Афон в XX веке

Святая Афонская Гора, удел православного монашества, как образ земного рая был освящен пречистыми стопами Преблагословенной Владычицы и Приснодевы Богородицы. Известный как жребий евангельского служения Богоотроковицы Марии, священный полуостров пользуется Ее особой любовью и покровом. С давних времен Святой Афон является избранным местом подвигов и молитв православных отшельников и славится по всему миру как столп Православия, вертоград и рассадник православного монашества, как высшая школа умного делания.

Однако ненавистник всякого добра, клеветник и корень зла – диавол – через служащих ему богоборцев и отступников не раз пытался омрачить и поколебать мирную жизнь этого духовного оазиса.

Много бурь пронеслось над Афоном – видел он зеленые тюрбаны поборников ислама, стойко перенес кровавые походы папистов-крестоносцев и ужасы турецкого господства.

Но вот, в начале XX столетия, враг рода человеческого дерзнул коснуться и посеять зловредные плевелы на самой сердцевине православного монашества – учении об умном делании и Сладчайшем имени Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа.

Эту печальную картину, постигшую русское монашество на Афоне, ясно и объективно раскрывает «Сборник документов, относящихся к Афонской имябожнической смуте», изданный в Петрограде в 1916 году.

Так, на первых страницах этого сборника настоятель русского на Афоне Свято-Андреевского скита архимандрит Иероним совместно с братией в «Докладной записке в Российское в Константинополе посольство о беспорядках в ските» сообщает, что поводом для новоявленной ереси послужила написанная подвизавшимся в пустынных местах Кавказа схимонахом Иларионом книга об умной молитве «На горах Кавказа», осужденная впоследствии Синодальной грамотой покойного Вселенского патриарха Кир-Иоакима III, как содержащая много ошибочного и ведущая к заблуждению и ереси. Этим воспользовался авантюрист и бывший военный, ротмистр Антоний Булатович, который ранее через связи и большие деньги добился священного сана и схимы. Он стал сочинять и издавать листки и брошюры без цензуры, утверждая новую ересь. Запрещения на него не действовали.

События, связанные с имябожнической смутой, начались в 1912 году, когда Булатович покинул Ватопедский скит св. Андрея и стал привлекать к себе приверженцев.

Братия монастыря Ватопед пыталась вразумить Антония и раскольников, но увещания не подействовали.

Антоний владел большими деньгами. Десять тысяч рублей он предлагал тем, кто будет способствовать снятию архимандрита Иеронима с настоятельства в скиту.

12 января 1913 года Антоний Булатович явился со своими приверженцами в скит и объявил, что настоятель будет другой, а Иерониму следует убираться вон. Все они кричали «ура» и стали бить и настоятеля, и бывших с ним отцов. Начальником скита они объявили некоего Давида.

Приведем несколько авторитетных свидетельств.

Священный Кинот, сошедшийся 29 января 1913 года, охарактеризовал вышеупомянутые события «как страшное возмущение спокойствия и порядка в скиту, совершавшееся со злословием, с духовной гордостью и уничижением Православной христианской веры».

Священный Кинот постановил: «Антония Булатовича и Давида и единомудрствующих с ними подвергнуть церковному запрещению от всякого священнодействия и отлучить весь священный скит, и прекратить всякое общение с еретиками».

А Вселенский патриарх Герман послал грамоту (№ 758 от 15 февраля 1913 года) на Афон, в которой писал, что «в священном Ватопедском скиту св. Андрея произошли бесчиния и нарушен законный церковный порядок и монашеское послушание. Произошло насильственное изгнание дикея (настоятеля) и других с ним благоговейных иноков. И Булатович, и Давид являются виновниками беззаконного восстания в захвате скита и столкновения и возмущения с кровопролитием. И будут приняты строжайшие против них меры».

30 марта 1913 года от имени начальника школы Селевкийской Германа II и собрания богословов-преподавателей был послан на Афон отзыв Халкинской богословской школы об учении имябожников, в котором они вскрыли их заблуждение, ересь и отступление от православного подвижничества, а также отметили, что «возлюбившие пустынное и спокойное житие и просвещаемые светом истины должны воздерживаться от споров, насилия, опасных изысканий и проводить жизнь в духе любви».

