Глава 10. Верующая женщина в советское время

Введение гражданского брака и развода явилось сильным ударом по традиционной религиозности.

Несомненно, что само введение гражданского брака было неизбежным, и на необходимости его введения настаивали юристы и даже канонисты. Можно предположить, что если бы гражданский брак был введен еще до 1917 г. при сохранении юридической значимости церковного брака, то и после передачи метрических дел государству Церковь сумела бы удержать свои позиции и приспособиться к новой ситуации без разрушения института церковного брака. Но после революции, когда у Церкви были изъяты ее государственные функции, вместе с разрушением традиционной религиозности происходила и утрата религиозной значимости таинства брака. Однако и в новых реалиях церковный брак мог бы удерживать свою ценность для людей, если бы не все возрастающие гонения на Церковь, государственная антирелигиозная пропаганда и четкая тенденция к разрушению патриархальной семьи. Введение гражданского брака произошло с отрицанием значения церковного брака. Закон уничтожал и родительскую власть.

В советской литературе новое положение женщины трактовалось как «раскрепощение женщин от вековой зависимости» ¹ . Только в последнее время появились работы, где делается попытка пересмотреть оценку произошедших изменений. «Переворот в семейно-брачных отношениях», произведенный новыми декретами и всей дальнейшей социальной политикой, приводил к разрушению традиционной семьи: «Семья как древнейший социальный институт со своим индивидуальным, личностным началом оказывается «ненужной», поскольку она якобы отвлекала и мужчину, и женщину от производственной и общественно-политической жизни» ² . Идеологами разрушения семьи: И. Ф. Арманд, А. М. Коллонтай, О. Д. Каменевой, Л. Троцким – было написано множество статей, доказывающих, что освобождение от семьи ведет к повышению социальной активности ³ . Историки говорят о связи между российским либеральным феминизмом и советским феминизмом ⁴ , общей чертой этих движений было отрицание значения религии в жизни общества.

Выразителем падения религиозности было, на наш взгляд, не столько сокращение числа венчанных браков, сколько стремительно распространявшаяся практика абортов. В 1934 г. в Москве на одно рождение – 3 аборта ⁵ , всего по стране за 1935 г. – 1,3 млн абортов. Еще в 1923 г., анализируя причины стремительного роста численности абортов, зав. Отделом охраны материнства и младенчества Наркомздрава В. Лебедева писала: «Разрушив основы старой семьи, введя институт гражданских браков, допустив небывалую легкость развода, мы ничем не вооружили женщину, которая беспомощно стоит перед своим разрушенным семейным очагом, освобожденная политически, но экономически все еще зависимая от мужа, потому что справиться одной с ребенком при нашей безработице и низкой заработной плате для одинокой женщины вещь непосильная» ⁶ .

Статистика смертности детей для этого периода отсутствует ⁷ , В. П. Лебедева называла цифру в 2 млн младенцев в год ⁸ , число беспризорников также достигало 2 млн ⁹ . Одновременно росла проституция ¹⁰ .

Государственная политика по отношению к браку менялась. В 1926 г. было определено, что все браки, заключенные до 20 декабря 1917 г., продолжают считаться законными. Закон 1926 г. признавал как зарегистрированные, так и не зарегистрированные браки.

Совершенно особое место в разрушении крестьянской семьи принадлежит коллективизации, после которой крестьянин оказался не в состоянии прокормить семью, и жизнь членов семьи была связана не с трудом в своем хозяйстве, а с социализацией ¹¹ . Коллективизация привела к новой демографической катастрофе, и значительным – 50 млн ¹²  – переселениям, также приводившим к разрушению семейных связей. В протесте против коллективизации решающая роль также принадлежала женщинам.

В 1935 г. Верховный Суд РСФСР признал «за лицами, находящимися в фактически брачных отношениях, хотя и незарегистрированных, все права и обязанности супругов» ¹³ . Неблагополучная демографическая ситуация в стране начала беспокоить правительство. Принимались меры к поддержке материнства. 27 июля 1936 г. вышло постановление ЦИК и СНК «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многодетным, расширении сети родильных домов». Эта политика продолжалась и во время войны: был издан Указ от 8 июля 1944 г. «Об увеличении гос. помощи беременным женщинам, многодетным и одиноким матерям, усилении охраны материнства и детства, об установлении почетного звания мать-героиня и учреждения ордена «Материнская слава» и медали «Материнства». В этом документе декларировалась всесторонняя поддержка семьи. Однако государство отныне признавало только официально зарегистрированные браки. Только зарегистрированный брак порождал права и обязанности супругов по закону. Всем гражданам, состоявшим в незарегистрированном браке, однозначно и настоятельно рекомендовалось «оформить свои отношения путем регистрации брака с указанием срока фактической совместной жизни». В паспорте вводилась отметка «семейное положение». В случае смерти или пропажи супруга без вести другому супругу было предоставлено указом от 10 ноября 1944 г. право обратиться в суд. Идеологические установки менялись: на смену уничтожения суверенитета семьи пришла идея ее укрепления ¹⁴ . Не потому ли это произошло, что эта была уже новая, советская семья с жестко заданной системой поведения? ¹⁵

Вторая мировая война и связанная с ней демографическая катастрофа оставили глубокий след в жизни страны. Демографические процессы после войны привели к значительным изменениям: произошло снижение уровня брака. Второе изменение: резкое снижение числа женщин, состоявших в браке в возрасте от 35 до 59 лет. Это объясняется снижением численности мужского населения этого возраста (на 100 женщин по переписи – 62–40 мужчин), а также изменением брачного поведения: мужчины независимо от возраста женились на девушках до 20 лет ¹⁶ .

50 лет советской власти больше всего отразились на сельском населении, произошло то, что историки сегодня называют «раскрестьяниванием». Как пишет Т. Г. Киселева, «втянув насильственным путем женщину в общественное производство (через трудовую повинность, голодное существование, пропаганду и агитацию и др.), государство обрекло ее на неквалифицированный низкооплачиваемый труд, не защитив при этом ее семью» ¹⁷ .

Этот процесс шел параллельно  с изгнанием христианских ценностей прежде всего из повседневности ¹⁸ , но последний процесс до сих пор остается мало осмысленным – как раньше, так и теперь его осмыслению мешает идеология. Если раньше говорилось об отходе от религиозных предрассудков, то теперь утверждается верность населения православным традициям в годы большевизма ¹⁹ .

В деревне практически полностью исчезла большая семья, состоящая из нескольких поколений. Одновременно шел процесс сокращения численности детей в семье. Так, О. В. Вербицкая подсчитала, что если в начале XX в. число семей из 2–4 человек для Орловской губернии составляло всего 28%, то к 1959 г. – 66,8%. Семья в 2–4 человека превратилась в наиболее типичную и распространенную для данной области ²⁰ . Сокращение численности детей в крестьянской семье исследователи связывают с государственной политикой: приусадебные участки, размер и количество скота устанавливались по Уставу 1935 г., независимо от числа детей. С одной стороны, снижалась роль крестьянской семьи как производственной структуры, с другой – крестьянская женщина была вовлечена в сферу общественного труда. Теперь чем меньше было детей, тем больше средств приходилось на одного члена семьи ²¹ . Статистические данные говорят о падении рождаемости и переходе к малодетности. При этом исследователи отмечают, что русские по падению детности на 1959 г. стоят на втором месте после карел (у русских на 100 женщин в возрасте от 20 до 49 лет приходится 105 детей от 0 до 9 лет, у карел – 86), в то время как мусульманские народы вдвое превосходят русских по этому показателю (ингуши – 209, чеченцы – 224). Исследовательница делает вполне справедливый вывод о том, что «русские и карелы, а также представители АССР Поволжья, в своем репродуктивном поведении к концу 50-х годов изжили многие религиозные запреты, в отличие от народов с сильным влиянием ислама» ²² .

Исследователи отмечают, что снижение рождаемости шло за счет аборта как средства внутрисемейного регулирования рождаемости ²³ . «На всем протяжении исследуемого периода именно аборты оставались довольно широко применяемым средством избавления от нежелательной беременности.  Став в деревне заурядным бытовым явлением еще в 1920-х гг ., аборт уже мало кем воспринимался как детоубийство, тем самым, по крайней мере на бытовом уровне, практически исчезло понимание его греховной и антигуманной сути» ²⁴ . В 1926 г. процент абортов к общему числу живорожденных составил в Москве – 46,3, в Ленинграде – 42,4 ²⁵ . Запрет абортов в 1936 г. дал лишь кратковременный эффект в росте рождаемости – количество новорожденных стало снижаться уже в 1938 г., а число абортов стремительно возрастало. В течение 20 лет аборт, несмотря на его запрет, оставался серьезным фактором понижения уровня рождаемости ²⁶ .

