Житие старца Иерофея Дидаскала

В эпоху Вселенских Соборов византийское богословие, вдохновленное египетской аскетикой, развивалось самобытно и достаточно бурно. Тем не менее к концу этой эпохи даже такие авторитетные писатели, как прп. Иоанн Дамаскин, начинают составлять компиляции и сборники. Нетрудно заметить, что все сильнее проявляется тенденция жить прошлым, перерабатывать уже написанные тексты.

Прежде всего это выразилось во все более жестком следовании канонам. Богословие оказывается как бы «замороженным». Против этого восстают такие яркие личности, как прп. Симеон Новый Богослов, но в целом тенденция «омертвления» углубляется. В эпоху паламитских споров полемика уже почти целиком состоит из цитат. При изучении этих текстов создается впечатление, что византийское богословие как бы замкнулось на себя.

В части житий святых буквальное следование канонам наиболее выразительно. Житие того же прп. Симеона Нового Богослова больше похоже на панегирик. Таков был житийный канон. Тем не менее, обращаясь к гимнам прп. Симеона, его дневниковым записям, мы с удивлением обнаруживаем, что существует множество несоответствий жития гимнам.

Остается только пожалеть, что византийское сознание, родив такой мощный культурный пласт, в какой-то момент тотально замкнулось на себя. Причем, как отмечают многие богословы, это стало осознаваться именно как Предание. Но что такое Предание? Это способность понимать Истину в Духе Святом. Каноны неожиданно стали восприниматься как нечто самодостаточное. Одновременно богословие удаляется от реальной жизни в глубины теоретических рассуждений.

Движение исихастов, начавшееся в середине XVIII века на Афоне, до сих пор представляет для ученых больше вопросов, чем ответов. Русскоязычный читатель не знаком с богословием афонских исихастов. Тем не менее на греческом языке литература по этому вопросу весьма обширна. Научная полемика достаточно полно обобщена в книгах широко известного автора Стилианоса Пападопулоса. Богословие афонских исихастов он сводит к литургическим спорам, а в духовном плане – к обновлению жизни через частое Причащение. Позиция афонских исихастов объясняется приверженностью к буквальному пониманию канонов.

Такая точка зрения упрощает проблему и вызывает недоверие просто потому, что среди афонских исихастов много святых, прославленных Церковью, а буквальное следование канонам обычно приводит не к святости, а к зилотизму. Не стыкуются самые простые и очевидные вещи. Замкнутость на каноны омертвляет, а перед нами – люди, которые вызвали духовное обновление Элладской Церкви, продолжающееся уже несколько веков. Предание афонских исихастов до сих пор является сокровищницей афонского благочестия.

Деятельность афонских исихастов ученым хотелось бы свести к литургическим спорам о древнем Предании, приведшим к столкновению двух подходов: икономии и акривии. Тем не менее трудно представить себе афонского отшельника, который только тем и занимается, что спорит о канонах. Ап. Павел не всуе написал: «А если бы кто захотел спорить, то мы не имеем такого обычая...» Конечно, афонские исихасты защищались от клеветы и нападок, но это отнюдь не составляло сущности их движения по обновлению духовной жизни. Деятельность афонских исихастов заключалась совсем не в литургических дискуссиях, а в поиске Живого Предания. Иногда оно еще называется афонским Преданием, или исихазмом.

Одной из частей этого Предания стало житие старца Иерофея, который до сих пор почитается на Афоне через живое преемство своих духовных внуков. Два ближайших ученика Иерофея Дидаскала, Евфимий и Филофей, в начале XIX века написали свои воспоминания о старце. Списки жития сохранились в двух кодексах: кодексе монастыря Ланговарда, находящегося на острове Парос, и кодексе монастыря прор. Илии, расположенного на острове Идра. Список, который находится в монастыре прор. Илии, лучше всего сохранился и содержит большую часть исторической информации. Второй кодекс, монастыря Ланговарда, хранился не в библиотеке, а в келлиях монахов-ктиторов. Несмотря на это, он также в хорошей сохранности, хотя и с небольшими изъянами. Итак, существуют две рукописи. Текст, с которого мы переводили, – это критическое издание, соединяющее в себе оба кодекса.

Совершенно оригинальный стиль и живой полновесный язык жития являются настоящим сюрпризом. Язык «кафаревуса» как нельзя лучше подходит для того, чтобы передать дух древних отцов: полнота и многозначность слов этого, можно сказать, древнего языка дают автору широкий простор для выражения, а многие из понятий стали уже восприниматься как «технические термины» аскетики.

Если внимательно присмотреться, то можно заметить, что житие Иерофея Дидаскала стилистически очень похоже на житие прп. Симеона Нового Богослова, которое было написано на древнегреческом языке. Действительно, целые лексические конструкции заимствованы из древнегреческого текста совершенно без изменения. Более того, существует научное исследование (на новогреческом языке), в котором собраны параллельные места обоих текстов: жития прп. Симеона и жития старца Иерофея. Не вызывает сомнения, что оба ученика Иерофея стилизовались под византийский агиографический канон. Но как им удалось передать внутреннее горение? Этот вопрос вы постоянно будете задавать себе, читая текст. Кроме того, один из писателей жития, Филофей, был родным братом Иерофея. Этим объясняются необыкновенные подробности в рассказе, которые можно поначалу принять за художественные отступления.

Много сил исследованию текста жития отдали известнейшие греческие подвижники и ученые Филофей Зервакос и Александр Мораитидис. Уже по одним этим именам тот, кто понимает, может догадаться, что мы вторгаемся в святилище греческой библиотеки исихазма.

Когда мы погружаемся в текст жития, перед нами открывается внутренняя жизнь удивительных людей. Иерофей Дидаскал был духовником прп. Никодима Святогорца. Долгое время они искали встречи с прп. Паисием Величковским. Вероятно, эта встреча произошла если не в жизни, то в Духе. Духовные параллели приведут нас к прп. Симеону Новому Богослову. Неожиданно мы окунаемся в реальную жизнь таких величайших святых, о которых мало что известно. Сам Господь скрыл их от человеческой славы. Духовная борьба, монашеские поражения и победы предстают перед нашим мысленным взором с такой обезоруживающей откровенностью, что невозможно читать без изумления. Душевные борения представлены в такой наготе, что приходится затаить дыхание перед откровением внутренней жизни чужой души – тайной, обращенной прямо к сердцу. Сразу становится очевидным, насколько эти люди были необычны, исключительны, многогранны...

Их жизнь оказывается настолько наполненной непониманием и интригами внешних, что более походит на мученичество. Это перекрывает все наши представления о монашестве как Пути к Святости. Вместе с действующими лицами мы постоянно находимся во внутреннем борении перед монашеским Крестом и чувствуем себя невольными участниками событий. Тем самым житие подводит нас к тайне монашеской жизни, на которую прикровенно указал ап. Павел: «Ибо надлежит быть и разномыслиям [«ересис» в данном контексте – «интригам», «предательству»] между вами, дабы открылись между вами искусные [в добре]...»

До настоящего времени это житие имело обращение лишь в узких кругах афонских монахов, изучающих традиции исихазма. Оно причудливо сочетает в себе два подхода: византийский житийный канон и дневниковые записи исихастов. Дело в том, что богословие

афонских исихастов не совсем привычное, оно – живое: непосредственное, откровенное, прямое, в чем-то даже детское. В то же время житие полностью соответствует византийскому житийному канону. Это удивительное сочетание и выражает Живое Предание: нечто глубоко родное, церковное, привычное, понятное и одновременно живое, искреннее и глубоко личное...

В богословском плане это житие слишком специфично. Ключом к богословию афонских исихастов служит то, что они очень любили каноны, но не были привязаны ни к чему формальному. Исихасты ревностно защищали каноны «до смерти», не считаясь ни с чем, и в то же время не были рабами буквальной приверженности к правилам. Это хорошо показано, например, в главе «Игнатий из Каламитзи». Вероятно, не все смогут понять парадокс, каким образом свобода от буквального следования канонам может сочетаться с такой любовью к Преданию, что исихасты отстаивают его как свой Символ Веры. В этом есть Тайна, открывающаяся не уму, а ищущему сердцу.

Тем не менее любознательный читатель сам найдет множество подтверждений такому взгляду в тексте жития. Поэтому не будем утомлять лишним комментарием – мы только хотели расставить акценты. Когда вы будете читать житие, следует помнить, что это произведение сугубо монашеское, затрагивающее глубинный нерв жизни Церкви – духовное делание Иисусовой молитвы, поэтому его изучали на Афоне, причем оно использовалось как текст «для служебного пользования». Кроме того, стоит обратить внимание на два ключевых понятия, проходящих красной нитью через все житие: ревность и свобода.

Триблаженный и богоносный отец наш Иерофей был уроженцем деревни Силивена, находящейся в епархии Коринфа на Пелопоннесе. Он происходил от благочестивых родителей, православных христиан, которые занимали в деревне не последнее место. Они не были очень богатыми, но не были и бедны. В общем, они были всеми любимы.

Родители его были всем известны своим благочестием: братолюбием, любовью к односельчанам, любовью к нищим и милостивостью. Они с большим уважением относились к служителям Церкви, священникам и монахам. С большой радостью они принимали клириков, приходящих к ним в дом, – совсем как ангелов Божиих.

Дед его по отцовской линии был иереем, я бы сказал, «священником Бога Вышняго». Он был весьма боголюбивый муж, относившийся с большой ревностью к своему служению Богу. Поскольку жители переселились в это село из другого места, в селе не было храма. Дед же его желал, чтобы христиане были собраны в единый приход, где бы они могли участвовать в богослужении и причащаться на Божественной Литургии. Движимый божественной ревностью, он отправился в Константинополь к патриарху и получил разрешение построить две церкви в селе. И построил их во славу Божию! И сам же служил в них до старости... Когда же пришло ему время перехода в лучшую Жизнь, он призвал своего старшего сына и постриг в монашество с именем Ефрем. И так в мире «преложился ко Господу». Родитель же Иерофея, Георгий, был его наследником.

Рожденный благочестивыми родителями сын в крещении получил имя в честь св. Иоанна Крестителя. Получение этого благодатного имени по Божественному произволению указывало на то, что мальчик своей жизнью будет подражать Честному Иоанну Крестителю, который, как известно, является основоположником монашеского жития и покровителем всех монахов.

Так, Иоанн, будучи ребенком, во всем был послушен своим родителям, подражая ап. Павлу: «Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе, ибо сего [требует] справедливость...» Родители поставили его пасти овец. И вот Иоанн подражал в этом древним праведникам, которые пасли овец своих родителей: Авелю, Иакову, Моисею и Иосифу... А может быть, и в этом проявился Божественный Промысел, как бы показывая, что Иоанну надлежит пасти словесных овец, которых к нему приведет Бог. Но не только это! Он должен будет стать на страже Животворящих и Спасительных Заповедей Христа, Бога нашего, Божественных догматов и священных канонов Святой Апостольской Церкви.

Однако враг истины, вечно враждующий на все доброе и поэтому называемый завистником, сатана, предвидя своим злым духом или даже, не побоюсь сказать, предчувствуя своим злым чутьем то, что в мальчике так сильны добрые начала, решил повредить ему. Но, скорее, враг боялся, что мальчик, когда вырастет, помешает ему в многообразных завистливых кознях против рода человеческого. В конце концов этот треклятый завистник решил умертвить мальчика...

Однажды, когда мальчик пас овец вместе с другими детьми, они забрались на одну очень высокую скалу. Как бы в шутку дети его испугали. И вот он внезапно потерял равновесие и упал, ухватившись руками за ветку. И так повис над страшной бездной... Неожиданно ветка сломалась (в этом и проявилась кознь лукавого завистника), и мальчик покатился, ударяясь то слева, то справа о камни. Так он падал вниз до источника воды, называемого Авворос, из которого все жители села берут воду...

А в то время его чадолюбивая мама по извещению сердца увидела от своего дома, как ее сын покатился в обрыв. И тотчас возопила от всего сердца:

– Всесвятая моя Владычице, помози! Святый великомучениче Георгие, ускори на помощь мне! Спаси моего сыночка от страшной смерти! И я его посвящу Богу, чтобы он стал монахом в Твоем монастыре!!!

Она тотчас с рыданиями бросилась к источнику и схватила из воды свое еле дышащее чадо, совершенно изувеченное. Сжимая сына в объятиях, она тотчас побежала домой и, отмыв его от крови, положила на ложе и накрыла покровом.

Как она молилась! Обратив к Богу и глаза и весь свой ум, она умоляла о помощи Владычицу небесных и земных, Прибежище и Надежду всех христиан, Утешение скорбящих. Всю ночь мама только повторяла:

– Всесвятая Владычице, помоги мне! Богородице моя, помоги мне!

Господь же не посрамил боголюбивую и чадолюбивую мать и соделал ее, как в псалмах говорится, матерью «о чадех веселяещеюся». И вот наступает утро следующего дня... Неожиданно, когда уже была потеряна всякая надежда, Иоанн встает совершенно здоровый и просит кушать! Мама же, увидев, как сын ее встает, словно воскресший из мертвых, не могла насмотреться на здорового мальчика... И дивилась, постоянно спрашивая его:

– Сынок, не болит ли у тебя как-либо часть тела; может, побаливает рука или нога?

– Нет, мама, у меня ничего не болит!

Мама же, желая лучше удостовериться, стала рассматривать его голову, которая в предыдущий злосчастный день была сплошной раной. И что же она видит? Вся голова в шрамах! Она стала осматривать голову ребенка и вынула из шрамов более тридцати крошек от камней.

Поистине это было великое чудо Божией Матери, которая теперь уже стала второй, духовной матерью мальчика. А мальчик тем временем пребывал в послушании у своих родителей «до срока».

Поскольку отец постоянно болел, то вся забота о доме ложилась на многострадальную мать. Нужно было помогать по дому, сеять, обрабатывать виноградник, собирать урожай, молотить. И так они жили, довольствуясь малым, подражая ап. Тимофею: «Имея пропитание и одежду, будем довольны тем...»

Как-то раз Иоанн играл на улице и вдруг увидел нищего ребенка, замерзающего на холоде в своих лохмотьях. Сердце его сжалось от боли. Он взял ребенка за руку и привел в свой дом, посадил у очага и отогрел. После этого мальчик говорит своей маме:

– Мама моя, если ты не против, давай возьмем в нашу семью этого ребенка. Он нагой и нищий. Куда ему идти?

– Конечно, дорогой мой! – в радости воскликнула мама, услышав такой совет и ликуя внутри себя. И молилась в умилении:

– Слава Тебе, Боже, что мои дети подражают мне! Как я этого хотела! Как я этого просила!

Тотчас она взяла одежду одного из детей, одела нищего ребенка. Так он и жил у них, кушал вместе с ними. А потом, через достаточное время, ушел из их дома и больше не возвращался.

Мать всегда наставляла детей благородству в поведении и прежде всего благочинию в Церкви.

– Детки, в храме нельзя расставлять широко ноги и болтать руками. Ступни должны быть собраны вместе, одна к другой. А когда вы делаете крестное знамение или кладете поклон, то делайте крестное знамение благоговейно: руку кладите на лоб, потом на одно плечо, на другое и коснитесь земли. А поклон кладите всегда до земли. И с перекрещенными руками стойте, как ангелы, пока не закончится служба...

Впрочем, и дома, когда дети ложились спать, они должны были прочитать «Святый Боже» и «Богородице Дево». А кто знал еще что- то, то читал и это.

Мама очень любила церковные праздники. Когда наступал праздник, то она поднимала детей после полуночи и готовила их, чтобы прийти в церковь раньше колокольного звона и подождать там иерея. Она говорила детям:

– Детки, храните не только великие праздники, но соблюдайте и все малые, ибо это угодно Господу.

И они тщательно это исполняли. Так что частенько односельчане спрашивали:

– Маламо, какой праздник у нас сегодня или завтра будет?

А когда духовник приходил в их село для исповеди, то мама брала детей с собой, приводила их на исповедь. Но поскольку дети были малы, то мама учила их только класть поклон перед духовником, брать благословение, целовать его руку.

Строгому соблюдению постов дети учились на примере обоих родителей. Однажды в Великую Пятницу, а может, это была Великая Суббота, дети готовились ко Причастию. Есть перед Причастием им не разрешалось. А чтобы дети не страдали от голода, мама послала их на работу, куда нужно было идти до двух часов пути, напутствуя:

– Детки, не кушайте и возвращайтесь после полудня, чтобы мы успели подготовиться, пойти в Церковь на Божественную Литургию и причаститься Святых Христовых Тайн.

Видя, как мать воспитывала детей, понимаешь, что не всуе говорит пословица: «Древо познается от плодов».

Итак, когда Иоанн достиг возраста девяти лет, он решил отречься от мира, родителей, родных и друзей, уже тогда узрев ложность обещаний «похоти очес». Мама с большим волнением посвятила его Богу, как и обещала: отвела мальчика в монастырь св. вмч. Георгия, который также назывался Фонеос. В то время игуменом того монастыря как раз был дядя Иоанна, которого звали Макарий. Мать передала сына в его руки.

Там Иоанн обучался грамоте и всем церковным проследованиям. Мальчик никуда не выходил из монастыря, во всем повинуясь игумену по ап. Павлу: «Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших как обязанные дать отчет; чтобы они делали это с радостью, а не воздыхая, ибо это для вас неполезно».

В то время в монастыре находился другой дядя Иоанна – митрополит Аакедемонии Панарет. Он, провидя в мальчике избранный сосуд, сделал его чтецом. Затем игумен постриг мальчика в монашество с именем Иосиф. И молодой монах стал с прилежностью и вниманием исполнять обязанности чтеца и экклесиарха. Он почти каждый день должен был помогать священнику в алтаре, возжигать кадила каждую субботу.

Иосиф тщательно, с большим благоговением готовился к службе. Перед службой он садился и прочитывал все тропари и стихиры, которые нужно было возглашать в храме, чтобы не возникло заминки или ошибки во время богослужения. И он запевал стихиры так чисто и безошибочно, как никто другой! Иосиф так поступал не из тщеславия, а по любви к братии, чтобы не вызывать какого нарекания или смущения, потому что знал, что «любовь – начало и конец всякого доброделания».

Иногда он закрывался в храме и читал жития святых и мучеников, поучаясь, с каким мужеством они выстаивали в пытках и свидетельствовали о Христе перед тиранами. Он удивлялся, с каким терпением и бесстрашием они отстаивали свою веру. Тогда-то и возгорелся в его сердце пламень Божественного рачения, влекущий на мученическое исповедание веры ради любви Христовой. И он спрашивал свое сердце:

– Кто может мне помешать, если я решу отправиться в Коринф, чтобы предстать перед агарянами, обличить их нечестие и исповедать Христа моего, Сына Божия и Истинного Бога?

Так он размышлял наедине долгое время, сверяя себя со Священным Писанием, в котором ап. Тимофей как бы ответил ему: «Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться...» После этого Иосиф понял, что без необходимости и без принуждения от внешних

врагов неблагоразумно ввергать себя в опасность, пока не призовет Бог. Пришлось молодому монаху оставить эти прекрасные мечты о мученичестве и жить повседневным подвигом... Тогда он стал искать в житиях Святых Отцов, куда бы направить свою ревность. И нашел! Он нашел множество путей. Одни Отцы совершали свой подвиг в горах и вертепах, другие – в киновиях просияли послушанием и подчинением ради Бога, третьи – все усилия направляли на стяжание терпения и кротости, чтобы достичь любви к Богу и ближнему, четвертые – в молчании и простоте, пятые – в превосходящих разум трудах... И ап. Павел подтверждал юноше: «Другие... были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления...»

Сам юноша добавлял:

– Постились, воздерживались, бдели, молились... Ага! И так они совершали бескровное мученичество в совести своей и так стали поистине «мучениками по произволению»! Вот оно что! Тогда-то юноша и решил, что это более славное мученичество, потому что оно свидетельствует о Царстве Небесном не перед земными тиранами, а это прямая война против самого миродержителя диавола, князя мира сего. Тогда он понял: «Нужно не мечтать, а действовать!»

Божественная благодать открыла ему это. Впрочем, и сам молодой монах был от природы смышленым и сообразительным. Любовь зажглась в его сердце, и Божественное рачение неудержимо потянуло его подражать, насколько он сможет, такому небесному жительству уже здесь, на земле.

Первым делом он решил начать особенное воздержание с того, чтобы никогда не пить вина. Ведь сохранить ум чистым от страстных приражений и плотских движений невозможно без предельной собранности. А вино расслабляет и помрачает ум. Известно, что диавол со своими растленными помыслами не приступает к тем, кто любит чистоту.

Однажды поняв это, молодой монах всегда уже старался обходиться только хлебом и водой. И Господь не замедлил с ответом! Ведь не всуе воскликнул прор. Давид: «Так близко Господь к боящимся Его...» – и: «Желание боящихся Его Он исполняет, вопль их слышит и спасает их...»

А тем временем в их обитель пришел один иеромонах со Святой Горы, из общежительного монастыря Ксенофонт. Горящее сердце Иосифа подтолкнуло мальчика к нему. Иосиф с готовностью привел его в свою келлию и после требуемых поклонов и братских лобзаний стал умолять его, раскрыв тем самым тайники своей души:

– Брате мой и друже! Честный отче! Если ты любишь Бога, то расскажи, молю тебя, как живут на Святой Горе. Что это за чудесное место? Поверь мне, возлюбленный, Божественное рачение влечет меня туда, и я горю желанием узнать хоть что-то об этом спасительном месте.

И иеромонах с готовностью объяснил Иосифу:

– Детка, жизнь там необычная. На Святой Горе существуют монастыри, а есть скиты; кроме того, для способных к крайним подвигам есть келлии, в которых живут в полном послушании у старца. Везде живут по-разному, объединяемые единым порывом к молитве. Одинаково везде главное – это послушание и подчинение старшим ради Господа. Посты же, бдения, богослужения и молитва везде разные. В монастырях главное – церковные службы. В братствах на келлиях важнейшим деланием является непрестанная Иисусова молитва. А это тайна, которая открывается немногим...

– Расскажи, брате, хоть немного о трудностях. Какие проблемы могут мне встретиться?

– Послушай меня, чадо мое, достаточно лишь того, что это место называется Уделом Пресвятой Богородицы. Разве ты не знаешь, что Наша Владычица испросила у Своего Сына земной удел для Себя? И разве ты не слышал, что этот удел и поныне существует и есть не что иное, как Земной Рай? Те, которые ищут спасения, приходят в эту спасительную гавань и поистине получают Рай!

Слушая это, молодой монах чувствовал, как сердце скачет в его груди от радости. Ведь он так молился Богу, и Господь открыл ему путь, куда идти...

Зная, что Господь преклоняется на милость молитвой, которая изменяет любые земные обстоятельства в одно мгновение, молодой монах не терял времени. Он стал горячо умолять Пренепорочную Деву помочь ему, удостоить и его такой чести – служить Ей в Ее собственном земном Уделе!

– Пресвятая моя Госпоже, Богородице Дево! Ты, Неизреченно Родшая Сына Твоего, Спасителя всего мира, Господа нашего Иисуса Христа, Госпожа моя, вознеси мою молитву к Своему Сыну. Я молю, чтобы он спас мою сиротливую душу, как Он Сам знает, именно в Твоем Уделе. Помоги мне, ведь Ты – Матерь Его и все можешь...

Он провел не так много времени в горячей молитве, как в их монастырь снова пришел один монах со Святой Горы. Иосиф уже не мог сдерживаться от распалявшего его рачения к Богу. Он открылся брату и тайно убежал с этим монахом на Афон.

Но благословенный молодой монах не успел исполнить свой порыв

к подвигу. Опытный игумен начал искать его, не смог найти и тотчас уразумел, что произошло. Он немедленно послал вдогонку двух монахов: – Отправляйтесь по пути на Святую Гору, и там вы скоро настигнете беглеца. Возьмите его и верните! Скажите ему, что нет благословения...

И действительно, два брата быстро настигли Иосифа около одной деревни, называемой Кастанья, то есть Каштановка, и за послушание вернули в монастырь.

Игумен встретил беглеца и стал допрашивать:

– Сынок, мы еле нашли тебя, но почему же ты убежал тайно? И куда ты собирался двигаться дальше?

– Отче, сердце мое горит и влечет меня на Святую Гору!

– Удивительно твое Боголюбивое желание. Это поистине благое произволение...

Но в то же время игумен огорчился, что потеряет такого монаха, и пошел на хитрость:

– Послушай, детка! Тебе сейчас не время идти на Афон. Тебя там все равно не примут! Мне рассказывали многие, что сейчас на Святой Горе не принимают молодых, а тем более безбородых, как ты сейчас. Это запрещено уставами всех монастырей Святой Горы.

– Что же мне делать?

– Знаешь что, оставайся-ка здесь в монастыре и живи здесь, пока я жив, чтобы я имел тебя утешением в своей старости. А как только я умру, пойдешь на Афон. Вот тебе мое благословение!

Иосиф же, слушая это, не решился прекословить и ничего не отвечал, хотя и вынужден был остаться на послушании в монастыре. Молодой монах понял, что поторопился, и ждал, когда его желание устроит Бог.

С этого времени он должен был трудиться на многих тяжелых монастырских послушаниях. Особенно тяжелым было послушание на жаровне, на трапезе, приготовление пищи для всего монастыря. Он должен был возить на мулах зерно на мельницу и привозить обратно муку. Так же, на животных, нужно было возить дрова в монастырь. И при всех этих трудах он никогда не пропускал Божественные службы, продолжая помогать в алтаре.

Прошло много времени. Наконец Иосифу исполнилось двадцать лет. Неожиданно игумен заболел и в короткое время преставился ко Господу. Иосиф чувствовал себя сиротой и плакал безутешно. Прочие братья также были безмерно опечалены и скорбели о невосполнимой потере. Они лишились отца и игумена, который пробыл во главе монастыря сорок лет!

В скором времени новый игумен поставил Иосифа с некоторыми другими братьями на новое послушание – работать на монастырских полях. Так прошло еще три года. Затем молодой монах должен был с другими обрезать виноград. Несмотря на тяжелую работу, Иосиф не сокращал своих занятий молитвой и не оставлял службы. Бывало так, что, когда братья обрезали виноград, Иосиф читал часы вслух для всех, чтобы не упустить ничего из положенного богослужения.

Однажды случилось так, что братья стали празднословить. Он не стал слушать, а потом и их остановил: – Братья, никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим...» Причем не только в слове, но и в еде он всегда соблюдал строгое воздержание. Часто он вообще не брал с собой ничего вареного. Он захватывал на поле только кусок хлеба, а если хлеб был черствым, то смачивал его водой и клал немного подсушиться на солнце. И таким образом Иосиф вкушал один хлеб, когда нужно, запивая водой. Во всяком случае он обходился одним хлебом всю весну, а именно то время, когда нужно было работать на полях. Так ему не нужно было готовить пищу, и много времени освобождалось для молитвы.

Но его блаженная душа не могла насытиться таким подвигом. Сердце его ждало того времени, когда он сможет отправиться в Удел Божией Матери. Поэтому он часто останавливался у икон Пресвятой Богородицы или Владыки Христа и смиренно молил:

– Господи Иисусе Христе, Боже мой! Ты – Свет истинный, посредством Твоих Божественных Заповедей просвещающий всякого человека, приходящего в духовный мир. Ты ведь хочешь всем человекам спастись и в познание Истины прийти! Я, немощный, умоляю Тебя, Царя. Яви мне путь Спасения Твоего, потому что я к Тебе возношу душу мою...

Или же молился так:

– Боже, научи мя творити Волю Твою святую, Дух Твой благий да введет меня в Землю Правды – Удел Божией Матери!

А иногда просто говорил, проходя мимо образа:

– Направи стопы моя путем Заповедей Твоих предстательством Пренепорочной Матери Твоей!

Дни тянулись за днями. Время проходило в горячей молитве. И вот однажды днем он видит Владыку Христа, сидящего на светлом облаке. Увидев Иосифа, Господь благословил его и стал медленно удаляться на облаке в небо. Весь этот день Иосиф был исполнен неизреченной радости и славил и благодарил Бога.

