Моё обращение в Православие

Воспитание в расколе. – Детская боязнь церковников. – Кощунство поповщинского наставника. – Образчик беглого попа. – Появление у нас православных миссионеров. – Свидания и беседы с Е.С.Фетисовым. – Разговор с родителем. – Общее собрание старообрядцев и мой разговор с ними.

Родился я в 1854 году, Пензенской губернии, Нижнеломовского уезда, в селе Ростовке. Родители мои исстари были старообрядцами беглопоповской секты, и я также рождён и воспитан был в том же самом обществе и был научен от своих родителей и прочих таковым понятиям о Православной Церкви, что это не Церковь, а еретическое сонмище, что в ней царствует антихрист от лет Никона патриарха, а попы ныне те же самые антихристы. При этом родители и старшие нам, детям, очень строго наказывали, чтобы мы больше всего боялись православных священников, особенно если встретятся с иконами, бежали бы от них.

Как действовали на нас, детей, подобные наставления наших родителей и старших, показывает следующий случай из моего детства. Однажды играли мы, несколько товарищей, среди улицы, и случилось, что православные несли усопшего: за святой иконой и гробом шли священник и диакон в чёрных облачениях. Лишь только мы издали увидели их, как товарищи мои закричали: «Идут мирские с образами; давайте бежать!». Я сказал: «Зачем? Лучше посмотрим на них». Товарищи ответили: «А узнают наши, тогда что́ нам будет?». В это время православные уже успели подойти к нам довольно близко. Товарищи мои разбежались, куда попало; я тоже хотел бежать, да посовестился, так как летами был старше товарищей. Переждав, пока пронесли усопшего, товарищи мои опять собрались и спросили меня: «Ты не бегал от них?». Я сказал: «Да, не бегал; а вы зачем убегали? Они такие же люди, как и мы, и вам бы посмотреть». Они сказали, что их дома за это наказали бы.

Поистине, печально состояние людей, родившихся и воспитавшихся вне Церкви Христовой! Они, как только начинают входить в смысл, уже научаются родителями хулить Церковь и её пастырей, и этот, с детства приобретённый навык весьма трудно искореняется.

Однажды пришёл я к своему наставнику в келью для служения панихиды и увидел у него под божничкой мешочек. «Что это у вас за мешочек?» – спросил я. Наставник сказал: «Это запасный Агнец Божий сохраняется». Я попросил, чтобы он показал мне, какой запасный Агнец. Наставник мою просьбу исполнил. Перекрестившись, развязал мешочек и вынул из него чашечку и ложечку деревянненькие (для разведения крох с водой), бутылочку с мнимо-богоявленской водой и мнимо-запасный Агнец, то есть пшеничную лепёшку, видом круглую, с восьмиконечным крестом и Адамлей главой, с тростью и копием и надписанием: «се Агнец Божий»... и проч. Этим, объяснил мне наставник, причащают умирающих, кого Бог приведёт, и это есть святыня, без которой спастись невозможно.

Потом прошли слухи, что наставник, за неимением своего мнимо-запасного Агнца, брал просфоры у просфорни православной, которая ему была двоюродная сестра, и тем будто бы причащал свою паству. По поводу этого созван был в моленной собор из мужиков и баб. Собравшиеся много кричали: «Брал! Брал!». Позвали наставника и велели ему принести свой мнимо-запасный Агнец. Наставник спорить не стал; принёс свой мешочек, развязал его и показал всё, что было в нём, и стал уверять, что просфор у двоюродной сестры не брал, а всё, что́ показывал, досталось ему от прежнего наставника. Но ему сказали: «Если не поклянёшься перед иконами и перед собранием, то мы тебе не поверим». И несчастный губитель душ человеческих произнёс клятву перед собранием своих прихожан ради скверного прибытка.

Помню ещё случай. Собрались члены нашего старообрядческого общества к своему наставнику в дом для обсуждения своих общественных дел, и зашла у них речь о том, кому принадлежат книги, находящиеся в моленной. Старики сказали, что книги эти большей частью общественные. Наставнику это не понравилось, он сказал: «Книги мои! Покупал их мой родитель!». Один из старообрядцев заметил ему: «Зачем твои? Нам старики говорили, что Евангелие и Апостол покупали вместе с вами, а остальные книги все общественные». Наставник с раздражением сказал: «Ни одной строчки не дам: мои все книги! Я вас знать не хочу!». И началась у них брань. Наставник вскочил с своего места и закричал: «Не дам вам книги! Я вот возьму Евангелие-то, разорву пополам, да истопчу ногами, а вам не дам!». До такого нечестия доходят вожди раскольнических обществ!

Таковы были у нас наставники, исправлявшие службы и некоторые требы в отсутствие попов. А каковы эти попы! У наших беглопоповцев был обычай, да существует и доныне, привозить их, не справляясь даже, действительный ли это поп, – лишь бы только были у него длинные волосы, да проклял бы Церковь Православную. Укажу один пример. Поехали куда-то наши старики и привезли попа для исправления треб. Дали знать по всем сёлам нашей вотчины, чтобы в назначенный день все съезжались в лес Воейковской дачи, в балку (то есть овраг) между селом Головинской Варежкой и деревней Качелейкой, куда и приведут попа. Пригласили и меня быть отцом крестным для приготовленных к крещению. Когда все собрались, отыскали в лесу полянку подальше от дороги, расставили иконы, поставили кадушку с водой, – одним словом, приготовили всё, что́ было нужно. Крещение нужно было совершить над сорока четырьмя детьми, так что восприемники и дети составили вокруг купели довольно большой круг¹. Потребовали батюшку, который находился в кустах. Увидев, что его ведут под руки, я подумал: не болен ли он? Но на деле вышло совсем другое: поп оказался чрез меру выпившим. Начался чин крещения, но батюшка совсем ослаб, так что хоть бросай службу. Что было делать? Придумали устроить сиденье среди круга и посадили батюшку; двое мужиков стали поддерживать его, чтобы прямее сидел, а когда нужно было помазывать крещаемых елеем и мнимым миром, третий мужик взял его руку со спичкой и управлял ею... При хождении вокруг купели батюшку взяли под руки и повели; потом опять посадили на сиденье...

