Схимонах Никодим (Мушкарин) Карульский⁵²

Мирское имя его – Никифор Исаевич Мушкарин. Крестьянин из Рязанской губернии Сапожковского уезда села Затуши. Имя матери Иония. Родился в 1889 году, рост средний, волосы русые, глаза серые. Поступил в Русский Свято-Пантелеимонов монастырь 29 ноября 1919 года. Пострижен в рясофор с именем Никодим 30 марта 1922 года, в мантию с тем же именем 8 марта 1924 года. Послушание проходил на Крумице и Новой Фиваиде. По благословению старца Силуана перешел на Карулю 1 апреля 1926 года, где под руководством старца Феодосия (Харитонова) проводил безмолвническую жизнь. Когда скончался старец Феодосий, духовники сотаинник отца Никодима, то владыка Леонтий Чилийский поставил схимонаха Никодима во иподиакона, дабы тот мог сам приобщаться запасными дарами, не покидая своего пустыннического убежища на Каруле.

Старец Никодим не имел священного сана, он был простым схииподиаконом. Родом он был из простого народа и не имел высокого образования. Но несмотря на все это, сила его духа была такова, что к нему на Святую гору ради духовного окормления приезжали православные христиане со всего мира.

Всю жизнь свою подвизаясь на поприще непрестанной молитвы, старец Никодим значительно преуспел в этом делании. Но он никогда не гордился этим и не выказывал перед другими свою молитвенность. Особенно сие видно из публикуемого ниже его молитвенного дневника, читая который можно подумать, что он написан новоначальным послушником, ибо старец говорит преимущественно о своих недостатках и по смирению умалчивает о своих достижениях. А ведь старец Никодим к моменту начала ведения дневника уже имел большой молитвенный опыт, т. к. непрестанной молитвой он начал заниматься еще до прихода на Афон.

Скончался старец Никодим в 1984 году, имея почти 100 лет от роду.

С сего 15 сентября 1937 года по благословению старца я начинаю вести свой дневник, записывать свои мысли и опыты из духовной своей жизни в намерении не упустительного самоиспытания и для лучшего откровения старцу всего, что будет случаться в прохождении святого послушания и молитвы.

Прожил под старцем вот уже 11 лет, а послушания настоящего – внутреннего – еще не стяжал, да и во внешнем-то не совсем исправен: очень горделив и ленив, а потому и молюсь плохо. Хотя и нравится мне Иисусова молитва и я уже давно молюсь ей, навык и к художественному способу, по «Добротолюбию» и по «Откровенным рассказам странника... ». Но суета, к которой я пристрастился помимо прямого послушания, к тому же и укоренившиеся страсти мои – чревоугодие и леность с саможалением– не дают мне вполне испытать образ умно-сердечной молитвы с художественными приемами, который, по некоторым моим действиям, заметил я, очень полезен для собрания ума моего и приведения себя в чувство. Когда же удается более или менее успокоиться и собраться в себя, отринув всякую суету, тогда становится легко молиться, и обычные страсти: леность, сон – одолевают не так сильно.

Еще раньше, 24 апреля 1937 года, я открыл старцу свое смущение и боязнь, вызванные тем, что прочитал у еп. Феофана в «Письмах о духовной жизни» (стр. 257) по поводу графа Сперанского предостережение занимающимся умной молитвой и то же у св. Григория Синаита и Каллиста Игнатия Ксанфопуллов, что «без наставника и руководителя самому в умно-сердечной молитве успеть невозможно, но легко уклониться в заблуждение и погибнуть, вместо пшеницы, увы, собрать плевелы». О чем я с верой и спросил старца. На что он ответил: «Это было сказано применительно к тем временам, когда кругом были наставники такого делания, а в наше время более подходяще правило Никифора Уединенника, ибо по нужде и закона применение бывает». В тот же вечер старец повторил: «Чтобы заниматься умным деланием, надо удерживать ум от воображения и рассуждений, сердце держать в покаянии и сокрушении, а волю удерживать от самонадеянного напряжения сил».

Просил я еще старца, чтобы он по поводу этого моего смущения написал мне еще от своей руки для всегдашней памяти мне и по смерти его наставление. И дал ему прочитать то, что с его слов было написано мной в дневнике. Он кивнул в знак согласия и написал следующее: «Вся к благоугождению Твоему и мудрствующа и деюща» (молитва перед чтением Евангелия на Литургии).

21 июня 1934 года я прочитал старцу в 5-м томе «Добротолюбия» на стр. 231 смущающие меня слова св. Григория Синаита о прелести от умной молитвы, и слова еп. Феофана в письмах к разным лицам (стр. 215) тоже о прелести от образа действия умной молитвы. На первое он сказал: «Надо так понимать, что послушливость, смирение – необходимейшее приготовительное условие для умного молитвенного делания. Послушание же разумеется не от внешнего чина послушнической жизни, а от внутреннего духовного состояния послушника. Можно находиться и в чину послушника, но не быть послушным, равно может не находящийся в чине послушнической жизни быть послушливым, хотя очень редко это бывает».

На второе, т. е. суждение еп. Феофана, что творение молитвы умной по «Добротолюбию» без наставника-руководителя приводит к прелести, старец указал на пример Никифора Уединенника, который по нужде, когда не было наставника-руководителя, употреблял при помощи Божией предложенный им способ умно-сердечной молитвы.

Я спросил старца: «Как мне теперь и после смерти Вашей заниматься умной молитвой?» Он ответил: «Занимайся умной молитвой в покаянном духе, не ищи сладостей сердечных и видений умных – по воображению, – кроме случаев явной милости Божией к грешнику, подобно мытарю. Каким уже способом по отеческому писанию навык творить умную молитву, с таким и оставайся, только не привязывайся к нему, не давай ему, самому по себе, никакой особой цены, а считай его простым способом-орудием твоим для собрания ума своего и приведения в чувство сердца своего. И благодатной силы к тому ожидай от Бога, дающего молитву молящемуся».

Потом, вскоре после этого, старец написал мне еще «Старческий завет и благословение». Вот он:

«Старческий завет и благословение. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. И в честь Пресвятой Владычицы нашей Богородицы.

1. Господь да простит тебя, чадо, за все твои грехи прошедшие, настоящие и будущие, в коих будешь каяться духовнику после меня.

2. На этом основании веры и смирения твоего строй, с упованием на Бога, дом добродетелей разумным послушанием духовнику, с соблюдением моих старческих заповедей и посильным безмолвием с непрестанною молитвой ко Господу Спасителю: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя».

3. И покрой свой духовный дом венцом добродетели – любовью к Богу и ближнему, и да преселишься с ним в духовные небесные обители. Аминь».

Получив от старца для себя такое благодеяние: заниматься художественной молитвой с духовным завещанием, – я очень возрадовался и не знал, как благодарить его. А уже в болезни пред кончиной своей он еще добавил: «Ну, теперь ты своим послушанием заслужил себе безмолвие внешнее, а о внутреннем позаботься сам, стяжи его после моей кончины усердным покаянием. В пропитании и во всем необходимом Бог тебя не оставит».

Старец назначил мне пока на молитву с художественными приемами употреблять два часа в сутки: один час вечером, перед сном, а другой – во время утреннего правила. В полночь по пробуждении от сна я пошел в церковь на правило испытать благословенную свою молитву. И чтобы трезвеннее заниматься художественной молитвой, я сначала один час употребил на келейный канон с поклонами с намерением, чтобы сокрушиться и поплакать. И так отрезвившись, другой час проводил в умно-сердечной молитве. Также затем поступал и в последующие дни. Притом если чувствовал себя совершенно истрезвившимся от сна, то садился на стульце, а если не совершенно прошел сон, то становился на стоятельную молитву и успокаивался, т. е. прекращал в себе всякое движение телесное во все время стояния, чтоб не давать нервам тревожить сердце и не мешать уму углубляться, а вниманию следить за произношением слов умом в сердце. Приводил также себе на память, как можно живее, вообще всю свою греховность, а также смерть, Страшный суд и вечные мучения во аде. Оживлял в своем сознании Божие присутствие, Его неизреченное человеколюбие и милосердие и этим возбуждал в себе страх Божий и благоговение.

Затем с верой, уповая на помощь Божию и на молитвы старца, начал сводить ум из головы в сердце таким образом: вдыхая ноздрями в себя воздух, вместе с ним и ум опускал в сердце, в то же время умом произносил и слова молитвы Иисусовой, которые сами совпадали под такт удара сердца, а вниманием следил, как ум вмещается в слова молитвы. Иначе сказать: как ум слышит каждое слово, произносимое в сердце, и как бы зрел умом в произносимых именах присутствие Невидимого Живого Бога.

Выдыхая из себя воздух, произношу «помилуй мя», также с заключением ума в слова молитвы. По совету Каллиста и Игнатия, когда вдыхаю в себя воздух, смотрю на Господа, а когда выдыхаю – на свою греховность. Так производится произношение одной молитвы Иисусовой: пять слов с пятью сердечными ударами и одним двойственным дыханием (т. е. вдох – выдох). Сердцем же в то время стараюсь сокрушаться, умильно и просительно припадая к призываемому Господу Иисусу Христу Спасителю моему. Умоляя Его благость простить мои бесчисленные грехи и избавить от врагов сильных и лютых, в этой жизни и в будущей.

Таков образ моей умно-сердечной молитвы. В ней, при помощи Божией, полагаю и трудиться во всю остальную мою жизнь, в ней до конца преуспевать, с нею невоздержанно пройти воздушные мытарства и перейти в блаженную вечность.

Но увы мне, одержимому леностью и саможалением. Сия-то молитва у меня остается пока только в намерении. Редко когда удается помолиться как хочется, а то сплошь да рядом – хладность духа, сухость, нечувствие сердца и рассеяние ума. Сердце как стена каменная, попробуешь пробить его – и не вдруг-то оно поддается, а потрудиться подольше охоты нет. А время идет, и совесть не перестает напоминать... Буди, Господи, милость Твоя на мне, да не погибну до конца. Пресвятая Богородица, спаси мя, грешнаго и немощного. И вы, дорогой мой батюшка, помолитесь обо мне, чтобы дал мне Бог усердие положить начало доброму своему исправлению, и благословите меня.

Когда я прочитал сие старцу, то он благословил меня и сказал: «Так и всегда занимайся. Бог благословит».

