Заключение

Государство у нас светское, – сегодня оно не отделяет от себя Церковь государственными декретами, но прежние границы по-прежнему продолжает охранять, ведь влияние Церкви на культурные и государственные институты сведено к минимуму. Церкви в обществе фактически отведено место некой этно-культурной резервации. Поэтому в настоящее время человек формируется не в лоне культа, а в лоне светской культуры. Его мировоззрение складывается под влиянием культурных институтов: образовательных и воспитательных учреждений, библиотек, средств массовой информации. Парадокс, но большую часть своего свободного времени, современный человек проводит возле телевизора и компьютера. Какое мировоззрение человек усвоит из этих влияний – таким он и будет. Иначе говоря, какова культура – таков и человек. Поэтому в сложившейся ныне ситуации восстановить полноценное влияние Церкви на общество возможно только через Ее влияние на современную культуру. В связи с этим встает вопрос о том, как это влияние сделать духовно реальным и действенным.

Архиерейский Собор 2004 года так определил актуальную задачу церковной жизни: «Для развития свидетельства Церкви современному миру, обретения ею достойного положения в обществе и укрепления церковного авторитета, а также для развития богословия и образования следует активизировать диалог и взаимодействие со светской культурой и наукой»³⁶⁴. Для того, чтобы осуществить такое взаимодействие необходимо ясно сознавать, с чем мы будем взаимодействовать. И здесь появляется чисто богословский вопрос: «А что же такое культура? Каково богословское содержание этого понятия?» Такой вопрос может вызвать недоумение, кажется, нет более расхожего сегодня слова, чем культура. Но как раз частое (по любому поводу) употребление этого слова свидетельствует о том, что подлинное содержание этого слова в таком мало осознанном словоупотреблении затирается, смещается и переносится на то, что собственно культурой не является или, наоборот, из культурных явлений исключаются как раз те, которые имеют к ней непосредственное отношение.

Даже, когда серьезные люди пытаются точно определить содержание культуры, то и тогда в определениях царит разноголосица. Недавно я присутствовал на собрании вновь созданного союза деятелей культуры. Когда же возник вопрос о том, как определить их деятельность, то обнаружился странный парадокс: те, кто всю жизнь занимался культурой, не могли договориться по поводу того, чем же они собрались заниматься. Загвоздка была в том, что не могли найти согласия в определении самой культуры. Кто-то даже в этом почтенном собрании, специально изучавший этот предмет и занимающийся философией культуры, сказал, что имеется более пятисот определений культуры.

И тут возникает вопрос: какое же из этих определений мы выберем для того, чтобы делать общее дело? И вообще возможно ли даже обсуждение этой темы, если у нее нет четкого определения? Ну, если люди, специально занимающиеся вопросами культуры и думавшие о том, как определить это явление, не могут найти согласия, то чего же мы можем ожидать от всех остальных людей? Между тем там, где появляется человеческое сообщество, всегда возникает, хотя бы в своих начатках культура – и это понятно, ведь человека вне культуры не существует. Поэтому очень странно, что до сих пор, мы не смогли точно определить, что же такое культура, если вне ее лона человек не может стать человеком. Стало быть, мы не смогли четко определить то главное, что и делает нас людьми.

Это совсем не простая задача, и я очень хорошо понимаю, что сейчас не смогу этого сделать, ибо дать полное определение культуры возможно только, исходя из целостной богословско-философской концепции культуры, но на сегодняшний день такой концепции еще не имеется. Да и концепция эта может родиться только из целокупного мировоззрения, которое смогло бы нам ответить на вызовы времени. А эту задачу можно будет осуществить только в соборном творчестве. Однако представляется необходимым наметить все-таки некоторые пути разрешения этой весьма актуальной сегодня задачи, потому что все кризисные проблемы современного человечества являются в той или иной мере, результатом непонимания своих задач в культурном устроении жизни.

В связи с этим возникает вопрос об иных воспитательных подходах в культурных институтах и здесь необходимо затронуть такую животрепещущую проблему, как введение в образовательный курс основ православной культуры. Если мы сами не совсем понимаем, что такое культура, то как мы можем преподавать ее основы и как мы можем отстаивать право ее преподавания, если не знаем: на что мы имеем право? Поэтому необходимо выяснить существо дела между собой, прежде чем выносить эту проблему на суд других.

Материал, использованный в книге, независимо от авторской интерпретации, должен был показать всякому мыслящему человеку, что проблема культуры не так проста, как она кажется на первый взгляд. В виду той двойственности, которой неизбежно наделена всякая культура, однозначные богословские ответы здесь неуместны. В понимании процесса необходимо будет оттолкнуться от некоего идеала культурной деятельности. Только тогда мы сможем приблизиться к пониманию проблемы и сделать правильные оценки, когда у нас будет образец, с которым мы можем сравнивать то, что увидим в этом процессе.

