Аскетизм и монашество

Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть ого, а исполняющий волю Божию пребывает вовек. (1Ин.2:15–17)

Полтора года тому назад, когда я начал писать эту статью, в московской газете «Курьер», в № 242, некто А. Хаханов поместил статью под заглавием: «Сорок дней на Старом Афоне». Прибыл на Афон автор вышеупомянутой статьи не с религиозной целью, а ради каких – то научных исследований; автор – человек светский, «привыкший к шумной столичной жизни, к ее злободневным интересам, к общению с людьми самых различных оттенков» и, как видно, не особенно симпатизирующий монашеству.

Весьма интересно было узнать, какое впечатление произвело на подобного человека современное афонское монашество. Двадцать четвертого июня – в день Рождества Иоанна Крестителя, автор вышеупомянутой статьи прямо с парохода проследовал в знаменитый русский Пантелеимоновский монастырь и попал прямо к литургии. Вот как описывает он афонскую службу и впечатление, производимое ею на молящихся и на него самого: «Храм постепенно стал наполняться иноками и богомольцами, пение становилось все возвышеннее, религиозное настроение приподнятее и у молящихся выступали искренние слезы, и смиренно творили набожные земные поклоны вновь прибывшие гости, которые так много слышали о благочестии афонских иноков, о благодати, здесь царствующей, о бесконечной милости Господа, являющего подвижникам и отшельникам волю Свою через посредство ангелов небесных. Вспомнил я беседу на пароходе престарелого схимонаха, возвращавшегося из России на Афон, беседу глубоко трогательную о чистоте иноческой жизни, видел я благоговейно поднятые взоры к небу и проникся сознанием высоты и важности религиозного чувства. Я забыл усталость, бессонную ночь, земные вопросы и погрузился в созерцание торжественного богослужения». Таково влияние хорошей службы на молящихся. Мысли и чувства, вызванные богослужением в Пантелеимоновском монастыре, не покидали автора во всю дорогу, когда он, сидя на муле «Джафар», переезжал из Пантелеимоновского монастыря в маленький греческий монастырь «Ивер» – конечный пункт своего путешествия. «Медленно передвигаясь на Джафаре, – пишет он, – я все еще находился под свежим обаянием минувшего дня. Сколько неотразимых и разнообразных впечатлений за несколько часов! Сколько дум и чувств зародилось в исполненной благоговения атмосфере! Великая сила вера, – она целительный бальзам для измученной в житейской суете тоскующей души. Блаженны верующие»! Здесь в «Ивере» также все, по-видимому, производило на автора отрадное впечатление. Автор отдыхал душой. «Сорок дней», – пишет он, – вращался я в обществе греков – иноков, приветливых, ласковых, добродушных»... и далее: «добрые иноки из чувства сострадания не оставляли меня, однако, быть самим с собой... всматриваясь в их спокойное выражение лица, я чувствовал какую – то неуверенность в самом себе».

Далее автор был поражен необыкновенным долголетием и физической выносливостью тамошних монахов». «Монахи уверяли, что монастырская жизнь поддерживает долголетие и спокойствие человека, изолируя его от неизбежных в обществе тревог и волнений. И, действительно, в Ивере монахи доживают до 90 лет в полном обладании сил и здоровья. Здешний архиерей, ему 85 лет, способен 18 часов стоять на молитве, не засыпая ни на одну минуту. Я был поражен его стойкостью и выдержанностью в лавре св. Афанасия, когда двое суток подряд он простоял по 17 часов, не чувствуя ни утомления, ни потребности ко сну. Привычка, очевидно, приучает к лишениям без страданий».

В общем 40 дней, проведенные на Старом Афоне, произвели на автора такое впечатление, что, хотя он и ответил отказом на приглашение иноков переселиться к ним в монастырь, однако, – пишет он: – «сорок однообразно проведенных мною дней на Афоне, в монастырской келье, останутся незабвенным воспоминанием в моей жизни».

Принес мне газету со статьей Хаханова один мой знакомый – представитель современной интеллигенции, человек верующий, но заядлый враг монашества и в особенности аскетизма, и передал ее мне с такими словами: «Вот, прочтите, вам это наверное очень понравится, а я так от души хохотал, когда читал эту статью. Больше всего мне понравилось, что на Афоне даже самок животных не держат – одни только коты да волы – и моления по 18-ть часов в сутки. Бог большую сделал ошибку, что сотворил не одного только Адама, но и Еву. К чему такое извращение природы человеческой, к чему это пренебрежение дарами Божиими – земными благами? Разве не позволительно, разве не угодно Богу разумное пользование ими, к чему это измождение плоти, – разве может в изможденной плоти обитать здоровый дух – mens sana in corpose sano. Разве Богу нужны такие продолжительные моления       и разве не лучше было бы в тысячу раз употребить эти 18 часов на работу в пользу ближнего. Все эти монастыри не что иное, как притоны для тунеядцев, язва общества; давно бы их надо было все закрыть».

Я только что перед этим приехал из одного лучшего монастыря – Оптиной пустыни – и переживал необыкновенно спокойное и радостное душевное состояние, какого давно не испытывал. Я ясно ощущал еще в себе присутствие благодати Божией, выражавшейся особой духовной силой, особым небывало – легким противодействием греху; я чувствовал, что хорошие монастыри также необходимы для души человеческой, как больницы, лечебницы и другие подобные учреждения для человеческого тела... Но натиск был так велик, возражения так страстны, что я сразу не нашел (веских, неопровержимых) аргументов в защиту своих внутренних убеждений. Я ясно сознавал, что возражения эти основывались не на серьезном изучении предмета, не на глубоком знакомстве с ним, а на единичных, случайных наблюдениях и недомыслии. Я чувствовал, что монашество и аскетизм имеют глубокое основание в самой природе человека и решил выяснить эти основания и доказать всю неосновательность и легкомыслие существующих на этот счет воззрений в современном интеллигентном обществе.

Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. (Мф. 19:21)

Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. (Мк. 8:34)

Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими. (Мф. 7:13)

Доказать какое-либо положение – это значит свести его к простейшим, понятным само собой истинам – аксиомам. Кроме общепризнаваемых аксиом математических, этических и т. п., для каждого истинного христианина существуют еще аксиомы религиозные или богословские, без признания которых человек не имеет права наименоваться христианином, – такими аксиомами служат следующие истины:

Что Иисус Христос есть истинный Бог, принявший ради спасения нашего тело и душу человеческую, чтобы доказать нам путь, открыть истину и даровать жизнь вечную.

Что Евангелие написано Апостолами непосредственными учениками Иисуса Христа – по вдохновению Духа Святого, а потому все, что в нем написано, есть непреложная истина.

В прежнее время, когда вера была тверда, этим доказательством обыкновенно и ограничивались, считая вполне достаточным сослаться на Слово Божие; теперь, вследствие ослабления веры и широкой популярности различного рода лжеучений, этого одного является недостаточно, – необходимо приходится сводить каждый богословский вопрос к другим общечеловеческим аксиомам философским, этическим, научным, освещать вопрос с точки зрения разума. Мы, как верующие непреложно в вышеприведенные христианские аксиомы, не будем пренебрегать и прежним, первым способом и прежде всего разберем вопрос: противоречит или нет идее монашества и аскетизма Евангельскому учению, хотя и не ограничимся одним этим. Это тем более необходимо, что современные лжеучители там, где им нужно, не прочь сами сослаться на то же самое Евангелие и каким-нибудь неправильно истолкованным отдельным местом подтвердить свое заблуждение. Итак, обратимся к Евангелию и посмотрим, что там говорится по затронутому вопросу.

«Некто, подошедши к Иисусу, сказал ему: «Учитель благий, что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» Он же сказал ему: «что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди». Говорит ему: «какие»? Иисус же сказал: «не убей, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй, почитай отца и мать, и люби ближнего своего, как самого себя. Юноша говорит ему: «все это я сохранил от юности моей, чего еще недостает мне»? Иисус сказал ему: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение свое и раздай нищим и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи и следуй за Мной». Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение» (Мф. 19:16–22).

В этом кратком, но крайне богатом по содержанию разговоре Спасителя с юношею, затрагивается самый важный из всех вопросов жизни, что надо делать, чтобы спастись, и ясно указываются два требования. Первое – минимальное, обязательное для каждого христианина – есть соблюдение заповедей Божиих, высказанных еще на Синае; тут не требуется отречения от мира и от так

называемых земных благ, – так сказать, разрешается пользование ими, – конечно, разумное пользование согласное с учением Церкви, не противоречащее соблюдению вышеприведенных заповедей, – и в конце концов, раз заповеди тобою будут соблюдены, обещается спасение – наследование жизни вечной. Следовательно спасение возможно и в миру, чего, конечно, никто – ни Церковь, ни святые отцы не отрицают. Но можно ли при этих условиях достигнуть возможного для человека духовного совершенства? – Нет, нельзя, – отвечает Спаситель и тут же указывает другое требование для тех, кто хочет достичь совершенства, быть Апостолом Христовым. Требование это сводится к отречению от мира с его мирскими благами при непременном условии следования за Христом. «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение свое и раздай нищим и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи и следуй за Мною».

Указав далее на то, что богатство составляет величайший тормоз для спасения и высказав попутно изумлявшимся и недоумевавшим относительно того, кто же может спастись, Апостолам, что человеку вообще невозможно спастись своими собственными силами без помощи Божией, или, как учит теперь православная Церковь, без содействия благодати Божией – мысль, составляющую главную основу церковного учения о покаянии, Иисус Христос в дальнейших словах беседы Своей с учениками еще яснее подтверждает высказанную ранее мысль о том, что для лиц, ищущих совершенства духовного, необходимо отречение от мира, говоря: «всякий, кто оставит дом, или братьев», или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат, и наследует жизнь вечную» (Мф. 19:29). И в 14-й главе Ев. от Луки читаем: «С Ним шло множество народа и Он, обратившись, сказал им: если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей (разумеется, страстной, греховной жизни), тот не может быть Моим учеником. И кто не несет креста своего и идет за Мной, не может быть Моим учеником». (Лк. 14:25–27). И далее: «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лк. 14:33). Можно ли, хотя бы после этих, только что приведенных мест Евангелия, еще утверждать, что монашество и вообще отречение от мира противоречит духу учения Христова? Нет, не нротиворечит, а вытекает, как логическое следствие; только надо помнить, что не для всех установил Он это требование, а для могущих вместить. Эта двойственность требований высказывается Христом во многих и других местах Евангелия, – одни требования максимальные – для могущих вместить, другие – минимальные – обязательные для каждого христианина. Так, говоря о целомудрии, Он не воспретил брак, а, напротив, благословил его в Кане Галилейской, но для могущих вместить, для ищущих духовного совершенства Он еще выше поставил безбрачие, соединенное с целомудрием. Вот что читаем мы об этом в 19-й главе от Матфея. «Говорят Ему ученики Его: «если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться». Он же сказал им: «не все вмещают слово сие, но кому дано. Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей, и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царствия Небесного Кто может вместить, да вместит» (Мф.19:10–12). О первом великом аскете и пустынножителе Иоанне Крестителе Иисус Христос говорил, что среди рожденных женами нет никого большого Иоанна Крестителя. Наконец, и Сам Иисус Христос Своим примером освятил и ноcт, и пустыню, и так называемую нищету Христову, возлюбить которую паче мира и составляет главную цель и задачу жизни всех последующих за Христом и Иоанном Крестителем аскетов, пустынников и монахов подвижников. Налагая на себя духовные подвиги, они всегда имели в виду подражать первому подвижнику, подвигоположнику Иисусу Христу.

Из вышеприведенных евангельских мест, из отношения Иисуса Христа к первому новозаветному аскету Иоанну Крестителю, наконец, из примера Самого Христа ясно, что идее отречения от мира не только не противоречит учению Христову, но, наоборот, рекомендуется Им, как средство для достижения высших степеней духовного совершенства. А раз согласуется она с Евангелием, то, значит, не противоречит и истине. Теперь мы можем уже смело, совершенно со спокойным духом приступить к дальнейшему развитию наших мыслей, к освещению вопроса с остальных точек зрения. Удастся доказать мои положения – хорошо, не удастся, не перестанут они от того быть истиной, как не перестанет быть истиной какая -нибудь Пифагорова теорема от того, что ученик не знает ее доказательства.

Облекись в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти. (Рим. 13, 14)

Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий. (Ин. 6:27)

Воздержно пий, мало яждь, здрав будеши. (Митрофан Воронежский.)

В ряду многих причин есть две существенные причины отрицания религиозных истин: 1) недомыслие, вытекающее из немощи человеческой вообще, 2) недостаточное знакомство с предметом. Первая из этих причин особенно сильно дает себя знать в религиозных вопросах, так как вопросы эти суть вопросы самого высшего порядка, требующие для своего уразумения глубокого философского ума и самых тончайших прочих познавательных способностей, что вообще встречается очень редко. Для большинства же в этих вопросах всегда останется единственно доступный путь веры. Многие из этих вопросов совершенно нельзя доказать с математической точностью, а можно только известным образом осветить и через то сделать их более удобовосприемлемыми.

Переходя теперь к вопросу об аскетизме, мы увидим точно также, что отрицание аскетизма основано на смешении некоторых понятий и на неправильном чрез это понимании, в чем заключается сущность аскетизма, – непонимании, зависящем, конечно, прежде всего от полного незнакомства с творениями св. отцов, которыми давно и с поразительной ясностью освещен этот и много других волнующих современное общество вопросов. Аскетизм есть борьба с плотью ради торжества духа, согласно заповеди Апостольской: «а иже Христовы суть – распяша плоть свою со страстьми и похотьми». Но что такое плоть наша? Церковное учение различает следующие три понятия: тело человека, душа и дух. «Ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествии Господа нашего Иисуса Христа», пишет Апостол Павел в конце первого послания к Солунянам. Под словом же «плоть» разумеют живое тело, т. е. тело и душу, вместе взятые, но без духа. В этом смысле и сказано в Библии, что люди перед потопом стали одна плоть (Быт. 6:3). Главнейшими аттрибутами плоти являются страсти и похоти; борьба с ними и составляет сущность аскетизма. Но поясним это подробнее. Тело человека это есть оболочка – сложная мудро – устроенная машина, чрез посредство которой проявляется деятельность самодеятельной души и духа человеческого. Оболочка – машина эта находится в известной зависимости от внешних условий и для правильной своей деятельности нуждается в известной внешней заботе о ней; прежде всего, чтобы питать и греть ее. Но сколько нужно ей питания этого топлива – это вопрос далеко не всем хорошо известный. Если присмотреться к жизни, то мы увидим, что у тех людей, которые обильно и сладко питают свое тело, оно работает отнюдь не лучше, чем у тех, кто греет и питает его менее сладко и обильно; наоборот, тело первых часто оказывается менее способным к противодействию внешним неблагоприятным условиям и легче и скорее изнашивается, становится негодной испорченной машиной и ранее умирает. Если от жизни отдельных людей мы обратимся к истории или, вернее, к жизни отдельных поколений, мы увидим также, что здоровье тела современного общества, живущего в построенных по всем правилам гигиены жилищах, питающегося хорошо и обильно, гораздо слабее здоровья предков наших», менее заботившихся о своем теле. Эти и многие другие факты приводят к тому убеждению, что для правильной функции тела нужно очень немногое, что есть известный минимум, очень скромный и ограниченный, при котором можно поддерживать правильную функцию тела. Этот минимум и есть собственно истинная потребность нашего тела, игнорировать которую есть зло, грех, безумие. Но с тех пор, как человечество подпало греху, и человек перестал жить по одним только заповедям и правде Божией, а стал слушаться голоса своей грехолюбивой и сластолюбивой души, к этим первоначальным, вложенным Богом в человека, истинным потребностям стало примешиваться множество различных привычек и похотей, ничого общего с истинной природой человеческой неимеющих. В пище, в одежде, в половых отношениях, во сне, отдыхе и проч. человек стал искать не только средства удовлетворить свою действительную потребность: дать телу необходимое для его жизни, но еще и наслаждения, удовольствия; и стал мало – по малу забывать о других высших наслаждениях, которыми наслаждался его праотец до грехопадения и которые состояли в постоянном сладостном лицезрении Божием и исполнении заповедей Его. Эти привычки похоти плоти, культивируясь из поколения в поколение с одной стороны, все возрастали и возрастали в своем количестве, доходя до прямо таки противоестественных проявлений, а с другой стороны – так тесно сжились с плотью человека, что стали как бы второю потребностью, т. е. такой необходимостью, невыполнение которой заставляет тело наше временно страдать, как оно страдает от нарушения его истинных потребностей. Но разница здесь та, что, при неудовлетворении истинной потребности, тело страдает не временно, а безусловно и, с течением времени, окончательно расстраивается и погибает, тогда как при неудовлетворении эти привитых потребностей тело страдает только в начале временно и не только не погибает от этого, но, наоборот, с течением времени, освободившись от старой привычки, греховной, неестественной, и привыкнув к новым, более естественным условиям, становится крепче и здоровее. В качестве примера, поясняющего вышеизложенную мысль, можно указать хотя бы на привычку к табаку, безусловно уже, конечно, неестественную. В начале при отвыкании является масса страданий – и похудание, и нервная раздражительность, и неспособность к умственной работе, но вскоре это все проходит и организм становится выносливее и здоровее прежнего. То – же, как увидим ниже, наблюдается и при отвыкании от других подобных привычек – привычки пить вино, много есть, питаться мясной пищей, много спать и т. п. Вот разобраться в том, что составляет истинную потребность нашего тела и что привито к нему впоследствии и составляет только привычку, превратившуюся с течением времени во «вторую природу» отбросить эти привитые, а не естественные потребности и заставить себя жить и руководствоваться только первыми безусловными, естественными, вложенными Самим Богом в природу человеческую, потребностями, а не привитыми самим человеком ради угождения собственной испорченной плоти – вот это и составляет суть, смысл и задачу аскетизма по отношению к телу; по отношению же к душе смысл и задача аскетизма состоит в очищении души от страстей, которые так же, как вышеупоминаемые плотские привычки, несвойственны природе человеческого духа, сотворенного по образу и подобию Божию, и явились результатом грехопадения, результатом злого произведения воли человеческой.

