Понятие о церковном отлучении

Всякое человеческое общество, установившееся с какой-либо внешней целью, имеет полное право исключать из среды своей тех из своих сочленов, которые не только не исполняют принятых на себя обязанностей, но и противодействуют стремлениям общества, задерживая, таким образом, достижение намеченных целей. Изъятие подобных членов из общества и лишение их тех выгод и преимуществ, какие доставляет оно своим соучастникам, отнюдь, конечно, не бесчестное дело. Оно не противно ни справедливости, ни правосудию и служит необходимым для общества средством к его благосостоянию и самосохранению. И нет мало-мальски благоустроенного общества, которое не пользовалось бы этим правом и при своём основании не уполномочивало бы своих представителей и руководителей делать из него в необходимых случаях надлежащее употребление. Им пользуются не только одни небольшие кружки, но и целые государства, когда настоит нужда освободиться от вредных сочленов, посредством ссылки, заточения и, в крайних случаях, посредством даже смертной казни.

Если же, таким образом, право изъятия или отлучения есть естественное, в самой природе вещей лежащее право, если оно существует и у внешних союзных обществ, преследующих только внешние, материальные интересы и располагающих вдобавок другими действительными мерами к достижению их – то тем более уместно и необходимо право отлучения в религиозных обществах, которые зиждутся единственно на нравственных началах, имеют высшие нравственные задачи, для достижения которых употребляют только нравственные средства. Право исключать из среды своей тех из членов, которые своим неблагоповедением, несоблюдением общественных правил и законов являются соблазном для других и наносят вред религии, служит в таких обществах главным условием их благосостояния, единственным средством сохранить свою честь и достоинство, а изверженных привести к раскаянию и исправлению. Поэтому если не во всех, то, по крайней мере, в очень многих из древних языческих религий существовали такие учреждения и обряды, которые тесно связаны с этим правом отлучения, как свидетельствует об этом история.

У египтян, например, не позволялось входить в храмы пастухам свиней. У персов маги не допускали к участию в жертвоприношениях людей, покрытых струпьями или имевших на лице сыпь или какие-нибудь болезненные проявления, равно как и тех, над которыми ещё при жизни их совершён был погребальный обряд. У скифов не принимались жертвоприношения от тех, которые не убили ни одного из своих неприятелей. У греков отлучение налагалось на важных преступников, с общего согласия народа, и совершаемо было жрецами самым торжественным образом, после чего имя отлучённого вырезалось на каменных столбах и таким образом передавалось потомству, как самое страшное и омерзительное. О галлах Юлий Цезарь замечает, что если кто не подчинялся у них распоряжениям и постановлениям их жрецов-друидов, того устраняли они от участия в богослужениях, и это почиталось у них величайшим из всех наказаний. На такого человека смотрели как на отъявленного злодея и нечестивца. Его все избегали, никто не вступал с ним ни в какое общение, боясь подвергнуть себя через это какой-либо опасности. Ему отказывали в суде и не удостаивали никаких почестей. Особенно же так поступали с людьми упорными, не поддававшимися никаким мерам исправления. У древних германцев трусость на войне признавалась за великий позор и самое тяжкое преступление. Кто, оставляя меч на поле битвы и бросая оружие, обращался в бегство, на того смотрели как на самого бесчестного человека, его отлучали как преступника от всех богослужебных действий и жертвоприношений и не допускали ни к каким публичным собраниям. Он был предметом всеобщего презрения, и нередко такие люди, чтобы положить конец своему тяжёлому положению, решались на самоубийство.

Существовало подобного рода отлучение от религиозного и политического общения и в Римском государстве. Известно, что отношения между патроном и клиентом у римлян почитались священными, тот и другой взаимно предохраняли себя во всех обстоятельствах жизни и оказывали друг другу взаимную помощь, никто из них не смел приносить на другого жалобу или давать на суде показания не в его пользу и вообще становиться на сторону его противника. А кто нарушал это право, того по закону признавали у них за изменника – его назначали в жертву подземным богам, исключали как беззаконника из общества, и каждый мог убить его безнаказанно. Если автор, сообщающий это, вслед за сим присовокупляет, что посвящать тела безнаказанно убиваемых преступников в смысле жертвы подземным богам было обычаем римлян, то этот обычай мы находим вторично в позднейшей истории Рима. Divis devovere – посвящение фуриям было не что иное, как торжественное изъятие преступника из человеческого общества. Можно бы представить и ещё несколько исторических доказательств на это, но и приведённых достаточно, чтобы видеть, что отлучение от религиозного общения преступников и нарушителей Божественного закона уже и в языческих религиях почиталось естественным и необходимым правом. И если мы не хотим утверждать, что это учреждение имело одну только нравственную сторону без всякого политического характера и везде существовало в определённой и постоянной форме, то никто, равным образом, не будет отвергать в нём ближайшего сходства с церковным отлучением. Это отлучение ведёт своё начало от самых первых времён человеческого рода. Первообразом его является грозное осуждение с его роковыми последствиями, которые произнёс Сам Творец на наших прародителей по их грехопадении: «И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни» (Быт.3:23–24). Это изгнание из Рая есть первое отлучение человека от непосредственного общения с Богом, сопровождавшееся для человека тяжёлыми последствиями. Близкий доселе к Богу, он стал далёким от Него, чуждым Ему рабом Его. Он лишился прежних своих преимуществ, и проклятие (что равносильно отлучению человека от Бога) отселе тяготеет над всей землёй. Лишившись непосредственного руководства Божия, он чаще и чаще нарушал теперь волю Божию, глубже и глубже падал нравственно, а чем глубже были эти падения, тем грознее раздавался голос Владыки Бога, подвергавшего человека наказанию за всякое преступление против Его закона.