После этого видения в груди молодого монаха возгорелся тот пламень, о котором говорит Христос: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!»

С тех пор спал ли Иосиф, просыпался ли, он уже не мог не думать о Святой Горе! Пламень уже не утихал. Он жаждал уединиться в те пустыни, где подвизались прославленные святые. Он жаждал, когда же наконец попадет в это место спасения.

Теперь он с особой глубиной переживал жития Христа ради юродивых Симеона и Иоанна. Один из них оставил ради любви ко Христу свою мать, а другой – молодую невесту вместе со всем тленным и временным. И все это они сделали без раздумья только ради небесного Жениха Христа!

Тогда молодой монах окончательно решил отправиться на Святую Гору и тем самым решительно отречься и от родины, и от родных, и даже от самой любимой своей матери, а отец его к тому времени уже несколько лет как преставился.

Итак, он взял благословение у игумена, испросил прощение у всех отцов и братьев и уже не мог слушать прощальные речи. Ведь все его любили... Как-никак он провел шестнадцать лет вместе с ними в родном селе!

Теперь перед ним была только одна долгожданная цель – Удел Божией Матери. И вот он отправляется в неизвестность, став поистине мужем не только душевно, но и телесно. Душа его кричала вместе с пророком: «... К Тебе, Господи, прилепилась душа моя, и десница Твоя поддерживает меня...» Он шел и обращался ко Господу:

– «Поставь меня на стезю заповедей Твоих, ибо я возжелал ее...» «Приклони сердце мое к откровениям Твоим...» «Утверди стопы

мои в слове Твоем и не дай овладеть мною никакому беззаконию...»

Он неудержимо устремился к цели, как жаждущий олень желает попасть на источники воды. И вот он спустился до острова Идра по морю, нашел судно, идущее на Афон, и отправился на Святую Гору. Прибыв на Афон, молодой монах сразу же отправился в монастырь Ксиропотам и прожил там несколько дней у двух знакомых братьев. Там он поклонялся Честному Животворящему Древу Креста Господня, святым мощам, собеседовал с отцами. Там он наконец возрадовался духом и воодушевился. Но монастырь – это было не совсем то, чего он желал...

Затем он отправился в Карею, где в храме Протата его нашли и взяли к себе в келлию два монаха, братья Агафон и Гавриил. Они упокоили Иосифа во всем, а когда прошло несколько дней, стали спрашивать:

– Послушай, брате, останься с нами, если хочешь: будем вместе подвизаться, и мы упокоим тебя. Или же у тебя другие планы?

– О отцы мои! Простите меня! Я добрался в это святое место не для упокоения, а в заботе о спасении души. И Бог мне помог! Если и вы действительно хотите мне помочь, то, молю вас, покажите мне какого-либо святого человека, духовного старца. Я хочу открыть ему свои помыслы и цель, которую преследую. И я сделаю все, что он скажет! Этого жаждет мое сердце.

Тогда братья отвели его к известному духовнику отцу Парфению (Скурто), святому человеку. После смерти его мощи благоухали! Увидев такого богоносного духовника, молодой монах сразу открыл ему все свои помыслы и движения души:

– Отче святый, я мечтаю найти добродельного духовника, умудренного в Божественных вещах. Я хотел бы стать послушником такого старца и научиться от него самому строгому монашескому житию...

Духовник ответил:

– Ты человек простой, и душа у тебя боголюбивая, нехитрая и по- настоящему благочестивая...

Провидя душевное состояние молодого монаха, духовник подивился его решимости.

– Но послушай, детка, то, что ты ищешь, – это хорошее дело. Богу это угодно. И все же пока ты должен жить с братьями, с которыми ты пришел. Умоляй Пресвятую Богородицу, и она устроит все тебе на пользу.

– Да будет благословенно! Молитесь за меня, отче!

Иосиф всей душой принял первое послушание Божией Матери и отправился жить в келлию к этим братьям. А келлия эта называлась келлией св. Спиридона.

И вот снова он горячо умолял Пренепорочную Деву устроить все на пользу его душе, в простоте доверившись духовнику. Сердце само находило слова:

– Пресвятая моя Богородице, ставшая мне второй матерью, ближе Тебя у меня никого нет. Вот, посмотри, Госпожа моя: с Твоей помощью я пришел на Святую Гору и снова нуждаюсь в помощи. Покажи мне духовного отца, у которого я мог бы научиться узнавать Волю Божию. Ты видишь, как жаждет мое сердце...

Теперь, когда на него сильно нападали помыслы, молодой монах тотчас прибегал к духовнику и, исповедав их, приняв совет, получал большую духовную пользу, научался борьбе. Кроме того, Иосиф получил от него для чтения патерик, который назывался Евергетинос. А когда случалось видеть духовника, Иосиф так радовался, как будто это Сам Бог присылал ему весточку.

По ночам Иосиф стал поучаться в книге Евергетинос, находя в ней много нового. А днем обычно не было времени для чтения, потому что, живя на келлии, нужно было делать много рукоделья.

Так мало-помалу прошел один год. Когда подошло время, по обоюдному согласию братьев Иосиф принял постриг в малую схиму с именем Илларион. А тем временем у молодого монаха понемногу начала вырастать борода... Теперь он мог получить разрешение входить в скит!

Во внутренней жизни он пытался подражать всему доброму, что видел в других. И таким образом подвизаясь, он быстро восходил по лестнице добродетелей в сердце своем от славы в славу. Прежде всего он научился не видеть зла и искать добро в окружающих.

Он очень полюбил поучаться в словах святых, приведенных в книге Евергетинос, и как бы собеседовал в сердце с ними и слушал их: «Никто не может возлюбить Бога в чувстве сердца, если прежде не убоится Его от всего сердца...»; «никто не сможет прийти в страх Божий, если не окажется вне всякой житейской заботы... иначе ум не сможет прийти в истинное безмолвие и беспопечение... тогда страх Божий очищает его в чувстве от всякой земляной дебелости...»; «душа, не совлекшая с себя земные заботы, ни Бога возлюбить преискренне не сможет, ни диавола ненавидеть в полной мере не научится. Потому что такая душа покрыта покрывалом житейского попечения...»

Молодой монах спрашивал:

– Как я могу стяжать страх Божий?

Один из старцев Евергетиноса отвечал:

– Прилепись к человеку, который боится Бога, и через него ты научишься, как это – бояться Бога. Как? Сам это увидишь, когда приблизишься к боящемуся Бога...

Впоследствии старец Иерофей говорил нам, своим ученикам:

– Тому человеку, кто поистине подчиняется Богу, воздерживается от всего, что не угодно Владыке Христу и запрещается Его Божественными Заповедями, не только дикие звери подчиняются, но, более того, ему подчиняются все бессловесные устремления и страсти души и тела. Как? Гнев подчиняется ему через смирение, которое рождается от подчинения воли. А желания, в свою очередь, подчиняются ему через его воздержание – хранение чрева, глаз, ушей, языка, рук и всех членов. Вот это и есть лествица нашего восхождения! Ведь сказано в Евергетиносе: «Безмолвие и уединение с послушанием рождает чистоту и девство...»

А в то время молодой монах недоумевал, в каком направлении двигаться дальше:

– Видимо, это не такие чистота и девство, какие у меня есть. Вот я с детства в монастыре испытал

различные виды воздержания: в пище, в словах, в помыслах. Но во мне не произошло никакого принципиального изменения! Так я привык к аскетизму... А где же благодать? Почему я ее не чувствую в себе? Может быть, жизнь в Боге – это нечто совершенно другое, а аскетика может только подвести к этому рубежу? Может быть, во мне должно произойти более глубокое изменение моего сознания? Но как?

После долгих размышлений Илларион пришел к выводу:

– Воздержание – это только этап духовной жизни. Он пройден, и теперь должно начаться что- то принципиально иное. Нужно найти способ более глубинного изменения моей души. Первое – я должен предаться в полное послушание старцу и научиться всецелому отсечению воли. Нужно обратить все силы сюда! Это должно быть какое-то особенное отсечение – глубинное и абсолютное. Я должен отречься так, чтобы во мне жила воля старца...

Молодой монах понял, что послушание – главное направление, в котором он должен побеждать врагов. Тогда все силы он устремил на послушание, чтобы попрать все свои гордые представления о жизни. Так через духовного отца все свои желания он решил подчинить Воле Божией. Тут же он нашел подтверждение и у ап. Павла: «Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные – жизнь и мир, потому что плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут. Посему живущие по плоти Богу угодить не могут».

– Но что такое «помышления духовные», что такое «страх Божий»? Может быть, это какая-то совершенно иная реакция на все окружающее? А если реакция на окружающий мир должна стать превышеестественной, то и делание должно быть превосходящим возможности естества...

Стало ясно, что книги дальше не могут ему помочь. Нужен был человек, способный научить... И снова молодой подвижник изо всех сил умолял Пренепорочную Деву:

– Владычица, яви мне человека, раба Твоего, от которого я смог бы научиться страху Божию! Я бы тогда был послушен ему – до смерти!

И вот однажды молодой послушник услышал, что в скиту св. Димитрия живет один духовник – добродетельный муж. Живет он один в полном безмолвии уже почти двадцать лет. А имя его – Дионисий.

Как-то два брата, с которыми жил Илларион, послали его в тот самый скит. Он решил зайти и к духовнику Дионисию исповедать свои помыслы:

– Пойду к нему, исповедаюсь. А если будет возможность, спрошу его, не возьмет ли он меня в послушники.

Когда Илларион исповедовал помыслы старцу Дионисию, он не удержался. Молодой монах заплакал и стал просить старца взять его в послушание:

– Геронда, возьмите меня, я обещаю: я буду послушен вам до смерти! Ведь у вас нет никакого братства.

Отец Дионисий глубоко переживал эту встречу, но должен был отказать:

– Детка, ты понял, что аскетические упражнения – это только ступень. В этом твое достижение, и это теперь станет главной задачей, которую ты должен решить. Теперь тебе будет очень трудно продвигаться дальше, потому что общие указания, которые ты сможешь найти в книгах, уже не дадут тебе отчетливого ориентира. Поистине «духовные вещи» постигаются в предельных испытаниях и предельным напряжением всех сил души... Это всегда очень личный путь, который может тебе показать только тот, кто уже пошел этим путем.

А я тебе в этом не смогу помочь, потому что я сам с трудом продвигаюсь, постоянно теряя направление. Поэтому я решил вообще никого не брать в послушники. Кроме того, ведь ты же имеешь духовника? Как я буду принимать человека из другого братства, у которого есть духовник? Нет. Я не могу. Нет Воли Божией.

– Благословите, геронда... – только и мог выговорить потрясенный молодой монах.

Илларион ушел скорбя. Он не мог поверить тому, что слышал... Сердце его разрывалось на части. Прошло несколько дней, однако молодой монах не находил себе места. Он приводил все новые и новые причины, по которым старец не должен был бы ему отказать... Но идти было некуда! И он снова решил просить духовника отца Дионисия.

В скорби, с тяжелым сердцем он снова пришел к старцу:

– Отче мой, ради любви Христовой примите меня. Ведь Сам Христос говорит: «...Приходящего ко Мне не изгоню вон...» Возьмите меня, чтобы и я, смиренный, смог спасти душу рядом с Вами!

– Я уже сказал тебе, что не могу принимать человека из другого братства, у которого есть духовник...

– Нет, вы можете меня принять!

– Почему я тебя могу принять?

– Потому что я принял монашеский постриг по благословению духовника отца Парфения с условием, что я через некоторое время уйду из скита...

Наступило долгое молчание. Честной старец провидел своими душевными очами великую готовность к подвигу и решимость молодого монаха. Он видел, что Илларион умоляет в простоте, не имея никакого коварства или лицемерия. Он чувствовал в монахе истинно чистое сердце и смиренный дух. Тогда он решил сделать небольшую уступку и ответил:

– Может быть, и будет Воля Божия тебе остаться здесь. Я не знаю. Видишь ли, когда умирал мой старец, я спросил его, как мне дальше жить. И он мне ответил: «Когда будешь жить один в своей келлии, тебе нет благословения принимать другого брата. Но если Господь даст тебе знать, что ты имеешь нужду в ученике, то это значит, что Его Божественный Промысел меняет твою жизнь. Можешь принять ученика». Давай сделаем так. Я помолюсь Человеколюбивому Богу, чтобы Он открыл мне Свою Святую Волю. И сделаем, как Бог решит...

Тем не менее старец решил еще раз испытать молодого монаха и сказал ему:

– И все же я по тебе хорошо вижу, что ты и сам не захочешь пребывать со мной до конца,

как просишь. Ты же не знаешь, что я – человек жестокий и гневливый. Я часто гневаюсь так сильно, что могу иной раз и палкой отлупить.

Илларион же, будучи просвещен Богом, когда услышал это, наоборот, возгорелся еще большей решимостью. Он понял, что старец говорит так, испытывая его произволение.

– Неужели возьмет? – ликовал молодой монах.

Иллариону достаточно было одной фразы «Возможно, и будет Воля Божия». Он более не стал дожидаться и вышел из келлии старца. Сердце его выпрыгивало из груди! Куда ему было идти? Только в одно место – в келлию к духовнику. Он пришел к духовнику отцу Парфению и рассказал всю беседу:

– Отец Дионисий из скита св. Димитрия сказал, что, возможно, и будет Воля Божия...

Парфений же всей душой хотел помочь молодому монаху.

– Послушай-ка, да ведь Дионисий – мой лучший друг! Поверь мне, это поистине боголюбивый человек. Как только я встречу его, я поговорю с ним о тебе. Раз ты уже почувствовал, что есть Воля Божия, и он хочет тебя принять, я его упрошу... Да будет с вами Бог!

– Да будет благословенно!

Илларион взял также благословение двух отцов, с которыми жил. Сердце его скакало, он даже не мог стоять. Он уже не шел – он парил, подобно орлу, раскинувшему крылья в воздушных потоках. Молодой монах ходил по горам Капсалы и пел:

– «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное!» «Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его!»

Было бы несправедливым не сделать в этом месте небольшое отступление и не рассказать немного о благословенном отце нашем Дионисии. Это имеет большое значение, чтобы вы понимали, насколько богоугодным было его житие. А может быть, для меня это даже важнее, чтобы воздать ему священный долг. Ведь когда я, недостойный, пришел на Святую Гору, он стал моим первым духовным отцом.

Он происходил из Эпира, из деревни, называемой Сиатиста. На Святую Гору он пришел уже будучи иеромонахом. И вот он поселился со своим духовным отцом в скиту. Когда же его духовник отошел ко Господу, он отправился на поклонение к святыням Святой Земли. Вернувшись же в скит, он построил себе небольшую каливу на достаточном удалении от кириакона и затворился в ней...

Я не буду описывать его подвиги, телесные злострадания и искушения, которые он перенес от завистливых братий и от бесов, – эти описания могут искусить мирян. Хочу только сказать о его духовном делании. Он постоянно поучался в Божественном Писании, Толкованиях Златоуста, словах аввы Марка Подвижника и в писаниях других отцов добротолюбия. Любимым же его автором был прп. Симеон Новый Богослов. Именно от его книг блаженный отец Дионисий получил огромную душевную пользу, как он сам признавался.

Именно после прочтения трудов прп. Симеона он начал творить непрестанную Иисусову молитву. Поскольку у него была беспредельная исихия и люди его не отвлекали, он все глубже и глубже погружался в это делание. И со временем он получил плоды Духа, о которых говорит ап. Павел: «...Любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание...»

Однажды он стоял на молитве. Внезапно его окружил Божественный Свет, сияя вокруг и внутри него. Когда он пришел в себя, то оказался совершенно мокрым от слез... С тех пор он чувствовал невыразимую радость и мир в сердце.

Другой раз он решил выстоять на ногах все бдение св. Димитрию. Он пришел в соборный храм, стал в стасидию и не садился от заката солнца до восхода. Он признавался: – И тогда я почувствовал во всем моем теле такую боль и уколы, что чуть было не решил немного дать себе ослабу и переменить положение тела...

Но все-таки он выстоял все бдение не шелохнувшись и отправился к свою каливу. Не успел он пройти и половины пути, как почувствовал в сердце сладчайшее умиление. У него начали реками течь слезы. Еле-еле, с большим трудом он смог совершить Божественную Литургию.

Но «не может укрыться город, стоящий на верху горы...» И светильник не может быть угашен. Так и добродетели отца Дионисия не могли утаиться от отцов скита. Они понимали высокие духовные состояния отца Дионисия и захотели сделать его скитским духовником. Много раз отцы уговаривали его, но он решительно отказывался.

– Прими духовничество над нами, ибо мы, как овцы, не имущие пастыря! Нам не у кого окормляться...

– Отцы, я не могу разбирать ваши междоусобные распри и обиды. Это выше моих сил... Вы просите меня, потому что не понимаете, насколько это престрашное бремя.

Тогда отцы скита пошли на хитрость. Однажды, когда все были собраны в храме, был приведен в действие такой план. После отпуста вечерни некоторые отцы вышли наружу и внезапно затворили врата храма, чтобы нельзя было выйти. Все остальные оставшиеся в храме, вместе с пресвитерами в облачениях, поверглись на землю перед отцом Дионисием, умоляя его:

– Отче святый! Ради любви Божией окажи нам послушание! Будь с сегодняшнего дня нашим духовным отцом и исповедуй нас.

– Простите, отцы, это выше моих сил.

– Тогда исповедуй нас как брат, покорись ап. Иакову, который говорит: «Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться: много может усиленная молитва праведного».

– Простите, отцы.

– Послушай, что говорит ап. Павел: «Никто не ищи своего, но каждый [пользы] другого...»

– Простите...

– Послушай еще раз ап. Павла: «Не о себе [только] каждый заботься, но каждый и о других». Поэтому молим тебя: исполни заповедь Божию – как можешь. Умоляем тебя, чтобы нам не понести больший вред...

Тут уж отвечать было нечего. Пришлось уступить. С тех пор много лет все отцы скита исповедовались у отца Дионисия.

И вот через некоторое время Илларион пришел к отцу Дионисию и был принят в качестве послушника! Более того, отец Дионисий принял его как посланного от Бога ученика, как свое новое духовное чадо, памятуя слова Господа нашего Иисуса Христа: «...Приходящего ко Мне не изгоню вон...» Он говорил молодому монаху:

– Бог послал тебя, чтобы ты был мне помощник в старости и соработник в делании Заповедей Божиих. Я научу тебя этому...

А Илларион после исповеди за всю жизнь рассказал своему новому духовному отцу, как он отлучился от родины и оставил горячо любимую маму ради Бога, как убежал на Афон из своего монастыря, в котором жил с детства.

– И вот то, что всегда казалось мне совершенно невозможным, случилось! Я – на Святой Горе! – закончил юноша.

После этого старец начал обучение:

– Так вот, детка, если хочешь положить благое начало и утвердить прочное основание монашеской жизни, прежде всего ты должен все силы обратить на послушание. Примером тебе всегда будет Господь наш Иисус Христос, который «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной...», Своему Безначальному Небесному Отцу. Это стратегический ориентир, который поможет тебе научиться отсекать свою волю во всем. Это первое.

А второе – тактические правила: ты не должен ничего делать, прежде не спросив меня и не узнав моего мнения. Будь очень внимателен. Ты даже волос не должен вырывать без благословения! Так учит свт. Василий Великий и другие Святые Отцы.

Наконец, третье: старайся сохранить молчание, когда будешь выходить за пределы нашей келлии, со всеми, кто тебе встретится. Без моего благословения ты не должен не только обсуждать что-то с другими отцами, но даже вообще отвечать на любые вопросы. Ведь святые «всех любили, но от всех убегали», причем помни, что «убегать» нужно без неприязни, с добрым устроением души. Цель – сохранить себя от расхищения помыслов, которые рождаются и умножаются от частых собеседований и обращений с другими.

Итак, если ты будешь внимательно хранить эти правила, то сможешь собрать свой ум в себя, как сказано: «Войди в себя, человече, и стань новым из ветхого». Ты должен непрерывным усилием оторвать и возвысить ум от земного, чтобы он постоянно помнил Бога, как сказано: «Вспоминаю о Боге и трепещу; помышляю, и изнемогает дух мой...» Только таким образом, родив в своем уме эту непрерывную энергию к Богу, ты дашь Богу возможность действовать в тебе, жить в тебе и изменять тебя...

Тогда ты познаешь самого себя и постигнешь бренность человеческой природы. После этого тебе откроются духовные понятия: беспредельная высота Божественного Величия и неисчерпаемый океан Его Благости. Тебе откроются Его Благоутробие, милость и величие Его Человеколюбия. Духовные понятия станут тебе доступны по силе твоей, потому что они превосходят все то, что может вместить человек.

После этого ты уже иначе будешь видеть свою греховность. Само сердце будет подсказывать тебе малейшие отступления от Воли Божией. Это немного похоже на то, как луч солнца, проникая в комнату через какое-либо окно, высвечивает в ней множество пылинок...

Тогда душа придет в страх Божий, сокрушение и глубочайшее смирение. Только после этого ты сможешь войти в Божественную Жизнь согласно пророку: «...Сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже». Тогда лишь человек уразумевает духовные понятия и понимает, что значит «бояться Бога». На это прикровенно указывают слова «Начало мудрости – страх Господень». Тогда ты уразумеешь духовно, что значит «блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его».

Это некий рубеж, после которого душа – славословит ли, читает ли, молится ли, – неким таинственным образом с иной глубиной ощущает в себе сладость и пользу поучений, славословий и молитв. Зайдя за этот рубеж, ты сможешь сказать с пророком: «Как сладки гортани моей слова Твои! Лучше меда устам моим...» Тогда начнется вживание в Божественную Жизнь, и ты в совершенстве сможешь стяжать три необходимые вещи:

1. Исполнение заповедей, которое даст тебе беспопечительность.

2. Решимость, которая даст презрение видимого.

3. Послушание, которое приведет к умерщвлению своей воли.

После этого душа уже не будет уставать в делании Божественных Заповедей, не останавливаясь

в стремлении к совершенной любви к Богу и ближнему...

Старец с некоторым страхом приоткрыл молодому монаху вехи его будущего пути. Но мужественная душа Иллариона не только не убоялась и не проявила каких-либо признаков печали, но, наоборот, еще более возрадовалась! Он в готовности воскликнул:

– Отец мой! Я благодарю Святого Бога, который удостоил меня стать учеником твоей Святыни. Для меня, раба твоего, твоими святыми молитвами, все это нелегко будет сохранить. Впрочем, это трудно для любого человека.

Но поистине Господь мне послал тебя, потому что увидел, что именно об этом я мечтаю и этого жажду. Это правда, что я всей душой искал этих духовных иносказаний и такого руководства. Более того, все самое неожиданное, чему ты в будущем захочешь меня научить, – все это я с готовностью приму!

Чтобы проверить слова молодого монаха, не пришлось долго ждать.

Прошло достаточно времени. Началась учеба. Однажды случилось так, что Илларион ненароком разбил кувшин, но старец на это как бы не обратил внимания. И другие оплошности духовник как бы не замечал.

Молодой монах наблюдал за старцем и заметил, что за все время духовник ни разу не отругал его и даже не упрекнул. Тогда он приступил к старцу в недоумении:

– Батюшка мой, я пришел для того, чтобы ты меня порицал и исправлял. И вот я наблюдаю за тобой: ты мне ничего не возражаешь. И даже когда я разбил кувшин, ты ничего не сказал! Это меня удивляет, потому что в книгах написано иначе. Например, я читаю в «Лествице» св. Иоанна Синайского главу «О послушании», где говорится: «Тот, кто ведет себя дерзко и не получает обличений каждый день, надо полагать, потерял великую мзду для души своей...»

Старец же некоторое время не отвечал ему... А потом сказал:

– Детка! Неужели мы будем такими телесными и тленными вещами смущать нашу бессмертную душу? Пойми, по книгам жить невозможно! В книгах – схематичное описание. А жизнь не укладывается в схемы.

Вот, например... Можно тебе задать один вопрос?

– Благословите.

– В то время, когда ты жил в монастыре и имел послушание работать с быками, разве ты не наказывал иной раз быков?

– Да, батюшка, обучал и наказывал.

– Хорошо... Когда вы пахали, то вам было так же легко управляться с молодыми бычками, как и со старыми быками, приученными к ярму?

– Нет, конечно, – отвечает Илларион. – Управлять молодыми удавалось с большим трудом и с помощью различных хитростей. Нам приходилось быть добрыми и ласковыми с ними. Мы не могли, не опасаясь за свою жизнь, их хлестать и колоть так же легко, как старых, приученных к наказанию быков. Но все же мало-помалу лаской удавалось и молодых приучить к ярму. И так понемногу мы делали послушными даже молодых!

– Итак, – обрывает его старец, – вот и я хочу таким же образом, как в этом примере, приучить своего ученика. Поэтому, детка, не спеши.

У нас еще есть достаточно времени...

Слыша такие слова, смышленый ученик только дивился мудрому примеру старца и радовался, что имеет столь удивительного наставника. После этого он уже больше не искал у духовника объяснений его действий. Наоборот, он все внимание обратил на себя, чтобы всегда быть готовым вынести и претерпеть без возмущения все то, что потребуется сделать для отсечения своей воли.

Духовник же тем временем внимательно наблюдал за молодым монахом. Он видел совершенное самоотречение Иллариона, насколько тот избегал житейских попечений. Не укрылась и его стойкость в послушании, его покорность, ненависть к миру, совершенное умерщвление и отсечение своей воли. Наконец, стало очевидным полное отречение послушника от самого себя. Он предал себя духовному отцу с такой покорностью, как овча, ведомая на заклание. Было ясно: повели ему духовник броситься в море, и он с готовностью сделает это!

Все эти качества соответствовали великой схиме, поэтому старец 16 декабря постриг его в великую схиму с именем Иерофей. Молодой монах приобрел новое духовное оружие. Я даже не побоюсь сказать, он облекся во всеоружие Святого Духа. Он чувствовал, как душа возгорелась новой ревностью и готовностью к самопожертвованию! И тогда он начал непрерывный бой с тремя началами всех зол: диаволом, миром и плотью. Я имею в виду, он восстал против любого проявления страсти или плохого помысла. Теперь он уже имел такую великую решимость, что смог начать подражать своему духовнику и учителю во всех тех подвигах, которые тот совершал ради Христа.

Прежде всего я хочу сказать о посте. Они держали строгий пост три дня в неделю: в понедельник, среду, пятницу. А Великим постом они принимали пищу лишь раз в день вечером. В праздники же и прочие дни года они строго воздерживались. Впрочем, в субботу и воскресенье разрешалось немного сыра и оливкового масла, а во вторник и четверг – оливки и немного рыбы. На все Господние и Богородичные праздники у них было полное бдение. Ежедневное же бдение их было таким: спали они около пяти часов, затем вставали и совершали сто поклонов и четырнадцать четок, после чего читали последование службы и прочитывали часть Четвероевангелия. Кроме того, Иерофей подражал старцу тем, что не мылся, носил рясу из грубой ткани, состоящую фактически из одних заплат, и такие же старые заплатанные башмаки.

От старца не укрылась решимость Иерофея и мужественное терпение всего приходящего. Старец прославлял Бога! Наконец он начал обучать молодого монаха молитве:

– Теперь ты должен научиться непрестанной молитве. Эта молитва должна стать реакцией твоего сердца на все воздействия извне... Что бы ты ни делал – работаешь ли, кушаешь ли, читаешь, отдыхаешь, – всегда повторяй в уме: «Господи Иисусе Христе, молитвами Богородицы, помилуй мя».

Иерофей же, желая привлечь и молитвы старца, решил так:

– Буду говорить еще полнее молитву, чтобы вместить в нее все свои чувства: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами Богородицы и молитвами святого отца моего, помилуй мя грешного».

Началось новое делание – непрерывное внимательное усилие в молитве.

Кроме того, Иерофей решил подражать старцу в его молчании и исихии. Он каждый день брал то немногое рукоделье, которое они делали, и уединялся, творя молитву. А про себя он решил:

– Не буду говорить старцу свою цель, что я решил с молитвой начать сочетать и подвиг молчания. Я ведь нахожусь только в начале своего послушания. Вдруг старец не поймет, что у меня благая цель – я это делаю от ревности?

