Раба Божия Елена–страдалица

(Память 21 мая)

Самое рождение страдалицы было многострадально для ее матери, которая, будучи ею непраздна, оступилась и упала с крыльца, и преждевременно ее родила на седьмом месяце своей беременности. Все полагали, что преждевременный ребенок не проживет долго; однако, наперекор общему мнению, Елена жила целых 90 лет и далеко пережила всех своих братьев и сестру. Как меньшая, Елена Ивановна была любимица своих родителей, людей благочестивых, искренно православных, усердных к Церкви Божией, сумевших все эти качества передать и своим детям. Елена Ивановна часто вспоминала, как ее родитель, бывший долгое время предводителем дворянства своего уезда, ревностно исполнял обязанность псаломщика на клиросе своей приходской церкви, пел, читал Апостол на литургии, каноны и Псалтирь на утренях, и так хорошо знал устав церковный, что мог указать всякую ошибку неопытным его исполнителям. Сыновьям своим он тоже передал это свое знание и усердие к св. Церкви: когда они молодыми офицерами приезжали к нему на побывку из своих полков, он заставлял их петь и читать в приходской церкви, возбуждал в них соревнование в этом, и даже умирая, завещал им не оставлять пением и чтением служить св. Церкви. В своем имении построил он на собственные средства каменную церковь, о благолепии которой всячески заботился, и завещал заботиться о ней и своим детям. За это Господь видимо благословлял его достатком: нивы его приносили всегда лучший урожай против соседних, сады его всегда бывали с плодами изобильными, и богатство текло к нему широкою струей.

Еще в раннем детстве Елена Ивановна обучалась родителем своим чтению Псалтири и грамоте русской, чем и кончалось тогда даже в высших классах образование женское. Мать ее и старшая сестра, опытные рукодельницы, научили ее рукодельям женским и хозяйству сельскому и домашнему. Хлебосольство было отличительным качеством ее родителей, братьев и сестры, усвоено было и ею с ранней юности и сохранилось в ней до глубокой старости. Не отличавшаяся особой красотой, Елена Ивановна в молодости своей нравилась, однако, многим женихам, видевшим в ней невесту богатую. Сестра ее Анна Ивановна, десятью годами бывшая старше нее, выйдя замуж по любви, скоро овдовела и, несмотря на молодые свои годы, посвятила себя всегдашнему вдовству и оплакиванию нежно любимого супруга. Эта была вдовица истинная, в Боге едином находившая себе утешение и отраду. Влияние ее на сестру свою Елену Ивановну было самое благотворное. Выйдя в замужество за г. Двигубского, богатого помещика Изюмского уезда, Харьковской губернии, и получив в приданое от родителей своих немалое имение в том же уезде, Анна Ивановна, после смерти мужа, поселилась при его могиле, в родовом его селе Чепеле и стала жить тихо, посвящая время свое молитве, сельскому хозяйству и благотворительности. Церковь, бывшая в том же селе, близ которой погребен был ее супруг, да семьи его брата и сестры, в том же селе жившие, только и были ею посещаемы, ибо, раз навсегда отказавшись от вступления во второй брак, она всячески избегала общества веселого, вдовствовала чисто и непорочно до самой своей кончины. Часто гостила она у своих родителей, и подрастающая сестра стала для нее предметом самой нежной любви. Испытав непрочность счастия земного, старалась она оберегать сестру свою от опрометчивых увлечений пылкой молодости, и Елена Ивановна всегда потом с признательностью вспоминала советы и внушения своей сестры, которые однако не уберегли ее от плачевной участи, ожидавшей ее в замужестве. Достигнув 17 лет, Елена Ивановна приглянулась соседу своих родителей по имению, молодому поручику Павлову, красавцу собою, столичному щеголю, приехавшему в побывку к своей матери из полка и здесь пленившему собой молодую, неопытную Елену Ивановну, которая полюбила его со всем пылом молодости. Родители Елены Ивановны не противились этому браку, одна сестра ее Анна Ивановна сильно ему противилась, ибо как бы предчувствовала ту горькую участь, которую готовил сестре ее этот брак. Сколько ни уговаривала она Елену Ивановну не увлекаться красотою молодого поручика, лучше присмотреться к его нраву, все было напрасно, помочь делу не могла, ибо родители держали сторону Елены Ивановны. Павлов сумел и им понравиться, и они считали его выгодным женихом для своей дочери. 