Ветхозаветная история немало даёт нам примеров таких наказаний или отлучений, совершаемых Самим Богом. Так, после проклятия, бывшего ещё в Раю, в наказание за первое грехопадение прародителей (Быт.3:14–24), Он изрекает проклятие на первого сына прародителей, на братоубийцу Каина: «и ныне, – говорит Он ему, – проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей... ты будешь изгнанником и скитальцем на земле» (Быт.4:11–12). А затем во Всемирном потопе истреблено было, как недостойное милости Божией, всё развращенное человечество, за исключением Ноя с семейством. После потопа, когда вновь размножившееся человечество не оказалось лучше, мы снова видим целый ряд отлучений, исходивших от Самого Бога, а позже произносимых от Его имени верными рабами Его в лице первосвященников, пророков и благочестивых царей. Эти отлучения были или общие, каково, например, проклятие, произнесённое Моисеем на преступников закона: «Проклят [всякий человек], кто не исполняет [всех] слов закона сего и не будет поступать по ним!» (Втор.27:26, ср. Втор.28:15–68), а также Иисусом Навином на Иерихон (Нав.6:16), или частные – в отношении к определённому лицу, каковы, например, отлучение и казнь Корея Дафана и Авирона (Числ.16:1–40), отвержение Саула (1Цар.15:10–33) и др. Эти-то и другие, подобные им, непререкаемые в своём Божественном характере и действенном значении примеры отдельных и как бы случайных отлучений и положены были в основу того обряда отлучения от религиозного общения, какой существовал у иудеев послепленного периода.

Уже Ездра ясно упоминает об этом учреждении как о действительно существующем (2Езд.9:9), а позднейшие раввины во многих местах Талмуда сообщают о нём подробные и обстоятельные сведения. Иудейское отлучение, по свидетельству Талмуда, имело три степени. Самая низшая из них называлась «нидуи» (nidui от nidoa – отделять, исключать, выгонять, по-гречески «афори́зин», см. Лк.6:22) и состояла в том, что подвергшийся этому наказанию отлучался на тринадцать дней от сообщения с другими и никто, кроме жены и детей, не смел подходить к нему ближе, чем на четыре фута. Ему не позволяли ни стричься, ни бриться, ни мыться и вместе с тем обязывали носить траурную одежду. Кто умирал в отлучении, на гроб того суд повелевал бросать тяжёлые камни в знак того, что он достоин побиения камнями. Никто не смел ни сопровождать праха его на могилу, ни оплакивать его смерти. Посещение храма отлучённым этой степени хотя и дозволялось, но существовали особенные ворота, через которые они должны были входить в храм и выходить из него. Принимать и оказывать услуги, давать наставления и выслушивать ответы отлученному, хотя не воспрещалось, но с непременным соблюдением узаконенного правила, то есть на расстоянии четырёх локтей. Раввины насчитывают 24 греха, за которые подвергали малому отлучению, например: сопротивление мирскому или духовному начальству, богохульство, клятвопреступление, свидетельство против единоверцев перед языческими судьями, продажа язычникам недвижимого имущества и т.д. Каждое частное лицо имело право подвергнуть этому наказанию другое, только при этом оно обязано было представить достаточно уважительную причину. Если же оно не было в состоянии сделать этого, то само подвергаемо было подобному наказанию. Если это отлучение налагало не частное лицо, а суд, то при этом делались всегда предостережение и особый вызов в суд. Отлучённый освобождаем был от наказания только тогда, когда обнаруживал искреннее раскаяние и решительное обещание исправиться. Если же он не делал этого в продолжение 30 дней, то срок отлучения увеличивали иногда на 60, а иногда на 90 дней, а если и после этого он продолжал упорствовать, то его подвергали великому отлучению, которое называлось «херем» (cherem от charam – выбрасывать, извергать, по-гречески «эква́ллин» см. Лк.6:22). На этой второй степени отлучение всегда соединяемо было со многими и ужасными проклятиями, причём всегда публично, обнародовался приговор с обозначением его оснований. Производил этот приговор суд, но когда какие-либо обстоятельства не позволяли суду довести дело до конца, то для продолжения его нужно было соединиться, по крайней мере, десяти членам общества. Действия херем состояли в совершенном исключении осуждённого из общества, в совершенном устранении от религиозного общения, в строжайшем запрете всякого сношения с ним, а иногда и в конфискации его имущества. Отлучённый не имел права ни учить, ни учиться, ни принимать услуг, ни оказывать их другим. Никто не смел подходить к нему за исключением тех только случаев, когда нужно было доставлять ему необходимые средства к жизни. Кто осмеливался вступить с отлучённым в общение, тот сам подвергался такому же наказанию. В случае исправления и чистосердечного раскаяния отлученного его разрешали от наказания, и это разрешение совершалось той же высшей властью или тем же самым лицом, которое и определяло наказание. Разрешительная формула очень краткая и простая: absolution tibi est et remittitur. Отлучение в этой последний степени имело такое значение, что отлучаемому во имя Божие воспрещалось возвращение в общество верующих навсегда, и он представлялся уже суду Божию. Действительно ли словом "шаммата"обозначается последняя и самая тяжкая ступень отлучения, или же это наказание тождественно с нидуи – вопрос этот, бывший долгое время предметом спора учёных, не приведён к окончательному решению, но для нашей цели это и не существенно важно. Нам довольно знать, что отлучение у иудеев существовало, и существовало в довольно определённой форме, и что это наказание вызывалось обстоятельствами и внутренней необходимостью, как неизбежное средство для поддержания общественной дисциплины и порядка.