Но духовник сразу понял, что послушник решил скрыть свой подвиг. Он, как будто бы делая для себя выписку из Евергетиноса, написал на клочке бумаги и подложил на стол это: «Бывает так, что овча отлучается от пастыря и отправляется пастись сама по себе в уединении... Почему? Конечно, она совершенно уверена, что ее не похитит волк... Как раз ее-то волк и ждет! Точно таким же образом послушник, который отправляется в уединение, не известив об этом своего старца, не сможет остаться неповрежденным от мысленного волка – диавола...»

Но молодой монах не хотел отказаться от своего замысла. Он продолжал тайно уединяться и творить молитву. И что же? Вскоре он находит новую записку на листочке, где старец выписывал изречения Святых Отцов: «Бывает так, что курица оставляет яйца в гнезде, чтобы погулять туда и сюда... Разве не ясно, что такая мамаша не собирается высиживать птенцов? Подобным этой курице бывает и послушник, если оставляет свою цель – отсекать свою волю и во всем брать совет у старца – и начинает ходить туда и сюда, подчиняясь своим помыслам. Кто усомнится, что такой послушник не собирается «высиживать» и стяжевать добродетели по порядку, как учат Святые Отцы?»

Куда было деваться молодому монаху? Ах, как иной раз тяжело отказаться от своих мечтаний! Но ведь так и бывает: собственные представления о духовной жизни в какой-то момент становятся для нас непроходимой стеной, закрывающей дальнейший путь...

Изучая «Добротолюбие» и писания Святых Отцов, Иерофей выписывал для себя самое важное о послушании. Он систематизировал для себя учение Отцов и пришел к выводу, что тайна послушания заключена в сохранении пяти добродетелей:

1. Чистая вера и чуткое наблюдение за движениями своего сердца.

2. Истинность, то есть верность и в слове, и в деле.

3. Не исполнять свою волю ни в чем, но внимательно отсекать все движения воли.

4. Никогда не возражать, не спорить ни с кем и избегать духа соревнования.

5. Истинное и точное исповедание всех движений сердца перед духовником. При исповеди надо настроиться так, как будто ты предстоишь на Страшном суде, чтобы дать ответ перед Богом и Святыми Ангелами.

Когда Иерофей нашел эти основания послушания, он сокрыл их в недрах своей боголюбивой души так глубоко или, лучше сказать, обвязал себя ими так плотно, как будто это был план потайного места, в котором хранится величайшее сокровище...

А исполнял он то, что прочитал, таким образом.

1. Искреннюю чистую веру к духовному отцу он надел на себя, как кольчугу. Даже не побоюсь сказать, привалил ее к пещере сердца, как дверной камень, которым закрывают вход. Во всяком случае, когда он видел духовного отца, ему казалось, что он видит Христа и повинуется Самому Христу, как сказал Господь: «Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается...» Постоянно он помнил и Лествичника, сказавшего: «...Все не от веры грех есть».

2. И стину он надел на себя, как некий головной убор, или, не побоюсь сказать, покрылся, как шлемом. Это значило, что и в слове, и в деле он решил быть искренним до конца, как упоминается Псалмопевцем: «Основание слова Твоего истинно...» – и Премудрый восклицает: «...Ибо истину произнесет язык мой, и нечестие – мерзость для уст моих...»

Иерофей спросил себя, что значит «хранящий заповедь хранит душу свою»? Это значит, что

истинный христианин всегда должен быть верен: и в слове, и в деле... А стратегический ориентир – Сам Христос, Который сказал о Себе: «Я есмь Истина...» Ведь не зря же Он Сам Себя назвал Истиной!

3. Иерофей замер перед Волей Божией подобно камбале, притаивающейся в песке на дне моря. Я имею в виду то, что все свои желания он положил в руку Божию и руку своего старца, не делая ничего без воли духовника. Он постоянно напоминал себе слова Лествичника «Падение послушнику – своя собственная воля...»

4. Иерофей решил научить себя доброму отношению ко всем. Для этого требуется избегать противостояния чужой воле. Он взял, как лук, страх Божий и осуждение самого себя, пуская стрелы противоречия своим помыслам вместе с жизнью в безмолвии и низвергая ими в себе дух соперничества. Ведь разве не о соперничестве как противном благочестию духе упомянул божественный Павел: «А если бы кто захотел спорить, то мы не имеем такого обычая»? И это особенно важно именно в монашеской жизни.

5. Пятое, последнее, а по-моему и самое важное, было то, что Иерофей мужественно взял, как некий меч, поражающий врага, сладчайшее имя Иисусово, а именно: он вооружился умной молитвой, непрерывно призывая Господа. А также он соединил с ней ежедневное точное исповедание всех помыслов.

И таким образом вооруженный необыкновенным духовным оружием и воссевший на боевую колесницу, мужественный Иерофей вступил в невидимую брань против древнего врага. Так он, подобно Измаилу, победившему амаликитян, поражал зловредных демонов через свои помыслы...

Начались ежедневные будни – постоянная духовная брань. С таким духовным оружием Иерофею было очень легко и свободно исповедовать помыслы. Более того, каждый час, как только приходил какой-то помысел, тотчас Иерофей открывал его старцу, и каждый вечер он получал разрешительную молитву. Взяв благословение духовника, Иерофей отправлялся в свою келлию. Час или два он читал творения Отцов и молился, потом целовал все святые иконы в церкви, лобзал Честной Крест и ложился отдохнуть перед бдением.

Больше всего Иерофей любил спрашивать старца о духовных вещах и о том, как устроена Божественная Жизнь. Я полагаю, что такое случалось не часто, а лишь когда было возможно, чтобы не утрудить старца, не лишить его отдыха. Он спрашивал и днем, и ночью, но с большой осторожностью, чтобы не расстраивать старца своей ревностью по Бозе и вопросами о Божественном Мире. Во всяком случае Иерофей никогда не забывал выражение из Евергетиноса «Сначала поучайся в Писаниях сам, если можешь найти ответ, а потом уже спрашивай, если не можешь найти».

А старец тем временем замечал, как его послушник скоро потек по Пути Божиему, взяв на себя с готовностью легкое и сладчайшее иго Христово. Он радовался, веселился духом и прославлял Бога, видя, как Иерофей во всем покоряется и оказывает чистое послушание.

В 1790 году архиепископ Фессалоник Герасим путешествовал по Святой Горе и захотел зайти в скит св. Димитрия. Пользуясь случаем, старец представил ему Иерофея как готового к принятию благодати священства. Видя Иерофея и его аскетическую жизнь, архиерей догадался о его добродетелях: смирении, безропотном и нелицемерном послушании, внимательности к своему внутреннему состоянию, то есть о благочестии. Так архиерей дал благословение на его хиротонию в священника согласно евангельскому слову: «...Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме...», чтобы молодой монах светил многим своим блистательным житием.

И вот архиерей рукоположил его в скиту во иеродиакона, а потом в монастыре, носящем имя

Зограф и посвященном вмч. Георгию, – во иеромонаха. Это произошло 14 января по старому стилю в отдание праздника Богоявления. Вот так светильник был водружен на подсвечнике, чтобы светить всему православному миру!

Теперь все праздники в году Иерофей служил вместе со своим духовником в кириаконе скита, в прочие же дни они служили в своей каливе, то есть в небольшой пристройке – церквушке, которую старец воздвиг во имя св. Марины. Старец имел обыкновение служить Литургию каждый день, поэтому Иерофей начал подражать ему и в этом.

Иерофей с горячим желанием помогал старцу в служении. Они так любили богослужение, что оба хотели совершать Литургию, поэтому сначала один служил в их собственной церквушке, а потом второй – в кимитирионе, усыпальнице скита. Они шли туда вдвоем и помогали друг другу в служении Литургии. Храм-усыпальницу они выбрали, потому что стремились никому не помешать, а кроме того, там легче было сохранять свою исихию, чтобы предстоять Богу умом, не возмущенным помыслами.

И часто, особенно в Господние праздники и в Преждеосвященные Литургии Великого поста, их видели выходящими из кимитириона после Божественной Литургии сияющими, с глубочайшим миром в душе и радостью в сердце. Особенно светлым обликом выделялся Иерофей.

Иной раз, когда они служили в кириаконе скита навечерие Богоявления, после Литургии старец по обычаю посылал Иерофея освятить каливы отцов. Молодой монах приходил в каливы, полностью погруженный во внутреннее сияние. Однажды, окропив, освятив все и приняв благословение старца каливы, он хотел было уйти. Однако по обычаю старец келлии пригласил покушать:

– Отче, подожди, мы принесем «керазму» – немного лукума!

Иерофей же отвечал так:

– Отец мой, я совершенно не голоден. Более того, я даже думать не могу о еде, питье или каком-либо ином утешении. Я чувствую в сердце такое неизреченное рачение и такую радость! Ты знаешь, мне даже кажется, что я вышел из тела. Я вообще боюсь, как бы мне не наткнуться на какую-нибудь ловушку бесов...

Однажды Иерофей спросил у духовника, правильно ли он поступает, презирая телесные потребности? Тогда старец открыл ему тайну приобщения Божественным Нетварным Энергиям, убеждая не обращать внимания на телесные нужды:

– Послушай, детка! Земной царь не оставляет без наград, великих и многоценных даров, тех, кто служит ему с большой любовью и верностью. Разве Царь не прославит тех, кто строго исполняет его повеления и этим оказывает ему уважение и почтение? Не более ли того Сам Небесный Царь Христос не оставит Своих священников, верных диаконов и служителей Его Всесвятых Тайн? Не об этом ли говорит Сам Царь через божественного апостола богогласного Павла? Разве не дарует им Царь «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание... »? По своей неизреченной любви к людям – о Христе Мой, помилуй меня за то, что я сейчас скажу, – Он Самого Себя отдает им, через причащение Всесвятому Его Телу и Всечестной Его Крови! Это как раз то, чего не может сделать никакой земной царь! Сам Бессмертный Бог, по естеству Благой и Человеколюбивый, предает Себя им для освящения каждый день, через возлюбленных иереев, для исполнения всей полноты христианского мира и спасения всей вселенной!

Поэтому, детка, поистине блаженны те, кто служит и литургисает Ему с сокрушенным духом и умиленным сердцем, и те, кто принимает Его с чистой совестью, ни в чем их не обличающей. Но и это только задаток, потому что, согласно апостолу, мы еще не прияли воздаяния здесь, на земле. Поверь мне, в день общего Воскресения и раздаяния Христом окончательных наград верные служители чают упокоения как верные домостроители Божественных Тайн, верные хранители Божественных Дарований и точные исполнители животворящих Заповедей Христовых. Я имею в виду Нетленные Блага Небесного Царя, которые ни очи не видели, ни ухо не в состоянии услышать у людей, пребывающих во тьме страстей и опасно шествующих, определяя свое направление по обманным движениям ума.

Поэтому ты, детка, будь внимателен к себе, чтобы не лишиться той радости, которая тебе дается в таинстве, но ты ее не заслужил. Здесь есть тайна. Ты получаешь в таинстве благодать, и это может тебя ввести в заблуждение, будто бы ты так скоро победил страсти и достиг преуспеяния... В радости, полученной от причастия, кажется, что именно о тебе сказал Христос: «...Радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах...» Но ты этой благодатью еще не обладаешь и не сможешь ее сохранить, не имея добродетелей... И во время всеобщего Воскресения ты окажешься пуст!

Чтобы сохранить эту благодать в себе, ты должен очистить сердце. И, я не побоюсь сказать, чтобы наследовать те небесные райские блага, нетленные и вечные, а лучше сказать, бессмертные блага Небесного Царя, ты должен ко Причастию приложить еще свои усилия, чтобы в сердце твоем образовалось вместилище для благодати. А расчистить место в сердце ты сможешь только посредством добродетелей.

Твоя задача – научиться хранить благодать, полученную в таинствах, посредством смирения, любви, непрестанной молитвы и внимательного соблюдения всех Божественных Заповедей. Об этом как раз говорит тот же самый апостол любви: «Если любите Меня, соблюдите Мои Заповеди...» и «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня...»

Все эти блага, о которых мы с тобой говорим, – что это, как ты думаешь? Разве это не есть вечное созерцание сладчайшего Лика Иисуса Христа, не побоюсь сказать, мысленного Жениха и обожаемого «Любителя» наших душ? Не об этом разве говорит прп. Симеон Новый Богослов:

«Ибо он соделывается Женихом – слышишь ли ты это? – ежедневно,

А невестами [становятся] души всех, с которыми Творец входит в соединение,

В свою очередь, и они с Ним соединяются, и таким образом происходит Брак,

Духовно богоприличествующим образом обеспечивающий соитие с ними»?

Выслушав все это, Иерофей в волнении ответил:

– Отец мой! Я в себе не имею ничего доброго, я несчастен от множества своих грехов... Поэтому умоляю тебя, моего духовного наставника, не забывай постоянно молить за меня Бога, чтобы Он покрыл меня Своей Благодатью по твоим святым молитвам. Моли, чтобы Он покрыл меня от всяких злоумышлений и коварств бесстыдных бесов и от многочисленных моих страстей, которые мучают меня каждый день, каждый час и каждое мгновенье. О жалкий я! Пусть Господь меня просветит, в чем заключается Его Святая Воля, благая и совершенная!

И говоря так, Иерофей внезапно бросился к ногам старца, умоляя дать благословение, перекрестив его главу святыми руками духовника:

– Сделай так, святый отче... Сделай так, чтобы Благодать Всесвятого Духа сошла и на меня! Сделай это, подобно тому, как сделал прп. Симеону Новому Богослову его духовный отец Симеон Благоговейный!

Видя это, старец преклонился к смирению Иерофея, наложил руки на его главу и сказал:

– Встань, детка, потому что и я человек грешный. И я должник многих грехов. Чадо, те грехи, которые есть у тебя, и я имею... Но по вере твоей и смирению, которое ты являешь мне, недостойному, да будет тебе то, что ты просишь у Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа. Да придет Благодать Всесвятого Духа, которая почивает на мне, вдвойне на тебя! Да будет так, чтобы Всесвятое Имя Его прославлялось в тебе во много раз больше, чем во мне!

Вот так божественный Иерофей получил благодать Всесвятого Духа от своего духовного отца. И с того времени, как некий орган, вдохновляемый Духом, он начал с великим тщанием учиться у своего духовного отца, я не побоюсь сказать, науке наук и искусству искусств – той духовной непрестанной брани, которая бывает в нашем уме. Я имею в виду то мысленное противодействие, которое мы должны постоянно оказывать умудренным в лукавстве демонам. Впрочем, и они ведут против нас такую же брань...

От духовника Иерофей научился основным приемам борьбы: как испытывать и различать прилоги помыслов, а кроме того, он научился самому различению вражеских помыслов. Я имею в виду вот что: какие помыслы от Бога, Который нас незамедлительно просвещает Благодатью Святого Духа, и какие помыслы рождает совесть, то есть действие на нас Божественного Ангела Хранителя. Еще он научился определять по действию, какие помыслы возникают от коварства демонов, какие – от естественного нашего нерадения, а какие рождаются от боязливости. Одни помыслы нас испытывают, другие исправляют и умудряют, третьи рождаются от страстного состояния нашей души. Все это важно различать...

От старца Иерофей научился испытанию помыслов, откровению помыслов и ежедневной исповеди. Духовник учил его:

– Ты должен научиться умному возделыванию сердца. Посредством постоянного внимания и непрестанной молитвы сердце должно ожить.

Тогда-то Иерофей наконец познал, что имел в виду Псалмопевец, когда говорил: «Бойтесь Господа, святые Его...», – что это значит и каким образом человек боится Бога.

Занимаясь, а лучше сказать, насыщаясь таким деланием, этот искушенный муж в короткое время достиг совершенного забвения земных вещей. Посредством умного делания он жительствовал как бы на небе, ненасытно наслаждаясь пречистой красотой сладчайшего Иисуса и небесного Отца. По благословению своего старца, искусного в духовной красоте, он читал одну за другой книги богодухновенных Святых Отцов. Как некое древо, упавшее в Божественные воды и дающее плод свои в нужное время, по написанному: «...Будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет...» Богомудрый Иерофей по этим книгам сверял свое направление, правильно ли он шествует в стяжании добродетелей. А добродетели эти следующие: рассудительность, мудрость, мужество, праведность, вера, знание, премудрость и благоразумие, сострадание и милостивость, нищета и бедность.

Если все это обобщить, то, я бы сказал, дивный Иерофей был своего рода «иконой добродетелей» для остальных монахов и послушников скита. И все ему удивлялись, прославляя за совершенное послушание, смирение, молчание. Он был как бы чужестранцем для всех отцов, не общаясь ни с кем. Обращала на себя внимание сама готовность молодого монаха хранить все Заповеди Божии согласно написанному: «...Я же всем сердцем буду хранить повеления Твои...» – и в другом месте: «Все повеления Твои признаю справедливыми; всякий путь лжи ненавижу».

Тем временем старец, желая смирить Иерофея, чтобы доставить светлейшие венцы за его послушание, дело, достойное всякого удивления, не упускал возможности его порицать. Так, духовник однажды сказал ему:

– Послушай, чадо, зачем ты сюда пришел? Для послушания? Нет, ты пришел, чтобы меня всячески задевать и смущать мое безмолвие!

В другой раз старец закричал на него:

– Уби райся отсюда! Я больше не могу тебя выносить! Уходи, куда хочешь!

Иерофей же в эти минуты глубоко осуждал самого себя, будучи совершенно уверен, что он дал повод духовнику выйти из себя. Молодой монах сразу же делал множество поклонов и, приникнув священной главой к земле, умолял духовника:

– Отче мой! Согрешил – прости меня! Я исправлюсь. Больше такое не повторится.

Искусный в духовной красоте учитель чаще всего сразу же прощал его, однако иной раз

оставлял его так лежащим на земле лицом вниз и уходил в свою келлию, закрыв дверь. Но пастырь не забывал о послушнике: он садился у двери, чтобы подождать, что будет дальше. Он думал:

– Что сделает этот добрый исповедник?

А наш благородный атлет приводил себе на память изречение Писания «...Как злато в горниле Я испытал его...» и, противореча приходящим гордым помыслам, восклицал:

– Христе мой, помоги мне!

Иерофей бежал к двери старца со слезами и с большим смирением и огорчением восклицал:

– Согрешил, отче мой! Прости меня! Помолись за меня, чтобы меня помиловал Господь и чтобы Благодать Святого Духа не отступила от меня! Пусть по твоим святым молитвам Благодать просветит меня, чтобы я научился, как мне исправиться и не повторять такие ошибки в будущем!

Мудрый старец тем временем молча ждал за дверью, чтобы окончательно сокрушилось сердце монаха. Наконец Иерофей уже мог только восклицать сквозь слезы:

– Согрешил, согрешил, согрешил...

Тогда искусный старец выходил из келлии и говорил:

– Детка, успокойся. Не печалься более. Бог прощает тебя и принимает твою молитву!

После этого духовник всячески утешал Иерофея, в то же время помогая ему сделать правильные выводы:

– Познай из этого, детка, что Христос ничему столько не радуется и нет ничего столь богоугодного, как смирение, сокрушение сердца и очи, постоянно источающие слезы ради любви ко Христу...

После этого Иерофей, отложив печаль, по прошествии нескольких дней опять возвращался к своему благодатному состоянию. Но это сделать было весьма трудно. И снова он говорил себе:

– Конечно, здесь и нигде более! Возможно, пройдет немного времени, и Господь, желая упокоить старца в Вечной Жизни, заберет его от меня... Видимо, зная это, Бог просвещает старца меня наказывать и «вводить в рамки» смирения таким необычным способом. Старец испытывает меня, как злато в горниле, чтобы до своей кончины привести меня «в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова».

Служа старцу, Иерофей в умной молитве с глубочайшим стенанием сердца умолял Бога. Он призывал сладчайшее имя Иисуса Христа на помощь, чтобы получить терпение до конца в этих испытаниях от своего старца. Иерофей утешал самого себя так:

– Разве не для меня это написано: «...Терпением вашим спасайте души ваши...» и «...Претерпевший же до конца спасется...»? Разве не по Воле Божией это происходит?

Тем не менее часто бывало так, что ему не удавалось скоро получить прощение старца. Духовник не выходил из келлии. Тогда Иерофей шел в церковку, припадал к святым иконам, повергался ниц и умолял Бога:

– Боже, дай мне терпение, мужество, смирение и дух сокрушенный! Господи, подвигни душу старца к благости, милости и сдержанности!

А тем временем в этих испытаниях зло открывалось Иерофею и нападало на него все сильнее и сильнее, выдавая свои хитрости и раскрывая ловушки. Постепенно он начал понимать, что значит быть стойким, какова цена этой стойкости. Большие скорби привели его к великому сокрушению. Так, от сверхъестественных усилий, которые он прилагал для того, чтобы претерпеть эти скорби, наконец от самого воздержания и сурового поста его плоть высохла и казалась другим желтой, как кожа на святых мощах. Долгое упражнение в послушании оставило отпечаток на самом теле достославного аскета согласно написанному: «Истощилась в печали жизнь моя и лета мои – в стенаниях; изнемогла

от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли».

Проходило время, и мало-помалу испытания смирения, придуманные старцем, уменьшались, а Божественная Любовь послушника к духовнику возрастала и множилась.

Когда же им случалось приходить в скит на бдения, то Иерофей понуждал себя все бдение выстаивать, не садясь в стасидию, памятуя сказанное: «От утруждающего тело убегают сон и злые мысли». Он стоял в стасидии, внимательно и благоговейно молясь, следя за движениями своего ума. Конечно, в храме он никогда ни с кем без нужды не разговаривал.

Когда приходила его очередь славословить, он пел очень спокойно, умеренно, не выражая чувств, и внимал смыслу псалмов и тропарей. В тех случаях, когда благочинный ставил его канонаршить или выпадало читать поучения, он возглашал столь чисто и сладко, что всех привлекал к себе, как магнит притягивает железные вещи. Это чтение было столь благоговейно, как если бы он своими руками брал сами Божественные слова, чтобы передать их каждому из стоящих братьев. Он никогда не выходил из кириакона, прежде не взяв благословение у старца. Даже когда он выходил ради естественных нужд, он сразу же возвращался назад.

И все же бывало так, что сон нестерпимо борол его. Тогда он выходил из стасидии, становился перед ней на мраморную плиту. Летом, когда было очень жарко и он страдал от духоты, он снимал обувь и стоял босыми ногами на мраморе. В горячей молитве не чувствовалось вреда от холодной плиты. Так блаженный инок получил ревматизм и после этого всегда страдал от болей в ногах. Старец же видел, что его ученик подвизается ради любви к Сладчайшему Господу нашему Иисусу Христу. Поэтому духовник не препятствовал его подвигу, но, напротив, радовался его ревности.

Обычно после отпуста они молча отправлялись в свою каливу, потом, немного отдохнув, беседовали на духовные темы. После этого они прочитывали Последование ко Святому Причащению или же Часы. Далее, если была очередь одного из них служить в скиту, то один отправлялся в кириакон, а второй совершал Литургию в их собственной церквушке вместе с помогающим братом.

В то время в скиту были некоторые нерадивые братья. Когда они видели божественного Иерофея, то убеждались, что он живет среди них, как на необитаемом острове, не вступая ни в какие беседы без благословения духовного отца. Ведь Иерофей внимательно хранил молчание!

Так вот, эти благословенные отцы, не следящие за своим духовным устроением, начали возмущаться. И где? Как раз там, где им подобало подражать добродетелям, которые они видели в подвижнике! Но те противники, наоборот, решили подчиниться, я не побоюсь сказать, действию завистливого демона. Враг увидел, что обнаруживаются его злоухищрения во всех искушениях, которые послушник претерпевал ради Бога под руководством духовного отца. Противник убеждался, что с каждым разом монах еще лучше закаляется, подобно блистающему металлу. Тогда диавол решил поднять на Иерофея немощных отцов и братьев, чтобы испугать его и заставить отложить свое «делание послушания» духовному отцу, оставить свои благие добродетели. Завистники останавливали Иерофея:

– Почему ты ведешь себя таким образом? Почему всегда молчишь и зачем избегаешь всех отцов скита? Ты что, не видишь в нас людей? Ты такой один? Зачем ты вносишь смущение в наше братство? Ведь никто тебе не желает зла... Окажи нам милость и общайся с нами, как делают все остальные монахи скита!

Иерофей был уверен, что это прорастают семена, посеянные в помыслы братьев начальником злобы и убийцей диаволом, тем самым, который посеял вражду уже в Раю, когда посоветовал праотцам преступить Заповедь Бога, а Каина подвиг на братоубийство. Очевидно, и это искушение было его рук делом. Поэтому Иерофей совершенно не заботился о своих завистниках, а все свое внимание обратил на следование за желаемым Христом, след в след за духовным отцом Дионисием. Однако клевета и злоречие возрастали все больше и больше, и не только против Иерофея, но и против его духовного отца! Сам Дионисий даже при всех много раз умолял немощных монахов, чтобы они не следовали за клеветниками, враждуя несправедливо и беспричинно:

– Зачем вам смотреть на другого? Посмотрите на себя!

Но те, в свою очередь, отвечали, что хранят благочестие:

– Мы ратуем за дисциплину, чтобы был порядок. Вы не должны избегать нас, нужно соблюдать благочиние, как делают все остальные отцы скита!

Они «бросали слова Дионисия за себя» и говорили еще худшее.

В конце концов из немощных отцов образовалась группа, или «партия справедливых». И в этой «партии» по воле судьбы оказался один из тех двух монахов, которые сопровождали Иерофея на Святую Гору! Я о них писал раньше.

Так вот, один из вышеупомянутых братьев жил в том же скиту со своим старцем. В один прекрасный день этот брат приходит к духовнику Иерофея Дионисию, чтобы исповедать помыслы или просто чтобы получить совет. Скорее всего, его подзадорили товарищи, а может быть, даже его старец. Итак, этот брат захотел обличить Иерофея. Я говорю: обличить, но не осудить! Причем, заметьте, какова была коварная затея злобного диавола! Он воздвиг против Иерофея именно близкого ему брата. Этот немощный брат говорит духовнику:

– Батюшка, я не хочу осудить брата или других. Нет, нет, да не будет! Но я искушаюсь... Скажите,

отче, почему вы не разрешаете Иерофею иногда разговаривать со мной, и не только со мной, но и с другими братьями? А знаете что? Знаете, что о вас говорят? За это вас и порицают многие отцы, а иные даже осуждают...

После долгого молчания духовник ответил ему:

– Чадо мое, ты ничего не добьешься. Почему ты жалуешься? Ты враждуешь на Иерофея, желая, чтобы он оставил молчание и странничество, которое он хранит ради Бога... Так ты враждуешь на него или ищешь общения с ним?

– Нет, нет, батюшка, простите, – тот говорит, – вы меня не так поняли... Я не враждую. Наоборот, я это говорю, потому что его очень люблю, уважаю и даже чувствую к нему благоговение. Я же не желаю ему зла! Наоборот, я получаю большую духовную пользу от общения с ним, и поэтому ищу встречи...

Тогда духовник говорит ему так:

– Послушай, друже! С одной стороны, судя по твоим словам, сомнительно, чтобы ты получал пользу от наставлений Иерофея. А с другой... Ну хорошо, давай я ему дам благословение разговаривать с тобой или с кем-либо другим. Да ведь он еще послушник! Разве ты не знаешь, что Святые Отцы запрещают учить тем, которые хотят подчиняться по истине и которые решили быть

учениками и пришли учиться? Разве это неизвестно тебе и другим?

Всему свое время. А Иерофею время учить еще не пришло, потому что он сам учится. Он находится не на месте духовника, а на месте послушника. Когда же придет время, будет Воля Божия, чтобы и он был для других учителем и проводником.

А ты, чадо, если поистине желаешь ему пользы, то учись у него не по словам, а по его делам. Я имею в виду, бери пример с его послушания, молчания, смирения. Посмотри, как он бегает людей и не открывается всем подряд.

Скажу больше: ты, детка, следи за собой. Ты сам учись слушаться своего старца не по букве, а по истине, как Иерофей меня. А более всего храни свой длинный язык как зеницу ока.