8 ноября 1812 года состоялся сговор молодых людей. Весной 1813 года совершился и брак Елены Ивановны с Максимом Максимовичем Павловым. Родители дали ей особое хорошее имение, богатое приданое вещами, и молодые поначалу зажили по-видимому очень счастливо. Павлов, по настоянию своей матери, вышел в отставку и стал заниматься сельским хозяйством на обширных своих землях, которыми владел в количестве нескольких тысяч десятин. Но вскоре занятие хозяйством ему надоело, – он стал служить по выборам дворянским в своем уезде, занял место исправника и зажил широко по-прежнему. Молодая жена все более и более стала ему надоедать, он старался пореже бывать дома, и под предлогом службы разъезжал по гостям, пьянствовал, играл в карты и вполне жил разгульно. Сколько ни старалась Елена Ивановна уговорить его остепениться, пожалеть ее, готовившуюся стать матерью, не срамить себя безобразными попойками, все было напрасно, – он совсем озлился на жену и стал наносить ей жестокие побои. От этих побоев и от разочарования своего в нежно любимом муже, Елена Ивановна несчастно родила первого своего ребенка – дочь, которая вскоре по рождении скончалась. Долго скрывала она свое несчастие семейное от своих родителей и сестры, но оно наконец открылось им во всей своей ужасающей неприглядности. Отношения родителей ее к ее беспутному мужу стали самые неприязненные, что еще более ухудшило ее семейное положение. Муж упрекал ее постоянно, что она жалуется и клевещет на него своим родителям, и что те делают ему выговоры.

Волей-неволей пришлось ей отказаться и от последнего своего утешения – бывать у своих родителей и сестры, против которой был особенно вооружен Павлов, ибо умная и энергичная Анна Ивановна всегда преследовала его упреками, что загубил он жизнь ее сестры. Время шло, но не приносило облегчения горькой участи Елены Ивановны: постоянно оскорбляемая, побиваемая разгульным мужем, еще двух дочерей – младенцев родила она несчастно, похоронила вслед за их рождением и наконец сама подверглась нервным припадкам, похожим на эпилепсию. Кроме того, от постоянных слез заболели у нее глаза, повредилось зрение ее, и из молодой, здоровой женщины стала она больною, слабою и полуслепою, которую малейший шум приводил в трепет, причинял ей нервные припадки с сильными конвульсиями. Муж не спешил ее лечить, себя и других уверял, что она притворяется, и продолжал свою разгульную жизнь, редко бывая дома, а когда и бывал, то это было самым мучительным временем для Елены Ивановны, к которой не имел он никакого сострадания. Десять лет прошло в подобной жизни для Елены Ивановны, и она состарилась не по годам. В течение их похоронила она своих родителей, лишилась вещественной от них помощи, стала терпеть лишения и нищету, ибо муж ее мало что давал ей из доходов своего и ее имения, их недоставало и ему для разгула, он все более и более входил в долги, сорил деньгами на стороне, а для жены жалел их на самое необходимое, так что нередко сестра ее Анна Ивановна тайком снабжала ее бельем, одеждой и обувью. Несколько раз предлагала она ей бросить беспутного мужа и поселиться с ней в ее усадьбе. Но Елена Ивановна, помня завет своего отца, приказавшего перед смертью все терпеть и мужа не покидать, все еще привязанная к нему любовно, несмотря на все его беспутства, продолжала с ним жить, пила чашу горя до конца. Наконец Господь сжалился над нею бедной женщиной: муж ее, совершенно уже запутавшиеся в долгах, поехал в имение матери своей, чтобы выпросить у ней еще средства для своих кутежей, под благовидным предлогом улучшения своего хозяйства, там заболел и скончался. Со смертью его все кредиторы приступили ко взысканию его долгов, которые превысили ценность его имений: все они были проданы, пошло в продажу и собственное имение Елены Ивановны, полученное ею в приданое от родителей, ибо супруг ее, заручившись ее доверенностью, успел и от ее имени наделать долгов, и после этой продажи ей осталась только небольшая сумма денег, несколько мебели и домашней утвари; сама же она, сильно потрясенная