Преосвященный епископ Евлампий

(Память 22 мая)

Преосвященный Евлампий скончался епископом Калужским и Боровским. На эту кафедру он был переведен после преосвященного Феофилакта, по Высочайшему указу 16 апреля 1809 года, из епископов Архангельских. Он в сане иеромонаха был с 1788–1792 г. префектом а с 1792–1795 г. ректором Троицкой семинарии; с 1795– 1798 г. в сане архимандрита был ректором Московской академии и настоятелем Заиконоспасского монастыря, а в 1798 г. переведен настоятелем в Московский Донской монастырь; в 1801 г. июня 29 дня хиротонисан во епископа в Архангельск. В 1806 г. января 18 пожалован орденом св. Анны 1-й степени; 1809 г. апреля 16 переведен в Калугу. Это был архипастырь известный своим благочестием и постоянною болезненностью, единственное облегчение от коей или отраду он обретал лишь в частом Богослужении, как сам однажды сказал о том. На обычный вопрос ключаря, сделанный ему накануне одного из праздничных дней: будет ли он служить завтра? Преосвященный, под влиянием своего болезненного состояния, с видом неудовольствия отвечал: «Я, сударь (обычная его поговорка), тогда только чувствую себя здоровым, когда служу. Буду служить», прибавил он решительно. И точно, это были не пустые слова, – во время служения преосвященный как бы перерождался. Несмотря на его худобу и явное истощение сил, голос у него был превосходный, чувство глубокого умиления отражалось на лице и в слезах, особенно во время призывания на Дары всеосвящающей благодати Св. Духа. Едва только преосвященный Евлампий приступил к довершению начатого его предместником дела – устройства новой епархии, как настал грозный 1812 год. Промыслу Божию угодно было, чтобы в пределах Калужской губернии повторились события дней древних, совершилось избавление России от нового нашествия уже не одного, а двадесяти языков. Архипастырь преосвященный Евлампий, отечески сердобольно и пастырски мужественно делил с паствою труды, скорби и опасности, и окончил свою божественную стражу не прежде, как когда миновалось общественное бедствие. Слабый телом, но сильный духом и верою, преосвященный Евлампий очевидно принадлежал к числу мужей промыслительно посылаемых народу в знамение к нему милости Божией, в годины общественных бедствий.

Вот почему, говоря о преосвященном Евлампии, мы не можем не коснуться и общих событий 1812 года по отношению их к Калужской губернии; ибо в них всего более оказалось главное призвание преосвященного – быть утешителем народа в годину его испытания, бодрым молитвенником за него пред престолом Господним.

Среди всеобщей тревоги духовенство своим примером и увещаниями неослабно ободряло смущенную паству. Преосвященный Евлампий, по соглашению с гражданским начальством, учредил крестный ход из города в село Калужку, отстоящее на 8 верст от города, где пребывала и ныне пребывает чудотворная икона Матери Божией Калужской, и перенес ее торжественно, с подобающею честью, в Калужский собор, при многочисленном стечении народа. С сего времени повседневно совершаемы были, по предписанию преосвященного, по всей епархии молебствия с коленопреклонением пред Господом сил «о избавлении от нашествия иноплеменных» и производились вокруг городов и селений крестные ходы. Разосланы были по церквам пастырские наставления, коими внушалось народу, «что без попущения Божия ничто не возможет враг наш, что только требуется единое послушание властям и ревностное споспешествование общему благу». По благоразумному внушению и личному примеру архипастыря духовенство приняло деятельное участие в общих пожертвованиях на военные издержки; всего пожертвовано деньгами 9204 руб. и разные золотые и серебряный вещи. Когда Калужское ополчение было готово к выходу в поле на защиту отечества, преосвященный Евлампий, призвав в помощь сильного во бранех Господа, совершил молебствие с коленопреклонением, привел воинов к присяге, с целованием Креста и Евангелия, увещевая их, чтобы они бесстрашно и безропотно шли на благое дело, окропил ряды ратников св. водою и вручил начальнику ополчения генерал-лейтенанту Шепелеву хоругвь, на которой были изображены с одной стороны чудотворный образ Калужской Богоматери, с другой лик праведного Лаврентия, Калужского чудотворца, произнес при сем трогательное и исполненное твердого упования на Бога слово. Драгоценные церковные утвари и дела присутственных мест отправлены были в Орел, гимназия и пансион в Рязань. Вместо всех присутственных мест учрежден временный военный комитет, зависевший непосредственно от командовавшего русскою армиею фельдмаршала Кутузова, начальника ополчения и губернского предводителя; на границах Жидринского, Мещовского, Мосальского, Медынского и Боровского уездов учреждены кордоны.