Послушай, язык человека подобен царскому коню. Если набросить на него узду и научить его передвигаться осторожно, не спотыкаясь, тогда и царь захочет воссесть на него. Так и Царь – Бог хочет упокоиться твоим языком. А что будет, если ты оставляешь коня без узды, позволяешь бежать, куда ему вздумается? Может быть, то, что я сейчас скажу, покажется тебе дерзким, но я это лишь повторяю за Святыми Отцами: если ты оставляешь язык без узды, то на нем будет кататься диавол. Вдумайся, как страшно Христос предостерегает тех, кто празднословит: «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда...» Хорошо подумай, что значит «за всякое». А в Премудрости Соломона ты разве не читал: «В многословии не избежишь греха»?

О оли-моно, горе нам с тобой, чадо! До каких времен мы дожили!

Святые Отцы чего только не придумывали, чтобы избегать безвременного и бесплодного многословия! И мы по ним должны сверять свой путь, не побоюсь сказать, как корабль по маяку. Святой авва Агафон на три года положил себе в рот камень. Зачем? Чтобы воспитать свой бессловесный язык и научить его молчанию. Авва Сисой тридцать лет без перерыва говорил молитву: «Господи Иисусе Христе, покрой меня от претыканий языка моего»!

А что же у нас? Мы в наше время, как я совершенно ясно вижу, делаем все наоборот... Смотри: мы враждуем, осуждаем, клевещем... И на кого? На своих же братьев, которые жительствуют по Бозе настолько, насколько каждому дано понять эту Новую Жизнь. Мы ябедничаем на тех, кто по истине подвизается, ради спасения своей души...

О чадо! Горе нам!

Слыша эти слова старца Дионисия, немощный брат устыдился. Что ему было сказать? Он только ответил:

– Простите меня. Благодарю вас, я получил большую пользу.

Действительно, он получил пользу, а также прощение и благословение старца Дионисия и вернулся к своему старцу. Как потом стало известно, этот брат начал подвизаться по силе ради спасения души и сподобился помощи от Бога.

Как раз в это время и я сам, подобно смиренной овце нашего общего стада – скита, «пасся на пажитях» скитского духовника старца Дионисия. И вот однажды мне посчастливилось быть в великой Лавре Ватопеда. Там я встретил родного брата чудного Иерофея, который только-только пришел на Святую Гору со своей родины. Когда он увидел меня в нартексе храма и узнал, что я из скита, то хотел спросить об одном из братьев, живущих там. Он проявил ко мне, недостойному, большую любовь и почтение. Удостоверившись, что я из скита, он просто жаждал что-либо узнать о своем возлюбленном брате Иерофее. Он буквально набросился на меня с вопросами:

– Отче святый! Умоляю тебя! Скажи мне, не знаешь ли ты моего брата и где он находится? Я от одного путешествующего монаха слышал, что он живет как раз в скиту св. Димитрия и он – послушник одного старца. Разве не из этого скита твоя Святыня? Я никак не

могу его найти. Отче, ради любви Божией, расскажи мне все!

Я же слушал этого благочестивого человека и полюбил его от всего сердца. Кроме того, я сразу догадался, что он брат Иерофея, с одной стороны, по его словам, а с другой – по чертам лица. Я ответил ему:

– Брате, не унывай! Сдается мне, что твой родной брат – послушник у духовника нашего скита отца Дионисия. Следуй за мной, и мы скоро будем там.

И вот мы поднялись в скит. Сначала мы зашли в мою небогатую каливу, где я угостил его, чем Бог послал. Там мы немного отдохнули. А после этого пошли и в каливу к отцу Иерофею. Я тихонько постучал в дверь, и вот вышел долгожданный брат и открыл нам дверь. Я испросил благословения и, когда нагибался поцеловать руку, сказал шепотом Иерофею:

– Вот этот юноша, что пришел со мной, – твой брат.

Тот же шепнул мне:

– Пришел мой брат? (Он же не знал, как брат пришел в монастырь.) Отлично! Впрочем, подожди немного, я скажу старцу!

Через достаточное время вышел духовник, весь сияющий. Он принял нас с готовностью и великой любовью, а мы кланялись ему и целовали его десницу. Потом он

вывел нас во дворик своей маленькой келлии, мы сели, и я рассказал, как пришел брат. Тогда и он начал спрашивать:

– Как ты живешь, чадо? И по какой причине ты решил отправиться на Святую Гору? Расскажи мне все подробно и ничего не скрывай!

Юноша с готовностью стал рассказывать духовнику в простоте сердца:

– Отче мой! Я происхожу из одного бедного села Мории. Я имел брата – монаха, жившего одно время в нашем монастыре. Родители рассказали мне, что он убежал оттуда и тайно отправился на Святую Гору. Когда я узнал об этом, я очень опечалился и скорбел сердцем... Душа моя возгорелась Божественной Любовью, и я упросил родителей отпустить меня в монастырь. Родители же мои – очень благочестивые люди, поэтому они приняли это с радостью. Так я попал в один из больших монастырей Пресвятой Богородицы. Поначалу отцы монастыря отвели меня к старцу Афанасию – проэстосу монастыря.

Каждый день я слушал читаемые благочестивыми братьями в церкви жития святых. Там я понял, да так и говорил себе: «Аскетическая жизнь – это поистине блаженная жизнь. Это встреча и соединение Бога с человеком! В этой встрече человек от всей души научается любить Бога и совершенно отвергаться от своих мирских схем и привычек».

И вот однажды к нам пришел монах из монастыря Дохиар со Святой Горы. А он знал вас. Я бросился к нему с великим желанием и, подобно жаждущему, желающему утолить жажду, стал расспрашивать его о своем брате и о монашеской аскетической жизни тамошних отцов.

С тех пор и до сегодняшнего дня я непрестанно размышлял о Святой Горе, так что многие братья считали меня ипохондриком и человеком, вышедшим из себя, будто бы я не в своем уме... Но я хранил твердый помысел, как бы подвешенный на гвозде великого рачения к Богу, любви к брату, да и вообще ко всей Святой Горе. Если обо мне говорили плохое, для меня это ничего не значило.

Так вот, святый отче, именно по этой причине возжелал и я отправиться на Афон, найти своего брата, чтобы и я, грешный, последовал ему до самого конца. Так я хотел бы взять на себя сладчайшее иго Христово, по силе моей, через послушание Святым Заповедям Его. Пусть же мне поможет благодать Святого Духа по вашим святым молитвам!

Тогда Духовник спросил его:

– Много ли лет, детка, ты провел в монастыре?

Юноша же отвечал:

– Отче, три года я провел там... Тем не менее, пока я решился последовать Христу, мне пришлось много претерпеть смущений и беспокойств от помыслов! В конце концов Божественная благодать согрела мою душу, по вашим молитвам. И вот, не попрощавшись с отцами, которые оставались в том монастыре, и не взяв ничего с собой, я отправился на Святую Гору.

Прежде всего я решил зайти на родину. На это были две причины: первая – я намеревался взять что-либо от родных в подарок для афонского братства, а вторая – я чувствовал, что пришло время попрощаться с нашей старенькой мамой.

Когда я пришел на родину, мама сразу же поняла мои намерения и бросилась в слезы:

– Детка, я догадалась, что ты собрался найти моего возлюбленного сына Иосифа!

Я, конечно, не собирался ей открывать цель своего путешествия, но, оказалось, это и не потребовалось. Скрыть свои намерения я не смог! Тогда пришлось признаться:

– Да, матушка моя, я поэтому и пришел, чтобы уйти на Святую Гору, и хочу взять на это твое благословение.

– Да, да! Чада мои возлюбленные, хорошее и богоугодное дело вы выбрали! Хорошо, что вы предпочли любовь к Богу нашей родственной любви. Но знайте, что во мне остается гореть пламя неугасимой любви к вам, оно всегда будет гореть в моем сердце вместе с воспоминанием о вас!

Я же, пытаясь как-то утешить ее, ответил:

– Не печалься, мама, но лучше радуйся этому, прославляй и благодари Святого Бога. Это ведь Господь удостоил тебя принести ему последние плоды твоего чрева – среднего и старшего сына. Он Сам хочет заботиться и о наших нуждах, и о твоих, мама. Он нам новый Отец и Опекун.

Вот ты, мама, имеешь же около себя двух наших братьев, которые, пока ты живешь в этой временной жизни, позаботятся о тебе, конечно после Бога. В свою очередь, и мы, по твоим молитвам, будем всегда молить о тебе Господа нашего Иисуса Христа, хотя мы и не достойны. Мы будем молиться, чтобы, с одной стороны, Христос сохранил вас «неврежденными в этой скоропреходящей жизни от всякой скверны», а с другой – чтобы Он удостоил нас вместе войти в Царствие Небесное.

Матушка, если же тебе придется переносить какие-то искушения – или от чужих, или от своих, – терпи все... Помни в бедах непоколебимо о Христе и благодари Его. Ведь Он был распят за нас, грешных... Да что там говорить! Подумай, если сопоставить нашу привременную жизнь с Вечной Райской Жизнью, насколько она скоротечна, притрудна и полна мучений!

Я говорил это и многое другое, подобное этому. Мама же постоянно плакала и одновременно радовалась за нас, благодаря Господа.

Той же ночью я увидел во сне трех мужей, одетых в священническое облачение, как бы собравшихся для служения молебна. Они стояли напротив меня и о чем-то шептались. Вдруг я увидел, что и я облачен в какие-то иные одежды и справа от меня прекрасный Крест.

Встав ото сна, я не мог забыть этот прекрасный сон и помню его очень точно даже сейчас. Тогда я понял, что надо немедленно бежать от мира и от всего мирского.

Духовник же ему ответил:

– Возможно, Бог возлюбил тебя, детка, и подтолкнул к желанию и вожделению ангельского образа. Бог для этого удостоил тебя такого знамения. Потому что сатана может представлять нам различные фантазии, когда Бог это попускает, но Честной Крест не может изобразить! Он даже взглянуть на Крест не может!

Затем старец спросил у него:

– А как же ты отправился в столь далекий путь и покинул родные места?

Тот ответил:

– Я, батюшка, выбрал удобное время и, положившись на помощь Божию, отправился, по вашим святым молитвам, взяв с собой родного брата на один день пути – проводить меня. Перед этим

я взял благословение матушки, которая обняла меня, и плакала, и более не могла говорить. Но она не хотела задерживать меня, видя мое желание, только дала мне с собой одно яблоко и благословила:

– Сынок, отправляйся в добрый путь с моей молитвой! Бог же, Которого ты предпочел всему миру и даже нам, родителям, любящим тебя больше всех, Этот Бог, детка, да поведет тебя в то место, которое возжелала душа твоя! Он и сохранит тебя от всякого коварства диавола. Он вложит в твое сердце и укоренит страх и Божественную любовь. А когда найдешь своего брата, моего любимого сына, непрестанно молитесь обо мне, грешной...

Я думал, что мама будет плакать и безутешно горевать, поэтому ответил так:

– Ты, мама, не плачь, а лучше умоли Бога, чтобы Благодать Его помогла мне, когда я отправлюсь в путешествие!

Она поцеловала меня, а я – ее. Так я отправился, а мама стояла и смотрела, пока я не скрылся за горой...

Вот так мы с братом и дошли до монастыря св. Георгия, где мой брат оставил меня и вернулся домой. Тем временем я нашел попутчиков-христиан и так спустился до монастыря Фанероменис, а оттуда добрался до острова Парос. Дело в том, что тогда была зима и мне пришлось задержаться в монастыре Живоносного Источника Богородицы. Там находилось несколько отцов, которые меня приняли и обогрели. В этом монастыре я исполнял послушание келаря.

В то время нужно было разобрать старую церковь, потому что она была мала, и мы строили новую, просторную. Прошло три месяца. Потом приключилась лодка, которая шла на Святую Гору, и благочестивый капитан взял меня. И вот уже два дня, как я сошел в монастыре Лавра Ватопеда.

Духовник же, радуясь простому и безыскусному рассказу юного брата, снова стал спрашивать его об именах родителей и кому посвящен домовый храм, чтобы совершенно удостовериться. Убедившись в истинности слов юноши, духовник позвал Иерофея (я уже говорил, что его не было в это время) и сказал ему:

– Это поистине твой брат. Пригласи его в келлию и поговорите: вам есть что вспомнить!

Конечно, целую ночь они говорили, спрашивая и перебивая один другого, имея единую, все превосходящую радость от встречи, так что даже не вспомнили о сне. Они прославляли безмерную мудрость и благоутробие милостивого Бога. Как премудро устроил Его Промысел! Их обоих соединила единая цель – стремление к Богу и спасению души. Может быть, в этом есть духовный закон: то, от чего отказываешься, к тебе приходит само?

А была в то время Страстная неделя, приблизилось время Святых Страстей, исповеди и Причащения Святых Тайн. Тогда старец говорит брату Иерофея:

– Итак, чадо, вот ты при помощи благодати Божией пришел на Святую Гору и нашел здесь своего брата. Чего бы теперь ты хотел: остаться с нами или пойти в какой-либо иной монастырь или келлию?

Юноша же отвечал:

– Я, отче мой, и не имел помысла уйти в другое место. Отныне в Боге предаюсь твоей Святыне, предаю всего себя: что бы ты мне ни повелел – все сделаю, с помощью твоих святых молитв.

Больше старец ничего не спрашивал у юноши. И от Пасхи до Фоминой недели юноша жил у них в скиту. Однако старец услышал, что отцы скита смущаются:

– В скиту стал жить юноша – это нарушает устав.

Старец имел одного духовного друга, весьма добродетельного монаха, живущего на келлии. Ему и отдали юношу. Так юноша мог приходить на исповедь к старцу, а со временем, когда отросла борода, перешел в скит...

Иерофей тем временем изучал книги прп. Симеона Нового Богослова, и его чуткая душа еще более возгорелась рачением и любовью к Богу. Как ему хотелось воплотить в действие то, что написано!

Особенно две главы он выбрал и постоянно держал в памяти, понуждая себя построить по ним жизнь: «Брате, когда ты принял пламя и теплоту Духа в недро свое и прибег в киновию или к духовному отцу, может так получиться, что кто-либо из братьев, живущих с тобою, или даже сам духовник будут предлагать тебе купания, кушания или какое иное телесное упокоение... Ни в коем случае не соглашайся! Напротив, будь всегда готов к посту, злостраданию и крайнему воздержанию. Только так ты сможешь постичь суть послушания. Если же вместе с воздержанием духовник повелит тебе принять некоторое телесное утешение, то, будучи готов к злостраданию, отсекай свою волю и в этом прими утешение за послушание.

А если духовный отец не повелит тебе за послушание принять телесное утешение, слава Богу! Тогда с радостью пребывай в твоем делании, которое ты избрал: храни пост и злострадание, то есть воздержание во всем. Ты получишь от этого великую пользу! Потому что ты, храня это, и будешь всегда готов к злостраданию, всегда находясь в посте, воздержании и полном отсечении своей воли. Так ты сохранишь неугасимым пламень, возжегшийся в твоем сердце, – тот огонь, который и понуждает тебя презирать все телесное!»

Поистине Иерофей был не только преисполнен готовностью к страданию, сочетая это с постом и воздержанием, но не ел даже крошки хлеба без благословения духовника. Даже в тех случаях, когда он готовил и нужно было попробовать на вкус пищу, если рядом не было старца и Иерофей не мог взять благословение, то он клал кусочек пищи в свои уста, пробовал и тут же выплевывал. Так он сопротивлялся своему помыслу, советующему ему проглотить хоть каплю. Иерофей говорил себе:

– Раз я решил подвизаться по истине, то нужно внимательно хранить себя, чтобы даже в самом малом не преступить пределы воздержания.

А раз было так. Духовника позвали в другое место, и ему пришлось уйти для одного неотложного дела. По нужде старец задержался там до вечера. Иерофей даже не подумал пойти взять благословение и не ел вообще весь день. Так было в отношении пищи...

А о питье Иерофей держал в уме другую главу прп. Симеона: «Не проси себе даже воды для питья, хотя бы и случилось тебе быть палимым жаждой, до тех пор пока твой духовный отец не предложит по собственному своему побуждению. Томи себя и стесняй во всем, убеждая себя и говоря в уме: „Если Бог хочет, Он Сам подаст мне необходимое“. И если будешь достоин напиться, Он, конечно, откроет это твоему духовному отцу, и тот скажет тебе: „Пей“. И тогда напьешься с чистой совестью, хотя бы это было и в неурочное время».

И это искусный в духовной красоте Иерофей начал практиковать в жизни. Он стал подвизаться, терпя жажду. Он не принимал воды, пока Бог не вкладывал старцу помысел сказать послушнику: «Попей». Тогда он пил. Однажды случилось так, что Иерофей очень долго не пил, а старец забыл ему сказать, чтобы он попил воды. Вскоре Иерофей уже не мог выговаривать слова, потому что уста его слипались от жажды. Духовник заметил это и спросил:

– Что случилось, детка, почему ты не можешь чисто разговаривать?

Иерофей еле вымолвил:

– Хочу пить, отче, поэтому и не могу говорить, слипаются уста...

Тогда старец сказал ему:

– С сегодняшнего дня и впредь больше не жди, когда я сам тебе скажу, чтобы тебе пить. Теперь, если приходит помысел и чувствуешь нужду попить, сам говори мне, насколько ты жаждешь. И тогда, смотря по твоей нужде, я разрешу тебе пить...

После этого случая Иерофею стало ясно, что во всем буквально следовать книгам нельзя. Теперь он на опыте познал, что книги – это лишь указатели, помогающие определить свое местоположение в духовном восхождении. Книги – это карта, по которой можно сверять путь. Если следовать по карте, не смотря перед собой, неминуемо попадешь в беду. Карта – это карта, а жизнь – это жизнь, в ней все постоянно изменяется. Живое невозможно отобразить на самой лучшей карте. После этого вразумления помыслы Иерофея совершенно успокоились.

В то время недалеко от Ватопеда, в одном месте, называемом Каламитзи, подвизался один отшельник по имени Игнатий. Он был близким другом духовника. Однажды он пришел, чтобы встретиться со старцем. После вечерни они долго беседовали о различных духовных вещах. Как раз в это время нужно было читать молитвенное правило. Отшельник начал было прощаться и сказал старцу:

– Мы, отче, из-за долгой беседы пропустили правило. Ну ничего, его выполнит за нас Иерофей!

Возможно, это была шутка... Иерофей же, видя двух духовников, беседующих о духовных предметах, радовался так, будто это ему самому открывались Таинства Божественной Благодати. Он очень любил слушать и получал великое удовлетворение, внимательно слушая такие духовные рассуждения. Но его положение не позволяло остаться, хотя он догадывался, что беседа может продолжиться и далее. С почтением к словам отшельника Иерофей в простоте принял сказанное. А именно, после вечерни он, взяв прощение и благословение от старцев, отправился в свою келлию. Там он начал с готовностью исполнять молитвенное правило за себя и за двух старцев: сорок четок и триста поклонов. Когда он закончил правило, было уже время вставать на утреню – сомневаюсь, мог ли он прилечь даже на несколько минут! После службы отшельник Игнатий взял благословение и отправился к себе на келлию, а Иерофей забыл об этом случае.

Через некоторое время Иерофей на исповеди спросил старца, правильно ли он сделал, выполнив каноны за всех, по слову отшельника, не взяв на это благословение духовника. Старец же, немало дивясь его ревности, ответил:

– Хорошо, пусть так будет, я ведь тоже был там, хотя и понял это как шутку. Считай, что это я тебе благословил, и будь мирен... Но извлеки отсюда пользу. Если иной раз тебе будет тяжело или некий страх будет сковывать тебя, чтобы начать исполнять молитвенное правило, то вспоминай этот всеночный труд свой, держись за него как за некий стержень – я имею в виду, помни, что такой и должна бы быть твоя молитва каждую ночь! И никогда не оставляй своего правила!

Иерофей же слагал в сердце все эти наставления старца и держался

их изо всех сил, насколько это было возможно.

Как мы уже выше упомянули, в то время отцы скита были довольно холодно настроены к духовнику Дионисию. Тогда Дионисий, приведя в предлог свою старость и другие доводы, предложил выбрать еще одного духовника в скит, чтобы тот помогал в исповеди. Ясно было, что труды по духовному окормлению всего скита были для Дионисия уже непосильны. Однако отцы даже слушать не хотели и продолжали исповедоваться у него.

Видя, что от такого положения вещей отцы получают больше вреда, чем пользы, Дионисий решил не терять времени на бесплодные разговоры и отказался от исповедования братьев под предлогом старческой немощи. А ведь в скиту было всего несколько опытных рассудительных монахов, и он был одним из самых искусных в духовной красоте!

Прошло некоторое время, начались новые клеветы и пересуды. Отцы снова начали искушаться:

во-первых, почему он ушел на покой, ничего не объясняя, как им казалось, а во-вторых, как это – он не хочет больше их исповедовать? Блаженный Дионисий вместе с Иерофеем были опечалены душевным недугом отцов скита. Тогда Дионисий принял решение написать апологию в свою защиту. Иерофей же убедил его составить не просто письмо, а целую книгу, по любви к этим немощным отцам, чтобы все могли найти в ней ответы и получить пользу. Эта книга называется «След Христа», она и сейчас лежит передо мною... Действительно, по Благодати Божией, после этого отцы умирились и успокоились.

Наконец-то Дионисия оставили в покое, и он смог беспрепятственно подвизаться вместе со своим учеником в мысленной брани, в делании Заповедей Христовых. Иерофей видел, что старец становится немощным и уже не может подвизаться один, поэтому старался помочь ему во всем необходимом, не теряя ни одной возможности услужить ему. Или когда старец шел в храм, или в других случаях, когда требовалась помощь, и даже если нужно было носить старца на руках, Иерофей делал это с таким благочестием и благоговением, как будто участвовал в неких Божественных таинствах. Неким таинственным образом Иерофей предчувствовал, что скоро останется сиротой, без духовного отца, часто печалился и размышлял в себе: – Ходите, пока свет имеете, да тьма вас не объяст...

Конечно, здесь имеется в виду Первый Свет – Сам Христос, но это может относиться и ко второму

свету – свету Благодати, которую имеют добродетельные христиане. Я думаю, что это выражение даже более подходит к Благодатному свету, которому причащаются подвижники и который сияет от Первого Света. Хотя буквально оно, конечно, относится к Тому Самому Свету – Христу.

Итак, Иерофей самоотверженно и благоговейно во всем служил старцу – настолько благороден был наш атлет. Но старец был еще более благороден: видя, насколько Иерофей любит его, и понимая, что его смерть станет тяжелым потрясением, он начал приучать духовного сына к мысли о своем исходе, чтобы печаль не поглотила молодого монаха в момент испытания. Старец частенько брал с собой Иерофея, и они вместе шли на то место, которое духовник выбрал для своего упокоения. Там старец говорил ему: – Вот, детка, здесь ты мне выроешь могилу... Так нужно, чтобы глина вернулась в глину, из которой была взята, и прах – в прах. Когда мы пришли в мир, мы ничего не принесли – и ничего не сможем с собою забрать... Туда, где каждый будет отвечать сам за себя, пойдут вместе с нами только наши дела...

Сердце христоподражательного ученика просто разрывалось при таких словах старца. Он ужасался и не дерзал расспрашивать о времени, так же как святые апостолы боялись поверить словам Христа и не расспрашивали Его. А старец пытался утешить его, как и Христос апостолов, открывая будущее:

– Господь хочет меня забрать, детка, осталось уже немного дней, и я уйду из этой притрудной привременной жизни... После моего отшествия не печалься о том, что остаешься сиротой. Я знаю, что ты любишь меня, как отца, конечно после Христа. Теперь обрати эту любовь на мои заповеди, на то, чему я тебя учил. Теперь все свое внимание обрати на подвиг: ты должен быть безукоризненным в своем духовном делании, как ты видел это во мне. Теперь ты не можешь делать ошибок, понимаешь? Потому что некому будет на них тебе указать...

Более того, теперь ты не сможешь избегать общения, потому что нужно будет заботиться о келлии, и ты должен быть осторожнее с внешними. Убегай от тех, которые носят монашескую одежду только лишь, не имея святости и дел совершенного монаха. Избегай и тех монахов, которые охотятся за привременной славой и ищут телесного упокоения. Особенно опасайся их завистливого ума, от которого никуда нельзя скрыться (апросектон). Особенно храни себя от лести и льстецов, да и, кроме того, от болтливых. Вообще старайся не общаться с теми, у которых ум погружен в этот

суетный мир и в материю. Тебе, наоборот, нужно как можно быстрее вспорхнуть, оторваться от земли...

Лучше всего – сиди, чадо мое, в келлии твоей, как и апостолы были собраны и находились в Горнице в Святом Граде Иерусалиме, пока не облеклись силой свыше. И храни ум свой, детка, заключенным как бы в высоком замке, чтобы ты мог сохранить сердечное внимание и не был бы окраден злыми духами через страсти и пропущенные помыслы. Да не будет ограблена твоя душа в мысленной брани!

Иерофей же отвечал сквозь слезы:

– Да будет так, как ты сказал, отец мой! Только бы твои святые молитвы покрывали меня, смиренного, от всех тех опасностей, о которых ты меня предупредил. Я понимаю, насколько обращение к земному противно жизни по Богу. Только бы Благодать Святого Духа по твоим святым молитвам, отче мой, покрыла меня, просветила и дала силы устремиться к такому подвигу. Но, как ты сам видишь, отец мой, я очень скорблю, потому что мы так долго жили душа в душу. И как теперь мне пережить твой уход? Как я лишусь тебя? Гораздо лучше для меня было бы так, чтобы мне уйти первому, только бы не видеть твоей смерти. Ты же можешь умолить Человеколюбивого Бога, чтобы взять и меня, смиренного, с собой, чтобы я не оставался один-одинешенек в этом полном опасностей житейском море привременной жизни! Кому я, недостойный, буду подчиняться, перед кем отсекать свою волю? От кого я буду учиться Спасению души, отец мой? Я так привык к тебе! Кому ты мне посоветуешь открывать тайны сердца? Кто мне, немощному, поможет в непонятных телесных и душевных обстоятельствах?

Духовный отец же ему сказал так:

– Сынок, я не оставлю тебя... никому другому, как только Тому Самому Отцу всяческих и нашему истинному Опекуну, Господу Иисусу Христу. Он нас создал изначала и заново родил в духовную жизнь через Свое страшное Домостроительство Вочеловечения. Он и печется о тебе, несет все твои заботы, покрывает и просвещает. Он через открытие Своей Святой Воли постоянно ведет тебя к совершенству. Вот и брат твой в скором времени вступит в скит, и ты станешь наставником для него во всем, что касается жизни по Бозе...

Иерофей так отвечал Старцу:

– Отче, да чем я, немощный, могу быть ему полезен? И как я смогу его научить, чтобы он по истине, а не по видимости отрекся мирского мудрования? Я рад бы помочь его Спасению, но лучше, чтобы твоя Святыня руководила нами и вела к полезному для души!

Старец остановил его:

– Сынок, я на своем опыте познал, что есть определенный чин для каждого возраста в телесной жизни. Когда младенец еще мал, его приходится кормить грудью, он может питаться только молоком от сосцов матери. Когда же он начинает понемногу возрастать, то нужно менять пищу на более твердую и так постепенно предлагать ему все более и более твердую пищу. Подумай, о чем я тебе говорю: так же абсурдно, если мужчина захочет питаться молоком матери, как и то, если младенец пожелает жевать хлеб и мясо! Мой опыт показывает, что точно так же происходит в духовной жизни...

И вот мне открыто по Благодати Божией, что мой ученик прошел молочный возраст, когда его требовалось питать жиденькой пищей. Я уверен, по Милости Божией, что теперь, с сегодняшнего дня и впредь, ученик сам сможет и других питать не только молоком, но даже твердой пищей, как Господь это установил. Так вот, чадо, больше не ищи, кто бы руководил тобой, потому что это тебе не принесет пользы. Ты научился слушать сердце, и оно само будет тобой руководить и подсказывать. Божественная Жизнь открылась тебе, и начинается длительный процесс вживания в Нее. Теперь пришло время тебе одному потрудиться в подвиге и делании Заповедей Божиих.

