же? Многие ли откликаются на этот призыв св. церкви? Не посматривают ли, обыкновенно, при этом большей частью только каждый один на другого, и не спешат ли выйти, по окончании службы, из церкви, придерживая свой карман, находя эту жертву для себя не по силам, а между тем на наряды, на прихоти, на роскошь и удовольствия у большинства находятся не только десятки, но сотни, а у некоторых даже и тысячи рублей. Что же, если мы не даём, взыскания за эго никакого не полагается, некому даже будет за это нас и укорить; но за то не должны уж и жаловаться, если войны с варварами будут ежегодно вырывать у нас из кармана не по 3, а по 300 и более рублей... Да, если бы мы вдумались, какое это великое дело – обращения язычников к вере Христовой, – то у нас и каждый нищий, грошами собирая, вносил бы с охотой и любовью ежегодно свой членский взнос в миссионерское Общество в 3 руб. Вспомните Грецию, что она приобрела в России, с обращением её в свою веру. Вот уже 9-ть веков прошло, а Россия и до сих пор стоит горой за единоверную ей страну, несмотря на то, что государственные их интересы иногда стоят в прямом противоречии между собой. Те же, быть может, братские отношения установились бы у нас и с Японией, если бы мы сумели вовремя поддержать в ней великого апостола нашей церкви, епископа Николая. Но благоприятный момент к тому упущен. И теперь, мы должны, по крайней мере, обратить особенное своё внимание на своих язычников и на соседний с нами многомиллионный Китай, который Япония стремится прибрать к своим рукам для того, чтобы сделать из пего послушное орудие своих честолюбивых и воинственных замыслов. А население Китая составляет ведь чуть не ¼-ю часть всего мира, поэтому вопрос – будет ли Китай языческим или христианским, для нас вопрос, пожалуй, жизни и смерти. Мы должны спешить породнить его с собой как можно скорее, посредством православной веры.

Хотя там в настоящее время над распространением христианской веры и трудится около 3000 протестантских миссионеров и не менее того католических, – но это для нас не утешение. Мы по опыту знаем, чего можно ожидать от протестантов и католиков. Англия христианская страна, и однако же она в союзе с язычниками – японцами против нас – христиан. Поляки братья нам по крови, одного с нами славянского племени, но католическая религия отодвинула их от нас чуть не дальше магометан. Во всех войнах с Турцией немало их становилось под знамя полумесяца и заодно с магометанами сражалось против нас. И теперь, заграничные поляки, не стесняясь, открыто выражают своё сочувствие японцам, желая им победы над нами. Да что далеко за примерами ходить? Известно, как к нам, православным, относятся наши же раскольники и сектанты. В прошлом году в с. Павловке сектанты целой деревней напали на православную церковь, разбили её и произвели большие насилия над православными. Потом, когда наши русские же люди меняют свою православную веру на немецкую штунду, то сразу же перестают быть и русскими. Они выбрасывают из своих хат портреты нашего царя и ставят вместо них немецкого императора. Духовные узы сильнее голоса крови! Поэтому мы должны желать, чтобы и Китай принял именно от нас православную христианскую веру.

Между тем в Китае у нас всего, горько сознаться, каких-нибудь 2–3 миссионера на 400 миллионов язычников. Китайцы же, должно сказать, выказывают особенное расположение именно к православию, и спрос на наших миссионеров местами так настойчив, что невольно вспоминаются слова Иисуса Христа, сказанные Им Своим апостолам: «возведите очи ваши, и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве» (Ин.4:35) Да, жатва многа, и жатва богатая, но, к несчастию, делателей мало. – А отчего? Оттого, что средств нет. Англичане, французы, немцы, американцы имеют десятки тысяч миссионеров в различных странах света и тратят на дело миссии много миллионов, собирая их нередко рублями и грошами, среди земледельцев, ремесленников и даже школьников, а у нас миссионеры едва могут считаться и сотнями, на дело миссии едва-едва насобирётся в год до 200 тысяч рублей. Отчего это? Оттого, что мы равнодушны к своей св. церкви, а с этим вместе в нас уснуло чувство национального самосознания и гражданской доблести. Но. ужели нас надо будить только пушками?! Пора встать, пора очнуться, пора взяться за дело и за свой собственный разум. События ныне быстро чередуются, жизнь пошла ускоренным ходом, и кто не хочет быть смятым и втоптанным в грязь, тот должен бодро стоять на страже своих духовных и национальных интересов. Дело же миссии, дело обращения язычников к вере во Христа, это для нас, русских, вопрос первой важности. Если мы хотим остаться тем, чем были: великим и сильным народом, то мы должны крепко сплотиться вокруг св. своей православной церкви, которая до сих пор была истинной матерью нашего отечества, и с крестом и Евангелием идти к тем народам, которых Господь отдаёт под высокую руку нашего Царя, и тем «показать веру свою от дел своих»!