В новых условиях верующие семьи, попытавшиеся сохранить традиционную рождаемость, обрекали себя и детей на нищету. «Специалистами в области демографии и экономики уже давно было установлено, что между показателем материальной обеспеченности семьи и числом детей в ней существует обратная зависимость. В частности, это убедительно подтвердили материалы бюджетного обследования колхозных семей, проводившегося и по многодетным семьям. Показатели обеспеченности семьи и каждого ее члена в денежном выражении оказывались тем выше, чем меньше в ней детей. Анализ выявил, что в 1960 г. по РСФСР по группам колхозных семей с минимальным душевым доходом детей было ровно в 15 раз больше, чем по группам семей с самым высоким уровнем доходов. Было установлено, что максимальные доходы имели семьи с малым (1–2) числом детей и тем более бездетные пары, с двумя трудоспособными работниками, а также одиночки» ²⁷ .

Советское общество жестко диктовало всю систему поведения человека как в деревне, так и в городе.

Одинокому человеку сохранить свою веру в этих условиях оказывалось легче, чем семейному. И не случайно, среди появившихся воспоминаний верующих о советском периоде большинство – воспоминания одиноких людей ²⁸ .

В распространении новых типов семейного поведения историки не без основания видят отход от традиционных религиозных ценностей, и коснулось это в первую очередь женщин. Ответственность за аборты по традиционному воззрению несли именно они.

Верующая женщина утрачивала возможность влияния на детей по мере их обучения в школе, т. к. обязательным компонентом этого обучения была антирелигиозная борьба. Исследователи говорят о снижении религиозности по мере обучения детей в школе (для начальных классов на 1928 г. верующих детей – 60%, для старших классов – 20–25%) ²⁹ .

Однако нельзя не отметить, что советская власть переоценивала свои успехи в области отхода от веры. Перепись 1937 г., единственная за советское время включавшая вопрос о религиозной принадлежности, показала, что верующих среди лиц в возрасте 16 лет и старше – 56,7%. Женщин, признавших себя верующими, было намного больше – 64% против 36% мужчин (от всех верующих). Среди православных этот процент был еще выше – 66,2%. Процент неграмотных среди верующих оставался постоянно выше, чем среди неверующих. Данные переписи свидетельствовали, что религиозность усиливается с возрастом ³⁰ .

По-видимому, новая волна репрессий против духовенства, начавшаяся в 1937 г. и обернувшаяся многочисленными «расстрельными приговорами» (в 1937 г. расстреляно 85 300 священнослужителей, в 1938 г. – 21 500) ³¹ , была вызвана в том числе и не предусмотренными результатами переписи, которую признали вредительской.

За советское время статистика церковных браков отсутствует.

Вопрос о том, как и в чем семья противостояла режиму, только поставлен в современных исследованиях. Но уже один из первых опытов исследования семей репрессированных показал, что память о репрессированных сохраняется по линии матери, что в истории семей женщины больше проявляли пассивную и активную нелояльность. Исследователи сделали вывод об « особой роли женщины в хранении и передаче памяти семьи » ³² .

Но система работала на разрушение семьи верующих. Это касалось и семей духовенства. Приведем только один пример из воспоминаний дочери священника Арсения Жаравова Тамары Арсеньевны: «Нас было 8 человек детей: 3 брата, 5 сестер. Я – пятая. Семья жила почти впроголодь. <…> Были у нас до коллективизации корова, земля. Лишнего у нас ничего не было. А в 1929 г. нас выселили. Папа пошел в сельсовет и сказал: я детей зимой на улицу не выведу. Сжалились: поселили всю семью в кухню школы. Ввели карточную систему, голод был. (Далее рассказ об аресте отца.) <…> Детям в школе давали булочки на завтрак, а детям Жаравова – нет, потому что лишенцы. Как-то все пошли на перемену, а меня учительница оставила в классе. Когда все ушли, она дала булочку. Сказала: «Спрячь булочку и отнеси маме!». Мама заплакала. Ей так было тяжело. Вот и доброта была все-таки. Братья все пошли на работу, не окончив семилетку. Я окончила семилетку, работала рассыльной, но как напишу в анкете, что родители лишенцы, так работу теряю» ³³ .

Из воспоминаний дочери священника Серафимо-Понетаевского монастыря Натальи Николаевны Воскресенской-Андрейченко. В семье было девять человек детей: «Много пришлось перенести нашей семье от местной власти, от милиции. Началось с того, что отобрали все вещи из дома, забрали скотину, а потом и из дома выгнали. Пришлось скитаться по квартирам… Я до сих пор с ужасом вспоминаю свои детские и юношеские годы. Все эти годы на мне висело клеймо – дочь попа. Когда я, младшая в семье, закончила 4-й класс, то в Понетаевскую ШКМ (среднюю) меня уже не приняли. Мне пришлось в десять лет покинуть родительский дом и уехать к сестрам, чтобы дальше учиться. Окончила 7 классов, опять никуда не принимают. С большим трудом через три года сумела поступить в Арзамасское педучилище. Училась хорошо, но стипендию мне не давали, так как я дочь служителя культа. Отец носил мне продукты питания, за тридцать километров, пока его не арестовали. Папу забрали в 1937 г., в октябре, а уж через 1,5 месяца его не стало – расстреляли» ³⁴ .

Только в 1988 г. внучка расстрелянного митрополита Серафима (Чичагова) подала на реабилитацию деда и стала собирать сведения о нем.

Из отрывочных воспоминаний современников вырисовывается и страшная картина массовых отказов поддерживать родственные связи с целью выживания ³⁵ . Для многих это был единственный способ выжить. Облегчала участь детей лишенцев возможность уехать в город и поступить там на работу, скрыв свое происхождение. Когда в 1989 г. была создана Синодальная комиссия по изучению и реабилитации духовенства и мирян, и патриарх и архиереи обратились через СМИ с просьбой сообщать сведения о репрессированных, откликов было ничтожно мало – оказалось, что «память о мучениках была практически потеряна» ³⁶ . Это один из самых показательных успехов тоталитарной системы. Как показывают письма в ПСТГУ, многие узнают только теперь о том, что их родственники были репрессированы и теперь почитаются как святые.

В советское время в тех немногочисленных церквах, которые не были закрыты, женщины повсеместно выполняли функции алтарниц ³⁷ . Женщинам могли поручить и перенесение Св. Даров ³⁸ . Старосты тоже в большинстве были женщинами – особенно после войны ³⁹ . Как написал об одной из старост Маремьяне Москалевой (1874–1957) Д. Поспеловский, она – «местная знаменитость, бесстрашно боровшаяся за сохранение Сретенской церкви в самые страшные 30–40-е годы, когда мало кто соглашался брать на себя такую ответственность: фактически в одиночку противостоять всей машине тоталитарного государства и его идеологии» ⁴⁰ . Из воспоминаний о Маремьяне: «Когда бабушка была жива, к нам священники и монашки ходили. .. .Бабушка Маремьяна была председательницей «двадцатки» до и во время войны. Ее много раз таскали в КГБ. Вот она возьмет палку, узелок, с нами попрощается и пошла в КГБ, ожидая ареста. А ей там говорят: соберите 20 подписей, тогда церковь не закроем. Некоторые всегда подписывали, но до 20 не хватало. Тогда бабушка ходила по дворам – агитировала: подпиши, не бойся, куда нам, помирать пора. Отнесет в КГБ 20 подписей, и церковь оставалась открытой. Через какое-то время опять из КГБ бумага: собрать подписи или закроем» ⁴¹ .

Во время и после войны в основном женщины подписывали ходатайства о регистрации храмов.

К 1914 г. численность монашествующих была около 100 000 человек. Из них монахинь – 17 283, послушниц – 56 016.

Советская власть не принимала специального декрета об упразднении монастырей: узаконения были направлены на пресечение «антисоветской деятельности» монашествующих и национализацию монастырских имуществ. Все учебные заведения при монастырях передавали декретом от 11 декабря 1917 г. в ведение Комиссариата по народному просвещению. По Конституции РСФСР 1918 г. монахи лишались избирательного права.

Согласно Декрету о земле монастырские земли переходили в распоряжение волостных земельных Комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов. Пункт первый Крестьянского наказа декрета предоставлял монахам и монахиням возможность заниматься сельскохозяйственным производством на монастырских землях, перешедших в собственность государства ⁴² . Монастырские хозяйства сохранялись как «трудовые коллективы». «В 1918–1919 гг. земотделы столкнулись с массовыми ходатайствами части монастырского населения во главе с игуменами, архимандритами, казначеями, бывшими помещиками и их приверженцами о признании за монастырями права юридического лица, о зарегистрировании их как организации земледельцев, о выдаче им субсидий, об отводе земель, о сохранении за ними построек, инвентаря, угодий и т. п…» ⁴³

В судьбе монастырей в послеоктябрьский период можно выделить два этапа.

1 этап: монастыри делают попытки регистрироваться как коммуны или трудовые артели и продолжают вести хозяйство.

Уже 30 октября 1919 г. Наркомзем и Наркомюст дали соответствующие циркуляры, согласно которым монахи и священнослужители как лишенные избирательных прав не могли входить в состав трудовых объединений. Только послушники и работники-бедняки могли входить в состав коллективов. В «Вестнике Нижегородского Губернского Исполнительного Комитета» № 3 было дополнительно объяснено, что «выдача всем монахам монастырей трудовых свидетельств, без разделения лиц на трудовой и нетрудовой элемент, является противоречащей пункту 8 правительственного циркуляра от 5 февраля сего года, в котором указано, что в среде монастырского населения следует делать различие между трудовыми элементами и теми, которые эксплуатировали их религиозность, и не лишать эти трудовые элементы по возможности на общих для всех граждан основаниях пользоваться правами, предоставленными им законами Советской Республики» ⁴⁴ .