Для возбуждения ревности к умно-сердечной молитве старец прочитал мне из Афонского патерика свою выписку из жития преподобного Феофила Мироточивого. «Исключительным же подвигом преподобного Феофила было так называемое святыми отцами умное делание, или хранение ума непрестанною молитвой Иисусовою, то есть «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». По слову святого Каллиста, есть два рода иноческого делания: одно – для укрощения страстей, и состоит оно в посте, бдении, коленопреклонении и прочих подвигах внешних, а другое – для очищения ума и сердца от нечистых мыслей, что совершается строгим вниманием, с непрестанной молитвой сердечной ко Господу Иисусу Христу, творимой в тайне и с болезненным чувством и страдательным воплем души, как учат божественные отцы. Умным этим деланием и святою молитвой, плачем и слезами, рождающимися от этой молитвы, он очистил сердце свое от страстей и нечистых помыслов и, низложивши демонов вконец, сделался чистым избранным жилищем Святого Духа. И так как, по словам святого Дионисия Ареопагита, Божественная любовь не видит и не знает ничего, кроме своего предмета, – преподобный Феофил, пламенея любовью к Богу, ни о чем ином не думал, кроме Иисуса. Иисус был дыханием его, Иисус был жизнью его, Иисус был всегда в сердце его. Феофил, подобно святому Павлу апостолу, не жил более, но Христос жил в нем, а потому, подобно святому Павлу, удостоился он Божественных даров Святого Духа: предвидел будущее, знал тайны сердечные и помышления человеческие, как говорит святой Апостол: «достиг в мужа совершенна и в меру возраста исполнения Христова» (Еф.4:24). Наконец, будучи исполнен дней, святый предузнал смерть свою и начал готовиться к исходу в вечность... Преподобный Феофил распростерся на одре: «Господи Иисусе Христе! Прими дух мой», – произнес он и почил сном преподобнической смерти, в лето от Рождества Христова 1548-е, июля 8, в воскресный день, прежде восхождения солнца... Да подражаем и мы преподобному в нестяжательности, кротости и смирении, чистоте, безмолвии и любви к Богу и ближнему, дабы и нам наследовать с ним Царствие Небесное во Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава и держава со Отцем и Святым Духом во веки. Аминь.

16 сентября.

Вечером перед сном молился по обычаю один час умно-сердечной художественной молитвой. Ум с трудом заключал в слова молитвы, он неудержимо рвался в рассеянность, ежеминутно оказывался в каком-либо дневном воспоминании. Также и дыхание при художественной молитве: оно вырывалось из груди, как из заключения, хотя не так часто, но при вдыхании и выдыхании воздуха производило сопение, что мешало сосредоточению и вниманию. Теплота натуральная все время продолжалась. И так без плода кончил я свой урок и пошел спать.

На утреню в 6-й час ночи (по церковному времени – ред.), в полночь, будто по зову старца проснулся, начал исполнять канон келейный, с принуждением себя к плачу, и все время боролся с рассеянием помыслов и ожесточением сердца. И только при конце немножко умилился. Другой час на умно-сердечной молитве был более собран, чем вчера. На часах понуждал себя на плач и в конце немного всплакнул. На вечерне молился с художеством, усердно и собранно, испытывал теплоту естественную от сердца и по всему телу и пот.

17 сентября.

Вечером, перед сном, молился умно-художественно, без особых признаков. На утрени вначале располагался ко сну и неге, но, скоро опомнившись, начал понуждать себя на плач и с Божией помощью ободрился телесно, но сердце так сильно закуталось в неге – никак не поддается, чтобы расшевелить его и привести в чувство. Много и с большим усердием трудился, и едва-едва добился нескольких капель слез, а совершенно пробудить чувство так и не удалось. Наконец измучился, тело устало. Наверно, и сердце, утомившись от этого, стало делать неправильные биения, с перебоями. На другой час умно-сердечной молитвы сел уже на стульце. Перебои мешали заниматься умной молитвой, из-за этого я немного смутился. Не послушав помысла, я стал понуждать себя как обычно с дыханием произносить слова, по привычному такту прежнего биения пульса в ожидании исправления сердца. Не заметил, как часы пробили «восемь». Просидел полчаса лишнего, пошел спать с больным сердцем.

На часах сразу почувствовал склонность к внимательной молитве, и скоро от сокрушения родилось умиление и слезы. Остальное время молился без художества, в сердце продолжались перебои...

Заболел старец, и я все время был занят с ним, и дневник писать некогда было, и так до смерти его 2 октября 1937 года. Так и после смерти старца, как некому было показывать свой дневник, то я и прекратил писать его.

Болезнь старца началась с простуды. В своей безмолвной калибке он сокращал жития святых, ежедневно, по два часа в сутки. Комнатка-то его маленькая, и потолок в ней низкий, после полудня воздух в ней нагревается, и старцу становилось душно. Чтобы избегнуть этой духоты, старец открывал два окна, одно против другого, делал сквозняк и на этом сквозняке просиживал по два часа, от этого и простудился. Простуда перешла внутрь, и открылась болезнь в желудке, а затем перешла в грудь – под ложечку. Такая мучительная усилилась болезнь, особенно последние три дня, так что не давала ему и десяти минут находиться в одном положении, т. е. не пролежит и десяти минут – велит посадить, посидит немножко – заставляет положить. И так попеременно, круглые сутки непрестанно: то посади, то положи. По временам еще одолевала икота. И пред кончиной старец за час до смерти, по прочтении мною молитв ко причащению, представил уста свои ко мне и шепотом сказал: «Лобызаемся», – и мы поцеловались, в знак прощения. И, благословляя меня, он сказал: «Господь да благословит тебя, чадо, и укрепит и сохранит, и в крайней нужде поможет». И кивком головы дал мне знак поторопить духовника (совершавшего Литургию) поскорей прийти, чтоб не опоздать до смерти причастить его. И спустя 12 минут, с молитвой умной, по «Страннику» (т. е. так, как советуется в книге «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу» – ред.) тихо скончался. В момент смерти я сидел с правой стороны старца, обняв левой рукой его сидячего, а правой слушал пульс его и молился с ним вместе, наблюдал, как, выдыхая из себя воздух, произносил духом: «Помилуй мя». И вдруг заметил я, что пульс у старца остановился, глянул на лицо его и видел, как он три раза с паузами вздохнул и скончался у меня на руках. По Божию благоволению в день Воскресения Господа Иисуса Христа, 2 октября 1937 года – на память св. блаженного Андрея Христа ради юродивого, которому духом тайно он старался ревновать. Одно время дерзнул и самим делом юродствовать... Много можно бы писать о старце, но мне, как ученику его, неприлично писать о старце своем.

Еще за неделю старцу был указан день смерти его, когда уже больной он, причащая другого болящего полгода сужением горла, сказал ему: «Помру на Покров, а ты через три дня после меня». На Покров Божией Матери к вечеру (9-й час по-афонски) старец потребовал зажженную свечу, и держа ее, лежал с нею. Все мы, духовные чада его, собравшись около него, молились. Прочитали канон на исход души от тела и несколько глав Евангелия, ждали смерти, а смерть не пришла. И старец спокойно сказал: «Возьмите свечу». Наверно, было опять открыто старцу, что помрет на другой день Покрова. Болезнь его с этого времени прекратилась, он лежал спокойно. Одно только желание было его: причаститься еще в последний раз. Этим озабочен был, боялся, что не сможет, т. к. в прошедший день с трудом проглотил Святое Причастие. Хотя все время – подряд десять дней – причащался, но еще очень хотелось перед смертью, и вот придумал такой способ: «Надо кровь Христову положить под язык, чтоб Она согрелась и смешалась со слюной». И велел влить ему теплой воды под язык, с чайной ложечки. Я так и сделал, затем еще три раза попрактиковались. Все три раза с медлительностью легко проглатывал водицу. В заключение старец сказал: «Вот так смогу причаститься, скажи духовнику, чтобы он так причастил меня – под язык».

1943-го года, 23 февраля, Понедельник Чистый.

Начал писать свой дневник. Слава Богу, опять дождался святого Поста и с Божией помощью вступил в подвиг спасительного поприща говения и молитвы. Да поможет Бог благополучно переплыть кажущуюся мне страшной сию пучину святой Четыредесятницы, с пользой для души своей, также в благодушном терпении достигнуть светлого торжества Христова Воскресения. В благоговейном страхе поклониться честным Его страстям и светлому Воскресению. И удостоиться в духовной радости насладиться Святой Пасхи. Как всюду кругом тихо и спокойно, все работы и заботы теперь на время прекратились, и все внимание обращено на душевное устроение, и мне пришло на память продолжать давно оставленный дневник, в который с сего дня и решил опять записывать.

Вижу себя, представляю себя в плену и в большом здании или, лучше сказать, в обширной тюрьме, наполненной арестантами разных сословий и характеров, обоих полов. Всякого рода злодеи и развратники, разбойники, воры, грабители, убийцы, обманщики, льстецы, клеветники, празднословцы, сквернословцы, пьяницы, блудники, похабники, сквернители, ругатели, безбожники, хулители и просто сказать – все, что есть греховного и зловредного на свете, то все собрано в этой тюрьме. И все эти люди, погубившие в себе подобие человеческое и похожие, скорее, на зверей и на животных, не сидят на одном месте, а все время находятся в движении и беготне.

Я в этой тюрьме лежу на полу, больной и расслабленный, грязный и оскверненный, в одежде бедной, разодранной, а из ран у меня течет непрестанно издающий тяжкое зловоние гной. А эта подобная мне вся тюремная шваль, окружив меня, с сильным натиском старается навязать мне свои обманы и соблазны, и непрестанно, то один, то другой, досаждают мне. И этими льстивыми, исполненными зловредностями и всякой гадостью беседами, как острыми ножами и смертоносными стрелами, изранили всю мою душу. Однако злоба и хитрость тюремщиков моих не умолкает. Они с еще большим злорадством и наглым издевательством как можно больше стараются досадить мне и навязать свои понятия, вкусы и убеждения. Одним словом, стараются сделать меня подобным во всем себе – гадким и злонравным. И как лютые собаки терзают меня. Ни на одну минуту не дают мне покоя. Всего меня измучили до крайности, так что не достает у меня и сил вырваться от них и освободиться, хотя бы на малое время. Не дают мне эти злодеи обратиться за помощью к родным, друзьям и знакомым, которых вблизи я не вижу. А если стану кричать жалобно и звать кого-либо на помощь, то они затыкают мне рот или сильнейшим своим шумом и гамом стараются заглушить меня, чтоб не был услышан мой слабый голос. И так я в таких муках остаюсь беззащитным и беспомощным, а потому по временам совершенно падаю духом, видя себя в таком беспомощном состоянии, и поневоле отчаявшись, отдаюсь им во власть, прекращая всякое противление им, и нехотя примиряюсь со своей горькой судьбой. А забыв о своем должном – упокаиваюсь и начинаю кое в чем соглашаться с ними, а оттого начинаю дуреть и в большее безумство приходить и сильнее душой и телом болеть.

Бывает, и подолгу в таком забвении и повиновении пребываю у своих злодеев. Но иногда случается, откуда – не знаю, спускается на меня луч света, и мне делается так хорошо и легко, а эта мрачная тюрьма и все злые арестанты становятся очень противны. В эту минутку и я снова воспринимаю надежду высвободиться из этой тюрьмы и начинаю опять, собрав в себе все силы, жалобно-жалобно кричать, звать кого-нибудь к себе на помощь. Так бывало – кем-либо и услышан был. В то время, или лучше сказать, момент, воссиявает свет и мрак тюремный исчезает. Да и сама тюрьма с арестантами исчезает. Открываются мои зажмуренные глаза, и я вижу пред собой во свете моих милых друзей, родных, знакомых, ласково и сладко беседующих со мной. На душе от этого света и бесед становится спокойно, тихо радостно, но это не надолго так бывает. По причине болезненной моей слабости я не в силах держать себя с ними в надлежащем и приличном состоянии, да еще и нажитом в дурном обществе. Дурным своим обычаем и зловониями скоро отгоняю их от себя, и они с жалостью от меня отходят. И тогда опять постигает меня тот же мрак и те же разбойники, да еще с большей лютостью и злобой начинают тиранить и мучить меня. Но кроме этих мучений временных, меня ожидают еще страшнейшие и лютейшие мучения, уготованные для грешников: геенна огненная и тартар мрачный и червь не усыпающий, и мучение то – вечное, конца не имущее.