Об этой второй и главной задаче аскетизма мы поговорим ниже, теперь же остановимся на первой задаче, на борьбе с плотскими привычками и похотями. Первый вопрос, который затрагивается аскетизмом, это вопрос о питании. Сколько нужно принимать пищи человеку, чтобы тело его могло существовать без всякого вреда? С этим вопросом, конечно, приходилось встречаться всякому и обыкновенно он решается на основании собственного опыта. При разговоре о посте или вообще о воздержании в пище вы часто услышите подобные фразы: «без мяса я жить не могу» или «пробовал питаться постным и только больше нагрешил – получилась одна слабость, неспособность к работе, раздражительность». С другой стороны, многие не видят никакого основания отказываться от обычного питания, так как, по их словам, они не видят, не чувствуют от этого питания никакого вреда. «Зачем я себе буду в пище вкусной и обильной отказывать, когда я не чувствую от этого никакого вреда?» Неосновательность первого рассуждения, ссылки на свой личный опыт, заключается в том, что опыт этот обыкновенно бывает крайне непродолжительный – несколько дней, а главное – совершается в плоти, извращенной привычками и грехом. Лет десять тому назад мне пришла мысль есть первую неделю великого поста постное; к концу первого же дня такого непривычного питания я почувствовал такой неутолимый голод, такую слабость и потребность поесть чего – либо «более питательного», что к вечеру понедельника следующей недели я потребовал телятины и только наевшись ее успокоился; мне казалось тогда, что если весь пост пропитаться без мяса, то непременно в конце концов или захвораешь или просто умрешь с голода, но теперь, слава Богу, вот уже пятый год не ем ни мяса, ни рыбы, целые недели питаюся исключительно растительной пищей без молока и яиц и не только не умираю, но, наоборот, чувствую себя и бодрее, и свежее, и крепче, чем прежде при обычном мясном питании и не ощущаю того прежнего неутолимого болезненного голода. Обясняются подобные факты тем, что обычная пища, особенно мясная, является безусловно сильным возбудителем нервной системы, отчасти вследствие присутствия в мясе особых возбуждающих веществ (экстрактивные вещества, птомаины и проч.), отчасти вследствие действия на нервную систему азотистых веществ, образующихся в организме из пищевого животного белка, вводимого в излишнем количестве. Организм очень скоро привыкает работать под влиянием этого искусственного возбуждения и оказывается несостоятельным – дефективным – лишь только этот привычный возбудитель выпадает – перестает действовать; подобная дефективность или несостоятельность к работе уже твердо установлена в науке для главных нервных возбудителей, как алкоголь, табак, чай и т. п., всякому известно, какая слабость, какая неспособность к работе ощущается у человека, привыкшего даже к чаю, или еще более к табаку и алкоголю, когда он вдруг лишается этих привычных возбудителей. Такая же дефективность имеется и по отношению к обильному мясному питанию, мозг такого человека привык к тому, чтоб клеточки его постоянно обмывались ядовитыми, возбуждающими веществами мясного бульона и проч. и вдруг нет! Вез них мозг отказывается по-прежнему работать, является дефективным и мы чувствуем сильнейшую потребность ввести этот привычный возбудитель в организм, что выражается чувством голода; это чувство есть чисто нервный акт и его ощущение не всегда может служить указанием того, что в организме не хватает питательных веществ; оно часто не зависит от наполнения желудка, а более зависит от присутствия или отсутствия в крови и в тканях мозга тех и других веществ, ничего общего с собственно питательными веществами не имеющих. У истощенных нервных субъектов иногда ощущается чуть ли не постоянный голод (булимия неврастеников), с другой стороны, индейцы могут не есть несколько дней и чувство голода уничтожают жеванием листьев Кока, содержащих вещество, действующее успокоительным образом на нервную систему. Вот эту то дефективность, которая есть явление не нормальное, а патологическое – болезненное, мы принимаем за норму и, благодаря этому, впадаем в великое заблуждение относительно своего питания, уподобляясь пьянице, который говорит, что без водки он жить не может, что она его и живит и делает более способным к труду, или курильщику, который нескольких часов не может просуществовать без папироски и т. п.

Второе рассуждение – я не чувствую вреда, следовательно, не вредно – представляется еще более наивным. К великому прискорбию человечества, большинство болезней, которые развиваются от вышеупомянутых нервных возбудителей, обильного белкового питания, водки, табаку и проч., в первый период своего развития не сопровождаются никакими болезненными ощущениями – субективными симптомами, даже и медицинское исследование в этом периоде не может их обнаружить; мы начинаем чувствовать эти болезни только тогда, когда болезнь уже зайдет довольно далеко и когда компенсаторные силы организма, запасные силы организма будут уже вполне израсходованы; объективное исследование часто в состоянии их определить еще позднее; таковы болезни кровеносных сосудов, некоторые болезни сердца, печени, нервной системы. Весьма вероятно, что многие из считающих себя совершенно здоровыми, имеющих румяные щеки и полное тело, уже носят в себе зачатки многих болезней, хотя бы в виде ненормального состава крови, и уже имеют вполне развитую болезнь, но только еще в таком периоде, когда она ничем не обнаруживается; многие из этих мнимо – здоровых, считающих себя здоровыми, правда, не в состоянии пробежать большое расстояние или войти в гору без одышки, имеют часто неровный раздражительный характер или представляют другие симптомы нервной неуравновешенности и проч., но все это получает то или иное, якобы, законное объяснение и не считается несомненным признаком болезненного, ненормального состояния организма. Бывает, что такой мнимо – здоровый вдруг скоропостижно умирает, тогда на время подумают о том, как рискованно полагаться на свои ощущения и даже доверять юной медицине, определяющей по большей части уже только резко выраженные болезненные состояния, так сказать, концы болезней и не могущих определить болезни в ее начале или при скрытом состоянии, но потом опять случай этот забывается и опять выступают прежние наивные рассуждения.

Плоть наша, наши ощущения действительно могут быть самым точным и чувствительным реактивом на все ненормальное, неестественное, но для этого надо совершенно очистить ее от привычек, извративших ее природу, привести ее воздержанием, так сказать, в первобытное, чистое состояние. Вспомним, как резко реагирует она на малейшее количество табачного дыма, поступающего в чистые, непривыкшие еще к этому зелью легкие; как ясно ощущается непривыкшим к водке действие на мозг малейших доз алкоголя и т. д. и т. д. То – же самое наблюдается и относительно обильного и главное мясного питания. Но вы, пожалуй, мне относительно этого на слово не поверите, а потому я считаю нужным привести на этот счет слова профессора физиологии Тарханова, который недавно очень неудачно выступил против вегетарианства и в своей апологии мясоядения привел многие факты, которые скорее говорят за вегетарианство и, понимая которыя так, как он их понимает, можно с одинаковым правом защищать употребление алкоголя, табаку и других наркотических средств, как средств способствующих прогрессу и укреплению нервной энергии человечества. Факты эти сами по себе безусловно однако верны. Вот что говорит профессор Тарханов:

«Точные наблюдения показали, что животная пища, в особенности после голодания или после исключительно растительной пищи, производит сильное возбуждающее действие, выражающееся в крайних степенях своих состоянием как – бы опянения. Жидкая говяжья эссенция, по словам доктора Дрюйта, производит возбуждающее действие на мозг и очень полезна при подавленном его состоянии. Понятно отсюда, какое важное значение может иметь примесь животной пищи к растительной для развития нервной энергии, а через это и культуры».

К сожалению, теперь очень мало людей воздержных и следовательно имеющих плоть, способную правильно различать нормальное от ненормального, вредное от безвредного, потому – то и водворилась такая путаница в понятиях, такое противоречие во мнениях, тогда как истина – одна.

В виду сказанного крайне интересным является узнать мнение людей, очистивших воздержанием плоть свою от привычек и сделавших ее чрез это чуткою на все ненормальное и неестественное – мнение их на счет того, сколько нужно человеку пищи для удовлетворения насущных, необходимых, истинных потребностей плоти и как действует на тело обильное, излишнее питание. Великий вселенский учитель и святитель Василий Великий, в молодости бывший светским человеком и язычником, потом прошедший школу аскетизма, живший несколько лет в пустыне, а потом всю остальную жизнь проведший в подвигах воздержания, – следовательно, познавший все не из книг, но собственным многолетним опытом, так выражается о влиянии обильного питания на организм: «Из тучной пищи, на подобие густого облака, выходят как – бы дымныя испарения и преграждают путь озарениям Святого Духа, осиявающим ум. Мудрый Даниил не увидел бы видений, если бы не просветил душу свою постом» (твор. Вас. Вел. Т. 4, стр. 17), и в другом месте: «Приимите его (пост) богатые: он уврачует вас от вреда, причиняемого пресыщением и через перемену сделает более приятным пренебрегаемое по привычке. Примите его больные: это матерь здоровья. Приимите его здоровые: это хранитель вашей телесной крепости» (там же, стр. 27).

Другой великий отец церкви Иоанн Златоуст, тоже испытавший все на опыте – и роскошную жизнь и воздержание и пустыню, так выражается о влиянии обильного питания на организм: «С чем бы сравнить утробы богатых? А вы не оскорбляйтесь моими словами, но если говорю неправду – обличайте меня. Как в сточных канавах, когда непрестанно умножающиеся наносы навоза, травы, тростнику, камней и тины производят в них завалы, грязь с великим стремлением вырывается на поверхность: то же самое происходит в утробах богатых. По причине стеснения оных в нижних частях от непрестанного наполнения разнородными яствами и питьем, большая часть зловонных испарений устремляется к верху; их утробы исполнены вредных влажностей, мокрот, желчи, поврежденной крови, гнилых испарений и других подобных сим источников болезней¹. От сего происходит, что никто из живущих роскошно не может быть здоровым даже на короткое время; но проводит жизнь среди непрестанных болезней. После сего я желал – бы спросить таковых: для чего нам даны различныя снеди? Для того – ли, чтобы мы погибали от них, или для того, чтобы ими питались и жили? Для болезней или для здоровья? Для расслабления или для подкрепления нас? Очевидно, что для питания, здравия и подкрепления. Для чего – же вы злоупотребляете ими, подвергая чрез них тело свое болезням и расслаблению? между тем как бедный, питаясь простою пищею, приобретает здоровье, крепость и силу». (Толкование на 11 послан. к Коринф. Иоанна Златоуст., стр. 129 – 180). Исаак Сирин, великий подвижник, человек одаренный великой аналитической способностью и наблюдательностью, «философ пустыни», как его называют, еще точнее и определеннее выражается по этому вопросу: «Кое есть дело свиней, – точию еже чрево свое выну насыщати. От сего бывает главотяжестие, леность, ум огрубелый, помрачение и студеность мысли, влага многа собирается во всех удесех, мечтания нечиста и проч.» (слово 75, ст. 416–417).

«Воздержно пий, мало яждь – здрав будеши», – говорит святитель Митрофан Воронежский. Подвижник Иоанн Кассиан, большую часть своей жизни посвятивший на изучение египетского подвижничества, в своих сочинениях о питании говорит следующее: «Не только качество пищи, но и количество расслабляет душу, возжигая в ней вредоносный, греховный огонь. Какими бы яствами не было насыщаемо чрево, от этого зарождаются семена похоти плотской и ум, подавленный бременем яств, не бывает уже силен добре править кормилом рассуждения. Не одно чрезмерное употребление вина опьяняет ум, но и излишество всяких яств обыкновенно делает его шатким и колеблющимся и лишает чистых и непорочных помышлений. Св. отцы мерою воздержания в пище положили то, чтобы пищу, которую принимать заставляет нас необходимость поддерживать жизнь тела, переставали мы вкушать, когда еще хочется есть. Итак, мера воздержания должна быть определяема судом совести каждого. Посты, церковью установленные, всеконечно должно соблюдать. Крайности, как говорят св. отцы, с той и другой стороны равно вредны – и излишество поста и пресыщение чрева. О том, как пройти между обеими крайностями, соблюдая разумную мерность, прежние Отцы наши часто рассуждали и всем родам пищи предпочли хлеб и мерою его постановили – два небольшие хлебца весом около фунта². Мерное употребление пищи, по мнению Отцов, состоит в ежедневном употреблении столько пищи, чтобы после вкушения ее еще чувствовался голод. Такая мера сохранит душу и тело в одинаковом состоянии и не попустит человека вдаваться ни в чрезмерный пост, расслабляющий тело, ни в пресыщение, подавляющее дух“. (Иоанн Кассиан. Добротолюбие, т. 11, стр. 21, 22, 31, 32).

Много и еще можно было бы привести подобных воззрений святых отцов, изучивших этот вопрос на собственном опыте, но ограничимся этим.

Истинность своих воззрений на питание св. отцы доказывали лучше всего: 1) своею мудростью, 2) чистотою жизни и 3) долголетием, так как большинство из них доживало при этом до глубокой старости, сохраняя до последних дней поразительную ясность мысли и силу воли.

На вышеприведенные рассуждения и доводы современные рабы чрева, немогущие и нежелающие расстаться со своими животными привычками, обыкновенно, возражают, что подобное скудное питание возможно только в монастырях, где люди ничего не делают., не несут де никакого тяжелого труда, а только спят, да Богу молятся; для мирского же человека, напряженно трудящегося, такое питание совершенно невозможно. Возражение это заключает в себе ясную клевету. Все подвижники, проповедавшие скудное питание, считали великим пороком праздность и буквально все время, остающееся от молитвы, которая есть тоже очень нелегкий труд, посвящали постоянным трудам. Мы видим среди аскетов массу лиц умственного труда, каковы вышеупомянутые святители Василий Великий и Иоанн Златоуст, которые, кроме неусыпной деятельности, оставили нам целые томы сочинений, на самые серьезные богословские темы; другие все время проводили в труде физическом, уделяя самое малое время на сон и отдых. Достаточно взглянуть хотя бы в Сарове на те 5 колодцев, которые были вырыты руками преподобного о. Серафима, чтобы раз навсегда оставить обвинение подвижников в праздности; нет, это люди постоянного неусыпного труда, такого труда, о котором мы, миряне, не можем даже без страха подумать, не только его совершить. В настоящее время, однако, и в светской литературе накопилось немало фактов, доказывающих, что малоядение, сравнительно скудное питание есть источник здоровья, выносливости и силы, и, наоборот, обильное питание только на вид делает человека здоровым, вернее полным, мускулистым, но отнюдь не истинно здоровым и выносливым. В последнее время, с развитием вегетарианства является почти твердо установленным, что на всех состязаниях в силе по ловкости последнего времени пальма первенства остается за вегетарианцами, так, напр., в прошлом году очень много говорилось в немецких газетах о результатах состязания пешеходов между Берлином и Дрезденом.

Расстояние между этими городами в 202 килом., или 189 вер, надо было пройти с лидерами без отдыха в течение не более 45 часов.

К старту явилось 32 пешехода, все члены разных спортивных клубов. Из них, несмотря на отвратительную погоду (град, дождь и буря), пришли в норму 12 человек, причем 1-й К. Манн прошел все расстояние без отдыха в 26 час. 58 мин.

Первые шесть победителей пришли почти свежими и неутомившимися, хотя и последний из них прошел расстояние вместо 45 часов в 34 часа.

Девятым пришел некий Гаде, 59-ти летний мужчина, сделавший все расстояние в 39 час. 58 мин.

Между явившимися к отделу пешеходами было 18 человек вегетарианцев и 14 не вегетарианцев, к финишу же пришли 9 вегетарианцев и 3 не вегетарианца, причем первые шесть победителей, показавшие лучшее время, все вегетарианцы.

Манн, который пришел первым и побил все попутные рекорды, – строгий вегетарианец, а 59-ти летний Гаде также вегетарианец.

Известные пешеходы, Аллен из Англии и Беге из Берлина, остались за флагом.

Первый победитель, Карл Манн, 28-ми лет не только строгий вегетарианец, но уже восемь лет не употребляет спиртных напитков, не курит, не употребляет кофе, чаю и др. возбудительных напитков, а последние 11/2 года исключил из своего питания молочные продукты, яйца и даже стручковые овощи.

К финишу (подле Берлина) он пришел настолько свежим и бодрым, что, переступив чрез ленту, вызвал тут же из присутствовавших пешеходов желающих сейчас же состязаться с ним на один круг трека, но никто не решился.

59-летний Гаде, пришедший на 5 часов раньше нормы, ведет вегетарианский образ жизни в течение 30 лет.

В своей приветственной речи профессор д-р Ферстер сказал:

– Кто может еще что-нибудь возразить против вегетарианства после такой блестящей победы вегетарианцев в этом состязании?

Таковы факты, выдвинувшие интерес этого состязания далеко за пределы чисто спортивного события.

А вот еще интересный факт, относящийся сюда и свидетельствующий, как много ложного, противоречащего фактам в общепринятых понятиях о питании.

На – днях только я прочел в одном из журналов беседу с прославившимся своими двумя сорокадневными постами доктором Таннером.

Таннеру, который теперь живет в Америке, в настоящее время 72 года. Jeh bin 72 jahr.

– Iung (не aet, а jung), – заявил он непереводимой немецкой фразой.

Много лет тому назад Таннер, страдая болезнью сердца, был приговорен врачами к смерти.

Он узнал, что ему, по мнению врачей, остается прожить не более 10–12 дней. Это привело его в такое отчаяние, что он перестал есть и пить.

Однако, через неделю ему стало значительно легче, а через две он, к удивлению врачей, почувствовал, что начинает серьезно поправляться.

С тех пор он стал лечиться периодическим постом.

Теперь лечение постом – способ, впрочем, далеко не новый, – начинает заметно распространяться и приобретает много адептов, особенно в Америке.

Все это доказывает, что организм человеческий не в такой уже рабской зависимости от количества пищи, как это принято думать.

Можно было бы привести еще много фактов, свидетельствующих о том, что сравнительно скудное питание, малоядение есть источник истинного здоровья и делает организм более трудоспособным и выносливым; только дается это не сразу, а путем постепенного отвыкания. Фактов, указывающих на крайний предел понижения пищи, на то, каков абсолютный минимум, при котором еще может без всякого расстройства функций поддерживаться жизнь и деятельность нашей телесной машины, в настоящее время не много; слишком мало охотников в настоящее время ради истины подвергать себя подобным опытам; несомненно однако, что и теперь в некоторых истинных монастырях можно встретить факты, доказывающие, что этот абсолютный минимум очень мал и что рассказы о подвигах прежних святых не заключают в себе ничего невероятного и невозможного.

В виду этого особенно интересным представляется факт, описанный в газете «Новости дня», касающийся одного мирского человека, мне лично знакомого – нижегородца – частного поверенного Ал. Зацепина, который путем постепенного отвыкания дошел до того, что теперь может существовать прекрасно себя чувствуя, принимая пищу в 48 часов раз и притом вегетарианскую. Вот что читаем мы о нем.

Один из Московских убежденных вегетарианцев мне сообщил, что он (Ал. З-ин), придерживаясь вегетарианского режима лет 20 (ему под 50), дошел до того, что есть один раз в двое суток и в этот сорока – восьми часовой промежуток между принятием пищи чувствует себя прекрасно. Особый же подъем физической и нравственной работоспособности он чувствует в течение вторых суток поста.

Заграничные газеты и журналы, посвященные вегетаризму, сообщают много поразительных данных о подвигах вегетарианцев, питающихся одними сырыми плодами.

Все это свидетельствует об изумительной гибкости человеческого организма и о не менее изумительном невежестве нашем в вопросах питания. «Новости дня» 1902 г. Июля 17, 18 и 15.

Дошел до этой нормы сей муж постепенно. Вот как сообщает он мне об этом в письме: «Количество своего питания я уменьшал постепенно в течение последних 10-ти лет: сначала я питался обыкновенно, как все, 4 раза в день, потом года 2 ел только по 2 раза в день, затем 5 лет через 24 часа раз, а теперь вот уже около 3-х лет питаюсь через 48 часов».

В творениях св. Отцов мы встречаем указания на необходимость известной постепенности в отвыкании от привычного количества пищи; вот что, напр., рассказывается в житии препод. Досифея, ученика известного аввы Дорофея: «Когда пришло время вкушать пищу, авва Дорофей сказал ему: «ешь до сытости, только скажи мне, сколько ты съешь». Он пришел и сказал ему: «я съел полтора хлеба, а в хлебе было четыре литры». Авва Дорофей спросил ого: «Довольно ли тебе сего, Досифей?» Тот отвечал.: «Да, господине мой, мне довольно сего». Авва спросил ого: «Не голоден ты, Досифей?» Он отвечал ему: «Нет, владыко, не голоден». Тогда авва Дорофей сказал ему: «В другой раз съешь один хлеб, а другую половину хлеба раздели пополам, съешь одну четверть, другую же четверть раздели на двое и съешь одну половину». Досифей исполнил так. Когда же авва Дорофей спросил ого: «Голоден ли ты, Досифей?» Он отвечал: «Да, господине, немного голоден». Чрез несколько дней опять говорил ему: «Каково тебе, Досифей? Продолжаешь ли ты чувствовать себя голодным?» Он отвечал ему: «Нет, господине, молитвами твоими мне хорошо». Говорит ему авва: «Итак отложи и другую половину четверти». И он исполнил сие. Опять чрез несколько дней авва Дорофей спрашивает у ного: «Каково тебе теперь, Досифей, не голоден ли ты?» Он отвечал: «Мне хорошо, господине». Говорит ему авва: «Раздели и другую четверть на двое, и съешь половину, а половину оставь». Он исполнил сие. Итак, с Божиею помощью, мало-по-малу от шести литр, а литра имеет двенадцать унций, он остановился на восьми унциях, т. е. шестидесяти четырех драхмах, ибо и употребление пищи зависит от привычки. Юноша сей был тих и искусен во всяком деле, которое исполнял; он служил в больнице больным, и каждый был успокоен его служением, ибо он все делал тщательно».

