Архимандрит Лаврентий, настоятель Иверского Новгородского монастыря

(Память 2 июля).

Село Кузьминское, Орловской губернии, Кромского уезда было родиной о. архимандрита Лаврентия, в мире Димитрия Иоанновича Макарова. Здесь в 1808 году родился он в семье бедных родителей. Отец его Иоанн был причетником при храме села Кузьминского, мать его Феодосия была доброй сотрудницей своему мужу. Кроме сына Димитрия имели они много детей и, угнетаемые нуждой при большом семействе своем, проводили жизнь свою в трудах и лишениях. Иоанн, исполняя причетническую должность при сельском храме, не чуждался и земледельческих работ, служивших главным источником пропитания для него и его семьи. Сам, ходя за сохой, приучал к ней и своих детей-малолеток, которые ему в этом помогали по своим силам, погоняя лошадь в сохе. Феодосия была рачительная хозяйка и всячески старалась о благоустройстве своего дома; была женщина глубоко религиозная, постница и молитвенница, и, несмотря на положение мирской замужней и многосемейной женщины, обладала многими, редкими в мире, добродетелями. Родившись в бедной семье, с ранней юности испытав все тяготы крайней бедности, Димитрий Иоаннович приобрел опытное знание лишений житейских и мог вполне от души сочувствовать впоследствии всякому бедному в его нуждах. Тут взяла начало та великая добродетель нищелюбия, которая отличала его на всех путях его жизни. Еще мальчиком, имея прекрасный голос, помогал Димитрий своему отцу в пении церковном на клиросе и, как смышленый от природы, скоро изучил церковную грамоту под руководством родителя, в досужие часы от службы и хозяйства занимавшегося обучением детей, как своих, так и сторонних – крестьянских. В этом обучении Димитрий потом был деятельным помощником своему отцу, в чем проявлял особую способность и терпение. Приготовленный дома родителем, Димитрий был определен им в Орловское духовное училище. Отрок Димитрий прилежно учился в Орле и радовал родителей своих своим прилежанием и успехами. Как отличный по способностям ученик, поступил он в Орловскую духовную семинарию. Окончив отлично курс в Орловской семинарии, Димитрий Макаров, отличавшийся блестящими способностями и благонравием, в сентябре 1831 года переведен был в Киевскую духовную академию; поступив в нее после преобразования, изучал в ней богословие, философию, церковную и всеобщую словесность, церковную и гражданскую историю, и языки: еврейский, греческий и французский. Был всегда исправным в занятиях, дружелюбным в товариществе и отличался особенно кротостью, сострадательностью и любовью ко всем. За его любовь, готовую немощи ближних носить до самоотвержения, еще на академической скамье товарищи прозвали его «отцом», и это прозвание сохранилось за ним навсегда. Так, заболеет ли кто из товарищей в академии, – Макаров первый являлся посетить больного, облегчить, чем можно, его страдания, рассеять беседой своею больничную его скуку, и, если больной был опасен, то участие к нему Димитрия Иоанновича усугублялось, – он самоотверженно служил таковым, не щадя ни своего здоровья, ни своего покоя.

Димитрий Иоаннович отличался еще глубоким смирением, которое, по мере возраста его и успехов учебных, не только не умалялось, но еще более увеличивалось. Смирение его было искреннее и безыскусственное. Раз, Димитрий Иоаннович был старшим дежурным по классу; в это время случился беспорядок в другом отделении, ему неподведомом. Ректор академии, архимандрит Иннокентий (Борисов), впоследствии архиепископ Херсонский, не разобрав дела, сделал ему строгий выговор. Макаров молча выслушал с потупленным взором незаслуженный выговор и затем, смиренно поклонившись отцу ректору, попросил у него извинения.

Седьмой выпуск Киевской духовной академии, к которому принадлежал студент Макаров, отличался даровитыми личностями, занимавшими впоследствии видные места в Русской Церкви. Между студентами, окончившими курс в этой академии в 1835 году мы видим: Климента Муретова, впоследствии Димитрия, архиепископа Херсонского, Алексея Ильинского, впоследствии Евсевия, архиепископа Тверского, Павла Бортовича, впоследствии архимандрита Афанасия, Димитрия Макарова, впоследствии архимандрита Лаврентия, Василия Курковского, впоследствии профессора академии, Петра Попова, впоследствии Парфения, архиепископа Иркутского, Платона Троицкого, впоследствии Петра, епископа Аккерманского. Димитрий Иоаннович, считавшийся по списку четвертым, был одним из даровитейших студентов этого курса. 17 октября 1835 года студент Макаров был утвержден комиссией духовных училищ в степени магистра богословия и словесных наук, и определен бакалавром Киевской духовной академии по церковной истории. Студентам 9 курса Киевской духовной академии довелось слушать его лекции и быть первыми ценителями его профессорских способностей.

Ректор академии архимандрит Иннокентий часто посещал лекции профессоров и всегда одобрял лекции Димитрия Иоанновича.

27 мая 1838 года бакалавр Макаров определен был помощником инспектора академии. По этой должности он каждодневно присутствовал в столовой при обеде и ужине студентов, также при чтении ими утренних и вечерних молитв. Любвеобильное отношение к ближним особенно сказалось в Макарове при этой должности: он был не столько начальником, сколько отцом студентов, и за то пользовался любовью и уважением.

