Вопрос 161. О смирении

Далее мы рассмотрим виды скромности: во-первых, смирение и противную ему гордость; во-вторых, любомудрие и противное ему любопытство; в-третьих, скромность, проявляемую в словах и делах; в-четвёртых, скромность, проявляемую во внешнем облачении.

В отношении смирения наличествует шесть пунктов:

1) является ли смирение добродетелью;

2) пребывает ли оно в пожелании или в суждении разума;

3) до́лжно ли посредством смирения покоряться всем людям;

4) является ли оно частью скромности, или благоразумия;

5) сравнение его с другими добродетелями;

6) о степенях смирения.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что смирение не является добродетелью. В самом деле, добродетель не выражает понятие наказания зла, а между тем [в Писании] сказано: «Смирили оковами ноги его»⁵⁰⁹ (Пс. 104:18). Следовательно, смирение не является добродетелью.

Возражение 2. Далее, добродетель и порок противостоят друг другу. Но смирение, похоже, означает порок, в связи с чем читаем: «Есть лукавый, который ходит согнувшись» (Сир. 19:23). Следовательно, смирение не является добродетелью.

Возражение 3. Далее, добродетель не может противостоять другой добродетели. Но смирение явно противостоит добродетели величавости, которая стремится к великому, в то время как смирение его избегает. Следовательно, похоже, что смирение не является добродетелью.

Возражение 4. Далее, добродетель «есть некоторое совершенство»⁵¹⁰. Но смирение, пожалуй, есть некоторое несовершенство; действительно, смирение не может быть усвоено Богу постольку, поскольку Он никому не подвластен. Следовательно, похоже, что смирение не является добродетелью.

Возражение 5. Кроме того, как сказано во второй [книге] «Этики», всякая нравственная добродетель связана с поступками и страстями⁵¹¹. Но философ не считает смирение ни добродетелью, связанной со страстями, ни частью связанной с поступками правосудности. Следовательно, похоже, что оно не является добродетелью.

Этому противоречит следующее: Ориген, комментируя слова [из Евангелия от Луки]: «Призрел Он на смирение рабы Своей» (Лк. 1:48), замечает: «Одну из добродетелей, смирение, Священное Писание заповедает особо, и Спаситель наш говорит: “Научитесь от Меня (ибо Я кроток и смирен сердцем)” (Мф. 11:29)».

Отвечаю: как уже было сказано нами выше (ΙΙ–Ι, 23, 2) при рассмотрении страстей, к труднодостижимому благу желание стремится под аспектом блага и избегает его под аспектом трудности его достижения. В отношении первого в нём возникает движение надежды, а в отношении последнего – движение отчаяния. Затем, мы также показали (ΙΙ–Ι, 61, 2), что в связи с теми движениями желания, которые устремляют к объекту, существует потребность в обуздывающей и умеряющей нравственной добродетели, а в связи с теми [движениями желания], которые отвращают [от объекта], существует потребность в такой нравственной добродетели, которая бы укрепляла и ускоряла желание. Таким образом, в отношении труднодостижимого блага необходима двоякая добродетель: одна, которая умеряет и обуздывает ум, не давая ему неупорядоченно стремиться к возвышенному, и это – добродетель смирения; и другая, которая укрепляет ум против отчаяния и ускоряет его стремление к возвышенному в соответствии с правым суждением, и это – [добродетель] величавости. Отсюда очевидно, что смирение является добродетелью.

Ответ на возражение 1. Как говорит Исидор, «человека называют смиренным постольку, поскольку он, если так можно выразиться, склоняется долу (humo acclinis), то есть стремится занять низшее положение. Это может иметь место по двум причинам. Во-первых, по причине внешнего начала, как, например, когда кто-либо повергается другим, и в этом смысле смирение является наказанием. Во-вторых, по причине внутреннего начала, и это в одних случаях бывает благом, как, например, когда человек, осознавая собственную ничтожность, занимает соответствующее этому модусу низшее положение; так, Авраам сказал Господу: “Вот, я решился говорить Владыке – я, прах и пепел” (Быт 18:27). В указанном смысле смирение является добродетелью. Однако в других случаях это бывает злом, как, например, когда человек, не понимая собственной чести, уподобляется “животным, которые погибают” (Пс. 48:13)»⁵¹².