Вселенский патриарх Герман послал вторую грамоту (№ 2206 от 5 апреля 1913 года) на Афон, в которой разбирались заблуждения и превратные толкования, хульные злословия и ересь, явившиеся в Андреевском скиту.

В том же 1913 году появилось большое послание Святейшего Всероссийского Синода по поводу новоявленного учения книги «На горах Кавказа». В этом послании давалось объяснение веры Православной, веры отеческой и апостольской, призывалось совершать молебные пения об обращении заблудших. «Апология» Булатовича и все книги и листки, написанные в защиту нового учения, должны быть объявлены осужденными Церковью и изъяты.

Интересен акт заседания Кинота (совета всех настоятелей афонских монастырей) как суд афонских старцев над имябожниками: «В Карее в среду 31 июля в 9 часов утра 1913 спасительного года наш Священный Кинот рассмотрел о мероприятиях на еретиков – русских монашествующих, высланных из Афона, и решил не возвращать их на святое место, дабы не нарушалась тишина Святой Горы».

В определении Святейшего Синода (№ 7644 от 27 августа 1913 года) отмечалось, что 23 января 1913 года произошло изгнание ревностных защитников Православия и переход власти в руки еретиков. Еретики установили террор, насилие и притеснение. Появилась опасность изгнания из Святой Горы православных русских иноков. Греческий патриарх и Кинот готовы были применить греческую военную силу, чтобы водворить порядок. Появилась опасность потери многомиллионного имущества русских монастырей, и Святейший Синод осознал свой долг оказать помощь и поддержку защитникам Православия, частью избитых и изгнанных из обителей и скитающихся по Афону, питаясь подаянием, частью страдающих от притеснения имябожников в обители. Наконец, участия Святейшего Синода требовала и опасность совершенной утраты Афона, имевшего столь великое значение в религиозной жизни русского православного народа, когда тысячи русских паломников ежегодно посещали Святую Гору, в изобилии получая здесь духовную отраду, утешение и назидание, а миллионы листков и брошюр афонского издания распространяли духовный свет по всему лицу земли Русской. Но опасность утраты Афона была еще не самой грозной опасностью для Церкви. Гораздо страшнее было то, что, в случае полного торжества имябожников, Афон из обильного источника духовного назидания превратился бы в средоточие пропаганды еретического учения, а борьба с такой пропагандой была бы необыкновенно трудной, ибо в руках еретиков оказалось бы все то, что до сих пор служило к укреплению Православной Церкви, и все это: церковные святыни, любовь к Афону в народе, монастырская организация, громадные материальные средства – было бы использовано во вред Православию.

Итак, желание оказать братскую помощь Константинопольской Церкви и защитить своих недавних чад, гонимых за твердость в вере лжеучителями, а главное – опасение утраты Афона или, что еще хуже, превращения русского Афона в опору еретического нечестия и источник опасной пропаганды – таковы те побудительные причины, которые заставили Святейший Синод принять участие в борьбе против лжеучения.

Были опубликованы послания Всероссийского Синода. 4 июня 1913 года на Афон были посланы ученые мужи для увещания еретиков. Направлен был архиепископ Никон и с ним магистр богословия Троицкий, консул Шебунин с чиновником посольства Серафимовым. Пять недель на Афоне архиепископ Никон и магистр богословия Троицкий увещевали заблудших мятежников-еретиков. Главари ереси обольщенных ими простецов удерживали при себе и не допускали на собеседования.

В храмах совершались молебные пения с прошениями об искоренении заблуждения. Назначен был трехдневный пост, а затем всенощное бдение и литургия. Молились о вразумлении заблудших и возвращении церковного мира. Возвращены были в монастырь все те, кого силой изгнали еретики. В результате число еретиков упало до одной трети. Остальная треть к миру не склонялась. Среди них были опытные вожаки с уголовным прошлым.

