Подвижницы Борисовской Тихвинской пустыни – инокини: Тарсилия, Евпраксия, Маргарита, Maрионилла, Афанасия, Ангелина, схимонахиня Агриппина, послушницы: Марфа, Пелагия, Елисавета и Анна, духовник обители иеромонах Феодосий и его келейник Лукиан

(Память 26 июня).

Основателем Борисовской пустыни был знаменитый сподвижник Петра Великого, первый русский фельдмаршал из природных русских, граф Борис Петрович Шереметев. Он основал эту обитель в честь иконы Тихвинской Божией Матери, в благодарное воспоминание о замечательнейшем событии той поры – битвы Полтавской, в которой, говоря словом церковной песни: «рог сильных изнеможе и немощствующии препоясашася силою». Победа эта, купленная дорогой ценой Русской крови, покрыла военной славой Петра, утвердила его в доверии к достоинствам и опытности своего полководца, вознаградила молодое Русское войско за поражение под Нарвой, и решила дальнейшую судьбу России и Швеции, находившихся в упорной кровопролитной войне между собою с 1700 года.

Предание повествует, что, когда, по предложению фельдмаршала, Государь решился дать Шведам генеральное сражение под Полтавой, то назначил его на 26 июня, т.е., в день, посвященный Церковью празднованию явления чудотворной иконы Тихвинской Божией Матери; а благочестивый фельдмаршал, имея особенную веру и усердие к этой Богородичной иконе, сопровождавшей его во всех его походах, упросил Государя отсрочить битву на один день, желая почтить оный приличным празднованием Божией Матери, дабы накануне решительной борьбы, которой должна была решиться судьба двух царств, испросить себе и вверенному ему воинству молитвенный покров и заступление Царицы Небесной.

Упование не постыдило благочестивого военачальника: предводительствуя в достославный день Полтавской битвы центром Российской армии, находившейся под личным наблюдением самого Монарха, Борис Петрович отличился примерной храбростью, являлся в самых опасных местах и испытал над собою очевидный знак небесного заступления: ибо, находясь в жесточайшем огне, остался невредим даже и тогда, как пуля, пробив латы и платье, задела рубашку, выказавшуюся из-под расстегнутого камзола. У государя так же в этот достопамятный день была пробита пулею шляпа.

Обрадованные богодарованной победой, и относя как ее, так и чудесное сохранение своей жизни, заступлению Божией Матери, «осенившей над главою их в день брани», Монарх и его полководец молебно праздновали день этот, «восписуя благодарственная Единой, имущей державу непобедимую». По свидетельству того же местного предания, на обширном пути из-под Полтавы, Монарх посетил своего полководца в любимой им Борисовке, которая в то время, как новоустроенная, была еще невелика и небогата постройкой. Державному гостю имела честь послужить для отдыха небольшая горница сельского (с дубовым столом и лавками) домика, благоговейно сохраняемого и доныне владельцами Борисовки, в память высокого посетителя.

Здесь-то Борис Петрович объявил Монарху сердечный обет, данный им, перед битвой Полтавской, Матери Божией, если останется победителем, основать в Борисовке, в честь чудотворной Тихвинской иконы, иноческую девическую обитель. Государь, одобрив сию благочестивую мысль своего полководца, сам избрал место для построения обители. Он, как утверждает предание, обозревая, вместе с фельдмаршалом, живописные окрестности Борисовки, обратил особое свое внимание на ту гору, которую занимает ныне обитель, и, повелев сделать большой деревянный крест, собственноручно водрузил оный на вершине горы, назначая тем место то для церкви, во имя любимого им праздника – Преображения Господня, что по времени и было исполнено построением в ней теплого храма сего наименования; главная же церковь, согласно первоначальному намерению графа Бориса Петровича, была устроена во имя Тихвинской Богоматери; от чего и самая обитель получила наименование Борисовской Тихвинской.

Всякий, кто посещал Борисовскую обитель, неоспоримо должен сознаться, что выбор для нее места делает честь вкусу Государя, указавшего оное.