И на все эти безобразия мы смотрели снисходительно! И никому не приходило на мысль спросить себя: законны ли эти попы и совершаемые ими, притом же столь безобразно, священнодействия? И может ли общество, управляемое такими пастырями, именоваться Церковью, и возможно ли в нём получить спасение?

В таком ослеплении, не имея и понятия об истинной Церкви Христовой, прожил и я до начала восьмидесятых годов, когда к нам стали являться для бесед православные миссионеры. Их появление заставило встрепенуться наших старообрядцев. Некоторые из членов нашего общества стали покупать старопечатные книги, на которые ссылались миссионеры, стали читать и изучать их. Так, самые состоятельные из наших старообрядцев братья Чернышёвы приобрели «Кормчую», «Кириллову», «Книгу о вере», «Катехизис великий», «Евангелие Благовестное» и некоторые другие книги. В них мы надеялись найти себе оправдание перед миссионерами.

Я не могу припомнить имени первого миссионера, который приезжал к нам из села Поима. Потом стал ездить для бесед с нашими старообрядцами миссионер о.Ксенофонт Крючков. На первой его беседе я не был, потому что находился в отлучке. Когда я возвратился домой и мне сказали, что приезжал миссионер, я потужил, что не пришлось присутствовать на беседе, и сказал своим: «Я бы ему (то есть о.Ксенофонту) доказал, что мы имеем у себя всё, что́ нужно для христианина, и составляем из себя церковь Христову, а он еретик. И зачем он приезжал к нам? Мы сами всё знаем без него! Учил бы своих; а то они молиться не умеют!».

Вскоре потом, в декабре месяце 1882 года, я с женой поехал к празднику святителя Николая Чудотворца в деревню Кургановку, Нижнеломовского уезда, к жениному дяде. По обыкновению, ходили в моленную ко всенощной и к часам, по окончании которых был отслужен молебен. Со второго дня праздника все, по обычаю, начинают ходить друг к другу в гости. Мы с дядей пошли в гости к крестьянину той же деревни Ефиму Сергеевичу Фетисову, который в то время только что присоединился к Православию². Он нас принял ласково, угостил хлебом-солью и предложил нам побеседовать о вере. Мы рады были этому предложению, потому что желали узнать, что́ понудило его присоединиться к Великороссийской Церкви. Книг у него было много, – все, какие только требовались, – и слушателей собралось довольно достаточно. В числе собеседников находился крестьянин села Александровки, того же Нижнеломовского уезда, Дмитрий Сергеевич Корытцев³. Я направил разговор на Церковь Православную, указав на её мнимые новшества. По сему случаю читали «Розыск» и «Пращицу», и всё прочитанное обсуждали, – и обсуждали спокойно и здраво, на основании слова Божия. Мне это понравилось. Беседа продолжалась целый день не без пользы.

Поутру, на следующий день, мы только что встали и, помолившись Богу, сели за стол позавтракать, – смотрим: идут к нам наши вчерашние собеседники, Фетисов и Корытцев. Мы встретили их и пригласили за стол. Закусили и опять начали разговор о вере. Фетисов поставил вопрос: старообрядческое общество имеет ли свойства Церкви Христовой и составляет ли оную, существуя с одними беглыми попами, или нет? Мы, конечно, старались доказать, что старообрядческое общество составляет Церковь Христову и существуя с одними попами; в доказательство приводили правила и примеры, какие приводятся всеми старообрядцами (например, 69-е правило Карфагенского Собора и прочие). Фетисов нам объявил, что этими правилами и примерами может руководиться одна Церковь, которая, по слову Апостола, есть столп и утверждение истины, старообрядческое же общество, как не имеющее свойств истинной Церкви Христовой, руководиться сими правилами не может. Потом прочитал на память из Малого Катехизиса известное место: «Имать Церковь и сие достоинство от Христа» и прочее (л.25). Мы не могли возражать Фетисову, и так как книг у нас не было, то пошли опять к нему в дом, где и продолжали беседовать почти до вечера. Эти две беседы мне очень много пользы принесли: я уже начал не так смотреть на именуемое старообрядчество, как смотрел дотоле, – понял, что с одними попами, да ещё беглыми, наше общество составлять Церковь не может.

Когда я возвратился домой, родители мои узнали, что я ходил к Фетисову разговаривать с ним о вере, и стали упрекать меня за это.

– Зачем ты ходил к нему? – начал говорить мне родитель. – Он еретик! И ты разве думаешь туда же? Что ты? С ума сходишь? Вот, как приехал оттуда, только и речи, что о церкви! Мы сами – церковь. Церковь-то в нас состоит.

Я спросил родителя: «Где же так писано, чтобы простолюдины без епископа могли составлять Церковь Христову?».

Родитель сказал: «Или ты не знаешь, что́ постом-то поют? Помнишь: „Покаяния отверзи ми двери“? Тут говорится о церкви нашей телесной. Вот и выходит, что каждый человек сам составляет церковь».

Я заметил родителю: «Тут говорится не о той Церкви, через которую можно получить спасение. Вы поймите, – ведь здесь поётся: „Церковь нашу телесную, всю осквернену“. Вот, церковь-то наша телесная – осквернённая грехами; а христианину необходима Церковь, которая и грешную душу нашу, и осквернённый грехами телесный храм наш очищает кровью Христа, излиянной за весь мир. И Церковь имеет сей дар очищать грехи, по слову Господа: „елика аще свяжете на земли, будут связана на небесех, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех“ (Мф., зач.76). В этой-то Церкви необходимо каждому пребывать, потому что, „кто при ней не пребудет и в ней не обрящется, той и вечного оного и блаженного, по временнем сем житии, живота наследити не может“» («Книга о вере», гл.25, л.216 на об.).

Родитель на это сказал мне: «Получше тебя люди-то есть, да не говорят об этом; а ты из молодых да ранний выбираешься!».

Я промолчал, и этим разговор наш кончился. С этих пор, читая книги, я более и более убеждался в правоте Церкви; но оставить старообрядчество не решался, так как этому сильно препятствовали родители. Каждый праздник я ходил в моленную, но больше для того, чтобы побеседовать о вере с старообрядцами, так как у наших старообрядцев есть обычай – после каждой службы в моленной садиться и разговаривать.