Опять вспоминаю и светлые минуты. В одно из посещений меня моими друзьями они сказали мне: «Хочешь ли ты, чтобы мы научили тебя, как избавиться от этой злой и темной толпы разбойников и никогда не омрачаться их тьмою, но всегда быть во свете?» На это я ответил им: «Хочу, друзи и милые доброжелатели мои. И очень хочу и умоляю усердно вас, научите меня, какие надо принять меры к избавлению». Они сказали мне: «Это вот как: всех сожителей твоих – арестантов – возненавидеть от корня души, совершенною ненавистью, но если ты еще по немощи духа твоего не можешь так возненавидеть, то возьми из нас, друзей твоих, самых лучших и нужнейших для тебя, – пять, в помощники себе, которые избавят тебя из тюрьмы и от арестантов, и от вечных страшных мук. Но с этими друзьями непременно нужно заключить любовный договор и союз, чтобы любить этих пятерых друзей больше и паче всего на свете. С ними всегда и везде жить и быть, не выпуская из памяти их, никогда и нигде не забывать о них, но и сидя, и лежа, и при ходьбе, и за работой, и за едой, и при разговорах не забывать о них, и никогда не изменять им в положенном завете с ними, а непрестанно смотреть на них и беседовать с ними, слушаться их во всем, что они будут внушать тебе, без перекора и отлагательств. И они покажут тебе тайную щель этой твоей тюрьмы, через которую входят к тебе твои друзья, из которой воссияет для тебя свет. Эту щель ты заприметь и непрестанно смотри на нее. В ней будут показываться тебе попеременно светлые твои друзья и беседовать с тобою и во всем научать тебя. Всяким хранением храни эту щель, через нее входит жизнь для тебя. Но так как ты теперь измучен и потемнел, потому и не можешь ясно различать своих от чужих. И часто случается, что ты принимаешь злодеев за своих друзей. По такому случаю положи себе правило: каждый день уделять пока хоть полчаса или час и два в претрудном упражнении – в искусной борьбе со злыми своими врагами. А искусство это заключается в том, чтобы, устремив весь свой взор на показанную тебе щель, с неразвлекаемым вниманием и ясно смотрел бы через нее на своих пятерых друзей и непрестанно повторял бы чудные, святые, страшные их имена: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», – попеременно одно за другим, как они по одному будут показываться тебе и беседовать с тобою, поучая и наставляя тебя на всяку истину. Притом еще ставится в условие тебе, чтоб кроме этих пяти своих ты никого из чужих не видел и ни на что другое во все время урока не смотрел, а слипающиеся свои глаза насильно раскрывал, чтоб ясно можно было видеть каждого друга своего, а языком твердо выговаривать имена их. И так, с помощью Божией, возможешь избавиться из этой мрачной тюрьмы и от злых врагов твоих и получишь совершенную свободу.

Сначала этот урок будет для тебя труден, но если будешь неупустительно каждый день трудиться в нем, то постепенно он будет легчать, и душа твоя будет укрепляться, выздоравливать и просвещаться. И урок твой обратится в непрестанное занятие и станет жизнью для тебя, и в этой временной жизни, и в будущей вечной.

И так, когда я послушался совета любящих светлых моих друзей и с Божией помощью начал исполнять предложенный ими урок, то, действительно, собственным своим опытом убедился: все враги мои со злым своим шумом, во мгновение ока, как дым от ветра и тьма от света исчезают. И на душе делается легко и в уме светло.

Слава Богу, помогшему мне опять положить начало доброму подвигу, благословенному от старца деланию, к занятию умно-сердечной молитвой, и вести свой дневник тоже по благословению и настоянию от него (поясним, что в данной главе отец Никодим под арестантами подразумевал свои плененные грехом помыслы, под друзьями – помыслы от Бога, а под пятью нужнейшими друзьями – пять слов молитвы Иисусовой – ред.)

«Соль – добрая вещь; но, если соль потеряет силу, чем исправить ее? Ни в землю, ни в навоз не годится; вон выбрасывают ее» (Лк.14:34–35).

«Имейте в себе соль» (Мк.9:50).

Соль сия есть три молитвенныя делания, привлекающие благодать Божию: самоукорение, сокрушение и крестное знамение. Помнить всегда надо, что человек в греховном своем состоянии, по сказанию святых отцов, есть «исполу-мертв» (Триодь Постная); «полу-мертв» (Филарет, архиепископ Черниговский); «мерзость есть пред Богом» (еп. Игнатий Брянчанинов). В чем же сие заключается?

1-е. По сердцу. В гордости своей человек мерзок, смердяч и вонюч, отвратителен и нестерпим для Бога, ангелов и св. угодников Божиих. «Мерзость пред Богом всякий надменный сердцем» (Притч.16:5); «что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (Лк.16:15). Потому у гордого и все чувствования его, которые переживает он надменным сердцем, хотя бы и от добрых и святых предметов приходили к нему в сердце, но от надменности и высокомерия в нем оскверняются и становятся нечистыми. Отсюда и все мысли, из сердца рождающиеся, от скверных чувствований выходящие, бывают скверные, злые, тщеславные и блудные. А этими мыслями оскверняется и весь ум его: памятование, воображение и рассуждение. Вся умственная деятельность такого человека – сплошная сквернота, все мысли его – мерзость. Потому еще у мерзкого человека сердце грешно, что оно жестоко, раздражительно и нетерпеливо, уныло, гневливо, сластолюбиво и сквернолюбиво, а потому и гнусно и нетерпимо Богу и человекам.

2-е. И по уму такой человек мерзок. А мерзкий ум не может ни думать, ни рассуждать, ни молиться чисто. Святое и чистое, о чем он мыслит, в нем мерзкой гордостью, надменностью, высокоумием и зловонным тщеславием – осквернено. И молитва его, хотя бы и усердная, оскверненная бывает во грехе (Пс.108:7; Притч.28:9), и еще: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (Иак.4:6; 1Петр.5:5). А грешников Бог не слушает (Ин.9:31), и потому высокоумием осквернившийся ум становится прегордостным и злосмраднейшим. От испускания из себя непрестанно скверны своей, злобных, гордых, хульных и блудных помыслов, по слепоте ума своего часто не замечает. И по телу, все чувства телесные: слух, зрение, вкус, осязание и обоняние у такого человека осквернены. Всякое помышление злое, исходящее из сердца, по словеси Господню оскверняет всего человека. Слушать он любит только скверное, смотреть на скверное, и в разговорах любит он вставлять шутки и прибаутки, и этой беседой скверной любит услаждать слух свой. И в молитве своими скверными устами и языком хотя и святые произносит слова, но если они произносятся без участия смиренного самоукорения и сокрушения сердца, то и молитва его бывает скверная и не в пользу ему, потому что Бог не языку внимает, а сердцу. Как и через пророка Он сказал: «Приближаются ко Мне люди и чтут Меня устами своими, а сердце их далеко от Меня отстоит» (Ис.29:13), и еще: «Сыне, даждь Ми сердце твое» (Притч.23:26). Напрасна бывает и молитва такая, Бог не слушает ее. «Отвращу лице Мое от них, да не услышу их» (Иер.11:11). И если таково состояние грешного человека даже во время усердной молитвы, то во время «ленивой» молитвы или в другое немолитвенное время каково его состояние? Конечно, тогда такой человек есть сплошная мерзость и непрестанное зловоние гадкое, которое подобно трупу дохлой скотины, выброшенной на поле, гниющей и полной червей, издающей смрад зловонный, мимо которого проходя, люди затыкают нос... Так и от человека, когда он забывает свою греховность, и в обольщении своем надмевается гордостью, отступает благодать Божия, и Ангел-хранитель отдаляется от него и сетует о нем. А он, бедный, не видит этого и не знает об этом и по привычке даже радуется своему зловонию. В то время бесы, чуя сродное им зловоние, приступают к нему, как к приготовленной пище, и, облепив его всего, подобно зверям, птицам и разным насекомым, с жадностью грызут, едят эту смердящую стервятину. Бесы, по словам святых отцов, питаются человеческими страстями, т. е. услаждаются и радуются, когда человек творит их волю и охотно принимает их зловредное и пагубное внушение. А сам человек по привычке к болезни своей греховной и не чует этого, но даже и сам вместе с бесами с радостью услаждается своею погибелью.

А с некоторыми бывает еще и так: они, не зная о своей внутренней греховной прелести, по внешности кажутся исправными: ходят на службы в церковь и дома молятся усердно, а то еще и непрестанной молитвой занимаются – только внешней, тщательно исповедуются духовнику, в явных грехах своих, даже и причащаются Св. Таинств Тела и Крови Христовых, и всякие добродетели творят от избытка славолюбивого сердца своего, и хвалятся своим внешним преуспеянием, а о внутренней греховной болезни и погибели своей не знают, и не каются в том, и потому всегда находятся под влиянием бесовским: бесы живут в них, как в своем доме. По наружности таковые люди хвалимы, а по внутренности – не угодны Богу. «Что высоко у людей, то – мерзость пред Богом» (Лк.16:15). «Приступит человек и сердце глубоко», и «никто же знает человека, токмо дух человека», но у кого дух в порабощении у бесов и лишен чувства, как он может узнать и увидеть себя?

Некоторые, например, замечают явные свои грехи и хотят избавиться от них, но не могут. А причины не знают: почему это они не могут? – и никогда не узнают. Если только не постараются с усердием прочитывать деятельные творения святых отцов в «Добротолюбии» и подобных книгах отеческих. А если этого не сделают, то и не узнают себя и не избавятся в себе от прелести бесовской. И никто не избавит таковых, потому что гордость их не допустит им принять совета от другого. Требуется самому узнать себя и покаяться слезно пред Богом, а без самопознания и усердного покаяния так и останется человек без надежды на свое спасение. Таким людям помогает на некоторое время причащение Тела и Крови Христовой, но за небрежение и невнимание скоро утрачивается в них это освящение. Итак, желающему избавиться от этой невидимой и неощущаемой беды своей душевной – прелести диавольской – и не быть мерзостью презренною, но быть благоуханием у Бога, прежде всего требуется хотя бы умом одним против воли поверить и убедить самого себя в том, что непременно есть во мне такая беда. А потом для избавления от нее принять во всегдашнее памятование, и особенно во время молитвы, три необходимые молитвенные делания.

