Второй период церковной истории, от смерти апостола Иоанна до конца гонений, или до возвышения Константина, первого императора–христианина, – это классический век гонений со стороны язычников, век мученичества и героизма христиан, светлого жертвования земными благами и самой жизнью ради небесного наследства. Это постоянный комментарий к словам Спасителя: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков»; «не мир пришел Я принести, но меч». Простая человеческая вера не выдержала бы такого испытания огнем в течение трехсот лет. Окончательная победа христианства над иудаизмом, язычеством и самой могущественной из империй древнего мира, победа, одержанная не физической силой, но моральной силой долготерпения и устоя–ния, веры и любви, – одно из возвышеннейших явлений истории, одно из наиболее веских свидетельств в пользу божественности и нерушимости нашей веры.

Но не менее возвышенными и значительными были интеллектуальные и духовные победы христианской церкви в этот период – победы над языческими наукой и искусством, над вторжениями гностической и евио–нитской ереси, над явными и тайными врагами, великое противостояние с которыми породило многочисленные труды в защиту христианской истины и способствовало ее осмысливанию.

«Кровь мучеников – семя Церкви»

Второй период доникейское христианство. Век гонений и мученичества от смерти апостола Иоанна до Константина Великого 100 – 325 г. по P. X.

Предисловие к русскому изданию

Церковная история II-III веков остается «темным» временем для современных христиан. Большинству верующих этот период известен прежде всего по гонениям и ересям, но заниматься их пересчетом – дело, в общем, скучное. Церковь в своей земной жизни так или иначе постоянно соприкасается с гонениями и ересями, ибо на нее изначально возложена задача противостоять языческому миру и сохранять чистоту учения. Так зачем сейчас, в XXI веке, заново разбираться в давнишних заблуждениях, когда о них уже написаны тысячи трудов, и что нового может сказать нам очередная книга по церковной истории, да еще если ее автор жил больше ста лет назад?

Оказывается, очень многое. И в первую очередь потому, что в повествовании Филипа Шаффа история церкви выступает как наука, а не как предания глубокой старины. Задача исследователя, изучающего прошлое христианства, – излагать в наиболее доступной, осмысленной и логической форме события церковной истории, подтверждая их дошедшими до нас свидетельствами, и автор отнесся к этому делу с поистине немецкой дотошностью.

Бывает, что составители исторических трактатов вместо того, чтобы копаться в документах и находить там подтверждение своей мысли, не утруждают себя поисками свидетельств. Их желание вполне понятно, особенно когда они уже принадлежат к какой–нибудь конкретной церкви или разделяют ту или иную философскую позицию. В результате факты церковной жизни оказываются заложниками исторического телеологизма – сознательного намерения найти в прошлом только подтверждение правоты того или иного духовного движения или философской теории, а история преподносится так, словно все прошлое стремилось доказать истинность чьих–то нынешних взглядов или правильность исключительно одного церковного исповедания или деноминации.

Любое исследование древней духовной жизни может ввести человека в искушение, схожее с тем, которое не удается преодолеть сторонникам гипотезы об эволюционном происхождении и развитии жизни биологической. Трудно поверить, что за сто или даже тысячу лет один биологический вид может превратиться в другой. Никто точно не знает, происходило ли это и происходит ли теперь. Но если растянуть срок изменений до миллиона лет, то кто докажет, что за миллион лет такое не могло произойти? Сама эта цифра впечатляет и будит воображение, придавая видимость достоверности эволюционным изменениям биологических видов, тогда как характер ископаемых останков позволяет строить и другие предположения (научно же проверить ни те, ни другие не представляется возможным). К сожалению, схожие методы иногда используются и в историческом рассуждении. За древностью описываемых событий повествователи испытывают соблазн отмахнуться от опоры на свидетельства и рисуют картину церковной жизни двухтысячелетней давности, подтверждающую их собственные представления о том, каким именно должно быть прошлое, – а не ставят своей целью воспроизвести то, каким оно на самом деле было.

По охвату свидетельств и точек зрения людей, принадлежащих разным церквям, разным эпохам и разным научным направлениям, книга Шаффа – яркая противоположность такому подходу. Это внимательное сопоставление исторических документов и изложение мнений, которые не обязательно совпадают с позицией автора. Это искренняя попытка установить, что же происходило в прошлом, и на основе жизни предыдущих поколений выяснить, к чему приводят те или иные шаги, уже сделанные церковью на своем пути, и какими способами можно использовать накопленный ею опыт. Это не только история церкви, но и история того, как церковь понимала свою историю.

Здесь есть над чем поразмышлять, потому что даже самый поверхностный взгляд на историю II – III веков вызывает множество простых, но актуальных на сегодня вопросов. Где та грань, которая отделяет ересь от здравого учения? В чем заключается христианское единство? Насколько одинаковы должны быть обряды и установления во всех церквях? Когда оканчивается разномыслие и начинается отход от церкви? Как в таких случаях должны вести себя по отношению друг ко другу люди, считающие, что они христиане? И в какой мере нынешние союзы между церковью и государством похожи на союз церкви и Римской империи, заключенный практически сразу же после гонений?

При изучении христианской истории первых веков мы нередко испытываем желание побыстрее перевернуть эти печальные страницы и перейти от гонений и ересей к лучшему времени, когда церковь выйдет победителем из противостояния с государством. Однако Шафф и здесь не склонен упрощать ситуацию предвосхищением безмятежного будущего. Наоборот, он предлагает более внимательно отнестись к особенностям этого периода, напоминая, что грядущий союз церкви с властью имел не только положительные, но и отрицательные стороны, которые отчетливо проявляются при сопоставлении сложившихся позже форм церковной жизни с изначальным, неполитизированным и неогосударствившимся христианством. На смену испытанию кровью пришло ничуть не менее опасное искушение властью, и было бы явной ошибкой безмерно сожалеть о первом и безоглядно радоваться о втором.

В иерархической церкви, ставшей частью государства и играющей определенную политическую роль в его жизни, центр церковного устройства перемещается с поместной церкви на гораздо более высокий уровень. Когда церковь объединилась с государством, то любые выступления против церкви (иноверие, ереси и расколы) рассматривались уже не просто как выражение личной веры, а как преступления против государства, и в чрезвычайных случаях они даже карались смертью. Такое узаконивание веры не могло не сказаться и на том, какие способы «доказывания» своего превосходства применяли рядовые христиане в отношениях с инославными или с несогласными. Отлучение от церкви, изначально служившее мерой духовного воздействия, приводило к ущемлению внецерковных прав и привилегий (а еще позже, по мере роста демократических институтов, рассматривалось уже как покушение на гражданскую свободу или даже как лишение гарантированного законом права исповедовать любую религию). Перераспределение церковных и государственных функций проявилось и в том, что в самой церкви были существенно снижены требования, предъявляемые к ее членам, а неподобающее поведение крещеных людей стало компенсироваться материалистически трактуемой благодатью спасения Христова, наделять которой стала церковь из хранилищ благодати, пополняемых за счет чужих заслуг.