Гора эта, будучи выше других, стоит отвесно над рекою, возвышаясь над нею как неприступная скала, она почти отделена от цепи проходящих здесь холмов: с юго-востока обтекает ее река Ворскла, живая свидетельница славной битвы Полтавской; на противоположном берегу ее правильно раскинута Борисовская слобода; на юге, под горою, располагаются на дальнее пространство живописные луга, прорезанные ручьями. С запада горы и дебри, покрытые густым лесом, лишь с севера гора эта соединяется небольшим перешейком с грядою холмов, также покрытых лесом.

Взглянув на нерукотворенную картину, открывающуюся взорам с вершины сей горы, тщетно самый взыскательный вкус стал бы искать в окрестностях Борисовки места более удобного и красивого для иноческой обители.

И за 200 лет своего бытия эта обитель явила целый сонм иночествовавших, кои и по смерти памятуются за свою подвижническую жизнь. Составитель истории этой обители, о. архимандрит Леонид (Кавелин) пишет о них в своем труде следующее: из числа 12-ти настоятельниц, управлявших ею до половины XIX века и уже окончивших свое земное поприще, доселе с особым чувством уважения и признательности произносятся и памятуются имена игумений: Анфии, Августы, Венедикты, Анатолии, Арсении и Макарии, как таких настоятельниц, которые к попечению о внутреннем и внешнем благоустройстве обители, присоединяли еще и спасительную ревность о личном преуспеянии в иноческих добродетелях, являя собою поучительный пример для душ, вверенных их духовному окормлению.

Несомненно, что во весь период существования обители, многие из ее насельниц (их имена Сам Господь Бог весть), потрудясь в несении благого Христова ига в монашестве и преставясь от земных к небесным, включены в ту книгу, которая некогда будет читана в слух неба и земли; но благочестивое предание, ублажая всех скончавшихся в вере и надежде жизни вечной, сохранила особую память лишь о некоторых старицах и сестрах, служивших для прочих примером для спасительной жизни вообще и образцом той или другой иноческой добродетели в частности. История обители обязана тщательно собрать эти предания и, проверив их, сохранить на своих страницах память о подвизавшихся подвигом добрым в назидание и поощрение будущих поколений. Так, из стариц, скончавшихся в начале текущего столетия, приснопамятны:

Уставщица, монахиня Тарсилия Гезева, родом из Борисовских малороссиянок (по именному списку 1789 г. ей показано 47 лет, и в то время она была клирошанкой), прожила до глубокой старости в подвигах благочестия, строгом посте и непрестанной молитве, и постепенно стяжала нелицемерную кротость, крайнее смирение и любовь ко всем. Пост ее простирался до того, что она никогда не ела горячего кушанья, и даже не пила чаю. Любимым кушаньем ее был картофель. «Евпраксия, говаривала она, шутя своим малороссийским акцентом, жившей с ней монахине, свари-ка мне картошки не мывши, а я съем, не лупивши», прикрывая этой шуткой свое воздержание; и несколько таких действительно немытых и неочищенных картофелин, уподобляясь пепельной пище древних подвижников, составляли нередко всю ее дневную трапезу. Ведя Ангелоподобную жизнь, она еще на земле удостоилась видения бесплотных. В алтаре, во время Богослужения, и в своей келлии, которая была для нее не местом покоя, а усиленных подвигов и непрестанной молитвы, за 4 года до кончины она впала в болезнь и почти не вставала с постели, с благодарением и смирением принимая сие посещение Господне. В минуту своей блаженной кончины Тарсилия имела благодатное видение, о котором присутствующие могли заключить по ее гласной беседе с незримой гостьей: «Откуда ты пришла ко мне, прекрасная девица?» спрашивала ее старица. «Ты не из Иерусалима?» И, помолчав немного, продолжала: «Так ты из Иерусалима! Возьми ж мою душечку, возьми ж мою душечку!» и, произнося эти слова, она начала креститься и вскоре предала душу Богу. Кончина ее последовала в день празднования явления чудотворной иконы Тихвинской Божией Матери, 26 июня 1817 года, что, вместе с упомянутым видением, было для всех знаком очевидного к ней благоволения Царицы Небесной.