Ответ на возражение 2. Как мы уже показали, смирение как добродетель означает похвальность самоуничижения. Однако подчас оно является только внешним притворством, и тогда имеет место «ложное смирение», которое Августин в своём письме называет «тягчайшей гордыней», поскольку за ним, так сказать, кроется стремление к великой славе. Подчас же оно является следствием внутреннего движения души, и именно такое смирение в строгом смысле слова является добродетелью (ведь добродетели – это не что-то внешнее, но, по словам философа, суть внутренний выбор ума⁵¹³).

Ответ на возражение 3. Смирение обуздывает желание в его стремлении к великому вопреки правильному суждению, в то время как величавость побуждает ум стремиться к великому в соответствии с правильным суждением. Из этого очевидно, что величавость не только не противостоит смирению, но, напротив, совпадает с ним в том, что касается сообразности правому разуму.

Ответ на возражение 4. Что-либо может быть совершенным двояко. Во-первых, абсолютно, когда в вещи нет никакого изъяна ни со стороны природы, ни со стороны чего-то ещё, и в этом смысле совершенен один только Бог, Которому смирение можно усвоить только в том, что касается Его принятой, но никак не божественной природы. Во-вторых, что-либо может считаться совершенным в относительном смысле, например, в отношении природы, состояния или времени. Так совершенен добродетельный, хотя по сравнению с Богом его совершенство ничтожно, согласно сказанному Исаией: «Все народы пред Ним – как ничто; менее ничтожества и пустоты» (Ис. 40:17). В указанном смысле смирение приличествует каждому человеку.

Ответ на возражение 5. В намерение философа входило рассмотреть добродетели как определённые к гражданской жизни, в которой подчинение одного человека другому устанавливается законом и, следовательно, является предметом законной правосудности. Но смирение как особая добродетель относится по преимуществу к подчинению человека Богу, ради Которого он смиряется посредством подчинения себя другим.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что смирение связано не с пожеланием, а с суждением разума. В самом деле, смирение противостоит гордости, Но гордость касается того, что связано со знанием. Так, Григорий говорит, что «гордость, простираясь из тела вовне, вначале сквозит во взоре»⁵¹⁴, в связи с чем читаем: «Господи, не надмевалось сердце моё, и не возносились очи мои» (Пс. 130:1). Но главными помощниками в познании являются [именно] очи. Следовательно, похоже, что смирение в первую очередь относится к познанию, позволяющему человеку быть невысокого мнения о себе.

Возражение 2. Далее, Августин говорит, что «едва ли не всё христианское учение является проповедью смирения». Таким образом, христианское учение во всём согласно со смирением. Но христианское учение побуждает нас стремиться к наибольшему, согласно сказанному [апостолом]: «Ревнуйте о дарах бо́льших» (1Кор. 12:31). Следовательно, смирению надлежит обуздывать не желание трудного, а суждение о нём.

Возражение 3. Далее, обуздывать чрезмерные стремления и укреплять душу против чрезмерных уклонений приличествует одной и той же добродетели; так, мужество и обуздывает отвагу, и укрепляет душу против страха. Но укрепление души против трудностей, связанных со стремлением к великому, свойственно величавости. Таким образом, если бы смирению надлежало обуздывать желание великого, то из этого бы следовало, что смирение ничем не отличается от добродетели величавости, что очевидно не так. Значит, смирение имеет дело не с пожеланием, а с суждением о великом.

Возражение 4. Кроме того, Андроник усваивает смирение внешним проявлениям, поскольку говорит, что смирение является «навыком к избеганию чрезмерных расходов и выставлений себя напоказ». Следовательно, оно не связано с движением пожелания.

Этому противоречит следующее: Августин говорит, что «для смиренного лучше быть униженным в доме Господнем, чем пировать в шатрах грешников». Но выбор связан с пожеланием. Следовательно, смирение имеет дело с пожеланием, а не со способностью суждения.

