Старцы Раненбургской Петропавловской пустыни: Мелхиседек, Нафанаил, Пиор, Ириней, Авраамий и Герман.

(Память 6 августа).

Старцы, особенно просиявшие иноческими добродетелями и чтимые в Петропавловской пустыни, были следующие: иеромонах Мелхиседек, иеросхимонах Нафанаил, иеросхимонах Пиор, архимандрит Ириней и некоторые другие.

Время жизни и подвигов иеросхимонаха Мелхиседека относится к последней половине XVIII и к началу ХIХ-го столетия. Он был родом из Рязанской губернии и происходил из духовного звания; родился в 1727 г.; в мире носил имя Матфея и был уже диаконом одной из церквей г. Михайлова Рязанской епархии, когда в 1769 году лишился супруги, скончавшейся в молодых летах и оставившей на его попечение четверых малолетних детей: троих сыновей и одну дочь.

Не имея достаточных средств от бедного прихода своего, о Матфей открыл у себя на дому школу начального обучения детей приходящих и, получая за это некоторое вознаграждение, вместе с тем, и детей своих обучал, и содержал. Вырастив, воспитав и устроив двух старших сыновей, он выдал в замужество и дочь, и только уже после того решил оставить мир и посвятить себя на служение Богу в чине иноческом; это было в 1780 году. Он поступил для сего в Рязанский Спасов монастырь, взяв с собою туда и третьего младшего сына, поселившегося в обители на положении послушника. Но, по случаю бывшего тогда разбора церковников, сын его, по истечении трех лет пребывания своего в послушниках, со скорбью должен был оставить и монастырь, и отца своего, и поступил на гражданскую службу. Тогда и отец его принял пострижение в монашество с именем Михаила и вскоре по пострижении был посвящен во иеромонаха. Строгие правила жизни, практическая опытность и рассудительность иеромонаха Михаила были причиною, что его в том же Спасовом монастыре по времени сделали казначеем, а затем послали исправлять должность строителя в Данковский Покровский монастырь. Здесь он пробыл 7 лет в этой должности и заслужил общее уважение и расположение со стороны граждан, соседних помещиков и братии, так что, когда назначен был туда новый строитель, которому о. Михаил сдал дела управления, то жители города наиболее почетные, начальствующие, помещики и прочие, и после того, по привычке, в праздники, по окончании богослужений и в другие дни, посещали его, а не нового строителя, не пользовавшегося таким расположением. Такие отношения, понятно, не нравились последнему, и он прибег даже к клевете на о. Михаила пред тогдашним Рязанским преосвященным Симоном (Логовым). Мудрый и проницательный архипастырь хорошо знал и ценил о. Михаила, и потому не доверился клевете, а, вызвав их обоих в Рязань и ближе узнав в чем дело, хотел было уже лишить нового строителя его должности и на его место поставить о. Михаила, но последний, как на неудовольствия строителя в Данкове, громко и грозно выражаемые, всегда отвечал смиренными словами: «я не виноват в том, что ко мне, а не к вам приходят», так и теперь смиренно, но все же усиленно стал упрашивать владыку не возлагать на него бремени строительской должности. Тогда преосвящ. Симон, устроив между ними примирение, строителя отпустил на свое место с обличением и наставлением, а о. Михаила с любовью и миром переместил в Солотчинский монастырь, наградив его набедренником. В Солотче о. Михаил прожил также несколько лет, честно подвизаясь в иноческих добродетелях. Но преклонные лета и сопряженные с ними немощи старца побудили сына его (младшего), служившего в Рязани на гражданской службе, переместить его в Рязанский Троицкий монастырь, где была учреждена больница. Чрез два года по учреждении своем, эта больница переведена была в Раненбургскую Петропавловскую пустынь, и посему всех пятерых штатных больничных старцев также сюда перевели, в том числе, и о. Михаила. Это было в 1807 году 10 сентября. Прибыв в пустынь и увидев ее богослужебные и иноческие порядки, старец сильно возрадовался духом. Он тогда же писал сыну своему, что его вселили сюда, как в вертоград, поистине душеспасительный, что сколько он ни обошел монастырей в своей жизни, нигде не находил такого доброго порядка, как здесь, даже высказывал глубокое сожаление, что так поздно поступил в сию обитель, – это было при о. строителе Авраамии, введшем чин богослужения Санаксарский и общежитие. Пробыв в Петропавловской пустыни около 8 месяцев в сане иеромонаха, о. Михаил, предчувствуя близость конца своего земного поприща, пожелал облечься в великую схиму. 27 апреля 1808 года он и был облечен в схиму с именем Мелхиседека. В сане иеросхимонаха он в пустыни пробыл еще 1 год с лишком, а всего в Петропавловской пустыни провел он, таким образом, без малого два года. Блаженная кончина его последовала 6 августа 1809 года. Быв помещен сначала в светлой келлии больничного корпуса, в углу близ Предтеченской церкви, он сам пожелал, считая себя недостойным такой келлии, по смиренному сознанию греховности своей, переместиться в более тесную и темную келлийку под восточной башней, и там-то, подвизаясь в непрестанной молитве и других иноческих добродетелях, сподобился предузнать кончину свою за три дня. Он объявил о сем тогдашнему отцу строителю Авраамию, испросил у него дозволения вырыть себе могилу и сам начал рыть ее, но, по немощи только на четверть вырыл ее, оставив через то лишь знак, где ей должно быть; затем призвал духовника, исповедался и приобщился Св. Таин; после того, по желанию старца, и елеосвящение над ним совершено, при каковом совершении находился сам о. строитель. В назначенный для кончины день, в праздник Преображения Господня, 6 августа, строитель присылал своего келейника наведаться о старце, и старец сказал, что еще не пришел час кончины, но, что истину говорит он об отшествии своем в иной мир в тот же день. Во время литургии старец облекся в схиму и, несмотря на немощь, сам вышел из келлии своей и приказал келейнику вынести войлок, обрубок дерева (чурак) и подушку, и из сего приготовить ему постель близ места могилы своей. Когда все это было приготовлено, старец прослезился, с полчаса времени усердно молился, обратясь лицом к церкви и затем, возлегши на войлок, сказал вслух келейнику: «прощай, брате», и в ту же минуту испустил дух. Видя все это, послушник, тотчас же по кончине старца, побежал к о. строителю и сообщил ему о всем бывшем.

