Матрона Наумовна Попова, основательница первого странноприимного дома в городе Задонске

(Память 17 августа).

Матрона Наумовна Попова родилась в 1769 году. Отец ее был заштатный дьячок при церкви свв. мучеников Космы и Дамиана, в подгородной слободе Ламской, города Ельца, Орловской губернии. Этот дьячок с горем и нуждою пропитывал жену и четверых детей. По смерти его, осиротевшее семейство дошло до крайней нищеты.

Вот как сама Матрона рассказывала об этом. «После смерти моего отца, которого я не помню, нас осталось при матери четверо: два брата, из которых один был неподвижно больной от рождения, я и старшая сестра Ирина 12 лет. Много горя мы испытали вместе с матушкой нашей. Заботы и хлопоты о нашем воспитании нередко лишали ее сна и пищи. Безвыходная бедность заставила ее, вопреки материнскому чувству, отдать одного своего сына некоему зажиточному мужичку в приемыши, оставив нас троих при себе. Но и мы недолго утешались нежною любовью и попечениями нашей доброй матери: горе и нужда подорвали ее силы, и она сильно занемогла грудью, слегла в постель и затем, напутствованная христианскими таинствами, тихо и мирно перешла в вечность, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание. В то время старшая сестра моя была уже замужем за одним бедным мещанином елецким и жила в городе Ельце. Оставшись семи лет, вдвоем с неподвижно больным братом 12-летним Карпом в родительской хижине, я должна была, несмотря на свой юный возраст, промышлять как о себе, так и о своем убогом брате: именем Христовым и посильными трудами добывала дневное пропитание. Бывало, сидишь у окна своей хижины и только увидишь женщин, идущих на реку Сосну мыть белье, тотчас схватишь свой вальчишко и побежишь к ним с предложением услуг помочь в мытье белья. Некоторые из поселянок, более сострадательные, бывало, за мою услужливость пригласят к себе в дом, накормят и на прощанье дадут еще кусок хлеба, с которым я возвращалась к голодавшему моему брату. Таким образом, прожила я три года. Затем последовала смерть моего брата. Со смертью брата, хотя я и освободилась от излишних забот, но не избавилась от трудов, потому что знала, что кроме труда мне надеяться было не на что, и потому старалась угодить всем и каждому, и готова была на всякую работу. Если какие матери желали свободно заняться полевыми или домашними работами, или доставить себе лишний час покоя и не мучиться с крикливыми своими детьми, то, обыкновенно, приглашали меня, и я оставалась дневною или ночною сиделкой при колыбелях беспокойных малюток».

По соседству с убогой хижиной умершего причетника жил зажиточный, но бездетный крестьянин Абрамов. Ему часто приходилось слышать горький плач оставленной сироты малютки и задумываться над ее безотрадным положением. К тому же лишение собственных детей, при достаточном состоянии, наводило его на мысль: взять сироту к себе в дом, вместо дочери. Со времени поступления Матроны в дом сердобольного крестьянина, Господь благословил его своими детьми, которых дотоле у него не было; но, вместе с тем, начались для горькой сироты новые испытания. С того времени в семействе Абрамова запрещали ей называть отцом и матерью своих благодетелей, потому что право произносить эти имена, приятные для признательного сердца, перешло уже к родным детям. Чуждая в кругу семейства своих воспитателей, Матрона, при только что начавшемся развитии сил, должна была заменять здесь няню и работницу, чтобы только не лишиться верного куска хлеба и теплого приюта. Хозяйство же у Абрамовых, нужно сказать, было немалое: на не успевшую еще окрепнуть девочку возложен был присмотр за детьми, скотом и птицей, топка печей, стирка белья и проч. При помощи Божией всюду и везде она успевала одна. И, кроме того, она не освобождалась и от полевых работ. Если же когда и выпадало ей свободное время среди хозяйственных занятий, то и тогда трудолюбивая Матрона, избегая праздности, обыкновенно, садилась уже для себя прясть волну, либо ткать холст. Поэтому ей чужды были детские игры и гулянья, от участия в которых, кроме домашней суеты, удерживала ее даже в праздники самая бедность ее наряда, ограничивавшегося только лаптями да простым набойчатым платьем.

Природа наделила Матрону Наумовну весьма привлекательной наружностью; но еще более украшали ее добрые качества душевные: целомудренная скромность и кротость характера, рассудительность и благодушие во всем. Многие молодые люди из граждан Елецких, несмотря на ее бесприданность, изъявляли желание вступить с нею в законное супружество. Но девственное сердце ее чуждо было земных притязаний: оно горело неизменною любовью к небесному Жениху Христу, и потому, предпочитая девство браку, Матрона раз навсегда отказалась от лестных предложений богатых женихов. Ее нравственность поддерживалась советами известной строгой подвижнической жизнью затворницы Мелании. Мелания, сердечно полюбив сироту, старалась, при каждом с нею свидании, утешать ее и наставлять на путь, ведущий в живот вечный.