Отвечаю: как уже было сказано (1), смирению свойственно обуздывать человека в его стремлении к тому, что превосходит его возможности. Для этого человеку необходимо знать, насколько он неадекватен тому, что превосходит его возможности, и потому смирению присуще знание об этой недостаточности, которое является руководствующим правилом пожелания. Однако сущностно смирение находится в пожелании, и потому нам надлежит утверждать, что в строгом смысле слова смирение умеряет движение пожелания.

Ответ на возражение 1. Вознесение очей является признаком гордости постольку, поскольку свидетельствует об отсутствии уважения и страха. В самом деле, робость и почтительность обыкновенно проявляются в том, что человек потупляет взор, как если бы он не осмеливался сравнивать себя с другим. Однако из этого вовсе не следует, что смирение сущностно имеет дело со знанием.

Ответ на возражение 2. Самоуверенно стремиться к наибольшему противно смирению, а вот стремиться к наибольшему, уповая при этом на помощь Божию, не противно ему, тем более что чем больше человек покоряется Богу, тем более возвеличивает его Бог. Поэтому Августин говорит: «Одно дело возвыситься к Богу, и совсем другое – возвыситься против Бога. Кто уничижает себя пред Ним, того Он возвышает, а кто возвышает себя против Него, того Он ниспровергает».

Ответ на возражение 3. В мужестве наличествует одна и та же причина того, что нужно обуздывать отвагу и укреплять душу против страха, а именно та, что перед лицом смертельной опасности человеку надлежит неколебимо придерживаться блага разума. А вот связанная со смирением причина того, что нужно обуздывать самонадеянность, отличается от причины того, что нужно укреплять душу против отчаяния. Действительно, причина укрепления души против отчаяния связана с обретением приличествующего человеку блага, которого тот, кто впал в отчаяние, считает себя недостойным. Главная же причина необходимости обуздания самонадеянности связана с божественным почитанием, признаком которого является то, что человек не усваивает себе больше, чем приличествует ему в том его положении, которое определил ему Бог. Таким образом, дело представляется так, что смирение в первую очередь означает покорность человека Богу, по каковой причине Августин усваивает смирение, каковым он считает нищету духа, дару страха, посредством которого человек почитает Бога⁵¹⁵. Из всего этого следует, что отношение мужества к отваге отличается от отношения смирения к надежде. Ведь мужество скорее использует отвагу, чем обуздывает её, и потому избыточность отваги в большей степени подобна мужеству, чем её недостаточность. С другой стороны, смирение скорее обуздывает самонадеянность, или самомнение, чем использует её, и потому чрезмерная самоуверенность в большей степени противна смирению, чем её недостаточность.

Ответ на возражение 4. Избыточность во внешних расходах и выставлениях себя напоказ связана с обуздываемым смирением навыком к похвальбе. Поэтому смирение имеет дело и с внешними [вещами], но вторичным образом, [а именно] как с признаками внутреннего движения пожелания.

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что не до́лжно посредством смирения покоряться всем людям. Ведь мы уже показали (2), что смирение в первую очередь заключается в покорности человека Богу. Но нельзя предлагать человеку то, что приличествует Богу, например, всё то, что связано с актами религиозного поклонения. Следовательно, посредством смирения нельзя покоряться человеку.

Возражение 2. Далее, Августин говорит, что «смирение должно быть причастным правде и непричастным лжи»⁵¹⁶. Но покорность занимающих высокое положение людей низшим по положению не может не быть причастной лжи. Следовательно, не до́лжно посредством смирения покоряться всем людям.

Возражение 3. Далее, никто не вправе делать то, что причиняет вред духовному благосостоянию другого. Но если человек покоряется другому посредством смирения, то этим он причиняет вред тому, кому он покоряется, поскольку последний может возгордиться или начать презирать первого. В связи с этим Августин в своём уставе говорит: «Пусть настоятель следит, дабы из-за чрезмерного смирения своего не лишиться власти». Следовательно, человек не должен посредством смирения покоряться всем людям.