Когда генеральный консул пожелал 7 июня проверить паспорта, то среди еретиков произошло большое возмущение, так что пришлось вызвать вооруженных матросов. Еретики никого не слушались. Они захватили ключи от кассы, ризницы и погребов, оскорбляли православных, поносили архиереев, грозили поджогами и насилием. 11 июня была вызвана рота солдат из Константинополя, и стали охранять монастырские учреждения. При охране солдат с 14 по 17 июня была произведена перепись православных и еретиков. Среди русских монахов православных записалось шестьсот шестьдесят один, еретиков – пятьсот семнадцать, а триста шестьдесят на перепись не явились. Еретики продолжали бесчинствовать, не подчинялись ни монастырским, ни гражданским властям, оскорбляли солдат и бросали в них по ночам камни.

Стало ясно, что еретики не могут жить на Святой Горе. 3 июля на пароход «Херсон» с помощью войска была произведена посадка еретиков Пантелеймонова монастыря. При применении силы было ранено двадцать пять еретиков. 6–7 июля из Андреевского скита еретики отправлялись уже без принудительных мер. 7 июня еретичествующие из русских келлий на собрании братства подписали отречение от ереси, поэтому их не вывезли.

9 июля из обеих обителей было отправлено в Одессу еретиков в количестве шестисот двадцати одного. 11 июля архиепископ Никон составил два списка еретиков: первый список – вождей секты, а другой – увлеченных в обман первыми. В Одессе восемь человек, в сане и монашествующие, были отправлены на подворье Андреевского скита. Сорок человек с уголовным прошлым были помещены в тюрьмы. А остальные были отправлены по проходным свидетельствам в мирском одеянии на родину, по местам приписки.

17 июля на пароходе «Чихачев» в Одессу прибыло еще двести двенадцать еретиков-монахов, по большей части сторонников лжеучения, которые были временно распределены по афонским подворьям.

Из донесения архиепископа Назария известно, что некоторые из приехавших еретиков вели пропаганду своего учения в народе, некоторые раскаивались в своем заблуждении и просили разрешения или вернуться на Афон, или поселиться в каком-либо из находящихся в России монастырей.

Святейший Синод, рассмотрев все происшедшее на Афоне, определил:

Усвоить последователям нового лжеучения наименование имябожников.

Произвести канонический суд.

Предупредить распространение лжеучения.

Приносящих покаяние в своем заблуждении разрешить от греха ереси и противления Церкви.

Допускать их после покаяния к Святому Причащению и разрешить жить в монастырях под надзором.

Поскольку обманутые и заблудившиеся иноки подписывали отречение от истин древнего монашества, то при возвращении имябожников к учению Православной Церкви они приносили такое по форме письменное обещание:

«Мы, нижеподписавшиеся, искренно сознавая, что впали в еретическое мудрование, приняв за истину ложное учение, будто имена Божии, особенно имя Иисус, есть Сам Бог, и глубоко раскаиваясь в сем заблуждении, преискренне возвращаемся к учению Православной Церкви, изложенному в грамотах Святейших Вселенских патриархов Иоакима III и Германа V и в послании Святейшего Синода Всероссийской Церкви, всем сердцем и лобызаем оное учение, исповедуя, что святейшие имена Господа Иисуса Христа и все имена Божии должны почитать относительно, а не боголепно, отнюдь не почитая их Богом Самим, а только признавая Божественными, в полноте своего смысла Единому Богу приличествующими, учение же, содержащееся в книгах “На горах Кавказа” монаха Илариона, “Апология” Антония Булатовича и им подобных, отметаем яко противное чисто православному учению Святой Церкви о именах Божиих, яко ведущее к суеверию, к злочестивому пантеизму, или всебожию, самые же книги вышепоименованные отвергаем и верить оным отрицаемся.

Во свидетельство же искренности сего нашего перед Богом покаянного исповедания благоговейно целуем Крест и Евангелие нашего Спасителя Иисуса Христа. Аминь»¹.

11 декабря 1913 года было ответное послание Константинопольского патриарха Германа Святейшему Синоду Российской Церкви, в котором он пишет, что святогорские русские монахи, впавшие в ересь имябожников, пребывали во вражде и жестокосердии и нераскаянии и поэтому были изгнаны из Святой Горы.

