Сказания о преподобном Павле Обнорском, Сергии Нуромском и других угодниках Божиих

На пространстве древнего московского великого княжества, на Северо-востоке тогдашней России, в XIV и последующих столетиях было одно место, неудержимо привлекавшее к себе людей, жаждавших уединенного подвига и совершенного безмолвия, где, в ничем не нарушаемой тишине, они искали одного – работати Господеви со страхом и радоватися Ему с трепетом.

Местом этим был «Комельский лес, простиравшийся по южной окраине Вологодской страны на сотни верст и служивший жилищем диких зверей и притоном разбойников, издавна казавшийся какою-то обетованною землею любителям безмолвия, стремившимся сюда со всех сторон, преимущественно же из Троицкой обители преподобного Сергия Радонежского. Монашеский топор в продолжение трех веков то там, то инде не переставал рубить вековые сосны и ели, пролагая новые пути и обращая в иноческие обители берлоги медведей и становища разбойников. По течению одной только незначительной речки Нурмы было несколько иноческих обителей, а сколько было рассеяно пустынь и уединенных келлий по громадному пространству этого леса! Там в непроходимых чащах леса, за мхами и болотами, жили люди, проникнутые древним христианским духом и составлявшие свой особый мир. Комельский лес воспитал в своих недрах целый сонм великих подвижников и основателей монастырей»¹.

Духовным родоначальником Комельского отшельничества был преподобный Сильвестр Обнорский, первый пришедший сюда из духовной дружины Сергиевой и основавший на берегу р. Обноры свою Воскресенскую обитель, в которой, 25 апреля 1379 г., и скончался о Господе. Последователем его был преподобный Сергий, на левом берегу р. Нурмы возродивший монастырь Всемилостивого Спаса и 7 октября 1412 г. отошедший ко Господу. Поселившийся близ Сергиевой обители в 1389 г. безмолвник, преподобный Павел, в 1414 г. стал первоначальником обители Св. Троицы. Обитель Сильвестрова и Сергиева с 1764 г. обращены в приходские церкви, а обитель преподобного Павла от дня своего основания непрерывно существует доныне, всегда являясь высокою и спасительною школою истинного о Христе подвижничества, из которой вышел целый сонм Богопрославленных мужей, созревших в ней для радостей неба.

Наступающая в 1914 г. 500-летняя годовщина «непрерывного существования обители преподобного Павла побуждает нас предложить вниманию боголюбивых чад св. Церкви настоящий Троицко-Павло-Обнорский Патерик.

Слово Патерик в буквальном переводе с греческого значит Отечник. Так издавна называются назидательные сказания о жизни и подвигах отцов, в пустынях или иноческих обителях подвизавшихся в различных странах христианского православного мира, знающего Патерики: Скитский, Палестинский, Египетский, Афонский, Киево-Печерский, Патерик Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, Соловецкий, Тверской и Ярославский.

Предлагаемая книга является как бы документальным свидетельством благоплодности 500-летнего существования обители преподобного Павла, уясняя ее великое духовно-нравственное значение для края и ее несомненные заслуги пред Российскою Церковию.

Приступая к написанию настоящей книги, автор ее руководился мыслию, в давнее еще время высказанною древним византийским жизнеписателем Святых Божиих, благоговейным Симеоном Метафрастом, свидетельствовавшим, что «равное есть зло, еже глаголати неподобная, и еже молчати о полезных», и словом Писания: тайну цареву добро есть хранити, дела же Господни возвещати славно (Тов.12:2), открывающиеся в жизни Святых Его.

Молитвами Преподобного отца нашего Павла и прочих рабов Твоих, во обители его Тебе благоугодивших, Христе Боже, помилуй и спаси всех нас!

Алексей Воскресенский

Как для пловца по бурному морю в томную и непроглядную ночь отрадною и светлою точкою блестит яркая звездочка, служа для него отрадным и благонадежным указателем к тихой пристани, так и жизнь святых Божиих человеков, подобно той светлой звезде является для христианина благодатным светильником, освещающим ему путь к царствию небесному. И благодарение Господу: немало в нашем дорогом отечестве таких небесных светильников, возженных Богом в различных концах необъятной России.

В пределах страны Вологодской, в 15 верстах от уездного города Грязовца и во стольких же от станции Московско-Архангельской ж. д. того же наименования, в местности очень живописной и здоровой, сжатой со всех сторон отлогими горами, смиренно красуется Троицкий Павло-Обнорский мужской общежительный монастырь, представляя собою тихий и укромный уголок, в котором, при сладостном уединении, душа становится чище, мягче, восприимчивее ко всякому спасительному добру. В одном из храмов этой обители, в недрах земли, почивает св. первоначальник ее – преподобный Павел Обнорский, Вологодский чудотворец. Вся долгая жизнь сего угодника Божия от колыбели и до могилы была одним непрерывным служением его Богу, представляя собою богатую сокровищницу для благодатного христианского назидания².

Преподобный Павел родился в 1317 г. в Москве. Родители его были люди благородные и благочестивые, в страхе Божием воспитывавшие своего сына. Доброе воспитание принесло и добрые и прекрасные плоды. Павел с юных ранних лет был не похож на детей одинакового с ним возраста. Не игры детские и забавы, столь свойственные юной поре, увлекали его: его влек к себе храм Божий, где благоговейно внимал он чтению и пению. Обученный грамоте, он находил неизъяснимое удовольствие в чтении св. книг и дома: под влиянием прочтенных книг он, среди мира и стольного города, далеко еще несовершеннолетний, начал вести строго подвижническую жизнь, предаваясь посту и молитве. К ним присоединилась еще высокая добродетель христианского милосердия к неимущим: бедные и нищие принимали от рук его нескудную милостыню. Случалось, что блаженный Павел не имел ничего дать встретившемуся бедняку; тогда он снимал с себя одежду и отдавал ее нуждающемуся, а сам возвращался в дом отчий в одном нижнем платье, или в рубище нищего, взятом вместо отданной ему одежды. Родители блаженного отрока, будучи людьми милосердными и сострадательными, нимало не скорбели о таком нищелюбии своего дорогого сына, а сей последний с каждым днем, каждым часом, все более и более пламенел любовию к Богу, все более и более стремился к радостям неба. Он смотрел на настоящую жизнь, как на переходную ступень, как на школу, предуготовляющую человека к беспредельной вечности, как на место подвигов, ценою, которых приобретается небесное блаженство. Понятно, что при таких воззрениях, при таком миросозерцании блаженный юноша не мог видеть в мирской жизни ничего привлекательного, и живя в мире, был в то же время не от мира сего.

Годы текли. Павел мужал и достиг уже совершеннолетия. Родители его, с любовию взиравшие на его благонравие, его кротость, искреннее благочестие, решили, что он должен вступить в брак, но св. Павел, предпочитая девство браку, решительно отверг их мысль. Когда же родители более настойчивым образом стали принуждать его к женитьбе, блаженный, во всех других случаях послушный их воле, на этот раз не захотел повиноваться им, не хотел предпочесть волю их воле Божией, звавшей его к иному подвигу. И вот, около 1338 г., когда ему шел 22-й год от рождения, когда в эту пору возраста жизнь мира для других представляется особенно заманчивою, св. Павел тайно оставляет дом родительский и также тайно удаляется из Москвы.

Куда же пошел св. юноша, оставивший дом отеческий? Водимый рукою Промысла Божия, он достиг некоего Христорождественского монастыря, находившегося на р. Волге и, поселившись здесь, принял иноческое пострижение. Великие подвиги его, его нелицемерное смирение и послушание, его глубокая кротость и иныя иноческие добродетели, отличали от других нового инока так, что окружающие его не знали, чему дивиться в нем, молитве ли непрестанной, посту ли высокому, смирению ли дивному, послушанию ли чрезвычайному?! Но если сподвизавшиеся ему иноки удивлялись высоте нравственной жизни Павла, то последний не был доволен: боголюбивая душа его жаждала еще больших, еще высших подвигов. Он молил Господа, да укажет ему опытного руководителя в духовной жизни, примером и наставлениями, которого он мог бы пользоваться. И не презрел Господь моления раба Своего, и исполнил благое желание сердца его.

В это время в глубине лесов Радонежских, как светлое солнце, сиял своим богоугодным житием преподобный Сергий. Обитель его была в полном смысле великою школою Христовою, в которой воспитывался многочисленный сонм чудных подвижников. Имя св. Сергия было славно повсюду. Многое слышал о нем и преподобный Павел в своем монастыре, где, вследствие своих великих подвигов, он пользовался глубоким уважением не только от братии его, но и от окрестных жителей. Люди славили блаженного Павла, а он, смиренный, искренно считая себя недостойным этого почитания человеческого, возжелал бежать от него в пустыню Сергиеву и вверить себя духовному водительству сего великого отца иночествующих.

Достигнув обители Пресв. Троицы, с глубоким смирением принял блаженный Павел к ногам Великого Сергия, прося его о принятии в число его учеников. Св. Сергий исполнил его просьбу, и Павел остался в Радонежской обители. Преподобный Сергий зорко следил за развитием духовной внутренней жизни в новопришедшем брате. А пред Павлом раскрывалась картина иноческого подвижничества во всем его развитии, высоте и святости, – картина самая широкая и разнообразная, самая живая и увлекательная: один для наибольшего умерщвления плоти налагал на себя строгий пост и заключался в затворе, другой изнурял плоть свою трудами и всенощными бдениями, третий носил тяжелые вериги и острую власяницу. С умилением взирал Павел на эти подвиги учеников Сергиевых и быстро сам восходил от одного подвига к другому. Пройдя под руководством препод. Сергия монастырские послушания от поварни до трапезы, и научившись совершенному отречению от своей воли, Павел стяжал дар слез, так что они непрерывно струились из очей его. Восходя но ступеням духовной жизни все выше и выше, он возжелал совершеннейшего безмолвия и поведал о своем желании Сергию. Уже одна мысль оставить общество людей и заключить себя в тесной келлии, и при том не на дни и недели, а на целые даже годы, – есть уже некоторым образом подвиг великий и трудный; но что сказать о действительном осуществлении сей мысли? Обрекать себя на подобные деяния и достигать цели могут одни только избранные Божии. Таковым был и блаженный Павел.

Получив благословение преподобного Сергия, Павел затворился в келлии в окрестностях лавры, и целым 15 лет ни для кого не открывались двери ее. Дивное для души озарение бывает в безмолвной жизни, – там, где нет никаких разговоров, кроме беседы с Богом, и нет иных помышлений, как только о Боге. Труд и подвиги его затворнического делания знает только Господь, Которому он служил день и ночь. Когда же преподобный Павел окончил подвиг своего затворничества и открыл двери своей келлии, уже недолго оставался он в обители Сергиевой; слава человеческая, молва о его великом подвиге, почитание от людей, стали невыносимы смиренному подвижнику. И вот он молит св. Сергия благословить его удалиться из обители его и избрать местом своего подвига какую-либо пустыню, какую Господь ему укажет. Угодники Божии, вполне понимая один другого, не могли не предощущать того небесного звания, по которому каждый из них уготовлялся на дела великие, к славе Божией и ко спасению людей. Великий Сергий видел, что ученика его Павла влечет к уединению небесное звание и, напутствуя его на новый род жизни, вручил ему в благословение медный литой крест, как непобедимое оружие против врагов видимых и невидимых.

Итак, преподобный Павел оставил обитель Сергиеву и, вверив себя водительству Божию, направился к пределам Галичским, где учеником Сергиевым Авраамием Городецко-Чухломским († 20 июня 1375 г.) уже созданы были четыре иноческих обители. Близь одной из них, известной под именем Великой Авраамиевой пустыни, в нынешнем Чухломском уезде, Костромской губернии, поселился было он отшельником, но был изгнан отсюда игуменом и братиею ее; после того пожил он некоторое время вместе с самим преподобным Авраамием в Покровской обители на Городце-Чухломском; далее где-то «у св. Феодора на Низу» и провел около 20 лет па берегу р. Письма, в современном Буйском уезде, вместе с учеником своим Макарием, удалившись отсюда тогда, когда Макарием начато устроение здесь обители. Достиг он наконец непроходимого в то время Комельского леса и, в одной из дебрей его встретив дупло огромной устаревшей липы, поселился в нем, подобно птице, свившей себе гнездо при дереве. Жилище было неудобно, тесно. Страшно подумать и представить себе, что должен был вынести уже преклонный старец в безлюдной пустыне и в такой тесноте, зимою от мороза, летом – от зноя и множества насекомых! Три года прожил преподобный в этом необыкновенном жилище, питаясь травами и кореньями, и оглашая безмолвную пустыню гласом своих теплых молитв и сердечных воздыханий. Жизнь его текла, не тревожимая людьми. Но не здесь суждено было преподобному окончить ее. По некоему тайному извещению он перешел в соседнюю Обнорскую треть и здесь, на правом берегу р. Нурмы, в полугоре, среди дремучего леса, после усердной молитвы водрузил деревянный крест и вслед затем поставил для себя из древесных ветвей малую пустынную кущу, ископав при ней кладезь. В обычных подвигах изумительного поста, бдения и молитвы, сопровождаемых слезами умиления, потекла здесь жизнь раба Христова. Пять дней в неделе ничего не вкушал он, и только в субботу и в день воскресный принимал немного хлеба и воды. И пищею и питием его была непрестанная молитва, которая сделалась для души Преподобного так же необходимою, как дыхание для его тела!

Но если люди не тревожили преподобного Павла в его глубоком уединении, зато бесы вели с ним жестокую брань, стараясь устрашить подвижника различными мечтаниями и явлениями. Доблестный подвижник Христов силою креста и молитв разгонял бесовскую рать. Однажды, выйдя из своей келлии в пустыню и возвращаясь обратно, преподобный видит, что жилище его разрушено до основания. В страхе поспешил он к другу и духовному отцу своему преподобному Сергию Нуромскому, – также одному из учеников и собеседников Богоносного Сергия Радонежского, – жившему от него в четырех верстах. Оградив Павла знамением креста, преподобный Сергий сказал: «Бог нам прибежище и сила (Пс.25:2); или, брат мой Павел, с миром; ты найдешь келлию свою целою». И преподобный Павел возвратясь, действительно нашел свою хижину в том состоянии, в котором оставил ее, уходя в пустыню. В другой раз, наученные диаволом, злые люди напали на преподобного отшельника, связали ему руки и ноги, избили и ограбили все, что было у него в келье; но Бог послал добрых людей, которые развязали страдальца. Велики были труды и подвиги преподобного Павла, тяжки и многочисленны нападения и скорби, перенесенные им и от бесов и от людей; но велики были зато и дары ему духовные! Преподобный Сергий, придя в первый раз в пустыню Павлову, увидел чудную картину: стаи птиц вились около преподобного Павла; иныя из них сидели у него на голове и на плечах, и он кормил их из своих рук; тут же стоял медведь, ожидая пищи от пустынника; лисицы, зайцы и другие животные бегали вокруг, не опасаясь сильнейших и не нападая друг на друга.

Для приобщения Св. Таин преподобный Павел приходил в обитель Сергиеву. В свою очередь и преподобный Сергий часто посещал своего духовного сына в его уединении, удивляясь чудному образу его жизни: тесная духовная дружба связывала обоих св. мужей. Преподобный Павел питал к св. Сергию такое великое уважение, что всегда провожал его до владений его монастыря (более трех четвертей пути), где ныне стоит уединенная часовня на том месте, где святые угодники Божии расставались друг с другом³.

Но и глубокая пустыня не скрыла преподобного Павла от людей: свет благочестивой жизни и великих его подвигов, осиявший темную дебрь, скоро проник сквозь чащу вековых лесов и привлек к нему посетителей-мирян. Они шли сюда с различными расположениями: один – чтобы взглянуть на великого подвижника и попросить себе его св. молитв; другой – являлся с своим горем, в чаянии получить от отшельника духовное утешение; третий – нуждался в его совете и указании в каком-либо важном деле. Просвещенный благодатию ум преподобного Павла сообщал устам его дар премудрости и разума, и удовлетворенными уходили от него случайные посетители. Между ними являлись к нему и такие, которые уже не хотели возвращаться обратно в мир и молили преподобного позволить им оставаться в его пустыне, дабы подражать житию его. Долго не соглашался преподобный на просьбы последних, но потом начал позволять селиться любителям пустынных подвигов невдалеке от его келлии. Таким образом, здесь появилась немногочисленная семья пустынножителей. Сурова была жизнь их и богаты они были только одною нищетою. У них не было даже храма, потому что не имели они ни средств ни архиерейского разрешения на устройство его; Однако чудные знамения предвозвестили будущую славу места сего. Раз ночью, стоя на молитве, преподобный Павел вдруг услышал звон колоколов в лесной дебри за р. Нурмою. Потом звон невидимых колоколов стал повторяться все чаще и чаще: в простые дни слышался звон обыкновенных небольших колоколов, а на праздники – более громкий, и чем выше был праздник, тем торжественнее был и звон. Долго не обращал на это внимания преподобный старец, считая сие мечтанием и вражескими кознями, но одно обстоятельство убедило его в противном. В глубокий вечер Великой субботы преподобный стоял на молитве; вдруг в самую полночь светоносного Воскресения Христова слышит он необыкновенный звон. В окно своей келлии смотрит святый и видит на том месте, где ныне монастырский храм Св. Троицы, сияет необычайный небесный свет. Рассказал он об этом некоторым из братии и те стали просить его в действительности устроить там храм и учредить при нем обитель. Пустыннолюбивый подвижник долго еще не соглашался на это; но слово отходящего к Богу преподобного Сергия Нуромского положило конец его колебаниям. Павел решил исполнить желание сожительствовавших ему сподвижников.

В сопровождении благоговейного инока Алексия, бывшего ранее преподобного Сергия Нуромского († 7 октября 1412 г.), после кончины своего старца, перешедшего к преподобному Павлу, св. угодник Божий оставляет любимую свою пустыню и направляется в давно покинутую им Москву. Вот и престольный город. В ветхом рубище, с лицом изможденным великими подвигами пустыни, преподобный является к митрополиту всероссийскому св. Фотию и, рассказав ему о чудном звоне и о блистании небесного света, просит его благословения на устроение в пустыне храма и основание обители. Общий вид старца не внушил митрополиту доверия к его рассказу. Назвав видение преподобного Павла плодом расстроенного его воображения, митрополит отпустил его неудовлетворенным. – «Не так будет, как говоришь ты, а совершится так, как угодно Пресвятой Троице, избравшей меня орудием к прославлению святейшего Ее Имени», сказал оскорбленный старец, оставляя владычние покои. И действительно, слово пустынножителя сбылось. Ночью, во время всеобщего сна, митрополиту является некая небесная сила и грозно говорит ему: «для чего ты уничижил смиренного отшельника? – это человек святой и избранник Божий, и дело, на начинание которого он просит твоего разрешения, есть дело, указанное ему свыше. Оскорбивши его, ты оскорбил Самого Господа: немедленно исправь свою ошибку». И вот, на утро следующего дня слуги митрополита Фотия разосланы были на поиски за преподобным Павлом и нашли его в одной из московских обителей, стоящим на молитве. Митрополит смиренно просил прощения у вчера им оскорбленного старца; снова подробно расспросил об обстоятельствах чудных знамений, благословил устройство храма и обители, снабдив преподобного нескудной милостынею на сей предмет, посвятил Алексия во игумена будущего монастыря и в знак своего глубокого уважения к добродетельному старцу дал ему свою одежду вместо вретищного пустынного рубища. Отпущенный митрополитом, преподобный Павел вскоре получил его святительскую грамоту, в которой архипастырь поучал иноков добродетельному житию.