Этому противоречит сказанное [апостолом]: «По смиренномудрию почитайте один другого высшим себя» (Филип. 2:3).

Отвечаю: в человеке можно усматривать две вещи, а именно божественное и человеческое. Всё, что связано с изъяном, человеческое, а всё, что связано с благоденствием и совершенством, божественное, согласно сказанному Осией: «Погубил ты себя, Израиль, – ибо только во Мне опора твоя» (Ос. 13:9). Затем, мы уже показали (1), что смирение по преимуществу относится к почитанию, посредством которого человек покоряется Богу. Поэтому любой человек со стороны того, что в нём есть от него самого, должен покориться ближнему со стороны того, что в том есть от Бога. Однако смирение вовсе не означает, что человек должен подчинить то, что в нём есть от Бога, тому, что, как ему кажется, есть от Бога в другом. В самом деле, причастные дарам Божиим знают о том, что обладают ими, согласно сказанному [в Писании]: «Дабы знать дарованное нам от Бога» (1Кор. 2:12). Поэтому они без какого-либо ущерба для смирения могут ценить полученные ими от Бога дары больше, чем те, которые, по их мнению, получили от Него другие. Именно это имеет в виду апостол, когда говорит [о тайне Христовой], что она «не была возвещена прежним поколениям сынов человеческих (как ныне открылась святым апостолам Его)» (Еф. 3:5). И точно так же смирение не означает, что человек должен подчинить своё человеческое человеческому ближнего, в противном случае каждый должен был бы считать себя самым большим грешником, а между тем апостол без какого-либо ущерба для смирения говорит: «Мы – по природе иудеи, а не из язычников грешники» (Гал. 2:15). Тем не менее, человек не должен забывать, что в его ближнем может быть нечто доброе, которого нет у него, или же что в нём самом есть нечто злое, которого нет в его ближнем, и в этом отношении покоряться ему со смирением.

Ответ на возражение 1. До́лжно почитать не только Самого Бога, но также и то, что есть от Него в других, хотя и не в той же мере, в какой до́лжно почитать Бога. Поэтому нам надлежит со смирением покоряться ближнему ради Бога, согласно сказанному [в Писании]: «Будьте покорны всякому человеку ради Бога»⁵¹⁷ (1Петр. 2:13). Однако поклонение «latria» приличествует одному только Богу.

Ответ на возражение 2. Если мы полагаем, что ближнему от Бога дано больше, чем нам, то в этом нет никакой лжи. Поэтому глосса на слова [апостола]: «Почитайте один другого высшим себя» (Филип. 2:3), говорит: «До́лжно почитать без видимости почитания, но поистине думать, что другой человек может обладать чем-то скрытым от нас, благодаря чему он лучше нас; мы же кажемся лучше его потому, что наше благо ни от кого не скрыто».

Ответ на возражение 3. Смирение, как и другие добродетели, по преимуществу пребывает в душе. Поэтому человек может покоряться другому посредством внутреннего акта души, не причиняя при этом духовному благополучию другого никакого вреда. На это в своём уставе указывает и Августин, когда говорит: «Со страхом настоятель должен уничижать себя пред вами в глазах Господних». С другой стороны, для того, чтобы смирение не привело к причинению ущерба другим, в его внешних действиях, равно как и [во внешних действиях] других добродетелей, до́лжно соблюдать приличествующую умеренность. Однако если в надлежащих действиях человека кто-либо находит себе основание для совершения греха, то в этом нельзя обвинять смиренного, поскольку он поступает хорошо, хотя другой и пользуется этим дурно.

С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что смирение не является частью скромности, или благоразумия. В самом деле, мы уже показали (3), что смирение по преимуществу является тем почитанием, посредством которого человек покоряется Богу. Но Бог является объектом теологической добродетели. Следовательно, смирение до́лжно считать теологической добродетелью, а не частью благоразумия, или скромности.

Возражение 2. Далее, благоразумие находится в вожделении, тогда как смирение, как и противная ему гордость, похоже, находится в раздражительности, объектом которой является нечто трудное. Следовательно, очевидно, что смирение не является частью благоразумия, или скромности.