1-е дело ума – самоукорение;

2-е дело сердца – сокрушение;

3-е дело тела – крестным знамением истовое себя осенение и слов молитвенных внимательное и благоговейное произношение. Этими тремя деланиями мы Богу бываем приятны. Именно: самоукорением с памятованием о грехах своих мы смиряем себя и этим приклоняем Бога на милость к себе и привлекаем взор его на себя. «На кого воззрю? Токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес моих», – сказал Бог (Ис.66:2). Сокрушением, как благовонным фимиамом, мы облаговониваем себя, заглушая тем зловоние своего мертвеца. Епископ Игнатий (Брянчанинов) сказал: «Кто хочет помолиться, тот должен прежде покадить сокрушением в сердце своем». «Жертва Богу – дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс.50:19). Крестное знамение само уже есть Божия благодать, если оно полагается истово и благоговейно. Нужно помнить, что Сам Господь Иисус Христос распятый висит на кресте. Такая молитва есть время благоволения Божия к молящемуся. Следовательно, в это святое время все освящается в нас и не остается места зловонного. Эти три делания для человека прельщенного есть надежное убежище. Без них опять зловоние полезет и бесы паки облепят. Так скоро в человеке меняется духовное состояние его. Как сказал богомудрый пастырь отец Иоанн Кронштадтский: «От жизни до смерти один шаг» (Дневник). Состояние меняется: то в духовное, то в греховное, то святое, то в слепое. Посмотри на себя во время молитвы – как бывает с тобой. Самоукорения в уме нет, тоже и сокрушения в сердце нет, и крестишься без внимания не благоговейно, также и молитвы читаешь небрежно. Откуда же родится чувство умиления, являющееся признаком благодати Божией? Вот и есть ты живой мертвец.

Начнешь нудить себя на эти три делания – пробудится и чувство, согреется сердце от сокрушения, а затем придет и умиление – благодать Божия – и потекут слезы. Вот и воскрес мертвец, слава Богу. А чаще так будешь делать, а затем и по всегда в молитве и без молитвы, то и никогда не будешь умирать и освободишься от прелести благодатию Божиею, за ходатайство Божией Матери и за молитвы святых. Аминь.

Эти мысли – главные в моей молитве, и с помощью Божией я всегда пользуюсь ими.

В таинстве святого крещения люди, искупленные «от клятвы законныя», из плена бесовского высвобожденные Христом, потом снова запутываются страстями своими и опять попадают в плен бесовский. Страсти, по святым отцам, есть залоги бесовские. Заложили в человека греховные страсти и стали господами над ним и обращаются с ним, имеющим в себе залоги страстей, как с купленным рабом, хотя не со всяким одинаково, а по мере страстности его и по степени несопротивления или сопротивления каждого. Усердным покаянием и борьбой со страстями, углубленной в сердце умной молитвой, а особенно участием в таинствах исповеди и причастия святых Тела и Крови Христовых человек освобождается из плена бесовского, но не надолго. Это зависит от меры соблюдения себя от греха или несоблюдения. Так человек освобождается и очищается от грехов, а от страстей и святым Причастием не освобождается. Страсти в нем только утихают, в то время как ум просвещается, чувство ревностью возбуждается, и воля склоняется к желанию добра. Так же и тут не у всякого одинаково, а по мере усердия, умения и твердости намерения. Страсти, как голодные звери, жаждут пищи грехов с нетерпением, ждут, когда человек впадет в какой-либо грех, хотя бы в один малый. Тут бесы огулом сунутся в сердце его к залогам своим и облепят, как пчелы соты. Бесы, по еп. Игнатию (Брянчанинову), живут в крови страстного человека. Тогда опять откроется усиленная и усердная работа бесовская, на малое время. Тогда потемнеет ум человека, охладеет ревность чувства и воля ослабеет. И возвращается человек в греховную свою жизнь, в плен бесовский. По мере страстности не у всех плен одинаков. У кого ум не совсем ослеплен, чувство не охлаждено, и воля не расслаблена, тот скорее берется за сопротивление и борьбу со страстями, и бывает: то побежден от бесов, то сам побеждает их, а более страстный на долгое время остается ослеплен, без чувства и недвижим к покаянию, забывшись и примирившись со своим греховным пленом. А чтобы освободиться из плена, необходима память о своем долге, нужно непрестанное самосознание и проверка себя словом Божиим и святоотеческими писаниями, чтоб внимательно прочитывать почаще аскетические книги и в трезвении внимательно бдеть над собою, не давая пищи страстям исполнением грехов. И так постепенно, мало-помалу, освободишься от страстей Божиею помощью и из плена бесовского избавишься.

О, как осторожно требуется проводить жизнь свою. «Бдите и молитеся, – сказал Господь, – да не внидете в напасть» (Мф.26:41). Хотя плоть и немощна, но надо всегда иметь дух бодр, ибо посреди сетей вражиих ходим.

Святая Четыредесятница, 1944 год. Имя Божие для молящегося бывает или хлебом сладким, или твердым камнем. Когда Господь дает молитву молящемуся, тогда имя: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий – бывает приятным хлебом мягким и сладким. И насыщаясь им, молящийся обо всем ином забывает. А когда у молящегося имя Божие бывает твердым камнем, тогда он молитвой не насыщается, а тяготится ею и скорее бросить готов ее, ища другой пищи себе, и с приятностию питается ею во отраву для себя.

Молитва учителя не требует, она сама учитель: ты только прислушайся к ней и точно исполняй требования ее, и она поведет тебя своим мановением и покажет, что надо делать.

Имя Господне свет есть. Рассекай им пред взором ума своего всю тьму, наведенную на тебя. Если во время молитвы ты не чуешь себя грешнее всех, то хоть в сознании будь таковым, а если и того нет, то ты мерзок пред Богом. Если на одну минуту выпустишь из сознания греховность свою, то полезет из сердца зловоние твое, как из помойной ямы или от трупа, помыслами греховными.

Без соединения ума с сердцем нет истинной молитвы, сказали святые отцы. Труден этот вопрос, а в наше время мало кому и известен. Сердце, как всем известно, находится под левым сосцем в груди, и от сердца, по слову Божию «всякие помышления злы». Но великая тайна, как найти отверстие в сердце, из которого выходит эта гадость, сквернящая человека. Указано, что это место немного выше левого сосца, но ведь это не пальцем ткнуть, а умом-то, пожалуй, и голову сломаешь и не попадешь туда, куда надо, а искать ведь необходимо. Но помнить надо, что не своими только силами, а просить нужно помощи благодатной Божией и тщательно узнавать, как искали это место святые отцы. «Сие труд есть предо мною, дóндеже вниду во святило Божие». Труд и время всему научают, только то условие надо иметь в виду, чтобы раз начатое искание святого дела не перерывать, но непрестанно держать, и найдется искомое, непременно найдется.

Всегда вознося меч духовный – имя Божие, с непременной памятью о нем, рассекая мрачную мглу пред собою, да узриши Невидимого и душу свою юже зле погубил, да теплыми слезами омыеши, и явишися чистым Христу Богу в день Страшного Суда. «Слово Божие живо и действенно и острее паче всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр.4:12). Так и в молитве, произнося имя Господа Иисуса Христа, как можно живее в памяти представлять эти имена, и тогда почувствуешь вышереченное апостольское действие Божие, а без живой памяти произносимые эти живые имена в твоем уме и сердце будут мертвые, т. е. всуе произносится имя Господне, во грех себе и во осуждение (Втор.5:11). Хотя и трудно это дело, но надо так. Трудно без привычки, а кто привык, тому оно любезно стало: «Иго мое благо и бремя мое легко», – сказал Господь.

Слова «Господи, Иисусе Христе», – слова живые, а потому и произносить их надо живо, раздельно и неспешно, со светлой памятью и с сосредоточенным вниманием, спокойно, в духе умиления и покаяния. После каждого слова мгновенная пауза – момент насыщения: в каждом слове Господь, а Он есть пища сладчайшая – «Сладчайший Иисусе» – для душ усердно молящихся.

Молитва, соединенная с дыханием, большую дает помощь. Тихо и плавно вдыхаемый в себя воздух освежает сердце и, как бальзам, помазует его, и телу доставляет здравие, и духу спокойствие, а соединяемое с дыханием имя Господа Иисуса Христа – душе радость и веселие.

Память Божия и память смертная – как два естества в одном теле (Св. Иоанн Лествичник). Вдыхай в себя воздух с памятью о Боге: возвеселится сердце «Помянух Бога и возвеселихся» (Пс.76:4), а выдыхай с памятью о смерти: дух придет в сокрушение. И так в два оборота действует молитва Иисусова, по слову Каллиста и Игнатия Ксанфопуллов. Как в Господе Иисусе Христе два естества нераздельны, а в человеке душа и тело, так и в молитве память Божия и память смертная должны быть неразрывны, и такая молитва есть не прелестная.

Исходный пункт молитвы – память смертная, а предел ее, память Божия: «Оттуду пойдеши и до сели дойдеши и далее не прейдеши» (Иов.38:11). Сосредоточение памяти Божией: уповаю... Сосредоточение памяти смертной: умру. «Господи Иисусе Христе, – на тя уповаю, – помилуй мя» – умру... Памятуя сие, произноси слова молитвы Иисусовой (старец имел в виду, что первую часть молитвы нужно соединять с упованием, а вторую часть с помыслом о смерти. Таким образом, Иисусовой молитве, по старцу Никодиму, должно сопутствовать такое настроение: «Господи, уповаю на Тебя, помилуй мя, ибо я умру» – ред.)

У зараженных тайной гордостью все заражено – и сердце, и ум, и уста, часто и молитва их бывает скверна: «молитва их в грех». Одно для них прибежище истинное есть – сознательное самоукорение и крест Христов, правильное осенение себя крестом. Крест есть символ любви Божией и крайнее прибежище нашего упования. Если все наше скверно – «и правда наша, как порт блудницы...» Отсюда и надежда на спасение погибла и дух реет во отчаянии. Тогда-то и необходим Крест Христов – крайнее упование. Возверзи всю печаль свою на Бога, осени себя правильным крестом и веруй, что помощь для тебя всегда близ тебя. Крест, правильно и с сознанием на себя наложенный, покрывает греховность нашу и привлекает благодать Божию на нас. Ради креста Христова все небо смотрит на нас.

Многие, боясь прелести, внушают новоначальным преследовать в себе воспламенение огня любви, к каковому, напротив, призывает св. Григорий. И таким образом в самом начале погашают в них духа, не видя того, что, избегая зло, преследуют добро. Это есть уже сбивчивость понятий, ибо прелесть следует разъяснить... По сказанию св. Григория Богослова, за непрельстительный признак при молитве Иисусовой можно принимать то, когда сердце воспламеняется в любовь к Богу и человекам и когда любовь эта выражается пред Богом чувствованием сокрушения о своих грехах, а пред ближними чувством смирения; признаки же прелести всегда противоположные и страстные.

По разъяснению св. Григория Богослова, тот много бедствует душевно, подвергаясь опасности, кто не заботится познавать по признакам различия трепета, радующего в начале подвижничества, или, напротив, относя благодатное к прелести, что есть хула, или диавола принимает как Бога – вменяя прелесть за благодать.

