VI. Шамординская Казанско-Амвросиевская пустынь

То, что является конечной целью стремления в духовной области у мужчины, само собою разумеется, не может быть чуждо и природе женщины, ибо, как тот, так и другая, созданы по образу и по подобию Божию.

И в то время, когда позитивные знания, заблудившиеся в своих горделивых помышлениях, даже в XVII столетии находили для себя не только не позорным, а натуральным, естественным, в коллегиальных, официальных съездах, собраниях, обсуждать вопрос, есть ли у женщин душа, – истинная наука, Божья наука, свет Христовой правды, просвещающий всякого человека, давным-давно указали, что в женщине, не только существуют те же Божественные, благотворные начала, как и в мужчине, но, даже установили и то, что, по своей природе, по своему прямому назначению в жизни, в физическом мире и в нравственном, женщина является непосредственной продолжательницей великого дела Творца: деторождением и воспитанием человечества.

С самого начала воспроизводимой ею на свет новой жизни, до той поры, пока молодая сила не делается вполне приспособленною к выступлению в жизнь, она, со своим молоком, воспитывает и душу, и сердце своего воспроизведения.

Так, что, в то время, когда роль представителей мужского пола сводится только лишь к охранительным началам семьи, к защите ее и к предоставлению ей средств, женщины созидают «людей» в самом точном смысле этого слова.

И, по моему глубокому убеждению, все, что есть в жизни положительного и отрицательного, за все это ответственны, пред лицом Бога Живого, женщины.

Пусть эта женщина будет безграмотна, неразвита, темна, некультурна, пусть она будет раба, или властительница, – в деле рождения человечества и воспитания его, в ее сердце заложено, как вполне правильно и нормально рассуждал об этом Л.Н.Толстой, само Евангелие.

Многие, может быть, укажут мне целым рядом фактов, где воля мужчины подавила всю душу женщины. Или, где женщина, как это мы видим везде и повсюду, в особенности в наше время, отклонилась от своего нормального назначения, ударилась в то, что совершенно не подлежит ни ее природе, ни ее разуму, ни ее естественному назначению. Все это не будет ничуть доказательно.

Все это – значительное меньшинство, уродливое явление.

Наоборот, беспристрастные факты истории, сама жизнь, за эту идею! Припомните, при каких условиях женщина вносила зло в обычное течение жизни, и искажала даже русло ее? И вы увидите, что это совершалось только лишь тогда, когда она бралась не за свое дело. Когда она, как в первом грехопадении человечества, зашла за грань своего назначения. Вместо того чтобы слепо идти за импульсами сердца, руководимая заложенным в нем Евангелием, она поддалась соблазну постигнуть непостигаемое своим разумом. Так везде и во всем. Когда женщина находится в пределах своего долга, своего назначения, о, какие красивые, никогда не умирающие в истории, дает она моменты!

Этой женщине хочется преклоняться, потому, что в ней инстинктивно, интуитивно, не сам по себе человек, а его душа, чутьем угадывает носительницу и продолжательницу Божьего дела.

Разве вы не испытывали чувства благоговения перед той женщиной, которая готовится быть матерью; в глазах которой, с самого первого момента зачатия, затеплился какой-то неземной, тихо мерцающий огонек?

Разве вы не благоговели перед той матерью, которая ведет своих малюток в храм Божий, или подводит к чаше святого Причастия?

Разве вы не считаете самыми чудными, самыми золотыми моментами вашей жизни те, окруженные ореолом неземного счастья светлые мгновения, в которых вы даже сейчас, несмотря на ваш возраст, приближающий, быть может, вас к мысли о могиле, отдыхаете с чувством глубокого наслаждения и удовлетворения, восстанавливая в своей памяти, как ваша мать перед наступающим сном, ставила вас на колени и учила первым словам трогательной молитвы Тому, для Которого она готовила вас?

Придет пора – прольешь ты слезы,

Быть может, труд тебя согнет,

И детства радостные грезы,

Умрут под холодом забот,

но эти святые моменты будут вечно жить в нашей памяти, вечно будут нести с собою примиряющие начала с жизнью.

Разве вы не обращали внимания на тот факт, что ошибка мужчины, заблуждение, увлечение, недобросовестность, никогда не производит таких страшных потрясений в семье, таких роковых последствий, какие производят ошибка, уклонение от своего долга женщины?

Умер отец, или покинул семью, ради какого-нибудь преступного или непреступного стремления, – а осталась мать; как ни будет трудно этой матери, как ни будет тяжела ее доля, ее забота, ее труд, а семья все-таки не погибнет, выйдет на нормальный путь жизни.

Совсем не та участь грозит семье, если все это сделала мать.

А разве вы не останавливали своего внимания над тем фактом, что в наибольших проявлениях сострадания, милосердия, христианской любви, долга, и, наконец, того или другого религиозного движения, самое видное место занимает женщина?

А, между тем, все это говорит исключительно лишь за то, что этот немощный, в физическом отношении, сосуд, особенно одарен духовной силой от Того, Кто послал его для продолжения Своего дела в жизнь.

И уже не говоря о том, что на долю женщины выпало величайшее мировое счастье дать миру во плоти Господа Нашего Иисуса Христа, само Евангелие свидетельствует нам, что, вместе с двенадцатью учениками, труды проповеди и благовестия о Царствии Божием Спасителя на земле, делили с Ним и женщины⁹².

Исходя из этого, само собою разумеется, было бы в высокой степени странным, если бы мы не нашли женщин и в таком великом служении Господу, каким является монашество.

И, действительно, женщины в этом служении несли с самого начала учреждения женских иноческих обителей в Египте подвиги, не только не уступающие, но даже превосходящие подвиги своих монашествующих собратий.

«В стране Египетской, пишет Святой Златоуст, можно видеть Христово воинство, и чудное общество, и образ жизни, свойственный горним силам. И это открыто можно видеть не только на мужах, но и на женщинах. Ибо и они любомудрствуют не менее мужей. Они не берут щитов, не садятся на коней, как повелевают славные греческие законодатели и философы, но вступают в иную, гораздо труднейшую брань. Ибо они, как и мужи, вступают в брань с диаволом и властями тьмы; и в сей брани естественная слабость пола вовсе не служит им препятствием; ибо нужно судить о таковых бранях не по естеству тел, но по произволению души. Посему и жены часто превосходили подвигами своих мужей и воздвигали славнейшие знамения победы»⁹³.

В писаниях Исидора Пелусиота, есть послание к инокиням Александрийским. Он пишет: «природа не знает просьбы о пощаде. Женский пол не имеет права на снисхождение; ибо может мужественно противостоять обольщению и отражать нападения пожеланий. Учит этому славная Сусанна и дочь Иеффая, и достойная удивления Иудифь, – одна победившая в юности наглость старцев, другая мужественно приявшая смерть и отошедшая с песнями, сопутствуемая девством, а третья, в награду за целомудрие, получила от Бога силу убить тирана. А глава женских побед и трофеев, всехвальная Фекла, стоявшая вечным столпом девства, как огонь, возгоревшись среди волн страстей, приплыла в безопасную пристань. Если желаете быть таковыми, сохраняйте неугасимые лампады; ибо скоро придет жених. И да не усыпит вас какой-либо сон сладострастия, который сонливых и нерадивых оставляет за дверями брачного чертога»⁹⁴.

В другом послании Исидор обличает инокинь, ходящих часто в город: «Вы не заботитесь о чести пола и своем подвижничестве, не устрашились обольщений, какие представляет город и для взора, и для слуха, не убоялись будущей за сие угрозы, часто ходя в город. Если опять будете посещать его, то и, не желая, подвергнетесь искушению; бежите брани шума мирского, которая страшными стрелами поражает подвижничество»⁹⁵.

И, вероятно, в силу одинаковости стремления к Господу, и к спасению душ, в то время как возникло иночество мужчин, возникло иночество и подвижничество жен.

При этом в истории женского иночества наблюдалась всегда та характерная особенность, что начало насельничеству инокинь, всегда полагали те, или другие великие из иноков.

Так, начало этого мы видим в жизни основателя монашества Антония Великого, который, решившись проходить иноческую жизнь, отдал свою сестру на попечение девственницам. И, когда, спустя много лет, спустившись первый раз с горы Колзим, дабы посетить сестру, он нашел ее начальницей и учительницей многих собравшихся около нее дев. Конечно, эта первая община инокинь, потом уже руководилась наставлениями и примерами Великого Антония.

Таким же образом положил начало другому женскому общежитию преподобный Пахомий, который приказал своим братьям устроить для своей сестры монастырь на месте Мин, недалеко от Тавенского монастыря, где он жил сам, и преподал этому монастырю свой устав.

Точно так же основали женские обители Исидор странноприимец, затем Диоскор, Аммоний, Евсевий, Евфимий⁹⁶.

Другие, как например Афанасий Великий, способствовали организации жизни девственниц, живущих вне монастыря, но проводивших иноческую жизнь в своих семьях.

Таким образом, порядок созидания иноками женских обителей сохранился и до наших времен.

Не говоря уже о таких отдаленных временах, как основание Хотьковской женской обители, по соседству с обителью преподобного Сергия, относительно которой, по преданию, преподобный завещал, чтобы посещавшие его, посещали и эту самую обитель, – мы укажем на более позднейшее учреждение женских обителей, как, например, на Благовещенско-Астраханский женский монастырь, основанный в 1754 году архимандритом Мефодием, на иждивение Иллариона, епископа Астраханского. На Арзамасско-Алексеевскую общину, поддерживаемую праведником XVIII века, Феодором (Ушаковым). На старца Иллариона Троекуровского и затворника Иоанна Сезеневского, положивших начало Троекуровскому и Сезеневскому женским монастырям Тамбовской епархии. На Серафимо-Дивеевскую обитель, основанную великим Саровским подвижником, затем на Иверскую женскую общину, учрежденную известным русскому обществу подвижником Свято-Троицкой Сергиевой лавры, старцем Варнавою, и на многие другие.

Точно таким же образом поступил и великий оптинский подвижник, о.Амвросий.

Трудно сказать, при каких условиях возникла мысль у этого великого подвижника духа об устройстве женской обители. Известно только лишь то, что он давно содействовал устроению многих женских общин.

Так, по его совету и указанию, устроена была в 1879г. Предтеченская женская община в городе Кромах, Орловской губернии.

В 70-х годах он уделял много забот на устройство Ахтырско-Гусевской женской общины, в Саратовской губернии.

Его же трудами и благословением устроилась Козельщанская община в Полтавской губернии, затем Николо-Тихвинская в Воронежской.

Но, несомненно, у старца давно уже зародилась и крепла мысль о созидании специальной обители, в которой он мог бы, с его любвеобильным, чутким ко всякому горю, сострадательным сердцем, дать возможность жить вне нищеты, тяжелых, мучительных бедствий, и проводить благочестивую жизнь ищущим спасения души женщинам.

Безусловно, точной и чудной характеристикой этого великого сердца служат слова, написанные на его надгробном памятнике в Оптиной пустыни: «Я был для всех всем, чтобы спасти хотя некоторых».

И он проявлял это во всех формах своего отношения к людям.

Горе, нужда, страдание, стремление освободиться от греха, от тяжелых оков болезни, открывали к этому сердцу широкий доступ, и никто никогда не слыхал от него ни осуждения, ни упрека.

Великая любовь покрывала все.

И эта самая любовь, несомненно, нудила его к осуществлению своего заветного замысла. Но он, как истинный слуга Христа, как смиренный подвижник духа, был слишком далек от всякой самочинности и ждал, когда Господь Сам благословит его осуществить свою великую идею.

И Господь шел навстречу желания Своего великого служителя.

Тихо, незаметно складывались обстоятельства, последовательно подходящие к заветному желанию старца Амвросия.

Как и всякое Божественное водительство в жизни человека, приходили они извне и складывались совершенно случайно.

Иногда, мы даже находимся в глубоком недоумении зачем, для чего складываются те или другие обстоятельства, совершаются те или другие события, но бессильные разрешить волю Промыслителя судеб, не только человеческой личности, а каждой песчинки, каждой сущности во вселенной – в последующих событиях, убеждаемся, что это совершается «не зря», не «так себе», а во всем этом виден мудрый перст Божьего водительства.

И счастлив тот человек, в котором есть врожденный, или воспитанный премудрым духовным водительством кого-либо дар смирения, который побуждает его безропотно преклониться пред совершающимся, памятуя, что ни один волос не спадет с головы человека без воли Отца нашего Небесного; и поступать так, как мудро рекомендуют некоторым великие оптинские старцы относительно своих личных судеб: «ничего не предпринимайте сами, и ни от чего, что предложат вам (само собою разумеется, в Господе), не отказывайтесь».