Между тем пришлось мне присутствовать на многолюдном собрании старообрядцев, устроенном в селе Каменке по тому случаю, что благодаря беседам о.Ксенофонта Крючкова и чтению уважаемых старообрядцами книг, многие из наших старообрядцев, подобно мне, усомнились в правоте старообрядчества и сделались склонны к принятию Православия. Вожакам старообрядческого общества, для устранения влияния на других со стороны этих усомнившихся в расколе лиц, захотелось подтвердить свои раскольнические мнения и правила: с этою целью они и назначили собрание в Каменской моленной. Дали знать по всем сёлам, чтобы старообрядцы в назначенный день съехались в село Каменку для обсуждения разных предметов, касающихся веры. Народу собралось очень много, – полна моленная; и книг было привезено много. По открытии собрания один из старообрядцев вышел на середину и воскликнул: «Братия о Христе! Если кто из вас не имеет дух одинаковый с нами, то выходи вон из собрания!». И повторил эти слова до трёх раз. На это я сказал: «Напрасно вы это говорили; если кто не имеет одинакового духа с нами, тот и сам не пожелает здесь быть». Потом я подошёл к аналою, на котором лежало «Благовестное Евангелие», и, открыв зачало 95-е от Луки (л.205), прочитал вслух следующее: «Человек некий добра рода иде на страну далече прияти себе царство, и возвратися. Призвав же десять раб своих, даст им десять мнас, и рече к ним: куплю дейте, дóндеже прииду», и из толкования (л.206 «Рабам же своим десять мнас вда. Раби же, имже церкви поручи. Десять глаголет быти совершеннаго ради церковнаго состояния. Ибо в церкви чин совершение имать, предстоящими украшение: и ни большим лепо быти, ни мнее, еже слова благодатию трие сии образи в церкви: очищение, просвещение и совершение. Три сия действа наследуема чинов: диакони очищают оглашением учения; пресвитери просвещающе крещением; архиереи же священные чины поставляют и совершают, еже есть рукоположение. Видиши ли: чины к действом, ни вящше, ни мнее реку предстоящих». Прочитавши это, я сказал собравшимся: «Вот видите, что́ говорится в „Благовестнике“: в Церкви необходимо должны быть три чина: епископ, пресвитер и диакон!».

Стоявший около меня наставник каменковской моленной заметил, что всякое писание должно быть принимаемо в своё время.

Я спросил его: «Разве ныне не время принимать Писание, и разве это всякое писание?».

Наставник ответил: «Не время» и прибавил: «Принимающий Писание не в своё время проклят да будет!».

А другой вожак раскола, Мина Васильев Фетисов (крестьянин села Каменки), указывая на Евангелие, сказал: «Это чернила только, одни чернила!».

Я заметил Фетисову: «Верно вы сказали: для нас, старообрядцев, Евангелие точно одни чернила, потому что мы не следуем его учению; для нас и всё святое Писание только чернила; а вот наставления наших отцов, которым мы слепо следуем, это не чернила!».

Тогда они повели речь и о преданиях отцов, – именно возбудили вопрос о беглых попах, которых принимают старообрядцы, следуя примеру предков. Некоторые из разумеющих Писание заметили, что незаконно принимать таких священников. Я подтвердил их мнение, приведя во свидетельство 39-е правило святых апостол, глаголющее: «Без воли епископа своего пресвитери или диакони да не творят ничтоже: тому бо суть поручени людие Господни» («Кормчая», л.10 на об.). Прочитал и толкование на это правило.

– Вот видите, – продолжал я, – в правиле говорится, что поручены людие Господни епископам, а не священникам. Священник без воли своего епископа не может священнодействовать, а если дерзнёт на сие, то извергается от сана по 12-му правилу Первого и Второго Собора, в котором сказано: «Никтоже от пресвитер в церкви, сущей внутрь дому, да служит, ни детей да крестит без повеления епископа, измещетбося; извержени бо от причта епископом да будут, иже в церквицах, сущих внутрь дому, служащи; дерзнувшии же чрез сие да извергутся, и приобщающиися к ним да отлучатся» («Кормчая», л. 220, на об.).

На это Мина Фетисов сказал: «Мы собрались не для того, чтобы правила разбирать, а затем, чтобы посоветоваться, как удобнее поступить: привезти ли священника для нуждающихся, или не привозить?».

Я заметил Фетисову: «Привезти не трудно; мы такими попами живём 200 с лишком лет; да получаем ли мы от них, действующих без воли епископа, разрешение грехов? – вот в чём дело».

Фетисов сказал: «Не только священники могут разрешать, но даже и простые монахи. В „Номоканоне“ сказано: „Старча исповедь прията“».

Я взял «Номоканон» и прочитал указанное Фетисовым правило. Оказалось, что не только простым монахам, но и священникам без повеления епископа не повелено грехи примирять.

Фетисов озлобился на меня и сказал: «Вы расстройщики! Хотите только собрание расстроить!».

Разгневанный, он ушёл на солею и сидел там, пока не успокоился. А старообрядцы завели речь о Православной Церкви, об её мнимых новшествах, – начали осуждать Церковь и её пастырей за неисправление в точности по уставу церковных служб, и наконец о троеперстии, которое прямо объявили ересью.

– Вы обсудили скоро, – заметил я, – только правильно ли обсудили?

Сидевший здесь же, упомянутый мною, крестьянин села Александровки Димитрий Сергеевич Корытцев поддержал моё замечание и стал объяснять, что в троеперстии тремя первыми перстами означается Святая Троица. Но все восстали на него и назвали его безумным за то, что стал защищать троеперстие. Немало говорили потом о сводных браках, заключаемых без присутствия священников и без священнического венчания. Большинство старообрядцев признавали, что эти браки незаконные; а Фетисов Мина Васильевич обратился к собранию и сказал: «Не могите, братия, уклоняться ни в какую сторону, а как наши отцы и дедушки жили и в чём померли, этого и нам надо держаться: они не глупее нас были!».