Строитель и братия прямо по окончании литургии пошли на приготовленное для могилы место и, увидев старца Мелхиседека подлинно скончавшегося, дивились совершившемуся, согласно предсказанию, видя в сем знамение богоугодной жизни старца, тотчас же совершили литию над усопшим, изготовили гроб, вырыли могилу, продолжив начатое самим почившим, и с великой честью, при множестве собравшегося отовсюду народа, совершили отпевание останков блаженно почившего. Предузнав кончину свою, старец иеросхимонах Мелхиседек предсказал и сыну своему, что будет жить в Раненбургской Петропавловской пустыни и навсегда поселится в ней, когда этот сын был еще женатым. Так и случилось. Не прошло и пяти лет после кончины старца, как сын его овдовел и водворился в пустыни, приняв иноческий образ в 1814 году.

Многое и другое, по сохранившимся в обители преданиям, ясно свидетельствовало о богоугодной жизни старца-подвижника. Так, о нем повествуется, что однажды он, по особому устроению Божию, невредимо влезал в печь, с огнем, в квасоварне, для испытания прочности поставленного в нее котла, с кипящею водою, и тем привел в ужас и удивление братию, бывшую в квасоварне. Другой случай был уже по кончине старца. У одного купца была больна раком в груди жена, и все врачи отказались лечить ее, и когда супруги отчаивались уже, ночью во сне больной является старец и велит ехать в Раненбургскую Петропавловскую пустынь и там отслужить сперва молебен Божией Матери, а потом панихиду на могиле его, старца, и, взяв земли с могилы последнего, приложить к больному месту. На вопрос: «как имя его?» Он отвечал: «Мелхиседек». Скорбящие муж и жена так и сделали, и после того больная скоро поправилась. В благодарную память о сем они привезли в пустынь и поставили на могиле старца кованное из серебра надгробие с высеченной на нем фигурой старца и надписью: «Иеросхимонах Мелхиседек».

Другое чудное дело по кончине старца совершилось с иеросхимонахом Нафанаилом к описанию жизни которого мы теперь и переходим.

Иеросхимонах Нафанаил, в мире Никифор Борисович, родился 13 марта 1779 года и происходил из государственных крестьян деревни Волчанки, прихода Малого Жерновца, Ливенского уезда Орловской губернии. У родителей его были еще четыре дочери, но сыновей не было, и потому он, как единственный сын, был горячо любим и особенно заботливо взлелеян своими родителями. Рано обнаружил он, вместе с красотой внешней, и признаки внутренней духовной красоты. Он обладал сметливостью, разумностью, предприимчивостью, живостью характера, впечатлительностью и мягкосердечием. Еще в детстве Никифор однажды в церкви услышал слова Господа Иисуса Христа: иже аще речет слово на Сына Человеческого, отпустится ему; а, иже речет на Духа Святого, не отпустится ему ни в сей век, ни в будущий (Мф.12:32), и слова эти так врезались в его сердце, что он после того всегда, вспоминая эти слова, отгонял от себя хульные помыслы. Помещик их села, зная и ценя отца его, сам предложил ему дать воспитание его сыну вместе со своими детьми, но отец не отпустил сына, как единственного, от себя.

Между тем, чтобы не дать ребенку своему остаться без образования, пользу которого родители хорошо видели на других, они отдали его учиться в сельское училище, но ненадолго. Опасаясь того, чтобы семена доброго домашнего воспитания не заглохли в сыне от обращения с сверстниками, родители Никифора, взяв его из училища, отдали на учение приходскому священнику. Мальчик обнаружил быструю восприимчивость, понятливость и способность запоминания, и оказал хорошие во всем успехи, будучи за это, так же, как и за благонравие, кротость и послушание, весьма любим своим наставником. В свободное от учения время он не пропускал ни одной церковной службы, причем, имея большую охоту к пению и чтению, становился на клирос, читал и пел вместе с причетниками. Довершил отрок Никифор свое образование у одного канцелярского чиновника, который так же, видя его добронравие и совершенное послушание и ласковость в обращении, настолько полюбил его, что ничего не взял с него за обучение.

Окончив несложный курс образования своего, Никифор Борисович поступил в лавку к одному ливенскому торговцу мещанину; затем, на таком же положении был еще в Ельце и Москве; и, наконец, и сам, выписавшись в мещане, начал свою торговлю мелочным товаром.

Еще будучи у чужих людей, он подвергался искушениям обмана покупателей (с помощью обвеса) и утайки хозяйских денег, но Господь тем или иным способом скоро вразумлял его и направлял на лучшее, показывая всю низость этого порока; поэтому, когда Никифор Борисович стал вести самостоятельную торговлю, то, наученный опытом тому, что ни одно порочное действие не остается не наказанным, вел дело свое с неуклонной честностью; за это и его Господь ущедрял Своими милостями и споспешествованием успеху его торговли, а в некоторых случаях и прямо являл ему Свое особенное небесное покровительство. Так, когда однажды он, в бытность свою на казенной ярмарке в Курске, вел куда-то лошадь свою по полю, страшная туча собралась над тем местом, где он шел, гром гремел перекатами, и вдруг молния, осветив его ослепительным блеском, поразила веденную им лошадь, и она пала мертвою, а он сам остался цел и невредим, вознося благодарность Богу за свое спасение.