Если, таким образом, все вообще внехристианские религии, не только языческие, а и богооткровенная иудейская ветхозаветная, в интересах своей чести и достоинства, и в видах исправления порочных членов своих, находили нужным исторгать их из среды своей – отлучать, то точно так же и христианская Церковь, как общество верующих, должна пользоваться этим средством, и пользоваться тем в больших размерах, чем труднее исполнение её нравственных требований для естественного человека и чем менее присущи ей, как чисто духовной власти, внешние принудительные, насильственные меры. Уже в том обстоятельстве, что она посредством крещения свободно принимает в свои недра всякого, кто исповедует её учение и обещает исполнять её заповеди, заключается вместе и естественное для неё право, полномочие отторгать от недр своих тех из сочленов, которые ниспровергают её учение и вредят её дисциплине, так что если бы Божественный Основатель Церкви и не сделал в этом отношении никакого особого постановления, то обстоятельства религиозной жизни сами собой вынудили бы церковную власть сделать из этого естественного права практическое употребление, и это было бы вполне законно и справедливо.

Но как ясно вручил Господь апостолам и их преемникам право и власть крестить и, таким образом, вводить в Церковь достойных, так точно ясно же уполномочил Он их и отлучать от неё недостойных. Ясное указание на дарование Господом Церкви этого последнего полномочия находится в заповеди Его, записанной в Евангелии от Матфея: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего» (Мф.18:15). Таковы первые слова этой заповеди, они означают, что если ближний твой обидит тебя словом или делом, или причинит какой-нибудь вред, то не переноси этого дела в суд тотчас же, но стань прежде глаз на глаз с обидчиком, объясни ему его неправоту и постарайся сам лично склонить его к миру, раскаянию, исправлению. Если успеешь в этом, то ты спас его, произвёл в нём нравственный переворот и возвратил на путь добра, ибо, как говорит святой апостол Иаков: «обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов» (Иак.5:20); «если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово» (Мф.18:16), – продолжает Господь, то есть если первая попытка твоя к обращению грешника останется без последствий, то усугубь свои увещания, поставь дело гласно, сделай обидчику наставление при свидетелях, чтобы слова твои в их присутствии имели более силы и он, видя их единомыслие с тобой, тем скорее пришёл к сознанию своего греха и исправлению, ибо Спаситель – как говорит святитель Иоанн Златоуст – ищет пользы не оскорблённого только, но и оскорбившего. «Если же не послушает их, скажи церкви» (Мф.18:17), то есть если и перед лицом свидетелей останется он непреклонным, а твои убеждения к исправлению без успеха, в таком случае ты вправе заявить об этом обстоятельстве представителям Церкви, дабы эти последние, в присутствии общества, ещё публичнее и убедительнее сделали ему вразумление и ещё настойчивее потребовали от него исправления. «Если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф.18:17), то есть если он настолько окажется закоснелым в своём порочном направлении, что пренебрежёт и священным авторитетом церковных представителей, окажет и им явное и упорное сопротивление, тогда уже представители Церкви вправе отлучить его, как упорного и неисправимого, от своего общества и низвести его на степень таких людей, которые совсем не принадлежат к Церкви.

Что в таком именно, а не в другом каком-нибудь смысле нужно понимать приведённые слова Христовы: «э́сто си́ о́спер о эфнико́с кэ о тэло́нис» – «будет он тебе как язычник и мытарь» – это не подлежит сомнению. По связи речи, их нельзя понимать в том смысле, что если согрешивший брат не послушает и Церкви, то ты, обиженный, вправе смотреть на него как на бесчестного человека и, прервав с ним всякое общение, оставить его на его нечестивом пути, как это утверждают протестанты. Здесь Господь говорит о решении дела Церковью – следовательно, о деятельности пострадавшего истца тут не должно быть и речи. Представители Церкви, долгом служения своего призванные к обращению грешника на путь спасения, делают ему наставления – напоминания об его обязанностях и предостережения от опасности, стараясь склонить его к раскаянию. Если же он на всё это отвечает упорством и сопротивлением, то они именно и имеют право в деле сопротивляющегося их власти и авторитету идти далее и произносить окончательный судебный над ним приговор: «э́сто си́ о́спер о эфнико́с кэ о тэло́нис». Что в данном случае имеются в виду действительно представители Церкви, как действующие лица, это ясно вытекает и из непосредственно следующих за этим слов Спасителя (Мф.18:18), в которых Он, обращаясь к апостолам, говорит: «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе»; слово «ими́с», стоящее здесь параллельно предыдущему слову «экклиси́а» (Церковь), ясно указывает на одинаковую деятельность как для этой (Церкви), так и для тех (апостолов). Если при настоящем вязании действующими лицами и судьями, решающими дело и определяющими наказание, являются апостолы, то то́ же самое содержится и в более общем выражении «экклиси́а».