Свящ. Дмитрий Тройский

II.

Что должен чувствовать и чувствует в настоящую войну Российский великан к Японскому пигмею? В настоящую минуту громче всего говорит в нашем народе чувство какого-то брезгливого, почти гадливого, отношения к врагу, равно жалкому и ничтожному, как в физическом, так и в нравственном отношении.

Эти тщедушные, мелкие, невыносливые к холоду и утомлению, жёлтые люди, с обезьяньими ухватками и трусливой увёртливостью ловких акробатов...

Что это за противники для наших доблестных, могучих „чудо-богатырей?“

Что они могут противопоставить русской силе и мощи богатырской, великой ратью идущей под знаменем креста за веру и Царя?..

Народ так именно понимает японца, как врага ничтожного, вероломного, жалкого... врага, с которым почти совестно бороться правильной, серьёзной борьбой.

Такой взгляд на Японию и японцев вполне подтверждается и тем неслыханным „началом“, каким ознаменовалась настоящая война, и теми, достойными всякого порицания, средствами, к каким наш желтолицый враг прибегает в борьбе своей с нами.

Офицеры японской правильной армии, организующие „разбойничьи банды“?!

Заготовлять – как это было дознано на днях – станки и шрифты для фабрикации наших денежных знаков.

Всюду ползти змеёю и ни в чём ни разу не явить себя смело, гордо подняв голову, в сознании исполняемого перед отчизной долга.

Ежели всё это „войной“ называется, то что же называется разбоем?!

А. П. С.

* * *

„Новое Время напечатало из частного письма юного офицера к матери следующую трогательную выдержку, рисующую патриотическое настроение деревни. „На всех больших станциях и в городах нам устраивают сочувственные манифестации, а где есть войска, там играет музыка. Письмо это пишу со станции Ртищево, где мы стоим 6 часов. Сегодня я дежурный по эшелону; на всех станциях нужно выходить и вот только что ночью подъезжаем мы к одной мелкой станции. Я выхожу и вижу большое скопление крестьян: вся эта толпа подходит ко мне, снимают шапки и говорят, что они привезли из деревень всё, что собрали и хотят сделать подарок солдатам на войну. Картина была неописуемая. Вышел вперёд высокий настоящий русский мужик, очевидно староста, и передал мне деньги, собранные в деревнях, – целый мешок медных; потом толпа расступилась, и я увидел целую гору бубликов, хлеба, яиц и пирогов, затем множество больших мешков с холстом, полотенцами, рубахами, ситцем, тёплыми носками и рукавицами. Всё это я велел отнести в вагон, который и завалили до верху. Это было ночью, все солдаты, кроме немногих, спали. Я снял папаху, подошёл к старосте и, от лица всех солдат, расцеловался с ним и поблагодарил; после него я начал переходить из рук в руки, от мужика к бабе и так далее до конца; бабы благословляли! В это время раздался третий звонок, я ещё раз поблагодарил всех и пошёл в вагон. Вдруг сзади подбегает мужик и спрашивает, «ваше благородие, разрешите сыграть «уру!» Я ему говорю: «валяй» и сам первый крикнул. Воздух ночью огласился громким «ура!» Поезд наш тронулся. Это у меня останется в памяти на всю жизнь: мужички собрали последнее и принесли солдатикам“.

* * *

Приводим трогательное письмо, напечатанное в газете «Бессарабец».

Μ. г., г. редактор!

