Глава 2. В поисках вечного рая cреди знаков и символов

Толкните чёлн, на вёсла навалясь,

Вонзайте их в валы, бегущие нам

встречь!

Покуда живы, поплывём туда,

Где гаснет солнце, звёзды тонут в море.

Быть может, разом нас поглотит бездна,

А может, ждут нас Счастья Острова...

Альфред Теннисон

Святой Брендан родился в местечке Ардферт (Ardfert)на западномпобережье графства Керри королевства Мунстер. Шли времена Энгуса Надфрайхе – сына короля Мунстера. Это был 486-й год. Само по себе обстоятельство, что появиться на свет ему надлежало около моря, должно кое о чём говорить сознанию континентального читателя. В кельтской агиографии мирно уживались несколько вариантов одного и того же жития, но неизменным оставалось самое существенное: автор старался не столько ознакомить читателя с жизнью святого, сколько, прежде всего, свидетельствовать о святости описываемого лица, причём святость, как правило, обозначалась заранее (с момента рождения) и во времени постепенно раскрывалась. Переписчики прикладывали немало фантазии, для того чтобы заполучить святого в число своих земляков, а значит, отчасти, родственников. И по другой версии – святой Брендан родился там же, в графстве Керри, но место означалось Тралле (Тгаllе), в 10-ти километрах западнее от Ардферта, на побережье.

С первых лет мир познавался Бренданом при очаровании просторов Атлантики. Для нас, жителей материкового Северо-Запада, это может стать дополнительным объяснением той смелости, что лежит в основании решения святого покинуть Ирландский берег.

Прапрадед преподобного Брендана – Атла – происходил из королевского рода Еоган Девяти Заложников. Фриндлунг – так звали отца святого, – уже принявший христианство, любил вспоминать о своём знатном предке и гордился высоким происхождением. Родители Брендана жили с благословения епископа Эйрка, возможно, бывшего бретонского друида. Агиограф говорит, что ещё до рождения ребёнка Кара, будущая мать святого, получила пророческое видение: её лоно словно наполнилось чистым золотом, а груди сияли, как снег. После того как она рассказала об этом епископу Эйрку, он предрёк, что ей предстоит подарить миру чудесное дитя, исполненное благодати Святого Духа. В ночь, когда мальчик появился на свет, у богатого человека Аирди, что жил неподалёку, тридцать коров принесли тридцать телят. Аирди, подобно евангельским пастухам, отправился искать дом с новорождённым, а найдя, пал перед младенцем на колени и отдал этих коров и телят²². Той же ночью епископ Эйрк увидел дом родителей святого Брендана в невиданном прежде сиянии и великое собрание ангелов в блестящих одеждах вокруг. Епископ разглядел не пламя, но огонь, яркий свет, что олицетворяет силу и присутствие Божие. Этот образ часто появляется в историях кельтской святости. Его видят соседи у хижины, где спит Бригитта, он окружает комнату Иты. На утро Эйрк пришёл в дом Фриндлунга, взял младенца на руки и сказал: «О, человек Божий, душа и сердце сегодня полны радости, прими меня своим монахом». Родители сначала назвали мальчика Моби, но когда на него вдруг с неба упала чистая капля воды, они изменили имя на Брендан (Брандан) или Браенфилд («чистая капля»).

«Чистая капля» – безусловно религиозный символ. Религия говорит языком символов. Символизм ирландской агиографии наиболее яркий среди всей средневековой житийной литературы. Тогда верили, что «мир – это книга, написанная рукою Бога», в которой каждое существо представляет собой слово, полное смысла. «Всякое творение, – писал Гонорий Августодунский, – есть тень истины и жизни»²³. Когда ребёнку исполнилось пять лет, к нему стала приходить дикая олениха, которая давала ему своё молоко. Подобным образом были вскормлены и некоторые другие святые (Святой Кеннет Агабоуский †600). Олень – довольно ёмкий образ. В том, что он осенью сбрасывал рога, а весной они отрастали вновь, можно различить не только древние отголоски сезонных перемен, но и понятную христианам идею возрождения, начало новой жизни²⁴. Олень символизировал плодородие и мужество (святой Патрик, желая спасти людей, превратил их в оленей).