Что же касается до самого судебного решения или приговора, определяемого здесь церковной властью, то несомненно, что под ним разумеется отлучение от Церкви, анафема и слова: «э́сто си́ о́спер о эфнико́с кэ о тэло́нис» суть не что иное, как прямая заповедь Спасителя об отлучении. В самом деле, если мы поближе рассмотрим политическое и религиозное отношение, в каком находились иудеи к язычникам и мытарям, то нас поразит здесь резкий рубеж разобщения и взаимного исключения. Иудеи в высшей степени ненавидели и презирали язычников, как не принадлежащих к избранному народу Божию, а язычники, в свою очередь, совершенно уклонялись от внешних сношений с иудеями, как с враждебным им племенем человеческого рода; и эта неприязнь их была так велика, что язычник в случаях даже самой крайней нужды не решался не только просить каких-нибудь услуг у своего соседа-иудея, но и принимать их, хотя бы они предлагаемы были ему без всяких с его стороны домогательств. Он готов был скорее в совершенной беспомощности предать себе воле судеб, чем нарушить заветный обычай своей нации. Точно так же и мытари были предметом всеобщей ненависти и презрения (Мф.9:10, Лк.7:34), частью по причине тех несправедливостей и притеснений, какие делали они при взимании пошлин, частью же, а, пожалуй, и главным образом потому, что собранное они прямо передавали на сторону римского правительства и соблюдали только его интересы. Поэтому они, как нечестные люди и вымогатели, с одной стороны, и как изменники своего народа и религии, с другой стороны, настолько были ненавистны для всех, что считалось за грех иметь с ними какое-либо общение. Иногда их даже подвергали, как врагов своей религии и своего племени, формальному отлучению от религиозного общения в синагогах. Если же такие именно, а не другие, были во времена Христа отношения между иудеями и язычниками и мытарями, то что другое Спаситель мог выразить словами: «э́сто си́ о́спер о эфнико́с кэ о тэло́нис», как не уполномочение представителей общества отлучить от Церкви отъявленных и закоснелых грешников, нарушителей её законов и ставить их в такое же отношение к верующим, в каком находились язычники и мытари к иудеям, так чтобы все избегали сближения с ними и смотрели на них уже не как на своих собратий по вере, а как на чужих.

Справедливость такого понимания приведённых слов Господа явствует и из того, что данное место Евангелия понимаемо было в смысле заповеди об отлучении (анафематствовании) всей Древней Церковью, но самым непререкаемым, даже для протестантствующих, свидетелем того, что Христос в этих словах действительно разумеет отлучение от Церкви и преподаёт особенное на это право апостолам и их преемникам, конечно, должен быть назван святой апостол Павел. Строгой речью упрекает он коринфское общество и его представителей в своём послании к этой Церкви (1Кор.5:1–5) за то, что они так долго терпели в своей среде кровосмесника и не удаляли его от своего общества. Что же касается его самого, то он, хотя и заочно, но давно уже определил «предать [преступника] сатане в измождение плоти». Если выражение: «э́рин эк мэ́су имо́н» (изъять из среды) и однозначащее с ним «параду́нэ то сатана́» (предать сатане) могут быть понимаемы не иначе, как в смысле отлучения церковного, и если апостол говорит выше, что он определяет это наказание во имя и силой Иисуса Христа (эн то оно́мати, син ти дина́ми ту Кири́у имо́н Иису́ Христу), то это, несомненно, указывает на его убеждение в том, что право отлучения от Церкви имеет своё основание в Божественном учреждении и даровано Христом Его апостолам. Эта же мысль руководит им и в действиях его относительно Именея и Александра, о которых он говорит: «которых я предал сатане, чтобы они научились не богохульствовать» (1Тим.1:20). Ибо здесь он, хотя прямо и не говорит, что он действует именем и силой Христа, но та уверенность, та смелая решительность, с какой он совершает это дело, совершенно ясно показывают, что он вполне убеждён был в своём Божественном полномочии на это дело и смотрел на своё определение наказания как на нечто понятное само собой и непререкаемое. На своё высокое полномочие отлучать от общения с Церковью, он довольно прозрачный намёк даёт ещё, когда обращается к коринфянам с властным словом: «Чего вы хотите? с жезлом прийти к вам, или с любовью и духом кротости?» (1Кор.4:21). Наконец, когда после самого строгого и настоятельного убеждения коринфян к покаянию и исправлению своей порочной жизни вообще и к воздержанию от нецеломудрия и разврата в частности, он высказывает им угрозу: «Для того я и пишу сие в отсутствии, чтобы в присутствии не употребить строгости по власти, данной мне Господом к созиданию, а не к разорению» (2Кор.13:10), – то в этом опять заключается ясное указание на дарованную Христом ему, а следовательно, и другим апостолам и их преемникам, власть отлучать упорных и неисправимых сынов Церкви от общения с ней.