Так как Господь между прочими милостями наградил Своего верного раба и телесным благообразием, то многие родители не только из купцов, но и из дворян, зная и любя его, желали иметь его своим зятем, и многие девицы – своим супругом; но он уклонялся, для видимости, под тем предлогом, что, когда де наживет побольше собственного своего состояния, тогда и женится, а в глубине души уже в юности решил посвятить себя девственной жизни.

Тайным желанием Никифора Борисовича было идти на Афон и там спасаться, но прежде, нежели исполнить свое намерение, он решил посоветоваться со старцами-иноками русских обителей и для этого отправился в Задонск. Один из задонских старцев сказал ему: «зачем тебе ходить на Афон? Оставайся здесь, у нас, и живи так, как живут на Афоне; вот тебе и Афон». Он послушался совета старца и был сопричислен к братству Воронежского Задонского монастыря. Довольно скоро, несмотря ни молодость Никифора, всеми замечена и оценена была в обители его духовная мудрость и опытность, и настоятель обители благословил ему подавать советы и наставления желающим из приходящих богомольцев. В числе последних к нему начала было приходить и одна из тех девиц, которые желали иметь его своим женихом и супругом, особенно полюбившая его и давшая себе слово или за него только одного выйти замуж, а более ни за кого, или же, в случае его непреклонности в намерении не жениться, пойти в монастырь. Никифор скоро понял, какую тайную причину имели для себя ее частые посещения его келлии; он решительно воспретил ей приходить к нему и тем пресек дальнейшее поползновение к искушению.

С детства имея большую любовь, как говорено было выше, к чтению и пению в церкви, Никифор теперь, в обители, еще более развивал и укреплял в себе эту святую любовь, вместо грешной любви к земной красоте. Он был в числе монастырских певчих и пел басом. Однажды, когда он с другими певчими находился в певческой комнате, в нее вошел известный и всеми чтимый за свою святую жизнь затворник Иларион, живший в селе Троекурове Тамбовской губернии, Лебедянского уезда. При виде старца, убеленного сединами и украшенного подвигами добродетели, в комнате водворилась тишина, и взоры всех обратились к старцу. Подвижник, окинув взором всех, и никому не говоря ни слова, кроме общего приветствия, остановил свое внимание на послушнике Никифоре и сказал: «вот этот годится в затворники».

Находясь в Задонском монастыре, Никифор Борисович подвергался опасности быть отданным в военную службу по разбору. Но и опять Господь уберег его для высшей, духовной службы Царю небесному. Задонский городничий принял живое участие в нем, взял его в свой дом и в три месяца выхлопотал ему право на полное отрешение от мира, а, следовательно, и от военной службы, для определения в монастырь. Указом консистории ему определено было сопричислиться к братству Алексиевского монастыря. Здесь он пробыл два года и сделан был рясофорным; причем, так как он имел хороший голос и вел себя примерно, его еще в рясофоре представляли было к рукоположению в иеродиакона; но тогдашний Воронежский Преосвященный нашел это небывалым и велел отложить дело до полного пострижения его в мантию, каковое пострижение, а затем и рукоположение в иеродиакона и совершилось в непродолжительное за тем время. Из Алексиевского Воронежского монастыря иеродиакон Никодим – так переименован был Никифор при пострижении в ангельский образ, – переходил в разные монастыри и, между прочим, жил некоторое время (лет 6) в Московском Симоновом монастыре.

Это было при архимандрите Герасиме (1810–1821). Здесь Господь, молитвами угодника Своего преподобного Сергия, совершил над ним новую милость. Его мучила сильная лихорадка. Изнемогая под бременем ее, инок Никодим, как сам о себе рассказывал, пришел в храм обители, в котором придел посвящен был преподобному Сергию, Радонежскому чудотворцу, и пал пред иконою Преподобного, с великим усердием и слезами умоляя его об избавлении от болезни. «Молился я, – рассказывал он сам, – с таким горячим чувством, какого, кажется, после никогда не бывало». И угодник Божий услышал молитву скорбящего труженика обители, основанной его учеником и сродником; он не умедлил своей помощью. Проснувшись от сна после такой молитвы, иеродиакон Никодим почувствовал облегчение, и с этого времени лихорадка оставила его. Но главнейшим местом подвигов иноческой жизни для отца Никодима была именно Раненбургская Петропавловская пустынь. Еще будучи в Задонске молодой тогда подвижник иноческой жизни послушник Никифор видел в видении эту пустынь, как сам об этом рассказывал после, живя в этой самой пустыни.

В Петропавловской пустыни о. Никодим подвизался и жил долее всего, именно, около 40 лет. Здесь он был рукоположен в иеромонаха архимандритом Рязанским Евгением (Казанцевым) в 1834 году в Никольской Ямской церкви, здесь был некоторое время казначеем и здесь же в 1844 году принял великую схиму с именем Нафанаила. Но, между тем, как до рукоположения в иеромонаха о. Нафанаил был весьма крепок ногами и никогда не садился во время богослужения, со времени этого рукоположения Господь посетил его болезнью ног, не оставлявшей его до кончины и происходившей, конечно, от продолжительных стояний при богослужениях и на молитве келейной. Эта болезнь и была причиною того, что он оставил все послушания по обители, и жил только для Бога и для спасения своего и ближних.