смертью мужа и лишением своего состояния, лежала больная, мало даже сознавая, что вокруг нее совершается. Ее нервные припадки так усилились, что она почти ежедневно им подвергалась, пребывая в бреду и беспамятстве. Перевезенная по соседству в имение своего брата, здесь она прожила некоторое время, пока не приехала сестра ее Анна Ивановна. Эта энергичная женщина с живым сочувствием взошла в жалкое положение страдалицы: она взяла ее к себе, выхлопотала ей все, что было возможно только выхлопотать и сохранить ей из остальных крупиц погибшего ее состояния, и с примерным усердием стала присматривать за нею – больною и покоить ее в своем имении, селе Чепеле. Поначалу состояние здоровья Елены Ивановны было так плохо, что никто не думал, что она останется в живых. Но вот в один из сильных припадков увидела Елена Ивановна пред собою трех светлых мужей, которые сказали ей, что они – целители Косьма, Дамиан и Пантелеимон, велели ей соорудить совместную икону их, поставить ее над своим одром и почитать молитвенно дни их памяти, обещая, что за это ей даровано будет некоторое облегчение в недуге. «Но совершенно от него ты не освободишься, ибо твой удел земной – страдания», – сказали они ей в заключение, и стали ею невидимы. Очнувшись, она пересказала это видение сестре своей Анне Ивановне, которая, как женщина благочестивая, отнеслась к нему с большою верою. Был приглашен в дом их священник, и при одре болящей был отслужен водосвятный молебен святым целителям Косьме, Дамиану и Пантелеимону; была сооружена и святая икона их и поставлена над изголовьем болящей. Елена Ивановна дала обет ежегодно молитвенно праздновать 1 ноября и 27 июля, в которые совершается намять святых целителей Косьмы, Дамиана и Пантелеимона. С тех пор недуг ее видимо стал ослабевать: нервные припадки стали с ней реже бывать, сама она успокоилась душевно, стала свыкаться со своим положением убогой вдовы и, подражая сестре своей Анне Ивановне, всецело посвятила себя Богу, молилась усердно и в молитве находила единственное утешение в своих скорбях. Но совершенно здоровою никогда она уже не была: это была слабая, нервная, полуслепая женщина, которая требовала за собой самого бдительного присмотра; малейшее потрясение или беспокойство повергали ее опять в припадочное состояние, почему с ней приходилось иметь Анне Ивановне большие предосторожности, ухаживать за ней, как за малым ребенком. Кроткая, молчаливая и покорная своей судьбе, Елена Ивановна хорошо видела, как много причиняла она забот и беспокойства своей сестре, и была к ней искренне благодарна за это, любила ее беспредельно и все молила Бога, чтобы поскорее послал ей кончину и тем избавил ее сестру от причиняемого ей беспокойства. Давнее желание имели обе сестры побывать в Воронеже и поклониться святым мощам новоявленного тогда святителя и чудотворца Митрофана. Одно затрудняло Анну Ивановну, как двинуться в столь дальний путь с такою слабою больною, какова была ее сестра; оставить же ее дома, это значило еще более расстроить и огорчить. Бог облегчил однако исполнение общего их желания: два брата их семейные тоже собирались ехать на богомолье в Воронеж и уговорились ехать с ними вместе, так что больную была полная возможность оберегать и покоить с удобствами в пути. В мае 1832 года двинулись в путь. Прибыв в Воронеж, путешественники были очень утешены благодатным чувством, осенившим их при первом поклонении святым мощам святителя и чудотворца Митрофана. Особенно болящая Елена Ивановна чувствовала при этом, что точно некая свинцовая тяжесть свалилась у нее с головы. Она усердно молилась, много плакала у раки угодника Божия, и когда Анна Ивановна стала ее унимать от слез, опасаясь, чтобы вслед за ними, как бывало прежде, не сделался с нею нервный припадок, то гробовой старец-иеромонах сказал ей: «Не мешайте ей плакать, матушка, она все горе свое тут выплачет и оставит, и эти слезы ей не повредят, а напротив облегчение и здоровье принесут». И действительно, хотя и много плакала тогда Елена Ивановна, но припадка с ней во все время пребывания в Воронеже не было, она чувствовала себя легко и хорошо, говела, причастилась Святых Таин, ежедневно бывала у святых мощей