В то время на святительской кафедре Киевской митрополии находился муж богоугодный, митрополит Филарет (Амфитеатров), принимавший всегда живое участие в делах Киевской духовной академии. От его пастырского взора не утаилась благая деятельность преподавателя Макарова, и его смиренная личность полюбилась святителю. В 1840 году, по его ходатайству, изъявлено Макарову одобрение Святейшего Синода за ревностное прохождение службы по академии. В 1841 году, м. Филарет, во внимание к небогатому состоянию Димитрия Иоанновича, уделявшего из своих средств еще на содержание своих бедных и престарелых родителей, исходатайствовал ему денежную награду в 130 рублей серебром. 10-го ноября того же 1841 года, по представлению правления Киевской духовной академии, за «отличное преподавание порученного ему предмета» бакалавр Макаров возведен в звание экстраординарного профессора исторических наук. 31 декабря того же года, после ревизии Киевской духовной академии преподано профессору Макарову благословение Святейшего Синода «за усердную деятельность и трудолюбие в исполнении своих обязанностей, и за особое споспешествование благопроцветанию Киевской духовной академии». Димитрий Иоаннович во все время службы своей в Киевской академии, жил в ней чисто по-монашески, не любил участвовать в веселых обществах сотоварищей-профессоров, удалялся развлечений мирских, редко даже когда выходил из стен академии в город, разве по неотложному какому делу.

Смиренный и безответный, Димитрий Иоаннович не только ревностно исполнял обязанности службы своей, но еще и помимо ее много работал безвозмездно для ректора академии архимандрита Иннокентия Борисова, который давал ему литературные занятия (составление отчетов о духовно-литературных сочинениях), что иногда очень его затрудняло и отнимало у него свободное время, нужное для покоя. Преосвященный Иннокентий, впрочем, вполне ценил труды Димитрия Иоанновича и впоследствии всегда благосклонно и милостиво к нему относился, называя его добрым своим сотрудником.

Проводя жизнь целомудренную и уединенную, выглядывая по нраву своему совсем монахом, Димитрий Иоаннович, тем не менее, не спешил дать обет монашества. Этому причиной было то же его глубокое смирение и высокое благоговение к монашеству. Нередко ректор академии, преосв. Иннокентий, предлагал ему принять монашество, как более всего свойственное наклонностям его души. Всякий раз Димитрий Иоаннович отговаривался своим недостоинством и негодностью к этому святому званию. Сам митрополит Филарет при свиданиях не раз заговаривал с ним о монашестве, старался склонить скромного профессора променять сюртук на рясу, но Димитрий Иоаннович все медлил, все отказывался своею неготовностью. А что готов он был духовно, хорошо знал об этом владыка через старца-подвижника Киево-Печерской лавры, иеросхимонаха Парфения, своего духовника, который издавна был также духовником и Димитрия Иоанновича.

Наконец, в начале 1843 года подал он прошение в совет академии о дозволении ему принять на себя сан монашеский. Дозволение, конечно, последовало 22-го мая 1843 г. Распоряжение было сделано. Сам первосвятитель Киевский митрополит Филарет пожелал своеручно постричь профессора Макарова в иночество. В том же 1843 году 10 августа, на ближних пещерах Киево-Печерской лавры, в пещерной церкви преп. Антония, что подле его многоцелебного гроба, митр. Филарет постриг Димитрия Иоанновича в мантию и наименовал его Лаврентием, в честь празднуемого в тот день св. мученика и архидиакона Лаврентия. Духовник Киево-Печерской лавры иеросхимонах Парфений при постриге был приемным отцом ему от св. Евангелия, и ему молитвенно поручил владыка новопостриженного инока. С тех пор 10 августа было особенно святочтимым для о. Лаврентия днем, который он до конца дней своих всегда чтил молитвенно, благодаря всеблагого Господа, что сподобил его в этот день взять на себя иго Его благое и легкое по благодати. 14 августа того же 1843 года, на праздник преп. Феодосия Печерского, митр. Филарет служил в великой соборной церкви Успения Богоматери в Киево-Печерской лавре и рукоположил о. Лаврентия в иеродиакона, а 15 августа того же года, на праздник Успения Богоматери, в той же великой соборной лаврской церкви рукоположил его в иеромонаха. Таким образом, в течение одной недели, бывший профессор Макаров стал и иноком, и священником. При таковых мудрых наставниках, каковыми были митрополит Филарет и иеросхимонах Парфений, не оставлявшие его своим руководством, нет сомнения, явил он в себе достойного исполнителя всех правил и законоположений как монашества, так и священства. – До мая 1844 года, продолжая училищную службу свою в академии, о. Лаврентий не оставлял и подвигов священноиноческих.

Митрополит Киевский Филарет, знавший о. Лаврентия, хорошо видел, что училищная служба в академии – не то поприще духовное, на которое предназначен он свыше. Он пожелал сделать его наместником Киево-Печерской лавры, своим ближайшим помощником в управлении ею. 31-го мая 1844 года последовал указ Святейшего Синода, коим иеромонах Лаврентий был определен наместником Киево-Печерской лавры, с возведением его в сан архимандрита, с степенью 1-го класса, и с увольнением от должности профессора академии. 10 июня 1844 года о. Лаврентий возведен митрополитом Филаретом в сан архимандрита и переселился из академии в Киево-Печерскую лавру, столь близкую его душе.

Труды Киево-Печерской лавры, хотя и другого рода, чем в академии, были, однако, нелегки для о. Лаврентия.