Во вчерашнем № „Бессарабца“ записано пожертвование – 50 коп. от Фомы Корхового; пожертвование это прислано при следующем письме:

„Прошу принять от меня 50 коп. на гвоздь миноноски „Бессарабец“, данные мне на пропитание добрыми людьми. Да будет эта миноноска крепка, как моя вера в нашу непобедимую армию. Я сам солдат, прослуживший 5 лет в Волынском 53 пехотном полку, и за свою честную службу произведён в фельдфебеля, прослужив ещё год сверхсрочно и только по временной болезни отпущен в запас. По оговору злых людей просидел в тюрьме 10 месяцев до суда и 11 сего февраля меня оправдали, как невинного в антиеврейских беспорядках.

Рвётся моя душа на поле брани, хочу и я постоять своею грудью за нашего Батюшку Православного Царя и за весь Крещёный русский народ. Слёзно прошу добрых русских людей и моё хорошее начальство снарядить и отправить меня к нашим братьям-войнам прямо в первые ряды, сразиться с супостатом.

Запасной фельдфебель 53-го пехотного полка, Фома Корховой.

„Московские Ведомости“ получили от генерал-адъютанта Μ. П. Данилова копию письма, отправленного Марией Васильевной Крузенштерн командующему нашею Тихоокеанской эскадрой вице-адмиралу С. О. Макарову.

Ваше превосходительство,

Μ. Г. Степан Осипович!

„Приемлю смелость обратиться к нам, как дочь ныне уже покойного генерал-адъютанта, вице-адмирала барона Василия Феодоровича Таубе, бывшего с 1855 по 1861 год в чине капитана 1-го ранга, командиром линейного корабля „Ретвизан“ – предшественника, по имени, славного эскадренного броненосца, столь доблестно отличавшегося в недавнее время.

Зная, насколько дорого экипажу каждого судна нашего боевого флота всё имеющее соотношение с его прошлым, я посылаю при этом письме образ Спасителя, принадлежавший старому „Ретвизану“ и вручённый ему не человеческой рукой, а по особому предопределенью судьбы – его родным элементом – водой.

В то время, когда старый „Ретвизан“, вскоре после своего спуска на воду, стоял в Неве, отец мой, вместе с другими чинами экипажа, увидел несомый волнами и плывший по направлению к кораблю предмет, который оказался образом спасителя. Святой образ этот сопровождал затем „Ретвизана“ во всех его плаваниях; когда же флот наш облёкся в броню, и старый „Ретвизан“ должен был окончить свою службу Царю и Отечеству, то экипаж его, прощаясь со своим командиром, благословил его этим образом, который затем, после смерти отца, благоговейно хранился у меня.

Ныне, когда потомок старого „Ретвизана“ – доблестный броненосец „Ретвизан“ грудью своей встречает врага, пусть этот святой образ сопутствует ему в боях и будет ему благословением его предка в борьбе его во славу нашего обожаемого Монарха, родины и нашего доблестного флота.

Печтительнейше прошу ваше превосходительство удостоить меня принятием этого образа, для вручения его эскадренному броненосцу „Ретвизану“, чем осчастливите меня и как дочь моряка, и как жену одного из потомков известного нашего мореплавателя – адмирала Крузенштерна.

С чувством искреннего почтения и глубокого уважения имею честь быть вашего превосходительства

Мария Васильевна Крузенштерн, урождённая баронесса Таубе“.

Из полученных сведений оказывается, что восторг, проявленный японцами в первые дни войны, сменился беспокойством. Японцы надеялись, что война будет окончена очень скоро, но теперь, когда после бесполезных попыток занять Порт-Артур вполне выяснилось, что она может затянуться на очень долгое время, – японцы приуныли. Затем, японцы рассчитывали, что поход будет лёгок, но уже первые передвижения на север Кореи показали, что войскам придётся преодолевать большие затруднения. Японцы питают надежду на то, что, в случае их поражения, Англия и Америка придут к ним на помощь.

Отправляющиеся на войну японцы считаются покончившими свои счёты с жизнью – живыми покойниками: перед отъездом они выпивают стакан воды в знак того, что они не рассчитывают на возвращение и принадлежат отныне отечеству. Отправляясь на пожар, японские пожарные делают то же, чем и выражают, что мысли их не будут останавливаться на близких, на семье, но всецело сосредоточатся на борьбе с огнём. Слёз при прощании с идущими на воину в Японии вообще не бывает, так как это было бы признаком трусости там, где следует показать себя храбрым.

III.

Из Порт-Артура от 3-го марта телеграфируют, что известия английских и англо-китайск. газет, будто Артур взят японцами, объят пламенем, покидается жителями и тому подобное – чистейший вымысел. Кроме пяти убитых и повреждения нескольких зданий, бомбардировка 26 февр. других последствий не имела.

