Из Амстердама в Москву: И.Ф. Копиевский и один русский перевод символических книг Голландской реформаторской церкви¹⁸⁴²

Л. Ронки Де Микелис

«Хотящимъ же к собору церкви приходити достоит знати совершенно сих главизнъ, и исповѣдати им подобает, и тако их вопрошати, не имѣют ли таковаго учение и размышление, дабы на такое ихъ сумнение отвѣт учинит. Естьли кто скажет, что имѣет, и того подобает от Писания поучати. А есть ли сим доволны, подобает вопрошати, на се ли они себя предают и за милосердие Божие у сего учения пребывати хотят ли, и миръ сей отринути, и новое християнское житие установити; по совершению же, подаютца ли они християнскому опитимии. Сотворивъ же сице, наказати таковых пребывати в миру, любви и соединение о всѣми человѣки; и к миротворению, естьли кто от них с ближным какую вражду имети будетъ»¹⁸⁴³.

Этим увещанием о любви к ближнему, великой заповеди, заключающей для христиан все другие¹⁸⁴⁴, завершается перевод XVII в. на церковнославянский язык двух самых важных документов европейской реформационной церкви – «Исповедания веры бельгийской» и «Гейдельбергского катехизиса», в которых реформатская Голландская церковь выразила собственное вероисповедание¹⁸⁴⁵. Составленное в 1559 г. Ги де Бре¹⁸⁴⁶ при помощи и при советах лейденского богослова Адриана Саравиа и капеллана Вильгельма Оранского Модета (Mode us) в тщетной попытке явить собственную христианскую веру властям Турне (де Бре всё-таки казнили в 1567 г.), «Исповедание» имело широкое хождение в Нидерландах и в 1561 г. было опубликовано на французском языке в Руане, а в следующем году – на голландском. Представленное в 1562 г. Филиппу II его мятежными подданными (и им отвергнутое), оно в 1566 г. было слегка исправлено, особенно в статье 36, где говорится об отношениях гражданских ведомств с Царством Христовым. Новая формулировка была одобрена в 1568 г. женевскими богословами, и в 1574 г. все голландские реформационные церкви единогласно приняли её.

Окончательное утверждение произошло в ходе великого Дордрехтского синода в 1619 г., когда были внимательно рассмотрены латинский, французский и голландский переводы, внесены небольшие изменения (не имевшие теологического значения). Результат был принят в качестве официального исповедания веры реформатских церквей Голландии, Бельгии и Америки.

«Исповедание» члены синода сопроводили «Гейдельбергским катехизисом», получившим имя от пфальцского города, где он был составлен по поручению принявшего кальвинизм курфюрста Фридриха III. После долгой работы ученик Меланхтона Захария Урсин и придворный проповедник, друг Кальвина¹⁸⁴⁷ Каспар Олевиан ещё раньше подготовили два наброска на латыни и на немецком. В начале 1563 г. они обнародовали своеобразный текст, оказавшийся далеко не только простой теоретической формулировкой христианской веры в дидактических целях.

Катехизис состоял из 52 членов на каждое воскресенье года. Из них каждый делился на три части, идеально соответствовавшие посланию апостола Павла к римлянам (ничтожество человека, спасение во Христе, благодарность спасённых), и имел чётко определённое место в вероисповедании, в середине литургии, между формулами крещения и евхаристии. Традиционные элементы церковного наставления – апостольский символ веры, таинства, заповеди, «Отче наш» – вписывались в это тройственное членение, как подчёркивает Карл Барт, «в особом порядке, узнаваемом именно в этой последовательности – ничтожество человеческое, искупление, благодарность, которая в своей простоте представляет собой гениальную формулировку сущности всей реформы»¹⁸⁴⁸.

Церковнославянский перевод XVII в. анонимен, однако с определённой убедительностью приписывается одному энергичному, хотя скорее и неудачливому человеку. Это Илья Фёдорович Копиевский (или Копиевич). Он родился в Ляховиче в 1651 г. и скончался в Москве в 1714 г., был из малороссийской семьи, принадлежал реформатскому вероисповеданию, выехал в Голландию в 1666 г. по конфессиональным соображениям и получил известность своей деятельностью переводчика и издателя на русском языке литературных, исторических и научных текстов классической древности и современных авторов¹⁸⁴⁹.