Подобной матери Тарсилии, была ее дочь по духу, сожительница по келлии, монахиня Евпраксия Логинова, родом из Малороссийских дворян. Она тоже жила до глубокой старости в величайших подвигах и совершенном нестяжании, в самом строгом посте и умерщвлении плоти. Скончалась о Господе в 1835 году.

Современница ее, монахиня Маргарита, из дворян, по фамилии Симоновых, равным образом, была неутомима в подвигах духовных, нестяжательна, воздержна и всю жизнь проводила в непрестанной молитве.

Монахиня Марионилла Кармазинова (по ведомости 1789 г. показана 50 лет, неграмотной) отличалась среди всех сестер необычайной простотой, соединенной с кротостью и смирением. Рассказывают, что она почти безвыходно пребывала в церкви, по слову псалмопевца, «приметаяся в дому Божием день и нощь», упражняясь в непрестанной молитве, между обязанностями ее заметили, что она приносила в церковь деревянные спички и, пройдя четки, после каждой сотницы откладывала по одной спичке, вероятно, для соблюдения счета, дабы в точности выполнить однажды принятое ею на себя правило. Скончалась о Господе в 1815 году.

Достойны особой памяти и уважения две монахини из Донских казачек: одна Афанасия (свечница) прожила в обители более 50 лет в великих подвигах и скончалась в 1837 году; другая Ираида, прожила здесь 40 лет, и была для всех примером кротости, смирения и усердия к Богу: она каждые сутки прочитывала весь Псалтирь, не опуская, притом, церковной службы и дел по своей должности (она была благочинной). В 1837 году вызвали ее указом Св. Синода на Дон для управления Новочеркасским девичьим монастырем и возвели в сан игуменьи. Управляя сею обителью с усердием и искусством, она впоследствии, ослабев в силах, сложила с себя эту должность, приняла схиму с именем Юлии и скончалась о Господе в 1844 году.

Монахиня Ангелина Толбузина (о которой мы уже имели случай упомянуть в главе о чиноположении обители) прожила в обители с лишком 30 лет и скончалась в 1841 году в Киеве, бывши там на поклонении св. местам. Оставила по себе благую память в обители своей горячей любовью к Богу и ревностью о спасении себя и ближних. Исполняя строго уставы св. Отец, она всегда советовала и другим исполнять их неленостно, причем говорила с такой силой убеждения, что нередко приводила в умиление самых нечувственных, любила умиротворять враждующих, утешать скорбящих, умела, говоря словами Апостольскими, радоваться с радующимися и плакать с плачущими, стараясь быть всем вся, да всяко спасет некия. Будучи уставщицей на клиросе, она с ревностью и усердием воспевала славу Божию и Святых Его, и всем внушала стоять в церкви со страхом и умилением.

К числу приснопамятных послушниц принадлежат две девицы: Марфа и Пелагия, родом из дворян Белогородского уезда, по фамилии Тимошевские; своей набожностью, кротостью, смирением, незлобием, любовью к ближним и состраданием к несчастным они превосходили многих; окончили свой век в краткое время, оставив по себе благословенную память. Они поступили в обитель в 1816 году, а скончались – одна в 1820 году, а другая в 1821 году, представив сей обители неоцененное сокровище, привезенный родным их дедом из Палестины, сребропозлащенный крест, в котором помещены части: древа животворящего Креста Господня, пречистой Крови и Ризы Господней, и, сверх того, 58 частиц мощей разных Святых Угодников Божиих; ими же пожертвована в обитель древняя икона святителя Николая чудотворца.

Не менее сих памятны две сестры из купеческого сословия города Короча Елисавета и Анна Ивановны Алехины. Елисавета, будучи редкой красоты, на 17-м году своей жизни убежала тайно от родителей из-под брачного венца и пришла в обитель пешком, осенью, в одном легком платье; она прожила в монастыре 3 года; ни просьбы и ласки, ни угрозы и гнев родителей, не могли ее извлечь оттуда; уневестив себя мысленно Небесному Жениху, Христу, она скончалась вскоре блаженной кончиной; ее постоянство в терпении и добродетели достойны удивления. Сестра ее, Анна Ивановна, во всем подобная ей, долго, желая поступить в обитель, была удерживаема родителями, впала от скорби в болезнь, и уже пред смертью привезена была в монастырь, где и скончалась блаженной кончиной через 40 дней после своей сестры.