Культурная деятельность человека, по существу изначально поставленной перед ним задачи, является изменением мира, предвосхищающим его конечное преображение. Это прямо вытекает из задачи изменения самого человека, из его обожения. «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим.8:19–21) – говорит об этой задаче апостол Павел. Израиль и Ветхий, и Новый призван был сделаться «царственным священством и народом святым» (Исх.23:22; 1Петр.2:9), освящающим все сферы жизни. «Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте» (1Фес.5:23), – наставляет фессалоникийцев апостол Павел. Но освящение человека, его обожение невозможно в отрыве от освящения всей его жизни. «Все, что вы делаете, словом или делом, все делайте во имя Господа Иисуса Христа» (Кол.3:17). Таким образом, человек, фактически, призывается к священнодействию в культуре. Человек образ и подобие Бога-Слова, и та жертва словесная, к которой он призван в культурной деятельности изначала (первое дело, порученное Адаму, состояло в наречении имен), есть священная жертва такого культурного служения³⁶⁵. Человек наполняет и ответственно исполняет свое культуротворческое служение в соработничестве с Богом. И как бы мы не относились к самосознанию русских писателей и поэтов, называвших свое творческое служение пророческим – сам факт наличия такого творческого самосознания³⁶⁶ свидетельствует о том, что литературное творчество понималось ими как священнослужение. Русские религиозные философы культуротворческое служение сравнивали с монашеской аскетической практикой. «Я думаю, – пишет православный богослов Оливье Клеман, – что самое гениальное, что было у русских философов первой половины нашего века, это то, что они взяли из монашеской практики тему преображения человека и приложили ее к сферам культуры, общества, истории, чтобы показать, как реализуется в христианстве возможность преображения культуры и истории»³⁶⁷.

Основанием для такого понимания роли человека в культурной деятельности является сакрализация в Православии царского служения. Царь является внешним епископом Церкви, осуществляющим священнослужение во всех сферах общественной жизни, начиная с государственной. Он посвящался, поставлялся на это служение через помазание и венчание на царство. Общественное служение можно назвать культуротворческим служением, потому что все общественные институты в совокупности составляют то, что и является в истинном понимании сферой культуры.

Но в царе, как сугубом представителе этого внешнего культуротворческого служения Церкви, получали посвящение и все те, кто помогал ему осуществлять это служение. Через царя освящалась и сакрализовалась вся культурная деятельность человека, все общественные институты и все служители этих институтов. Это подтверждается и тем, что всякого крещаемого до совершения погружения помазывают маслом (миропомазание совершается позже).

По мнению литургистов, это священнодействие – есть посвящение на царское служение, по образцу того помазания, которое производилось над первыми еврейскими царями. На какое же царское служение посвящается крещаемый, если заведомо известно, что такой государственной власти он никогда не получит? Стало быть, само царское служение понимается в Православии более широко, как культуротворческое служение – и именно на такое служение и посвящается крещаемый через помазание маслом.

Если христианин вынашивает в себе образ нового человека, – Христа, первосвященника, царя и пророка, то он не может хоть в какой-то мере не быть и священником, и царем, и пророком. Реализация этих служений зависит только от того, в какой мере реализован сам образ Христа. Одним словом служение в культуре, как важнейшая часть царского служения, есть неотъемлимое и органичное свойство христианской жизни. В Евангельском чтении в неделю страшного суда (см.: Мф.25:31–46) осужденными оказываются не те, кто совершил страшные преступления, а те, кто не совершал дела милосердия. Дела милосердия – это то, что соединяет людей в общество, что является основанием общественной деятельности и культурного строительства.

Сегодня практически утеряна идея служения в культуре. В прежние времена ходили на службу, а не работу – свою деятельность все, начиная с царя, высшей знати и чиновничества до купца и крестьянина – понимали как служение: Богу, царю и отечеству. Ныне служат только священники и военные. Утеря идеи служения является одной из главных причин постигшего человечество глобального кризиса.

По этой же причине многие пастыри в отношении культуры проявляют ту односторонность, которая может пагубно повлиять на всю нашу церковную и культурную жизнь. Некоторые из них даже не благословляют своих чад получать образование, а тех, кто уже поступил в какиенибудь светские учебные заведения, вынуждают покинуть их для того, чтобы трудиться внутри Церкви. Даже маленьких детей они советуют родителям не отдавать учиться в школу. Такие уродливые явления – это отдельные случаи, но это симптомы общей болезни, которая появляется в виду того, что культурная деятельность не имеет точного содержания в богословском обиходе. Содержание и сущность культуры определяется прямо противоположно. Это вносит необыкновенную сумятицу в умы. И потому внутри Церкви чаще всего пользуются привычным светским термином, содержание которого сужается до понимания культуры, как деятельности человека в искусстве.

Культуроборчество рождается из неверного представления о культе как о сфере совершенно замкнутой, отделенной от остальных сфер жизни непроницаемой китайской стеной. Это есть извращение традиционного взгляда на взаимодействие этих сфер как симфонии церковной и светской деятельности. Такое неверное представление, извращает не только смысл культурной деятельности, но затрагивает и все сферы церковной жизни. Даже, такую, казалось бы, далекую от культурной деятельности сферу церковной жизни, как аскетическое делание, ибо плодоносным оно может быть только в контексте тех задач, которые были изначально поставлены перед человеком. На историческом примере России мы видим, что культурная деятельность всегда начиналась с построения монастыря, который и являлся источником этой деятельности. Так что сама история опровергает подобные взгляды на культуру.

