Глинский подвижник иеродиакон Серапион

(Память 25 июня).

Отец Серапион, в мире Симеон Белопольский, из духовного звания, учился в духовном училище, начал монастырскую жизнь в Софрониевой пустыне. По своему смирению, он не принимал пострига в монашество, желая работать Господу в скромном звании послушника. Но добродетельное житие его не могло укрыться под спудом. Настоятель Путивльского монастыря и благочинный обителей Курской епархии архимандрит Макарий в 1817 году просил архипастыря перевести послушника Белопольского в свой монастырь. Когда перевод состоялся, о. Макарий за послушание постриг его в мантию с именем Серапиона и в том же (1817) году возвел в сан иеродиакона, несмотря на сильное нежелание Серапиона, считавшего себя недостойным носить священную степень. Зато до самой смерти он остался в сане иеродиакона, и никто не мог упросить принять его иеромонашество. Необыкновенно кроткий, тихий, как ангел Божий, о. Серапион, с принятием иеродиаконства, еще более стал ревновать об угождении Богу. Постоянным трезвением ума и молитвою он заграждал вход в сердце всяким нечистым желаниям. Он много потерпел сильных искушений, оберегая свое девство, которое сохранил до смерти, побеждая частые восстания плотских похотений беспощадным утруждением своего тела, воздержанием и постом. Иногда он оцепеневал от изнеможения и лежал как мертвый пред иконами, моля Господа, избавить его от нападений вражеских, и получил, наконец, дар бесстрастия. В Путивльском монастыре о. Серапион знал и уважал одну женщину за благочестие. Когда у нее умер муж, она, распаляемая сладострастием, стала искушать о. Серапиона на грех с нею. Обличаемая богобоязненным иеродиаконом за бесстыдство, женщина предложила ему свою дочь. Искушение могло повторяться; обличить женщину пред другими не позволяла кротость подвижника. Он, щадя репутацию женщины, посоветовал выдать дочь замуж, и самой уехать из города. Нашелся жених, живший где-то в уезде. К нему и выехала женщина вместе с дочерью. Наученный этим случаем, богобоязненный подвижник особенно всегда просил молодых братий обители быть всемерно осторожными в обращении с женщинами.

Когда из Глинской обители выделено было братий в возобновленную Святогорскую Успенскую пустынь, игумен Евстратий стал приглашать к себе из других обителей монахов, известных ему подвижничеством. В числе их он просил и о. Серапиона, который, усмотрев в этом волю Божию, в 1849 году перешел в число заштатных Глинских старцев. Игумен Евстратий желал видеть о. Серапиона иеромонахом и духовником. Только, благодаря своей старости, тот отклонил предложение настоятеля; о. Серапиону тогда было 69 лет. На первых порах, по переходе в Глинскую пустынь, о. Серапион нес чреду священнослужения, но потом просил уволить его по немощи, «яко недостойного». Настоятель согласился на просьбу старца, зная, что он в уединении будет усерднее работать Господу.

Не охладив чувств своих на греховную любовь плотскую и пристрастие к миру, о. Серапион пламенным сердцем возносился к своему Создателю и питал святую любовь к ближним. Это видно было во всех его действиях. Читая жития угодников Божиих, он возгорался ревностью их богоугождения; видя изображения преподобных, он пленялся их светолепными ликами, сам имея длинную бороду ниже пояса, особенно любовался он на изображения свв. Онуфрия Великого и Петра Афонского, у которых борода касалась земли. Часто, с детской наивностью и горячей верой в исполнение, о. Серапион просил Господа показать ему человека, подобного сим святым, если такой человек есть в живых на свете. Однажды Серапион вышел из своей келлии и встретился со странником, украшенным сединами. На почтительное приветствие незнакомца, старец ответил глубоким поклоном. У них завязалась беседа. Странник говорил, что он несколько лет подряд путешествует для поклонения святыням: был в Палестине и на Афонской горе. Отец Серапион заинтересовался его рассказами и попросил его в свою келлию. В разговоре, между прочим, он упомянул о своем давнем желании видеть старца, подобного преподобным Онуфрию и Петру. После этого, желая лучше угостить гостя, он зачем-то вышел, а вернувшись, в изумлении остановился у порога келлии. Перед ним стоял тот же благолепный странник, но борода у него была ниже колен, а волоса с головы спускались до пят. В отсутствии хозяина, он снял верхнюю одежду, размотал бороду, которая была обвита вокруг шеи, расчесал ее, и преобразился в такого, именно, человека, какого желал видеть старец. «Ты хотел видеть святого человека с длинною бородою, смотри же теперь на грешного», сказал странник. Долго с ним беседовал о. Серапион и расстался с великой пользой для своей души.