И хорошо будет этому человеку: воля Всевышнего, как любовная рука няни, выведет его именно на то, о чем он просит Господа, и Господь исполнит его просьбу, как обещавший раз навсегда, исполнение ее⁹⁷.

Но какое ужасное страдание, какую неизмеримую скорбь доставляет себе в этих случаях тот, кто пытается горделивым умом и своей волей подчинить себе окружающие его явления и сейчас же узнать: зачем, для чего, на что?

Этот человек, как неразумное дитя, сам просит Господа Бога о своем водительстве, и сам же вступает в критику и в борьбу с Его путями, почему и претерпевает ужасно много страданий.

И все равно, рано или поздно, в его жизни сделается то, что угодно управляющему всем Господу.

Когда мне приходится говорить об этом, передо мною встает, как живой, образ такой борьбы, такого противления Богу, пророк Иона.

Я от души желал бы каждому прочитать и вдуматься в это чудное повествование (Книга пророка Ионы – в Библии), свидетельствующее о том, как бессмысленна и страшна борьба с Всемогущим Богом, и как много скорби приносит она нам, по нашему неразумению.

В четырех главах, очень маленьких, вмещающих в себе только лишь 48 стихов, начертана правдивая история жизни каждого человека. И я думаю, многим вдумывающимся людям станет понятно, чему каждый из нас обязан своими скорбями, нестроениями, незадачами в нашей обыденной жизни.

Потому, что у нас нет смирения перед Господом.

Этого величайшего из богатств всего мира.

Мы, в диком безумии, готовы бежать от непреклонной воли Творца до самого Фарсиса⁹⁸, только потому, что нашему маленькому уму непонятна воля нашего Творца; только потому, что мы дерзаем вступать в критику ее.

И сплошь, и рядом переживаем тяготы, пожалуй, ничем не уступающие пребыванию во чреве кита.

Вот почему умудренные духовным опытом, Оптинские старцы и ставят на самую первую ступень добродетели... смирение...

Старец Амвросий, благотворя, как мы видели выше, другие обители, прекрасно мог бы давным-давно иметь созданное им, свое детище, но он был далек от этого, ибо кто он перед волей Создавшего его?

А началось созидание этой обители вот с чего:

Один петербургский почитатель старца просил о.Амвросия чтобы он купил для него небольшую дачку неподалеку от Оптиной пустыни, в которой ему можно было бы проживать со своим семейством.

Старец, желая услужить своему почитателю, стал подыскивать, что-нибудь подходящее. И вот, спустя некоторое время, в 12 верстах от Оптиной, по большой дороге к Калуге, недалеко от деревни Шамордина, на красиво расположенном бугре, под которым протекает удивительно извилистая река Серена, нашел имение некоего Калыгина.

Достаточно взглянуть только на это место, на весь тот огромный склон горы, покрытый густым лиственным лесом, на котором когда-то было то имение, которое хотел купить старец Амвросий; на эту глубокую, глубокую, зеленую ложбину, у подошвы этой горы, на изумрудном фоне которой, в бесконечном разнообразии, разбросаны самые красивые полевые цветы; а далее, на юго-востоке, через поля, покрытые колосящимися посевами ближайших крестьян, открывающейся в беспредельном пространстве, огромный горизонт, на десять-пятнадцать верст, в конце которого виднеется хутор Оптиной пустыни, а за ним, на прозрачном фоне воздушной синевы, вековой бор, – чтобы сразу понять, что это место мог указать старцу только лишь Сам Бог.

В этом имении жил со старушкой женой, названный выше помещик Калыгин.

Говорят, что Калыгин, много лет назад, видел видение: ему представилась на его усадьбе большая церковь, напоминающая собой монастырь.

Затем, как передавали мне инокини Шамординой пустыни, когда-то бывавший здесь один юродивый, лежа в вышеуказанной ложбине, говорил, указывая на забор, расположенный вокруг двора жилого дома: «о, сколько здесь глав-то, глав-то; и все они украшены золотыми крестами»; а на самый низ ложбины, где теперь находится приют для детей: «сколько здесь ребяток-то бегает, сколько ребяток-то». Но никто не верил словам этого человека, потому, что в то время, кроме множества галок да ворон, ничего не было на старом, покривившемся заборе, и, кроме густой заросли да бурьяна, никого не было в ложбине.

Калыгин довольно быстро согласился с о.Амвросием, и покупка имения была принципиально закончена.

Но петербургский господин от имения отказался, а пожелала его оставить за собою, с благословения, конечно, старца, духовная дочь его, г-жа Ключарева, в монашестве мать Амвросия, которая тоже присматривала себе неподалеку от Оптиной имение, и вот по какому случаю:

У сына г-жи Ключаревой умерла жена, оставивши ему двух близнецов-девочек: Веру и Любу.

Отец, вступивши вторым браком, оставил детей на попечение бабушки, и вот последняя, желая обеспечить их будущее, приобрела это имение.

Когда г-жа Ключарева купила это имение, то помещичий дом представлял из себя чрезвычайно старое, местами прогнившее здание, и она приступила к его переделке.

А как только туда приехал старец Амвросий, в первое же лето после этой покупки, то, говорит, когда он вошел в усадьбу, то, как раз на том месте, где Калыгин в своем видении видел церковь, сказал: «у нас здесь будет монастырь». И замечательнее всего то, что, когда спрашивали старца, который был крестным отцом этих девочек, относительно распределения, при переделке этого дома, комнат, он настоял на том, чтобы самый большой зал этого дома занимал восточную часть, а комнаты внучек г-жи Ключаревой приходились бы на север, с чем долго не соглашалась г. Ключарева.

Старец потом часто вспоминал об этом, говоря: «она строила дом детям, а нам была нужна церковь».

И зажили, таким образом, новые хозяева, в этом доме. Как-то, само собою, к ним стали понемногу присоединяться их родственницы, даже молодые, которые искали жизни в тишине и в молитве. Так что, само собою, с самого начала, здесь уже повеяло и духом, и направлением, напоминающими монашеский образ жизни.

Девочки подросли, поступили в Орловский пансион. И какие-то особенные это были дети: тихие, скромные, необыкновенно богомольные, излучающие от себя отблеск какого- то неземного света; и все, кто их знал, говорили про них, что они «не жилицы на белом свете». Да и, к не меньшему удивлению всех, сами девочки частенько говаривали, что они хотели бы прожить здесь, на земле, «не больше 12 лет, потому, что ничего нет хорошего в этой жизни».

И вот, в 1883 году, по окончании весенних учебных занятий, когда им было ровно 12 лет, девочки приехали в Оптину пустынь, навестить своего крестного, которого они очень любили, и вдруг, в один и тот же день, 31-го мая, заболели дифтеритом; и Вера – четвертого июня, а Люба – восьмого, отошли туда, куда давно уже, очевидно, тяготели их младенческие души. Нашли себе другое имение, на кладбище Оптиной пустыни, сзади храма Введения Божией Матери, где и сейчас можно видеть их две маленькие могилки, рядом с могилой их бабушки, матери Амвросии, и вблизи могилы своего праведного крестного отца.

После смерти девочек, мать Амвросия завещала учредить в этом имении женскую общину, и передала, конечно, все это дело руководительству старца Амвросия.

Чрезвычайно быстро было исходатайствовано разрешение на открытие новой женской общины, а затем на постройку церкви.

Для устройства церкви потребовалось очень немного; в зале, отведенном на восток, поставили только лишь иконостас, и открыли церковь во имя Казанской Божьей Матери, так как много лет назад, в одно из первых своих посещений, старец Амвросий, видя стоящую в Ключаревском доме икону Божьей Матери, долго на нее смотрел, потом сказал: «Наша икона Казанской Божьей Матери, несомненно, чудотворная, молитесь ей».

И действительно, история этой иконы была замечательна, как свидетельствует об этом преосвященный Трифон:

Она принадлежала матери Амвросии, когда та жила еще в Белевском монастыре, будучи принесена одной бедной женщиной за десять рублей. С тех пор мать Амвросия постоянно покупала на 10 рублей масла для неугасимой лампады перед иконой.

Но вот, когда однажды у нее не хватило денег на масло, она в горести усердно помолилась Божией Матери, чтобы Она Сама нашла необходимые деньги. Чрез несколько минут, после молитвы, когда она задумала растопить печь старыми бумагами, она нашла между ними нераспечатанный конверт и именно с десятью рублями. С этих пор она стала иметь особенное благоговение к этой иконе. Рассказывают также, что, когда эта икона находилась в Шамординском храме, – один диакон усомнился в ее чудотворности и вдруг увидал исходящий от иконы такой ослепительно яркий свет, что был поражен этим видением и временно лишился речи.

Вот вкратце история возникновения Казанско-Амвросиевской женской пустыни...

Когда мы выехали из Оптиной пустыни в Шамордино, как-то помимо нашей воли, долго поворачивалась голова в сторону Оптиной пустыни, этого чудного благодатного уголка Калужской губернии.

Как будто что-то близкое, страшно близкое, родное нашей душе осталось там, за серебристой лентой Жиздры, в этой купе высоких зеленых великанов.

И долго не могло ничто отвлечь мысль от мучительной тоски и скорби, которая каменной платой навалилась и на душу, и на сердце.

Незаметно пробегали перед глазами удивительно чистые, красиво раскинувшиеся деревни и села. Были такие, которые по чистоте, пожалуй, на много далеко оставляют за собой и их уездный город.

Не остановился с особенным вниманием взор и на той усадьбе одного из крупных калужских землевладельцев, Н.Н.Кашкина, в огромном белом каменном доме которого, напоминающем большие городские дома, расположенном в прекрасном парке, несколько лет назад проживал с семьею Великий Князь Константин Константинович.

Не приковывали к себе внимание и чрезвычайно интересные, трогательные рассказы из жизни Оптинских монахов и старцев нашего ямщика. И только лишь понемногу сознание, что мы едем к обители, созданной старцем Амвросием и служащей до некоторой степени продолжением только что оставленной нами Оптиной пустыни, помогло более оживленно и радостно смотреть на те чудные ландшафты этой местности, которыми так богата Калужская губерния, и которые, не прерываясь, красивым полотном развертывались перед нашими глазами.

Наконец, мы въезжаем на высокую, довольно обрывистую гору, и перед нашими глазами открылась чудная панорама, которую кажется не забудешь никогда.

Налево от нашей дороги, через огромную долину вырисовывался высокий бугор, покрытый густою, кажется, непроницаемою чащею и крупного, и мелкого леса, и из-за этой зеленой купы деревьев высился большой, красного цвета, несколько готического стиля храм.

У подошвы бугра в зеленую низину, на которой виднелось несколько домиков, очевидно монастырских построек, глубоко вдавалась серебристая поверхность прихотливо раскинувшейся Серены.

Шамордино?.. – воскликнул я, прикованный очаровательным зрелищем.

Точно так-с! – ответил кучер.

Какая красота.

Да уж нечего сказать, – поддержал меня ямщик: на то он, можно сказать, и прозорливый старец был, все провидящий – значит ему Сам Господь и место это указал... пояснил словоохотливый возница.

Через четверть часа мы были в гостинице, окруженные добрым вниманием заведующей гостиницею, матушки Н.А.Самбикиной.

Я знаю только две формы человеческих взаимоотношений, в которых как-то особенно близко сходятся между собой люди самых различных взглядов, состояний и общественных положений: это – во время путешествия на пароходах, как в речном, так и в морском, а, в особенности, в океанском плавании, и в монастырских гостиницах, и вообще в обителях. С тою только разницею, что встречи во время плавания на пароходах создают знакомства, приятные для взаимного препровождения времени; знакомство же в обителях как-то особенно глубоко захватывает человеческие души и объединяет их чуть не навсегда в одно неразрывное целое, в духовном отношении.

Так, что здесь невольно чувствуешь реально, ощутительно оправдание обещания Христа: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их»⁹⁹.

Не прошло несколько часов, а уже мы были, как будто, старые знакомые.

И все эти люди, не только монахини и монахи, живущие в обители, но даже совершенно частные лица, только лишь временно находящиеся в обители, казались обвеянными какою-то духовною благодатью, какими-то прекрасными, чистыми веяниями духовной природы.

Во время этой поездки я был очень счастлив тем, что сблизился с бывшим когда-то начальником калужской почты П.В.Т-ым, калужским старожилом и почти всегдашним посетителем многих калужских обителей.

Знает он всех, и знают его все.