Согласно этим изречениям Священного Писания, наша Православная Церковь с самого начала существования держалась и держится того убеждения, что отлучение есть Божественное учреждение и что епископы, определяя такое наказание, действуют во имя и по поручению Бога. Священномученик Киприан не раз высказывался, что епископы имеют право и обязаны отлучать от Церкви нарушителей Божественного закона, еретиков и соблазнителей верных, именем Христа и по Его повелению, что они не должны обращать ни малейшего внимания ни на угрозы, ни на ненависть, ни на преследования со стороны отлучаемых и ни под каким предлогом не должны поступаться своими правами, так как они действуют в данном случае властью Христа. «Бог, – говорит он – посредниками и служителями Которого они при этом являются, сохранит их» (О единстве Церкви). Блаженный Августин епископу Авксинию, отлучившему от Церкви известного Федициссима со всем его семейством без достаточных оснований, пишет, что он должен отменить свой приговор, потому что отлучение его противно как правосудию и справедливости, так и христианскому смирению и кротости; ибо он невинных подверг такому наказанию, которое будучи Божественным установлением, влечёт за собой самые тяжкие последствия, касаясь не одного только тела, но и души, делая для последней сомнительную возможность спасения. Блаженный Иероним, с употреблением буквального выражения апостола Павла, говорит: «Мне не подобает сидеть прежде пресвитера, ибо он может предать меня сатане в измождение плоти, чтобы дух спасти». Как в Ветхом Завете не повиновавшийся левитам изгонялся из стана и побиваем был камнями, так и теперь подобного рода противник усекается мечом духовным, то есть извергаемый из недр церковных предаётся во власть и на истязание злого духа. Это место даёт ясный намёк на учреждённое Самим Богом наказание смертью (Втор.17:12). Блаженный Иероним ставит это наказание по его происхождению и цели на одну степень с новозаветным отлучением, и это последнее понимает, следовательно, как Божественное учреждение. Прекрасно и недвусмысленно выражает эту мысль и святитель Иоанн Златоуст, когда, рисуя тяжёлые последствия отлучения, говорит: «Пусть никто не презирает узы Церкви, ибо вяжущий здесь – не человек, но Христос, даровавший нам эту власть, и Господь, сподобивший людей такой великой чести».

Так как Церковь право отлучения всегда понимала, как право дарованное ей Самим Христом, то она, следуя примеру апостолов, с самого основания своего делала из этого права практическое употребление. Папа Виктор отлучил еретика Феодота – священника; Монтан и его приверженцы были подвергнуты запрещению малоазиатскими соборами; а Маркион, сын понтийского епископа, за тяжкий грех нецеломудрия отлучён был от церковного общения отцом своим. Все эти факты относятся ко II веку, и едва ли нужно замечать, что впоследствии, когда всё более и более росло число верующих членов, всё более и более ослабевала ревность по вере и упадала первоначальная нравственная чистота в их жизни, употребление этого наказания становилось всё чаще и чаще.

Хотя невольное, но несомненное доказательство того, что церковное отлучение есть Божественное учреждение, даёт, наконец, и протестантская церковь. Исходя из того положения, что в учении и практике церковной можно принимать и оправдывать только то, что основано на Священном Писании, она употребляет отлучение как живую часть церковной дисциплины, как средство к сохранению последней. Как сам Лютер, так и Кальвин, на основании приведённых ими мест Священного Писания, также признавали Божественную инициативу отлучения, как и наша Православная, а затем и католическая Церковь. Согласно с последними и они приписывали ему те же самые действия, свойства и силу.

Символические книги протестантской церкви также высказываются за соблюдение отлучения, а в церковных постановлениях различных стран встречаются нередко предписания даже и о том, как, каким способом и порядком оно должно совершаться и какими словами должен произноситься приговор о нём.

Если всё сказанное нами доселе приводит нас к заключению, что отлучение состоит в совершённом устранении от Церкви, что оно основывается не на естественном только праве, но учреждено Самим Христом, то этим далеко ещё не исчерпывается понятие и содержание этого наказания. Оно состоит не в одном внешнем только изъятии или отделении от общества верующих, но сопровождается несравненно более важными последствиями и действиями – последствиями духовно-нравственного свойства. Установив отлучение словами: «если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мыта́рь» (Мф.18:17), Господь наш Иисус Христос присоединяет к этому такие замечательные слова: «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе» (Мф.18:18). Таким образом, здесь идёт дело о таком приговоре церковного суда, о таком наказании, действие и границы которого шире, чем судебные решения мирских властей – о наказании, переходящем за пределы земного бытия, наказании, касающемся души, которое, будучи произнесено на земле, имеет подтвердиться, остаться в своей силе и на Небе. Внутренняя действенность отлучения не такова, конечно, чтобы оно само по себе, независимо от нравственного состояния отлучаемого, отделяло от Бога и лишало Божественной благодати. Если бы оно хотя бы и совершенно правильным узаконенным образом произнесено было над невинным человеком, то это нисколько не изменило бы его отношений к Богу, не отдалило бы его от Бога – только грехи могут удалять его от Бога и лишать Его благодати. Грех и произведенное им разобщение с Богом есть необходимое предположение действительного отлучения. Внутренняя сущность последнего состоит в том, что оно подвергает грешника, и без того разобщённого с Богом, ещё большей опасности и к одному его несчастью прилагает новое несчастье. Ибо оно лишает человека той помощи и благодати, которые Церковь предлагает всем своим собратьям. Оно отнимает у него те блага и преимущества, которые приобретены им в Таинстве святого Крещения. Оно совсем отсекает его от церковного организма. Для отлучённого чужды и недействительны уже заслуги и ходатайства святых, молитвы и добрые дела верующих. Ему недоступно принятие Святых Таин, он лишён и тех благ, которые отсюда изливаются на верующих чад Церкви. Он оторван от Христа и Его живого Тела, от Его искупительных заслуг и тех благодатных средств, какие доставляют они человеку. Грешник и безбожный нечестивец, пока его не коснулось ещё отлучение, всё ещё член Церкви; и хотя он сам по себе уже не участвует в её благодати, но молитвы, нравственные заслуги и добродетели его собратий могут исходатайствовать ему снова Божию милость и благоволение; отлучённому же недоступна и эта косвенная помощь, он исключительно предоставлен самому себе и, лишённый благодатных средств, всегда присущих Церкви, без опоры и помощи, без защиты и обороны, предан во власть лукавого. Таково по своему свойству наказание отлучения – наказание, поистине тяжёлое и страшное. Будучи наложено на земле, оно не слагается и на Небе, начавшись во времени, оно продолжается вечно.