Но, возразят мне, у нас есть наука; ее указаниями подобает более руководствоваться, чем опытом монахов – аскетов и житейскими фактами. «Какая наука?» – спрошу и я. Если истинная наука, то таковой еще в целом у нас нет; если же так называемая факультетская наука, то знаете – ли, что она из себя представляет и не слишком – ли увлекаетесь вы ею? Так как истина едина и непреложна, то и выводы истинной науки должны совпадать с откровением Божественным; если же этого нет, то наверное можно сказать, что положение это научное несовпадающее с Божественным откровением, будет недолговечно. Но послушаем лучше, что говорит по этому поводу наш знаменитый философ – христианин Вл. Серг. Соловьев.

Много есть благ на свете, но одно только есть такое, которое совмещает в себе все остальные и ничем заменено быть не может. Всякое благо, взятое отдельно от Царствия Божия, не только отлучает нас от этого Царствия, но и само оказывается суетным и тщетным; подчиненное же и согласованное единому Царствию Божию, оно восполняет и совершает его для нас и само в нем получает пребывание вечное. Хорошее дело, напр., наука и конечно она имеет свое и весьма большое место в Царствии Божием, но если кто принимает науку за высшее или хотя бы за безусловно самостоятельное благо, независимое от Царствия Божия, тот не только от этого Царствия себя отделяет, но и истинную науку теряет, ибо истинная наука есть та, которая находится в живом и внутреннем единстве со всем, т. е. входит в Царствие Божие (Вл. Сол. т. 4 стр. 551. История и будущность теократии). В другом своем капитальном труде «Философские начала цельного знания» Вл. Соловьев говорит следующее: «Свободная теософия или цельное знание есть органический синтез теологии, философии и опытной науки и только такой синтез может заключать в себе цельную истину знания: вне его и наука, и философия, и теология суть только отдельные части или стороны, оторванные органы знания и не могут быть таким образом ни в какой степени адекватны самой цельной истине.

Ибо, так как истинная наука невозможна без философии и теологии так – же, как истинная философия без теологии и положительной науки и истинная теология без философии и науки, то необходимо каждый из этих элементов, доведенный до истинной своей полноты, получает синтетический характер и становится цельным знанием. Так положительная наука, возведенная в истинную систему или доведенная до своих настоящих начал и корней, переходит в свободную теософию; ею – же становится и философия, избавленная от своей односторонности, а наконец и теология, освободившись от своей исключительности, необходимо превращается в ту – же свободную теософию, и если эта последняя вообще определяется как цельное знание, то в особенности она может быть обозначена как цельная наука, или же как цельная философия, или, наконец, как цельная теология; различие будет здесь только в исходной точке и в способе изложения, результат же и положительное содержание одно и то – же (Вл. Сол. т. I, стр. 265). Не то мы видим в современном знании: современная философия, недавно еще бродившая в потемках материализма и других всевозможных учений, начинает теперь, слава Богу, выбираться на истинный путь спиритуалистических воззрений; относительно материализма многие выдающиеся философы, напр. Вундт, заявляют категорически, что «материализм можно считать навсегда превзойденной ступенью философского развития» (Новый путь. Отчет о лекции Булгакова, стр. 77. Март). Положительная наука, однако, продолжает упорно держаться чисто материалистических воззрений, мало обращая внимания на философию и совершенно игнорируя теологию. Все это доказывает, что мы очень и очень далеки еще до цельного знания или другими словами, что мы почти ничего еще не знаем. Итак, истинной науки в целом у нас еще нет: она разбросана отдельными кусочками, обрывками среди хаотической массы всяких теорий, неверных выводов, скороспелых обобщений, неверно наблюденных, неверно оцененных фактов, составляющих содержание так называемой факультетской науки, подобно тому, как отдельные зерна жемчуга разбросаны в массе никуда негодного, и никому ненужного морского песка, или как отдельные жилы золота среди почвы непроходимой Сибирской тундры. Да не подумает кто, что я отрицаю науку. Нет, только утверждаю, что современная факультетская наука представляет из себя такую смесь истины с заблуждением, в которой не легко разобраться даже и посвященному в нее. Поэтому по меньшей мере является большим вопросом, как отнесется будущая истинная наука и истинная философия к вопросу об аскетизме. Тут уместно вспомнить следующие слова Спасителя: «небо и земля прейдут, слова же Мои не прейдут».

Что касается в частности интересующего нас вопроса о питании, то в современной факультетской науке существует на этот счет большая путаница. Лет 60 тому назад несколько молодых немецких ученых решили научным путем, путем кабинетного опыта, определить, сколько необходимо человеку ежедневно питательных веществ для правильного питания. В основу своих опытов они положили следующее рассуждение: главную составную часть каждого организма составляет белок, из которого состоят все главнейшие органы тела, – мозг, мышцы и проч., и который в химическом отношении характеризуется присутствием азота, которого нет ни в жире, ни в прочих составных частях организма. Под влиянием жизни белок постоянно разрушается; потеря эта пополняется белком пищи; если количество белка или все равно азота, введенного с пищей, будет меньше количества азота, выделенного в то же время организмом, то, очевидно, этот излишек выделенного азота падает на разрушение белка тканей организма, следовательно, в пище белка недостаточно и организм голодает; если же количество азота, введенного с пищей, равно количеству азота, выделенного организмом за то – же время, то организм находится в равновесии (т.к. наз. азотное равновесие, которое они и приняли за критерий нормальности).

Условившись в этом, эти ученые – Фойт, Петенкофер, Молешот и друг. определяли точно количество азота в суточной порции пищи и количество азота во всех выделениях организма, и пришли к тому заключению, что для поддержания азотного равновесия или все равно для того, чтобы организм не голодал, нужно чтобы суточная порция пищи содержала: 120 грм. белка (по Молешоту 130 грм.), 84 грм. жира и 404 грм. углеводов. В переводе на пищу это выходит, приблизительно, следующее: суточная порция взрослого человека 500 грм. (около 11/2 фунта) пшеничного хлеба, 230 грм. говядины (3/4 фунта), 250 грм. (11/2 стакана) неснятого молока, 250 грм. (3/4 фунта) пшеничной муки, 300 грм. (около фунта) картофеля, 1/2 фунта (150 грм.) незрелых садовых овощей, 30 грм. (1/12 фунта) масла. Такая порция содержит: 120,1 грм. белка, 65,7 жира и 527,0 углеводов.

Если питаться одним ржаным хлебом, то надо употребить в сутки около 8 фунтов (1.800 грм. содер. 81 грм. белка) (Ламан 32 стр.). Следовательно, по этой норме выходит, что если питаться одним хлебом с водой, то надо съедать в сутки более коровая. Мясо. 120 грм. белка заключается в 720 грм. или 2 фунтах. Молоко. 120 грм. белка почти в 3 – х литрах, т. е. 24 стаканах. 1 литр – содержит 35 грм. белка и т. д.

Цифры эти, благодаря кажущейся логичности рассуждений и точности метода, были признаны за непреложную истину, с непременным и логически вытекающим из них выводом, что питание хлебом и вообще растительной пищей, содержащей сравнительно малый процент белка, по меньшей мере крайне затруднительно и что самое естественное и нормальное питание смешанное, при чем белок легче всего ввести в форме мяса. Эти данные в сущности, как увидим ниже, по меньшей мере крайне сомнительные, легли в основу всех дальнейших рассуждений, расчетов и выводов касательно питания вообще и настолько укрепились в сознании общества, что всякое иное воззрение на питание встречалось и встречается недоверчиво, с улыбкой, как утопия какая-нибудь и заблуждение. Но обратимся к той – же науке, но только к новейшей, откроем, напр., гигиену проф. Ф. Гюппе, в которой собраны новейшие проверочные исследования по тому – же вопросу. Что мы здесь находим? На стр. 332 мы имеем сводную таблицу новейших исследований норм питания; из нее мы узнаем следующее: проф. Hirschfeld в опытах над самим собою нашел, что для поддержания азотного равновесия нужно для нeго всего только 39 грм. белка при 173 грм. жира и 378 грм. углеводов. Фойт в опытах над вегетарианцем – 49 грм. белка, 43 грм. жира и 437 грм. углеводов. Kumagava – опыт над самим собою – 55 грм. белка, 23 грм. жира и 574 грм. углеводов. Проф.Scheube- при исследовании над японцами – 90 грм. белка, 12 грм. жира и 452 грм. углеводов. Ткач по Rechenberg’y – 65 грм. белка, 49 грм. жира и 485 грм. углеводов. Баварец по Фойту – 145 грм. белка, 67 грм. жира и 500 грм. углеводов. Швед по Hutgren’у и Zandergren’у – 189 грм. белка, 101 грм. жира и 673 грм. углеводов. Как видите, цифры настолько разнообразны, что невольно является вопрос: где – же истина? Истина по меньшей мере еще не открыта наукою. Очень большим подтверждением истинности вышеупомянутых старых воззрений Фойта, Молешота, Петенкофера и др. считали то, что проверочное исследование народного питания в жизни рабочих, крестьянина зажиточного, городского населения и проч. дали якобы те – же приблизительно цифры, какие получили вышеупомянутые ученые в своих опытах. Но, во-первых, доподлинно известно, что во многих случаях при исследовании питания рабочих, крестьян и т. п., цифры были получены гораздо меньшие, – в этих случаях исследователи обыкновенно решали, что имеется здесь голодание, несмотря на то, что люди эти, якобы голодающие, в течение многих лет совершали огромную работу при этой пище и были сильнее и выносливее, наверное, самих исследователей – ученых, питавшихся по всем правилам науки. А главное, данные этих исследований констатирует только тот факт, что большинство людей, в силу греха плотоугодия – страсти насыщать свое чрево, питаются больше, чем следует; цифры – же, полученные Петенкофером, есть только минимум привычки, а не абсолютный минимум или, вернее, даже не минимум, а максимум, дальнейшее превышение которого уже не может быть усвоено человеком без явного нарушения здоровья вследствие объядения и на котором поэтому и остановилось большинство склонного к чревоугодию человечества.

Источник ошибки в опытах Фойта, Петенкофера, Молешота и др. заключался в том, что человек рассматривался как машина или пробирка, тогда как на самом деле человек есть живое существо, способное, с одной стороны, приспособляться, а с другой – на всякое нарушение привычки – лишение привычного нервного возбудителя – в первое время реагировать временным разстройством организма, в том числе и изменениями в обмене веществ, примером чего могут служить расстройства организма, наблюдаемые у привычного курильщика, если его временно лишить табаку; потом эти расстройства выравниваются, но в первое время они бывают очень сильны и может быть даже отражаются на обмене веществ. При опытах имели дело с людьми, привыкшими к известному питанию в количественном и качественном отношениях, и потому всякое отступление от этой привычной нормы сопровождалось расстройством азотного равновесия; равновесие сохранялось только при цифрах привычного минимума. Опыты, конечно, были не слишком продолжительны; если бы вышеозначенные ученые продолжили свои опыты на продолжительное время, то организм, наверное, привык бы мало-помалу к уменьшенной норме и цифры, при которых азотное равновесие сохраняется, получились бы, наверное, иные – гораздо более низкие. Подтверждением сказанному служат вышеприведенные опыты иных ученых над вегетарианцами, японцами и друг., при которых получились и цифры значительно меньшие Петенкоферовских. Эти соображения имеют отношения вообще к опытному методу и должны всегда предостерегать нас от чрезмерного увлечения им, особенно в таких сложных вопросах, как вопрос питания. Итак, резюмируя все сказанное, мы видим, что в науке современной нет точных данных, определяющих количество пищи, необходимое человеку. Еще больший упрек можно сделать современной факультетской науке за то, что она совершенно игнорирует связь между количеством и качеством пищи и духовной сферой человека – связь между плотью и духом. А между тем для человека знание этого гораздо важнее, чем то, как откормить наилучшим образом свое тело. Едва – ли может подлежать сомнению, что связь эта существует, и при том самая тесная: за это говорят, кроме априорных соображений, опыт и наблюдение тысячи гениальных людей. Между тем в науке этот вопрос почти совершенно игнорируется: две – три тоненьких брошюрки – вот все, чем исчерпывается литература научная по данному вопросу, обыкновенно в этом случае произносится древнее языческое изречение: «mens sana in corporе sano», принимаемое без всякой критики на веру за какую – то абсолютную истину. А между тем это языческое воззрение, верное разве только по отношению к каким-либо грубым телесным недугам, оказывается совершенно ложным и односторонним при более широком взгляде на вещи. Мы, христиане, имеем мученичество, имеем подвижничество, доказывающие, что есть еще иной могучий источник для укрепления и здоровья человеческого духа, способный возвысить его до величайших подвигов. Мы имеем, наконец, слово Божие, глоголющее: «сила Моя (т. е. Господня, совершается в немощи» (2Кор. 12:9) и паки глоголющее: «иже Христовы суть, плоть свою распяша со страстьми и похотьми». Если обратиться теперь к научной постановке этого вопроса, то мы здесь встречаемся, можно сказать, с курьезом; гигиена, т. е. наука о здоровье, оказывается, еще не выяснила самого основного вопроса – вопроса о том, что такое здоровье, не только, что такое mens sana, но даже corpus sanum, что такое здоровое тело, в чем заключается критерий или признаки здоровья телесного. Вот что по этому поводу говорит д-р медицины Пясковский: «Позволю себе остановиться на вопросе в научной tго постановке, а именно на вопросе: что такое здоровье? В самом деле, знаем ли мы сами, медики, что такое здоровье, даже с механико-физиологической точки зрения? Средняя норма? Но ведь это фикция. Это так относительно и так зыбко... А об идеале здоровья и говорить нечего, так как он есть ни больше, ни меньше, как плод фантазии. Ведь если за критериум здоровья принять физическую силу и выносливость индивида, то еще подлежит сомнению состояние здоровья его психики. Не видим ли мы часто, что физические силачи иногда обладают крохотными, мизерными психическими способностями? Не видим ли мы также, что хилые в физическом отношении люди являют иногда поразительное величие духа, необыкновенную силу воли и гениальный ум, да еще и живут притом до 100 лет? Тот ли человек здоров, который носит богатырское, полное физических сил тело и не доживает до глубокой старости, или тот, кто в физическом отношении слаб и живет до глубокой старости? Ведь все это такие вопросы, на которые мы, медики, до сих пор не можем дать удовлетворительного ответа. Все это вечно старые и вечно юные вопросы, ибо связь между духом и телом, с одной стороны, и между жизнью и смертью, с другой – не подлежат какому-либо одному методу исследования, а требуют многих методов с различных точек зрения и по различным масштабам. Не даром же, как выражается известный русский ботаник, профессор Фаминцын, вся область психики органического мира ждет своего Коперника и подобно тому, как до Коперника люди думали, что земля есть центр и основание вселенной и только после бессмертного открытия Коперника узнали, что не только земля, но и вся солнечная система среди необъятного мироздания есть ни больше, ни меньше, как ничтожная пылинка, так, быть может, воззрение, что материя есть центр и основа психики, со временем разлетится и исчезнет, как дым и материя с ее атомами окажется ничтожеством перед могуществом и необъятностью в динамическом и пластическом отношении мира неизведанной еще психики. И стоит только медику стать на точку зрения чистокровного материалиста, как он не в состоянии будет метафизикой материализма уяснить себе самых повседневных и ординарных явлений, как в сфере психики человека, так и в сфере чисто соматических явлений весьма сложной организации его».

Указав далее, что недавно еще доминировавшие в науке взгляды Фохтов, Молешотов, Бюхнеров и т. п., утверждавших, что дух человечества такой же продукт мозга, как желчь – печени и моча – почек, не выдержали самой легкой критики и никого уже теперь не удовлетворяют, Пясковский заключает следующими словами: «из приведенных фактов ясно, как Божий день, что механический взгляд на зависимость духа человеческого от его тела не выдерживает даже малейшего прикосновения трезвой научной критики, ибо факты в данном случае оказались сильнее предвзятой гипотезы» (Гигиена и христианство. Душ. чт.).

Чтобы покончить с вопросом о питании в его отношении к аскетизму, я должен еще упомянуть о новейших взглядах на питание; взгляды эти, хотя еще и не получили прав гражданства в науке, но с каждым днем привлекают к себе все более и более приверженцев среди врачей и ученых, особенно за границей и в частности во Франции. Это учение проповедует не плотоугодие и объядение, но воздержание и малоядение, – выводы его таким образом не противоречат, а совпадают со взглядами на тот – же предмет теологии, а потому можно приветствовать их, как заключающие в себе частицу абсолютной истины, как один из элементов цельного знания по Вл. Соловьеву. Сущность этого учения заключается в следующем: при общепринятом питании, человек потребляет пищевых веществ во много раз более, чем следует. Избыток пищевых веществ, в особенности при сидячей, лишенной физического труда, городской жизни не перегорает в организме, а безбелковые составные части отлагаются в виде жира, а белок пищи дает целый ряд промежуточных продуктов неполного окисления, имеющих по большей части ядовитое действие на ткани организма; эти продукты неполного окисления азотистых составных частей пищи, подобно копоти при плохом сгорании угля, прежде всего загрязняют кровь, изменяют ее нормальный химический состав, и через это сначала нарушают правильное отправление органов тела (функциональные расстройства), а потом приводят и к органическим анатомическим изменениям в важнейших органах тела, обусловливая в конце концов различные болезни. В настоящее время целый ряд самых серьезных болезней сводится многими учеными именно к этой причине; на первом плане здесь стоят различные заболевания нервной системы, от вездесущей неврастении до самых тяжелых психозов и органических заболеваний нервной системы. По учению Шотландской школы, даже прогрессивный паралич – эта самая страшная из всех нервных болезней – имеет в числе прочих причин неправильный состав крови вследствие чрезмерного белкового питания. Затем следуют различные заболевания органов кровообращения, главным образом перерождения сердечной мышцы и сосудов, столь часто приводящие к скоропостижному смертельному исходу; далее апоплексический удар, имеющий в основе также перерождение мелких мозговых сосудов; потом некоторые заболевания почек, болезни обмена – диабет, подагра; некоторые формы так называемого ревматизма и многие другие.

Врачебный опыт показывает, что многие из этих болезней, уже развившиеся, могут давать значительное улучшение после перехода на скудную, преимущественно растительную, пищу, тем более, следовательно, могут быть ею предупреждены.

Критерием здоровья, таким образом, по этому учению является чистота крови, т. е. нормальный ее химический состав. С этой точки зрения всякий курящий, пьющий вино, страдавший ранее какими – либо заразными болезнями, портящими кровь, является человеком нездоровым или, по крайней мере, носящим в себе зародыши болезней, так как a priori можно сказать, что нормальная кровь не содержит в себе ни никотина, ни алкоголя и других подобных ядов, но главный источник порчи крови есть неправильное питание и прежде всего объядение.

Замечательно, что подобный взгляд на происхождение болезней существовал и даже господствовал в науке около 100 лет тому назад в форме так называемой гуморальной теории, но затем был отвергнут; термины: «дурная кровь», «очистить кровь» и т. п. были осмеены и сданы в архив, с тем чтобы через 100 лет снова явиться на свет Божий и быть признанными истинными; еще пример того, как осторожно надо относиться к заключениям факультетской науки.

Итак, резюмируя все вышеприведенные данные о питании, мы должны сказать, что ни младенствующая наука, ни личный опыт простого смертного человека, особенно мирянина, извратившего свою естественную природу массой побочных привычек, живущего не по правде Божией, а по воле своего грехолюбивого сердца, не содержат в себе достаточных оснований для серьезного отрицания аскетических взглядов на питание; напротив, есть много данных, говорящих за то, что в этих взглядах много истины и что истинное знание не современная факультетская наука, а наука будущего, которая будет изучать не одно только тело человека, но всего человека – тело во взаимодействии с духом, оценить по достоинству взгляды аскетов – подвижников, гарантированные чистотою их сердца и долголетием.

«Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли» (Евр. 11:38)

«Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:12)

Теперь поговорим о воздержании плотском – о целомудрии, чрезмерные заботы о котором также показались довольно странными, противоречащими природе человеческой, моему собеседнику. Выло время, и не так давно, какие-нибудь 25 – 30 лет тому назад, когда представители медицинской науки считали воздержание – целомудрие в возрасте зрелом и даже в юношеском вредным для физического здоровья, объясняли этим целый ряд расстройств организма, как-то: общую слабость, малокровие, нервные некоторые симптомы и, увы! проповедывали ужасные вещи.