Возвратились путники в свою пустыню, и тотчас же раздался звук топора. Иноки приступили к созданию деревянной церкви в честь Св. Троицы, которая и была освящена в 1414 году. Таким образом, основана была обитель на том месте, где преподобный слышал чудный звон и видел блистание небесного света. Установив в основанной им обители строгий устав общежития, преподобный продолжал жить в уединенной отшельнической келлии, приходя в монастырь только на праздники и для приобщения св. Таин. Так текла жизнь великого подвижника, исполненная всех добродетелей. Его очищенному благодатию духовному взору видны были события, совершавшиеся в отдаленных от обители местностях: 6 января 1429 г., заплакав, он сказал ученикам: «в этот день и час безбожные татары сожгли город Кострому и много людей посекли и полонили». Продолжительное время поболев и ни одного слова ропота не произнося среди тяжких страданий, преподобный Павел приблизился к блаженной кончине. 10 января 1429 г. призвав к себе братию, он простился со всеми, умоляя их ходить достойно своего звания, исполнять заповеди Божии и не изменять устава обители: если кто потрудится и потерпит в сем пустынном месте, – говорил он между прочим, – то хотя бы и грешен был, получит от Живоначальной Троицы оставление и милость, только бы не ослабевал в своем подвиге и претерпел до конца. Затем утешив скорбевших и плакавших обетованием молитвенного за них и обитель предстательства пред Св. Троицею, предрекши будущую славу монастыря, преподав всем мир и благословение, и в самую минуту отшествия приобщившись Св. Таин, он мирно почил о Господе, имея от рождения 112 лет, из которых 22 года прожил в доме родителей, 50 – в разных монастырях и пустынях, 40 – по прибытии в Комельский лес и 15 – по основании обители своей.

Св. память преподобного Павла, чтившаяся в обители его и вне ее от самого дня кончины его и чудные знамения и исцеления, истекавшие от гроба его, в 1547 г. побудили московский собор русских архипастырей установить ему особый день празднования – 10 января.

Вот несколько благодарных чудес из посмертной жизни преподобного Павла. В 1558 г. явившись глубокому старцу иноку Ефрему, преподобный сказал ему, что он и два другие брата будут убиты врагами. Так и случилось. Чрез несколько дней казанские татары, внезапно напав на обитель преподобного, сожгли ее, перебили некоторых иноков и в том числе старца Ефрема и двух иноков – Митрофана и Мину (последний по слову преподобного чудесно выздоровел). Много раз преподобный охранял свою обитель от любителей чужой собственности. Однажды, когда воры пришли к воротам монастырским, им представилась глубокая пропасть, из которой исходил пламень. Воры в страхе бежали. Явившись на следующую ночь со вчерашним намерением, они увидали множество народа, вооруженного и охраняющего монастырь. И когда в третий раз они покусились было исполнить свое дерзкое намерение – весь монастырь представился им объятым пламенем. Явившись болящему Иоанну, преподобный ножом, бывшим в руке его, стал резать ему живот; «отче! – возопил к нему больной, – мне хотелось, чтобы ты исцелил меня, а ты изрезал всю утробу мою!» – «Я отнимаю болезнь твою», сказал ему угодник Божий, и болящий мгновенно стал здоровым. – Своим чудесным явлением на бушующей р. Северной Двине преподобный спас 16 человек от неизбежного потопления. Некто Симон, проживавший в Белопесоцком монастыре (близь г. Каширы, Тульской губ.), после пятилетнего расслабления всех членов тела, обратясь с молитвою к преподобному Павлу и дав обещание провести остальную жизнь в его обители, был исцелен; но забыв обещание, не спешил выполнением его, предпочитая остаться в мире и вступить в брак. За это впал он снова в еще более жесточайшую болезнь и, привезенный в обитель Обнорскую, в течение 15 недель или ползал на чреве, или валялся на спине, вопия к Матери Божией и преподобному Павлу о помиловании. Во время ночной молитвы вдруг хижина его озарилась небесным светом, в блистании которого явилась Пресвятая Дева и за Нею старец, с широкою белою бородою – преподобный Павел, державший клобук свой в руках. По предстательству преподобного Богоматерь воздвигла болящего от одра, и он тотчас же почувствовал себя совершенно здоровым... Много и других поразительных чудес совершено преподобным чудотворцем.

В 1546 г., когда копали рвы для фундамента предположенной игуменом Протасием каменной церкви, то обрели шесть неизвестных по имени нетленных тел иноков-подвижников, вероятно ближайших учеников преподобного Павла. Когда же дошли до места, где погребен был сам преподобный, то отступили на сажень в сторону, чтобы не тревожить его; но земля осыпалась, и открывшаяся часть гроба его, лишь на четверть аршина покрытого землею, оказалась совершенно целою и как бы новою. Игумен захотел осмотреть св. мощи преподобного, но явившись Протасию, погруженному в тонкую дремоту, угодник Божий сказал: «зачем ты хочешь смотреть мои мощи? Огонь выйдет из гроба и пожжет вас, если осмелитесь прикоснуться к нему. Вели, скорее заделать его». Так бегавший славы человеческой при жизни, смиренный пустынножитель не восхотел, чтобы и по смерти святыня мощей его явлена была людям. Таков был преподобный Павел Обнорский!

В ночь на 26 августа 1909 г., в храме, где почивает преподобный, от неизвестной причины произошел пожар, жертвою которого сделались и св. престолы, и иконостасы, и прочая святыня и утварь его, и гробница преподобного; словом – все, находившееся здесь, погибло в пламени: не было ли малейшей возможности проникнуть в пылавший храм. Среди неописуемого горя обители, в которое она была повергнута этим величайшим бедствием, как светлый небесный луч среди непроглядной ночи, блеснули для нее чудесно сохранившиеся целыми на пепелище пожарища рельефные серебряные, бывшие на крышке раки, изображения лика и рук преподобного, в то время как вся остальная часть его растопилась.

По всеподданнейшему докладу о бедствии, постигшем обитель, сделанному Его Императорскому Величеству бывшим начальником Вологодской губернии, камергером Двора Его Величества, А. Н. Хвостовым, наш Возлюбленный и воистину Благочестивейший Государь Император Высочайше повелеть соизволил: вместо погибшей в пламени, соорудить новую надгробную раку с сенью для установки над почивающими под спудом св. мощами преподобного Павла на собственный счет и щедроты Их Величеств. И серебряная оксидированная рака, освященная 27 июня 1912 г. и представляющая собою ковчег, с мраморною сенью и бронзовым куполом над ними, имеющими вид царской ставки в древнерусском стиле XV века, сооружены по Высочайше одобренному проекту художника С. И. Вашкова.

Это ли не величайшая милость Господня не только для Павло-Обнорского монастыря, но и для всего севера Русской земли, что Великий Самодержец необъятного царства, отеческим сердцем Своим разделивший скорбь малой обители о постигшем ее несчастий, Своим священным даром восхотел изгладить даже самую тень печального воспоминания о нем, выражая Свое царственное благовнимание к древним святыням нашей родины, под сенью которых созидалась и окрепла она в могущественное государство, и этим сказать Своим верноподданным, что Его отеческому сердцу понятна и близка всякая их истинная скорбь?! И не выразилось ли здесь глубочайшее смирение Боговенчанного Царя_, благоговейно склоняющего Свою Державную Главу пред святынею при жизни своей безвестного отшельника дебрей Комельского леса! Таков Благочестивейший наш Государь Император, великий в своем глубочайшем христианском смирении, и таков молящийся о державе Его преподобный Павел Обнорский!

Так хранит и печется преподобный Павел об обители, возросшей на месте его пустынных подвигов, на земле, некогда орошенной его молитвенными слезами!

Ко гробу св. угодника Божия притекали с своими молитвами и жертвами и русские венценосцы, и архипастыри наши, и простой народ. Приходят и ныне ко гробу его верные чада св. православной Церкви, и у подножия священной раки его слагают свои нужды и скорби, почерпая отсюда благодатные утешения. Да будет же и на нас милость и благословение Господне, молитвами и предстательством добре Ему благоугодившего преподобного и Богоносного Отца нашего Павла Обнорского!

Как светлые, благодатные звезды, сияют свв. Божии угодники в различных пределах Богохранимой Державы Российской, указывая людям путь к небу, к Богу, к вечной радости, ни преполовения своего, ни конца не имущей. И богоугодная жизнь их служит нам, грешным и убогим странникам и пловцам бурного моря житейского, путеводным светильником к общему нашему отечеству небесному. Такова жизнь и труды преподобного отца нашего Сергия, Нуромского чудотворца, пятьсот лет тому назад (7 октября 1412 г.) преставившегося ко Господу.

Немного сведений сохранила нам история о жизни этого кроткого и смиренного угодника Божия; но и то, что мы имеем, с вполне достаточною ясностью убеждает нас в той непреложной истине, что мы странники и пришельцы в земли сей, и что постоянное, вечное житие наше на небесех есть, к которым мы должны стремиться, туда именно возводя душевные и телесные наши очи.

Преподобный отец наш Сергий, вероятно, грек происхождением, благочестно иночествовал на св. горе Афонской, где удостоен был и рукоположения во пресвитера. Слава о преподобном Сергии Радонежском, достигшая и заоблачных высот святогорских, побудила соименного ему афонского подвижника устремиться в Россию и вверить себя духовному водительству великого отца Российского иночества. Не малое время провел афонский постриженник в обители Сергиевой, любимый ее богомудрым основателем и чтимый братиею ее, но искреннее желание совершеннейшего безмолвия побудило блаженного Сергия просить у Радонежского игумена благословения на удаление в пустыню. Напутствованный молитвами великого столпа Российской Церкви, преподобный Сергий, направив стопы свои к северу и переходя из одного места в другое, достиг наконец обширного и дремучего Комельского леса. Остановившись в своем путешествии на левом берегу р. Нурмы, на горе, в непроходимом лесу, долго смотрел св. путник на раскинувшуюся пред его глазами холмистую окрестность, напоминавшую ему далекую и дорогую св. гору Афонскую, и на протекающую среди нее извилистую р. Нурму, и так увлекся красотою этой пустынной местности, что сказал себе: «се – покой мой; зде вселюся», и водрузив св. крест, потом устроив малую часовенку для молитвы и убогую хижину для своего пребывания, начал подвизаться в совершенном безмолвии.

И кто может поведать все уединенные подвиги этой твердой души? кто изочтет его теплые слезы и воздыхания к Богу, его стенания молитвенные и плач сердечный, его бдения и ночи бессонные, продолжительные стояния и падения ниц – на землю пред Господом? Кто сочтет его коленопреклонения и земные поклоны; кто расскажет о его алкании и жажде, о скудости и недостатках во всем, об искушениях от врага пустынных? Однажды, в час полуночный, когда преподобный, по обычаю, воссылал молитвы свои к Богу, полчище бесовское, окружив его, в виде скрежещущих зубами чудовищ, старалось устрашить св. пустынножителя, но, гонимое силою креста Христова и опаляемое пламенем его молитв, исчезло. В другой раз разбойники напали на старца нищего стяжаниями земными, но богатого сокровищами духовными подвижника, и ничего не найдя в его убогой хижине, избив его жестоко, ушли, оставив преподобного едва живым; но молитва веры возвратила ему скорое и совершенное здоровье. В третий раз другие разбойники, напав на его пустынную кущу, были прогнаны силою его молитвы и в ужасе бежали, не причинив старцу никакого вреда. «И пребысть ту блаженный един лета довольна, равноангельную жизнь проводя».·

Молва о подвижнике Божием, уединенно жительствовавшем в дубравах Комельских, собрала к преподобному до 40 человек учеников, и желавших подражать вере и житию его. При помощи их св. старец воздвиг храм Происхождения Древ Честного Креста Господня и, основав общежительную обитель, был добрым пастырем посланного к нему Господом словесного стада. Около этого времени, в четырех верстах от его обители, на берегу той же пустынной Нурмы, воссияло другое благодатное светило – преподобный Павел Обнорский. Услышав о новом пустынножителе, преподобный Сергий пошел посетить его в его пустыне. И чудное зрелище представилось глазам Сергия: стаи птиц вились около Павла; иныя сидели у него на голове и на плечах, и он кормил их из своих рук; здесь же стояли и дикие звери, забывшие на это время свои кровожадные инстинкты и смиренно ожидавшие пищи из рук пустынника. С тех пор тесная духовная дружба соединяла обоих святых подвижников, Павел стал его духовным сыном, приходя в обитель Сергиеву для причащения Св. Таин; в свою очередь и Сергий посещал Павла для духовной беседы в его пустыне, причем последний считал долгом сопровождать своего духовного отца и наставника почти до его монастыря, и там, в виду обители, святые друзья-подвижники расставались до нового свидания. В ознаменование этой духовной связи святых мужей, на месте их прощальных бесед, издревле стоит деревянная часовенка, которую предположено заменять другою, более обширною и благолепною, каменною.

Как солнце склоняется к закату, так преподобный Сергий тихо приблизился к своему исходу, с радостию ожидая часа смерти, как окончания своего долголетнего странствования и успокоения от трудов жизни. Пред кончиною своею св. старец впал в продолжительную болезнь, во время которой пришедшему к нему для прощания преподобному Павлу он заповедал основать обитель на месте его пустынных подвигов, там, где последний видел в ночной темноте светлый небесный луч, озарявший собою то место, где ныне стоит соборный храм Павловой обители, и слышал чудный звон невидимых колоколов. Когда же преподобный Сергий почувствовал приближение своей кончины, он созвал к себе братию, возвестив им, что идет к Богу, просил себе молитв их и прощения благословил всех, убеждая их жить в мире и согласии, строго соблюдая устав общежительный; затем приобщившись Св. Таин, воздел руки горе, творя тайную молитву, оградив себя крестным знамением, крестообразно сложил на груди руки и как бы заснул, тихо и мирно предав Богу чистую и св. свою душу 7 октября 1412 года. Так умирают праведники. При рыданиях братии, останавливавших даже совершаемый чин иноческого погребения, воздан был ему последний христианский долг на земле, и труженическое тело пришельца Афонского упокоилось в земле Вологодской до дня всеобщего воскресения всех человеков, быв погребенным близ воздвигнутого им храма.

Прошло много лет по кончине преподобного Сергия; даже память о нем в обители его стала изглаждаться. Но в это время Господу и угодно было прославить верного своего раба. Благоговейному иноку Никифору в тонком сне является неведомый старец и повелевает ему сказать игумену и братии, чтобы очистили гроб его, потому что не хочет Господь далее оставлять его в небрежении и неизвестности. – «Кто ты?» спросил Никифор старца. – «Я грешный Сергий, бывший начальником сего святого места», отвечал явившийся и указал место, где находится гроб его. Никифор медлил исполнением приказания и, после троекратного явления преподобного, наказанный болезнью за непослушание, поведал всем о бывших ему явлениях. По его указанию нашли под церковною папертью могилу преподобного, поставили над нею раку и положили в нее вновь написанный образ его. Как струи многоводного источника потекли чудеса от гроба преподобного Сергия. В 1584 г. написано было житие его игуменом Глушицкого монастыря Ионою, пользовавшимся записками Павло-Обнорского игумена Протасия, со слов инока Антония, слышавшего рассказы о преподобном Сергии от первого Павловского игумена Алексия, бывшего учеником его. К концу второй половины XVI века преподобный Сергий причислен к лику святых Российской Церкви, хотя память его и ранее праздновалась в обители его служением молебнов. В древнем рукописном житии его записано 104 чуда, совершившиеся при его гробе, и запись их заканчивается 1653 годом. Страдавшие разнообразными болезнями получали полное исцеление у гроба преподобного: слепым возвращалось зрение, немые получали дар слова, расслабленные – крепость членов; но особенно много было исцеленных бесноватых и умоисступленных.

Обитель преподобного Сергия, как монастырь, существовала до 1764 года, когда была обращена в приходский храм, а в самом начале прошедшего XIX столетия здесь сооружен был каменный двухэтажный храм, в нижней части которого, посвященной его имени, под серебряною ракою и резною, деревянною, вызолоченною сенью, в недрах земли почивает преподобный Сергий, Нуромский чудотворец, а у раки стоит его деревянный черный игуменский жезл. Пятьсот лет прошло с того дня, в который преподобный отошел ко Господу, но и теперь, как во дни его жизни, приходят сюда верующие со своими нуждами и скорбями, рассказывают ему о своих бедах и напастях. И слышит их угодник Божий, молится за ищущих его предстательства пред пренебесным Божиим престолом, отирает всякую слезу от очей их и подает им, по вере их, благодатные небесные утешения.

Моли же о нас, Святче Божий, преподобие отче Сергие, Владыку нашего Христа, да твоими молитвами прейдем мы благонадежно стезю нашей земной жизни и благодатию Его достигнем небесного покоя!

Когда преподобный Павел, обходя обители и пустыни, прежде вселения своего в Комельском лесу, остановился в безлюдной местности, на берегу лесной неширокой р. Письмы, в современном Буйском уезде, Костромской губернии (в 25 верстах от г. Буя и в 75 – от г. Костромы), то здесь, в глухом лесу, на крутом правом берегу ее поселился первоначально в совершенном одиночестве. Спустя несколько лет его пребывания здесь пришел к преподобному Павлу в сожительство благоговейный инок Макарий.

Макарий, по преданию, происходил из рода дворян Писемских, и также, как и Павел, был учеником великого Сергия, под кровом его получив не только иноческое воспитание, но и самое пострижение. Те же причины, которые побуждали учеников Сергиевых удаляться из его обители: жажда совершенного безмолвия – побудили и Макария удалиться в родственный ему Галичский край. Здесь, к неизреченной своей радости, Макарий встретил преподобного Павла, который был на много лет и старше его летами и несомненно опытнее в духовной жизни. Макарий с любовию стал верным и послушным учеником Павла. Оба подвижника жили отшельнически и таким образом провели в здешней пустыне около 20 лет. И теперь еще показывают здесь место, где спасали души свои оба свв. отшельника, которое и до ныне известно здесь под именем «старой пустыни преподобного Макария Писемского».

Свет жития свв. подвижников привлек к ним желающих делить с ними труды, подвиги и лишения пустыни. Любобезмолвный Павел, дорожа совершенным уединением, уклонился от всякого руководительства приходящими, возложив эту обязанность на Макария, который, в конце XIV века в версте от своих безмолвных хижин основал иноческую обитель Преображения Господня. Но основание обители послужило причиною разлуки Макария с его духовным наставником – преподобным Павлом, который никак не желал оставлять избранного им отшельничества. Теперь уже самому преподобному Павлу, как некогда над ним самим Сергию, пришлось призывать благословение Божие на Макария и обитель его. Совершив это, Павел удалился в Комельский лес, а Макарий, в качестве игумена, стал управлять основанным им монастырем.