И всё же вопрос о принадлежности ему перевода остаётся запутанным. Сейчас мы отложим его на будущее и ограничимся описанием двух списков и разбором текста.

Перевод этих текстов, озаглавленных, соответственно, «Перевод с исповеди веры недерланских церквей, си речь кальвинских, осязается в 37 артикулах к тому же некоторые вопросы и ответы о вере же»¹⁸⁵⁰ и «Краткое осязание христианские веры тем иже хотят приступит ко господнию святому вечерью»¹⁸⁵¹, никогда не издавался и дошёл до нас в двух рукописных экземплярах, хранящихся в Библиотеке Хельсинкского университета¹⁸⁵² и в дублинском Тринити-колледже;¹⁸⁵³ третья рукопись, возможно, та, что указана в московском РГАДА Ю.К. Бегуновым¹⁸⁵⁴.

Каково соотношение между двумя списками, сказать трудно. Перевод, несомненно, один и тот же, но при сравнении обнаруживаются некоторые варианты, которые ставят под сомнение зависимость одного от другого и заставляют предположить существование третьего списка, который мог быть «посредником» между H и D, исходным для обоих¹⁸⁵⁵.

Тексты не подписаны и не датированы, относительно датировки мы доверяемся выводам Бакмана и Робертса. На основе анализа филиграней они определили бумажный материал голландского или английского производства, возводимый к 1680‒1700 гг., и предположили, что текст современен ему¹⁸⁵⁶.

Хельсинкский кодекс состоит из двух ясно различимых частей: на л. 1−32 читается «Описание врать чести в Сгравень Гаге учиненных ко приезду Вилиам Третьему», русский перевод голландской книжечки, где описывается триумфальный въезд в Гаагу Вильгельма Оранского, возвращавшегося из Ирландии¹⁸⁵⁷, далее следует «Исповедание» (л. 33−64 об.) и «Катехизис» (л. 65−78 об.)

В какое-то, с точностью не определённое, время эти рукописи, различных почерков и на бумаге разной фактуры и размеров, поступили в библиотеку графа Андрея Артамоновича Матвеева¹⁸⁵⁸, русского посланника в Голландии с 1699 по 1712 г. и поборника антишведского союза России с Англией и Голландией. Переплетённые вместе, они зарегистрированы как «рукопись № 109» в каталоге библиотеки графа А.А. Матвеева и графини Матвеевой¹⁸⁵⁹. Часть этого богатого книжного наследия, включая рукопись № 109, была куплена Екатериной II для Григория Орлова и направлена в библиотеку строившегося в Петербурге Мраморного дворца.

Библиотека эта вместе с купленными Екатериной фондами впоследствии перешла по наследству её внуку Константину Павловичу, а от него, его побочному сыну Павлу Александрову. Тот решил передать их в Библиотеку Хельсинкского университета после ужасного пожара, в 1827 г. уничтожившего Библиотеку университета в Або (Турку)¹⁸⁶⁰.

Мы ничего не знаем о событиях, перенёсших интересующую нас рукопись в Тринити-коледж. Однако нам известна единственная касающаяся их подробность – дата поступления, записанная на первой странице: «Inclytissimi Collegii Sanctae et Individuae Trinitatis juxta Dublinium Bibliothecae Librum hune (...) dono dédit Alexander Jephson olim praedicti Collegij nativus alumnus Artiumque magister. Decembris die secundo 1706» («Славной коллегии Святой и Неделимой Троицы Дублинской библиотеке книгу сию (...) в дар принёс Александр Джефсон, прежде реченной коллегии исконный воспитанник и искусств магистр. Декабря второго дня 1706»)¹⁸⁶¹.