В настоящее время, слава Богу, большинство врачей, серьезно занимавшихся этим вопросом, начинают сознавать грубую ошибочность вышеприведенных воззрений и полную безвредность и даже пользу воздержания для здоровья как физического, так и душевного. Если мы откроем лучшие современные руководства по психиатрии, как-то: Крафт Эбинга, Крепелина и др., то после пространного рассуждения о крайне вредном влиянии половых излишеств на психическое здоровье человека, способных вызвать самые тяжелые нервные и душевные заболевания до полного неизлечимого помешательства, мы находим, что, наоборот, полное воздержание от половых сношений никогда не может вызвать никакого сколько--нибудь серьезного расстройства у здорового человека. Только у лиц, наследственно предрасположенных к нервным и душевным заболеваниям, т. е. уже от природы ненормальных, по мнению некоторых психиатров, половое неудовлетворение может иногда якобы вызывать усиление нервных и психических ненормальностей; да и в этих случаях вредное влияние обусловливается, по-видимому, не отсутствием самого физического акта, а косвенным путем – психологически; так у Крафт-Эбинга читаем: «Если у женщины указывают нам на воздержание (от этих сношений), как на причину помешательства, то всегда нужно обратить внимание на то, не служит – ли скорее в данном случае такою причиною невыполнение призвания супруги и матери, а вместе с тем неудовлетворение известных нравственных и общественных стремлений женщины». (Психиатр. Кр. Эбинг. стр. 257. Изд. И).

Известный русский психиатр Сикорский в своем труде о жизненных вопросах нервной гигиены говорит: «Воздержание не приносит вреда здоровью. Легче воздерживаться от вступления на этот путь, нежели возвращаться вступившим на него. Чем в более раннем возрасте нарушается девственность, тем большие опасности предстоят, потому что практика чувственности в раннем возрасте является почти роковой по своим физическим и нравственным последствиям».

Знаменитый Нью – Йорский невропатолог Sowers говорит, что врачи (теперь уже к счастью немногие), позволяющие, а иногда даже советующие нецеломудрие, стоят на ложной дороге. Из своего громадного личного опыта в области нервных болезней Говерс заявляет, что никто и никогда не чувствовал себя хуже вследствие полового воздержания.

На международном конгрессе гигиены в Брюсселе в 1877 г. доктор Jules Worms, бывший главный врач госпиталя Ротшильда в Париже, по вопросу о воздержании высказал следующее: «разврат имеет достаточное число своих адвокатов, которые утверждают, что молодым людям воздержание вредно в гигиеническом отношении».

Что касается меня, то практика и опытность также как и физиологические наблюдения, привели меня к убеждению, что воздержание должно быть советуемо мужчине. Даже в случаях, где оно вынуждено, как я наблюдал это в течение всей моей медицинской карьеры, оно вовсе не влечет за собой каких – либо расстройств здоровья, о котором так твердят повсюду». Доктор Z.Bourgois в своем сочинении, касающемся данного вопроса, говорит: «мнимою невозможностью и мнимым вредом воздержания просто хотят оправдать распущенность». То же самое свидетельствуют военные врачи при продолжительных морских кампаниях. Доктор В. П. Окороков пишет: «в среде современного общества держится нелепый предрассудок, что для мужчины невозможно такое же целомудрие до брака, как для девушки. Думают, что воздержание подвергает серьезной опасности наше здоровье, что оно вредно. Выдающиеся врачи древности, на основании врачебного опыта, признавали, что природа награждает мужчину за воздержание силою и свежестью организма».

Год тому назад д-р Михайлов поместил в «Спутнике Здоровья» статью о воздержании в юношеском возрасте; в этой статье есть много интересных на этот счет указаний. Вот что, между прочим, читаем мы в этой статье: «У нас издавна установился превратный взгляд, – именно полагают, а- к сожалению – некоторые врачи поддерживают это мнение, будто воздержание вредно для здоровья молодых людей, создавая почву для различных нервных заболеваний, но против этого, ни на чем неоснованного утверждения резко высказываются многие известнейшие медицинские авторитеты, как Риббинг, Фюрбрингер, Эйленбург, Гегар, Форель и друг., утверждающие, что половое воздержание абсолютно безвредно. Целомудрие не вредит ни телу, ни душе, говорит Риббинг. Лет пятнадцать тому назад Норвежское общество для поддержания общественной нравственности обратилось к профессорам медицинского факультета в Христиании с просьбой разрешить вопрос: правда – ли, как некоторые врачи утверждают, что целомудрие – вредно, являясь источником целого ряда болезней? Профессора медицины, обсудив вопрос на общем заседании, формулировали свое решение следующим образом: «высказываемое и появляющееся в различных периодических изданиях и книгах мнение, что целомудренный образ жизни вреден для здоровья, признается единодушно всеми нами совершенно ложным. Мы не знаем ни одной болезни, ни одного недуга, причиной которого служило бы половое воздержание». Под этим заявлением подписались профессора медицинского факультета в Христиании: Николаис, Винге, Иокман, Гейберг, Гьерт, Ванн, Мюллер, Шенберг. Глубоко ошибаются также те, которые смотрят на удовлетворение половой страсти как на средство, излечивающее различные нервные болезни».? «Я еще не видал, замечает Форель, известный цюрихский психиатр, чтобы подобное лечение излечивало нервных больных; но видел зато, что пользовавшиеся этим лечением заболевали в конце концов еще и венерическими болезнями». (Спутник Здоровья 1902 г. № 44).

Но сколько авторитетов мы ни приводили бы, все – таки очень многие никогда не согласятся с этим: «это, скажут они, неестественно, противоречит природе, а следовательно и ложно». Что если все проникнутся этой идеей – род человеческий тогда должен погибнуть. «Это возражение, которое и теперь многих смущает, очень древнее 19 столетий тому назад великий духовный муж, апостол Павел, пришел в языческий город Иконию и начал между прочим проповедывать о целомудрии. С недоумением слушали его грубые язычники, но не все: из окна соседнего дома слушала его проповедь красавица телом и такая же красавица душею, чистая и непорочная 19 -ти летняя девушка Фекла, сосватанная за богатого и знатного язычника Фатира. Она одна поняла апостола – поняла тщету предстоящей ей жизни, и всю прелесть жизни духовной, и великое значение девства для этой жизни («незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу»). Оставив жениха, а потом и родительский дом, она в конце концов последовала за апостолами и приняла на себя трудный апостольский подвиг, который и совершала в течение всей своей жизни, несмотря ни на какие трудности и мучения, за что и получила прозвание равноапостольной. Грубые язычники, возмущенные таким результатом проповеди апостола, схватили ап. Павла и повели на суд, где так формулировали обвинения против него: «Этот человек предлагает новое и странное учение, пагубное для рода человеческого, именно порицает брак, который всякий справедливо может назвать началом, корнем и источником природы нашей, от которого произошли отцы, матери, дети, семейства, города, поля и села; который дал начало мореплаванию, земледелию и всем многоразличным искусствам, которому обязаны бытием своим царство, государство, законы, власти, судилища, войска, начальства военныя, через который явились: философия, риторика и весь рой свободных наук, от которого, наконец, что всего лучше, существуют храмы, капища, жертвы, обряды, таинства, обеты и молитвы... И это – то самое, о чем я говорю, т. е. брак, он порицает, хулит и всех убеждает ненавидеть, а какое – то девство, о котором я не умею сказать, в чем состоит оно, выхваляет... Кроме того, я узнал от некоторых, что он хвалит безбрачие и представляет чудным делом то, чтобы люди не сходились и не вступали в брак, но с любовию принимали на себя бездетство и уединенную жизнь. Что же иное значит это, как не означать уничтожение всего вдруг – и семейств, и народов, и городов, и полей, и искусств, и работ, а короче сказать – обрекать землю на то, чтобы она была пустою и необитаемою? Ибо, если и в этом убедятся все люди, то род человеческий в скором времени прекратится»... (Житие равноапостол. Феклы, 24 сент.).

19-ть веков прошло с тех пор: все так-же, как и прежде, выдающимися мыслителями девство считается одной из величайших добродетелей, тысячи избранников Божиих прошли этим путем и воочию на примере своей жизни показали нам всю духовную красоту девственной жизни, а род человеческий не погиб: все человечество далеко не прониклось этой идеей, также как не прониклось и никогда на земле не проникнется другими воистину великими идееми, как-то: идее воздержания, идее всепрощения, идее любви Христовой. Возражение это, таким образом, имеет более филологический, нежели философский характер; оно годно только для греческого синтаксиса в качестве примера на условные предложения, а не для построения на нем каких – либо жизненных выводов. В основе его лежит слишком одностороннее материалистическое понимание природы человеческой – игнорирование духовной природы, потребностей человеческого духа. В этом-то благотворном влиянии на дух и заключается главное значение девства – оно дарует человеческому духу вечную юность, возвышает его и делает наклонным ко всему чистому – идеальному. Но послушаем лучше, что об этом говорит один современный русский врач в статье, касающейся данного вопроса и помещенной в газете «Врач» 1894 г.: «Молодой человек, пишет этот врач, не начинавший половой жизни, обладает еще нетронутым запасом половой энергии. Запас этот составляет потенциальную силу, которая, стремясь вырваться наружу, получить удовлетворение, вызывает ряд явлений, характеризующих юность: страстность, порывы ко всему чистому и прекрасному, искание идеалов и борьбу за них, стремление к чему – то неизведанному, которое должно удовлетворить все потребности и запросы человека, более чистую и бескорыстную любовь ко всем людям и, наконец, инстинктивное увлечение всем идеальным и поэтическим, в чем бы оно ни проявлялось. У меня нет уменья достаточно ярко обрисовать «поэзию и мощь юности», и я приведу здесь аллегорию о Родосском гении, прекрасно поясняющую мою мысль: «На стенах Сиракузского портика висела картина, обращавшая на себя внимание всех посетителей в течение целого столетия. На первом ее плане была изображена группа молодых людей и девушек, во взглядах которых можно было читать земные надежды и желания... а посреди них, в центре картины, стоял крылатый гений с челом, окруженным ореолом, с мотыльком на правом плече, а высоко поднятая рука держала зажженный факел... Все говорило о его небесном происхождении. Никто из любовавшихся этой картиной не мог понять мысли, которую вложил художник в свое произведение.. Однажды как – то пришел в Родосс корабль; в числе разных художественных произведений он привез с собой одну картину, как бы служившую дополнением к той, которая висела на стенах портика. Та – же группа молодых людей и девушек, тот же крылатый гений... Но... Мотылек с его правого плеча улетел в высь, факел погас в склонившейся руке... Да и в группе молодых людей и девушек большая перемена: нет прежней сдержанности и строгости, взаимные пламенные объятия пар указывают, что члены группы далеки от стеснения и чувствуют себя совершенно свободными... Не будучи в состоянии и теперь разрешить загадку, Дионисий послал картину ученому пифогорийцу Эпихарму который дал следующее толкование картины. Вся фигура гения – это как бы стальная юношеская мощь, а трепещущий крыльями мотылек на его правом плече и повелительный, пронизывающий блеск его взгляда – не что иное, как символ жизненной силы, все одушевляющей собою. Земные начала группируются около него: они стремятся удовлетворить своим земным желаниям, но гений грозит им своим горящим факелом и заставляет их повиноваться своим законам. Взгляните теперь на другую картину... Вы видите на ней переход от жизни к смерти... Факел погас и опрокинулся; гордая голова гения склонилась беспомощно на грудь, повелевавшие очи погасли, жизненная сила иссякла. Земные начала вступают в свои права: юноши и девы змеями обвиваются друг около друга и... открывают шумную оргию... День смерти гения служит для них сигналом к брачным наслаждениям». Что приведенная мною поэтическая аллегория глубоко справедлива, можно подтвердить фактами, известными всем врачам. Начну с природы. Известно, что самцы некоторых насекомых погибают скоро после соития (оплодотворения). Вызвали случаи самоубийства мужчин и женщин после первой ночи. Но еще чаще случается, что даже страстно любящие друг друга супруги в первые дни супружеской жизни впадают на некоторое время в психически подавленное состояние, постоянно носятся с мыслью о смерти, часто плачут и проч.; между такими супругами появляется даже известное враждебное отношение, нечто вроде ненависти – бессознательная месть друг другу за смерть гордого гения. Все это чаще наблюдается у жен, так как громадное большинство мужчин уже раньше брака губят своего доброго гения. Далее, халат – эмблема внешней семейной жизни, – с полным правом может быть отнесен и к внутренней жизни супругов: «Нет прежней сдержанности и строгости», говорит аллегория. И, действительно, «жребий брошен и выбор сделан». К чему же продолжать борьбу и заботиться о своем дальнейшем развитии: ведь и соловей перестает петь, т. е. вести свою соловьиную борьбу, после песен любви.

То же самое воззрение на значение девства мы встречаем и у апостолов, и у святых отцов. Апостол Павел говорит: «неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о мирском, как угодить жене». Есть разность между замужнею и девицею: «незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом, а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу». (1Кор. 7:32–34).

То же говорят и святые отцы; так Иоанн Златоуст пишет: «Павел назвал сребролюбие корнем всех зол (1Тим. 6:10). Девство же имеет достаточную силу иссушить этот корень и вложить в нас другой лучший, производящий все доброе: свободу, дерзновение, мужество, пылкую ревность, горячую любовь к небесному, презрение всего земного». (Златоуст, 1 т., 364).

Итак, тот, кто призван Богом к высшей духовной жизни, кто чувствует в себе призвание и силу для этой жизни, кто не хочет быть простым поденщиком – работником, а светочем, освещающим путь к идеалу Христову, тот пусть не пренебрегает этим средством, пусть не гасит факела, не пригвождает себя крепчайшими узами к земле, – оно дарует ему прежде всего свободу, столь необходимую для духовной жизни, а кроме свободы еще и мощь духа – соделает дух твердым, непоколебимо – крепким, способным противостоять всем невзгодам житейским, а главное, сделает его более восприимчивым ко всему возвышенному, идеальному.

Наш трактат об аскетизме был бы неполон, если бы мы не упомянули, хоть вкратце, о высших аскетических подвигах, куда относятся: измождения плоти, безмолвие и т. п. Сознаю всю трудность предстоящей задачи, так как для понимания смысла и значения этих подвигов требуется подготовка, известный опыт в духовной жизни, которыми обладают из мирян лишь немногие. Первый подвиг – измождения тела, куда относятся: ношение вериг, власяницы, столпничества и т. и., есть средство к укрощению плоти и совершенному укреплению духа. Поясним это. Истинный христианин должен всегда радоваться по слову апостола. «Дух ясно глоголет», что в самом деле нет ничего безумнее и бесплоднее печали, ибо все от Господа, Который благ и многомилостив и лучше нас немощных знает, что каждому из нас нужно и что для нас полезно. Только самый узкий материалистический взгляд на вещь, отрицающий Промысел Божий и сводящий к сей земной жизни все наше существование, может оправдывать это чувство – и считать его таким же законным, как и чувство радости. Но не так бывает в действительности. Человек, кроме духа, имеет еще плоть, которая не любит страданий и как только страдания коснутся ее, она начинает сильно протестовать. В богатстве, в здоровье, в благополучии легко радоваться и можно считать себя даже очень добродетельным человеком, но вот пришли скорби: карман опустел, слава померкла, тело разболелось; против нашей воли и вопреки доводам разума печаль и уныние неудержимой широкой волной врываются в душу человека, смущают ее, расслабляют ее и обнаруживают всю мнимость и несовершенство нашей добродетели; смирение и кротость наша превращается в злобу и мстительность, щедрость – в страшную жадность; вера, которая казалась такой твердой – в ропот и хулу. Истинный подвижник не может, конечно, удовлетвориться таким относительным совершенством, он ищет совершенства безусловного, абсолютного, его идеалом служит совершенства Отца Небесного, к которому он стремится по заповеди Спасителя: «Будьте совершенны, якоже Отец ваш Небесный совершен есть». Он знает, что, как воин познается и закаляется на поле брани, так и истинный воин Христов познается и закаляется в горниле скорбей и искушений, а потому он не боится скорбей, смело идет на встречу им и не только с блогодарением принимает и переносит те скорби и лишения, которые посылает ему Провидение, но и сам еще ставит тело свое в различного рода неблогоприятные условия, чтобы окончательно смирить плоть, приучить ее к терпению, а дух – побеждать ее протесты и в конце концов окончательно восторжествовать над нею.

Достойно замечания, что не одним только монахам приходила в голову мысль подобным способом укреплять свой дух. В светской литературе, именно в известном романе шестидесятых годов Чернышевского «Что делать»? – выведен герой Рахметов, который для укрепления своего духа по временам ложился спиною на доску с вбитыми в нее остриями кверху гвоздями и никому из читающих не приходило в голову считать его сумасшедшим, а, наоборот, он выведен автором как тип положительный, как человек, одаренный необыкновенной духовной силой, – тип будущего. Кто-то возражал мне, что делал он это от избытка сил. Нет, не от избытка, а для прибытка этих сил, с тою-же самою целью, с какою налагали на себя подобные подвиги и подвижники – аскеты, – для достижения такого состояния, чтобы дух никогда не терял упования, а всегда оставался бы спокойным и радостным и в напастях, и в скорбях и болезнях, и «в зиме и в наготе», и в темнице и под ударами палача..

Теперь скажем о безмолвии. Безмолвие есть средство, или, вернее сказать, одно из важнейших условий для упражнения в «умном делании». Умным же деланием называется постоянное внутреннее борение с помыслами, при помощи непрестанного творения в сердце молитвы Иисусовой: «Господи Иисусе, Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного». Самого простого самоанализа достаточно, чтобы подметить тот факт, что каждый человек всегда находится как бы под действием двух сил: одна влечет его кверху – к небесам, другая тянет вниз – пригвождает к земле. Сообразно такому устроению в душу человека постоянно врываются двоякого рода помыслы: одни добрые, которые приятны человеческому духу и действуют на душу успокоительно, другие злые, в изобилии приходящие, которые возмущают душу, расслабляют ее и толкают ее на путь греха и всякого беззакония; они противны ей и, тем не менее, от них она никак отделаться не может. Откуда они? Откуда то лукавство, которое они так часто обнаруживают»? Откуда то безумие, к которому они в конце – концов приводят? Предположим, что от эгоизма нашего, от себялюбивой и сластолюбивой плоти нашей, т. е. другими словами – станем на современную материалистическую точку зрения; но как тогда мы объясним высшее проявление страстей, когда плоть не только ничем не пользуется от них, но, наоборот, даже страдает. Как объяснить, напр., высшее проявление сребролюбия, так называемое «плюшкинство», когда человек во всем себе всегда отказывает, всячески изнуряет плоть, лишь только бы приложить еще и еще к своим сокровищам и находит высшее наслаждение в самом процессе безумного собирания бездушного металла; или возьмем крайнее проявление распутства и чревоугодия. Плоть от них явно страдает, дух возмущается, а помысл все-таки приходит и часто приводит,      вопреки разума и воли, к гнуснейшему поступку. Еще меньшее отношение к плоти нашей, еще более безумными являются высшие проявления таких страстей, как гордость, тщеславие. Нет, это нечто чуждое природе человеческой, нечто извне приходящее, чуждый нарост на богоподобной душе человека. Как бороться с злыми помыслами? Вот вопрос, который, конечно, не мог не занимать св. отцов, так как из помыслов родятся желания, а от желаний зависят поступки. Одних усилий воли человеческой оказывается тут недостаточно. И вот св. отцы открыли могучее средство: это непрестанное творение в сердце молитвы Иисусовой. Она, как некий страж, стоит при дверях души и заграждает их от вхождения туда злых помыслов. Много хвалебных гимнов воспето этому средству. Ей посвящены целые обширные фолианты. Подвизающийся в безмолвии только устами безмолвствует, в сердце же непрестанно творит молитву Иисусову и находится в непрестанном борении с помыслами.