Ученик двух великих светильников нашей церкви – Сергия Радонежского и Павла Обнорского, преподобный Макарий в деле управления обителью водился несомненно их Св. Духом, образ бывая своему стаду всех добродетелей и в этом богоугодном своем подвиге мирно скончавшись в первой половине XV века. В 15 саженях от храма, в котором почивают мощи преподобного Макария, на восток, находится источник чистой, приятной на вкус и никогда не иссякающей воды. Этот источник ископан преподобным Макарием, и паломники, приходящие сюда на поклонение ему, после молебна при раке преподобного, имеют обычай посещать этот источник для утоления жажды и для умовения. Неизвестно когда именно и кем совершилось сопричисление преподобного Макария к лику святых, но ему издревле совершаются молебные пения и, хотя отдельной ему собственно службы не существует, но таковая отправляется ему совокупно с преподобным Павлом Обнорским – 10 января.

В качестве приписной к Павло-Обнорскому монастырю обитель преподобного Макария существовала до начала XVIII столетия, когда прекратила свое существование обращением ее в приходскую церковь.

При раке преподобного Макария хранится черный деревянный игуменский посох его. Из чудес, совершившихся над гробом его, заслуживает особого внимания следующее. Когда в конце XVIII века горела прежняя деревянная церковь, под которою был устроен деревянный сруб над могилою угодника Божия, то на том месте, где находился этот сруб, не только не заметили горящего дерева и угольев, но даже и пеплу; напротив – все это место, как заметили многие, покрыто было необыкновенною росою. После пожара один из суемудрых зрителей чуда захотел вскрыть надгробие и посмотреть, что там. За это он лишился зрения. Подобное наказание постигло другого любопытного, уже в XIX веке. Но приходящие к раке преподобного с верою получают исцеления от различных неисцелимых болезней⁴.

Его же молитвами, Господи, душевные и телесные наша недуги исцели, Человеколюбче, молимтися!

Подвижник и первоначальник Спасо-Нуромской обители преподобный Сергий в 1412 году близился к исходу своему в блаженную вечность. Для прощания и беседы последней с своим духовным отцом явился к нему великий отшельник преподобный Павел Обнорский, поведавший отходящему ко Господу старцу о слышании им звона невидимых колоколов и о видении чудного небесного света. Блаженный Сергий принял это за указание Промысла и в духе пророческом предсказал своему другу, что на том месте соорудится иноческая обитель с храмом Св. Троицы, и что многие спасутся в ней. Преподобный советовал Павлу немедленно приступить к созданию ее, но пустынник отвечал, что хотя и братия просили его о том же, однако он находит для себя более полезным уединение, не чувствует в себе способности к управлению общежитием и считает себя недостойным быть руководителем других. Тогда блаженный Сергий, зная, что только крайнее смирение побуждает пустынника отказываться от принятия на себя устройства обители и от управления братиею, благословил Павла, по кончине своей, взять себе в помощники постриженника и ученика своего Алексия и тем отнял у него всякий предлог к новым отказам. Так блаженный Сергий, даже приближаясь к смерти, заботился о пользе и о спасении других и в ущерб собственной обители отдавал пустыннику лучшего из своих учеников, желая дать иночествующим опытного и мудрого руководителя. Одно то, что преподобный Сергий распорядился самолично дальнейшею участию ученика своего, не спросив его даже о его собственном желании, показывает какой высокой степени св. послушания достиг Алексий под руководством преподобного Сергия, послушания, не ищущего своих си, но яже ближнего своего.

7 октября 1412 года преподобный Сергий отошел ко Господу. Омочив горячими слезами свежую могилу незабвенного своего отца и наставника, послушливый инок Алексий всецело вверил себя в распоряжение преподобного Павла. Очевидно обладавший далеко недюжинными хозяйственно-строительными способностями, он был незаменимым сотрудником для своего нового старца – св. пустынножителя, не желавшего ради внешних попечений жертвовать любимым и вожделенным ему безмолвием. Весь 1413 г. прошел в подготовительных работах по устройству будущей обители, а с началом 1414 г. преподобный Павел в сопровождении ученика своего Алексия отправился к св. Фотию за благословением на создание храма и учреждение обители. Не подлежит ни малейшему сомнению, что Обнорские путники по дороге к Москве посетили и великую Троицкую обитель, где с 1392 г. почивал богоносный авва Сергий. Здесь еще как бы всюду и во всем носился и отпечатлевался св. дух его; здесь еще жили ближайшие и любимейшие ученики его – наследники его великих благодатных дарований, и в самой обители игуменствовал чадо, его духа – преподобный Никон. Говорить ли как пламенна была молитва Обнорских пустынножителей на гробе Великого Отца Российского иночества; следует ли упоминать о том, что Алексий, подобно мудрой и трудолюбивой пчеле, внимательно присматривался ко внутренней жизни славной Троицкой обители, что в сладость беседовал с учениками Сергиевыми о нем самом, почерпая глубокие уроки из опыта их духовной жизни?! Когда путники достигли первопрестольного града, когда явились пред лицом св. Фотия, мы знаем уже что произошло. Желая загладить свой нелюбезный первый прием и при втором приеме преподавая преподобному Павлу архипастырское благословение на создание храма и устройство общежития, учительный владыка долго беседовал с ними, наставляя от божественного писания, каков должен быть пастырь душ человеческих и наставник их на путь спасения. Внимательно слушал инок Алексий святительское поучение, слагая глаголы его в сердце своем. И так как Павел, по своему глубокому смирению, отказался принять на себя сан священства, то владыка посвятил во пресвитера для устрояемой обители Алексия, поставив его и игуменом ее. Не искал Алексий священных степеней, не стремился к ним, и если принял на себя это достоинство, то этим исполнил только долг того же св. послушания, которое переселило его из обители Сергиевой в пустыню Павлову.

По возвращении путников в свою пустыню, немедленно же день от дня умножавшаяся братия ее, освятив начинание дела усердною молитвою ко Господу и Пречистой Богородице о благоуспешном окончании его, приступили к построению храма в честь и славу Живоначальной Троицы и при нем монастыря. Преобразование своего скитского братства на степень общежительной обители по уставу Преподобных Отцев иночества: Василия, Пахомия и Феодосия Великих – требовало глубокой мудрости и многолетнего подвижнического опыта от руководителя его. Внешние попечения по этому делу возложены были св. старцем на игумена Алексия; но сам он, стоявший уже неизмеримо выше всяких земных попечений, оставил за собою право духовного руководства своею пустынною дружиною, в котором ему, впрочем, деятельно помогал и игумен Алексий, под окормлением преподобного Павла восходивший от силы в силу по ступеням духовной жизни. Получив св. антиминс и благословение святителя Фотия с грамотою, братия Павловой пустыни вместе с богоносным основателем своим имела величайшую духовную радость присутствовать при освящении созданного их руками храма во славу Живоначальной Троицы. Священнодействие это совершилось в 1414 г. священнослужением игумена Алексия; несомненно, что и ближайшие соседи их – иноки Спасской Сергиевой обители – разделили духовное торжество ближайших сподвижников своих. И вот с того времени, в течение целых пяти веков, в этой некогда безлюдной дебри непрерывно совершается спасительное богослужение и, как кадило благовонное, возносятся иноческие молитвы о мире всего мира, о благостоянии св. Божиих церквей, о спасении живущих на земле и блаженном упокоении в горних обителях Отца Небесного отшедших от жизни сей братий наших о Христе. И если бы духовным очам нашим дана была возможность хотя на краткое мгновение увидеть весь тот многочисленный сонм великих подвижников-иноков и бесчисленный лик ниц здесь повергавшихся пред святынею дома Божия, мы узнали бы в них многих чад Церкви торжествующей, небесной, которые, убелив ризы души своей в пречистой крови Агнца Божия, с Ним ликуют ныне на небесах, и между которыми первенствующее место занимает собою преподобный отец наш Павел. Но великая заслуга игумена Алексия заключается здесь в том, что он предначал и долгое время единолично совершал здесь богослужение, тайнодейственно закалая Агнца Божия, за мирский живот и спасение заклатися благоизволившего, освящая себя вкушением Пречистых Тела и Крови Его и преподавая их верующим.

В течение целых 15-ти лет игумену Алексию суждено было делить с преподобным Павлом труды и заботы по благоустроению обители. Будучи духовным отцом преподобного, Алексий в то же время был и самым послушливейшим учеником его, беззаветно подчинившим волю и разсуждение свое воле своего св. старца. Алексию же пришлось напутствовать Павла спасительными Таинствами Св. Церкви и в жизнь будущего века и предать тело его честному погребению. Напитанный млеком учений двух преподобных своих наставников, Сергия и Павла, соприкасавшийся с великими светильниками Церкви Российской – св. Фотием и преподобным Никоном Радонежским, блаженный Алексий и сам был великим подвижником благочестия. На нем почил дух отцев его. И как ни досточестно было дело внешнего благоустроения обители, которому приснопамятный игумен прилежал со тщанием, но не в этом только выражалась главнейшая его деятельность, конечною целью которой являлась пламенная забота о духовном преуспеянии чад своей паствы, которых он всех без исключения желал привести ко Христу в Его блаженное царство. Назидая братию примером собственной подвижнической жизни, Алексий назидал их и словом учения, рассказывая им о жизни и подвигах преподобных Сергия и Павла, и только благодаря этим рассказам его мы имеем житие первого из них. По отношению же ко второму духовному наставнику своему – преподобному Павлу, Алексий явился послушником его воли и по блаженном его успении, храня свято и оберегая ненарушимо все те заповеди и уставоположения, которые Павел преподал своей обители. В подвигах богоугождения приблизился Алексий ко вратам вечности спустя несколько лет по кончине преподобного Павла и с упованием на безмерное Божие милосердие предал дух свой в руце Божии, с точностью и неизвестно в каком именно году. Верный ученик возлег на вечный покой вкупе с своим св. учителем, погребенный близ гроба его. Память первого своего настоятеля обитель Павлова с благодарным к нему чувством хранила во все времена своего существования: в сгоревшем в 1909 году древнем обительском синодике он записан был следующим образом: «преподобного отца нашего игумена Алексия» как не записывался ни один из последующих настоятелей-игуменов здешних. Один этот факт с достаточною ясностью и вразумительностью свидетельствует, что Павлова обитель с любовию и благоговением воспоминала имя приснопамятного своего игумена.

Блаженно, приснопамятно отче Алексие, взем на рамена своя благий ярем Господень, путем преподобных Отец Сергия и Павла последовал еси, достигнув пространства и широты небесной. Моли и о нас благость Господню, да исправит и наша стопы к деланию заповедей Его!

Преподобный Иннокентий, сын боярина Охлебинина и родственник князей Хворостининых, иноческое воспитание и пострижение получил в великой обители преподобного Кирилла Белоезерского, где любовию о Господе привязался к подвизавшемуся здесь иноку Нилу Майкову, впоследствии преподобному Сорскому, первоначальнику скитского жития в России. Руководимый им, Иннокентий вместе с своим наставником продолжительное время странствовал по Востоку и несколько лет прожил на Афоне, изучая иноческую жизнь, так сказать, у самых первоисточников ее. Возвратившись обратно в Россию и в Белоезерскую обитель, Нил и Иннокентий предпочли удалиться на болотистую Сорку, где первым из них и был основан первый в России скит. В течение многих лет руководимый Нилом, Иннокентий созрел для того, чтобы быть наставником других. – «Иди на Нурму, сказал ему преподобный Нил:·Бог тя имать прославити тамо и твоя обитель будет обща (общежитие), а моя пустыня будет как при животе моем, такожде и по смерти моей, и братия по единому имут жити в кельях своих».

Как ни прискорбно и неожиданно было старческое веление, но как сын послушания, Иннокентий беспрекословно повиновался ему, и, придя в Комельский лес, без сомнения посетил уже существовавшие здесь обители: Сильвестрову, Сергиеву и Павлову. В 1491 г., когда он пришел сюда, в обители Павловой еще во всей чистоте и неприкосновенности жил дух ее преподобного первоначальника, что отчасти и побудило Иннокентия и поселиться в 12-ти верстном от нее расстоянии на речке Еде. Для причащения Св. Таин и для духовных собеседований с жившими в Павловой обители старцами Иннокентий многократно посещал ее. Когда к уединенной куще его собрались любители пустыни, преподобный создал церковь Св. Предтечи и положил начало общежительному Преображенскому монастырю.

Верный сын и наследник духовных дарований нестяжательного преподобного отца своего Нила, преподобный Иннокентий мало заботился о внешнем благоустройстве основанной им обители, не выпрашивая ни у кого ни сел, ни вкладов, и обращая особое внимание на духовное делание своих учеников. Он собственною жизнию подавал пример братии и, как духовно просвещенный человек своего времени и глубокий знаток отеческих писаний, подобно учителю своему Нилу, любил назидать братию преимущественно их богомудрыми изречениями «Если пожелаете научиться евангельскому житию, говорил он, не доверяйтесь учителю неискусному и особенно страстному, чтобы он вместо евангельского не научил вас дьявольскому житию. Молитесь слезно, чтобы Бог послал вам наставника бесстрастного и святого. Вникайте и сами в Божественные Писания и писания свв. отец. Это должно служить вам всегда поверкою наставлений учителя и собственной вашей жизни. Согласующееся с Писанием усвояйте себе и содержите в уме, а ложное и чуждое ему старайтесь отгонять от себя, чтобы не прельститься (Симеон Новый Богослов). Когда случится вам встретиться с человеком, который, желая поспорить, вступит с вами в борьбу против истины и очевидности, не спорьте с ним и уклонитесь от него, как от окаменевшего умом, ибо как дрянная вода делает негодными самые лучшие вина, так и злые беседы растлевают людей добродетельных и в нравах и в жизни (Антоний Великий). Много образцов молитвы, отличных один от другого, но ни один из них не вреден, кроме такого, который не есть молитва, а делание сатанинское. Несовершенна молитва без мысленного призывания. Безмолвно же вопиющую мысль услышит Господь (Марк Подвижник). Как дерево крепкое, глубоко впустившее корни в землю и обхватившее недра ее, противостоит всякому порыву ветра, – так точно и молитва, исходящая из недр души и имеющая корень в глубине ее, остается крепкою и неослабною и не колеблется, хотя бы приступили бесчисленные помыслы и все полчище дьявола. А молитва, исходящая только из уст и с языка, но не из глубины души, не может даже взойти к Богу по беспечности молящагося: уста его издают звук, но сердце пусто и ум не занят (И. Златоуст). Душа сама по себе нежна и восприимчива, но как вода замерзает от холода, так и она от греха и беспечности отвердевает и делается камнем. Потому-то нужно много тепла, чтобы размягчить затверделость ее, – а это преимущественно делает молитва. Итак, когда приступаете к молитве, то заботьтесь не о том только, чтобы получить просимое, но чтобы во время самой молитвы сделать душу более мягкою и лучшею, так как молитва и это производит».

Тридцать лет подвизался преподобный Иннокентий на Еде. Достигнув маститой старости, предчувствуя близость своей кончины и не довольствуясь личными наставлениями, преподобный оставил в своем духовном завещании письменное наставление братии, чтобы оно могло служить им руководством и после смерти. – «Се яз убогий инок Иннокентий написал есмя сий завет, аще кому повелит Бог жити в пустыни нашей. Прежде всех о сем молю вас, Господа ради, поминайте мене грешного во святых молитвах своих. Аз вам отцем и братиям нашим зельне челом бию. Сие же завещаваю, еже бы промежду вами брани никоторыя не было, но любовь, яже о Христе, и мир духовный посреде вас. А юных и безбрадых иноков не принимайте и не постригати зде таковых; А мирских юнаков безбрадых на служение не держати. А женска полу всяческих в нашу пустыню не входно, ниже безсловесных скотов коих женска пола не быти у них. Пиянственного пития отнюд не подобает держати нам. А еже како пребывати в пустыни нашей молитве во веки и како питатися и когда подобает исходити потребы ради в благословенно время на рукоделие и о прочем, сия вся вчинена суть в писание господина и учителя моего отца Нила, и яже написана в сей книзе. Сего ради аз вскоре претекох и в кратце написах, понеже тамо обрящеши вся, яже благоугодна суть Богови».

Сохранилось описание внешнего вида преподобного Иннокентия, имевшего рост средний и нераздвоившуюся с легкою сединою бороду. 19 марта 1521 г. преподобный преставился ко Господу. Св. мощи его почивают под спудом в древней Благовещенской церкви, заменившей монастырь, упраздненный в 1764 году. В 1538 г. казанские татары нечаянно напали на Иннокентиеву пустыню, сожгли церковь и кельи, трех старцев учеников преподобного и многих пустынников убили, других взяли в плен и только некоторые спаслись бегством, хотя монастырь, впрочем, вскоре был восстановлен.

Преподобие отче Иннокентие! Ты всю земную твою жизнь душевныя и телесныя очи твои возводил к небесному оному прекрасному Иерусалиму. Просвети и наши мысли и сердце, да последуем спасительному и достохвальному примеру твоему!

Среди многочисленного сонма свв. подвижников Вологодской страны преподобный Корнилий Комельский занимает одно из первых и самых видных мест, как по строгости жизни, по трудности и высоте своих подвигов, так и по тому огромному влиянию, которое он имел на современников, особенно на иноков: он воспитал множество святых учеников, бывших в свою очередь впоследствии основателями монастырей и распространивших в них его устав – единственный письменный памятник, дошедший: до нас из трудов Вологодских чудотворцев. Разбойнический притон в Комельском лесу, обращенный Корнилием в иноческую обитель, долго служил колыбелью и рассадником иночества и много способствовал утверждению веры и гражданственности в окрестности.

Родиной преподобного был Ростов Великий, славная колыбель многих великих мужей Русской церкви. Родители его были люди «благочестивые – Феодор и Варвара, происходившие из весьма знатного рода бояр Крюковых. Дом их процветал, богатством и славою «паче всех во граде Ростове», Отец преподобного известен был и самому «Державному всея России», именем которого ему и повелено было переселиться в царствующий град Москву, где он, вместе с братом своим Лукианом, служил при дворе великой княгини Марии Иоанновны, супруги Василия Васильевича Темного. Вместе с родителями переселился в Москву и отрок Корнилий. Но не к славе и почестям направлены были все помыслы и стремления юного Корнилия, а к иночеству и жизни подвижнической. Когда дядя его Лукиан, достигнув преклонных лет, в монастыре преподобного Кирилла Белоезерского принял иноческое пострижение, его примеру последовал и Корнилий. Двадцати лет от роду он уже принял ангельский образ в Белоезерской обители, начал свои иноческие подвиги под руководством опытного в духовной жизни старца Геннадия. Тяжкими работами он удручал свое тело: «кто бо не знает Кирилловские хлебни»? вопрошает его древний жизнеописатель. И возложил на себя вериги железные. В свободное время подвижник во множестве переписывал священные книги, остававшиеся на долгое время в монастырских храмах свидетелями его подвижничества.