Матрона до конца жизни хранила глубокое уважение и преданность к своей доброй наставнице, раскрывала ей свою душу и ничего не предпринимала без ее советов, в которых видела, как бы, руку Божию, ведущую ее ко спасению. Мелания, почему-то отклонив желание ее монашеской жизни, советовала прежде сходить в Задонск и там помолиться пред чудотворной Владимирской иконой Богоматери и Угоднику Божию св. Тихону, уверяя, что молитва лучше решит вопрос о последующей судьбе.

По возвращении из Задонска в дом воспитателей, жизнь Матроны пошла обычным порядком: она по-прежнему принялись за работы и так же делилась мыслями со своей доброй наставницей, которая от души была рада благополучному ее возвращению. Так протекли осень и зима. Но с наступлением 1795 г. здоровье Матроны видимо начало изменяться: она стала жаловаться на боль головы, казалась задумчивой и, наконец, в ней обнаружились признаки истерической болезни. Это случилось так: однажды отправилась Матрона Наумовна к замужней сестре своей сновать холст, и лишь только дошла до двора, вдруг почувствовала необыкновенный шум в голове: ей стало дурно, и она без чувств упала на землю. Заботливая сестра не без смущения увидала валявшуюся у ворот Матрону и, с помощью мужа, поспешно внесла больную в дом, и осторожно уложила в постель, где в беспамятстве и пробыла она целые сутки. Когда же пришла в себя, то крайне удивилась, увидев на себе платье и рубашку изорванные, и чувствовала жестокую боль во всем теле. С тех пор Матрону трудно было узнать: она так изменилась, что из прежней свежей и подвижной девушки представлялась уже страшно исхудалою, медлительною и задумчивою. Подобные припадки с ней время от времени усиливались. После сего, чувствуя слабость и неспособность к домашним работам, и не желая быть в тягость своим благотворителям, Матрона просила отпустить ее совсем.

Воспитатели и не старались удерживать свою питомицу, как более ненужную; но, отпуская, положительно ей не дали ничего, кроме необходимого платья, остававшегося на ней. И несчастная девушка, проработав у Абрамовых целых пятнадцать лет за одно «спасибо», с той же наследственной бедностью и расстроенным здоровьем перешла на жительство в дом сестры своей, тоже крайне бедной. Болезненные припадки повторялись все чаще и чаще, а потому, многие в Ельце стали считать ее совершенно обезумевшею, потому что видели ее нередко бегавшей почти нагишом по улицам города. Но всевидящий Бог, проникающий в самые глубины сердечные, явил Свое милосердие над недугующей чудесным исцелением ее от болезни, в которой находилась она три года. Это совершилось таким образом.

Старшая сестра Матроны Наумовны слыла в околотке своем за женщину набожную и рассудительную. Имея в виду чудесные исцеления, во множестве совершавшиеся по молитвенному обращению к святителю Тихону Задонскому она решилась с твердою верою обратиться к св. угоднику Божию и просить у него благодатной помощи страждущей сестре, для которой уже земные лекарства были бессильны. С этой целью обе они отправились весною в Задонск. Здесь, помолившись со слезами пред чудотворным образом Пресвятой Девы, они потом просили отслужить им панихиду по святителю Тихону, на месте его погребения в усыпальнице. По окончании панихиды, с верою на предстательство святителя Тихона, больная приложилась к надгробию его и выпила масла из теплившейся над могилою лампады. И молитва веры, вознесенная от чистого сердца, была услышана. Больная тогда же почувствовала в себе большую перемену к лучшему.

Пробыв двое суток в Задонске, они возвратились в Елец. С этих пор Матрона чувствовала себя много лучше, сравнительно с прежним: с нею, хотя повторялись припадки, но реже, без малейших, притом, конвульсий и были непродолжительны. Так еще прошло с год времени. Конечно, много потребно было со стороны страдалицы терпения для несения креста, посланного ей Богом.

С течением времени, по милости Божией, Матрона Наумовна более и более освобождалась от угнетавшей ее болезни и, желая посвятить себя Богу, снова решилась просить у Мелании благословения на поступление в Знаменский девичий Елецкий монастырь. Но дальновидная старица, не прерывавшая своего искреннего расположения к бедной девушке, и на этот раз, как бы в духе пророческом, сказала следующее: «нет тебе Божьего благословения. Матрюша, поступать в монастырь. Ступай-ка лучше в Задонск... Там будешь принимать странных, питать сирот! Не сомневайся, Матрюша, но веруй... Святитель Тихон поможет тебе во всем... Правда, тебя теперь никто не знает там; но Бог устроит так, что про тебя узнают и в Москве, и за Москвой... Ты заживешь там в каменных палатах. Повторяю, – не сомневайся, но молись и веруй».