Когда граждане увидели, что казенный вещи или увезены, или уложены, то, несмотря на увещания начальства, пришли в некоторое беспокойство; но его породило не злонамеренность, а боязнь. Они были в недоумении, не зайдет ли неприятель в Калугу, идя в Москву. Все стали укладываться и выезжать из города. Многолюдные улицы и дворы опустели. Ворота, двери, окна в домах были открыты и поломаны. Скот ревел на улицах у опустелых домов, ища своих хозяев; пешие бежали опрометью, кто куда мог, достаточные выезжали в другие губернии. Купцы приготовили барки, чтобы отправить на них товар вниз по Оке. Все эти сборы и приготовления умножали лишь всеобщий страх и уныние.

Но благочестивый архипастырь бодрствовал на своей божественной страже, со вверенным ему духовенством; храмы стояли отворенными, Богослужение в них не прекращалось, и по-прежнему ежедневно совершалось в городе соборное молебствие, при крестном ходе из всех церквей, «о избавлении от всякия скорби и обстояния». Надобно было видеть, рассказывали очевидцы, с каким умилением молился тогда преосвященный Евлампий: слезы градом лились по исхудалым и бледным его ланитам; звучный голос дрожал от внутреннего волнения и проникал до сердца, плакали навзрыд и все присутствовавшие, чая Бога, спасающего от малодушия и бури. Пред иконою Божией Матери день и ночь петы были молебны, курился фимиам, пылали свечи, возженные усердием чающих от Нее избавления в скорбях своих; оставлявшие город приходили просить Ея напутственного благословения, остававшиеся – защиты и вразумления, что предпринять; все с трепетом ожидали решения своей участи. Нарочные вестовые быстро приносили вести с большой дороги, по которой двигалось неприятельское войско. Пикеты сторожили его по селам и деревням. В ту ночь, как следовало неприятелю быть в Калуге, если бы он обратился на нее, преосвященный выехал в село Ромоданово, и со свитою свою ночевал в доме тамошнего владельца Олонкина. Поутру, когда стало известно, что вся армия Наполеона прошла в Москву, не сворачивая на Калугу, преосвященный опять прибыл в свой дом и молился еще усерднее. Период времени, в который Калуга, по выражению современника, лежала на краю отчаяния, продолжался ровно 40 дней, со 2 сентября (со дня вступления Наполеона в Москву) по 12 октября – день сражения при Малоярославце, в котором неприятель потерпел поражение, и вскоре после сего был изгнан из пределов Калужской губернии.

Но действия преосвященного Евлампия, по его любви к Церкви, не ограничились в это время лишь одною вверенною ему епархиею.

Когда Наполеон изгнан был из пределов Смоленской губернии, оставив по себе верные следы нечестия в разрушении храмов Божиих, а служители их, спасая жизнь и семейства, были рассеяны по разным местам; тогда преосвященный Евлампий, видя, что Смоленская епархия осталась без пастыря и не ожидая на сие особого предписания, принял усердное попечение о собрании ее духовенства, а равно и о возобновлении и освящении оскверненных церквей, снабжая их по возможности ризницею, сосудами, антиминсами и другими принадлежностями, чтобы скорее восстановить Богослужение. Его пастырское увещание к протоиерею г. Вязьмы возымело желаемое действе, и вскоре в городе и его окрестностях начала возноситься бескровная жертва.

