Часть 3. Отец Каллиник. Исихаст

В третьей части книги «Образы современных святогорцев» мы переходим от скитского и общежительного монашества к пустынножительству. Ярким представителем этого образа жизни во всём его неотмирном величии является такой подвижник, как отец Каллиник Исихаст.

Безмолвником (исихастом) называется тот, кто всецело посвятил себя трезвению. Трезвение, хранение сердца, или безмолвие ума – образ духовной жизни. В сочетании с молчанием, уединением, постоянным бодрствованием и непрестанной молитвой оно позволяет достичь совершенного очищения души, избавить ее даже от самых незаметных плевел. В результате душа становится чертогом Божественного света, раем, овеваемым дуновениями Духа Святого. Преподобный Филофей Синайский характеризует трезвение как делание, которое «убеляет нравы ума», и уподобляет его световому оконцу, «через которое Бог, приникши, является уму».

Царство трезвения зиждется на глубоком безмолвии пустыни. В таком именно месте, в глубине пустынного ущелья Катунак на Афоне, целых пятьдесят лет жил и подвизался исихаст Каллиник. Более того, сорок пять лет из этих пятидесяти он провел в затворе.

Подвигом безмолвия он взошел на высокие духовные вершины и приобрел широкую известность не только своей добродетелью, но и своей мудростью. Множество людей прибегало к нему, чтобы утолить свою жажду и вкусить от сокровищ его души. Вдохновляемый подлинным пророческим духом, он являл истинную мудрость, назидание, утешение и увещание⁶⁹. Было бы великой потерей, если бы вместе с его смертью погрузились в пучину забвения его замечательные поучения, относящиеся как к деятельной, так и к созерцательной жизни, ибо они являются бесценными духовными сокровищами, способными служить к совершению святых... в созидание Тела Христова⁷⁰.

Многие люди помогали мне собрать материалы для книги. Это знаменитый гимнограф великой Церкви Христовой отец Герасим из Малого скита святой Анны, двое ныне здравствующих учеников отца Каллиника – иеромонах отец Арсений и отец Христодул, а также отец Дамаскин из скита святого Василия и другие отцы, жившие поблизости от отца Каллиника. Всем им я выражаю свою благодарность. Я использовал также сохранившиеся в моей памяти отрывки из рассказов моего почтенного старца, отца Григория, который регулярно посещал отца Каллиника и испытывал к нему высочайшее благоговение.

Я надеюсь, что жизнеописание отца Каллиника, которого многие считают последним из трезвенных отцов, позволит нам открыть для людей, интересующихся подлинно православной духовной жизнью, «свето- и молниеродный» мир безмолвников, этих священных лилий пустыни, источающих столь редкостное благоухание. И мы хотели бы, чтобы те, кто прочтут эти страницы, смогли ощутить хотя бы отзвуки сего духовного аромата.

Июль 1969 г. Архимандрит Херувим

У старца Каллиника, известного своей аскетичностью, образованностью и рассудительностью, было много сподвижников и учеников. Каллиника считают светочем исихазма. Он достиг вершин созерцания и сподобился Божественных озарений, занимаясь умной молитвой.

Монах Ераст

Отец Каллиник родился в 1853 году в Афинах. Его родители были людьми благочестивыми и вели свое происхождение от героев национально-освободительной революции 1821 года.

Первые годы жизни он провел в Афинах, сама атмосфера которых была пропитана благочестием и преданностью христианскому преданию. В те времена истинная вера отличала многих его сограждан и лишь единицы были безразличны к Богу и Церкви.

Костас Фиасприс – таково было его мирское имя – производил впечатление жизнерадостного и умного ребенка, преданного Церкви. Он страстно любил читать христианские книги и не упускал возможности посетить церковное богослужение.

Костас старался не пропускать всенощные бдения, которые совершались тогда очень часто. Он спешил на богослужение, чтобы насладиться духовным богатством. Мальчик непосредственно переживал во время этих бдений все то, что он слышал в проповедях и о чем читал в книгах. Поистине, это было для него духовным пиршеством.

Однако для ищущей молодой души всего этого было мало. Его сердце томилось в поисках чего-то более возвышенного и сильного, чего нельзя было найти в Афинах. Он еще не знал тогда, было ли его неосознанное желание устремлением к жизни, всецело посвященной Богу.

Знакомство Костаса с неким человеком, хорошо знавшим жизнь Святой Горы, состоялось в нужное время. От него он смог узнать, как живут в Боге отцы на Афоне. Эти сведения стали каплей, переполнившей чашу. С тех пор устремления юноши были обращены к Афону. Там он надеялся найти то, к чему стремился.

Наконец в 1875 году наступил тот день, когда Костас принялся бродить по Пирейской гавани в поисках корабля. Он принял великое решение, и губы его шептали: «Боже мой, если Ты желаешь, чтобы я стал святогорцем, подскажи мне, кто отвезет меня на Афон».

Он подходил по очереди к каждому кораблю, чтобы узнать его маршрут. Юноша уже начал отчаиваться, когда вдруг словно луч света озарил его лицо. Наконец нашлось судно, направлявшееся к Афону.

С необыкновенным воодушевлением Костас попросил хозяина корабля взять его с собой, обещая, естественно, помогать по дороге, чем сможет. Поначалу хозяин не проявлял желания принять на корабль юношу, но наконец вынужден был уступить перед его просьбами.

Удаляясь от Пирея, Костас радостно благодарил Бога за то, как все устроилось. Бог указал юноше корабль, о котором он просил, и желанное путешествие стало реальностью.

Судно направлялось к Иверской обители, где его должны были загрузить лесом. Чтобы туда добраться, требовалось несколько дней. В те времена путешествия были долгими и сопровождались определенными трудностями.

Всем своим поведением на корабле Костас расположил к себе попутчиков. Только уклонялся от любопытных вопросов о цели своего путешествия. Они видели перед собой прилежного, симпатичного, деятельного и образованного юношу (он закончил среднее учебное заведение) и не могли поверить, что такой парень собирается провести свою жизнь в каком-нибудь афонском монастыре. Но Костаса утомляли не столько любопытство и вопросы спутников, сколько нечто другое. Сидя в углу корабля, он непрестанно сражался с помыслами сомнений. Это искушение сильно мучило юношу. Оно напоминало ему о живописных Афинах, о доме, родителях, братьях, друзьях, которых он так жестоко покинул и которые должны были перевернуть все вверх дном, прежде чем удостоверятся в его побеге. С другой стороны, он думал о многих трудностях, которые ожидали его там, куда он направлялся, среди незнакомых людей, живущих в лишениях и суровой борьбе. «Тебе не жаль своей молодости? – в который уже раз спрашивал его помысел. – Зачем ты едешь ее хоронить?». Но, когда издали показалась вершина Афона, все сомнения исчезли и юноша целиком отдался своему воодушевлению. Сквозь прибрежную дымку один за другим проступали монастыри, расположенные здесь и там у подножия Афона. Теперь он видел своими глазами все то, что слышал о Святой Горе и о чем мечтал.

Волнение и радость Костаса достигли предела, когда они приблизились к Иверской обители. Как только судно пристало к берегу, Костас, едва успев поблагодарить хозяина, выпрыгнул из него и побежал в монастырь. Из прочитанного он знал, что здесь находится чудотворная икона Пресвятой Богородицы, именуемая «Вратарница». Упав на колени перед этим величественным образом, Костас просил у Матери Божией защиты и покровительства в его новой жизни. Для юноши не было случайностью, что именно благодать Пресвятой Богородицы встретила его на Святой Горе.

Прожив несколько дней в гостинице Иверского монастыря, Костас принялся размышлять, где ему бросить якорь: остаться ли здесь или отправиться куда-нибудь еще? Юноша понял, что монастырь этот, будучи особножительным⁷¹, не может дать покоя его душе, а потому решил поискать другое место, по возможности более безмолвное.

Юноша знал, что, если он стремится к безмолвной жизни, ее следует искать прежде всего в Катунакской пустыне. Там жили великие отшельники, которыми он так восхищался. Итак, не теряя времени, он прибыл в скит святой Анны и оттуда пешком отправился на Катунаки.

Катунаки – это дикая и очень скалистая местность на южной стороне Афона. Вместе с соседними пустынными районами Кавсокаливии, скита святого Василия, Малого скита святой Анны, Карули, которые простираются вплоть до Виглы – оконечности полуострова, вдающейся в Эгейское море, Катунаки составляют самое священное место Горы. Если представить, что вся Святая Гора является неким огромным храмом, то эта ее часть будет алтарем.

Если кто-то будет искать людей, твердо живущих в Боге и достигших преуспеяния на пути святости, то и сегодня он сможет встретить здесь многих таких подвижников. В конце же прошлого века, когда молодой Костас добрался до Катунак, вся эта местность белела одушевленными лилиями, которыми процвела пустыня⁷².

Поискав добродетельного старца, который придерживался бы строгого образа жизни, молодой приверженец подвижнического жития остановил свой выбор на избранном безмолвнике отце Данииле. К тому же тот был и духовником.