Недолго, однако, оставался Корнилий в обители своего пострижения. Оставив ее, подвижник «вдал себя странничеству» и предпринял путешествие по многим другим монастырям и пустыням, чтобы воспользоваться наставлениями мужей опытных в духовной жизни. Посетив много обителей, преподобный прибыл в Великий Новгород и немалое время провел там у мудрого и учительного архиепископа Геннадия, известного борца за православие и обличителя ереси жидовствующих. Святитель, видя благочестие подвижника, полюбил его, хотел удержать при себе и рукоположить в сан пресвитера, но Корнилий по смирению своему уклонился от такой великой чести и, испросив благословение архиепископа, удалился в пустыню близ Новгорода. Сюда святитель посылал ему все потребное для жизни, часто призывал его к себе «беседы ради духовной» и однажды сам посетил его. Стоустая молва стала разглашать о подвигах преподобного и к нему стало стекаться много народа, нарушая его безмолвие. Это тяжко показалось любителю безмолвия, и он удалился из Новгородских пределов в Тверские, ища для себя нового уединения. Там он поселился в дремучих лесах Савватиевой пустыни. Но и здесь убежище его было скоро открыто. Так он странствовал и еще по многим пустыням; пытаясь найти себе уединение, но каждое место его поселения не укрывалось от людского взора. Наконец, в 1497 году он пришел в Комельский лес, который тогда был непроходим; посетил Сергиеву и Павлову обители, где останавливался для отдохновения и молитвы. Простившись с последнею и отойдя от нее на девять верст, невдалеке от дороги нашел он хижину, принадлежавшую разбойникам, и поселился в ней. Вот чем было тогда место славной впоследствии обители! Разбойники вступились за свое жилище и несколько раз пытались нападать на подвижника. Однажды они ограбили его келлию, не найдя, впрочем, в ней ничего, кроме книг, которые и взяли с собою. Но проблуждав всю ночь, они на утро снова очутились близ келлии святого, пришли к нему и, возвратив похищенное, удалились, оставив святому и свое обиталище.

Много трудов и опасностей пришлось испытать святому в устройстве нового своего жилища. Один раз он пришел в свою келлию, едва дыша, избитый разбойниками; в другой раз обрушилось на него дерево, от удара которого он страдал целые три месяца. Оправившись от болезни, он однажды упал с крутизны и разбился более прежнего, едва избежал смерти. Потом, еще раз привели его едва живаго, с большою язвою на голове от дерева, упавшего на него. Кроме этого, много приходилось ему терпеть от людской клеветы и злословия, которые доходили до самого Великого Князя. Всем напастям святый противополагал одно оружие – терпение. Впрочем, не одни наветы, но и добрая слава о подвигах святого доходила до Великого Князя, и он почитал его как угодника Божия.

Святой полюбил избранное им место и вознамерился создать здесь св. обитель. Теперь он уже не отказывал в приеме тем, которые хотели подвизаться вместе с ним, и пустыня его скоро наполнилась иноками. Святой построил небольшую деревянную церковь, которая по благословению митрополита Симона освящена была в 1501 году, в честь Введения Пресвятой Богородицы, а сам он 1 февраля того же года рукоположен был в сан пресвитера и сделался игуменом основанной им обители⁷.

С течением времени вокруг преподобного собралось много братии, так что первоначально устроенная церковь оказалась уже тесною. Это побудило преподобного озаботиться устройством большого храма. Под руководством Святого опять закипела работа, в которой принимал участие каждый из братии, по мере своих сил и способностей: «овому художество к возграждению стен церковных, другим же мудрость писати образа святых икон, инем же резати честные кресты, другим же писати книги». Таким образом, «трудами блаженных ученик Святого, паче же постом и слезами создана бысть церковь превелика; украсиша ю благолепне, яко невесту предобру, образы святых икон и книгами». Новосозданная церковь освящена была в 1515 году, по благословению митрополита Варлаама.

По освящении церкви, преподобный назначил чреды священнослужения братии, назначил экклесиарха и ввел порядок и чин богослужения, какой содержится в больших лаврах. При братской трапезе он создал еще церковь в честь Святого Антония Великого, первоначальника жизни отшельнической. Потом построил келлии для братии, затем, внутри монастыря больницу и поварню, вне обители – богадельню «странным и нищим на покой».

Так устроена была одна из замечательных северных обителей, превратившаяся еще при жизни самого основателя в «большую лавру», в которой уже подвизалось тогда более девяноста иноков. Народная любовь к подвижнику росла с каждым днем. Множество людей приходило к нему, желая помолиться в его обители, принять благословение, получить духовное наставление и утешение св. старца. Он никому не отказывал, всех принимал с любовию. Особенно заботился он о людях бедных, несчастных и обездоленных. Для нищих всегда открыты были монастырские сокровищницы. Однажды в храмовой праздник роздана была вся монастырская казна, так что более подавать было уже нечего. В это время получена была в монастыре милостыня от Великого Князя Василия Иоанновича – двадцать один рубль, и те немедленно были розданы. В другой раз великий голод свирепствовал в Вологодской стране. Монастырь постоянно наполнялся толпами голодных. Дело дошло даже до того, что матери повергали пред вратами монастырскими своих детей. Святой благотворил всем несчастным, питал всех голодных.

За подвиги любви он был утешен видением. Вечером, в праздник святого Антония, когда, после соборной службы и обычного правила, присел он немного отдохнуть в своей келлии, в тонком сне предстал ему сам великий отшельник Египетский и велел за собою следовать. Святолепный старец вывел его на пространное поле, на котором грудами лежали просфоры и калачи, и сказал: «вот твое подаяние нищим, собери его в полы одежды»; и когда стал собирать, от избытка посыпались они из полы. Тут он проснулся и, с радостными слезами, подивился видению; посему заповедал, при жизни своей и после смерти, не оставлять щедрого подаяния нищим.

Устроив порядок своей обители, святый тщательно следил за ее жизнию: сам обходил всех труждающихся на поле и на нивах. Подобно преподобному Сергию св. старец имел обычай обходить глубоким вечером братские келлии. Если он слышал здесь тихую молитву или псалмопение, незамеченным уходил дальше. Если не слышал празднословие и занятие не на пользу души, давал знать о своем присутствии легким ударом в келейное оконце. После, на общих собраниях, делая поучение братии, он изобличал беспорядки иноческой жизни, не называя по имени их допустивших.

С течением времени, устрояя внутреннюю жизнь обители, преподобный написал для братии «устав иноческого жития». Чтобы внушить уважение братии к этому уставу, главное правило которого состояло в неуклонном исполнении важнейшего из иноческих обетов – обета послушания, он дал братии разительный урок в следующем обстоятельстве. Один брат, старший над пекарями, испек много хлебов, не испросив дозволения настоятеля, как этого требовал монастырский устав. Узнав об этом, св. старец велел все испеченные хлебы бросить на большой дороге, а хлебов было два воза.

Строгость преподобного в исполнении требований иноческого устава создала много недовольных им среди братии и слуг монастырских. Нашлись злые люди, которые решились даже покуситься на жизнь св. старца. Это были два брата – нарядчики рабочих. Несколько раз они скрывались под мостом через реку Нурму, подстерегая святого, чтобы исполнить свой злой умысел; но каждый раз им представлялось, что преподобный идет не один, и они боялись исполнять свое злое дело, так что, наконец, мучимые совестию, они решились исповедать пред игуменом грех свой. Незлобивый старец простил им.

Подобного рода нестроения иноческой жизни были причиною нового удаления святого в вожделенное ему безмолвие. Напрасно братия умоляла его остаться в обители; он был непреклонен. В утешение братии сказал он, что хотя и расстается с ними телесно, но душею всегда с ними будет. Он созвал к себе братию, избрал для управления обителью двенадцать учеников своих и просил отпустить его. Взяв с собою несколько из братий, преподобный удалился с ними верст за семьдесят от своей обители и поселился, в Костромских пределах, в глухой пустыне, на берегу Сурского озера. Оставленная им в обители братия, чувствуя для себя всю тяжесть своей разлуки с ним, на общем совете решила просить старца о возращении, но преподобный отказался возвратиться

Той зимой (1529 рода) Великий Князь Василий Иоаннович с княгинею предприняли путешествие в обитель Кирилла Белоезерского «молити Господа, Бога, во еже дароватися им чадородию в наследие роду самодержавства их». Проездом Великий Князь заезжал и в Корнилиев монастырь и служил здесь молебен. Узнав об удалении старца, он спросил братию: «коея ради вины Корнилий отыде в пустыню?» – «Любве ради Христовы» – отвечала братия и просила Государя «понудить» отца своего возвратиться к ним. Исполняя эту просьбу, Князь послал двоих слуг к старцу Корнилию, повелевая ему явиться в свою обитель и здесь ждать своего возвращения. Сам же дал «братии милостыню довольну и учредив брашны» продолжал путь свой.

На возвратном пути к Вологде, Великий Князь встречен был старцем Корнилием и «радовашеся вельми о пришествии старца, почте его, беседова с ним, и моли его о сем, да молит Господа Бога во еже дароватися ему чадородию в наследие роду и отпусти его в монастырь». Возвращаясь в Москву, в Корнилиеве монастыре Князь снова встретился со старцем и велел ему «пребывати в монастыре». Но он, указывая на свою старость и немощь, молил Великого Князя «да отпустит его в пустыню плакатися, грехов своих». Князь, «ведый добродетельное и трудолюбивое житие его, положи на воли его».

Корнилий удалился в пустыню. Но и на этот раз он не нашел здесь желанного безмолвия; к нему опять стала стекаться братия. Преподобный устроил келлии и отправился в Москву, чтобы испросить у Государя и митрополита разрешение на устройство нового храма. Около этого времени Бог даровал Великому Князю сына, нареченного Иоанном. Исполненный великой радости, Государь осыпал блаженного своими щедротами, часто «призывал его к себе и посылал ему потребное на дом». На просьбу́ же старца основать в пустыри церковь, Князь ответил решительным отказом: «помяну моление и слезы братий, иже, моляху его в монастыри – понудити отца их Корнилия пребывати с ними, и сего ради не повеле ему в пустыни церкви созидати, но понуждаше и с прилежанием дабы был в прежних своих трудах в своем монастыри со учениками своими». Приказание Князя и отказ его в просьбе показались тяжкими св. старцу; он, скрылся в Сергиев монастырь. Настал праздник Богоявления и сам Великий Князь ^:прибыл на богомолье в Сергиеву обитель. Встретив здесь Корнилия, Князь опять «принуждал святого, с великим прилежанием идти в свой монастырь». Старец не смел более противиться воле государя. Обрадованный этим, Государь сказал святому: «отче, я слышал, что в том монастыре, нет сел и деревень; но проси, что нужно тебе, и я дам». Старец не восхотел благ мира сего от которых давно уже добровольна отрекся, но только просил Князя дать монастырю, немного земли с лесом, чтобы иноки могли есть «от поту лица своего хлеб свой». Князь охотно исполнил просьбу старца и, приняв благословение, с миром отпустил подвижника, прося его: «моли, Бога о нашем здравии».

Велика была радость Комельской обители при встрече ее основателя. Братия встретила его, как ангела Божия, с крестами и иконами: «овии от них руце его лобызаху, овии ногам касахуся, инии ризам». Игумен Кассиан, избранный в его отсутствие, сложил свою власть, оставаясь в послушании у своего учителя. – В своем монастыре преподобный снова принялся за обычные труды, «лес секий и нивы насевая». Один брат, по имени Закхей, жаловался на скудость своей одежды и просил новой. Старец отдал ему свою одежду, а сам долго ходил в вязаной лыком одежде Закхея. Все это более и более удручало св. старца и заставляло его сильнее чувствовать давно уже наступившую старость. Видя приближение кончины и ослабление своих сил, святой решил провести остаток дней своих в затворе, сделав прощальное поучение братии, он удалился в обитель своего пострижения и затворился в келлии. Но оставленная им братия не могла жить без своего учителя. Опять прибыли к преподобному посланные из среды ее пять старцев с просьбою, чтобы он не оставил их сирыми, но возвратился безмолствовать в свою обитель. Старец сначала не уступал просьбе. Когда же к Комельским старцам присоединились игумен и братия Кирилловские, в свою очередь прося его утешить братию чтобы не разошлись от скорби, блаженный решил снова возвратиться в свою обитель, только предварительно велел там избрать другого игумена. Его спросили, кого он хочет видеть своим преемником? Он назвал Лаврентия. Лаврентий был поставлен игуменом, а возвратившийся старец затворился в келлии на совершенное безмолвие.

Но и еще раз старцу суждено было покинуть свою обитель. Под конец его жизни, в 1536 году, казанские татары, производя опустошение русских городов и селений, достигли Вологодских пределов. Жители в страхе разбежались; опустели и обители, которых также не щадила рука неверных. Когда слух об этом несчастий дошел до старца Корнилия, он сказал; «сотворим человеческое, бежим и мы, чтобы не явилась гордость или тщеславие. Не добро самим вдаваться в беду. Всемогущий Христос Сам бежал в Египет от Ирода, да научатся и другие не вдаваться в напасти. Подвижник вместе с братиею удалился в Белозерские пределы на Ухтому. Но рука вражия не коснулась обители.

Вскоре после возвращения преподобный почувствовал совершенное изнеможение своих сил и близость кончины. На четвертой неделе после Пасхи больной велел вести себя в церковь к божественной литургии, чтобы в последний раз причаститься Св. Таин. На другой день св. старец, простившись с братиею, велел читать акафист Спасителю и Божией Матери и тихо предал свой дух Богу, 1537 года 19 мая, 84 лет от роду, после 41 года подвижнической жизни в Комельской пустыни.

В, обители, кроме св. мощей преподобного Корнилия, почивающих под спудом, хранится часть власяницы и его фелонь, сшитая из шелковой материи с камчатным красным оплечьем; она ветха и покрыта заплатами. – Великий подвижник примером своей жизни и духовным руководством воспитал много мужей высокой духовной жизни, из которых многие сами сделались основателями монастырей и прославились святостью жизни. Таковы блаженные: Кирилл Новозерский, Геннадий Любинский, Иродион Илоезерский, Адриан Пошехонский, Филипп Ирапский, Даниил Шушгорский, Зосима Ворбозомский и многие другие. Все были его учениками и постриженниками его обители, которые все несомненно бывали в Павловой обители и молились у гроба ее преподобного первоначальника.

Преподобне авво Корнилие! С многочисленным ликом святых учеников твоих пролей о нас теплую молитву твою, к Владыце нашему, да твоим предстательством не лишении будем и мы Его милосердия!

В первой половине XVI века в среде братства Павло-Обнорского монастыря, спасался инок Логгин. Он прибыл в монастырь в молодых годах, прошел длинный ряд послушаний, дожил до старческих седин и приобрел немалую опытность в иноческой жизни, так что все стали смотреть на него, как на старца испытанного, духовного и относиться к нему с особенным уважением. Был у него друг и собеседник в Корнилиеве монастыре инок Симон, уроженец Сольвычегодский, подобно ему старавшийся угодит Богу. Беседуя с Логгином, Симон часто вспоминал свою родину, где, по его словам, было много мест весьма удобных для отшельнической безмолвной жизни. Стремление к отшельнической жизни усиливалось более и более в душе обоих друзей, уже начавших тяготиться многолюдством общежития и возрастающим к себе от иноков почетом и уважением; оттого их мысли чаще и чаще останавливались на жизни уединенной. Для новоначальных иноков монастырское общежитие есть самое лучшее средство к тому, чтобы послушанием братии смирить мирскую гордость, отречением от собственности вырвать из сердца любостяжание, строгим исполнением монастырских правил отстать от мирских привычек и обыкновений; но когда человек пройдет период воспитания иноческого, укрепится в своем подвиге и достигнет своей зрелости, тогда общежитие уже становится для многих менее годным и полезным, как нарушающее тишину уединения и многолюдством своим могущее: подавать поводы к различным соблазнам и искушениям.

Да не увест шуйца твоя, что творит десница (Мф.6:3). Бегать людей советовал монахам Арсений Великий, и почти все великие подвижники стремились всегда в пустыню и^: уединение, боясь как огня мирской славы. И преподобный Кирилл Белоезерский писал к князю Галичскому, желавшему посетить его: «и ты, господине, князь Юрий, не подиви на нас о сем, понеже, господине, и сам ведаешь, каков нам вред приходит от похвалы человеческия, наипаче же, нам страстным. Аще кто, господине, воистину свят и чист сердцем, ино и тем повреждение бывает от тое тяготы; а нам, господине, еще всякой страсти повинным, велика спона души от того». – Потому два друга, не смотря на то, что один из них находился уже в таком возрасте, когда люди обыкновенно ищут покоя и не любят перемен в жизни, оставили свои монастыри и пошли искать себе для жительства такого места, где бы, не развлекаясь ничем, неведомо для людей, всецело посвятить себя на служение Богу. Всего имения и богатства было с собою у Логгина одно только распятие деревянное, которое дали ему в благословение от монастыря. Распятие это сохранилось доныне, на нижнем краю которого вырезано: «Крест Христов Павловы пустыни» и на обороте: «лето 7043» (1535). Спустившись водою от Вологды до Устюга, странники достигли до Сольвычегодска и на некоторое время остановились в тамошнем Борисоглебском монастыре; но жажда пустыни стала здесь томить их еще сильнее и заставила снова отправиться в путь.

Вышедши из города, странники пошли вверх по левому берегу реки Вычегды и дойдя до устья реки Коряжмы, остановились на берегу ее, в глухом лесу, в 15 верстах от Сольвычегодска. Логгину понравилось это пустынное место и он решился навсегда тут остаться. Не противоречил тому и спутник его Симон. Помолившись Богу, оба друга начали рубить лес и расчищать место, на котором общими силами построили сначала келлию, а потом и часовню. Плакал от радости старец Логгин, будучи весьма доволен своею пустынькою и не находил слов, чтобы возблагодарить своего спутника, за то, что указал такое прекрасное место. Се покой мой во век века, зде вселюся, яко изволил и (Пс.131:14); се удалился бегая и водворился в пустыни (Пс.59:8) говорил он, входя в келью после целодневных, тяжелых трудов то по устройству себе помещения, то по очищению и приготовлению себе земли для посева хлеба; – ибо, не смотря на свою старость, он хотел питаться плодами рук своих.

Блаженный Симон недолго пробыл вместе с Логгином на устье Коряжмы; пособив старцу устроиться, он оставил его и пошел далее вверх по Вычегде, на речку Сойгу, за 60 верст от Коряжмы. Логгин остался один и весь предался богомыслию, дни и ночи проводя в непрестанных молитвах и псалмопении. Скоро весть о нем разнеслась по окрестности и к нему стали приходить люди, желавшие разделять с ним пустынные труды. Напрасно старец старался сперва всем отказывать, представляя трудность жизни в пустом месте, совершенное неимение средств к пропитанию и свое желание жить одному в уединении и безмолвии. Слова старца еще более привлекали к нему приходящих, так что первоначально построенная им часовня уже не могла вмещать в себе всех поселившихся с ним пустынников и надобно было озаботиться построением молитвенного храма более обширного. Братия стали просить старца построить вместо часовни церковь и учредить при ней правильное общежитие. Не так думал, не того желал преподобный Логгин, неприятны и совершенно не по сердцу были для него слова братии, но приняв желание братии за указание воли Божией, не смел преподобный, давно обрекшийся от своей воли, противиться указанию свыше. Он построил храм во имя святителя Николая, трапезу и прочие необходимые для общежития службы. – Таким образом около 1539 года составилась обитель Коряжемская, и сам блаженный старец был первым ее игуменом.