Недолго после этих подвигов оставался на Божественной страже преосвященный Евлампий:, здоровье его и всегда слабое, без сомнения, еще более расстроилось в тяжкую годину испытания; ибо скорби своей паствы он, как мы видели, принимал к сердцу, как свои собственные. Между тем как он помышлял проситься на покой и просил себе помещение в известной и тогда своим благоустройством Оптиной пустыне, незаметно приблизился час смертный.

Вот что говорили старожилы о частном быте и свойствах этого преосвященного. Он любил заниматься хозяйством. При вступлении его в правление Калужской епархией, при Лаврентьевом монастыре еще не было сада, и кругом подмонастырской слободы Подзавалья рос густой лес, остатки которого существуют и поныне. Преосвященному вздумалось развести сад. Размерив пространство, он сам назначил направление дорожек и место беседок. Приближалась весна, оставалось дело за людьми. Особой суммы на этот предмет не было. Приближенные недоумевали, как поступит владыка. А он между тем тайно приказывает кузнецу купить, или вновь наделать несколько сот лопат, кирок, топоров и других огородных и садовых инструментов, и в один весенний погожий день приглашает к себе в Лаврентьев монастырь на рекреацию о. ректора со всеми сослужащими и учениками. Остановки не было ни за одним. Утро началось весело; закусили, походили, а делать словно и нечего. Преосвященный мало-помалу открывает забаву, берет топор, и давай рубить негодный лес; затем подает лопату о. ректору и предлагает покопать земли для сада. Учителя догадались в чем дело, попросили лопат и топоров, их принесли несколько сотен. Смотря на старших, и рассыпавшиеся по лесу ученики кинулись наподхват брать топоры, лопаты, заступы, и работа закипела. К полудню лес был очищен, а после полудника проведены дорожки, насадили любимых преосвященным деревьев, набили столбы для беседок и устроили все, что угодно было архипастырю, который с о. ректором сам руководил работами и, переходя от одной группы к другой, шутил, поощрял и хвалил трудившихся. Ученикам приготовлена была обильная закуска, которую составляли калачи, гречневики и т. п., а к вечеру были приглашены почетные гости из города и гуляли в саду, который вырос в один день.

По рассказам старожилов архипастырь любил ходить чисто, опрятно, в дорогом платье. Он ввел здесь обычай носить монахам камилавки широки вверх; а прежде носили покроя святогорского, низкие, кверху несколько суженые. Рясы и полукафтанья любил шить часа в три и четыре, отнюдь не более, и при себе лично. За труд платил всегда сам и по рублю меди, одинаково: и за шитье всей рясы вновь – рубль, и за починку – рубль, хотя бы то за вставку пуговицы – рубль; за все – по рублю; что бы ни сделал для него портной, одна плата – рубль. Однажды прибыл к нему в Лаврентьев монастырь губернатор и застал преосвященного занимавшимся с мастерами портных дел. Гость после приветствия хотел было идти с архиереем в другие покои, говоря, что он имеет до него нужду по некоторому делу. А преосвященный, зная, что гость говорит это лишь потому, что считает неприличным для себя беседовать с ним при простых людях, показал вид, что не намерен отправиться от занимающего его дела, и сказал: «Говорите здесь: мастера не судьи»; и так беседовали в мастерской.

Когда члены Консистории или секретарь, по неимению прямого указания в законах для решения того или другого дела, обращались к преосвященному с вопросами, или просили его совета, то он обычно отвечал, а иногда и без предварительного вопроса в таких случаях приказывал: «Вершите по св. закону Евангелия».