4-го марта, из Порт-Артура. Вчерашняя ночь и сегодняшний день прошли спокойно. По частным сведениям, в порт-артурском бою, бывшем в ночь на 27 янв., погибло 6 японских миноносцев со всей командой, затонуло два крейсера в виду Чифу и был сильно повреждён броненосец «Миказа» пущенными в него десятью снарядами. Все доки в Японии были заняты починкой повреждённых судов; в настоящее время в доках в Нагасаки и Сасебо находятся броненосец и два крейсера первого класса. В неприятельских госпиталях насчитывается свыше 2,000 человек.

Через Берлин, от 4-го марта. Русский кавалерийский отряд двинулся внезапно вперёд между Ы-джу и Иончиопом. 200 кавалеристов дошли до реки и стали стрелять по японцам, находившимся на противоположном берегу. Японцы на огонь русских не отвечали.

Японский передовой отряд из 200 человек на голову разбит близ Пиньяна русскими, которые напали на него в числе 300 человек.

Русские войска, по сообщению «Рос. Тел. Аг.», укрепились на превосходных позициях в городе Аньшанчжане. Главные наши силы, сосредоточенные у р. Ялу, уже перешли эту реку и оставили во многих местах небольшие отряды для охраны реки.

5-го марта, от наместника из Мукдена. Генерал Мищенко доносит, что, по сведениям из Пиньяна, там находится японская пехота при нескольких орудиях. На корейских подводах передвигаются запасы продовольствия. Неприятельская кавалерия в массах не замечается; видны только одиночные всадники; конский состав плохой и слабый. Наш разъезд на берегу реки Чион-чион-Гана, в пяти верстах от Анджу. открыл присутствие неприятельской пехоты, встретившей его огнём, причём у нас убита одна лошадь.

7 марта, от ген.-лейт. Жилинского. Войска имеют вид бодрый; больных нет.

По донесениям от пограничной стражи, на линии восточно-китайской дороги всё благополучно. Близ станции Удзими штабс-ротмистр Аксенов, высланный с 70-ю конными, разбил шайку хунхузов в 100 человек.

Подтверждаются сведения, что Анчжу и Пеньян заняты неприятельской пехотой и артиллерией.

По дороге Анчжу – Пеньян происходит усиленное движение войск и грузов.

В Цинампо недавно происходила разгрузка 13 транспортов.

По сведениям, на побережье у Гао-цзьяо и против Цзинь-чжоу-фу никаких приготовлений к высадке нет.

Все известия иностранных газет о высадке японцев в различных пунктах побережья лишены основания.

От 9 марта. По донесениям генерала Мищенко. 4 марта разъезды, подойдя близко к Аньчжю, заметили, что на левом берегу Чин-Чан-Гана, против города, возведены неприятельские окопы. В Ионгбене неприятеля ещё не было. По предположению, в Аньчжю находится одна дивизия, в Пеньяне – остальная часть первой армии. Вследствие полученного сведения о прибытии в Иакчен двух неприятельских эскадронов, туда были направлены две наши сотни, с целью воспрепятствовать переходу противника через реку Пакченган. Сотни эти заметили на левом берегу реки три неприятельских эскадрона, которые, с приближением нашего отряда, не приняв боя, начали отходить к Аньчжю. Сила японских эскадронов около 190 коней; лошади разномастные.

В ночь на 6-е число два посыльных нашей летучей почты между Касаном и Ченчжю наткнулись на японский разъезд, были встречены его огнём, но благополучно отошли. По сведениям, 300 человек неприятельской конницы 6-го марта заняли Ионгбен; в Аньчжю заготовлен материал для наводки мостов севернее и южнее города.

По донесению генерал-лейтенанта Стесселя, около полуночи на 9-е марта, в свете прожекторов показались неприятельские миноносцы, по которым открыли огонь наши сторожевые суда, а затем некоторые батареи крепости. Огонь продолжался около 20 минут. Тоже повторилось в 4 часа ночи. В 6½ часов утра с юга показались 4 неприятельских судна, а затем и вся эскадра, в составе 11-ти судов и 8-ми миноносцев. Наша эскадра вышла на наружный рейд для встречи неприятеля. В 9 часов неприятельские броненосцы сделали несколько выстрелов по Ляотешаню и, зайдя за этот горный массив, открыли огонь по Артуру. Дальнейших сведений не получено.