Схимонахиня Агриппина, в мире Аграфена Петровна Шеншина, девица из дворян, Орловской губернии, Мценского уезда. Поступила в Нежинский монастырь 20-ти лет от роду, и по разным скорбям и гонениям, а также и по желанию родителей, в течение 2-х лет перешла из Нежинского монастыря в Каменскую пустынь, оттуда в монастырь Елецкий и, наконец, по неисповедимым судьбам Божиим, поступила в 1829 году, в Борисовскую пустынь. Ее Ангелоподобная кротость и другие добродетели могли быть назидательным примером для многих; но Господу угодно было вскоре отозвать ее в лучший мир. Она получила сильную чахотку и страдала ею 8 месяцев, перенося болезнь с удивительным терпением, благодаря Бога за Его посещение. Скончалась в добром уповании с напутствием Св. Таин 1831 года, июля 8 дня, 24 лет от роду, проживя в сей обители 2 года. Перед кончиной пострижена в мантию и схиму с прежним именем Агриппины.

В 1855 году одна женщина из деревни Карповой, при телесной болезни страдавшая помешательством ума, видела во сне, что, если съездит в Борисовскую пустынь и отслужит панихиду по схимнице Агриппине, то получит выздоровление; исполнив это, она выздоровела совершенно. С тех пор, многие простолюдины, совершенно не зная ни Борисовской пустыни, ни живущих в ней, будучи в болезни, видят такие же сны, после чего и приходят в пустынь, спрашивая схимницу Агриппину, служат по ней панихиду и получают облегчение.

Из священников, доныне служивших при Борисовской пустыне, обитель с особой благодарностью и благоговением воспоминает об отце Феодоре Турьянском, который, будучи долгое время духовником всех сестер, умел заслужить общую их любовь и уважение. Причина этого заключалась в его образе жизни: овдовев, он сдал свое штатное священническое место сыну, о. Петру, а сам, оставаясь в звании духовника и имея пребывание в доме сына, проводил жизнь подвижническую, уединенную, пребывая в непрестанных трудах, посте и молитве. Венцом такой совершенно монашеской жизни было то, что за три года до своей кончины о. Феодор воспринял на себя ангельский образ и удостоился блаженной кончины. Во время своей предсмертной болезни он три раза соборовался елеем, был напутствован причащением Св. Таин, благословил детей и, приходивших проститься со своим духовным отцом, сестер, и мирно скончался о Господе в 1848 году. Мать о. Феодора, в иночестве Феодосия, скончалась монахиней Борисовской пустыни. Сын его, о. Петр, священствовал в той же обители более 30 лет, из коих 15 имел утешение покоить у себя старца-родителя.

Опытности своей в многотрудной обязанности духовника, доставившей ему общую любовь и уважение, о. Феодор был обязан преимущественно духовной дружбе, которую имел с современным ему подвижником благочестия, иеромонахом Оптиной пустыни о. Леонидом (в схиме Львом). При помощи его советов он устроил и свою жизнь по-монашески: любимым чтением его, по указанию старца, были духовно-подвижнические писания о деятельной христианской жизни св. отцов подвижников: Исаака Сирина, Аввы Дорофея, Варсонофия и Иоанна, Симеона Нового Богослова, Нила Сорского и других; в них-то, по собственному сознанию, он почерпал спасительные уроки, во-первых, для себя, а по мере делания, дополняя смирением оскудевающее, сделался и полезным наставником и руководителем вверенных его духовному окормлению инокинь. Лучшей похвалой опытности, приобретенной о. Феодором на сем пути, может служить отзыв о нем приснопамятного старца, о. Леонида: «Слушайте беспрекословно о. Феодора, говаривал он своим ученицам, я знаю, что он скажет вам то же самое, что я».