Детальная проработка всех этих вопросов, конечно же, относится к более поздним периодам церковной истории, а сейчас, при изучении незамутненного послеапостольского христианства, нам остается только просто полюбопытствовать, сможет ли обремененная «государственными» интересами церковь осудить, например, национализм в своих собственных рядах и насколько она будет «выше» раннехристианских поместных церквей, которые отлучали за убийство, прелюбодеяние или воровство и имели силу ясно сказать: «Нет, эти люди не являются членами христианской церкви», – сознавая, что на души людей воздействуют чистота и посвященность Богу, а не количество верующих.

Документированность исторического повествования, принятая Шаффом в качестве основы исследования, позволяет нам за описываемыми им событиями разглядеть людей и узнать, как христиане понимали и отстаивали свою веру в то далекое время.

В современном сознании очень глубоко укоренился культ силы, стремление притеснить и подавить несогласных. Эта тенденция не обошла своим влиянием и церковь. Но удивительнейший парадокс первых веков христианства состоит в том, что тогда государство решило объединиться не с теми, кто оправдывал жестокость и убийство в интересах государства, и не с теми, чья религия допускала притеснение иноверцев в целях защиты собственных интересов. Империя пошла на союз с людьми, которые позволяли себя убивать.

Кто же были эти люди, исповедовавшие Христа почти две тысячи лет назад, и что такого они сделали, что величайшая империя того времени сочла за лучшее прекратить гонения и заключить союз с ними? Как они жили? К чему стремились? Как проявляли любовь к ближним и дальним? Чем руководствовалось их христианское сознание, когда они еще не выработали почитаемый нами догмат о Троице и не особенно задумывались над тем, исходит Дух Святой только от Отца или от Сына тоже? В чем была их сила, если они соглашались просто умереть за свою веру, не желая смерти противникам? В чем состояло их исповедание, неоднократно навлекавшее на себя гнев язычников?

Эти люди исповедовали христианскую веру своей жизнью. Им достаточно было просто знать, что Бог на их стороне и они – на стороне Бога. Христиане ждали скорого возвращения Христа, но сонмы мучеников соглашались приблизить встречу с Ним и не пытались любой ценой продлить дни своего земного существования. Ими двигала свобода, обретенная во Христе, и явленная свыше любовь. В их сердце был мир, которого не было у язычников. Именно он позволял им следовать по пути, проложенному Христом, с дерзновением и уверенностью.

Многие наши современники, помышляя об исповедании своей веры, склонны думать об исповедании собственных грехов, о регулярном посещении церкви по воскресеньям, о заучивании наизусть символов веры и молитв, об умении разбираться в богословских вопросах или хотя бы о необходимости окружать себя предметами, позволяющими им не забывать о том, что они – христиане. Конечно же, всё это важно и нужно. Но что из вышеперечисленного заставило бы Константина Великого пойти на союз с церковью? И что могло бы воздействовать на современный мир столь же облагораживающим образом? Изучение прошлого помогает найти ответ на эти и многие другие вопросы.

Здесь уместно будет упомянуть еще одно удивительное явление послеапостольской истории – гностицизм. Разобраться в мешанине древних гностических взглядов – дело непростое. Обычно считается, что эта ересь давно опровергнута и забыта, однако гностические тенденции живы и по сей день, но только обретают более благообразные формы. Что заставляло гностиков разрабатывать свои головоломные теории о демиургах, эманациях, сизигиях, плеромах, зонах и огдоадах? Конечно, можно сказать, что гностицизм представляет собой попытку соединить христианство с языческой философией. Но такое объяснение похоже, скорее, на обыкновенный штамп, призванный огульно осудить и предать анафеме чуждое нам явление, не вдаваясь в детали. Чего, рассуждая по–человечески, добивались гностики? Сомнительно, что они простодушно думали: «А не соединить ли нам учение о Христе с язычеством?» В их трудах отчетливо просматривается, во–первых, намерение досконально разобраться в происхождении и устройстве мира, то есть в вопросах, которые Бог нам явно не раскрывает, а во–вторых, желание оказаться хранителями мистического, тайного знания, которое выделяет его обладателя из общей человеческой массы и делает «посвященным», имеющим прямой доступ к Богу.

В хоре нынешних обличителей гностицизма трудно услышать тех, кто хотел бы поучиться на опыте этой давней истории. Гностицизм, с одной стороны, побудил церковь развивать богословие, и это было его крайне полезное воздействие. Но, вместе с тем, безрезультатностью гностических устремлений утверждается предел, за который богословие выходить не может. Да, многим из нас очень хотелось бы проникнуть в тайны земной или небесной духовной жизни, и мы часто задаемся вопросами, о которых в Писании сказано очень мало или вообще ничего не сказано. Наш разум стремится посредством изучения Божьего откровения логически вывести что–нибудь определенное о вещах, которые для нас просто закрыты. И вероятно, важнейший урок гностицизма состоит в том, что во всяком размышлении богословского или общехристианского характера мы должны спрашивать себя: достаточно ли у нас отпущенных Богом сведений, чтобы вынести обоснованное и однозначное суждение – или же мы находимся в плену человеческих фантазий и ставим вопросы, которые могут только посеять смуту в умах и разделить церковь. К сожалению, надо признать, что далеко не все церковные дискуссии последующих веков отвечали этому критерию.

Принимая во внимание притчи и наставления Христа, в центре которых обычно находится призыв изменить существо собственного отношения к Богу, к себе и к окружающим, мы вряд ли можем переносить критерии спасения из области личных отношений со Христом в богословскую или обрядовую сферу. Писание не дает достаточно оснований полагать, что спасения лишатся те, чей ум окажется не в состоянии разобраться в деталях изощренных богословских дискуссий (и наоборот – что, например, сами по себе правильные представления о Троице являются залогом спасения). Более того, человеческое понимание окружающего мира не стоит на месте. Жизнь не стоит на месте. И наверное, церкви оставлена довольно большая свобода в вопросах поклонения и богословия как раз потому, что у нее может возникнуть потребность по–новому указать на Начальника и Совершителя веры, если прежние способы перестают приносить запечатленный в Писаниях результат, – хотя это, конечно же, сложнее, чем, скажем, верить в магическую силу слов, с которыми апостол Павел обращался к афинянам, или просто повторять их, считая, что таким образом выполняется задача благовестил, достигается неизменность учения и церковное единство.