Отец Даниил обосновался в одном из суровых районов Катунак, расположенном не очень высоко над морем, примерно в 1870 году, чтобы там подвизаться в безмолвии. Собственными трудами он заложил основание храма святого Герасима Нового, построил и две маленьких келлии. В этой пустынной каливе ему предстояло провести остаток своей жизни.

Отец Даниил, происходивший из Загоры в районе Пилиона, некогда принял сан игумена в обители святого Григория, где встретил много забот и трудностей. Однако теперь старец присоединился к пустынножителям Катунак и славил Бога за безмолвие, которым Он его одарил.

От всей души он посвятил себя трезвенной жизни, полагая в сердце восхождения к Богу, как будто голубиные стремясь взять крылья и желая возлететь к божественному упокоению.

К этому замечательному отшельнику, который был известен как добродетельный духовник, и направил свои стопы молодой Костас, чтобы всецело доверить ему свою душу, не сомневаясь, что тот сумеет вручить ее Господу.

Старец Даниил не мог взять в толк, как этот хорошо образованный афинский юноша вынесет жизнь пустынника. Неудивительно, что он не сразу согласился принять его в качестве своего ученика.

Но Костас не сдавался, а продолжал настаивать. «Испытай меня, старче, – говорил он ему, – и, если я тебе не подойду, прогонишь меня».

Старец же, хотя и возражал Костасу, одновременно молился, прося Бога просветить его. Отец Даниил надеялся, что Бог откроет ему, вынесет ли это дитя тяжкий крест пустыннической жизни.

Наконец старец принял решение взять юношу под свое духовное руководство и защиту.

Кто хоть раз побывал в каливе святого Герасима, мог ощутить неземное величие пустыни. На небольшом расстоянии от подножия Горы простирается море, и в ветреную погоду слышно, как волны бьются о прибрежные обрывистые скалы.

Над каливой возвышаются величественные скалы, достигающие в высоту до ста метров. Всюду виднеются жилища других отшельников, которые из любви к подвижничеству ради Христа удалились в пустыню. Немного выше подвизались знаменитые старцы Даниил, Герасим, отец Игнатий, прославившиеся своей добродетелью и мудростью.

Да и посреди самой каливы, исследовав впадину, приспособленную теперь под дровяной склад, можно обнаружить ступеньки, ведущие в некую просторную пещеру. Пещера эта сохранила явные следы древнего отшельнического жилища. Нельзя без волнения думать о том, какой древностью веет от мест, где на протяжении веков совершалась невидимая брань.

Переводя взгляд на северо-восток, различаешь полную величия вершину Афона. Ее внушительный вид, просторы Эгейского моря, остроконечные скалы, разбросанные тут и там монашеские обители – все это вместе создает исполненную тайн и надмирного величия картину. Венчает ее глубокая тишина, которую не может возмутить никакое постороннее обстоятельство.

Юноша, отказавшийся от всего мирского, был поистине очарован тем, с чем он столкнулся. Находясь рядом с опытным и знающим отцом Даниилом, он мог считать себя счастливейшим человеком. Когда Костас смотрел на своего седого старца, этого патриарха духа, у него на глазах выступали слезы восхищения и волнения. Юноша готов был неукоснительно следовать его советам.

Дитя мое, Костас, мы здесь едим один раз в день, да и то без масла. Масло бывает только по субботам, воскресеньям и по праздникам... Спим мы мало, большую часть ночи проводим в молитве, а днем занимаемся рукоделием, чтобы заработать на хлеб.

– Пусть так, старче. Именно этого я и хотел. Если бы я стремился к другому образу жизни, то предпочел бы киновию или скит.

– Здесь, Костас, нет воды. Ту воду, которая собирается у нас в цистернах, мы должны тратить экономно. Здесь на скалах нет садов, поэтому мы не сможем вкушать фруктов или овощей. Надо обходиться небольшим количеством зелени, маслин, иногда бобами или смоквами и всем прочим, что можно купить в магазинах Дафни. А вместо хлеба мы едим сухари.

(В обителях Святой Горы из хлеба, который остается от трапезы, сушат сухари для отшельников. Калива отца Даниила получала сухари из монастыря Ксиропотам.)

Костас слушал внимательно, а старец продолжал описывать суровые условия его новой жизни.

– Здесь нет молока, сыра, яиц. На Пасху мы не едим крашеные яйца. У нас хранится единственное яйцо, и его мы выставляем на вид, чтобы любоваться на него и помнить о празднике.

Юноша с интересом вникал в эти подробности.

Другой трудностью новой жизни была грязь. О мытье и стирке надо было забыть. Это условие, каким бы странным оно ни показалось с первого взгляда, предписано правилами отшельничества и относится к разряду лишений. А фуфайке монаха, которую он лишь изредка мог бы постирать, предстояло превратиться в «войлочную подкладку для вьючных седел», как об этом впоследствии говорил сам отец Каллиник.

Следующий эпизод добавляет весьма выразительный штрих к картине тех лишений, которые приходилось терпеть подвижникам Катунак.

Прошло несколько лет, и Костас уже стал отцом Каллиником. Однажды на Пасху какой-то сострадательный монах принес им немного сыру. Так что пасхальная трапеза на этот раз была особой.

– Дитя мое, не забудь поставить на стол и сыр, который нам принесли, – напомнил старец.

Отец Каллиник, пораженный этим распоряжением и охваченный аскетическими устремлениями, изъявил свое несогласие с подобной роскошью:

– Что ты говоришь, старче? Сыр в пустыне? Да где это слыхано?

Однако позднее жизнь посмеялась над этими его словами. Прошло два-три года, в течение которых он испытал достаточно трудностей, узнал, что такое послушание и пустыня. В тот год Великий пост чрезвычайно утомил его. Ведь пост у пустынников куда строже, чем у других монахов. А первые три дня Великой Четыредесятницы, когда полагается совершенно воздерживаться от пищи, обычно растягиваются для них до пяти дней. Наконец настала Пасха. При подготовке пасхальной трапезы монах открыл старцу свое желание:

– Теперь, когда наступила Пасха, – сказал он, – как бы хорошо было иметь немного сыра!

Тогда старец Даниил, улыбнувшись, ответил ученику теми же словами, которые слышал от него несколько лет назад:

– Что ты говоришь, дитя мое? Сыр в пустыне? Да где это слыхано?

Костас с его юношеским воодушевлением вышел победителем из суровых испытаний своей новой жизни. Однако и ему довелось испытать свои трудные времена, периоды бессилия, печали, изнурения.

Старец не позволял монаху далеко отлучаться от каливы, чтобы тот не рассеивал свое внимание на посторонние предметы и не приходил от этого в смущение. Затвор и полное удаление от мира часто приводили его в состояние печали, тяжелым камнем давившим ему грудь.

Пост, который можно было, скорее, назвать голоданием, чрезвычайно истощал его силы, тем более, что он был еще молод. К тому же диавол в ярчайших красках рисовал перед отцом Каллиником богатую трапезу, которой он мог бы наслаждаться, если бы оставил трудный путь пустынножительства.

Пробуждение среди ночи, многочасовая молитва после этого, всенощные бдения, всегдашнее стояние... Бывали моменты, когда он лишался последних сил.

Да еще эта вечная грязь! Как к ней привыкнуть образованному афинянину?

К этому добавлялись бесчисленные ухищрения бесов, возмущение помыслов, прилоги мечтания, обольстительные предложения... Как было выдержать все это?

Однако он не сдавался. Надо заметить, он обладал незаурядными борцовскими качествами и мужественно противостоял всем трудностям, печалям и искушениям, бесчисленным нападениям лукавых бесов, их копьям и ухищрениям, которые сопровождали подвижников. Конечно, он чувствовал гордость и радость, что уже в свои юные годы взошел на пустынническое поприще.

Кроме того, он был не один. Среди всех этих трудностей рядом с ним был его почтенный старец, помогавший монаху возгревать свой первоначальный жар, чтобы преодолевать все препятствия и успешно продвигаться вперед.

Отец Даниил, как и многие другие пустынники, занимался резьбой по дереву. Таково было его рукоделие.

До сих пор в пустынях Святой Горы встречаются отцы, владеющие этим ремеслом. Таким образом, у них есть занятие, позволяющее противостоять унынию и, кроме того, заработать немного денег для покрытия различных расходов.

Костас должен был научиться у своего старца и этому ремеслу, чтобы добывать с его помощью деньги на нужды общины.

Ему предстояло научиться превращать обычные чурбаки из дуба, бука или самшита в подлинные произведения искусства. Сначала требовалось распилить деревяшку на тонкие дощечки и обстругать их. На гладкую поверхность карандашом наносился контур. Наконец из дощечек при помощи различных острых и тонких инструментов вырезали ложки, гребни, ножи для разрезания бумаги, крестики, печати для просфор или даже более сложные произведения искусства, например образы каких-либо святых или события из земной жизни Спасителя.

Отец Даниил был специалистом по изготовлению ложек. Он делал ложки непревзойденно. Чтобы подражать старцу, молодому ученику следовало проявить внимательность, старание и, главное, большое терпение.