В городах монахини стремились остаться возле своих монастырей. Так монахиня из Рождественского монастыря после его закрытия переехала на чердак одного из домов по соседству ⁴⁵ , в Екатеринбурге монашеская община продолжала существовать вокруг игуменьи Ново-Тихвинского монастыря Магдалины (Досмановой) ⁴⁶ . Но многие монахини возвращались в родные деревни ⁴⁷ .

Советские исследователи в качестве областей, сопротивлявшихся отбиранию монастырского имущества, называют Нижегородскую и Ярославскую губернии. «В апреле 1918 г. при учете имущества женского Крестовоздвиженского монастыря произошло кровавое столкновение. Прибывшему в монастырь для учета имущества комиссару по церковным делам монахини заявили, что никакой описи они производить не позволят. Комиссар вызвал отряд красногвардейцев, которому было поручено произвести осмотр монастырского имущества. Монахини ударили в набат. Из собравшейся толпы раздался выстрел, был ранен один из красногвардейцев. Стрелявший был убит на месте. В результате перестрелки было ранено по одному человеку с обеих сторон. Имущество монастыря все же было взято на учет» ⁴⁸ .

Некоторым монастырским коммунам все же удалось получить регистрацию: в декабре 1918 г. был зарегистрирован устав трудовой сельскохозяйственной коммуны Вознесенского женского монастыря г. Смоленска. В 1919 г. монахини Леушинского монастыря Череповецкого уезда Новгородской губернии также создали устав сельскохозяйственной трудовой артели. Священник Чельцов рекомендовал его как образцовый для женских монастырей Петроградской губернии ⁴⁹ . Женская сельскохозяйственная артель Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря насчитывала 405 человек (из них 100 нетрудоспособных). Монастырской артели были переданы все жилые здания и хозяйственные постройки монастыря, часть бывших земельных угодий, а также 37 коров и 13 лошадей ⁵⁰ . В Московской губернии сельскохозяйственные коммуны и артели были организованы в Борисоглебском женском монастыре Звенигородского уезда, Влахернском женском монастыре Дмитровского уезда.

Никитский женский монастырь в Кашире Тульской губернии был преобразован в трудовую артель. В 1921 г. Тульский губисполком решил ликвидировать эту артель. Комиссия ВЦИК 1921 г. отменила решение Тульского губисполкома. Та же история имела место и в Богородицко-Владимирской женской пустыни той же губернии. Комиссия ВЦИК постановила сохранить артель, исключив из нее игуменью и активных монахинь. Артели были созданы в Спасо-Зеленоградском, Мало-Пицком Богородицком, Азрапинско-Спасском монастырях. На базе Макарьевского Желтоводского монастыря также была создана крупная сельскохозяйственная артель.

В Курской губернии в Троицком женском монастыре была создана артель на 500 человек.

Иногда монастырские общины отказывались организовываться в коллективные хозяйства, так произошло в Абабковском Николаево-Георгиевском монастыре Нижегородской епархии, число насельниц которой превосходило 200 чел. (из них 194 были крестьянского происхождения). В ответ уземотделом «у монастыря из пользования была изъята как вся земля, так живой и мертвый сельхозинвентарь и часть жилых построек, при этом монашествующим было вновь предложено принять участие в работах, но уже не как служакам монастыря, а как рабочим совхоза. Часть из них, а именно 24 сестры… охотно на это согласились». В ответ на жалобы насельниц, что их лишили возможностей для пропитания, представители советской власти на местах отвечали: «Указание жалобщиц, что их лишили куска хлеба, вполне отвечает действительности, и о возвращении им его, как являющимся лишь эксплуататорами чужого труда под рясой благочестия, не может быть и речи. Занятие зданий также отвечает действительности…» ⁵¹ .

На Епархиальном Собрании Нижегородской епархии в октябре 1919 г. для сохранения женских монастырей были приняты следующие решения:

«1. Немедленно организовать монастырские советы в тех монастырях, где эти советы еще до сих пор не организованы, и привести монастырскую жизнь в строгое соответствие с новой (соборной) организацией монашества.

Из трех форм землевладения (коммуна, советское хозяйство, рабочая артель) ввести во всех монастырях рабочие артели, как дающие широкую возможность монашествующим сохранить свой монастырский быт и перестать в глазах общества быть «паразитами» и «тунеядцами».

Просить Священный Синод ходатайствовать перед гражданской властью об отмене того параграфа Декрета Народных Комиссаров, коим предоставляется право местной власти по своему усмотрению, в любое время превращать любой монастырь в советское хозяйство» ⁵² .

Сестрам Абабковского монастыря удалось на какое-то время урегулировать отношения с местной властью. Как сообщали отчеты Павловского епископа Ювеналия, в 1920 г. «при монастыре организован совхоз, при котором работают сестры. В одном из корпусов летом 1920 г. были организованы сельскохозяйственные курсы, в другом – детские ясли. Служба в монастыре совершается аккуратно, пение хорошее, в храме соблюдается порядок. Монашествующих имеет – 41, указных послушниц – 85, испытуемых – 39»; в 1921 г.: «В упомянутых женских монастырях положение лучше прошлогоднего… В Абабковском отношение совхоза к обители весьма мирное. Одна из служащих Абабковского совхоза, полная атеистка, не так давно видела сон, в результате которого вернулась в лоно Св. Церкви. Не так давно удовлетворено ходатайство монахинь Абабковского монастыря, служащих в совхозе, о выдаче им продовольствия взамен мяса» ⁵³ .

Воскресенско-Покровский женский монастырь в Нежадове был закрыт советской властью в 1919 г., но сестрам удалось организовать в 1922 г. трудовую артель. «Образ жизни мы вели монашеский, носили монашеские одежды и питались из одного котла. Помимо этого, все мы посещали монастырскую церковь», – вспоминала монахиня Валентина Ивановна Шкаталова (1889–1952), приехавшая в 1927 г. в Нежадово. В это время в обители проживало 46 человек ⁵⁴ .

Однако не везде женским монастырям разрешали продлить существование. В Архангельской губернии Сурский женский монастырь был закрыт 8 декабря 1920 г. На ходатайство сестер ⁵⁵  ответ был получен отрицательный: «30 сестер служит. Советую и другим поступить также, зарегистрировавшись в уезде или волости. Рабочие труженицы Советской власти нужны, разрешить же образовывать отшельнические союзы людей, убивающих себя, Советская власть не намерена. Что и предлагаю объявить сестрам» ⁵⁶ . Сестры Сурской обители оказались изгнанными из монастыря, некоторые из них стали жить около обители. По устному преданию, в годы войны оставшиеся на Пинежье монахини были арестованы и утоплены в озере в районе Карпогор ⁵⁷ . Ставшие доступными уже после публикации книги Е. В. Пащенко следственные дела говорят об аресте в ноябре 1941 г. проживавших в с. Суре бывших насельниц монастыря: послушницы Александры Даниловны Даниловой (1884 г. р.), приговоренной за участие в тайных богослужениях, квалифицированное как «контрреволюционная агитация» к 10 годам исправительно-трудовых лагерей ⁵⁸ ; монахини Епифании (Безменовой Елены Фоминичны – 1873 г. р.), приговоренной к 5 годам ссылки в Коми область, но скончавшейся в 1942 г. в тюрьме; монахини Ангелины (Трухиной Анны Константиновны – 1872 г. р.), приговоренной к расстрелу ⁵⁹ ; монахини Александры Лукьяновны Дорошевой (1887 г. р.), приговоренной к 10 годам, но умершей в тюрьме в 1942 г.

Часть монахинь переехала в Архангельск, и здесь они оказались «без крова, одинокие и бесприютные». О судьбе их известно только по воспоминаниям прихожан двух храмов Архангельска. «Один прихожанин Свято-Ильинского храма Василий… дал им пристанище в своем доме и за это был убит… Полулегально живя на чужих квартирах в различных концах города, сурские монахини и послушницы все-таки находили возможность собираться вместе. Молились, пели духовные стихи, вспоминали о своей обители. Последние из послушниц Сурского монастыря умерли совсем недавно. В семидесятые годы в Суре скончалась последняя из них – Матрона Конашова, которая поступила в монастырь в 1901 г. Судя по воспоминаниям старых прихожан Всесвятского храма, при нем трудились две послушницы Сурского монастыря – Анна и Евстолия Одинцовы, а также послушница Феодора и пережившая всех остальных сестер инокиня Глафира» ⁶⁰ . Как свидетельствуют появляющиеся сейчас воспоминания, некоторые из монахинь все-таки дожили до начала массового открытия церквей ⁶¹ , но большинство из них умерли «не менее горестно и одиноко, чем жили» ⁶² .

