Первоначальница Дивеевской обители мать Александра

(Память 13 июня).

Однажды приехала в Саров Рязанской губернии г. Переяславля богатая вдова помещица, полковница Агафия Симеоновна Мельгунова с дочерью своей. В 12-ти верстах от Сарова в селе Дивееве они остановились на несколько времени, так как местоположение его чрезвычайно понравилось пм. Побывав в Сарове и поклонившись тамошней святыне, Агафия Семеновна на обратном пути должна была на время остановиться в деревне Осиновке, по случаю болезни дочери своей, с которой некоторое время и прожила тут во флигеле (потому и прозванном Мельгуновским, за садом, где теперь скотный двор). Там и скончалась ее дочь, которой могила, хотя и неизвестна, но достоверно то, что она похоронена в Дивееве, так как Осиновка – приход Дивеева. Оставшись одна одинешенька на свете, Мельгунова, продав имения свои и обратив все состояние свое в деньги, поехала в Саров, который ей весьма пришелся по сердцу.

Вновь проезжая Дивеевым, она остановилась в нем на короткое время и, от усталости в дороге, села на бревнах, возле, в то время бывшей, приходской церкви святителя Николая и задремала. В этой краткой дремоте своей удостоилась она божественного откровения: видит подошедшую к ней Божию Матерь, Которая приказывает ей на этом самом месте воздвигнуть Ей, в честь иконы Ее Казанской, каменную церковь и потом остаться, и пребывать тут же. Удивленная этим видением, Агафия Семеновна, проснувшись, кругом оглянула всю местность и отправилась в Саров, который ей так нравился, что, будь он женской обителью, она непременно бы осталась в нем. Погостив в Сарове довольно времени, сделав туда большие вклады и отдав строителю Пахомию весь капитал свой, Агафья Семеновна, по совету его и казначея Исаии, возвратилась в с. Дивеево, дабы исполнить, что ей в видении приказывала Царица Небесная. Здесь познакомилась она с благоговейным тамошним священником о. Василием. Он был десятинник, по-нынешнему благочинный, Кадомской Десятины Рязанской епархии, человек одинокий, только с женой и дочерью, уже выданной замуж. Видя расположение Мельгуновой к Саровской пустыни и самому Дивееву, он пригласил ее на жительство в своем доме, доколе ей вздумается. Она же, приняв то с благодарностью, построила на дворе его для себя келлию и в ней прожила двадцать лет. Все это время, совершенно забыв свое высокое происхождение и нежное воспитание, она, по смирению своему, упражнялась лишь в самых черных трудах, ходя за скотиной хозяина и очищая хлевы его, или же, узнав, что у одиноких, детьми связанных, крестьян оставался несжатым хлеб в поле, она тихонько ночью хаживала на их полосы и выжинала его. Все это делала она потихоньку, дабы никто не знал и не видал, так что утром видят – хлеб сжат, а кто сжал его – неизвестно. Или, узнав еще, что в одиноких и нуждающихся крестьянских домах из-за летних работ (страды) часто хлеб не испечен, а лишь замешан только, а обед не приготовлен и печь не топлена за недосугом, а в беднейших еще избах все грязно на ребятах, – Агафия Семеновна, выбрав такое время, чтобы ее не заметили, недомешанные хлебы домесит и допечет, совсем уже готовые приготовит хозяевам, ровно, как истопит печь как следует, и обед изготовит, а с детей, сняв все грязное, и их самих, и все на них вымоет. Бедным невестам, готовившимся в замужество, Агафья Семеновна вышивала сама сороки (головной убор) и дарила их вышитыми же ее руками полотенцами.

Во время житья своего у священника о. Василия занялась Агафия Семеновна построением храма и создала Казанскую церковь. Судя по рассказам старожилов, еще лично знавших ее, надо полагать время начала созидания церкви Казанской в 1764 или 1765 году, который был голодный и через то еще более памятный. Страшный тогда стоял голод, и старики сами рассказывали тогда своему еще священнику, после же – Серафимо-Дивеева монастыря протоиерею Садовскому, что во время созидания каменной Казанской церкви она, матушка Агафья Семеновна, всех собирала их, тогда еще малолетних, к строящемуся для них же храму, заставляя подносить кирпичи к кладчикам. За это вечером кормила их сухарями с водою и давала за каждый день по пятаку денег для пользы их домашних. Таким образом, это голодное лето Дивеевские прихожане при ее пособии прожили, не видя больших нужд с малолетними детьми, тогда как много потерпели окрестные места. В праздники и воскресные дни, по выходе из церкви, Агафья Семеновна никогда не уходила прямо домой, а всегда останавливалась на площади церковной и делала наставление крестьянам, как должны они проводить праздничные дни в домах своих.