К сожалению, все, что здесь написано, может показаться слишком малодоступным для непосвященного в этот предмет. Чтобы хоть отчасти разъяснить силу, смысл и значение этого средства, я расскажу один факт из собственной жизни. Года два тому назад говел я в Оптиной пустыни. После исповеди я, по совету старца, отправился собороваться. Настроение было самое серьезное – сосредоточенное. Вдруг, после первого помазания елеем, на меня нападает безотчетное смешливое настроение, к третьему Евангелию оно настолько усилилось, что я его едва мог сдерживать, стоял опустив голову и сжав губы, не смея взглянуть в лицо старца от боязни расхохотаться. Вдруг является блогодатный помысл: «твори молитву Иисусову»; лишь только с полным вниманием в глубине своего сердца сотворил я эту молитву, как вдруг почувствовал, что складки лица моего сгладились, напряженные лицевые мышцы расслабли и смешащий меня помысел отлетел от меня куда – то далеко, далеко. Через несколько минут ко мне вернулось прежнее серьезное настроение, и я мог спокойно смотреть в глаза батюшки, только где-то, как-бы вдали, ощущался отголосок прежнего состояния, которое сейчас же приближалось; как только я ослабевал в творении молитвы Иисусовой. Так открыл мне Господь силу этой чудной молитвы. Как бы и еще объяснить вам это? Попробуйте как-нибудь, во время богослужения, хоть, например, во время пения «Иже Херувимы», с полным вниманием и сосредоточенностью мысли непрестанно повторять в сердце молитву Иисусову и, быть может, удастся вам, хотя на несколько мгновений, уловить такое душевное состояние: в душе вашей водворяется какая-то особая тишина; вы сосредоточены, в душу вашу не проникает ни одного постороннего помысла, вы стоите, как очарованы; как-то особенно ясно слышите вы пение, которое как бы сливается с непрестанно повторяемой в вашем сердце молитвой Иисусовой. В душе вашей нет помысла о том, хорошо поют или плохо, хотя вы ясно различаете каждый звук, а главное, чрезвычайно ясно понимаете смысл и значение каждого слова; душевные ваши очи отверсты, и внешние очи телесные начинают по-другому воспринимать впечатления. Вот взор ваш упал на предстоящую перед вами икону. Вы вдруг начинаете замечать на ней массу мельчайших подробностей, которые прежде ускользали от вашего взора: слезы на глазах Богоматери и т. п. Перспектива резко выступает и икона стоит перед вами как бы живая. Вы испытываете блаженное состояние: иногда кажется, как будто вы отделились от земли и висите в воздухе. Описанное состояние, которое каждый может испытать, может служить слабым отблеском того душевного состояния, к которому стремится безмолвник. Возведите его в квадрат, в куб, в десятую степень и вы получите тогда представление о душевном состоянии безмолвника. В этом состоянии душевные очи отверсты, двери души преграждены молитвой Иисусовой от вхождения туда всего худого и нечистого. Ум с поразительной ясностью постигает самые трудные вопросы бытия. Сила, влекущая человека вниз к земле, в этом состоянии как-бы парализуется, человек остается под действием одной только силы, влекущей его к небесам. На высших ступенях этого душевного состояния душа приобретает особые свойства, которых мы не наблюдаем у простого смертного, как-то прозорливость и т. п. Такой человек постоянно созерцает Бога и как – бы всегда беседует с Ним. У истинного безмолвника состояние это продолжается не день, не час, а постоянно, не прекращаясь даже и во сне. Иоанн Лествичник говорит по этому поводу следующее: «преуспевший в безмолвии не оставляет делания не только в бодрственном состоянии, но и во сне. Посему некоторые даже и во время сна посрамляют приходящих к ним бесов, и представляющихся им в сновидении блудных женщин поучают целомудрию». (Слово 27-е о безмолвии).

Достигнув столь высокого состояния, уже можно оставить безмолвие. Теперь уже и без этого условия вышеописанное душевное состояние до известной степени сохраняется и обусловливает ту всегдашнюю рассудительность, мудрость, выдержанность и корректность в словах и действиях, которыми характеризуется жизнь великих угодников Божиих. Много еще правил гигиены нарушали подвижники, – жили в душных землянках, спали на голой сырой земле, самым несовершенным образом защищали свое тело от зимней стужи и летнего зноя и т. п. Не будем разбирать этого подробно, так как цель всего этого та-же самая, что и вышеприведенных, подвигов, укажем только на тот факт, что были эти люди несравненно сильнее духом и долговечнее нас, а мы стараемся и питаться, и одеваться, и строить свои жилища по всем правилам гигиены и в то-же время дряхлеем все больше и больше и душою и телом с каждым поколением. Излишняя забота о всем этом приводит в конце концов человека к роскоши, которая, как уже известно давно, одинаково вредно влияет на душевное и телесное здоровье человека. Вот язва, вот злокачественный микроб, на который прежде всего следовало бы обратить внимание истинной науки о здоровье человека. Но... наша наука крайне одностороння и молода; она изучает не целого человека, а только полчеловека – одну плоть его, дух – же, которому подчинено во многом самое тело, совершенно игнорирует; от этого происходит, что многие выводы современной науки о здоровье не заключают в себе самого существенного свойства – жизненности. Чтобы сделать ее жизненной, ей необходимо тесно объединиться с истинной психологией, тогда, быть может, ее выводы и будут совпадать с выводами аскетизма. А то теперь часто бывает так, что ученый гигиенист пишет трактат о чистоте воздуха с сигарой в зубах, «оцеживает комара, верблюда – же поглощает». Теперь еще один маленький вопрос. Понятно, что аскетизм в полном объеме дан не для всех, а только для «могущих вместить». Как-же нам, «немогущим вместить», немощным

и многогрешным, отнестись ко всему вышесказанному? Какой нам вывести отсюда урок? А вот какой: будем по мере своих сил подражать великим подвижникам, будем презирать роскошь и возлюбим простоту во всем и воздержание, не будем очень увлекаться преходящей земной красотой, а будем любить красоту духовную, будем без ропота и с упованием переносить все скорби, которые Премудрый Творец посылает нам для нашего – же спасения, чаще будем прибегать к молитве и будем стараться постоянно поддерживать в себе трезвенное состояние духа, отгоняя от себя злые помыслы, не поддаваясь тем многочисленным соблазнам и искушениям, которые нас здесь со всех сторон окружают. К сожалению, сердце современного человека слишком далеко отстоит даже и от всего этого. Тот-же, кто чувствует в себе достаточно сил и призвания поднять аскетические подвиги во всем их объеме, пусть не страшится приступить к ним, конечно с известной последовательностью и разумностью, следуя во всем указанию св. отцов. Да будет утешением ему на сем узком, и тернистом пути память о том, что не он первый идет им, а что прошли им уже несколько тысяч его братий и чего же достигли? Достигли высокого нравственного совершенства и вечной жизни со Христом. «Могий вместити, да вместит».

Всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. (Мф. 7:17–18)

Вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца ваши, ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом. (Лк. 16:15)

В настоящей главе мы рассмотрим духовные подвиги, которые составляют главную задачу аскетизма и психологические основания монашества. Для этого нам придется сделать маленькую экскурсию в душу человеческую и посмотреть, что она из себя представляет. Экскурсию эту мы совершим по путям, проложенным туда, утоптанным, углаженным, освященным богоносными святыми отцами, которые главной задачей земной жизни считали изучение души и очищение ее от греховных наклонностей, от так называемых страстей, во множестве в ней коренящихся; по слову Спасителя: «Блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Узрят Бога, т. е. познают истину, уразумеют добро и освободят себя от власти зла и тьмы, окружающих со всех сторон падшее человечество.

Страстей, затемняющих и оскверняющих нашу душу, великое множество, но все они, по учению св. отцов, могут быть сведены к следующим восьми основным страстям: гордость, тщеславие, чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль и уныние (скука). Эти страсти суть те пути, по которым зло входит в мир, распространяется и действует в нем. Кто победит в себе эти страсти, тот победит зло. Если бы все человечество (допустим это) победило их, то зло оказалось бы совершенно бессильным и на земле водворилось бы царство добра, царство Божие.

Теперь мы рассмотрим более подробно мировое значение наиболее важных страстей, тогда для нас станут ясны психологические основания монашества, то, что заставляет человека оставлять мир и бежать в пустыни и монастыри. Самой лютой из всех страстей является гордость. Это злейший враг заповеди Христовой о любви к ближнему, страсть, из которой вырастает по меньшей мере половина всего мирового зла. В основе ее лежит переоценка человеком своей собственной личности. Будучи немощным по уму, не будучи в состоянии обнять ни одной малейшей доли премудрости Божией, только в сем мире сокровенной, на каждом шагу заблуждаясь и отступая от истины даже в сравнительно несложных вопросах (недаром еще древними сказано: errare humanum est), человек считает себя умным; ежечасно нарушая нравственный евангельский закон, человек считает себя честным; ежеминутно совершая ложь, человек считает себя правдивым. В результате такого самообмана, самообольщения является самолюбие – корень всех зол. Много вырастает из этого корня самых неприглядных ветвей. Главнейшая же из них суть следующая: обидчивость, осуждение, презрение, злоба; в области же мысли – суемудрие. Противоположною гордости добродетелью является смирение или смиренномудрие, – источник всего истинно разумного и доброго. Вот черты, характеризующие эту добродетель: гордость обижается, смирение прощает и никогда не обижается, гордость осуждает, смирение всякого любит, гордость досадует, недовольствует, смирение за все благодарит, ибо все от Господа, гордость суемудрствует, смирение верит, гордость во всем полагается на свои силы, вследствие чего постоянно падает и заблуждается, смирение, не отвергая собственной инициативы, во всем полагается на помощь Божию, гордость нервничает, смирение благодушествует. Так учат нас св. отцы, но не так думает большинство современного, так называемого интеллигентного, общества.

Это большинство не имеет ясного и правильного понятия даже о том, что разумеется под словом «страсть». О том же, как страсти развиваются в человеке, откуда происходят, как постепенно помрачают разум человеческий и порабощают все его существо, о том, какие они влекут за собою последствия и при помощи каких орудий вести борьбу с ними и как от них избавиться, победить их – об этом большинство наверное не имеет равно никакого понятия. А между тем это учение о страстях, столь подробно и ясно разработанное в творениях св. отцов, гораздо важнее для жизни, чем все те науки, которые мы изучаем в школе и которыми большинство интересуется в жизни. Не интересуясь этим учением, не будучи знаком с этим вопросом, человек отучается смотреть в свою душу, анализировать самого себя; он имеет самое неверное понятие о самом себе, о своем внутреннем, не говорящем, но действующем «я» и в этом неведении, помрачении нередко остается всю жизнь. Мало того, самые лютые страсти – главнейшие источники всего существующего зла, многими современными людьми считаются не злом, а добродетелями. Напр., гордость, а в особенности ее исчадия – то, что называют у нас самолюбием, обидчивость и страсть к осуждению ближнего. Помилуйте... человек без самолюбия, да это тряпка, – это такой человек, с которым ни один «порядочный» человек не должен быть даже знаком... не должен подавать руки... Или вот обидел вас кто-нибудь, дурно сказал о вас или причинил вам какое – либо более существенное зло – разве можно после этого быть в прежних отношениях с этим человеком, разве можно это ему простить, по свойственной каждому немощи и окаянству человеческому; разве можно его любить наравне с друзьями своими или просто как прежде? Это, скажут, неестественно, противно природе человеческой... Какое ужасное смешение истинной природы человеческой, истинных потребностей человеческого духа с ее греховным, чуждым и тяжким для духа человеческого, состоянием. Об осуждении ближнего, которое также далеко не всеми считается великим злом, а невинным развлечением, – скажу словами Варшавского архиепископа Иеронима: «пересуды и толки о ближних – самый занимательный живой предмет наших бесед»; осуждение брата сделалось потребностью нашего времени: как хлеб не вкусен без соли, так не привлекательны речи и разговоры, не приправленные пересудами, новостями, сплетнями»...

А между тем в действительности все это составляет основную причину и источник вражды человеческой со всеми проистекающими из нее преступлениями, несчастиями и бедами. Вся вражда человеческая и половина несчастий и преступлений исчезла бы с лица земли, если бы человек, вместо того, чтобы оскорбиться – простил. Обидчивость, которая всегда заключает в себе известную долю непрощения, хуже самой обиды, так как:

если не обидеться (а простить), то самая обида превращается в холостой выстрел, рассеивающийся по воздуху и не причиняющий никому вреда.

Зло начинается с того момента, как человек обиженный обидится, так что семя, из которого вырастает недоброжелательство, месть, делание гадостей ближнему до преступлений включительно, т. е. половина мирового зла, есть не обида, а обидчивость.

Часто обидевшийся говорит: «зачем мстить, я мстить не буду»; лукавая речь сия, а главное обидчивость всегда касается двоих; ты не будешь, а тот, на которого ты обиделся, может, на тебя глядя, обидеться в свою очередь и начать злословить, недоброжелательствовать и мстить; из твоей якобы невинной обидчивости вырастает, таким образом, часто (так сказать рикошетом) грех и зло.

Обида часто происходит от гневливости, обидчивость же есть всегда чадо гордости – самой горшей из всех страстей. Поэтому всепрощение поставлено Иисусом Христом непременным условием, без соблюдения которого мы не можем надееться на милость Божию и Его прощение. Бог прощает нам наши грехи, «якоже и мы оставляем должником нашим». «Аще вы не прощаете согрешений их, и Отец ваш Небесный не отпустит вам согрешений ваших». Каждый человек, живущий духовной жизнью, следящий за ощущениями своей души, знает, что это – истина непреложная. Как радуется душа, когда от всего сердца простит своего врага, – нет ничего сладостнее того ощущения, того настроения, которое душа тогда переживает. Что – же мешает нам не осуждать, не оскорбляться, прощать? – Мешает нам лютейшая из всех страстей человеческих – гордость, о которой в современном обществе, привыкшем более изучать внешний мир, чем свою собственную душу, имеется крайне смутное и неправильное понятие. Все понятия подобные, нравственные, мы как – то теперь сузили, идеал истинный со всех сторон урезали, понизили, – только крайние проявления страстей некоторые считают еще пороком, а обычные, так сказать, средние проявления нами или вовсе не замечаются, или считаются вовсе даже не злом. Вы постоянно можете услыхать от самого обыкновенного человека фразу: «я вовсе не гордый» и т. п. Поэтому я нахожу здесь уместным и небесполезным привести слова святителя Тихона Задонского – этого русского Златоуста, определяющие понятия о гордости и указывающие признаки, по которым эту страсть можно узнать и в себе и других. Вышеупомянутый святитель указывает следующие признаки, по которым можно распознать гордость в себе и в людях: «гордость гневлива, завистлива, ненавистна, многоречива и высокоречива: высшим не покоряется, равным не уступает, низших презирает; славы, чести, похвалы всячески ищет и сама себя бесстыдно хвалит; высоко превозносит себя и свои дела; какое добро имеет, то приписывает себе, а не Богу или людям; хвалится и тем добром, какого не имеет, недостатки и пороки свои старается тщательно скрыть; не терпит себя в презрении и уничижении; увещаний, обличений и даже советов не принимает, самовольно вмешивается в чужие дела; лишившись сана или чести, или вообще подвергнувшись несчастию, ропщет, негодует и часто даже хулит», и далее: «Нет ничего труднее гордости, говорит св. Тихон Задонский. В благополучии ли находимся, она с величанием и пышностью, презрением и уничижением ближних наших приседит нам. В злополучие ли попадемся, чрез негодование, ропот и хуление оскверняет себя. Терпению – ли, кротости и прочим добродетелям обучатися тщимся. Кичением фарисейским возстает на нас. Нигде и никак от нее избавиться не можем, всегда с нами ходит, всегда хощет господствовать и владети нами. И лучше ее узнаем на ближних наших, нежели на себе. Прочие пороки, как – то: пьянство, блуд, воровство и прочая видим, ибо часто ради них жалеем и стыдимся, но гордости не видим. Кто бы когда себя признал от сердца гордым? Еще не случалось этого видеть. Многие себя называют грешниками, но от других называтися не терпят... От сего показуется, что языком только называют себя грешниками, а не сердцем, что мало от кого познается премерзкий грех гордости, яко глубоко в сердце сокровен есть. Начало гордости есть незнание себя самого. Сие незнание ослепляет человека и так человек гордится. О, когда бы человек познал себя самого, познал бы свою нищету и окаянство, никогда бы не гордился! Но тем паче окаяннейший человек есть, что не видит и не познает бедности и окаянства своего». Из только что приведенных слов святителя Тихона видно и то, где нужно искать действительного оружия против страсти гордости во всех ее видах и проявлениях, именно – в познании самого себя, своего ничтожества и окаянства греховного. Когда познаешь самого себя, прочувствуешь свою немощность и окаянство, тогда, если кто оскорбит тебя, не обидишься, так как за правду нечего бы обижаться; с другой стороны, если в ком другом заметишь достойное осуждения, не осудишь и не обидишь его, так как будешь помнить, что между ним и тобою разница самое большее количественная, а не качественная. Это сознание само собою приведет к христианскому смирению, без которого все наши мечты не только о Царстве Божием на земле, но просто о мало-мальски счастливой жизни на сей земле будут тщетны.