угодника Божия, и даже раз в тонком сне сподобилась его самого видеть в образе седого старца-схимника, который кротко ей сказал: «Твой удел земной – страдания; неси твой крест с терпением и не ропщи, что не получишь совершенного исцеления». Пожелали благочестивые богомольцы сподобиться благословения и наставления тогдашнего богоугодного архипастыря Воронежского, архиепископа Антония, молва о котором, как о муже святом и прозорливом, давно была им известна. Когда пришли они в приемную владыки, то первое, что поразило Елену Ивановну, это было большое изображение святителя и чудотворца Митрофана, в чертах которого она сейчас узнала облик старца-схимника, виденного ею во сне. Архиепископ Антоний вышел к посетителям и очень обласкал их: всех благословил иконами святителя и чудотворца Митрофана, каждому дал по просфоре и книге душеполезной, и сумел каждому сказать именно то, что особенно требовалось его душе. Но Елена Ивановна обратила на себя особое его внимание. Взяв ее за руку, усадил он ее подле себя на диване, ласково говоря: «Ну-ка, слепенькая, сядь здесь поближе ко мне, мне с тобой особенно поговорить нужно, ты – человек Божий». Прозорливо стал он затем описывать всю ее жизнь, точно вся она пред его глазами прошла, советовал не унывать в болезни, не ждать в ней исцеления, не роптать на Бога и не завидовать здоровым. «Твоя болезнь лучше здоровья для души твоей, говорил богомудрый святитель, твой удел будет блаженство нескончаемое. Не ропщи, только и благодари Бога за страдания тела, который очищают твою душу». Затем сказал святитель и Анне Ивановне несколько наставительных слов о том, чтобы не тяготилась больною сестрой, любвеобильно носила ее немощи и не огорчала ее упреками о потерянном ее состоянии, – точно был он сам при этих упреках, так ясно и прямо о них говорил. «Ведь потерянного, матушка, упреками не вернете, – говорил святитель; – так Богу угодно было взыскать сию подобницу Иова многострадального; к чему же вы ее, точно как жена Иова, упреками своими огорчаете». На прощанье святитель вынес обеим сестрам вместе на благословение сверток холста, и на нем большое изображение поясное святителя и чудотворца Митрофана, список с того его изображения, которое стояло в его приемной и так поразило Елену Ивановну, причем сказал им: «Вот вам, рабы Божии, вдовицы уединенные, от меня благословение дому вашему; поставьте сию икону в вашей приемной комнате, и да будет вам угодник Божий Митрофан заступник и покровитель неотступный». Елена Ивановна стала при этом объяснять святителю, как сподобилась она видеть во сне угодника Божия Митрофана, и как он схож с этим его изображением. «Знаю, знаю, – отвечал владыка, – знаю, что ты его видела; помни же, что он тебе сказал, не унывай и не ропщи, что уходишь от него неисцеленною, что опять будешь болеть и болеть до конца твоей жизни». Действительно, совершив вполне благополучно путешествие в Воронеж и ни разу не подвергаясь там нервным припадкам, Елена Ивановна, по возвращении домой, опять стала им подвергаться по-прежнему. Тем не менее, чрез несколько лет она опять пожелала совершить богомольную поездку в Киев. Анна Ивановна очень неохотно на это согласилась, сама не могла с ней поехать и отпустила ее с невесткой, женой своего брата, которой и поручила ее под бдительное охранение и надзор. Время было тогда смутное по причине начинавшейся холеры, что еще более смущало Анну Ивановну, но ей пришлось уступить сильному стремлению Елены Ивановны поклониться киевским святыням. По пути к Киеву заехали путешественницы сначала в г. Ахтырку, где находится чудотворно явленный образ Пресвятой Богородицы Ахтырской; в четырех верстах от этого города стоит Свято-Троицкий Ахтырский мужской монастырь, тогдашний настоятель которого, благочестивый старец архимандрит Сергий был давний знакомый и друг их семейства. У него с неделю погостили путешественницы, и о. Сергий посоветовал им поговеть и причаститься св. Таин на дорогу на всякий случай, так как слухи о холере везде уже ходили. Спутница Елены Ивановны уже стала малодушно опасаться предстоящего им дальнего пути в такое смутное время и просила благословения у о. Сергия отложить путешествие в Киев на