Один из лучших примеров, наглядно продемонстрировавших сущность христианского исповедания, был предоставлен нам апостольской церковью, когда последователи Христа иудейского происхождения сумели отстраниться от значительных, но несущественных в данном вопросе различий между вековыми традициями, от национальной и культурной принадлежности, от сложившихся в иудаизме форм почитания и восприятия Бога и признали свое единство с христианами греческого (или языческого) происхождения. Такое решение было бы совершенно абсурдно с гностических позиций, поскольку интеллектуальный и обрядовый багаж иудаизма воспринимался бы гностиками как пропуск на небеса – и они отказались бы пренебречь этим имением «только» ради возможности пройти вместе с греками сквозь игольные уши нового завета туда, где практически ничего из накопленного уже не пригодится. Остается только удивляться настойчивости, с которой гностики выдумывали новые заслоны на пути в Царство Небесное, когда еще не успела осесть пыль от разрушения старых и Сам Царь три года учил не обрядам, за точное соблюдение которых мы получаем небесное гражданство, а тому, как обращаться с самыми обыкновенными земными ценностями, чтобы обладать небесными. Прежние и нынешние гностические попытки «возвысить» Его учение до уровня человеческой науки в конечном счете приводят не к формированию богословия, основанного на имеющемся у нас откровении, а к беспочвенным вымыслам о том, каким было бы небо, если бы его сотворил человек.

Уроки гностицизма игнорировались и тогда, когда мистические, неподвластные человеческому рассудку или откровенно надуманные стороны поклонения полагались в основу возвышения части верующих, произвольно отделяющих себя от остальной массы христиан. Вполне понятно свойство человеческого сознания увлекаться величием окружающих его тайн, однако мистеризация веры в искупление, даруемое Христом, явно противоречит незамысловатому и конкретному библейскому повествованию о спасении, доступному для понимания любого человека, обладающего житейской мудростью или просто достаточно глубоко осознающего свое положение в мире. Именно эта доступность оказывалась препятствием для тех, кто ощущал при поклонении нехватку мистического ореола, свойственного языческим религиям, а также для тех, кто сомневался, что Бог может находить простые решения проблем, которые кажутся нам неразрешимыми. Как и в предыдущем случае с переоценкой возможностей разума, здесь нужна мера, которая отделяла бы установленные Богом тайны от мистики – заменяющей истинное поклонение в нашей реальной жизни почитанием причастности других людей или предметов к неземным мистериям. Усложнение поклонения и богословия не должно затмевать лежащий в основании христианской веры и обращенный ко всем людям факт, что Бог желает установить с нами добрые отношения и со Своей стороны сделал все необходимое для того, чтобы показать: в земной, пораженной грехом жизни мы можем являть свободу и уверенность, подкрепленные ожиданием грядущего, невидимого нам бытия.

* * *

Наука о прошлом бывает особенно интересна и полезна, когда она помогает заглянуть в будущее. Однако для этого не стоит воспринимать прошлое как цель, к которой надо стремиться, или как модель, которую необходимо воссоздать. Вернуть общество к любому уже пройденному состоянию восприятия мира или эпохе практически невозможно. Вероятно, решение проблемы должно начинаться как раз с противоположного – с осознания сущности временной и временной грани, отделяющей от нас прошлое. Принадлежность к прошлому сама по себе не может являться гарантией безошибочности. Не стоит рисовать с прошлого лубок или делать из него неподвижную икону. Христиане терпели гонения и шли на смерть не ради того, чтобы их потомки в гордости говорили: «Вот, посмотрите на наше великое прошлое, – значит, и мы сейчас тоже чего–то стоим». И древние авторы писали с целью изложить основания своей полученной через апостолов веры, а не для того, чтобы стать образцом непогрешимости для будущих поколений. Их жизнь, свидетельства, решения и труды сохраняют важность, пока они не превратились в абстрактные символы, овеянные славой древности.

Идеализируя прошлое, мы отделяем его от себя непреодолимой гранью. Мы смотрим на него снизу вверх, как на нечто несравненно более достойное, чем наше нынешнее существование, но не обесценивается ли от этого наша собственная жизнь, которая столь же важна для Бога? В любом случае, она значительно облегчается, ведь исповедовать Бога, как делали христиане прошлого, и превращать в объект исповедания то, что они сделали или написали, – разные вещи, потому что в основании первого лежит вера из дел, а в основании второго – вера в чужие исповедания истины, необязательно связанная с христианским служением.

Каждое поколение людей воспринимает Христа и христианство не только через Писание и историю, но и через тех верующих, которые находятся рядом. А явить в земном благодать небесного гораздо сложнее, чем рассказывать о том, что было или что будет. Самый легкий путь здесь – образовать «невидимую церковь». Но не ту, которую сейчас во всей полноте видит только Бог, а ту, которую не видать за нагромождением человеческих преданий, мистических установлений и политических союзов. История уже не раз показывала результат, к которому приходят церкви, выстраивающие свои отношения в христианском мире подобно наследникам, борющимся с соперниками за свое земное наследство, и привлекающие к себе духом земной власти и гордости, вместо того чтобы являть обетованный Писаниями образ будущего.

Говоря о человеке, что у него нет прошлого или что у него нет будущего, мы втискиваем его в рамки земных ограничений и высказываем осуждение. Но вот парадокс: кто осмелился бы осудить Бога за то, что у Него есть только настоящее? Да, оно недоступно нам, как и многие Его пути, становящиеся понятными, лишь когда они пройдены нами. Но эти пути открыты нам, уже испытаны многими до нас и ожидают нас, так что для Церкви Нового Завета ее настоящее выступает синонимом истинного, а не мгновением, которое отделяет то, чего уже не вернешь, от неизвестности. Прошлое и будущее Церкви сходятся в ее настоящем и с точки зрения небесной жизни воспринимаются только как настоящее, которое, в сущности, и называется здесь вечностью.

У Бога все живы. Это утверждение Христа истинно по отношению к ветхозаветным патриархам, но оно не менее истинно и по отношению к Его Церкви. Наверно, именно так и надо относиться к христианам первых веков – не как к дальним, а как к ближним, как к людям, находящимся рядом с нами в церковном общении, не идеализируя их и не пытаясь подкрепить собственный авторитет их заслугами, а помышляя о том, как исповедовать христианскую веру с такой же искренностью и убедительностью. И мы надеемся, что изучение церковной истории II – III веков поможет вам в этом стремлении.

Ю. Ц.