Теперь рассмотрим вторую страсть, имеющую громадное и личное и общественное значение – плотоугодие, куда относятся чревоугодие и другого рода излижния попечения о плоти – роскошь, мода и т. п. Эта страсть так сроднилась с современным обществом, что мы вовсе ее не замечаем, – вовсе не считаем ее злом, наоборот, часто гордимся ею и даже часто стыдимся, если не можем почему – либо ей удовлетворить; а между тем это есть ужасный идол Молох, в жертву которому приносятся и здоровье, и труд», и силы, и деньги, и совесть, и честь, Молох, поглощающий тысячи человеческих жертв. Недавно случилось мне в обеденное время зайти к одному моему знакомому. На обеденном столе, накрытом белоснежной скатертью, с салфеточками, вилочками, тарелочками, стояло несколько бутылок с вином, несколько закусок. Сперва поели мясного супа с пирожками, потом подали жареное мясо с каким – то соусом, потом пирожное – крем из сливок. Против меня сидела еще молодая хозяйка в изящном капоте из дорогой шерстяной материи, с завитыми пуклями на лбу, с браслетой, по-видимому, золотой на правой руке, пальцы которой были украшены несколькими кольцами. Прислуживала за столом молодая деревенская девушка, совсем еще простая, всего год как пришедшая из деревни, но уже успевшая устроить себе городскую прическу и приколоть розовый бантик к волосам. После обеда, продолжавшегося около часа, все перешли в гостиную и развалились на мягких удобных креслах в ожидании чая. Поговорили сначала о г-же А., потом перешли к г-ну В., затем сострили по поводу странностей г-жи В., а потом сразу перескочили к разговору на общие темы и на сей раз разговор зашел как раз о вегетарианстве, а потом и вообще о плотоугодии. «Я совершенно не могу понять, гремел один из собеседников, зачем я, проработавший чуть не целый день за конторским столом, буду отказывать еще себе во вкусном обеде и в том, чтобы одеваться и вообще жить так, как мне нравится, не трогая, конечно, других, – добавил он альтруистическую фразу после короткой паузы». Да в том – то и дело, что нельзя жить не трогая других, каждый ваш поступок непременно так или иначе связан с жизнью всего окружающего вас общества: – если вы делаете добро, хотя бы в личной жизни, совершенствуя! себя в каком – либо отношении, оно непременно так или иначе касается жизни других, улучшая ее, принося непременно пользу, сознавая вокруг себя тоже добро; теперь, и наоборот, если вы делаете зло, т. е. нарушаете известное нравственное правило или попираете каким бы то ни было способом истину – хотя бы и в частной личной жизни, оно непременно так или иначе отражается на окружающих, порождая тоже непременно зло, разливаясь подобно зловонному, грязному потоку, и только немощность наша, душевная близорукость мешает нам это видеть. Зачем я буду отказывать себе в роскошной жизни? Да хотя бы ради той деревенской Маши; вот теперь она приколола еще один только розовый бантик к своим причесанным по новомодному волосам. Пройдет год и эта еще пока хорошая, способная к серьезной трудовой жизни, присмотревшись и увлекшись нашей праздной веселой жизнью, нашими вкусными обедами, нашим мягким спаньем, нашими нарядами и украшениями тела, начнет мечтать о модной жакетке, о корсете, о шерстяных, сшитых по-модному, платьях и стараться во что бы то ни стало осуществить свои мечты. Вслед за тем, прежде доставлявший наслаждение крестьянский труд начнет ей казаться трудным и непривлекательным, таким, от которого болит спина, расстраивается здоровье и портится красота; а там и братья – крестьяне, лапотники, прежде милые, любимые, начнут казаться грубыми, недостойными, которых надо стыдиться и всячески избегать. Словом, в 2 – 3 года легко может произойти, что, под влиянием соблазна нашей городской жизнью, хорошая, трудолюбивая крестьянка – Маша обратится в городскую, любящую праздность, наряды и всю прочую пустоту нашей жизни девушку, может произойти переход ее с узкого, но зато ведущего к добру, трудового, честного пути на широкий путь праздности и порока, ведущего ко всякому злу и часто даже к полной нравственной погибели. И кто сочтет, сколько подобных лиц совращается под влиянием соблазна нашей жизнью и погибает безвременно и безвозвратно. Через подобных Маш, Даш и т. п., а отчасти непосредственно, соблазн этот заносится в деревню; и здесь, отражаясь крайне неблагоприятно на душе крестьянина, не более благоприятно отражается на скромном крестьянском бюджете, и ведет к страшному обеднению населения со всеми его ужасными последствиями – самодельные лапти заменяются сапогами со скрипом, древняя, прочная и дешевая самотканная рубаха заменяется кумачной, а потом и шерстяной; появляются на сцену прежде считавшиеся излишним пиджаки, суконныя поддевки, а в подгородных селениях и лисьи шубы и даже крахмальные рубашки; женский костюм еще более осложняется и приближается к тому дорогому и неудобному, который носят в городах; понятное дело, что на все это тратится масса денег совершенно бесполезно, непроизводительно, а другие нужды – важные, усовершенствование хозяйства и т. п. остаются непокрытыми; в конце-концов прежде богатое, богобоязненное село превращается в бедное, не имеющее никаких запасов и сбережений, щеголяющее одними красивыми костюмами да своенравием. Да и на нашем, более солидном, бюджете это плотоугодие, эта погоня за внешним комфортом отражается очень печально: человек, получающий 1.200 рублей в год, считает себя бедным, не имеет не только никаких сбережений, но еле – еле сводит концы с концами; получающие 2.500 – 3.000 руб. в год тоже часто все целиком приносят в жертву этому всепоглощающему, ненасытному Молоху и, умирая, оставляют часто семью без всяких средств к жизни. Все прожито на тряпки да на украшения, все оставлено в гастрономических, мебельных, парфюмерных да модных магазинах. Понятно, что при таких условиях на благотворение, на милосердие, на добрые дела приходится или ничего не откладывать, или откладывать слишком мало. Рад бы благотворить, да самому не хватает, говорил мне один знакомый, получающий около 3.000 р. в год. Ради чего же приносятся такие крупные жертвы, что дает нам взамен этих жертв ненасытный Молох – плотоугодие? Здоровье? Но ведь всегда считалось, что роскошное питание скорее расстраивает здоровье, чем укрепляет его; в среде лиц, роскошно живущих, вы много встретите тучных, пухлых, краснощеких, но разве это здоровье? а истинно здоровых найдете очень мало. В первой главе мы подробно разобрали этот вопрос и доказали, что усиленное питание портит нормальный состав крови и через это подготовляет почву для развития множества болезней, от которых преждевременно умирает большинство хорошо живших и усиленно питавшихся; обильное введение белка наводняет кровь вредными продуктами неполного окисления азота и ведет к развитию так называемого артритизма или подагрического худокровия, а избыток крахмалистых веществ и жиров при условии обильного белкового питания отлагается в виде жира и ведет к ожирению внутренних органов со всеми его последствиями. Таким образом на них сбылись слова пророка Давида: «Да будет трапеза их сетью, тенетами и петлею в возмездие им. Да помрачатся глаза их, чтобы не видеть; и хребет их да будет согбен навсегда» (Пс. 68:23–24).

О вреде для здоровья модных костюмов – корсетов, затяжек и проч. слишком много говорилось, чтобы здесь еще об этом распространяться. Если не получаем мы от Молоха здоровья, то, может быть, получаем наслаждение. О, да! это вы от многих услышите. Но ведь неужели достойно человека наслаждаться поросенком с кашей, – ведь каждого духовного человека от такого наслаждения покоробит. Во всяком случае это наслаждение очень уж низкого порядка, да и вообще пища дана не для наслаждения, а для поддержания жизни и здоровья. Тут невольно приходится вспомнить слова поэта: «пробудись, есть еще наслажденье»! Наслаждение в сознании, в созидании своей духовной силы и нравственной чистоты; но если относительно наслаждения пищей многие согласятся со мною, то, знаю наверное, очень немногие согласятся относительно наслаждения красотой; теперь даже философы появились, которые проповедуют культ физической красоты; все в природе должно совершенствоваться и прогрессировать, в том числе и физическая красота, красота тела, красота форм. Философия эта отчасти связана с именем Ницше, и так как не идет в разрез с греховными наклонностями человеческими, с его телесными, зоологическими привычками, а напротив, узаконяет, заступается за них, то, конечно, нашла себе массу сторонников и последователей – из писателей – даже некоторые готовы воскресить древний культ Диониса. Христианство тоже не отрицает красоты, не отрицает и наслаждения, но заставляет искать их совсем в другом; эту красоту и это наслаждение оно считает недостойными этого названия, а противопоставляет им другую истинную красоту. Но послушаем лучше, как говорит об этом наш мыслитель Вл. Соловьев:

«Смысл жизни в силе и красоте, пусть так; но как бы мы ни отдавались их эстетическому культу, мы не найдем в нем не только защиты, но даже ни малейшего указания на возможность какой – либо защиты против того общего и неизбежного факта, который внутренне упраздняет эту мнимую божественность силы и красоты, их мнимую самостоятельность и безусловность – разумею тот факт, что конец здешней всякой силы есть бессилие и конец всякой здешней красоты есть безобразие... Разве сила бессильная перед смертью есть в самом деле сила? Разве разлагающийся труп есть красота? Древний представитель силы и красоты Александр Македонский умер и истлел не иначе, как самая бессильная и безобразная тварь, а новейший поклонник силы и красоты заживо превратился в умственный труп.

Культ натуральной силы и красоты не есть прямая противоположность христианства и упраздняется он не этой религией, а сам собою, своею очевидною несостоятельностью. Христианство вовсе не отрицает силы и красоты, оно только несогласно успокоиться на силе умирающего больного и на красоте разлагающегося трупа. Вражды или презрения к силе, величию и красоте, как таким, христианство никогда не внушало и все христианские души, как и первые из них, радовались только тому, что им открылся бесконечный источник всего истинно сильного и прекрасного, спасающий от рабства мнимой силе и мнимому величию немощных и безобразных стихий мира «Величит душа Моя Господа и возрадовася дух Мой о Бозе, Спасе Моем... яко сотвори Мне величие Сильный и свято имя Его... Сотвори державу мышцею Своею, расточи гордыя мыслию сердца их... Низложи сильныя со престол и вознесе смиренныя, алчущия исполни благ и богатящияся отпусти тщы». Очевидно, здесь презрение лишь к мнимой, ложной силе и богатству, и ясно также, что для тех смиренных, которые должны быть вознесены после низложения сильных со престол, смирение не есть безусловный идеал или окончательная цель, а только, необходимый и правый путь к недоступным для гордых высотам. Сила и красота божественны только не сами по себе: есть Божество сильное и прекрасное, которого сила не ослабевает и красота не умирает, потому что у Него и сила и красота нераздельны с добром. Никто не покланяется бессилию и безобразию: но одни признают силу и красоту, обусловленные добром, вечно пребывающие и действительно освобождающие своих носителей и поклонников от власти смерти и тления, а другие возвеличивают силу и красоту отвлеченно взятые и призрачные. Если первое учение ждет своей окончательной победы только в будущем, то второму от этого не легче: оно уже побеждено, побеждено всегда, оно умирает с каждым покойником и погребено на всех кладбищах». Так говорит наш философ, а вот как выразился 1500 лет тому назад другой великий человек и мыслитель Иоанн Златоуст, когда еще он не был священником, а светским человеком, известным адвокатом и учителем красноречия; когда некоторые из родственников его отца советывали ему приобрести экипаж, приличный его состоянию, он возразил: я не хочу подчиняться условиям света, которых не разделяю; могу обойтись без этих излишеств, не люблю ни блеска, ни роскоши, которую не может одобрить ни разум, ни учение боговдохновенных писателей, ни слово Божие, которое говорит: «всяк возносяйся смирится, а смиряяйся вознесется»... То – же слово Божие устами апостола Петра говорит: «Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом». А устами апостола Павла так: «Желаю, чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя ни плетением волос, ни золотом, ни жемчугом, ни многоценною одеждою, но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию». Если по отношению к своему чреву человек руководствуется еще своим вкусом и своими привычками, то по отношению костюма – одежды он является рабом существующей моды, которой охотно приносит в жертву и свои вкусы и привычки. Где-нибудь там далеко, в Париже, какая-нибудь мадам Анет, которой нужно обратить на себя внимание, придумывает какой-нибудь особый костюм, особенного покроя платье, шляпу, пальто и т. п., или какой-нибудь нечестивец в роде Генриха IV или Буланже бреет себе голову и остригает острым клином волосы на бороде – находятся подражатели, а потом мало-помалу создается так называемая мода – данное безобразие узаконяется и немощное большинство не смеет переступить этого требования моды и начинает всячески себя безобразить, лишь бы только не отстать от инициаторов. Здесь мы сталкиваемся с новой страстью, имеющей генетическую связь с тщеславием – человекобоязнью. О, это ужасная, крайне заразительная и сильная страсть! Это жестокий деспот, управляющий всей жизнью человеческой, как ему вздумается. Эта страсть мешает нам в церкви молиться как следует, мешает нам исповедовать Господа, одевает нас в заморские шутовские костюмы, потешается над нами, заставляет нас молчать и таить в сердце наши лучшие думы и чувства, заставляет трепетать нас пред каким-нибудь жалким невежественным борзописцем и делает нас в конце концов полными рабами общественной пошлости и глупости.

Ею широко пользуются враги Христовы, а мы молчим, боимся выступить в защиту паки распинаемому, и паки поругаемому Христу; немощное же большинство, видя, что мы молчим, присоединяется к тем, кто красиво говорит. В теснейшей, отчасти причинной связи с плотоугодием, находится другая лютая страсть, имеющая серьезнейшее и личное и общественное значение – это греховная плотская любовь. Страсть эта поистине владычествует над современным человечеством. Сколько сил, сколько жизней преждевременно и безвозвратно поглощено ею! Сколько несчастий, сколько преступлений самых разнообразных имеют в основе своей эту страсть! Сколько убийств происходит ради этой страсти и притом убийств самых гнусных, не ради голода и нищеты, а ради жажды плотских наслаждений, не равным по силе способных к защите людей, а беззащитных младенцев, только что родившихся на свет или еще более внутриутробных, не родившихся; убийств, совершаемых не преступниками, не людьми, составляющими подонки и отбросы общества, а часто лицами, занимающими известное положение в обществе, людьми интеллигентными. Эта страсть столь часто является причиной различного рода преступлений, что французские криминалисты выработали особый девиз «Cherchè la femme» (ищи женщину), которым и руководствуются во всех темных и запутанных случаях из своей практики. Несмотря на все это, замечательно снисходительное терпимое отношение к людям, одержимым и не желающим совсем бороться с этой страстью, существует в современном обществе. В то время, как люди, нарушающие рядом стоящие с седьмою заповеди – воры и убийцы – строго караются и законом и общественным мнением, – блудники, похищающие часто самые драгоценные сокровища своих ближних, убивающие не только тело, но и душу человеческую, не только не несут кары закона, но и не наказываются общественным презрением, наоборот, везде бывают приняты, занимают различного рода общественные должности и пользуются часто уважением в обществе. Еще менее оценивается по достоинству и обращает на себя общественное внимание все то, чем возбуждается вышеупомянутая страсть. Вкусная, сытная, возбуждающая нервную систему, пища, празднословие и сквернословие, разговоры и анекдоты на «пикантные» темы, балы, маскарады, оперетка, балет, чтение соблазнительных романов, развлечения в милом женском обществе – все это пользуется полным правом гражданства и даже давно существующая, но недавно наименованная модным словцом, игра в флирт, считается не более, как самым невинным развлечением. Благодаря такому настроению общественного мнения страсть эта все более и более широкою волною разливается во все стороны, захватывая не только взрослое население городов и деревень, но и юношей, детей и стариков.

Заканчивая этим о плотоугодии и связанных с ним страстях, я считаю нужным еще раз напомнить, что угождая чреву и наряжая свое тело, мы, губя самих себя, еще участвуем в великом соблазне, совращающем тысячи людей каждогодно с истинного пути труда и воздержания на погибельный путь праздности и порока; первыми жертвами этого соблазна являются дети наши, которые с самых малых лет усваивают себе наши вредные и скверные привычки, превращая их потом уже в непреодолимые потребности, а затем и меньшая братия наша, легко идущая по немощи своей на всякий соблазн. Этим путем входит зло в мир – через соблазны и погибнет мир. «Горе миру от соблазн»,

сказал Христос: «надобно прийти соблазнам, но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит» и далее: «кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня; тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в пучине морской» (Мф. 18:6–7). Ту – же самую мысль Спаситель повторяет устами Марка, 9 гл., 42 ст. и через Евангелиста Луку, 17 гл., 1 и 2-й ст. Те – же мысли встречаем мы в посланиях ап. Павла. В них он советует воздерживаться даже от таких вещей, которые сами по себе не составляют зла, но которые в руках немощного брата могут повести ко злу. Так в послании к Коринф. он говорит: «не буду есть мяса во – век, чтобы не соблазнить брата моего» (1Кор. 8:18). А в послании к Римлянам выражается так: «лучше не есть мяса, не пить вина и не делать ничего такого, от чего брат твой претыкается, или соблазняется, или изнемогает» (Рим. 14:21). «Входите тесными вратами, потому что широкие врата и пространный путь ведут в погибель, и многие идут ими», говорит Христос (Мф. 17:18).

Слыхал я возражение, что – де не мало порфироносных особ на лоне Авраама, в Царствии Небесном. Конечно, теперь путь туда всем открыт. Первым Спаситель ввел туда разбойника, распятого с ним на кресте за великие злодеения. Не мало там блудниц и блудников; есть и воры, и убийцы, и богохульники. Нет такого греха, при покаянии который превысил бы милосердие Божие. Истинное покаяние, непременным условием которого ставится искреннее сокрушение о грехах и твердое намерение никогда больше не повторять их, все очищает. И плотоугодие и соблазн может простить нам Господь через покаяние. Простит, но наверное уж никого и никогда не похвалит за это.

Чтобы не утомить вашего внимания, скажу только кратко еще о двух важных страстях, столь сильно влияющих на всю нашу жизнь, что умолчать о них совсем не нахожу возможным. Я говорю о тщеславии и сребролюбии.

Тщеславие есть искание славы человеческой паче славы Божией. Свойства первой страсти – тщеславия – св. отцы изображают, сравнивая ее с луком и чесноком, которые по снятии одного покрова оказываются опять покрытыми другим таким же.

Подвижник 5-го века, Кассиан римлянин, так характеризует эту страсть: «Прочие страсти просты и однообразны, а эта многочастна и многообразна и отовсюду и со всех сторон встречает воина Христова и когда он еще борется и когда уже является победителем. Ибо она покушается уязвить воина Христова и одеждою, и статностью, и походкою, и голосом», и работою, и бдениями, и постами, и молитвою, и уединением, и чтением, и познаниями, и молчаливостью, и повиновением, и смирением, и блогодушием и как некий опаснейший камень подводный, покрытый вздымающимися волнами, в то время как не опасаются, причиняет внезапно бедственное кораблекрушение плывущим при блогоприятном ветре» (Добротолюбие т. II, стр. 74). Отсюда следует, что страсть эта вмешивается почти во все наши поступки, является главной матерью лжи и обращает многие наши, по-видимому, добрые дела в «мерзость пред Господом». Она часто подделывается под христианскую любовь, но отличить их очень не трудно: любовь по слову апостола долготерпит, тщеславие же по большей части недостаточно терпеливо: попробуйте творящему дела любви из тщеславия докучать своими нуждами, и вы скоро почувствуете, что вас начинают обдавать холодом, а потом, пожалуй не велят вовсе принимать или просто в шею вытолкают. В современной семье и школе часто теперь нарочно развивают эту страсть в детях, думая на ней создать нечто доброе. Уподобляются эти родители и педогоги тому Евангельскому «мужу неразумну», который хотел построить храмину свою на песке. Не собирают с терновника виноград и с репейника – смоквы!

Еще менее позволю себе говорить о сребролюбии, пагубные последствия которого и личные и общественные всем более или менее известны. «Корень всех зол есть сребролюбие», говорит апостол Павел в послании к Тимофею (1Тим. 6:10). «Любостяжатель есть идолослужитель, не имеющий наследия в Царстве Божием» (Еф. 5:5). Горе вам богатые, ибо вы уже получили утешение ваше. Горе вам, насыщенные, ибо взалчете (Лк. 24:25), говорит Христос. Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие (Лук 18:25). Этим мы и покончим рассмотрение страстей человеческих.

Резюмируя вышеизложенное, мы можем сказать, что существует на земле двоякого рода зло. Первое «толстое», резко бросающееся в глаза, куда относятся: пьянство, разврат, босячество, воровство и т. п., второе «тонкое», куда относятся: неверие, гордость, плотоугодие и т. п. Это зло столь тонко, что часто человек, весь оплетшись им, в то – же время его совершенно не замечает»; считает себя борцом за истину и добро, просветителем «во тьме сидящих», тогда как на самом деле он является сеятелем самых зловредных и пагубных страстей.

Я не берусь точно определить, которое из этих двух зол имеет большее значение в происхождении общемирового зла Несомненно лишь то, что первое зло, которое мы назвали «толстым», часто находится в непосредственной причинной связи со вторым «тонким», рождаясь или от неверия, или от гордости, или от чрезмерного увлечения так называемыми: «земными благами».

Вот потому-то Христос, в доме Симона прокаженного, презренную блудницу, омывшую однако Ему ноги своими слезами, поставил выше, нежели всеми уважаемого, богатого и гордого фарисея, призвавшего Христа в свой дом и не исполнившего но отношению к Нему самых элементарных требований древне – иудейского гостеприимства.

Некоторые говорили мне, что они совсем не желают стремиться к бесстрастию; по их мнению достичь бесстрастия – это значит превратиться из человека в какого – то бездушного манекена.

Не бойтесь! Премудрый Творец вложил следующий закон духовной жизни в природу человека: взамен каждой страсти вырастает соответствующая противоположная ей добродетель, которая не есть нечто мертвенное, но наоборот – сила активная, действующая, а главное, по мере очищения души от страстей, в ней все сильнее и сильнее выступает образ Божий и разгорается истинная христианская любовь, которая по слову Апостола есть «совокупность совершенства», и в которой так нуждается современное, не желающее бороться со страстями, человечество.

Как – же относится ко всему этому большинство или что то – же – обыкновенный в мире живущий человек? Сознает – ли он всю мерзость «страстного сего жития» нашего; понимает – ли все зло, отсюда происходящее, борется – ли с этими внутренними врагами нашими, чувствует – ли всю глубину своей немощи и окаянства духовного, плачет – ли о своей греховности? Нет. Наоборот, большинство считает себя людьми хорошими, или по меньшей мере порядочными; думают, что ведут жизнь добрую, приносящую одну только пользу ближнему, и при малейшем даже намеке на то, что жизнь их в сущности есть злая жизнь, готовы обидеться на вас и даже вознегодовать. Как – же это? Каким – же образом поддерживается это великое и ужасное заблуждение? поддерживается оно при помощи лжи, которая, имеет своим родоначальником, по слову Божию, самого диавола (ибо сказано, что он ложь есть и отец лжи), опутывает крепкими узами и держит в них весь мир и в частности каждого человека, – лжи, ясное сознавание которой заставило чуткого сердцем пророка – псалмопевца Давида воскликнуть: «всяк человек ложь» (Пс. 115:2).