Именно потому, что культурная деятельность сводится только к сфере искусства, у многих пастырей выработалось отрицательное отношение к культуре. Для этого есть серьезные основания, потому что искусство в христианском понимании зона наибольшего духовного риска. Особенно театр. И Церковь обязана сказать об этом, ибо изображение другого лица не может не привести к внутреннему раздвоению, опасному в духовном отношении явлению. Но даже и театр, как наиболее сомнительный вид искусства, мы должны оценивать только в контексте школы жизни, в контексте восхождения и изменения человека. Театр поначалу изображал сцены из жизни богов – само название, производимое от слова Теос, говорит нам об этом. Он имел мистериальное значение, – и входил в культовое действие, которое заключалось в подражании богам. В этом миссия театра – дать человеку идеал его человечности, его богоподобного будущего. Там, где театр и вообще искусство эту миссию перестает выполнять, – там оно действует разрушительно, работает на диавола.

Подражание – это свойство детского возраста, ведь маленькие дети постоянно во всем подражают взрослым, и через это подражание действительно, в конце концов, обретают взрослость. Дети играют во взрослость. И в этой игре нет ничего плохого. Плохим такое подражание становится только тогда, когда ребенок вырастает, но не становится взрослым, а продолжает изображать из себя ребенка. Антихрист, кстати говоря, будет именно таким человеком, который, не захотев подражать Христу по существу, ловко его изобразит, именно мастерски сыграет Христа. В этом-то главное искушение театра, да и всей культуры – ни одна из ее отраслей не сделала человека святым. Беда сегодняшней культуры состоит в том, что она приучает человека не подражать Богу обновлением падшей природы, а изображать богов в падшей природе – и это-то и делает ее антихристианской. Даже подавая правильные образы жизни и верные идеи, но не имея в себе той благодатной силы, которая способна преобразить человека, – культура в главном отношении остается бесплодной. В церковной культуре, основанной на конкретной практике обновления, преобразования падшей природы человека, акцент смещается именно на это конкретное дело, а не разговор о нем. Здесь человек отказывается от себя падшего, неспособного к самостоятельному обновлению для того, чтобы стать богоподобным. В антихристианской культуре – он провозглашает себя самодостаточным, то есть богом, но при этом остается лишь падшим человеком.

Если театр – это лишь первая ступень в восхождении, открывающая человеку следующую ступень, то, стало быть, культура, не смотря на свою двойственность и временность, может стать лествицей восхождения человека к вневременному, вечному. «Красота спасет мир» – говорил Достоевский. И конечно, он имел в виду не эстетическую сторону, а нравственную, ибо в создании красоты нет никакой утилитарной цели – она создается для других, она по самому характеру своему альтруистична. Хотя сфера искусства коренным образом отличается от сферы этики, но и ту, и другую сферу роднит одно общее свойство, – обе требуют творческого акта, лично принятого решения или личной ответственности. Это свойство искусства очень важно именно в плане религиозном. Поэтому искусство может стать начальной школой альтруизма, которая и станет ступенькой к высшей школе. Тот же, кто пытается исключить эту начальную ступень, поступает неразумно, ведь совершить скачок на следующую ступень, минуя промежуточную, способен не каждый, а только тот, кто с детства приобрел такие навыки. Но таких «скалолазов» единицы.

Аскетическое изменение человека (обожение) святые отцы представляли в виде восхождения по ступеням добродетелей. В этом восхождении нельзя было ступать на ступени высшие, не пройдя низшие. Такое преступление через ступени могло стать отступлением (преступлением) от истинного пути восхождения. «Каждая добродетель, – поучает святой Исаак Сирин, – есть мать следующей за ней. Если оставишь мать, рождающую добродетели, и устремишься к взысканию дщерей, прежде стяжания матери, то добродетели эти соделываются ехиднами для души»³⁶⁸. Культуроборчество это попытка выбить ступень восхождения в лестнице культурных ценностей, – ступень, которая может привести человека и на христианскую лествицу добродетелей. На духовную лествицу восхождения к Богу человек восходит, пройдя душевную лествицу культурного преобразования. Именно поэтому к культуре необходимо очень осторожное, вдумчивое и рассудительное отношение, иначе будет разрушена последняя защитная система общественной жизни человека, сохраняющая его от погружения в животное состояние.

Человек, как человек, складывается только в обществе. Любое человеческое сообщество обладает определенной культурой: системой ценностей, обычаев, языком. Дети, возросшие вне человеческого общества, воспитанные, например, животными, не воспринявшие эту систему ценностей и не обученные языку, – никаких признаков культурного человека, кроме антропологических, не имеют. По существу они и не являются человеком в том смысле, который мы вкладываем в понятие человек. Вообще человек становится тем, кто его воспитывает. Если волком, – то становится по своему сознанию волком, если человеком, – то человеком, если бесом, – то становится бесоподобным, если Богом, – то делается и богоподобным. Поэтому содержание и характер культуры имеют решающее значение для воспитания человека – какова будет культура общества, таков будет и человек.