Возражение 3. Далее, как уже было сказано (1), смирение и величавость имеют дело с одним и тем же объектом. Но величавость, как было показано выше (129, 5), считается частью не благоразумия, а мужества. Следовательно, похоже, что смирение не является частью благоразумия, или скромности.

Этому противоречат следующие слова Оригена: «Да будет тебе известно не только имя этой добродетели, но и то, чем полагали её философы, ибо относимое нами к Богу смирение они называли умеренностью, или мерой». Но последнее, безусловно, относится к скромности, или благоразумию. Следовательно, смирение является частью скромности, или благоразумия.

Отвечаю: как уже было сказано (137, 2; 157, 3), при усвоении добродетели частей мы в первую очередь принимаем во внимание то подобие, которое связано с модусом добродетели. Но модусом благоразумия, за который оно в основном и заслуживает похвалы, является обуздание или подавление порывов страстей. Поэтому всякую обуздывающую и подавляющую добродетель, действия которой умеряют порывы страстей, можно считать частью благоразумия. Затем, подобно тому, как мягкость подавляет движение гнева, точно так же смирение подавляет движение надежды, посредством которого дух стремится к великому. Поэтому смирение, как и мягкость, считается частью благоразумия. Именно это имеет в виду философ, когда говорит, что «достойный малого и считающий себя достойным малого не величав, а благоразумен»⁵¹⁸, или, по-нашему, скромен. А между тем мы уже показали (160, 2), что одной из частей благоразумия является скромность, к которой, по мнению Туллия, относится смирение, поскольку смирение есть не что иное, как умеренность духа, в связи с чем [Писание] говорит о «нетленной красоте кроткого и молчаливого духа» (1Петр. 3:4).

Ответ на возражение 1. Теологические добродетели, объектом которых является наша конечная цель, каковая суть первое начало пожеланий, обусловливают все прочие добродетели. Поэтому то, что смирение обусловливается почитанием Бога, нисколько не препятствует ему быть частью скромности, или благоразумия.

Ответ на возражение 2. Как уже было сказано (137, 2; 157, 3), части усваиваются главной добродетели в связи с подобием не субъекта или материи, а формального модуса. Поэтому хотя смирение как субъект находится в раздражительности, тем не менее, оно в силу своего модуса считается частью скромности, или благоразумия.

Ответ на возражение 3. Смирение и величавость имеют дело с одной и той же материей, но отличаются со стороны модуса, по причине чего величавость считается частью мужества, а смирение – частью благоразумия.

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что смирение является наибольшей добродетелью. Так, Златоуст, комментируя притчу о фарисее и мытаре (Лк. 18:10–14), говорит: «Если смирение даже в оковах греха столь быстро, что может обогнать сопутствуемую гордостью правосудность, то есть ли вообще что-либо, чего оно не может достичь в соединении с правосудностью? Воистину, оно пребудет средь ангелов при судилище Божием». Отсюда понятно, что смирение возвышенней правосудности. Но правосудность является величайшей добродетелью или, как говорит философ, «полной добродетелью»⁵¹⁹. Следовательно, смирение является наибольшей добродетелью.

Возражение 2. Далее, Августин говорит: «Нельзя воздвигнуть духовное здание, не заложив сперва фундамент смирения». Но эти слова, похоже, указывают на то, что смирение является основанием добродетели в целом. Следовательно, очевидно, что оно является наибольшей добродетелью.

Возражение 3. Далее, бо́льшая добродетель заслуживает большей награды. Но наибольшей является награда за смирение, ибо «всякий... унижающий себя, возвысится» (Лк. 14:11). Следовательно, смирение является наибольшей добродетелью.

Возражение 4. Далее, по словам Августина, «вся жизнь Христа на земле была нравственным учением, преподанным Им через посредство воспринятого человеческого естества»⁵²⁰. Но Он особо привёл нам в пример Своё смирение, когда сказал: «Научитесь от Меня (ибо Я – кроток и смирен сердцем)» (Мф. 11:29). Кроме того, как пишет Григорий, «преподанным нам уроком тайны нашего искупления явилось смирение Божие». Следовательно, смирение является наибольшей добродетелью.