К числу новых для Костаса вещей, открывшихся ему в пустыне, принадлежало и это необычное рукоделие, в котором он, будучи старательным человеком, добился больших успехов. До сих пор сохраняются его поделки, выполненные с удивительным искусством. Одну из них мне довелось видеть в руках архимандрита Арсения Феодоропулоса в Ларисе. Это был деревянный напрестольный крест с изображением Страстей Господних.

Обладая достаточной физической силой, Костас мог заниматься и более тяжелой работой. Работа совершенно не страшила его.

С первых же дней своей жизни на Катунаках юноша показал себя деятельным человеком. Заметив, что местность вокруг их каливы была непроходимой от зарослей, что утомляло уже немолодого отца Даниила, когда тот куда-нибудь отправлялся, послушник решил, что с этим надо что-то делать.

– Старче, – обратился он как-то к нему, – я прошу благословения расчистить дорогу, чтобы и ты, и наши посетители могли ходить без труда.

– Бог в помощь, дитя мое, – ответил старец, исполненный радости, что его ученику пришло на ум такое дело.

Звук топора и кирки в течение нескольких дней нарушал тишину пустыни. Дикому кустарнику и камням пришлось потесниться. В результате посреди труднодоступной и дикой пустыни появилась прекрасная тропа.

Поведение ученика дало отцу Даниилу полное право без малейшего колебания постричь его в монахи. Теперь Костас получил имя Каллиник, и старец молился, чтобы он и в самом деле стал победителем в подвижнической борьбе⁷³.

Отец Даниил предчувствовал свое скорое отшествие из этой временной жизни и с удовлетворением видел, что сможет безбоязненно возложить на плечи отца Каллиника свой богатый опыт – наследие великих исихастов прошлого.

В начале XIV века преподобный Григорий Синаит, посетив Афон, возжег там пламя исихазма. Он научил некоему новому боговдохновенному пути подвижничества, который через совершенное очищением ума духовное созерцание, сердечную, или умную, молитву ведет к таинственному опыту богообщения.

Этот огонь, передававшийся из поколения в поколение, как некий святой жемчуг, затеплился и в душе старца Даниила, который теперь не без священного трепета решился передать его своему послушнику.

Как только отец Каллиник был посвящен в тайну умной молитвы и созерцательной жизни, он ощутил в душе некий трепет, подобный тому, что испытали апостолы на Пятидесятницу.

Сначала ему надлежало одержать победу над самим собой, взглянуть на себя прямо и без колебаний, чтобы решительно изгнать из своей души все темные стороны, всякий враждебный плевел. Только так можно было продолжить путь, чтобы обрести небесный мир безмолвия и чтобы он возглавил жизнь дома его души.

Сколь восхищен был отец Каллиник! Какой путь открывался перед ним! Какой божественный свет, какие Фаворские и пасхальные озарения, какое приближение к Отцу светов!.. Все это просматривалось где-то далеко, в конце пути.

Теперь старец Даниил мог спокойно покинуть этот мир.

В 1881 году тело старца, обернутое в старенькую рясу, поместили в его последнее земное жилище.

Печаль ученика была неописуемой. Он расставался с тем, кто после Бога был ему всех дороже, – со своим старцем.

Из глаз отца Каллиника катились слезы.

Как ему теперь жить без защиты своего духовного отца? Для отца Каллиника старец был его духовной сокровищницей, его духовной трапезой, откуда он мог в любом количестве черпать духовное богатство, которое требовалось в трудные часы невидимой брани.

Монах чувствовал себя осиротевшим и, вслед за преподобным Симеоном Новым Богословом, так оплакивал смерть старца:

Ты взял от земли отца моего, увы мне!

Ты забрал моего наставника с глаз моих!

О Человеколюбче! Ты оставил меня одного

Полным сиротой, в полном одиночестве...

Теперь отец Каллиник стал старцем в исихастирии⁷⁴ святого Герасима. Вместе с ним был и отец Неофит, строитель с острова Самос, который был послушником отца Даниила после отца Каллиника.

Целью отца Каллиника было хранить как зеницу ока те духовные зерна, которые посеял в его душе блаженный старец и оправдать надежды, которые тот возлагал на него. И действительно, отец Каллиник со своими незаурядными качествами воина невидимой брани оказался достойным продолжателем духовной традиции. Его аскетичность, пост, молитва, молчание, собранность ума – все это взращивалось бережно и постепенно. По общему признанию отцов, отец Каллиник во всем оказался еще строже своего старца.

Особенностью отца Каллиника было величайшее усердие к богомыслию. Будучи очень вдумчивым, он со всей своей силой отдался чтению. Хотя старец не получил высшего университетского образования, его отличала величайшая острота ума, так что ему удавалось постигать труднейшие по смыслу и глубочайшие по значению места Священного Писания и святоотеческих творений.

На первом месте после Писания стояли трезвенные отцы. Преподобные Исихий, пресвитер Иерусалимский, Исаак Сирин, святитель Григорий Палама и весь лик отцов, живших в букве и духе священного безмолвия, были особенно близки ему.

Отец Каллиник стремился усвоить себе их образ жизни и мышления, их духовные озарения. Ведь он жил в тех же условиях, что и они, и потому никогда не позволил бы себе лишиться тех плодов, которые им удалось стяжать в изобилии.

С присущей ему проницательностью и любознательностью отец Каллиник, оттачивая данный ему Богом талант, погрузился в изучение русского языка. Спустя недолгое время ему удалось без всякой посторонней помощи научиться говорить и писать в совершенстве. Знание этого языка, как мы увидим позже, должно было сыграть определенную роль в его жизни.

Но любимой книгой отца Каллиника было «Добротолюбие». Чистый ум старца исполнялся духовной радости, когда он перелистывал страницы книги и впитывал дух подвижников, избравших путь трезвения и созерцания.

Помимо чтения, отца Каллиника пленяло одиночество. Когда он бывал один, то умом мог восходить к Богу. Это качество было свойственно ему в течение всей его жизни. Впрочем, жизнь в безмолвии немыслима без уединения.

Эта особенность старца хорошо видна на следующем примере. Иногда подвижникам приходилось посещать по различным делам Дафни. Братия для таких поездок обычно пользовались лодкой. Отец Каллиник выбирал другой маршрут. Он шел туда пешком, что было довольно изнурительно: чтобы добраться до места, нужно было идти без остановки восемь часов.

Отца Каллиника совершенно не пугал многочасовой утомительный путь (впрочем, он особенно любил суровые испытания). Наоборот, он радовался долгому одиночеству. Вдали от шума, бесед или даже многословия, которыми, возможно, сопровождалось бы путешествие на лодке, он оставался наедине с Богом, совершая путь среди пустынных мест. «В особенности на пути, в пустыне, когда никто не препятствует, мы бываем способнее к размышлению», – пишет святитель Иоанн Златоуст.

Пока звук шагов отца Каллиника эхом отдавался в обрывистых и глубоких оврагах, пока монах поднимался на высокие выступы или пересекал тенистые леса, которые так необыкновенно украшают Святую Гору, он непрестанно молился.

А сколько раз старец, окруженный изумительными красотами Святой Горы, окидывал взглядом широкие просторы Эгейского моря и воздевал руки, чтобы прославить Того, Кто все премудростию сотворил и о Ком тосковала его душа, стремясь навечно заключить Его в своем сердце.

Дух воздержания с самого начала и до конца господствовал в жизни отца Каллиника. И сам он, и его ученики придерживались умеренности. Так, одной мерой растительного масла они обходились весь год, используя его и для еды, и для лампад в храме. По субботам и воскресеньям, когда елей разрешался, в пищу наливали рюмку масла, а это было так мало, что на вкус его трудно было ощутить.

Возле келлии росла маленькая виноградная лоза, которая каждый год давала примерно десять гроздьев винограда. Отец Каллиник сам никогда не взял в рот ни одной ягоды и своим послушникам не разрешал пробовать их, чтобы не лишать их плодов воздержания.

Однажды, когда должно было начаться бдение, отцы спросили старца, не выпить ли им кофе.

– Если мы собираемся бодрствовать с помощью возбуждающих средств, то лучше пойти спать, – был его ответ.

Сам он, действительно, никогда не пил кофе.

В Великую Четыредесятницу отец Каллиник соблюдал очень строгий пост. Как-то раз он непрерывно постился целых двадцать дней, в течение которых не брал в рот никакой пищи и ни капли воды!

Отец Каллиник неукоснительно соблюдал и запрет на мытье. Как-то вечером, когда он писал в своей келлии, его одолел сон. Керосиновая лампа начала ужасно чадить, так что лицо его сделалось совершенно черным от копоти. Ученики, заглянув в дверь, не могли узнать своего старца. Они с готовностью предложили ему принести воды, чтобы умыться, но он запретил им. И, вытирая лицо ладонями, заметил: «Не беспокойтесь, копоть сойдет со слезами и потом».

Такого же подхода отец Каллиник придерживался и по отношению к своим подопечным. Когда однажды один из них, проведший юность в Ларисе, собрался ополоснуть лицо водой, то услышал: «Если хочешь помыться, отправляйся в Ларису. Здесь будешь умываться только слезами и потом».