Церковь вошла в мир как новое общество, в котором были свои культурные ценности. И не столько проповедь способствовала распространению христианства, сколько сама жизнь, социальное устройство, культурные ценности нового, так внезапно ворвавшегося в историю общества. И если мы, христиане, по каким-либо мотивам, пусть даже самым высоким, отказываемся от культурной деятельности, то мы лишаем возможности все остальное человечество приобщиться к христианским ценностям через культуру. Трудиться на поле культуры это наша миссионерская христианская обязанность. Именно как миссию, как церковное послушание и надо понимать нашу культурную деятельность. Но для того, чтобы она была более успешной необходимо это делать осмысленно, следуя святоотеческой традиции. Поэтому сегодня особо актуальным становится создание богословия христианской культуры. Это сложное задание и непростая проблема. Однако тем, кто явится первопроходцами на этом новом поле культуры, придется преодолевать эти сложности, потому что без приобщения к сложности невозможно будет в новую эпоху грамотно и сознательно работать на этом поле, выращивая на нем не сорняки, а культурные растения. И это ни какая-то элитарная или эзотерическая приобщенность, а насущная задача каждого трудящегося на этом поле, потому что доступ к этой работе и этому полю открыт всем желающим.

Понять и оценить значение культуры можно только, взглянув на эту проблему с другой точки отсчета, которую необходимо будет поместить в Вечности, и в этом главная сложность. С этой точки культура видится как школа Вечности, как лествица восхождения к Богу. Поэтому культура, лишенная культового питания, становится бесплодной пустыней, в которой невозможно возделывание жизни. Такая культура производит лишь мертвое ее подобие. Оскудение культуры происходит, однако, не сразу, ведь даже самая антижизненная культура может развиваться только как извращение жизни, она все равно питается от корня Жизни, ибо другого питания в этом мире не существует. И если Бог терпит такое извращение жизни, то только по одной причине, – Он взирает на это из Вечности, для Вечности этот разворот жизни есть лишь ничтожное мгновение. Но и в этом тоже имеется свой смысл – человек опытно постигает пагубность подобных отступлений от жизни. Если человек сознает эту пагубу и в покаянии отказывается от своих заблуждений, то этот разворот жизни становится ступенью в восхождении на Небо.

Поэтому лабиринты культуры – это лабиринты жизни. И человеку не остается ничего другого, как только пройти через них, ибо вне этих лабиринтов у него нет никакого шанса стать человеком. Но пройти эти лабиринты он сможет лишь в одном случае – если он научится ориентироваться в них. Для того, чтобы ему научиться это делать, ему необходимо обрести точку отсчета, точку опоры, без которой невозможно ориентирование в этом бесконечном океане жизни. Но именно поэтому эту точку нужно искать не в зыбком основании земной культуры, а на твердой почве религиозного культа, открывающего человеку врата благодатной Вечности.

Построение христианской культуры невозможно без культа, без возделывания и преобразования души человека, потому что христианский культ обращен к совести человека. А совесть, по учению отцов, есть голос Божий в человеке. Трудно представить себе устойчивую культуру, построенную бессовестными людьми, ибо всякий бессовестный человек будет думать не о том, как служить Богу и людям, а как услужить себе и удовлетворять свои похоти. В этом видится коренное отличие одной культуры от другой. Умение различать их становится жизненной необходимостью человечества, ибо одна культура бытийна – смысл ее в приобщении к бытию – и потому главный глагол, которым определяется вся культурная деятельность такого рода – это глагол быть. Другая же, – антибытийна, ибо она разрушает самого человека и окружающую его жизнь, а главный глагол, которым определяется такая эгоистическая жизнь человека – это глагол иметь. Сегодня не бытие и твоя приобщенность к нему, а имение и возможности его использования являются главным признаком включенности в жизнь, но это мнимая приобщенность к жизни, ибо истинное имение – это бытийность, а подлинное бытие – это благодатная Вечность. Характерно, что в английском, немецком, французском языке и всех языках близких им по группе, грамматические языковые конструкции выстраиваются на глаголах иметь, хотеть, тогда как в русском языке такое образование идет через глагол быть. Даже когда мы хотим сказать о том, что мы что-то имеем – мы говорим: «у меня есть», то есть мысль об имении выражается в русском языке через глагол быть. Сам язык уже особым образом формирует сознание, на основе которого выстраивается и особый тип культуры.

Если культура не направляет человека к познанию Истины, если она не пробуждает в нем священного трепета перед Красотой Божиего творения, если она не выращивает в нем начал жертвенной Любви, то такая культура не может быть устойчивой, она начнет разрушаться, увлекая в это разрушение и самого человека. Такую культуру мы не можем назвать христианской – это культура антихристианская. Но если человек познал Истину Жизни и осознал свое место в бесконечном Ее океане, если он понял, что мир держится на жертвенной любви Бога, то у него нет другого пути в эту Бесконечность Жизни, как только через культуру, берущую свое начало в культе и приобщающую его к этим нетленным ценностям Жизни. Без ясного осознания смысла своего бытия человек теряет все жизненные ориентиры и изменяет своему призванию к бытию в качестве существа разумного. Такова природа разумного существа – ему необходимо на каждом этапе своего развития соотносить свою жизнь с высшим смыслом Бытия, ему необходима эта точка опоры в Бытии, ибо отступление от этой точки выводит человека за границы разумной и богоустроенной жизни, превращая его собственный мир и окружающую его жизнь в хаотическую, бессмысленно бурлящую бездну. Такую жизнь уже никак нельзя назвать человеческой, а подобный мир очеловеченным. Вне лона культуры человек неизбежно превращается внеразумное животное. В лоне извращенной культуры он непременно вырождается и становится лишь разумным животным.

