архимандрит Херувим (Карамбелас)

Источник

Старец Филарет из монастыря Костамонит

Фигура твоя невысокой была,

Но смиреньем она возвышалась.

А детская простота ума твоего Кладезем добрых мыслей была.

О, старец Филарет, бывший как ребенок – Монах Марк из Костамонита.

Не прииде, да послужат мне, но послужить.

(См.-Мф.20:28)

«Коль возлюбленна селения Твоя Господи сил!» (Пс.83:2)

Святой монастырь Костамонит

Святой монастырь Костамонит – это один из тихих афонских монастырей, в котором подвизается братия в исихазме. Он, как гриб, спрятался в лесу на юго-западном склоне Святой Горы, сокрытый от любопытных взоров туристов с моря, ведущий в безвестности миру, в тайне свою жизнь, что создает для монахов самую благоприятную атмосферу. Достопочтенные отцы и братия, подвизающиеся там, сделали его местом исихазма. Они истинные исихасты по образу жизни в благодатном месте монастыря. В глубоком, безбрежном молчании леса правят бал, особенно по весне, разнообразные певчие птицы, и главные среди них – соловьи, день и ночь безустанно творящие свое пение. В часы общей покаянной молитвы, как и на всем Афоне, поют молитвенно отцы, и тогда сам монастырь напоминает птиц, поющих свои многоголосые песни.

Есть разные предания об основании святого монастыря Костамонит. Первый его строитель неизвестен. Одно из преданий в качестве основателя называет святого равноапостольного Царя Константина Великого, а затем и сына его Констанция. Другое упоминает Макария, епископа Иериссоса, который восстановил монастырь после разрушения, учиненного Юлианом Отступником. Епископ Макарий жил во время правления Аркадия. Он изображен с левой стороны собора облаченным в монашескую мантию, подпись: «Макарий Иериссосский».

Еще в одном предании говорится о некоем исихасте, пришедшем из Костамоны в Пафлагонии; и есть еще предположение, что название монастыря происходит от каштанового леса, его окружающего.

Точно известно, что в XI веке монастырь уже существовал, так как имеются сведения, что в 1107 году игуменом там был некий отец Иларион, родственник Императора Алексея I Комненоса.

В конце XIII века святой монастырь подвергся гонениям со стороны поддержавшего латинян Иоанна XI Беккоса, патриарха Константинопольского, и императора Михаила Палеолога. Они пытались силой навязать свои противные Православию взгляды, содействуя идее главенства папы и нанося удар по оплоту Святого Православия – Горе Афон. Монахи Афона, неизменно верные защитники Правды, посвятили и тела свои, и души сохранению целостности и неповрежденности Веры. Латиняне послали на Святую Гору диких зверей в образе человеческом, разжигали огонь, сжигая монастыри. Отцов, пострадавших тогда, Церковь теперь почитает мучениками и исповедниками. Был тогда сожжен и Костамонит, но, в отличие от других монастырей, число жертв в нем не установлено.

В 1351 году в хрисобулле Ивана V Палеолога упоминалось о землях монастыря, а во время правления Андроника II Палеолога Королева Сербии Анна Филантропини подарила Костамониту маленький монастырь св. Антония, находящийся к северо-западу от него, и бесценную икону Божией Матери «Одигитрия».

Полное обновление монастыря произошло при полководце Сербском Радице, который принял позже монашеский постриге именем Романа. Радиц-Роман считается величайшим благодетелем монастыря – и за дары его, и за его заботы по укреплению духа обители.

В1717 году монастырь сильно пострадал от нового большого пожара. Он пребывал в упадке до 1799 года, когда был вновь восстановлен по благословению Патриарха Неофита VII Во второй половине XIX века произошла полная перестройка монастыря трудами деятельного игумена Симеона, выходца из Стагейры. Были построены новые здания, в 1867 году сооружен новый соборный храм.

Но давайте вернемся к генералу-благодетелю – монаху Радицу-Роману. В записях о его дарах и пожертвованиях, среди прочего, есть следующее: «Я отстроил монастырь на Святой Горе в честь славного святого Апостола, Первомученика и Архидиакона Стефана в местности под названием Костамони. Некоторые (здания) я обновил и надстроил, для других, разрушающихся, построил окружающие их стены, и, таким образом, я укрепил весь монастырь, лежавший в развалинах и заброшенный. Молю славного святого Первомученика Стефана принять это как большой дар, как две лепты вдовы... Таким образом, по благословению отца моего духовного, Высокопреосвященнейшего митрополита Марка Ачильского, я объявляю, что, так как это общежительный монастырь, то братия сообща избирает себе игумена... Более того, если, что соответствует моим целям, случится мне придти на Святую Гору, чтобы стать монахом и вести монашескую жизнь в моем ли собственном монастыре или в каком-нибудь другом, (я объявляю,) что святой монастырь обязан меня принять с почтением по воле игумена и совета (братии), а мои расходы будут (возмещены) деревнями (числом 72), которые я передаю монастырю... Далее, если отец мой духовный, митрополит Марк Ачильский, прибудет в монастырь, (объявляю,) что он может там вплоть до смерти своей быть казначеем. Подобным же образом, если кто- то из родственников моих пожелает стать монахом, святой монастырь обязан их принять и предоставить упокоение».

Этот текст полководца Радица, позднее монаха Романа, свидетельствует о той заботе, с которой дворяне и сановники того века относились к нуждам святых монастырей. Действительно, многие люди, занимавшие высокие посты в государстве, такие как Радиц-Роман, праведно желали облачиться в монашеские одежды и провести остаток жизни своей «в мире и покаянии» простыми монахами в великой и святой ангельской схиме.

Вместе с тем, текст этот отличает большое почтение, уважение и любовь, которыми окружали Святую Гору в течение столетий все православные люди, независимо от национальности. Правда, с древних времен и до сего дня Святая Гора была и остается центром Православия, уникальным явлением монашеской жизни, связующим звеном между всеми православными народами, выражением всеобъемлющего начала нашей Церкви в благодатнейшей части православной духовности – в ведении подвижнической жизни, исполненной любовью ко Христу, в приближении человека посредством чистой молитвы к стяжанию Духа Святого как традиции православного монашества Афона. Это также благословение Богородицы. На Святой Горе подвизаются монахи – уроженцы со всех концов света – с востока и запада, севера и юга.

«Возведи окрест очи твои, Сионе, и виждь, се бо приидоша к тебе яко богосветлая светила, от запада, и севера, и моря, и востока чада твоя, в тебе благословяща Христа во веки».

Эта пасхальная песнь относится также и к тому Сиону, что зовется Афоном. И в этом благословенном Сионе подвизался, «яко богосветлая светила», отец Филарет (1890 – 1963), игумен святого монастыря Костамонит, о жизни которого мы расскажем на следующих страницах.

Нетленная чистота

Из монастырских записей мы узнали: «Старец Филарет родился в селе Фитиа Верриас в Македонии в 1890 году. Отцом его был Георгий Масторас, а матерью – Катерина Стергиу. При крещении младенца назвали Антонием. Свою жизнь в святом монастыре он начал в ноябре 1912 года, принял постриг в великую схиму в апреле 1921 года, стал иеромонахом в октябре 1924 года.

В марте 1949 года его избрали игуменом и утвердили в должности 21 мая того же года.

28 января 1963 года в Неделю о блудном сыне и в день совершения памяти святого и богоносного Отца нашего преподобного Ефрема Сирина он отошел ко Господу в то время, когда на утрени читалась третья кафисма Псалтири».

Если описывать его внешность, Старец был невысокого роста (около.1:6 м), круглолицый, с черными глазами и окладистой бородой. Имел он приятную внешность, мягкие и скромные манеры, был исключительно простым и бесхитростным, добрым и немногословным. Описывая качества его души, мы должны назвать его великое послушание и смирение, непрестанное стремление обрести все добродетели, а также его умную молитву, воздержание в пище, неспорливость, безгневие, отсутствие интереса ко всему, что не касалось монашеских дел, его высокую духовную жизнь, нищету и недосягаемую чистоту.

С детских лет в Старца летели «огненные стрелы врага», но Божественное Провидение хранило его, как избранный чистый сосуд, и сам он боролся, чтобы не запятнать чистый покров, «сияющий как снег».

Однажды, когда он был совсем еще юным, он отправился на прогулку с товарищем, который был и старше его, и выше ростом. За окраиной села того юношу вдруг охватило плотское искушение, и он набросился на юного Антония, чтобы удовлетворить свое постыдное и презренное желание. Антоний стал призывать на помощь, но людей поблизости не было. Тогда он призвал в помощь себе Бога и, хотя и был мал, как новый Давид, с неожиданной большой силой оттолкнул далеко от себя крупного юношу, избежав, подобно прекрасному Иосифу, искушения.

Его благоразумие и внутренняя чистота хорошо видны и в другом случае, который он в мягкой и поучительной манере рассказал одному из своих учеников: «Когда я жил в Америке, то работал чистильщиком обуви. Через нас проходило много людей, желавших почистить обувь И однажды пришла очень красивая молодая девушка из знатной семьи. Мои товарищи боялись искушения плоти и обслужить ее послали меня, потому что я никакого особенного искушения не чувствовал. Под конец она дала мне хорошие чаевые. Бог хранил меня, я не почувствовал искушения».

Если мы примем во внимание то, что жил он в Америке в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет, то есть в те годы, когда естественны волнения плоти, то поймем, что Антоний, раз сохранил свою чистоту, был отмечен особой милостью Господа. Даже среди бурной жизни Америки с ее многочисленными соблазнами Божественное Провидение стеной окружило его и сохранило нетронутым и неопаленным, подобно трем святым отрокам в печи.