Та ким образом духовный отец Иерофея Дионисий утешал и давал последние наставления своему сыну. Но вот пришло время его ухода. Он стал сильно страдать от нехватки кислорода, потому что ему трудно было вдохнуть и выдохнуть. Дело в том, что он много лет страдал пневмонией и затруднением дыхания. Пришлось ему часто-часто вдыхать и выдыхать маленькими порциями воздух. Он постоянно задыхался. Наконец он понял, что больше не сможет разговаривать. Тогда он собрал последние силы и прошептал Иерофею: – Батюшка мой и чадо мое в Господе, умоляю тебя: храни все то, чему я научил тебя, до самого конца твоего. Всегда размышляй о моем страдании, которое ты сейчас видишь, и о той чаше смерти, которую ты скоро увидишь, она не минует меня. Молю тебя, вспоминай мою смерть всегда! Это воспоминание поможет тебе подъять еще большие трудности аскетической жизни. Размышляя и обдумывая это, тебе будет легче понять, как угодить Богу и Спасу нашему Иисусу Христу. Завещаю тебе: точно храни наш устав поста, молитвы и служб – все то, что ты принял от меня, а я – от Святых Отцов наших.

Иерофей, слыша это, от великой скорби не мог ничего говорить, только бросился на землю и воскликнул:

– Отец мой! Только не забывай там меня в своих молитвах! Помогай мне в скорбях и искушениях!

Старец благословил его, но Иерофей больше ничего не мог вымолвить. Духовник стал постепенно задыхаться... Он только смог прошептать:

– Господи, в руце Твои предаю дух мой... – и почил в объятиях Иерофея.

Иерофей с братом закутали тело духовного отца в мантию и приготовили к погребению. Из монастыря пришли монахи и архиерей. Когда тело старца принесли к усыпальнице, которую он сам выбрал, оказалось, что яма полна воды. Как раз был февраль, и шли сильные дожди. Отцы обратились к Иерофею:

– Было бы намного лучше похоронить старца в монастырской усыпальнице.

Он же ответил:

– Простите меня, отцы мои святые, я должен точно выполнить волю духовника, да исполнится Воля Божия.

Так и похоронили старца в том месте, которое он сам выбрал и где они с Иерофеем размышляли о смерти. Отслужили бдение и панихиду. Иерофей утешил всех отцов скромной пищей в новой трапезной в память его духовного отца.

Долго Иерофей был в великой скорби о том, что остался сиротой, без духовного наставника. Много раз каждый день он приходил ко гробу, падал на землю и благоговейно целовал это место, орошая его слезами. Он вспоминал наставления и завещание старца. Что в эти минуты могло удержать его слезы? Возвращаясь в келлию, он непрерывно призывал молитвы духовного отца, чтобы предстательство духовника покрыло его невнимательность от козней злобных демонов и помогло ему точно выполнять заповеди старца.

Через некоторое время в скит пришел его брат. Тогда они вдвоем еще усерднее предались посту, бдению и молитве. Иерофей так и говорил ему:

– Братик, пока мы еще юные, нам нужно подвизаться изо всех сил, чтобы победить злые помыслы и наши страсти!

Тот же по силе своей подражал Иерофею во всем. Обычно бывало, что они проводили службы по четыре-пять часов, а в пищу принимали фасоль или факи без масла, немного меда и сухари. А в субботу и воскресенье они добавляли немного растительного масла в пищу. Это и было праздничным угощением.

Иерофей наблюдал за братом и, когда убедился, что он пребывает в полном послушании, начал наставлять его, как устремиться к выходу из мира. Иерофей объяснял, как пребывать в подчинении и послушании без помыслов, показывая это с помощью различных примеров из своего опыта. Бывало

так, что, когда они принимали пищу, трапеза превращалась в «храм»: Иерофей брал какую-нибудь главу из Божественных Писаний и объяснял духовный смысл читаемого, потому что сам он больше всего любил размышлять о словах Христа. Несмотря на то что брат был, в сущности, еще новоначальным и испытывал трудности в понимании духовных вещей, потому что его еще сильно бороли мирские воспоминания, постыдные помыслы и прилоги, постепенно и брат возлюбил постоянное поучение в Писаниях. Но добиться этого было не просто...

Иерофей заметил, что брат не придает значения чтению Писаний, и постоянно наставлял его так:

– Частым поучением в Писании ум освобождается от мирских воспоминаний и ассоциаций и сослагается с добрыми мыслями, научается таким образом постепенно входить в добро...

Он убеждал брата в том, что «Царствие Божие нудится, и нуждницы восхищают Его...»: если в юности не приложить усилий, то в старости ты уже не сможешь это сделать. Объяснял это Иерофей так: внимательность в ежедневной жизни рождает устремление, устремление, в свою очередь, рождает доброделание, то есть ты не пропускаешь ни одной возможности к добру, всегда выбираешь из двух возможностей лучшую, а доброделание хранит чистоту жизни человека. По его поучению получалось, что в духовной жизни нет остановок, как это принято представлять, а есть соглашательство на меньшее. И это самая страшная ошибка.

Иерофей однажды сказал брату:

– У тебя нет желания читать Писание? Ну вот представь себе какого-либо тяжелого больного... Со временем он уже не может вставать от боли... Разве может он кушать с аппетитом и желанием? Конечно, нет! Но так он умрет. Тогда он понуждает себя жевать мало- помалу и постепенно начинает чувствовать аппетит. Проходит время, и вот он уже ест с удовольствием... Так и ты поступай, брате! А Господь тебе поможет, по молитвам всех Святых Отцов наших.

Однажды брат заметил ему:

– Батюшка мой, мне кажется, что для меня излишне поучение в Писании, потому что я чувствую, что полностью насыщен ежедневным наставлением моего духовного отца.

Иерофей ответил так:

– Хорошо, пусть будет так пока... Но все равно ты должен научиться поучаться в Писании так, чтобы ты смог сам находить в Нем, как в источнике, Живую Воду. Поверь слову Господа: «Испытайте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную».

А другой раз так подвиг брата:

– Насколько можешь, убегай умом любых воспоминаний о мире, старайся думать только о нашей каливе: что и где нам нужно сделать. Это тебе поможет – вначале. Так ум постепенно научится отбегать от мирского мудрования, а потом, по Благодати Божией, ты поймешь, как собирать ум в себя. Подумай, о чем говорит прп. Максим Исповедник и как это тебе применить: «Дай телу труд по силе, а ум обрати на внутреннее...»

Когда у брата стало получаться, то Иерофей передал ему молитву, которую сам принял от старца: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами Богородицы и молитвами святого отца моего духовного, помилуй мя грешного».

Другой раз, когда они вместе читали о трезвении из «Добротолюбия», Иерофей объяснил брату образ умной молитвы: когда нужно молиться устами, а когда – умом, входя в сердце.

– Устами нужно молиться, если ты устал и не можешь удержать ум, а остальное время ты должен усиливаться удерживать внимание в сердце.

Время от времени брат стал чувствовать радость и желание к молитве. Так что однажды во время бдения, когда брат вошел в алтарь для помощи и стоял там в сторонке, молясь тайно – тем образом, который показал ему Иерофей, – и вспоминая свои согрешения, он вдруг почувствовал в своем сердце Божественную любовь, и ум его усладился деланием молитвы. Потом, когда он исповедовал помыслы и рассказал этот случай, Иерофей заметил: – Раз уж Господь открыл тебе нечто, дал почувствовать небольшое действие Благодати, используй это и подвизайся по силе. Делай то, что тебе будет помогать, сам найди это и почувствуй основные направления: прежде всего послушание, потом воздержание, а дальше смирение и самоукорение во всем. Для этого научись, как видеть себя худшим всех в мире, даже хуже демонов...

К Иерофею приходили и другие отцы учиться молитве. Примерно так же он наставлял всех, но объяснял, что каждый сам должен почувствовать и найти стратегически важные для него направления духовной жизни, заставляющие его сердце проснуться и переживать.

Так прошел год в скиту св. Димитрия. Иерофей постоянно вспоминал беспечальное свое житие в послушании у Дионисия, наконец решил найти себе добродетельного старца и снова предаться в послушание, подчиниться духовному руководству. Как-то раз он услышал, что в Новом скиту, относящемуся к монастырю св. Павла, живут удивительные своей добродетелью братья Иаков и Феофан.

И вот однажды Иерофей взял брата, и они отправились в Новый скит. Их приняли с большой радостью. Отец Феофан, который был старцем каливы, принял их в братство и в духовные чада. На самом деле отец Феофан давно мечтал найти иеромонаха, который бы мог совершать Божественную Литургию и преподавал бы всем Святые Дары. Для этого он задумал построить в келлии храм, посвященный Живоносному Источнику, Пресвятой Богородице. Наконец это стало возможным осуществить при помощи Иерофея. Через недолгое время, но с большими трудами и потами, с помощью Божией, они закончили храм.

Наконец-то настало время отдыха после нескончаемых трудов по строительству храма. Теперь они могли вкушать плоды трудов своих: тихое жительство, ежедневное богослужение и Причащение Святых Тайн. Как долго они об этом мечтали!

Тем не менее мира им так и не удалось вкусить. Не дремал хорошо знакомый нам «партизан» (антартыс) и злобный клеветник диавол, тот самый, который от начала преследовал благословенного Иерофея. Добрался он и до этих искушенных в духовном упражнении отцов из Нового скита и начал нашептывать им свои злобные завистливые помыслы.

А было это так. Отцы, видя готовность Иерофея ко всякой возможной добродетели, а более всего к христоподражательному послушанию и смирению, поистине дивились этому, как чуду. Все послушники поражались его терпению немощей других и терпеливому перенесению всех тягот, которые возлагал на него старец, так что даже те, которые пришли в братство раньше Иерофея, не могли понести его жестокого жития. Все видели, с каким благоговением Иерофей подчиняется старцу ради Господа, с каким усердием и простотой он это делает.

Днем Иерофея видели в постоянных непереносимых трудах по возведению храма, причем он не давал себе послабления в посте, а ночью – в чтении канонов и чинопоследований (когда бы к нему ни пришли, он всегда выходил в епитрахили). После Литургии он снова служил в церкви, но уже в других каливах или же, когда он был чередной священник, служил в кириаконе, центральном храме скита. И после службы его снова находили на непосильных работах...

Тем не менее многие отцы, видя такую ревность Иерофея, не радовались, потому что злобный враг тайно посеял в них зависть. Пришло время, и семена зла начали постепенно прорастать ростками вражды... И вот завистники, как это всегда бывает, решили изгнать Иерофея из скита и тем самым отлучить от старца. Они начали постоянно жаловаться на Иерофея и каждый день шептали в уши старца новую клевету вместе с лестью. Такого никакой человек не выдержит... Наконец они убедили старца избавиться от Иерофея для пользы братства, несмотря на то что старец сам не хотел этого. Старец боялся, чтобы в братстве не возникло смущения.

Так ему пришлось изгнать благословенного Иерофея несправедливо и беспричинно.

Впрочем, зловредный диавол целился гораздо дальше, он-то намеревался ввергнуть непобедимого атлета в уныние (и присоединить к козлищам слева от Христа) или по крайней мере добиться того, чтобы Иерофей начал оправдываться и искать суда клеветников. Нет, ничего всезлобному врагу не удалось! Куда там! Напротив, нечестивый увидел свое бессилие и сам впал в уныние...

К счастью, искусный во зле клеветник лишен способности творчества и не может придумать что-то новое – только повторяет одни и те же козни, подставляя в них разных действующих лиц. Иерофей сразу догадался, что все эти события – сценарий искусного во зле постановщика. Он не обратил ни малейшего внимания на завистников, а поступил мудро: он с великим смирением стал умолять старца, чтобы тот не изгонял его.

– Отче мой, поистине каждый человек понимает мир, насколько ему дано, и видит мир таким, каков сам есть. Все это смущение в братстве происходит по действию сатаны, который не может видеть любовь, проявляемую в делах, и мирное жительство тех, кто подвизается ради Бога и сражается против разнообразных бесовских козней.

Но старец не услышал голос разума и не снизошел к Иерофею, потому что клеветники, затмившие его очи постоянной лестью, уже договорились с ним, что приведут в каливу другого иеромонаха, некоего Дорофея из Зографа. Старец развел руками:

– Все братство против тебя... Что же я могу поделать?!

Что же было делать Иерофею? Он взял благословение у старца, попросил прощения и удалился, молясь Пресвятой Богородице и рожденному ею Богу Слову, желанному Христу, чтобы Они помогли ему перенести в мире это искушение.

Оставив все как есть, Иерофей поднялся в скит св. Анны и сразу направился к духовнику отцу Анании (Лазон) и открыл ему свое бедственное положение. Духовник посоветовал ему следующее:

– Брате мой, тебе не принесет пользы послушание кому-либо другому, кроме твоего почившего старца. Вот, смотри, сейчас ты впал в искушение, которое ничего, кроме смущения, тебе не принесло. Для тебя пришла пора хранить послушание Богу через делание Его Заповедей и шествовать царским путем добродетелей, который заповедали нам Отцы наши. Поэтому бери своего брата и поселяйтесь в исихастирион св. Онуфрия, расположенный в Малой Анне.

Так они и сделали...

Наконец-то они нашли тихое безмолвное место, о каком так долго мечтали! Пришло время им вкусить беспечалие от суетных забот. Всей душой братья предались поучению в Священном Писании и творениях Отцов – учителей трезвения. Много они не читали, но то, что прочитывали, пытались исполнить, совмещая практику с теорией. А основанием всего была умная молитва, соединенная с непрестанным сердечным вниманием. Молитва очищала сердечные очи от плохих помыслов, разрушая механизм, посредством которого «ветхий человек» непрерывно попадает к ним в рабство.

А для того чтобы сохранять сердечное чувство глубоким, они иногда читали сокрушенные молитвы к Госпоже нашей Пресвятой Богородице и «Плач (покаянные песнопения)», напечатанные в Синтагме Матфея Цигала, а иногда вспоминали смерть, вечные муки, мучения мытарств. Всеми этими воспоминаниями они сокрушали сердце, поддерживая огонь молитвы непрерывным. Так они меняли эти чувства в молитве, черпая их из «Плача» как из некоей сокровищницы, и сердце постоянно переходило от одного переживания к другому. Сердце оживало, и часто такое делание заканчивалось полным сокрушением и слезами...

То же самое было, когда И ерофей совершал Божественную Литургию, но только тогда он внимательно и неторопливо читал молитвы Литургии. Постепенно ум погружался в глубину духовного смысла молитв. Когда же ум обретал новые богословские глубины или сердце услаждалось Божественной любовью, то Иерофей повторял по многу раз слова молитв, как бы неким таинственным образом «пережевывал» их. Он пытался распробовать каждое ощущение, подобно тому, как осторожно пробуют старое вино, и происходило удивительное: сердце его как бы закипало, так что он уже не мог сдержать слезы... Теперь-то он уже понял, что нужно осторожно хранить безмолвие ума, и не пускал никого входить в Святой Алтарь во время принесения Страшной Евхаристической Жертвы. Таким образом славный Иерофей совершал Литургию без каких-либо препятствий.

Часто бывало так, что Иерофей, разжигаемый Божественным рачением глубже познать духовную красоту своего Возлюбленного и Господа нашего Иисуса Христа, воспарял умом горе к Божественной любви. Тогда он оставлял брату все житейские заботы о келлии, а сам брал какую-либо книгу, а иногда что-нибудь из рукоделья и поднимался в одну заброшенную келлию, где мог вкушать исихию, никем не потревоженный весь день. Вечером он спускался вниз, они вместе читали: вечерню, утреню и служили Литургию, после чего Иерофей возвращался в свой исихастирий.

Если же случались какая-то печаль, скорбное обстоятельство или искушение, то Иерофей горько плакал о своих немощах и осуждал себя за бессилие, смиренно умоляя о помощи Иисуса Сладчайшего, возлюбленного мысленного Жениха, Христа. Так рассеивалась туча печали и проходила тяжесть скорби и малодушия. И снова в сердце возвращались мир и радость, и он прославлял человеколюбие и заботу милостивого Бога, который так печется о своих рабах, что никогда не забывает утешить их после скорби!

А тем временем отцы скита заметили, что Иерофей жительствует по Богу, и начали относиться к нему с благоговением. Особенно обратила на себя внимание исихия подвижника, а именно то, что он жил внутренней жизнью и не общался с внешними. И вот отцы стали приходить, чтобы брать пример с него, а более всего чтобы послушать его сладчайшее поучение о духовной жизни. Были и такие, которые приходили для совета и просили о врачевстве своих страстей и душевных болезней. Их Иерофей принимал с большой радостью, готовностью и любовью, врачуя их Словом Божиим.

Но случалось, что приходящие заводили разговоры о мирских вещах. В таких разговорах Иерофей скорбел об их заблуждении, но, чтобы не опечалить, отвечал примерно так:

– Не делай зла, а избирай добро, чтобы тебя не возненавидели...

А чаще просто молчал, потому что не знал, что сказать таким.

И что же вы думаете? Те, кто ненавидел и завидовал, умирялись, так как получали от молчания Иерофея еще большую пользу, чем от слов!

В скиту был один иеромонах, который тоже приходил послушать богатые рассуждением поучения Иерофея. Иеромонах так проникся, что решил открыть Иерофею свои помыслы, всю тяжесть, скопившуюся на сердце, и укоры совести, потому что он совершил один тяжелый проступок, когда приблизилось его священство. Советуя ему, отец наш Иерофей, по Божественной Благодати, привел ему свидетельства Святых Канонов и Святых Отцов, как, например, вот это из «Слова о священстве (третьего)» Златоуста: «По моему мнению, должно с таким благоговением относиться к этому делу, чтобы убегать от тяжести этой власти, а по получению ея не ожидать суждений от других, когда случится совершить грех, заслуживающий низвержения, но ранее самому отречься от этой власти. Таким образом еще возможно будет получить помилование от Бога; удерживать же себя в этом достоинстве вопреки благопристойности – значит лишать себя всякого прощения и еще более воспламенять гнев Божий, прилагая к одному другое тягчайшее преступление...»

Этими словами Иерофея иеромонах был исцелен и с благодарностью после этого совершенно избегал священнослужения (хотя он был человеком богобоязненным и испытывал великое благоговение перед Божественными Таинствами). Освободившись от служения, он избег и от мучивших его помыслов и укорения совести и пребывал в мире. Так он и остался в братстве, подчиняясь своему новому старцу вместе с другими братьями, с готовностью подвизаясь во всем, что благоугодно Богу. Впоследствии он стал примером добродетели для всего скита.

Приходил также иеромонах именем Иоасаф из скита св. Димитрия. Он имел к Иерофею сильную веру и великое благоговение. Часто он посещал старца и исповедовал ему свои помыслы. Как-то раз Иоасаф спросил о молитве, а именно:

– Когда монах должен исполнить свое правило, как лучше всего начинать молитву?

Иерофей ответил следующее:

– Прежде чем начать правило, монаху лучше всего помолиться молитвой аввы Исаака Сирина: «Господи, Боже мой, призирающий на всю тварь, призри на страсти мои и немощь естества моего, видишь, какова сила врага нашего...» – и прочее по его слову «О бдении». Так надо подготовить ум, чтобы он настроился на молитву – предстал пред Богом обнаженным от всякого мирского воспоминания. И так надо почувствовать сердцем, что ты стоишь перед Господом в великом страхе, как бы предстоишь на суде у Небесного Царя. И в то же время надо так настроить сердце, что ты разговариваешь со своим отцом – Сладчайшим Отцом Небесным и Человеколюбивым Богом. Надо сердцем почувствовать Его неизреченную славу и невообразимую духовную красоту. В этом тайна, потому что это может сделать только чистое сердце...

После этого начинай так: «Во славу всесвятого Имени Твоего, Господи, Иисусе Христе, Боже мой». И далее «Молитвами», «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе», «Царю небесный» и обычное начало до «Господи, помилуй» двенадцать раз, потом «Придите – поклонимся» три раза и псалом «Боже, в помощь мою вонми».

Свт. Василий Великий пишет, что молитву надо начинать со славословия, потом – благодарение, а в конце – исповедание прегрешений. Призвав себе в помощь Госпожу нашу Богородицу, Пренебесные Силы, Святого Ангела Хранителя и всех святых, а кроме этого молитвы своего духовного отца, начинай правило по четкам: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий и Слове Бога Живаго, молитвами Богородицы и всех святых и всех христиан, помилуй нас» – три раза, а потом соедини в своей молитве всех ненавидящих, милующих, любящих нас. Все это только приготовление.

Далее по четкам твори краткую молитвочку «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Здесь уже длинные молитвы не уместны, нужна краткая молитвочка, в которую легко было бы заключить ум и сформировать единый, ничем не отвлекаемый порыв, единую энергию.

Когда иеромонах это услышал, то возликовал от радости:

– Почему жe никто раньше мне этого не сказал?!

Он ушел, неся с собой эти слова, как некое великое сокровище, добыть которое требуется целая жизнь подвига. И не только это – иеромонах умолил старца записать все кратко для себя. Старец еще раз ему все объяснил, пока он не записал это дословно на бумагу. Эта бумага и сейчас перед нами...

Исихастирий, в котором жили Иерофей с братом, был очень старый и ветхий. Чтобы там жить, приходилось много трудиться, обновлять постройку и храм. Со временем над входом расчистили изображение святых отцов Онуфрия и Петра. Так проходило время.

Наконец после сугубой молитвы, испытания и общей исповеди за всю жизнь Иерофей постриг в монашество своего брата. А имя ему дал Филофей, что указывало на его духовное сыновство. Филофею было тогда двадцать пять лет. Впоследствии он стал иеродиаконом, в тридцать принял схиму, а после этого был рукоположен в иеромонахи патриархом Прокопием, жившим на покое в монастыре Ватопед.

Братья служили Божественную Литургию каждый день в соответствии с тем, что Иерофей принял от духовного отца. И так много лет они безмолвствовали и подвизались против невидимых сил злобы.

После шести лет безмолвия отец наш Иерофей захотел найти еще более удаленное убежище. Он слышал от некоторых монахов об одном таком месте и решил испытать его. И вот он взял своего брата и еще одного брата, который за это время пришел из Мории и жил с ними, а также некоторые книги, чтобы можно было поучаться в святоотеческих писаниях, и, когда приключилась попутная кайка, небольшая морская лодка, они отправились в Гура. Там они нашли небольшой монастырей. В нем жило всего два монаха, которые их с радостью приняли. Им разрешили служить в церкви, только бы они поминали ктиторов и читали все помянники.

Между тем Иерофей заметил, что церковь вся потрескавшаяся, сверху донизу, даже стасидии сгнили, и спросил монахов, когда она была построена. Они рассказали такое предание. «Во времена великого царя, называемого у греков Маврогенус, два отца из Кавсокаливии, Симеон и Стефан, прибыли с Афона в это место. Видя, насколько оно пустынное, отцы решили построить келлии и храм. Поскольку денег у них не было, то один из них, авва Стефан, отправился к царю. А раньше он служил у царя военачальником. Царь немало подивился, увидев своего полководца в монашеском облачении, и дал ему достаточно средств, чтобы построить небольшой монастырей. Так и появился этот уединенный монастырь. Впоследствии Симеон удалился в другое место, а авва Стефан подвизался здесь.

Через некоторое время по действию завистника диавола в братстве Стефана начались раздоры. Духовник много раз пытался утихомирить враждующих братий, но это не принесло плодов. Тогда случилось нечто непредвиденное, выходящее за рамки обычных представлений.

Некоторое время два брата жили во вражде, так и ходили вместе на богослужения, не разговаривая друг с другом. Однажды во время службы все услышали грохот и страшный гром. Тотчас из одной щели в стене вышла как бы молния, ударив и ослепив самого Стефана и одного брата, который был рядом. Потом молния ударила в Святой Алтарь, прямо в ящик, где хранились Святые Сосуды и облачения, и сожгла многое из того, что там было. После чего молния появилась из Алтаря, ударила второго враждующего брата и вошла в ту щель, около окна, откуда появилась, даже не повредив стекло. Вот, вы сами можете видеть это место.

После этого отец Стефан и первый брат прожили совсем немного дней, а остальные после их кончины бросили все и ушли. Они не могли более здесь жить...»

Иерофей, услышав это, был потрясен. Он ужасался, как бы им избежать нерадения, за которое отступает Благодать Божия, и не подвергнуться такому вразумлению, которое, как он понял, монахи получили за то, что невнимательно проводили свою жизнь. Этот случай послужил на пользу тому братству и другим в качестве примера, чтобы монахи помнили о внимательной жизни и не повторяли подобное. Иерофей заметил своим чадам:

– И мы, отцы мои, думаем, что уже оставили мир и вступили в монашескую жизнь... И вот мы постимся, совершаем бдения, молимся и много других подвигов несем, но все это делаем «по привычке». Думаем, что вступили в монашескую жизнь и все – мы теперь получили что-то, чего у мирян нет. А на самом деле мы просто вступили на мост, ведущий в Небо, но по мосту нужно и идти вперед... Если просто на нем стоять, разве принесет это пользу?

Так и получается: по видимости мы что- то одели, чему-то соответствуем, а в реальности – нет. Все, что мы делаем, – это поистине ложь и самообман, если мы не можем вырвать страсти из нашего сердца! Куда мы можем продвинуться, если в сердце нашем прорастают корни зла: ненависть, злопамятство и тщеславие по отношению к братьям, соперничество перед старцем, сластолюбие? Нами управляет всякое желание земных чувственных вещей, что самое худшее, потому что это устремление имеет противоположное духовному направление.

То, что Иерофей таким образом учил своих монахов, было неудивительно. Сам-то он никогда не имел у себя ни одной серебряной монеты...

Отец наш Иерофей вместе с братством пробыл в монастыре достаточное время, после чего они переселились в одну пещеру, образованную под землей дождевой водой. Там они обрели еще большую беспопечительность и исихию. Братство довольствовалось желудями и водой, источник которой находился в пещере. Впрочем, желуди оказались слишком горькими, так что есть их приходилось с отвращением. Прожив некоторое время в этом подземелье, а это было ни много ни мало полтора года, они переселились на другой остров. Но и там жить было небезопасно по причине множества пиратов, которые в то время бесчинствовали на островах. Наконец пришлось им вернуться на Святую Гору и второй раз поселиться в скиту св. Димитрия. (Пиратам туда трудно было добираться.)

По прошествии одного года случилось следующее. Отцы скита попросили Иерофея отправиться в Морию, на свою родину, по нуждам скита. Он же не желал выезжать за пределы Святой Горы. Но за послушание пришлось поехать в Морию и выполнить нужные поручения. Когда же пришло время возвращаться на Афон, Иерофея встретил один известный духовник по имени Калинник. Он признался, что давно мечтает посетить Святую Гору, и спросил, не возьмет ли Иерофей и его с собой. Иерофей ответил: – Отче, если у тебя такая великая цель, то кто может тебе помешать? Вот я как раз уже отправляюсь на Афон...

Калинник, как только услышал, что Иерофей готов взять его с собой, тотчас бросил в монастыре все, что имел. А это был монастырь св. Марины, и сам он был там игуменом! Итак, он взял только свою мантию и устремился за Иерофеем. Кроме того, Иерофей взял с собой трех отроков: Константина, Николая и Панагиотиса. Это были его племянники: мама их умерла, и они остались одни. И взял он также некоего Георгия из Клукины. Когда они спускались в Аргос, то к ним присоединились еще Константин и Иоанн из деревни Агинори. Так они и прибыли в скит св. Димитрия – все вместе...

Иерофей дал отчет о выполненном в Мории поручении. Но отцы скита не разрешили всем остаться, потому что у отроков еще не отросла борода. И вот всем пришлось оставить скит и искать другого убежища. Вскоре они нашли свободную келлию, расположенную ниже святого монастыря Ставроникита, который на Афоне в то время еще назывался монастырем св. Николая Устричного. Там они и обосновались.