Если вне лона культуры человек не может стать человеком, то вопрос его становления сводится к тому, какого он культа последователь, кто его наставник и кем он воспитывается. Суть грехопадения можно понять, только исходя из этого контекста. Человек, учащийся в школе у Бога и воспитывавшийся в Его Культуре, получает доступ к культуре бесовской – и это изменяет его природу и отторгает от благодатной Вечности. Если в школе божественной Культуры он научался труду по уходу за всем живым, совершаемым всеми трудящимися на поле этой культуры в жертве, то, получив посвящение в другую культуру, человек научился брать от жизни как можно больше, ничем для этого не жертвуя. Естественно, такого паразитически сформированного человека нельзя было допустить к древу жизни, ибо, как нас убеждает в этом опыт, аппетиты паразитов неукротимы и в этой необузданности разрушительны для жизни.

Мы часто говорим о прогрессе, совершенно не задумываясь о том, каков результат понимаемого таким образом прогресса. В итоге мы приближаемся к тому, что вскоре будем голодать и жить на разрушенной земле, потому что такой прогресс нарушил весь строй нашей жизни, весь биоценоз. Оказывается, генетически измененные организмы меняют соотношение насекомых, уничтожают популяции птиц, отравляют ядами человека и даже меняют его генетический код. Через опыление вносят генетические изменения в организмы, созданные Богом, и через несколько поколений – они становятся бесплодными. И это только те поверхностные последствия, которые заметны глазу и доступны сегодня нашему опыту. Вторжение в тайну жизни без подлинного знания и с корыстными интересами может привести к непредсказуемым и необратимым последствиям – уже сегодня появляется целый ряд генетических уродств. Так, например, в виду изменения генетического кода через потребление генетически измененных продуктов, у одной женщины из руки произрастает колючка, удалить которую невозможно, так как она генетически обусловлена и при удалении будет произрастать в любом другом месте тела. На этих примерах мы видим, что такой «прогрессивный» подход разрушает саму органику жизни.

Прогресс как идея возрастающего материального благосостояния не оставляет камня на камне в здании культуры, потому что эта фрагментарная идея рождает корыстное отношение ко всему в мире – все подлежит в нем исчислению и продаже, вопрос сводится только к цене. Но культура стоит на том камне, который не продается и не покупается. Если таких ценностей, которые не продаются, в обществе нет, то нет и самого общества, а есть звериное стадо хищников и расхитителей земных богатств, предназначенных Богом для культурного становления человечества, для изменения самого человека, который сможет понести эту культурную миссию в мир. Если мы не обратимся к вечным, непреходящим и непродаваемым ценностям, то нас ожидает в ближайшем будущем печальный конец, описанный евангелистом Иоанном в Апокалипсисе. Потеря культурных ценностей, на которых зиждилась классическая и христианская культура, приводит к тотальному разложению общественной жизни, ибо в России культура, а не власть, является созидательной, удерживающей и регулирующей общественную жизнь силой.

Поэтому единственный выход из сложившейся ситуации видится в изменении мировоззрения и сознания современного человека, дающего возможность созидать культуру, отражающую Вечность в своих творениях. Сегодня человек думает, что он царь природы, которому дозволено управлять ей, вторгаться в ее святая святых, использовать ее для создания технологий преобразования человека. Он уверен, что с помощью технологий возможно изменение человека и бесконечное расширение сферы его влияния, как в пространстве (в бесконечном космосе), так и во времени (с помощью клонирования органов и их замены). И только Церковь еще напоминает человеку, каков он есть на самом деле и каким он может стать. Она еще сохранила опыт подлинного изменения человека – его преображения и вхождения в благодатную вечную жизнь.

После революции, принесшей реки крови, многие задумывались о том, как не повторить это кровавое безумие. Еще в 1923 году протопресвитер Василий Зеньковский (тогда еще мирянин) писал: «Мы не можем отойти от мысли, что пробил исторический час Православия; чем более сияет оно нам, живущим в Православии, тем более непобедимо встает эта мысль… Не знаю пришел ли исторический час для Православия как Церкви, не знаю и не чувствую этого; скорее думаю, что для этого еще не настало время, что историческому прославлению Православия как Церкви должна предшествовать эпоха внутреннего, невидимого приятия миром Православия.

Думаю поэтому, что мы вступили в эпоху православной культуры, построения системы культуры на основах Православия. Мир должен внутренне обновиться через приобщение к духу Православия, должен быть явлен тип православной культуры, должно вновь открыть для исторического творчества путь ко Христу, связать его со Христом.

Осияние исторического процесса в человечестве светом Христовым, оплодотворение культурного творчества духом Православия, вообще выявление в историческом процессе, в исторической активности начал Православия – вот к чему подошли мы.