Я заметил на это Фетисову: «Правду вы сказали, что старики наши хорошо жили и померли; но в их жизни одно нехорошо было: не имели они духовных пастырей, которые могли бы их разрешать от грехов, по слову Господа: „имже отпустите грехи, отпустятся им: и имже держите, держатся“ (Ин., зач.65). И выходит, что наши старики отошли от света сего, не получив отпущения грехов своих. Не хорошо было ещё то у наших стариков, что они жили и умерли не сподобляясь причастия тела и крови Христовой, и потому без надежды на получение жизни вечной, ибо сам Господь сказал: „Аще не снесте плоти Сына Человеческаго, ни пиете крове Его, живота не имате в себе. ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот вечный, и Аз воскрешу его в последний день“».

Фетисов сказал: «Будь христианином, и так спасение получишь!».

Я заметил ему: «Нет, в книге „Златоустник“ вот что сказано: „Аще же кто и чисте живя и в покаянии, а не приемлет Таин Христовых, не может спастися. Господь рече: ядый Мою плоть, и пияй мою кровь, во Мне пребывает и Аз в нем“» (л.134).

Присутствовавшие подтвердили, что я говорю верно. Фетисову это не понравилось, и он, ни с кем не простившись, ушёл домой. Этим и кончилось собрание.

Мои беседы с Чернышёвым: первая о том, что без епископов и без Таинств Церковь Христова быть не может. – Вторая беседа о приятии бегствующих от Великороссийской Церкви священников. – Третья беседа о кресте четвероконечном.

Возвращаясь с описанного общего собрания старообрядцев, многие из нас дорогой прямо выражали сожаление о слепоте своих вожаков; а я убедился после этого ещё более в совершенной неправоте раскола. Однако, по возвращении домой, продолжал по-прежнему ходить в моленную к каждой службе, чтобы именно беседовать с своими о вере. И каждый почти праздник приводилось мне вести беседы с главным вожаком раскола в Ростовке, Григорием Савельевым Чернышёвым. Опишу здесь три мои беседы с ним.

Первая беседа была несколько дней спустя после каменковского собрания старообрядцев. Был я в нашей ростовкинской моленной у вечерни. После службы народ расселся по лавкам, и я спросил Чернышёва:

– Почему на бывшем в селе Каменке собрании тамошний наставник утверждал, что принимающий Писание не в своё время проклят? А Мина Фетисов на каком основании «Благовестное Евангелие» называл чернилами?

Чернышёв начал было утверждать, что этого не говорилось; но бывшие на том собрании старообрядцы заметили ему, что сами слышали, как эти слова были сказаны. Тогда Чернышёв признал, что люди, которые произносили это, должно быть, и сами не понимали, о чём говорили.

Я спросил Чернышёва: «А вы как понимаете слова „Благовестника“ на 95-е зачало от Луки?».

Чернышёв ответил: «Я признаю так, как они писаны в „Благовестнике“; а что у нас нет епископов, так это вопрос другой».

Я сказал: «Вот вы сами говорите, что у нас нет епископов; а когда нет епископов, то скажите: исполняются ли на нас, старообрядцах, слова „Благовестника“? Имеет ли наша старообрядческая церковь данные Господом мнасы? Раздаёт ли их своим чадам? Раздавателей этих святых даров, то есть епископов, которые, по „Благовестнику“, священные чины поставляют, у нас нет: кто же мог раздавать у нас в течение двух столетий необходимые для спасения дары благодати?».

Чернышёв подумал и потом ответил: «У нас раздаются дары нашими от ереси приходящими попами».

Я сказал: «Попы, приходящие к нам, не имеют права раздавать дары и не раздают. Апостольское 39-е правило говорит: „Без воли епископа своего пресвитери или диакони да не творят ничтоже: тому бо суть поручени людие Господни“, то есть епископу, а не священникам».

Чернышёв ответил: «У нас был епископ Павел Коломенский, да его замучили».

Я сказал на это: «Был епископ; а потом 200 лет не было, и теперь нет. Значит, мы не имеем и преподания благодатных даров. Скажите же: может ли без епископа быть Церковь Христова?».

Чернышёв с некоторым гневом ответил: «Что ты мне говоришь всё о епископах! Их велено рассматривать, – достойны ли своего звания. О них вот что́ пишет святитель Афанасий Александрийский: „Шествующе непрелестный и живоносный путь, око убо да извержем, не чувственное, но умное, сиречь: аще епископ, или пресвитер, суще очи церковнии, неподобно живут и соблажняют люди, подобает изврещи их: уне им есть без них собратися в храм молитвенный, неже с ними, якоже со Анною и Каиафою, воврещися в геенну огненную“ (Слово 7-е). Вот святитель Афанасий Александрийский говорит, что можно собираться и без епископов в храм молитвенный, и это лучше, нежели погибать с ними. А если велено собираться без епископов в храм на молитву, то значит, можно без них и Таинства совершать: Крещение и прочие».

Я сказал: «Вы неправильно разумеете слова святителя Афанасия Александрийского. Если понимать их, как вы понимаете, и делать из них такие выводы, какие вы делаете, это будет противно постановлениям святых Соборов. Гангрского Собора правило 6-е говорит: „Аще кто кроме соборные церкви о себе собирается и, нерадя о церкви, церковная хощет творити, не сущу с ним пресвитеру по воли епископли: да будет проклят“ („Кормчая“, л.58). А вы утверждаете, что можно собираться на молитву и даже совершать Таинства без воли епископа, да при этом ещё лжесвидетельствуете на святого мужа, утверждая, что будто бы и он так же учит. Святой Афанасий, напротив, признаёт великое значение епископов в Церкви Христовой, ибо говорит: „Аще епископ и пресвитер суще очи церковнии“... Итак, по его учению, Церковь есть тело, а епископы очи его. Значит, в котором обществе нет епископов, таковое общество, по слову святого Афанасия, слепое и не может составлять Церковь Христову, как неимущее очей, то есть епископов».

Чернышёв сказал: «А если, по немощи человеческой, все епископы уклонятся в неправославие, неужели мы без них не можем составлять Церковь Христову и быть христианами?».

Я ответил: «Общество без епископов не может составлять Церковь Христову; а чтобы все епископы уклонились в неправославие, этого никогда не было и не будет».