В случае закрытия монастырей в наихудшем положении оказывались престарелые монахини и проживавшие в монастырских богадельнях (при большинстве женских монастырей такие имелись). Власть не брала на себя обязанности по их содержанию: « Совхоз не возьмет на себя и обеспечение престарелых насельниц монастыря, так как он не является органом призрения  и полагает, что всем таким лицам место не в монастыре, а в домах престарелых, организуемых отделом социального обеспечения». Однако этих домов, как правило, на местах просто не было ⁶³ .

2-й этап в истории монастырей – закрытие коммун, массовые аресты монахов и монахинь.

На июльском пленуме ЦК партии 1928 г. Калинин говорил: «Когда мы коммунизм строим, к религиозным коммунам надо внимательнее отнестись, надо иногда их изучать: почему они держатся, почему не рассыпаются, почему наши коммуны рассыпаются?». На этом же пленуме было отмечено, что в стране имеется больше 500 церковных монастырских колхозов, и тогда же было решено о наступлении на религиозные коммуны. Поводом послужили документы, переданные в марте 1928 г. из ОГПУ в Ленинградское земельное управление о хозяйственной деятельности монастырских сельскохозяйственных коммун с требованием их ликвидации. Первой была ликвидирована трудовая артель Женская Воскресенско-Покровская община, возглавлявшаяся игуменьей Евфросинией (Арсеньевой), при бывшем Неждановском монастыре в Плюсском районе Лужского округа ⁶⁴ .

В 1927 г. закрыт Серафимо-Дивеевский монастырь. Игуменья и монахини переехали сначала в Арзамас, затем в Муром ⁶⁵ . Выписка из постановления президиума Арзамасского уисполкома от 12 августа 1927 г. «О закрытии и ликвидации имущества Дивеевского и Понетаевского монастырей»: «Принимая во внимание развивающееся притяжение к монастырям всевозможных темных элементов под видом странников и учитывая острую нуждаемость в зданиях для культурных общественных учреждений, школ, изб-читален, а в связи с этим и недовольство со стороны окружающего населения, монастыри… закрыть». На момент закрытия в обители проживало 426 сестер, старше 50 лет – 101 чел., старше 60 лет – 87 чел., в Введенском скиту – 56 сестер.

Из воспоминаний монахини о закрытии монастыря: «Последняя прощальная обедня, все были причастницы, было много богомольцев, все старались в последний раз получить благодать. Отец Николай вышел сказать слово, говорил мало, но слова были достаточно выразительны. Первые слова были такие: «Из Евангелия от Иоанна. В мире скорбни будете». Все расчувствовались, и он сам залился слезами, и не в силах был закончить и ушел. Перед отпуском Креста, отец протоиерей сквозь слезы давал последние наставления сестрам, чтобы помнили свои монашеские обеты, живя среди мира, потом обратился к своим священникам. Стоя на амвоне, поклонились друг другу в ноги, а также и мать игуменья поклонилась им в ноги и всем сестрам и началось прощание. Поднялся стон, крик и вопль неутешный. Когда убрались, пришли власти и стали накладывать печати на все двери храмов. Наступил вечер, а мы как сироты, заливаясь слезами, пошли искать себе приюта, и грустно было видеть, как старицы с палочками, проживши свой век в монастыре, пошли искать себе квартиры. Но далеко никто не ушел, все, как птички, вились около разоренного гнезда» ⁶⁶ .

В 1928 г. была закрыта Борисоглебская Аносина пустынь ⁶⁷ .

Власть на местах в массовом порядке разрывала договоры с общинами или рабочими артелями или совхозами, по которым в пользование общин (состоящих преимущественно из монахов и монахинь упраздненных монастырей) были переданы культовые здания. Замечательна мотивировка для разрыва договора: община верующих – это не монастырь, и им монастырское имущество никогда не принадлежало, так как «монастырские культовые здания никогда приходскими храмами не были, а верующие ближайших селений имеют свои культздания, и ходатайства от них о передаче им закрытых культовых зданий не поступало» ⁶⁸ .

Закрытие церквей и монастырей вызвало массовый протест со стороны верующих. Протестное движение было связано и с неприятием коллективизации, разрушавшей крестьянское хозяйство и вместе с ним  крестьянскую семью  и принесшей в деревню голод и нищету ⁶⁹ .  Женщинам в этом протесте принадлежала решающая роль ⁷⁰ . С началом «великого перелома» женотделы были ликвидированы, что К. К. Юкина рассматривает как «ликвидацию каналов для женской политической активности и инициативы» ⁷¹ .

ОГПУ в 1928 г. отмечало, что среди крестьянства женщины составляют 80% участников вообще всех антисоветских выступлений ⁷² . ИНФО ОГПУ в докладной записке в январе 1929 г. «О массовых выступлениях на религиозной почве за 1928 г…» отмечало: «Если в 1926 г. случаи выступлений на религиозной почве единичны, то в 1928 г. по Союзу зарегистрировано на этой почве до 44 выступлений. <…> По числу выступлений особенно выделяется центр, где отмечено свыше 30% всех выступлений за 1928 г. <…> В среднем же на каждое выступление приходится примерно до 275 чел. Следует отметить, что основной контингент участников выступлений формируется преимущественно из женщин. Мужчины в числе участников составляют лишь незначительный процент. <…> Основными причинами, непосредственно вызвавшими массовые выступления, являлись: закрытие церквей и монастырей – 17 случаев и отбор церковных зданий и домов священнослужителей для общественных нужд – 11» ⁷³ . Дальше в документе сообщаются отдельные факты протеста женщин против закрытия монастырей. Так, в Толгском монастыре (Ярославская губ.) 20 декабря 1928 г. в связи с приездом комиссии для расторжения договора с религиозной общиной и передачей монастырской церкви в ведение расположенного на территории монастыря детдома произошло столкновение. «Зная о прибытии комиссии, монахи и отдельные члены церковного совета перед этим устроили на квартире настоятеля монастыря совещание, на котором было решено не допускать закрытия церкви. И как только прибыла комиссия, два члена церковного совета немедленно с квартиры настоятеля отправились в близлежащие деревни с целью оповестить об этом крестьян. Вскоре в монастырь стала стекаться толпа, преимущественно женщины. Собравшиеся пытались ворваться в церковь, где работала комиссия. Раздавались выкрики: «Довольно сосать из нас кровь! Где же свобода? Мы голодаем, и коммунисты издеваются над нашими чувствами». Монахи же и члены церковного совета, рассыпавшись в толпе, призывали собравшихся оказать противодействие закрытию церкви, заявляя, обращаясь к женщинам: «Вы чего, бабы, не начинаете? Валите, вам ничего не будет». Между тем толпа быстро возрастала, насчитывая до 100 человек.....» ⁷⁴ . Другой эпизод из этого же источника: в городе Вязники Владимирской губернии был арестован священник. «Когда на следующий день 15 декабря в городе стало известно об аресте, с утра около собора, где происходила церковная служба, стала собираться толпа местных мещан. Толпа, состоящая преимущественно из старух и девочек-подростков в возрасте от 12 до 15 лет, довольно быстро возрастала и к 11 часам насчитывала до 200 человек». После того как толпа отправилась в УИК, «особенно вызывающе вела себя жена церковного старосты собора, а также две работницы фабрики «Парижская коммуна». Последние, стремясь разжечь недовольство толпы, кричали истеричным голосом о голоде, задавленности населения и т. п…» ⁷⁵ .

В Егорьевском уезде Московской губернии в связи с планируемым закрытием собора также начались волнения: «Работница Солнцева (состояла председателем] церковного совета церкви Большого собора, сейчас является членом церковного совета, была 7 лет членом городского совета и президиума его) среди работниц-ткачих повела агитацию за то, чтобы пойти в УИК и просить разрешения о созыве собрания верующих, а также требовать прекращения сбора подписей за закрытие церквей. Благодаря ее агитации 11 декабря в 11 часов дня по окончании работы первой смены ф[абри]ки «Вождь пролетариата» и «Механическо-ткацкой» около 50 работниц отправились в УИК, где, потребовав отмены сбора подписей за закрытие церкви, кричали: «Не отдадим церкви» ⁷⁶ . В с. Тепыушево Мордовского округа волнения начались по поводу строительства на месте церковной сторожки здания клуба: «Около 9 часов толпа начала быстро расти, на площади собралось до 1000 крестьян, в преобладающем большинстве женщин и детей, среди которых кулаки вели агитацию…» ⁷⁷ . Из сообщения о событиях в Татарии о выселении священника с. Каймар: «При перевозке имущества священника толпа женщин (50–60 чел.) оказала противодействие и не дала выселить попа» ⁷⁸ . При закрытии монастыря в Семиозерской слободе: «Во время проверки церковного имущества собралась толпа женщин в количестве около 130 человек, которые бросились к дверям собора и не дали его опечатать. Попытка 5 конных милиционеров оттеснить женщин от собора окончилась неудачей, т. к. женщины совали вперед детей и бросали в милиционеров бутылки. В результате церковь опечатать не удалось.. …» ⁷⁹ .