Матрона Наумовна, действительно, решилась идти в Задонск, чтобы снова помолиться у гроба угодника Божия святителя Тихона; ее к тому побуждали как глубокое чувство благодарности за избавление от ужасной болезни, так и совет благочестивой ее наставницы, и чудесный призыв двух благолепных старцев, незадолго пред сим виденных ею во сне.

И вот, наконец, в числе богомольцев пришла она в Задонск, как некая странница, о которой не знали, кто она, откуда, с кем пришла, куда и когда пойдет обратно. На вид казалось ей не больше 30 лет, но чрезмерная бледность лица и заметное изнурение сил изобличали болезненное состояние, а ветхое рубище ясно указывало на ее нищету. Однако пришелица-нищая не жаловалась на свое положение и не просила себе милостыни, а только молилась, почти неотлучно находясь то в церкви, то в пещере, где почивали мощи угодника Божия. Припадая к гробнице святителя Тихона, она со слезами на глазах, в простоте сердца взывала к нему вслух: «ты меня исцелил, угодник Божий, ты и не оставь меня, беспомощную сироту, в последующих путях моей жизни. Не отойду от тебя, благодетель мой!».

Старцы Задонской обители, обратив внимание на благочестие и убожество неизвестной пришелицы, приняли в ней некоторое участие и узнали, что отец ее был дьячком в подгородной слободе Ламской г. Ельца и что бесприютная сирота пришла с нищими в Задонск излить чувство глубокой благодарности угоднику Божию за избавление ее от ужасного недуга, где и осталась, вверив себя покровительству Божией Матери и святителя Тихона. Не имея пристанища, она часто вынуждена была проводить под открытым небом не только знойные и ненастные дни, но и ночи, а когда случалось, что по причине болезненных припадков, все еще изредка повторявшихся с нею, находили ее без чувств на улице, то полицейские солдаты отвозили ее в тюрьму (так как тогда не было еще в Задонске ни больницы, ни странноприимного дома). Отсюда, как только ей возвращали свободу, она снова шла в монастырь и пребывала там в обычной молитве и слезах.

Господь расположил к ней сердца двух известных в обители по строгости жизни иеромонахов Анатолия и Илария, христианское участие и слово назидания которых благотворно влияли на всю последующую жизнь будущей странноприимицы и кормительницы бедных. Узнав все подробности о судьбе бедной девушки, не имевшей здесь ни приюта, ни верного куска хлеба, и желая оказать ей помощь, они убедили одну сердобольную гражданку дать ей у себя пристанище. Успокоенная в доме новой благодетельницы и обеспеченная в ежедневном пропитании, Матрона Наумовна и сама старалась быть, по мере возможности, полезной ближним. Всякий раз, возвращаясь из монастыря, она приводила с собою двух или трех странников, успокаивала их, предлагала им пищу, которую старцы носили ей из обители, а сама довольствовалась остатками от трапезы гостей своих.

Странноприимство ее сделалось вскоре известно, тем более, что иногда она принимала к себе болящих и усердно ухаживала за ними. Любовь ее к богоугодному делу поддерживалась советами и материальной помощью старцев Анатолия и Илария, в тишине и безмолвии подвизавшихся в благочестии; они были первыми начинателями святого дела христианской благотворительности, избрав орудием эту беспомощную девушку.

Когда, таким образом, доброе дело начало увенчиваться счастливым успехом и принимало большие и большие размеры, когда бедные странники, приходившие в Задонск, стили называть Матрону Наумовну своей матушкой-кормилицей, а некоторые жители города и окрестностей – способствовать ей своими подаяниями, встретилось ей препятствие там, «где менее всего можно было ожидать», – в самом, приютившем ее, доме. Хозяйка этого дома, позавидовав возникающей известности своей проживалки, стала всячески притеснять ее. Добродушные старцы, желая подержать странноприимство, продолжавшееся уже более трех лет с половиною, решились купить для Матроны Наумовны особую небольшую келлию и в ней все необходимое.

И вот, нищая пришелица, крепко уповавшая на Бога, совсем неожиданно стала иметь свою собственность, которой радовалась словно каменным палатам, несмотря на то, что келлия куплена за 12 рублей ассигнациями. Хотя келлия была небольшая, и в ней могли поместиться только 5 или 6 человек, то, как скоро одни выходили, Матрона Наумовна принимала других.