Этому противоречит следующее: высшей над всеми добродетелью является любовь, согласно сказанному [в Писании]: «Более же всего облекитесь в любовь» (Кол. 3:14). Следовательно, смирение не является наибольшей добродетелью.

Отвечаю: благо человеческой добродетели связано с порядком разума, каковой порядок по преимуществу определён к цели. Поэтому наибольшими добродетелями являются теологические – ведь их объект суть конечная цель. Вторичным же образом он определён к средствам к достижению цели. Указанное определение сущностно пребывает в предписывающем его разуме, а в определяемом разумом желании оно пребывает по причастности, являясь при этом следствием правосудности, и в первую очередь – законной правосудности. Затем, смирение благим образом подчиняет человека определениям всех видов и во всех материях, тогда как любая другая добродетель производит подобное следствие только в той или иной особой материи. Поэтому вслед за теологическими добродетелями, умственными добродетелями, которые имеют дело непосредственно с разумом, и правосудности, и в первую очередь – законной правосудности, высшей добродетелью является смирение.

Ответ на возражение 1. Смирение предпочтено не правосудности [как таковой], а только той правосудности, которая сопряжена с гордыней, вследствие чего уже не является добродетелью; с другой стороны, в настоящем случае грех прощён ради смирения, в связи с чем читаем о мытаре, что за своё смирение он «пошёл оправданным в дом свой» (Лк. 18:14). Поэтому Златоуст говорит: «Возьми пару колесниц и впряги в каждую по две лошади: в первую – гордость с правосудностью, а во вторую – грех со смирением. Увидишь, что грех с помощью смирения опередит правосудность, тогда как другая пара будет побеждена не из-за слабости правосудности, а из-за тяжести и размеров гордыни».

Ответ на возражение 2. Подобно тому, как упорядоченное собрание добродетелей в силу некоторого сходства уподоблено зданию, точно так же первый шаг к обретению добродетели уподоблен фундаменту, заложение которого предшествует возведению остальных частей здания. Затем, добродетели поистине всеваются Богом. Поэтому под первым шагом к обретению добродетели можно понимать две вещи. Во-первых, устранение препятствий, и в этом смысле важнее всего смирение, поскольку оно устраняет гордость, которой «противится Бог», делая человека покорным и всегда готовым принять приток божественной благодати. По этой причине [в Писании] сказано, что «Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать» (Иак. 4:6), а само смирение названо фундаментом духовного здания. Во-вторых, ту добродетель, которая сама по себе является первой, будучи первым шагом к Богу, и такова вера, согласно сказанному [в Писании]: «Надобно, чтобы приходящий к Богу веровал» (Евр. 11:6). В указанном смысле фундаментом, причём гораздо более превосходным, чем смирение, является вера.

Ответ на возражение 3. Небесное обещано презревшим земное. Так, небесные богатства обещаны тем, кто презирает богатства земные, согласно сказанному [в Писании]: «Не собирайте себе сокровищ на земле... но собирайте себе сокровища на небе» (Мф. 6:19, 20). И небесные утешения обещаны тем, кто презирает мирские радости, согласно сказанному [в Писании]: «Блаженны плачущие – ибо они утешатся» (Мф. 5:4). И точно так же духовное возвышение обещано за смирение не потому, что смирение заслуживает его само по себе, а потому, что [именно] ему свойственно презирать земное превознесение. Поэтому Августин говорит: «Не думай, что сам смиренный останется униженным навсегда, ибо сказано, что он будет возвышен. Но при этом не полагай, что его возвышение произойдёт вследствие телесного вознесения на наших глазах».

Ответ на возражение 4. Христос особо привёл нам в пример [Своё] смирение потому, что оно как ничто иное устраняет препятствие к духовному благополучию человека, которое состоит в его стремлении к небесным и духовным вещам, чему больше всего препятствует борьба за земное величие. Поэтому Господь, желая устранить препятствие к нашему духовному благополучию, подал пример смирения и показал, что внешнее величие до́лжно презирать. Таким образом, смирение является, так сказать, расположенностью к беспрепятственному доступу человека к духовным и божественным благам. А так как совершенство есть нечто больше, чем расположенность, то любовь и другие добродетели, посредством которых человек непосредственно приближается к Богу, возвышеннее смирения.