Встретился я здесь же с послужившей много педагогическому делу, бывшей начальницею нескольких западных и южных женских гимназий Е.И.де-Вите, которая, проживая в обители, занимается литературой и исследованием славянского вопроса. Очень симпатичная, живая, высокообразованная, интересная старушка, она прямо приковывает к себе внимание, как человек, много видевший, наблюдавший, переживший и переиспытавший.

Кроме того, благодаря приветливости инокинь, и их вниманию, и стремлению познакомить со всеми особенностями монастыря, я на каждом шагу встречал полную готовность любезно рассказать, объяснить и показать все, что есть интересного и ценного в обители.

Так что, не откладывая в дальний ящик, благодаря любезности и содействии этих добрых людей, я тотчас же приступил к ознакомлению с пустынью.

Сама по себе обитель не имеет никаких исключительных святынь, но уже сама собою она являет: и величайшее чудо, созданное из ничего, в самом точном смысле этого слова, по молитвам старца Амвросия, Божественным промышлением о ней; и тот уголок, куда без конца идет наш русский люд и для отдыха, и для созерцания того, что дает мир их простой детской душе.

За короткий промежуток своего существования с 1884 года обитель пережила чрезвычайно много, и выделила не только из себя, но и из мира¹⁰⁰ несколько человек чрезвычайно цельных, чрезвычайно крупных по духу и по мощи людей.

Первым из них должно назвать – самую первую настоятельницу этой общины, мать Софию, урожденную Софью Михайловну Болотову, родную сестру бывшего профессора С. Петербургской академии художеств, Дмитрия Михайловича Болотова, окончившего жизнь иеромонахом в Оптиной пустыни, в пострижении о.Даниилом.

Эта женщина была самая первая, самая ревностная и самая самоотверженная помощница старца Амвросия при устроении им Казанско-Амвросиевской общины.

Этого человека тоже изумительно дивно, в своих премудрых устроениях, задолго до созидания Шамординской обители, привел к старцу Господь.

Достаточно только взглянуть на портрет этой женщины, чтобы увидать в ней одну из тех, имя которой можно смело поставить рядом с самыми великими из мировых женщин.

И, удивительное дело, какая характерная особенность проходит яркой чертой в жизни тех людей, которые приуготовляются для выполнения великих жизненных задач.

Появится человек в жизнь, нередко при самом большом количестве благоприятных жизненных условий.

И хорошего происхождения, и хорошо образован, и материально обеспечен, и талантлив, и, как будто, все двери открыты к благам ожидающей его жизни.

Но вот, на первых же порах, закрутила, завертела такого человека жизнь. Беспощадным огнем обожгла крылья самых первых надежд; опрокинула самые чистые, самые идейные иллюзии; сорвала, растоптала самые высокие стремления, а там, глядишь, клевета, беспощадные нападки того удивительного измышления князя мира сего, которое носит название: «общественное мнение».

И сразу оказывается человек «некчемошным», как говорит простой русский народ.

«Оторвался от жизни».

«Не ко двору пришелся».

И самое ужасное, самое страшное, самое мучительное нравственное положение этого человека, когда он вдруг сразу, на лету поймает эту совершенно правильную оценку своего положения в жизни.

Страшное отчаяние охватывает в эту минуту его «некчемошную» душу.

А сатана уже здесь.

О, как он любит такую добычу!

Если этот человек не имеет, хотя бы только в детстве, заложенной веры в Бога и мало-мальски нормальной силы воли, – он сразу делается добычей врага рода человеческого.

Как летающей и стремящейся куда-нибудь сесть, именно «куда-нибудь», потерявшей определенную цель мухе, он аккуратно подкладывает перед ее взоры, как бумагу, намазанную липким клейким составом, то – азарт; то – вино; то, если это юноша, скучающую, бальзаковского возраста, женщину, на которой много хороших тряпок и ярко блестящих побрякушек, но очень мало сознания женского долга и начал христианской этики; а если это юница, то – смазливого, вылощенного, но безнравственного хулигана, этика которого сводится только лишь к удовлетворению своих личных разнузданных страстей и, хотя ценою преступления, – своего личного «я». Или, под прикрытием и на почве высоких идей, защиты угнетенных, оскорбленных и тому подобных громких по фразам, но не существующих в действительности, задач, в виде бесшабашного разнузданного разврата, или в виде таких ядовитых суррогатов правды, как спиритизм, оккультизм, теософия, увлечение политическим движением, и т.д., и т.д.

У несчастного разбегаются глаза, и он опускается на первую попавшуюся приманку, прилипает к греху, сначала ногами, потом стараясь освободиться, руками, наконец, крыльями разума, а потом и душой.

И гибнет.

Гибнет от яда, от пули, от тюрьмы, от каторги, от виселицы.

Гибнет от разврата, от дурных болезней.

Гибнет с умершей душою в самых ужасных преступлениях. Примеры современных процессов – Прасолова, Кара, Мартьянова, Далматова и т.д., и т.д., им же имя легион, подтверждают это.

И гибнут на Хитровке, в домах Вяземского и в лютые морозы около заборов больших городов.

Но счастье, великое счастье у того, кто, хотя в детстве, в раннем детстве, воспитал в своем сердце глубокую, чистую, детскую веру.

Кто потом, быть может, поддавшись чреватому коварством времени, и отходит от светлых идеалов прежней веры; но «никто не похитит такую овцу из великого Христова стада»¹⁰¹.

Рано или поздно эта овца, быть может, только лишь один раз в жизни, даже в малосознательном возрасте слышала Его голос¹⁰², она, вкусивши от горечи мучительных страданий, неверных шагов в жизни, самые ужасные плоды, иногда даже опустившись на самое дно ада, – рано или поздно услышит Его великий голос и придет к Нему.

И уже убеленная мучительным беспощадным опытом, она почти всегда, как солдат, закаленный в боях, испещренный глубокими, но зажившими ранами, твердо стоит на своем пути и приобретает навык не только защищать себя, но защищать и руководить других, таких же малоопытных, каким когда-то он был сам.

Такая душа не погибнет!

Много также, страшно много помогает в таких положениях запутанности постоянная молитва родителей за свое потерявшееся дитя.

И, если можно было бы какой-нибудь таинственной властью мгновенно сдернуть покрывало со многих сердец в связи с их прошедшим, то мы увидали бы, что погибших и погибающих в когтях сатаны нет ни одного из тех, родители коих неустанно возносят к Господу мольбу за своих детей.

Такие тоже не погибают.

О, отцы и матери всего мира, всех народностей, всех самых разнообразных христианских деноминаций! Умоляю вас именем Бога Живого, как бывший в объятиях смерти, но... оживший; как заблудший сын, но возвратившийся к своему отцу; как разбойник, сошедший с жизненного креста; как человек, доходивший до глубины ада, – воспитывайте ваших детей с самого раннего возраста в вере ваших отцов; подчеркиваю: не в вашей вере, а именно: в вере ваших отцов, то есть, как ваши отцы воспитывали и поддерживали вашу веру.

Теперешняя ваша вера, ваша личная вера, могла поколебаться под различными внешними влияниями жизни, быть может, даже совершенно незаметными вам; или, если не поколебаться, то приобрести свой особенный колорит, специфический оттенок вашей жизни, вашего века.

Передавая свою веру, вы рискуете свести веру ваших отцов, незаметно для себя, на более низкую степень в ваших детях.

Отойти на гораздо большее расстояние от заветных вех этой веры, чем отошли вы.

Помните, что самая маленькая щель, самая ничтожная разница, создаваемая людьми, между верой своих отцов и верой своих детей – это уже брешь, через которую, какой-то дерзновенной рукой, похищаются благодатные результаты веры и через которую вторгаются микроскопическими струйками сомнения, могущие, накопившись в огромную тяжесть, в одно прекрасное время захватить человека петлею удава, и мгновенно погубить.

Подносите ваших детей, как только заметите в их глазенках блеск возникающего сознания, к иконам. Пусть тихо мерцающий луч горящей лампады скажет этой младенческой душе то же, что сказал когда-то вам.

Ведите их под бархатистый и нежно-ласкающий ухо звон церковного благовеста, в храм Божий, чтобы в их душе, в трудные минуты последующей жизни, призывный звук этого колокола, хотя бы самым отдаленным эхом напомнил, – даже в то время, когда они, быть может, потеряют веру; убедятся, как будто, в неосмысленности, в неразумности ее, – что не все еще потеряно, что есть какая-то странная, непонятная область, таинственная сила, которая спасает миллионы людей, и отвел бы их от решительного момента, для поисков спасения в эту область.

Подводите их возможно чаще к великой чаше Святой Божественной Крови Спасителя... Чаще, чаще вливайте в них благотворную струю этой Божественной, живительной влаги, чтобы они помнили, что с ними, в их сердцах, неизменно живет Тот, для Которого нет ни иудея, ни эллина, для Которого нет ни заклятых врагов, ни отвратительных, преступных грешников, для Которого есть все в том числе оно – это дитя, ради которого Он отдал Свою Собственную жизнь, претерпел невыразимые, мучительные страдания, и Своею кровью навсегда омыл грехи и всего мира, и этого самого дитяти. Пусть с этим чудодейственным нектаром жизни вольются в его сердце, в разум и вечно звучат Его великие слова: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»¹⁰³.

«Пребудьте во Мне, и Я в вас»¹⁰⁴.

«Кто пребывает во Мне и Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего»¹⁰⁵.

«В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь, Я победил мир»¹⁰⁶.

Чтобы эта юная душа, при каждом таком акте единения с Господом, понимала, что естественная цель, истинное счастье в жизни, истинная красота ее, только лишь в служении одною любовью ко всему человечеству и в единении с Ним.

Затем, – знаю, не под силу нам, – охваченным вместе с современной культурой, культурою духа тьмы, – искоренить из своих привычек, из своей обыденной жизни, гнилые слова, гнилые речи и гнилые поступки, которые, проникая в очи и уши детской души, как самая беспощадная гангрена, разлагает их¹⁰⁷; ибо, если мы сами заградим свои уста и свои поступки, то, увы, наши дети увидят все это в окружающих нас.

Постараемся же сделать так, чтобы, возможно чаще, в глаза и уши наших детей проникало Слово Божие, как верное и единственное противодействие указанному выше злу, повсюду вливающемуся в душу наших детей.

Молитесь, возможно чаще, при ваших детях и вместе с ними.

Начинайте словами горячей, неподдельной, искренней молитвы, со всей вашей семьей каждый ваш день.

Не садитесь за стол общей трапезы, не призвавши Божьего благословения.

Не кончайте вашего общего дня без того, чтобы не излить пред Всемогущим благодарности за прожитый день. За все, что Он ниспослал нам в течение его и испросите у Него прощения всем совершенным вами за этот день ошибкам, заблуждениям, увлечениям.

И ни на одно мгновение не стесняйтесь, а старайтесь при ваших детях, в случаях переживаемой какой-либо нужды, горя, печали, скорби, обращаться к Господу со словами горячей просьбы, с полною искреннею верою, что эта просьба будет услышана и исполнена, – чтобы в детском сердце навсегда запечатлелись слова Христа:

«Все, чего ни попросите в молитве с верою, получите»¹⁰⁸.

«Истинно также говорю вам, что, если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного; ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них»¹⁰⁹.

И в то время, когда в будущем, даже при забытой ими вере в Бога, обстоятельства загонят их в тот жизненный тупик, из которого нет выхода; когда будут испробованы все ведомые им в жизни средства и способы для спасения; когда они, как утопающие, будут хвататься за вся­кую соломинку, за всякую былинку, не рассуждая уже о целесообразности этого хватания, – детская память выдвинет перед ними ваш великий урок молитвы и, приведенные выше, слова Христа, они обратятся к Нему, и Он, безусловно, спасет их от гибели.

А затем молитесь о детской душе.

Молитесь неустанно.

Молитесь об их душах даже с момента зачатия их, чтобы Господь ниспослал на эти души благодать Святого Духа.

Молитесь за эти души каждый день последующего их роста, когда они еще дети, юноши.

Молитесь Господу Богу, когда они будут взрослыми.

Молитесь даже тогда, когда у них будут дети.

И, поверьте, Обещавший исполнить всякую вашу молитву с верой, исполнить вашу молитву о ваших детях и «Ангелам Своим заповедует о них, охранять их на всех их путях»¹¹⁰.

Поверьте, молитва родителей – не праздный звук. Даже древняя народная мудрость уверяет нас, что молитва матери со дна морского извлекает родное детище.

И наличность этого метода воспитания, хотя бы только лишь в детском возрасте, несмотря на всю встречающуюся сплошь и рядом сложность и неуравновешенность нашу, может указать такому, как будто «некчемошнему» человеку, его настоящее место в жизни, и создать или величайшего гения, или истинного сына своей страны, или подвижника духа.