Старец Каллиник очень хорошо знал, какое значение имеют телесные лишения. Он знал, что «увядшая плоть не дает упокоения бесам», по слову преподобного Иоанна Аествичника, а «ум воздержный является храмом Духа Святого», по слову аввы Фалассия.

Простота и смирение, отличавшие отца Каллиника, сразу же бросались в глаза. Он был так скромно одет и так просто держался, что это не могло не произвести впечатления.

Старец всеми силами избегал тщеславия. Никто не мог заставить его сфотографироваться. К счастью, однажды какой-то путешественник все-таки незаметно сфотографировал отца Каллиника и таким образом запечатлел для нас его образ.

По смирению старец не осмелился принять сан священства, понимая, с какой ответственностью это связано. «Вполне осознавая меру ответственности и высоту служения священника, я избрал тихую жизнь монаха», – говорил он.

Смиренномудрие отца Каллиника проявилось и в конце его жизни, когда он дал указание своему ученику сжечь всю его переписку, включая поздравления и похвальные послания от знатных особ, в том числе и от русского царя.

Внимательность к каждому слову, и, вообще, немногословие, стремление избегать пустых разговоров, молчаливое подвижничество были многоценным облачением старца. Более того, в день принятия Пречистых Таин он закрывался в своей келлии и не разрешал ученикам тревожить его до самого вечера. Но нет нужды специально подчеркивать связь его подвига с молчанием, так как без этого невозможно себе представить истинного безмолвника. Ведь молчание – это, по слову преподобного Иоанна Лествичника, «матерь молитвы, супруг безмолвия».

Доброта отца Каллиника не имела границ. Те, кто его посещал, видели в нем человека нелицемерного дружелюбия и любви. Ради тех, кто к нему приходил, он оставлял свое уединение и молитву и отдавал себя в распоряжение страждущих, выслушивая их вопросы, разрешая недоумения. Старца совершенно справедливо характеризовали как человека редкой любви и приветливости.

При незаурядных духовных дарованиях отец Каллиник мог подняться еще выше и достичь своих высоких целей.

Между тем его окружение, помимо отца Неофита, включало и отца Даниила. Родом он был из Алацаты в Малой Азии и сподобился стать иереем. Кроме этих учеников, у отца Каллиника бывало много посетителей, искавших духовной пользы. Все их желания он мог удовлетворить с удивительным успехом.

Отец Каллиник, впрочем, никогда не пренебрегал собственным совершенствованием. Непоколебимым основанием его духовного здания было постоянное общение с Богом. Из-за этого многие его практические занятия отодвигались на второй план.

В 1885 году, через четыре года после смерти своего духовного отца, отец Каллиник решил сделать важный шаг вперед. Он принял мужественное решение стать затворником, то есть ограничить себя келлией и небольшим пространством вокруг нее, подобно заключенному в темницу. Те годы, которые Бог еще дал бы ему прожить, старец должен был провести в этом ограниченном пространстве.

И действительно, оставшиеся до конца жизни сорок пять лет он прожил в затворе. Ничто не могло побудить его отступить от выбранного пути. Даже если возникала необходимость известить кого-либо о чем-то, старец поднимал длинную палку с тряпицей на конце, как флаг, так, чтобы ее могли увидеть соседи и прийти узнать, что случилось.

Жертва его оказалась суровой. Закрытый в келлии в этом пустынном ущелье Катунак, отец Каллиник лишил себя всякого выхода, всяких прогулок, всяких путешествий, всякого общения. Лишь со смертью он вышел из своего затвора, и то только душой, так как тело старца осталось верным месту его молитвенных подвигов.

Этот самоотверженный шаг получил щедрое благословение от Господа. В «Добротолюбии» авва Евагрий говорит: «Погляди на сосуд с вином, нерушимо пребывающий в одном месте, и подумай, какое светлое, крепкое и благоуханное вино из него получают».

Решение отца Каллиника было связано с его глубокой привязанностью к созерцательной жизни, трезвению, возделыванию умной молитвы. В этом запредельном состоянии, которого сподобляются немногие, деятельной жизни уже нет места. Деятельность уступает место созерцанию, и потому внешние труды, служения и рукоделие, отходят на второй план. С тех пор исихаст Каллиник больше не будет заниматься резьбой по дереву. Авва Исаак Сирин считает счастливыми тех, кто достиг этого высочайшего духовного уровня. «Блажен, – пишет он, – кто пребывает в безмолвии и не тревожит себя множеством дел, но всю телесную деятельность заменил трудом молитвенным...».

Отцы Неофит и Даниил, оба ученика отца Каллиника, всеми силами старались обеспечить своему старцу требуемый покой. Все труды по ведению хозяйства каливы, всю заботу о посетителях и удовлетворение всех прочих потребностей они брали на себя, радуясь тому, что их старец достиг такой высокой духовной ступени и удостоился чести, как говорит святитель Григорий Нисский, «вечно пребывать в духовном и возноситься вместе с Божественными силами».

Даже малейшее нарушение безмолвия и самое незначительное беспокойство создают препятствия для умного созерцания. Поэтому отец Каллиник стремился жить в полной беспопечительности и невозмутимости ума.

Заботам о земном, материальным интересам, мирским проблемам не было никакого места в душе подвижника, избравшего трезвение. «Итак, – призывает преподобный Нил Пустынник, – пусть чистота добродетели не тревожится мирскими помышлениями, а ясность созерцания не возмущается телесными заботами». Отец Каллиник ни разу не раскрыл рта, чтобы полюбопытствовать у посетителей, что нового происходит в мире. Всякое расположение духа к любопытству должно было быть подавлено. Даже если бы погибал весь мир, старцу следовало бы, препоручив все это Промыслу Божию, не отрывать ум от духовного созерцания. Столь великие требования предъявляет к своим последователям трезвение, «благое, по слову преподобного Исихия, пресвитера Иерусалимского, и сладкое, сияющее и приятнейшее, прекрасное и всесветлое, вечно и непрестанно вдыхающее и призывающее одного лишь Иисуса Христа».

С захода солнца и до полуночи, когда ученики старца отдыхали и кругом царило совершенное безмолвие, сам он в своей келлии – в шестидесяти метрах от их жилища – предавался божественному труду молитвы. В полночь, когда ученики начинали уставные службы в церкви в соответствии с порядком, принятым на Святой Горе, он ложился на несколько часов, чтобы отдохнуть до утра. Храм святого Герасима отец Каллиник посещал обычно раз в неделю, чтобы приобщиться Святых Христовых Таин.

Что же касается повседневных дел, которыми отец Каллиник перестал заниматься, то иногда ему приходилось вспомнить о приготовлении пищи. Ученики заранее приносили ему дрова и все необходимое, и он в одиночестве сам готовил свой скромный обед (обычно это был вареный рис), не прекращая творить сердечную молитву. Пищу свою старец принимал отдельно от учеников, чтобы в уединении сопровождать каждый съеденный кусочек молитвой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя».

В таких рамках протекала безмолвная жизнь отца Каллиника, в то время как дух его озарялся, по выражению преподобного Каллиста Катафигиота, «светлейшими лучами Божественной красоты». Это Божественное озарение передавалось всем, кто общался со старцем, и в первую очередь его ученикам. Ведь именно так происходит, когда солнечные лучи падают на тела с наиболее прозрачной и гладкой поверхностью, «тогда они, – говорит святитель Василий Великий, – озаряются светом и начинают излучать новое сияние».

Когда старец Каллиник собирался принять кого-нибудь в свою общину, он вначале подвергал того особым испытаниям. Стать его учеником было совсем не так просто, тем более если желающий не обладал большой духовной выносливостью.

Отец Каллиник был немногословен и неукоснителен в своих требованиях, о чем бы он ни просил. Если испытуемый не выполнял в точности предписаний старца, то не имел шанса задержаться при нем надолго. Отец Каллиник говорил тогда: «Встань и уходи. Я не должен страдать из-за твоего непослушания».

Если же старец на время принимал к себе какого-либо непослушливого ученика, то делал это, провидя, что в будущем тот исправится, и своими наставлениями и подобающим примером старался вывести его на правильный путь.

Отец Каллиник мог бы окружить себя множеством учеников, так как к нему приходили многие. Однако суровость жизни и строгость старца приводили к тому, что лишь немногие оставались при нем.

Добродетель и слава исихаста отца Каллиника в 1920 году уловили в тенета монашеской жизни Спиридона Менайаса. Это была выдающаяся личность. Аристократ, богач, известный химик, выпускник Цюрихского университета, он бросил все, продал свое имущество и стал отцом Герасимом⁷⁵, учеником отца Каллиника. Таким образом, кроме тех двух учеников, о которых мы уже упомянули, в общине старца Каллиника появился еще и третий.

Позже, когда отцы Неофит и Даниил скончались, а отец Герасим по состоянию здоровья удалился в деревню Вулгарели близ Арты, отец Каллиник на какое-то время остался один. Из многих людей, которые впоследствии приходили к старцу (Афанасий, Иосиф, диакон Герасим, Христодул, Арсений), лишь немногие были приняты в качестве учеников. В 1925 году вернулся отец Герасим Менайас, но влажный морской воздух, губительный для его здоровья, вынудил его перейти в скит святого Василия, где климат был несколько суше.

