Владимир Шуф

Шуф Владимир Александрович (1864–1913) – поэт, прозаик. В предисловии к книге сонетов «В край земной» (СПб., 1906) Владимир Шуф писал: «В этой книге рассказана история души, ищущей Бога. От неверия и агностицизма, полного сомнений, от разбитых святынь прошлого длинный путь ведет меня к вере в край иной... Я много странствовал, я искал свои святыни среди мраморных обломков Эллады, в пустынях Африки, на берегах Нила, на Ближнем и Дальнем Востоке, где подымаются минареты ислама и в древних кумирнях стоят истуканы Будды. Я видел Европу и Азию, мертвые города и забытые гробницы, кровавые войны, землетрясения, народные смуты были перед моими глазами... Я видел мир, – это путь целой жизни, который привел меня в Палестину, к священным водам Иордана. Свои мысли и впечатления я передал в цикле сонетов».

Душа моя – как разоренный храм,

Стоит алтарь, поруганный, разбитый...

В оправе риз и золоченых рам

Святые лики стерты и забыты.

Там, где клубился синий фимиам,

Светильник пал на мраморные плиты,

Весь воском залитый, и по стенам

Плюща узоры сетью перевиты.

Ни песен, ни молитв... Тоской объят

Печальный ум. Чему молиться ныне?

К кому воззвать, во что я верить рад?

Мне не зажечь погаснувших лампад

И в тишине, в безмолвии пустыни

Лежат мои поникшие святыни.

Цветы, луга и нивы без границы.

Над речкой тень плакучего куста...

Знакомые и милые места!

Снопы вязать на поле вышли жницы,

Повсюду ширь, приволье, красота.

Среди берез поют, скликаясь, птицы,

За рощею, встречая луч денницы,

Звездой сияет золото креста.

Там вечный свет и благовесть о Боге,

Гул многозвонный слышен из села,

Зовущие гудят колокола.

Молюсь за тех, кто странствует в дороге,

Я не забыл минувшие тревоги,

Но в этот час душа моя светла.

Святые есть обители в горах...

На высоте, презревшей дольний прах,

Монастыри стоят за облаками,

Венец из звезд горит на Божьем храме.

В пещерах там спасается монах,

Соединив могилу с небесами.

Там вечный мир, замолкли бури сами,

И тишина на горных высотах.

Даруя жизнь целительной прохладой,

Лишь ключ святой лепечет за оградой,

Где под скалой деревья разрослись.

Но мне ль бежать в заоблачную высь?

О странниках молясь перед лампадой,

И обо мне, затворник, помолись!

В горах Иудейских

Ты, Боже, – Бог мой! В жажде неисходной

Я от зари ищу Тебя, Господь,

И по Тебе моя томится плоть

В земле пустой, иссохшей и безводной.

На ложе сна тех дум не побороть,

Мысль о Тебе тревожит в тьме холодной.

Узреть Тебя во славе дай, Господь,

Дай прозвучать хвале моей свободной.

К Тебе спешит душа моя прильнуть,

Ее спасет одна Твоя десница,

О, укажи моей надежде путь!

Блеснет ли мне Твоих очей денница?

Дай мне Твоим елеем насладиться,

Под тенью крыл дай сладко отдохнуть.

Тебе, Мария, – песни и моленья,

Тебе восторг возвышенной мечты...

Я вновь увидел в грезах вдохновенья

Чистейший образ женской красоты.

Явилась Ты, как сходят сновиденья

Перед зарей с небесной высоты,

Когда близка минута пробужденья,

Не знаю я, не ведаю – кто Ты?

Святая ли Ты Дева Назарета,

Любовь ли та, что рай сулила мне, –

Но вся полна Ты радости и света.

Всходило солнце, и в его огне

Как ризой дивной, облаком одета,

Сияла Ты в лазурной вышине.

Окончен путь. Скитаясь одиноко,

Искал любви, искал я веры там,

Где древний мир постигнут властью рока,

В Элладу шел я к мраморным богам...

Я был в краях пустынного Востока,

Где Будда спит, где молится ислам,

И вновь пришел к библейским берегам,

На Иордан, в тень листьев у потока.

Я зачерпнул воды в палящий зной

И утолил души моей страданья.

Я Господа обрел среди блужданья.

Окончил путь – тяжелый путь земной.

Тревоге чувств, сомненьям отдал дань я...

Я верую, я вижу край иной.

Из темных рощ с холмов Ерусалима,

Где кипарис таинственно растет,

Привез я ветвь – отраду пилигрима

В часы молитв, в часы мирских забот.

Украсив мой серебряный киот,

Она цвела, пред образом хранима.

Про Елеон и тень его высот

С ней речь я вел... Но мчались годы мимо.

И ветвь моя уже не зелена,

Осыпалась, нет больше аромата,

Нет грез святых, пленительных когда-то.

Но все ж порой надеждой грудь полна,

Ерусалим я вижу в час заката,

Гляжу на ветвь – и вновь цветет она.

(1906)