Лишь через Православие мир может вернуться к целостности и полноте, открытой нам Христом, но приобщение христианского и внехристианского мира к полноте и правде Православия должно пройти через стадию построения всей системы культуры на началах Православия.

И если действительно мы вступаем в век православной культуры, то этим весь христианский мир будет выведен из своего тупика, будет излечен от своей основной болезни. Идея православной культуры светит нам, как огненный столб, указующий нам путь вперед.

Система православной культуры должна быть построена совокупными творческими усилиями не одного, а ряда поколений, но бесконечно важно уразуметь направление творчества, ясно осознать его задачи. Мы стоим лишь на пороге строительства православной культуры, и, быть может, никто из нас не войдет в ее обетованную землю, но с тем большей ясностью встает перед нами сама идея православной культуры, встает грандиозный замысел, который зовет к себе всех, в ком бьется пульс исторической активности»³⁶⁹.

Если за Православием будущее культуры, как утверждают многие православные философы, то возникает вопрос: «Каким видится это будущее? Каким будет облик этой культуры?» На первый взгляд такой вопрос кажется неуместным, достаточно обратиться к уже существовавшим в прошлом образцам. Но тогда возникает и другой вопрос: «Почему же эти культурные образцы оказались все-таки такими неустойчивыми перед натиском иной культуры, основанной на гностическом мировоззрении?»

Во-первых, – как мы уже выяснили, гностицизм был очень близким христианству, сходным взглядом на мир, до такой степени, что Евангелие постоянно напоминает нам об этом сходстве и об опасностях такого сходства. Во-вторых, – в православном мировоззрении не было разработано учение о человеке (антропология), а также учение о природе и космосе (космология). Это привело к тому, что эти области человеческого знания разрабатывались вне Церкви, а, стало быть, человеческими возможностями и разумением. В дальнейшем это привело к отделению данных отраслей знания от целостного Богооткровенного познания. Даже у верующих людей, занимавшихся исследованиями в этой области, складывалась уверенность в том, что у них достаточно своих собственных возможностей для того, чтобы достичь полного познания человека и природы. Вот, например, что говорил по этому поводу знаменитый ученый и церковный староста И. Павлов: «Я обладаю глубоким, окончательным и неискоренимым убеждением, что изучение условных рефлексов – это путь к окончательному торжеству человеческого разума над его последней главной проблемой – абсолютному знанию всех законов и механизмов человеческой природы, и тем самым, к полному, подлинному и постоянному счастью»³⁷⁰. Вот эта уверенность в самодостаточности человеческого познания, в достижении им абсолютного знания и эмансипация его от Божественного Откровения являются главными причинами кризиса современной культуры. Апостол Павел так характеризует преимущества Богооткровенного знания перед человеческим: «Немудрое Божие премудрее человеков» (1Кор.1:25). А про знание, рожденное самоуверенностью человеческой, апостол с горечью восклицает: «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие» (1Кор.1:20). В этой безумной самоуверенности человек забывает о Боге, а если и признает Его существование, то готов научить Бога как правильно устроить жизнь. «Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит в горних» (Иов.21:22). Не лучше ли человеку сделаться учеником Бога, Он ведь взирает на человека из Вечности? Жалкие потуги человека в познании мира и катастрофические результаты его культурной деятельности – есть результат его неправильного фрагментарного мышления о Боге, человеке и мире, то есть результат принятия стереотипов мышления. Со стереотипами рано или поздно придется расставаться. Но современный человек продолжает пребывать в той самой уверенности, которую он получил от древнего змия в раю – «будете, как боги» (Быт.3:5). Эту, полученную тогда самоуверенность как бы от лица всего человечества наиболее ярко выразил Маяковский в своем произведении «Облако в штанах»:

«Жилы и мускулы – молитв верней,

Нам ли вымаливать милостей времени!

Мы –

Каждый –

Держим в своей пятерне

Миров приводные ремни».

Культура – это то, что формируется культом, но им отнюдь не является, а в культуре часто возможны трансформации культовых ценностей по причине зауженной парадигмы мышления. Культура вообще наиболее уязвимая часть человеческой деятельности. Греческое слово 6πθοδοξία, которое и переводится обычно как православие, означает еще правильное мнение или правомыслие. Без обретения правильного мышления невозможно создать устойчивый тип культуры.

От характера мышления зависит тип культуры, ибо культура зиждется всегда на мировоззренческом фундаменте, а мировоззрение на базе основной идеи, вокруг которой и выстраивается вся культура. Культуры классифицировали по-разному, но весь длинный ряд классификаций можно свести к трем основным идеям-ценностям: Бог, Человек, Природа.

Эти главные ценности формируют и парадигму мышления: парадигмы вечностную, пространственную и временную. Эти же ценности и парадигмы соответствуют главным духовным характеристикам: провиденциальной, циклической и хилиастической (которые подробно разбирались в историософских заметках). Базовые духовные характеристики и тип мышления порождают три главных типа культуры: сотериологическую, магическую (оккультную) и эвдемоническую (потребительскую).