До некоторой степени к таким сложным неуравновешенным натурам принадлежала и С.М.Болотова.

Человек прекрасного домашнего образования, хороших природных способностей, легко усвоявшая всякое знание, всякое учение, она в то же время, в самом точном смысле этого слова, перебрасывалась с предмета на предмет, ни на чем определенно не останавливаясь, как будто ища чего-то такого, что непременно должно удовлетворить ее.

То она хотела поступить в консерваторию, то отдать себя художеству; то она являлась в качестве жизнерадостной, блестящей светской барышни; то – гувернанткой и воспитательницей детей; то в виде деревенской хозяйки; то веселой хохотушкой, любящей повертеться, потанцевать; то сосредоточенной, уединенной, отдавшейся самому суровому посту и молитве, подвижницею. Одно время С.М. даже тайком уехала от своих родных в г.Епифань, где провела весь великий пост в подвигах и молитвах, живя близ церкви у каких-то двух черничек-старушек.

Родные насилу разыскали ее и еле уговорили вернуться домой.

Будучи чрезвычайно красива собой, страшно впечатлительна, замечательно добрая, в то же время решительная и бесшабашная, она доставляла много хлопот и забот своей матери и тетке.

Наконец, она вышла замуж.

Но, увы, через год и два месяца она потеряла мужа, оставшись с ребенком, и отдавшись со своей горничной самой широкой благотворительности.

Здесь, живя близ большой дороги, где проходило много разного народа, в особенности по праздникам, она нередко видела, как в большие стужи гибли многие из нетрезвых людей, часто падая в бессознательном состоянии. Она, со своей Акулиной, подбирала таких нетрезвых, давала им приют у себя на усадьбе, до отрезвления.

Кроме того, она собирала у себя в доме крестьянских обездоленных детей, и детей острожников. Устраивала им нечто вроде приюта, и количество их доходило иногда до 20.

Но, по-видимому, все это было не то, чего жаждала ее душа.

Много в ней было странного и непонятного для знавших ее людей. Одни осуждали ее, другие смеялись над ней, но, вернее всего, никто не понимал эту сложную и противоречивую натуру.

Но близилось время, когда неисчерпаемая сила изумительных красот этой женщины, как дремлющий вулкан, должна была пробиться наружу и получить предопределенное ей назначение. И пробудить эту силу, направить ее на добрый путь выпало на долю Оптинского светильника, старца Амвросия.

С.М., наслышавшись об Оптинском старце Амвросии, решилась отправиться к нему и поговорить с ним о своей жизни. К тому же, в это время ее снова потянуло к монастырю, и перед ней встал уже более определенно, почти окончательно, этот вопрос.

Как и следовало ожидать, о.Амвросий произвел на С.М. такое сильное впечатление, что она мгновенно отказалась от своей собственной воли, и навсегда вручила себя водительству этого праведника.

И последний, вопреки всяким ее ожиданиям, на вопрос ее о монастырской жизни, сказал ей решительно, что он на ее поступление в монастырь своего благословения не дает, а предлагает ей выйти замуж за человека, которого он ей укажет...

Для другого человека – это бы показалось нелепым, невыполнимым, да и никто, знавший С.М., раньше, не мог бы подумать, что она согласится на это; но в ней обнаружилось поразительное смирение и послушание, и С.М., беспрекословно вышла замуж, по указанию старца Амвросия, за некоего Н.И.Астафьева, переехав в его Калужское имение, неподалеку от Оптиной пустыни.

Вне всякого сомнения, этот последний шаг С.М., чрезвычайно поразил всех ее родных, да, я думаю, если бы и на этот раз, она отдалась своей горделивой воле, то не менее странным показался бы он и ей самой.

Но, как я сказал выше, человеческий ум может постигнуть волю Божию только лишь тогда, когда, смиренно отдавшись ей, учитывает результаты потом.

Через два года, четыре месяца С.М., овдовела второй раз. Но близость ее нахождения к Оптиной пустыни давала ей возможность, с самого начала этого супружества, чаще бывать у великого старца, беседовать с ним и укрепляться в вере. И было видимо, что он, как будто, к чему-то готовит ее.

А в то время, когда шла эта какая-то духовная подготовка, по воле Всемогущего Творца, в 12 верстах от Оптиной, в Шамордине, созидалось устроение новой обители.

Неправда ли, милостивые государыни и милостивые государи, как мудро Божественное водительство? Как оно поразительно, сильно, очевидно, целесообразно, и как много приобрели бы мы, если бы приучили себя к тем двум великим наукам, выше которых нет на свете: к науке смирения и к науке чтения страниц жизни!

Как много бы нашли мы здесь такого, что не даст никакой спиритизм, никакой оккультизм. И как скоро наши духовные очи увидали бы

.... «Бога в небесах»

Вскоре после смерти мужа С.М., о.Амвросий, всегда говоривший окружавшим его, что такой другой послушницы у него не будет никогда, – 4-го сентября, 1884 года, облек ее в монашеское одеяние и сделал представление о назначении С.М., первой начальницей устраивающейся Казанской женской пустыни.

С.М., безропотно приняла на себя и это послушание старца.

И вот, что говорит об ее дальнейшей деятельности преосвященный епископ Трифон:

«Небогатое достояние досталось первой настоятельнице матери Софии: – деревянный дом, с домашней церковью, да несколько деревянных хижин, для жилья сестрам. Вот и все! Ни денег, ни имущества, ни каких-нибудь запасов, а, между тем, население общины с каждым днем все увеличивалось. – Много посылал старец здоровых и крепких девушек, способных к работе, в монастырь, но не менее, (если не более), – больных, увечных, неспособных ни к какому труду. Вот, например – подползает к старцу безногая, с уродливым горбом, вся трясущаяся от болезни св.Витта. Кроме обид, оскорблений – эта несчастная ничего не видала от людей. Понятно, почему в душе ее – раздражение, злоба против них. Видя несчастную, старец изменяется в лице и посылает ее в Шамордино. Вот другая – на костылях, чахоточная, в лице ее кротость, она терпеливо переносит свою участь, но ей негде жить, ее отовсюду гонят, она никому ненужная, лишняя! – Старец поговорил с ней, прослезился над ее страданиями, и посылает ее в Шамордино. Вот приносят к нему детей, брошенных на произвол судьбы преступными или несчастными родителями. Бедные детки, покрытые грязными тряпками, иногда с золотушными ранами на теле, протягивают к нему свои ручонки, и старец отправляет их в Шамордино. Таким образом, население Шамордина все увеличивалось, а средства к существованию все уменьшались.

Но не такова была начальница Шамординской обители, – мать София, чтобы смутиться и пасть духом пред этими затруднениями: недаром, память ее благоговейно чтится до сих пор в Шамордине.

Представительной наружности, с твердым характером, пламенной верой в Бога и глубокой покорностью к старцу, она все могла перенести во славу Божию и на пользу вверенной ей обители. Входя во все тонкости монастырского хозяйства, она не забывала духовного воспитания сестер. Она старалась воспитать веру в Бога, любовь к ближним, глубокую преданность к старцу, которая одушевляла все ее духовное существо.

Смело, решительно, с молитвою на устах, иди по пути христнского совершенства, – учила она сестер: – трудись, работай и не падай духом; если упадешь, Господь силен, восстановит тебя; Он с тобою, а с Ним всегда и везде легко.

Одного она не выносила и не терпела – это часто встречающейся в людях склонности злословить и осуждать ближних. Злословие, клевета, сплетня – один из самых любимых предметов разговора в светском обществе, к сожалению, часто и в монашеском.

Ты видишь, как человек грешит?! Но ты не знаешь, как он раскаивается в своем грехе! Ты издеваешься над ним, ты брызгаешь в него грязью, а он в это время пред образом оклеветанного и опозоренного врагами Спасителя, плачет и рыдает кровавыми слезами и дает слово: более не грешить. И вот, когда ты произнес на него свой беспощадный суд, милосердный Господь, пришедший спасти не гордых праведников, но кающихся грешников, уже изрек ему Свое прощение – «Чадо, отпускаются тебе твои грехи». Таким образом, ты бесстыдно предвосхитил суд Божий.

Как магнит притягивает железо, так обаятельная личность матери Софии стала привлекать в обитель много людей, самых разнообразных по образованию, состоянию и по положению в обществе. – Постепенно Шамордино стало отстраиваться, украшаться новыми зданиями; твердо водворился в нем устав Оптиной пустыни.

Но, увы! – недолго наслаждалась обитель миром и духовной радостью, под ее настоятельством. Тяжелые труды сломили ее крепкое здоровье, и она скончалась, предварительно постригшись в схимонахини, горько оплакиваемая сестрами.

Вторым великим человеком, которого дает нам эта чудная обитель, следует назвать московского коммерсанта, основателя большой чаеторговой фирмы, Сергея Васильевича Перлова, с его супругой, Анной Яковлевной Перловой.

Как мы сказали раньше, последняя очень часто грустила и печаловалась старцу, что ее муж совершенно индифферентно относится к вопросам веры. Старец ее успокоил, сказав, что С.В., скоро сделается их лучшим другом.

И, действительно, когда старец проектировал в чертежах созидание нового большого собора, во имя Казанской Божией Матери и когда его спросили: «А кто же, батюшка, будет строить этот храм?» – он с удивительной уверенностью, спокойно ответил: «придет человек и все сделает».

И, действительно, этот человек пришел в лице С.В., Перлова, который появился в обители в то время, когда святой старец отошел в иной мир. Когда с его кончиною, община осталась без кормильца, без поильца, без отца, без руководителя. Когда она лишилась своей главной опоры, и когда даже настоятельница монастыря, от болезни и огорчений, совершенно лишилась зрения. А в обители состояло около 1,000 сестер, которых надо накормить, обуть, одеть!

Пришел тогда, когда, по бессильному человеческому соображению, обители грозило окончательное закрытие...

Не правда ли, как силен всемогущий Господь?

Не правда ли, – как правдиво и мудро называет Слово Божие Его «Богом нашего спасения», «Богом, видящим нас», «Богом, нашим заступником»¹¹¹.

И не прав ли великий апостол Петр, говоривший:

«Все заботы ваши возложите на Господа, ибо Он печется о вас»¹¹².

Или псалмопевец Давид:

«Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит»¹¹³.

С.В., пришел к обители в наше, полное страшного неверия, время; создал нечто колоссальное на этом великом, Богом благословенном бугре, отдавший со всей ширью чисто русской души на выполнение задуманных предприятий старца, несомненно, не один миллион состояния.

И отдал это без малейшего сожаления. Наоборот, по всему можно судить, что он, с такой же полной, горячей душой, как и у своей жизненной спутницы, готов был отдать еще больше, если бы не великий голос Господа, призвавшего его к Себе.

И насколько оправдывались на нем слова Божественного Спасителя мира о воздаянии за щедрую милость «мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною»¹¹⁴, можно судить по словам самого С.В., который говорил, что с той поры, когда он стал помогать Шамординской обители, он был поражен тем обилием благословения, которое полилось на него от Самого Бога.

Над этим фактом следовало бы очень и очень подумать тем, кто уверяет, что на нашем пути нет чудес, что Слово Божие отжило, устарело; тем более, что все это проходило на наших глазах.

Помимо отмеченного, этот факт особенно знаменателен тем, что он еще лишний раз подтверждает массу положений из Божественного Слова, так например:

Во-первых, здесь оправдались слова апостола Павла в послании в Ефесянам, служащие великим назиданием, подвигающим нас к вере в Господа и к любви ко всем святым, что фактически, реально вознаграждает тех, кто исполняет эти слова:

«Посему и я, услышав о вашей вере во Христа Иисуса и о любви ко всем святым, непрестанно благодарю за вас Бога, вспоминая о вас в молитвах моих, чтобы Бог Господа Нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к познанию Его, и просветил очи сердца вашего, дабы вы познали, в чем состоит надежда призвания Его, и какое богатство славного наследия Его для святых, и как безмерно величие могущества Его в нас, верующих по действию державной силы Его»¹¹⁵.

Что особенно ярко подтверждает Сам Божественный Спаситель мира в своей великой, предсмертной молитве: «не о них же только молю, но и верующих в Меня по слову их»¹¹⁶. По слову носителей Его святого Евангелия, великих учеников и последователей.

С.В., пришел к глубокому познанию Господа Нашего Иисуса Христа только лишь благодаря этой его любви к старцу и к созданному последним Божьему делу.

Во-вторых, здесь оправдалось правдивое слово того же великого апостола, что «верующая жена освещает мужа неверующего»¹¹⁷. Вера А.Я., этой великой женщины и ее молитва превратили сердце С.В., в изумительный источник, редкой не только в наше время, а десятки столетий назад, щедрой помощи и поддержки святой обители.