В этой келлии братство жило за счет своего рукоделья, а кроме того, братья возделывали виноград, впрочем совсем немного, и сажали орехи (фундук). Старец считал, что очень важно для братства иметь независимость от внешних, только тогда они смогут выполнять свои каноны без ущерба. И это им удавалось: они сами обеспечивали себя и, сколько могли, точно исполняли каноны. Прежде всего в этом проявлялась их акривия – точность в монашеском жительстве. Тем самым они везде, где это было возможно, соблюдали общежительный (киновийный) чин, следуя в этом свт. Василию Великому. Я имею в виду, киновийный порядок они соблюдали во всем: в трапезе, в послушаниях, в приготовлении пищи... Как, например, это проявлялось в приготовлении кушаний? Как благословил старец, они готовили по очереди: каждый готовил пищу в течение одной недели, а потом менялись.

Главной задачей старца было принимать ежедневное откровение помыслов. Исповедовать помыслы каждый вечер он советовал всем. Старец таким образом знал настроения каждого и все претензии, которые братья имели друг к другу. Так братья избегали жалоб, взаимных распрей и празднословия. Это помогало им хранить молчание между собой, а тем более по отношению к внешним.

Отношения в братстве были устроены согласно «Лествице». А главной целью, объединяющей всех, было сохранить внимание, чтобы непрестанно творить краткую Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, молитвами Богородицы, помилуй мя». К этому времени старец опытно познал, что краткая молитва более подходит для формирования единого порыва души к Богу.

В духовных подвигах они прожили в келлии св. Онуфрия два года. Наконец Иерофей решил постричь папу Калинника в великую схиму. При постриге папа Калинник получил имя Косьма. Этот самый новопостриженный папа Косьма, все бросивший и последовавший за божественным Иерофеем, не останавливался в своем устремлении отречься от всего земного и всех житейских привязанностей, прилагая ревность к ревности... Вскоре открылось его горение! Дело в том, что он имел тысячу монет, скопленных на свою старость. Теперь, после того как он покинул родину, они были не нужны. Он передал деньги Иерофею прямо в руки, сказав так:

– Возьми это, отче, и сделай с ними то, что тебе повелит Господь!

И ерофей же ответил:

– Отче, зачем тебе спешить? Ты только пришел на Святую Гору...

Ты бы испытал, сможешь ли ты жить здесь, а тогда бы уже дал мне свой вклад... Возможно, эти средства пригодились бы тебе в другом месте, если ты найдешь лучшего духовника.

Косьма же сказал:

– Батюшка, я, после того как «исповедал тебе все свое сердце», раз и навсегда предал себя в твои руки. Я решил больше не искать другого духовника. Тебя я избрал раз и на всю жизнь!

Видя такую решимость, Иерофей немало дивился. Тогда он взял деньги и отложил их на скорую нужду. Дело в том, что они собирались купить келлию. Насколько я знаю, впоследствии они так и сделали. Иерофей часто ставил старца Косьму читать поучения или в трапезе, или же там, где братья занимались рукодельем. Зачастую у благословенного Косьмы во время чтения было все лицо в слезах...

Кроме того, я хотел бы упомянуть и многие достойные подражания подвиги достопочтенного старца Косьмы, а именно я имею в виду его строгий пост, воздержание, терпение и стойкость в молитве на богослужении и бдении. Косьма имел особое прилежание, чтобы никогда ничего не упустить из своего молитвенного правила.

И вот удивительно! Косьма постоянно прилагал все большие усилия и непрерывно возрастал в подвигах и соответствующих им добродетелях «от славы в славу» на глазах у всех! Я подразумеваю его беспопечительность, молчание, постоянное самоукорение и смирение. Поистине он считал себя ничем... Отсюда его искренняя любовь к братьям и братолюбие ко всем окружающим. А главное, конечно, это терпение всех приходящих искушений и скорбей, которое является основанием для того, чтобы сохранить добродетели. Так вот, благословенный старец имел терпение «до смерти», что было поистине удивительно! Я бы мог рассказать и многое другое, но для краткости остановимся на этом.

После Косьмы был пострижен в великую схиму Георгий Солиотис, он получил имя Григорий. Я не погрешу против истины, если скажу, что все братья весьма преуспевали, восходя от хорошего к лучшему...

Случилось поистине, как и провозвестил Господь наш: «Не может укрыться город, стоящий на верху горы, и, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме...» Так и отцу нашему Иерофею, содержащему Слово Жизни, было невозможно укрыться от святогорцев! На Афоне, где все подчинено единой цели – достижению сердечной чистоты, монах, стяжавший чистоту, притягивает к себе, как магнит. Подобно тому, как магнит превышеестественным образом притягивает к себе железо, так и прославленный отец наш Иерофей притягивал к себе всех словом своего учения!

Одним из самых преданных его слушателей был некий папа Иаков, происходивший из города Митилина, что на острове Лесбос. Причем папа Иаков настолько проникся учением старца и возлюбил его самого, что почти каждый день его можно было увидеть у келлии Иерофея, где они

вместе поучались Святым Канонам Церкви нашей, открывали скрытый смысл Божественных Писаний для объяснения и толкования спрашивающих братий.

А теперь, друзья мои, укрепитесь, потому что я хочу вас ознакомит с тем, что же далее произошло с Иерофеем, а именно: как он стал духовником всей Святой Горы, в киноте, и со всеми событиями, которые последовали за этим... Конечно, я опять имею в виду клеветы и зависть «сынов преслушания», то есть тех, кто не покоряется ни Заповедям Великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, ни установлениям и преданию славных и божественных апостолов, что было выражено во Вселенских Соборах наших. Да, как вы догадались, здесь мы снова встретим тех заурядных (хюдеон) людей, которые не могут жить без распрей, выяснения отношений и соперничества. Я их называю «возмутители стада Христова». Но вернемся к нашему повествованию.

В конце концов протат, где были собраны старцы от всех монастырей Святой Горы, призвал Иерофея для одного дела. Старцы имели цель – уговорить Иерофея взять на себя послушание духовного руководства всей Святой Горой. Решено было просто возложить на него это служение в качестве послушания от кинота. Назначив его духовником всего Афона, старцы тут же вручили ему запечатанную хартию. Иерофей пытался сослаться на свою болезненность. Он указал на плохое состояние здоровья, ответив так: – Отцы святые, что вы?! Я не могу! Послушайте, такое опасное бремя непосильно для меня! Я даже о своем Спасении не способен позаботиться, и как вы пытаетесь возложить на одного меня таковое бремя всей братии Святой Горы?

Проэстосы, старцы – представители монастырей, ответили ему:

– По нашему решению ты получишь в помощь еще одного духовника, который будет у тебя в послушании для совершения этого служения. Мы же все свое упование возложим на ап. Павла, который сказал следующее: «Никто не ищи своего, но каждый [пользы] другого...»

Что было делать Иерофею? Он преклонил главу перед старцами и по любви ко всей во Христе братии принял новое духовное служение, получив благословение патриарха Константинопольского Калинника. А через год, когда на Вселенскую кафедру взошел новый патриарх, Григорий Второй, то и он дал благословение Иерофею.

И вот Иерофей начал исповедовать всех приходящих монахов. Своей мудростью и рассуждением он различным образом направлял их по пути Спасения. Но кто мог бы по достоинству оценить, какие труды, скорби и душевные мучения блаженному Иерофею пришлось понести при исполнении этого духовного служения? И ночью, и днем, можно сказать, прославленный Иерофей пребывал в изучении Святых Канонов и поучений Святых Отцов, покрывая ими, как некими целебными пластырями и врачебными травами, душевные язвы тех, кто приходил для исповеди. Сам же он постоянно слышал голос апостола: «Не неради о пребывающем в тебе даровании...»

До этого Иерофей имел попечение только о своем собственном братстве. Теперь он должен был взять на себя новое бремя...

Примерно в то же время некие два духовных брата из Константинополя, Георгий и Мануил, отреклись от мира, от всякой суеты и гордыни, богатства, удовольствий и всего, что радует мирян в привременной жизни, и прибыли на Святую Гору. Первое время они жили в достопочтенном монастыре, называемом Григориат, затем переселились в скит, принадлежащий монастырю Пантократор. Там они жили вместе с неким иеродиаконом по имени Арсений, который происходил из Аритин, одного села под Константинополем.

Арсений, видя, что сам он не в состоянии духовно руководить этими братьями, привел их к духовнику кинота – Иерофею – и вручил их для воспитания, положившись во всем на Господа. Отец наш Иерофей, движимый Благодатью Святого Духа и братолюбием, тотчас принял их, исполняя этим Божественную заповедь: «...Приходящего ко Мне не изгоню вон...»

Прежде всего Иерофей посоветовал им обойти все монастыри и скиты Святой Горы, чтобы впоследствии их не мучил помысел «А не пойти ли посмотреть, где лучше?». А после этого они могут прийти и поселиться в братстве Иерофея. Дело в том, что по обычаям Афона, после того как монах выбрал себе место, ему уже не благословляется ходить по монастырям. Так они и сделали. Впрочем, они обошли Афон только за послушание, потому что, увидев Иерофея, они сразу решили остаться в его братстве.

Когда братья вернулись после путешествия по Афону, Иерофей прежде всего спросил их:

– Какие монастыри и скиты вам понравились? Где бы вы хотели остаться?

Те же ответили:

– Везде святость и Благодать, отче наш! Во всех монастырях хорошо. Поистине это Святая Гора! Но для нас лучше всего никуда не отлучаться от тебя. Потому что мы удостоверились, что ты – человек Божий. Куда нам идти, что искать? Мы бы хотели стать твоими духовными детьми, чтобы ты руководил спасением наших душ. Так что молим тебя не только принять нас в свои отеческие духовные объятия, но и как можно скорее облечь нас в ангельскую схиму!

Иерофей, принимая их благое произволение, ответил:

– Детки мои, Господь да укрепит ваше благое, богоугодное стремление! Пусть Своей Любовью Бог научит вас исполнению всех Святых Заповедей, пусть укрепит вас предстательством Святых Отец наших, чтобы вы во всем уподобились Христу!

Так Иерофей постриг их в рясофор, то есть прочитал нужные молитвы, благословил носить рясу и причел к прочим братьям своего братства. Видя их усердие и целеустремленность, через некоторое время старец облек их в великую схиму. Мануила духовник назвал Саввой, а Георгия – Евфимием. Евфимий же во время пострижения просто заливался слезами. Сладчайшие слезы – знак Божественной Благодати, которая изливается на боголюбивую душу через посвящение в Великую Схиму. Это то, о чем упомянул прор. Давид: «Это... изменение десницы Всевышнего...» Это «изменение» дает возможность понять, как больше не жить плотским, житейским, временным, но начать жить Божественным, духовным, небесным.

Наконец Иерофей, прозревая глубину сердца их, посчитал их достойными священного сана, подходящими по возрасту для этого и представил архиерею, чтобы рукоположить во иеродиаконов. Так оба иеродиакона и подвизались вместе с прочими братьями, трудясь и возрастая в христоподражательном послушании и смирении. Братья по силе трудились в посте, бдении и внимательном воздержании от всего нежелательного: обкапывали виноградники, пололи огород, рубили дрова, мололи на мельнице, делали и всю остальную тяжелую работу... А ведь они не имели привычки к крестьянскому труду! Но эти благословенные братья понуждали свое произволение ради любви к Сладчайшему Иисусу Христу. Они как бы постоянно слышали Его, говорящего: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его...» и «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко...»

Священный отец наш Иерофей, видя их рвение, да и не только этих братьев, но и прочих, весьма радовался, прославляя Бога. Сам же славный старец не переставал «день и ночь непрестанно со слезами учить каждого...», согласно божественному апостолу. А когда требовалось, духовник всех вместе единым порывом объединял к послушанию ради Бога.

Теперь будет уместно рассказать об Анастасии, пришедшем на Святую Гору. Он был братом Иоанна Агионерита, о котором мы уже упомянули в рассказе. Подобно тому, как во времена Христа ап. Андрей привел своего брата Петра, чтобы послушать учителя Богочеловека Иисуса, так же и Иоанн, взяв благословение своего духовника, отправился в Морию. Там он нашел своего брата Анастасия и привел его к духовному учителю нашему Иерофею.

Иерофей, конечно, его принял, потому что такова была святоотеческая традиция на Афоне – принимать тех, кто в простоте души приходит взять на себя иго Христово и готов понести благое бремя (то фортио) послушания Христу. Иерофей обучал Анастасия и прочих, каковы должны быть цель и конечное устремление, как своей жизнью научиться подражать Христу. Он показывал, что такое послушание, как отрекаться от самого себя, как отсекать все плотские пожелания, как очистить сердце, освободив его от страстей и постыдных бесовских помыслов. И лишь тогда, когда место будет очищено посредством таких актов веры, отречения, нелицемерного послушания и смирения, Бог наш начнет взращивать и открывать Свою Собственную Волю в недрах чистой души, согласно пророку: «...Я желаю исполнить волю Твою, Боже мой, и закон Твой у меня в сердце...» – или, лучше сказать, Сам Христос станет обитать в сердце и научит чистое сердце Своей Воле.

Теперь пришло время рассказать и о постриге прочих братий. Первым старец Иерофей постриг Иоанна, дав ему имя Илларион, потом нарек Николая Феодосием, а Анастасия – Арсением. Они были первыми. А за ними постриг еще одного брата, Георгия из Манин, назвав его Герасимом.

Вот так все они были собраны Благодатью. Новопостриженные братья подвизались и повиновались в Господе духовному отцу, возлюбив его от всей души ради Бога. Разве не об этом говорится в Писании: «...Любовь есть глава закона и пророков», а точнее: «...Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки...»? В Новом Завете любовь – это «совокупность совершенства», или, как я понимаю, это «союз в мире учеников Христовых», то есть «единство духа в союзе мира».

Прежде всего умудренный духовной наукой и освященный благочестием отец наш Иерофей начал обучать учеников отсечению воли. Причем я имею в виду не только обучение тому, как всегда уступать ближнему и не противостоять чужой воле, но, что гораздо важнее, он учил отсекать страстные движения души – привычные реакции падшего естества, повергающие нас в рабство. В этом он подражал авве Дорофею: «...Тот, кто смог отсечь свою волю, тем самым достиг места упокоения...» Поэтому отец наш Иерофей различными способами пытался научить своих монахов, чтобы они все усилия приложили к отсечению своей воли. Прежде всего он пытался научить братий первыми отсекать волю перед другими, этим они получали наибольший плод. Потому что отсекать волю все равно придется, но если это делать по принуждению обстоятельств и других братий, то плодов не получишь.

Иногда же Иерофей делал братьям строгие выговоры, потому что он знал, какой вред может принести небрежение, происходящее от беспечности старца. В этом он следовал «Лествице» св. Иоанна. Но настоящий старец не просто обличает направо и налево, а знает, когда и как нужно обличить, чтобы не оскорбить достоинство и свободу души.

В то же время Иерофей брал пример из Святого Евангелия, указывающего на ленивого раба, который «...убоявшись, пошел и скрыл талант свой в земле...» Кстати, разве не о том же сказал апостол: «...Настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием...» Целью старца было обрезать страстные ростки в послушниках, прежде чем в недрах сердца они прорастут в привычки и переключат на себя механизм восприятия души.

Так, тех, кого старец видел обираемых от гордости, обличал и ставил на те послушания, на которых никто не хотел работать (убирать отхожее место, мыть посуду). Других же, которые были окрадываемы от тщеславия и самодовольства, проверял в присутствии братий, чтобы «через стыд изгнать из них демона тщеславия». Были и такие, которые поддались зависти и неразумной ревности – соперничеству к брату. Таким старец отечески советовал научиться относиться ко всем с любовью, для этого нужно научиться видеть только хорошее в других, а то лучшее, что есть в братьях, использовать как стимул к своим новым подвигам.

Но не всегда было гладко. Бывало, что брат не исправлялся, тогда старец обличал его при всех: – Да ты, чадо, что же, совсем не собираешься исправляться? Что же, ты так и намереваешься состариться вместе со своей завистью? Знай же, что, если тебе не удастся победить ее, ты всегда будешь в великой опасности, совсем недалеко от погибели...

Был у нас один брат, который сильно страдал от непристойных помыслов, а другой, наоборот, лицемерно притворялся бесстрастным праведником и осуждал первого. Старец благословил всем обличать второго брата в лицо, подобно лопате, провеивающей зерна в веялке. И действительно, у первого пропали постыдные помыслы, а у второго исчезло лицемерие. И так каждый попросил извинения у братства, сказав: «Согрешил», положил поклон братьям, после чего искал прощения у духовного врача – и получил его!

Если же кто-либо не исправлялся и снова и снова вносил своими поступками некую злую закваску в братство, неважно, было ли это от сознательного услаждения демонической энергией (зависти и мести) или же просто от невнимательности, таким старец повелевал в течение недели класть земные поклоны перед входом в церковь, когда братия входили и выходили со службы, и каждому говорить: «Я согрешил! Простите меня, грешного, отцы святые! Помолитесь обо мне, чтобы Господь помиловал меня и дал мне силы исправиться!»

Если же старец видел, что кто-то наговаривает (экаталали) на другого брата или оправдывается, спорит, и вообще когда видел любое соперничество, никогда не оставлял это без внимания. Так и случилось однажды: столкнувшись со спорами, Иерофей повелел некоторым братьям изгнать спорщика вон. Потом к нарушителю пошли другие братья и объяснили, что не надо спорить и соперничать, даже если он разговаривает с отцом, который в чем-то виноват, – наоборот, лучше упрекать и порицать самого себя и использовать это как повод к смирению.

Любвеобильный к братии (филосторгос) отец наш Иерофей использовал различные способы, чтобы спасти своих духовных детей. Такое и многое подобное использовал Блаженный, чтобы освободить ум послушников от мирского мудрования – привычных, ложных страстных откликов ума. Он пытался добиться того, чтобы разрушить ложные привычки мышления, приобретенные в качестве неверных откликов души, обманутой мирскими соблазнами. Целью было полностью переключить душу на нетленную и вечную Иную Жизнь, научить ум реагировать на все иначе – молитвой...

Таким образом Иерофей подвизался, ради того и терпел толикие скорби, чтобы вознести образ мысли учеников к мысленной родине, Вышнему и н ебесному Иерусалиму. Он прилагал усилия, чтобы как можно скорее каждого из них возвести в «мужа совершенного, в меру полного возраста Аристова...»

Братья мои, настолько многогранно было учение и разнообразны увещевания этого божественного и священного наставника, что всего времени моей жизни не хватило бы для подробного изложения. Где бы мы ни были: в трапезе, в церкви, выходили все вместе на послушания, – всегда старец находил, что рассказать из Божественных Писаний, иногда из Святого Евангелия, временами из Пророков или Псалмов. Не забывал он и тропари, ну и, конечно, рассказывал что-либо из поучений Святых Отцов. Чтобы сократить мое слово, обобщу так: различными способами он старался, чтобы его чада были всегда орошаемы и напоены святыми его словами, подобно древу, о котором говорит пророк: «...Как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое

и лист которого не вянет». Он прилагал усилия, чтобы чада в свое время начали приносить спелые и сладкие плоды в послушании и смирении, чтобы постоянно трудились и плодоносили не словом, а делом, я хочу сказать, с должным благоговением и необходимым благочестием всегда оказывали всем послушание и уступали во всем, исполняя этим заповедь ап. Павла, который сказал: «Повинуйтесь наставникам вашим и будь те покорны...» и прочее...

Однажды один брат спросил старца:

– Отче, как понять св. Симеона Нового Богослова, который говорит: «Да не дерзнет монах принимать Святые Тайны без слез» – и в другом месте: «Без слез никто не может спастись»?

Божественный Иерофей так ответил:

– Поистине, чадо мое, все это истинно! Все, что говорит святой! Поверь мне, те, которые загрязнили грехами то, что в человеке создано по Образу Божию, те, которые замарали неким таинственным образом светлость своей души, никаким иным способом уже не вернут эту светлость! Иначе невозможно вернуться к первозданной красоте души, каковую мы получаем в Святом Крещении. Нет иного способа, только лишь отмыв греховную грязь слезами...

Но важно знать, что слезы разделяются по трем степеням.

Бывают слезы, которые бегут из глаз, и очищают, и омывают душу от всякого непотребства и греховной грязи, согласно написанному: «Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега...» и «Слезы мои были для меня хлебом день и ночь...» Такие слезы трудно удержать и невозможно ими плакать, когда захочешь. Это есть внешние слезы, которые рождаются от печали и боли сердца, когда душа умно исповедуется в своих ошибках и грехах Господу с глубинными стенаниями, по пророку: «Я изнемог и сокрушен чрезмерно; кричу от терзания сердца моего...»

О таких слезах говорит свт. Григорий Нисский в эпитафии Мелитону Антиохийскому: «...Притрудный плач и потоки слез извещают душу о посещении Благодати Божией, Которая, впрочем, через некоторое время отступает...» Подобные слезы бывают у каждого, кто их желает и хранит посредством многоразличного сокрушения сердца и постоянного самоукорения. И это принимает наш Благой Бог, именно об этом и упомянул псалмопевец: «...Сердца сокрушенного и смиренного Ты Боже...»

Но бывают и другие слезы, омывающие грехи. Это внутренние слезы. Их дают великое смирение,

телесные труды и ежедневное терпение приходящих искушений, согласно сказанному: «...Призри на страдание мое и на изнеможение мое и прости все грехи мои...» – и в другом месте: «...Терпением вашим спасайте души ваши...» Так что наша будничная жизнь со всеми ее мелочами и «случайностями» – самое таинственное духовное явление. Нужно только это понять.

Так что же, если нет у нас первых слез? Тогда хорошо научиться иметь вторые – внутренние. Ну если уж и вторых нет... В таком случае мы можем стяжать третьи слезы, происходящие от терпения с благодарением... Нужно начать учиться за все благодарить Бога. Это самый надежный и короткий путь. А если и о таких слезах мы не хотим позаботиться... Что же тогда? В этом смысле поистине без слез никто не спасется, как говорит прп. Симеон и другие Отцы наши...

Ну вот, дорогие мои, пришло время рассказать и о последних искушениях прославленного отца нашего Иерофея. Не ошибусь, если скажу, что он терпел эти искушения вплоть до последнего дня, до своего ухода из этой жизни. Но как мне все это поведать вам, братья мои, чтобы меня окончательно не поглотила печаль? Каким образом мне начать описывать эти новые беды и распри, ставшие предметом многочисленных толков? Поистине я страшусь даже начать это делать, потому что раздоры все еще продолжаются даже до сегодняшнего дня здесь, а тем более они не утихли в Уделе Госпожи нашей Пресвятой Богородицы, в этом безопасном прибежище – так я называю Святую Гору.

А причиной этих раздоров было то, что мы, смиренные, часто причащались Святых Христовых Тайн и бережно хранили наши каноны. Тем не менее нас оклеветали, якобы мы являемся еретиками и масонами. Разве это не абсурд? В то время как многие наши учители исихазма и духовники признаны Церковью святыми!

Сет. Макарий Коринфский своей жизнью и учением доказал многим, что он является великим угодником Христовым. А от мощей его и поныне происходят многие чудеса. Тем самым он даже своими мощами посрамил клеветников и тех, кто враждовал против нас и осуждал нас.

Не забуду упомянуть и почитаемого всеми духовника Парфения, мощи которого благоухают, почтенного Нифона, который впоследствии создал киновию на острове Скиафо, учителя нашего Афанасия Парийского, Христофора Дидаскала, Никодима Агиорита – божественного и вселенского учителя. Вместе со всеми этими святыми и мы, недостойные, были оклеветаны, и многие другие последователи исихастского учения, и, конечно, в первую очередь наш духовный учитель отец Иерофей.

Да что там говорить! Я недоумеваю и поражаюсь, как таковая злоба и невежество смогли временно восторжествовать над Истиной. Чем объяснить то, что Божественная Благодать попустила такое и мы, несчастные, увидели это своими глазами?

Дело в том, что нашего старца Иерофея поставили духовником всей Святой Горы. И была большая нужда, чтобы он учил всех жительствовать евангельски и по преданию Отцов, а не согласно новопридуманным распоряжениям и предписаниям человеческим. Случилось как раз то, что описано в Евангелии, когда Господь наш Иисус Христос обличал невежественных книжников и преступающих закон фарисеев, говоря им следующее: «...Вы, оставив заповедь Божию, держитесь предания человеческого...» Как это было в евангельские времена, точно таким же образом происходит и сейчас. Находятся некие люди, которые, нисколько не усомнившись, назначают пределы и придумывают меру той живой Жизни Духа, которая жительствует во Христе и передана нам Отцами.

Ведь в Писании ясно написано о Евхаристии: «Сие творите всегда [я думаю, это обращено к каждому] в Мое воспоминание...» – и, обращаясь к ап. Иоанну: «Это есть хлеб, сходящий с небес...» – и далее: «Ядущий Плоть Мою и пиющий Кровь Мою во Мне пребывает, и Я в нем...» В свою очередь, славный ап. Павел приточно говорит о том же: «Да испытает себя каждый человек, и так – от Хлеба да яст, и от Чаши да пиет...» Разве не ясно, что здесь он обращается к каждому: «Да яст, и... да пиет...»? Но в то же время Павел, согласно со словами Христа, желая разделить достойных от недостойных для Причастия, говорит ниже: «Тот, который яст и пиет недостойно, суд себе яст и пиет, не рассуждая Тела Христова...»

Так что же произошло? Да то же, что и всегда: начальник злобы диавол не смог вынести обильно распространяющееся добро и Истину, начавшую бурно расцветать в исихастских братствах. Он воздвиг непримиримую брань против овец стада Христова. Эта злобная обезьяна может только копировать свои козни. На этот раз диавол поступил так же: опять воздвиг невежественных монахов, а кроме них, еще тех, кто пытается постичь богословие, не утвердившись прежде на Священном Писании, посему не желает и не может научиться строить свой образ мысли и речь на свидетельствах Божественных Писаний. Такие жалкие люди живут своим естественным падшим умом, привычный

образ мышления которого постоянно сводит их с небес на землю. Невежество! Вот по какой причине невежды начали осуждать общего нашего духовника и отца, старца Иерофея. В общем, это было примерно так же, как оклеветали свт. Иоанна Златоуста его враги и хулители истины.

Так кто же взял на себя роль Иуды? Иеродиакон Амвросий, который некоторое время назад прибыл из патриархии и находился в святом общежитии, называемом Есфигмен. Этот самый диакон был совершенно несведущ в Божественных Писаниях, тем не менее имел длинный язык и очень любил судачить. Как только он услышал, что некоторые невежды осуждают нашего старца – а ведь среди их обвинений не было ни одного сколь-либо разумного, – он сразу же возглавил это «движение». Более того, он так преуспел, что скоро соделался первым обвинителем.

Что же придумал этот предатель? Он притворяется, как будто его сжигает пламень божественной ревности, и так, изображая из себя ученика, жаждущего научиться исихазму, приходит на келлию к Иерофею, чтобы якобы исповедаться у него... Тем временем, делая вид, что исповедуется, он начал обличать духовника:

– Отец духовник, ты нехорошо делаешь, что даешь разрешение людям часто причащаться, потому что это вызывает пренебрежение к Божественным Таинствам. Отец, вам тоже нужно хранить общий обычай, а именно: причащаться так же, как это делают все – и монахи, и миряне.

Отец наш так ответил ему:

– Сдается мне, брат, что ты пришел издалека для того, чтобы обличать и исправлять меня, недостойного, а не для того, чтобы по истине исповедаться и исправить себя самого... Но раз уж ты пришел с целью меня научить, может быть, ты бы вначале почитал свт. Василия Великого? Он пишет о том, что если в монастыре предстоятели и духовники совершают ошибки, то должны обличаться не от пасомых, а от своих же собратьев – духовников и предстоятелей...

Ну хорошо, оставим это. Так ты говоришь, что христианам не должно часто приступать к Причащению? Но откуда ты этому научился?

Он говорит:

– Нет у меня никаких доказательств, мне это не надо. Зачем я тебе буду приводить доказательства, если есть всеобщий обычай? Это ты мне докажи, ваше преподобие: ты учишь часто Причащаться – разве это евангельское учение?

Тогда отец говорит ему:

– Выслушай меня! С помощью Благодати Божией я тебе могу прямо сейчас привести сколько угодно доказательств. Итак, будь внимателен...