Но немало и скорбей пришлось вытерпеть Матроне Наумовне со стороны светского начальства, почему-то враждебно смотревшего на ее действия. Так, однажды пришел к ней в келлию городничий (по фамилии Гараче) и начал прямо кричать: «ты что, тут живешь? – Около монахинь наживаешься... Без разговоров – в тюрьму». Это неожиданное обстоятельство убийственно подействовало на здоровье рабы Божией: она сделалась как бы помешанной. Солдаты, повинуясь приказу начальника, взяли с собою девушку и повели в острог. Ноги несчастной подламывались, и она в беспамятстве что-то высказывала резко в свое оправдание... От этого еще больше рассердился, шедший сзади, городничий и в запальчивости приказал солдатам бить палками невинную страдалицу, приговаривая: «не блажничай!.. не блажничай!» ...

Пробыв в остроге сутки, на другой день Матрона была выпущена на свободу по просьбе старцев Анатолия и Илария. Она отправилась в Елец, где, при содействии сестры своей, скоро выхлопотала себе бессрочное свидетельство, с которым вернулась в Задонск и явилась к городничему. Он посмотрел на ее бумагу и ласково сказал: «вот, теперь живи здесь; я знаю, чья ты и откуда, но только хорошенько живи, а то не посмотрю и на бумагу: тотчас выгоню вон из города» ...

И много таких неприятностей приходилось переносить Матроне Наумовне, но она, при содействии благодати Божией, встречала их радостно и переносила великодушно.

Спустя несколько времени после этого обстоятельства, в 1822 году один за другим почили сном праведных благочестивые старцы Анатолий и Иларий, и тысячи скорбных сердец вознесли горячую молитву к Богу о упокоении с праведными душ сих подвижников, при жизни посвящавших свои нескудные средства пользе ближним. Узнав о кончине своих благотворителей и наставников, Матрона Наумовна залилась горькими слезами. Сердце ее раздиралось скорбью и о себе, и о подобных ей, также пользовавшихся благотворениями почивших о Господе.

Благочестивые и благоговейные иеромонахи Анатолий и Иларий, оба происходили из купеческой фамилии города Ливень, Орловской губернии; отличались смирением, нестяжательностью и делами христианского милосердия. Они духовно воспитывались под руководством добродетельного и опытного в духовной жизни старца, общего духовника братского, иеромонаха Павла, бывшего любимым учеником схимонаха Митрофана, друга и сподвижника св. Тихона. Любовь их к ближним была истинная. Каждый нуждающийся пришлец, и бедный житель города Задонска обращался к ним со своею нуждою и получал необходимое. Во избежание же суетной молвы они имели у себя очень близкого и тоже с сострадательным сердцем некоего купца, торговавшего в Задонске всем необходимым. Обращавшиеся к ним с просьбами, получали от них записки к купцу, и по этим запискам купец давал, что нужно, а старцы оплачивали. Эти-то истинные иноки обратили внимание и на пришелицу – нищую, которой ради Господа много лет помогали советами и материальными своими средствами, а через нее и другим многим, нуждавшимся в посторонней помощи. Любовь народная и доселе благословляет их память.

Осиротев снова, Матрона Наумовна решилась идти в Соловецкий монастырь к преподобным Зосиме и Савватию, и в Киев – поклониться святыням Киевским. С этой мыслью она оставила Задонск. Киев так ей понравился, что она намеревалась уже навсегда поселиться в нем. Но вот, видит в сонном видении весьма благолепную и как бы знакомую уже деву, которая обратилась к ней и кротко сказала: «святителю Тихону не угодно, чтобы ты оставалась здесь; советую тебе идти опять в Задонск и там заниматься своим делом. Тебя там ждут». – «Долго я дивилась видению, – рассказывала Матрона, – но на другой день оно повторилось, и на этот раз, к счастью моему, я узнала, что со мною беседовала во сне великомученица Варвара, потому что она сама назвала себя этим именем, объяснила, что она та самая мученица, к мощам которой прикладывалась я накануне в Михайловском монастыре. Приняв это видение за указание Промысла Божия и возвратившись из Киева в Задонск в свою хижину, она снова стала принимать к себе странных и убогих с той же твердой верой и надеждой на Бога.

Но года через два странница неожиданно переменила место своего жительства: один из зажиточных задонских купцов лишился любимого сына и, желая в память его способствовать, сколько возможно, делу благотворения, убедил Матрону Наумовну перейти в его дом, находящийся против монастыря на западной стороне, и, отдав в ее распоряжение весь нижний этаж для приема богомольцев, перенес к себе же на двор келлию ее, куда она всегда уединялась для молитвы после обычных своих трудов. Несколько девиц, посвятивших себя исключительно духовной жизни, соревнуя ее подвигам, поступили к ней в послушание и, таким образом, пристанище убогих и странных не оскудевало в продолжение 15 лет; дела христианского милосердия более и более приводили в известность имя странноприимицы, посвятившей всю себя на служение Богу и ближним. Она не требовала, чтобы кто послужил ей, но сама была готова послужить всем и каждому, и собственным примером учила сестер, собравшихся к ней, послушанию, смирению и кроткому обращению с странными и бедными, посещавшими дом ее.