В-третьих, здесь оправдались слова Божественного Спасителя мира: «Приходящего ко мне не изгоню вон»¹¹⁸.

В-четвертых, мы наблюдаем здесь факт, подтверждающий слова Христа о том, как легко и доступно Божественное Царство тем, кто не ставит свое богатство всей основой и целью своей жизни, кто не надеется на него¹¹⁹ не заменяет им веру и надежду на Бога Живого; тот, кто при жизни так легко расстается со своими миллионами, как редко кто расстается с рублем.

Согласитесь, – отдать на благо ближнему свое состояние, находясь уже у порога вечности, – когда знаешь, что это состояние имеет лично для тебя цену не больше уличного булыжника, или отдать его тогда, когда у тебя впереди еще жизнь, когда ты по опыту знаешь, что может дать тебе это состояние, и когда ты тесно слился с такими друзьями своего состояния, как привычки: к роскоши, к комфорту и к особенному чревоугодию.

Между этими формами жертвы разница огромная, почта несоизмеримая.

Достаточно было С.В., устремить свой взор к Господу, чтобы он обогатил его великим даром высокой, бескорыстной любви, и чтобы этот человек, теперь уже почивший, отошел в иной мир, примиренный с Господом, безропотно отдавший свои богатства Ему, как Иов.

Обитель сумела отблагодарить и сохранить память этих двух людей.

Достаточно войти за деревянную ограду монастыря, – деревянная ограда и неоконченная постройкой колокольня, за смертью С.В.Перлова, остались, очевидно, ждать своего другого благодетеля, – вас поразит, прежде всего, величественный храм, построенный С.В.Перловым.

Широко раскинулось это великолепное здание, которое приковывает ваше внимание своей стильностью, и, главное, раскинувшейся мощью, возвышаясь на самом главном месте бугра.

Вы решительно не в силах оторвать от него вашего внимания.

Каждый штрих, каждый уголок во внешней постройке этого здания, дает вам какую-то полноту, какую-то грандиозность, которая сама собою говорит за то, что все это место, вся эта обитель, велика перед лицом Бога Живого.

Но вот вы подходите ближе, и на правой стороне, перед началом храма, перед вами красуется роскошная усыпальница, в которой погребена первая настоятельница обители, София; здесь же висит ее, точно живой, портрет масляными красками, писанный ее родным братом, монашествовавшим художником, о.Даниилом.

Надгробный памятник убран живыми цветами, под ним сделано несколько отверстий, из которых паломники берут на память песок; и мне лично говорила одна женщина, что этот песок обладает чудодейственной силой: нападет ли на человека какая скорбь, уныние, жизненная неудача, сомнения, – достаточно этим песком потереть себе лоб или руки, чтобы «все сняло, как рукой».

Видно праведная и добрая матушка, как когда-то сама переживавшая тяжкие невзгоды, до сих пор сохранила свою отзывчивость и чуткость души к тем, кто и посейчас переживает их в своей жизни...

Современные скептики и рационалисты религии, улыбаются над детской верой простого народа, но, если принять во внимание, – какие факты добыты в настоящее время в области еще мало исследованной магнотерапии, лучистой энергии – от простого, греховного человеческого тела, – то что же говорить о молитвенной силе человека, снискавшего Божественную благодать, – и какими маленькими, бедненькими, не умненькими покажутся эти улыбающиеся с напускною горделивостью псевдоученые физиономии...

Рядом стоит надгробный памятник другого друга великого старца Амвросия, третьей настоятельницы, матушки Екатерины, урожденной Самбикиной.

Человека очень умного, широкообразованного, экспансивного, с прекрасной душою, и с глубокою верою в Бога.

Наконец, в третьем, особом, отделении, утопая в цветах, находится мавзолей послужившего Господу в этой обители, Сергея Васильевича Перлова.

С невольным благоговением склоняешься и перед этим при жизни большим человеком, и благодаришь Господа за то, что Он не оставляет землю такими большими людьми и великими, отзывчивыми на доброе, душами.

Наконец, входите в храм, и вы поражены. Перед вами открывается чудное, просторное, с массою света, воздуха, изящной живописи, помещение. По обеим сторонам, за колоннами, идут длинные проходы. Вы их обходите и видите, что алтарь этого храма представляет собою храм – в храме, как это можно еще видеть только лишь в Москве, в храме Христа Спасителя, с тою только разницею, что в последнем за алтарем нет свободного прохода для мирян, во время службы, и задняя стена алтаря совершенно глухая, а здесь, – за алтарем существует свободный проход, имеются даже два придела, и задняя стена алтаря – из сплошного стекла, с исполненной на ней художественной живописью.

Кроме чрезвычайно обширного помещения в храме, которое, кстати сказать, содержится в изумительной чистоте, имеются наверху, в длину и ширину боковых коридоров, хоры.

Здесь, как – одну из величайших редкостей и ценностей показывают икону, написанную по указанию старца Амвросия, названную им: «Образ Пресвятой Богородицы Спорительницы хлебов».

Происхождение этой иконы таково:

Года за два до кончины, старец просил игуменью Белевского монастыря написать для него такую икону: изобразить Божию Матерь, сидящею на облаках так, как она изображена на храмовой иконе Всех Святых, внизу же поместить поле ржи и скошенные снопы.

Когда икона была исполнена, согласно указания старца, и привезена к нему, то он назвал ее «Спорительница хлебов», поставил у себя в келье и показывал некоторым посетителям. Затем велел сделать с нее списки и посылать на благословение своим духовным детям, преимущественно землевладельцам.

За год до своей кончины, именно 15 октября 1890 г. старец позвал монахиню, исполнявшую у него должность письмоводителя, и, указывая на икону «Спорительница хлебов» сказал: «запиши, чтобы ежегодно 15-го октября с 1890г., здесь совершали празднование сей иконе. Службу править по общей минеи, читать обыкновенный Богородичный акафист, а припев петь следующий; «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою, подаждь и нам недостойным росу благодати Твоея и яви милосердие Твое».

Замечательно, что на следующий год, именно 15 октября, состоялось погребение старца Амвросия. Покинув свою обитель и в этот день сокрывшись окончательно в землю, он, как бы вместо себя, оставил эту икону, поручив обитель покрову Самой Царицы Небесной. С той поры явилось очень много желающих иметь список с оставленной старцем иконы, и в обители имеются письма, извещающие о дивной помощи полученной через сию икону в трудных обстоятельствах сельского хозяйства: засухи, неурожая и т.п.

Выходя из собора, вы переходите, как бы в продолжение этого храма по непрерывной террасе, идущей от паперти собора, такого же стиля, в роскошную трапезную.

Здесь, направо, в огромном зале, за накрытыми ослепительной белизны скатертями столами в несколько рядов, – места для инокинь. Весь этот зал убран цветами, в иконостасе и по стенам изображения святых. А налево – обширная кухня со всеми удобствами и новейшими усовершенствованиями в этой области.

По выходе из трапезной, вы проходите мимо чрезвычайно скромного, уютного домика игуменьи монастыря; а затем вам показывают большое каменное здание одного общего стиля с храмом и трапезной, в котором помещается, как в футляре, келья-хибарка старца Амвросия, в которой он жил, принимал и скончался.

Как внешний вид самой кельи, которую прекрасно можно осматривать кругом, так и внутреннее ее расположение, меблировка и устройство остались без малейшего изменения после старца.

Любовная рука С.В.Перлова, при искусном, изумительно художественном отношении к делу опытной руки архитектора г.Шервуд, сделали то, что вы, когда войдете в этот дом-футляр, совершенно не замечаете его присутствия. Все ваше внимание сосредоточивается на келье.

Когда же вы входите в келью, вас поражает находящаяся в ней обстановка, которая как будто говорит вам, что вот только сейчас, сию секунду, вышел ее хозяин, и все еще полно им и дышит им.

Иконы с горящими лампадами, портреты иноков, старцев, в первой комнате, а в следующей – на диване, к задней стенке его прислонен во весь рост портрет лежащего на диване старца Амвросия, в исполнении иеромонаха Даниила Болотова.

Живая передача красок, натуральный лучезарный свет глаз: все это дает такую изумительную иллюзию, что вы благоговеете при виде этого вещественного памятника высокочтимого человека и великого подвижника.

Здесь я считаю необходимым сказать несколько слов о кончине старца Амвросия.

После смерти матери Софии, вступила в руководительство обителью, по благословению старца, игуменья Ефросинья Розова. Но, будучи глубоко верующая и горячо преданная старцу Амвросию, она не имела талантов администратора и руководителя своей духовной паствы. Поэтому старцу приходилось самому помогать ей в руководительстве делами юного монастыря, и он часто посещал Шамордино.

Но трудно представить себе, с каким удовольствием и восторгом встречали монахини своего дорогого батюшку. Он был для них все, и их отец, и их покровитель, и их учитель, и их молитвенник.

Но эти пребывания его в Шамординой обители сначала были более или менее непродолжительными.

И только лишь последний раз, в июне 1890 года, он приехал в Шамордино, зазимовал там по случаю болезни и там скончался.

Я не могу не отметить того факта, как иногда дух тьмы осаждает великих воинов Христа.

Как раз в этом году был назначен новый архиерей, перемещенный из Тамбова, преосвященный Виталий. Ему хотелось побывать в Оптиной и непременно видеть известного всему православному миру старца. Но в это время старец был в Шамординой, и по случаю болезни никак не мог возвратиться домой. Между тем епископ с большим нетерпением ожидал его возвращения и уже начал раздражаться, так как старец уехал туда без надлежащего разрешения епархиального начальства. А в это время, как это и всегда водится, недоброжелатели о.Амвросия распространяли самые нелепые слухи по поводу его пребывания в Шамордине. Слухи эти доходили до владыки, чрезвычайно смущали его и тревожили. И он неоднократно поручал благочинному монастырей понудить старца к возвращению в Оптину. Но старец исполнить этого, конечно, не мог, вследствие болезни. В Калуге этому не верили и принимали слова старца за пустую отговорку. Наконец, старцу стали угрожать, что его силой увезут в Оптину. Он смиренно отвечал: «я знаю, что не доеду до Оптиной, а если меня отсюда увезут, то я дорогой умру».

Казалось бы, епархиальному начальству не было никакого основания волноваться и можно бы к такому великому старцу относиться с полным уважением и благоговением. Но враг рода человеческого не оставляет в покое тех, кто поставил своею задачею работать только Господу и этим самым противодействовать его злобной силе и воле.

Зная по личным наблюдениям в спиритизме, до каких тонкостей доходит политика этого исконного врага человечества, когда я внимательно вдумываюсь в этот прискорбный факт со старцем Амвросием в Шамордине, мне всегда почему-то кажется, что князю тьмы особенно было неприятно это пребывание старца, быть может, как ограждающее обитель от какого-либо его набега на более слабые души насельниц обители, и он всеми силами пытался устранить его оттуда.

Наконец, до старца дошел слух, что, будто бы, Владыка, расстроенный разными толками о пребывании старца Амвросия в обители, сказал, что: «вот-де я сам поеду в Шамордино, посажу старца в карету и увезу его в Оптину», тогда старец сказал: «Жив Господь Бог мой и жива будет душа моя»: над всеми владыками, есть Вышний Владыка: ехать в Оптину я не собираюсь, да и как я поеду?!» После этого старец стал уже многим намекать, хотя они не понимали, не хотели, или боялись даже понимать, о скорых днях своей кончины.

Наступила весна 1891 года.

В Шамордине опять начали поджидать архиерея. Настоятельница и сестры, тревожились, обращались к старцу с вопросами: «батюшка! как нам встречать владыку?» О.Амвросий отвечал: «не мы его, а он нас будет встречать». – «А что мы будем для владыки петь?» Старец говорил: «мы ему «аллилуйя» пропоем».

«Говорят, владыка хочет о многом спрашивать у вас». Старец на это отвечал: «мы с ним потихоньку бу­дем говорить, никто не услышит нас».

Но никто не хотел видеть в этих словах ясных намеков старца на свою кончину, а между прочим, судя по описанию одного из посетителей старца перед его кончиною, о.Амвросий в то время производил такое впечатление:

... «Я увидал маленького старичка, (когда-то о.Амвросий был довольно высокого роста) лет под восемьдесят; в теплом простом подрясничке, в монашеской шапке, сидящего в кресле, бледного и слабого до последней степени. Кожа едва облегает кости, нижняя губа трясется. Так и думаешь, что он вот-вот сейчас умрет. Если что живо в этом почти мертвом теле, так это глаза – небольшие, светло-карего цвета, лучистые, бодрые, наблюдательные, проницательные. В них, будто, сосредоточивается вся жизнь, и они представляют удивительный контраст с мертвенной бледностью лица и поразительной слабостью тела»...