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что определённые уставом блаженного Бенедикта двенадцать степеней смирения различены ненадлежащим образом. [Таковыми являются следующие]⁵²¹. Первая: «Обнаруживай смирение перед всеми не только духом, но и телом, всегда склоняй голову и потупляй взор». Вторая: «Говори мало, но разумно, не возвышай до громкости голоса своего». Третья: «Будь неохоч и не скор на смех». Четвёртая: «Не говори, пока не спросят». Пятая: «Делай только то, к чему обязывает общий монастырский устав». Шестая: «Верь и знай, что ты ниже и хуже всех». Седьмая: «Почитай себя недостойным и дурным исполнителем». Восьмая: «Исповедай свой грех». Девятая: «Безропотно претерпевай все трудности и невзгоды». Десятая: «Во всём повинуйся игумену». Одиннадцатая: «Не находи удовольствия в том, чтобы исполнять свои пожелания». Двенадцатая: «Всегда имей пред собой страх Божий и всегда помни всё, что заповедал Господь». В самом деле, среди них встречаются такие, которые относятся к другим добродетелям, например повиновение и терпение. А есть и такие, которые, похоже, предполагают наличие ложного мнения и потому вообще несовместимы с добродетелью, каковы суть знание себя как самого ничтожного и почитание себя недостойным и ни на что не годным. Следовательно, их не до́лжно считать степенями смирения.

Возражение 2. Далее, смирение, как и другие добродетели, проистекает изнутри вовне. Поэтому те вышеприведённые степени, которые касаются внешних действий, неправильно поставлены перед теми, которые связаны с внутренними действиями.

Возражение 3. Далее, Ансельм приводит семь степеней смирения: первая из них – «осознать собственную ничтожность»; вторая – «опечалиться этим»; третья – «исповедать это»; четвёртая – «убеждать в этом других, желая, чтобы они поверили в это»; пятая – «терпеливо сносить презрительные слова о себе»; шестая – «сносить презрительное обращение с собой»; седьмая – «полюбить подобное отношение к себе». Следовательно, похоже, что приведённых ранее степеней излишне много.

Возражение 4. Далее, глосса на [слова из евангелия от Матфея] (Мф. 3:15) говорит: «У совершенного смирения есть три степени. Первая – подчиниться тем, кто выше нас, и не считать себя выше тех, кто нам равен, и такое [смирение называется] достаточным. Вторая – подчиниться тем, кто равен нам, и не считать себя выше тех, кто ниже нас, и такое смирение называется избыточным. Третья степень – подчиниться тем, кто ниже нас, и в этом состоит совершенная праведность». Следовательно, приведённые ранее степени излишне многочисленны.

Возражение 5. Кроме того, Августин говорит: «Мера смирения должна соответствовать занимаемому положению. Это связано с опасностью гордости, поскольку чем большее положение занимает человек, тем больше он ответственен за то, чтобы не попасть в её сети». Но мера величия человека не разделяется на конкретное количество степеней. Следовательно, похоже, что смирению не до́лжно усваивать вышеприведённые степени.

Отвечаю: как уже было сказано (2), смирение сущностно имеет дело с пожеланием постольку, поскольку человек обуздывает порывы своей души в её неупорядоченном стремлении к великому, однако его правило, согласно которому мы не должны считать себя бо́льшими, чем мы есть, находится в познавательной способности. Кроме того, началом и истоком того и другого является наше почитание Бога. Затем, внутреннее расположение смирения, равно как и других добродетелей, проявляется внешне в словах, делах и жестах, свидетельствующих о том, что скрыто внутри; ведь «по виду узнается человек, и по выражению лица при встрече познаётся разумный» (Сир. 19:26).

Поэтому одной из вышеприведённых степеней смирения является та, которая связана с корнем смирения, а именно двенадцатая степень, когда человек «боится Бога и всегда помнит все заповеди Господни».