Каждый день старец посвящал своим ученикам достаточное количество времени, иногда до двух часов. Они приходили в келлию отца Каллиника, чтобы приобщиться к его духовному богатству. Это была впечатляющая картина: тихим вечером дверь келлии старца-пустынника из Катунак открывалась для недоумений, откровения помыслов и решения проблем его учеников, которые могли тогда насытиться духовным опытом, скрытым в тайниках его духовных кладовых. В конце ученики делали земной поклон, прикладывались к руке старца и, напутствуемые его благословением, уходили спать.

Беседы с учениками были строго монашескими. Тут не было места для других предметов: воспоминаний о прошлом или обычных разговоров, предназначенных лишь для того, чтобы как-то провести время. «Нельзя было понять, – рассказывал мне один из его учеников, – было ли у этого человека какое-то прошлое, родители, братья и тому подобное. Ни о чем таком он не рассказывал».

Отец Каллиник знал, какую духовную пользу приносят ученикам жесткие воспитательные меры: внушения, прещения и отсечение их собственной воли – и умело применял все это.

Однажды кто-то из его учеников отправился в Дафни за провизией и купил там роскошный апельсин. Ему хотелось порадовать своего старца, немного освежить его вкус, притупленный скудной пищей.

– Старче, я купил тебе апельсин, – радостно сообщил он по возвращении.

Тот, однако, не выразил никакой благодарности.

– А как мог ты купить апельсин без моего благословения? Ты это сделал для удовлетворения собственного желания. Поэтому возьми его сейчас же и выбрось.

Мало того, старец наложил на послушника довольно строгую епитимию сроком на сорок дней.

В другой раз один ученик сильно озяб, так что вечером слег в постель совершенно больной и спал очень плохо. Едва рассвело, он услышал голос старца, знавшего о его состоянии: «Послушай, дитя мое, видишь это письмо? Сегодня оно должно попасть в Карею. Не отнесешь ли ты его? »

Карея, столица Святой Горы, отстоит от Катунак на восемь часов пути. Но старец Каллиник знал, что послушание придает крылья. Знал это и ученик. Он успешно выполнил поручение и получил духовное вознаграждение за свое послушание.

Как-то один ученик, которому нужно было перетащить с побережья в каливу сухари, полученные в монастыре Ксиропотам, попросил у старца благословения перевести лодку в другое место, поближе к их каливе. То место, где сухари выгружались, находилось далеко, и нести их оттуда было бы слишком трудно.

Но старец отказал ему в благословении: «Жизнь монаха, – сказал он, – не должна обходиться без тяжких испытаний и телесного труда».

Одно время в каливе старца, помимо достойного монаха, находился еще и некий послушник, задатки которого не предвещали особых успехов на монашеском поприще. Старец всячески пытался привести этого послушника в чувство и много раз с редким мастерством заставлял его позаботиться о своем исправлении.

Например, один посетитель как-то спросил отца Каллиника:

– Отче, как ты можешь вместе с послушным монахом терпеть еще и другого?

На это старец ответил громким голосом, так чтобы его услышал и нерадивый ученик:

– А вот послушай. У меня есть два мешка. Один полон муки, второй отрубей. Послушному я даю муку, а нерадивого кормлю отрубями.

Как только беспечный послушник услышал это, его словно бы подменили. Он взволновался и тут же решил исправиться, чтобы и ему получать «муку».

С таким вот удивительным искусством Божий человек наставлял своих учеников, в полной мере сознавая свою ответственность за их души.

Духовные борения отца Каллиника, чистота его жизни, длительное общение с Богом посредством умной молитвы сделали его «светильником светящим». Проницательность, свойственная старцу от рождения, и острота его ума расширились до удивительных пределов, так что ошеломляли тех, кто с ним встречался.

С помощью дара рассуждения, который редко кому удается стяжать, человек может заглядывать в таинственные глубины сердец, отделять пшеницу от плевел и даже в самых затруднительных случаях проводить грань между светом и тьмой. По словам святого Лествичника, рассуждение – это «знание посредством Божественного озарения», «точное постижение Божественной воли во всякое время, на всяком месте и во всяком деле», «чистое ощущение» и «умный свет».

Слава отца Каллиника как рассудительного старца привлекала к нему множество людей, желавших получить богопросвещенный ответ на беспокоившие их вопросы.

Все, желавшие найти разрешение личных проблем или недоумений, получить толкование тех или иных мест из Священного Писания или духовную пользу, прибегали к духовному столу отца Каллиника. Все, кто к нему обращался, получали просимое и уходили духовно обогащенными.

Послушники, старцы, пустынники, общежительные монахи, миряне, юристы, военные, полицейские, греки, русские – вся Святая Гора стремилась попасть к затворнику-исихасту с Катунак. Помимо посетителей, хватало и писем. Для всех отец Каллиник был чудесным наставником. Это и неудивительно. Во все времена рассудительные старцы были своего рода магнитом, притягивающим всех, кто интересуется духовными вопросами.

Как будет видно из дальнейшего повествования, дар рассуждения отца Каллиника достиг весьма высокой степени. Более того, нам известны случаи, свидетельствующие о его прозорливости, так как старец мог предсказать события, которые потом развивались именно так, как он говорил.

Некий монах, душевно потрясенный, измученный искушениями и печалями, пришел к отцу Каллинику в надежде найти облегчение. Он поведал старцу о своем состоянии, и тот стал давать ему мудрые наставления.

– Послушай, чадо, – сказал старец монаху, – возьми вот этот сосуд, наполни его водой, а потом брось в него земли и перемешай.

Монах сделал, как было сказано.

– Ты видишь там что-нибудь? – спросил старец.

– Нет, старче, ведь вода стала мутной.

После этого они беседовали некоторое время. Приветливый и исполненный любви отец Каллиник старался духовно укрепить опечаленного монаха. В какой-то момент старец попросил снова посмотреть в сосуд.

– Стало немного чище, – заметил монах.

Поучительная беседа продолжалась, но вот отец Каллиник опять напомнил монаху о воде.

– Совсем очистилась. Теперь я четко различаю камешки на дне.

И мудрый старец заключил беседу следующими словами:

– Нечто подобное происходит и с тобой. Сейчас твой ум, как взбаламученная вода. Но не беспокойся. Наберись терпения, и через два-три месяца твое беспокойство уляжется. Тогда ты увидишь, как чисты и спокойны будут твои мысли.

Именно так все и получилось.

В другой раз к старцу отправился некий монах, измученный личными проблемами. Однако, войдя к отцу Каллинику, он не смог ничего сказать. Трудность была такого свойства, что монах затруднялся найти слова, чтобы объяснить ее, и из-за этого оказался в неловком положении.

Тогда старец своим задушевным голосом стал рассказывать ему:

– Как-то один из многих посетителей, монах, пришел ко мне с каким-то своим вопросом. С ним произошло следующее...

И старец рассказал нерешительному монаху в точности то, что его беспокоило. Тот воскликнул в изумлении:

– То же самое и со мной произошло, святый отче!

Обрадованный тем, что его так ненавязчиво вывели из затруднения, монах поднялся, обнял старца и, растроганный, стал целовать его руки.

Если какой-нибудь мирянин посещал отца Каллиника, чтобы сообщить ему о своем желании стать монахом, то не всегда получал благословение старца. Когда рассудительный безмолвник предвидел, что кандидат в иноки не преуспеет в монашеской жизни, то отговаривал его и советовал вернуться в мир, чтобы создать семью.

Когда во время духовной беседы старец замечал, что его посетитель устал от высоких материй, то переводил беседу на более легкие для восприятия предметы. Он мог, например, сказать: «Какой красивый виноград на этой лозе. Как бы хотелось его отведать!»

Часто пустынников посещают и любопытствующие, которые приходят не с духовными вопросами, а из досужего интереса. Если старец видел безразличие человека к духовной беседе, то и сам демонстрировал такое же безразличие. В таком случае он, вместо того чтобы вести благочестивые и сокрушенные речи, опускался до уровня посетителя. «Как жизнь? – спрашивал он. – Как работа? Как дела на винограднике? Много ли масла дают ваши оливки?».

И, если только сам посетитель направлял разговор в духовное русло, отец Каллиник с готовностью раскрывал ему сокровища своей души.

Когда старец замечал непомерную и несвоевременную ревность, то возражал против нее. Одна монахиня, попросившая у отца Каллиника совета в своем письме, получила от него выговор, так как постилась чрезмерно – принимала пищу всего один раз в неделю. «Это искушение, – написал он ей. – Надо идти средним, царским, путем».

Два монаха, преуспевшие в качестве послушников в общежительном монастыре, с благословения игумена отправились жить в пустыню. Чтобы определить порядок своей новой жизни, они пришли к старцу Каллинику.

Один из прибывших был вполне пригоден для суровой отшельнической жизни. Другой же, который в миру был ученым и получил хорошее образование, мог и не выдержать чрезвычайно суровых предписаний. Поэтому первый, движимый любовью к собрату, объяснил отцу Каллинику, что и как. В сущности, этот брат хотел сказать следующее: «Старче, не возлагай на него очень много, он не вынесет». Он постарался рассказать все это старцу втайне от другого монаха.