Матроне Наумовне было показано в сонном видении, где она должна жить и принимать странников. Это случилось таким образом. В одну прекрасную ночь видит она во сне святителя Тихона, который, благословляя припавшую к его стопам смиренную странноприимицу, подал ей пшеничный хлеб и сказал: «пора тебе, Матрона, самой быть хозяйкой», и при этом, указывая на северную сторону монастыря, присовокупил: «вот и место, где ты должна устроить дом для принятия странников и бедных». Три ночи сряду повторялось ей это видение. Когда она сообщили о нем своей хозяйке, в доме которой жила, то последняя со слезами на глазах отвечала: «святитель Тихон и мне являлся в сонном видении и приказал тебя отпустить и дать тебе хлеба». И они потом разлучились.

И вот, приходит Матрона Наумовна на то пустое место, указанное ей во сне святителем Тихоном, и думает, что ей делать, как приступить к постройке без денег? Слезы орошали лицо ее, а сердце возносило молитву к Богу. В эту минуту подходит к ней некий незнакомый человек и говорит: «я – каменщик, а вы, матушка, мните строиться: наймите меня. Я вам доставлю материалы и рабочих..., а вы за все заплатите мне после». Старица слушала с удивлением и видела, что по молитвам св. Тихона все исполнится по предсказанию его, и потому сомневаться не должно. Этим временем совсем неожиданно дано ей было одной благотворительной особой 200 рублей ассигн. подаяния, и с этой суммой она, с благословения старцев св. обители, решилась приняться за постройку дома для принятия странников.

Непостижимы судьбы Божии! Место для дома, давно стоявшее пустым, отведено безденежно; кирпич, железо, лес, словом, все нужное для постройки отпускалось в долг. Помещики, купцы Воронежской и Орловской губерний, так же и богомольцы, приезжавшие из других мест, своими пожертвованиями немало способствовали этому богоугодному предприятию. В непродолжительное время дом был выстроен, странники и убогие насыщены и успокоены; но все это, начавшееся так легко, заканчивается не без затруднений и скорбей: за какой-то еще неуплаченный долг благочестивую строительницу присудили к тюремному заключению. Раба Божия не возмутилась духом, а, уповая на покровительство Промысла, беспечально пошла в заточение, и Господь, не забывая убогих Своих до конца, через благотворителей ниспослал временную помощь: долг неожиданно уплачен; старица возвратилась к многочисленной семье своей и, непрестанными молитвами благословляя спасающую десницу Божию, неизменно продолжала свое служение неимущим.

И не раз добродетельная старица подвергалась в жизни своей тюремному заключению и другим напрасным оскорблениям. Но всю силу любви христианской показала незабвенная старица в тяжелую годину повсеместного голода в 1830 и 1834 гг., появившегося в г. Задонске и его окрестностях вместе с холерной эпидемией.

Нужно сказать, что этим временем богомольцы во множестве шли со всех концов России в Воронеж по случаю бывшего тут в 1832 г. 7 августа открытия мощей святителя Христова и чудотворца Митрофана и оттуда с радостью спешили и в Задонск к святителю Тихону.

Но в особенности материнская заботливость Матроны Наумовны проявлялась к заболевавшим холерою путникам. За ними она с любовью ухаживала с сестрами своими ради Господа: доставляла им все потребное, в нужном случае приглашала к себе из монастыря иеромонаха для напутствования святыми таинствами умирающего к исходу в вечность, на собственные средства покупала для него гроб, выхлопатывала место на городском кладбище, где, по обряду христианскому, хоронила бесприютного пришельца или безродного бедняка, окончившего жизненное свое поприще.

И с того времени, как стала старица носить имя странноприимицы, ни один день в жизни ее не прошел не ознаменованным делами христианского благотворения. Сколько она, во имя святой любви, взлелеяла, воспитала и пристроила к месту подкидышей и сирот обоего пола!