По дополнительным сведениям генерал-лейтенанта Стесселя, состав неприятельской эскадры, появившейся перед Порт-Артуром, определён в 6 броненосцев и 12 крейсеров. Около 9 часов утра эскадра эта разделилась: броненосцы и миноносцы стали между Ляотешаном и Голубиной бухтой, а крейсера – в двух группах к югу и юго-востоку от Артура. В 9 часов 20 минут «Ретвизан» открыл перекидной огонь через Ляотешан по неприятельским броненосцам, которые в 9 час. 40 мин. также начали стрельбу по городу. Между тем наша эскадра постепенно выходила на внешний рейд. К 11 часам утра канонада начала стихать; японская эскадра, соединившись, медленно отходила к юго-востоку и в 12 час. 30 мин. дня стала удаляться.

Во время бомбардировки на берегу убито 5 нижних чинов, ранено – 9, контужен – 1.

Командующий флотом доносит сего числа из Порт-Артура следующее:

Сегодня в полночь два неприятельских миноносца подходили на внешний рейд, но были открыты прожекторами с батарей и встречены огнём последних и сторожевых лодок «Бобр» и «Отважный», вследствие чего отступили.

Вторая атака была в 4 часа утра. Участвовало 3 неприятельских миноносца, но были также отбиты.

С утра стали приближаться с разных сторон 3 неприятельских отряда, состоявшие из 6 броненосцев, 6 бронированных крейсеров, 6 крейсеров 2-го и З-го классов и 8-ми миноносцев.

В 7 час. утра наша эскадра стала выходить с внутреннего рейда. Крейсера выходили первыми, из них «Аскольд» – под моим флагом. Броненосцы выходили за ними.

Неприятельские броненосцы подошли к Ляотешану и сделали 100 выстрелов 12-дюймовыми орудиями по Артуру, а также 108 выстрелов по окрестностям.

Снаряды наши с дистанции 80 кабельтовых ложились очень хорошо и 1 снаряд, около 10 часов, попал в броненосец, после чего последний отошёл.

Потерь в людях на эскадре нет.

По окончании бомбардировки, около 11-ти часов утра, все неприятельские суда соединились, прошли вдоль внешнего рейда и удалились, не атаковавши нашей эскадры.

13 марта, от наместника из Мукдена. Генерал Мищенко доносит, что 10 числа в 11 ч. пополудни он выслал две сотни, с целью разведать, какие силы неприятеля перешли через реку Чин-Чан-Ган. Одна из сотен, в полутора верстах от Пак-ченгана, заметила неприятельскую конную заставу, силой 30 человек, которая, с приближением нашей сотни, стала усиливаться, а затем прикрылась пехотой. Наши казаки спешили два взвода и открыли огонь по заставе, а также – разъезду, показавшемуся в 400 шагах, причём у японцев были, убиты: 1 офицер, 1 нижний чин и лошадь. После нескольких залпов, получив донесение о наступлении неприятельской пехоты, наш разъезд отошёл.

Разведка выяснила, что Пакчен занят неприятелем. На правом берегу Пакченгана находятся две роты и около 3 эскадронов кавалерии, имея посты в 2-х верстах от берега реки. В городе Аньчжю находятся 3000 японцев. В Цинампо постоянно прибывают японские военные суда и транспорты; войска, высадившиеся в Цинампо, направляются к Пеньяну и далее на Унсан и Канге.

По донесению генерала Смирнова из Порт-Артура 11 марта, наша охотничья команда близ Бицзыво разбила и почти совершенно уничтожила шайку хунхузов около 50 человек. У нас потерь нет.

13 марта, от вице-адмирала Макарова из Порт-Артура. Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что сего числа с броненосцами, крейсерами и миноносцами выходил для осмотра некоторых соседних островов.