О. Нафанаил был для многих и питателем, и безмездным врачом, и молитвенником, и опытным духовным советником. Получая довольно значительные по ценности и обильные числом приношения от разных лиц, он ничего не оставлял для себя самого, довольствуясь весьма немногим и ведя самый строгий, умеренный образ жизни, а все отдавал или в обитель, или бедным, неимущим. Когда приходили к нему с разного рода болезнями, часто даже весьма серьезными – каковы: рак, чахотка, водянка и др., или сообщали ему о таковых болезнях, прося исцеления и облегчения от них, то он, обыкновенно, выслушает внимательно, воздохнет со скорбящим о болезни и пожалеет его, помолится и, утешая его своими словами, скажет своему келейнику, чтобы тот сходил на чердак келлии его и достал из мешка № такой-то травы, и даст болящему, приказывая оттапливать воду и пить ее, или прикладывать к больным местам, примачивать их и т. д. И, если не полное исцеление, то облегчение бывало последствием такого употребления лекарства старца. Вера в силу благодатную, врачевавшую молитвами старца болезни, была так велика, что нередко обращались к нему и в таких, например, случаях, когда во время скотского падежа бедному человеку нужно было купить по дешевой цене уже заболевшую корову, чтобы прокормить молоком свою семью. По молитвам старца, корова, считавшаяся уже безнадежной, будучи приведена во двор бедняка, выздоравливала, и семья была «с коровушкою». Как малым довольствовался сам о. Нафанаил, щедрою рукою раздававший милостыню и благодетельствовавший обители и другим, это видно из того, что он ежедневно вкушал только суп из картофеля с черносливом, или уху из окуней, ершей и под., и манную кашицу или клюквенный кисель, причем кастрюли, в которых варилось то и другое были – для супа вместимостью лишь в 2 ½ стакана чайных воды, а для каши в 1 ½ стакана, и этой малой меры старцу хватало на обед и на ужин. И во всем старец наблюдал меру, на все у него было назначено свое время. Свободное от молитвы, богослужения и других занятий время о. Нафанаил употреблял на разного рода рукоделия, подобно инокам восточных православных обителей, как то: на переплет книг, уборку икон, клеение коробочек, вязание четок и др. Будучи очень умерен и на сон, старец нередко ночью выходил из своей келлии и гулял по обители с костыльком своим, занимаясь богомыслием и умной молитвою, и братия обители нередко видела его так ходящим в белом подряснике или халатике и в схимонашеской шапочке, с четками в левой и с костыликом в правой руке. Сила молитвы и слова его были так велики, что и бесы трепетали его. Однажды среди ночи прибежал к нему проживавший в г. Раненбурге близ церкви затворник, по имени Феодор Васильевич, прося у него защиты против нападения бесов. Когда затворник рассказал о. Нафанаилу о своем страховании, старец спокойно выслушал его рассказ и с улыбкой сказал ему: «как это не съели тебя бесы?! Как не догнали по дороге из келлии?! Какой же ты затворник, если боишься вражия мечтания? Какой ты воин, если бежишь с поля брани, где нужно стоять до капли крови»? Он затем дал затворнику наставление, увещевал не бояться мечтаний бесовских и побеждать бесов молитвою, смирением и терпением. Затворник был ободрен словами старца и, исполненный решимости бороться до смерти с врагами своего спасения, вернулся в свою келлию, и что же? По молитвам старца, он нашел в ней все в прежнем порядке и на прежнем месте, и только дверь в келлии была несколько приотворена вследствие поспешного бегства из нее самого хозяина келлии.

Весь дух и собственного подвижничества о. Нафанаила, и его благотворного влияния на других выразился в следующих его изречениях: «Непрестанно молитеся, и непрестанно кайтеся, и о всем благодарите, всех любите, и не воздавайте зла за зло. Вся вам любовью да бывают. Благотворения не забывайте».

С течением времени, от старости и от усиленных подвигов, немощи отца Нафанаила усилились, и, так как он для излечения или облегчения своих болезней, не желал принимать никаких медицинских средств, то эти немощи сильно удручали его тело и делали мучительными его болезни. Но никто никогда не слышал от старца жалобы на свои болезни. Смирение и терпение его служили дивным образом для всех. Еще года за три до своей кончины он испытал сильный недуг, в виду которого келейники и братия думали даже, что старец умрет. Но, когда келейник посему стал было напоминать старцу об исполнении обещания – благословить его, келейника, иконою Спасителя, старец, как бы предвидя свое исцеление от болезни, сказал ему: «еще успеешь». И старец выздоровел, и прожил еще три года. Пред кончиною он опять сильно захворал и, не желая опять прибегнуть к земной врачебной помощи, только по просьбе многих детей своих духовных решился на то, чтобы отслужить молебен о здравии его пред Корсунской иконою Божией Матери. И он получил снова облегчение от своей болезни, но опять ненадолго. Удостоившись благодатного видения, предуказывавшего ему его будущее блаженное состояние в раю, старец навеки почил сном праведника 11 марта 1861 г., в полном сознании и вполне истинно по-христиански приготовившись к переходу в загробную жизнь. Быстро и весьма многие узнали о кончине его, и множество народа, несмотря на распутицу, из ближних и дальних селений, собралось в обитель, чтобы отдать последний долг глубокочтимому старцу. Панихиды, по усердию почитателей почившего, совершались беспрерывно и днем, и ночью, так как слишком много было желавших отдать почившему последний долг. Отпевание старца совершал о. игумен с братией, и тело почившего погребено было в могиле, в которую углом входил гроб упомянутого раньше старца Мельхиседека.