Так немаловажно в деле спасения изучение различия признаков. Новоначальному, как младенцу неопытному, необходимо услышать, что двояко и несмешанно действует в новоначальных благодать и прелесть. Последняя действует потому, что воля его еще двоится. Таковое познание оберегает неопытных от уныния и смущения при частой перемене внутреннего состояния. При посещении благодати – от самовозношения, а при действии сатанинской прелести – от уныния и отчаяния.

Плакала слезами сладкими любви ко Господу Иисусу Христу, обливая слезами ноги Его, отирая власами своими, сестра Лазаря. Плачь и ты, если можешь. А если нет умиления и слез любви, то плачь слезами горькими сокрушения о грехах, как плакала блудница Мария Магдалина. А если и таких слез не имеешь, то страдай, как разбойник на кресте... Иного пути для отшельника-безмолвника нет в Царствие Небесное.

Если же ничего из вышесказанного делать ты не хочешь, то знай, что ты самообольщен, пребываешь или в лености, или в прелести бесовской.

«Друзи мои и искренние мои... »

Как бы хорошо было с друзьями по духу о Господе. Нет у меня друзей духовных, не с кем с пользой поделиться о душевном состоянии своем или хотя бы в сладость побеседовать о духовном. Да, нигде теперь не видно истинно духовного дружества. Настало такое время, что затруднительно духовные дела совершать совместно, по причине различных вкусов и понятий. Если соберемся на общую молитву, тут одному подавай длинное сладкопение, а другому поскорее бдение, чтоб лучше потом в уединении своим любимым заняться; другому нравится читать поучения, а иному нравятся общие беседы; и тяготится один другим. Если возьмемся книгу читать или беседовать о духовном, то по различию понятий поспорим или поругаемся и навсегда во мнениях разделимся. И наоборот, если сплетать житейские сплетни, судить и рядить обо всем, переливать из пустого в порожнее, то и друзей будет много и время незаметней проходит, а в особенности за сытным обедом: «речи рекой льются, а жажды утолить нечем». Вот тебе и друзи, вот тебе и люди нынешнего века, «как навоз на блюде» – от них же первый аз есмь...

3-го марта. Четверток, за бдением. Молясь непрестанно Иисусовой молитвой, будь весел, в благодушном спокойном духе, и исполнись радостью – радостопечалью в сердце. Пребывая в памяти Божией (т. е. в непрестанной молитве – ред.), помни: ведь это райское занятие, тебя Бог ввел в этот райский сад и сказал тебе: «Смотри на эти прекрасные плодовитые деревья, возделывай и храни их и жди с них плода в свое время, и тогда вдоволь насытишься, а пока услаждайся только зорким вниманием и смотрением своим на эти райские деревья (перебирая в памяти святые мысли) и поливая их изобильно чистою водою твоих слез. И услаждайся надеждою на вкушение плодов от сих деревьев, в свое время, и уповай на милость Божию».

А безумное уныние, не стерпев труда сладкого сего, кричит: «Трудно мне долго ждать. Дай скорее». Недовольно ему услаждения надеждой, а в беспокойстве духа кричит и кричит – дай да дай теперь, – а не то и роптать еще начинает. И Бог, не терпя такой дерзости и гордости, удаляет того человека из сада своего, из рая сладости – молитвы непрестанной. Тогда постигает человека того полное уныние и омрачение. Если иногда и захочет войти в этот сад, то не может, станет каяться и молиться, но долго прощения не получает. Итак, пылинка ты ничтожная, червячок слабейший, человече-грешниче, смирись и не дерзай никогда искать, желать и просить себе святости у Бога, чтоб сравняться со святыми. Но отвергни от себя уныние и леность, и от души возблагодари Бога за то, что ввел он тебя в этот рай и дает иногда, хоть отчасти, вкушать в надежде от цветов райских древес сладости (святых мыслей в молитве). Чем меньше этот твой рай того рая, в коем жил в начале твой праотец Адам? Посмотри, увидишь ли чего более, что есть на Небе у престола Божия? Там есть тьма тем святых ангелов, славящих Бога Саваофа и непрестанно взывающих: «Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф...» И тоже славишь, только иными словами: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий...» (Эта мысль мне от Бога после долгого угнетенного душевного моего состояния, бывшего наказанием за гордость мою 28 февраля). Слава Богу за все: Бог наказал, Бог и помиловал. Наперед урок: «делая добро, да не стужаем», ибо в свое время пожнем добрый плод, если не ослабеем. И еще: «сеяй в плоть от плоти и пожнет истление», а «сеяй дух – пожнет нетление» (Гал.6:8) и жизнь вечную.

6-я неделя. Поклонение честному кресту Господню, за бдением. Человек есть луч божественного света. Как лучи солнечные, заимствующие свет свой от солнца, не отделяются от него, так и разумные сущности ангелы и святые человеки никогда не могут оторваться от Бога – источника своего, но всегда привязаны к Нему благодатною любовью, неразрывно в нем пребывают, во свете, на Небе. Так и на земле люди, любящие Бога и хранящие заповеди Его и в законе Господнем поучающиеся день и ночь, – тоже лучи от солнца Правды Христа Бога нашего и светят всему миру. По слову св. Иоанна Златоуста, душа человеческая, когда выходит из купели крещения, бывает светлее и ярче солнца. И ты, душа моя, тоже была лучом светлым. А теперь чем я стал? Увы, стал тьмою... Господь сказал: «Кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего. А кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним» (Ин.11:9–10). А сколько я спотыкаюсь, падая в ямы греховные, бесчисленно, часто и подолгу лежу в этих дьявольских ямах, вылезти из них не имея силы. Так падаю из ямы в яму, заблуждаясь в них по слепоте моей, не видя чистой и гладкой дороги без ям греховных. А еще проверяю себя по слову Апостола: «Все вы – сыны света и сына дня: мы – не сыны ночи, ни тьмы. И так не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться. Ибо спящие спят ночью, и упивающиеся упиваются ночью. Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и шлем надежды спасения» (1Фес.5:5–8).

Верю слову Божию и вижу, что нет во мне ни света, ни силы, ни ревности, ни решимости высвободиться из греховных ям: и каюсь в том, вскоре и забываюсь и свыкаюсь со своими ямами греховными и со страстями. Почасту, подолгу забываюсь и, как свинья, в болоте лежу. Надо всячески стараться вылезти и найти дорогу, а то застанет ночь смерти, тогда так и останешься навеки в еще более глубоких ямах ада лежать, где не будет никакой отрады, а лишь непрестанный вечный плач и скрежет зубов в пламени огня геенского, тартар мразный и тьма кромешная.

Молитва умно-сердечная – самая лучшая проверка себя, особенно на молитвенных правилах по ночам. Молитва, как читаем в Псалтири, есть «время благоволения» Божия к молящемуся (Пс.68:14). Когда человек молится усердно, без сожаления, и чисто, без помыслов, тогда от Бога подается ему бодрость и сила, просвещение и вразумление. Как св. Иоанн Лествичник говорит: «Молитва, по качеству своему, есть пребывание и соединение человека с Богом; по действию же, она есть утверждение мира, примирение с Богом, матерь и вместе дщерь слез, умилостивление о грехах, мост для перехождения искушений, стена, защищающая от скорбей, сокрушение браней, дело Ангелов, пища всех бесплотных, будущее веселие, бесконечное делание, источник добродетелей, виновница дарований, невидимое преуспеяние, пища души, просвещение ума, секира отчаянию, указание надежды, уничтожение печали, богатство монахов, сокровище безмолвников, укрощение гнева, зеркало духовного возрастания, познание преуспеяния, обнаружение душевного устроения, предвозвестница будущего воздаяния, знамение славы. Молитва истинно молящемуся есть суд, судилище и престол Судии прежде страшного суда.

Восстанем и услышим, что сия священная царица добродетелей высоким гласом к нам взывает и говорит: «Приидите ко мне ecи труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы. Возмите иго Мое на себе, и обрящете покой душам вашим» и исцеление язвам вашим. «Иго бо Мое благо» и исцеляет великия согрешения (Мф.11:28)». (Св. Иоанн, «Лествица», сл. 28).

Старец Феодосий славился своей строгостью. Так, я решил, по благословению старца Силуана, поселиться у него. На всю гору говорили, что я в прелести. А я решил, что, если выдержу у Феодосия, значит, я не в прелести. И выдержал. И умер старец у меня на руках. Старец был рад найти собеседника в лице моем. Я любил читать книги. Запретил мне старец совсем книги читать. Только Евангелие, Псалтирь и Авву Дорофея, и Речницу... одно только «Слово о послушании», и чтоб наизусть заучить. Девять лет не давал мне читать книги. А потом, когда сам стал заниматься Иисусовой молитвой, то и мне разрешил.

Еще в миру я «Странника» прочитал и по «Страннику» стал молиться. И как в Пантелеимоновом жил, так все и молился. Полюбил я это. А как пришел сюда, так старец мне и запретил, не дал благословения так молиться: «Молись словесно, устами, а сердцем не молись!» Что делать? Ради послушания я оставил сердечную молитву.

А потом нашел выход. Старец Феодосий сокращал Жития святых, а я заговорил с ним про св. Симеона Нового Богослова. Когда я ему прочитал, ему и понравилось. Стал он сокращать св. Симеона Нового Богослова. Оттуда и полюбил молитву, а до того не мог вкуса понять в этом. Когда вначале вместе молились, то один молился вслух, – по большей части я говорил молитву, – а он занимался.

Боялся он сначала, что дыхания не будет хватать: «У меня, – говорит, дыхания не хватит». А я ему говорю: «Батюшка, для того не надо дыхания много. Наоборот, надо его сокращать». Попробовали. Хватает дыхания. И начали. По «Страннику». 100 четок. И смотрю, каждый день выполняет. Два часа сидя, два часа ходя, два часа стоя. И потом стал дневник писать. И мне читает. Проверяем мысли...

– Вы еще советовались с другими отцами?

– Был тогда еще Силуан в Пантелеимоновском монастыре. С ним советовались всегда... Старец занимался молитвой Иисусовой и дневник писал. Завтра возьмите, почитайте.

Итак, мы вместе стали молиться. Он полюбил умную молитву и мне благословил. То он меня проверяет, то я его. Мы еще со старцем перестали вычитывать службы. Перешли на четки.

– Вы быстро тянете четки?

– Нет, не быстро. С дыханием. Чтоб поместилось – вдох и выдох – «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».

– Молитву совершаете сидя?

– Сидя.

– С самого начала, или вы начинали стоя?

– Сначала стоя. «Царю Небесный», «Святый Боже», «Отче наш», «Помилуй мя Боже», «Символ веры». И садись, – или с поклонами.

– Вы говорили, вы вместе со старцем совершали молитву.

– Вместе, вместе.

– Как можно вместе? Вы вслух читали?

– Нет. Умную молитву не вслух. Одновременно. Он в келии читает, а я – в церкви. Так мы устроились.

Сначала ведь умной молитвой не занимался старец. Четки тянул, как в Пантелеимоновском монастыре принято: за утреню 33 четки. Кто на работе, тот четку тянет: один говорит молитву, а другие слушают. Так и я пришел к старцу, и мы вместе так поначалу молились.