«Кто победил свое тело? Тот, кто сокрушил свое сердце. А кто сокрушил свое сердце? Тот, кто отвергся себя самого; бывает малым чем умален от Ангел, но не значит, что меньше их» («Лествица» слово 15-е).

И Антоний, еще до того, как стал монахом и иеромонахом Филаретом, был земной ангел, «малым чем умален от Ангел», так как имел плоть Он был ангелом во плоти.

Имея такое основание, как чистая жизнь и чистое сердце, с юности сохранил он силу сопротивления будущим искушениям. Временами, когда бесы атаковали его постыдными помыслами (когда он уже стал монахом), ему приходилось напрягать духовные свои силы. Так, каждую ночь он поднимался раньше других и со слезами молился в келье своей пред иконой Владычицы Богородицы Тликофилуса». Однажды, во время продолжительной и трудной молитвы, икона вдруг ярко просияла, осветив всю келью. В тот же момент исчезли постыдные помыслы, и сердце исполнилось невыразимой радостью, миром и благоволением. «Кто победил свое тело? Тот, кто сокрушил свое сердце. А кто сокрушил свое сердце? Тот, кто отвергся себя самого».

Борясь долгое время с искушениями, всегда готовый к брани, духовный воин приобрел опыт умной брани с бесами и страстями. Вместе с тем, он приобрел внутренние знания о действии Божественной Благодати в воинах духовных.

Такой же опыт дал плоды в душе современного Старца, Иосифа Пещерника, как сказана «Стремительное его восхождение – воплощение опыта монашеского». Мы приведем цитаты из его жизнеописания, из части, озаглавленной «Благодать всегда предшествует искушениям как предостережение и подготовка»

Он знал, что благодать всегда предшествует искушениям как предостережение и подготовка. Как только Вы воспринимаете благодать, насторожитесь и скажите: «Это сигнал к брани! Смотри внимательно, о «перст от земли» (Быт.2:7), откуда зло нанесет свой удар. Часто зло приходит быстро, а часто и через два- три дня. В любом случае оно придет, и сотворенные из земли должны стоять твердо. Откровение помыслов ежевечерне, послушание Старцу, мягкость и любовь к ближним. Это средства брани...

Благодать бывает трех ступеней: очищающая, просвещающая и совершенствующая. То же и с поступками: противоестественные, естественные и вышеестесгвенные. Соответственно этим трем ступеням люди возвышаются или опускаются. И великие дары, которые получает человек, бывают тоже трех видов: созерцание, бесстрастие и любовь.

Жажда познания Христа

Антоний, малый ростом, как Закхей, велик был духовно, предан Божественному. Как мы уже сказали, уехал он в Америку в восемнадцатилетнем возрасте. Там усердно работал у своего дяди, который сам был верующим и благочестивым человеком, опорой и надеждой племянника в духовных исканиях. Благородной душе Антония Америка виделась громадной толпой, сборищем погрязших в материальных благах и заботах о комфорте идолопоклонников. Его юношескому сердцу, подобному страждущему оленю, все это только мешало. Он стремился видеть Иисуса, как и Закхей, но ему еще необходимо было найти свою смоковницу. С ее высоты, поднявшись над шумной, суетной, смятенной толпой, мог он увидеть Иисуса. И такой смоковницей суждено было стать Святому Афону.

Вот как все устроилось по Божиему Провидению. Когда он со своим дядей ехал из Америки в Грецию, были они проездом во Франции. Проведя ночь в отеле, утром поднялись на борт океанского лайнера, который должен был доставить их на родину. Однако, по странной случайности, дядя забыл в отеле свои документы. «Будь здесь, а я съезжу за бумагами,» – сказал он племяннику. Но когда вернулся, корабль уже отчалил с Антонием на борту – юноша отправился навстречу своей судьбе.

По счастливому совпадению Антоний прибыл в Фессалоники в день передачи города грекам, в праздник великомученика Димитрия Солунского, Мироточивого в 1912 году. Сердце его исполнилось покаянием и благодарностью Святому, исполненному чистоты и покровителю чистоты. Он поклонился его мощам, а вечером Святой сам явился ему! Явился во сне и сказал: «Не возвращайся в село. Отправляйся на Святую Гору и стань монахом» И Антоний, чадо послушания, с радостью отправился в Удел Божией Матери. Хотя тогда не было регулярного сообщения, трудности пути не пугали его. Он шел пешком, не останавливаясь, пока не добрался до деревни Гомати в Халкидики. Оттуда, наняв осла с погонщиком, выехал с намерением доехать до святой Лавры. Проехали они Оранополис и, так как собирались проехать через Карею, остановились в святом монастыре Костамонит.

Монастырь этот, как Вы уже знаете, посвящен святому первомученику и архидиакону Стефану. По преданию, святая его икона, написанная в восьмом веке, чудесным образом прибыла на Гору из Иерусалима в годы иконоборчества.

Когда Антоний увидел икону св. Стефана, окрестности монастыря, дышащие исихазмом, отношение отцов с любовью – все это было ему по сердцу. Он стремился увидеть Иисуса, и вот он, блаженный час, приблизился. Здесь, на Святой Горе, в святом монастыре Костамонит, произойдет встреча с Ним, а затем радостное познание в течение всей жизни, постижение тайны Божественной любви, обретение Бога в себе.

Обратив взор свой на святую икону Первомученика, Антоний почувствовал, что св. Стефан, исполненный Духа Святого и силы»,

призывает его остаться и обещает стать для него, как шафер для жениха или как выводящий невесту (душу Антония), и что может он дать невесте, душе его добродетельной, «возженную лампаду добродетели»

Решив, таким образом, остаться в этом монастыре, он позвал погонщика осла и объявил ему, что дальше путешествовать не намерен: «Останусь здесь, святой Стефан призвал меня,» – сказал. Было ему тогда двадцать два года.

Три чудотворные святые иконы

Еретики, различные там свидетели Иеговы, как и евангелические протестанты, обвиняют нас, православных, в том, что мы идолопоклонники, потому что, как они утверждают, мы поклоняемся святым иконам. Это обвинение несправедливое и невежественное. Православные христиане по завету святых Отцов «почитают святые иконы Господа нашего, Богородицы и святых». Это почитание, согласно преп. Иоанну Дамаскину, «восходит к первообразу». То есть, когда мы почитаем святую икону, почитание наше относится не к дереву, не к краскам, не к материалам, из которых она сделана. Почитание относится к личности, являющейся первообразом святого образа. Воинственные свидетели Иеговы и сухие рациональные протестанты не способны понять теплое живое чувство православных перед византийской иконой. Они чужды духовного ведения и православной иконописи, чужды таинств церковных.

Для православных христиан, а особенно для монахов Святой Горы, святые иконы – это неотъемлемая часть богопочитания. На наших святых иконах начертан путь спасения нашего, нашего очищения, нашего обожения. У византийских икон природа литургическая и вместе – догматическая, но, самое главное, они являются плодом духовного богословия Восточной Православной Церкви. Византийская икона существует как послание и свидетель мира, выраженное образом Христа, ликом Богочеловека, нераздельного со Святой Троицей посредством нерукотворной силы и нерукотворного света.

На Святой Горе, где каждое выражение обожения и очищения сильно в своей искренности, где действенное обожение тесно

связано с созерцанием, монахи особенно чтят, относятся с благоговейным страхом и с горячей любовью лобызают иконы на иконостасах в святых церквях, другие иконы и фрески. Они возжигают лампады перед богослужениями, а также во время любых молитв внутри или снаружи церкви или часовни.

В каждом монастыре есть иконы, связанные с его историей. В святом монастыре Костамонит особенно почитаются три благодатные иконы: св. Стефана,

Богородицы «Одигитрия»

и Богородицы «Антифонитрия».

Об иконе святого Стефана известно нечто, относящееся ко времени правления Константина Мономаха:

«...Тогда принесли св. икону св. Стефана из Иерусалима, которая поставлена с правой стороны собора, где все ее видят и почитают. И, по достоверному свидетельству, нижняя часть этой иконы немного обожжена иконоборцами, ибо они бросали ее в огонь, но она не сгорела, лишь низ обгорел; и такой мы видим ее до сегодня».

Кроме этого свидетельства, мы знаем и о чуде от святой иконы Божией Матери «Одигитрия»:

«„.Старец и Чудотворец отец Агафон сильно скорбел и плакал теплыми слезами, и постился, и молился пред святой иконой Богоматери, и, изнемогши, забылся тонким сном, а во сне с радостью видел откровение и слышал глас от святой иконы Богоматери -- о, диво! – говорившей ему не скорбеть из-за искушений и о том, что от этого времени Гора успокоится от всех страданий, и, как знак подлинности того, что было сказано, большой чан церковный будет наполнен маслом. Соответственно и другие сосуды в монастыре тоже будут наполнены необходимым для жизни.

Когда старец Агафон очнулся, духовное волнение и робость не давали ему поверить в истинность видения. Он зажег лампу и пошел проверить бочку в церкви и, увидев истинное чудо, был изумлен и напуган и громким голосом возвестил о великом чуде братии, о чуде, совершенном Богородицей, и всем рассказал то, что видел и слышал от Божией Матери. Потому с того и по сей день перед святой иконой Владычицы нашей Богородицы горит неугасимо лампада в знак благодарности за чудо».

Духовному взгляду отца Филарета все святые иконы монастыря были окнами в вечность. Но чудотворные иконы первомученика и архидиакона Стефана и Божией Матери «Одигитрия» были живыми свидетелями «радостной скорби», которой вечность освещает монашеский духовный опыт. И видно это бывало по тому глубокому почитанию, по той радости, любви, покаянию, с которыми он каждый день на богослужениях почитал эти иконы.

«Закон Твой поуучение мое есть» (Пс.118:174)

Мученическое послушание

«Подойди ко мне, о воин, подойди ко мне и стань со страхом»

Ты будешь выше всех, как предначертано Господом,

Ибо ты пройдешь путем первомученика».