Известия о дарителе тоже немногочисленны. Александр Джефсон (Jephson) из ирландской семьи закончил обучение в Тринити-коледже в 1685 г., вскоре после этого получил место школьного учителя в бесплатной школе купеческой компании Купера (Cooper’s Company Free School) на Ратклифской дороге (Ratcliff Highway; 1689−1700). Сохранив ту же должность, перешёл в 1703 г. в бесплатную школу в Кэмбервелле на юге Лондона (Free Grammar School, Camberwell, South London) и недолго (1708−1710) исполнял обязанности священника в приходе св. Эгидия. В 1713 г. он становится учителем Вильсоновской школы (Wilson’s School), в которой его потомки будут преподавать ещё более века¹⁸⁶². В общем, нет ничего, что свидетельствовало бы о его особых связях со славянским миром или интересе к нему, что проясняло бы пути, какими к Джефсону попала столь необычная рукопись.

В отличие от хельсинкского текста, содержащего множество помарок и приписок на полях, дублинский текст подготовлен с особым тщанием и сохранил скреплённые кожей деревянные крышки оригинального переплёта. На двух страницах видны инициалы «IS», по предположению Робертса, могущие принадлежать предыдущему владельцу¹⁸⁶³. Труд одного переписчика, на бумаге одной фактуры и формата, расположенный на 196 страницах, разделённых на 12 нумерованных тетрадей, наша рукопись воспроизводит графику и размещение текста современных ему печатных изданий. Весьма строгая и безыскусная, она лишена особых украшений и ограничивается выделением красными чернилами прописных букв, номеров статей и указаний «вопрос» и «ответ» в катехизисе, следуя и в этом обычаю московских изданий XVII в¹⁸⁶⁴.

Дублинский кодекс состоит из четырёх хорошо различимых частей: «Начальное учение человеком хотящим учится книг божественнаго писания» (с. 9−20); «Начало вечерни» (с. 21−42); «Перевод и исповеди веры недерлянских церквей, си речь кальвинских, осязается в 37 артикулах к тому же некоторые вопросы и ответы о вере же» (с. 45−153); «Краткое осязание христианские веры тем иже хотят приступит ко Господню святому вечерю» (с. 155−192).

Робертс пытается определить печатный образец, воспроизведённый с таким тщанием в первых двух текстах, и приходит к выводу, что в обоих случаях это московские издания, конечно, XVII в¹⁸⁶⁵. О двух других, справедливо рассматриваемых как единый текст, утверждается, что это перевод с голландского, и приводятся различные примеры, где сравниваются некоторые пассажи из русского перевода с соответствующими отрывками на голландском и на латыни из «Бельгийского исповедания». Исследователя в основном интересуют языковые вопросы, и, как увидим, только часть их, и то для того, чтобы выдвинуть собственное предположение об адресатах перевода. На самом деле он занимается только «Исповеданием», сопоставляя D и H и выявляя ошибки, пропуски, смешение еров. О «Катехизисе» он ограничивается утверждением, что, по его мнению, это тоже переведённое с голландского языка руководство.

Автор нигде не задаётся вопросом относительно текста, использованного переводчиком для его труда. Для «Бельгийского исповедания», полностью переведённого с Дордрехтской версии¹⁸⁶⁶, т. е. с текста установленного и многажды переизданного, этот вопрос может показаться второстепенным. Для «Катехизиса» он может оказаться определяющим и, в конце концов, дать имя переводчику, позволив понять его предполагаемые цели, установить, существует ли, и на каком языке, оригинал так называемого русского перевода.

Действительно, в «Кратком осязании» «Катехизис» не только переведён не полностью, но и не просто сжат и кратко пересказан. В русском переводе теряется особая и теологически мотивированная структура. Перелагатель отказывается от понедельного членения, сохраняя трёхчастное строение оригинала и форму изложения в вопросах и ответах, однако перерабатывает и перераспределяет содержание внутри разделов по отношению к оригиналу, где сначала последовательно представлены десять заповедей, потом Символ веры, таинства и под конец «Отче наш».

По сравнению со 129 вопросами «Гейдельбергского катехизиса», здесь их только 59; по большей части они те же самые, но весьма малая их часть точно соответствует гейдельбергскому тексту как в разделе вопросов, так и в разделе ответов¹⁸⁶⁷; многие просто пропущены, другие кратко пересказаны. Ответы – наиболее переработанная по отношению к оригиналу часть. Чаще всего они сокращены, вообще не указываются относящиеся к ним библейские отрывки, часто они просто переписаны заново. Присутствуют также значительные дополнения, например, об Иисусе Христе, единственном посреднике между Богом и человеком:

«Вопрос: Кто есть той посредник?