Недаром сказано, что Господь вселяет единомышленные в дом Свой; о. Феодору в его уединенной жизни Господь послал и единонравного пособника: то был простодушный Лукьян, один из бобылей Борисовской слободы. Прожив 25 лет у родных, томимый жаждою «единого на потребу», и не зная, какой избрать для этого целесообразный путь, Лукьян удалился в окрестные леса и, водворясь там, начал упражняться в непрестанной молитве и богомыслии. Но человеколюбивый Господь, дающий каждому по сердцу его, что видно из самого различия путей, ведущих ко спасению, не замедлил указать Лукьяну его путь.

Однажды сын о. Феодора, гуляя без всякой особенной цели в лесу, нечаянно увидел Лукьяна одиноко изливающего свою душу Создателю всяких, в слезной молитве и воздыханиях; вступив в разговор с Лукьяном, о. Петр не без труда склонил его сходить за советом к своему родителю, обещая, что тот наставит его на путь и свято сохранит его духовную тайну. В свою очередь, о. Феодор, увидя его благие стремления и редкое простосердечие, возлюбил всей душой и уже не хотел более расстаться с ним, тем более, что и сам, решась жить уединенно, искал и молил Бога послать ему доброго пособника для безмолвной жизни. Немалого труда, однако, стоило о. Феодору убедить простодушного Лукьяна в том, как опасно предпринимать подвижническую жизнь без совета и наставления опытных в ней духовных мужей, и как легко впасть в прелесть, начав знать безмолвие и заниматься умной молитвою, не заботясь об очищении сердца от страстей и помыслов. Лукьян, во многих убеждениях внял совету о. Феодора и, решившись сожительствовать с ним, скоро сделался самым усердным его послушником, а, идя путем отсечения своей воли и разума пред опытным наставником, скоро сравнялся с ним в духовных подвигах и дарованиях, покрывая дар глубоким смирением и простотой. Лет 15 прожил он на пасеке вкупе с о. Феодором, ходя ежедневно в монастырь ко всем церковным службам. Скончался о Господе в старости мирной кончиной.

Некоторые из сестер, не зная тайны его жизни, были недовольны тем, что он становился среди них, а не где-нибудь в стороне; но он, зная, что делал, принимал их упреки и выговоры, а иногда и толчки, молча. Когда же требования становились настоятельнее, говорил только: «Щосе, Боже мылостывый! Колы треба, то й пийду!» и назавтра снова являлся на своем месте; он молился более стоя на коленях и, приклонив главу к земле, едва отделял ее по временам от полу. Наконец, одни привыкли видеть его среди себя как бродягу, другие, более духовные, узнав редкие свойства души его, полюбили доброго старца, и, оказывая ему внимание, смотрели на него с уважением. Но простодушный Лукьян был столь же равнодушен к заслуженному вниманию одних, как и не к заслуженному нерасположению других. Оплакав кончину своего благодетеля и духовного наставника, о. Феодора, он жил еще лет 11 после его смерти, привитая более в церкви; ночи проводил без сна, в молитве, летом на открытом воздухе, а зимою на чердаке в доме о. Петра. Воздержание его в пище было изумительно. Сказывают, что в начале своего подвижничества он несколько лет питался почти одним мелом, и едва отвык от него, по наставлению о. Феодора; потом, возвратившись к обыкновенной пище, ел кое-что, и чрезвычайно мало. Если кто из благочестивых стариц успеет уговорить Лукьяна зайти к себе в келлию и даст ему чашку горячей воды, разведенной ложкою меда, это была величайшая прихоть, которую он позволял себе только по большим праздникам. Старец Лукьян мирно скончался о Господе, удостоясь пред кончиной благодатного видения о том, что «угодна бе Господеви душа его», и погребен честно, оставив по себе благую память в обители и очевидное для всех доказательство, что сердечная простота и смирение – надежные руководители ко спасению, вся наука которого сокращенно выражена в словах Спасителя: «Научистеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим»; покой здесь, среди всех скорбей и злоключений временной жизни; покой вечный там, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная³⁸.