14 марта, от наместника из Мукдена. В ночь с 13 на 14 марта после захода луны, японцы сделали попытку заградить выход из гавани, для чего ими были пущены 4 брандера в сопровождении флотилии миноносцев. Около 2 ч. 15 м. ночи сторожевые суда и батареи заметили приближение неприятельских судов, по которым открыли дружный и сильный огонь. Впереди брандеров шли неприятельские миноносцы, а на значительном расстоянии сзади более крупные суда, которые открыли огонь по крепости, поддерживая действия брандеров и миноносцев. Вследствие сильного артиллерийского огня и лихих действий наших миноносцев, брандеры не достигли до входа в гавань: 2 попали на камни под Золотой горой, 1 затонул, пробитый миной нашего миноносца, сзади первых двух, а четвёртый затонул, упёршись носом в ранее затопленный японский пароход у Маячной горы. Проход остался свободным.

На затопленных пароходах найдены скорострельные орудия Гочкиса калибра один дюйм, из которых стреляли по нашим миноносцам. С каждого затопленного судна спущена была шлюпка для спасения команды. Из этих шлюпок спаслась, по-видимому, одна.

Около 4 ч. утра неприятельские миноносцы отошли, и канонада прекратилась. Командующий флотом адмирал Макаров тотчас на паровом катере вышел на рейд для осмотра затонувших неприятельских судов. Во время минной атаки неприятельских судов на миноносце «Сильном» была перебита паропроводная труба и привод рулевой машины, почему он выбросился на берег под Золотой горой, откуда его теперь снимают. Убитые и раненые на миноносце есть, но число их ещё теперь неизвестно. Около 5 ч. 25 м. утра к югу от Артура замечены неприятельские миноносцы, по которым батареи открыли огонь. Около 6 ч. утра на горизонте показалась неприятельская эскадра. В 6 ч. 30 мин. батареи Тигрового полуострова открыли огонь, а наша эскадра начала вытягиваться из гавани. «Баян», «Новик» и «Аскольд» вышли первыми и тоже открыли огонь. Стрельба скоро прекратилась за дальностью расстояния до неприятельской эскадры. В 9 ч. 15 мин. вся наша эскадра вытянулась на рейд. Японская эскадра начала отходить на юго-восток, по-видимому, уклоняясь от боя. Около 10 ч. утра неприятельская эскадра скрылась за горизонтом.

14 марта, от вице-адмирала Макарова из Порт-Артура. Всеподаннейше доношу, что 14 сего марта в 2 ч. ночи неприятель сделал вторую попытку заблокировать вход во внутренний рейд. С этой целью им были направлены ко входу 4 больших коммерческих парохода в сопровождении 6 миноносцев. Неприятельские суда были своевременно открыты прожекторами, подверглись обстреливанию батарей и со сторожевых лодок «Бобр» и «Отважный».

Опасаясь прорыва неприятельских судов, командир сторожевого миноносца «Сильный» лейтенант Криницкий бросился в атаку и миной взорвал нос передовому из них, который повернул вправо, а за ним последовали 2 других парохода, так что все 3 выкинулись правее входа. Четвёртый пароход взял влево и затонул также в стороне от фарватера.

Миноносец «Сильный» вступил в бой с 6 неприятельскими миноносцами; на нём убиты: старший инженер-механик Зверев и 6 нижних чинов. Командир и 12 матросов ранены.

Утром показались японские броненосный и крейсерский отряды; со вверенным мне флотом вышел для встречи неприятеля.

Вторая попытка японцев заградить вход в Порт-Артур, благодаря энергичному отпору морских и сухопутных сил, потерпела такую же неудачу, как и первая.

Вход в порт остался совершенно свободным.

* * *

Всеподданнейше доношу, что неприятель отошёл, а потому я возвратился с флотом в гавань. Миноносец «Сильный», ставший на камни ночью, вследствие повреждения машины неприятельским снарядом, благодаря энергии команды, снят и благополучно введён в гавань. Командир лейтенант Криницкий, раненый в руку легко, не покидал поста. На брандерах оказались адские машины, проводники которых были перерезаны охотниками, из которых некоторые: лейтенант Кедров 4, Азарьев 3, мичман Пильсудский, посланные мною, вступили на пароход тотчас, когда он остановился, обрезали проводники и потушили пожар, который осветил бы неприятелю вход в гавань. На рейде утром оказалась плавающая мина с адской машиной, мина благополучно вынута, рейд протрален. Пароходы, послужившие брандерами, по осмотре оказались нестарыми, около 2000 тонн, были вооружены малокалиберной артиллерией, которую ставлю на батареи для усиления огня. Часть пароходов подниму для надобностей порта.