«Диавол, отец лжи и ересей, омрачил их ум, и они отвергли голос Церкви и причинили много беспокойства и соблазна, согрешили против благочестия Церкви и монашества. И дабы не было соблазна, считаем справедливым и достойным, чтобы никто из этих лиц более не являлся на Святую Гору, хотя бы они и проявили раскаяние».

А вот что пишет в своих мемуарах очевидец тех трагических событий архимандрит Питирим (Ладыгин):

«В 1911 году игумен и старцы Андреевского скита на Святой Горе Афон меня назначили на послушание: быть мне настоятелем Андреевского подворья в Одессе. Тогда я был в сане архимандрита, имя мое было в мантии Питирим.

В 1911 году, в декабре, 1-го числа, я приехал в Одессу, принял подворье и братию и всех поклонников и начал управлять подворьем. И по доверенности управлял всеми обительскими капиталами и имуществом.

В 1912 году я провел благополучно в Одессе. В январе 1913 года на Афоне случилось разделение между братиями, началось имябожество. На Кавказе некто схимонах Иларион издал книгу и в ней написал, что в имени Иисус заключается Сам Бог, но это было неправильное его мнение. Из-за этой книги “На горах Кавказа” на Афоне монахи стали разделяться, одни за книгу, другие – против. Книга была передана Константинопольскому патриарху. Патриарх разобрал и осудил ее как ересь. Кто за нее – тот отлучается от Церкви. Книга также была передана в Российский Синод, который осудил эту книгу. На Афоне, в нашем Андреевском скиту, иеромонах Антоний Булатович был сторонником этой книги, набрал себе сторонников-монахов, особенно молодых, и избили игумена и старцев, выгнали из обители и заняли обитель. Мне дали телеграмму, что игумен Иероним и все старшие старцы наши удалены из обители и что “вы теперь подчиняетесь нам”. Они выгнали игумена Иеронима и выбрали нового себе игумена, архимандрита Давида. Игумен Иероним тоже дал мне в Одессу телеграмму. Написал, что случилось, и просил, чтобы я не выполнял приказания Давида и его сторонников.

Я взял эти телеграммы и пошел к архиепископу Димитрию Одесскому и Херсонскому и спросил его: “Как мне быть?” И он меня благословил пока никоторого не исполнять приказания, а выжидать разбора дела. Я так и сделал, но через две недели архиепископ Димитрий умер. Вместо него назначили архиепископа Сергия, который мне сказал: “Как хочешь – я не буду вмешиваться в это дело!”

И мне пришлось брать все на себя. Когда я не стал выполнять приказания ни с этой, ни с другой стороны, то они с Афона послали в Одессу в банк и почтамт заявление, чтобы у меня не было доверенности. Потом посылают двух монахов, чтобы удалить меня из подворья, а им занять; они везли оттуда деньги в процентных бумагах на две тысячи рублей, чтобы отсюда посылать им продукты. Но у них в таможне эти деньги отобрали и сдали в казначейство и спрашивают меня: можно ли им выдать их или нет? Я заявил: “До выяснения деньги им выдавать нельзя”. А насчет монахов я дал телеграмму в Святейший Синод, так как епископ Сергий отказался вмешиваться. Синод ответил: “Возвратить монахов на Афон и выдать им две тысячи рублей”. Я их отправил на Афон, а деньги оставил в Одессе ввиду того, что они из Константинополя могли уехать по железной дороге в Россию. Они по возвращении на Афон стали рассказывать, что надо умириться и возвратить прежнего игумена.

Тогда Антоний Булатович сам решил выехать в Россию, и в 1913 году (в год трехсотлетия Дома Романовых) он набрал подписей от монахов – насильственно триста тридцать человек, что они его избирают. Он хотел представиться Государю, чтобы Государь утвердил управлять обителью архимандрита Давида и их сторонников.