Рассказывают, в ту же осень старец говорил в шутливом тоне сестрам: «смотрите, будет осень и тут, и там, достанется и уткам, и гусям», – затем, усмехнувшись, добавил: «гуси потащат, а утки заплачут».

И 10-го октября 1891 года старец, подняв руку для крестного знамения, тихо отдал свою душу Богу.

Какой вопль и стон поднялся в монастыре, этого не в состоянии передать ни одно описание...

Торжественно и трогательно было совершено отпевание старца Амвросия в Шамордине, с многочисленным духовенством, иноками и инокинями и с епископом Виталием во главе.

И особенно разителен был контраст этого смиренного гроба, его более чем скромных одежд, с роскошным облачением архиерея, архиерейского хора, со множеством свечей, с высокопоставленными лицами и с толпой богомольцев.

А если, кто видел эти торжественные и великие по своему внешнему виду и по чувствуемому внутреннему настроению проводы о.Амвросия в темный осенний вечер, в родную ему Оптину пустынь, когда, несмотря на пронзительный ветер, дождь, у богомольцев ярко горели свечи, и гроб все время несли на руках его почитатели, тот никогда не забудет этого величественного и, вместе с тем, трогательно-печального момента.

Казалось, плакала вся природа.

Казалось, в дыхании ветра стонал весь мир, благоговейно охраняя скорбные огни молящихся.

Но особенно торжественен был тот момент, когда гроб старца, высоко плывущий на приподнятых руках по воздуху, был встречен в Оптиной пустыни сонмом иноков, облаченных в серебряные ризы, во главе с архимандритом Исаакием, – это напоминало собой не погребение высокочтимого инока, а перенесение мощей...

Когда мы вышли из кельи старца, то попутно зашли в золотошвейную и рукодельную – мастерские обители.

В золотошвейной нам показали в высокой степени художественные работы золотом, затем вышивания тесьмою. Везде и повсюду расставлены большие и маленькие пяльца с заказными работами. Оттуда мы прошли в чеканную и живописную мастерские. Чеканной, собственно говоря, называется мастерская, где на деревянной доске для иконы делают золотистый, расписанный всевозможными узорами фон, на котором производится затем иконопись.

Делается это обыкновенно таким образом: доска, заранее смазанная мастикой, покрывается листовым червонным золотом, имеющим в домашнем обиходе название «патали». На эту «паталь» настилается тонкая папиросная бумага, на которой заранее карандашом изображен тот фон рисунка, который, должен быть вычеканен на образе. И вот чеканщицы специально приспособленными для этой цели прямыми, круглыми, угольчатыми, точечными, миниатюрными долотцами, наставляя их на рисунок бумаги и нежно ударяя маленькими молоточками, делают на золоте, находящемся под бумагой, которая уже достаточно присохла к мастике, самые разнообразные тиснения.

Работа эта очень интересная, художественная, но чрезвычайно кропотливая. В светлой, необычайной чистоты, с высокими потолками мастерской, во время нашего посещения, было очень немного работающих. В переднем углу чеканной стоит написанный во весь рост портрет старца Амвросия.

Рядом с чеканной помещается живописная. Такое же просторное, с большим освещением помещение, по стенам которого развешана масса картин, оригиналов, исключительно религиозного содержания. Гипсовые модели рук, ног; посреди же студии находится масса мольбертов с начатыми и оканчивающимися работами.

Заведующая мастерской любезно показывала нам производимые работы.

Отсюда мы, как и из предыдущих мастерских, вынесли чрезвычайно сильное и приятное впечатление, и еще раз убедились в той страшной разнице, какая существует между указанными выше учреждениями иноческих обителей, преисполненными Божественного благословения, где все совершается с молитвой, при мирной беседе о делах благочестия, и между такими же учреждениями и производствами в миру, где сплошь и рядом, несмотря на то, что Россия являете собой христианскую страну, нет даже икон; где весь воздух пропитан сквернословием, сплошной и совершенно бесцельной руганью; где стоит такая непролазная грязь, полное отсутствие свежего, чистого воздуха, достаточного света, и над всем этим доминирует атмосфера, насыщенная винными парами и табачным дымом. Так что невольно приходит в голову ужасная параллель: там, под покровом благочестия, – отражение рая; а здесь, в миру, под покровом злобы и полного игнорирования предпринимателями человеческой души рабочих, да и самими рабочими между собой, – отражение ада в миниатюре.

Но особенно приятно мы были поражены, когда вошли в монастырскую типографию, в течение уже нескольких лет находящуюся в заведывании чрезвычайно интеллигентной, высокообразованной, из хорошей фамилии, удивительно моложавой на вид, Е.А.Лебедевой.

Глядя на эту юную по внешнему виду, но уже очень взрослую по действительному возрасту, монахиню, никак нельзя предположить, чтобы она, в течение многих лет, кроме очередных обязанностей инокини, несла беспрерывный, десятичасовой труд в типографии.

Так казалось нам, когда мы увидали эту сестру вне типографии; но стоило нам только войти в помещение типографии, которая, повторяю, существует в течение нескольких лет, исполняет массу не только своих личных работ, но и работ по частным заказам, и исполняет их в высокой степени аккуратно, тщательно, добросовестно, и, сравнительно, очень недорого, чтобы мы, видевшие массу самых идеальных столичных типографий, в роде, например, отличающейся своей чистотою, культурностью и администрации, и рабочих, организованную по образцу лучших европейских типографий, московскую типографию А.А.Левенсон, – пришли в восторг от той поразительной чистоты, от того благоустройства, обилия света, свежего воздуха, царивших здесь, и от той благоговейной тишины, которая нарушалась только лишь ударами и шумом печатных машин.

Здесь мы, увидев таких же умиротворенных, дышащих спокойствием, свежестью и здоровьем работающих наборщиц, накладчиц, машинисток и брошюровщиц, поняли, в чем заключается секрет поразительной молодости заведующей типографией.

Божье благословение, благочестие и, самое главное, «стояние в служении», – сознательное стояние работающих, о чем я говорил уже выше, – вот чем можно объяснить и эту невероятную чистоту, и этот хороший воздух, и ту спорину в работе, по уверению, как лиц, печатавших свои труды в этой типографии, так и заведующей типографией, которая особенно ярко наблюдается в самой ничтожной корректорской правке.

Только лишь сознательным «пребыванием в служении» можно объяснить эту чистоту во внешности и чистоту, способность и добросовестность в самой работе.

Мне припомнился один очень характерный эпизод из моей личной жизни, который я почти 35 лет наблюдаю на каждом своем шагу.

Это – реальное доказательство в конечных результатах, – к чему приводит сознательное отношение христиан к «пребыванию в служении»¹²⁰.

Он разрешил мне, почему у нас грязь и грязь, не только в типографиях и в ремесленных мастерских, а грязь и неряшество и самые отрицательные результаты в воспитании детей, в школах, в домашней жизни семьи, в отношениях мужа к жене, жены к мужу; родителей к детям; детей к родителям; страшная, недобросовестная грязь во многих слоях и учреждениях общественной и государственной жизни, а последние годы и в религиозно-нравственной сфере тоже почти всех, а в особенности старых религиозных конфессий; нестроение, неурядицы, озлобленность, скорбь, вражда, интриги, взаимоугнетение, насильничество, взяточничество, зависть, и не у нас только одних, а решительно на всем свете; что в общем напоминает собою ту безобразную, запущенную мастерскую, где наблюдается только лишь одна вакханалия смрада, сквернословия, брани, ненависти и беспощадной грязи.

Пробовало было человечество все меры к устранению этого зла, все больше и больше разъедающего духовную природу всего живущего на земле; но эти меры были человеческие меры, они давали как раз обратные результаты; и, хотя бы самое излюбленное – чего и сейчас держится, к сожалению, человечество – соревнование, имеющее в своей конечной приманке награды, отличия, даже и оно дает как раз обратные результаты. Один стремится изо всех сил к получению того или другого приза, а другой не в силах угнаться за ним, портит все его труды, ставит ему на пути ногу, и в зараженной смрадом мировой атмосфере еще злобнее, еще отчаяннее раздаются крики и вопли этого неудачного способа дезинфицировать огромную мастерскую всего человечества. Устранить все это можно только лишь одним единственным и самым простым способом, на который указывает, как на необходимое правило каждого христианина, апостол Павел: «пребывай в служении¹²¹... не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная¹²²... не думай о себе более, нежели должно думать; но думай скромно, по мере веры, какую каждому уделил Бог. Ибо, как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и то же дело, так и мы многие составляем одно тело во Христе, а порознь – один для другого члены... будьте братолюбивы друг к другу с нежностью, в почтительности друг друга предупреждайте, в усердии не ослабевайте, духом пламенейте, Господу служите... Утешайтесь надеждою; в скорби будьте терпеливы; в молитве постоянны... Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте... Не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным, не мечтайте о себе... Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми... Не будь побежден злом, но побеждай зло добром»¹²³.

И в первом стихе этой главы говорится: «представьте тела ваши в жертву живую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего».

Вот одно самое главное и самое верное средство для устранения того зла, о котором мы говорили:

Господу служите.

Забудьте, что вы служите N... N... г-ну X. и Y., учреждению казенному или частному лицу, служите во всем и везде только лишь Господу; имейте в виду во всем и везде только лишь Его Одного, Его великую, мощную любовь и благоволение, как вечную, ценную и непреходящую награду.

Поставьте целью своей жизни в каждом своем служении, как бы оно ни было высоко или мало, ничтожно или необъятно, служить тому делу, которому вы взялись служить. У каждого в мироздании только лишь свое определенное место, и, как в живом организме человека, нога не имеет права рассуждать: почему она не рука; а глаз: почему он не ухо, – так и в жизни того великого организма, который имеет одно определенное название «мир», углекоп не имеет права перед здравым смыслом и своим Богом возмущаться на то, что он не президент республики; а солдат, что он не полководец.

Наоборот, каждый должен понять, кто бы он ни был, что его назначение в жизни так же важно, как назначение правителя народов; и, как сбившийся зубец в огромном колесе, вращающем шестерню всего механизма, может приносить страшный вред этому механизму, так и каждый из нас, стремящийся к уклонению от своего жизненного назначения, может потрясающе влиять на нормальный строй всей жизни.

Если мы этого не видим, не наблюдаем сейчас, то это еще не значит, что результаты этого ненормального уклонения не будут нести наши потомки в десятом, быть может, и в двадцатом поколении, и, не имея ни малейшего представления о нас, как о личности, будут проклинать в виде нас ту невидимую причину, которая создала для них переживаемое ими состояние.

Ни один кирпич, который отказывается служить в фундаменте огромного здания, не в состоянии представить себе ужас того разрушения, и, быть может, гибели целой массы с ним людей, начало которого положил он уклонением от своего служения.

Поверьте, ни один недобросовестный плотник не может быть добросовестным архитектором.

Ни один манкирующий своим ремеслом слесарь не может быть честно относящимся к делу инженером.

Красоту и смысл служения можно и должно находить во всяком труде, во всяком жизненном назначении, постигнувши важность этого служения, как части необъятного целого, и добросовестно относясь к нему.

Этому, повторяю, научила меня много лет назад простая, почти необразованная женщина, служанка одного методиста, у которого я совершенно случайно остановился, потому что он лучше других понимал мою плохую английскую речь.

Мне была отведена у него очень большая комната, по­средине которой постилался огромный персидский ковер, а по бокам его оставался непокрытым, приблизительно на четверть аршина, весь пол.

В этой семье меня чрезвычайно поразил тот факт, что дети хозяина дома: десятилетий Джоэ, восьмилетний Вилли и шестилетняя Флёра, целыми днями не видевшие своих родителей, с раннего утра работавших на огромном заводе сельскохозяйственных тракторов, были удивительно скромные, религиозные, верующие и нравственные дети.

Когда я говорил об этом их родителям, они, приятно улыбаясь, уверяли, что этим они обязаны исключительно только мисс Кларк.

Это была лет 65–67 старушка, которая обслуживала весь дом, и я думал, судя по ее особенно ревностному отношению к делу, что она родственница моим хозяевам.

Но, каково же было мое удивление, когда я узнал, что мисс Кларк была простая служанка и даже совершенно другой религиозной деноминации, нежели ее хозяева.

Те были методисты, а она была веслеянка¹²⁴.

И вот эта самая мисс Кларк один раз заставила меня страшно устыдиться за самого себя, и этим самым преподала мне один из самых прекрасных уроков жизни.