По времени, о. Серапион просил Господа показать ему Ангела-Хранителя. И не презрел Владыка твари на моление верного раба Своего. Однажды, во время молитвы, подвижнику предстал крылатый юноша и, сказав: «Ты молишь Бога показать твоего Ангела-Хранителя, – вот я», и стал невидим. Сердце о. Серапиона исполнилось неизъяснимой радости, в благодарном восторге он мог только плакать. С этого времени он получил дар слез: они текли у него очень часто. «Бывало, говорили близко знавшие подвижника, сидит он в беседке монастырского сада, и слезы ручьем текут из очей его». О явлении ангела и беседе со странником о. Серапион сам рассказывал своим сподвижникам.

Святая жизнь старца не могла укрыться от внимательных ко спасению. Как пчелы, почуяв запах аромата, они устремились к нему. Его уважали и к нему обращались за советами. Он внушал просить у Господа премудрости и разума для различения чистого от грязного, горького от сладкого, и белого от черного, чтобы мудрствовать не по плоти и стихиям мира сего, но по слову Писания и святых отец. Скорбя душою за современное растление нравов, о. Серапион всегда восхвалял чистоту души и тела, возбуждая в слушателях ревность соблюдать ее на деле. Чистый от плотских грехов, он целомудренным называл того, кто целомудр был не одним телом, но кто таков в намерениях, желаниях, чувствах и даже в самых мыслях, ибо последние служат началом приражения греха. Побеждаемых страстями, подвижник просил не отчаиваться, но с детской искренностью приносить раскаяние, в уверенности, что несть грех, побеждающ милосердие Божие. В пример приводил он Евангельскую притчу о пропавшей овце и оканчивал свое утешение скорбящим о грехах словами Спасителя: радость бывает на небе о едином кающемся грешнике более, нежели о девяноста девяти праведниках, не требующих покаяния. Иногда старец говорил о молитве и о постоянном держании себя в присутствии Божием. «Молитва, истекающая из глубины сердца, по словам подвижника, есть пластырь, врачующий язвы греховные, и орудие, которым побеждаются враги плотские и бесплотные, и всегдашнее держание себя в присутствии Божием есть самое верное охранение от врагов. Веруйте твердо, от души, говорил о. Серапион, что близ каждого есть Бог и на все зрит постоянно».

Старец болел душою за горделивое самовозношение тех, кои только беззаконий ради смиришася. В этом случае, он не осуждал их, а молился за них и в назидание прочим нередко говаривал: «если б хмелю не мороз, то он дуб бы перерос».

Чем возвышеннее и святее становился дух старца, тем более тело его приближалось к разрушению, физические силы его постепенно слабели. Изнемогая от трудов и старости, отец Серапион давно уже готовился к смерти и стремился туда, где в обителях небесных веселит Господь святые Своя. Через соседа своего по келлии, пономаря отца Ивана, он просил игумена Иоасафа не хоронить его ранее трех дней. По блаженной кончине о. Серапиона просьба его была исполнена, и Господь прославил подвижника на удивление братий: почивший старец-молитвенник три часа перебирал в руках четки, тело его не разлагалось и не издавало запаха. Об этом говорили не только сподвижники отца Серапиона, но и Оптинский старец Амвросий³⁷.