И тут Иерофей привел ему свидетельства Седьмого Вселенского Собора и прочие. Затем привел учение свт. Василия Великого, который прямо говорит в послании к Патриции: «Мы приступаем к Святым Тайнам четыре раза в неделю...» Точно таким же образом Иерофей рассказал учение божественного Златоуста и свт. Амвросия Медиоланского, который так говорит о Святом Хлебе: «Бог наш дал нам этот Хлеб для ежедневного причастия, мы так и делаем». После чего Иерофей привел доказательства из Великого Григория Фессалоникийского, который положил правило: «...Христиане должны причащаться каждое воскресенье и все Великие Праздники...»

После всего этого Иерофей закончил так:

– Вот, брат, видишь, это свидетельства, достойные доверия и истинные. Теперь-тο ты понял, что причащаться часто – это необходимость? Более того, это нужно делать не просто «как все» или «как получается», и даже не только тем, кто желает очиститься от грехов, но и святым! Разве ты не слышал,

как иерей возглашает: «Святая Святым»? Поскольку мы после Святого Крещения снова впадаем в грехи, поскальзываемся на своих старых привычках, посему требуется снова вернуться к чистоте.

Мы должны это делать в покаянии и воздержании, в посте по силе... Я говорю не только о посте в пище и питии, но и о воздержании от греха – так, чтобы стали совершенно чужды нашей природе все страсти: гордость, тщеславие, сластолюбие, славолюбие, гортанобесие, сребролюбие, зависть, ненависть, злопамятство и особенно жестокосердие. Вместо них мы должны водрузить в нашем сердце любовь, смирение, послушание, смиренномудрие, кротость, долготерпение, сострадание и терпение всех приходящих искушений... Только тогда, когда мы непорочным жительством с чистым сердцем постоянно преуспеваем к лучшему, тогда мы посредством частой исповеди и Причащения Божественных Тайн освящаемся и просвещаемся к познанию Иисуса Христа, Бога нашего. Под познанием я имею в виду, конечно, любовь!

Так вот, брате, теперь-то ты видишь из свидетельств апостольских и вселенских Канонов и Святоотеческого Предания, что должно Причащаться часто и подготовившись должным образом?

Когда священный старец говорил все это, ему показалось, что он «бьет языком воздух» или «сеет пшеницу в море», – иными словами, было такое впечатление, что он разговаривает с глухим. Поверьте, впасть в предрассудок – это самое плохое, что может случиться с человеком. Так случилось и в этот раз. У пришедшего брата уши настолько были забиты осуждением и клеветой, что божественные слова Иерофея не вмещались в него...

Этот брат снова стал противоречить и убеждать Иерофея соблюдать человеческие обычаи. Тогда старец остановил его:

– Ну, раз ты ничего не понял из того, что я тебе так долго объяснял, то тебе лучше сходить к известному учителю господину Никодиму. Поверь мне, он – монах высокой жизни, нисколько не ниже древних Отцов и Учителей нашей Церкви. Может быть, он тебя убедит.

Все-таки диакон так ничего и не понял. И вот они вместе пошли к учителю, который долго разговаривал с диаконом. Тут и выяснилось, что проблемы диакона вызваны высокоумием и трудным характером с болезненным восприятием. В конце концов стало ясно, что ему невозможно доказать православное вероучение по той причине, что в вопросе Евхаристии диакон придерживается позиции Лютера – Кальвина.

Наконец и учитель ему ответил:

– О-о-о... Брат... Смирись! Испытывать иносказательные вещи, то, что трудно выразить земными словами, – это не для тебя. Ты противоречишь из желания спорить. Лучше держись подальше от того, что должны обсуждать архиереи и учителя нашей Церкви. Возвращайся-ка в свой монастырь и заботься только о спасении своей души, обрати свои силы на главное...

Но диакон остался неисправим, несмотря на то, что все это слышал. Он так и не пришел в чувство своей немощи, не понял свое невежество, поэтому не только не смирился, но и не попросил прощения у таковых прославленных духовников и святых отцов, которые приложили все усилия, чтобы вылечить его словом истины. Наоборот, он всей своей больной душой обратился против этих богоносных мужей, показав этим, насколько он был упрям.

Сразу же, выйдя из келлии учителя, он начал сеять семена зла – то злое «сокровище», которым были наполнены недра его сердца. А именно, он распустил свой длинный язык, осуждая непорочных и благочестивых отцов, я имею в виду Иерофея и Никодима. И вот безумие! Он начал говорить, что эти отцы – еретики и масоны. Он принялся убеждать всех монахов не повиноваться этим духовникам и их учению, потому что он собирается вызвать их на синаксис, чтобы при всех обличить их ересь и показать всем их непослушание учению Церкви. В общем, диакон болтал всякий вздор... Затем диакон отправился к своему духовнику. Напоившись там от источника осуждения и набрав новых сил для своего зла, он решился явиться к предстоятелям кинота. Там он рассказал все придуманное прежде и еще худшее. Кроме того, он сказал следующее:

– Нам на Святой Горе не должно иметь такого духовника, который является еретиком и дает

разрешение людям часто причащаться. Вы должны на синаксисе его обличить и изгнать!

Что же отсюда вышло? Уважаемые предстоятели подверглись этому диавольскому действу и решили вызвать на грядущий синаксис общего их духовника отца Иерофея, чтобы он защитился от обвинений. Так Иерофея вызвали на собор, в котором участвовали все предстоятели монастырей. В это время духовник наш отец Иерофей получил извещение от предстоятеля Ватопеда учителя господина Иосифа, чтобы подготовиться к защите от выдвинутых обвинений. Иосиф закончил так: «...Ты должен пойти и дать ответ. В противном случае мы не можем иметь такого духовника, которого осуждают, как еретика...»

И вот священный отец наш вооружается во всеоружие Святого Духа и, подобно второму ап. Петру, берет в руки нож Божественного Слова, готовый отсечь ложь к стыду клеветников и обнаружить Истину. В конце концов наступил злосчастный день, когда были собраны предстоятели и уважаемые старцы всех монастырей. Собрание началось в Синодальном зале протата. Отец наш вышел перед всеми и в присутствии священноклеветника, я так называю священнодиакона, начал защищаться таким образом. Сначала прочитал Символ Веры:

– Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. Как сказано: «Он рече – и быша, Он повеле – и создашася...» И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Рожденного от Отца прежде всех веков: Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, одного существа с Отцом, Им же все сотворено. Об этом говорят евангелист Иоанн: «...Мир через Него бысть и мир его не позна...» – и ап. Павел: – «Который веки сотворил...»

Ради нас, людей, и ради нашего спасения, сшедшего с небес, и принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы, и ставшего человеком. В этом члене я исповедаю следующее. Поистине Бог истинный стал человеком совершенным и истинным, сохранив при этом Пресвятую Свою Матерь непорочной. Ни Богородица не изменилась в человечестве, ни человеческая природа не преложилась в Божество, но каждая природа – и Божеская, и человеческая – осталась совершенной, со всеми их свойствами, соединившись в одну ипостась.

Распятого же за нас при Понтийском Пилате, и страдавшего, и погребенного. Тем самым Человечеством, которое Бог – Слово принял от Девы Марии, Он пострадал на Кресте ради нас. Пострадал не по видимости, а по истине. Он поистине вкусил смерть, излиял Свою Честную Кровь ради нас и Ею нас искупил. Как говорит апостол: «Предопределив усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа...» – и далее: «...Β Котором мы имеем искупление Кровию Его...»

И воскресшего в третий день, согласно Писаниям. Он Восстал в том же теле, в котором рожден был

и которым пострадал и вкусил смерть, а не в призрачном подобии тела.

И восшедшего на небеса, и сидящего по правую сторону Отца. В этом члене я исповедаю следующее. Христос сейчас только на небе, Его нет на земле, потому что он – одно лицо. А на земле каким-то таинственным образом он пребывает в Святых Тайнах, Тот Самый Сын Божий, одновременно и Бог, и человек. Во время преосуществления в Евхаристии сущность хлеба прелагается в Его Святое Тело, а сущность вина – в Его Честную Кровь. Посему нам нужно прославлять его и поклоняться Святым Тайнам Божественной Евхаристии так же, как и Самому Спасителю Иисусу, согласно православному исповеданию.

И снова грядущего со славою, чтобы судить живых и мертвых. Его же царству не будет конца. В этом члене я исповедаю следующее. На Страшном суде люди должны дать отчет о всех помыслах, о словах и делах, согласно Писанию. Именно в этот день каждый получит конечное вечное воздаяние: или же «приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство», или же «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его...»

И в Духа Святого, Господа, дающего жизнь, от Отца исходящего, с Отцом и Сыном сопоклоняемого и сопрославляемого, говорившего через пророков. В этом члене я исповедаю следующее. Дух Святой – единосущный Отцу и Сыну Бог, Он исходит лишь от одного Отца как источника и начала божественности. Дух глаголал в пророках, апостолах, также во Вселенских Соборах, и в местных соборах Церквей, и во всем апостольском и святоотеческом Предании. То, что решили Святые Отцы, поистине все это от Духа.

В единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь. В этом члене я исповедаю следующе. Нет иного основания Церкви, кроме Христа, согласно апостолу: «Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос...»

Признаю одно крещение для прощения грехов. В этом члене я исповедаю и прочие Таинства Святой Церкви.

Ожидаю воскресения мертвых... В этом члене я исповедаю слово Господа: «Не дивитесь сему; ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия; и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло – в воскресение осуждения...»

...И жизни будущего века. Аминь. В этом члене я исповедаю, что в Будущем Веке избранные наследуют Благословение Божие в Вечной Жизни со всеми духовными благами, как сказано в Писании: «...Не видел того глаз, не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его...» Тогда даст нам Бог Божественный Свет, в котором мы увидим Свет – Самого Бога, по написанному: «...Ибо у Тебя источник жизни; во свете Твоем мы узрим свет...» и «...Β правде буду взирать на лице Твое; пробудившись, буду насыщаться образом Твоим». Аминь!

Так верую, отцы святые, так думаю и так исповедую, в этом я родился, этим вскормлен, этому научился, в этом пребываю и согласно этому учу во Христе братьев моих. А если есть кто-то, кто не согласен с моим исповеданием и верует иначе, чем Апостольская Церковь, то я с ап. Павлом говорю: «...Если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема. Как прежде мы сказали, [так] и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема...»

Меня обвиняют в неправильном учении о частом Святом Причащении, а именно в том, что я даю разрешение приступать бесчинно, не подготовившись постом и воздержанием. Это поистине клевета. А то, что говорят обо мне, якобы я всем подряд даю благословение на Причастие, из чего явствует мое безразличие и презрение к Святыне, – все это просто абсурд. Получается, что я противоречу сам себе, ведь я испытую помыслы и духовную брань тех, кто мне исповедается... Зачем же мне входить в таковые бессмысленные труды и бесполезно тратить свое время на исповедников (ведь мне многие постоянно досаждают с исповедями), если я сам разрешаю причастие без подготовки?

Мы соблюдаем все каноны и не имеем никакого особенного поста, кроме установленного, в Великую Четыредесятницу, и мы строго постимся: понедельник, среда, пятница. О частом Причащении мы имеем каноны и апостольские, и соборные. Эти правила обязывают нас, кроме всего прочего, пребывать постоянно в молитве, полностью выстоять Божественную Литургию, тогда мы можем Причащаться.

Опять же, как я могу требовать от всех такого строго поста, как у нас в братстве, где мы постимся всю неделю? Всем я даю разные правила. Я этого не отрицаю. Об этом пишет свт. Василий Великий: «...Тела людей настолько различаются, как железо отличается от сухарей...» Исходя из этого, и я накладываю различный пост на разных людей, приходящих ко мне на исповедь: на старых – один, на молодых – другой, на больных – третий... Тем не менее всем им приходится воздерживаться одинаково. Под воздержанием я имею в виду не только пост, но и воздержание от блудных помыслов, от дерзких речей, хранение своих чувств от любых злых воздействий. Потому что если мы не внимаем этому, то будем обворованы страстями. Этими канонами я руководствуюсь и пытаюсь всем помочь, по Благодати Господа нашего Иисуса Христа.

Вот это и есть моя апология, отцы мои святые! Если же я в чем- то верю и творю не так, как учит Святая Христова Церковь, научите меня, я исправлюсь и буду вам очень благодарен.

Собору старцев нечего было возразить на это, невозможно было чему-то противоречить, потому что старцы чувствовали: все, что он говорил, – чистая истина. Они лишь немного помолчали, удивленные. После чего предстоятели ответили ему:

– Ты верно веруешь, святый духовник, и православно мудрствуешь. Мы не имеем никаких сомнений, колебаний и упреков к тебе. Итак, возвращайся и совершай свое духовническое служение. А мы позаботимся, чтобы никто из любителей осуждать и невежд не мешал тебе, потому что они не разбираются в Догматах Церкви. Бог с тобой, отче!

Диакон-обвинитель ничего не мог возразить, по написанному в Премудрости: «...Ищешь разумное рядом со злым и не обретаешь...». Впрочем, он нисколько не устыдился и даже не взглянул на священного отца...

Но духовник не остановился на этом, он попросил оправдать своего обвинителя, заботясь об его врачевании. Он попросил Собор:

– Отцы святые, если бы вы хотели найти во мне какое-либо мудрование, не согласное с учением Церкви, то требовалось бы наложить на меня строгую епитимию. И вот, поскольку Благодать Божия явила меня невиновным, и это справедливо, то я хочу вас спросить: «Мой обвинитель должен получить епитимью или нет? Поверьте мне, я спрашиваю это, не о себе беспокоясь, потому что я достоин всякого осуждения. Цель моя – исправить клеветника и других уврачевать...

Экзархи собора – Иосиф из Ватопеда, Иоасаф и Никифор из Ивирона – ответили ему на это:

– Ты можешь наложить на него епитимью, какую считаешь необходимой.

Тогда духовник снова попросил:

– Отцы мои святые, было лучше всего позаботиться, чтобы никто из моих братьев не поколебался, искусившись клеветой, которую внес общий наш враг диавол. Раз уж мы рассмотрели клевету в лице диакона, выслушали его злые советы и нашли, что диакон нерадив к Заповедям Божиим, то необходимо наложить на него епитимью. По канонам мы должны сделать следующее: в грядущее воскресенье, если благословите, на Божественной Литургии, пусть диакон станет на месте для хора в храме протата и просит прощения у отцов, входящих на службу. Раз он явно осуждал и бесчестил меня, то теперь правильно будет оправдать меня и исповедать свой грех – при всех. Это требуется сделать, потому что он вызывал всеобщее смущение...

Собор ответил:

– Нет иного канона, лучшего, чем этот, для данного случая. Пусть он так сделает и получит полное прощение.

Тотчас собор закончил обсуждение, пообещав духовнику прочитать его защиту в храме и тем самым показать всем его невиновность. А кроме того, собор принял решение порекомендовать и другого духовника (в помощь Иерофею).

И вот наступило воскресенье, в которое брат-клеветник должен был явиться в соборный храм протата и принести покаяние – класть поклоны перед всеми... Но его не было! Оказалось, что, после того как этот священноклеветник вышел с синаксиса, он пропал, никто его не видел. Он исчез, бросив за себя все постановление собора вместе с поклонами и прощением.

В храме прочитали утвержденную собором апологию Иерофея, показав всем его невиновность. Так был «оправдан» духовник наш Иерофей. После этого он вернулся к своим духовным чадам и прочим друзьям, рассказав им все, что произошло. Те же обрадовались и восхвалили его ревность по Богу, прославив его как нового Афанасия или Григория, как исповедника и поборника православных Догматов нашей Святой Восточной Церкви.

Тем не менее Иерофей был весьма опечален об участи брата- клеветника. Ведь он, несчастный, избег покаяния, убоявшись кратковременного стыда, и остался без прощения, а кроме того, оказал преслушание синаксису. Он оказался осужден местным собором и вне общения. Отец наш предвидел события и тогда еще сказал нам:

– Братья, вы сами увидите, как этот человек впадет в великие и страшные искушения из-за того, что он натворил и продолжает делать. Через некоторое время вы это услышите...

Поистине так и вышло.

Прошло примерно два года после нашего отъезда с Афона. Я встретил известного учителя, священно-проповедника Кирилла Парийского, мужа поистине апостольского, благочестивого, нестяжателя и любителя истины. Он мне поведал о событиях этого времени. К нему дошли вести и об иеродиаконе Амвросии. Услышав мой рассказ, он ответил: – Послушай меня, я тебе расскажу об иеродиаконе Амвросии. Я помню все, как сейчас. Он убежал со Святой Горы и поселился на острове Кеа. Там он провел достаточно времени и досадил многим... Он изображал из себя аскета и подвижника, поэтому удалился в пустынное место. Наконец там построили даже монастырь, в котором многие женщины приняли монашество, чтобы окормляться у него.

В то время как он был неспособен сам с собой разобраться!

Тем не менее это продолжалось недолго, вскоре все прояснилось, как сказано в Писании: «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы...» К прочим нечестьям прибавилось еще и то, что ночью диавол показал ему видение: якобы с Небес к нему сошла Панагия и двенадцать апостолов и рукоположили его в пресвитера... С того времени он стал литургисать как пресвитер. А потом он начал проповедовать, что лишь он один поистине достойный иерей, потому что рукоположен с Небес, а остальные иереи недостойны служить. В конце концов, чтобы не затягивать мое повествование, все люди признали его прельщенным, умалишенным и повлекли в суд.

Больше мне ничего не удалось узнать о нем подробнее. Внезапно меня вызвали в суд и спросили:

– Учитель, какое наказание нам придумать для этого?

Я же, спросив причину суда, сразу понял, о чем речь. Немного поразмыслив, я ответил:

– Пусть церковные люди рассудят такое преступление. Здесь нельзя судить по мирским законам, а нужно рассуждать по церковным канонам. Его нужно привлечь к ответственности в Великой Церкви, чтобы вынес решение святейший патриарх, как ему положит на сердце Благодать Святого Духа.

Так они и сделали. В то время Вселенским патриархом был господин Иеремия. Когда он узнал обо всех событиях, бывших там, то повелел посадить диакона в темницу и заточить в оковы...

Когда я, недостойный, слышал рассказ учителя, то очень опечалился. Просто сердце заболело... Я ответил:

– Отче мой, мне кажется, нехорошо получилось, что вы послали диакона в другое место...

Он ответил:

– Да, и я так думал, но побоялся, что, если мы оставим его у себя, как бы не было последнее хуже первого. Ведь им было хулимо Имя Господне, презирались священные каноны и преемство. Мы поступили так, чтобы не дать место разрастись смущению, но чтобы во всех братьях наших быстрее водворился мир.

Так мне рассказал священно-проповедник Кирилл.

Иеромонах Арсений, происходящий из окрестностей Константинополя, был близким другом известного нам уже игумена господина Евфимия. Случилось так, что он прибыл со Святой Горы на остров Идра, в наш недавно созданный монастырь прор. Илии. Он-то нам и рассказал, что случилось с клеветником позднее:

– Как раз в те дни я был в патриархии по нужному мне делу и там услышал о событиях с Амвросием: как его посадили в темницу и как он впал в прелесть. Просидел он не долго. Люди не могли выносить его бесчинства и определили его прислуживать прямо в цепях в одну церковь. Я некоторое время заменял священника в этой церкви. Как- то раз я готовился служить Литургию. Амвросий подходит ко мне и говорит:

– Эй, папа Арсение, ты сегодня услышишь то, что читаешь в «Добротолюбии о прельщенных».

После этого начали петь псалом «Благослови душе моя Господа». В это время тот выскочил на середину храма и начал танцевать, хлопая своими руками и выкрикивая: «...Хвалите Его в тимпане и лицех, во псалтири и гуслях...»

Другой раз было так. Он снова подошел ко мне и говорит:

– Сегодня, папа Арсение, у нас будет патриарх турецкий! Достоин быть патриархом только я, а все остальные недостойны даже хиротонии!

Еще раз он попросил меня причастить его. Я, по совету настоятеля храма, причастил его. После этого он вышел из храма и начал кричать, что он турок-мусульманин. Он стал звать турок! Турки услышали крики и пришли, забрали его, одели в свои одежды. Так он жил с ними. Впоследствии он немного пришел в себя. Потом его мать получила известие, что сын ее отправился снова на Святую Гору.

На Афоне он сначала снова поступил в монастырь Есфигмен. Но все свои бесовские фокусы он выделывал и там. Пришлось ему уйти к румынам, потом снова в Кариес. Там он угрожал агиоритам отомстить за то, что они не дали ему пожить у турок. В один прекрасный день он убежал с Афона и отправился в Салоники. Там он, неприкаянный, провел около года с нечестивыми и снова вернулся в монастырь. И сейчас он мучится в скиту этого монастыря, называемом Палеохора. Оттуда он послал мне привет с одним братом, передав на словах: «Скажите папе Арсению, чтобы он молился за прельщенного Амвросия». Через какое- то время я слышал, что он исповедался и причащался. Но не знаю, верно ли это.

Знай же, согласно писанию Святых Отцов, это большая беда, если кто-то хоть раз поскользнется, поверив лжи как Истине, приняв тьму вместо света, и поклонится сатанинскому видению как Божественному Откровению. Разве не так было с древними философами? Ведь в таких людях неким тайным образом господствует высокомудрие и превозношение, и нет в них даже «на запах» истинного смирения. Дело в том, что зло, войдя в человека, наносит его душе невосстановимые повреждения... Любое тесное взаимодействие со злом калечит душу человека... Это невосполнимо... Потому таким «аскетам» трудно подчиниться советам Святых Отцов. Так, папа Арсение, было и с этим братом...

Даже сейчас, когда я излагаю все это, трепет и ужас переполняют мою грешную душу, даже руки дрожат, описывая сие. А в уме постоянно вспоминается выражение Святых Отцов: «...Имеющий смирение смиряет и демонов, а не имеющий бывает поругаем от них...» Только бы Всемилостивый Бог наш, который Один знает, что такое суд, как рассудить о человеке, только бы Он безграничным Благоутробием Своим просветил того брата и обратил бы его к познанию Истины, чтобы брат понял свою прелесть и через истинное покаяние взыскал своего исправления. Нас же до последнего нашего дыхания да покроет Благодать от всякого обмана врага, от любого греха, ведущего к смерти. Аминь.

Что же произошло после всего этого? Отец наш Иерофей заключил, что больше нет Воли Божией для нас пребывать на Святой Горе. С одной стороны, на это указывали изложенные выше скандал и смущение. С другой – увеличилась подать, и те, кто не мог из своего рукоделья заплатить налог, по необходимости уезжали со Святой Горы. Таким же образом и отец наш не имел возможности все оплатить, несмотря на то что все братство и днем, и ночью работало над рукодельем... Но число братьев умножалось, и прокормиться мы не могли. В те дни в братство пришел брат иеродиакона Евфимия, через некоторое время – их отец Николай и его земляк Харитон. Так что всего их было уже двенадцать человек!

И вот, гонимый нуждой, Иерофей вместе со всем братством отправился на остров Алата, который находится недалеко от Триккеры. Взяв разрешение у триккериотов, они поселились в уединенном месте, называемом по названию престолов бывших там разрушенных храмов Божественное Преображение и сорока мучеников. Вместе с ними со Святой Горы приехал один благочестивый монах именем Геннадий, которого очень любил Иерофей. Геннадий был его духовным другом. Этот Геннадий соорудил себе небольшую каливу в стороне от всех и пребывал в молчании, делая свое рукоделье: он был очень хороший резчик крестов.

Да и кто вообще мог бы во всей полноте поведать о тех заботах и трудах, которые пришлось выносить славному Иерофею, чтобы все его духовные чада могли жить вместе? Смотришь: вот он отправляется по морю в Салоники, вот трудится и, терзаемый нуждой, вынужден ехать в Ларису, чтобы продать рукоделье и купить самое необходимое для их жизни. А за это его осуждают миряне – по своему коварству, как это становится ясным впоследствии. Так, однажды Иерофей вместе с братом Арсением, одним из его учеников, находясь в Ларисе, чтобы продать свое рукоделье, услышали насмешки от одного крестьянина:

– Ох уж эти монахи! Что им не сидится в своих монастырях? Нет, они шастают по миру...

Божественный Иерофей ответил ему, чтобы прекратить вредную и бессмысленную беседу:

– Какой вред мы вам причинили, почтеннейший? Разве мы без нужды вышли бы из монастыря? Много раз нам случалось выходить из монастыря в мир, но достаточно и двух дней, чтобы захотелось убежать отсюда «со всех ног». Другое дело – вы, миряне, погруженные в ложь мира и естественным образом порабощенные многим грехам, живете всю жизнь здесь, как в больнице, и думаете, что здесь хорошо, потому что никогда не видели здоровых людей... А ведь слабые и больные имеют большую необходимость во враче, чем сильные и здоровые.

Слыша это, неразумный человек пришел в себя и просил прощения. Впоследствии он приходил и с другими, спрашивая о разных предметах, и все получали пользу.

Но с тех пор и впредь отец наш Иерофей решил, что он больше не будет выходить в мир ни под какими предлогами: ни он сам, ни его монахи. Когда Иерофей вернулся на Алату и поведал братьям случившееся с ним, он, кроме прочего, сказал им и такое:

– Братья и дети мои возлюбленные, если мы не хотим давать мирянам соблазн и смущение, то нам нужно самим обрабатывать землю и выращивать все, что требуется для необходимой нужды.

С тех пор вместе с духовными трудами увеличились и телесные работы. Что я имею в виду? Блаженные братья начали сами обрабатывать поля, сажать виноградники и различные деревья, очищать и обрезать деревья олив, чтобы они приносили больше плодов. Они сознательно поставили цель – жить независимо от внешних, чтобы им больше не приходилось отправляться в путешествия, я бы даже сказал, чтобы избежать бесчиния и преткновения. Пусть лучше они сами будут подавать милостыню от трудов своих!

И так они были собраны в единое жительство во Христе. Иерофей призвал местного архиерея Скопел господина Евгения и хиротонисал Евфимия в пресвитеры, а Феодосия, его двоюродного брата, – в иеродиаконы. На Пасху были пострижены в великую схиму папа Евфимий и его земляк Харитон. Они получили имена Дорофей и Досифей.

Но, как никому невозможно миновать смертной чаши, так же в жизни невозможно избежать различных искушений, не важно от человека ли, от демонов ли, потому что подвизающиеся к небесному жительству должны пройти через все эти ступени. Так, отец наш Иерофей предвидел, что не придется им жить в этом месте до конца.

Общий наш враг воздвиг новое гонение и смущение. На этот раз он воздвиг раздор среди триккериотов. Одни из них хотели, чтобы островок и монастырь подчинялись их городу, а другие, более благочестивые, думали, что правильнее предоставить независимость отцу нашему и всему братству. Об этом узнали безбожники албанцы, которые в то время собирали налоги. Эти богоборцы воспользовались возможностью и отомстили отцам, впрочем, и им ничего не удалось. Как это было, я расскажу чуть позже. А тем временем отец наш Иерофей понял их злые замыслы, отправился в Триккеру и обратился к предстоятелям:

– Братья мои, христиане и почтенные предстоятели народа! Скажите мне ясно: вы нам дали островок для монастыря, мы можем пребывать на нем до конца или нет? Нам нужно понять положение и выбрать то, что нам на пользу.

Там ему ответили некоторые с нескрываемой грубостью:

– Давай-ка, черноризец, забирай своих монашков, и чтобы вас там больше не было. Немедленно! Нам этот остров нужен...

Как только отец наш услышал такой ответ от местных христиан, он тотчас вернулся, рассказал все братьям, и они решили уехать немедленно.

Быстро братья собрали все нужное, погрузили в одну лодку в том же месте, где находился монастырь, и доплыли до корабля. Как раз два корабля были готовы отчалить и направлялись до острова Спеце. Так все погрузились на эти корабли. И что же они видят? Кайка, полная бандитов, у них на глазах направляется на их остров Алата грабить их монастырь! Этих воров подослали сборщики подати (мытари) – албанцы, о которых я говорил ранее. Мытари хотели досадить монахам, но тщетно старались, жалкие... Так они и остались без добычи, потому что «любящим Бога, призванным по [Его] изволению, все содействует ко благу...» и «хранит Господь преподобных Своих...» Все люди, бывшие на корабле, и братья были в ужасе и дивились Божественному Промыслу, Который чудесным образом уберег всех от страшной опасности. Все воздавали Святому Богу должную благодарность. Итак, они прибыли в Спеце, а там их приютил один христолюбивый человек по имени Петр, его сын находился в качестве послушника в братстве Иерофея.