Он ехал на одном пароходе с патриархом Антиохийским Григорием, который также ехал к трехсотлетию Дома Романовых. Когда пароход пришел в Одессу, то патриарха встречала вся Одесса. Для него был приготовлен поезд на вокзале. Антоний Булатович приехал на извозчике на наше Андреевское подворье. Я у Булатовича сделал обыск. Пригласил околоточного из полиции. Стали обыскивать – все подписи были в портфеле. Он ударил по столу кулаком: “Питирим, ты у меня сгниешь в тюрьме!” Обыскали его и пошли его монаха обыскивать, а к его номеру приставили монаха Михаила, чтобы он его не выпускал. Он выпросился в уборную, и он его пустил без шапки, а Антоний Булатович – прямо на вокзал, как раз трогался поезд с патриархом Григорием. Мне сказали, что Булатович убежал, сел на поезд.

Я вечером дал телеграмму в Петербург, Святейшего Синода прокурору Саблеру, и вторую – архиепископу Антонию Волынскому, который был членом Святейшего Синода. Они сейчас же дали распоряжение: как с поезда они будут сходить, так его задержать. Но он в Злобине сошел с этого поезда, сел на московский поезд и уехал в Москву к великой княгине Елизавете Феодоровне. Взял письмо, чтобы ему можно было свободно попасть к Государю Николаю.

Поезд с патриархом Григорием пришел в Петербург, а Булатовича там не оказалось. Тогда прокурор Саблер сообщил на наше подворье в Петербург – настоятелю подворья иеромонаху о. Антонию, чтобы как он появится на подворье, сообщили прокурору.

Он появился через двое суток, и ему настоятель о. Антоний сообщил, что его ищут арестовать. Он сейчас же скрылся и скрывался в Петербурге шесть месяцев.

В мае месяце по просьбе Булатовича и великой княгини Ольги Александровны Государь Николай Александрович предписал Синоду, чтобы Антония Булатовича не преследовать. Обитель оставить за имябожниками, а выгнать монахов из русского Андреевского скита и поместить в Ильинский скит и Пантелеимоновский монастырь. А старцы-греки на Афоне и Константинопольский патриарх постановили всех имябожников выслать в Россию.

Тогда я решил лично ехать в Петербург и хлопотать о русском Андреевском ските.

14 мая 1913 года приехал я в Петербург и явился в Синод, а в Синоде 20 мая уже была последняя сессия заседания. Членами Синода были митрополит Владимир Петербургский и митрополит Макарий Московский, архиепископ Никон Вологодский, архиепископ Антоний Волынский и другие. Я им объяснил подробно все и что необходимо на Афон послать комиссию. Я должен был всем членам рассказать и объяснить по отдельности. И я ходил к каждому на квартиру.

20 мая заседание Синода решило послать комиссию на Афон. В комиссию назначили архиепископа Никона Вологодского и профессора Петербургской духовной академии Троицкого Сергия Викторовича. Я к ним поехал. Они сказали, что через четыре дня соберутся. А мне сказали: “А ты должен выхлопотать на выезд разрешение комиссии за границу и чтобы там греческая власть дала содействие”.

Это нужно было хлопотать у министра иностранных дел. Тогда был министр Сазонов. Но он был в Москве. Его первый заместитель был Нератов, а второй – помещик князь Трубецкой. К Нератову я не мог попасть – все иностранные послы меня назначают к Трубецкому, а я не соглашаюсь, потому что он Булатовичу был друг. Тогда я решил обратиться к княгине Черкасской Клеопатре Петровне, она раньше мне была знакома. Племянница княгини замужем за Сазоновым. Она сейчас же дала мне свою визитную карточку, чтобы я обратился к протоиерею Петровскому, который был духовником у министра Сазонова и у княгини Черкасской, чтобы попросил от себя первого помощника Нератова. Протоиерей Петровский дал свою визитную карточку и написал, чтобы он принял меня вне очереди.

Я пришел с этой карточкой в Министерство иностранных дел и передал карточку. Мне назначили на 8 часов вечера, вне очереди. Я дожидался 8 часов вечера и никуда не ходил, а ходил по бульвару.