Мальчику было пять лет. Это число появляется в большом количестве светских и религиозных текстов Средневековья. Оно воспринималось как знак мистического единения Церкви со Спасителем и связывалось с Девой Марией («Пять» – число ран Распятого Христа, а также число мудрых дев).

«Пять» для Ирландии было важным символом. Ирландцы знали пять главных дорог своей страны и пять её знаменитых постоялых дворов. Круглые числа для средневековых авторов имели значение некой полноты, гармонии, присущей миру. Читая «Плавание» и другие тексты, имеющие отношение к святому Брендану, мы вновь и вновь будем встречаться с разного рода религиозными знаками. Их можно всячески толковать, но прав был А. Гуревич: «Средневековый символ никогда не бывает этически нейтральным. Иерархия символов была в средние века и иерархией ценностей. Поэтому каждая вещь на земле, любое существо обладает определённым достоинством в зависимости от места, занимаемого в иерархии целого. Центр и вершина этого целого – Бог, и всё Его Творение, от высших до ничтожнейших, от ангелов до букашек и камней, служат Ему».

Спустя положенное время епископ Эйрк крестил святого Брендана и стал его первым духовным наставником. Впоследствии им же было совершено рукоположение преподобного в священный сан. Но это позднее, а пока, достигнув десятилетнего возраста, мальчик былотдан родителями в монастырскую школу, которую основала святая Ита Киллидская – «приёмная мать ирландских святых» (так она названа в поэме Алкуина), которая после святой Бригитты Килдарской была наиболее почитаемой среди кельтских святых женщин (память 15 января). Агиограф даже называет её «второй Бригиттой». Подобно настоятельнице Килдара, святым Этне и Феделлми из Коннахта, святой Ае (Ие) Корнуэльской, святой Монесан Британской, святая Ита происходила из знатного рода. Первоначально она носила имя Деидра (Дорофея), но из-за её «духовной жажды» праведности её прозвали Ита.

Как и в истории святой Бригитты, ей пришлось приложить много усилий, пока отец согласился с желанием дочери принять монашество. Покинув дом, святая Ита поселилась около Слиаб Луахра, и к ней стали приходить женщины из других кланов. Так появилась община и школа, куда многие ирландцы приводили своих детей, которых не просто отдавали в монастыри, но старались поместить за пределами собственного туата. Такая практика «обмена» подростками существовала в Ирландии и до христианства. Считалось, что это помогает ввести каждого ребёнка в более широкий мир.

Пять лет святая Ита была наставницей и учителем святого Брендана. Позднее она основала монастырь Каунти Лимерик в Киллиди. Скончалась святая в 570-м году. Её могилу до сих пор посещают паломники и украшают цветами. Среди развалин римской церкви в Киллиди, где когда-то находилась обитель, недалеко от могилы, скрыт источник. Несколько столетий к нему приносили детей, больных оспой, и многие исцелялись. В её житии несколько мест связано со святым Бренданом. Наиболее назидательным может показаться следующий эпизод.

«Однажды святой Брендан спросил Иту, какие три вещи более всего приятны Богу, а какие противны. Святая Ита ответила: «Три вещи приятны Богу: истинная вера с чистым сердцем; жизнь в простоте и благодарении; великодушие, основанное на любви. Три вещи Ему противны: уста, ненавидящие человека; сердце, скрывающее негодование; самонадеянность, происходящая от благосостояния». Все, это слышавшие, восхвалили Бога и Его Святых».

Закончив обучение у святой Иты, юноша Брендан отправился в Коннахт, на север от Гэлуэя, где около Туама святой Ярлет основал монастырь Клаунфо. Там преподобному предстояло жить некоторое время, знакомясь с монашеским уставом и постигая духовные науки. Святой Ярлет, потомок знатных родителей, прежде был в послушании у святого Енды, и возможно, именно он привил Брендану любовь к путешествиям. Вернувшись из Клаунфо домой, преподобный, пройдя испытание, был рукоположен епископом Эйрком в священный сан. Согласно преданию, после хиротонии Ангел Божий через епископа возвестил: «Восстань, Брендан! Господь даст тебе то, что ты ищешь, – Землю Обетованную Святым».