Любил о. Лаврентий продолжительные и чинные богослужения Лавры н неутомим бывал при этом, несмотря на всегдашнюю, вообще, слабость своего здоровья. Предстоятельствуя по званию наместника Лавры во всех праздничных богослужениях, он редко пропускал какое всенощное бдение, чтобы не служить в великой соборной лаврской церкви Успения Богоматери. Также и литургии в праздничные и воскресные дни там служил сам, не только летом, но и зимой, когда это сопряжено с немалой опасностью для здоровья, так как собор Лавры холодный и не отопляется зимой. В Лавре есть теплые церкви, где служба церковная тоже совершается зимой, для удобства старших и, вообще, немощных братий; но о. Лаврентий, по уважению своему к великой соборной лаврской церкви, прославленной столькими чудесами, предпочитал служить в ней по праздникам и вообще считал хождение в нее к службам за особое благодатное утешение себе. И благодать Божия видимо хранила его; при всей слабости здоровья, он служил без вреда и зимой. В среды еженедельно бывает в Киево-Печерской лавре соборное чтение акафиста Успению Богоматери, пред чудотворною иконою Успения, дивно дарованною Богоматерью здателям этой церкви в видении в Царьграде. Акафист этот совершается пред литургией и отличается своею торжественностью и умилительностью своего напева, древнеболгарского. О. Лаврентий очень любил его и всегда старался сам читать этот акафист, причем, нередко так увлекался чтением, шедшим у него от сердца, пламеневшего любовью к Богоматери, что не замечал, как слезы текли у него из глаз и увлажняли его лицо.

Особенно благорасположен был о. Лаврентий к тем лицам из числа иноков Лавры, в которых примечал подвижническое настроение. С прозорливостью, подчас замечательной, проникал он во внутренний строй жизни таковых лиц и старался поставлять их в такие положения, на которых они могли бы возрастать и преуспевать духовно. Так, в нестаром еще летами лаврском иеромонахе Алипии, выходце Оптиной пустыни, полагавшем там иноческое начало под руководством старца-подвижника иеромонаха Леонида, в схиме Льва, о. Лаврентий усмотрел доброго подвижника и, совершенно неожиданно для него, начал предлагать ему принятие схимы и послушание братского духовника в Лавре.

Из святопочивших лаврских старцев-подвижников его дней можно еще указать на бывшего экклисиарха Лавры архимандрита Мелетия Антимонова и иеромонаха Иннокентия, которые верно шли путем преподобных Печерских и оставили по себе благую память в Лавре своим святым подвижническим житием, мудростью духовною, усердием к богослужению и подвигам молитвенным. Тогдашний священноархимандрит Киево-Печерской лавры Филарет, митрополит Киевский, сам великий подвижник, любил подвижников и покровительствовал им. При нем в Лавре процветал великий благодатный старец иеросхимонах Парфений, этот дивный образец совершенства духовного в XIX веке. И вот, всецело проникнутый духом и учением таких двух светил подвижничества духовного, о. Лаврентий всячески старался, при управлении Лаврой, действовать во всем согласно с их духом, желаниями и указаниями, что и внесло во дни его наместничества подвижническое направление в среду лаврского иночества. Это была великая заслуга для Лавры о. Лаврентия, и святые основатели Лавры преп. Антоний и Феодосий оценили ее по достоянию, являя ему особое свое небесное благоволение. Так, однажды произошло некоторое смущение среди старшей братии Лавры, дошедшее и до владыки-митрополита. О. Лаврентий очень скорбел по этому случаю. В скорбном настроении духа пошел он к утрене в великую лаврскую соборную церковь и, стоя там на своем месте в алтаре, во время чтения полунощницы, горестно размышлял о том событии, которое было причиной его скорби, мысленно обвиняя себя в излишней мягкости и доброте к братии, что не умеет начальствовать строго. При этом, он подумал, что своею мягкостью и добротой не только вредит братии, но и оскорбляет преподобных Антония и Феодосия, и впервые решил, что лучше будет ему просить у митрополита увольнения от наместничества в Лавре. Решил, но сейчас же и подумал: а что, если это решение неугодно Богу и Его угодникам, преподобным Антонию и Феодосию. Недоумевал он, как верно поступить ему, верно исполнить волю Божию и святых. В этом раздумье как бы задремал он и видит пред собой в свете небесном преподобного Феодосия, который, благословляя его именословно, кротко сказал: «Бог благословит удалиться тебе от наместничества на другое послушание; мы не скорбим на тебя за это: ты верно исполнил заповеди Христовы в твоем начальстве у нас, миловал ближних и нищих, за что и Господь тебя помилует, и мы тебя не забудем молитвенно». Очнувшись, о. Лаврентий никого не видел пред собой, но в душе своей почувствовал мир и покой. После вышеупомянутого смущения в среде старшей лаврской братии, произошла денежная растрата у казначея лаврского, к которой о. Лаврентий, хотя и был вполне беспричастен, однако ответственность за эту растрату пала и на него, и сам владыка-митрополит сделал ему выговор за невнимание по должности. Выговор митрополита был справедлив, что сознавал и о. Лаврентий, и скорбел сильно. Не раз собирался он просить у митрополита уволить его от должности наместника, но все никак не осмеливался. От сильной скорби, разных неприятностей и недовольства собой, у него сделалась мучительная лихорадка, доводившая его нередко до совершенного изнеможения. Эта лихорадка с тех пор стала неизменной спутницей всей его жизни и до самой смерти не переставала посещать его, особенно при скорбных и тревожных для него событиях жизни. Митрополит Филарет, с обычной прозорливостью своей, давно видел, что тягости наместнической должности не по силам немощному о. Лаврентию, и что он смущается на ней разными непосильными ему искушениями; поэтому сам предложил ему променять должность наместника Лавры на место более спокойное и уединенное, – предложил ему быть настоятелем древнего Киево-Выдубицкого монастыря.