С такой, а не другой точки зрения рассматривала Церковь всегда сущность отлучения, такие, а не иные она всегда признавала за ним действия и характеристические свойства. Уже апостол Павел прекрасно выражает это как передачу, вручение сатане – ибо как внутри Церкви господствует Христос и верующие члены её находятся под Его покровительством, так и вне её – царство лукавого, где господствует сатана. Изверженный из Церкви подпадает его жестокому господству без высшей помощи и защиты, как некогда дохристианское человечество, испытывает его козни и искушения и всё более и более опутывается узами греха. Не менее удачно и метко сравнивают святые отцы (например, блаженные Августин и Иероним) наказание церковного отлучения с изгнанием Адама и Евы из Рая. Как прародители наши, преступлением заповеди навлекшие на себя гнев Божий, изгнаны были из того места, где доселе беседовал с ними Бог, и, лишённые Божественной благодати, предоставлены были во всех жизненных приключениях и вражеских искушениях исключительно своим собственным силам, так и изверженный из Церкви, где он находился в живом общении с Богом, беспомощный, безоружный, предаётся во власть тёмных, враждебных сил дьявола.

Далее наказание отлучения у святых отцов Церкви нередко называется духовной смертью, по сравнению его со смертью телесной. Когда так называют они отлучение, то в основании этого выражения лежит то представление, что душа, лишённая церковной благодати, высшей помощи и Божественной защиты, постепенно изнемогает в борьбе со злом и в случае закоснения в состоянии греха и нераскаянности лишается возможности исправиться или – что то же – нравственно умирает, что как меч полагает конец телесной жизни, так и исторжение из Церкви, в последней инстанции, влечёт за собой смерть духовную. Ту же самую мысль хотят, наконец, выразить отцы Церкви, когда представляют отлучение от Церкви как первообраз, как начало будущего Страшного Суда Божия. Ибо когда отлучённый коснеет в своей нераскаянности и без помощи благодати всё дальше и дальше удаляется от Бога, всё глубже и глубже погружается в бездну греха, то это может кончиться только совершенной и вечной погибелью, и наказание отлучения действительно является здесь началом и, так сказать, приступом Божественного Суда.

Кто в состоянии понять, что значит быть членом Церкви, находиться в живой, органической связи с телом Христа и участвовать через это во всех благодатных дарах и благах Его искупления, тому само собой будет понятно, почему отлучение от этого спасительного общения Церковь во все времена понимала как самое большое и самое тяжкое наказание. Святой Иоанн Златоуст кратко обозначает его как «тимор́ия пасо́н тиморио́н халепоте́ра», а Августин называет его таким наказанием церковным, более которого не может быть.

Сообразно такому воззрению на сущность и значение отлучения, Церковь, прибегая к этому тягчайшему из всех наказаний, только в самой крайней нужде, когда не виделось уже никакого другого исхода, всегда действовала по слову святого апостола: с великой скорбью, с тугою сердца и многими слезами (2Кор.2:4). Как некогда оглашенного, по принятии им святого Крещения – этого величайшего из всех благ Церкви – братия встречала с радостью и ликованием, и благожелательно приветствовала как нового друга и сотоварища, так, напротив, отлучение от Церкви, лишающее права на общение с отлучаемым, совершалось всегда с глубокой скорбью и слезами. Из многих фактов, служащих подтверждением этой мысли, мы приведём здесь следующие два. Собор Ефесский в приговоре своём против Нестория говорит: «Вынужденные правилами и посланием святого отца нашего и сослужителя Келестина, епископа Римской Церкви, с великими слезами приступаем к этому печальному против него решению. Поносимый Несторием Господь Иисус Христос в лице настоящего Собора определяет, чтобы он (Несторий) лишён был епископского сана и всякого священнического сообщества». Таков же по внутреннему своему содержанию и характеру и приговор Константинопольского собора, произнесённый над Евтихием. Он гласит: «Того ради, скорбя и оплакивая его полное заблуждение и непокорность, мы во имя Господа нашего Иисуса Христа, Которого хулит он (Евтихий), определили отрешить его от всех священнических прав и обязанностей, отлучить от нашего общества и лишить должности монастырского настоятеля. Всякий, кто будет иметь с ним сношение, пусть знает, что и он подвергнется такому же отлучению».