Вообще – вечерню по книгам читали, а утреню по четкам. Смотрю, а он свои четки очень скоро кончает. А я свои не кончил. Полагалось за утро по 33 четки, а я только 18 протянул... «Ты спишь, – он говорит. Спишь!» А я не сплю! И тут я догадался: «Вы, батюшка, наверное, пропускаете? У вас рука уже испортилась. Вы пропускаете зернышки. Попробуйте взять четки в другую руку!» Попробовал и убедился старец – так и было. Тогда он решил молиться не по четкам, а по часам: утром два часа молиться. Я редко так молился. Потом мы совсем перестали по книгам. Все по четкам.

...А потом у меня перебой сердца случился. Еще при старце. Порок сердца. Пульс трясется, нельзя сочетать собственный такт с молитвой. Оскорбеля. А потом мне мысль пришла: «Ты знаешь, какой такт у тебя был, так и оставь». Так и молился все время. Хотя перебои продолжались, а дальше – больше.

...Было такое время, после старца, я лежа молился. Ныне сердце стало очень слабо работать. Пульс очень тихо бьется, и я засыпаю. Вот беда моя какая! Что делать? Сядешь – засыпаешь. Встанешь – ноги болят... Старость подошла!

Раньше усердно молился, сердцем молился. Тогда не заснешь. А как перестанешь сердцем молиться, так засыпаешь. Как св. Иоанн Кронштадтский говорил: «Возьми сердце свое, как рукой, и держи». И я так устроился. Лежу на спине и держу сердце умом, как рукой, держу и не отпускаю. Всю ночь так лежу. А потом утром встаю, иду и причащаюсь, так сильно шла молитва. Но это только три раза у меня так было. А то лягу, и не могу удержать сердце. А тогда лежу и не шевелюсь даже, не поворачиваюсь, как замерз.

– Мне кажется трудным сосредоточиться, когда стоишь или, тем более, когда ходишь. Трудно удержать внимание.

– Можно стоя. Стоять надо так: не шевелиться, живот втянуть, пояс подтянуть, грудь поднять, плечи развернуть. Это моя прибавка.

Учиться молиться можно только по ночам. Полчасика. Определи себе время: каждую ночь, или когда спать ложишься, возьми себе полчасика, со вниманием, так, чтоб не подпустить ни одного помысла. Раздельно надо: «Господи... Иисусе... Христе... помилуй... мя...» Тогда помыслу негде проникнуть, потому что идет слово за словом. Только скажешь «Господи», а внимание уже встречает следующее слово «Иисусе... »

– А образы?

– Молиться в груди надо, а картинки-то в голове, в воображении. Держи внимание в груди, и не будет картинок. У нас воображение во лбу, а память в затылке. Св. Иоанн Дамаскин об этом пишет. Если молишься в голове, то у нас ведь полна голова помыслов. Внимание надо спустить. В самую глубину сердца мы не можем, сердце глубоко, а вот в гортань надо. Где дыхание проходит в легкие, вот в этом месте и стоять. Когда опустишься в это место, тогда помыслы прекращаются! В гортани держи! И маленькие паузы между словами, вот так... И хорошо это с дыханием! Исихий говорит: «Молитву соедини с дыханием», то есть когда тянешь его к себе, как в художественной молитве: «Господи... Иисусе... Христе...» к себе тянешь, а «помилуй мя... » – из себя. И вот все время так. Это хороший способ удерживаться от помыслов.

– Вы говорили о пятисловной молитве...

– Григорий Синаит говорит, что для новоначальных лучше пять слов только.

– А когда добавляются?

– Пять слов для новоначальных... А я до сих пор как новоначальный. Пять слов. Так привык. А можно переменить: «Сыне Божий, помилуй мя... Сыне Божий, помилуй мя...», а то «Господи Иисусе Христе, помилуй мя... Господи Иисусе Христе, помилуй мя...» Пять слов. В этом удобнее удерживать внимание. И обязательно, чтобы раздельно. Маленькие паузы: «Господи... Иисусе... Христе... помилуй... мя».

– Нельзя ли, как Вы говорили раньше, полчаса сосредоточенной молитвы, а потом в той форме, какую практикуешь, когда стоишь или когда ходишь, или при работе?

– Лучше с поклонами поясными. Три четочки. Это как раз выходит полчаса. Со вниманием. А лежа, с молитвой засыпать – она тогда сама продолжается. И внимание на гортань, и стоя, и лежа. Если не будешь вниманием находиться в гортани, то будешь в голове. А там помыслы, памяти. У нас полна голова памятей – и голова, и воображение. И будешь лежать, и будут тебе картины всякие видеться.

– А когда вы тянете четки, стоя на молитве, вы тоже соединяете ее с дыханием?

– С дыханием. Я так привык. Я уж без дыхания не могу молиться. И когда хожу – всегда с дыханием.

– Не надо ли обращать внимание на особенность каждого организма? Мы в свое время говорили с Вами и с отцом Серафимом, что, когда я молился пятисловной молитвой и сидя, у меня оставалось слишком много воздуха. Вы тогда посоветовали лучше семисловной молитвой пользоваться, для того чтобы не оставалось так много дыхания.

– Вот какое дело. У меня искушение такое получилось: научился с дыханием, и вот наберу дыхание, а уже выдыхать надо... Надо приспособиться: столько набрать воздуха, чтоб столько же и выдохнуть. Три слова втягиваешь воздух, а на два – выдыхай. Такое же количество должно быть воздуха. Если много набираешь, а выдыхаешь мало, тогда остается. Надо так научиться: сколько вдохнул, столько и выдохни.

– В этом надо особенно упражняться?

– Привыкнуть надо. А то, когда вдыхаем короче, чем выдыхаем... вредно выходит. Надо ритмически. Сколько времени на вдыхание, столько же и на выдыхание. А то только у больных так бывает: у больных всегда короткое вдыхание, а выдыхание длинное. От длинного выдыхания все тело ослабевает, расслабляется, леность приходит.

– Как сделать, чтоб не засыпать на молитве?

– Я каждый день сажусь и засыпаю. Стоять надо и поклоны делать. А если будешь в кресле сидеть, в форме (старец имеет ввиду не мягкое кресло, а деревянную монастырскую «стасидию» или «форму»)... нет, встать надо! Даже из кресла выйти наружу. И вот как надо сидеть, чтоб не засыпать. Разведи руки, и держи, пока не заболят. И уйдет тогда сон. А при людях грудь подыми, вот так, чтоб не видели, и сон тогда отойдет. А если грудь опустишь, то ско-о-ро заснешь. Пел я себе такую песенку: «Ты живот-то подбери, и пояс подтяни, и грудь ты подыми...» Когда подымешь грудь, не заснешь тогда. А не то живот распу-устишь, грудь опу-устишь, и ты уже как тряпка, как старуха какая-то, и... засыпа-а-ешь.

Бодрость надо! Бодрость и трезвение. В теле бодрость, в сердце трезвение, а в уме – внимание. Бодрость – это напряжение мускулов. А трезвение сердца? В удерживании маленького дыхания. Не дерзко, а тихо-тихо дышать. В этом трезвение. А внимание, это – умом смотреть в слова молитвы и на Господа. Это внимание. Одно без двух других не может быть, только все три вместе: бодрость и трезвение и внимание. Одновременно должны быть. А то если только в бодрости тело, а трезвения нет, то не удержишься. Держать их все три.

– Когда садимся и опускаем голову на грудь, тоже подбирать живот?

– Подбирать.

– Сознательно?

– Живот подбирать, все равно!

– Обязательно ли молиться, опустив голову на грудь? Это советует Симеон Новый Богослов. Я слыхал, что один Валаамский старец советовал как бы открывать свою грудь.

– Нет. Бороду прилепи к груди.

– Таким образом ведь дыхание спирается.

– Нет. Надо плавно, тихо, спокойно. Чтобы дыханием нервов не горячить. А если подымешь голову, дыхание у тебя не будет спокойное. В « Добротолюбии» старец Игнатий пишет: тихо вдыхай и тихо выдыхай, тихо. А то нервы раздражаются, кровяная молитва тогда будет, как Игнатий Брянчанинов говорит.

– При этом ощущается какая-то сжатость в груди?

– Нет. Свободно должно идти. Если будешь насильно дышать, этим тоже горячишь нервы. Надо спокойно и тихо. Это Григорий Синаит и наш русский Нил Сорский указывают: как можно удерживай дыхание. В чем тут смысл? Не так, что удерживать дыхание, чтобы не дышать, или втянуть дыхание и задерживать. Нет! Дышать свободно, тихо и спокойно. Это и есть удерживать дыхание.

– Тут недоразумение может быть оттого, что люди часто обращают внимание не на сердце, а на желудок. Тогда получается сжатость.

– Неправильно дышат, да? У нас – через ноздри, в гортань и в легкие.

– Люди часто путают и дышат желудком. Поэтому, когда они сидят прижимая бороду к груди, у них получается сжатый желудок. От этого– смущение.

Разгорячение плотское бывает от этого. Дышать надо ровно. У нас ведь трубка одна. Этой трубкой вдыхаем, ею же и выдыхаем. Воздух идет в легкие, там много-много пузыриков, вдыхаем кислород, магнит и электричество. Все это идет в эти пузырьки. Когда расширяются легкие, тогда наполняются эти пузырьки. Когда легкие сжимаются, тогда эти пузырьки выливаются и обновляется кровь. Мы не в сердце дышим, а в легкие только. И из легких опять по гортани в ноздри выдыхаем.

– Но при этом ведь важно, чтобы внимание шло в направлении сердца, а не желудка. А то от этого происходит плотская раздражительность. В «Добротолюбии» в одном месте говорится о том, что от труда молитвы плечи должны болеть.

Григорий Синаит говорит, что молитва обязательно «с болезнью» должна быть. И грудь должна болеть, и плечи. А если не будет этой «болезни», то и молитвы неправильные.

– Это что, физически должно болеть?

– Чувствительность некая появляется в груди и в плечах от труда молитвенного. Когда посидишь так часа два, будет болеть.

– Вы говорили о внимательной молитве лежа. А можно ли молиться лежа перед сном, с целью заснуть?

– Это хорошо, если с молитвой засыпать.

– Но если приведешь себя в собранное, внимательное состояние, то и не заснешь...

– А все-таки заснешь! Да, хорошо так засыпать с молитвой. Засыпать, засыпать и все-таки заснешь.

– Бывает, когда начинаешь лежа читать молитву, при переходе в сон, сердце как бы пугается. Как бы екает. И тогда это надолго отгоняет сон, и какое-то неспокойствие появляется...

– Утомление сердца?

– Нет, ведь я тогда внимание на сердце не направляю. Оно просто так пугается. Может, я неправильно делаю, надо направлять?

– Надо, как преподобный Никифор в «Добротолюбии» учит: в словесности держи, в преддверии сердца.

– Поначалу я направлял внимание в сердце. Но от этого начиналась бессонница. Тогда я стал пробовать читать молитву без внимания на сердце. Но тогда сердце как бы увеличивается и пугается...