Ответ: Господ наш Исус Христос, той ест во един образ истинен Бог и праведен человек.

Вопрос: Могут ли аггели наши посредники бысть?

Ответ: Ни, понеже аггел ни Бог, ни человек.

Вопрос: Могут ли святыи посредниками нашими быти?

Ответ: Ни, понеже сами согрешиша, освящены же точию сим посредником»¹⁸⁶⁸.

Или в объяснении Символа веры, о двуединой природе Иисуса¹⁸⁶⁹, или о природе и назначении добрых дел, которые должны быть направлены исключительно к славе Божией, и не преследовать целей нашего спасения¹⁸⁷⁰.

В общем, как явствует уже из этих немногочисленных примеров, перед нами тщательная богословская переработка, отказывающаяся от более сложной структуры исходного текста, но не от его реформатской сути, не только сохраняемой, но и подчёркиваемой.

Именно этот аспект предполагает вмешательство «профессионала», лица, обладавшего достаточно твёрдыми богословскими познаниями, что с особенной остротой ставит перед нами проблему существования или отсутствия текста, который соответствовал бы переведённому, а за неимением такового при нынешнем состоянии вопроса делает убедительной атрибуцию его Илье Копиевскому. Он проживал в Амстердаме и в декабре 1699 г., предлагая свои услуги Петру I, рекомендовался как «духовный чин, веры реформатския собору Амстердамскаго»¹⁸⁷¹.

В очерке, вводившем в научный оборот хельсинкскую рукопись¹⁸⁷², профессор Сильверсван (Silfversvan) выдвигал предположение, что перевод следует приписать сомнительному персонажу, в первые десятилетия XVII в. разъезжавшему между Польшей, Венгрией, Швецией и Россией, французскому гугеноту Жаку Русселю (Roussel), который прибыл в Москву в апреле 1630 г. с миссией от шведского государя Густава Адольфа. Это предположение поддержал Миккола в своём выступлении в 1939 г¹⁸⁷³.

Очерк Миккола полностью зависит от исследования Сильверсвана, а тот основывается на утверждении в одном письме шведского посланника Филиппа Шейдинга (Scheiding) к Ивану Борисовичу Черкасскому. От этого письма дошёл не шведский оригинал – утерянный, но фрагмент сделанного в Посольском приказе русского перевода, в переводе Миккола на французский гласящий: «...afin que Sa Majesté le Tsar, de la part de Sa Majesté la Reine de Suède, à la demande de son ambassadeur Philippe Scheiding par le canal de son fidèle boyard de duma, reconnut bien le nommé Roussel, fugitif et traitre, qui a fait traduire du francais en russe les préceptes de la foi calviniste, un caèchisme et une profession de foi de la meme source, disant qu’il avait fait cela sur la recommandation de Sa Majesté le Tsar, et par son ordre; il dit également qu’il a lu la traduction, et l’a comparée à l’original, et l’a trouvée conforme au texte francais»¹⁸⁷⁴.

Отрывок датирован 22 апреля 1634 г. Автор утверждает, что Яков Петрович Русель, как его называют русские источники, якобы трудился над этим переводом во время своего пребывания в Москве, куда прибыл из Константинополя вместе с маркизом Эксидейлем (Exideuil), Шарлем Талейраном и посланником патриарха Кирилла Лукариса, архимандритом Филофеем, чтобы представить царю замысел возвести на польский престол лютеранина короля шведского Густава Адольфа в видах широкого антикатолического союза между Голландией, протестантскими государями, православной Русью и, возможно, также Турцией против испанских Габсбургов и Священной Римской империи.

Миссия не принесла никаких плодов. Обличённый собственным товарищем Талейран был брошен в тюрьму в Галиче, а Руссель вернулся в Швецию, и хотя его считали «перебежчиком и предателем», но продолжали давать ему «грязные» поручения, направленные на дестабилизацию шаткого польского равновесия¹⁸⁷⁵.