Лукавая воля призывает на помощь послушный разум, который начинает путем софизмов обелять наши поступки, подыскивая им – в сущности злым, эгоистическим – неверные, но благовидные объяснение; а неугомонная совесть «общими усилиями» принуждается сначала молчать, потом постепенно все более и более усыпляется, а иногда наконец и вовсе сожигается.

Я не буду здесь распространяться о простой, сознательной лжи, куда относятся простой обман, лесть явная – сознательная, и такая – же клевета, которые весьма сильно распространены в человеческом обществе, но поговорю о другой лжи более тонкой, внутренней, обычно не сознаваемой, но однако легко открываемой, при внимательном рассматривании «сокровенного» души, при анализе своего внутреннего «я». Эта ложь еще более первой распространена, встречается на каждом шагу, причастна почти каждому человеку в большей или меньшей степени и проявляется в столь различных формах, что перечислить их нет никакой возможности. Вот поддельная дружба, не по симпатии, не по внутреннему влечению, а по расчету, избирающая кто посильнее – вот продажная любовь, избирающая того, кто побогаче да познатнее, вот тщательно поддерживаемое знакомство с «нужным» человеком, вот один из «друзей» благодетелей рода человеческого, провозглашающий принцип «облегчить страждущего», этой фразой заканчивает свои доклады в ученых обществах, но посмотрите, сравните его отношения к богатым, не страждущим, и к бедным, часто действительно жестоко страждущим, там в его кабинете, и вы увидите громадную разницу – совсем другой тон, другое внимание, другое выражение лица, и вы поймете, что этот человек лжет, что на дне его души тьма, а не свет, он не считает себя сребролюбивым, опять-таки потому только, что не любит заглядывать в свою душу, называя это занятие презрительным именем «неврастенического копания в своей душе»; но если – бы он не пренебрегал этим, если – бы полюбил анализировать своего внутреннего человека, который управляет собственно нашими поступками, то он легко подметил бы, что далеко не одинаковые чувства возникают в его душе, когда он отдает и когда получает и что дни наиболее радостного его настроения, наиболее веселого расположения духа в общем совпадают с днями наибольшего заработка, наибольшего приобщения его капитала. Другие, более тонкие проявления этой внутренней лжи прекрасно описаны в «Уроках о покаянии» Ефрема Сирина, вначале простого страстного мирского человека, а потом великого подвижника и знатока человеческого сердца. «Увы мне! взывает он, в каком я стыде.. Сокровенное мое не таково, как видимое Подлинно, у меня только образ благочестия, а не сила его. С каким лицом прииду к Господу Богу, Который знает сокровенности сердца моего? Ожестело сердце мое, изменился рассудок мой, омрачился ум мой. Нет у меня чистого покаяния, нет слез во время молитвы, хотя и воздыхаю я и бью в перси –это жилище страстей. Какой стыд обымет душу мою, когда осужденным увидят меня говорящие теперь, что я неукоризнен. Оставив духовное, покорился я страстям. Учиться не хочу, а учить рад, подчиняться не хочу, а подчинять себе люблю; трудиться не хочу, а других утруждать охоч; не хочу оказывать чести, а чтимым быть желаю; упреков не терплю, а упрекать люблю, не хочу, чтобы меня унижали, а уничижать люблю; мудр я на то, чтоб давать советы, а не на то чтобы исполнять их самому; что делать должно, то говорю, а чего не должно говорить, то делаю, и далее: и ныне еще после долгих лет самоисправления много во мне нечистых помыслов, – зависти, зложелательства, самоугодия, чревоугодия, гневливости, тщеславия, любоимания. Сам в себе я ничто, а считаю себя за нечто; принадлежу к числу худых людей, а домогаюсь приобрести себе славу святости; живу во грехах, а хочу, чтоб почитали меня праведным. Сам лжец, а на лжецов досадую; оскверняюсь мыслию, а произношу приговор на блудников; осуждаю воров, а делаю обиды бедным... пред женщинами хочу казаться любезным, пред богатыми – благочестивым. Если оскорблен – мщу; обличаемый – изъявляю негодование; не видя лести, гневаюсь; высших презираю, но в лицо им лицемерю: не хочу отдать чести достойному, а сам, будучи недостоин, требую себе почестей. Не стану описывать ежедневно занимающих меня мыслей, забот о суетности, нерадении о молитве, страсти к пересудам. Не стану описывать хождения в церковь по одному заведенному порядку и умышленных при сем замедлений, выисканных встреч, лицемерных бесед с благочестивыми женщинами, ненасытность в принятии даров, ласкательство для получения большого. Такова моя жизнь, таковы недостатки мои. Выть может, скажет кто, важное – ли дело помыслы?.. На что скажу вам: и очень важное»... (Добротол. т. II, стр. 370–371). Вот в каком неприглядном виде представляется

душа человеческая пред просвещенными душевными очами человека, стремящегося жить высокой духовной жизнью, старающегося не скрывать свою греховность, а наоборот, уяснить ее себе с тем, чтобы потом по возможности исправиться, усовершенствоваться. Не так поступает обыкновенный страстный человек.

Чтобы легче держать совесть в усыплении и не чувствовать своего окаянства душевного, обыкновенный страстный человек придумал много весьма лукавых средств». Прежде всего он выдумал этикет, т. е. ряд правил внешнего поведения, соблюдая которые, можно, будучи очень плохим человеком, казаться человеком весьма порядочным и даже хорошим. Тут есть на все правила; не только на то, что надо делать, чтобы казаться блоговоспитанным и любезным, но и на то, чтобы казаться братолюбивым, щедрым, милостивым, сострадательным и т п. Понятно, что все это касается только внешнего человека, который дисциплинируется, внутренний же человек часто еще глубже засыпает, в чем легко бывает иногда убедиться, стоит только посмотреть на этого «благонравного» человека в домашней обстановке или в других условиях, где не требуется соблюдать этикета.

«Умякнуша словеса их паче елея и та суть стрелы», – говорит псалмопевец Давид. Иногда силою обстоятельств также приподымается завеса над общественной нравственностью и часто ужасает нас тем, что скрывается за этикетом.

Вторым подобным же средством, успокаивающим совесть, является понижение идеала. Ослепленный страстями разум человеческий начинает считать за порок только крайние проявления той или другой страсти, обычные – же, так сказать, средние их проявления, не будучи в состоянии или не желая понять (или не замечая) их громадного значения в происхождении мирового зла, не только не считает большим пороком, но часто даже превращает в добродетель; так, напр., обычные проявления самой главной и вредной страсти – гордости называет более мягким именем – самолюбием и считает его атрибутом каждого порядочного человека; точно также и относительно прочих страстей. То – же самое мы видим и по отношению к заповедям. Если мы откроем православный катихизис, то увидим, сколь широко и возвышенно учение св. Церкви о заповедях; возьмем для примера хотя бы восьмую заповедь «не укради». В отделе об этой заповеди мы читаем, что этою заповедью запрещается, кроме грабительства, воровства, обмана, и мздоимства, еще «тунеядство, когда получают жалованье за должность или плату за дело, но должности и дела не исполняют и таким образом крадут и жалованье или плату, и пользу, которую могли бы трудом принести обществу или тому, для кого надлежало работать»; далее: «духовное святотатство, когда одни предлагают, а другие восхищают священные должности не по достоинству, но по видам корыстным»; далее – предписывается этой заповедью милосердие к бедным. Вопр. Неужели немилосердный к бедным грешит против восьмой заповеди? Отв. Точно так, если он имеет, чем помогать им. Ибо все, что мы имеем, принадлежит собственно Богу, и избыток дается нам от Провидения Божия для вспоможения бедным, а потому, если не уделяем им от избытка нашего, то чрез сие похищаем или утаиваем собственность их и дар Божий.

Точно также и относительно шестой заповеди «не убий». Св. Церковь учит, что кроме непосредственного убийства, к сему же преступлению относиться могут следующие и подобные случаи: а) когда кто мог бы избавить ближнего от смерти, но не избавляет, как, напр., если богатый допускает бедного умереть с голода, б) Когда кто превышающими силы тягостями (и жестокими наказаниями) изнуряет подчиненных и тем ускоряет их смерть, в) Когда кто невоздержанием или другими пороками сокращает собственную жизнь. «Далее, запрещается убийство духовное – род духовного убийства есть соблазны, когда кто совращает ближнего в неверие или в беззакония и тем подвергает душу его смерти духовной. Бопр. Нет ли еще тонких видов убийства? Отв. К сему греху в некоторой степени относятся все дела и слова, противные любви, и неправедно нарушающие спокойствие и безопасность ближнего и, наконец внутренняя ненависть против него, хотя бы она и не обнаруживалась. Повелевается – же этой заповедью сколько можно беречь жизнь и благосостояние ближнего: помогать бедным, служить больным, утешать печальных, облегчать состояние несчастных, со всеми обходиться кротко, любовно и назидательно, примиряться с гневающимися, прощать обиды и благотворить врагам» (Прав. катих. ст. 158–159).

Да, читатели, много теперь среди нас людей враждебно относящихся к учению св. Церкви, но много ли из нас найдется таких, которые так широко и возвышенно понимали бы свои обязанности по отношению к своим ближним – братьям и сестрам о Господе?

К упомянутым двум средствам присоединяется еще и то, что в своем суждении о самих себе мы обыкновенно сравниваем себя не с выше нас стоящими по нравственности и воздержанию людьми, а с отъявленными грешниками, стоящими на самых низших ступенях духовной жизни, и заключаем чрез это, что мы вовсе не так плохи, а, наоборот, весьма добродетельны и хороши. Вот образчик подобных повседневных суждений: я ем совсем немного, так как, подразумевается, Альфонс Петрович Корчагин ест вдесятеро больше меня; я не вор, так как не подломал ни одного замка или даже так как никто не видел, как я ворую; я не убийца, потому что никому не отрезал голову; я очень

добрый, незлобивый человек, со всеми живу в мире и любви, ни на кого не сержусь, ни с кем не ссорюсь... кроме, впрочем, Ив. Ив. да Петра Гаврил. и некоторых других; но ведь эти господа первые стали делать разные гнусные намеки по отношению ко мне, преисполненному всяких добродетелей и т. п. Иногда ложь человеческая пользуется для своего прикрытия даже научными теориями и философскими системами, созданными, конечно, не для этого. Особенно пригодной для этого оказалась философия Ницше. Этот философ, выдумавший «сверхчеловека для скорейшего достижения этого вожделенного состояния преподнес человечеству следующую «истину – не люби ближнего, а люби дальнего. Кто не умеет летать, как орел, того нечего поддерживать. Пусть падает вниз и разбивается о землю, как негодное и тормозящее только прогресс создание (Чиж. Публичная лекция о Ницше). Какая прекрасная ширма для прикрытия душевного убожества. Прежде такого человека назвали бы просто бессердечным, жестоким и наказали бы всеобщим презрением, теперь же он может величаться модным названием «Ницшеанца» и сойти за передового человека – двигателя прогресса, ведущего людей к «сверхчеловечеству». Не дай, Господи, дожить до того времени, когда на земле останутся одни только «орлы» – птицы, хотя и высоко парящие, но очень хищные и кровожадные!

Благодаря перечисленным и другим ухищрениям лукавой души человеческой, большинство, утопая в многоразличных грехах до детоубийства включительно, не только не чувствуют в них сокрушения, – этого первого шага к истинному покаянию, но и не сознают вовсе своей греховности, считая, что они ведут жизнь не худую, а добрую; некоторые, даже собираясь идти на исповедь, недоумевают, в чем собственно им каяться, так как «особых» грехов за ними нет, и в этой лжи, в этом самообольщении многие, по-видимому, совершенно спокойно и весело проводят всю и большую часть здешней земной жизни, очень мало размышляя о будущем. Но... «Бог создал нас для Себя, говорит блаженный Августин, и потому душа наша до тех пор не может успокоиться, пока не успокоится в Нем”. Спокойствие и счастье этих людей не есть истинное спокойствие и счастье, подобное душевному состоянию праведников, а ложное, кажущееся. Только снаружи смех и веселье, а внутри, там в глубине души, слезы, которые нет – нет да и проявятся наружу, то «беcпричинной» тоской, то безотчетными слезами, то «неуместными» воздыханиями... «Какой он стал нервный», рассуждают окружающие, думая, что этим модным словом все объяснили и не понимая, что эта тоска, эти слезы, эти воздыхания – есть вопль наболевшей души, есть выражение томления духа, отданного в рабство плоти с ее страстями и похотями, тогда как он должен был бы повелевать ею. Исконный человекоубийца и враг рода человеческого и этого момента в духовной жизни человека не оставил без своего попечения. Кто не сжог еще своей совести в пылу гордыни и тщеславия, тот может теперь утопить ее в вине или окончательно заглушить в шуме легких светских удовольствий. И не мало людей внемлют тут ему и погибают безвозвратно. Многие, но не все. У некоторых в конце концов дух берет перевес над плотью, душевные очи их просветляются и начинают ясно видеть, а ум ясно сознавать всю мерзость и ложь, которая их окружает, в которой они сами жили, которой наслаждались. О, сколь мерзкими представляются в этот момент все эти, так называемые, «земные блага», державшие столько времени бедного человека в своих оковах и составлявшие прежде и смысл и цель жизни и чрез то чуть – чуть его не погубившие! Как жалок является сам человек, с его умом, вечно заблуждающимся, столько времени немогущим сознать истины, с его волей, не могущей противостоять соблазнам, вечно претыкающейся, вечно сбивающейся с прямого, истинного пути! И как идти на служение ближнему своему, не укрепив своей немощи, не исправив своего окаянства! Как научить других, когда сам еще не научился различать добро от зла! Как врачевать душевные недуги братьев, когда сам весь с головы до ног «ранами уязвлен» и более других, может быть, нуждаешься в благодатном исцелении! Как логично, как естественно и последовательно бежать в этот момент от всех этих «земных благ» – обоюдоострых, оставить «сей мир и суетный и ложный, с его гордынею тревожной, со всей пустыней его дел», по выражению одного поэта – монаха из Оптиной пустыни; мир, который «весь во зле лежит», по слову апостола Иоанна! Как мило и привлекательно является тут уединение – все равно пустыня – ли, монастырь – ли, или отдельная келья – где легче человеку всецело предаться изучению самого себя и воспитанию своего внутреннего «и», – познать самого себя, очистить сердце от страстей, – научиться, часто при помощи других более опытных в духовной жизни подвижников, отличать добро от зла и приучить, наконец, при содействии благодати Божией, свою лукавую и непокоривую волю сначала в этих облегченных условиях, а потом везде и во всем следовать по пути добра, т. е. достичь духовного и нравственного совершенства! Ибо «кто живет в пустыне и безмолвии, говорит преподобный Антоний Великий, испытавший все это своим собственным опытом, тот свободен от трех искушений: от искушения слуха, языка и взора; у него одно только искушение – искушение в сердце» (Жит. Ант. Вел. янв. стр. 185).

Вот в чем заключаются психологические основания монашества; они глубоки, коренятся в самой душе человека и представляют законную, вполне естественную реакцию живого духа на поврежденную грехом, воинствующую плоть. Поэтому, монашество должно существовать и будет существовать до тех пор, пока есть на свете хоть одна чуткая душа, пока людская совесть не будет сожжена совершенно во все сильнее и сильнее разгорающемся пламени страстей человеческих. Если не будет монашеских общежитий – монастырей, то будут отдельные монахи, т. е. уединенники, быть может и не в пустынях, а в мире живущие, но порвавшие все прежние ложные связи с миром, с тем, чтобы установить с ним другие связи – новые, истинные. И только незнание человеком истины, непонимание природы своей, жизнь в самообольщении, вместо сокрушения могут привести человека к отрицанию принципа монашества.

Господи, пророков твоих убили, жертвенники Твои разрушили; остался я один, и моей души ищут. Что же говорит ему Божеский ответ? Я соблюл Себе семь тысяч человек, которые не преклонили колени перед Ваалом. Так и в нынешнее время, по избранию благодати, сохранился остаток. (Рим. 11:3–5)

Итак, истинный монастырь не есть язва общества, не для чего ненужное, бесполезное и даже вредное учреждение, как думают современные «умные» люди, а, наоборот, в высшей степени необходимая, крайне полезная, как называли их святые отцы, «высшая школа любомудрия», в которой всесторонне изучалась «единая на потребу» наука о добре и зле; о том, где источники добра

и зла, как зло возникает в сердце человека, как передается оттуда в мир и какими путями распространяется в нем – к чему оно приводит и где надо искать средства борьбы с ним. Далее, здесь всесторонне изучен человек как в его физической природе (плоть), так и в особенности духовной – свойства человеческого духа и законы духовной жизни человека – изучено не на основании каких – либо кабинетных отвлеченных рассуждений, но на основании широкого опыта над самим собой и наблюдения над подобными – же подвижниками – опыта не кабинетного, а жизненного.

Наконец высочайшие из вопросов – вопросы о Боге, о духовном бесплотном мире, об отношениях этого мира к Миру нашему видимому, о путях Промысла Божия и проч. – все эти вопросы здесь изучены наиточнейшим и наивернейшим способом. Вопросы эти не могут быть предметом так называемой «точной» положительной науки; объекты их недоступны нашим внешним чувствам, их нельзя ни посадить в банку, ни исследовать под микроскопом; умозрительный метод тут также недостаточен – наш ум, наше представление слишком немощно, чтобы обнять столь высокие предметы; самое большое, что может ум человеческий тут сделать, это подыскать то или другое объяснение уже открытым иным путем фактам, остается третий путь и последний – это наше чувство, в связи с тонким самоанализом или, что то – же, путь внутреннего религиозного опыта. Только чувство может открывать факты в этой области, только этим путем и можно вполне убедиться, удостовериться в реальности и непреложности истин, сообщенных в откровении.

Возьмем, хотя бы например, учение о благодати. Удостовериться опытно в реальности этой силы и в ее свойствах можно не иначе, как только путем самоанализа, путем сравнения своего внутреннего «я» – своей души в благодатном и безблагодатном состоянии.

Понятно, только вдали от суетного мира, в монастырях и в уединенной монастырской келье можно вполне отдаться созерцательной жизни – и осуществить вышеупомянутый внутренний религиозный опыт в тех широких размерах, в каких это требуется для достижения высших степеней духовного совершенства.

На этих степенях духовной жизни человек сподобляется высших благодатных даров – дара чудотворения, прозорливости и т. п., которые делают многие вопросы высшего порядка ясными до очевидности. Такой человек постоянно, так сказать, зрит своими внутренними очами Бога и не нуждается ни в каких философских выводах и рассуждениях. Будучи высшей школой любомудрия для лиц совершенных, истинный монастырь является лучшим училищем подвижничества. Но самое важное значение истинного монастыря это то, что он является врачебным пунктом, лечебницей для многочисленных тяжких по своим последствиям и для самого страждущего и для общества, для ближних – недугов человеческого духа.