другое время и воротиться домой. Но старец не благословил им того, говоря, что от смерти, если назначена она Богом, нигде убежать нельзя. Тут прожили они около десяти дней, ибо Елене Ивановне все как-то не хотелось оттуда уезжать и все просила она свою спутницу еще денек-другой там пожить. В Киев путешественницы прибыли в самый разгар там холеры, так что все удивлялись, как это они решились в такое время туда приехать. И целый месяц прожили они там, и ни они сами, ни их прислуги не подверглись холере, что приписывали они именно благословению и святым молитвам, которыми напутствовал их богоугодный старец, ахтырскй архимандрит Сергий. Усердно покланялась Елена Ивановна киевским благодатным святыням, и в одно из посещений своих Киево-Златоверхова Михайловского монастыря, где почивают святые мощи великомученицы Варвары, прикладываясь к ним, старалась коснуться к ним своими больными глазами, в чаянии исцеления. Заметив это, гробовой иеромонах грубо ее оттолкнул, так что она упала бы, не поддержи ее следовавшая за ней невестка. В это время Елена Ивановна почувствовала сильный зуд в левом своем глазе, который давно у ней был покрыт белою плевой и которым она ничего не видела. Она почесала его и почувствовала, точно что лопнуло у нее на яблоке глаза, после чего стала она им видеть свет Божий, не ясно и тускло, но все-таки видела, о чем и поспешила сообщить своей невестке. Совершив свою богомольную поездку вполне благополучно, путешественницы в добром здоровье воротились домой, благодаря Господа Бога за дарованное им утешение духовное. Живя при сестре своей, Елена Ивановна продолжала болезновать по-прежнему своими нервными припадками, которые то усиливались, то уменьшались, но все ее не покидали. Хилая, слабая, полуслепая пережила она сверх чаяния свою сестру Анну Ивановну, крепкую и здоровую телом, которую в одну неделю сильная горячка уложила в гроб. К счастью, она озаботилась обеспечить свою больную сестру, завещав ей в пожизненное владение свое Чепельское имение. Оплакивая горько свою сестру-благодетельницу, стала жить Елена Ивановна в ее Чепельской усадьбе, приняла к себе старушку-дворянку, девицу Раевскую, которая стала присматривать за нею больною и за ее хозяйством и, прилепившись к ней сердечною любовью, вполне заменила ей в этом отношении умершую сестру. Обе эти старушки – Елена Ивановна и Александра Васильевна, были именно как две сестры родные по своему благочестию, хлебосольству и доброте. Нельзя было и подумать стороннему наблюдателю, что Александра Васильевна не более, как чужая приживалка в доме Елены Ивановны, – так сумела Елена Ивановна поставить ее в отношении к себе и к своим соседям, и нужно отдать справедливость и приживалке, что вполне оправдывала она к себе доверие и любовь Елены Ивановны, ходила за ней больною с примерным усердием, радела о ее хозяйстве, как о своем собственном, и вообще очень была полезна для Елены Ивановны. Страдания ее все продолжались, а после смерти сестры даже усилились. Не год или два, а целые сорок лет провела она в подобных страданиях, и редко-редко выпадали день или неделя, что свободна была она от припадков, но зато уже она знала, что если начнутся они опять, то с новою силою, как бы в отплату за данный отдых. Одно время целый год была она свободна от своих припадков, и случилось это с ней дивным образом. В 1860 году, во время сильного припадка, с ней бывшего, увидела она пред собою святителя Иоасафа Горленко, епископа Белгородского, нетленные мощи которого открыто почивают в Троицком монастыре в г. Белгороде, Курской губернии, и который приходился сродни покойной матери Елены Ивановны, почему и Елена Ивановна всегда очень чтила его и нередко уезжала в Белгород на поклонение его мощам. Угодника Божия увидела она в полном архиерейском облачении, совершенно таким, каким он на современных своих портретах изображается. Он подал ей часть просфоры, говоря: «Скушай, тебе отдохнуть нужно; поезжай ко мне в Белгород, там я тебе на время отдых дам». Скушав данную ей святителем просфору, она очнулась, почувствовала себя укрепленною, и вслед затем, несмотря на продолжавшиеся припадки, собралась и поехала в Белгород, где усердно молилась у