Приведённый Сильверсваном отрывок, несомненно, занимателен, но представляет скорее слабое доказательство, как подчёркивает также Бакманн¹⁸⁷⁶, чтобы отождествить с его помощью переводчика или хотя бы заказчика интересующих нас текстов.

При нынешней изученности проблемы вызываемые такой гипотезой вопросы гораздо многочисленнее даваемых ею ответов¹⁸⁷⁷. Атрибуция Копиевскому представляется более отвечающей немногочисленным сведениям, имеющимся в нашем распоряжении. Его полная приключений биография, восстановленная Быковой и Бегуновым¹⁸⁷⁸ на основании отрывочных данных, извлечённых из редких касающихся его документов и предисловий к его переводам, это действительно увлекательный подлинный сколок жизни XVII в.

Родившийся в семье мелкого дворянина реформатского вероисповедания, взятой под личное покровительство царём Алексеем Михайловичем во время Русско-польской войны, Илья был привезён в Москву в 1660 г., где жил и учился до 1666 г. Вернувшись на родину, он не находит своих родных, выехавших в Голландию после того, как их лишили имущества по религиозным мотивам. Он отыскивает их в Амстердаме, и там мы встречаем его в 1698 г., когда в город прибывает русское Великое посольство, в составе которого инкогнито находится молодой царь Пётр. С этого момента деятельность Копиевского достаточно документирована, однако мы ничего не знаем о тридцати предшествующих годах, о его учёбе, о жизни в тот период.

В силу основательных языковых познаний (помимо русского, он хорошо знал латынь, греческий, голландский, хуже – немецкий) в эту эпоху Копиевский, вероятно, уже переводил на русский язык у Яна Тессинга, голландского купца, торговавшего с Русью и добившегося права на печатанье книг на русском языке в Амстердаме¹⁸⁷⁹. Первый напечатанный им том включал сокращённое изложение мировой истории «Введение краткое в всякую историю» и перевод «Истории Александра Великого» Квинта Курция Руфа. Его подготовил к печати Копиевский¹⁸⁸⁰.

Отношения с Тессингом ухудшились, и в декабре 1699 г. Копиевский берёт на себя смелость предложить свои услуги непосредственно Петру I и представляет ему внушительный перечень – на латыни и на русском, книг, самостоятельно переведённых и подготовленных к печати за последние семнадцать месяцев. Двадцать одно название – из них четыре уже вышли из печати, двенадцать готовы к ней, четыре в работе¹⁸⁸¹. С этого момента, проходя через бесчисленные мытарства и завязывая множество интересных контактов, воссозданных по богатейшим данным Быковой¹⁸⁸², он сосредоточит все свои усилия на получении должности официального переводчика Посольского приказа в Москве, где ему удаётся обосноваться и провести последние годы жизни¹⁸⁸³.

Личность этого человека и скудные сведения о его воспитании позволяют полагать с определённой долей обоснованности, что именно он был переводчиком символических книг реформатской Голландской церкви. Как реформат он, несомненно, хорошо знал их, и вероятно по ним учился. Однако немало вопросов ещё ожидает ответа.

Главный из них порождён молчанием, окружающим этот труд. Копиевский весьма пунктуален в перечислении своих переводов, вплоть до указания на меру завершённости. Он в изобилии расточает сведения о себе и о своём труде в некоторых предисловиях, но никогда не упоминает переводов «Исповедания» и «Катехизиса» (или «Описания врат чести», которым занимался Бегунов). Не сообщает он о них и в переговорах, предшествовавших постоянному сотрудничеству с Берлинской Академией наук, которая в своих миссионерских целях особенно интересовалась хвастливыми заявлениями Копиевского о том, что Пётр якобы позволил ему печатать Библию и другие священные книги на русском языке. От них не осталось следа в многочисленных документах, живописующих даже малейшие подробности посольства Петра I в Голландию и в Англию; не появляются они и в бумагах, переданных вдовой и дочерью Копиевского в Посольский приказ.

Бегунов говорит, что такие свидетельства имеются, и как раз в этих бумагах. Только дальнейшие архивные разыскания могут дать надежду на обоснованный ответ на этот и другие вопросы.