Предисловие к пятому изданию

Четвертое издание (1886) было перепечаткой третьего, с несколькими незначительными улучшениями. В этом, пятом издании я сделал много добавлений к спискам литературы и адаптировал текст к нынешнему состоянию исследований по доникейскому периоду, которые продолжаются очень активно и плодотворно.

Несколько тем, связанных с обучением ранней церкви по катехизисам, с ее организацией и обрядами (крещением и евхаристией), более детально представлены в моей дополнительной монографии «Учение двенадцати апостолов», или «Древнейшее церковное руководство», которая впервые вышла в июне 1885 г., а третье ее издание, пересмотренное и расширенное (325 страниц), появилось в январе 1889 года.

Ф.Ш.

Нью–Йорк, июль 1889 г.

Предисловие к третьему, пересмотренному изданию

Через несколько месяцев после появления на свет предыдущего пересмотренного издания этого тома доктор Вриенний, ученый митрополит Никомедии, поразил мир, опубликовав знаменитую ныне Didache, обнаруженную им в Иерусалимском монастыре Святого Гроба в Константинополе. В связи с этим я, не желая обмануть ожидания своих читателей, написал отдельное дополнение к истории под заглавием «Древнейшее церковное руководство, называемое учением двенадцати апостолов», которое сейчас находится в печати.

В то же время я воспользовался переизданием этой «Истории», чтобы, не увеличивая ее объема и стоимости, включить в нее все необходимые ссылки на «Дидахе», проливающие новый свет на послеапостольский период (особенно на стр. 106, 134, 135, 146, 162, 168, 170, 172, 175, 177, 261, 428).

Я обновил также списки литературы и поправил несколько опечаток, так что это издание можно называть пересмотренным. Один ученый, придирчивый немецкий критик и профессиональный историк церкви, объявил, что этот труд заметно превосходит все немецкие работы по полноте охвата открытий и исследований, совершенных за последние тридцать лет («Theolog. Literatur–Zeitung» от 22 марта 1884). Но открытие Вриенния и появившиеся в связи с ним многочисленные труды напомнили мне о несовершенстве исторических книг в век такого быстрого прогресса, в который мы живем.

Автор

Нью–Йорк, 22 апреля 1885 г.

Предисловие ко второму изданию

Этот второй том повествует об истории христианства начиная с конца апостольского века до начала века никейского.

Первый эдикт о веротерпимости (311 г. по P. X.) положил конец гонениям; второй эдикт о веротерпимости (313 г., третьего эдикта не было) подготовил путь для признания и защиты церкви законом; Никейский собор (325 г.) был торжественной инаугурацией имперской государственной церкви. Деятельность императора Константина, равно как богослова Евсевия и государственного деятеля Осия, относится к обоим периодам и должна рассматриваться в связи с ними обоими (хотя более полно в связи со следующим).

Мы живем в век открытий и исследований, подобный тому, что предшествовал Реформации. Истоки истории, истоки цивилизации, истоки христианства сейчас привлекают пристальное внимание историков.

При жизни нашего поколения история ранней церкви обогатилась новыми источниками информации, а усилиями независимых критиков в ней почти что произошла революция. Среди недавних литературных открытий и публикаций особого упоминания заслуживают следующие:

Сирийский текст Игнатия (Cureton 1845,1849), который открыл новую главу в спорах об Игнатии, тесно связанных с вопросом возникновения епископства и католицизма; «Философумены» Ипполита (Miller 1851, и Duncker and Schneidewin 1859), пролившие новый свет на древние ереси и системы мысли, а также на доктринальные и дисциплинарные движения Римской церкви в начале III века; десятая книга гомилий Псевдо–Климента (Dressel 1853), расширяющая наши знания об удивительных проявлениях искаженного христианства в послеапостольский период и вносящая посредством одной несомненной цитаты ценный вклад в решение проблемы, связанной с книгами Иоанна; греческий «Пастырь Ермы» с горы Афос (Codex Lipsiensis, опубликованный Энджером и Тишендорфом, 1856); новая и полная греческая рукопись Первого послания Климента Римского с несколькими важными новыми главами и древнейшей из письменных христианских молитв (примерно одна десятая текста), найденная в монастырской библиотеке в Константинополе (Bryennios 1875); в том же кодексе Второе (так называемое) послание Климента или, скорее, написанная позже Гомилия в ее полной форме (20 глав вместо 12), представляющая собой первую после–апостольскую проповедь, не говоря уже о новом греческом тексте Послания Варнавы; сирийский перевод Климента из библиотеки Жюля Моля, находящийся сейчас в Кембридже (1876); фрагменты из «Диатессарона» Татиана с комментариями Ефрема, в армянском переводе (на латинском у Месингера, 1878); фрагменты из апологий Мелитона (1858) и Аристида (1878); полный греческий текст Деяний Фомы (Max Bonnet 1883); и венец всего, Синайский кодекс, единственная полная унциальная рукопись греческого Нового Завета вместе с греческим текстом Варнавы и греческим Ермой (Tischendorf 1862), которая, вкупе с факсимильным изданием Ватиканского кодекса (1868 – 1881, 6 томов), знаменует начало новой эпохи критических исследований текста греческого Нового Завета и этих двух апостольских отцов церкви и позволяет установить факт использования церковью всех наших канонических книг во времена Евсевия.

Ввиду всех этих открытий не стоит удивляться, если «Изъяснения Господних изречений» Палия, еще существовавшие в Ниме в 1215 г., «Воспоминания» Егезиппа и полный греческий оригинал Иринея, которые книговедами XVI века определяются как утраченные, будут найдены в каком–нибудь древнем монастыре.

В связи с обнаружением этих новых источников повысилась активность исследователей. Немцы сделали и делают поразительное количество Quellenforschung и Quellenkritik в многочисленных монографиях и периодических изданиях, а также публикуют новейшие и лучшие критические издания трудов апостольских отцов церкви и апологетов. Англичане с их здравым смыслом, спокойной рассудительностью и консервативным тактом быстро следуют по пути прогресса, что очевидно из коллективных работ о христианских древностях и христианских биографиях, а также из «Посланий Климента» епископа Лайтфута, за которыми вскоре последует издание «Посланий Игнатия». Блестящему французскому гению и учености господина Ренана мы обязаны яркой картиной светской обстановки, окружавшей ранних христиан до времен Марка Аврелия, и проницательными замечаниями о литературе и жизни церкви. Его «История происхождения христианства» (Histoire des Origines du Ckristianisme)_, теперь дополненная и вышедшая в семи томах (результат почти двадцати лет трудов), достойна того, чтобы стоять в одном ряду с бессмертным трудом Гиббона. Возвышение и триумф христианства – более великая тема, чем современные им упадок и падение Римской империи, но ни один историк не может воздать ей должное, если не верит в Божественный характер и миссию мирного Покорителя бессмертных душ, Чье царство будет длиться вечно.