Любвеобильный владыка-митрополит озаботился, так как Выдубицкий монастырь 2-го класса, сохранить в нем за о. Лаврентием степень архимандрита 1-го класса, и, с согласия его, исходатайствовал у Святейшего Синода назначение его на должность настоятеля Выдубицкого монастыря с степенью лично первого класса, и, таким образом, устроил его близ себя и Лавры, в которой он мог всегда часто бывать, служить с ним по-прежнему, и вообще не чувствовать особого лишения в разлуке с близкой сердцу его лаврской святыней. О. Лаврентий не знал, как благодарить Бога и милостивого владыку-митрополита – своего благодетеля за такое великое ему благодеяние. Он видел в этом перемещении ясно волю Божию и небесное предстательство о нем Богоматери и преподобных Антония и Феодосия, и как бы исполнение тех слов последнего, которые сподобился он услышать от него в видении. Митрополит Филарет, впрочем, всегда жалел, что о. Лаврентий не мог долее быть наместником в Лавре, и впоследствии говорил о нем так: «жаль мне, что о. Лаврентий слишком добр и снисходителен для Лавры оказался, и за свое наместничество в ней, можно сказать, расплатился своим здоровьем, все на себе одном перенося, почему пришлось мне его пожалеть и водворить на более покойном месте; но должен сказать, что, по своему подвижническому житию и направлению, очень полезен был он в Лавре, хотя и неискусный был администратор. Он более на схимника походил по нраву, бывши наместником, но в этом не его вина». Перемещение о. Лаврентия в Киево-Выдубицкий монастырь состоялось в 1852 году. Прожив в Лавре в качестве ее наместника целых восемь лет, сроднившись с нею по душе, не без грусти расстался он с ее стенами, и единственным утешением ему при этом была близость Выдубицкого монастыря от Лавры и возможность бывать в ней часто.

Два года судил Господь о. Лаврентию пожить уединенно в Выдубицком монастыре, и эти два года считал он лучшим временем своей жизни. Во все воскресные и праздничные дни обычно ездил он в Лавру для сослужения с митрополитом Филаретом, нередко и в непраздничные дни посещал его по его зову, ибо любил его богомудрый святитель и подолгу беседовал с ним в свободное от занятий время. Дома, в Выдубицком монастыре, жизнь о. Лаврентия шла тихим, неизменным порядком: утро было у него занято молитвой и присутствием в храме Божием при богослужении, которое неопустительно он посещал; иногда ранним утром, после утрени, любил он погулять но монастырскому саду, между могил, где, напевая вполголоса свою любимую Трисвятую песнь, углублялся в думы о загробной участи человека и этим размышлением приготовлялся к благоговейному слушанию ранней Божественной литургии; затем кушал чай, занимался делами монастыря, принимал посетителей, и время незаметно уходило у него до обеда. Скромно пообедав, с обычной умеренностью своей в пище, о. Лаврентий ложился на часок отдохнуть, затем шел к вечерне, после которой опять отправлялся прогуливаться по садам и окрестностям монастыря; иногда ездил на мельницу монастырскую, в поле, в лес, но чаще всего любил сидеть в беседке, устроенной над обрывом горы к Днепру, откуда открывается очаровательный вид на быстрые воды этого русского Иордана и на все обширное Заднепровье. Здоровье о. Лаврентия, под влиянием чистого и здорового воздуха, в Выдубицком монастыре несколько поправилось: нервы его укрепились, и нервная лихорадка не так часто стала его посещать, как это бывало в Лавре. Состояние души его тоже стало ясно обнаруживать зрелость духовную.

26 апреля 1854 года указом Святейшего Синода архимандрит Лаврентий был назначен настоятелем Иверского Валдайского первоклассного монастыря Новгородской губернии. Назначение это было неожиданно для о. Лаврентия и поразило его немалой скорбью.

22 июня 1854 года совершил о. Лаврентий последнюю литургию в Киево-Печерской лавре, на ближних пещерах, в пещерной церкви преп. Антония, там, где он был некогда пострижен в иночество. С обильными слезами прощался он здесь с святынями Лавры, с преподобным старцем иеросхимонахом Парфением, доживавшим тогда при этих пещерах последние свои дни, с пещерной братией, в которой было столько близких ему по духу лиц. После литургии членами Киевской духовной академии был устроен о. Лаврентию прощальный обед, который почтили своим присутствием митрополит Киевский Филарет и многие именитые духовные и светские лица Киева и Лавры. Провожать своего бывшего наместника-отца подвиглась почти вся Лавра.

Продолжительное путешествие, соединенное с сильной скорбью душевной от разлуки с Киевом, с академией, с Лаврой, с Выдубицким монастырем, с грустными впечатлениями посещения родины, могил родителей, свиданий с родными, весьма вредно отозвались на здоровье о. Лаврентия по прибытии его в Иверский монастырь. С 17 августа целый месяц жестоко мучила его нервная лихорадка, иногда по целым суткам не давая ему покоя. Неизвестно, чем бы кончился для него этот тяжкий недуг, если бы Бог не послал ему на помощь опытного врача, жившего в городе Валдае, хорошего практика, преклонных уже лет. Врач, хотя не сразу, но верно постиг его болезнь, удачно и скоро его вылечил. С тех пор завязалась между врачом и о. Лаврентием самая задушевная и искренняя о Христе приязнь, которая много помогла о. Лаврентию примириться с новым местом служения.