Когда о. Нафанаил был казначеем обители, для кого-то ему пришлось отдавать приказ копать могилу. Рабочие копали, по-видимому, на свежем месте, но, когда выкопали землю на некоторой глубине, то напали на гроб еще свежий и крепкий, и доложили о сем казначею. О. Нафанаил, отослав рабочих обедать, сам полюбопытствовал раскрыть крышку гроба и посмотреть, чье тело положено в нем. Открыв гроб, он увидел в нем тело иеросхимонаха, вполне сохранившееся и даже с одеждою не истлевшею. О. Нафанаил и далее простер свое любопытство: он попробовал взять за волосы бороды покойника и потянуть их, чтобы испытать их крепость; волосы оказались совершенно крепкими. Тогда на о. Нафанаила напал большой страх и ужас, и он поспешно вылез из могилы, и тогда же приказал зарыть могилу, а для нового покойника вырыть могилу на другом месте. И в первую же ночь после того, ему во сне явился схимник с посохом в руках и грозно спросил его: «кто позволил тебе прежде времени открывать мой гроб, да еще и за волосы дергать меня»? О. Нафанаил от страха проснулся и более не мог уснуть в ту ночь. То же повторилось и в другую, и в третью ночь, притом, все грознее и грознее был являвшийся схимник. Тогда о. Нафанаил пошел на могилу последнего, кланялся над нею, со слезами прося прощения у него и, в то же время, обещая поставить памятник над его могилою, и сделал над нею на 4-х столбах кирпичную часовню с навесом. Потом Нафанаил начал доискиваться сведений о том, кто был этот чудный схимник, и, наконец, где-то в ризнице, за шкафом, нашел небольшую старую тетрадь, содержащую в себе краткую запись о жизни и подвигах старца, который и оказался иеросхимонахом Мелхиседеком.

Блаженной памяти иеросхимонах Пиор происходил от благочестивых родителей из крестьян Раненбургского уезда, Рязанской губ., деревни Набережной и родился в 1822 г., в св. крещении был назван Прокопием. Часто посещая церковные службы, он усердно молился о таком устройстве своей жизни, которое вело бы прямым путем к спасению души его. Усердие его к посещению церковных служб было столь велико, что однажды он в незначительный церковный праздник пошел в свой приходский храм с намерением там помолиться, но там службы не совершалось; тогда молодой богомолец отправился в близлежащее соседнее село, но и там службы не оказалось, и только в следующем по дороге селе, уже значительно отдаленном от его деревни, он застал службу. За такое усердие Прокопий, будучи еще 17 лет, удостоился во сне таинственного видения Самого Господа Христа.

Желая отречься от мира и всецело посвятить себя на служение Господу, Прокопий отправился к жившему в то время неподалеку прозорливому затворнику о. Илариону, и тот, на вопрос о средствах и месте для спасения души, прямо и положительно сказал, что он, по Божией милости, будет спасен на всяком месте. И вот, имея от роду 24 года, в феврале 1846 года, Прокопий поступил в Раненбургскую Петропавловскую пустынь в число послушников. Примерной жизни и прозорливый старец иеросхимонах о. Нафанаил, благословляя вновь поступившего послушника на новую жизнь, дал ему, как наилучший совет: волю свою оставить за воротами монастыря. «Я, – говорил ему старец иеросхимонах, – и теперь готов исполнять самые трудные послушания, покоряясь, согласно данному обету, воле Божией и начальствующих». – Совет старца пал на добрую почву. Прокопий, от природы бывший кроткого, ровного характера, смирял себя еще более в обители и исполнял в ней беспрекословно самые трудные послушания и работы: рыл и колол пеньки для монастырской кухни, топил баню и т. п. Пробыв на этих работах полтора года, он затем определен был на послушание в трапезу и здесь находился 15 лет, почти до самого рукоположения своего во иеродиакона, быв пострижен в монашество, с именем Пимена, 17 июня 1856 г., рукоположен во иеродиакона 23 января 1865 года, и во иеромонаха 30 июня 1868 года.

Будучи младшим иеромонахом, он радовался сердечно тому, что стоял ниже всех в церковных службах и других случаях и, наоборот, плакал от огорчения, когда получил повышение по службе. Много добра делал о. Пимен, подавая мудрые советы и наставления обращавшимся к нему из братии и посторонних лиц, всех принимая с любовью и служа каждому соответственно его духовным нуждам. Всегда от него можно было услышать слово утешения в скорби и иметь его молитвенником об избавлении от бед и напастей. По его богоугодным молитвам многие больные и бесноватые получали исцеление, боримые вражьими искушениями находили подкрепление в борьбе и т. д. Так, один из братии, поступив в обитель, борим был сильнейшими искушениями и нападениями мрачной силы, побуждавшей его возвратиться к мирской жизни, но, по молитвам старца, в непосильной для неопытного подвижника борьбе явилась благодатная помощь, отогнавшая от него темных духов, что, по сознанию о. Пимена, и для него самого было не без труда.

В свободное время от исполнения послушаний, церковных служб и келейных трудов о. Пимен любил заниматься чтением священных книг; при чтении Псалтири поминал усопших и живых, иногда же, особенно в последнее время своей жизни, приглашал к себе келейника пли кого-либо из братии и, слушая читаемое, поучал полезному и душеспасительному примерами и уроками из Священного Писания. От частого чтения и слушания Священного Писания, о. Пимен знал наизусть священные книги Ветхого и Нового Завета и, будучи человеком неученым, ясно и хорошо разумел смысл Священного Писания.