Важность этих литературных открытий и исследований не должна заставить нас забыть о не менее важных монументальных открытиях и изысканиях кавалера Де Росси, Гарруччи и других итальянских ученых, проливших свет на подземные мистерии римской церкви и раннехристианское искусство. Неандер, Гислер и Баур, величайшие историки церкви XIX века, говорили о катакомбах так же мало, как Мосгейм и Гиббон в XVIII веке. Но кто бы мог сегодня написать историю первых трех веков церкви, не вспомнив о том, чему учат нас эти грубые, но выразительные картины, скульптуры и эпитафии из мест обитания и упокоения исповедников и мучеников? Мы не должны умалять той пользы, которую получили от изучения надписей на памятниках, например, при уточнении даты мученичества Поликарпа, которое, как оказалось, было на десять лет ближе к веку святого Иоанна.

Вскоре нам очень понадобится архитектор от истории, который возведет прекрасное и удобное здание из столь обширного количества извлеченного на свет материала. Немцы – это рудокопы истории, а французы и англичане – искусные ремесленники; первые понимают и культивируют историческую науку, тогда как последние преуспели в искусстве историографии. Человек, владеющий тем и другим, был бы идеалом историка. Но Бог мудро распределил Свои дары и сделал так, чтобы отдельные люди и народы нуждались друг в друге и дополняли друг друга.

Данный том – это пересмотренный вариант соответствующей части первого издания (т. I, стр. 144–528), вышедшего двадцать пять лет назад. Он вырос по объему почти вдвое. Некоторые его главы (например, VI, VII, IX) и параграфы (например, 90–93, 103, 155–157, 168, 171, 184, 189, 190, 193, 198–204 и т.д.) -совершенно новые, другие были улучшены и расширены, особенно последняя глава о церковной литературе. В намерении, чтобы книга соответствовала современному, повысившемуся уровню знаний, я старался упомянуть все важные труды (немецкие, французские, английские и американские), которые оказались в поле моего зрения, и сделать результаты трудов лучших ученых нашего века доступными и полезными для следующего поколения.

В заключение разрешите мне выразить благодарность за благосклонный прием, оказанный этому пересмотренному изданию труда, начатого мною в юности. Прием этот позволяет мне с новой энергией продолжать исследования, пока Богу угодно будет посылать мне время и силы. Третий том не нуждается переработке, и его новое издание с незначительным количеством улучшений выйдет без промедлений.

Филип Шафф

Богословская семинария Союза

Октябрь 1883 г.

Введение

§1. Литература о доникейском периоде

I. Источники

1. Произведения апостольских отцов церкви, апологетов и всех церковных авторов II – III и в какой–то степени IV – V веков, в особенности Климента Римского, Игнатия, Поликарпа, Иустина Мученика, Иринея, Ипполита, Тертуллиана, Киприана, Климента Александрийского, Оригена, Евсевия, Иеронима, Епифания и Феодорита.

2. Произведения многочисленных еретиков, от которых в основном сохранились лишь фрагменты.

3. Труды язычников, противников христианства, таких как Цельс, Лукиан, Порфирий, Юлиан Отступник.

4. Случайные упоминания о христианстве в трудах классических авторов того периода Тацита, Светония, Плиния Младшего, Диона Кассия.

II. Хрестоматии (помимо включенных в «Библиотеки патристики»)

Gebhardt, Harnack, and Zahn: Patrum Apostolicorum Opera. Lips. 1876; second ed. 1878 sqq.

Fr. Xav. Funk (католик): Opera Patrum Apost. Tubing. 1878, 1881, 1887, 2 vols. В последнее переиздание включена Didache.

I. С. Тн. Otto: Corpus Apologetarum Christianorum, saeculi secundi. Jenae 1841 sqq., in 9 vols.; 2^nded. 1847–1861; 3^rd ed. 1876 sqq. («plurimum aucta et emendata»).

Roberts and Donaldson: Ante–Nicene Christian Library. Edinburgh. (T. & T. Clark), 1868-«72, 25 volumes. Американское издание, расширенное, в котором произведения расположены в хронологическом порядке епископом Коуксом (А. С. Сохе, D. D.), с ценным библиографическим обзором: Е. С. Richardson, Bibliographical Synopsis, New York (Christian Literature Company), 1885-»87, 9 vols.

Фрагменты более ранних произведений христианских авторов, труды которых утрачены, можно найти в сборнике Grabe: Spicilegium Patrum ut et Haereticorum Saeculi I, II, et III. (Oxon. 1700; new ed. Oxf. 1714, 3 vols.); Routh: Reliquiae Sacrae, sive auctorum fere jam perditorum secundi, tertiique saeculi fragmenta, quae supersunt (Oxon. 1814 sqq. 4 vols.; 2^nded. enlarged, 5 vols. Oxf. 1846–48); Dom. I. Β. Pitra (О. S. В., французский кардинал с 1863): Spicilegium Solesmense, complectens sanctorum patrum scriptorumque eccles. anecdota hactenus opera, selecta e Graecis, Orientialibus et Latinis codicibus (Paris 1852-"60, 5 vols.). См. также: Bunsen, Christianity and Mankind, etc. Lond. 1854, vols. V, VI, and VII, содержит Analecta Ante–Nicaena (reliquiae literariae, canonicae, liturgicae).

Ересиологические произведения Епифания, Филастрия, Псевдо–Тертуллиана и др. собраны в Franc. Oehler: Corpus haereseologicum. Berol. 1856–61, 3 vols. Они больше относятся к следующему периоду.

Иудейские и языческие свидетельства собраны в N. Lardner, 1764, new ed. by Kippis, Lond. 1838.

III. Исторические труды

1. Труды древних историков

Егезипп (обращенный в христианство иудей, середина II века): Υπομνήματα των εκκλησιαστικών πράξεων (цитируется под заглавием πέντε υπομνήματα или πέντε συγγράμματα). Эти наблюдения по истории церкви сохранились лишь частично (отрывки о мученичестве Иакова Иерусалимского, возникновении ересей и т.д.) в Eusebius Η. Eccl, собраны Grabe (Spicileg. II. 203–214), Routh (Reliqu. Sacrae, vol. I. 209–219), и Hilgenfeld («Zeitschrift für wissenschaftliche Theol.» 1876, pp. 179 sqq.). См. статью Weizsäcker в Herzog, 2^nded., V. 695; и Milligan in Smith & Wace, II. 875. Труд этот существовал не далее как в XVI веке и может еще быть найден; см. Hilgenfeld «Zeitschrift» 1880, p. 127. Автор был христианином с сильным иудейским уклоном, но не евионит, а ортодоксальный христианин.