В пище был весьма воздержен, к чему побуждала его и постоянная болезнь: когда обедал дома и в гостях в скоромные дни, прежде всего подавали ему на стол горшочек с горькими травами, вареными в молоке, единственное его лекарство, которое иногда составляло и единственную пищу. Он имел какую-то внутреннюю хроническую болезнь, и оттого нередко замечали его в необыкновенном расстройстве духа. Иногда не давался даже дотронуться до своих рук; когда кто хотел поцеловать их, вырывал и строго оговаривал диаконов и иподиаконов в их неосторожности. Но эти невольные проявления болезненности сугубо вознаграждались умилительным смирением пред обиженными, в подобном состоянии духа.

Рассказывают, что, вскоре после изгнания неприятеля из пределов Калужской губернии, пришел к нему в числе просителей человек, одетый в нагольный тулуп, в лаптях и какой-то крестьянской шапке. На вопрос преосвященного: «Кто ты такой?» – проситель ответил: «Диакон, ваше преосвященство!» – «Как? Диакон, и в таком безобразном виде», – крикнул разгневанный архипастырь и, взяв его за руку, сам вывел его за дверь, прежде чем испуганный диакон успел что-нибудь ответить в объяснение своего положения. Горько заплакав, он сошел с лестницы и присел у ворот, не зная, что ему предпринять. Но вот бежит Василий Евдокимович (келейник преосвященного) и ласково просит диакона возвратиться ко владыке. Едва он вошел в двери, робко озираясь вокруг, как преосвященный вышел в нему навстречу и прежде всякого разговора, с поясным поклоном просил у него прощения, говоря: «Прости меня, Бога ради, я человек больной, погорячился!» Вдвойне растроганный и чувством своего горя, с которым пришел, и видом архипастырского смирения, диакон упал в ноги преосвященному, заливаясь слезами. Он ласково поднял его, успокоил и спросил: «Объясни же мне теперь, сударь, зачем ты явился ко мне в такой неприличной тебе одежде?» – «Да что же мне делать, ваше преосвященство, – отвечал ободрясь диакон, когда нас в конец ограбили и разорили французы; иные лишь потому не являются к вам, что и этого-то не имеют?» Отечески вникнул в нужды просителя преосвященный, дал ему посильное пособие и тут же предложил занять вакантное место при соборе одного из уездных городов. Так назидательно подвижник-архипастырь умел заглаждать проявления в себе человеческой немощи, не считая унизительным для своего высокого сана сознаться в ней пред обиженным, и, конечно, Ангелы радовались такому смиренно, сплетая ему венец небесной славы. Сей благочестивый архипастырь мирно отошел ко Господу 22 мая 1813 года.

Самая кончина его была знаменательна: она последовала в день Вознесения Господня (в храмовой праздник Лаврентьева монастыря, куда по этому случаю в сей день бывает и крестный ход из Калуги), во время литургии, как бы в знак того, что в сей день Боголюбивая и многозаботливая душа сего доброго пастыря, в награду за труды свои, вознеслась со Христом на небо.

Хотя преосвященный Евлампий, умирая, и завещал похоронить себя в Лаврентьевом монастыре, близ праведного Лаврентия, но, по особому желанию и усердному прошению Калужских граждан, погребен в Калужском кафедральном соборе, близ южной стороны. Нестяжательность его ясно сказалась при смерти: у него не нашлось суммы достаточной для приличного архиерейскому сану погребения; ибо все, что имел, было роздано нуждающимся и разоренным во время неприятельского нашествия. Калужское дворянство и граждане, узнав о семь, похоронили любимого архипастыря на свой счет. Тульский преосвященный Амвросий Протасов, с многочисленным калужским духовенством, отпевал усопшего в 9-й день по смерти и сказал красноречивое слово. Вся епархия единодушно скорбела о потере архипастыря доброго, просвещенного и многопопечительного. Даровитые и искусные в сочинении из духовных по усердию писали на погребение речи, стихи и надгробия¹⁷.