Далее «Житие» рассказывает о широкой миссионерской деятельности преподобного, его путешествиях, чудесах, строительстве монастырей, – но значительная часть посвящена переложению «Плавания».

Со временем имя игумена было увековечено в многочисленных названиях мест вдоль ирландского побережья: Brandon Hill (холм), Brandon Point (мыс), Brandon Mount (гора), Brandon Well (источник), Brandon Bay (залив). Хотя святой Брендан Мореплаватель – не единственный святой Брендан. «Книга Лейнстера» упоминает 17 человек, носивших это имя. В кельтской житийной литературе была разработана традиция соотнесения святых с тем или иным апостолом, так вот святого Брендана сравнивали с апостолом Фомой (может быть, как сомневающимся); или здесь прослеживается параллель между путешествием Фомы в Индию и плаваниями преподобного игумена. Учитывая все возможные континентальные наслоения, «Плавание» следует рассматривать как повествование преимущественно ирландское, и стоит сделать несколько предварительных замечаний.

Первое печатное издание «Плавания» было осуществлено в 1476-м году в Аугсбурге. Художник иллюстрировал наиболее фантастические эпизоды саги. Для средневекового кельта-христианина, как и для его античного предка, было естественным делом, ища ответы на вопросы духовного свойства, обращаться более к мифологии, нежели к истории. Новая вера долгое время оставалась пропитанной мифологией. Историческое сознание раннехристианского кельта складывалось из Евангельской Вести, которая искусно переплеталась с местной легендой, преданием, эпосом, рассказом о святых. Миф для кельта был метафорой, позволяющей установить живую связь с духовным миром. Кельтские эпические герои, в некотором смысле, – обобщённые образы, выражали самосознание кельта, его жизненный, сначала древний, а теперь и христианский опыт. Прежние герои трагичны, и трагизм – основная тема большинства старых легенд, например: «Судьба сыновей Туренн», «Изгнание сыновей Уснеха».

Христианская литература создавалась по несколько иным правилам. Её религиозный символизм не был простой условностью, но обладал огромным значением и наполнялся глубоким смыслом. Он использовался не только для описания мистических событий, внешнего мира, которые могут восприниматься человеческим глазом (даже если и не всегда при этом понимаются), но и для раскрытия внутренних реальностей: видений, чувств, снов. Такие внутренние опыты, конечно, не менее объективны, чем внешние, и впечатления от них часто влияют на реальные события. Весь видимый мир через кристалл символизма становится отражением потустороннего, и любая вещь, от источника до птицы, хлебов или, тем более, евхаристических сосудов, обладала множественным значением и, кроме практического применения, получала символический смысл.

П. Бицилли писал: «Вещи не просто могут служить символами, не мы вкладываем в них символическое содержание; они суть символы, и задача познающего субъекта сводится к раскрытию их истинного значения. Символ, таким образом, не субъективен, а объективен, общезначим. Путь к познанию мира лежит через постижение символов, их сокровенного смысла. Символизм средних веков – средство интеллектуального освоения мира». Символизм «Жития» святого Брендана, речь о котором шла выше, гораздо более скромен, чем символизм «Плавания». Это объясняется тем, что текст «Жития» был составлен позднее «Плавания» и имеет с последним мало общего.