Приняв старейшинство над братиею, преподобный Логгин старался превзойти всех подвижническими трудами, и, несмотря на глубокую старость, всегда первый выходил на монастырские труды и более других работал для своей пустынной общины. Еще доныне цел выкопанный им колодезь, находившийся в его время в самой братской трапезе, а ныне вблизи храма, уже на открытом воздухе; цела жесткая и колючая власяница, которою он постоянно изнурял постническое свое тело; сохранилась и священническая фелонь, в которой он воздевал преподобные свои руки, принося Богу бескровную жертву. Пришед на Коряжму в преклонных летах, преподобный Логгин недолго прожил в своей новой обители. После многолетних трудов и подвигов в Павлове монастыре, блаженный старец как будто для того и вызван был Промыслом на пустынные берега Вычегды, чтобы устроить здесь иноческую обитель и, по устроении ее, переселиться в обитель вечную. Блаженная кончина его последовала 10 февраля 7048 (1540) года. Умирая, старец заповедал ученикам своим похоронить его при входе в храм, у самого церковного крыльца, чтобы все, идущие в церковь и из церкви, попирали его могилу. Так смиренная душа, бегавшая славы человеческой при жизни, не хотела ее и по смерти! Как ни тяжело было для братии исполнение этого завещания, однако они не смели преступить его, и погребли своего отца «у лестницы папертныя», там, где он сам приказал. Но Бог, смиряющий гордых и возносящий смиренных, не допустил, чтобы многотрудное и святое тело Его угодника навсегда оставалось в небрежении, и было попираемо, и еще при жизни и в виду тех, которые погребали, прославил его нетлением и многоразличными чудесами.

По случаю разобрания ветхой Благовещенской церкви, гроб преподобного Логгина 18 марта 1872 года был перенесен в теплую Спасскую церковь и поставлен близ северной стены ее, за левым клиросом. По штатам 1764 года Николаевский Коряжемский монастырь поставлен в третьем классе; в 1863 году приписав к Сольвычегодскому Введенскому монастырю, но в 1895 г. возведен на степень самостоятельной общежительной Обители⁹.

Измлада возлюбивший Христа и всю жизнь к Нему стремившийся, преподобне Логине, молитвами твоими возжги и в наших хладных сердцах огнь сей божественной любви, да ничто же возможет отвлещи нас от Сладчайшаго Иисуса, Господа и Спасителя нашего!

В сонме блаженных подвижников, в обители преподобного Павла Господеви благоугодивших, встречаются лица, завершившие подвиг свой кончиною мученическою. Это были здешние иноки – Ефрем, Герасим, Исаакий, Даниил и Митрофан. Обстоятельства их кончины заключаются в следующем.

В январе 1538 г. казанские татары, грабя и разоряя приволжские владения России, дошли и до Вологодских пределов и проникли в Комельский лес, все предавая на своем пути беспощадному истреблению огнем и мечом. Совершенно неожиданно они напали прежде всего на Иннокентиеву обитель, сожгли в ней церковь и кельи, убили трех старцев, полонили остальных, и в том числе некоторых окрестных поселян, искавших спасения в ограде монастырской. Однако некоторым из последних удалось бежать, и они, покрытые ранами, достигнув обители преподобного Павла, в 12 верстах от Иннокентиевой, явились здесь зловещими вестниками неотвратимого бедствия. Свойственное всем людям чувство самосохранения, в виду близости беспощадного неприятеля и неминуемого нападения его, заставило принять решительные меры к своему спасению. О сохранении монастырских святынь и имущества думать было уже некогда, и обитель тотчас же опустела, так как одни бежали кто в Вологду, кто в другие, казавшиеся им безопасными, места, – кто скрылся в еще обширные лесные соседние чащи; бежали кто в чем был. В обители, еще недавно многолюдной, теперь осталось не более десяти человек таких, которые вследствие своей глубокой старости не могли воспользоваться этим способом к спасению, да тех немногих, которые по вере и любви к преподобному лучше предпочли умереть здесь, нежели оставить место своих подвигов.

Все ясно понимали, что смерть для них неминуема, и вот, собравшись в одной келье, они начали пламенную молитву, – умоляя милосердие Божие пощадить обитель. Целую ночь провели в молитвенном бдении и слезах обрекшие себя на мучения и смерть иноки, и только на рассвете, утомленные, были побеждены тревожным сном. Между ними был престарелый Ефрем, семьдесят лет пребывавший в иночестве и последние годы от чрезмерной слабости сил уже безвыходно сидевший в келье. Задремал и он, и вот видит в полубодрственном состоянии, что входит к нему преподобный Павел, берет его за руку, и с сердечным вздохом говорит: «брат мой Ефрем, ждет вас тяжкая скорбь от нечестивых варваров; тебя изрубят и еще двух с тобою; впрочем, один из них, поболев, выздоровеет. Не скорби об этом; ибо такая смерть будет тебе в живот вечный; а монастырь хотя и будет сожжен и разграблен, но восстановится, обстроится и будет обилен». Сказав это, преподобный вышел, а очнувшийся Ефрем тотчас же рассказал другим о видении и об ожидавшей их участи.

Те, которые еще настолько сохранили бодрость сил, чтобы воспользоваться данным им временем, ушли в лес. Прошел и полдень, а о приближении татар ничто не говорило, так что и скрывшиеся в лесной чаще возвратились обратно, в надежде, что по крайней мере на сегодня все пройдет благополучно, и нападения врагов не будет. Теперь, успокоившись несколько от тревоги, все вспомнили, что в этот день они не выполнили даже и своего молитвенного правила, и, собравшись в трапезе, начали петь часы. Был уже четвертый час пополудни и зимний день склонялся к вечеру. Взглянувший во время пения в окно Даниил ужаснулся, увидев толпу конных татар, выезжавших из леса на монастырскую поляну. – «Братия! горько воскликнул он, – ныне умираем; те, от которых чаялись спастись, уже приближаются к монастырю». Страшный момент наступал: прощаясь друг с другом, молитвенно возлагая на себя схимы, старцы в ужасе трепетали, не зная чем разрешится их томительное ожидание.

Между тем татары уже наводнили монастырь, и как только завидели вышедшего из трапезы инока Даниила, мгновенно схватили его, сорвали одежду, изранили и наконец отсекли ему голову. Видя это, два брата скрылись в самой трапезе. Инок Ферапонт, молитвами преподобного, прошел среди врагов, незамеченный ими, и скрылся из обители. Пять человек иноков бросились в церковь и пали там в предсмертной молитве: устремившиеся за ними варвары сорвали с них схимы и все одежды, покрыли множеством ран и совершенно нагих едва оставили живыми, спеша грабить и искать добычи по кельям. Когда они достигли той, в которой оставался старец Ефрем с двумя братиями – Миною и Митрофаном, то, после многих истязаний и мучений старца, перерубили ему сзади шею топором, но не совсем, и бросили замертво; убили также и старца Митрофана, а келейному Ефрема – Мине пробили голову и плечи и так избили и изранили его, что голова его только что держалась на плечах. Одинаковой участи с иноками подверглись и те из мирян, которые искали спасения под защитою монастырских святынь: и они также были мучимы и избиваемы, – «Ужасно было, – говорит древний повествователь об этом страшном дне в истории обители, – видеть святолепных старцев столько лет подвизавшихся в обители, облитых кровью по сединам своим, и поверженных то в кельях, то на дворе!» Старец Ефрем прожил однако десять дней и был напутствован пред смертью всеми спасительными таинствами св. церкви; за ним скончались избитые и изъязвленные старцы Герасим и Исаакий, а Мина, к немалому удивлению всех, после долгой болезни, выздоровел. Беспощадные враги не только разграбили, но и сожгли весь монастырь, и возвратившиеся сюда иноки встретили здесь только голые стены Троицкого и Успенского храмов и кучи пепла и развалин, и должны были с большими трудами воссозидать его весь вновь¹⁰.

Присноблаженные и приснопамятные отцы, Ефреме, Герасиме, Исаакие, Данииле и Митрофане! Излиянием кровей ваших стяжавший дерзновение ко Господу, умолите милосердие и щедроты Его, да сохранит нас от врагов видимых и невидимых, возстающих на ны и хотящих вринути нас в погибель.

Воспитанник в духовной жизни и постриженник Павло-Обнорский, Протасий своею жизнью и соединенными с нею деяниями вписал имя свое на летописные страницы ее самыми неизгладимыми письменами. Убежденный и достойнейший инок, почтенный саном пресвитерства, Протасий был образцом иноческих добродетелей. Когда над Павловою обителью внезапно разразилась буря варварского нашествия, когда следами пребывания здесь злодеев остались груды пепла и развалин, к которым возвратились здешние иноки, скрывавшиеся вне обители, и между ними Протасий, требовалось лицо с твердою волею и далеко незаурядными хозяйственно-строительными способностями, которое могло бы изгладить все следы этого бедственного варварского нашествия. Взоры всех обратились на Протасия и в том же 1538 г. он был избран в игумена родной обители¹¹, благу которой должен был посвятить все свои силы, способности, заботы о ее преуспеянии.

Вступив в управление обителью, игумен Протасий блистательно доказал, что не напрасно братия возлагала на него свои надежды: он восстановил Троицкий каменный соборный храм, продолжал сооружение каменного обширного дома, в котором помещалась Успенская церковь и устроил новые здания для жительства братии. Когда щедротами великого князя Василия Иоанновича в 1505–1516 гг. в обители преподобного Павла создан был каменный доныне существующий Троицкий храм и в 1535 г. заложена была каменная Успенская церковь на его же средства, благовременно было позаботиться и о месте покоя св. первоначальника ее, где существовала, без сомнения, весьма скромная деревянная часовенка; но варварский набег татар 1538 г. отдалил осуществление этой мысли на неопределенное время. Восстановив монастырь в главных частях его, Протасий мог подумать и об этом деле. В мае 1545 г. в обители был царь Иоанн Грозный, который если не сам первый, быть может, подал мысль об устройстве здесь церкви над гробом чудотворца, то согласился с мыслию о сем Протасия. И вот в девятое лето после варварского набега игумен с братиею умыслили приступить к осуществлению своего давнего намерения.

Начались работы. Будущий храм предполагалось посвятить имени преподобного Сергия Радонежского, некогда благословившего ученика своего преподобного Павла на безмолвие. Храм предполагался каменным. Это было тем необходимее сделать, что деревянная церковь на этом месте совершенно не соответствовала бы рядом с нею находящемуся Троицкому собору. И когда в 1546 г. приступили к работам и копали рвы для фундамента будущей церкви, то игумен Протасий необычайно был утешен благодатным утешением: нашли шесть гробов, с лежавшими в них в чудном нетлении телами неведомых иноков, которых в монастыре уже никто не помнил, и погребальные одежды которых были крепки и целы, нимало не поврежденные тлением. Заключили, что то были: первый игумен здешний Алексий и ближайшие ученики преподобного, возжелавшие возлечь на вечный покой рядом с отцом своим. Обретение их сопровождалось и чудесным событием. Брат Паисий, страдавший нестерпимою зубною болью, взяв от одних мощей зуб, положил его на свои больные зубы. Боль тотчас унялась, а после краткого сна в келье он объявил, что зубы его никогда не болели. Между тем копанье рвов продолжалось. Дошли до места покоя преподобного, и чтобы не потревожить его гроб, отступили в сторону от него на один локоть. Но земля, которой над гробом оставалось с какую-нибудь пядь, осыпалась и открылся угол его, поразивший всех своею целостью и как будто новизною, хотя со времени преставления преподобного миновало уже 117 лет.

Пользуясь представившимся обстоятельством, игумен Протасий решил освидетельствовать мощи преподобного Павла. К этому побуждало его не сомнение в святости и богоугодности преподобного первоначальника своей обители, не неверие в нетленности его св. мощей: он желал только, так сказать, официально подтвердить их в глазах и мнении других, чтобы ни в ком более не возбуждалось сомнений в этом. После утрени воскресного дня, остановив братию в храме, игумен открыл общий совет, на котором было решено: приготовившись предварительно постом и молитвою – открыть гроб и осмотреть св. мощи преподобного. Но угоднику Божию не было благоугодным их намерение. Возвратившись из церкви в келлию и прочитав правило ко св. причащению, Протасий присел отдохнуть и задремал. И видит он: открываются двери, входит преподобный Павел и с гневом говорит ему: «зачем помышляете вы осматривать мои мощи; смотрите: огонь выйдет из гроба и попалит вас за это. Повели заделать гроб вновь и скорее». Видение было так грозно и отличалось такою ясностью, что игумен с ужасом вскочил, позвал мастера Григория, рассказал ему о своем видении и приказал немедленно же исполнить волю преподобного, что тот и выполнил с благоговением и страхом. Так бегавший славы человеческой при жизни, смиренномудрый св. пустынножитель не восхотел, чтобы и по смерти святыня мощей его явлена была людям. Таков был преподобный Павел Обнорский!

Благоговейно чтя память преподобного первоначальника своей обители, игумен Протасий, на основании живших здесь ясных преданий об угоднике Божием, составил его житие, собрал по возможности все рассказы о его чудотворениях, запись о которых до него ведена не была, причем сказание о татарском нашествии и об обретении св. мощей преподобного отличается такою полнотою, какою может обладать только перо очевидца и участника описываемых событий. Обилие чудес преподобного, истекавших от гроба его, побудило московский собор русских архиереев 1547 года потребовать на рассмотрение как житие, так и сказание о чудесах его, и великую в этом отношении службу сослужил труд Протасия, возревновавшего о написании их, причем игумен благоразумно не упомянул своего имени, чтобы не дать кому-либо повода обвинить его в преувеличении и внушить недоверие к достоверности и достоинствам своего труда. Рассмотрев и вполне признав достоверность чудес, и убеждаясь в силе всемощного предстательства пред Богом угодника Его усердием, и благоговением к нему православного народа русского, собор этот причислил его к лику святых, определив днем празднования ему 10 января, – в который, в 1429 году, св. душа его возлетела к Господу для радования в небесных обителях, а в следующем 1548 году составлена была ему и особая служба, совершаемая св. церковью и до настоящего дня и принадлежащая, как надобно полагать, трудолюбивому перу опять таки того же игумена Протасия¹².

Кроме того игумен Протасий оказал и еще немаловажную услугу русской Церкви. Принадлежа к числу духовнопросвещенных лиц своего времени и понимая какое великое и несомненно важное значение имеет сохранение сведений о жизни и подвигах святых Божиих, Протасий постарался собрать их и о преподобном Сергии Нуромском в своих записках, которые в 1548 году послужили Глушицкому игумену Ионе главным материалом для составления жития преподобного Сергия. Точный год и обстоятельства кончины игумена Протасия неизвестны, но кончина его последовала несомненно после церковного прославления преподобного Павла.

Написавый жития и деяния преподобных отец наших Павла и Сергия и вписавый себе в книгу живота, отче Протасие, вознеси молитву твою ко Господу, да написаны будут и имена наша на небесех!

Преподобный Адриан в мире назывался Амосом. Он родился в Костроме. Родители его были благочестивые люди и о воспитании сына своего в духе христианского благочестия много заботились. В ранней молодости Амос получил сильное расположение к иноческой жизни и просил своих родителей, чтобы благословили его на иноческие подвиги. Но родители желали сочетать его браком и даже нашли для него невесту, которой и обручили его. Но так как Амос всеми силами своей души стремился к иноческому образу жизни, то принуждение к браку довело его до болезни. Во время болезни было ему видение: жена, блиставшая необыкновенным светом, явилась ему, показала ему одинокий храм между двух рек и сказала: «здесь твое место». Получив непосредственно после этого чудного видения исцеление от болезни, Амос тайно ушел из дома родительского в Толгский монастырь, близ Ярославля, где и желал принять пострижение, но родители, узнав об этом, положили препятствие к исполнению этого желания его. Амос тайно ушел в обитель преподобного Геннадия (в Любинском уезде, Ярославск. губ.) и здесь привел в исполнение свое желание: его постригли с именем Адриана. Здесь он прожил несколько лет; потом жил немного времени, на Каменном острове в Спасской обители и в Павло-Обнорском монастыре. Но нигде не находил он удовлетворения своему желанию полного уединения: мысли его постоянно стремились к тому одинокому храму, между двух рек, который показан был ему в видении.

В Павловом монастыре полюбил его старец Пафнутий и Адриан рассказал ему давнее видение свое. В одно время вечером Пафнутий после правила лег отдохнуть. В тонком сне является ему неизвестный человек и говорит: «пошли друга твоего Адриана к востоку; место, которое было показано ему и которого он ищет, не дальше 50 верст отсюда; там увидит он святого мужа». Пафнутий спросил, кто он и как знает то место? Неизвестный отвечал: «то место не тебе назначено». Пафнутий рассказал об этом Адриану. Адриан по совету Пафнутия пошел в Галичскую область и здесь от престарелого священника села Шушкодома, по имени Евпла, узнал, что не в далеком расстоянии отсюда в глухом месте есть запустелый храм. Адриан отправился в путь по указанному направлению, нашел храм, о котором сказал ему Шушкодомский священник, и понял, что это тот самый храм, который представлялся ему в видении. Осмотрев церковь, преподобный обрел в ней икону Благовещения Божией Матери, ту самую, которая и доныне составляет предмет благоговейного чествования в бывшей обители Адриана, и хотя церковь была очень ветха, но это не опечалило преподобного Адриана, так как близ церкви оказалось очень много хорошего строевого леса на построение новой церкви. Притом окрестности этого пустынного храма очень понравились преподобному и он с радостию возвратился в Павло-Обнорский монастырь, рассказал Пафнутию о найденном и осмотренном им храме и его привлекательных окрестностях. Выслушав Адриана, Пафнутий согласился жить с ним вместе, но в это самое время неожиданно потребован был царским указом в Москву, где определен был настоятелем Чудова монастыря с саном архимандрита. Это было в 1595 году. За добродетельную и св. его жизнь в 1605 г. возведен был на кафедру митрополита Барского и Подонского¹³. Этот муж, в свою очередь, впоследствии был руководителем на пути к спасению преподобного Никодима Кожеозерского¹⁴.

Расставаясь с Адрианом, Пафнутий дал ему из своего имения значительную сумму денег на устроение обители иноков при том храме, который указан был Адриану в видении и который он уже нашел. Адриан поселился здесь с тремя иноками: Иовом, Ефремом и Кириллом. Всем им очень полюбилось это место, как совершенно уединенное, тихое и во всех отношениях приятное. Летом они устроили близ церкви кельи для жительства своего, а зимою наготовили лесу для новой церкви. Но первая весна, встреченная ими на этом новом месте, показала им, что строить новый храм на месте, занимаемом старою церковью, неудобно. Дело в том, что полая вода подмывала берег, и потому можно было опасаться, что вода подмоет самый храм, стоявший на этом берегу. Один старец, живший здесь при прежнем игумене, сказал Адриану, что и прежний игумен хотел перенести храм с опасного места на другое и указал то место. Адриану и братии понравилось указанное место и они решили переселиться туда. Но явился неизвестный человек, оказавшийся впоследствии преподобным Ферапонтом, и сказал Адриану: «не беспокойся о месте; место тебе назначено на берегу реки Монзы; ты узнаешь о нем по исцелению двух больных». По этим указаниям Адриан перенес храм и обитель на берег реки Монзы. Здесь Адриан два с половиною года пользовался наставлениями и примером жизни преподобного Ферапонта. Братия, им собранная, пропитание доставала себе земледелием; на этой и других работах строитель Адриан был всегда первым.