Далее, среди них есть несколько таких, которые связаны с пожеланием, чтобы никто неупорядоченно не желал собственного превосходства. Этого можно достичь трояко. Во-первых, не следовать своим пожеланиям, и такова одиннадцатая степень; во-вторых, подчинять их суждениям высших, и такова десятая степень; в-третьих, не сходить с этого пути из-за встречающихся на нём трудностей и невзгод, и такова девятая степень.

Упомянуто также и то, что касается способа признания человеком своего ничтожества, который может быть трояким. Во-первых, подтверждать и признавать собственные пороки, и такова восьмая степень; во-вторых, почитать себя недостойным великого, и такова седьмая степень; в-третьих, в указанном отношении почитать других достойней себя, и такова шестая степень.

Кроме того, упомянуто то, что связано с внешними проявлениями. Одно из них, а именно, что в делах нельзя уклоняться от общепринятого пути, относится к пятой степени. Два других связаны со словами, а именно, что нельзя быть поспешным в словах, и это относится к четвёртой степени, а также что нельзя быть неумеренным в речах, и это относится ко второй. Оставшиеся связаны с внешними жестами, в частности, с недопустимостью надменности во взоре, и это относится к первой степени, а также с внешним смехом и другими признаками бессмысленной радости, и это относится к третьей степени.

Ответ на возражение 1. Можно нисколько не греша против истины почитать и признавать себя ничтожнейшим из людей в том, что касается известных нам наших скрытых пороков и тех даров Божиих, которые скрыты в других. Поэтому Августин говорит: «Поразмысли о том, что иные прикровенно лучше тебя, хотя внешне ты кажешься лучше их». И точно так же можно без какой-либо лжи верить и признавать себя недостойным и ни на что не годным, относя все свои способности к Богу, согласно сказанному [в Писании]: «Не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя, но способность наша – от Бога» (2Кор.3:5). Нет также ничего несообразного в усвоении смирению того, что принадлежит другим добродетелям, поскольку подобно тому, как один порок возникает из другого, точно так же в естественном порядке акт одной добродетели последует акту другой.

Ответ на возражение 2. Человек может достичь смирения двояко. Первым и главным путём является обретение дара благодати, и тогда внутреннее человека предшествует его внешнему. Второй путь заключается в человеческом усилии, посредством которого он сперва обуздывает в себе внешнее, а уже после преуспевает в достижении внутреннего корня. В настоящем случае степени смирения приведены в соответствии с этим [последним] порядком.

Ответ на возражение 3. Все приведённые Ансельмом степени сводятся к познанию, признанию и желанию своего унижения. Так, первая степень является осознанием собственной ничтожности, а поскольку полюбить свои недостатки было бы заблуждением, то этого не допускает вторая степень. Третья и четвёртая степени связаны с исповеданием своей порочности, которое состоит не только в её признании, но и в убеждении в этом других. Оставшиеся три степени имеют дело с пожеланием, которое стремится не к внешнему превосходству, а к внешнему уничижению, а также к тому, чтобы невозмутимо претерпевать его независимо оттого, выражается ли оно в словах или делах. Ведь сказал же Григорий, что «нет ничего замечательного в том, чтобы быть смиренными перед теми, кто обращается с нами уважительно, ибо так часто ведут себя и мирские; нам же надлежит быть особенно смиренными перед теми, кто причиняет нам страдания», и об этом нам говорят пятая и шестая степени. Но пожелание может пойти ещё дальше и полюбить внешнее унижение, и с этим связана седьмая степень. Таким образом, все эти степени входят в состав вышеупомянутых пятой и шестой степеней [блаженного Бенедикта].

Ответ на возражение 4. Эти степени отсылают нас не к само́й [рассматриваемой] вещи, каковая суть природа смирения, а к человеческим степеням, поскольку люди могут быть высшими, низшими или равными.

Ответ на возражение 5. В этом аргументе тоже идёт речь о степенях смирения не со стороны природы вещи, в отношении которой установлены рассматриваемые нами степени, а со стороны различных состояний людей.