Другой документ этого же ведомства (ОГПУ) сообщал, что «в дер. Барвиха (Московской губернии) 25 монахинями и церковным советом было организовано среди окрестного населения систематическое сопротивление проведению в жизнь постановления ВЦИК о закрытии церкви, и закрыть ее удалось только после репрессий против церковников» ⁸⁰ . Из отчета этого же ведомства за ноябрь 1928 г.: «В с. Тарлаши Казанско-Пригородного района (Татарреспублика) дом попа было решено передать учебному пункту артиллерийского полка. На этой почве в селе состоялось массовое выступление женщин (до 400 человек), которые на протяжении нескольких дней не отдавали дома» ⁸¹ .

Подводя «Предварительные итоги борьбы с контрреволюцией на селе в 1929 г…» 15 января 1930 г. Секретнооперативный отдел ОГПУ отмечал: «4. Серьезное значение на протяжении всего 1929 г. имели выступления на религиозной почве (закрытие церквей и мечетей, снятие колоколов). Такие выступления, как правило, вдохновляли служители религиозных культов, члены религиозных советов. <…> 5. Довольно успешное провоцирование на массовые выступления женщин. Большинство выступлений исключительно женских, нередко под руководством женщин идет в связи с хлебозаготовками (168) и на религиозной почве (112).

Имеет место большое количество случаев, когда в результате усиленной борьбы кулацко-белогвардейского элемента женщины выступали в защиту кулака и попа, ущемляемых хлебозаготовками» ⁸² .

Возможно, что дальнейшее открытие архивов этого ведомства может дать еще больше примеров противостояния женщин религиозной политике государства.

Особое значение для жизни церковных объединений имело постановление Всероссийского исполнительного комитета и Совета народных комиссаров от 6 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях». Этим постановлением вводилась обязательная регистрация религиозных объединений «в подлежащем административном отделе (отделения или части) местного исполнительного комитета или городского совета» ⁸³ . Статья 17 этого постановления запрещала религиозным объединениям все виды социального служения: «Религиозным объединениям воспрещается: а) создавать кассы взаимопомощи, кооперативы, производственные объединения и вообще пользоваться находящимся в их распоряжении имуществом для каких-либо иных целей, кроме удовлетворения религиозных потребностей;

б) оказывать материальную поддержку своим членам;

в) организовывать как специально детские, юношеские,  женские  (выделено нами. –  Авт.)  молитвенные и другие собрания, так и общие библейские, литературные, рукодельнические, трудовые, по обучению религии и т. п. собрания, группы, кружки, отделы, а также устраивать экскурсии и детские площадки, открывать библиотеки и читальни, организовывать санатории и лечебную помощь. В молитвенных зданиях и помещениях могут храниться только книги, необходимые для отправления данного культа» ⁸⁴ .

В принятом 1 октября 1929 г. постановлении НКВД РСФСР «О регистрации религиозных объединений» работникам НКВД предлагалось тщательно разобраться с каждой религиозной общиной до 1 мая 1930 г. Ликвидации подлежали любые религиозные организации, деятельность которых противоречила законам, а также «угрожала общественному спокойствию». Так как под видом религиозных организаций «могли скрываться контрреволюционные организации», то они подлежали неусыпному надзору ⁸⁵ .

В 1930-х гг. многие монахини были арестованы и сосланы, в 1937–1938 гг. последовала новая волна репрессий, сопровождавшаяся расстрельными приговорами. Даже преклонный возраст не спасал женщин от расстрела. В Саратовской области были расстреляны: Попова Ксения Андреевна (1881–1938) – монахиня; Власова Марфа Савельевна (1869–1938) – член церковно-приходского совета; Рубова Афимия Ивановна (1865–1938); Акульшина Прасковья Алексеевна (1871–1938) – член церковно-приходского совета; Акульшина Наталья Алексеевна (1877–1938) – монахиня. В Свердловской области была расстреляна в 1937 г. монахиня Ново-Тихвинского монастыря Екатерина (Мария Михайловна Бочкарева-Шаньгина); к 10 годам концлагерей были приговорены монахини этого же монастыря Антония Сычева и Мария Ладейщикова; в 1938 г. еще «большая группа монахинь» получила такой же срок ⁸⁶ . В 1942 г. в Акмолинском отделении Карлага были расстреляны заключенные женщины, обвиненные по ст. 58–10 и 58–14 УК за «контрреволюционный саботаж», «антисоветскую пропаганду» с «использованием религиозных предрассудков»: Сундукова Наталья Ивановна (1887 г. р.), Силуянова Наталья Тихоновна (1905 г. р.), Назина Евдокия Семеновна (1902 г. р.), Денисова Ефросиния Федоровна (1906 г. р.), монахиня Андрианова Евдокия Прохоровна (1886 г. р.), Карих Наталья Семеновна (1885 г. р.), Дударенко Марфа Ивановна (1885 г. р.), Гуменюк Ирина Лаврентьева (1885 г. р.)

В настоящее время опубликованы имена многих расстрелянных по церковным делам ⁸⁷ . База данных ПСТГУ «За Христа пострадавшие» содержит сведения о 30 000 репрессированных за веру. Среди них, по подсчетам Н. Е. Емельянова, 83 игуменьи, 3200 монахинь, 500 послушниц ⁸⁸ . В базе данных есть и сообщения о судьбе 200 женщин, поехавших в ссылку в добровольное изгнание за своими духовными отцами или мужьями.

Для ленинградцев памятным является день 18 февраля 1932 г., когда были арестованы 40 монахов из Александро-Невской лавры, 25 – из Троице-Сергиевой пустыни, 12 – из Старо-Афонского подворья, 90 инокинь из Воскресенского Новодевичьего монастыря, 16 – из Леушинского подворья, 6 – из Серафимо-Дивеевского в Петергофе, 7 монахинь из бывшего Воскресенско-Покровского монастыря в Нежадове и около сотни монашествующих из других различных закрытых обителей ⁸⁹ .

Уже упоминавшаяся ранее игуменья Евфросиния (Арсеньева) Воскресенско-Покровского женского монастыря в Нежадове после ссылки из Гатчины (где сестры жили в общине после окончательного разгона их монастыря) в Муром в 1930 г. создала тайный монастырь, который объединил многих насельниц нежадовского монастыря. Арестована была мать Евфросиния в 1937 г., было заведено следственное дело о деятельности «церковно-фашистской организации», частично опубликованное в 2004 г. С. Л. Щегловым, также проходившим по делу «муромских церковников». По этому делу было расстреляно 19 человек, среди них Арсеньева Евфросиния Константиновна, около 50 человек было отправлены в лагеря, практически все монахини нежадовского монастыря, собравшиеся в Муроме и его округе, были репрессированы по этому делу ⁹⁰ .

Сестры Иоанновского монастыря в Петрограде пытались отстоять свой монастырь от закрытия и писали письма в Петроградский губисполком. После закрытия монастыря они продолжали жить общинами, примкнули к иосифлянскому направлению. Казначея монастыря м. Иоанна (Лежоева) была арестована в 1933 г. вместе с другими сестрами. Их обвиняли в проведении богослужений на дому, хранении антисоветской литературы ⁹¹ . Тайные церкви устраивались на квартирах, хозяйками которых также были женщины ⁹² .

Монастырей на территории СССР не осталось к 1939 г. Незарегистрированные монашеские общины продолжали существовать. Сейчас исследователям стали доступны сведения о некоторых из них. Основным источником информации об этих общинах служат воспоминания, следственные дела, отчеты уполномоченных Совета по делам религий. Одной из крупнейших монашеских тайных общин была община ВысокоПетровского монастыря ⁹³ . Источники показывают, что большинство составляли в этих общинах женщины ⁹⁴ . Тайные монахини работали в светских учреждениях, что считалось монастырским послушанием. Так, работавшая проводницей на Балтийской линии железной дороги монахиня Наталия (Быкова) говорила на допросе: «Дабы спасти нашу православную веру, нужно было уйти в подполье, то есть принять тайное монашество, организовать нелегальные домашние церкви и таким путем вести борьбу против носителей безбожия» ⁹⁵ .

Тайные общины монахинь «непоминающих» существовали в Загорске ⁹⁶ .

Известен тайный монастырь в Ташкенте, а потом в Фергане, созданный архим. Гурием (Егоровым), носивший смешанный характер, зарплату насельники (10–15 чел.) приносили в общую кассу киновии. Монастырь просуществовал до 1944 г., когда архим. Гурий был назначен первым наместником Троице-Сергиевой лавры после ее открытия ⁹⁷ .

Тайные незарегистрированные общины, как показывают материалы Совета по делам Русской православной церкви при Совете министров СССР, существовали во время Великой Отечественной войны на территории всего Союза ⁹⁸ . Нередко ведущая роль в них принадлежала женщинам. В Мало-Вишерском районе Ленинградской области были замечены богослужения незарегистрированной общины, причем «обязанности священника» в ней «выполняла женщина» ⁹⁹ . На Ставрополье и в Сталинградской области «во многих селах» богослужения и требы на дому совершали монахини и «отдельные лица из числа религиозных граждан» ¹⁰⁰ . Документы говорят и о других общинах, где ведущая роль принадлежала женщинам ¹⁰¹ .