Но отец Каллиник был уверен, что при определенном усердии тот сможет вынести тяготы пустыннической жизни и получить от Бога подобающий венец за свой нелегкий труд.

Итак, когда настала очередь второго монаха беседовать со старцем, тот обратился к нему с необычной речью:

– Ты, дорогой мой брат, жил в миру изнеженно и, наверное, тебе нелегко придется на поприще безмолвия. Поэтому не уходи из своего монастыря. Оставайся там. А вот тебе и епитимия: когда священник даст тебе антидор, ты не сразу съедай его, а пойди сначала в свою келлию и, орошая его своими слезами, скажи: «Господи, я не могу быть доблестным воином. Я труслив и не смог вынести пустыннической жизни». Тогда только можешь съесть антидор.

Эти слова старца поразили монаха, как молния. Движимый уязвленным честолюбием, он повернулся к собрату и произнес с возмущением:

– Это ты сказал старцу, что я не выдержу? Да я лучше умру в подвижничестве и страданиях, чем назову себя трусливым воином.

Отец Каллиник, улыбнувшись, сказал:

– Приидите и видите доблестного воина Христова.

Затем он предписал этому монаху тот же образ жизни, что и другому.

Одного полицейского из гарнизона Святой Горы чрезвычайно смущали различные неприятные происшествия, с которыми ему приходилось сталкиваться по роду своей службы. В душевном смятении он пришел в каливу отца Каллиника.

– Старче, – говорил полицейский, – я очень разочарован и расстроен таким положением дел. У меня было огромное желание попасть сюда, чтобы увидеть добродетельных, святых монахов, а встретил я прямо противоположное. Если уж в этом священном месте творится такое безобразие, то чего же ждать от остального мира? Я приехал в поисках добродетели, а нашел порок, – повторил он разочарованно.

– Дорогой мой, – ответил старец Каллиник, – добродетель – это не рубашка, чтобы ее можно было постирать и вывесить в Дафни на общее обозрение.

От этого разумного замечания полицейский потерял дар речи. После этого старец с присущей ему мудростью помог собеседнику хорошенько во всем разобраться.

– Твоя служба, – сказал он, – состоит не только в том, чтобы наблюдать за безобразиями и пороками, но и в том, чтобы пытаться исследовать и раскрывать их даже там, где они не видны. Разве тебя прислали сюда для созерцания добродетели, а не для того, чтобы пресекать зло и препятствовать его распространению? Ты забыл о своем предназначении и обратил свое внимание в другую сторону, потому и оказался в такой скорби и отчаянии. И не забывай, что добродетель – это нечто сокрытое, нечто такое, что тайно взращивают в глубине сердца.

Полицейский ушел, удовлетворенный беседой и душевным расположением старца.

На небольшом расстоянии от каливы исихаста Каллиника жил монах, который по своей несдержанности то и дело служил источником искушений. Он возмущался по мелочам и обрушивался на других отцов со словами, недопустимыми для монаха.

Как-то раз этот шквал обрушился и на отца Каллиника. Упомянутый монах однажды проходил мимо его каливы и по какому-то подвернувшемуся поводу безобразно оскорбил старца. Тот, слушая все это, проявил выдержку и не произнес ни звука.

Монах, закончив браниться, двинулся дальше по направлению к своей каливе. Тогда отец Каллиник преподал монаху урок, подобного которому тот еще не получал. Старец указал ему пальцем на церковь его каливы и добавил: «А теперь, брат, иди причащаться».

Монах, не придав поначалу особого значения этим словам, продолжал свой путь. Но, уразумев наконец их смысл, он пришел в беспокойство. И правда, как он осмелится теперь причащаться, если не попросит прощения у брата, которого оскорбил? Беспокойство его начало возрастать. Полный тревоги и страха, этот брат вернулся к отцу Каллинику, чтобы положить перед ним поклон и попросить прощения.

Отец Каллиник умел с замечательным искусством привести в чувство тех, кто проявлял несдержанность.

Чтобы его наставления запечатлелись в памяти слушателей, отец Каллиник использовал очень удачные сравнения. В этом отношении ему не было равных.

Так, когда он хотел показать монахам, какие опасности их подстерегают, если они не будут проявлять бдительности, то говорил: «Представьте, что над ужасным бурным потоком реки по натянутой веревке идет акробат. Если он не будет внимательным, то сорвется и умрет ужасной смертью. Точно так же погибнет и монах, если не станет неусыпно следить за собой».

Один подвижник спросил отца Каллиника:

– Почему мы, современные подвижники, не достигаем преуспеяния?

Тот начал свой ответ со следующего выразительного образа:

– Мы не преуспеваем потому, что нас постоянно отвлекают тысячи незначительных вещей, из-за которых мы пренебрегаем нашей главной целью. Мы уподобляемся тому кузнецу, который обещает тебе изготовить мотыгу за три дня, а когда ты приходишь за ней, он говорит, что не успел ее сделать. Он кладет ее на видное место и назначает тебе новый срок. А между тем у него появляются другие заказы, и твоя мотыга отодвигается на второй план, так что он и во второй раз не может сдержать слова. Подобная история может повторяться неоднократно. Многие заботы рождают небрежение и забвение в отношении Бога, и из-за этого мы не совершенствуемся в добродетели.

Как-то отца Каллиника спросили:

– Старче, если двое учеников, получив некое задание, выполнили его, но только один сделал это с радостью, а другой – ворча и негодуя, то какое вознаграждение они получат?

Ответ старца был таков:

– В данном случае они оба проделали одну и ту же работу с той лишь разницей, что тот, кто негодовал, устал намного больше другого. И тем не менее он получит в награду тусклую медницу, а другой – золотую монету!

Говоря о милостях, которыми Бог наделяет настоящих подвижников, отец Каллиник оживил свои слова таким сравнением: «Когда человек подвизается, чтобы в точности исполнить заповеди Господа нашего Иисуса Христа, то Господь в каждый большой праздник посылает ему духовные дары. Это подобно тому, как в армии по торжественным дням офицеры награждают хороших солдат либо деньгами, либо ценными подарками, либо дополнительным отпуском».

Если безмолвник правильно исполняет высокий труд умной молитвы, прилепившись, словно ангел во плоти, к божественному престолу, то ему неизреченным образом является Сам Бог среди сверхъестественного излияния света, которое было явлено на Фаворе.

Немногие удостоились видеть этот нетварный свет, осиявший некогда пророка Моисея, трех Христовых учеников в момент преображения Господня, апостола Павла на пути в Дамаск, святых Василия Великого, Максима Исповедника, Симеона Нового Богослова... Неоднократного ви́дения этого света сподобился и отец Каллиник. Многие из тех, кто посещал его во время таких Божественных озарений, поражались лучезарности его лица.

Однажды, когда отец Каллиник, затворившись в своей келлии, погрузился в таинственное море умной молитвы, один из учеников постучался к нему в дверь. Через некоторое время старец открыл окошко: «Чего ты хочешь, благословенный? Ах, зачем ты меня прервал? Знал бы ты, где я был!.. Знал бы ты, что это был за свет!..»

Самому мне также довелось, хотя и с чужих слов, познакомиться с удивительным величием озарений старца-безмолвника.

Мой приснопамятный старец отец Григорий отправился как-то в каливу отца Каллиника, чтобы уладить с помощью его просвещенных советов некоторые свои проблемы. Но когда отец Григорий прибыл в каливу, его попросили подождать, поскольку старец Каллиник молился и не принимал.

Отец Григорий ждал целый день, но безмолвник так и не появился. Наступило утро следующего дня. Целых двенадцать часов отец Каллиник был погружен в облако умной молитвы, которая продолжалась и в течение всей следующей ночи. Третий день также встретил его молящимся. Лишь в послеобеденное время мой старец, который все еще находился в ожидании, узнал, что молитва окончилась.

Когда вскоре моего старца позвал к себе отец Каллиник, он оказался свидетелем чудесного явления. Это было нечто неописуемое, величественное. С тех пор прошло много лет, а он все не мог забыть этого небесного явления.

Как-то раз я услышал его слова, обращенные к одному добродетельному монаху нашей каливы: «Видел бы ты, отец Иоаким, как сияло лицо отца Каллиника! Как оно сияло! Что тебе сказать? Можно было подумать, что перед тобой Моисей, только что спустившийся с Синая. Какой это был небесный свет!»

Какое же блаженство испытывал отец Каллиник, удостоившись еще в этой жизни созерцать свет Святой Троицы! Это блаженство он мог бы воспеть словами одного из гимнов Божественной любви преподобного Симеона Нового Богослова:

Я делаюсь причастником света и славы,

И сияет лицо мое, как лицо моего Желанного,

И все члены мои становятся светоносными,

Тогда я соделываюсь прекраснейшим из прекрасных...

Лицо отца Каллиника, озаряемое Фаворским светом, многократно излучало свет Божественной благодати, причем не только в часы молитвы. Так что слова аввы Исаака Сирина о равноангельном безмолвнике Арсении, что люди «увеселялись и одним только лицезрением его, а словесная беседа стала излишней», могут быть отнесены и к нашему исихасту.