(Преп. Феодор Студит, «Ученику»).

Этими словами Преподобный обращался и к новому подвижнику святого послушания. Послушник приравнивается к мученикам о Христе; по словам святых Отцов, послушник идет путем мученическим. Антоний, как мы увидим, прошел не одно мученическое послушание, а три.

В те времена молодых посылали на монастырские подворья, расположенные вне пределов Святой Горы. Также произошло и с нашим Антонием. Его сразу же отправили на подворье в Трипотамос

Там назначили послушание келаря, и в обязанности его входило готовить пищу для отца благочинного, его помощника и работников, накрывать на стол, мыть посуду, подметать, следить, чтобы в погребе было достаточно провизии и при этом проявлять полное послушание. Жизнь на подворье для иноков, особенно молодых, очень трудна. Они лишены драгоценного уединения и тишины. На подворье работают и миряне – мужчины, женщины, дети. Их жизнь состоит из непрерывной брани, проходит в горниле искушений и раздоров. Вот первая причина, которая делала мученическим послушание Антония. Но бесовское пламя, огонь плоти и мирские соблазны – это было еще не все, чтобы испытать молодого монаха, не все, что грозило осквернить чистоту нового воина Христова.

В то же время благочинный подворья (вечная ему память) был очень суровым человеком. По всей Святой Горе шла слава о его несгибаемом нраве. И горе бывало тем, кто осмеливался в чем- либо перечить ему. Он был до крайности требовательным и раздражительным. С этим человеком жизнь Антония была настоящим мученичеством. Но он проявлял неизменное терпение и был предупредителен со всеми. Итак, второй причиной его мученичества был отец благочинный.

Третьим большим испытанием для него стала болезнь: он долгое время страдал от жестокой дизентерии. Таким образом, Антоний проходил очищение, «как золото в горниле». И какие другие средства очищения более действенны, чем послушание, смирение и долгая изматывающая болезнь?

В течение полугода он был прикован к постели, страдая от боли, зловония, истощения, едва не приведшего его к туберкулезу, и, более всего, от пренебрежения и равнодушия благочинного.

Но Благодать Господня послала ему великое утешение, силу душевную, чудесное вмешательство. В этом испытании души и тела молодой Антоний, чадо послушания, мог сказать Господу «За словеса устен Твоих аз сохраних пути жестоки» (Пс.16:4).

Однажды ему привиделся юноша, вошедший и вставший напротив него, сияющий невыразимой красотой. «Антоний, ты еще болен?! Терпение твое богоугодно,» – сказал он и исчез. Кто же это мог быть, как не св. Стефан?

После этого его осматривали два или три доктора. Их диагноз? Абсолютно здоров. Врач Лавры, монах Афанасий (Кампанаос), в отчете монастырю написал: «Впервые в жизни я видел такие легкие, такой молодой организм, как будто он принадлежит трехлетнему ребенку».

Благочинный был поражен этим чудом. Он просил прощения за свое обращение. В покаянии не раз повторил: «Чадо мое, я бьл слишком суров с тобой».

Литургическое служение

Вернувшись с подворья в святой монастырь, мужественный Антоний, пройдя испытания послушнические и выказав безупречное поведение, в мае 1925 года был пострижен с именем Филарета. Ему доверили почетное, но очень трудное послушание экклесиарха. Однако не существовало трудностей для полного добрых устремлений, вдохновения, жертвенной готовности и любви к добродетели сердца монаха, получившего имя Филарет. В служении он напоминал ангела, летающего по церкви, духа, посланного служить...

Экклесиарх – это монах, имеющий различные обязанности в церкви. Он возжигает лампады, моет, чистит медные подсвечники, кандила; он подметает и протирает, приготавливает новые свечи, ладан, фитили, поплавки для фитилей, чистит лампады; починяет стасидии и т.д Все это он должен делать во время, свободное от служб. Во время же богослужений у него другие обязанности, для выполнения которых он должен держаться неколебимо и передвигаться, развивающейся мантией напоминая ангела с крыльями. Он должен быть постоянно внимательным, не производить шума и беспрекословно слушаться игумена и служащего священника.

Благословенный отец Филарет оказался образцовым, усердным и не знающим усталости экклесиархом. Во время службы, заранее все приготовив, он становился на свое место и, склонив голову, погружался в сладость молитвенную, полный любви ко Христу. Он никогда не учился петь, и, когда пел, голос его звучал грубо. Но какое значение имел этот недостаток? У него был плохой голос, но возвышенный ум; необученный, он входил в несказанный небесный хор бестелесных.

В апреле 1921 года он был рукоположен во диакона. В этом первом священническом сане чувствовал свою особенную близость к первомученику архидиакону Стефану, защитнику и покровителю святой обители. Через три года, в октябре 1924-го, был рукоположен во иеромонаха. Со дня рукоположения и до самой кончины отец Филарет ежедневно совершал Божественные литургии. Душа его алкала, стремилась к Литургии. Редко бывало, когда он не мог служить, всегда–по состоянию здоровья. Он жил,

чтобы совершать Литургии, и совершал Литургии, чтобы жить. Без Божественной литургии он чувствовал себя мертвым, лишенным Христа, Который есть жизнь и воскресение, свет и покой.

В то время, кроме игумена, в монастыре было еще два иеромонаха, но один из них, отец Агапий, серьезно болел, а другой не стремился ежедневно совершать Литургии. Потому отец Филарет и взял на себя обязанность ежедневно совершать Литургии. Даже когда другой иеромонах решал, что он будет служить, отец Филарет шел и совершал Литургию в одной из восьми часовен монастыря. Четыре из них внутри монастырских стен: 1) часовня Божией Матери, имеющая прекрасный резной деревянный иконостас и чудотворную икону Богородицы «Портаитисса», от которой было совершено множество чудес в России; 2) часовня св. Константина; 3) часовня Всех Святых; 4) часовня святителя Николая. Четыре другие часовни находятся за монастырскими стенами: 1) часовня Архангелов на кладбище; 2) часовня Пресвятой Троицы; 3) часовня «Панагуда» или «Панагица» (это ласковое, с любовью обращение к Богородице), расположенная в ущелье и 4) часовня преп. Антония на месте старого монастыря. Каждая из них хороша и отмечена своей особенной благодатью.

Отец Филарет не перестал совершать Литургии, даже когда здоровье его пошатнулось, и он страдал от двусторонней грыжи. Она была следствием многочасовых неподвижных стояний и прочих трудов. Чтобы дать ему отдохнуть, отцы предложили платить приходящему иеромонаху, чтобы тот ежедневно служил, ибо отец Филарет к тому времени исполнял еще и обязанности игуменские, и исповедовал множество монахов, паломников и работников.

На это предложение благословенный и смиренный Старец отвечал: «Отцы мои, вы трудитесь больше меня. Я не знаю никаких других трудов, кроме совершения Литургий. Так дайте мне трудиться наравне с вами. Если меня оставят силы, я сам скажу вам пригласить иеромонаха со стороны».

Своим непрестанным совершением Литургий он показал братскую любовь и отзывчивость души, он показал этим также и устремление к Тайной Вечере, желание вечной и бесконечной Пасхи, любовь к присутствию Владыки, подвижничество его горящего сердца в великий сонм святых.

В сердце его горел литургический огонь. Однажды он признался отцу Пахомию, что, когда совершает Литургию, то чувствует, как душа его возлегает, преображается, возносится в другой мир.

«Беспрестанное пение ангельское славословия Трисвятого символизирует равночтимое существование, соединение и симфонию сил неба и земли, которое осуществится в будущей жизни, так как при воскрешении люди обретут свои бессмертные тела. Тело больше не будет отягощать душу соблазнами и само их избегнет. Своим переходом в безгрешное состояние оно обретет силу и способность выдержать приход Господа» (Св. Максим).

Духовный смысл безгрешности равночтимого с ангелами существования, прихода Господа присутствовал в глубочайшем содержании каждой Божественной литургии Старца.

Когда отец Филарет совершал Литургию, все существо его излучало свет, радость, мир, и в то же время он был сосредоточен,

серьезен, а глаза мокры от слез. Он часто плакал из-за небрежности тех, кто служил рядом с ним.

В 1929 году, когда отец Филарет был еще молодым иеромонахом, в лесу св. монастыря Ватопед по вине угольщиков случился сильный пожар. Он распространялся и начал приближаться к монастырю Костамонит. Отцы монастыря отправились помогать тушить огонь. Впереди шел отец Филарет, держа в руках икону Божией Матери, и, подбадривая отцов, с глубокой верой говорил: «Отцы дорогие, огонь потухнет еще до нашего прихода. Не волнуйтесь». И всю дорогу он по памяти пел канон молебный ко Пресвятой Богородице, взывая к Ее помощи. Когда же отцы и братия достигли границы двух монастырей, огонь сам уже потух, после того как до основания выжег окрестности Ватопеда. Всепожирающий огонь не коснулся собственности Костамонита, несмотря на то, что границей была всего-навсего узенькая тропинка. Все приписали это чудо молитвам молодого отца Филарета и помощи Матери Божией.

Стремление ревностного священника совершать Литургии, совершать непрестанно показывает следующий случай. В ночь на 17 января, в праздник преп. Антония Великого, после утрени отправился он совершить Литургию в часовне этого святого. Часовня находится в пятистах метрах выше монастыря. Он взял с собой две просфоры, сосуд с водой и масляный фонарь. Пройдя какое-то расстояние от монастыря по афонской глуши, которая была еще непроходимее в безлунную ночь, он обо что-то споткнулся, упал и разбил сосуд с водой. Приписав это происшествие козням бесовским, взял другой сосуд и, радостный, вновь отправился в часовню. Но в том же самом месте снова споткнулся, опять упал и разбил второй сосуд с водой. Праведным гневом воспылав против бесов, сказал: «Искуситель, сегодня я совершу Литургию в часовне преп. Антония, что бы ты ни предпринял, какие бы ни чинил мне препятствия!» Он вернулся, взял еще один сосуд с водой и с молитвой достиг, наконец, места назначения.