Но, к прискорбью о. Лаврентия, этот новый его друг и собеседник недолго прожил при нем: в том же году 22 декабря он скончался от холеры и был с любовью и многими слезами погребен о. Лаврентием в Иверском монастыре. Потеря его легла новой тяжестью на его наболевшую душу и прибавила ему скорбь к скорби. Только деятельные труды по благоустройству внутреннему и внешнему вверенной ему обители Иверской несколько еще развлекали о. Лаврентия в это невеселое для него время. С обычной ревностью своей принялся он за дело благоустройства своей обители, которую нашел он в положении далеко не блестящем.

Возложив всецело на Богоматерь, свою всегдашнюю неизменную Покровительницу, имени Которой посвящен и Иверский монастырь, он не унывал, хотя и не видел средств в обители все это исполнить. Чинное и благоговейное богослужение о. Лаврентия, его кроткое и милостивое со всеми обхождение, чуждое всякой гордости, его богомудрая христианская беседа, вскоре приобрели ему многих знакомых, друзей, почитателей и духовных детей, которые по первому его слову готовы были исполнить его благие желания и даже предупреждали их своим исполнением. По его стараниям Киево-Печерский лаврский напев в его обители введен был в некоторые дни, когда бывало много богомольцев. Для братии, иноков и послушников был он чадолюбивым отцом; внимательно вникал в положение каждого из них, умел делать их откровенными с собою не столько строгостью, сколько любовью, исправлял их неисправности и пороки, исправных любил поощрять, неисправных миловал, как немощных членов своей общей семьи, и никогда не осуждал их строго; входил в келейные нужды каждого; братий с подвижническим настроением умел руководить к преуспеянию духовному; прозорливо проникал иногда одним взглядом в душевные тайники людей при нем живших, давал им послушания, соответствующие их способностям, которые предузнавал всегда с редкой проницательностью. Иной послушник начнет отказываться от какого-либо послушания, порученного ему, уверяя, что оно ему не по силам. О. Лаврентий, бывало, кротко улыбнется и скажет ему: «потерпи еще, брат, немного эту тяготу, потерпи для Матери Божией, и Она тебе поможет». Действительно, так и выходило: тот же послушник свыкался потом со своим послушанием, делался в нем опытен и полезен для обители. Редко кого удалял из своей обители о. Лаврентий: с самыми строптивыми и порочными умел обходиться с такой лаской и добротой, что они видимо исправлялись и улучшались под его отеческим надзором. Для посетителей Иверской обители, как знатных, так и простолюдинов, у о. Лаврентия всегда был радушный прием, и как сам рожденный и воспитанный в сельской среде, умел он вести разговоры с крестьянами: они питали к нему искреннюю любовь и уважение, звали его не иначе, как «своим батюшкой» и во всякой беде, скорби или нужде прямо к нему прибегали: кто за советом, кто за утешением, кто за помощью нравственной или материальной, и добрый о. Лаврентий никогда никому не отказывал в этом, давал и давал без счета, уповая на милость Божию и на обетование, что рука дающего не оскудевает, что и сбывалось над ним всегда. Он никогда ни у кого ничего не просил, никогда не подыскивал богатых благотворителей для своей обители, всех равно ласково и нелицеприятно принимал, угощал, утешал, назидал, чем мог, и во всех своих нуждах на Бога и Пресвятую Богородицу всю свою надежду возлагал молитвенно, и по молитве его, все нужное для него являлось невидимо: находились и благотворители, и жертвователи, которые исполняли все благие его предначинания и желания касательно благолепия и благоустройства Иверского монастыря, его храмов, зданий, утвари, ризницы, одним словом – всего того, в чем чувствовалась надобность.

В Иверском монастыре он сделал весьма много для его внутреннего и внешнего благосостояния. В 1858 году сделана им серебряная рака высокой, художественной работы академика Верховцева, для святых мощей святого праведного Иакова, Боровичского чудотворца, стоимостью в 5,850 р.; затем на чудотворную икону Иверской Богоматери сделана золотая риза с драгоценными каменьями, высокой, художественной работы того же академика, стоимостью в 15,600 р.; исходатайствованы в 1861 году у казны острова на Валдайском озере с огромным лесом, которые составляют красу обители и прочное обеспечение для нее во всех хозяйственных ее потребах; вычищен и позолочен иконостас в соборном храме монастыря; куплено для него новое изящное, посеребренное паникадило, стоимостью в 1,000 р.; установлены с Высочайшего разрешения крестные ходы с чудотворной Иверской иконой, которую стали носить из Иверского монастыря в гг. Демянск и Боровичи, и теперь она ежегодно с 21 мая совершает шествие свое по этим городам и сопредельным с ними селам, что доставляет духовное утешение их жителям и немалую пользу вещественную для Иверского монастыря. Много утвари и ризницы ценной приобретено при нем для обители; все храмы ее обновились благолепием как внутренним, так и внешним; много зданий жилых в ней исправлено, обновлено, вновь сооружено; самое число братий в Иверском монастыре почти удвоилось во дни настоятельства о. Лаврентия, что дало ему возможность улучшить пение в обители, сделать службу Божию в ней благолепной, порядок примерный, так что посетители из Петербурга и Москвы, бывавшие прежде в Иверском монастыре и потом посещавшие его при о. Лаврентии, не узнавали его и бывали поражаемы тем порядком и благочинием, с каким совершалось в нем богослужение. Улучшено хозяйство Иверского монастыря во всех отношениях, ибо о. Лаврентий, как сам сельский уроженец, был не чужд многих хозяйственных знаний и в обители своей прилагал их к делу с уменьем и пользой. Вообще, добрый труженик много сделал для Иверского монастыря во дни своего настоятельства в нем.