Отложив по не зависящим от нас обстоятельствам углублённое изучение вопроса об авторстве русского текста до тех пор, пока у нас не появится возможность провести необходимое исследование, ограничимся здесь изложением нашей гипотезы о побудительных мотивах перевода.

Размышляя о целях собранных в Дублинской рукописи текстов, Робертс предполагает, что, вероятно, они предназначались для использования в кальвинистских малороссийских общинах и могли употребляться для их сближения с общинами старообрядческими, на что может указывать выбор дониконианкого «Часовника» и написание «Исус» вместо «Есус»¹⁸⁸⁴.

Ни та, ни другая гипотеза не кажется нам убедительной. С одной стороны, они оказываются «малоэкономичными», с другой – возникает вопрос, зачем переводить для малороссийских кальвинистских общин символические тексты для голландского пользования, когда уже имеются собственные.

Однако, сопоставляя имеющиеся у нас данные, помещающие перевод в голландский контекст конца XVII в., в момент наиболее живых и творческих контактов этой страны с Россией, замыслами, чаяниями, а также с неуверенностью Петра в начальный период его царствования и, особенно, с его вдохновлённостью динамизмом Голландии (до того, что он выучил голландский язык), то выбор этих текстов, столь особым образом и столь тесно связанных с этой страной, оказывается вполне обоснованным.

Восторг и увлечение Петра I морской мощью Голландии и Англии и их экономической и технологической развитостью, простирались и на многие другие стороны общественной и политической жизни этих стран, включая вероисповедание.

В эти годы Пётр пытается распространить одушевляющие его реформаторские усилия на православную церковь, но ещё весьма не уверен в методах. Возможность преобразования на западный лад привлекает его, и он внимательно рассматривает также реформатскую модель, особенно англиканскую¹⁸⁸⁵.

Некоторое время увлекавший его интерес к роли английского государя в церкви Англии и идея подражать ему хорошо известны. Об этом свидетельствует встреча с архиепископом Кентерберийским и беседы на духовные темы с епископом Гилбертом Бернетом во время лондонского визита в начале 1698 г.

При этом нам ничего не известно о том, состоялись ли в более неформальной обстановке (как более неформальной была реформатская Голландская церковь) беседы того же рода и в те месяцы, когда Пётр учился строить и водить корабли, пользуясь под своим вымышленным именем покровительством бургомистра Амстердама Николая Витсена. Тому удалось хорошо узнать Москву, удовлетворить все запросы молодого царя и устроить ему конфиденциальную встречу с Вильгельмом Оранским.

Существование республики в гораздо большей степени, чем Англии, зависело от религиозного выбора, и в трудные годы борьбы за независимость «Исповедание бельгийское» возымело «a truly fundamental importance for the history of the founding of the Netherland State, because the formation of this state was a history of faith. The faith that was basic to this Confession enabled the nobles to form an alliance, and the reformed christian from Antwerp to Wesel to unite» («поистине основополагающее значение для истории строительства Нидерландского государства, поскольку становление этого государства было историей веры. Вера, лежавшая в основе этой конфессии, позволила дворянству образовать союз, а реформатским христианам от Антверпена до Везеля – объединиться»)¹⁸⁸⁶.

В эту картину почти естественно укладывается русский перевод догматических текстов этой церкви, предложенных творческой любознательности Петра как необходимая и полезная предпосылка такого политического, культурного и экономического развития, какое переживали в это время Объединённые провинции.

Хранящаяся ныне в Дублине чистовая копия могла быть изготовлена именно для Петра или для кого-нибудь из его ближайшего окружения и пересечь Ла-Манш в багаже одного из его многочисленных спутников или команды подмастерьев, с которыми «плотник Пётр Михайлов» собирался углубить свои знания и умения в кораблестроении и навигации. Можно выдвинуть множество предположений о том, каким образом рукопись могла попасть к Александру Джефсону, но все они будут плодом фантазии. Мы надеемся, что дальнейшие исследования помогут выявить элементы, необходимые для полной реконструкции событий, связанных с этими текстами, ставшими частью долгой и богатой истории отношений России с реформатской Европой и знакомства русского православного мира с её богословским наследием.