Пришло время рассказать и о дальнейших событиях, произошедших в Триккере, чтобы и вы подивились правосудию Человеколюбивого Бога против тех жалких людей, которые осудили и изгнали Иерофея. А было вот что. В тот день, когда отец наш Иерофей вместе с братством отчалили с Алаты, – в тот самый день начался мор в Триккере. И продолжался этот мор до того времени, когда Блаженный отошел ко Господу! Это все нам стало известно от одного из предстоятелей города по имени Димитрий, сына Иоанна. Он убежал из Триккеры, спасаясь от мора, и прибыл на остров Идра. Совершенно ясно, что все это случилось для вразумления и тех и других, чтобы они не бесчестили, не поносили и так позорно не изгоняли бы духовников и священников Божиих. Об этом пишет божественный Златоуст: «Священник находится между Богом и человеческой природой: то, что находится свыше, иерей низводит к нам, а то, что находится внизу, у нас, возносит к Богу...» Но давайте на этом сократим наш рассказ и обратимся к тому, что нас ждет впереди.

Тем временем братство пробыло в Спеце недолго. Им нужно было найти какой-либо монастырь для жительства. Они узнали об одной такой обители и отправились к игумену монастыря Животворящего Источника в Поро папе Григорию. Он был несказанно обрадован встрече, а кроме того, там находился учитель господин Герасим. Он ранее бывал на Алате и хорошо знал Иерофея. Его-то и послал папа Григорий вместе с его послушником по имени Анания, чтобы они передали поклон Иерофею и попросили его никуда в иное место не ехать, а остаться в этом монастыре. Папа Григорий передал, что собирается удалиться в затвор до Великой Пятницы и хотел бы оставить монастырь на попечение Иерофея.

Тем не менее обстоятельства сложились иным образом. Возможно, игумен догадался, что отец наш

Иерофей прибыл подчиниться ему вместе со всем братством, потому что находится в большой нужде. Новое искушение прояснилось в скором времени: игумен начал подозревать их! Дело в том, что игумен, не находя достаточных объяснений для переселения Иерофея, изменил свое благое расположение и начал исподтишка их обличать. Наконец игумен заявил, гордо и дерзко, что они «перевернули и возмутили всю Святую Гору». Он наговорил и прочее подобное этому – все, что смогла придумать его суетливая и тщеславная душа, подчинившаяся древней злобе общего врага.

Иерофею было не привыкать к многообразным козням врага, устраивающего в любом месте вокруг них распри и смущения. Он наклонил почтенную голову и только проговорил:

– И тут узнается твой почерк, бесстыдный диаволе, но Благодать Христа моего тебе и на этот раз не позволит ничего добиться...

Не теряя времени, Иерофей обратил умные очи к Сладчайшему Иисусу, ища помощи, чтобы перенести обличения и клеветы игумена в мире, спокойствии, без возмущения сердца. А игумену ответил:

– Да, отче, все так, как ты говоришь...

Этот почтенный игумен с большим трудом угасил свой гнев и ушел в келлию, смущенный сердцем. Но в этом нет ничего удивительного, потому что человеку свойственно забываться и падать. Тем не менее по прошествии некоторого времени игумен попросил прощения, и хорошие отношения были восстановлены.

Вскоре пришло время собирать урожай, и все отправились на виноградники монастыря, которые были расположены на метохе, то есть в скиту. Когда братья Иерофея находились на монастырском метохе, то с большим старанием искали новое место для братства, где бы они могли пребывать до конца жизни. В то время отец Иерофей утешал их, как мог:

– Дети мои возлюбленные! Потерпите... Я совершенно уверен, что по милости Господа и Пресвятой Госпожи Богородицы совсем скоро мы найдем место упокоения. Только вы вместе с братьями монастыря подчиняйтесь игумену и усердно работайте на сборе винограда, чтобы мы не дали никакого повода для упрека тем, кто управляет монастырем...

Когда братья входили в часовню, которая располагалась на метохе, они падали перед иконой Всесвятой Богородицы и умоляли Ее, прося со слезами, чтобы Она каким-нибудь образом устроила им новое место жительства. Это своими глазами видел один из наших братьев, Герасим, друг нашего духовника Иерофея. Как-то вечером Иерофей советовался с учителем Герасимом и сказал ему:

– Как ты думаешь, может быть, на Идре нам удастся найти какой-либо монастырей, чтобы поселиться в нем?

Тот ответил:

– Знаешь что, отче? Пожалуй, я поговорю с предстоятелями. Надеюсь, по твоим святым молитвам, мне удастся уладить это дело.

И вот, взяв благословение Иерофея, он отправился на Идру к представителям власти. Ему удалось произвести хорошее впечатление на правителей. Герасим доказал им, что, если духовник Иерофей поселится недалеко, прежде всего получат пользу они же сами. Ведь Иерофей был духовником всей Святой Горы, разве в этом месте он не принесет пользу многим душам посредством своих советов, духовного окормления и вообще самим своим жительством по Богу? Конечно, представители власти, как только услышали это, с радостью согласились! Сразу же была снаряжена кайка со священником господином Георгием Икономом. Вскоре вместе с учителем кайка забрала все братство с Поро

и привезла на остров Идра. Там вместе с Иерофеем было двенадцать учеников.

И так они, Божией милостью, прибыли на Идру. Их встречали представители власти и все христиане и «с радостью целовали десницу» Иерофея. После этого на первое время их приютил почтенный духовник папа Георгий, оказав им любвеобильный прием. Папа Георгий упокоил их во всем, с духовной братской любовью служа монахам и исполняя все их запросы. После этого их приветствовали правители и долго беседовали на разные темы. В конце беседы они сказали:

– Святый отче! Раз уж вам понравилось здесь, вот у нас есть три монастыря. Какой вам понравится, в том и поселяйтесь со своим братством!

Впрочем, некоторые советовали выбрать именно монастырь прор. Илии. Он более походил для цели братства – исихии. Иерофей сослался на это и с радостью принял предложение правителя. Люди с мулами помогли им подняться к монастырю. И вот блаженный отец наш Иерофей увидел это место, подходящий климат, незыблемое уединение и возрадовался духом:

– Детки мои, вот здесь наконец мы нашли место, где я проведу остаток своей жизни!

Не удержавшись, он добавил из псалма:

– «Это покой Мой на веки: здесь вселюсь, ибо Я возжелал его...»

– Аминь, отче! – ответили братья.

И вот христиане, жившие на острове, начали приходить на исповедь. Достославный Иерофей принимал всех с великой любовью, с состраданием, готовый на всякую жертву. Часто его умоляли помолиться о больных в селениях, и ему приходилось подниматься далеко в селение, исповедовать их, на деле исполняя заповедь Божественной Любви. А ведь он сам, кроме прочих болезней, тяжело страдал от ревматизма ног! Но достославный аскет в это время приводил на память слова ап. Павла: «...Когда я немощен, тогда силен...» Так ему приходилось презирать болезненность тела ради душевной пользы братьев...

Итак, что же мне сказать, когда нет слов от скорби? Подобно тому, как в древние времена Иосиф Прекрасный жаждал видеть патриарха Иакова, отца своего, и в то же время сам Иаков желал видеть рядом с собой Иосифа Прекрасного, своего самого младшего сына, так и я, подобно позднему ребенку, следовал за нашим духовником и отцом Иерофеем вместе с благословенными жителями острова Идра. Помните, как потом тот самый Иосиф Прекрасный вместе со всеми военачальниками вышел навстречу своему отцу Иакову, а Иаков, в свою очередь, видя дорогого ему возлюбленного сына Иосифа, тотчас упал на шею его и сладко целовал его, восклицая: «Наконец-то, чадо мое, теперь я отойду в мире ко Господу, и ты закроешь своими перстами мои очи...» – и сказано: «Иосиф закрыл своими перстами его очи...»?

Тем не менее Иосиф Прекрасный утешался видением своего отца после этого еще семнадцать лет, лишь после этого патриарх Иаков преставился. А христиане острова Идра утешались духовным окормлением у отца нашего Иерофея всего лишь семь месяцев...

Начиналась Великая Четыредесятница. Отец наш Иерофей исповедовал, готовый исцелять мысленные раны души травами покаяния. А в это время учитель господин Герасим поучал в Церкви Слову Божию. Так они, подобно двум искусным сеятелям, сеяли Слово Святого Евангелия в сердца верных. Когда же приблизилась Лазарева Суббота, некоторые из местных христиан упросили его спуститься, чтобы исповедать их. Когда он сходил и спрашивал дорогу, его встретили двое других христиан и тоже захотели приступить к таинству Исповеди. Он с готовностью ответил:

– Ну что же, давайте присядем, чада мои, прямо здесь, на дороге... Это не помешает, потому что Бог не ограничивается местом. А добро, которое делает человек, везде остается тем же добром.

И вот они присели и совершили исповедь. Но спускаться в селение было уже поздно. А в те дни было весьма холодно. Иерофей весь промерз. Тем не менее достославный аскет понудил себя ради любви Божией спуститься в село и совершить таинство Исповеди у тех, кто его звал, чтобы не огорчить людей. Когда же он добрался до скита, то сразу свалился в постель в горячке...

Прошло много дней в болезни. Наконец он с помогающими братьями вышел во двор их монастыря и сказал:

– Вот здесь, чада мои, будет храм, там – трапеза, а в том месте – цистерна для воды...

Он все определил в монастыре: что где должно быть. И впоследствии, по Божественной Благодати и трудами боголюбивых христиан, все устроилось именно так, как провидел блаженный Иерофей.

Тем временем братья замечали, что, чем больше проходит времени, тем более усиливается болезнь их духовного отца. Они страдали от этого и, сколько могли, пытались помочь. Более всех помогали благороднейший господин Георгий вместе со своей супругой госпожой Еленой. Они употребляли всевозможные лекарства для того, чтобы исцелить старца. Тем не менее с точки зрения человеческой они не находили ничего полезного, а Божественная Воля, видимо, направляла духовника в Вечные Обители.

И вот наступил вечер Великого Пятка. Все братья, согласно традиции, готовились окончить Последование Святых Страстей Христовых. Вдруг Иерофей обратился к ним:

– Детки мои и братья! Сегодня я желаю последний раз прочитать вам Святое Евангелие Господа нашего Иисуса Христа. Больше я уже не смогу этого сделать...

И когда пришел час чтения, Иерофей с великим трудом добрался до церкви и прочитал братии Евангельское зачало: «Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем. Если Бог прославился в Нем, то и Бог прославит Его в Себе, и вскоре прославит Его. Дети! Недолго уже быть Мне с вами...» Он не читал, а плакал, с неизреченными воздыханиями, вдохновляемый Духом. Все поняли, что им, подобно и апостолам Христовым, которые после Страстей телесным образом уже не имели Христа рядом, предстоит остаться одним, сиротами, лишенными надзора и духовного руководства старца. А ведь их духовное состояние далеко не соответствовало взрослому, в духовном смысле, возрасту! Только лишь ради их духовного возрастания терпела все болезни и страдания святая душа старца.

Поэтому и, когда местный архиерей, почтеннейший Герасим, пришел проведать и утешить старца, Иерофей ответил ему:

– Не печалься, отче, что мне предстоит покинуть этот мир. Телесно-то мы умираем, а «жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге», ведь в будущей жизни нам предстоит вечное пребывание вместе со Христом.

И добавил:

– Не печалься, владыко святый, что мне суждено уйти. Потому что, я и сам вижу, для меня поистине это лучше... Но я печалюсь о них, – он указал на братьев, – потому что они еще не готовы и не устроены. Но Господь и Бог мой, Которому я предался от юности моей, да устроит обе вещи: и мое, и их Спасение...

Потом же говорит:

– Благослови меня, Святый Владыко, прошу твоих всесвятых молитв, чтобы они сопутствовали мне в предстоящем отшествии ко Господу.

Архиерей, молясь, благословил его главу крестным знамением.

После этого многие из градоначальников последний раз просили молитв и благословения Иерофея и получили их. Но все были опечалены приближением его смерти – новой бедой. Наконец после прощания один из них, почтенный господин Стаматиос Бундури, который являлся духовным чадом старца и лучше других его знал, воскликнул:

– О-о-о! Поверьте мне! Лучше бы умер один из моих сыновей, чем наша родина лишится такого духовного мужа!

Архиерей начал утешать Иерофея, говоря:

– Отче! Не беспокойся о твоих духовных чадах. Мы, предстоятели и почтенные, благочестивые граждане обещаем, что после Господа первой нашей заботой будут их нужды. Ты же отправляйся к Человеколюбивому Богу и моли Его о нас, пребывающих в юдоли плача.

Отец же наш Иерофей приклонил главу, благодаря за такое попечение, и в таком положении оставался молча. Затем он позвал старца и духовника Косьму, который был в его братстве, исповедал ему свои помыслы. Сделал сам так, как учил делать других, согласно Божественной Заповеди и Церковным Канонам.

После чего Иерофей попросил принести Святые Дары. Он уже не мог встать на ноги. Тем не менее он приподнялся, попросил подать святую икону Богородицы и Приснодевы Марии, Панагии Предстательницы, Которая хранила его с детских лет. Он целовал икону со слезами и умилением. Как и прежде, когда или он сам служил, или другой, он позвал иерея и причастился Святых Тайн. Он часто принимал Святое Причащение, особенно когда болел. Так он верил и так чувствовал, что духовное здоровье и Спасение состоят в Божественном Причащении. А я думаю, так должен мудрствовать каждый христианин.

И даже когда Иерофей был уже при последнем издыхании, его заботили лишь его духовные чада. Вот удивительно! О себе он нисколько не волновался, а всё о братьях! Это выяснилось вот откуда. В те последние дни он благословил двум из братьев, Герасиму и Димитрию, ненадолго спуститься в село, чтобы, как он сказал, «вы успели найти Германа, добрались до метоха Панагии и сделали необходимое для нашего послушания». Братья ответили:

– Да как это, отче? Твоя Святыня приблизилась к смерти, а нас не будет? Мы не сможем присутствовать при твоем отшествии? Да не будет так!

– Детки, вот вам мое благословение! Я с вами буду в молитве. Отправляйтесь за послушание немедленно, чтобы вы успели найти Германа, который сейчас приготовил лодку и собирается уже отправиться в путь... А меня вы еще увидите. Так угодно Христу моему...

Чтобы не оказать преслушания и ничем не огорчить духовного отца, братья положили поклон, взяли благословение и отправились выполнять послушание со слезами на глазах. Действительно, спустившись к морю, они нашли Германа, приготовившего лодку и собравшегося отчалить. Братья, немало дивясь прозорливости духовника, сели в лодку и отправились на выполнение нужного дела, и радуясь и печалясь одновременно.

Так что же случилось после? Остальные братья собрались и, расположившись вокруг ложа Иерофея, рыдали от печали, оплакивая свое сиротство. В конце концов каждый положил поклон, взял благословение и попросил молитв о себе. А было первое апреля, и рано начало рассветать. И вот на рассвете достославный Иерофей предал дух свой Господу. Это был 1814 год. Иерофей прожил пятьдесят два года: из них девять у родителей, а сорок три – монахом...

«...Ибо не в долговечности честная старость и не числом лет измеряется».

«Достигнув совершенства в короткое время, он исполнил долгие лета; ибо душа его была угодна Господу, потому и ускорил он из среды нечестия».

«...Восхищен, чтобы злоба не изменила разума его или коварство не прельстило души его».

Братья приготовили тело согласно чину, изложенному в Евхологионе. Когда настал день, для погребения пришел архиерей со своим клиром, а вместе с ними и множество христиан. Тут-то и вернулись Герасим и Димитрий, посланные старцем для послушания. Припав к мощам божественного отца, они безутешно рыдали о своем сиротстве. Учитель господин Герасим, который прибыл из монастыря на острове Скиафос, бывший близким другом покойного, в то время все еще находился в нашем братстве. Он сложил эпитафию старцу Иерофею:

«Он прожил боголюбиво

И, согласно духовному закону,

достойно литургисал.

Духовником Святой Горы он стал

И на Идрс окончил жизнь красиво.

Священный он – по

подвигу и обожанию,

Иерофей – и в имени его

нашло все это отражение».

Учитель господин Герасим уже имел благословение божественного Иерофея после его кончины снова выйти на проповедь. После этого все дали последнее целование усопшему, в правую руку ему вложили молитву. А братья, подобно овцам, не имущим пастыря, оставались в тревоге и безмерной скорби.

Наконец мы приблизились к концу нашего повествования, осталось совсем немного. Во славу Божию, обратимся к заключительной части. В то время, когда градоначальники разрешили Иерофею вместе с братством поселиться в монастыре пророка Илии, там был один иеромонах по имени Нафанаил. Градоначальники сказали Иерофею:

– Если ты хочешь, чтобы он остался с вами, то пусть остается. Если же не желаешь этого, мы его отправим в другой монастырь. Дело в том, что мы уже давно переселили его в это уединенное место, чтобы у нас не было неприятностей.

Как раз в то время пришли отцы из других монастырей и сообщили, что этот иеромонах Нафанаил как человек очень склочный. Тогда Иерофей решил поговорить с ним наедине (Иерофей обратил внимание на недоразумение, а именно: где этот иеромонах ни жил, везде ему случалось попадать в неприятные истории).

Иерофей с величайшим смирением и кротостью начал умолять Нафанаила такими словами:

– Отче и брате мой, умоляю тебя, потерпи на нас! Ты же сам видишь: мы здесь пришлые, ни с кем не знакомые, и мы не могли жить в другом месте. Не по своей воле мы здесь, но начальники определили нам это место, и мы оказали послушание!

Так что же, брате мой? Мыто рады жить с тобой и будем тебе оказывать всяческое почтение. Я сам, с помощью Божией, тебя упокою во всем! А если ты не желаешь жить вместе с нами, то мы тебя не понуждаем. Поселись один и проводи свою жизнь, как хочешь...

Благословенный отец Нафанаил, в свою очередь, никоим образом не соглашался жить вместе с братством, в чем и проявил полное отсутствие духовного рассуждения. Потому что он решил жить один, ради своей личной пользы, презирая общую пользу, о которой говорит Заповедь Божия. И вот этот несчастный не нашел ничего другого, как с негодованием и возмущением ответить:

– Отец, ты ничего не мог придумать лучшего, чем вам прийти сюда, выкинуть меня и поселиться самим?

При этих словах отец наш Иерофей сокрушился сердцем и горько зарыдал от сострадания к несчастному. Даже сам Нафанаил не смог сдержаться. И так они плакали оба... Наконец господин Нафанаил ответил (это он рассказывал мне наедине после всего случившегося):

– Ну вот, теперь-то что нам плакать, духовный отче? Что случилось, то случилось... Ничего другого уже не будет, обратно не вернешь. Только об одном тебя прошу: скажи предстоятелям, чтобы они помогли мне найти новое место в этой моей нужде!

Вскоре выяснилось, что это скорбное обстоятельство произошло не по грехам братства или отца Нафанаила, а по Божественному Промыслу. И вот отец Иерофей отправился к предстоятелям и поведал им все, о чем я рассказал выше; кроме того, добавил и следующее:

– Братья мои и почтенные правители! Умоляю вас ради Любви Божией, помогите нашему брату в его нужде. Если вы не сможете его удовлетворить, то мы не сможем поселиться в монастыре прор. Илии.

Те же ответили ему:

– Отче, мы тебя уже предупредили: если он хочет жить с вами, мы согласны, а если же нет – вы оставайтесь там и не печальтесь ни о чем, пребывая в безмолвии. Мы решили, что ему уже не будет полезно находиться в монастыре прор. Илии (это место было для него наказанием), поэтому мы позаботимся, чтобы перевести его в другое место – более удобное для него, которое и он сам просил. А там уже мы позаботимся обо всех нуждах, которые он имеет.

Получив такое решение, отец наш больше уже не размышлял об этом, а возложил все заботы на Бога. С тех пор он получил возможность жить беззаботно на новом месте, оставив себе лишь попечение о своих духовных чадах и во Христе братии.

Желая исполнить просьбу Иерофея, правители призвали отца Нафанаила, чтобы оказать ему уважение и упокоить его. И вот Нафанаилу предложили взять все, что он хочет из церкви или из нажитого имущества, в том числе из животных. Затем он может отправиться в монастырь свт. Николая, чтобы там стать игуменом обители. Тот же не послушал их, потому что был в крайнем раздражении. Таким образом, он отказался от милостей правителей, поэтому остался простым приходским священником в одной церкви этой области.

Впоследствии, после преставления блаженного Иерофея, отцы братства заметили, что Нафанаил хранил обиду против них. Тогда отцы решили оказать ему особенную любовь ради Христа. Тогда послали к Нафанаилу посредника, которым стал один духовник, отец Феодосий, который в конце концов его успокоил. И вот все явились в храм прор. Илии. Нафанаил принял отцов с особенной радостью, дал им целование во Христе, усадил и долгое время они беседовали на духовные темы, затем дал им и подарки. Так было не раз и не два, а частенько.

И таким образом размягчилась душа Нафанаила, и тяжесть с его сердца была снята. Так из жалкой и скорбной ситуации отцы братства вынесли благодарение и считали, что лучше они сами будут огорчены в чем-то, но вернут брата своего в лоно Любви Христовой. Кроме того, Нафанаилу подарили мула, который раньше принадлежал храму и тысячу грошей наличными.

Впоследствии наш игумен Евфимий и остальные братья испросили прощения с поклоном, тем же ответил и Нафанаил. Они простили друг друга и обменялись братским целованием. После чего Нафанаила отвели в кимитирион, где хранились святые мощи отца нашего Иерофея. Там он положил три поклона, приложился к честной главе, прося прощения, пропел Трисвятое из заупокойного чина.

Когда Нафанаил возвращался, то прошел двор монастыря и удивлялся его величине и обновлению церкви и всего монастыря. Он поражался большим расходам и непомерному труду братии. Так он прославил Святого Бога и благодарил Его за премудрое и человеколюбивое домостроительство, восклицая с пророком:

– «Яко возвеличишася дела Твоя, Господи! Вся премудростию сотворил еси!»

– «И творишь...» – добавлял он.

Таким образом, упредив и умиротворив Нафанаила, все братья монастыря предложили ему теперь приходить уже не в качестве странника, а в качестве брата обители. Так началась дружба и кончилась вражда с папой Нафанаилом.

Но без искушений невозможно спастись никому в наше многогрешное время, в последние времена, это вам станет совершенно ясно из последующих событий. (Под искушениями я понимаю отнюдь не грехи, которые мучают и душу, и тело, а те скорбные происшествия, которые досаждают нам телесно, но для души приносят неоценимую пользу.)

«Святые Отцы, пророчествуя о последних временах, вопрошали друг друга: „...Что труждаемся мы?” Авва Исихирий отвечал же им: „...Мы заповеди Божии сохранили... “Другие же отвечали: „А те, кто придет после нас, что сотворят?” И тогда старец ответил: „В будущем отцы половину нашего не смогут сделать!” И снова отцы спросили: „А после тех что будет?” Старец ответил: „Не будут достигать дел и предыдущих отцов. Те, которые придут за ними и будут испытаны искушением, окажутся меньше и нас, и отцов наших...”»

Почему так ответил старец? Этот ответ был адресован тем, кто лишь поучается в житиях святых, но не спешит в простоте и с терпением исполнять написанное. Тем более это относится к малодушным и лишенным мужества (а первый из таких – я сам!), чтобы они взошли к мужеству во Христе и оживились, воспламенились от Благодати Святого Духа, Который среди них находится. Все это сказано, чтобы отцы научились великодушно переносить любые приходящие на них скорби...

Такова, отцы мои и братия, была жизнь приснопамятного духовника нашего Иерофея. Все, как я здесь описал. Он от юных лет подвизался от начала и до конца в христоподражательном смирении. Он был лучшим в состязании против мысленных ловушек лукавых демонов и против бессловесных похотей плоти, приняв на вооружение духовное достоинство бестелесной души и устремившись к свободе.

Таким образом он отсек ложь мечом истины и предстал перед собором отцов Святой Горы, точно исповедал нашу святейшую Веру и Православное учение Божественных Догматов, установления Святых Канонов и Преданий Восточной Соборной нашей Церкви. Так он был испытан многими, по Богу, искушениями и испытал множество. И от кого? От тех, которые завидуют (неким странным образом) спасению и пользе других и потому не желают, чтобы открылась Истина и воссиял Свет. А почему так? Нет никакой другой причины, кроме той, что они хотят, чтобы и прочие, как они сами, пошли с ними во тьму незнания и лжемудрия. Они желают, чтобы и другие не увидели прямой путь, на котором светит свет Заповедей Христовых, по которому можно пройти безгрешно, хотя и не без трудностей.

И не только от нас, смиренных, скажу, духовных чад своих, которых воспитал «в учении и наставлении Господнем» и вскормил хлебом Божественных учений, он услышал осуждения и перенес многие искушения. Не только это! Но и многое другое.

А именно, он был вынужден уехать со Святой Горы и скитаться с места на место, пока не нашел Идру, где мы в настоящее время и пребываем, место великое и, даже скажу, без сравнения величайшее. И оставаясь здесь не по какой другой причине, как по той, что здесь легче всего найти средства к существованию, мы подвизаемся от всей нашей силы сохранить Заповеди Божии и наши обеты. А именно, мы подвизаемся в молитве, воздержании, бдении и посте по силе.

Зачем мы это делаем и какую имеем конечную цель? Конечно же, мы желаем стяжать пламенную любовь, которой нас вскормил наш старец, чтобы спасти наши души, которые изранены многими ранами. Мы желаем, чтобы через внимание и непрестанную умную молитву, сколько сможем, мы очистили сердца наши от страстей и прилогов лукавых помыслов, по призванию Господа Иисуса, который сказал: «...Без Meня не можете творити ничего же...»

Итак, почтенные братья мои, умоляю вас я, наименьший ваш брат, – впрочем, говорю это и себе самому: подвизайтесь, чтобы нам не оказаться бесполезными, недостойными, скажу, незаконнорожденными чадами духовного отца нашего. Да не будем преступниками наших обетов,

данных Богу, и ангельского образа, которого мы, смиренные, удостоились быть носителями. Но Именем Господа нашего Иисуса Христа да выступим вместе с этой нашей быстроистнивающей плотью и да разрушим все мысленные и крайне изощренные ловушки лукавого змия, чтобы нам в час смерти нашей и Второго Пришествия Господа нашего оказаться облаченными в поресветлую одежду ангельского достоинства. А для этого да будем хранить: воздержание, послушание, целомудрие, смиренномудрие, освящение, чистоту – и, конечно, да будем совершать и другие всевозможные подвиги. И так мы получим награду вместе с просиявшими в аскезе святыми отцами нашими и уподобимся им. Чтобы вместе с ними и с их помощью мы вошли за нашим приснопамятным отцом Иерофеем в Небесное Царство, славяще Отца, Сына и Святого Духа, Всесвятую Единосущную и Нераздельную Троицу, Вседержителя Бога вместе с Госпожой Владычицей и Приснодевой Богородицей, нашей Заступницей и Предстательницей за всех православных христиан, Пренепорочной Марией, а кроме того, вместе со всеславным предстателем нашим прор. Илией и всем Небесным Воинством Ангельских Сил, вместе со всеми без исключения святыми, во вечные веки. Аминь!

Вышенаписанное житие было окончено в 1820 году, 7 февраля, в субботу празднования Всех Святых Отец в подвиге просиявших, во Христе смиренными двумя монахами – Евфимием и Филофеем. Просим помянуть и остальную братию: Косьму, Феодосия, Арсения, Дорофея, Савву, Иллариона, Герасима, Досифея, Иерофея, Симеона и Гедеона. Это те, кто был вынужден удалиться со старцем со Святой Горы и подвизаться в монастыре... Слава Богу!

Аминь.