О. Лаврентий, пока служило его здоровье, не чуждался и общества, бывал у многих в Валдае, «своем городе», как он его звал по близкому соседству его с Иверским монастырем, также и у окрестных помещиков. Посещения эти были обычно вызываемы какими-либо особенными жизненными обстоятельствами посещаемых.

Нищелюбивый всегда, он устроил в Иверском монастыре странноприимницу, где принимал и успокаивал странных и нищих во множестве. При нем обитель Иверская кормила тысячи народу и не оскудевала в средствах, напротив – богатела и благоукрашалась. При о. Лаврентии была она «полною чашею».

Таким образом совершая свой путь жизненный, о. Лаврентий восходил от силы в силу, достигал видимо совершенства духовного, которое сказывалось в нем особенно восторженностью молитвенной при богослужении: он еще во плоти как бы воспарял на небо чистой душой. Пока он был в силах, то служил во все праздничные и воскресные дни «соборне» со старшей братией своей обители. Любил он чинное соборное служение и говорил, что напоминает оно ему всегда ту божественную тайную вечерю, за которой впервые была совершена святая евхаристия Спасителем нашим и Господом в соборе избранных Его учеников. С особым умилением и слезами читал он также всегда акафист Богоматери пред чудотворной Иверской Ее иконой.

До конца дней своих о. Лаврентий всегда глубоко уважал иеросхимонаха Парфения, восторженно отзывался о его святой, подвижнической жизни, в беседах с посетителями нередко приводил мысли и слова этого старца, чем-либо замечательные в духовном отношении, основываясь на них, как на истине несомненной, приобретенной долговременным опытом мудрого и духовного подвижника. Особенно любил о. Лаврентий и высоко почитал преосв. Филарета, митрополита Московского, называя его столпом православия, украшением св. Церкви и ревновавшим добродетелям.

Снисходительность архимандрита Лаврентия к согрешающим братиям была трогательная. Так, однажды был у него в гостях один хороший его знакомый. После обеда вышел с ним погулять о. Лаврентий по монастырю, в то время, как вся братия отдыхала послеобеденным сном. И вот, около святых ворот видят они послушника из крестьян, трудолюбивого и усердного, но бывавшего по временам в нетрезвости и теперь лежавшего без чувств. Глубоко вздохнул о. Лаврентий и набожно перекрестился; потом, осмотревшись вокруг и видя, что никого нет и никто их не видит, говорит своему гостю: «пойдем, подымем его и доведем до келлии. Если никто не встретит нас, значит Царица Небесная простила его, впадшего в искушение». И вот, любвеобильный старец, при помощи гостя своего, подымает опьяневшего брата, сохранно доводит его до его келлии, укладывает его там, и, так как никто не встретился им на пути, решает, что Матерь Божия прощает ему эту вину, почему и не возмущается ею, а как любвеобильный отец лишь желает и молится, чтобы вперед с братом этого не случалось. Всегда при своем настоятельстве поступал он подобным образом, обличая более любовью, чем строгостью, и полагаясь не столько на себя, сколько на Богоматерь, имени Которой посвящена св. обитель. Тот же гость, близкий к о. Лаврентию человек, сохранил в воспоминании своем о нем еще другой, такого рода, трогательный случай. В 1871 году погорели две деревни, соседние к Иверскому монастырю. Погорельцы наполнили монастырь и, зная милосердие о. Лаврентия, осаждали порог его келлии с просьбами о помощи. О. Лаврентий разделил им все, что тогда имел у себя под рукой из денег; но вот, через день приходит еще семья, которая по болезни не приходила с прочими. О. Лаврентий знал всех, и оказалось действительно, что этим не было дано и что они нуждаются, а дать, между тем, было уже нечего. Взгрустнулось любвеобильному старцу. Он обласкал пришедших, просил их погостить в обители день-другой, помолиться Царице Небесной, обнадеживая их, что Владычица наша Богородица не откажет им в требуемой помощи. На другой день, гостивший в селе Едрове у зятя своего В.В. Епишкина, приехавший из Петербурга И.П. Лесников, утром говорит ему: (прокатимся в Ивер, что-то пришла охота». Несмотря на самую ненастную погоду, поехали, а расстояние 24 версты. Только что приехали в Иверский монастырь, о. архимандрит Лаврентий спешно, с необыкновенной радостью выходит к ним навстречу и прямо ведет их к собору, говоря: «помолимся Царице Небесной; Она, всеблагая, послала мне гостей нежданных в такой ливень». Тотчас, сам, с одним келейником своим, отслужил им молебен, причем слезы из глаз его лились неудержимо, а затем, земно поклонившись иконе Иверской Богоматери, дачу за молебен тут же вручил погорельцам, а, рассказав случай с этими несчастными, тем расположил и тех помочь этим погоревшим семьям, причем щедрая помощь И.П. Лесникова до того обрадовала доброго старца, что, во все время их пребывания у него, он не мог удержаться от радостных слез, плакал и благодарил Царицу Небесную за это утешение велие, которое Она ему по молитве его даровала. – Вообще, чувства о. архимандрита Лаврентия к Пресвятой Богородице имели самый трогательный детски-святой оттенок.