Совершая Божественные литургии, он обливался слезами – слезами покаяния, радости и любви. Покаяние его достигало высшей силы во время Пресуществления.

Как-то раз, когда он произносил отпуст девятого часа на отдание Пасхи, он был потрясен. Для всех святых Пасха – это самое волнующее время. Поэтому на отдание, когда уносят икону Воскресения, он проливал слезы, он едва не рыдал, потому что терял свое Воскресение... Его чувствительной, легкоранимой душе казалось, что Воскресший Господь удалялся, покидая их.

Во время службы он стремился, чтобы разум его ничто не отвлекало в ответственный час Литургии. Внимание и молитва – это была его жизнь.

В чтении Евангелия он превосходил лучших чтецов. «Я очень любил слушать его,» – вспоминает и сегодня отец Нифонт. И это при том, что он не имел почти никакого образования.

После каждой Божественной литургии он незамедлительно затворялся в своей келье. Там молился на коленях Божией Матери или читал Евангелие, Эвергетинос и преп. Ефрема – свои излюбленные тексты. Ему всей душой хотелось на весь остаток дня сохранить небесный свет и воздействие Священного Писания,

Как-то однажды, когда они с отцом Пахомием возвращались в свои кельи, находившиеся по соседству, он повернулся и сказал ему:

«Прямо сейчас я мог бы отслужить еще одну долгую всенощную. В эту ночь со мной было множество...»

«Чего? Чего?» – озадаченно спросил отец Пахомий.

«Ангелов небесных!» – отвечал ревностный священник.

Отец Пахомий впервые побывал в монастыре со своим отцом в 1931 году, когда ему было пятнадцать лет, во вторую седмицу Великого Поста. Во время вечерни они были в церкви. Тогда мальчик впервые увидел отца Филарета. Он представился ему фигурой ангельской, с лицом светящимся, как луна, и совершенно отличающимся от других отцов.

Отец Онуфрий также сообщил, что однажды во время Божественной литургии он видел его воспарившим над землей на Великом Входе.

«Яко аз раб Твой есмь» (Пс.142:12)

«Болий в вас, да будет яко мений и старей, яко служай» (Лк.22:26)

В1949 году отец Филарет был почти единогласно избран игуменом, чтобы мог он, как светильник, быть поставлен «на свещнице, и светит всем, иже в храмине суть» (Мф.5:15). Занимая столь почетное место, он сохранил величайшее смирение, а терпение и выдержка его еще более возросли. Он знал паству свою, свое словесное стадо, знал, кого нужно держать в строгости, а кого нет. Он знал характер, дарования и недостатки каждого. Более убеждением, чем наказанием, старался добиться достодолжного порядка и ангельской дисциплины от слабых и немощных

Отец Филарет был истинным пастырем, который «может погибших словесных овец взыскать и исправить своим незлобием, тщанием и молитвою». Он был кормчим, что «получил от Бога и чрез собственные подвиги такую духовную крепость, что не только от треволнения, но и от самой бездны может избавить корабль душевный». Он был врачом духовным, который «стяжал и тело, и душу свободный от всякого недуга, и уже не требует никакого врачевства от других». Он был истинным учителем, который «непосредственно принял от Бога книгу духовного разума, начертанную в уме перстом Божиим, то есть действием осияния, и не требует прочих книг» (преп. Иоанн Лествичник, «Слово особенное к пастырю»).

Он редко упрекал кого за ошибки. Напротив, призывал на помощь всю свою мягкость, чтобы самому не пасть жертвой беса

гневливости и осуждения. Когда один из молодых монахов праздно болтал со старшими отцами, он призвал его к себе и посоветовал прекратить праздное времяпровождение и пустые разговоры, но прямо на месте, при других, не ругал его.

Он часто говорил: «Монашеская жизнь основана на трех составляющих, а именно послушание, целомудрие и нестяжание, и помимо этого ежедневные богослужения и правило – это для монаха, что два его глаза». Богослужения – это совместные молитвы всей братией в церкви, согласно монастырскому уставу, а правило – это отдельные молитвы и поклоны, творимые монахами келейно. «Если одно из двух вы не выполняете, – говаривал отец Филарет, – то одного глаза лишаетесь. А если оба не выполняете, то погружаетесь во тьму и становитесь духовными слепцами».

Старец хотел, чтобы чада его обладали духовным зрением, ясными и здоровыми глазами, умами, освещенными молитвой и покаянием. По этой причине он окормлял паству свою, не зная сна и усталости. У благословенного Старца было обыкновение после Шестопсалмия затепливать свечу и обходить церковь, проверяя, все ли отцы присутствуют. Если замечал чье-либо отсутствие, посылал к этому монаху послушника, чтобы позвать его на утреню, или, чаще, сам шел в келью того и вопрошал: «Брате, в чем дело?» Не оставлял этого он и в старости, несмотря на боль, причинявшуюся ему двойной грыжей. Он чувствовал себя ответственным, если кто-то не приходил к утрене по небрежению или желая поспать. Но двигала им и любовь к братии: он должен был убедиться, не заболел ли отсутствующий монах, не требуется ли ему срочная помощь.

Будучи игуменом, он делал многие работы, которые обычно выполняются послушниками, управлял по примеру Господа нашего и Учителя Иисуса, то есть «зрак раба приим» (Фил.2:7). Его можно было видеть и замешивающим тесто для просфор, и у печи, и в швейной мастерской. Он был первым на общих послушаниях, когда трудилась вся братия. Отец Игумен не боялся испачкать руки, занимаясь грязной работой. Но считал, что простой работой руки его очищаются, смазываются елеем смирения и больше тогда подходят для совершения небесных святых Таинств.

Характер отца Филарета не изменился с занятием места игуменского, он сохранил свое смирение и простоту. Раз или два он хотел даже оставить это служение, но братия ему воспротивились «Ах, глупец, как же я обманулся, когда согласился быть игуменом, – повторял он. – Когда был я простым иеромонахом, служил каждый день, совершая Литургии, возносился душой на Небеса. А сейчас – тут не ладно, там не так..»

Каждый месяц Старец кропил святой водой сады и виноградники монастыря, и делал это чаще, если растения поражались какой-либо болезнью.

Он часто переносил святые мощи из монастыря на подворье Приснодевы в Халкидики. Там были стада, оливы, сосны, которые он также регулярно окроплял святой водой. И благодать Господня была с молитвами Старца.

Однажды, в праздник свят. Иоанна Златоуста (13 ноября), он вынес мощи Святителя и возложил их на Святой Престол перед всенощной. Весь собор наполнился благоуханием. Входя, отцы в изумлении спрашивали друг друга: «Что это? Что за благоухание?»

Для афонских монахов святые мощи, наряду с чудотворными иконами, являются величайшими духовными сокровищами. Святые мощи говорят отцам о победе Церкви врагов своих. Небо и земля, небесное и земное объединяются. Действительно, невыразимо словами величие Господа, являющего Себя в благодать несущих святых мощах. Велик Ты, о Господи, и нет слов воспеть чудеса Твои!

Пред Божественной силой и благодатью святых мощей и сердце отца Филарета наполнялось желанием славословий,

«Царствие Небесное нудится (с нуждею восприемлится)» (Мф. 2:12).

Отец Филарет хорошо знал эту истину, изреченную устами Господа нашего. Он был верный и мудрый монах. «Кто есть инок верный и мудрый? Кто горячность свою сохранил неугасимою, и даже до конца жизни своей не переставал всякий день прилагать огонь к огню, горячность к горячности, усердие к усердию и желание к желанию» («Лествица, возводящая на Небо», Слово 1).

Его постоянное усилие состояло из уединения, нестяжания, пощения, терпения, молчания, лишений.

Он никогда не пренебрегал монашескими трудами. Каждый год совершал, как положено, полное трехдневное воздержание от пищи и воды в начале Великого Поста. Однажды сказал даже в конце этих трех дней: «У меня хватит сил еще на три дня продолжить полное воздержание».

С того часа, когда вступил на Святую Гору, на это поле брани воинов Христовых, и взялся за плуг монашеской борозды, он не поворачивал назад, не жалея себя. Ради любви ко Христу оставил своих родственников и друзей. Они звали его вернуться в село. Мать, вздыхая, писала ему со слезами с просьбой приехать, хотя бы к концу жизни ее. Он же, пребывая в послушании у духовника, не хотел и думать о своем возможном отъезде со Святого Афона. У него был брат по имени Фома, который два-три раза в год приезжал к нему. Брат говорил: «Почему бы тебе хотя бы раз не приехать в село, чтобы совершить для нас Литургию? Ты совершенно отрекся от нас». Фома хотел, чтобы брат его стал священником в их деревне. Но если бы была на то воля Божия, то об этом ему сказал бы его духовный отец, а не брат-мирянин.

И Фома получил ответ от Первомученика, небесного покровителя монастыря, который был небесным покровителем и отца Филарета.

Была ночь. Фома спал в монастыре. И увидел он во сне св. Стефана, строгого и сурового.

«Неблагодарный, – сказал он Фоме.–Разве недостаточно тебе того, что ты пришел сюда повидаться с братом? Но ты хочешь забрать его в деревню?!»

Фома в ужасе проснулся. Явление Святого его очень испугало. Больше он не осмеливался и думать о своем плане.