Важное значение в культурной деятельности имеет также эмоциональный и волевой обертон. Культура должна быть муже-женской, ибо только в таком любовном слиянии культура способна быть плодотворной и действенной. К сожалению, в истории можно наблюдать чаще всего уклоны в крайности – культуры движимы по преимуществу или волевым мужским импульсом и агрессивностью, или женской эмоциональностью и жизнеутверждением. И та, и другая крайность приводит к разрушению жизни, к вырождению самого человека. Парадокс заключается в том, что преобладание определенных качеств, свойственных каждому полу в отдельности, ведет к их потере – к уродливой суррогатной замене их в каждом поле якобы на свойства противоположного пола. И в этом случае действует закон взаимопереходов. В силу действия этого закона культура становится бесплодной и духовно, и материально.

Однако определяет тип культуры все-таки главная идея – она является базовым ее фундаментом. В истории можно выделить и соответствующие периоды, когда эти главные ценности последовательно сменяют тип культуры, становясь доминантой мысли, умозрения и поклонения. Однако, даже такая скромная типология культур в конечном итоге сводится к одному единственному типу, в основу которого положена главная

фундаментальная ценность человеческой жизни – Бог, ибо ценности Природа и Человек заменяют в сознании человека место Бога. Культуры, строящиеся на этих основах, являются всего лишь формой идолопоклонства, следствием распавшегося после грехопадения сознания человека и потому они являются столь неустойчивыми.

Следовательно, самым устойчивым типом культуры будет тот тип, который сможет сочетать эти ценности в иерархическом подчинении, и не только сочетать, а органически их претворять, синтезировать в новое качество животворной культуры. За такой культурой будущее человечества. Однако двойственность культуры может обернуться тем последним разделением, в котором уже невозможно будет примирение враждующих сторон. Примирение станет возможным только при изменении менталитета (изменении ума – покаянии) адептов этих крайних проявлений культуры, а само изменение произойдет только при целостном подходе к культуре.

Дело в том, что современное мировоззрение было выработано на основе научного объективизма. Сегодня это мировоззрение стало с одной стороны, – причиной глобального кризиса, с другой, – серьезным препятствием для обретения мировоззренческой полноты, отвечающей назревшим проблемам времени. Интересно мнение по этому вопросу современного философа, профессора МГУ Майорова Г.Г. «Древние еще хорошо понимали, – пишет он, – что человек обретает значение распорядительного центра, то есть субъекта, обретает свободу и автономию не в противостоянии своей собственной и окружающей его природе, а в единении и слиянии с ней, ибо только таким путем человек поднимается до беспрепятственной активности и достигает полного самовыражения. К сожалению, эти указания древних, основанные на их неизвращенном, целомудренном чувстве реальности, были потом забыты, и в человечестве восторжествовал иной принцип – принцип господства над природой, предполагающий веру в то, что человек и природа – это нечто совершенно разное, и что человек, занимая в иерархии сущего ступень более высокую, имеет право пользоваться природой как простым материалом и средством для достижения своих особых, сверхприродных целей. Обольстившись дарованной ему творческой способностью, человек самозабвенно отдался великой переделке, перестройке и переплавке окружающего мира и самого себя, в результате чего он создал в себе и в ближайшем своем окружении «вторую природу», называемую культурой. Это был мир труда – царство объектов и орудий. Придав ему значение высшей ценности, человек незаметно для себя вскоре стал его рабом. За горизонтом этого искусственного мира продолжало, конечно, существовать необъятное царство действительности, но, увлекшись, человек в конце концов и ему отказал в праве на независимое от культуры самостоятельное бытие, придав ему статус «объективного мира». Объективный мир – это по существу мир культуры, экстраполированный на всю реальность, где неизвестное человеку получает гипотетическое существование по аналогии с известным. Выйти из собственного объективного мира в мир действительный человек столько же не может, сколько не хочет. Он уже привык к окружению подручных, односторонне высвеченных светом его разума вещей-объектов, он страшится темноты неведомого и непредсказуемого, боится утраты своей власти над вещами. И его опасения и страхи основательны. Вступив в действительный мир, человек и вправду окажется в таинственном и загадочном для него царстве, в стране чудес, где нет господства и подчинения, где всякая вещь – свободная индивидуальность и актуальная бесконечность, и где проводником ему будет служить уже не холодный и мрачный рассудок (ratio), который подобно дантевскому Вергилию вел человека по адским кругам объективного мира, а только любовь – та, что у Данте в образе Беатриче ведет нас по Раю»³⁷¹.

Новая культурная эпоха всегда начинается с открытия новых смыслов жизнетворчества человека в любви ко всему творению, ибо в культурной миссии человек является главным действующим лицом. Культура потому и называется культурой, что она связана с возделыванием человеческой природы и созиданием смыслов.

Изначально человек был призван к именованию (см.: Быт.2:19–20), его культуротворческая миссия началась с этого процесса, но, значит, и новая культурная эпоха должна начинаться с правильного именования. На поле культуры ничего не растет без посева и выращивания, без культурного возделывания растут только сорняки. Поэтому процесс взращивания смыслов должен быть организован и претворен в конкретный проект – например, в создание энциклопедии метафизических понятий, всесторонне объясняющих и определяющих главные ценности, на которых строится человеческая культура, а также была бы показана недостаточность сложившихся стереотипов мышления.