– Это ум пугает сердце. Один пустынник говорит: если молишься сердцем, не можешь уснуть. Остановись, а то не уснешь.

– А невнимательно нельзя?

– Невнимательно? Тогда это болтовня...

...В сидячем положении лучше сосредоточиться. В сидячем положении даже с молитвой Иисусовой, с художественной, сидеть надо согнувшись... Тут дыхание очень важно. Как только даешь себе свободно дышать – и тотчас же скоро заснешь. Больше вдыхай. Ритмически. Если коротко будешь вдыхать, а долго воздух выпускать, то скоро заснешь, прямо за пять минут.

А когда засыпать начинаешь, то являются какие-то неопределенные мысли вроде «я уже там был...» Где это был? Почему? или «Это прошло уже...» Такого рода мысли, это значит, уже засыпаешь. Мысли, неопределенные какие-то, вроде «Это напрасно!..» Что такое? Я ни о чем не думал, и вдруг такие расплывчатые помыслы! Один-другой такой помысел придет, обязательно заснешь. Тогда лучше вставай, встряхнись. Вон какой секрет!

И не допускай, чтобы сердце опустилось. Сердце держи наверху. Хоть ты и согнулся, а сердце держи наверху, не опускай. Если сердце опустится, тогда и дыхание опустится и тотчас же заснешь. Много надо упражняться в этом.

...У Св. Григория Синаита были лавры. Там только и занимались Иисусовой молитвой. Сидели на стульчиках целые ночи и дни. А сердце не открывается. Редко кому открывается. Сердце и ум связаны вместе. Когда ум будет чистый – и сердце будет чистое. И когда сердце будет чистое, тогда и ум будет чист.

Надо учиться в груди молиться, в словесности, в гортани, где воздух проходит до легких. В этом месте держать ум.

По «Добротолюбию» преподобный Никифор учит: «Надо сходить умом в сердце, и тогда сердце открывается». А потом говорит он так: «Ты много трудился и никак не добился, чтобы сердце открылось. А я тебе другой способ покажу. Есть словесность». (А словесность – это часть душевная, т. е. она раздражительна, желательна и мыслительна). «Словесность находится в груди. Поэтому держи ум в груди, и откроется тебе сердце».

– Преподобный Никифор, значит, говорит: словесно творите Иисусову молитву. А словесность я так понял: словесность – это часть мыслительная.

– Потом переходите на сердце – это под гортанью.

– Когда мы псалмы читаем, молитву творим или сами с собой совещаемся, то делаем это в словесности. А далее есть часть сердечная. Умом мы учимся. Есть трое устных: устная головная, устная сердечная и устная душевная. Правильно?

– Правильно. Только это очень трудно бывает различать.

– Я так это понял: есть в груди словесность, а есть в голове словесность. Науки головой запоминаем. И вот еще что я понял: в голове у нас есть способность узнавать – познавательная. Умом узнаем, умом и запоминаем. Сердечные способности: сознавать и чувствовать. Ум не может сознавать, он только узнавать может. А сознает только сердце. Это способности сердечные. Правильно я понимаю?

– Мне так кажется. Да.

– Но медицина с этим будет спорить. У меня есть товарищ, который занимается медициной. Он меня спрашивает, что это там у вас, значит, с сердцем. Ничего там в сердце нет. Сердце – это насос.

– Молимся мы сердцем. Сердцем сознаем. А умом мы только знаем, что мы молимся. Если я молюсь, то я сознаю, я чувствую, что молюсь. Довожу себя до сознания. А потом уже явятся чувства. А как явятся чувства, тогда уже и слезки пойдут. Без сознания, без чувства и слезинка не выкатится.

– Так надо сердцем сознавать, что ты к Господу обращаешься в молитве?

– Если ты только знаешь, что молишься к Господу, то это одно. А когда сердцем, тогда чувствуешь, что к Самому Господу ты обращаешься.

– Значит если человек во время молитвы забывает о том, что он обращается к Господу, тогда он уже сердцем не молится?

– Когда он обращается сердцем, он и молится, и молитву сердечную имеет. А если он не сознает, что он к Господу обращается, тогда он только головой молится. Знает, что есть Бог, и помнит, что к Богу обращается, но не сознает. А сознание приводит человека в чувство. А когда в чувство придет, тогда и заплачет он уже. Истинное покаяние тогда откроется. Грехи тогда сознает и искренно тогда начинает каяться. Прямо кричит Господу: прости, прости, помилуй! Все заключает в сердце. Так Господь нас создал: дал нам сердце – «живот наш».

Если человек приступит к сердцу, а «сердце глубоко», как в Псалтири писано (Пс.63:7). Сведи ум из головы в сердце. Свести-то легко, да не удержишь: ум все как пробка выскакивает из сердца! А для того чтобы удерживался, лучше поначалу держать его в словесности – на поверхности сердца надо ум держать, а не в глубине. В глубине-то как будто уже открывается, а на поверхности оно еще не открыто. Видите, какая разница: одно – поверхность сердца, а другое – глубина!

Из сердца исходят помышления злые и сквернят человека – желательные, раздражительные и мыслительные. Все страсти там. От греха как рана в сердце. Это уже залог бесовский. Он рану нанес: это уже страсть. А начинаются помыслы прилогами. Прилог даже безгрешный бывает... Когда молишься «Господи Иисусе Христе... » – прилоги как «младенцы о камень» (Пс.136:9) убиваешь, об Иисуса Христа. Как только в уме появляется помысел, прилог, так... «Господи... », убиваешь этих «младенцев». А если дашь ему войти дальше, не будешь внимать словам молитвы, но размышлять, уже это будет собеседование, затем сочетание, сосложение, а потом пойдет и пленение, и тогда уж страсти. Вон как они, помыслы-то начинаются, а ты молитвой – как только прилог приражается – сразу его убиваешь как «младенца о камень».

– А что такое пленение? Как это?

– Сначала начинается прилог, потом – собеседование с этим помыслом, сочетание. А сосложение, когда согласился с этим помыслом. А потом, когда согласился – уже пленение. Диавол взял тебя уже как пленника. Уже помысел оставить не можешь. Он тебя заставляет рассуждать об этом помысле. И вот это пленением называется. И тогда образуется уже страсть. Уже привык человек и не может без этого жить. Рассуждает, рассуждает... Все время в помысле живет. Когда же ему молиться? У него помысел. Прилоги сразу убивай, как «младенца о камень». Нельзя собеседовать с этим помыслом.

– У меня случалось в молитве, что не удавалось довести молитву до конца, то есть я начинаю: «Господи Иисусе...», а потом замечаю, что нахожусь где-то, не в молитве. Не доведя молитвы до конца, я находился в каком-то образе, что-то видел. Однажды имел образ, как бы паука. Старался вырваться из этого и начинал вроде бы молитву сначала, но оказывался там же. Наверное, я недостаточно сознавал, что происходит, ведь надо было тут же встать и поклоны делать?

– Да, можно поклонами... Это бес запинает. И у меня так бывает: не выговоришь и слова «Господи Иисусе Христе...» Бес не дает – запинает...

– Но это несознательно делается. Я как бы сплю, но это не сон. Мне казалось, что очень долго это состояние длится, минут десять, а молитв до того скажешь две-три. Как с этим бороться? Это запинание?

– Запинание. Обращаться умом надо к Господу. Не просто выговаривать слова. А Самого Господа надо видеть в молитве. Наше назначение, чтобы мы были как ангелы. Ангелы беспрестанно смотрят на Господа, и нам надо к этому стремиться, чтобы умом видеть в словах Господа, смотреть на Него. А то если умом будем говорить одни слова, а смотреть на Господа не будем, это недостаточно для молитвы.

– Но это безобразно смотреть? Безобразно. Духом. Бог есть дух. И как он Самарянке объясняет: «Духом поклоняться будете». И молимся мы духом к Самому Господу. А как это? Когда я обращаюсь к Господу, и тотчас же верую, чувствую, что я смотрю на Господа и Господь на меня смотрит. Господь-то на меня беспрестанно смотрит. В «Добротолюбии» есть одно хорошенькое словечко: Бог нас всегда видит, а человек видит тогда только, когда он кроме Господа ничего не видит. Тогда он может и слышать Его. Это маленькое выражение Илии Экдика в «Добротолюбии».

– Надо приобрести ясность в том, как себя представлять перед Господом во время молитвы, чтобы здесь не сбиться.

– Смотреть на Господа надо, с верой. На Господа смотришь и веришь, что Господь на тебя смотрит. Духом молиться, духом! Бог требует таких поклонников, духом поклоняйся. Бог есть Дух, и надо покланяться духом, и будут люди поклоняться духом. И мы своим духом молимся к Богу-Духу. Наш дух с Богом соединяется. Когда мы с верой обращаемся к Духу-Богу, то Господь на нас смотрит, и дух человеческий с Духом Господним соединяются во время молитвы.

– Как это сделать?

– Верой. И лучше всего, чтобы молитва соединилась с дыханием. Тогда очень хорошо. Когда вдыхаешь – привлекаешь благодать Божию к себе. Когда выдыхаешь, то питаешься благодатью Божией, вкушаешь благодать Божию. Это все верою совершается...

– А когда выдыхаешь?..

– Выдыхая, – вкушаешь благодать. Просишь милости Божией... «Господи Иисусе Христе» – это ты привлекаешь благодать, а когда выдыхаешь «помилуй мя» – уже к тебе приходит милость, уже вкушаешь прямо, милость Божию вкушаешь. Это все верой делается. Апостол Павел сказал, что «сердцем веруем, а устами исповедуем» (Рим.10:10). Близ тебе, говорит, Господь: в сердце твоем и в устах Твоих находится. Когда мы говорим: «Господи Иисусе Христе», – в этом имени Сам Господь, как говорит Апостол Павел. Все заключается в вере и во внимании.

– Это должно само родиться, с трудом, с работой, с молитвой?

– Упражняйся в этом. И так всегда, как молишься, тотчас же обращайся к Господу. Дух твой должен обращаться к Господу. И чувствовать Господа. И тут отголосок, тут же отклик получаешь. Милость к тебе приходит. Это все верой, верой совершается, верой и понуждением. Вот какое дело! «Го-осподи Иисусе Христе, поми-илуй мя!» Это очень хорошая молитва. От одного произношения молитвы уже чувствуешь вкушение милости Божией. И дальше больше. И если со вниманием. И во время молитвы, если четочку всю протянешь... слезки пойдут тогда... умиление придет... И теплота сердечная тогда пойдет.

– Самая беда-то это – внимание.

– Внимание. Старайся удерживать внимание в словах молитвы. Тогда и помыслам некуда вскочить, потому что внимание занято словами молитвы.

– Бывает так, что молитва идет, а помыслы параллельно к ней идут.

– Не могут они вскочить. Нет им места. Только сказал «Господи», сразу за ним следует «Иисусе... » Так некуда ему вскочить-то.

– Так они рядом идут!

– Молитва убивает их. Имя Иисусово убивает их. Не могут они. Только прилог вскочил – и имя Господне убивает его.