Приснопамятный Старец усердно исполнял свои духовные обязанности. Поучая чад своих, говорил обыкновенно: «Отцы и братия, да станем прилежать духовным обязанностям нашим, и Божественное Провидение позаботится о всех нуждах наших. Сострадательный, любящий Бог не оставит нас, когда мы ради любви к Нему откажемся от мира и всего мирского. Он будет питать нас. Разве не говорится: «Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам» (Мф.6:33)?»

Он был не только усерден, он был точен, и точность его в совершении монашеских трудов была примером для всех Каждую полночь поднимался он на молитву. «Полунощи востах...» – эти слова Давида (.118:62) постоянно звучали в душе его.

Келья его была простой и аскетичной. У него не бывало ни сахара, ни кофе, ни каких-либо других продуктов, которые имели у себя другие братия. Низкая табуретка, которую использовал он для творения умной молитвы, была его «лествицей, по которой Господь спускался с Неба», «мостом, ведущим на Небо любителя добродетели и тишины».

Когда его возводили на место игумена, отцы, совершавшие поста вление, пожелали посмотреть келью его. Войдя, они были поражены, словно громом. Они увидели голые стены. Кровать составляли простые доски, а матрац, набитый козьей шерстью, был сделан из тех грубых мешков, в которых давят оливки. Подушка была набита сухой травой, было еще простое одеяло. Он сам частенько смиренно брал в руки метлу, выполнял и другие работы, предназначающиеся для послушников.

Не тратил он времени на праздные разговоры, не обсуждал мирских или политических тем. Не желал видеть газеты. Всегда оставался в тени, не говорил громко. При разговоре смиренно опускал глаза долу. Хотел не на людей смотреть, а на Бога. Во всем проявлял терпение «недремлющий страж своих чувств». Его скромность и простота вызывали безграничное уважение.

В некоторые зимы в монастыре Костамонит снег держится по пятнадцать-двадцать дней, У всех отцов в кельях были печки. У Старца же печки не было. Отец Нифонт, отвечавший за отопление, бывало почтительно говорил ему: «Отче мой, в твоей келье тоже надо бы поставить печку».

«Оставь, отче Нифонте. Потом».

И так он постоянно откладывал установку печки, а холодное время мало-помалу проходило. Поставили ему печку лишь года за два или за три до его смерти.

Открывавшие дверь его кельи, неизменно заставали его за одним и тем же за коленопреклоненной молитвой.

Он был истинный монах. Примером был для других и в пощении.

Отец Евфимий, бывший в миру крестьянином и пастухом, которому всегда благословлялись тяжелые работы, однажды сказал ему: «Старче, я не боюсь работы, когда поем хорошо».

«Плоть, чадо мое, – ответил он, – не боится работы, она боится поста».

Когда ему было уже за семьдесят, приснопамятный Старец пешком раз отправился в Карею, до которой от Костамонита три часа ходу. Он пошел, сопровождаемый одним из братии и взяв с собой мула, но не сел на него. Дорога, казалось, не утомляла его. Он, как беззаботный ребенок, перепрыгивал через кустики.

Жалел ли он мула или делал так потому, что привык к трудностям? Очевидно, и то, и другое. Он смотрел на мула, думая: «Это тоже тварь Божия, сотворенная служить человеку – дивному, но смертному созданию» В душе монахов со временем рождается и крепнет такое чувство: «Я стал монахом не для того, чтобы мне служили, но послужить, даже и животным, и ради их блага потерпеть трудности»

Дар прозорливости

В монастырях, кроме среды и пятницы, соблюдается пост также и в понедельник. Как-то в понедельник, когда монаху, несшему послушание в гостинице монастыря, пришлось отлучиться, его молодой помощник, отец Ч, поддался искушению тайноядения. Без благословения он сварил овощей и картошки в кухне гостиницы. Когда собирался уже было приступить к еде, услышал снаружи шаги Игумена и поспешно спрятал еду в шкаф. Дверь открылась, и вошел отец Филарет.

«Чадо мое, – сказал он ему, – принеси картошку и овощи, что ты приготовил, поедим вместе».

Молодой монах лишился дара речи! Как Игумен узнал, что он готовил? Сперва он хотел отрицать все, но Старец сказал добрым голосом: «Я не накажу тебя. Неси еду, поедим».

Можно представить себе состояние отца Ч., как поучен он был прозорливостью, милосердием и пастырским даром мудрого Игумена.

Героем следующего случая стал уже не помощник, а сам монах, несший послушание гостиничника. Имел он добрую привычку в именины свои приглашать отцов в гостиницу и угощать их кофе и сладостями. Но раз в свои именины он закрыл гостиницу и затворился в келье своей. Это не осталось незамеченным Игуменом, отцом Филаретом. Он пришел в келью того монаха и с улыбкой вопросил: «Почему ты не предложил братии утешение? Чтобы не возиться или есть иная причина?»

«Чтобы не возиться,» – ответил монах устыдившись.

«Ну, чадо мое, ты прогадал. Сегодня тебе предстоит намного больший труд».

Сказав это, удалился.

И действительно, немного позднее один из братии сообщил этому монаху, что нужно срочно приготовить комнаты для гостей. Губернатор Полигироса Гулас приезжает вместе с врачом и тремя чиновниками, о них нужно было особенно позаботиться.

Позднее Игумен встретил его «Помнишь ли, чадо, что я говорил тебе?»

«Конечно, Старче. Мне пришлось потрудиться вчетверо больше,» – ответил монах.

Еще один случай показывает глубочайшие смирение и простоту отца Филарета, бывшие у него вместе с даром прозорливости.

В 1959 году отец Захарий из святого монастыря Григориат пригласил своего друга отца Пахомия приехать на праздник святителя Николая.

За неделю до этого события отец Пахомий испросил благословения у отца Игумена. Накануне праздника отец Игумен пришел к нему и спросил со смирением: «Возьмешь ли меня с собой на праздник?»

«Благослови Бог, Старче! Сопровождать Вас будет для меня большой честью,» – взволнованно ответил отец Пахомий.

Так как денег у него не было, отец Филарет со смущением просил у отца Казначея пятьдесят драхм, чтобы заплатить за лодку. Он старался, чтобы их с отцом Пахомием не видели вместе, так как по установлениям Афона Игумена должен был сопровождать кто-либо из старшей братии. Он не хотел привлекать к себе внимания. Отцу Пахомию сказал тихо:

«У тебя будет искушение, но не бойся, все пройдет».

Искушение пришло, когда они достигли Дафны. Какой-то торговец закричал отцу Пахомию: «Тебя к телефону!»

Один монах из старшей братии монастыря, бывший в то время представителем в Карее, ждал с негодованием на другом конце провода и сразу же обрушился на отца Пахомия: «Как тебе не стыдно! Кто дал тебе право сопровождать Игумена? Разве ты не знаешь, что на это имеют право только отцы старшей братии?»

К счастию, братия Григориата скоро его утешила. В полдень они прибыли в святой Григориат, и один иеромонах, увидев их, прибежал в гавань, взвалил себе на спину их мешок и с упреком обратился к отцу Филарету: «Старче, что же Вы не сообщили нам, что приедете? Мы бы встретили Вас, как положено».

В покоях игуменских игумен Виссарион поднялся и обнял отца Филарета.

«Какая радость для нас-то, что Вы посетили наш монастырь!» – сказал ему с чувством.

Он уступил ему келью игумена и первое место на праздничной всенощной в которой, стоит об этом сказать, сослужило двадцать священников.

Дар прозорливости отца Филарета проявился, когда он был еще простым иеромонахом. Он предсказал тогда смерть своей сестры. Подошел к отцу Симеону, бывшему тогда игуменом, и сказал: «Старче, моя сестра умрет сегодня вечером».

«Откуда ты знаешь? – спросил его с удивлением Игумен.

«Я знаю,» – смиренно ответил скромный Иеромонах.

Через несколько дней в монастырь пришло письмо с печальным известием, в точности подтвердившим предсказание отца Филарета.

Хорошо знавшие Старца, всерьез полагались на его неотмирный дар. По крайней мере, это подтверждается следующим случаем.

У молодого монаха Костамонита был дядя, монах Иоасаф (двоюродный брат его отца), который жил в келье Равдучу в Карее. Этот дядя часто бывал в монастыре и упрашивал племянника пожить с ним в Карее, помочь строить келью.

Молодой монах Костамонита колебался, но наконец уступил настойчивым просьбам. Они договорились, что дядя придет на праздник святых Константина и Елены, и они тайно уйдут во время всенощной. И хотя до того времени племянник соблюдал спасительное монашеское установление открывать помыслы Старцу – отцу Филарету (он делал это еще до того, как тот стал игуменом), про этот план не упоминал.

Наступил канун праздника, и монастырь готовился к праздничной всенощной. Дядя выехал из Кареи на муле, понятливом и послушном животном. Однако в тот день мул неожиданно закапризничал и сбросил седока. Отец Иоасаф прибыл в монастырь с израненным лицом. Племянник помог омыть кровь, но раны остались.

В середине утрени, после полиелея, отец Филарет тихонько приблизился к израненному посетителю и спросил его: «Отче, можно с Вами переговорить в приделе?»

«Буду рад,» – сказал отец Иоасаф.

Они отошли вдвоем.

«Зачем ты приехал в монастырь?» – спросил отец Филарет.

«Но у Вас же праздничная всенощная. На нее я и приехал».

«Нет, к несчастию, приехал ты не для этого! Ты приехал за молодым монахом. Но будь осторожен! Если будешь упорствовать в своем намерении, мул убьет тебя».

Отец Иоасаф лишился на какое-то время дара речи. Как только встретил племянника, улучив момент, пересказал ему пророчество. Тогда племянник сказал ему: «Дядя, если это предсказал отец Филарет, то так и будет. Тебе нельзя забирать меня».