В российской истории можно наблюдать одну закономерность – каждый век начинается с того, что принято называть «смутным временем», когда наступает кризис в государственной и культурной жизни страны, который заканчивается пересмотром прежних культурных ценностей и изменением социума. Начало ХVII-го века так и было названо «смутным временем», – по смерти царя Бориса власть в стране была захвачена алчными боярами, которые чуть не распродали страну. Народной инициативой была приведена к власти династия Романовых – началось возрождение культурной и социальной жизни. Петровские реформы начала ХVIII-го века были крутым изменением всей российской жизни – фактически цивилизационным переломом. Война с французами 1812 года стало причиной национального возрождения – произошло отталкивание от бездумного подражания Западу, что привело к пересмотру цивилизационных ценностей. Восстание декабристов еще более усилило этот процесс. ХХ-й век начался с двух социальных революций, приведших к изменению государственного строя и к культурной перестройке.

Начало ХХI-го века разразилось системным кризисом, требующим пересмотра всего мировоззренческого комплекса взглядов на мир и человека. Но начало ХХI-го века – это не просто начало следующего века, а еще и начало нового тысячелетия. В начале этого века, по идее, должны быть заложены основы и всего тысячелетия. Поэтому нынешний кризис всеохватный, соответственно, и мировоззренческий перелом будет радикальным. Ростки этого нового мироощущения появляются уже и в углубленном понимании красоты – в искусстве, истины – в науке, любви – в социальном устройстве. Об этих новых ростках, ломающих привычные стереотипы нашего мировоззрения, и шла речь в этой книге.

Новая эпоха приносит новые проблемы, старые как мир. С особой остротой мир переживает ныне проблемы национальных отношений. Как только не пытались в новую эпоху решить их – мировыми войнами, войнами межэтническими, экономическими, политическими, но проблема все острее и острее вставала перед человечеством – сегодня она приобрела буквально взрывной характер. Однако проблема национального единства – это прежде всего проблема культурного единства; там, где нет культурного единства – там, при всех других условиях не может быть и национального единства.

Нынешние проблемы собираются решить модернизацией. Пафос модернизаторов основан на вере в человека, – в его безграничные возможности. Сегодня уже обсуждаются планы и проделываются эксперименты по созданию новых органов-запчастей для человека и даже для создания ему нового искусственного вечного тела, в которое будет пересажена информационная матрица его внутреннего мира. Академик Виктор Вейник ссылается в своей книге на академика В. Глушкова, бывшего вице-президента Академии наук Украины и возглавлявшего Институт кибернетики АН УССР. «Он утверждал, – пишет Вейник, – “что возможности кибернетики и компьютеров поистине безграничны"». К 2020 году человек сможет отдать компьютеру «свое самосознание… делая себя практически бессмертным». Человек «начнет чувствовать, что он – это он, и в то же время он – это и машина. Произойдет как бы раздвоение самосознания». А доктор технических наук А. Болонкин, переехавший в США, пишет, что в XXI веке «начнется конец человеческий цивилизации»; ее место займет электронная цивилизация. Лишь «несколько десятков, а может, и сотен людей, так же, как и других представителей животного и растительного мира, смогут сохраниться в зоопарках или специальных небольших резервациях». В ходе развития электронной цивилизации возникнет высший разум. «И этот высший разум станет тем богом, который реально будет управлять не отдельной планетой, а всей Вселенной»³⁷². Ну вот и определился религиозный объект поклонения – сказано здесь с предельной откровенностью – в технологии оказывается тоже есть своя мистика и метафизика.

Все эти надежды и планы естественно вытекают из гуманистической идеологии. Но это надежды ложные – те, кто строит такие планы, не замечают самого главного – осуществлением таких планов уничтожается сам объект их веры и надежд, – человек, ибо отцифрованная информационная матрица в искусственном теле уже не будет иметь к человеку никакого отношения. Таким образом, подобные модернизационные проекты – есть диавольские проекты по уничтожению человечества. Но даже и умеренные модернизационные проекты технологического оснащения человека, не смогут осуществиться в виду того, что мир не сможет далее существовать, если не изменится сам человек. Насущная потребность этого умирающего мира – это изменение человека. Сам ложный проект создания искусственного человека возникает из этой потребности.

Поэтому если уж и говорить в терминологии модернизации, то подлинная модернизация – это прежде всего культурная трансформация общества и самое главное, – изменение самого человека, его преображение. Новый мир не сможет принять человека в том виде, в котором он существует сегодня, потому что в таком виде человек может быть только разрушителем, о чем прямо свидетельствуют его модернизационные планы и реальные уже достигнутые сегодня результаты подобной модернизации.

Поляризованный, разделенный диавольский мир заканчивает свое существование – время, отданное князю мира сего, иссякает.

Но транформацию общества и человека невозможно произвести без понимания значения, смысла и цели культурного строительства. Технологии могут обслуживать различные цели – служить разным типам культуры, но объединиться человечество сможет только на базе подлинной культуры, смысл которой состоит в преображении и изменении человека – и через такой культурный процесс вхождение в Царствие Божие. Это и есть то, что традиционно называлось спасением человечества.