Здесь следует коснуться смысла и значения нескольких важных религиозных знаков в истории о поисках Земли Обетованной Святым. Прежде всего, поражает, что святой Брендан тратит семь лет на путешествие к тому месту, куда Баринтус с Мерноком добрались за одну ночь. Семь раз повторяются его остановки, на семь литургических частей делится церковный год перегринов. Число «семь» – символ семи таинств, семи добродетелей и семи «смертных» грехов. Господь шесть дней творил мир, «и почил в день седьмой от всех дел Своих» (Быт. 2,2). Это число – знак вечной гармонии, совершенства, означающее полный период. Оно было столь же популярно в кельтской литературе, как и «девять». Каждый седьмой день святому Патрику являлся ангел, семь лет святой Кевин прожил в уединённом месте. Можно считать, что монашеская братия, плывущая на корабле святого Брендана к Земле Обетованной, символизирует христианскую Церковь, связывающую этот мир с Небесным. Тем более что Корабль – один из символов Церкви, достаточно обратиться к истории Потопа (Быт. 6:11–8:19) и укрощению бури Христом (Мф. 14:22–33). В христианском искусстве Запада корабль был атрибутом святого Викентия, святого Николая Мирликийского, Юлиана Странноприимца, святой Урсулы и святого Брендана. Их дорога пролегает по морю жизни к духовному Отечеству. Любопытно и само количество перегринов, отправляющихся в путешествие. Их четырнадцать²⁵, не считая преподобного. Возможно, автор «Плавания» сознательно не стал использовать число «двенадцать», чтобы не наводить мысль читателя на аналогию с апостолами и Христом, посчитав последнюю не вполне скромной. Хотя «двенадцать» широко распространилось в кельтской агиографии: святой Айдан живёт 12 дней после смерти любимого короля Озви, святой Финдбарр строит 12 церквей, в Рим его сопровождают столько же монахов, святого Кевина крестят при 12-ти ангелах, и легендарный Артур имеет 12 рыцарей за Круглым Столом.

Кроме тех иноков, что были избраны Бренданом, появляются ещё трое, о личных качествах которых, кроме косвенного намёка в предсказании святого, ничего не сказано. Им не суждено войти в Землю Обетованную вместе с другими.

«Плавание», таким образом, предлагает читателю пять уровней духовного состояния человечества. Первый: святость Брендана, подтверждаемая даром пророчества. Второй связан с верой и преданностью четырнадцати избранников. Третий занимают кающиеся грешники, что достойны прощения. На четвёртом находятся люди, при малой вере сохранившие нравственную жизнь. А пятый – отведён отлучившим себя от Бога. Те, кто принадлежит первым двум, достойны видеть Славу Божию в Обетованной Земле, другие же получают своё воздаяние. Но в море выходят все. Их ждут неизвестные волны океана, реки, водопады, ручьи островов, и здесь следует говорить о символизме водной стихии. Море в «Плавании» не имеет такого религиозного значения, как вода источников, которой пополнялись запасы путешественников и которую в одном эпизоде нельзя было набирать без разрешения, а в другом не следовало пить. Морская вода не исцеляла, не губила и не становилась предметом искушений. В океане обитали хтонические существа, но они им не повелевали. К VIII веку в кельтской агиографии появляется своеобразное переосмысление природы ивозможностей этих существ. Они перестают отождествляться с силами, враждебными Творцу. Самым ранним текстом на эту тему был эпизод из жития святого Коламбы (Колмцилла). Во время его миссионерского путешествия к пиктам, в Шотландию, упоминается о чудесном избавлении человека по имени Лунг Мокуин от озёрного чудовища. Это первое литературное свидетельство о Лохнесском существе. Святой Коламба, призвав в молитве Господа, запретил подводному монстру приближаться к плывущему человеку, и то было вынуждено исчезнуть в глубинах озера. Мифы и поверья разных народов связывали божество «низа» Вселенной с водной стихией.

Самым огромным хтоническим животным в «Плавании» был Якониус (Ясконий), рыба-кит, читая о котором сразу вспоминаешь библейскую историю пророка Ионы, проглоченного китом²⁶. Мефодий Олимпийский (III век) писал: «Великую тайну заключает в себе история Ионы. Под китом разумеется время, никогда не останавливающееся, но всегда текущее и поглощающее рождающиеся вещества в более или менее продолжительные промежутки времени». Автор «Плавания» смотрит на кита иначе. Он описывает Пасхальную Литургию, которая служится на спине рыбы-острова, сообщает о неудачной подготовке к праздничной трапезе. В день Святого Христова Воскресенья Левиафан, которому прежде повиновался кит, побеждён Спасителем. Чудовище покорено и служит Богу. Хотя символизм здесь несколько разрушается, видимо, для придания рассказу большей увлекательности: Якониус в первую встречу чуть было не потопил иноков – в следующие годы он более покладист.