– Как-то сознание легко отходит от молитвы. Остаются слова, но внутри этих слов есть другие мысли.

– Что произносишь – сердцем сознавай. Не умом только слышу и понимаю, что я произношу слова. Нет! Сознанием. Сознание у нас в сердце находится. Это чувство сердечное. Когда произносишь слова, то сознавай, как бы ты их чувствуешь... Упражняться надо в этом. Средь дня, в толкучке, это невозможно-то. А вот среди ночи, или в какое-нибудь определенное время, полчасика так заниматься. И с поклонами. На каждой молитве поклон сделай. Молиться можно и так: на каждое зернышко одно слово. За каждое слово одно зернышко. Это очень для внимания полезно. По полчаса одну ночь, другую ночь, третью... И понемножку приучишься к вниманию.

– А каким образом в толкучке этим заниматься можно?

– В толкучке невозможно. Смирение только нужно: поми-и-луй мя, Господи.

– Приготовлять себя к этой вечерней молитве можно?

– Вечерняя молитва тебя приготовит, тогда и среди дня будешь вниманием отбивать это все. Ночная молитва тебя приготовит к дневной. Тогда днем отбиваешь, отбиваешь разные разговоры или встречи разные. Бороться с этим всегда. Трудно вам внизу-то... Смирение, сознание и покаяние. «Прости, Господи, что в мире живуще, тело носяще, от диавола прельщаеми...» – непрестанно. И что поделаешь, к милости Божией обращайся со смирением. Проси у Господа прощения. Что поделаешь? – «...немощен есмь».

– Для тех, кто живет в миру, самое трудное очищать ум, потому что они так заняты всякими мыслями. Труднее всего перед молитвой как-то успокоиться, сосредоточиться...

– Это только в ночи можно. Ночь кончается где-то после 12 часов. День длинный бывает. Вот в миру еще в 11 часов говорят по телефону, ложатся-то в 12. Так у них ночь проходит в телефонных разговорах... Да и у вас, наверное, как в миру... У нас же: как солнце зашло, началась ночь. Тогда мы закрываемся, и тогда – молись! Как заморился – отдохнул, полежал. Проснулся – опять давай молиться. Никто тут не мешает.

– Но диавол тоже мешает?

– Очень мешает. Не дает даже выговаривать Иисусову молитву, запинает. Я хочу непрестанно умом говорить Иисусову молитву, а он затыкает. Так что и не выговоришь.

– А что тогда делать?

– Вот что. Становись на поклоны. Расшевелиться надо хорошенько. А то как свяжет тебя: «ложись, дескать, спи... » А как ляжешь – кошмары. Такие он тебе кошмары приплетет, что как проснешься – сам не разберешься: наяву ли это было или во сне?

Часто мне снился Серафим, покойник. Часто, почти что каждую ночь снился.

– Меня просил один человек спросить, что делать, когда внимание направляется на Господа, а вместе с тем хульные помыслы появляются.

– Хульные помыслы? Это диавол их нагоняет. Иисусовой молитвой убивай эти помыслы.

– Но он говорит, что эти помыслы появляются как раз во время Иисусовой молитвы. Что тогда делать?

– К Самому Господу обращайся. Смотри на Господа. Ведь эта хула на Бога – это от диавола. А ты плюнь на него, на диавола. Не верь этим помыслам. Он в нашем уме преобразуется так, как будто мы сами говорим. Он говорит нашим умом, нашими помыслами. Не внимай этим помыслам.

– Но человек сам в ужасе от того, что возможно в его уме.

– Не обращай внимания. Плюнь. Это не я говорю, а диавол говорит – моим умом.

– И не размышлять дальше?

– Не обращай внимания. Дух злой вмещается в наш ум и даже языком нашим говорит.

– Но человек сам себе это ставит в вину.

– Бог этого не принимает, не вменяет Господь этого в вину. Не согрешает человек этими помыслами. Это диавольский помысел. Так и говори: «Это не мое, это твое». Плюнь на него, на диавола. Когда не будешь ему верить, тогда он скоро отойдет. И плюнь на него и скажи: уйди от меня, запрещаю Иисусовой молитвой. Внимай Иисусовой молитве, а этим помыслам, не верь им. Он стращает тебя: вон ты какой! Как ты хулишь Бога! А ответ твой должен быть: «Это не я хулю, это ты хулишь». Перекрестись, больше ничего. «Я этим не грешу. Это твое. Я Бога не хулю никогда».

– Но диавол спорит с этим. Говорит, что хула от гордыни, которая в тебе.

– Я каюсь. Я гордый. Господи, прости меня – я гордый. Исцели меня от гордости. Я каюсь в этой своей гордости. Это моя греховность. Гордость. Уныние. Тщеславие. Осуждение. Каюсь в этом, Господи. Прости мне, гордому. Чувствуешь гордость, прямо говори: «Господи, прости меня гордого». Обращаюсь к Самому Господу. Только Он может исцелить наши страсти. Сами мы не можем свои страсти исцелить. Он врач душ и телес наших, Он уврачует нас. Сами мы не можем избавиться от страстей. Сознавать это и каяться. Доводи себя даже до слез, чтоб поплакать об этом...

– Отец Никодим, в наше время очень много приходится сообщаться с неверием. Люди страдают от неверия. Я с этими людьми беседую и невольно заражаюсь этим духом...

– Не надо. Обладай самим собой. Верь, что это дьявол влияет на вас. Отгоняй его молитвой Иисусовой. При беседе надо тоже постоянно молиться. Прогоняй это, побеждай молитвой Иисусовой. «Пусть эти помыслы с тобой остаются, а я этим не согрешаю. Ты меня стращаешь этим, что я согрешаю. Я не согрешаю, потому что это не мои, это твои». Так ему говори, бесу.

– А если с людьми разговаривать, то после продолжительных разговоров, в которых борешься и стараешься отстоять веру, так потом, когда уже уходишь от этого человека, находит уныние, и продолжаешь в уме спор...

– Это бесовское влияние. Молись Господу и проси, чтобы отогнал это. Забыть этот разговор. Все это дьявольское...

– А как к человеку относиться?

– Да как к собрату. Он член наш.

– Как-то это тяжело слишком получается... Член наш. Должна быть любовь. Волей неволей как-то этим угнетаешься.

– Что будешь делать? Сознавай немощь свою и кайся Господу Богу – немощен я. А Господь молитвы принимает смиренные. В то же время сразу и покаяние приноси. Не тогда, когда придешь домой и вспомнишь о покаянии, а тут же, тотчас же и кайся.

– А еще у меня есть такие люди, которые говорят: «Я причащаюсь у протестантов, у католиков. Мне все равно. Бог один».

– У них благодати нет. Потому что благодать там, где истина. Бог есть истина. И кто держится истины, там благодать. А кто держится лжи, там во лжи нет благодати.

– Но такого человека, сколько ни убеждай, – он стоит на своем.

– А все равно: лжи веришь. Ты Богу не веришь тогда. Ты говоришь – Богу верю. Ты не веришь, потому что Бог противится этому.

– Такой человек утверждает, что дома молится по-славянски, а причащается у протестантов и ему хорошо. А в нашей Церкви причащаться не будет и исповедоваться у меня не может, потому что я слишком молодой.

– Такого и не исповедуй, не принимай его исповеди. «Лучше согласись сперва с православной верой, тогда буду тебя исповедовать и грехи твои принимать, и разрешу тебе, если ты будешь православным».

– Я чувствую тяжесть от того, что я не нахожу пути к этой душе.

– Убеждать ее, чтобы православие приняла.

– Не могу успокоиться, когда дела так обстоят.

– Так что будешь делать? «Принимай убеждение православное, и тогда мы с тобой будем разговаривать. А если ты не хочешь принимать веру православную, то нет у нас с тобой никакого общения, никаких разговоров». Я прямо, категорически скажу.

– А это не оттолкнет человека?

– Почему же оттолкнет? Я ему говорю: верь в Православие, а он не хочет верить. Так нет у нас с ним больше разговоров. Я человек православный, а ты –католик. И нет у нас с тобой общего.

– А не выйдет так, что я отогнал человека от Церкви?

– Он же не принимает Церкви. Как это ты отгоняешь?

– Но он не понимает, не сознает.

– Убеждать надо. От Священного Писания, от Евангелия. А пастору его скажи: растолкуй мне слова, которые Господь сказал: «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем» (Ин.6:56). Вы Тело и Кровь принимаете? Спроси пастора протестантского.

– Человек этот мне говорит: у католиков нет обоих видов в причастии, а протестанты причащаются и хлебом, и вином, поэтому это то же самое.

– Нет благодати там. И профессора разные об этом спорят... Что будешь делать? Стоять на своем, да больше ничего.

Ко мне пришел один немец. Услышал: Никодим, Никодим... Искал, нашел меня. Просит: я хочу научиться по «Добротолюбию» Иисусовой молитве. А я говорю: ты не православный. Эта книжка для православных людей. А как ты будешь учиться Иисусовой молитве по «Добротолюбию», когда ты протестант? Тебе надо вперед Православие принять, тогда о книге «Добротолюбие» разговаривать будем с тобой. Он отвернулся от меня и отошел. Вот как с ними обращаться...

– Мне самому трудно жить в таких обстоятельствах, где справа и слева такое окружает.

– Что будешь делать? Опять обращайся к Господу, что не смогу, Господи, прости. Хотел как-нибудь помочь человеку, да сам-то немощный. Обращайся к Господу: прости и вразуми меня, как мне поступить. И с грехами-то чужими как поступить? Бывают грехи большие. Эпитимию какую-нибудь надо давать, большую. Попоститься, например, столько-то дней.

– А ведь люди никак и не поймут, что такое пост. Как же быть?

– Да, миряне уж и не постятся. Поел мяса, а следующий день причащаться хочет... Убеждать надо: согрешаете вы, и я с вами согрешаю, если вас разрешаю. Ну что ж, каемся Богу, что согрешаем. И другой раз, когда будешь причащаться, смотри, приготовься. На этот раз уж я тебе прощаю, Бог простит. А другой раз попостись и тогда причащайся.

– От людей все слышны две фразы. Первая: Бог один...

– Да, Бог один, но Он есть и Истина. Не может быть двух истин. Как же так – Бог истинный и ложный? А ты говоришь, что ложный бог, который у тебя – это тоже Бог.

– А другая фраза, которую часто слышишь: это – ну, Бог простит.

– Бог простит... – надо покаяние принести Богу! Исповедуй священнику, чтоб он тебе разрешил. Им дана власть прощать и разрешать. Своего покаяния недостаточно. Обязательно покайся священнику. И чтоб он тебе за это наставление хорошее дал и какую-нибудь эпитимию дал, чтоб ты больше не согрешал так, помнил об этом. Ну, хоть по три поклона надень клади – такие вот небольшие эпитимии, или по 10 поклонов клади. Объясни ему, что это, чтоб помнил и больше не согрешал. Если на месяц ему по три поклона в сутки дать, неужели три поклона в сутки положить не может? «Господи, прости меня» – и поклончик. С сердечным сознанием чтобы было, а не так просто – поклон бросал бы.