Нератов меня принял очень ласково и на заявлении моем сделал резолюцию, чтобы Константинопольское посольство приняло самые энергичные меры для комиссии и чтобы все было предоставлено, что для нее потребуется. Я поблагодарил Нератова.

У меня еще осталось дело к начальнику почты и телеграфа всей России Севастьянову. Прихожу к нему и подаю заявление, чтобы разрешил мне получать почту, деньги, посылки, переводы. Он на меня раскричался: что вы такие-сякие монахи там устроили бунт на Афоне! Кричал, кричал на меня, я стою. Когда кончил, я ему стал говорить: “Вот вы – министр и начальник почты всей России и занимаете этот пост законно. И пришли бы ваши младшие чиновники, избили бы вас и вывели бы из помещения. Стали бы вы хлопотать или нет?” – “Конечно бы стал!” – “Вот так и я. Хотя я совершенно не был там, меня там не били, но я в Одессе, вот уже с 1911 года доверенный над капиталом и имуществом. Я в Одессе издаю журнал под заглавием «Веры утверждение». (Подаю ему журнал.) У нас подписчиков семнадцать тысяч. Я печатаю журнал, мне же нужны деньги на бумагу, и на материал, и на печать. Они посылают деньги по почте на мое имя. Кроме того, корреспонденция идет на братию и поклонников, и все это лежит в Одессе на почте, а по закону через три месяца должно все отсылаться обратно назад. Посему прошу вас разрешить выдать всю корреспонденцию, которая остановлена. Вы можете не разрешить выдать корреспонденцию, которая пришла на имя игумена Иеронима и Давида, так как они подали вам заявление, и то прошу вас до выяснения дела, так как на Афон едет комиссия”, – и подаю ему разрешение от министра иностранных дел. Тогда он звонит, является чиновник, и он приказал принести афонское дело. Через несколько минут чиновник несет папку и подает ему. Он раскрыл папку и говорит мне: “Вот, смотри заявления игумена Иеронима и архимандрита Давида и Булатовича”. Я ему говорю: “Пусть их заявления будут у вас и хранятся до разбора дела, и на их имена корреспонденцию можете не выдавать до разбора дела, а остальную прошу выдать, так как вчерашний день кончился трехмесячный срок и Одесский почтамт обязан направить все переводы обратно”. Тогда он спрашивает: “У тебя есть кому получать деньги?” – “Есть! По моей доверенности получает иеродиакон Дорофей Дружинин”. Он говорит чиновнику: “Сейчас же дайте телеграмму в Одессу начальнику почты, чтобы выдали все переводы, кроме тех, которые посланы на имя Иеронима, Давида и Булатовича до выяснения дела”. За все это я поблагодарил и попросил у него извинения, и он мне извинился.

Я выехал в Одессу из Петербурга, и корреспонденцию всю выдали за все три месяца. По приезде в Одессу стал приготавливать все для комиссии. Через два дня комиссия приехала: архиепископ Никон – член Святейшего Синода и Троицкий Сергей Викторович – профессор петербургский.

28 мая 1913 года комиссия выехала из Одессы в Константинополь. С комиссией я послал своего монаха Виссариона, чтобы он всегда с ними был и указывал, где и куда нужно обратиться. Комиссия 30 мая приехала в Константинополь и остановилась на Андреевском подворье. Первым долгом пошли они к Вселенскому Константинопольскому патриарху взять благословение на разбор случившегося разделения монахов через изданную брошюру “На горах Кавказа”, осужденную Вселенским патриархом как ересь. От патриарха обратились к послу Гирсу, чтобы он сопроводил комиссию на Афон и дал комиссии помощь. Гирс, согласно приказанию министра иностранных дел, сейчас же назначил канонерскую лодку на двести человек солдат и чиновника от посольства Щербина.