Заменив деревянную церковь св. Николая каменною церковью Казанской Божией Матери, мать Александра с левой стороны Казанского храма соорудила придел во имя св. Николая и, недоумевая, кому посвятить придел с правой стороны, всю ночь молилась, прося у Господа, да вразумит Он ее во святой воле Своей. Господь услышал молитву ее и даровал ей по вере ее. Вдруг, во время ночной молитвы, слышит она стук в окно и голос, громко произносящий: «ты недоумеваешь, во чье имя устроить придел? создай его во имя мое». – «Кто ты?» в страхе вопросила м. Александра. – Я – Апостол, первомученик Стефан, отвечал голос и замолк; а утром на рассвете, на том самом окне, в котором был стук ночью, м. Александра нашла образ св. Апостола и первомученика архидиакона Стефана. Он написан на каком-то длинном и узком бруске (обрубке), очень старинного письма, и теперь находится в Тихвинской церкви Серафимо-Дивеева монастыря. А в Казанской церкви Дивеева находится местная небольшая икона Казанской Божией Матери, привезенная самой матушкой Александрой из Казани (список с настоящей чудотворной иконы Казанской), за которой сама она нарочно ездила. Па зиму, обыкновенно, эта икона приносится в Серафимо-Дивеев монастырь, в Тихвинскую церковь.

Кроме всего этого, возле Серафимо-Дивеева находятся два источника, так именуемые «матушки Александры», ближний и дальний. Этот последний источник, по сказанию, вырыт самой матушкой Александрой в горе в то время, когда тут для созидаемой ею Казанской церкви ломали камень для извести; она приходила носить камень и для утоления жажды от трудов и жары сама вырыла его для себя. При бывшей здесь сильной эпидемии на детей многие матери видели во сне старушку, посылавшую их выкупать детей в этом источнике м. Александры, которые, быв искупаны, выздоровели. На него тоже, при засухе, бывают крестные ходы из монастыря для молебствия о дожде.

В свое время, когда однажды пришел Василий Садовский, о. Серафим, прося его не оставить обитель, с восторженным духом сказал: «как нам оставить тех, о которых просила меня, убогого Серафима, матушка Агафья Семеновна! Ведь она была великая жена, святая: смирение ее было неисповедимо, слез источник непрестанный, молитва к Богу чистейшая, любовь ко всем нелицемерная; одежду носила самую простую, и то многошвенную, а опоясывалась кушачком с узелком, а как идет, бывало, то госпожи великие ведут ее под ручки, – столь за жизнь свою она была всеми уважаема. Так как же нам презреть ее прошения? Я ведь теперь один остался из тех старцев, коих просила она о заведенной ею общине; так-то и я прошу тебя, батюшка, что от тебя зависит – не оставь их!»

Это духовное сродство их и принятые ими на себя еще в здешней жизни заботы о благе ближних не прекратились и по отшествии их из земной юдоли.

Так, один купец Костромской губернии, Павел Михайлович Иконописцев в продолжение долгого времени каждый год в определенный день приезжал в Серафимо-Дивеев монастырь. В одно из своих посещений передал он следующий рассказ.

В первый раз, когда ехал он с своим приказчиком из Сарова домой, по дороге остановились они и в Серафимо-Дивееве. Отстояв вечерню, они собрались ехать в дальнейший путь. Сестра обители, бывшая в то время в гостинице, Агафья Иларионова, уговаривала их остаться на ночь, частью затем, чтобы утром осмотреть находящиеся в обители вещи о. Серафима, и еще потому, что скоро наступит вечер, и ночь их захватит в дороге. Но уговоры сестры не подействовали и, думая, что довольно поклониться на могиле о. Серафима в Сарове и не для чего уже останавливаться в Дивееве, они поехали в свой путь. «Не отъехали мы и версты от Дивеева, – рассказывал Иконописцев, как вдруг накрыла нас непроглядной темноты туча, так что даже от снега не светлело и не белело. Поднялся буран такой страшный, что, хотя мы ехали и по большой дороге, но совершенно потеряли всякий след; до того, что лошади, наконец, стали, и ямщик объявил прямо, что не знает, куда ехать, да и не может пособить ничем, так как чувствует, что совершенно коченеет. Холод был сильный и, пронизывая нас все сильнее и сильнее, довел, наконец, до того состояния, в котором, сознавая, что уже неоткуда получить помощи, и видя смерть перед глазами, чувствуешь, что цепенеешь, не имея ни возможности, ни сил противиться этому ужасному сковыванию! И каких угодников мы ни призывали, я, приказчик мой и кучер! – Нет помощи, нет ниоткуда, а мы все более цепенеем. «Эх, братцы, сказал я, как бы очнувшись, и мы-то хороши: были на поклонении о. Серафиму, а его помощи и не просим. Давайте, попросим его!» Они послушали меня, и все трое, собрав последний остаток сил, стали на колени и усердно стали молиться Богу и просить помощи о. Серафима, чтобы не умереть нам без покаяния. Не успели мы покончить своей молитвы, как вдруг слышим – возле нас шоркает кто-то по снегу и говорит: «Ей вы! что это, где засели? ну-ка, вот, ступайте за нами, – мы вас выведем на дорогу!» Глядим, а мимо нас старенький старичок со старушкой салазки везут и большой след от салазок. Поехали мы по следу, – чудно̀, да и только: след виден, голоса покрикивают: «сюда, сюда, за нами!» и видно-то нам их, а захотим догнать и лошадей пустим, – никак не догоним, – диво, да и только: целая тройка, а простых салазочек не догоним. Так вот, мы по следу-то все ехали, да ехали и вдруг как точно упали в какой-то овраг и застряли; ну, думаю, – беда! а голоса то и кричат: «не бойтесь, не бойтесь ничего, ступайте за нами!» Действительно, преблагополучно выехали мы из оврага и снова поехали по следу, как вдруг показались огни; след и салазки, и старик со старухой пропали, а мы, выехав па огонь, очутились в Елизарьеве селе, всю ночь проплутав. Трудно выразить, как все это чудно совершилось и как диковинно мы выбрались по салазочному следу, так что я не иначе полагаю, что этот старичок и старушка с салазочками, добавил рассказчик, были о. Серафим и матушка Александра. Вот почему я и дал обещание каждогодно в это время быть в Серафимо-Дивееве, – и бываю».