Чтобы яснее представить это значение, заглянем в келью Оптинского старца Леонида (в схиме Льва), подвизавшегося там в первой половине прошлого 19 века с 1820 по 1841 г. Вот как описывает его келью один из современников старца. «Ежедневно, особенно в вечернее время, к кельи старца стекалась братия. Каждый спешил к нему со своей душевной нуждой, каждый спешил покаяться пред старцем, в чем согрешил в продолжение дня, и просить его совета и разрешения в встретившихся недоумениях, утешения в постигшей скорби, помощи и подкрепления во внутренней борьбе со страстьми и с невидимыми врагами человеческого спасения. И старец всех принимал с отеческой любовью, и всем преподавал слово опытного назидания и утешения. Келья старца, от раннего утра до поздней ночи наполненная приходившими к нему за духовной помощью, – пишет один очевидец (ученик старца Леонида, иеромонах Антоний), – представляла картину достойную кисти художника. Старец в белой одежде, в короткой мантии, был виден из за круга учеников своих, которые стояли пред ним на коленях, и лица их были одушевлены разными выражениями чувств. Иной приносил покаяние в таком грехе, о котором и не помыслил бы не проходивший послушания; другой со слезами и страхом признавался в неумышленном оскорблении брата. На одном лице горел стыд, что не может одолеть помыслов, от которых желал бы идти на конец света; на другом выражалась хладнокровная улыбка неверия ко всему видимому: он пришел на ряду с другими явиться только к старцу и уйти неисцеленным, но и он, страшась проницательного его взгляда и обличительного слова, потуплял очи и смягчал голос, как бы желая смягчить своего судию ложным смирением. Здесь видно было истинное послушание, готовое лобызать ноги старца; там немощный, отринутый всем миром, болезненный юноша не отходил от колен о. Леонида, как от доилицы ее питомец. Между прочими видна была седая голова воина, служившего в отечественной брани, и теперь ополчившегося, под начальством такого искусного вождя, против врагов невидимых. Здесь белелись и власы старца, который, признавая свое неискусство в монашестве, начинал азбуку духовную, когда мир признавал его наставником. Таким – то разнообразным обществом был окружен великий старец и вождь духовный. В этой чудной келье можно было видеть зрелища, столь же поучительные, как и все события, напоминавшие лучшее время христианства».

Так было при первом Оптинском старце, так – же продолжалось и при следующих старцах, – при приемнике Льва, Макарии, и особенно, при следующем третьем старце, Амвросии, достигшем высокой степени духовного совершенства, обладавшем даром прозорливости, чудотворений, а главное даром любви, которым он всех очаровывал и привлекал к себе.

А сколько исцеленных от болезней духа, утешенных, успокоенных, обрадованных, направленных на путь добра, вышли из келлии приснопамятного отца Серафима Саровского! Пользу эту трудно подсчитать, но во всяком случае она громадна и по качеству своему ни с чем не сравнима. Граф Лев Толстой, дважды посетивший Оптину, в одном из своих писем говорил следующее:

«...В Оптиной пустыни в продолжение более 30 лет лежал на полу разбитый параличом монах, владевший только левой рукой. Доктора говорили, что он должен был сильно страдать, но он не только не жаловался на свое положение, но постоянно крестясь, глядя на иконы, улыбаясь, выражал свою благодарность Богу и радость за ту искру, которая теплилась в нем. Десятки тысяч посетителей бывали у него и трудно представить себе все то добро, которое распространилось на мир от этого, лишенного всякой возможности деятельности, человека. Наверное, этот человек сделал больше добра, чем тысячи и тысячи здоровых людей, воображающих, что они в разных учреждениях служат миру...»

Речь идет, очевидно, о старце Амвросии, который в последнее время был настолько слаб, что мог принимать своих многочисленных посетителей только лежа на одном боку.

Но, скажут, все это относится к каким-то идеальным монастырям, которых на земле совсем и не существует. Таким образом мы подошли к вопросу о том, существует – ли в настоящее время истинное монашество. Прежде чем ответить на этот вопрос, я приведу следующее замечательное пророчество Антония Великого о судьбе монашества, помещенное в 1-м томе «Добротолюбия» епископа Феофана.

«Некоторые ученики его (Антония В.), видя бесчисленное множество иноков в пустыни, украшенных такими добродетелями и с таким жаром ревнующих о преуспеении в святом житии отшельническом, спросили авву Антония: «Отче! долго – ли пребудет этот жар ревности и эта любовь к уединению, нищете, смирению, воздержанию и всем прочим добродетелям, к которым ныне так усердно прилежит все это множество монахов»? Человек Божий с воздыханием и слезами ответил им: «Придет время, возлюбленные дети мои, когда монахи оставят пустыни и потекут вместо них в богатые города, где, вместо этих пустынных пещер и тесных келий, воздвигнут гордые здания, могущие спорить с палатами царей; вместо нищеты возрастет любовь к собиранию богатств; смирение заменится гордостью, многие будут гордиться знанием, но голым, чуждым добрых дел, соответствующих знанию; любовь охладеет; вместо воздержания умножится чревоугодие, и очень многие из них будут заботиться о роскошных яствах, не меньше самих мирян, от которых монахи ничем другим отличаться не будут, как одеянием и наглавником; и не смотря на то, что будут жить среди мира, будут называть себя уединенниками. Притом они будут величаться, говоря: «я Павлов, я – Аполлосов, как бы вся сила их монашества состояла в достоинстве их предшественников: они будут величаться отцами своими, как Иудеи – отцом своим Авраамом. Но будут в то время и такие, которые окажутся гораздо лучше и совершеннее нас: ибо блаженнее тот, кто мог преступить, и не преступил, и зло сотворить и не сотворил, нежели тот, кто влеком был к добру массою стремящихся к тому ревнителей. Почему Ной, Авраам и Лот, которые вели ревностную жизнь среди злых, людей справедливо, так много прославляются в писании» (Добротолюбие, т. I, стр 129 изд. 1895 г.)

Это удивительное пророчество, высказанное шестнадцать веков назад, в настоящее время сбывается все более и более. Прежний монашеский дух сильно и быстро падает; это – истина, против которой едва – ли будут возражать и сами монахи. Где прежние – пустынники, где столпники, где прежние ангелоподобные иноки? Многие современные монахи, особенно в так называемых штатных монастырях³, живут совершенно по-мирски, отличаясь от самых многогрешных мирян действительно одним только надглавником, как сказано в пророчестве Великого Антония, да тем, что носят имя монах; но сохранилось и истинное монашество. Бог привел меня с ним лично познакомиться и убедиться в его существовании. Первый монастырь, где вы найдете еще это истинное монашество, есть Оптина пустынь – общежительный монастырь, находящийся в 60-ти верстах от г. Калуги и в трех верстах от уездного г. Козельска, ст. Рязанско – Уральской железной дороги. В течение целого прошлого 19 столетия обитель эта привлекала к себе своею высокою духовною жизнью внимание русского образованного общества. В ней перебывали Гоголь, Достоевский, Киреевский, который там и схоронен, К. Леонтьев, Хомяков, братья Аксаковы и многие другие. Дважды в ней был у старца Амвросия Лев Николаевич Толстой. Кроме высокой духовной жизни вообще, эта обитель получила известность «старчеством», под именем которого разумеется особый вид или порядок иноческой жизни, состоящий в постоянном духовном руководстве старцем своих духовных детей, иноков и мирян, от которых, как необходимое условие, требуется искреннее и доверчивое отношение к своему руководителю, частое (по возможности ежедневно) исповедание пред ним не только всех дел и поступков, но и всех, даже сокровенных, мыслей, чувств и желаний и, наконец, совершенное послушание его советам и наставлениям. Это драгоценный обычай, насажденный в Оптиной пустыни прежними знаменитыми старцами: Львом, Макарием и Амвросием, и теперь продолжает твердо держаться там. Теперь старцами являются отец Иосиф, ближайшие сотрудник и помощник покойного батюшки Амвросия, из умудренных благодатию Божиею простецов и высоко образованный, глубоко изучивший творения святых отцов, старец о. Варсанофий – поэт, помещавший свои стихотворения в духовных журналах под псевдонимом «странник», в миру бывший подполковник Павел Иванович Плеханков, тринадцать лет проведший в безмолвной келлии Оптинского скита и только в нынешнем году поставленный в старцы. Здесь, в этой обители вы найдете и совет и утешение и разъяснение во всех житейских вопросах и в вопросах духовной жизни. Среди иноков есть не мало лиц интеллигентных и даже высокообразованных: о. Даниил, в миру помещик Дмитрий Михайлов Болотов, окончивший курс С. Петербургской Академии Художеств, о. В. – инженер, недавно оставивший мир, после потери жены при крушении поезда, о. Алексей – ученый востоковед, бывший член Пекинской миссии и в то же время художник, трудящийся над воссозданием, по китайским – японским источникам, истории религиозного стиля в постройках буддийских храмов и дворцов Китая и Японии, о. Эраст – Оптинский летописец и многие другие. Недавно там скончались: инок Черепанов, бывший мировой судья, и о. Климент Зедергольм, бывший профессор Московского Университета, ученый протестант, сделавшийся потом поборником православия. Это обилие интеллигентных монахов налагает какой – то особый отпечаток благородства на всю обитель. Поведение всех прочих иноков производит то же самое отрадное впечатление на посетителей. Каждый из них считает своей обязанностью один или несколько раз в неделю зайти к старцу исповедывать свои грехи и помыслы и получить от него советы и наставления и благословение на предстоящие дела, благословение, без которого оптинский инок ничего не должен делать в своей жизни. В ближайшей, родственной связи с Оптиной пустынью находится Шамордин женский монастырь. Это все детища батюшки Амвросия. Основан этот монастырь старцем Амвросием с целью дать приют и удовлетворить духовные потребности бедных и больных своих духовных дочерей, которых не принимали в другие монастыри, потому что они, по бедности, не имели возможности ничего внести в монастырь при поступлении, а, как больные, не годились и в качестве работниц. Эта истинная христианская мысль любвеобильного Амвросия находит и теперь выражение в этом монастыре в форме прекрасно благоустроенного детского приюта, в котором учится и воспитывается до 50-ти бедных сироток и прекрасно построенной на средства благодетеля Московского купца, чайного торговца Перлова, богадельни, в которой призревается несколько десятков престарелых, увечных, слепых, больных и бедных женщин, пользующихся чисто братским уходом со стороны приставленных к ним сестер. Особенностью этого монастыря является то, что в нем много монахинь из интеллигентного и даже высокопоставленного класса. Здесь среди монахинь вы встретите графиню Коновницину, графиню Марию Николаевну Толстую, родную сестру Льва Николаевича, Хрущевых мать с дочерью, Арбузову, Францову и многих других. Все они презрели светскую жизнь, побросали роскошные дворцы, променяв их на более тесные монашеские кельи, в которых и проводят остальную жизнь среди подвигов поста и молитвы в постоянной борьбе с взлелеянными прежней жизнью и воспитанием душевными страстями, соблюдая наравне с прочими не легкий монастырский устав. Некоторые из них еще недавно, а, быть может, и теперь, носили власяницу, т. е. рубашку из грубой, колючей шерстяной материи, как, например, умершая пятнадцать лет назад игумения их София, урожденная Болотова, портрет которой над ее могилой в одеянии схимницы представляет замечательный образец красоты телесной и духовной, происходящей от соединения высокого образования с истинным благочестием и смирением. Налагать на себя более тяжелые вериги не благословляли Оптинские старцы. Особенным уважением пользуются там, как лица, достигшие высоких степеней духовного рассуждения, настоящая игумения Евфросия (слепая) и Параскева болящая, более десяти лет не встающая с постели вследствие какой – то болезни ног и переносящая свое страдание с великим смирением и радостью духовною; обе непосредственные ученицы и любимицы батюшки Амвросия и престарелая отшельница, мать Херувима, живущая вне монастыря в лесу в отдельной хибарке. Главное руководительство лежит на Оптинских старцах, без благословения которых здесь ничего не делается. Монахини здесь вообще весь день проводят в трудах: здесь и золотят», чеканят и вышивают, и рисуют, и ухаживают за больными, и принимают больных крестьян окрестных деревень. Но что особенно хорошо поставлено – это церковное пение в связи с прекрасным, отчетливым чтением и еще более прекрасным произнесением церковных поучений. Богослужение там, начинающееся утреней с трех часов ночи, представляет особую прелесть. Третий монастырь, в котором и видел истинное монашество, есть Зосимова пустынь – небольшой общежительный монастырь, еще недавно только основанный архимандритом Сергиевской лавры Павлом, в Александровском уезде, Владимирской губернии, в двенадцати верстах от города Александровска и в трех верстах от станции Арсаки, Московско – Ярославской железной дороги, в лесу, где подвизался лет двести тому назад один из старцев Гефсиманского скита схимонах Зосима. В монастырь этот выселилась вся лучшая часть монашества Гефсиманского скита под начальством игумена Германа, ученика знаменитого Гефсиманского старца Александра. Если в Оптиной пустыни во многом еще чувствуется дух прежних, великих старцев, то здесь во всем видна мудрая правящая рука. Здесь, как и в Оптиной пустыни, имеется «старчество» в лице о. Германа, старца о. Алексея, бывшего протоиерея Московского Успенского собора и отчасти в лице, еще молодого, но во всех отношениях очаровательного и образованного иеромонаха Ионы, бывшего в миру офицером. В основу иноческой жизни положены труд и молитва. Богослужение здесь, которое, как и в Оптиной пустыни, совершается истово, по всем правилам монастырского устава, и продолжается от 9 – ти до 12 – ти часов в сутки. Блогодаря прекрасному отчетливому чтению и массе поучений, оно является для молодого инока первой и главной школой, в которой он всем своим существом постигает великие идеи Христова учения; все остальное, свободное от Богослужения время инок Зосимовой пустыни проводит в постоянном труде. Замечательно, что в этом монастыре, имеющем около 100 человек братии и немало пахатной земли и различных угодий, в феврале прошлого года имелось всего три работника, вся остальная работа совершалась руками иноков. Вечером, после трапезы, три раза в неделю бывают спевки под управлением иеромонаха Нафанаила, бывшего оперного певца, а в остальные три дня неутомимым о. Алексеем ведется преподавание св. Писания и Богословия для иноков. В келлии почти каждого инока вы найдете книжки творения св. отцев: Иоанна Лествичника, Нила Сорского, Ефрема Сирина и других, которые здесь читаются и которыми руководствуются иноки в своей жизни. Табак, водка и другие подобные соблазны, которые свили себе довольно прочное гнездо в иных монастырях, здесь совершенно не встречаются. У обоих старцев пустыни есть немало духовных детей из интеллигенции – учителей, врачей, писателей, которые считают своим долгом, хоть раз в году побывать в пустыни, чтобы отдохнуть душой от мирской суеты, поговеть, и поделиться с дорогим и мудрым батюшкой своими духовными нуждами. Достойно замечания то, что окрестное крестьянское население, которое вообще любит поглумиться над монахами, к здешним монахам, равно как и к монахам Оптиной пустыни относится с полным почетом и уважением. Чудный монастырь! Дай Бог, чтобы побольше было таких монастырей на святой Руси и чтобы существующее там ныне благочестие сохранилось отныне и до века!

Конечно, есть и еще не мало монастырей, в которых вы можете встретить истинное благочестие и строгую подвижническую жизнь, как – то Валаамовский монастырь, на одном из островов Ладожского озера, монастырь Александра Свирского, Старый и Новый Афон, Глинская пустынь и некоторые другие. И в прочих монастырях, без сомнения, есть отдельные лица высокой духовной жизни, которые мало известны и скрываются за общей массой прочего монашества, их подвиги известны только Богу, да тесному кружку почитателей, на которых – они и оказывают свое просветительное влияние.

Нам осталось рассмотреть один вопрос: как должен относиться мирянин ко всему сказанному здесь о монашестве? Уж не всем – ли идти в монахи? Этот вопрос я не стал бы и ставить, если бы не имел основания опасаться, что немощной разум и грехолюбивая воля человеческая, предпочитающая смехотворство истине, могут побудить некоторых ложно понять меня, вывести из моих слов совершенно неожиданное заключение, в роде того, например, что я всем предлагаю идти в монахи.

Чтобы осветить данный вопрос, мы обратимся к слову Божию. В первом послании к Коринфянам апостола Павла мы находим место, могущее пояснить нам этот вопрос. В 12 – й главе этого послания, где говорит он о различных дарах духовных, мы находим прекрасное сравнение Церкви Христовой, или, что то – же, христианского общества с телом, глава которого есть Христос. «Как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, так и Христос. Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Эллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих. Бог расположил члены, каждый в составе тела, как Ему было угодно. А если бы все были один член, то где было – бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна, или также, голова ногам: вы мне не нужны. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее. И которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения. Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы – тело Христово, а порознь – члены. И иных Бог поставил в Церкви во – первых апостолами, во – вторых пророками, в – третьих учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки (1Кор. 12:12–28), – к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова (Еф. 4:12).

Монашество также не может составить всего тела, как и всякая другая, наиполезнейшая человеческая профессия, но оно есть член тела, важнейший, благороднейший, функцией которого является опытное изучение души человеческой, и законов человеческого духа и руководство человечества в его духовной жизни.

Итак, как – же должен относиться мирянин к монашеству и в чем должно выражаться это отношение? Истинное монашество, это наставник и руководитель человечества в его духовной жизни, поэтому всякий, кто дорожит этой жизнью, кто не отдал еще себя сознательно и добровольно в полное рабство своей плоти, пусть почаще обращает на него свои взоры и не повторяет с пренебрежением фразы: «я не монах». Заповеди общие для всех – и для монаха и для мирянина они одни и те – же, один и путь, ведущий к спасению – это путь самосовершенствования в духе Христовом и борьбы со страстями. Монах приносит только еще два дара Богу – нестяжание и целомудрие, которые для простого мирянина необязательны. Прежде всего наши взоры должны обратиться к памятникам древнего монашества, к тем многочисленным сочинениям древних монахов, которые сохранил Бог до настоящего времени для назидания потомства; книги эти в настоящее время почти совершенно не читаются не только мирянами, но и большинством белого духовенства, а между тем сколько истины и премудрости, сколько самого жизненного содержания в них заключается! Будем же их читать и в них искать ответа на так называемые вечные вопросы, постоянно волнующие мыслящее человечество; большим препятствием к этому чтению является тяжелый древний монашеский слог, поэтому, кто может, должен их популяризировать.

Существующие в настоящее время истинно хорошие монастыри должно непременно посетить каждому мирянину. Здесь найдем мы мудрый совет, братскую любовь, участие и утешение в постигших нас скорбях, здесь скорее всего можем найти мы и средства к врачеванию многочисленных недугов современного общества. Недуги эти имеют, по большей части, духовное происхождение: болим мы сребролюбием, болим гордостью, тщеславием, самолюбием, обидчивостью, гневливостью, унынием и прочими страстями, с которыми не только не боремся, но как – бы нарочно культивируем их в своей душе с раннего детства. Один нервничает и хворает от того, что не может проживать по-прежнему по десяти тысяч в год; другой, привыкший повелевать, – от того, что теперь приходится повиноваться; третий расстроил свою нервную систему от постоянной закулисной партийной борьбы и вечного разлада с своей совестью; поклонник женской красоты тяготится узами Гименея, иной терзается религиозными сомнениями и недостатком упования; наконец, от постоянного чревоугодия мы просто разжирели. Болеет дух, а мы откармливаем свое тело и думаем, что как только оно разжиреет, то сейчас же и вселится в него mens sana.

Не в Карльсбаде, не на лечебных курортах нужно ждать от этих недугов исцеления, но в храме Божием и в келлии старца. Тут не столько нужен врач телес, сколько врач душ. Нужно оздоровить корни, тогда и ветви будут сами собою здоровы. Кто просто утомился в сутолоке мирской жизни, пусть едет отдыхать тоже в монастырь. Нигде так быстро не успокаивается душа человеческая, как там. Не видит она здесь этой безумной роскоши, франтовства, этой всеобщей погони за модой, порабощающей не только тело, но и разум, – мысль человеческую. Не видит она здесь мирской пошлости, на улицах беcцеремонно беседующих парочек, пьяных, оборваных мастеровых, двенадцатилетних подростков с папиросами в зубах, не слышит неумолкаемой светской болтовни, беcсодержательной, ложной, от которой скоро начинает трещать голова у непривычного к ней человека, а видит здесь серьезную жизнь по правде Божией и успокаивается. Ничто не возмущает здесь ее покоя, ничто не оскорбляет ее божественного достоинства. Посещение истинных монастырей лучше всего может изменить существующее и господствующее предубеждение против монашества. Здесь человек узнает много нового, многое перечувствует, во многом убедится на опыте, сознает всю неосновательность своих прежних воззрений, и в конце концов, вместо прежней ненависти, проникнется любовью и уважением к истинному монашеству.

Пожелаем же от всей души истинному монашеству процветания, а падшему – возрождения к новой жизни, достойной этого великого звания на пользу немощного человечества и во славу Божию. Будем и мы, со своей стороны, прилагать все силы к осуществлению этого возрождения, пусть будет лучше немного, но хорошо. Non multa, sed multum!