2 июня 1913 года комиссия выехала на Афон. 3 июня нужно было остановиться канонерской лодке на пристани Дафне, где пристают все пароходы, и заявить греческой власти. Но архимандрит Кирик Пантелеимоновского монастыря перебил и поехал прямо в Пантелеимоновский монастырь, не заявившись греческой власти. Вылезли на берег, комиссия зашла в Пантелеимоновский монастырь – и по обычаю прямо в собор. Отслужили обыкновенную литию и малую ектенью. После этого архиепископ Никон начал говорить проповедь. Монахи стали свистеть, кричать, тогда архиепископ Никон прекратил проповедь и вышел из собора в трапезную и там стал с одним говорить, а они обступают по десять-пятнадцать человек, кричат и не дают ему слово выговорить. Тогда, видя это безобразие, чиновник Щербин сейчас же взял архиепископа Никона и Троицкого обратно на свою канонерскую лодку.

Когда стали они отъезжать от берега, то монахи-имябожники бросали в них камнями. Тогда на другой день комиссия уже обратилась к греческой власти. Греческая местная власть взяла на себя обязанность. Стали переписывать каждого монаха и допрашивать, признает ли он Вселенского патриарха и Российский Синод или признает эту брошюру? И каждый должен расписаться.

Перепись продолжалась две недели. Четыреста восемьдесят семь человек оказалось на стороне имябожников. Когда выяснили, то греки постановили удалить их с Афона и от России был потребован пароход. Россия послала пароход под названием “Херсон”. Этот пароход пришел на Афон 17 июня и пристал к Пантелеимоновскому монастырю. Монахи, которых назначили везти, собрались в один корпус, заперлись и не хотели выходить на пароход.

Тогда военная власть распорядилась, и русские матросы и греческие матросы и солдаты решились немного разобрать крышу корпуса и направить туда шланг. Поток сильно холодной воды стал бить с потолка на монахов. Тогда они не выдержали, открыли дверь, и их стали брать под конвоем. И прямо на пароход посадили всех пантелеимоновских монахов. И теперь остались монахи русского Андреевского скита, которые шесть месяцев сидели запершись.

Главарь, помощник Булатовича, протодиакон Фалдей, который руководил в Андреевском скиту, вышел на Карею узнать, что делалось в Пантелеимоновском монастыре. Его задержали греческие власти совместно с чиновником Щербиным из Русского посольства и стали ему говорить, чтобы открыли Андреевский скит. Он сказал: “Если вы меня не возьмете, оставите, то я сделаю все и монахи откроют Андреевский скит”. Ему дали обещание, что его не возьмут.

Он пошел в скит и объявил монахам, что пароход прислал Государь по просьбе Булатовича и Государь отдает им Киево-Печерскую лавру или Новый Афон, что хотят. Они возрадовались, что Булатович для них выхлопотал такие богатые обители. И показал он монахам вроде телеграмму от Государя и от Булатовича, чтобы они свободно ехали на пароходе. Тогда протодиакон Фалдей предупредил монахов, что завтра приедет к ним комиссия, они должны их встретить колокольным звоном и открыть ворота. “Нам разрешают взять с собой то, что нам нужно, и каждому монаху выдадут из Андреевского скита деньги, кто сколько прожил на Афоне, за каждый год по сто рублей”. Все монахи согласились с радостью, и сторонники Булатовича уговорились, что будут встречать комиссию.

На другой день, в 10 часов утра, комиссия явилась. Монахи открыли ворота скита, звонят. Комиссия входит торжественно – и прямо в собор, и все монахи вошли в собор, стали служить встречную ектению с многолетием Государю и Булатовичу. Пока продолжалось моление, в это время в обитель ввели уже сто человек матросов и сейчас же везде расставили посты, чтобы никто не смел никуда разбежаться, и тут же начали каждого монаха переписывать, кого он признает: патриарха Константинопольского, Синод или книгу? Всех переписали. Оказалось сто восемьдесят три человека сторонников книги, а признающих Синод и патриарха – триста сорок пять человек. По окончании переписи приказали сторонникам Булатовича собираться на пароход, и они торжественно выезжали из скита. Когда посадили на пароход андреевских монахов, тогда комиссия ввела в обитель выгнанных игумена Иеронима и с ним старцев».

Безусловно, подавляющее большинство русских монахов-святогорцев остались верными учению Святой Матери-Церкви и сочли необходимым сделать официальное заявление по этому поводу. В связи с этим приведем текст этого документа.