Нелегальная церковная жизнь приобрела широкий размах в Алтайском крае. Как писал уполномоченный Совета по делам Русской православной церкви: «В связи с отсутствием функционирующих церквей в сельских районах Алтайского края наблюдаются очень частые случаи самовольного открытия молитвенных домов в частных домах верующих. <…> На этих собраниях богослужения совершаются лицами из среды верующих, как правило, старухами, ранее принимавшими участие в управлении религиозных общин, бывшими монашками и т. п. Богослужения ограничиваются чтением Евангелия и исполнением отдельных церковных песнопений. <. > В селе Н. Егорьевка Егорьевского района бывшая монашка Тутучкина П. И. организовала на частной квартире молитвенный дом, в котором по воскресеньям и другим религиозным праздникам собирались по 60–70 человек. Аналогичный случай имел место в селе Лебяжье указанного выше района, где руководителем была старуха Яковенко А. И., в прошлом продолжительное время исполнявшая обязанности церковного старосты. В селе М. Шелковка организатором молитвенного дома, который посещало не менее 100 человек, оказалась Боровикова, занимавшаяся нищенством и гаданием. <…> Факты самовольной организации и проведения молитвенных собраний имели место и в ряде других сел Егорьевского района. В районном центре села Краснощеково продолжительное время функционировал самовольно открытый молитвенный дом, где под руководством шетидесятилетней Киселевой А. И. совершалось богослужение. Отмечены также случаи молитвенных собраний в Тальменском, Сорокинском, Завьяловском, Поспелихинском и других районах края» ¹⁰² .

После 1944 г. в связи с изменением государственной политики в отношении Церкви началась регистрация нелегальных общин. Зарегистрированные общины получали церкви или молитвенные здания. Анализ сведений о составе групп, подававших ходатайства о регистрации и отказывавшихся от регистрации, позволил А. Беглову отметить, что монахини представляли значительный слой во всех группах. Но в группе отказывающихся от регистраций и выражавших нонконформистские настроения они составляли 41,7% всех руководителей ¹⁰³ . Женщины вели службы в нелегальных «серафимовских» общинах ¹⁰⁴ .

В документах об активизации подпольной деятельности верующих непременно отмечается преимущественное участие женщин в организации и проведении церковных собраний, крестных ходов, молебнов ¹⁰⁵ .

С началом Второй мировой войны в состав СССР были включены территории, на которых находилось 46 монастырей (общее число мужских и женских), однако к 1988 г. общее число монастырей равнялось 22. До начала перестройки женские монастыри были расположены исключительно в союзных республиках. Наиболее известными были Пюхтицкий монастырь (Эстония), Флоровский (Киев).

Продолжали существовать и тайные монастыри – известны донесения в ЦК КПСС о существовании в 1960-е гг. тайного монастыря в Мглинском районе Брянской области ¹⁰⁶ , были тайные монастыри в Абхазии.

С 1988 г. начался стремительный рост монастырей: в 1993 г. их уже было 360. На сегодня в РПЦ открыты и действуют 655 монастырей, из которых мужских насчитывается 321, женских – 334. Число монастырских подворий и скитов превышает 200. Количество монашествующих в женских монастырях около 10 тыс. человек. Поспешность, с которой создавались монастыри, сегодня создает определенные проблемы.

Женское противостояние разрушительной силе государства, стремившегося уничтожить христианские ценности, – это еще непрочитанная страница отечественной истории. Но если о монахинях сейчас и становятся известны некоторые материалы (к сожалению, желание авторов облечь их в житийную форму не способствует исторической достоверности), то гораздо меньше мы знаем о просто верующих женщинах.

Наиболее суровой была судьба вдов священников: они оказывались без средств к существованию с малыми детьми на руках.

В хранящихся в РГИА документах из фонда патриарха Тихона за 1919 г. имеется масса прошений вдов как священников, так и других служащих по церковному ведомству. В дореволюционное время этим женщинам была гарантирована пенсия. В условиях революции они остались без средств к существованию и были обречены на голодную смерть. Священнические семьи до 1917 г. были, как правило, многодетными – тем труднее было им выжить после революции в случае смерти отца ¹⁰⁷ .

Среди прошений вдов есть как известные имена жен профессоров, так и неизвестные простых служащих духовного ведомства. Церковь не располагала в это время средствами, чтобы назначать пособия или пенсии. Как правило, выдавались только единовременные пособия «от щедрот патриарха», т. е. не из церковных фондов.

Ниже мы приводим экстракт из этих прошений и решения патриарха Тихона и Высшего церковного совета:

17/30 апреля 1919 г.

Прошение вдовы А. Шостак о назначении пособия. (Вдова уже получила 13/26 февраля 1919 г. пособие в размере 25 руб.) «За недостатком распоряжения Высшего Церковного Совета свободных средств, просьбу Шостак о назначении ей пособия отклонить» ¹⁰⁸ .

27 марта/9 апреля 1919 г.

Об оказании единовременного пособия вдове священника Сретенской церкви г. Борисоглебска Марии Панской.

(Священник Михаил Панский, 48 лет, 23 года на службе, 5 детей, скончался 30 ноября 1918 г. Дети от 22 до 14 лет, четверо учащихся, один больной.) Решение: выдать единовременное пособие 300 руб ¹⁰⁹ .

17/30 апреля 1919 г.

Прошение вдовы заслуженного профессора Петербургской духовной академии Александра Львовича Катанского Софии Иосифовны Катанской.

(12 марта 1919 г. умер профессор, дом и сбережения реквизированы, вдове 71 год.)

Решение: выдать единовременное пособие 500 руб. от щедрот патриарха ¹¹⁰ .

28 марта/10 апреля 1919 г. за № 2030.

О назначении пенсии из казны за службу мужа вдове диакона Спасо-Слезкинской церкви Устюжского уезда Надежде Цветковой.

(Диакон Алексей Цветков, сконч. 10 сент. 1918 г., 22 года на службе, жене 50 лет и 5 несовершеннолетних детей в возрасте от 14 до 2 лет.)

Выдано единовременное пособие в размере 100 рублей от щедрот патриарха ¹¹¹ .

28 марта/10 апреля 1919 г.

Прошение вдовы действительного статского советника Е. А. Порадни о выдаче ей пособия по случаю лишения ее прежде получаемой пенсии. Муж – Управляющий Петроградской синодальной типографией, пенсия с 1899 г. 26 руб. в месяц.

Решение: рекомендовать обратиться в Отдел Комиссариата социального обеспечения.

19 июня/2 июля 1919 г.

Прошение жены протоиерея Вознесенской церкви г. Казани Юлии Дмитриевой о назначении ей пособия (двое малолетних детей).

Решение: назначить пособие 300 руб ¹¹² .

3/16 мая 1919 г.

Прошение вдовы диакона Казанской церкви села Теплягина Юрьевецкого уезда Костромской епархии Рахили Дмитриевны Виноградовой.

(А. Виноградов прослужил 36 лет, диаконовскую пенсию от казны последние два года вдова не получает, «помощь от прихожан сделалась до крайности мала». Вдове 70 лет.)

Решение: назначить единовременное пособие от щедрот патриарших 159 руб. ¹¹³

3/16 мая 1919 г.

Прошение вдовы диакона села Сосницы Гжатского уезда Смоленской епархии Евдокии Рословой «об оказании ей после пожара возможного пособия на постройку хотя небольшой хаты, где бы она могла найти приют со своими детьми». В деле имеется справка: «5 ноября 1918 г. ранним утром в Сосницу прибыл карательный отряд латышей. Настоятель церкви священник Николай Недачин был расстрелян около святых ворот церковной ограды, с другой стороны ограды ружейными прикладами убит учитель-псаломщик П. Доронин, второй священник М. Скворцов, предполагавший найти спасение в лесу, был настигнут пулей на поле, его старший сын-студент убит около дома; в то время как одни занимались расстрелом, другие резали по дворам живность, брали белье, снимали наволочки с подушек; в церкви сняли ризы с икон, взяли крест, евангелие, сосуды, плащаницу: село было подожжено, жертвой стал и дом Рословой. Просительнице 50 лет, имеет двух малолетних детей, живет в чужом доме и питается тем, что выпросит у прихожан».

Решение: выдать единовременное пособие 500 руб. ¹¹⁴

3/16 мая 1919 г.

Прошение вдовы священника погоста Апросьева Новоржевского уезда Псковской епархии Анны Преображенской.

(Муж – священник Гавриил Преображенский, расстрелян 18 февраля с. г. в г. Новоржеве; двое детей).

Решение: выдать единовременное пособие 500 руб. ¹¹⁵

Прошение дочери умершего протоиерея Псковской епархии Лидии Цветковой – «неимение средств к жизни и неспособности к труду по слабости здоровья и преклонному возрасту» (просительнице 52 года).

Решение: выдать единовременное пособие 100 руб. ¹¹⁶

Прошение вдовы бывшего помощника Новгородской духовной семинарии Веры Вятлевской о назначении ей, больной и не способной к труду, денежной помощи.