мощей святителя Иоасафа, служила по нем панихиду, поговела, приобщилась Святых Таин и возвратилась домой покойною духом и бодрою телом. С тех пор целый год не имела она припадков, пополнела, посвежела и стала выглядывать вполне здоровою старушкой. По истечении года почувствовала она непреодолимое влечете опять ехать в Белгород, поблагодарить святителя Иоасафа, за дарованное ей исцеление, и сколько сожительница ее Александра Васильевна ни уговаривала ее не ехать туда и благодарить угодника Божия дома, она настояла на своем, поехала в Белгород, помолилась там усердно, точно отдала долг свой угоднику Божию, как потом сама она говорила, и, приехав домой, опять подверглась прежним припадкам в очень сильной степени. С тех пор страдала она уже беспрерывно до самого конца своей жизни, длившейся очень долго. Пережила она всех своих братьев и родных, пережила и многолюбимую ею сожительницу свою Раевскую, скончавшуюся на ее руках в 1870 году и погребенную ею с почетом, как родную сестру, которую потом поминала и о которой всегда она молилась с особою любовью; она же сама все продолжала жить, жила и страдала беспрерывно, ежедневно, так что приводила всех знавших ее в великое удивление. Дивно было видеть эту девяностолетнюю старицу-страдалицу, маленькую, худенькую, с тусклыми глазами; она лежала на своем одре, как святая, всех принимала ласково, всем умела сказать доброе слово, утешить в скорби, посоветовать в беде, постоянно молилась и никогда не роптала на Бога, ни на людей. Нервные припадки ее так усилились, что редко когда была она от них свободна; кроме того у нее открылась на спине зияющая рана раковидного свойства, которая то заживала, то снова вскрывалась и причиняла ей нестерпимые страдания. Лежала она на боку, мало видела, мало слышала; один дух крепко держался в этом немощном теле, как бы в подтверждение той святой истины, что сила Божия в немощи совершается. В последние годы жизни своей старица стала проявлять в себе дивную прозорливость: бывало, лежит себе в своей темной комнате с опущенными шторами, звонком вызовет прислугу и посылает во двор, говоря: «Иди, оборони от собак такого-то; вот он пришел, и они на него напали». Все знали, что это недаром говорилось, обычно шли и находили в точности то, о чем им сказано было старухой. Или скажет своей сожительнице: «Приготовьте сегодня к обеду побольше кушанья, у нас будут в гостях такие-то», и названные ею лица действительно к обеду являлись. Бывали случаи, что она соседей своих оберегала своими словами от разных готовившихся им неприятностей и убытков, и всегда ее слова оправдывались на деле. Не видя телесными глазами, зорко видела она очами душевными, созерцала на земле невидимый другим мир духовный. В начале 1885 года крайне она ослабела, пожелала причаститься Святых Таин и освятиться елеем и сделала распоряжение о своем имуществе; все имущество она завещала своей сожительнице, жившим при ней в услужении людям и приходской своей церкви, в притворе которой издавна приготовила она себе склеп. Нужно сказать, что все нужное к погребению: парча, холст, свечи, бархат и гасы для гроба и самый гроб издавна были у ней приготовлены и хранились в кладовой, при чем старица в шутку называла эти вещи своим приданым, и до мелочей распорядилась относительно своего погребения. 13 января причастилась она св. Таин еще раз, а в ночь с 16 на 17 января, почувствовав приближение своей кончины, позвала к себе свою сожительницу, благословила ее и простилась с ней, и на ее руках тихо предала душу свою Богу, во 2 часу ночи, прожив на свете без малого 90 лет, большую часть которых провела в скорбях и страданиях телесных. 19 января совершено было ее погребение в Покровской церкви села Чепеля, отличавшееся торжественностью и многолюдством: все соседи, все крестьяне села долгом своим почли проводить до могилы достопочтенную старицу, старожилку села, всем известную своим благочестием и хлебосольством. У восточной стены левого притвора Покровской Чепелевской церкви, в каменном склепе погребено тело приснопамятной рабы Божией Елены, и над ее могилой икона Казанской Богоматери с лампадой пред ней осеняет посмертный ее покой. (См. «Душ. Чт.» 1886 г., 3 ч.).