Евсевий (епископ Кесарии в Палестине с 315 г., умер в 340 г., «отец истории церкви», «Геродот христианства», близкий друг, советчик и панегирист Константина Великого): Εκκλησιαστική ιστορία, от воплощения Христа до поражения и смерти Лициния в 324 г. Основные издания: Stephens, Paris 1544 (ed. princeps); Valesius (с другими греческими историками церкви), Par. 1659; Reading, Cambr. 1720; Zimmermann, Francof. 1822; Burton, Oxon. 1838 and 1845 (2 vols.); Schwegler, Tub. 1852; Lämmer, Scaphus. 1862 (важный текст); F. Α. Heinichen, Lips. 1827, second ed. improved 1868-"70, 3 vols, (самое полное и полезное издание из всех Scripta Historica Евсевия); G. Dindorf, Lips. 1871. Несколько переводов (на немецкий, французский и английский языки): Hanmer (Cambridge; 1683, etc.); С. F. Crusé (представитель американской епископальной церкви, London 1842, Phil. 1860, включен в издание Bagster, Greek Eccles. Historians, London 1847, и в Bohn, Eccles. Library); лучший комментарий: А С. McGiffert («The Christian Lit. Сотр.», New York 1890).

Другие исторические произведения Евсевия, в том числе его «Хроники», его «Жизнь Константина» и его «Палестинские мученики» можно найти в издании Heinichen, а также в издании его Opera omnia, Migne:, «Patrol. Graeca», Par. 1857, 5 vols. Лучшее издание его «Хроники» – Alfred Schöne, Berlin 1866 and 1875, 2 vols.

Что бы ни говорили о недостатках Евсевия как исторического критика и писателя, его образованность и талант несомненны и его «История церкви» и «Хроники» навсегда останутся бесценным собранием информации, которой мы не можем получить ни от какого другого древнего автора. Саркастически–презрительное отношение Гиббона и обвинение в сознательном искажении истины неоправданны, разве что Евсевий действительно слишком хвалит и переоценивает Константина, чьи великолепные милости, оказанные церкви, ослепили его взор. Справедливую оценку работ Евсевия вы найдете в исчерпывающей статье епископа Лайтфута в Smith & Wace, II. 308–348.

2. Современные историки

William Cave (умер в 1713): Primitive Christianity. Lond. 4^th ed. 1682, in 3 parts. Его же: Lives of the most eminent fathers of the Church that flourished in the first four centuries, 1677-«83, 2 vols.; пересмотренное издание H. Carey, Oxford 1840, in 3 vols. См. также Cave, Scriptorum ecclesiasticorum historia literaria, a Christo nato usque ad saeculum XIV; лучше издание Oxford 1740-»43, 2 vols. fol.

J. L. Mosheim: Commentarii de rebus Christianis ante Constantinum M. Helmst. 1753. Английский перевод: Vidal, 1813 sqq., 3 vols., и Murdock, New Haven 1852, 2 vols.

Edward Gibbon: The History of the Decline and Fall of the Roman Empire. London 1776-"88, 6 vols.; лучшее издание – Milman, с примечаниями Милмена, Гизо и Венка, тж. William Smith, включающее примечания Милмена, и т.д. Reprinted, London 1872, 8 vols., New York, Harpers 1880, in 6 vols. В главах 15 и 16 и по всему своему объемному труду Гиббон остается на позиции внешнего наблюдателя и указывает скорее на недостатки, чем на достоинства христианской церкви, не вникая в духовную суть христианства, единую во все века; что же касается полноты и точности информации и художественности ее представления, его труд остается непревзойденным.

H. G. Tzschirner: Der Fall des Heidenthums. Leipz. 1829.

Edw. Burton: Lectures upon the Ecclesiastical History of the first three Centuries. Oxf. 1833, in 3 parts (in 1 vol. 1845). Он собрал также доникейские свидетельства о Божественности Христа и Святом Духе.

Henry H. Milman: The History of Christianity from the Birth of Christ to the Abolition of Paganism in the Roman Empire. Lond. 1840. 3 vols.; 2^nded. 1866. См. также первый том его History of Latin Christianity, 2^nd ed. London and New York 1860, in 8 vols.

John Kaye (епископ Линкольна, умер в 1853): Ecclesiastical History of the Second and Third Centuries, illustrated from the writings of Tertullian. Lond. 1845. См. также его книги Justin Martyr, Clement of Alex, и Council of Nicaea (1853).

F. D. Maurice: Lectures on the Eccles. Hist, of the First and Second Cent. Cambr. 1854.

А. Ritschl: Die Entstehung der alt–katholischen Kirche. Bonn 1850; 2^nded. 1857. Второе издание частично переписано и более позитивно.

Е. de Pressense (французский протестант): Histoire de trois premiers siècles de l'église chrétienne. Par. 1858 sqq. Перевод на немецкий язык: Ε. Fabarius. Leipz. 1862-"63, 4 vols. Перевод на английский язык: Annie Harwood–Holmden, под заглавием: The Early Years of Christianity. A Comprehensive History of the First Three Centuries of the Christian Church, 4 vols. Vol. I. The Apost. Age; vol. II. Martyrs and Apologists; vol. III. Heresy and Christian Doctrine; vol. IV. Christian Life and Practice. London (Hodder & Stoughton), 1870 sqq., компактное издание, 1879. Пересмотренное издание оригинала: Paris 1887 sqq.

W. D. Killen (пресвитерианин): The Ancient Church traced for the first three centuries. Edinb. and New York 1859. New ed. N.Y., 1883.

Ambrose Manahan (английский католик): Triumph of the Catholic Church in the Early Ages. New York 1859.

Alvan Lamson (унитарий): The Church of the First Three Centuries, with special reference to the doctrine of the Trinity; illustrating its late origin and gradual formation. Boston 1860.

Milo Mahan (епископальная церковь): A Church History of the First Three centuries. N. York 1860. Второе издание – 1878 (расширенное).

J. J. Blunt: History of the Christian Church during the first three centuries. London 1861.

Jos. Schwane (католик): Dogmengeschichte der vornicänischen Zeit. Münster 1862.

Th. W. Mossman: History of the Cath. Church of J. Christ from the death of St. John to the middle of the second century. Lond. 1873.

Ernest Renan: L'Histoire des origines du Christianisme. Paris 1863–1882, 7 vols. Последние два тома, L'église Chrétienne, 1879, и Marc Aurele, 1882, касаются рассматриваемого периода. Образованный, блестящий критик, но настроенный весьма по–светски и скептически.