По своим душевным качествам иеромонах Пимен был любвеобилен, добр, почтителен к старшим, благосклонен к равным, приветлив и милостив к младшим, сострадателен к обиженным и угнетенным, щедр на подаяние, воздержен во всем и целомудрен. Не имея склонности к стяжанию с детства, он тем более не имел ее в иночестве, так что у него не было не только ненужных вещей, но даже и излишних одежд, кроме самого необходимого, достатки же свои употреблял он на нужды братства и на подаяние нищим. Смирение, незлобие, покорность воле Божией были отличительными чертами благочестивой настроенности о. Пимена. По его собственным словам, он все, происходившее с ним в течение жизни, принимал как посылаемое от руки Божией, почему и радостные, и печальные события в своей жизни, в том числе и свою долговременную трудную болезнь, переносил без ропота и всегда говорил: «благодарю Бога о всем».

Так, живя рядом с келлией одного из братии, о. Пимен часто ночью спотыкался о поставленную, иногда, быть может, преднамеренно, корзину с дровами и падал, но никогда не решался делать выговор или жаловаться на ушибы, принимая обиду, как полученную от своего Господина в виде наказания. – Очищая свою душу покаянием и богомыслием, и борясь со страстями и искушениями, о. Пимен много трудился в ночном бдении и молитве; находясь же в церкви, при совершении богослужения и, особенно, приобщаясь Св. Таин, ощущал неизъяснимую радость. Имея от Бога дар умиления и слез, он, по замечанию келейника, читая и слушая священные книги, плакал, а также ночью часто плакал от сокрушения сердечного.

Во время же бывшей по окрестностям монастыря засухи о. Пимен горячо молился и испросил у Бога дождь. Видя столь скорое исполнение своей молитвы, он и сам в глубоком сердечном умилении и благодарении, стоя на коленях, со слезами взывал к Богу, как дитя к Отцу: «Господи, что ни попросишь у Тебя, Ты все подаешь. Слава Тебе!» А раз, после подобной же, особенно горячей молитвы старца, келейник узнал от него, что он молился об избавлении от приближающегося града, и, действительно, неподалеку выпал град, местность же, лежащую вокруг монастыря, Господь помиловал. Такая сила и действенность молитвы старца получена была им после продолжительной и упорной борьбы с врагами духа: плотью, миром и диаволом. Видя победу подвижника над миром и плотью, бесы с особенной яростью и силой делали на него свои нападения, чтобы лишить его победного венца. Особенно во время молитвы диавол всячески искушал и смущал его, доводя его нередко до слез. «Иногда ухватит меня за шею и тащит», – говорит подвижник, – «явно представляя разверзшуюся предо мною пропасть». При пострижении в монашество, о. Пимен, по его же собственным словам, проводя ночь в храме, оглушен был сильным свистом, вследствие чего, в течение шести недель, был глух, и едва не оглох навсегда, затем увидел ходящую по церкви без видимой причины табуретку; по молитве же, в уповании на помощь Божию, прямо и безбоязненно пошел на видение, – и бесовские приступы прекратились. Получив же впоследствии, по воле Божией, победу над бесовскими искушениями и обольщениями, подвижник получил и власть над падшими духами и нередко исцелял бесноватых. И в даре прозорливости и предсказания выражалась благодатная сила, обитавшая в о. Пимене.

Так, одному из братии он говорил, что, спустя 8 лет, он произведен будет в иеродиакона, но я, – добавил при этом старец, – уже не доживу до этого; другому предсказал принятие его в военную службу, указав при этом и место, и срок будущей службы его, а также время отпуска на побывку. Оба эти предсказания исполнились во всей точности. В ином случае, отец одного из знакомых старца тяжко заболел, и доктор, освидетельствовавши больного, посоветовал готовить ему гроб; но о. Пимен, напротив, уверял, что болезнь не кончится смертью, и действительно, спустя сутки, больной выздоровел; тогда как, наоборот, одной совершенно здоровой женщине о. Пимен посоветовал записать себя на вечный помин, и женщина, спустя полгода, умерла. Равным образом, одного послушника он послал посмотреть, как будет умирать такой-то человек, и оказалось, что этот человек через полчаса, действительно, умер. Другого послушника на исповеди о. Пимен послал в келлию припомнить необъявленный грех, и тот, по некотором размышлении наедине с собою в келлии, припомнил забытое и открыл ему, как духовному отцу, возвратясь из келлии; равно, так же, еще одного послушника старец не допустил до св. Причастия за содеянные им тайно и необъявленные на исповеди грехи. Один послушник, идя домой проведать родных, сошелся на пути с сектантом и завел с ним разговор религиозного содержания, причем, и сам высказал несколько слов, противных истине Христовой. По возвращении в обитель, послушник, несмотря на скрытность свою, обличен был старцем в содеянном им грехе и понес епитимию.

Особенно возвысилась духовная жизнь старца и усилилась благодатная сила в нем по мере приближения к разлучению души от тела. По своему желанию, о. Пимен, незадолго до кончины своей облекся в великую схиму и при сем назван был Пиором. С тех пор, несмотря на ослабевающие силы телесные, он начал вести еще более строгую жизнь, изнуряя себя подвигами и молитвою. Чудными видениями предшествовалась и самая кончина старца Пиора. Близость кончины своей старец предвидел, и накануне дня отшествия своего в другой мир, увидя сожительницу племянницы своей, велел ей поспешить извещением последней и другой, жившей в 7 верстах от монастыря, богобоязненной девице, о смерти его. Сожительница, при всей поспешности исполнения воли старца, едва могла вовремя известить их, чтобы они, одинаково благоговевшие пред старцем, застали его в живых. 22 ноября 1886 г., накануне дня кончины, к вечеру, старец, бывший все время в полном сознании, стал готовиться к переходу в загробную жизнь и особенно горячо молился весь вечер и всю следующую ночь, то лежа, то с великим трудом вставая на ноги, а то сидя, и в 7 часов утра 29 ноября скончался тихо, сам закрыв глаза и уста.