М. Александра была умна и образованна, как редко бывает кто; она лучше всех даже лиц духовного звания по всей окружности знала все уставы и положения церковные; к ней все обращались за советом и добрым словом, так что, когда в близлежащем селе Нуче было освящение храма, то все нарочно приезжали просить м. Александру быть распорядительницей этого праздника, на что она согласилась, и всем действительно было на диво, как прекрасно она распорядилась и все устроила. Народу было такое большое количество, что, кажется, деваться бы некуда, а матушка так разместила всех, что дворяне были все вместе в дворянском отделении, и столы им были особые; духовенство все с духовенством в особом же для них отделении и им все особое же; и всем было и удобно, и хорошо, и всего довольно. Она распоряжалась и всей церемонией; с таким уважением и даже благоговением все смотрели на нее, стараясь наперерыв друг перед другом угодить ей и почитая за особое счастье даже из самых значительных лиц князей и бояр – кто удостоился чести повести ее под ручки, или кого она приветит ласковым и милостивым словом. А бывало, если есть что на сердце у кого: или ссора, или недоразумение какое, или что-либо такое, – к ней ехали поведать горе, попросить совета, и после уже ее разбирательства, каков бы приговор кому ни вышел, – никто не дерзал и не помышлял дозволить себе его ослушаться или не исполнить.

Так жила Агафья Семеновна и около 1789 года, незадолго до кончины своей, вознамерилась возле церкви, ею созданной, устроить обитель. По совету Саровских старцев и по ходатайству их, с благословения Епархиального, тогда Владимирского, начальства, испросив у гг. Ждановых близ церкви участок земли в 1300 квадратных сажен, построила она на этой земле дом, с принадлежащим к нему надворным строением, и поселилась в нем с девицей Евдокией Мартыновной, которая, бывши крестницей приходского священника о. Василия, у которого жила Агафья Семеновна, часто хаживала к нему для поделья, а, наконец, и совсем приютилась к Агафье Семеновне, будучи круглой сиротой. Пригласив к себе в сожительство еще крестьянскую вдову Настасью Кириллову, крестьянскую девицу Ульяну Григорьеву и крестьянскую вдову Феклу Кондратьеву, с ними жила она до самой кончины своей, ведя жизнь духовную, управляя помянутыми, как названными сестрами, в духе кротости и получая пропитание как для себя, так и живущих с нею от благотворительной руки строителя Пахомия за шитье свиток (рубашек), вязание чулок и прядение ниток, и исполняя все трудности сурового Саровского устава и правила.

Недолго поживши после заведения обители, Агафья Семеновна заболела. Саровский строитель Пахомий и казначей Исаия, и с ними также преподобный Серафим, бывший в то время в сане иеродиакона, проезжая Дивеевым, заехали к Агафии Семеновне, дабы посетить ее больную и, найдя ее весьма слабою, пособоровали ее маслом. Тут-то в это посещение просила она их не покинуть ее сирот и, вероятно провидя в то время еще в юном иеродиаконе Серафиме, кем он впоследствии будет, молила его не оставить сестер, не покидать обители, быть им отцом и покровителем. Успокоив ее, старцы уехали и, возвратясь из Лемети, поспели только к ее погребению, так как Агафья Семеновна уже скончалась. Это было 13-е июня. Иноческий же сан она приняла с именем Александры, по тайным слухам, во св. граде Киеве, в Флоровском женском монастыре, где имела откровение идти в Саровскую пустынь.

Мать Александра похоронена с правой стороны Казанской церкви, и на могиле ее поставлен монастырем памятник, в виде малой часовни, в которой находятся три образа: Казанской Божией Матери, Святителя Николая и Архидиакона Стефана, в память созданного ею храма – Казанской Божией Матери, Святителю Николаю и Архидиакону Стефану, и мученицы Агафии, и Царицы Александры, в честь и память двух Ангелов ее, а перед ними теплится неугасимая лампада.

Сказывают еще, что многие видали по ночам на могиле монахини Александры огонь и свечи, слыхали звон, а некоторые ощущали благоухание, исходящее из могилы ее¹⁵.