В то время ни ручных, ни электрических пылесосов не было, и я каждое утро ужасно болел душою за эту старуху, когда она, как только я выйду на веранду пить кофе, входила в мою комнату, убирала постель, стирала пыль с каждой вещички, находившейся в комнате, а затем сдвигала мебель, закатывала огромный ковер и, ползая на коленях по комнате, вытирала мокрой тряпкой весь пол.

Мне было страшно жаль эту престарелую женщину, которая делала то, без чего, по моему мнению, прекрасно можно было бы обойтись.

И вот я в одно прекрасное утро не вытерпел, встаю из-за кофе, подхожу к отворенному окну, выходящему из моей комнаты на веранду, и говорю:

Мисс Кларк, давно хотел я вам сказать, зачем вы это делаете?

Кларк приподнялась с полу и недоумевающе спросила меня, сделав большие глаза:

Я служу, мистер Байков! (И мисс Кларк, и хозяева почему-то не могли правильно произносить мою фамилию).

Я знаю... но меня удивляет, зачем вы каждый день делаете такую страшную работу: сдвигаете всю мебель, закатываете ковер и протираете весь пол, ползая на коленях – это ведь вам должно быть уж очень трудно?

Но ведь пыль сама не уйдет из-под ковра? – иронически возразила Кларк.

Кто говорит, но... ведь вы свободно можете, не поднимая ковер, протирать только лишь не покрытые ковром части пола.

– А куда должна деваться пыль под ковром? – еще более изумленно допытывалась моя собеседница.

Останется там. Ведь не вижу ее ни я, ни мадам Готфри (хозяйка), – сказал я.

А Бог?.. – вдруг неожиданно для меня спросила мисс Кларк, – Который находится здесь и все видит... – уже строго заговорила Кларк: – ай-я-яй, какой стыд, мистер Байков, а еще христианин, и вдруг говорит такие речи. Я – христианка, верующая христианка; а каждый христианин везде и во всем должен, прежде всего, «служить Господу». О, вы, я вижу, мало читали и думали над этим... – и мисс Кларк с этими словами побежала в свою комнату, и, минуту спустя, вернулась оттуда со своим маленьким «The New Testament» и, открывши 12 главу послания к Римлянам, всю торжественно прочитала ее мне, и, вернувшись к 11 стиху этой главы, несколько раз повторила мне слова: «Serving the Lord... serving the Lord“ (служите Господу... служите Господу).

И еще раз сказавши: – О, мистер Байков, вы еще очень молодой человек, поверьте моему старому возрасту: если вы хотите всегда быть счастливым и всегда иметь благословение Господа, где бы вы не служили, где бы вы не были, прежде всего: служите Господу... служите Господу!..

Помню, мне в то время и совестно было, и как-то особенно хорошо слушать восторженные слова этой христианки-служанки.

И я тогда же понял, почему под наблюдением мисс Кларк росли такие дети у г-на Готфри, а пройдя после этого случая 35-летний этап, я увидел: какие горячие уголья собирает на свою голову человечество, игнорируя это великое правило, которое одно может дать и великих работников на ниве Божией, и доблестных сынов, защитников родины на полях брани, и истинных, верноподданных, преданных слуг своему отечеству, и мирных граждан, способствующих процветанию своей страны в мирное время, и счастливых людей, отцов, матерей, жен, мужей, детей – в своей личной жизни. Я с благоговением вспоминал имя этой великой старушки, у которой за великую честь счел бы для себя облобызать ее работящую руку.

И очень грустил и скорбел, что встретил этого человека только одного на всем своем 50-летнем жизненном перегоне, и то на чужой стороне.

И вам, конечно, будет понятна моя радость, когда я увидел очень много таких людей у нас, в России и где же?

В лоне нашей истовой православной веры, в иноческих обителях Богом благословенной Калужской губернии и созерцал явные результаты проведения в жизнь этого истинного служения. И считаю счастливою нашу Русь, обладающую сокровищами этого великого сознания, хотя и находящимися, как будто, пока под спудом, но я верю, – может быть, пройдут столетия, а быть может и десятки лет, а это заповеданное Христовым учеником правило, уже живущее в недрах нашего отечества, рано или поздно пробьется в жизнь...

Типография имеет у себя две больших печатных машины, приводимых в движение керосиновым двигателем, и помещается под одной кровлей с самым первым храмом Шамординской обители, который был выстроен в помещичьем доме Ключаревой.

Прошли мы и в этот храм и увидали в нем и бывший зал помещичьего дома, и бывшие комнаты тех юных душ, которые, как Божьи ангелы, пришли на эту бренную землю, указали великому старцу, где Господь благословляет его создать испрашиваемую обитель, и снова ушли.

Налево от храма находится старая еще колокольня, которая, за недостроенностью новой, и до сих пор еще обслуживает своим тихим, слабым не по храму перезвоном обитель. И неизвестно еще, сколько времени будет обслуживать она ее, вероятно, до тех пор, пока, по молитвам старца, не придет новый Перлов и не докончит начатого С.В. дела.

За колокольней начинается кладбище, а направо из храма виднеется длинная улица, на которой, напротив почти самой трапезной, находится в роскошном здании одного стиля со всеми Перловскими постройками, постоянное жилое помещение, которое выстроил себе и своей супруге покойный С.В.

Еще подальше виднеется маленькая беленькая часовенька. Эта часовня привезена от Тихоновой пустыни в дар Шамординой обители, как один из древних памятников, в котором когда-то находились мощи преподобного Тихона.

Как раз напротив часовни возвышается южная стена собора Казанской Божьей Матери. Говорят, как раз на этом месте находился тот забор имения Калыгиных, на котором всегда помногу сиживало галок, и, указывая на который, посещавший Калыгиных местный юродивый говорил: «как много он видит на этом месте церковных глав, украшенных золотыми крестами»...

Всматриваясь в реальное выполнение этого предсказания, даже по прилагаемому у сего рисунку, невольно приходишь в восторг и благоговейное умиление перед даром ясновидения у святых Божиих.

Но, не доходя еще до здания личного помещения С.В.Перлова, по выходе из старого храма, направо от него, на краю самого обрыва стоит, обращенный лицом к реке Серене, окутанный густой чащей деревьев и всякой другой зеленью, маленький старинный барский домик, напоминающий собою, если не внешностью, то духом своей архитектуры такой же по типу старинный дом в Москве, в Хамовниках, или в Ясной Поляне.

Это келья родной сестры графа Л.Н.Толстого, прекрасной души, горячо любившей своего заблудшегося Левушку, графини М.Н.Толстой.

Странное впечатление производит на свежего человека эта келья и наводит тоже на целый ряд в высокой степени трогательных и глубоких размышлений.

В вашем сознании возникает крупная фигура большого писателя. Длинные перипетии его личных духовных переживаний. Затем уклонение его от правды и в то же время, как будто, искание ее, в особенности на краю раскрывавшейся перед ним могилы. Полное отрицание Христа, как Бога; обидное кощунство над церковью, над ее светильниками, таинствами и обрядами, и в то же время горячая любовь и привязанность к сестре, которая почти всю свою жизнь отдала Тому, Кого отвергал ее брат.

Особенно же знаменателен и трогателен тот факт, что, не говоря уже о прежних довольно частых посещениях братом сестры и сестрой – брата, в минуту самого ужасного душевного кризиса, Л.Н.Толстой, после описанной попытки проникнуть в Оптину пустынь, бросился только лишь к этой же самой сестре.

«... Приехал к нам этот раз граф Толстой, – рассказывает матушка Самбикина: – как будто даже другим человеком, внимательным, очень любезным. Раньше, бывало, приедет, – к нему и не подступись. Гордый, придирчивый. А этот раз очень, очень мягкий. Попросил у меня в гостинице номер; затем, чтобы ему приготовили кофе, и, несмотря на поздний час, отправился к сестре. Говорят, долго сидел у нее, даже плакал!.. Потом после узнаю, был в деревне Шамордине, снял у одного мужичка избу для своего житья, а уж утром-то в 4 часа приехала за ним дочь и умчала старика из святой обители».

Загадкой для всех осталась цель посещения Толстым Оптиной пустыни, и смысл такого же посещения своей сестры. Унесли оба с собой в могилу разгадку этого, и тему той беседы, над которой глаза творца «Война и мир» проливали обильные слезы.

О чем поведал он своему единственному другу?

Высказывал ли ей сожаление о пережитой трагедии души у стен Оптинского скита?

Просил ли утешения и молитв за свою грешную мятущуюся душу?

Известно это лишь одному Богу.

Но, несомненно, старые, немного покривившиеся от времени, коричневые стены этого домика; выходящая на берег крутого обрыва терраса, да, вероятно, и посейчас заглядывающие в окна этого святого жилища высокие деревья, – все они были свидетелями беспрерывной молитвы, обильно пролитых слез этой Богоугодной старицы за своего заблудшего брата, раба Льва.

А что она страшно страдала, претерпевала самые ужасные муки, думы, доходившие порою до ужасных переживаний, видно хотя бы из нижеследующего рассказа его высокопреподобия архимандрита боровского Венедикта, который само­лично передавала ему М.Н.:

«Вскоре после отлучения Толстого от церкви она особенно усилила свою скорбную молитву за него. В эту молитву была вложена вся ее любовь к брату, укрепленная долгим опытом духовного подвига, и вся ее вера в Бога.

И вдруг среди глубокой ночи перед ее глазами стоит дух тьмы в образе ее брата, с искаженным от зла и негодования лицом, с глазами мечущими молнии, и говорит: «не смей читать обо мне твоих глупых, нелепых молитв, я в них не нуждаюсь».

Можно представить себе весь ужас бедной старушки, как женщины – вообще и, как глубокой христианки, всеми силами души любившей своего несчастного Левушку.

Я уверен, что многие из заслушавших этот рассказ, злобно посмеются надо мной и над почтенным архимандритом, но на смех вольному воля.

«Смеется хорошо только лишь тот, кто смеется последним», говорят французы.

Упаси только Бог всех этих смеющихся увидать в воплощении темную силу на смертном одре.

А ни лично меня, ни высокопочетаемого о.Венедикта, и ни одного из истинно верующих в Бога людей провести младенческой сказкой спиритизма или псевдонауки, стоящих на диаметрально противоположном конце к вере о том, что сатаны и бесов не существует, трудно.

Я имел несчастье находиться чуть ни четверть века под предводительством этого господина и знаю его когти, а о.Венедикт, как истинный монах, да еще много лет находившийся около такого светильника, как старец Амвросий, слышал и запугивающий его бесовский вопль, когда он шел навстречу какой-нибудь погибающей душе, и даже подвергался таким реальным нападениям духа тьмы, последствием которых было продолжительное физическое страдание.

Не видеть чего-либо, не наблюдать, – слишком малое еще основание для опровержения наличности закона, скрепленного и учениями почти всех религий, и миллионами фактов.

Мне припоминается один эпизод из жизни старца Амвросия в этом направлении.

Пришел к старцу один господин, не признающий бесов, и после доводов «за» этот вопрос о.Амвросия, говорит старцу: «а все-таки воля ваша, батюшка, я даже не понимаю, что это такое бес».

Старец ответил: «да ведь и математику не все понимают, – однако, она существует. Как же бесы не существуют, когда мы из Евангелия знаем, что Сам Господь повелел бесам войти в стадо свиней?» – Господин возразил: «но ведь – это иносказательно». – «Стало быть, ответил старец, и свиньи иносказательно, и свиней не существует? А если существуют свиньи, существуют и бесы»...

Но... об этом в большей разработке я когда-нибудь представлю своим высокоуважаемым слушателям обстоятельный доклад...

М.Н.Толстая жила в своей келье совершенно одна, при наличности только лишь двух келейниц.

Таков был, несомненно, жизненный режим этого человека, но, в свою очередь, это чуть-чуть не послужило для нее очень печальным последствием.

В то время, когда в 1906 году горели помещичьи имения и создавалось новое почетное преступление, «экспроприация»; один раз, поздно ночью, келейницы М.Н.Толстой, находившиеся внизу, услыхали какой-то странный шорох и возню около наружных дверей кельи. Случайно выглянув в форточку, они увидали каких-то двух субъектов, пытающихся взломать дверь.

Перепуганные инокини, недоумевая, спросили неожиданных посетителей, что им нужно. – «Десять рублей денег», послышались в ответ грубые, наглые голоса. Страшно перепуганные келейницы долго обсуждали, как им поступить, наконец решились осторожно, чтобы не испугать старушку, рассказать ей о приключившейся беде.

Та страшно перепугалась, велела тотчас же дать этим людям просимые деньги, но... выкинуть через форточку, и ни под каким видом не отворять дверь.