Перегрины наблюдают и других существ морских глубин. Одни разделяют с иноками праздник святого Петра, кружась вокруг коракла, пока поёт святой Брендан. Изменения, происшедшие в мире с Пришествием Христа, коснулись стихии их обитания. Подводные твари уже не являются прежним символом хаоса и смерти. Размеренность и слаженность праздничного движения подчёркивает их вовлеченность, причастность новому положению вещей на земле, где смерть повержена Голгофской Жертвой. Рассказ о двух иных чудовищах, первое из которых гналось за судном, но погибло от когтей другого, кроме своей задачи развлекательности, становится уроком нравственного порядка. К монахам и читателю обращается святой Брендан: «Братья, да не поколеблет сомнение душу вашу, иначе Господь накажет за это. Остерегайтесь, чтобы из-за глупого страха перед чудовищем вы не потерялисамого Бога и не лишились Его помощи...». Если побороть страх, то можно не только избежать нападения грозного существа, но и поставить его себе на службу, пусть даже и косвенным образом: засолить мясо, сделать частью быта, способного, как известно, много чего разрушить.

С помощью Божьей корабли людей покоряли море. Они «бороздили» океан, то есть оставляли след, который после отмечался на карте. Там, где прошёл один корабль, могли проплыть и другие. Чем чаще бороздили море отважные путешественники, тем больше маршрутов ложилось на карты и тем меньше страха перед этой стихией, со всеми её обитателями, испытывал человек.

Но целые недели, месяцы, кажется, ничего зачастую не приносят, и перегрин оказывается на краю пропасти сомнений. Он рискует разувериться, пока вдруг (а в «Плавании», как и в жизни, многое – «вдруг») не появляется остров. Среди разнообразных островов, упоминавшихся в манускрипте, особое значение имеют те, что связаны с ежегодными литургическими возвращениями. Остров Овец оказывается подходящим местом для службы Великого Четверга. Овца, послушно следующая за монахами, напоминает Пасхального Агнца евангельской Тайной Вечери. Праздник Рождества перегрины встречают в обители святого Аилбе. Чудо вочеловечения Бога-Слова символически раскрывается здесь, когда святой Брендан видит невещественный свет горящих и несгорающих свечей в храме и огненную стрелу, напоминающую Благодатный огонь Великой Субботы Иерусалимского Гроба Господня.

Сложным для толкования остаётся «Птичий Рай». В кельтской мифологии птица имела прямую связь с солярным культом. Считалось, что некоторые птицы (сова и голубь) обладают оракульскими способностями и пророческой силой. В ирландской агиографии они не столь часто, как животные или рыбы, но упоминаются (ворон святого Кевина, журавль святого Коламбы).

Движение перегринов в западном направлении, если учитывать символическое значение Запада, выглядит как не только смелое, но и достаточно рискованное предприятие. Эта часть света связывалась с тьмой, обиталищем демонов и смертью, на что указывает английское выражение to go west («уйти на Запад»), имеющее смысл: «пропасть, погибнуть». Вполне логично именно там встретить различных жутких существ, живущих не только в стихии водной, но и воздушной. Монахи становятся свидетелями битвы между грифоном и драконом. Первый представлял собой мифическое животное с львиным телом, головой, но крыльями и лапами орла, популярного в искусстве Греции и Рима. Библия относила грифона к числу нечистых тварей (Лев. II; 20–23) и считала олицетворением сатаны. Его противник, дракон, использовался в средние века в качестве символа греха вообще и язычества, ереси, в частности. Он представлял древние, враждебные Богу силы, что обречены на поражение. Марфа из Вифании, Маргарита Антиохийская, Георгий Победоносец изображались как победители драконов. Дьявол назывался «большим драконом», и ему было уготовано наказание (Откр. 12, 7–9). Но в нашем рассказе эти слуги зла вступают в кровавую битву, скорее всего, не для простого развлечения читателя, а чтобы показать ему, насколько велико само по себе зло, если ненависть заставляет бороться друг с другом тех, кто ему служит (см. Кораблик 9). Искатели Земли Обетованной Святым – лишь свидетели, находящиеся под покровом Творца, и жуткие существа их даже не замечают.