Gerhard Uhlhorn: Der Kampf des Christenthums mit dem Heidenthum. 3^rd improved ed. Stuttgart 1879. Английский перевод: Profs. Egbert С. Smyth and С. J. H. Ropes: The Conflict of Christianity, etc. N. York 1879. Потрясающий перевод яркого и вдохновенного рассказа о героической борьбе христианства с языческим Римом.

Theod. Keim (умер в 1879): Rom und das Christenthum. Издано по авторской рукописи Н. Ziegler. Berlin 1881. (667 pages).

Chr. Wordsworth (епископ Линкольна): A Church History to the Council of Nicaea, A. D. 325. Lond. and N. York 1881. Английский католик.

Α. Plummer: The Church of the Early Fathers, London 1887.

Замечания о рассматриваемом периоде есть также в общих трудах по истории церкви, таких как Baronius, Tillemont (католик), Schröckh, Gieseler, Neander и Baur (третье пересмотренное издание первого тома – Tub. 1853, pp. 175–527; есть также перевод на английский язык); но все эти книги отчасти устарели в связи с более недавними открытиями и обсуждениями конкретных моментов, на которые мы обратим внимание в соответствующих разделах.

§2. Общий характер доникейского христианства

Теперь мы переходим от изначальной апостольской церкви к церкви греко–римской; от момента сотворения к делу устояния; от источника Божественного откровения к потоку человеческого развития; от вдохновений апостолов и пророков к произведениям просвещенных, но способных ошибаться учителей. Божья десница наметила четкую грань между веком чудес и последующими веками, чтобы показать посредством резкого перехода и существенного контраста разницу между делом Бога и делом человека и позволить нам более глубоко осознать сверхъестественное происхождение христианства и несравненную ценность Нового Завета. Не было в истории другого перехода, столь радикального и внезапного и притом столь молчаливого и тайного. Поток божественной жизни в своем движении от вершины вдохновения к долине традиции на краткое время теряется из наших глаз и, как нам кажется, бежит под землей. Поэтому завершение первого и начало второго века, или век апостольских отцов церкви, часто рассматривается как период, дающий пищу для критических поправок и доктринально–церковных споров, а не для исторического описания.

Однако, несмотря на поразительные различия, церковь II и III веков была законным продолжением церкви первоначального периода. Хотя она значительно уступала первой по оригинальности, чистоте, энергии и свежести, ее отличала сознательная верность делу сохранения и распространения священных писаний и преданий апостолов и неустанное рвение в подражании их святой жизни среди величайших трудностей и опасностей, когда вера во Христа была запрещена законом и ее исповедание каралось как политическое преступление.

Второй период церковной истории, от смерти апостола Иоанна до конца гонений, или до возвышения Константина, первого императора–христианина, – это классический век ecclesia pressa, гонений со стороны язычников, мученичества и героизма христиан, светлого жертвования земными благами и самой жизнью ради небесного наследства. Это постоянный комментарий к словам Спасителя: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков»; «не мир пришел Я принести, но меч»¹. Простая человеческая вера не выдержала бы такого испытания огнем в течение трехсот лет. Окончательная победа христианства над иудаизмом, язычеством и самой могущественной из империй древнего мира, победа, одержанная не физической силой, но моральной силой долготерпения и устояния, веры и любви, – одно из возвышеннейших явлений истории, одно из наиболее веских свидетельств в пользу божественности и нерушимости нашей веры.

Но не менее возвышенными и значительными были интеллектуальные и духовные победы церкви в этот период – победы над языческими наукой и искусством и над вторжениями гностической и евионитской ереси, над явными и тайными врагами, великое противостояние с которыми породило многочисленные труды в защиту христианской истины и способствовало ее осмысливанию.

Церковь этого периода была бедна в том, что касается земного имущества и почестей, но богата небесной благодатью, покоряющими мир верой, любовью и надеждой, церковь была непопулярна, даже находилась вне закона, терпела ненависть и гонения, однако она была сильнее и распространялась решительнее, чем философские воззрения Греции или Римской империи; в основном она состояла из представителей низших слоев общества, но привлекала к себе благороднейшие и серьезнейшие умы того периода и несла в чреве своем надежду мира; «мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы»²; она побеждала, хотя казалось, что она проигрывает, и росла благодаря крови своих мучеников; она была велика в делах, еще более велика в страданиях и еще более велика в смерти ради прославления Христа и блага последующих поколений³.

Положение и манеру поведения христиан той эпохи лучше всего описывает неизвестный автор «Epistola ad Diognetum» в начале II века⁴. «Христиане, – пишет он, – не отличаются от других людей страной проживания, языком или принадлежностью к неким общественным учреждениям. Ибо они не живут в отдельных городах, не пользуются особым языком и не единообразны по своему социальному укладу. Они живут в греческих или варварских городах – как получится; они следуют обычаям страны в том, что касается одежды, пищи и других житейских вопросов. Однако поведение их кое в чем чудесно и необычно. Они живут в своих собственных землях, но как чужестранцы. Они принимают участие во всем как граждане, но относятся ко всему как иноземцы. Любая чужая страна для них – родина, и любая родная земля – чужбина. Они вступают в браки, как и все прочие; у них есть дети; но они не прогоняют своих отпрысков. У них общий стол, но не жены. Они во плоти, но не живут по плоти. Они живут на земле, но являются гражданами небес. Они повинуются существующим законам, но для себя устанавливают более высокие нормы жизни. Они любят всех, и все их преследуют. Они неизвестны, и в то же время их осуждают. Их убивают, а они продолжают жить. Они бедны, но обогащают многих. Им недостает всего, и у них всего с избытком. Их хулят, но в этой хуле – их слава. Их обвиняют – но они оправданы. Их проклинают, а они благословляют. Над ними насмехаются, а они уважают. Они делают добро, а их наказывают как злодеев. Когда их наказывают, они радуются, словно при этом обретают жизнь. Иудеи нападают на них, как на чужаков, греки преследуют их, – и враги их не могут объяснить причину своей вражды. Короче говоря, христиане для мира – то же самое, что душа для тела. Душа рассеяна по всем частям тела, и христиане рассеяны по всем городам мира. Душа живет в теле, но не от тела; так и христиане живут в мире, но не от мира. Душа невидимая бодрствует в видимом теле – так и христиане живут в мире зримо, но их благочестие незримо. Плоть ненавидит душу, хотя и не терпит от нее никакого зла, и борется с ней просто потому, что та сопротивляется плотским удовольствиям; и мир ненавидит христиан без причины, просто потому, что они отвергают удовольствия мира. Душа любит плоть и ее члены, которые ненавидят ее; так и христиане любят ненавидящих их. Душа заключена в тело, но она же связывает тело воедино; так и христиане заключены в мир, как в темницу, но ими держится мир. Бессмертная душа живет в смертном теле, так и христиане пребывают в тленном, но устремлены к нетленному на небесах. Душа совершенствуется через ограничение в пище и питье, так и христиан становится все больше, хотя их повседневно преследуют. Таков жребий, который Бог предназначил христианам в мире, и его нельзя у них отнять».