Один ученик отца Каллиника, утомленный тяжелыми трудами, получил наказ идти на работу в Великую Лавру, которая расположена в трех часах ходьбы. Он было отправился туда, но вскоре, возмущенный и исполненный негодования, вернулся, чтобы высказать свои жалобы.

Но что это? Подходя к каливе, монах увидел своего духовного отца, лицо которого сияло божественной радостью и добротой. Это чудо настолько поразило монаха, что из глаз его брызнули слезы, и он принялся бранить самого себя: «Старец, – говорил он сквозь рыдания, – делает все, чтобы спасти тебя, ничтожного, а ты еще и жалуешься!»

Некий пустынник, отец Д., вспоминая одну свою духовную встречу с отцом Каллиником, рассказывал о необычайной светозарности его лица: «...Когда он сказал это и посмотрел на меня с ласковой улыбкой, его лицо просияло. По нему была разлита некая неземная радость и ликование, как будто в этот самый момент старец ощущал дары благодати и потому испытывал эти боголюбезные чувства».

Отец Герасим, замечательный монах Малого скита святой Анны и известный гимнограф, который в течение восьми лет имел обыкновение советоваться с отцом Каллиником по духовным вопросам, рассказал мне следующее:

«Однажды утром некое духовное беспокойство привело меня в келлию старца.

„Заходи, заходи, я ждал тебя», – произнес он, как только меня увидел. Услышав об этом, я пришел в удивление: ведь я не предупредил его, что приду именно в этот момент. Я скромно сел рядом с ним. Когда я взглянул ему в лицо, то увидел, что все оно сияет нездешним светом. В эту встречу я пережил необычайную радость, и мне показалось, что я чувствую некое удивительное благоухание».

И действительно, поскольку отец Каллиник пребывал в непрестанном общении со Христом, Который красе́н добротою паче сынов человеческих⁷⁷, то не только его духовный мир, но и внешний облик его служил источником духовной радости.

Обладая большим личным опытом, отец Каллиник сделался глубоким знатоком безмолвия во всех его тонкостях, что позволяло ему почувствовать и заметить любые ошибки в чужих суждениях по соответствующим предметам.

В 1913 году среди русских монахов Святой Горы возникла ересь имяславцев⁷⁸. Ее основателем был подвизавшийся на горах Кавказа монах Иларион, книга которого⁷⁹, содержавшая еретическое учение об умной молитве в связи с призыванием имени Иисуса, не вызвала возражений даже в Синоде Русской Православной Церкви. Ересь начала широко распространяться среди русских монахов Афона и могла стать опасной. В этих критических обстоятельствах требовался такой человек, который был бы в состоянии распознать заблуждение и успешно бороться с ним. Именно таким человеком стал старец Каллиник.

В своих докладных записках, дошедших до Вселенской Патриархии и Московского Патриархата⁸⁰, он привел неопровержимые доказательства вредоносности воззрений имяславцев, которые, согласно его характеристике, «отбросили голову и служат клобуку».

Все единодушно поддержали отца Каллиника. Царь и Святейший Патриарх всея Руси направили ему поздравление и награды (обе эти реликвии сохранились до сегодняшнего дня и находятся в каливе святого Герасима). Говорят даже, что царь обратился к Синоду Русской Церкви с такими словами: «Целый Синод не заметил ереси. Пришлось ждать, пока вас не просветил простой инок со Святой Горы».

Последователи ереси – около тысячи двухсот русских монахов – на русском военном корабле были насильно вывезены со Святой Горы. Их доставили на Кавказ, где они продолжали отстаивать свои взгляды.

После блестящей победы над имяславцами отец Каллиник получил всеобщее признание как авторитет в вопросах безмолвия и умной молитвы. Все, у кого имелись неразрешенные сомнения в данной области, искали ответа в его мудрости, а желавшие серьезно заняться умной молитвой обращались к нему за благословением. Он стал надежным наставником сего небесного любомудрия.

Обучая других таинствам умной молитвы, отец Каллиник руководствовался прежде всего евангельскими словами: «Не давайте святыни псам»⁸¹. Монах, который не приобрел опыта в совершенном послушании и умерщвлении собственной воли, не достиг успеха на поприще деятельного подвижничества и не искоренил в себе страсти, никогда не смог бы стать его учеником.

Другой предпосылкой для занятий умной молитвой старец считал совершенное уединение и беспопечительность. «В миру, – говорил он, – умной молитвы быть не может, хотя и каждый может произносить слова Иисусовой молитвы: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя“. Но одно дело – молитва Иисусова, а другое – умная молитва. Первое – это начальная школа, второе же – университет».

Он считал также непременным условием наличие наставника. Чтобы овладеть умной молитвой, говорил отец Каллиник, недостаточно лишь читать книги. Требуется живой голос учителя, твердого, опытного и рассудительного, ученик же должен полностью зависеть от него и приноровиться к его привычкам.

Старец порицал тех людей, которые занялись умной молитвой, не пройдя через послушание или не получив благословения, но принявшись за дело по собственной воле. Такое поведение он считал прелестью. «Умная молитва, – учил он, – это новый этап пути, Божий дар тем, кто достиг успеха в деятельном послушании».

Чтобы показать, как заблуждаются те, кто приступает к умной молитве без должных оснований, он рассказывал такую историю.

На Каруле подвизался один русский монах, который очень хотел посетить Гроб Господень, чтобы увидеть благодатный огонь, сходящий с неба в Пасхальную ночь. Итак, однажды на Страстной седмице он отправился в Иерусалим и вечером накануне Светлого Христова Воскресения, ни у кого ни о чем не спросив, занял в храме Гроба Господня самое удобное место. Он не знал, что оно предназначалось для официальных лиц.

Далее случилось так, что его задержали блюстители порядка. Когда они выяснили его личность и узнали, что он занял это место самовольно, то удалили его из храма. Таким образом, он не смог присутствовать при схождении благодатного огня и, посрамленный, вернулся на Афон.

То же самое происходит и с теми, кто обращается к умной молитве, жаждет Фаворского света без соблюдения надлежащих условий.

К богопросвещенному наставнику старцу Каллинику приходили и такие посетители, которым это путешествие стоило огромного труда. Среди них был и слепой отец Леонтий, который также подвизался в безмолвии. Жилищем его была кафизма святого Симона, расположенная на землях монастыря Симонопетра. Отцу Леонтию очень хотелось посетить отца Каллиника, и однажды он, несмотря на свою слепоту и возраст (монах перешагнул уже семидесятилетний рубеж), двинулся на Катунаки вместе с поводырем – своим учеником Даниилом.

Дорога, по которой ему пришлось идти, была тяжелой и неровной, так что монаху пришлось провести в пути почти целый день, прежде чем он достиг своей цели. Во второй половине дня, уже недалеко от каливы святого Герасима, он оступился и ударился о скалу, разбив лицо до крови.

Старец Каллиник сердечно принял гостя. Обменявшись объятиями во Христе, они углубились в духовную беседу.

– Кровь, которую ты пролил, старец Леонтий, будет считаться мученической, так подвергнуться этому несчастью тебя заставили любовь ко Христу и к Его словам, которые содействуют нашему спасению.

Беседа продолжалась несколько часов, причем основной темой была умная молитва. Когда ученик отца Каллиника принес поднос с угощением – а в их каливе обычно предлагали воду, кофе, иногда несколько смокв, – отец Леонтий набрался смелости и спросил:

– Старче, почему ты не обучаешь его умной молитве?

Отец Каллиник, улыбаясь, ответил:

– Если я стану обучать его умной молитве, отец Леонтий, кто же принесет нам поднос с водой? Ему надо отсечь собственную волю послушанием, а тогда придет и умная молитва. Для каждого духовного подъема послушание служит необходимым этапом.

Один ученик отца Каллиника получил распоряжение носить удобрения для деревьев. Эта работа требовала длительных пеших прогулок и большого труда. Ученик очень уставал, но хотел, чтобы и ему было предоставлено время для уединения, а потому попросил старца сократить эти работы, чтобы дать ему возможность побольше заниматься богомыслием и молитвой. Но старец не согласился. «Нет, – сказал он. – Ты продолжай исполнять свое послушание, и от этого получишь больше пользы. Вот когда я уйду из этой жизни, у тебя будет время для богомыслия, и ты увидишь, что пережил при помощи послушания все то, что написано в книгах».

Часто Бог таинственным образом обращается к чистым сердцам святых и таким образом дает им знать не только о прошлом, но и о будущем. Подобное случалось много раз и с безмолвником Каллиником.

Одна благочестивая и чрезвычайно богатая дама очень уважала старца. В своих письмах к отцу Каллинику она просила его молиться за ее семью, чтобы Пресвятая Богородица защищала их от всякой напасти. Дело в том, что у них было имение в Лаврионе, и поездки туда на пароходе часто бывали сопряжены с серьезным риском.