В 1601 году во всей Костромской стороне был страшный голод, от которого умирали тысячами. Голодные большими толпами приходили в обитель преподобного Адриана, прося хлеба, и все получали здесь пропитание. Преподобный Адриан, по наставлению чудного наставника своего Ферапонта, до наступления голодного времени, наполнил монастырские житницы хлебом и во время общего бедствия с полною любовию помогала страдавшим и отчаявшимся беднякам.

В смутное время междуцарствия польские и литовские люди напали на пустынную обитель. Иноки успели скрыться в ближайший лес. Враги, ограбив обитель, оставили посредине ее огонь, с злостным намерением истребить ее; но огонь не коснулся ее и удалившиеся иноки, по возвращении, нашли обитель целою. Блаженный Адриан скончался 5 мая 1619 года. По рукописным святцам называется он чудотворцем. Мощи его почивают в Благовещенском храме обители его, упраздненной в 1764 году¹⁵.

Обходивый многия обители, да обращеши Богом предназначенное тебе место спасения, преподобне отче Адриане, молитвами твоими помози нам достигнути тихого и небурного пристанища – царства небеснаго!

Слишком тревожное время приходилось в XVIII веке переживать русскому иночеству, но при весьма враждебных к нему течениях, не искоренилось оно на русской земле. Когда монашество пережило бурную для него и продолжительную годину испытания, когда внутренняя церковно-общественная жизнь к концу первой половины XIX столетия вошла в спокойное русло, появились и новые подвижники благочестия. Одним из таковых и был Божий раб – Павло-Обнорского монастыря старец иеромонах Николай.

О. Николай, в мире Терентий Яковлев Белышов, родился в Вологодской губернии в 1794 году и происходил из духовного звания. Скудны вообще биографические о нем сведения. Известно только, что он был дьяческий сын и обучался в высшем отделении Вологодского духовного училища, далее которого не мог пойти, по недостатку, вероятно, средств у своего родителя. В то, отдаленное от нас теперь время, люди оставались верными тому сословию, в котором родились, и искание новых путей в другом круге занятий являлось далеко нечастым исключением. Оставив училищную жизнь Терентий Белышов, несмотря на свой юношеский возраст, определен был причетником к одной из Вологодских градских церквей. Природная скромность, тихость нрава, исполнительность к своим обязанностям, примерная жизнь, разнообразимая постоянным и разумным чтением полезных книг, наконец глубокая религиозная настроенность его, явившаяся следствием правильного христианского воспитания в доме родительском, резко выделяла молодого причетника от людей одинакового с ним скромного положения и обратила на него благоволительное внимание ближайшего духовного начальства. Когда причетник Белышов выразил намерение просить об определении на священническое место, местное епархиальное начальство, зная его с самой лучшей стороны и прекрасно осведомленное о его обширной начитанности, не имело основательных причин к отказу в осуществлении его намерения. Получив обещание, что его просьба может быть удовлетворена, Терентий Яковлевич вступил в брак и 25 января 1822 г. преосвященным Онисифором был рукоположен во иерея к церкви с. Флоро-Лаврского, Вологодского уезда.

Но радости семейной жизни не были суждены молодому иерею: едва только он прибыл на приход, как молодая супруга его скончалась. Глубоко верующий молодой вдовец-священник, с аскетическими задатками в своем характере, очами веры увидел, что Господь призывает его к иному образу жизни. Согласно его прошению, священник Терентий Белышов 18 июля того же года определен в число братства Пельшемского Лопотова монастыря, «к заслуге монашества», как тогда выражались на официальном языке. Лопотов монастырь не отличался ни особенным благоустройством, ни полною достаточностью, но о. Терентию было мало дела до этого. Преступив порог монастырских ворот, он порвал связи с негостеприимно отнесшимся к нему миром, да и в самом монастыре, живя на людях, проводил жизнь строгого отшельника, подвизающегося в строгом посте и молитвах: у него была одна только дорога – в Божий храм, в котором он весьма и весьма часто священнодействовал, в пламенной молитве изливая душу свою и вопия о небесной благодатной помощи на избранном им подвижническом пути. Всегда умеренно-воздержный, теперь он сделался неумолимо строгим к себе постником, не давая ни малейшего послабления своей плоти, чтобы она не восстала на дух его, устремленный к небу. В тишине и уединении келлии, закрытой для всех, иерей Божий также много молился, полагая бесчисленные поклоны, читал Св. Писание и творения святоотеческие и занимался переписыванием полууставом книг. Но как ни сурова была его жизнь однако в течение нескольких лет, как бы не доверяя себе, о. Терентий испытывал пригодность свою к иноческой жизни. Только по истечении девятилетнего своего пребывания в монастыре он решился произнести невозвратимые обеты иночества и 30 сентября 1831 г. был пострижен в монашество, с именем Николая, в честь благовейно от юности им чтимого Святителя.

Пострижение в монашество о. Николая не изменило существа дела: еще и ранее того, будучи священником, он жил как строжайший инок. Когда 6 января 1832 г. сюда назначен был игуменом молодой Игнатий Брянчанинов, впоследствии епископ Кавказский и Черноморский, монастырь, благодаря его изумительной энергии совершенно обновился; собралось сюда братии до 30 человек; совершение богослужений приведено было в надлежащий порядок: обитель внешне и внутренно стала неузнаваемою, что искренно радовало о. Николая. Но в следующем году игумен Игнатий был перемещен в Сергиеву пустыню, близ Петербурга, а 5 ноября 1833 г. место удалившегося суждено было занять о. Николаю, в звании строителя монастыря. Неумолимо строгий к себе, он требовал и от каждого из подчиненной ему братии неуклонного исполнения лежавших на них обязанностей. За благопопечительность о благоустройстве монастыря 26 января 1838 г. иеромонах Николай награжден был набедренником, но лучшею для него наградою было сознание в надлежащем прохождении своих обязанностей. Он действовал так, как умел и как находил лучшим, имея в виду достижение одной цели – духовного блага обители. И духовный уровень братии Лопотовской обители при иеромонахе Николае был довольно высок.

Неожиданно для него самого и для братии, 19 февраля 1840 г. иеромонах Николай перемещен был в строители Рождество-Богородичного Сямского монастыря. Прибыв сюда, новый настоятель начал также действовать, как и в Лопотове; но здешняя братия, к сожалению, не отличалась особенным благонравием и послушливостью, почему против нового настоятеля за вводимые им образцовые порядки в среде ее поднялись неудовольствие и ропот, соединенный с открытым неповиновением и ослушанием некоторых. Желая сохранить мир душевный, о. Николай просил усердно уволить его от настоятельских обязанностей, с перемещением в число братии Павло-Обнорского монастыря, причем откровенно поведал епархиальному преосвященному Иринарху о побудительных к тому причинах. 20 октября 1842 г. желание его было исполнено, а в декабре он уже совершенно сдал монастырь своему преемнику, иеромонаху Макарию При этой сдаче не оказалось некоторых богослужебных вещей и книг. Иеромонах Николай объяснил, что от предместника своего, игумена Ионы, он не принимал их; но так как акт о принятии в целости всего церковно-монастырского имущества был им некогда подписан, то и требовалось от него или замены недостающих вещей новыми, или уплаты их стоимости. Николай отвечал, что совершенно не считает себя обязанным платить за то, чего он даже и не видел, но консистория распорядилась не давать следуемой ему денежной части кружки до тех пор, пока этими деньгами не будет погашена стоимость не оказавшихся на лицо вещей.

Между тем и братия Сямского монастыря, оскорбленная отзывом о. Николая о них, хотя и вполне справедливым, пред архипастырем, не пожелала остаться в долгу, обвиняя его в перемене монастырского порядка и произведенном таковой переменою упадке монастырского интереса. Рассмотрев произведенное по сему следственное дело, консистория постановила «хотя по разнообразным показаниям, данным свидетелями, нельзя совершенно открыть истину и наименовать виновных, однако из учиненного исследования довольно ясно можно видеть, что братия Сямского монастыря, приобвыкшие к беспорядкам и огорчаемые законными требованиями своего настоятеля, завиновили (обвинили) пред епархиальным начальством настоятель в превратном виде по неудовольствию, сами будучи в образе жизни не благочинные и неисправные, как засвидетельствовили и следопроизводители, а потому, не считая доносы их справедливыми и уважительными, учинить следующее: 1) бывшего настоятеля Сямского монастыря иеромонаха Николая, как не штрафованного и в поведении одобряемого, который при том уже по собственному желанию оставил настоятельство и состоит теперь в числе братства, от суда и следствия по сему делу освободить. 2) Над братством Сямского монастыря усилить надзор со стороны их нравственности, послушания и трезвости, каковой надзор предоставит настоятелю и 3) для объявления им сего решения и к должному исполнению относительно надзора – послать указы к настоятелям монастырей – Павло-Обнорского – игумену Иринарху и Сямского строителю иеромонаху Макарию¹⁶. Так закончилось это неприятное дело, явившее яко свет правду о. Николая.

Ни в ком не возбудилось даже и тени подозрения в справедливости сямского доноса, но о. Николай, не желая более жертвовать своим душевным миром и спокойствием ради призрачных преимуществ начальственного звания, твердо решил отныне – не принимать никаких начальственных и вообще служебных ответственных назначений, кем бы и когда бы они ни были предлагаемы, что и исполнил самым делом, тем более, что и случай к этому скоро представился. Спасо-Прилуцкого монастыря настоятель, архимандрит Афанасий, просил преосвященного Иринарха об определении Николая казначеем прилуцким. Но твердо решившийся не принимать на себя никаких служебных обязанностей, о. Николай ответил, что не подчинится уже состоявшемуся определению. Афанасий докладом своим вторично просил своего архипастыря заставить Николая принять назначение. Епископ положил следующею резолюцию: «предложить вторично иеромонаху Николаю перейти на послушание в Спасо-Прилуцкий монастырь, напомнив ему, что послушание лучше всякой жертвы и молитвы (1Цар.15:22), и что властям надобно повиноваться, а кто не повинуется власти, тот противится Богу (Рим.13:12)¹⁷. Несомненная истина эта прекрасно и в совершенстве была известна и самому о. Николаю, но он предпочел быть лучше обвиненным в преслушании воле епископа и понести за это соответствующее наказание, чем вступить в должность, обещавшую ему одни неприятности и немирность духа.

Никакого наказания не последовало, и о. Николай оставили в покое; но он прекрасно понимал, что это – толико временное успокоение его, и что в будущем могут быть повторяемы такие же назначения. И вот, чтобы раз навсегда отклонить от себя возможность подобных назначений, строгий подвижник решился на далеко необычайный шаг: он решил временно притвориться юродивым. 7 января 1844 г. он пришел в Успенскую монастырскую церковь к вечерне без рясы, в одной камилавке, без клобука, с видом потерявшего рассудок, и при входе в церковь, сняв с себя камилавку, бросил ее на пол, и став пред образом Спасителя положил несколько земных поклонов, потом перейдя к образу Божией Матери сделал тоже, ударяясь сильно головою об пол и, став на колени, «кричал из всей силы голоса, хлопая руками, чем и препятствовал «отправлению богослужения». Игумен Иринарх, донося об этом происшествии по начальству, заметил, что, вследствие такого странного поступка Николая, он опасается допускать его до священнодействия¹⁸. По расследовании обстоятельств дела, консистория сделала следующее постановление, утвержденное местным епископом: «хотя вся братия Павловского монастыря показала, что то обстоятельство действительно было, но поскольку все они и сам настоятель засвидетельствовали, что иеромонах Николай не был нетрезв, и даже не употребляет вовсе горячих напитков, что в расстройстве душевном замечали они его и прежде; то обстоятельство поступка его в церкви, относя к временному расстройству душевных сил и умственных способностей, не присуждать его, иеромонаха Николая, ни к какому наказанию. А как ныне он в совершенном здоровье и не видно в нем никаких признаков душевного расстройства, то и оставить его в том же монастыре по прежнему с тем, чтобы настоятель со старшею братиею внимательно смотрели за положением душевного его состояния и в случае замечаемых признаков душевного расстройства, немедленно удерживали его от священнослужения, равно принимали деятельные меры и к удержанию его в келлии¹⁹. Тем и закончилась первая и единственная попытка о. Николая к юродству, ради которого он не решился лишать себя вкушения Небесного Хлеба от таинственной Трапезы Господней.

Тайна смирения Николаева была разгадана и, невзирая на приведенный поступок его, епархиальное начальство имело его в виду каждый раз, как требовался куда либо достойный, добросовестный, безукоризненный и способный инок для занятия какой-либо начальственной должности. Так в 1847 г. нужен был настоятель для Спасо-Каменного монастыря. На докладе о сем консистории, епископ Евлампий положил резолюцию «предварительно вытребовать сюда и представить ко мне непосредственно иеромонаха Павло-Обнорского монастыря Николая бывшего строителем Лопотова монастыря и Сямского»²⁰. Вызываемый нашел какую-то причину уклониться от поездки в Вологду и предположенное назначение его на настоятельскую должность не могло состояться. Спустя еще два после того года Спасо-Прилуцкого монастыря казначей, иеромонах Лот, просил о разрешении ему вернуться на место его пострижения – в Корнилиево-Комельский монастырь. Вместо него в Прилуки необходим был знающий и способный человек. И вот преосвященный Евлампий распорядился так: «иеромонаха Лота, писал он, – отпустить в Корнилиев монастырь с тем, чтобы он впредь до предписания готов был к сдаче казначейской должности по Прилуцкому монастырю. Между тем чрез Павло-Обнорского игумена Анатолия потребовать сведение от иеромонаха Павло-Обнорского монастыря Николая о согласии на принятие должности казначея Спасо-Прилуцкого, а от игумена отзыва, находит ли он способным иеромонаха Николая и по душевным и телесным силам к принятию на себя и прохождению казначейской должности? Каковое сведение требовать немедленно»²¹. – «Я нахожу иеромонаха Николая весьма способным к должностям, отвечал владыке игумен Анатолий; – что же касается до душевных его свойств, то я согласен с отзывом его о себе самом, тем более, что он и прежде сего мне открывал, что всякое раздражение и душевное возмущение на него весьма сильно действуют и расстраивают его по душе и телу²². Николая оставили в покое. Это была последняя попытка епархиального начальства привлечь подвижника к общественной деятельности, а он, смиренномудрый, упорно избегал начальственных степеней, предпочитая лучше и спасительнее повиноваться другим, нежели самому начальствовать над ними. Более уже его никто не тревожил с этим до конца дней его.

Прибыв в Павло-Обнорский монастырь на постоянное жительство, о. Николай был помещен в нижнем этаже настоятельского дома. Келлия его была огромная, мрачная и закоптелая, куда скудно проникал свет снаружи, со сводами, представляя собою скорее мрачную пещеру, нежели более или менее сносное жилище человеческое. Но подвижник Божий полюбил ее от всей души, желая в ней жить и умереть, и когда однажды хотели его перевести в лучшее и удобное помещение, он сказал, что скорее перейдет в другой монастырь епархии, нежели простится с своим жилищем. В переднем углу этой пещеры стояла св. икона с неугасаемо теплившейся перед нею лампадкою, которую старец неизменно зажигал тоненькими-тоненькими лучинками, складывая их аккуратно на окне и на наугольнике, после его кончины почитателями о. Николая разобранными на память о нем. Ложем его служила голая кровать, доски которой прикрыты были вретищем, снимавшимся на ночь, а изголовьем – камень, обтянутый наволочкою. Стол и стул – были единственною обстановкой подвижнической келлии, двери которой редко кому открывались. В этой пещере старец жил совершенно отшельнически, проводя время в молитве, богомыслии, душеполезном чтении. Когда в 1861 г. в Павлов монастырь настоятелем назначен был о. игумен Иоасаф, ближайший ученик преподобного Серафима Саровского, о. Николай радостно встретил его, видя в нем подвижника Божия. Когда при о. Иоасафе вся без исключения братия заняты были неустанным трудом, о. Николай попеременно с иеромонахом Агафангелом, впоследствии здешним архимандритом, совершали ежедневные богослужения. Отслужив свою чередную неделю, старец безмолвствовал в своей пещере до наступления новой его очереди. Трапезу ему приносили к дверям и оставляли в сенях его келлии; случалось, что в течение нескольких дней он и не прикасался к ней, если же и вкушал когда, то поразительно мало, отдавая оставшуюся пищу бедным и странникам. Нестяжание его было полнейшее. Он не трубил о своих подвигах, не желал подчеркивать свое подвижничество, и однако боголюбивые люди видели в нем человека не от мира сего мыслию и душою жившего уже за гранью настоящей жизни. Редко он отверзал уста для беседы с кем-либо, причем внимательными было замечено, что старец не чужд благодатного дара прозрения дел и мыслей человеческих. Глубоко чтил и уважал старца и игумен о. Иоасаф, и когда телесные его силы стали оскудевать, он уволил его от чередного богослужения. "

Последние годы своей жизни старец о. Николай почти безвыходно провел в своей келлии, безмолвствуя, молясь и тихо приближаясь к кончине. Он никогда не оставлял обители и только один раз, в 1863 г. на четырнадцать дней отлучался в Грязовецкий, Вологодский и Кадниковский уезд, чтобы в последний раз посмотреть на те места, где протекала его молодая жизнь и уже навсегда проститься с родными и знаемыми ему людьми. Враг человеческого спасения, завидуя ясности светлой души приближавшегося к своему закату старца, усиливался поколебать мирное состояние его духа. И днем, и ночью он представлял ему привидения: то разверзался пол его келлии и взору его представлялась мрачная и ужасная пропасть, то бушевало там адское пламя и диавол злорадно говорил ему, что эти места уготованы для него. Тогда подвижник Божий возгорался праведным гневом и входил с ним в громогласные пререкания, доказывая, что надеясь на безмерное Божие милосердие и человеколюбие, а еще более того – на силу крестных искупительных страданий нашего Спасителя он верует несомненно, что благодать Божия спасет его и не даст врагу порадоваться о его погибели.

Изможденный суровостью своих трудов и подвигов, старец Божий иеромонах Николай мирно и тихо отошел ко Господу 7 июня 1872 года, имея 76 лет от рождения. Когда над местом покоя преподобного Павла игуменом Иоасафом в 1875 г. приступлено было к сооружению трехпрестольного каменного храма, подвижническому телу старца о. Николая суждено было упокоиться под алтарем правого придела его, посвященного преподобному чудотворцу Обнорскому, которому почивший непрерывно служил в течение долгих трех десятилетий.

Ты от юности Господа возлюбил еси, и всю жизнь твою Ему Единому пламенно служил еси, отче; аще имаши дерзновение к Нему, моли благость Его да научит и нас следовати спасительным стопам твоим!