Решение: выдать единовременное пособие 25 руб. ¹¹⁷  17/30 мая 1919 г.

Прошение вдовы б. помощника зав. Осведомительно-Статистического отдела канцелярии Высшего церковного совета Анны Преображенской (просительница имеет двое детей, муж 38 лет служил по духовному ведомству).

Решение: продлить пособие ¹¹⁸ .

22 мая–  4 июня 1919 г.

Прошение вдовы старшего счетовода Е. Праведниковой. Не имеет средств для приезда на погребение мужа, который 42 года прослужил по духовному ведомству.

Решение: выдать единовременное пособие 300 руб. ¹¹⁹

31 мая/13 июня 1919 г.

Представление преосвященного Филиппа, епископа Алеутского и Аляскинского, временного управляющего Смоленской епархией, о назначении пенсии вдове священника с. Волоска Дорогобужского уезда Елене Заруевой.

(Священник А. Заруев на службе 26 лет и 7 месяцев. 7 человек детей, одна дочь – учительница, остальные – в школах.)

Решение: выдать единовременное пособие 300 руб. ¹²⁰

5/18 июня 1919 г.

Прошение вдовы преподавателя Симферопольской духовной семинарии С. И. Поповой об оказании ей пособия. (До августа 1918 г. получала 36 руб. 73 коп., в настоящее время лишена.)

Решение: выдать единовременное пособие 100 руб. ¹²¹

Прошение об оказании пособия вдовы ст. секретаря канцелярии Св. синода Варваре Жудло (66 лет).

Решение: выдать единовременное пособие 199 руб. ¹²²

28 июня 1919 г.

Прошение вдовы убитого 27 февраля 1918 г. в г. Солигаличе смотрителя Солигаличского духовного училища Ивана Яковлевича Перебаскина Елизаветы Перебаскиной.

Муж 34 года и 6 месяцев работал на духовно-учебной службе, расстрелян карательным отрядом. Два сына-студента находятся в безвестном отсутствии.

Решение: выдать 1 тыс. руб. единовременного пособия и «снестись с кем следует о назначении Перебаскиной пенсии из существующей казны» ¹²³ .

Когда историки говорят о безымянных миллионах людей, умерших в советское время от голода, то можно предположить, что среди них немало вдов и сирот тех категорий населения, которые были обречены на вымирание новой государственной системой ¹²⁴ .

При рассмотрении истории закрытия монастырей и приходов становится очевидно, что женщины выступали основной силой, противостоящей закрытию храмов и монастырей. Женское противостояние атеизму и террору советской власти – это та страница истории, которая только начинает открываться.

Как и в периоды гонений, хорошо известных из истории христианства, женщины старались поддерживать арестованных, гонимых, нуждающихся. Поиск новых форм, начатый на рубеже веков, стал особенно актуален в условиях войн и революций. В 1915 г. в Москве под председательством Елизаветы Федоровны прошло совещание настоятельниц женских монастырей для решения вопроса о расширении помощи жертвам войны ¹²⁵ .

В 1918 г. в Москве был создан кружок православных женщин. Члены кружка считали, что необходимо объединить разрозненную работу женщин на приходах: «Часто в одном приходе не знают, что делается в соседнем, повторяют ошибки, сделанные другими, не пользуются добытым опытом». В заявлении, подписанном 17 женщинами и представленном в Совет объединенных приходов Москвы, женщины предлагали одобрить создание Союза православных женщин и оповестить через настоятелей церквей и приходские советы о возникающем Союзе. 24 июня было назначено первое общее собрание православных женщин для выборов правления Союза. Совет объединенных приходов Москвы поддержал эту идею ¹²⁶ . 24 июня состоялось открытие Союза в Соборной палате Епархиального дома. Заседание было открыто А. Д. Самариным, председателем Совета объединенных приходов, затем выступил как член Собора П. И. Астров. М. Н. Кривоблоцкая разъяснила смысл и основы деятельности Союза, рассказав, что мысль о его образовании возникла у слушательниц курсов И. М. Иванцова-Платонова. Как сообщает источник, «М. Н. Кривоблоцкая высказала пожелания, чтобы работа женщин протекала по указаниям пастырей Церкви, чтобы она была проникнута духом кротости, любви и подчинения, отнюдь не нося в себе признаков борьбы или осуждения, даже если бы для такового и было место. Как основу взаимных отношений членов Союза М. Н. указала христианское «сестринство», равенство всех работниц Союза, независимо от их общественного, материального положения и образовательного уровня» ¹²⁷ . В докладе С. Д. Самариной были намечены отделы Союза, отражавшие направление работы: 1) отдел сбора сведений о работе женщин в приходах; 2)отдел детского воспитания; 3) отдел обучения и религиозно-нравственного просвещения женщин; 4) отдел сбора книг и библиотечный;

5) отдел помощи нуждающимся в пище и одежде;

6) отдел помощи заключенным за исповедание веры; ж) отдел разведения шелковичных червей «как легкого, доступного и удобоприменимого в церковных оградах и садах и в то же время важного по большому спросу на шелковичные коконы» ¹²⁸ .

О том, что Отдел помощи заключенным начал активную работу, свидетельствует документ из канцелярии патриарха Тихона:

«Постановления патриарха Тихона и Высшего Церковного Совета.

24 апреля / 7 мая 1919 г.

Слушали: Отчет Союза Православных Женщин в Москве о деятельности Отдела помощи заключенным в тюрьмы с 16 июля 1918 г. до последнего времени. Отдел оказывал помощь заключенным и деньгами, и продуктами, и бельем и платьем, и книгами для чтения.

Постановлено: Приняв Отчет к сведению, выразить Отделу помощи заключенных Союза Православных женщин благодарность за оказанную ими помощь заключенным в тюрьмы.

Подписи: Тихон, Арсений, Кирилл, Евсевий, Н. Любимов, П. Миртов, прот. А. Станиславский, П. Кулешов» ¹²⁹ .

О дальнейшей деятельности Союза сведений пока найти не удалось.

Диакониссы

Восстановление чина диаконисс было осуществлено во время гонений на Церковь в советское время и рассматривалось православными, по всей вероятности, как одна из мер по укреплению православия в условиях власти большевиков. Как обнаружила исследовательница Нина Павловна Зимина ¹³⁰ , в Уфимской епархии в 1920–1921 гг. существовали диакониссы. При епископе Симоне (Шлееве), временно управлявшем Уфимской епархией, при кафедральном Воскресенском соборе г. Уфы служили две диакониссы: Агата и Анастасия. Пока неизвестно, какой епископ и в какой именно момент поставил первую диакониссу в епархии.

Н. П. Зиминой удалось сделать удивительную находку: ею был обнаружен «Устав православных церковно-приходских диаконисс», составленный для Уфимской епархии. Особая ценность этой находки заключается в том, что экземпляр этого Устава находился в следственном деле епископа Аввакума (Боровкова) ¹³¹ , тайно рукоположенного в 1922 г. для сохранения православной иерархии в условиях наступления обновленчества и арестов православных иерархов. Н. П. Зимина считает, что этот устав следует рассматривать как продолжение церковного устроения епархии в соответствии с идеями епископа Андрея (Ухтомского) и его единомышленников, в русле осуществления предложений Поместного собора. Подтверждением того, что епископ Андрей был сторонником восстановления чина диаконисс, служат полученные Н. П. Зиминой сведения о поставлении им трех диаконисс во время ссылки в Ташкенте (1923–1924)

Н. П. Зимина предполагает, что, поскольку Устав имеет точную датировку, он был утвержден на Епархиальном собрании духовенства и мирян, которое должно было состояться в сентябре 1922 г.

Любопытно содержание «Устава православных церковно-приходских диаконисс» (см. Приложение). Он не совпадает текстуально ни с одним из известных проектов восстановления чина диаконисс, подготовленных предсоборными органами и Отделом церковной дисциплины Поместного собора 1917–1918 гг.

Н. П. Зимина считает, что появление § 1 (о том, что в каждом приходе должно быть не менее трех диаконисс) и § 2 (о подчинении диаконисс церковноприходскому совету) связано с активным развитием приходского самоуправления в Уфимской епархии; § 3 (о служении диаконисс во имя Христово всем без различия в вере) возник в связи с многоконфессиональным составом населения епархии; а § 6 (о зачислении монахинь в диакониссы) объясняется, предположительно, попыткой сохранить и обеспечить насельниц монастырей, которые уже были реорганизованы в сельхозартели.

Существуют и другие примеры служения диаконисс. На диаконисское служение Серафимы (Ксении) Розовой (1900–2001) указывает исследователь Ключевский ¹³² . Сохранилась запись ее воспоминаний, оставшаяся неопубликованной.

Можно надеяться, что дальнейшие исследования смогут более полно осветить актуальность восстановления чина диаконисс в условиях гонений советского времени и явить миру пока неизвестные имена женщин, вынесших на своих плечах всю тяжесть сохранения Церкви.