Чернышёв спросил: «Почему же?».

В ответ я привёл свидетельства святых отец о том, что Церковь без епископа быти не может, – именно свидетельство святого Киприана Карфагенского: «Церковь есть стадо, прилепляющееся своему пастырю: а посему знай, что епископ в Церкви и Церковь в епископе, и ежели кто не с епископом, тот и не в Церкви» (в письме к Флорентию Папиану); свидетельство святого Игнатия Богоносца (в послании 1 к Траллианом) и другие. Привёл и свидетельство от толкования на 55-е апостольское правило, где епископ именуется главой тела церковного, а священники уподобляются рукам. «А известно, – говорю, – что без головы не только руки ничего не могут делать, но все члены и всё тело становятся мёртвыми. То же бывает и с обществом, которое не имеет епископов: хотя бы это общество и имело священников, но Церковью Христовой быть не может. Посему и наше старообрядческое общество без главы и очей, то есть без епископов, с одними руками, то есть священниками, не может называться Церковью Христовой. А что епископы в Церкви Христовой пребудут до скончания века, о том в „Книге Кирилловой“ говорится так: „Того ради Христос, не по Ааронову временного, но по Мелхиседекову вечного чина, прииде Архиерей вечных благ, и якоже Сам никогда не умирает, такожде и иерейство Его по чину Мелхиседекову не престает... Престало тогда архиерейство Аароново, яко временное, восстало же Христово вечное, иже из мертвых восстав, апостолов своих на се освяти хиротонией, еже есть руковозложением... А апостоли паки епископов освятиша...“ (л.76 на об.). О том же писано и в „Книге о вере“: „Положивый душу за люди своя, ихже честною Своею кровию искупи, не восхоте достояние Свое оставити на земли не устроено, отходя на небеса, но изъем два сребреника, даде гостинником: се есть Старый и Новый Завет. Кому же дал? Кто гостиницы? Апостоли и по них восприемницы их, пастырие и учителие, архиепископы и епископы, иже служителие суть величеству смотрения Его, имже и спребывати даже до скончания века обетование сотвори“ (л.59 на об.). И так Церковь Христова до скончания века с епископами пребудет. „Ибо аще и тварь изменится, верных же Церкви и словеса ея и Евангелие никогдаже“ („Благовестник“, Лк., зач.107, л.224)».

Чернышёв на это ничего не сказал. Потом я спросил его: «Старообрядцы, не имея епископов, могут ли следовать всему Евангелию, или следуют только части его?».

Чернышёв с гневом сказал: «Если хочешь всему Евангелию следовать и исполнять его, то отправляйся к патриархам».

Я сказал: «Верно вы сказали, что патриархи следуют всему Евангелию, а не части». И после этого, обратясь к народу, сказал: «Слышите, Григорий Савельич признал себя и вас всех не следующими всему Евангелию и учению Исуса Христа».

Все присутствовавшие были этим поражены.

Продолжая беседу, я ещё спросил Чернышёва: «Имеет ли наше старообрядческое общество все седмь Таинств церковных?».

Тут Чернышёв сильно озлобился на меня и сказал: «У Любимова (наш приходской священник) есть все седмь Таинств: туда и ступай!».

Я заметил: «Это не доказательство с вашей стороны. Я спрашиваю вас не о других, а об нашем обществе, – спрашиваю: имеет ли и имело ли наше старообрядческое общество в течение слишком 200 лет все седмь церковных Таинств?».

Спустя неделю в той же моленной по окончании вечерни между мною и Чернышёвым происходила вторая беседа о приятии бегствующих от Великороссийской Церкви священников. На этой беседе, как и на первой, было много слушателей старообрядцев, которые остались после вечерни.

Я спросил Чернышёва: «По правилам ли мы принимаем приходящих к нам от Великороссийской Церкви священников?».

Чернышёв сказал: «Конечно, по правилам».

Я спросил: «По каким правилам?».

Чернышёв указал на 69-е правило Карфагенского Собора.

Я прочитал из «Кормчей» это правило, которое гласит: «Иже от Донатия поставленнии, аще и от римского собора покаявшеся не приятни в священничество, но понеже спастися всем добро есть, во исправление пришедше, да будут прияти». Толкование: «Се убо еретицы донатиане, аще будут поставлени своими епископы или диаконы, или пресвитеры, приступльше к Правоверной вере и свою ересь прокленше, свою честь имети и во своем степени пребывати прощени быша, и в причет соборныя церкве вчиняеми быти, понеже во Африкии вельми скудно есть причетник». Прочитавши, говорю: «Здесь, в 69-м правиле Карфагенского Собора, сказано о получивших поставление от донатиан и обратившихся к святой Церкви: „да будут прияти“. Это выражение показывает, что они не сами своей волей оставляли за собой свой чин церковный, но были принимаемы в своих степенях Церковью, то есть епископами. И в толковании говорится: „и в причет соборныя церкве вчиняемы быти“. Это выражение ещё решительнее показывает, что приходившие от донатиан, по принятии Церковью, не сами взимали свои степени священства, но Церковью вчиняемы были. Наши же священники, пришедшие к нам от Великороссийской Церкви, никем, кроме простых мужиков, в причет определяемы не были; они своей волей восхищали степень священства. Приходя к нам не по воле своих епископов, они и принимаемы нами бывают также не по воле епископа, а потому и не имеют права священнодействовать, ибо поступают вопреки 39-му правилу святых апостол, которое говорит: „Без воли епископа своего пресвитери или диакони да не творят ничтоже: тому бо суть поручени людие Господни“».

Чернышёв сказал: «Наши священники не приходят самовольно к нам, а бывают принимаемы такими же священниками, преходящими к нам от ереси».

Я спросил: «Где же находятся такие правила, чтобы священник, не имея на то от епископа разрешения, мог возводить на степень священства другого, приходящего от ереси священника?».

Чернышёв не мог привести таких правил, а сослался на пример иерея Михаила, что будто бы он принимал не точию священников, но даже и епископов.