Пока все это происходило, пока выкинули негодяям деньги, заблаговестили к утрени, и последние оставили в покое перепуганных насельниц одинокого домика-кельи на бугре.

Справедливый Господь не оставил безнаказанно негодяев: они были вскоре пойманы на соседнем хуторе и сознались, что у них были более широкие планы, но им помешала сообразительность монахинь передать деньги через форточку, а не через дверь, чем лишила их возможности проникнуть к ним в келью; а потом – монастырская утреня...

Не доходя указанной выше часовни преподобного Тихона, на другом обрыве помещается хибарка-келья, принадлежавшая когда-то настоятельнице Софье.

В настоящее время ее занимает родная племянница праведной матушки, Марья Михайловна Долинина-Иванская, от ее родной сестры Елены, вышедшей замуж за тульского помещика Долинина-Иванского. Достаточно взглянуть на большие, выразительные глаза М.М., чтобы сразу увидать родственные черты этой инокини со своей великой теткою.

М.М. находится в монастыре уже давно, чуть ли не с первых дней своего окончания московского Александро-Мариинского института.

Широко образованный человек, хорошей семьи и хорошего воспитания, М.М. несла в обители самые разнообразные обязанности, начиная с типографской наборщицы, и теперь бережно охраняет тот великий памятник, который находится на ее руках.

М.М. показала нам комнаты матушки Софии, в которых все находится в таком виде, как это было при ней. Здесь мы видели и прекрасный ее портрет, первый исполненный Даниилом Болотовым. Здесь находится и подаренная старцем Амвросием матушке, привезенная ему с Афона плащаница Успения Божией Матери, вся убранная цветами. Здесь же, в особом помещении, хранятся одеяние матушки Софии и подаренная ей старцем Амвросием его шапочка.

Направо от входа висит очень много картин, писанных Болотовым, но из них особенное внимание приковывает картина Богоматери с Божественным Младенцем на руках. Судя по манере письма, эта картина напоминает собою копию с итальянской школы, но в оригиналах я нигде не встречал такого изображения. Не знает ничего об этом и М.М., но она рассказала нам про следующую особенность этого изображения: было несколько случаев, что достаточно было взглянуть на это полотно лицу, у которого твердо уже формулировалась мысль о самоубийстве, чтобы она совершенно исчезла у него, – и навсегда.

Своим внешним впечатлением и уходом за ней, хибарка матери Софии, тоже, как и хибарка старца Амвросия, находящаяся в футляре, свежа незабвенной памятью своей хозяйки.

От кельи матушки Софии ведет длинная лестница вниз, в овраг к самой реке, и там вы встречаетесь с новой и великой красотой этой обители, с детским приютом, учрежденным старцем.

Огромная площадка для летней трапезы приютянок на открытом воздухе, с целой террасой цветников вокруг; изумительно чистое внутреннее помещение большого двухэтажного дома-приюта, в котором расположены: столовые, классные, спальни, уставленные детскими кроватками, с безукоризненно чистым бельем на них. Над кроватками довольно часто встречаются прикрепленные таблички, свидетельствующие о пожертвованных на детей стипендиях.

Здесь мы видели фамилии Бахрушиных, Ермаковых, само собою разумеется, Перловых и многих других. А кругом жизнерадостные, бегающие детишки, которые непринужденно раскланиваются с посетителями. И все это, вместе с задушевным отношением инокинь к детям, производило изумительное и приятное впечатление. В приюте во время нашего посещения было 30 девочек, начиная с шестилетнего возраста.

У подножия приюта, между протекающей рекой и им, раскинут целый ковер монастырского огорода, усеянный разноцветными маками. В огороде этом помогают сестрам работать более взрослые приютянки.

Почти рядом с приютом помещается ковровая мастерская обители. Эта мастерская заслуживает особенного внимания, так как в ней вырабатываются особым способом замечательно красивые и прочные ковры.

В большом помещении расставлено несколько станов с начатыми работами, и монахиня между прочими работами показала нам рисунок ковра, несколько лет назад поднесенного монастырем Ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Феодоровне, за что обитель удостоилась редкого подарка в виде лесной дачи, пожертвованной монастырю.

Но этим еще не исчерпывается общественная деятельность Шамординской обители.

Шамординская обитель имеет у себя больницу, для амбулаторных и несколько палат с кроватями, для постоянных больных, выстроенную С.В.Перловым.

Амбулатория этой больницы достигает иногда приема до 200 человек в сутки. Приходят за медицинской помощью жители окрестных селений, и, конечно, как помощь, так и медикаменты, отпускаются безвозмездно.

В этой больнице мы встретились с одним из тех человеческих несчастий, которое редко постигает человека.

Перед нами сидела молодая лет 16–17 девушка, с неопределенно устремленным взглядом вперед, что-то тихо шептала, улыбалась и перебирала своими пальцами,

Всматриваясь в глаза и во все лицо этой девушки, получалось какое-то странное впечатление, не то это одна из тех психических больных, которые теперь так часто встречаются в наши дни; не то это какая-то блаженная, находясь в молитвенно-созерцательном состоянии, не видит никого из находящихся вокруг нее и молится. А между тем, эта несчастная юница, Мария Сказочкина, представляет собой человека, которого постигло ужасное несчастье.

Будучи обительской приютянкой, она года два назад совершенно ослепла и приблизительно с год назад совершенно оглохла.

Без всякой видимой причины.

Она сама может говорить, но решительно ничего не слышит, и способ общения с ней ухаживающей за ней сестры установился такой: берут у ней ладонь левой руки и медленно пишут на ней короткими фразами вопросы, а на это Маша Сказочкина уже отвечает обыкновенной речью.

Нет человека, который бы, увидев эту несчастную страдалицу, заживо погребенную в могилу, не пролил, глядя на нее, горячих слез.

Что думает, что испытывает это бедное существо? Какие образы или картины проходят мимо ее, – навсегда, по определению врачей, утративших зрение глаз, – сказать очень трудно, но, судя по наблюдаемому очень часто, переживаемому ею, очевидно, нервному состоянию, обильным горьким слезам и беззвучному шепоту, видно, что несчастная очень и очень страдает.

Хотя иногда бывают светлые моменты. На лице появляется тихая, чисто детская улыбка, губы шепчут какие-то слова, и, рассуждая руками, она, очевидно, рисует себе счастливую картину своего выздоровления.

Монахини всегда водят Машу к церковной службе и говорят, чрезвычайно бывает трогательно, когда она, подходя к иконе Казанской Царицы Небесной, поднимаясь на ступеньки к Ней, как-то счастливо вся оживает, и прикладывается к Той, к Которой, быть может, в беспрерывной глухой ночи своих страданий возносит молитвы об исцелении.

Видевшие Машу Сказочкину столичные медицинские светила, вместо выздоровления, предсказывают несчастной в очень недалеком будущем тихое безвозвратное умопомешательство.

На этой несчастной можно наблюдать, до какой степени может обостриться та или другая не охваченная болезнью способность человека, при полном отмирании других способностей. Маша Сказочкина поразительно определяет, по способу начертания у нее на ладони, сестер, беседующих с ней...

Непрерывным продолжением больницы следует назвать корпус неизлечимо больных, в котором призреваются до 60-ти убогих сестер обители.

Достаточно войти в эту скорбницу человеческого существования, чтобы вашу душу охватило чувство какого-то неопределенного, мучительного страха перед ужасным предположением полной возможности для каждого из нас попасть в это состояние.

Вот перед вами в маленькой, чистой, светлой, просторной комнате лежит на койке маленькая, тщедушная, как скелет, старушка. Ей 82 года. Кожа, как будто, уже прилипла к костям. Она спит, и при каждом дыхании ее губы то втягиваются в беззубую полость рта, то выдаются вперед и выпускают через себя воздух. Лежит спокойно. Но вдруг она просыпается, открываются глаза, и все тело приходит в страшное, ужасное движение пляски св.Вита.

Все судорожно бьется, дергается, принимает ужасно ненормальное положение, и вы с ужасом бежите от этой картины страшного страдания.

Или, вот вы входите в келью, где помещаются две одновременно ослепшие сестры.

Чистые, прилично одетые, стоят эти две сравнительно нестарые женщины, смотрят куда-то совершенно в различные стороны и в то же время стараются пополнить одна другую в рассказе о постигшем их горе.

Вот выползает совершенно безногая женщина, направляясь с миской в руках в общую столовую.

Вот претворяется дверь, выдвигается наружу какой-то живой человеческий скелет.

А там, говорят, много еще таких, которые лежать без всякого движения.

Живые трупы в точном смысле этого слова.

Ваши нервы не выдерживают, вы срываетесь с места и бежите из этого кладбища живых наружу, на воздух.

Страшны человеческие несчастья!

Так страшны, что иногда хочется бежать от них; хочется, чтобы они никогда не попадались на глаза.

Но это крайне ненормальное отношение к этому явлению в жизни.

Не бежать от них, а останавливать должно на них все свое внимание; изучать причины их возникновения.

Изучать, как и все, существующее в жизни, для того, чтобы, с одной стороны, быть всегда настороже при стремлении человека уклоняться от существующих законов природы, и всеми силами препятствовать осуществлению этих уклонений, как первопричин всех такого рода страданий, а затем изучать для того, чтобы предупреждать от них наших ближних и облегчать участь тех, кого они постигнут.

Кроме того, постоянное созерцание человеческих скорбей делает человека более чутким, более отзывчивым и всегда способствует тесному единению его с Господом Богом.

Скорби ведь, в сущности говоря, наши беспристрастные друзья, вехи нашего нормального пути, а в особенности для человека со слабою волей, с нетвердою верой, и с неумением оценивать окружающие его жизненные явления...

При богадельне находится церковь с чудным резным иконостасом во имя преподобного Сергия Радонежского.

Это здание, как и все прочие, выстроено С.В.Перловым в строго выдержанном стиле, гармонирующем со всеми постройками в обители.

После кладбища живых невольно мысль напрашивается на кладбище мертвых.

Шамординское кладбище расположено на самой возвышенной части бугра и, несмотря на непродолжительное, сравнительно, существование обители, представляет собой сплошной лес крестов и надгробных памятников, на которых то тут, то там теплятся зажженные лампады.

В самом начале кладбища находится могила М.Н.Толстой, почившей 6 апреля 1912 года и принявшей перед кончиною схиму.

С утратой близкого ее сердцу Левушки, любящая душа старушки не перенесла той скорби, которая была последствием не столько его физической смерти, сколько смерти вне Господа, под тяжелым и страшным гнетом отлучения от церкви и от Христа.

Постоянными, говорят, ее словами, ее скорбью, была дума о нераскаявшемся брате...

Заканчивая это сравнительно бледное описание детища оптинского подвижника, старца Амвросия, я не могу не сказать о своей исповеди, которую принимал здесь от меня духовник обители, оптинский иеромонах о.Пиор. Эта исповедь обратила особенное мое внимание на себя тем, что она производится здесь для грамотных людей, очевидно, совершенно в иной форме и, должно заметить, чрезвычайно глубокой, идейной, и, мне кажется, вполне согласной с истинным пониманием этого таинства.

О.Пиор, прочитавши молитву, предшествующую исповеди, предложил мне встать на колени перед образом Спасителя и перед лежащими на аналое крестом и Евангелием; вручил мне книгу, в которой перечислены названия всех наиболее известных грехов, и предложил мне самому вслух прочесть молитву, с перечислением согрешений, но... возможно глубже вдумываясь в каждый грех, отыскивая в своей памяти события, тесно связанные с ним, и затем перечислить те личные деяния, которых в этой книге не указано, точно так же высказавши перед ликом Господа Нашего Иисуса Христа все находящиеся в памяти угнетающие душу греховные события.

Эта форма исповеди очень умилила мою душу. В ней я чувствовал, как открываю все тайники своего сердца любвеобильно взирающему на меня Господу, а о.Пиор был безмолвным свидетелем этого моего покаяния, и, когда я окончил свою исповедь, он сказал мне в высокой степени поучительное назидание и прочитал разрешительную молитву.

А вечером следующего дня довольно хорошие, сытые лошади случайно нанятого мною ямщика увозили меня из этого угла высокого настроения, высокого назидания и умиротворения страждущей человеческой души.

Я бы мог со спокойной душой закончить свое повествование описанием Казанско-Амвросиевской женской пустыни, но я был бы неправ по отношению еще к двум обителям, которые также много дали мне в духовном отношении ценных богатств, материала, еще более укрепивших мою душу, и тех красот истинного подвижничества, а в особенности в последней из описываемых мною обителей, которыми так богата Калужская епархия