Преданность Старца Богородице

«О, Всепетая Мати, рождшая всех святых Святейшее Слово! Нынешнее приемши приношение, от всякия избави напасти всех и будущия изми муки, о Тебе вопиющих Аллилуиа».

Сколько раз за свою жизнь, сколько раз за пятьдесят один год своего монашества повторял он этот кондак и весь акафист Матери Божией! Душа его знала Ту, Которая называется «Всепетая Мати, рождшая всех святых Святейшее Слово,» и находила упокоение в небесной материнской любви с надеждой, верой и преданностью, что столь характерно для всех святых.

Он повторял этот акафист по многу раз на дню. Всегда после Божественной литургии спешил в келью свою, затепливал лампаду пред образом Божией Матери Гликофилуса» и с любовью и благочестием читал: «Ангел предстатель с небесе послан бысть рещи Богородице: радуйся.»

И ученикам своим советовал чаще читать акафист Богородице. С простотой, которая его так отличала, он говорил часто, как бы упрекая их: «Почему вы столь мало любите Матерь Божию?» Всем, кто исповедовался у него, он, бывало, – и монахам, и мирянам – благословлял, по крайней мере, один раз прочитать акафист перед Ее иконой при зажженной лампаде.

О, любовь Богородицы, исторгающая нас из ада эгоизма, отчаяния и страстей и ведущая в рай смирения!

Однажды к отцу Филарету пришел болгарский монах отец Игнатий. После того, как они побеседовали немного, Старец, по обыкновению своему, вежливо спросил:

«Читаешь ли ты ежедневно хайретисмой?»

«Да, я их читаю. Не весь акафист, толькй хайретисмой,» – ответил болгарин, не понявший вполне вопроса Старца.

«Покажи мне, что ты читаешь,» – сказал Старец , чтобы удостовериться.

Монах Игнатий достал книжечку в золотом переплете на болгарском языке, открыл и показал ему. Он и в самом деле показал на начало акафиста, на места «Ангел предстатель с небесе послан бысть.» Но, чтобы проверить, отец Филарет перевернул страничку, показал на слова: «Слышаша пастырие.-»

«Что здесь написано?» – спросил. И болгарский монах, знавший немного по-гречески, ответил с сильным акцентом: «Здесь сказана. «Пастухи почуяли..""

По-детски улыбнувшись, Старец сказал:

«Ну, ну, ты понимаешь, что такое хайретисмой. Всегда повторяй это, не пропускай».

Наряду с акафистом старец Филарет любил читать (и советовал всегда другом) Теотокарион – книгу канонов и песнопений Божией Матери на каждый день. В его монастыре это входило в типикон, но он сам отдельно читал ее, где бы ни был, чем бы ни занимался.

Эта преданность Богородице соделала отца Филарета похожим на благоухающую лилию в вечнозеленом Саду Ее. Каждый день он окормлялся в келье своей, «как пташка на кровле», духовной Матерью своей и Кормилицей. И душа его, «как слуга_ как горничная у рук Хозяйки» получала духовное молоко благодати Пречистой.

Для всех монахов Богородица – Мать и Наставница, Покровительница, Приснодева и всех скорбящих Радосте, а для монахов Святой Горы Она и более того. По вере отцов Горы Афон Она и не может быть иной, ибо дала св. Петру Афонскому обещание обо всей Горе, о насельниках ее Они считают Ее настолько же своей, насколько дети считают своей мать и хозяйку дома.

Потому на все праздники Божией Матери служатся всенощные, а праздник Успения отмечается особенной торжественностью и радостью–настолько, словно это вторая Пасха. Души поют от радости, ангелоподобные подвижники Афона ликуют и, как сладкоголосые соловьи, воспевают величие Пречистой Девы и Ее Сладчайшего Сына.

«Явление словес Твоих просвещает и вразумляет младенцы» (Пс.118:130)

«Блажени кротции, яко тии наследят землю» (Мф.5:5)

В духовном облике отца Филарета его главной чертой, давшей ему первозданную красоту, была милость. Он был кротким, бесхитростным, не помнящим зла, он никогда не сердился; душа его была милосердной, долготерпеливой и жалостливой, истинным храмом Божиим. Ибо где есть мир и мягкость, и смирение, там Бог.

Благословенный Старец был живым примером кротости и потому был столь богат мудростью и благодатью. «Ни одна из добродетелей, – говорит авва Евагрий, – не дает столько мудрости, как кротость». Почти необразованный, отец Филарет благодаря своей евангельской богоподобной добродетели кротости обрел такую мудрость, что многие знавшие его говорили, что казалось, будто Дух Святой, а не он сам говорил устами его. Он говорил просто, без всяких изысков, но мудро. У многих святых была такая Богом внушенная мудрость и Богом данная благодать, полученная по великому смирению. Назовем здесь имена Моисея, Давида и аввы Бена, кротостью которого, по слову Палладия, были укрощаемы даже дикие звери:

«Один из старцев, которого и мы видели, по имени Бен, превосходил своей кротостью всех людей. Бывшие с ним братья уверяли, что ни клятва, ни ложь никогда не сходили с уст его, и ни один человек никогда не видал его во гневе. Он не произносил ни одного лишнего или праздного слова. Вся жизнь его проходила в глубоком безмолвии. Нрава он был тихого, во всем уподобляясь ангелам: в бесконечном смирении он считал себя ничтожеством. Уступая нашим усердным просьбам преподать нам слово назидания, сказал нам несколько слов о кротости.

Однажды гиппопотам опустошал близкие по соседству страны. Земледельцы просили его о помощи. Придя в ту местность и увидав огромного зверя, он обратился к нему со словами:

– Именем Иисуса Христа запрещаю тебе опустошать эту землю!

Зверь бросился бежать, как бы гонимый ангелом, и никогда более не появлялся там.

Сказывали нам, что подобным образом в другой раз он прогнал крокодила...

Один человек рассказал отцу Филарету о видении, о котором он прочитал в жизнеописании одного святого – а именно, что, когда заканчивается Божественная литургия, ангелы берут просфоры и несут их к Престолу Господню. Однажды Божественная литургия у Святого Гроба закончилась позднее, чем в других церквях, и несколько ангелов должны были ждать ее окончания, чтобы последовать за другими, унося просфоры. И с того времени ревностный и простодушный старец Филарет старался завершить свою Божественную литургию раньше других на Святой Горе, чтобы не задержать ангелов (настолько он был простодушен). Поэтому на отдых после утрени он оставлял мало времени с тем, чтобы как можно раньше начать Литургию. В перерыве между службами никогда не спал из страха, что во сне подвергнется искушению, и все беспокоился, чтобы не задержать ангелов, которые должны возлететь с просфорами к Престолу Господню. Потому он всегда ударял в небольшой колокол раньше времени и стучался в дверь экклесиарха, призывая его готовить церковь, возжигать лампады и т.д.

Это не нравилось отцам, а особенно экклесиарху, обязанностью которого тоже было звонить в колокол. Но все терпеливо относились к этой повышенной ревности Старца.

Во время одной всенощной экклесиарх, отец Геннадий, спросил отца Филарета: «Старче, сколько времени должно пройти между утреней и Литургией?»

Ответ был: «Два часа,» но было ясно, что Старец, по обыкновению своему, зазвонит в колокол раньше. На этот раз отец Геннадий пошел и запер церковь.

Все разошлись по кельям. Старец в тиши бодрствовал. То и дело посматривал на часы. Наконец, когда настал час ночи, он пошел звонить в колокол. Потом постучал в дверь кельи экклесиарха и смиренно, даже робко призвал его вставать (так как этот отец отличался некоторой горячностью нрава, боялся его раздражить – с одной стороны, чтобы не вводить его в грех, с другой стороны, чтобы его самого не мучила советь, что не проявил проницательности).

«Отче Геннадиев, отче Геннадие!»

«Господи, да кто там? Что случилось?» – отозвался тот сонным голосом,

«Это я, отец Филарет. Ты идешь зажигать лампады?»

«Хорошо, хорошо, иду» – и он продолжил спать.

Отец Филарет спустился по лестнице, подошел к двери церкви, взял другой ключ и попробовал открыть ее. Тщетно, дверь не открывалась. Он вновь поднялся по лестнице и постучался в келью отца Геннадия – никакого ответа. Он спустился вниз и стал ожидать у церкви – повсюду тишина, ни звука. Он начинал уже волноваться. Боялся, что может опоздать совершить Литургию, и что же будет с просфорами, которые должны забрать ангелы? Он снова попробовал открыть дверь. Безрезультатно.

В этот момент вниз по лестнице спустился старец Нифонт, один из старшей братии, благочестивый и аскетичный, такою же возраста, как и старец Филарет.

«А, отец Нифонт, ты не поможешь мне открыть дверь?» – спросил он робко, как маленький ребенок, просящий о большом одолжении.

«Старче, сколько сейчас времени, что Вы звоните в колокол?»

Старец начал оправдываться и сказал под конец:

«А отец Геннадий, благослови его Бог, выставил меня».

И отец Нифонт с серьезным лицом, но смеясь в душе, ответил ему:

«И хорошо, что он так сделал. Вы каждый раз это с нами делаете».

Итак, старец Филарет сидел на улице в морозной зимней ночи молча, приходя в себя и молясь, когда появился сердитый отец Геннадий и с ходу начал роптать. Старец, чувствуя свою вину в том, что нарушил собственное обещание о времени начала богослужения, смиренно склонил голову и проговорил: «Благослови меня, благослови меня». Он с кротостью, которая смягчила бы самое твердое сердце, пал ниц пред учеником своим, чтобы совершить Литургию. «Благослови,» и: «Благословенно будь,» – эти слова, которые некоторым монахам даются с большим трудом, были легкими и естественными для отца Филарета. Так было и когда он был послушником, и когда стал игуменом, хотя всеми силами избегал грехов. Он говорил это и добрым, чтобы побудить их легче признать свои ошибки, и дурно настроенным, чтобы успокоить их своим терпением и кротостью.

«Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим» (Мф.11:29). Эти слова Господа направляли все устремления его, все его слова и действия.

И всегда побеждал он своей кротостью. У этого монаха Геннадия был непростой характер, трудно было руководить им, но доброта и смирение Старца сделали его со временем послушным, настоящим агнцем. Как мы читаем в житиях святых Отцов, кротость побеждает даже свирепых зверей; она может укротить и свирепых людей.

Был еще один монах, более непослушный, чем отец Геннадий. Мы думаем, что читателям не во вред будет узнать о его неподобающем и дерзком поведении, узнать, что и в монашеских общинах, как в саду, иногда появляются сорняки. И через то мы сможем показать добродетельность старца Филарета.

Этот испорченный и бесстыдный монах был какое-то время экклесиархом и часто не слушался игумена и служащего священника. Однажды в церкви Старец сказал ему: «Чадо, поправь драконтион (толстую свечу) у св. Стефана, а то он сломается».

Монах повернулся, недовольно на него посмотрел и не сдвинулся с места. Но вскоре, чтобы избежать новой просьбы Старца, встал и пошел в алтарь.

Старец, жалея свечу, пошел сам и поправил. В этот самый момент послушник, являвшийся послушником лишь по наименованию, вышел из алтаря и сердито сказал ему:

«Зачем ты лезешь в чужое? Ты игумен или кто?»

«Сейчас, чадо, драконтион не сломается,» – сказал Старец и, склонив печально голову, вернулся на свое место, тихо шепча: «Д а, а еще говорят, что добро, когда мы руководим молодых монахов».

Закончилась вечерня, зазвонил колокол на трапезу. Один из послушников вошел и позвал отца Игумена: «Старче, трапеза», но Старец продолжал неподвижно сидеть на своем месте, склонив голову. Пришел и другой послушник, и сказал то же самое, но Старец не двинулся. Он подошел ближе и увидел, что Старец почти без сознания. У него случился приступ инсульта. Отцы подняли его, отнесли в монастырскую больницу и оказали первую помощь. Позднее он поправился настолько, что вновь приступил к своим обязанностям.

Диавол, нападая на послушника, стремится, прежде всего, разрушить его отношения со Старцем. Величайшая слава Синая, преп. Иоанн Лествичник, учит нас «Не ужасайся и не дивись, когда скажу тебе (ибо Моисей (и) мне о том свидетель), что лучше согрешить перед Богом, нежели перед отцом своим, – говорит преп. Иоанн Лествичник, –потому что если мы прогневали Бога, то наставник наш может Его с нами примирить; а когда мы наставника ввели в смущение, тогда уже никого не имеем, кто бы за нас ходатайствовал» («Лествица», Слово 4-е, 121).

Слова Апостола- «Всяка горесть, и гнев, и ярость, и клич, и хула да возмется от вас, со всякою злобою» (Еф.4:31), нашли свое воплощение в старце Филарете. Слово его было мирным и тихим, рядом с ним было, как в гавани, где не бывает волн, ни малейшего признака волнения или шторма Он никогда не роптал и не жаловался. Он обладал неистощимым запасом выдержки и терпения. Когда проводил советы братии монастыря, сидел обыкновенно тихо и слушал.

«Старче, – спрашивали его, – что ты скажешь об этом деле?»

«Что же скажу я, отцы? Да будет так, как вы скажете».

Иногда в конце совета говорил: «Теперь и я скажу, отцы и братия: приготовьтесь вкусить Тела и Крови Господних, примиритесь с теми, кто обидел Вас, а потом дерзайте вкусить Трапезу Духовную.»

Таким был духовный облик кроткого старца Филарета. В душе своей не знал он покоя, если между ним и кем-либо из братии возникали разногласия. Однажды он прервал проскомидию и сказал монаху Филарету: «Чадо мое, пойди и скажи отцу Паисию (его послушнику), чтобы он пришел, мы вместе преклоним колени. Между нами возникла холодность, я не могу так оставить»

Как только пришел отец Паисий, Старец и вслед за ним послушник пали на колени, прося друг у друга прощения. Старец Филарет мог пасть ниц даже перед новообращенным, если чувствовал вину.

Такое незамутненное, детское сердце было у отца Филарета.

О нем можно сказать словами преп. Исаака Сирина:

«Когда можно сказать, что достиг кто чистоты? – Когда всех людей видит он хорошими и никто не представляется ему нечистым и оскверненным, тогда подлинно чист он сердцем» («Подвижнические наставления», 32).

Простота и чистота Старца

Мы упустили бы очень важное в портрете старца Филарета, если бы не рассказали отдельно о его простоте, столь знаменитой у знавших его. Он был второй Павел Препростой, бесхитростный и простодушный.

В то время банкнота в сто драхм была меньшего размера, чем банкнота в десять драхм. Простой и добрый отец Филарет, которого не интересовали деньги, думал, что бумажка в десять драхм, раз она больше, и стоит намного больше, чем бумажка в сто драхм. Однажды его послушник, отец П., испросил его благословения отправиться в Карею полечить зубы. У Старца было обыкновение складывать деньги, которые ему присылали его духовные чада из мира за сорокадневные Литургии или в виде пожертвований, в свой молитвослов, а потом он передавал их казначею.

«Он достал свой молитвослов и дал мне банкноту в сто драхм, – вспоминал отец П. – Потом подумал и сказал: «Возьми лучше эту, а то, вдруг, не хватит». И, забрав обратно банкноту в сто драхм, предложил мне десятидрахмовую! О, святая простота!»

Года за три до его смерти братия настаивали на том, чтобы он поехал в Фессалоники прооперировать грыжу, от которой страдал много лет. После долгих уговоров он, наконец, сдался. Перед отъездом отслужил молебен св. Стефану, приложился к его правой руке и поклонился братии. Пятьдесят лет он не был в миру! Все ему казалось странным. Увидев на дороге автомобили, сказал: «Отцы, я и не знал, что бывают повозки без лошадей». Он помнил только старые повозки, что тянули лошади.

Когда он впервые в больнице увидел медсестер в белых халатах, то восславил Господа. «Господь послал ангелов послужить мне,» – сказал он и от смущения спрятал голову под простыней.

Живя на Святой Горе, он забыл, как выглядят женщины. Он думал о них, как о преп. Марине, великомуч. Варваре и т.д.

В монастыре Костамонит подвизался еще один монах, несравненный по простоте своей, – отец Агапий, который прежде был пастухом, пас овец и коз. Отец Филарет, сам столь простой, рассказывал про него забавную историю.

Когда отец Агапий был послушником на подворье в Трипотамос, казначей однажды сказал ему: «Апостолос (таково было его имя до пострига), приготовь к трапезе несколько вареных яиц, но не вкрутую, а мягкими».

«Благослови, Старче,» – сказал Апостолос и побежал выполнять послушание.

Спустя несколько минут он вынул яйцо из кипятка, потрогал его и положил обратно. Немного подождал, вынул вновь, потрогал–все еще твердое. И в третий раз сделал то же самое, и понял с удивлением, что, оказывается, яйцо не становится мягким от долгой варки! Он позвал эконома, старца Германа, и сказал ему, заметно расстроенный:

«Старче эти яйца (да благословит Господь) не поддаются варке! Я их так долго кипятил, но они не становятся мягче».

Тогда старец Герман, едва удерживая улыбку, велел ему: «Апостол ос, повари еще немного, и они дойдут».

И Апостолос серьезно ответил:

«Благослови, Старче!»

«Судьбы Твоя не забых» (Пс.118:30)

Проницательный духовник

«Не достигнет проницательности, кто не трудится, не развивает ее. Прежде всего, научись жить в тишине».

–Авва Исайя

То, что Старец подвизался в исихазме (насколько это было возможно в обители), молитва и чистота сердца дали ему «умный свет и проницательность в духе». Многие монахи и миряне исповедовавшиеся у отца Филарета, познали на себе его безграничную любовь и светлую духовную проницательность.

Господин Константин Константопулос был выдающимся гражданским губернатором Святой Горы в течение двенадцати лет (1951 – 1963). Он часто бывал в святом монастыре Костамонит и исповедовался у отца Филарета. Когда его спрашивали, зачем он это делает, отвечал: «Я глубоко уважаю Игумена. Меня восхищают его мудрость и проницательность, и то, что он, хотя почти не образован, прекрасно знает Библию».

Его слава как духовника распространилась очень далеко. Он получал письма с исповедями даже из Австралии.

Старец сострадал кающимся. Почти всегда епитрахиль его орошалась слезами сострадания, а разрешительная молитва соединялась с собственным покаянием и сочувствием.

Однажды пришел к Старцу на исповедь один Иеродиакон из монастыря, расположенного вне Святой Горы.

Он рассказывал нам позже «Когда я начал исповедь, Старец заплакал. Он меня растрогал, и я почувствовал такие угрызения

совести, которых никогда прежде не испытывал. Потом Старец сказал мне «Останься на Афоне, чадо, не возвращайся в мир, где так много искушений. Помимо прочего, у тебя будут денежные проблемы. Хотя сейчас в кармане у тебя тридцать пять тысяч драхм» (Как раз столько у меня и было!)».

И Иеродиакон тот остался на Афоне, позднее стал схимником, здравствует и по сей день.

Другому кающемуся, мирянину, Старец дал наставления, как в будущем преодолеть некоторые конкретные искушения. Он действительно все заранее прозревал. После кончины отца Филарета этот христианин просил монастырь дать ему частичку мощей Старца.