К числу избранников Божиих, добродетельно и с великою пользою подвизавшихся в обители, принадлежит и после всех упомянутых старцев, архимандрит Ириней, не без основания, конечно, и погребенный вместе с ними под одной часовней.

Отец архимандрит Ириней, в мире Иван Зиновиев Центров, был сыном причетника села Савры Мамышевой, Елатомского уезда, Тамбовской губернии. От природы кроткий и молчаливый, с детства имел он наклонность к уединению. Прежде, нежели детский ум его мог сознательно объяснить себе значение иноческой жизни, сердце его уже имело к ней сильное влечение. Отрадно было мальчику, если он, хотя иногда во сне, видел себя монахом. Но он никому не открывал своей тайны. По окончании курса в семинарии, настала, наконец, для него пора решить важный вопрос. Чтобы положить конец своим колебаниям, Центров решился побывать у о. Илариона, без сомнения веруя, что старец разрешит все его недоумения. Объяснив старцу свои обстоятельства и нерешительность, Центров получил от него такой ответ: «хорошо и родителей покоить, а лучше быть монахом». Целый год после того провел Центров все еще в мучительном состоянии в борьбе с собою.

Слова о. Илариона: «лучше быть монахом» связывали его решительность оставаться мирским человеком. Он опять пошел к о. Илариону со своим товарищем.

Но, когда они вошли к старцу, он позвал их обоих вместе в свою келлию и сперва сказал товарищу Центрова, чтобы он поступил в Саровскую пустынь, а самому Центрову, чтобы он поступил в Раненбургскую Петропавловскую пустынь. Прощаясь, добавил Центрову: «родителям твоим Бог поможет. И ты, если будешь в силах, помоги». Хотя отец его еще не скоро дал свое благословение на поступление сына в монашество, но Иван Зиновьевич, на время уступая воле его, уже не изменял своего намерения и, по молитве о. Илариона, поступил в Петропавловскую пустынь, где, после семилетнего пребывания, избран был настоятелем. Поступление его в пустынь относится к 1856 году (в октябре).

Поступив в Петропавловскую пустынь при строителе иеромонахе Герасиме, послушник Центров первоначально проходил должность письмоводителя, затем, 8 июля 1858 г., был пострижен в монашество с именем Иринея, а в 1863 году определен на должность благочинного. Его строгая жизнь, его ум, распорядительность и неподкупная честность, при его тихом любвеобильном нраве, внушали к нему общую любовь и уважение братии; и потому неудивительно, что в 1864 году, по избрании братии, он определен был в строители ее, а в 1881 году на той же должности, и многозаботливой, и ответственной, получил сан архимандрита, чего Петропавловская пустынь доселе не удостаивалась с самого времени своего основания.

Испытав всю тяготу бедности в детстве и юношестве, при крайней бедности родителей, в самые большие праздники зачастую питаясь скудной пищей, отец Ириней всеми силами старался вывести из состояния бедности вверенную ему обитель, которая досталась ему в управление обремененная 6 000 руб. долга. На первых порах о. Ириней чувствовал великую скорбь от стесненных обстоятельств обители и изнемогал под тяжестью этой скорби, нередко со слезами на глазах говорил с братией об этих обстоятельствах, на колени падая пред нею, просил ее помолиться о нем, изнемогающем под бременем таковой тяжести. Господь внял скорби верного раба Своего и в скором времени послал избавление от нее. Мудрым управлением, бережливостью и тщательностью в ведении хозяйственного дела в обители, благолепным служением, любовью и кротостью о. Ириней, с Божией помощью, в 20-летний период своего заведования обителью не только освободил ее от долга, но и составил ей прочное обеспечение на будущее время скоплением значительного капитала, несмотря на произведенные им расходы по улучшению обители в различных отношениях (были произведены постройки гостиницы и других зданий; приобретен большой колокол на монастырскую колокольню, устроен приют на 15 сирот павших воинов, в Турецкую кампанию 1877 года и т. д.). Но, что всего важнее, он сумел расположить двух богобоязненных престарелых девиц из дворян Елисавету Парфениевну и Анну Парфениевну Буниных, издавна бывших близкими собеседницами и почитательницами в Бозе почившего архиепископа Воронежского Антония, к пожертвованию в пользу обители их родовых имений, от первой – в количестве 177 десятин с постройками, а от второй – 68 десятин.

Имя о. Иринея значит мирный. И его управление обителью и его отношения ко всем запечатлены были характером миролюбия и кротости. Некоторые из братии, враждебно относившиеся, по тем пли другим причинам, к о. архимандриту, и всячески старавшиеся очернить его особенно перед епархиальным начальством, взводя на него разные клеветы и сочиняя ложные доносы, встречали с его стороны только любовь и мир; и епархиальное начальство, зная его безупречную жизнь, благонамеренность, его всецелую преданность долгу своего призвания, никогда не верило этим клеветам и доносам, и вполне доверяло настоятелю пустыни. Сам же о. архимандрит любовью и терпением, кротостью и миролюбием более всего побеждал врагов своих, а одному из них даже и предсказал благой конец жизни за год до смерти его, что так и случилось: враждовавший прежде, потом примирился с ним и, напутствованный св. Таинствами, мирно отошел ко Господу.

Но усиленные труды, скорби и заботы подломили здоровье отца архимандрита Иринея.

В 1885 году летом с ним случился нервный удар, и, хотя он после того еще прожил около четырех лет, однако уже не мог свободно владеть силами, так что, в 1886 году, когда болезнь его уже признана была неизлечимою, был уволен от управления пустынью, с помещением в числе сверхштатной братии пустыни, и с назначением ему пенсии по 5 рублей в месяц при келлии с обстановкой и трапезе от обители. На место его, управляющим пустынью назначен был уволенный на покой от управления епархией бывший епископ Тобольский и Сибирский Василий (Левитов), и это было великим счастьем для болящего отца архимандрита, ибо преосвященный Василий и ранее хорошо знал, и уважал отца архимандрита.