Как-то раз, когда пароход направлялся в те края, на море разыгралась сильная буря. Пассажиры уже не надеялись на спасение, но в конце концов им удалось кое-как выбраться на берег целыми и невредимыми. Тогда муж этой дамы, который не был таким благочестивым, как она, стал выговаривать ей: «Видишь, чего мы натерпелись! Можно сказать, смотрели смерти в лицо. Где же молитвы, которые обещали тебе монахи с Афона? Где их предстательство?»

Вскоре супруги прибыли на свою дачу и увидели, что их уже давно ждало письмо от отца Каллиника. Распечатав его, они между прочим прочли: «Вас ожидает большое искушение. Будьте очень внимательны. Но в конце концов вы спасетесь, так как Богородица защитит вас».

Муж стоял как громом пораженный, и с этого момента его уважение к отцу Каллинику не имело границ.

Бог может различными способами удовлетворять потребности отшельников, живущих среди стольких лишений и такой нужды. Бывает и так, что Господь вкладывает соответствующие мысли в сердца людей, имеющих возможность снабдить монахов тем, в чем они нуждаются, и это независимо от того, благочестивы ли эти люди, верующие они или нет. Об этом говорит авва Дорофей: «Что же касается нужды телесной, то если человек заслуживает того, чтобы ее облегчить, то Бог говорит даже в сердцах сарацин и через них проявляет Свое милосердие к нуждающимся».

Был канун Пасхи, и ученик старца Каллиника отец Христодул собирался в Дафни за продуктами. Он уже ушел, когда старец сказал другому своему ученику, отцу Арсению: «Скажи ему, пожалуйста, пусть купит немного икры».

Отец Арсений побежал вслед своему собрату, но, к сожалению, было поздно: тот ушел уже далеко.

Когда на другой день отец Христодул вернулся, отец Арсений пошел ему навстречу и, расстроенный, рассказал о случившемся. Тот, услышав это, был ошеломлен и даже перекрестился от изумления. «Послушай, брат, – сказал он, – и ты удивишься. Только я набрал продуктов в лавке в Дафни и собирался тронуться в обратный путь, как вдруг хозяин лавки спрашивает, кто у меня старец. Как только я ответил ему, что это отец Каллиник, он сразу обрадовался. Он слышал о старце и, как видно, очень его уважает. „Что ты говоришь, – сказал он, – ты из общины старца Каллиника? Подожди, пожалуйста, я дам тебе для него небольшой подарок на Пасху». И тут он дает мне много-много икры!».

Я рассеян, старче», – как-то обратился к отцу Каллинику его ученик.

– А ты читай молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», – и бес, который рассеивает твои мысли, удалится.

«Сначала нужно очиститься от страстей, а потом предаться пустынножительству. Неочищенный сосуд непригоден для священного мира».

«Кто из нас может после смерти оказаться в золотой ра́ке (то есть стать святым, подобно святому Нифонту, чьи останки покоятся в золотой ра́ке)? Тот, кто проявляет смирение и доволен всем. Например, за трапезой подают бобы. Он с радостью говорит: „Конечно, я буду есть бобы». Вместо этого ему дают что-то другое, но он и это принимает с радостью. А кто на все жалуется, требует для себя комфорта и исполнения своих желаний, тому никогда не попасть в золотую ра́ку».

«Как в газетах пишут о важных и официальных лицах – королях, министрах, военачальниках и тому подобных – и не обращают внимания на какого-нибудь угольщика, точно так же и клеветники кружатся вокруг людей серьезных и добродетельных, достойных почестей и уважения».

«Когда монахи общаются с мирскими людьми, то они, даже будучи совершенными, опускаются ниже, а несовершенные претерпевают много падений. На них сбываются слова пророка Давида: „...и смесишася во языцех, и навыкоша делом их»⁸²».

«Следите, чтобы сохранять себя чистыми от телесной скверны. Тот, кто впадает в плотские грехи, чувствует, как от него отворачивается Бог. Если человек совершил какой-нибудь крупный проступок или даже преступление, он не боится войти в церковь и зажечь лампаду. А тот, кто осквернил свою плоть, не дерзает даже поклониться иконе».

Безмолвник отец Каллиник, обладавший столь многочисленными добродетелями и духовными дарами, был для Афона особым благословением Божиим. В пустынном ущелье на Катунаках словно бы возвышался огненный столп, который служил светочем для плывущих по бурному житейскому морю.

Духовное величие старца привлекало к нему людей, выдающихся по своему положению или мудрости.

Его часто посещали русский подвижник отец Парфений, бывший генерал царской армии, а также иеромонах Феодосий, бывший ректор одного из русских университетов. В числе других посетителей был и некий русский пустынник, сподобившийся дара благоухания. Как только его замечали ученики отца Каллиника, они старались подойти поближе, чтобы почувствовать благоухание, которое он распространял вокруг себя.

К отцу Каллинику приходил за советами и отец Афанасий из Великой Лавры, знаменитый врач и известный писатель, которому вручил орден заместитель одного из министров французского правительства Лемонье, прибывший для этого в Лавру на специальной яхте.

Когда король Греции Константин I, восхищенный трудами видного новогреческого писателя Александра Мораитидиса, решил наградить его орденом, этот благочестивый литератор обратился к отцу Каллинику. Написав письмо отцу Герасиму Менайасу, который был тогда учеником отца Каллиника, писатель просил его узнать мнение старца по поводу награды. И только после благословения отца Каллиника писатель принял королевский орден.

В 1913 году в русском церковном журнале «Христианин» (№ 11) были опубликованы путевые заметки отца Пантелеймона (преподавателя Московской Духовной Академии), который в 1912 году в течение шести месяцев путешествовал по Афону. Между прочим в этой статье упоминается и отец Каллиник, которому посвящены следующие строки: «... Познакомился я и еще с одним старцем, который чудесным образом соединяет духовный опыт и благоразумие с редкостной любовью и приветливостью к людям. Своим духовным богатством он щедро наделяет и русских монахов, которые ищут у него слов поучения и утешения».

Не только простые монахи, но и русские архиереи посещали отца Каллиника. Так, некий владыка Николай приезжал к нему за советом по своим пастырским делам.

Да и наш митрополит Триккийский и Стагийский Дионисий, тогда еще молодой монах Великой Лавры, сподобился посетить каливу старца Каллиника. Он оказался там вместе со своим старцем Зосимой, который взял его с собой, собираясь посетить подвижников пустыни и получить духовную пользу. Вот что сказал он мне о затворнике отце Каллинике: «Нельзя было не почувствовать, насколько этот человек был исполнен Духа и какая благодать Божия почивала на нем. Перед тобой стоял преподобный, внушительный святой муж. Это был в полной мере духовный человек, с продуманной и веской речью и ясной мыслью, настоящий подвижник, пустынный житель и ангел во плоти».

Воспоминания об отце Каллинике глубоко запечатлелись в памяти у тех, кому довелось с ним общаться, и они вспоминают об этих встречах, как об исключительно важном духовном событии.

Июль 1930 года застал старца-безмолвника прикованным к постели. Время его отшествия на небо приближалось. Недуг отца Каллиника живо напоминал ему ту болезнь, которая постигла его собственного приснопамятного старца, отца Даниила, в его последние дни. Только тот болел в течение пятнадцати дней, а у отца Каллиника, отличавшегося крепким телосложением, болезнь продолжалась дольше – целых сорок дней.

Весть о тяжелой болезни старца сильно обеспокоила отцов, для которых он был бесценным духовным руководителем и утешителем.

Было незаметно, чтобы его состояние улучшалось. Прошел весь июль, и наступил август. До кончины отца Каллиника оставалось еще несколько дней. Приближался праздник Преображения Господня, воспоминание о котором имеет особое значение для каждого безмолвника. Только те, кто посвятил свою жизнь священному безмолвию, могут представить себе фаворское чудо во всем его величии: и нетварный свет, и слова учеников: «Хорошо нам, здесь быть...»⁸³. Все это вещи сверхъестественные, которые делают их сердца уязвленными любовью Христовою. Этот святой день был предпоследним в его земной жизни.

7 августа затворнику и безмолвнику предстояло разорвать плотские узы и улететь в бесконечность вышнего Иерусалима, который свободен: он – матерь всем нам⁸⁴.

Последние часы его жизни были исключительно священными, достойным завершением его ангельской жизни. Находясь в мистическом исступлении, старец понял, что его конец близок. Лик преподобных отцов готов встретить его. Тронутый этим божественным видением, отец Каллиник сказал своему ученику: «Пойди, дитя мое, приготовь церковь, пришли преподобные отцы».

Радость старца была неописуемой. Столь дорогие ему преподобные, его мужественные предшественники, не забыли его в решающий смертный час. За десять минут до кончины он, держа руки воздетыми, восхищенно и пристально вглядывался в прославленные образы святых, приветствовавших его на пороге вечного отечества.

«Благодарю Тебя, Боже мой, что, хотя я и не сделал ничего в своей жизни, но умираю православным», – тихо прошептал отец Каллиник. С этими словами затворник и пустынник, презритель дольнего и пришлец на земле, рачитель горнего и гражданин неба, закрыл глаза и предал свой дух Господу.

Когда через несколько лет состоялся перенос останков старца, все увидели, что они имеют ту желтоватую окраску, которая служит признаком мощей святых.