Сколько, с другой стороны, при исполнении Христовых заповедей необходимо иметь твердости, самопожертвования и испытать скорбей, это показала на себе Матрона Наумовна. Имея в виду одно удовлетворение нуждам неимущих, она делала забор муки, не соображая своих средств с количеством забранного. Но, раз, узнав, что цифра долга ее простирается далеко за тысячу рублей, а купец требует уплаты денег, она, став пред иконою Богоматери, поверглась ниц и зарыдала... Денег нет... взять было негде... и кто бы мог поверить такую сумму, как 1 500 р., ничтоже имущей?.. «Матерь Божия, – взывала она, – помоги мне! Святителю отче Тихоне, не покинь меня!» и с этой пламенной молитвой на устах, от крайнего изнеможения она заснула на полу. Вдруг, среди тонкого забытья, видит пред собою трех святителей, которые подошли к ней и говорят: «так как ты делала забор свой для прокормления нищих и пришельцев Христа ради, то мы тебе поможем и не оставим, а потому, напрасно ты скорбишь, и сомневаешься, – утешься!» Матрона Наумовна, воспрянув от забытья, видит только светлый луч, удаляющийся из комнаты; сердце ее долго услаждалось чудным видением благолепных старцев. По изображениям на иконах, в лице находившихся в ее комнате, она узнала святителей: Митрофана Воронежского, Димитрия Ростовского и Тихона Задонского. Утешительные их слова восстановили ей бодрость и надежду на Промысл Божий.

И вот, среди радостных ее помыслов, входит келейница старицы и говорит: «матушка, пришел какой-то полковой барин-казак и желает вас видеть: позволите принять?» – «Пригласи». Неизвестный, войдя в комнату, поклонился старице и сказал: «вы, Матрона Наумовна?» – «Я, батюшка», отвечала она. «Вы принимаете странников?» – «По милости Божией принимаю» – «Прошу же, помолитесь, матушка, за меня» и при этих словах руки незнакомца сунули что-то под скатерть. Когда он вышел из комнаты, Матрона Наумовна приказала келейной поднять скатерть и посмотреть, нет ли там чего? Под скатертью оказалась большая пачка ассигнаций, именно 1500 р. Слезы радости и благодарности снова полились из глаз добродетельной старицы.

Добродетельная старица, как истинная христианка, всегда упражнялась в богомыслии и молитве то в церкви, то в самой келлии. Она каждое утро, после утренних молитв прочитывала по одной кафизме и к тому прибавляла акафист – в понедельник св. великомученице Варваре, на вторник св. Митрофану Воронежскому, в четверг св. Николаю Мирликийскому, в субботу Божией Матери, в воскресенье сладчайшему Иисусу. Последние два акафиста: Богоматери и Спасителю непосредственно читала сама старица неопустительно, а прочие – в известные дни читались, жившими при ней, девицами, посвятившими себя на служении Богу и ближним.

В трудах телесных, как и в подвигах духовныx Матрона Наумовна была неутомима и являла в среде своей высокий образец молитвы, труда, смирения и редкой искренней сострадательности к ближним.

Плодом благочестия Матроны было ее христианское смирение.

Между тем, добродетельная жизнь любвеобильной старицы сама собою, помимо ее ведома, привлекала к ней всеобщее уважение. Не только жители города и окрестностей, но и многие из приезжих в Задонск, светского и духовного звания, поставляли себе в обязанность посетить келлию старицы и насладиться ее поучительной беседой. Нередко даже знатные лица, привыкшие к лести, оставляя обычную гордость, приходили послушать старицу, всем искренно желавшую единого на потребу и всем в глаза говорившую правду.

Так, один очень светский молодой человек удивлялся, что мать его, женщина образованная, уважала старицу и посещала ее, как только бывала в Задонске. «Удивляюсь вам, maman – говорил он, – какое вы находите удовольствие делить время с необразованной нищей? и из любопытства сам пошел к старице. Но так тронут был ее безыскусственной, но разумной беседой, что с тех пор остался навсегда ее знакомцем и благотворителем ее обители. Подобных примеров было немало. Так, две приезжие из Петербурга молодые великосветские девицы (Копьевы) вздумали лично проверить народную молву о странноприимице Задонской и посетили старицу из любопытства, но после долгой беседы с нею они вынесли самое приятное впечатление, искренно уже уважали рабу Божию и не оставили ее своими пожертвованиями: каждогодно посылали из Петербурга деньги для раздачи бедным через руки старицы.

Все более и более люди благочестивые уважали старицу, посвятившую себя на служение Богу и ближним. Так, напр., в 1836 году, в день праздника Сошествия Св. Духа, когда было очень много приезжих в монастыре, и толпа богомольцев во время обедни теснилась, в дальнем углу церкви, сидя на деревянной скамейке, молилась больная старица: то была она, Задонская странноприимица. По окончании службы, когда стали расходиться, никто из людей простого сословия не прошел, не отдав низкого поклона сидевшей в углу. Многие дворяне, увидев старицу, спешили подойти к ней; даже некоторые из приезжих, увлекаясь оказываемым ей вниманием, следовали вместе с прочими отдать должное уважение личности, прославившейся делами благотворения в убожестве своем.