В праздник Иверской Богоматери обычно сходятся в Иверский монастырь многие поклонники из окрестных мест; всех их, и знатных, и простолюдинов, принимал с радостной любовью добрый настоятель св. Богородичной обители, кормил, упокоевал, утешал, как мог, считая священной обязанностью своей наблюдать, чтобы все Богоматерние гости были у него на празднике сыты и довольны. «Это наш долг пред Царицей Небесной», говорил всегда при этом своей братии о. Лаврентий, убеждая их соревновать ему в святом гостеприимстве.

Крепкий духом, о. Лаврентий с течением времени и умножением лет своей жизни начинал видимо ослабевать телом. Нервная лихорадка, осложнявшаяся страданием печени, опять начала его по временам угнетать, и желудок его стал плохо действовать, так что самая умеренная, легкая пища, и та была ему не под силу.

Из числа родных своих он более всего любил меньшего брата своего Федора Ивановича, служившего на Кавказе и дослужившегося там до чина майора. Ведя с ним постоянную переписку, о. Лаврентий не раз высказывал свое желание, «хоть под конец жизни пожить им вместе, или, по крайней мере, вблизи друг от друга». Господь исполнил это его желание. Прослужив на Кавказе с лишком 25 лет, в течение которых он всецело руководился и поддерживался материально и нравственно любившим его братом архимандритом Лаврентием, Федор Иванович вышел, наконец, в отставку и переселился в близкий к Иверскому монастырю уездный город Валдай, который всего в 9 верстах от обители, а в летнее время, через озеро, и того ближе. О. Лаврентий ни в чем не стеснял воли брата, не звал его к себе обитель, не убеждал поступить в монахи, хотя брат его был холостой, вел жизнь благочестивую и походил скромностью своею на монаха. Когда Федор Иванович, переселившись в Валдай, выбрал себе по мысли подругу жизни и пожелал жениться, о. Лаврентий ему нимало не прекословил, с любовью отеческой благословил его вступить в брак и походатайствовал доставить ему место почтмейстера в г. Валдае. Почтмейстером служил тот потом с честностью и точностью примерными. Часто по вечерам посещал он своего немощного и слабеющего брата о. Лаврентия и служил ему истинным утешением на закате его жизни. Но не судил Господь Федору Ивановичу пережить о. Лаврентия. Не старшему, немощному брату-подвижнику, а младшему, здоровому брату-воину пришлось ранее умереть, и о. Лаврентию выпало на долю новое горе – закрыть глаза любимому брату и предать земле его бренное тело. Кончина Федора Ивановича сильно потрясла его, тем более, что была для него совершенно неожиданна. Погребая его, он с ним похоронил все родственные привязанности свои. Еще более хилым и беспомощным старцем стал выглядеть после этой потери о. Лаврентий, и знавшие его прежде в Киеве, не узнавали в нем того прежнего осанистого архимандрита, каким он там был, в его теперешнем хилом и истощенном недугами теле, с кротким старческим обликом лица. По мере сил своих трудился, однако, богоугодный старец на пользу обители своей и других окрестных обителей, вверенных его благочинническому надзору. Состоя благочинным монастырей своего округа, пользуясь расположением, доверием и любовью своего архипастыря – митрополита Новгородского и Петербургского Исидора, о. Лаврентий не раз вызываем был им в Петербург, и всякий раз опасался при этом, как бы не лишиться ему возможности окончить дни свои в Иверском монастыре. Особенно страшился он назначения епископского, на которое не раз указывала народная молва, и он всякий раз усиливал свои молитвы к Богу и Богоматери, чтобы сподобили его в уединении окончить свою жизнь. После открытия святых мощей святителя и чудотворца Тихона Задонского в 1861 году, на месте родины его, в селе Короцком, Валдайского уезда, в честь и память святителя Тихона, положено основание женской общежительной общины, которая строилась на доброхотные пожертвования усердствующих к святителю Тихону и впоследствии сделалась благоустроенным женским монастырем. При начале устроения общины этой, для приема пожертвований и ведения дела этого устроения, был устроен особый комитет, председателем которого был назначен о. Лаврентий и деятельно потрудился для благоустройства юной обители.

10 октября 1871 года Короцкая община была открыта, и освящены ее храмы; жизнь иноческая пошла в ней стройным порядком, и комитет был закрыт. О Лаврентий избавился от многих, тяготивших его, формальностей и переписок, личное же участие свое в делах Короцкой обители, благотворительное для ее обитательниц, не переставал оказывать ей до конца своей жизни.

О. архимандрит Лаврентий, в течение служебного поприща своего, неоднократно был удостаиваем Высочайших наград: так, еще в звании наместника Киево-Печерской лавры был в 1847 году Высочайше награжден орденом св. Анны 2 степени, и в 1851 году получил тот же орден с короной; при назначении его настоятелем Иверского монастыря, Высочайше пожалован ему в 1854 году орден св. Владимира 3 степени; и в 1868 году золотой наперсный крест, украшенный драгоценными каменьями.