Но хотя отлучение, как видно из сказанного, есть самое большое и самое тяжкое из всех церковных наказаний, хотя оно отнимает у отлучённого закоснелого грешника все духовные блага, приобретённые им через святое Крещение, однако Церковь, подвергая его этому наказанию, отнюдь не имеет целью отрезать ему, так сказать, путь к спасению и причинить вечную погибель, но, наоборот, хочет привести его к этому спасению, возвратить на истинный путь. Церковь, скажем словами апостола, получила право отлучения для назидания, а не для разорения (2Кор.13:10). В этом случае она действует как наместница Того, Который приходил не погубить души человеческие, но спасти их. Что Церковь при отлучении имеет своей целью прежде всего исправление и спасение отлучаемого, это не раз и весьма ясно засвидетельствовано в Священном Писании. Так, апостол Павел предал коринфского кровосмесника сатане в измождение плоти, чтобы спасти дух его.

Каким же образом может совершиться это спасительное действие отлучения? Каким образом измождением плоти можно спасти душу? В ответ на этот неизбежный и насущный вопрос нужно помнить, что грешник, отлучённый от Церкви, вообразив всю великость наказания и несчастья, постигшего его, представив себе ту страшную бездну, в которую низринут он, те опасности, которыми угрожает ему отторжение от недр Церкви и Тела Христова, не может не отрезвиться и не прийти к сознанию своего печального положения и не восчувствовать глубокой скорби. А эта скорбь, это сознание, естественно, должны подавить в нём те страсти и порочные чувственные наклонности (измождение плоти), коими он навлёк на себя это наказание, должны переломить его упорство и сопротивление, которыми он отвечал на все требования Церкви. В этом случае он, так сказать, вынужден бывает переменить превратный образ своей жизни и мыслей и в чувствах раскаяния возвратиться в недра Церкви, чтобы испросить прощения, сделаться снова участником благодати и, таким образом, спасти свою душу, как это действительно и было с коринфским кровосмесителем, который, принесши чистосердечное раскаяние, снова был принят в общение с Церковью.

В таком же точно смысле говорит апостол и об Именее и Александре, что он их «предал сатане, чтобы они научились не богохульствовать» (1Тим.1:20), то есть, он при отлучении их имел в виду привести их к сознанию своей вины и заставить изменить свой преступный образ мыслей, выражавшийся преимущественно в хуле на Христа и христианскую веру, – словом отлучить их с тем, чтобы подобно коринфянину, спасти их души. Наконец, когда апостол Павел пишет солунянам: «Если же кто не послушает слова нашего в сем послании, того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним, чтобы устыдить его» (2Фес.3:14), то этим хочет сказать, что противящихся его постановлениям должно отлучать от Церкви и прерывать с ними всякое общение, дабы они пришли к сознанию своего беззакония и подчинились его требованиям.

Так как в Священном Писании отлучение везде представляется как средство исключительно исправительное, то и Церковь во все времена признавала за ним то же самое значение и применяла его к делу с той же самой целью. Рассуждая о цели отлучения, Иоанн Златоуст, между прочим, замечает, что апостол Павел не всецело отдал кровосмесника во власть сатаны (последнего он употребил как орудие для достижения своей цели – исправления грешника), то есть, чтобы отлучённый под властью врага человеческого рода очнулся, пришёл в себя и, по принесении покаяния, снова был принят в Церковь как живой член её. Велико наказание отлучения, но ещё больше его польза; то – только временное и мимолётное, а это – простирается в вечность. Равно и блаженный Августин не раз и самым явственным образом отмечает исправление виновного как самую главную цель отлучения. Оно есть самое тяжёлое наказание, какое только может касаться христиан, однако ж, употребляя его, Церковь действует отнюдь не по страсти гнева и мести, но проникаясь той любовью и жалостью, какая присуща бывает сердцу пастыря при похищении из его стада овцы. Её деятельность в этом случае, как справедливо замечает блаженный Августин, есть misericors severitas (милосердие строгости).

Впрочем, при определении наказания отлучения внимание церковной власти обращается не на одно только лицо отлучаемого, но также и на честь Церкви и благо её членов. Так как честь и достоинство Церкви первее всего состоит в том, чтобы её члены с чистотой своих нравов, высоконравственным, безупречным образом жизни доказывали истинность своей религии и Божественность её происхождения, то по мере развития между ними беззаконий и порока она теряла бы свой авторитет и уважение и тем более унизила бы своё достоинство, если бы стала держать в своих недрах или, по крайней мере, оставлять безнаказанными отъявленных и грубых грешников. Вот почему, не желая ронять своего достоинства и давать лишнее против себя оружие в руки врагам своим, Церковь всегда считала и считает своим долгом упорных и неисправимых грешников подвергать формальному отлучению. Этот мотив для определения отлучения весьма естественен и понятен для каждого. Хотя он и не в такой мере, как другие, обеспечивается и подтверждается историческими данными, однако ж, не может подлежать никакому сомнению то, что он во многих случаях был главным и решительным основанием при определении этого наказания, ибо кому не известно, с какой неослабной заботливостью Церковь, вопреки язычникам, старалась сохранить доброе о себе мнение и как высоко она держала знамя своей чести во всех отношениях. В подтверждение этой мысли можно указать на один исторический факт. Когда епископ Евкратий обратился к священномученику Киприану с вопросом, должно ли некоего лицедея, учившего своему искусству детей, терпеть в обществе и иметь с ним сношение; то последний отвечал, что это несогласно ни с величием Божиим, ни с требованием Евангелия, так как через такое сношение страдает честь Церкви. Епископ должен всячески убеждать его оставить такое занятие. Если же он, прекратив это занятие, впадёт в бедность, то христианское общество доставит ему необходимые средства к жизни. Буде же для него это невозможно, то пусть идёт он в Карфаген для пропитания, дабы вместо того, чтобы учить других греховному делу, он сам научился здесь тому, что служит к его спасению.