Я сказал: «Напрасно вы иерея Михаила сравниваете с своими бегствующими священниками. Иерей Михаил действовал не без повеления епископа; напротив, он был папским посланником с правом заседать на соборе и подавать голос от лица папы. А ещё выслушайте вот что».

И тут я прочитал из «Бесед» о.архимандрита Павла: «Первое: у самого Барония в лете Господни 713-м несть писано, что Михаил иерей исправлял и разрешал от ереси и допускал до священнодействия иереев и епископов; второе: очищение престола Константинопольского от ереси произвели сами восточные епископы в лето Господне 714-е, а не иерей Михаил; иерей же Михаил от имени папы только споспешествовал извержению лжепатриарха Иоанна еретика и возведению святого Германа, и святой Герман в патриаршество возведён восточными епископами; третье: все епископы восточные от веры святой не отступали, а особенно святой Герман, бывший тогда епископом Кизичевским, который не только от веры не отступал и иереем Михаилом не был исправляем, но пострадал за православное исповедание. Если же в Церкви Восточной православные епископы не оскудевали, то нужды исправляться епископам и пресвитерам, от кого бы ни было, не имелось».

Затем я ещё спросил Чернышёва: «Есть ли точное сходство между иереем Михаилом и принимаемыми нами от Великороссийской Церкви священниками?».

Чернышёв на это сказал: «Если Михаил иерей мог принимать, то есть исправлять, священных лиц, то почему же наши священники не могут?».

Я ответил: «Из прочитанного сейчас вы могли видеть, что иерей Михаил совсем не служит примером для наших беглых священников. Во-первых, иерей Михаил был послан от своего епископа, то есть от папы; наши же беглые священники не только от епископа не посылаются на принятие священных лиц, но даже не зависимы ни от какой власти, кроме простых мужиков и женщин. Во-вторых, по сказанию Барония, Михаил иерей и не участвовал в принятии священных лиц, потому что очищение Константинопольского престола от ереси произвели сами восточные епископы, а не иерей Михаил».

Чернышёв, обратясь к народу, стал говорить: «Наши священники, приходящие к нам от Великороссийской Церкви, не без воли епископской священнодействуют, – они священнодействуют по воле нашего епископа Павла Коломенского!».

Я заметил Чернышёву на эти слова его: «Епископ Павел Коломенский, живший в семнадцатом столетии, имел у себя порученную ему паству в своё время; а после его смерти паства его была поручена другому епископу, и он более управлять паствой не мог и не может».

Чернышёв продолжать беседу не стал.

После этого беседовать с Чернышёвым мне не приходилось до самой весны. Весной же в один воскресный день после часов наставник нашей моленной Клим Федотов заявил на меня жалобу Чернышёву, как главному столпу раскола в нашей местности, что я при разговорах стал похвалять крест четвероконечный, называю его истинным и животворящим крестом Христовым. Тогда Чернышёв, обратясь ко мне, спросил: «Неужели это правда?».

Я ответил: «Да, действительно, – я утверждаю, что четвероконечный крест есть истинный крест Христов».

Чернышёв, обратился к народу и сказал: «Данила Евстафьевич начал явно проповедывать ересь, ради которой наши предки отделились от Великороссийской Церкви!».

Я заметил Чернышёву: «Напрасно вы, Григорий Савельевич, называете ересью мои понятия о кресте четвероконечном, перед которым Церковь благоговеет со времён апостольских, которому покланяется, которым освящает все Таинства».

Чернышёв сказал: «Это сень креста! Ему не должно делать такого почтения, как истинному, восьмиконечному кресту. Это крест, но не животворящий; ему лепо быть только на церковных вещах, в святцах для указания праздников и прочего».

Я сказал: «Зачем вы унижаете значение креста? Вы называете четвероконечный крест сенью. Он точно был сень и прообраз креста, когда на нём ещё не был распят Господь наш Исус Христос; а теперь он есть видимое знамение Сына Человеческого, распятого на кресте. Прежде он был орудием казни; а по распятии Господни святая Церковь любезно целует его и освящает им всех верующих, поклоняющихся ему».

Чернышёв сказал: «В Ветхом Завете он был четвероконечный, да на Голгофе к нему прибавили подножие и дщицу, – и стал он видом о восьми концах, – об этом кресте и говорят все учители церковные, жившие до Никона патриарха».

Я заметил: «По вашему выходит, будто Исус Христос не силён был освятить своею кровью ветхозаветный крест, а необходимо нужно было приделать ещё два поперечные древа, чтобы он соделался святым. Это великое богохульство на Сына Божия, пострадавшего за наши грехи! Разве вы не знаете, что в чине Крещения, при помазании святым миром, начертавается знамение креста четвероконечного с произнесением слов „печать дара Духа Святого“ и что мы изображаем рукой крестное знамение тоже четвероконечно? И святой Ефрем Сирин называет этот изображаемый нами крест животворящим крестом, говоря: „Вся уды животворящим крестом утверди“ (Слово 102). О том же кресте и Евангелист говорит: „Нося крест свой (Исус) изыде на глаголемое лобное место“. И ещё: „и сему (Симону) задеша понести крест Его“ (Мф. зач. 112). Спрашиваю вас: чей крест?».

– Христов.

– Действительно Христов; но в это время он ещё был не восьмиконечный, – дщицы на нём ещё не было положено Пилатом.

Привёл я также следующие слова из «Книги о вере» (л.67): «Мир сей крестообразно сотворён: высота и глубина, широта и долгота образ креста содержат»; и далее: «И человек по образу креста сотворён, – егда бо руце распрострёт, то яве образ креста покажет». «И там и здесь, – говорю, – ясно идёт речь о четвероконечном кресте».

Но Чернышёв продолжал твердить: «Это просто крест, а не животворящий!».

Тогда я обратился к народу и сказал: «Григорий Савельич не хочет из упрямства признать ясных доказательств от Писания о кресте четвероконечном, что он истинный крест Христов».

Тогда Чернышёв указал на Служебник, употреблявшийся до патриарха Никона, утверждая, что будто бы в нём действие проскомидии совершается восьмиконечным крестом, а не четвероконечным, и на книгу Симеона Солунского, в которой велено печатать просфоры восьмиконечным крестом со Адамлей главой, тростью, копием и с надписанием: «се Агнец Божий».