Между тем, здоровье о. Лаврентия все более и более расстраивалось, – нервная лихорадка окончательно им завладела, и силы его стали так слабы, что старец начал сознавать, что не может уже по-прежнему трудиться на пользу управляемой им св. обители, не может даже священнодействовать в ней, почему и стал он просить митрополита Исидора уволить его от настоятельства в Иверском монастыре и позволить ему дожить там на покое, в уединении келейном до конца своей многоболезненной жизни. Владыка-митрополит уговорил его несколько помедлить уходом на покой, тщательнее полечиться и, если леченье принесет ему пользу, то еще послужить на пользу св. Церкви. С обычным послушанием о. Лаврентий исполнил желание владыки, остался еще на некоторое время в должности настоятеля Иверского монастыря, стал прилежнее лечиться, но лекарства, видимо, перестали уже действовать на его ослабевший организм, не приносили ему облегчения, напротив, все хуже и хуже стал он себя чувствовать с каждым днем. Это понудило его снова просить митрополита Исидора уволить его от занимаемой должности на покой. Митрополит Исидор, искренно любивший и уважавший доброго старца, видя крайнее уже изнеможение его телесное, когда уже не мог он даже посещать храма Божия, наконец, согласился его уволить.

28 декабря 1873 года архимандрит Лаврентий был уволен на покой от настоятельства в Иверском монастыре, с предоставлением ему пожизненно занимать настоятельские в нем покои, и с назначением ему пенсии по 300 руб. в год, келейника и полного содержания от Иверского монастыря. О. архимандрит Вениамин, назначенный настоятелем Иверского монастыря, получил благословение от митрополита Исидора всячески покоить болезненного старца. Поместившись в Иверском монастыре в наместнических келлиях, о. Вениамин старался всячески покоить о. Лаврентия и угождать ему во всем, отдавая ему дань любви и уважения всегда, и в этом подавая собою пример всей братии Иверского монастыря.

О. Лаврентий, конечно, был полный бессребреник и никогда денег не копил, как во дни служения своего в Киево-Печерской лавре и Выдубицком монастыре, так и в Иверском монастыре. За служения свои вне стен монастыря он никогда ничего не брал и не любил даже, когда за это предлагали ему денежное вознаграждение; кружечные доходы свои тоже всецело истрачивал на впомоществование бедным своим родным и на милостыню бедным. Удалившись на покой, он сам обнищал, но все-таки не переставал благотворить, без счета и меры; поэтому, несмотря на получаемую пенсию, очень нередко оставался без копейки денег.

В последний год земной жизни о. Лаврентия посетил его давний знакомец Киевский, духовник Киево-Печерской лавры иеросхимонах Антоний, и это свидание было утешительно для обоих старцев. О. Лаврентий был уже тогда так слаб, что не вставал с одра, но лицо его, по словам о. Антония, светилось каким-то необыкновенным, мирным и благодатным оттенком, который невольно поразил о. Антония. Еле приподнявшись с одра, о. Лаврентий с любовью заключил его в свои объятия, поцеловал и долго со слезами смотрел на него, точно не веря, кого пред собой видит. Много говорили старцы меж собой, но суть разговора их осталась тайной, которую о. Антоний впоследствии никому не поведал и, только вспоминая об о. Лаврентии, всегда говорил: «это был святой человек, мы, по грехам нашим, лишились этого праведника в Лавре». Пробыв в Иверском монастыре, у болезненного одра уважаемого старца несколько дней, о. Антоний простился с ним навеки, ибо видел хорошо, что он доживает уже последние дни. Сознавал это и о. Лаврентий и, прощаясь с о. Антонием, просил его, а чрез него и других старцев Киево-Печерской лавры, когда узнают о его кончине, молиться о упокоении его души. С наступлением 1876 года болезненное состояние о. Лаврентия усилилось. Во все течение болезни своей о. Лаврентий, когда уже не мог посещать храм Божий, каждый воскресный и праздничный день приступал к св. Причащению у себя в келлии, куда приносили ему св. Тайны от ранней литургии, и где вечером накануне совершалось для него всенощное бдение. Все остальное время свое в эти дни проводил он почти в постоянной молитве. Созывал к себе духовных своих детей, благословлял их, прощался с ними и преподавал им нужные духовные наставления прерывающимся от слабости голосом, собирая для этого все свои силы. О. архимандрит Вениамин в эти дни был при нем почти неотлучно: старец благословил его с отеческой любовью и благодарил за все его заботы о нем. Всегдашний почитатель Пресвятой Матери Божией, дожил, наконец, до дня празднования явления чудотворной Ее иконы Ахтырской, изображением которой мать благословила его, еще мальчика, при поступлении в Орловское духовное училище, и которая с тех пор была всегдашней его спутницей везде, служила ему всегдашним утешением духовным и теперь осеняла его болезненный одр. Устремляя на эту св. икону Царицы Небесной свой потухающий взор, о. Лаврентий в самый день праздника, 2 июля 1876 года, предал Господу свою праведную душу, скончался тихо и мирно, без всяких предсмертных страданий, точно почил сном от трудов и подвигов земных. Усердствующие к его памяти, не замедлили украсить его могилу с искренней любовью: В.В. Епишкин устроил на ней мраморную плиту с надписью о днях: рождения, пострижения в иночество и кончины старца. Присная духовная дочь его, боголюбивая вдова, В.В. Теглева, много благотворившая старцу в последнее время жизни его на покое, лечившая его на свои средства и снабжавшая его всем потребным, и по смерти поусердствовала устроить над могилой его, в западной стороне соборного притвора, икону св. мученика архидиакона Лаврентия в рост, в мраморной изящной раме, в которую вставлена и та небольшая икона Ахтырской Богоматери, – благословение матернее почившему, которая сопутствовала покойному старцу везде, и здесь теперь осеняет посмертный его покой. Пред этими иконами устроена В. В. Теглевой и неугасимая лампада⁴.