Слово о гордости и тщеславии

Один диакон похвалил прекрасные волосы преподобного Симеона Филофейского, который ходил всегда босым и имел только один хитон. Тогда святой отрезал свои волосы и отдал их ему, почему его называют еще и Симеоном Остриженным.

* * *

Прошло примерно полмесяца с того дня, когда преподобному Силуану Афонскому явился Господь. Каждый день он сражался с яростными нападениями лукавых духов. Дни его были исполнены трудов, ночи – мучений.

Однажды ночью святой поднялся со скамьи, чтобы сделать поклоны. В этот самый момент он увидел гигантского демона. Тот стоял перед иконой Господа и ожидал поклонения себе. Вся келья преподобного была полна демонов. Тогда он снова сел на скамью, склонил голову и с сокрушенным сердцем стал молиться:

– Господи, Ты видишь, что я хочу помолиться с чистым умом, но демоны не дают мне. Научи меня, что я должен делать, чтобы они мне не докучали?

Тогда он услышал в своей душе голос Божий:

– Гордые всегда так страдают от демонов.

– Господи, – говорит святой, – научи меня, что я должен делать, чтобы смириться?

– Держи ум твой во аде и не отчаивайся, – был ответ.

* * *

Много лет назад в монастыре Дохиар подвизался один певчий с очень приятным голосом, монах Синесий из Халкидик. Он имел особое благоговение к святой Параскеве, которой молился ежедневно о спасении своей души. При этом он просил ее, если будет для него какое препятствие ко спасению, чтобы она устранила его, как сама знает.

И действительно, в один из праздников святой Параскевы (26 июля) он почувствовал, что его голос становится хриплым. По прошествии времени улучшения не последовало, но состояние здоровья еще более ухудшилось. Все молились о восстановлении голоса у певца, но тщетно. Тогда святая Параскева явилась во сне игумену и сказала: «Зачем вы беспокоите Господа своими ежедневными молитвами о Синесии? Он сам много лет просил меня, чтобы я избавила его от того, что является ему препятствием ко спасению».

После этого игумен призвал певца Синесия и удостоверился в верности слов святой. И в самом деле, когда Синесий пел, от мелодичности своего голоса в нем рождались тщеславные помыслы и превозношение, поскольку он не старался относить это дарование милости Подателя всех благ Бога.

С того времени как охрип его голос, Синесий творил по четкам молитву «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» и стал верным и достойным делателем умной молитвы в соединении с треблагословенным и блаженным смирением.

* * *

Один пустынник сказал:

– Если ты думаешь, что все занимаются тобой, – это от искушения, пренебреги этим, потому что враг-диавол хочет развить в тебе неистовство тщеславия. Видишь, как зол диавол и как он рьяно ведет борьбу с новоначальными со всех сторон, чтобы хоть где-то добиться своего? Потому никогда не верь таким помыслам, даже если у тебя есть конкретные основания. Знай, что и их подстроил сам враг, чтобы тебя подловить.

* * *

Мой возлюбленный брат³⁴² иеромонах Никодим много лет назад посетил на Вигле одного исихаста.

– Благословите, старче.

– Господь благословит.

– Нам бы хотелось услышать от вас слово на пользу души...

– Я бы не стал говорить, – ответил подвижник, – но поскольку вижу, что ты духовник, так и быть, слушай. Я годами мучаюсь со своей страшной супругой, на которой женился, и она никогда не дает мне обрести безмолвие. Тирания, чадо мое, страшная тирания.

– Кто же эта супруга, старче?

– Кто как не гордость? Именно она! И не знаю, как спасусь и как получу развод с ней, – сказал он с воздыханием и продолжил рукоделие в своей аскетической каливе.

* * *

Ученый монах Герасим Менагиас³⁴³, выпускник Цюрихского университета, объявил нещадную войну тщеславию, которое часто порождается мирским знанием и образованием. Поэтому он часто со смирением вопрошал простых и неграмотных старцев пустыни, носил ветхие рясы, подвизался в лачуге для скота и подчинялся старцу Каллинику-исихасту и старцу Иосифу Пещернику, отсекая свою волю на всякое время и во всяком месте.

* * *

Один рассудительный старец рассказывал:

«Однажды я встретил одного монаха (это было на самом деле, говорю, как на исповеди), уста которого непрестанно двигались, творя молитву, и это было заметно со стороны. Так вот, этот монах говорит мне:

– Как-то я написал такому-то митрополиту, того-то обличил, тому-то сказал, что, если он оставит свои идеи, я буду на его стороне...

– Но, Боже правый, – говорю я ему, – давай посмотрим на это более трезво. Ты, кажется, еще неграмотнее меня, потому что я над «омикрон» не ставлю облеченного ударения, а ты можешь поставить³⁴⁴. Оставь эти свои идеи...

А он мне отвечает:

– Если бы был еще кто-нибудь, подобный мне, Церковь бы исправилась...

Вот теперь смотрите, делайте выводы. Если бы он был сумасшедший и говорил такое, у него было бы оправдание. Но он не сумасшедший. Ранее у него, видимо, была молитва, а затем осталась одна привычка».