На это я сказал Чернышёву, что он неверно ссылается на Служебник дониконовский, – в нём нет того, что́ говорит он, Чернышёв; и слова Симеона Солунского о печати на просфорах привёл неправильно. У Симеона Солунского сказано, что на просфоре «изображается либо крест, либо Спас». А проскомидия и по Служебникам дониконовских изданий должна совершаться четвероконечным крестом. Вот что сказано в Иосифовском Служебнике: «Приемлет иерей в левой убо руце просфору, в десной же святое копие и знаменает с ним трижды верху просфоры крестообразно, глаголя сице: „Воспоминание творим великого Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа“». Это первое действие над просфорой, из которой должен быть изъят Агнец, и оно состоит, очевидно, в знаменовании просфоры образом четырёхконечного креста. За сим повелевается обрезать просфору с четырёх сторон: правой, левой, горней и дольней. И по изъятии Агнца диакон глаголет: «Пожри, владыко». И режа иерей крестообразно глаголет сице: «Жрется Агнец Божий за мирский живот и спасение»... Здесь опять, режа Агнец крестообразно, иерей должен употреблять крест четвероконечный. Наконец о раздроблении Агнца по освящении даров сказано в Служебнике: «Подобает ведати иерею и блюсти со всяким блюдением, яко раздробляя святый Агнец да полагаеши части крестообразно знамением долу ко святому дискосу, закланием же горе, якоже прежде, егда закалашеся, Исус убо полагаше на вышней стране святого дискоса, Христос же от долу, а от святого потира ка, а ни от левые страны». – «Вот видите, Григорий Савельевич, в Служебнике о Адамовой голове и кресте восьмиконечном ничего не сказано, а говорится только о словах: „Исус. Христос. ни. ка.“ и о разложении четырех частей с этими словами в виде креста четвероконечного».

Чернышёв на это не возразил ничего, а сошёл с клироса и начал говорить к народу: «Не слушайте его, старички! Он напился болотной воды, то есть учения еретического!».

Тут я в свою очередь сказал народу, что Чернышёв не мог доказать своей правоты и защитить старообрядчество и учит верить не учению Евангельскому и отеческому, а своим неправильным словам.

В это время подошёл ко мне мой родитель и с гневом начал говорить: «Как ты посмел с таким человеком, как Григорий Савельевич, так поступать! Он у нас человек, знающий Писание!». И начал было шуметь; но благоразумные из присутствовавших удержали его, говоря: «Ты человек неграмотный, не понимаешь, о чём они рассуждают».

Тем и кончилось наше собеседование.

Смерть родителя. – Мои заботы о присоединении к Церкви: поездка в Фёдоровку. – Дело о постройке единоверческой церкви. – Противодействие матери моему присоединению. – Моя решимость присоединиться к Церкви и присоединение.

Спустя немного после описанной третьей беседы с Чернышёвым, родитель мой умер. Его смерть меня очень опечалила, так как он умер без христианского напутствия. Будучи давно убеждён в неправоте старообрядчества, я начал по смерти отца ещё более помышлять о том, как бы скорее присоединиться к Православной Церкви. В соседнем селе Фёдоровке наступила ярмарка, на которую имеют обыкновение съезжаться жители окружных сёл и деревень. Поехал и я на ярмарку, имея в виду оттуда проехать в село Александровку к единоверческому священнику отцу Евфимию Фетисову, чтобы с ним поговорить, когда и как удобнее присоединиться к Православной Церкви. Но Чернышёв, предвидя моё намерение, постарался удержать меня от поездки в Александровку. Он зазвал меня в свою лавку, где было много раскольников из разных сёл: все они начали говорить о том, как нехорошо делают некоторые из наших, изменяя старым книгам и обрядам, – стали потом рассказывать, что наставник наш Мина Чернышёв недавно поехал в село Александровку вместе с единоверческим священником Фетисовым, наверное за тем, чтобы присоединиться. И все начали осуждать и наставника, и всех присоединяющихся к святой Церкви, что они-де веру Христову хулят и нашими врагами становятся.

Я заметил им: «Напрасно вы так говорите; и какое нам дело, если кто поступает по своему убеждению? Зачем говорить, что он веру Христову поругал? Нам, старообрядцам, надобно лучше подумать: мы-то сами не ослушники ли Церкви Христовой?».

Чернышёв говорит: «Будет тебе, Данила Евстафьевич, напрасно-то говорить, что мы старообрядцы – ослушники Церкви и не следуем её учению!».

Я ответил: «Если бы мы следовали учению Церкви и исполняли это учение, то имели бы трёхчинную иерархию и седмь церковных Таинств, без которых Церковь Христова существовать не может».

Чернышёв понял, что при стечении народа этот разговор продолжать неудобно, и потому, обратясь ко всем, сказал: «Пора, господа, к вечерни!».

Меня тоже пригласили на молитву. Отказаться от молитвы нельзя было, и мы отправились в село Студенец, находящееся недалеко от ярмарки. Там я вместе с другими был в моленной, – стоял вечерню и на другой день утреню. Когда потом возвратился я домой, родительница моя была очень рада, что не удалось мне съездить в Александровку к единоверческому священнику, а был в Студенце и ходил в моленную с раскольниками.

Между тем, по совету священника о.Евфимия Фетисова и другого священника приходского о.Константина Любимова, началось дело о постройке единоверческого храма у нас, в селе Ростовке. 1-го августа 1883 года написано было прошение к преосвященному и собрались для подписи прошения в дом бывшего раскольничьего наставника, а перед тем присоединившегося к Церкви – Мины Чернышёва. Пригласили и меня, так как знали о моей готовности оставить раскол. Я согласился подписаться с удовольствием, взял перо и приложил руку. В это самое время вбегает в дом моя родительница и начинает кричать: «Ах вы, мошенники, что вы делаете?». Потом обратилась ко мне: «Я тебе все рёбра палкой переломаю! – что́ ты делаешь?».

Я сказал: «Матушка, успокойся, – здесь особенного ничего нет; я только подписался к прошению о постройке единоверческого храма».