Третья цель, преследуемая Церковью при отлучении от общения с собой публичных грешников, есть благополучие и предохранение от опасности заразить остальных членов её. Как в каждом обществе пороки и преступления одного, при их безнаказанности, легко делаются предметом соблазна и подражания и для других и, распространяясь более и более, наносят существенный вред целому, так и в Церкви дурной пример одного может заражать и распространяться и на других. Общественный порядок и дисциплина легко могли бы поколебаться, и нравственно-религиозная жизнь более слабых её чад могла бы подвергнуться большей опасности, если бы она не стала отсекать вредных и заражённых нравственной болезнью членов своих и не предохраняла от неё здоровых. Эту мысль выразил ещё апостол, когда он коринфскому обществу и его представителям, которых побуждал он к отлучению кровосмесника, поставил такой вопрос: «Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто?» (1Кор.5:6), – то есть, «я настаиваю, – как бы так говорит он, – отделить преступника от вашей среды, потому что грех одного, как свидетельствует опыт, легко переходит к другому; он как язва заражает и других, когда не бывает удаляем от соприкосновения с ними». Эту мысль повторяют затем и отцы Церкви. Святитель Иоанн Златоуст, объясняя настоящее место Послания к Коринфянам, замечает, что при отлучении имеется в виду не одна только личность отлучаемого, но и вся Церковь, ибо только таким образом можно предотвратить от неё опасность заразы, так как преступление одного в случае безнаказанности тотчас же передаётся и всей Церкви и подвергает её разрушению. Священномученик Киприан пишет епископу Помпонию, чтобы он отлучил от Церкви девиц, нарушивших обет целомудрия, равно как и их соблазнителей, и никогда не принимал бы их обратно, если они не исправятся: «Ne exemplum, – продолжает он, – exeteris ad ruinam delictis suis facere incipient», – то есть, чтобы они дурным своим примером не вовлекли в подобное преступление и других. Блаженный Августин говорит также, что на пастырях Церкви лежит обязанность отделять больных овец от здоровых, чтобы яд заразы не перешёл и на здоровых. «Тот, – говорит он, – для Которого нет ничего невозможного, исцелил через это отделение и больных». Папа Иннокентий I, одобрив и подтвердив решение африканских епископов, которым отлучены были от церковного общения пелагиане, прибавляет: «Если бы они ещё надолго оставались в Церкви безнаказанными, то неизбежным следствием этого было бы то, что они вовлекали бы в своё заблуждение многих невинных и неосторожных членов её. Последние могли бы думать, что проповедуемое ими учение – православное, так как они были ещё членами Церкви. Потому-то больной член и отсекается от здорового тела, чтобы сохранить то, чего ещё не коснулась зараза». А в Постановлениях Апостольских (Кн. II, 7) говорится: «Овца шелудивая, если не отлучена от здоровых овец, передаёт болезнь свою другим; и человек, заражённый язвой, страшен для многих. Посему если и мы не отлучим беззаконного человека от Церкви Божией, то сделаем дом Господень вертепом разбойников». И церковное законодательство, таким образом, понимает отлучение как средство сохранить членов её, не повреждённых заразой, и путём страха, возбуждаемого в них тяжестью этого наказания, удерживать их от тех преступлений и пороков, которые навлекают его. Эта точка зрения даёт себя здесь замечать самым ощутимым образом.

Все эти указанные мотивы и соображения, руководящие Церковью при определении наказания отлучения, в большинстве случаев соединяются между собой и все вместе действуют на волю отлучающего. Но обстоятельства иногда слагаются так, что одна цель берёт перевес над другой, причём эта последняя отступает на задний план, так что из двух или трёх целей достигается только одна.

В заключение всего сказанного нами сделаем общий вывод и дадим общее понятие о церковном отлучении. Соединив всё, что доселе сказали мы о сущности и значении отлучения, в одно общее представление, мы получим такое определение его: оно есть отторжение от внешнего и внутреннего общения с Церковью, основанное на естественном и Божественном праве, совершенное лишением всех средств ко спасению, приобретённых в святом Крещении, отсечение от живого Тела Иисуса Христа и низведение отлучённого в состояние неискупленного человека; оно есть самое тяжкое из всех церковных наказаний, употребляемое с целью исправить виновного, поддержать честь и достоинство церковного общества и предотвратить от прочих членов его опасность соблазна и заразы.