Чем западнее уплывали иноки, тем более удивительные приключения и встречи происходили. В целом, четырнадцать странствующих перегринов символизируют тот путь, по которому должен следовать христианин, и семь лет – идеальное время для победы искренней веры над скептическим разумом.

Но «Плавание» возможно, рассмотреть и как вполне документальное повествование. За символами и знаками явственно проступает реальная жизнь ирландских перегринов, их быт и церковная практика. Собственными руками монахи сооружают судно именно такого образца, что были в употреблении. Ирландия VI века развила широкую торговлю по морю и внутренним водам. Кельты строили три типа лодок: long (длинные), baire (для больших грузов) и собственно curacl – коракл (или курах, лёгкое судно, обтянутое кожей). Более поздний список «Путешествия» говорит, что святой Брендан, кроме коракла, имел ещё и другое, деревянное (fabric et artifices). В поисках «блаженной земли» клонфертские иноки встречаются с другими общинами, каждая из которых существует по собственному уставу. Монахи Мернока, хотя и живут раздельно, но собираются для служб и трапезы. Подобно восточным монастырям, в обители святого Аилбе насельники хранят полное молчание. Аскетические подвиги Павла Отшельника, анахоретов сурового Острова Трёх Возрастов – совсем не фантазия континентального автора, а правдивое свидетельство жизни многих ирландских обителей VI-VIII веков.

Здесь можно отметить и массу незначительных деталей, подтверждающих документальный характер истории. Например, читатель узнаёт, что монахи-путешественники не утруждают себя постом: они едят оленину, но только в дороге, а не в монастырях. Всякий раз, когда коракл приближается к земле, что-то происходит во время поиска причала или самой стоянки. Реальны их чувства, впечатления. От страха к надежде, от радости к тоске, от тревоги к удивлению несёт судно иноков. Только сам преподобный Брендан, как уже отмечалось выше, не имеет этих слабостей; разве что иногда он гневается на своих спутников, в основном же успокаивает, подаёт пример, наставляет и, где-то, бывает сентиментален.

Особое значение в «Плавании» имеет время. Как прежде античные, а после раннесредневековые путешественники, клонфертские перегрины не имели ни одного навигационного инструмента для более или менее точного вычисления морских расстояний. Впрочем, судно святого Брендана всегда вовремя поспевало к местам «Литургических возвращений». Это на суше можно, даже в течение семи лет, проследить, как меняется, стареет и обновляется мир, а тут:

Морская вечно юная стихия,

Где Одиссей скитается без срока

И тот, другой, кого народ пророка

Зовёт Синдбадом. Серые морские

Валы, что мерит взглядом Эрик Рыжий.

Х.Л. Борхес

На их родине, в Ирландии, традиционное деление кельтского года определялось, прежде всего, циклом земледельческих работ, а уже потом – движением солнца, хотя равноденствие, как и солнцестояние, учитывалось. (О пространственных представлениях ирландцев может свидетельствовать поэма «Салтаир на Ранн» (Saltair na Rann), созданная до 750-го года, и основанная на ней прозаическая версия. Там содержатся ясные утверждения, что земля «подобна сфере, совершенно круглой» и небо окружает землю, как скорлупа яйцо.) Само время складывалось из постоянного чередования противоположностей: света и тьмы, тепла и холода. Цезарь говорил, что у кельтов ночь предшествовала дню, а галлы, по его словам, «исчисляют и определяют время не по дням, а по ночам: день рождения, начало месяца и года они исчисляют так, что сперва идёт ночь, а за ней день» («Галльские войны»).