В период его выздоровления в больнице в Фессалониках было много благочестивых мирян, желавших получить его благословение и наставления. Многим принес он отдохновение «в гавани для плывущих по морю житейскому», многим принес успокоение как «миротворец – сын Божий» (см.: Мф.5:9).

Многим супружеским парам помог он разрешить споры и рассеять искушения бесовские... Простое присутствие Богоносного Старца приносило мир и покой. Невольно здесь вспоминаются верные слова другого святого Старца, преподобного Серафима Саровского: «Стяжи дух мирен, и многие вокруг тебя спасутся».

В 1948 году он спас от опасностей гражданской войны сына одного жителя Иериссуса молитвами и наставлением.

Сейчас мы приведем некоторые высказывания старца Филарета, основанные на Библии и поучениях святых Отцов, которыми он наставлял своих духовных чад:

«Позаботьтесь о том, чтобы не оставлять невозделанными поля душ своих. Если они останутся невозделанными, то позже труднее будет их обработать».

«Стремитесь к праведности и святости, без которых никто не узрит Господа».

«Бог не входит в невежественное сердце, а если и входит, то быстро покидает его».

«Разум не о Господе – это разум или о диаволе, или о животном».

Неподалеку от монастыря Костамонит находится святой монастырь Зограф, где подвизаются православные болгары. Они очень почитали Старца и приходили к нему на исповеди и за духовными наставлениями. И он всегда принимал их как любящий отец и брат.

«Когда я был еще молодым монахом, – рассказывал отец П., – мне пришлось отправиться в мир. «Не бойся, – сказал мне Старец, –я буду молиться за тебя». Во время моего пребывания в миру мне в течение тринадцати дней пришлось выдержать ужасные искушения – горящие стрелы зла – от одной женщины, пытавшейся меня соблазнить. Но во мне происходило что-то дивное. Можно было сказать, я был как бы другим человеком: я словно превратился в бесчувственный камень! Молитвы отца Филарета были настолько мощной защитой, что притязания молодой женщины совсем меня не беспокоили...»

Глас преп. Иоанна Лествичника ясно звучал в ушах доброго душеведца:

«Добрый кормчий спасает корабль; и добрый пастырь оживотворит и исцелит недужных овец» («Слово к пастырю», гл.1:7).

Милосердие отца Филарета

Теперь расскажем о некоторых случаях, которые показывают подлинную любовь, благотворительность, щедрость и сострадательность Старца.

Мастер Греческой телефонной компании из Фессалоников, именем Константин Адамис, вспоминал: «Когда я полгода или год работал в монастыре, он, бывало, звал меня в келью свою и давал деньги, просто совал мне в карман. И при этом не хотел, чтобы я кому-нибудь это рассказал»

Он раздавал все, что мог. Он был рад все раздать. Всегда ходил в старой скуфье, потому что, когда ему давали новые, он тотчас дарил их другим отцам, он отдавал им также новые полотенца, носовые платки.

Многие могли свидетельствовать о его щедром сердце Один старик, долгие годы проработавший в монастыре, Костас Коракис из Оранополиса, рассказывал о постоянной доброте Старца.

Он вспоминал с благодарностью: «Отец Филарет был святым человеком. Второго такого отыскать трудно. Я был возчиком. В лесу монастыря рубил лес и на мулах отвозил его в гавань. Однажды, сильно устав после работы, голодный, я с жадностью проглотил за трапезой свою порцию. Старец любящим оком заметил, что я не наелся. Тогда он встал и принес мне собственную порцию, в то время как другие отцы ели, а чтец читал житие...»

«Блаженнее есть паче даяти. нежели приимати» (Деян.20:35).

Давать, дарить любовь ближним – монахам, грудникам, паломникам – вот в чем было счастье отца Филарета.

Отец Пахомий, который в течение двадцати лет, до самой своей кончины, был гостиничником, протрудившись в гостинице первые пять лет, устал и попросил отца Филарета дать ему другое послушание. Но Старец сказал ему тогда: «Чадо мое, ангелы возрадуются о тебе, если ты проявишь терпение». И он поведал ему дивную историю, приключившуюся с ним, которая многим покажется невероятной.

Какое-то время отцу Филарету приходилось самому отвечать за прием гостей. И вот, как-то раз он готовил трапезу, как вдруг открылась дверь и вошел красивый отрок со словами:

«Благослови, Отче! Я очень голоден».

Отец Филарет удивился его неожиданному появлению, но как- то автоматически ответил с присущим ему дружелюбием и гостеприимством:

«Здравствуй! Садись. Как тебя зовут?»

«Михаил » – отвечал отрок

И, прежде чем отец Филарет успел подать ему еду, тот исчез! Отец Филарет был уверен, что видел тогда ангела Божия. С особенным чувством и сердечной теплотой вспоминал он всегда , гостеприимство Авраама, принявшего Саму Пресвятую Троицу в Образе Трех Ангелов.

Любовь Старца распространялась не только на людей, но и на бессловесных, и на природу. Эта любовь к природе вообще характерна для исполненных благодати житий святых Божиих. Однажды рядом с кельей Старца поднялась шумная возня. Две ласточки яростно дрались. Потревоженный Старец вышел из кельи и увидел тяжелое зрелище более сильная птица била другую клювом и буквально забивала ее. Не теряя времени, Старец отогнал первую ласточку, а вторую, израненную, взял бережно и унес к себе. Он заботился о птичке, пока не выходил ее.

Как за преподобным Герасимом Иорданским повсюду следовал лев, демонстрируя свою благодарность и преданность, так же делала и та ласточка отца Филарета, Она летала перед Старцем, махала крыльями, вычерчивала различные фигуры в воздухе и пела. Однажды отец Филарет ненадолго удалился из монастыря, чтобы посреди прекрасной природы Святой Горы восславить Господа, сотворившего такое чудо, а может просто, чтобы помолиться в тишине, Ласточка, его преданный друг и спутник, летела рядом с ним. Старец присел на току неподалеку от монастыря и незаметно для себя» заснул. Но внезапно ласточка, словно сумасшедшая, начала носиться над его головой с таким шумом, будто стремилась разбудить его и предупредить об опасности. И действительно, когда Старец открыл глаза, то увидел невдалеке от себя большую змею... Его дружок-птичка, в свою очередь, спасла его.

Христианская кончина живота

Первый удар здоровью Старца был нанесен в церкви в тот день, когда так безнравственно повел себя непослушный послушник. Через три месяца Старец выздоровел, но с той поры здоровье его пошатнулось, ведь прежде он ни разу не болел, даже головной болью не страдал.

Через три года последовал второй удар, и он оказался прикованным к постели после кровоизлияния в мозг. К нему были вызваны два доктора, которые после осмотра сказали: «Если в течение трех дней он не выздоровеет, то наступит смерть».

Так и была 22 января 1963 года почтенный Старец отец Филарет предал свою чистую душу в руки возлюбленного им Господа, Спасителя нашего. До последнего дня устоял он в духовной брани на бастионах пастырства, любви, терпения и аскетизма.

Сердце праведника – в руке Божией: «всяк живый и веруяй в Мя не умрет во веки» (Ин.11:26). Господь воплотился, чтобы

смертию и Воскресением Своим попрать смерть, сокрушить ее мощь и рассеять страх перед ней.

В ночь кончины Старца его уже усопшая к тому времени мать явилась во сне невестке своей и сказала: «Пятьдесят один год я ждала его, и сегодня в полночь он придет от вас ко мне». Надо сказать, что он никогда не покидал Святую Гору, за исключением одного раза, когда по настоянию братии лежал в больнице с грыжей.

Почтеннейший игумен святого монастыря Дионисиат отец Гавриил расстроился, когда его не известили вовремя о смерти старца Филарета. Он с большим почтением и уважением хранил в памяти его светоносный образ.

Вот еще один из примеров такого уважения – строки памяти благословенного Старца, написанные монахом Марком:

Фигура твоя невысокой была,

Но смиреньем она возвышалась.

А детская простота ума твоего Кладезем добрых мыслей была.

И голос твой, хриплый слегка,

Творил непрестанно молитву.

Слова твои нескладны были,

Но любви хватало на всех Всего же превыше была Твоя любовь ко Христу и чистота Твоей души, что была подобна алмазу,

О, старец Филарет, бывший как ребенок.

Сегодня, спустя пятнадцать лет после обретения его святых останков, один из его духовных детей сохраняет некоторые кости его, имеющие янтарный цвет и источающие тонкое, нежное благоухание. Передние кости его черепа образуют крест. Эти знаки – подтверждение его добродетельной жизни и богоугодной- брани.

Возможно, в последние мгновения жизни в светлом уме отца Филарета звучали стихи 118-го псалма. В нем дивно говорится о покаянии, верности, любви, духовном стремлении – слова слаще меда и драгоценнее золота.

В монастырской тиши собора отцы читали 118-ый псалом, хорошо подходящий для уст приснопамятного Старца:

«Помянух судьбы Твоя от века, Господи, и утешихся. Печаль прият мя от грешник оставляющих закон твой. Пета бяху мне оправдания Твоя, на месте пришельствия моего. Помянух в нощи имя Твое, Господи, и сохраних закон Твой. Сей бысть мне, яко оправданий Твоих взысках. Часть моя еси, Господи, рех сохранити закон Твой...» (52–57)

В тот самый момент и скончался отец Филарет, который всю жизнь непрестанно памятовал о Суде Господнем

Люди в наше время думают, что станут счастливее, если будут бороться за права человека. Отец Филарет, противу этого мирского мнения, был счастлив тем, что оставил в забвении свое «я», победил себялюбие, являющееся источником многих зол. Он боролся не за права человека, а о соблюдении заповедей Господних.

Он мог по праву сказать Господу: «Судьбы Твоя не забых»


Источник: ЗАО "Тираж-51". ISBN: 966-302-270-1

Комментарии для сайта Cackle