Мина Ермилович начал также уговаривать её, и она как будто успокоилась. Но когда пришёл я домой, то нашёл, что там собралась целая толпа раскольников, мужчин и женщин. Увидев меня, они вместе с моими родными подняли страшный крик, а мать и сёстры заревели, как о покойнике. Чтобы избавиться от этого надрывающего душу крика, я ушёл с женой и ребёнком подальше в сарай. Поутру встаю я и собираюсь на работу. Подходит ко мне родительница и говорит: «Ступай из моего дома, чтобы я тебя не видала, еретика проклятого!». Взяла меня за плечи и начала выталкивать из дому.

Я спросил, зачем она выгоняет меня из дому, когда ещё не убран хлеб с поля.

Она сказала: «За то я тебя гоню, что ты еретик стал; а хлеб пусть пропадает на поле! Это лучше, чем мне видеть тебя, еретика!».

Я просил родительницу не выгонять меня до уборки хлеба; а тогда, говорю, если не в угоду тебе будет жить со мной, пожалуй я и сам уйду. Увидев, что я не отказываюсь от присоединения к Церкви, на что́, очевидно, рассчитывала, мать начала плакать и кричать, что я-де весь род свой срамлю, что через меня теперь будет позор всему нашему роду. Я объяснил ей, что срамить род свой может только вор, пьяница или иной человек порочный, «а мною, – говорю, – род наш должен быть, напротив, доволен, так как я, быв отщепенцем веры и Церкви Христовой, становлюсь истинным сыном святой Церкви, а также и о вас прошу Господа Бога, чтобы Он, по Своему милосердию, не оставил вас в неведении и слепоте заблуждения, и привёл бы во святую Церковь Свою».

После этого матушка не говорила со мною уже до моего присоединения.

5-го ноября того же года мне пришлось быть в селе Александровке. Пользуясь этим случаем, я был в церкви у всенощного бдения, потом на следующий день утром у литургии; после литургии священник единоверческий о.Евфимий пригласил меня к себе, дал мне много добрых и полезных советов, а также книжек противораскольнических, чтобы удобнее действовать на своих собратьев. Прощаясь, он советовал мне скорее присоединиться к Православной Церкви.

Потом 18-го декабря о.Евфимий приехал к нам в Ростовку и привёз указ, разрешающий построение у нас единоверческой церкви. Сельский староста собрал сходку для избрания места под храм. Был и я на этой сходке. Воспользовавшись этим, мать моя ещё решилась посрамить меня (по её выражению) перед всем сходом и, пришедши туда, начала меня обличать, что я-де перехожу к табашникам, щепотникам, да и отца-то с матерью проклинаю. Напрасно я старался уговорить её, чтобы успокоилась, и только во настоянию сельского старосты она замолкла. Окончив совещание о месте для церкви и осенив себя крестным знамением, пошли служить молебен на назначенном для церкви месте. По окончании молебна я пошёл домой обедать; но обедать мне матушка не дала, объявив, что я еретик и обедать с другими в доме не должен.

Я спросил: «Неужели ты не считаешь меня за христианина?».

– Конечно нет! – ответила она.

Я на это сказал ей: «Потому-то я и хочу присоединиться к Православной Церкви, что и сам в настоящее время не считаю себя вполне христианином, так как не имею святого миропомазания, а без сея Тайны, по Катехизису, „никтоже совершен христианин может быти“. И Симеон Солунский говорит: „Не помазавшиися миром ниже Богу, ниже ангелом знаеми суть“ (гл.73). Вот видишь, матушка, эти слова прямо на нас, старообрядцев, могут быть обращены, потому что у нас нет священства, нет и упомянутых святых Тайн! Я не хочу быть не знаемым Богу и ангелам: поэтому от старообрядческого общества, не имеющего седми спасительных Таинств, и решился перейти в Православную Церковь, которая имеет полноту священства и Таинств, коими освящает сынов своих и соделывает истинными христианами».

Отлучив меня от совокупного с собой ядения, родительница моя хотела этим показать своё ко мне пренебрежение, причём надеялась, что я не перенесу такого пренебрежения и вернусь назад. Но меня это ещё больше укрепило в моём намерении оставить раскол: я сделался как бы совсем чужой в доме и стал решительно готовиться к присоединению, вместе с тремя другими из наших старообрядцев, изъявившими о.Евфимию своё желание присоединиться к Церкви.

24-го декабря, накануне праздника Рождества Христова, я встал рано и пошёл оповестить своих товарищей, чтобы собирались ехать в Александровку, где о.Евфимий должен был совершить над нами чин присоединения. Возвратясь домой, я собрался, помолился Богу и подошёл к родительнице проститься и попросить благословения на доброе дело. Она отвернулась и проговорила: «Чтобы тебе туда не доехать и оттуда не приехать! Нет тебе, еретику, моего благословения!». Тогда я, обратившись ко всем семейным, сказал: «Простите меня ради Христа!». Семейные ответили: «Бог простит». А родительница и вслед мне проговорила: «Добра бы тебе не было! Издохнуть бы тебе, не доехавши!». С таковым-то родительским благословением я отправился в село Александровку для присоединения к Святой Соборной и Апостольской Церкви...

В Александровке я встретил уже приехавших туда товарищей. Чин присоединения к Церкви о.Евфимий совершил над нами в тот же день после всенощного бдения, а затем предложил нам исповедаться во грехах; в самый же день праздника Рождества Христова, за литургией мы удостоены причастия святых Таин Христовых.

О, какой неизъяснимой радости исполнились тогда сердца наши! Мы сделались как бы другими людьми, что́ и справедливо: прежде были сиротами беззащитными, а теперь стали под охрану и осенение сердобольной Матери-Церкви святой! По окончании литургии о.Евфимий приветствовал нас как новых членов Церкви Христовой и разъяснил нам наши обязанности. Он говорил между прочим, что мы, как люди начитанные в старопечатных книгах, должны разъяснять истину о святой Церкви неразумевающим и пребывающим во тьме раскола, что́ по силе нашей мы и исполняем. За себя же выну благодарим Господа, исхитившего нас из сетей раскола и соделавшего сынами святой своей Церкви.

Даниил Романов

Псаломщик единоверческой церкви в селе Ростовке