Благочестивая старица пользовалась искренним уважением и от лиц духовных, состоявших на степени высшего служения. Так, покойный архимандрит Самуил, настоятель Задонской обители, и приемники его, архимандриты: Иларий и Серафим почитали беседу ее духовным утешением. Сам Воронежский архиепископ Антоний II, муж великих, благодатных дарований, уважая в этой рабе Божией подвижницу Евангельской добродетели, не лишал ее святительского посещения и архипастырских наставлений. Бывало, преосвященный прикажет собраться в келлию всем девицам, жившим в странноприимном доме, и, благословляя каждую, скажет: «трудитесь, дети, на пользу ближним; Бог не оставит вас. Подражайте во всем своей доброй старице и уважайте ее» ... Также посещали старицу архипастыри Воронежские: Игнатий и Парфений. Но особенное имела расположение к Матроне Наумовне блаженной памяти Воронежского девичьего монастыря игумения Смарагда. Она, еще будучи светской девицей, много помогала своими средствами возникновению странноприимного дома и после, до конца жизни своей, продолжала оказывать христиански-деятельное участие в делах благотворения.

По чувству глубокого уважения к достопочитаемой старице, жители г. Задонска встречали с особенной торжественностью празднество, ежегодно отправлявшееся в Задонске 9-го ноября и сделавшееся несколько уже лет особенно памятным для них. Многие даже приезжали к этому времени в город из окрестностей и Ельца потому только, что это был день ангела Матроны Наумовны. Празднество это начиналось тем, что в монастыре и городском Успенском соборе совершалась литургия о здравии ее; по окончании службы выносили за стены монастыря чудотворный образ Владимирской Божией Матери. Народ благоговейно сопровождал святую икону; большая толпа выходила со двора Матроны Наумовны навстречу Царице Небесной и, соединясь с пришедшими, вступала в смиренное жилище рабы Божией.

Несмотря на многочисленность присутствующих, тесноту и заботливое угощение нищей братии и богомольцев, все было здесь тихо, благоговейно. Как совершалась всенощная в самой келлии старицы, так совершалось и водоосвящение, и поминовение усопших, в ее же келлии. Удрученная дряхлостью, она молилась сидя, но чувство неземное отражалось в ее чертах. Казалось, отрешившись душой от всего временного, она предвкушала уже на земле сладость Небесной жизни; глаза были полны слез, а, между тем, радость неизъяснимая осеняла чело молящейся. И тогда, как нищие, странники, угощенные трапезою, проходя мимо ее келлии, останавливались и безмолвно, глубоким поклоном изъявляли свою признательность, она ни на кого и ни на что не обращала внимания, только молилась, и слезы лились из ее глаз. В день этого празднества раздавалась, по назначению ее, милостыня и посылалась пища заключенным в тюрьме.

Матрона Наумовна, по ревностной любви к благочестию, приняла тайное пострижение в день Марии Египетской, 1 апреляя 1844 г. и в монашестве наименована Мариею. Пострижение было совершено самим настоятелем Задонской обители, архимандритом Иларием в келлии старицы, по благословению высокопреосвященного Антония II, который, уважая ее, прислал для сего из Воронежа свою собственную мантию, в которой постригался в монашество сам в Киевской лавре. Лицо маститой старицы при этом трогательном событии оросилось обильными слезами умиления, и теплая молитва из сердца изливалась к Богу.

Любвеобильная ко всем, она была чрезвычайно строга к себе. Пост, молитва и милостыня были неразлучными ее спутниками во всю жизнь ее, но, с принятием иночества, она еще более усугубила для себя правила строгого подвижничества. И Господь за подвиги истинного благочестия часто удостаивал рабу Свою благодатных видений и небесных утешений. Многолетние опыты духовной жизни развили в душе старицы прозорливость, так что нередко слова ее, сказанные осторожно, вовсе не в виде пророчества, впоследствии сбывались совершенно неожиданно, к удивлению слышавших. И потому, каждое слово старицы принималось с усердием и выполнялось в точности.

Теперь остается упомянуть о замечательной признательности, составлявшей важнейшую черту старицы, и о сострадании ее к чужим скорбям.