Другими словами, христианская община с самого начала воспринимала себя, в отличие от иудеев и от язычников, солью земли, светом мира, градом Божьим, поставленным на возвышении, бессмертной душой в умирающем теле; и подобное уважение к себе было не заблуждением гордости, но правдой и реальностью, действующей в жизни и в смерти и открывающей через ненависть и гонения путь к внешней победе над миром.

После Реформации католические и евангелические историки вели споры о доникейском периоде, причем те и другие находили в нем основания для своих символов веры. Но отождествлять христианство этого периода мучеников либо с католицизмом, либо с протестантизмом было бы сектантским злоупотреблением историей. Это, скорее, общий корень, от которого произошли сначала ортодоксальная церковь (Восточная православная и Римская католическая), потом протестантизм. Это естественный переход от апостольского века к никейскому веку, в котором сохранились многие важные истины от первого (прежде всего учение Павла), получившие развитие и разработанные в последующие века. Мы можем проследить в нем зачатки католического⁵ символа веры, организации и поклонения, а также зародыши практически всех последующих искажений греческого и римского христианства.

В отношениях со светской властью доникейская церковь была просто продолжением апостольского периода, и у нее нет ничего общего ни с иерархической, ни с эрастианской системой. Она не была противопоставлена светскому правительству как таковому, но светский языческий характер правления был чужд христианству. Церковь целиком основывалась на принципе добровольности, как само себя поддерживающее и самоуправляемое тело. В этом отношении ее можно сравнить с церковью Соединенных Штатов, но с той существенной разницей, что в Америке светское правительство не преследует христианство, а признает его и защищает по закону, обеспечивая христианам полную свободу публичного поклонения и любой деятельности в стране и за ее пределами.

Богословие II – III веков представляло собой в первую очередь апологетику против язычества Греции и Рима, а также полемику против разных форм гностической ереси. В этом противостоянии выдвигаются с великой выразительностью и оригинальностью основные аргументы в пользу божественного происхождения и характера христианской религии и намечаются очертания истинного учения о Христе и Святой Троице, более полно разработанного позже, в никейскую и посленикейскую эпоху.

Церковная организация этого периода может быть определена как примитивный, ранний епископат, отличный как от предшествовавшего апостольского устройства, так и от иерархии митрополитов и патриархов, которая его сменила. В богослужении также совершается переход от апостольской простоты к литургическому и церемониальному великолепию развитого католицизма.

Первая половина II века сравнительно мало изучена, хотя последние открытия и исследования проливают на события этого периода новый свет. После смерти Иоанна осталось лишь немного свидетелей, способных рассказать о чудесах апостольской эпохи; их произведения немногочисленны, кратки по объему, и происхождение их отчасти сомнительно: ряд посланий и исторических фрагментов, рассказы о мучениках, труды двух – трех апологетов; к этому следует добавить неумелые эпитафии, поблекшие рисунки и разбитые скульптуры подземных церквей в катакомбах. Людям той эпохи лучше удавалось отстаивать христианскую веру в своей жизни и смерти, нежели в литературных произведениях. После неустроенностей апостольского периода наступила передышка, время непритязательной, но плодотворной подготовки к следующей эпохе развития. Тем не менее почва язычества была уже вспахана, и новое семя, посаженное руками апостолов, постепенно укоренялось.

Затем, во второй половине того же столетия, разгорелся великий литературный конфликт между апологетами и защитниками вероучения, и уже примерно к середине III века богословские школы Александрии (и Северной Африки вообще) заложили основания для богословия греческой и латинской церквей. В начале IV века церковь на западе и востоке уже настолько утвердилась в учении и дисциплине, что легко перенесла удары последнего и самого ужасного гонения, смогла воспользоваться плодами длительных страданий и оказывать влияние на власть древней Римской империи.

* * *

См. Мф. 10:17–39; 5:10,12; 13:21; 16:24; 20:22 и далее; 1Кор. 15:31; 2Кор. 4:10; Рим. 8:35; ФлII. 3:10 и далее; Кол. 1:24 и далее; 1Пет. 2:21.

2Кор. 6:9. – Прим. изд. (Здесь и далее примечания к русскому изданию этой книги отмечены сокращением «Прим. изд.» или же заключены в фигурные скобки.)

Исаак Тейлор в своем «Древнем христианстве», где он явно выступает против суеверно завышенной оценки периода «отцов церкви», тем не менее замечает (vol. i, p. 37): «Наши братья из ранней церкви заслуживают уважения и любви; ибо они ревностно стремились сохранить веру в незримое и вечное; они обладали способностью смиренно терпеть самые тяжкие преследования; они отважно защищали свою благую веру перед недовольством философии, светской тиранией, ослепляющим суеверием; они были отстранены от этого мира и отличались крайним самоотречением; они страстно творили дела любви, чего бы это ни стоило; они были щедры и занимались благотворительностью, как никто другой; они с почтением и скрупулезной заботой относились к священным писаниям; и одна эта заслуга, если бы у них не было других, чрезвычайно важна и должна была бы вызвать почтение и благодарность к ним у современной церкви. Как мало многие читающие Библию сегодня думают о том, чего стоило христианам II и III веков просто сохранить и уберечь священные сокровища от ярости язычников!»

⁴

Стр. 5 – 6 (р. 69 sq. ed. Otto. Lips. 1852).

⁵

3десь и во многих случаях далее используемое в оригинале английское слово catholic, соответствующее греческому прилагательному со значением «общий, целый», а затем «соборный, вселенский, всеобщий», переводится словом католический (что отражает терминологию Шаффа), но соотносится в первую очередь с единой, соборной ортодоксальной церковью до эпохи расколов в ее противопоставлении различным еретическим уклонениям, нежели с западной или католической церковью в современном понимании. – Прим. изд.

Telegram-каналы

Комментарии для сайта Cackle

История христианской Церкви. Том 2

Содержание

«Империя движется на запад».

Мученичество Поликарпа

Мученичество Киприана

Второй период доникейское христианство. Век гонений и мученичества от смерти апостола Иоанна до Константина Великого 100 – 325 г. по P. X.

Предисловие к русскому изданию

* * *

Предисловие к пятому изданию

Предисловие к третьему, пересмотренному изданию

Предисловие ко второму изданию

Введение

§1. Литература о доникейском периоде

§2. Общий характер доникейского христианства