Жизнь отца архимандрита Иринея после удара, случившегося с ним 17 июня 1885 года, и до дня кончины его 7 января 1889 года, была в полном смысле жизнь страдальческая; ибо, вследствие паралича, все отправления жизни душевной и телесной у старца крайне затруднены были и многие совершаемы были не без сторонней помощи. Не говорим уже о тяготе нравственной, которая удручала болящего, привыкшего к деятельности, а теперь беспомощного и к деятельности неспособного, всеми почти оставленного. Только и утешения ему было в молитве, чтении церковных и духовного содержания книг, в частом приобщении св. Таин и в беседах с посетителями, из коих особенно дорогим для него был преосвященный Василий, управлявший пустынью. Когда страдалец несколько избавился от недуга сего, он возможно часто, с помощью келейников, посещал и храм Божий (где, в алтаре, и приобщался св. Таин), а более всего дома, в келлии молился. Молитва Иисусова и другие краткие молитвы: «Господи, помилуй, Боже, спаси!» и иные постоянно бывали на устах его, и с глубоким воздыханием и чувством произносил он их, а по средам неуклонно вычитывал весь акафист Тихвинской Божией Матери. Читал же он из духовных книг больше Четии-Минеи св. Димитрия Ростовского. Слезы часто потоком лились из очей его и от полноты молитвенного настроения, и от сознания беспомощности своего положения. Миролюбие, кротость, смирение и в этом положении не оставляли его. Раз, оставленный келейником, он вздумал пройтись по комнате, но при этом зацепился за половик и упал. В это время келейник был уже недалеко и, услышав шум от падения, поспешил в келлию старца и, увидев его лежащим на полу в беспомощном состоянии и страдальческом виде, прослезился сам; между тем, о. Ириней, когда келейник усадил его на диван, сам же начал утешать и успокаивать его и, обратясь к иконам, крестился, лишь вздыхая и часто повторяя: «Господи, помилуй!.. Боже, спаси!»

Не будучи в силах свободно владеть языком, он часто более всего плакал или вздыхал также и в беседах с посетителями, которых всегда с радостью и любовью принимал. Посетители утешали его, как могли. Особенно же утешительны и назидательны были для страдальца посещения преосвященного Василия, и когда Преосвященный после таких бесед уходил, то болящий отец архимандрит долго смотрел ему вослед, плакал, вздыхал, крестился на иконы и повторял: «Господи, помилуй!»

В последний раз Преосвященный посетил болящего за неделю до кончины его и никак не мог утешить больного, которого уже мучила водянка и другие предсмертные болезни, и который, как бы предчувствуя, что это их свидание будет последнее на земле, плакал и рыдал, как дитя. Владыка, видя все это, и сам растроган был, и сказал отцу Иринею: «отец архимандрит, что наша маловременная жизнь на земле в сравнении с вечностью? – Ничто! какие есть славные люди на земле, но и тех не минует предел сей. Можно сказать, вы счастливцы, только не сего мира! По всему видно, что вас Бог возлюбил, тернистым путем ведет вас к Себе; вы на земле уже очистились страданиями, и надобно твердо надеяться на милосердие Божие, что Господь в будущем не оставит вас за ваше терпение». – Действительно, страданиями многолетними была предочищена душа отца архимандрита Иринея к переходу в жизнь вечную, блаженную. Напутствованный не раз св. Таинствами покаяния и причащения и два раза елеосвящением, отец Ириней, уже долгое время не принимавший почти никакой пищи и только пробавлявшийся чаем, тихо скончался утром 7 января 1889 года и был погребен преосвященным Василием, причем, по приказанию Преосвященного, для отца архимандрита могила приготовлена была в одной и той же часовне, под которой погребены и старцы иеросхимонахи: Мелхиседек, Нафанаил и Пиор. Так и отец Ириней сопричислен был к этим блаженно почившим старцам.

Были и кроме этих старцев иноки, сиявшие благочестием и добродетелями иноческими и более других сокровенную жизнь проводившие. Так, иноки обители с любовью и благоговением памятуют отца Авраамия, под видом юродства скрывавшего свое благочестие и подвиги. О нем один инок рассказывал, что он, под предлогом, что сам желает выучить на память Псалтирь, побуждал его выучивать ее на память, говоря, что ему одному скучно учить ее и, несколько раз наведываясь, много ли он выучил, а, между тем, сам в совершенстве знал ее всю наизусть. Наконец, когда ученик его заметил последнее и потому охладел к учению и, наконец, решил бросить изучение Псалтири, сказал отцу Авраамию: «зачем учить Псалтирь на память, если можно, в случае надобности, читать ее по книге?» На это отец Авраамий заметил: «здесь-то можно и по книге читать, но, когда ты помрешь, там-то по чему ты будешь читать, а славословить Бога нужно будет; ибо в том все и занятие там будет». Несмотря на юродство видимое, отец Авраамий иногда говорил очень мудро, и вреда он никому не причинял своим юродством. Скончался он в 1871 году.

Был еще также проводивший строго подвижническую жизнь иеромонах Герман, из вдовых священников. Был он прост в обращении и даже иногда тоже как бы юродствовал, но, также, часто говорил и действовал весьма мудро и назидательно. Он был весьма снисходителен к другим, любвеобилен и нестяжателен; ничего не оставлял себе, а все, приносимое ему, отдавал другим. (Скончался так же в 1871 году⁸).