Матрона Наумовна любила выражать чувство глубокого почитания и к почившим о Господе старцам-подвижникам, покоящимся в святой обители Задонской. Так, в день приснопамятной кончины (13 августа) святителя Христова Тихона, схимонаха Митрофана (27 февраля), иеросхимонаха Агапита (17 сентября), затворника Георгия (25 мая) и прочих, она всегда поставляла трапезы нищей Христовой братии среди своего двора. Но, творя поминовение о всех, замечательных по жизни, старцах обители, Матрона Наумовна почему-то, вопреки своему обычаю, не поминала игумена Евсевия. И что же? Однажды старица заставила одну из приближенных своих девиц читать акафист Успению Божией Матери. Но вдруг, неожиданно остановив читавшую, приказала ей немедленно выйти в другую комнату, что та поспешно и исполнила. Оставшись наедине, Матрона Наумовна пала на землю и, стоя на коленях, простирала руки, как бы прося от кого благословения, и произнесла «кто же ты, батюшка?» «Я – здешний игумен Евсевий²⁹, а ты меня не поминаешь.» «Буду, буду поминать, – сказала старица, – прости, Христа ради». Это видение было в день священномученика Евсевия, епископа Самосатского, 22 июня 1845 года.

Года проходили. Старица слабела все более и более, неуклонно продолжая идти путем дел благих и готовясь в вечность. Предчувствуя, что уже близок ее конец, она предварительно отдала дом свой в пользу Задонского монастыря, а другое место, на конце города, по дороге в Тюнино, с имеющимся на нем строением, приобретенное на пожертвования благотворителей, назначила в пользу сотрудниц, находившихся столько лет у нее в послушании и, сделав эти распоряжения за несколько лет до смерти, казалось, покойно ожидала приближавшегося исхода в вечность.

Наконец, с самых первых дней Успенского поста старица почувствовала себя уже очень дурно, и келлия ее затворилась для посетителей. О выздоровлении болящей ежедневно воссылались горячие молитвы как в монастыре, так и в городском соборе. Предчувствуя близость своей кончины, она призвала к себе всех сотрудниц и поручила их заступлению Царицы Небесной и покровительству Угодника Божия, избрала опытнейшую из них в начальницы и слезно убеждала ее нести с прежним усердием послушание и труды на пользу страждущих. Потом, дав им последнее прощание, она устранилась от всех занятий и стала готовиться к последнему часу. В эти дни, посвященные непрестанной молитве, она не принимала другой пищи, кроме небольшой части просфоры, размоченной в святой богоявленской воде. Быв совершенно в памяти и сохранив присутствие духа, она с истинно христианским смирением и верою сподобилась два раза приобщиться святых животворящих Таин и принять елеосвящение.

Приехавший в Задонск к совершению памяти святителя Тихона (13-го августа) Воронежский викарный архиерей, преосвященный Феогност с настоятелем монастыря, архимандритом Серафимом, посетил болящую. Потом были допущены некоторые из давних ее почитателей. Она в это время уже находилась в тяжкой борьбе со смертью, и, хотя сидела еще на одре, но было заметно, что смерть быстро к ней приближалась. Глаза стали мутны, лицо покрылось безжизненною бледностью, дыхание тяжко прерывалось, посинелые губы только шепотом произносили молитвы, и изредка вырывался глубокий, болезненный стон. Медленно обратив на пришедших потухающий взор, она быстро взглянула потом на святые иконы, и со свойственным ей радушием молча протянула посетителям трепещущую руку. Рука эта покрылась горячими лобзаниями, а, между тем, все более и более охладевала... Роковой час был уже близок. 17-го августа 1851 г. старицы не стало.

Вопль осиротелых прервал безмолвие келлии, и в продолжение 4-х суток, пока не было еще совершено погребение, она была снова отперта для всех: то монашествующие, то соборные или приезжие священники непрестанно служили панихиды, по собственному усердию или по просьбе других. Жители города и находившиеся в то время в Задонске приезжие, услышав раздавшийся протяжно несколько раз звон большого монастырского колокола и, в то же время, соборного, шли толпами в келлию, где находилось тело новопреставленной, окруженное осиротелыми ее сотрудницами. Во все эти дни моление не прерывалось; убогие были щедро угощены, и отовсюду посылались милостыни ни поминовение почившей.

Настал и день погребения (21-го августа). По совершении заупокойной литургии и отпевания самим настоятелем собора, при многочисленном стечении народа, тело ее погребено в общей усыпальнице, так называемой Митрофановской часовне (что ныне под алтарем Вознесенской церкви) с прочими почивающими здесь достопамятными подвижниками обители.

1 сентября 1869 года с разрешения Св. Синода тело Матроны Наумовны Поповой без всякой огласки перенесено было из Задонского монастыря в усыпальницу Скорбященской церкви и предано земле (указ. Ворон. кон. от 11-го июля 1869 года 5610). Нужно сказать, что, когда по перенесении тело блаженной старицы поставлено было на место, то пошел сильный дождь, до сего за месяц не бывший в Задонске³⁰.