В ряду подвижников благочестия, в XIX веке работавших Господеви со страхом и радовавшихся Ему с трепетом, одно из видных мест занимает игумен Павло-Обнорского монастыря Иоасаф, 20 ноября 1884 года мирно скончавшийся о Господе с именем Серафима в Высокогорской пустыни и погребенный в Серафимо-Понетаевской обители Нижегородской епархии. В высшей степени назидательна его благочестивая и многоскорбная жизнь, и нам, пловцам бурного моря, моря житейского, может служить руководством в стремлении к общему нашему небесному отечеству.

Приснопамятный подвижник родился в 1802 г. в городе Тамбове, в купеческой семье, и в св. крещении назван был Иоанном. После благочестивого воспитания в доме родительском, 18-летним юношею пришел он в Саровскую обитель, привлекаемый сюда славою дивного преподобного Серафима. Вступив в число братства этой обители, и с усердием проходя возлагавшиеся на него послушания, Иоанн сделался особенно любимым учеником его, исполняя его поручения. По этим поручениям он стал в близкие отношения к Дивеевской общине. В последний день своей жизни преподобный прощаясь с учеником своим, сказал Иоанну, что они больше уже не увидятся: «только ты все слова убогого Серафима, заповедывал он – постарайся запечатлеть в сердце своем; с ними всегда и ходи». Рыдающему Иоанну он в утешение говорил: «я молю и буду за тебя молить Господа и Пречистую Его Матерь». Ему еще ранее открывал преподобный сокровеннейшие тайны своей жизни духовной и говорил о великих скорбях, ожидавших Иоанна впереди.

И действительно, скорби эти не умедлили окружить его после отшествия ко Господу св. старца, и причиною их была та же Дивеевская обитель. Изнемогая под бременем их, Иоанн желал прекратить всякия с нею сношения, предоставить устрояющуюся обитель, нуждавшуюся в опытном человеке, собственным силам, но завет преподобного Серафима и просьбы Воронежского святителя Антония еще удерживали его от этого шага. А скорби все росли и умножались и 27 ноября 1847 г. Иоанн перешел в Печерский монастырь Н.-Новгорода. Здесь, 21 ноября 1848 г., он был пострижен в монашество, с именем Иоасаф, 25 декабря рукоположен во иеродиакона и 4 февраля 1849 г. во иеромонаха. Уважаемый благочестивыми нижегородцами и нижегородскими архипастырями, поручавшими ему в управление Высокогорскую (1850 г.) и Оранскую (1857 года) обители, он находил благотворителей для Дивеева. Между тем в Дивееве произошла внутренняя смута – разделение сестер на две партии – расположенных и не расположенных к о. Иоасафу. Дело приняло такие широкие размеры, что о нем доложено было Императору Александру II-му. В это дело вовлечен был Московский митрополит Филарет, и закончилось тем, что 70 сестер, во главе с Гликериею Занятовою (впоследствии игумения Евпраксия) , были уволены из Дивеева, и были основательницами нового Серафимо-Потетаевского монастыря, а иеромонах Иоасаф был назначен игуменом Павло-Обнорского монастыря.

Обитель преподобного Павла Обнорского, основанная в 1414 г., находилась в это время в крайне печальном состоянии: братии было мало, монастырские здания были·запущены, наличной суммы Новый Игумен принял всего лишь 22 коп. Твердый верою, с непоколебимым упованием на помощь Божию и молитвы преподобных Павла и Серафима, о. Иоасаф обновил весь монастырь, так что нет здесь ни одной пяди земли, которая не нехожена была бы его стопами. Он возобновил и благоукрасил Троицкий, Успенский и Рождество-Предтеченский храмы, выстроил над св. мощами преподобного Павла вместо старого новый трехпрестольный храм; на восточной стороне обители насыпал искусственный высокий холм, обсадив его елями, и среди них вновь создал новый, двухэтажный каменный скитский храм; на западной стороне вырос такой же холм с часовнею в память крестных страданий Спасителя, известный под именем Голгофы; возобновил под кладезем и местом келлий преподобного Павла две деревянные часовни; обнес весь монастырь каменною оградою; выстроил все хозяйственные службы монастыря; отвел в другое место протекавшую у стен его реку Нурму, засадил правый берег ее молодыми деревьями, в настоящее время представляющими собою обширный лес; для своей обители приобрел много святыни и соорудил для установления над мощами св. основателя ее серебряную раку в 5 пудов. Нет возможности в кратких словах исчислить все то, что было сделано о. игуменом Иоасафом для управляемого им монастыря; достаточно сказать, что за всю пятивековую историю обители преподобного Павла она еще не имела такого благопопечительного настоятеля.

Образ буди верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою (1Тим.4:12), учил св. апостол Павел ученика своего Тимофея. Непрестанно памятуя это апостольское завещание, о. Иоасаф в собственной жизни был поистине правилом веры, образом кротости и любви христианской ко всем без изъятия, без различия пола и возраста, без разграничения·общественного положения обращавшихся к нему. Непрестанный молитвенник, величайший труженик, собственным примером показывавший всем высоту и спасительность труда, он .в тоже время был и любвеобильнейшим отцом для всех; для каждого и во всякое время отверсты были двери келлии, и сердца его; каждый шел туда с своими скорбями, сомнениями, волнениями, тревогами и нуждами, и возвращался обласканным, утешенным, умиротворенным. С прибытием о. Иоасафа в Павло-Обнорский монастырь сюда обращается весь край; приезжают люди из отдаленных мест, из Москвы, Петербурга и других городов; люди всех классов являются в обитель, желая насладиться благоуханных благодатию Божиею бесед его. Келлия его была истинным училищем высокой христианской жизни: здесь хромающие, по выражению подвижника, супруги давали друг другу обеты верности и чистоты супружеской; здесь враги прощали друг друга, обнимались и целовались на глазах старца и уезжали истинными друзьями; здесь бедные и неимущие утешались его посильною, всегда нескудною помощью, укреплялись надеждою и упованием на помощь Божию и отходили веселыми. Всех, приходивших к нему с своими разбитыми сердцами, он врачевал елеем духовного утешения. И всюду, куда ни являлся о. Иоасаф, он приносил с собою радость и мир. Положительно известно, что о. Иоасаф, бывая в Петербурге, один раз имел счастье представляться в Бозе почивающей Императрице Марии Александровне, по ее желанию. Благословив Государыню, он сказал: «да благословит Тебя Господь от Сиона, Благочестивейшая Мать земли русской»; благословляя же детей Государыни, произнес:·«да будут благословенны Господом и Августейшие Дети Твои». Выходя от Государыни, он встречен был фрейлинами ее и, благословляя их, заметил: «вот вы удостоены великой чести служить Царице земной; храните же себя, чтобы удостоиться служить и Царице Небесной». Везде и всюду о. Иоасаф сеял добрые семена на ниве сердец обращавшихся к нему людей, и, внимательными было замечено, что слова его обладали чудным даром прозорливости. Невольно воспоминаются при этом дивные слова преподобного Серафима, некогда сказанные им ученику его Иоанну: «радость моя, молю, тебя: стяжи мирный дух, и тогда тысячи душ спасутся около тебя»!

Так живя и так трудясь в течение 16-летнего своего настоятельствования здесь, о. Иоасаф думал окончить и остаток дней своих в обители преподобного Павла. Это имел он в виду, воздвигая скитский храм и созидая уединенную хижину в лесной чаще на ископанном им пруде. В тиши уединения и безмолвия помышлял он достойным образом приготовиться к неизбежному часу смертному; но недоведомыми судьбами Промысла Божия ему предстояло еще раз понести тяжелый крест скорбей и напастей, дабы тем вожделеннее для него сделать небесный покой. В 1877 г. он тяжело заболел и игуменом соседнего Корнилиево-Комельского монастыря Анатолием был пострижен в св. схиму, с восприятием дорогого для него имени Серафима. Еще некоторое время схиигумен Серафим провел под кровом преподобного Павла, служа духовной пользе других, так же, как и в былые дни, стучавшихся в дверь его схимнической келлии, но зависть и злоба некоторых людей побудили его просить о перемещении в Высокогорскую обитель. В 1878 г., гонимый присными его, и напутствуемый рыданиями всего окрестного населения, он навсегда оставил Павло-Обнорский, возрожденный и призванный им к новой благоустроенной жизни, монастырь.

В Высокогорской обители он также благоплодно подвизался в деле созидания духовного совершенства других, нередко посещая Серафимо-Понетаевский монастырь, возникший и развившийся при его указаниях и материальной поддержке. Здесь он руководил инокинь в духовной жизни, присутствуя при богослужениях и прося их петь особенно любимую им вдохновенную песнь в честь Богоматери: «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь». Но в особенности памятен для обители приезд его в 1880 году. Освятив икону Знамения Богоматери, написанную К. Войлошниковой, старец долго молился пред нею со слезами и, обратившись к игумении Евпраксии и некоторым сестрам, сказал: «вот мати, сия св. икона; мню, будет обители вашей в созидание, а тебе и сестрам в утешение». И слова старца оправдались самими последующими событиями: чрез полгода по кончине его, в 1885 году, св. икона прославилась обильными чудесами. Таков был суд Небесной истины над действиями старца схиигумена Серафима и игумении Евпраксии; и что бы ни говорили о них люди, но свидетельство Небесной истины, в прославлении св. иконы Знамени Пресв. Богородицы открывшееся для всех, останется непререкаемым свидетельством и доказательством богоугодности попечений о. Серафима об этой обители инокинь!

Тихо приближался к кончине своей старец Божий. В последний год жизни единственными предметами его бесед были: гроб, могила, вечность; он сам назначил место для погребения своего, за алтарем храма Серафимо-Понетаевской обители. Видно было, что старец таял с каждым днем и что недалек уже тот момент, когда догорит светильник его жизни и лампада его потухнет. За несколько дней до кончины он говорил окружающим, что наступило время его отшествия ко Господу; 19 ноября он в последний раз праздновал молитвою память преподобного Иоасафа, царевича индийского, имя которого носил в монашестве; 20 ноября провел день в обычных молитвенных подвигах. Приведенный другими от вечернего богослужения, он склонил голову к портрету преподобного Серафима и стал ослабевать все более и более. Его положили на постель. Со взглядом, устремленным на св. образ Богоматери, старец Божий тихо и безмятежно предал дух свой Господу. Как тревожна и многоскорбна была его жизнь, и как мирна и безмятежна, вполне преподобна его кончина! Он скончался 20 ноября 1884 года, в 9 часов вечера, 82 лет от рождения, из которых 64 года провел в монастыре. Погребен он в Серафимо-Понетаевской обители. Благоговейная любовь сестер возжгла на его могиле неугасаемую лампаду. И вот, когда в тихую летнюю, ночь идешь мимо этой могилы, и видишь кроткое мерцание этой лампады, то невольно думаешь: «теперь успокоился ты, старец Божий, от скорбей и напастей жизни; теперь не страшны для тебя ни злоба, ни_; клевета человеческая; ты преплыл бурное море житейское; а мы – еще плывем по волнам его. Да будет же пример твоей многострадальной жизни ободряющим и для нас в минуты бед и напастей»!

Обитель Павло-Обнорская хотя и не имеет в себе могилы его, но полная памятниками неустанной и_; благотворной его деятельности усердно, молит Господа о упокоении души его с праведными!

Тихим и необыкновенно симпатичным светом сияет память кроткого, смиренного, полного любви и милосердия ко всем, нестяжательного иеромонаха Павло-Обнорского монастыря Нафанаила, представляющего собою отрадное и прекрасное явление в среде современного нашего русского православного иночества.

Уроженец Вологодской губернии, Яренского уезда, крестьянин с. Серегова, воспитанный в благочестивой семье и в началах строгого благочестия, он от ранней юности любя Бога всем сердцем, всею душею, всем помышлением своим стремился в какую-либо иноческую обитель. Но обстоятельства жизни вкладывались для него так, что он не мог осуществить своею пламенного и заветного желания ранее 33-летнего возраста. Оставаясь в мире в безбрачном состоянии, раб Божий в глубине своего сердца был твердо уверен, что Господь в свое время приведет его в ограду обители и Сам укажет ему место будущего иноческого подвига. И действительно, когда до отдаленной веси его дошли восторженные рассказы некоторых о Павло-Обнорском о. игумене Иоасафе, его трудолюбии и духовных его дарованиях, в молодом поселянине возгорелось непреодолимое желание идти под кров преподобного Павла и вручить себя духовному руководству известного игумена. Приходит он сюда, молится усердно у гроба преподобного Павла и смиренно просит о. Иоасафа о принятии своем в число его братства. Желание его исполняется и пришелец поселяется в полюбившейся ему обители, с ревностью и усердием трудясь и неся возлагаемые на него послушания. Но к его глубокому и искреннему огорчению вступил он сюда уже пред самым концом настоятельствования здесь игумена Иоасафа, вскоре уволившегося от настоятельства, а·затем и совершенно оставившего Обнорскую обитель.

Как ни прискорбна была для новоначального послушника разлука с опытным в духовной жизни старцем, но раз переступив порог ворот монастырских он решил жить и умереть здесь, помня слова Христа Спасителя: никтоже возложь руку на рало и зря вспять, управлен есть в царствии Божие. Также, усердно, как и прежде, он трудился в монастырских послушаниях, также благонравно вел себя, отличаясь любвеобильным и доброжелательным отношением ко всем без исключения. Прекрасные духовные качества его, обратили на него внимание настоятеля монастыря игумена Гавриила, который по исходатайствования ему увольнения от общества, вошел к епархиальному начальству представлением о зачислении его в число штатных послушников Павло-Обнорского монастыря, что и совершилось 19 марта 1880 года. Недолго оставался он штатным послушником: 21 ноября 1880 года постриженный в монашество, он назван был Нафанаилом. Вместе с ревностью и усердием к храму Божию, новый инок отличался и беспрекословным послушанием. Начальство монастырское возложило на него далеко не нелегкую обязанность – отправиться для сбора доброхотных даяний в пользу·обители в отдаленные уезды Вологодской и сопредельные им Вятской губерний. И как ни тяжело было вообще для внимающего своему спасению инока разлучение с уединением келлии и странствование по миру, но он с глубоким смирением покорился ему. Во время этих путешествий, по рассказам сопутствовавшего Нафанаилу инока Корнилия, сказалась доброта сердца первого: он старался останавливаться на ночлег у беднейших жителей известного селения, которым как бы в благодарность за приют, уезжая, всегда оказывал посильную вещественную помощь.

6 мая 1882 г. монах Нафанаил был рукоположен во иеродиакона, а 18 октября 1883 года – во иеромонаха. Благоговейная настроенность его невольно сообщалась и молившимся за совершаемыми им богослужениями; самый внешний благолепный вид его; напоминавший собою отчасти иконное изображение св. Иоанна Богослова, невольно располагал и влек к нему сердца людей, и видевших его даже в первый раз в жизни. Когда же они сходились с ним ближе, узнавали его прекрасные душевные качества, то становились невольно горячими его почитателями. Смиренный и смиренномудрый, иеромонах Нафанаил, храня глубокий мир со всеми, никогда не позволял себе не только осуждать других в чем-либо, но даже сделать кому-либо какое замечание. Когда почитатели его приносили о. Нафанаилу что-либо от щедрот своих, он, не отказываясь, брал приносимое, но тотчас же отдавал это первому просящему, так что нестяжательность его была поистине изумительна: у него не только никогда не бывало чего-либо лишнего, но даже и в самых необходимых вещах сам он ощущал нужду.

Высоко было духовное преуспеяние доброго инока. В одном месте сказаний о подвижничестве древних отцов мы читаем рассказ, как один бесноватый ударил богоугодного инока в ланиту, а тот по заповеди Христовой, смиренно обратил ему и другую для удара, и, опаленный его смирением, бес оставил человека. Нечто подобное было и с о. Нафанаилом. Однажды, когда он направлялся в церковь, некая бесноватая и буйствовавшая женщина, внезапно бросившись на него сзади, оседлала его. Ничего не сказал смиренный инок, даже не сделал никакой попытки к освобождению от нечаянной наездницы, а остановившись, втайне молился о страдающем Божием создании. И что же? Смирение его святое и глубокое, незлобие удивительное совершило великое чудо: в течение нескольких лет мучимая бесом, несчастная женщина пришла в себя и, как было слышно, потом совершенно исцелилась благодатию Божиею. Как железо ковачу, так достойный инок предал себя в волю Божию: он ничего не искал, ни к чему не стремился, ничего ни у кого не просил себе и ни от чего не отказывался. Давали ему послушание – он принимал его и нес до тех пор, пока его не освобождали от него. Так с 14 июня 1884 года по февраль 1886 г. он заведывал монастырскою ризницей; с 2 мая 1890 г. по распоряжению епархиального начальства ему поручено было исправление казначейской должности и только 20 февраля 1891 г. по представлению настоятеля монастыря, игумена Агафангела, он освобожден был от этой должности, как для него непосильной.

Ближайшее духовное начальство знало в совершенстве какое духовное сокровище таится в иеромонахе Нафанаиле. Знал это и благочинный монастырей Вологодской епархии, настоятель Свято-Духова монастыря в г. Вологде, архимандрит Нафанаил, по просьбе которого 17 июля 1891 г., иеромонах Нафанаил был перемещен в названный монастырь, куда отправился без всякого смущения, как и подобает истинному иноку. Почти десять лет прожил он в Духове монастыре, в городе, как в пустыне, нимало не изменяя своих привычек и обычного образа жизни. Получая здесь сравнительно приличную сумму кружечного дохода, причитавшегося на его долю, о. Нафанаил расходовал его весь без остатка на дела благотворения, и впоследствии, при возвращении в Павлов монастырь всего имущества привез с собою только две пары белья, которые сделал в Вологде за все десятилетнее свое там пребывание.

Единственный раз, быть может во всю свою жизнь о. Нафанаил позволил поступить по своему желанию. Во время пребывания своего в Свято-Духове монастыре он почувствовал себя больным; у него появились все признаки страшного бича человечества чахотки. Болезнь не смутила доброго инока, не заставила его упасть духом, так как мысль о неизбежности смерти всегда была присуща его смиренной душе; мало того – он настолько равнодушно встретил ее, что даже не счел нужным обратиться к медицинским пособиям. Болезнь быстро развивалась. Пока еще был в силах, о. Нафанаил по-прежнему ревностно исполнял свое послушание, но чем далее шло время, тем более оскудевала крепость его физических сил. Почувствовав, что неизбежный конец его уже недалек, иеромонах Нафанаил пожелал умереть, на своей духовной родине – в обители преподобного Павла. Прошением своим он ходатайствовал о перемещении своем, по слабости здоровья, на покой в Павло-Обнорский монастырь, что и было исполнено 5 марта 1901 года. Чрез силу прибыв в родную обитель, о. Нафанаил, явившись, к настоятелю ее, _;архимандриту Агафангелу, сказал, что прибыл сюда умирать. Поселившись в отделенной ему келлии, он уже не выходил никуда, быстро тая, как свеча, день ото дня. Настала и весна, но больной прекрасно чувствовал, что встречает ее в последний раз. Часто он очищал душу свою таинствами, покаяния и св. причащения. В день кончины он также призвал к себе братского духовника обители, иеромонаха, ныне игумена, Никона; исповедался и причастился святых Божественных, бессмертных и животворящих Христовых Таин. Во всеоружии сих святынь, при полном и ничем не нарушаемом спокойствии духа, о. Нафанаил бестрепетно стал ожидать, смертного часа. Не более двух часов прошло с того времени, как духовник простился с своим духовным сыном и он в твердом уповании на безмерное Божие милосердие тихо, как бы сладко, уснув, предал дух свой Господеви. Это было 11 мая 1901 г. Скончался о. иеромонах Нафанаил 67 лет от рождения и был погребен за алтарем Троицкого соборного храма монастыря. Смиренный деревянный крест осеняет его могилу, и стоя у нее, невольно вспоминаешь кроткое и смиренное лицо лежащего под ним достойного инока, его необычайную доброту, полноту любви ко всем, милосердие и нестяжание. И невольно сами собою шепчут уста чувство сердца:

Блажени милостивии, яко тии помиловани будут; блажени кротции, яко тии наследят землю; блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят.