Надо отметить, что вопрос о правах женщины в Церкви обсуждался и в обновленческой среде, где была создана специальная комиссия под руководством обновленческого митрополита Александра Введенского. По-видимому, комиссия не располагала документами Поместного собора 1917–1918 гг. На основании представления этой комиссии Пленум обновленческого Синода 1 февраля 1927 г. принял решение допустить женщин к алтарному прислуживанию с благословения настоятеля, а по вопросу о диакониссах разработать положение и представить последующему Поместному собору ¹³³ .

Феномен женского юродства

Нельзя не отметить, что в связи с законодательным запретом всякого социального служения (этот запрет был отменен только в 1990 г.) формы религиозной жизни приобрели особый характер.

Распространенной формой благочестия стало юродство. Исследователи уже отмечали, что XX в. дал русской церкви небывалое до этого число женщин-юродивых ¹³⁴ . Среди них наиболее известные: блаженная Любушка Сусанинская (1912–1997), блаженная Мария Ивановна (ум. в 1931 г.), блаженная Любушка Рязанская (Любовь Семеновна Суханова – ум. в 1921 г.), блаженная Матрона Анемнясевская (Белякова) (ум. в 1936 г.), блаженная Екатерина Пюхтицкая (1889–1968), блаженная Матрона Московская, блаженная Ольга Московская (Ложкина Мария Ивановна – ум. в 1973 г.) ¹³⁵ , блаженная Марфа (Марфа Лаврентьевна Смирнова – ум. в 1927 г.) ¹³⁶ , блаженная Мария Дивеевская (Мария Ивановна Федина – ум. в 1931 г.) ¹³⁷ , блаженная Пелагия Рязанская (ум. в 1966 г.). Сейчас о юродивых появляется довольно обширная литература ¹³⁸ , обилие сведений о них в Интернете. Эти тексты имеют свою специфику: большинство из них анонимно, точные датировки и какие-либо документы, как правило, отсутствуют. Многие из них сделаны в агиографическом жанре – это не биографии, а рассказ почти исключительно о подвижничестве. В ряде случаев создаются обобщенные образы, иногда это может быть и заведомое искажение реальных фактов. Создаваемые тексты построены на устных рассказах. Как пример можно привести книгу «Сестры. Очерк жизни сестер-подвижниц Анисии, Матроны и Агафии, подвизавшихся и почивших в селе Ялтуново Шацкого района Рязанской епархии» ¹³⁹ . Некоторые эпизоды из жизни юродивых показывают, что благодаря юродству, они значительно расширяли функции женского служения. Так, о матушке Феоктисте Михайловне (ум. в 1940 г.) рассказывают, что когда умирал старый сосед, она взяла блюдечко с вареньем и сказала: «Я натуральный священник, надо его приобщить», подошла к кровати, села на стул и велела съесть». После этого больной перестал стонать и на следующий день умер ¹⁴⁰ .

Иногда в рассказах о юродивых можно предположить и сознательное мифотворчество, которое, как отмечает С. Л. Фирсов, стало особенно характерным для маргинальных направлений в современном православии ¹⁴¹ .

Почитание блаженных стариц как молитвенниц и прозорливец, удостоенных Божьих даров в силу физической искалеченности, соответствует как народным представлениям о святости, так и реалиям советской эпохи с ее разрушением церковных институтов, снижением значения духовенства в жизни населения и возрастанием роли женщин-подвижниц.

Черничество

В главе о старообрядчестве мы уже писали об этом явлении русской культуры. В XX в. в сельской местности этнографы повсеместно отмечают эту форму церковного служения, особенно в тех областях России, где почти не было действующих церквей. Чтение псалтири по покойнику совершали непременно женщины, поминание сопровождалось и исполнением духовных стихов ¹⁴² . Это фиксировали этнографы во Владимирской, Рязанской, Ярославской областях ¹⁴³ . Нередко функции черничек выполняли бывшие монахини закрытых монастырей, вернувшиеся в родные деревни ¹⁴⁴ . Н. Митрохин отмечает, что в конце XX в. «организацией православных похорон в сельской местности и, в частности, чтением Псалтыри (а также нередко координацией исполнения местных обрядов, например, «проводов душки») занимались  бабки-читалки,  объединенные в неформальные сестричества» ¹⁴⁵ , о подобном сестричестве в 1960-е гг. вспоминал и М. Агурский ¹⁴⁶ . Власти могли и не преследовать подобные формы. Так, власти не притесняли жившую в своей семье и одновременно принимавшую для излечения людей старицу Мисаилу (М. Г. Зорину – ум. в 1953 г.) ¹⁴⁷ .

Религиозная жизнь России в XX в., поставленная в условия крайних гонений, приняла те свойственные народной культуре формы, которые ранее воспринимались как составляющие старообрядческой субкультуры.

Помощницы и соузницы

В биографиях епископов, священников и монахов, подвергшимся репрессиям, как правило, встречаются имена женщин, которые самоотверженно оказывали им помощь ¹⁴⁸ . Трудами А. Ильинской собран большой материал о подвижницах XX в.: воспоминания монахини Екатерины (Елены Владимировны Чичериной), поехавшей в ссылку за о. Георгием (Лавровым), а затем прошедшей через лагеря и ссылку, где она оказывала людям врачебную помощь, о ее тщетных попытках отстоять единственную церковь в Алуште от закрытия; воспоминания о монахинях Михаиле (Шитовой) о Татьяне Михайловне Шураковой, работавших врачами в лагерях ¹⁴⁹ . Среди оппозиционного движения «иосифлян» женщинам принадлежала видная роль. Так, А. Г. Куликова (впоследствии схимонахиня Анастасия) добровольно сопровождала священника Дмитрия Любимова в ссылку в Туркестан в 1923–1925 гг., затем выступала в роли связной между митрополитом Иосифом (Петровых) и еп. Дмитрием ¹⁵⁰ . Она и свящ. Николай Прозоров, по свидетельству свящ. Петра Белавского, «фактически вели все дела» архиеп. Дмитрия, так что даже вызывали нарекания ¹⁵¹ . Судьбу митрополита Иосифа (Петровых) разделила М. И. Коронатова (м. Мария), бывшая в 1931–1937 гг. вместе с епископом в ссылке в Чимкенте, в ноябре 1937 г. была приговорена к 10 годам лагерей ¹⁵² . Епископ Сергий (Дружинин) жил в ссылке в Йошкар-Оле в доме А. М. Комелиной. По делу владыки Сергия были осуждены 15 монахинь Богородице-Сергиева монастыря в возрасте от 56 до 72 лет, три из них (м. Антонина – Шахматова, Анастасия – Задворова, Евдокия – Стародубцева) были вместе с епископом приговорены к расстрелу ¹⁵³ .

Имена женщин, пострадавших за веру, пусть медленно, но возвращаются современному церковному сознанию ¹⁵⁴ . Так, стала известна не только биография Татьяны Гримблит, мужественно оказывавшей поддержку заключенным священникам и расстрелянной в 1937 г., но даже были опубликованы ее стихи, написанные в ссылке ¹⁵⁵ .

Но, по-видимому, мы никогда уже не узнаем многих имен тех женщин, из-за которых Церковь не только выстояла, но и являла христианское служение миру. Поколение старшего автора застало еще тех «бабушек», которые были в церкви в 70-е гг. XX в. и «ушли» с наступлением 90-х. Эта смена поколений остро ощущается современным религиозным сознанием, и чуткие духовно авторы пытаются объяснить этот феномен. «Они учили, наставляли без слов, они просто жили, и их человеческие облики были законченными, гармонически прекрасными женскими образами христианских подвижниц… И в самом преклонном возрасте, до дня кончины их не оставляло горение духа. Поэтому рядом с ними люди согревались. Людей их круга можно было безошибочно определить даже среди многих верующих. Меня всегда поражало: как они, пережившие годы «большого террора», знавшие предательство и наушничество, «униженные и оскорбленные» советской системой, продолжали так доброжелательно и приветливо относиться к людям» ¹⁵⁶ , – пишет Л. Илюнина, автор книг и статей о русской культуре. А вот свидетельство о. Георгия Чистякова: «Было в этой чудовищной душегубке что-то такое, из чего вырисовывались наши нравственные ориентиры… Чем или кем создавалась эта атмосфера? Я долго думал и в конце концов понял – старушками. …именно старушки, почти исключительно вдовы и старые девы, потерявшие женихов и мужей в революцию или в ГУЛАГ, в коллективизацию или на войне. Всегда радостные и светящиеся тем радостным светом, который светит во тьме. Жили они среди нас, и мы их почти что не замечали…» ¹⁵⁷ .

«Бабушки» сумели сохранить вопреки всем гонениям верность и высоту христианской нравственности, которую являли женщины на протяжении всей христианской истории. И их влияние оказывалось сильнее всей атеистической пропаганды.

Подводя итог рассматриваемому периоду, нельзя не увидеть общую закономерность: подобно тому, как у старообрядцев в условиях гонений возросла женская активность и расширилось участие женщин в богослужении, так и в годы запретов и гонений XX в. возросла роль женщин в религиозных общинах как поставленных вне закона, так и существовавших официально. Женщины и в XX в. оставались носителями религиозности, христианской веры. Они заплатили за это дорогой ценой, умирая от голода и непосильного труда.