Кельтское мифопоэтическое восприятие мира, для которого пространство и время имеют не только линейные координаты, а способны становиться сакральным пространством или перебиваться сакральным временем, о точности в установлении расстояний не заботилось. Но в средневековой Европе, принявшей христианство, необратимо происходила редакция всей структуры временных и пространственных представлений. Сутки делились не на равновеликие часы, а на дневные и ночные, причём первые начинались с восхода, заканчивались закатом, вторые, в свою очередь, приходились на ночную половину дня. Летние дневные часы, таким образом, оказывались более длинными, чем ночные. Зимой дело обстояло наоборот. Временем измеряли длину пути. А. Гуревич пишет: «Монахи ориентировались по количеству прочитанных ими страниц святых книг или по числу псалмов, которые они успевали пропеть между двумя наблюдениями неба. Для каждого часа дня и ночи существовали особые молитвы... население ориентировалось по звону колоколов». Своеобразный механизм исчисления времени клонфертские монахи имели, двигались же, скорее всего, по самой естественной карте звёздного неба. И морские чудовища «Плавания», при всей невероятности их описания, свойственной любому приключенческому рассказу, могли иметь вполне реальных, а не только символических прототипов. Например, китов, морскую свинью, гигантского угря или пока не известное нам животное. В работе «Биография моря» Р. Кэррингтон признаёт: «... вопрос о существовании традиционного Морского Змея всё ещё остаётся открытым. Многие рассказы об этом морском чудовище не получили подтверждения, другие идут из абсолютно ненаучных и слишком безответственных источников, чтобы их можно было принять во внимание, но всё же остаётся небольшая часть свидетельств, которые не так легко отвергнуть»²⁷. И далее, приведя на следующей странице некоторые из этих фактов, Кэррингтон справедливо заключает: «Появление в 1938 году у берегов Африки Латимерии – представительницы вымерших, как раньше считалось, кистепёрых рыб – лишний раз показывает, что в таких вопросах (то есть существование морского змея) лучше избегать категорических рассуждений».

Автор «Плавания» несколько раз упоминает смущение и тревогу путешественников, а после рассказывает о драконе, грифоне или глубоководных существах. Вполне логичным образом он связывает эти события. Сначала страх, после – опасные гости. Всё происходит в относительно мирную погоду. Средневековый переписчик не имел представления о том, что существует так называемый «голос моря» – инфразвуковые колебания, возникающие в шторм, когда порывы ветра пробегают по гребням волн со скоростью 330 метров в секунду. Они намного опережают движение урагана, настигающего судно, пока ещё находящееся в штиле. Эти колебания средней мощности сначала рождают у людей чувство беспокойства, нарушают работу мозга, пищеварения, вызывают слепоту, – и в панике экипаж может оставить корабль. Инфразвук с частотой 7 Герц – смертелен, а шторм генерирует полных 6 Герц²⁸.

В последней главе своей классической работы о Средневековье «The Making of the Middle Ages» Ричард Сазерн (Richard Southern) указывает на особенности интеллектуального уровня людей эпохи XII века. Жизнь тогда рассматривалась не столько как упражнение в испытаниях, смерть – не столько как безнадёжность, но более всего внимание обращалось на путешествия, поиски, и люди при этом воспринимали себя «не как объекты стационарные, подвергающиеся воздействию духовных сил, но ощущали себя, скорее, перегринами и искателями»²⁹. Каким бы образом, ни осуществлялось Плавание святого игумена Клонферта с братией, оно имеет все признаки не только символического, но и вполне реального паломничества ирландских миссионеров, память о которых осталась в Житиях и песнях. Например, в этой:

Покров Марии Матери

Пусть будет надо мной,

Чтобы прийти к источнику

И целым вернуться домой,

И целым вернуться домой.

Пусть воин Михаил поможет мне,

Бригитта охранит меня,

Пусть кроткая Брианаг освящает меня,

И Матерь Пречистая рядом со мной,

И Матерь Пречистая рядом со мной.

Гэльская поэзия, IX век

(Перевод Юрия Варзонина)