В ряду добрых иноков, в обители преподобного Павла пред Господом совершавших течение свое, весьма видное место занимает собою архимандрит Агафангел, долголетний страдалец, в течение семи лет тяжким недугом прикованный к одру болезни и прямо с него перешедший в страну загробную, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная:

Почивший о. архимандрит Агафангел, в мире Андрей Арсениевич Воскресенский, родился 27 июня 1827 г. в с. Раслове, Грязовецкого уезда, Вологодской губернии, в семье беднейшего псаломщика того села Арсения Афиногеновича, около 40 лет прослужившего на этом месте, где род его служил Господу Богу близ двух столетий. Семья чтеца Арсения была многочисленна, состоя из трех сыновей и четырех дочерей, а средства в жизни совершенно ничтожны. С раннего детства, благочестиво настроенный мальчик Андрей любил уединяться, не отличаясь крепким здоровьем. После домашней подготовки, в сентябре 1837 г. он был представлен отцом в Вологодское духовное училище, которое и закончил благополучно. Для дальнейшего образования перейдя в Вологодскую духовную семинарию, он должен был по недостатку средств к содержанию и отчасти по болезненному своему состоянию тотчас же проститься с этим духовно-учебным заведением, из низшего отделения его. Проведя некоторое время в доме родительском, 15 мая 1849 г. юноша Андрей Воскресенский поступает послушником в Павло-Обнорский, недалекий от его родины и ему издавна известный монастырь.

С усердием и ревностью молодой человек несет возлагавшиеся на него послушания. А они были далеко нелегкими: почти ежегодно ему приходилось пускаться в путь для сбора доброхотных деяний боголюбцев на обитель, с этою целью объехав не только Россию, но даже и далекую Сибирь. Много скорбей и лишений приходилось ему наносить при этих своих странствованиях, но твердая уверенность, что он исполняет долг св. послушания, давала ему и силы и выносливость для того. Необыкновенно честный и весьма полезный для обители, ценимый по достоинству настоятелем монастыря, игуменом Анатолием, Андрей Воскресенский, после двенадцатилетнего монастырского искуса, 22 апреля 1861 г., на 34 году своей жизни, был пострижен в иночество с именем Агафангела. В новом своем звании он должен был проходить тоже трудное послушание сборщика, и он нес его безропотно. 15 августа 1864 г. монах Агафангел рукополагается во иеродиакона и 16 января 1866 года – во иеромонаха, а 22 августа 1867 года назначается и братским духовником обители и вместе с тем ризничим и казначеем монастыря. Не умевший и не желавший делать дело как-нибудь, о. Агафангел являлся на высоте возложенных на него обязанностей и был добрым сотрудником приснопамятному о. игумену Иоасафу в деле благоустроения им монастыря. Оставаясь в обители, иеромонах Агафангел усердно совершал ежедневные богослужения, чередуясь в этом с известным подвижником – иеромонахом Николаем, для той же цели отправляясь иногда на свою родину – в с. Раслово, где среди лета занимался заготовлением гробов для монастырского обихода.

Обширные созидательные работы, начатые о. игуменом Иоасафом с первого дня вступления его в должность здешнего настоятеля и ведомые им до последнего дня пребывания в Павловой обители, требовали значительных материальных средств. И вот, из любви к родной обители и по глубокому уважению к своему достойному настоятелю, о. Агафангел приобретший достаточную опытность в деле сборов, не отказывается предпринимать новые далекие путешествия с этою целью. Своими трудами, своим горячим и сердечным участием казначей много содействовал благоуспешности дела благоустроения Павлова монастыря, обновляемого о. игуменом Иоасафом. За добрую и полезную жизнь и деятельность, по представлению своего настоятеля, 7 июня 1869 г. казначей иеромонах Агафангел награждается набедренником. Но в недалеком будущем ему предлежал посох странника по монастырям своей Вологодской епархии, которые ему указывались волею начальства и по которым он странствовал более 17 лет. После 21 года, проведенного им в Павло-Обнорском монастыре, 20 октября 1870 года иеромонах Агафангел перемещен на казначейскую же должность в Дионисиево-Глушицкий монастырь, где живет и трудится также, как и в предшествовавший период своей жизни, и где 30 апреля 1881 г. получает благословение св. Синода за усердную и полезную службу по духовному ведомству. 1881 год оставался ему надолго памятным: 21 августа иеромонах Агафангел переводится в Вологодский Свято-Духов монастырь, где 20 октября определяется духовником братии, а 21 ноября назначается исправляющим должность настоятеля близгороднего Устюжского Знамено-Филипповского Яикова маленького и незначительного монастырька.

Обитель врученная о. Агафангелу, могла бы рассчитывать встретить в нем, доброго, опытного и благопопечительного о ней настоятеля – хозяина, но ей не пришлось долго видеть его в стенах своих. Способности его потребовались в другом месте, и 15 мартам 1882 гг. иеромонах Агафангел назначается экономом Вологодского архиерейского дома. Более трех лет остается он здесь, управляя немалым хозяйством «архиерейского дома, пользуясь неизменным благорасположением архиепископа, Феодосия и состоя одновременно членом Вологодского епархиального свечного комитета. 25 февраля 1885 г. иеромонах Агафангел, за усердную и полезную службу награждается золотым наперсным крестом, от св. Синода выдаваемым; 28 сентября 1885 г, определяется исправляющим должностью настоятеля Богородице-Рождественского Самского монастыря; 20 августа 1886 г. утверждается в занимаемой им должности. Но и здесь не долго суждено было оставаться о. Агафангелу: 16 февраля 1888 г. с душевным восторгом принял он назначение на Павло-Обнорское настоятельство; 2 марта 1888 г. он возводится во игумена и 22 мая 1895 г. – во архимандрита родной обители, в разлуке с которою ему пришлось провести более 17 лет.

Не совершив никаких особенных громких и выдающихся деяний в Павло-Обнорском монастыре, о. Агафангел явился заботливым настоятелем и хозяином. При нем достроена трехъярусная каменная колокольня, обновлена Успенская церковь, демонтирована церковь преподобническая и гостиный двор, перестроены воротный и сводный двор, устроен большой и прочный мост чрез р. Нурму, и погашен значительный, лежавший на обители долг. Благодаря его заботливости издано описание обители, составленное А. К. Лебедевым. За отлично-усердную службу и труды, о. архимандрит Агафангел 6 мая 1899 г. Высочайше сопричислен к ордену св. Анны 3 ст. и с 1899 по 1903 г.г., состоял членом-сотрудником Вологодского отдела Императорского Православного Палестинского Общества. Вследствие старости и болезненного состояния 15 ноября 1903 г. архимандрит Агафангел уволен на покой «с предоставлением ему удобного помещения в настоятельских кельях, где бы он пользовался необходимым при преклонности лет и болезни покоем и внимательным уходом».

Его же любит Господь – наказует; биет же всякого сына, его же приемлет, говорит Писание. И справедливость и истину этого изречения мы видели на о. архимандрите Агафангеле. За семь лет до своей кончины тяжелая и непонятная болезнь приковала его к постели, так что он даже не мог не только ходить, но и сидеть, почти постоянно лежа, лишь изредка приподнимаемый при помощи посторонних лиц. Терпеливо нес страдалец ниспосланный ему тяжелый крест. Он мог сказать о себе словами псалмопевца: внегда уныти ми – Господа взыщу: взыска Тебе лице мое. Единственным утешением болящего старца была усердная молитва и частое приобщение св. Таин, укреплявших его душевные силы, так что с уст его не срывалось слово ропота на его тяжелое положение. Напротив, он был даже благодушен, воспоминая свою долгую минувшую жизнь и лиц, с которыми ему приходилось встречаться на житейском пути. Сознавая, что болезнь его неисцельна, страдалец не прибегал к врачебной помощи, ожидая смертного часа, как часа избавления. Сохранив ясность мысли и сознания, незадолго напутствованный св. Тайнами, 4 января 1907 г. в 2 ч. пополудни, на 80-м году своей жизни, старец-страдалец о. архимандрит Агафангел тихо и мирно предал Господу душу свою, как бы сладко уснув после семилетних своих страданий. Погребение почившего совершено было 7 января благочинным монастырей – Корнилиево-Комельским о. архимандритом Антонием (ныне преосвященный епископ Вельский, викарий Вологодской епархии), в сослужении настоятеля Павло-Обнорского монастыря о. игумена Никона с старшею братией монастыря и двух соседних священников: с. Студенца – Сильвестра Попова и с. Пенья – Константина Соколова. При погребении старца о. архимандритом Антонием и проживавшим в монастыре священником Владимиром Maленинским произнесены были приличествующие случаю слова.

Тело страдальца-старца о. архимандрита Агафангела упокоилось за алтарем преподобнического храма. На могиле его, в виде часовенки, устроен каменный столп со вложенною в него иконою св. мученика Агафангела.

И когда стоишь пред этою могилою, духовного слуха твоего чрез ряд веков касается Божественный призыв: приидите ко Мне вcи труждающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы. Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток и смирен есмь Аз; иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть.(Мф.11:28–30).

Последний день первого месяца 1912 года взял из среды братства Павло-Обнорской обители самое лучшее ее украшение настоящих дней: в 4 часа утра 31 января совершенно тихо и безмятежно почил от трудов своей долгой жизни и деятельности старец иеромонах Сергий, братский духовник. Это был один из тех, теперь уже немногих представителей той эпохи, которая с каждым годом все далее и далее отодвигается в область истории и которая, несмотря на кажущуюся ее суровость, умела воспитывать таких непоколебимо стойких рыцарей долга и чести, таких богатырей и по уму и способностям, и по физическому их развитию, что о них со вздохом сожаления и тихой грусти приходится произносить: «да; такие люди были, но теперь их нет».

Ограничимся официальными данными послужного списка почившего старца. Иеромонах Сергий, 83-х лет (хотя он считал себе более), сын диакона, в мире именовался Александром Малевинским. Кончил курс учения Вологодской духовной семинарии по 1-му разряду в 1850 году. С 16 ноября 1852 года по 22 сентября 1863 г. был диаконом, а с 1863 года священником при Вассиановской Кубеницкой церкви, Кадниковского уезда, и проходил должности: с 1870 по 1881 г.г. депутата по делам следственным и хозяйственным и на училищные съезды; с 1883 по 1887 г.г. духовника 1-й половины округа; с 1871 по 1890 г.г. председателя приходского попечительства, и получил награды: набедренник (1867 года), скуфью (1874 г.), камилавку (1882 г.) и медали в память царствования Императора Николая II-го и Александра III-го. 22 января 1891 года, по прошению, уволен за штат, с пенсией по 130 руб. в год. 8 марта 1900 года, по его прошению, помещен на постоянное жительство в Павло-Обнорский монастырь, с обязательством отправления чреды ежедневных богослужений; 11 июня 1902 г. определен братским духовником; 5 декабря того же года поручено ему исполнение обязанностей благочинного по монастырю, но 15 ноября 1903 года освобожден от этих обязанностей.

Лишившись супруги и пристроив детей, он счел свою задачу выполненною, и решил удалиться в стены обители, где мог бы в мире закончить дни своей жизни. Однако, прежде нежели сделать этот шаг, иерей Божий предпринял поездку в Киев и Москву, как для того, чтобы поклониться благодатным святыням этих градов, так, между прочим, и для того, чтобы в мудром совете подвизавшихся там старцев найти для себя прямое указание, что намерение его совпадает с волею Божиею. До самой смерти своей с чувством особого духовного утешения он воспоминал об этом далеком путешествии и до самой смерти благоговейно хранил у себя образок св. Николая, данный ему на благословение известным Гефсиманским старцем иеромонахом Варнавою. По возвращении в свою епархию о. Александр удалился в Павло-Обнорский монастырь.

Жизнь его в монастыре служила образцом для братии. Неизменно исполнительный к своим обязанностям, он не опускал богослужений даже и тогда, когда заканчивал чреду своего священнослужения. В тишине своей келлии он проводил время за чтением книг, выписывая в течение нескольких лет журнал «Душеполезное Чтение», питая чувство глубоко благоговейного уважения к святителю Феофану Затворнику, о. Иоанну Кронштадтскому и преосвященному Виссариону Костромскому, он постоянно имел пред глазами литографированные изображения их. В высшей степени воздержный и нетребовательный, он довольствовался малым и даже свою 130-рублевую пенсию уделял ближайшим своим родственникам. Духовный мир не был для него отвлеченным; он жил в нем всем существом своим, и близость к себе преподобного Павла исповедывал с дерзновением. Даже мысленно он уже никогда не покушался оставлять его обители, и когда однажды покойный преосвященный Алексий сделал было распоряжение послать о. Александра в Николо-Озерский женский монастырь для священнослужения, вот что писал он владыке: «единственное мое желание и конечная цель поступления в монастырь – было удаление от мира, духовный мир, сосредоточение в себе и приготовление к неизбежному и скорому переходу в будущую жизнь (мне 72 года); все это, по милости Божией, я нашел, живя в Павло-Обнорском монастыре. Радуюсь этому и благодарю Господа Бога и от всего сердца прошу Его остаться в таком состоянии при обители». В заключение он просил преосвященного отменить сделанное им относительно его распоряжение, и архипастырь уважил желание и просьбу старца.

Ведя строго иноческий образ жизни, о. Александр не принимал иноческого пострижения до 5 ноября 1910 года, когда, вследствие уже собственного побуждения, был пострижен в иночество с именем Сергия, имя которого принял он по глубочайшему своему благоговению к великому Радонежскому игумену. С 1910 года старец начал изнемогать, и только тогда сделался не всегда способным к правильному выполнению своей чередной недели. В 1911 году он принимал участие в богослужениях, по преимуществу соборных; но при малейшей возможности стремился в храм постоянно. Случалось, что изнемогал он иногда чрезвычайно и, с минуты на минуту ожидая скорого конца, спешил соединиться со Христом в Его таинствах причащения и елеосвящения. И поистине чудное и очевидное действие всеосвящающей и укрепляющей благодати открывалось тогда: умиравший старец снова обновлялся силами «и паки во храме обреташеся». За продолжительное время медленного своего угасания он множество раз причащался св. тайн, всегда выполняя пред этим положенное молитвенное правило и, по свидетельству духовника его, о. игумена Никона, вспоминал всю свою долголетнюю жизнь, отыскивая в ней не только минувшие грехопадения, но даже и суетные мысли, которым он когда либо дал место в сердце своем. Ум его был ясен до кончины, как ясно было и зрение, не требовавшее очков. Он бестрепетно смотрел в лицо приближающейся смерти, даже желая ее, даже как бы скорбя, что она так долго медлит своим делом. До самой кончины своей о. Сергий был на ногах, прося братию, посещавшую его, молиться о душе его, когда она оставит свое бренное тело. За несколько часов до кончины он просил служившего ему послушника внятно прочесть Символ веры, и чего никогда не делал, переменил свое положение на одре, возлегши на него с лицом, обращенным к востоку, к храмам монастырским и свв. иконам, находившимся в его келлии. Тихо и безболезненно предал он дух свой Господу, Которому так долго и усердно служил; светлая печать небесного покоя озаряла старческое лицо его, при жизни носившее отпечаток как бы некоторой суровости. У бездыханного тела его никто из присутствовавших не испытывал того невольного и необъяснимого чувства, которое сообщается живым бездыханными телами умерших их собратий. В келлии о. Сергия непрерывно возглашалось св. Евангелие, и несмотря на то, что в продолжение трех суток тело лежало в тесной и теплой келлии, к тому же переполнявшейся братиями, считавшими своим долгом присутствовать на панихидах, оно не издавало ни малейшего запаха тления.

3 февраля игуменом монастыря Никоном совершена была соборно литургия и после нее чин иноческого погребения, в котором принял молитвенное участие и прибывший сюда зять почившего – священник о. Новосельский. Ни слов, ни речей при гробе почившего произнесено не было, но чувства любви и глубокого уважения к почившему старцу, собравшие к его телу не только всех живущих в обители, но и посторонних богомольцев и даже окрестных жителей, красноречивее всяких речей говорили о том великом духовном значении, какое имел почивший старец для всех. И странное дело, никаких тяжелых дум и впечатлений не навевал собою он, безмолвно лежавший в своем скромном гробе. Думалось, что он собрался куда-то в краткосрочную отлучку, и что пред нею собрались проводить его любящие, его духовные дети. Во втором часу дня тело старца о. Сергия возлегло на вечный посмертный покой за алтарем тех монастырских храмов, в которых он так часто священнодействовал в последние годы своей продолжительной жизни и которые так любил.

Блажен ею же избрал и приял ecи, Господи, и память его в род и род. ·

Смиренный труд наш Богу содействующу в слово утверждающу, закончен. Приступая к изложению его, мы единственно руководствовались желанием посильно восполнить апостольский завет: поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их (Евр.13:7). Насколько мы успели в этом, – судить, конечно, не нам. Но и для нас самих неполнота предлагаемого труда не составляет тайны. За неимением надлежащих источников здесь не помещены жизнеописания двух иерархов из вод сени Павловой обители восшедших на высоту архиерейских кафедр: Никона, епископа Коломенского (1502 г.) и Пафнутия, митрополита Барского и Полонского (1605 г.) По той же причине отсутствуют здесь и биографические сведения о Христа ради юродивом подвижнике – иеромонахе Аввакуме, из Павловой обители перешедшем в Семигородную пустыню, и там о Господе скончавшемся.

А сколько здесь было таких сокровенных рабов Божиих, ихже имена и деяния весть токмо Господь; сколько было и таких, которые, позаимствовав благодатный свет от обители преподобного Павла и возжегши им светильники душ своих, благополучно достигла тихого и небурного пристанища – царства небесного. И да даст убо Господь, чтобы Божественный огонь не угасал здесь и во вторую половину тысячелетия, подобно тому, как он светил миру христианскому в первую.

Заключим смиренный труд наш глубоко-знаменательным увещанием св. апостола Павла: тем же убо и мы, толик имуще облежащ нас облак свидетелей, гордость всяку отложше и удобь обстоятельный грех, терпением да течем на предлежащий нам подвиг, взирающе на Начальника веры и Совершителя Иисуса, иже вместо предлежащия Ему радости, претерпе крест, о срамоте нерадив, одесную же престола Божия седе.(Евр.13:1–3).

Алексей Воскресенский