Слово о христоподражательных кротости и незлобии

Румынский иеромонах Леонтий, родом из г. Негрест Нямецкой епархии, пришел на Святую Гору в 1852 году и подвизался там до 1901 года, до дня своей смерти, о которой он предузнал заранее. Отец Леонтий отличался кротостью и незлобием и никогда не гневался и не соблазнялся ничем, что видел или слышал. Это был человек мирного духа. Каждый вечер он надевал епитрахиль, шел в усыпальницу и со свечой в руке читал последование об упокоении почивших отцов и братий.

* * *

Совершенно незлобивой овечкой Христовой был старец С., которого я посетил на одре болезни в конце его жизни. Однажды у него украли около 150 литров масла. Послушник его начал роптать и впал в великую скорбь.

– Ты не славишь Бога, благословенный? Теперь ты более свободный и бесстрастный. У нас теперь только один сосуд масла вместо трех.

Тот по-прежнему роптал, осуждал и имел подозрения.

– Чадо мое, – увещал его старец С., – воспринимай все чисто. Что ты слышишь своими ушами, не верь. А тому, что видишь собственными глазами, верь наполовину.

* * *

Один старец, добрый и бесхитростный, сказал:

– Все отцы хорошие. Все подвизаются по силам. Даже одно то, что они пребывают здесь, в Саду Пресвятой Богородицы, дает им надежду на спасение.

* * *

Достоин упоминания и подражания пустынник старец Стахий, который всегда был погружен в умное делание и вкушал его дивные плоды. Однажды я сподобился увидеть его на арсане²⁹⁵ скита Святой Анны. На всякое время и во всякий час он жил в таинственном мире молчания истинных исихастов...

Его калива была расположена в северной части района Катунак. Ранее он подвизался на Синае.

Как-то старец подвергся искушению от мирских людей, чтобы обнаружилась его недосягаемая кротость и безгневие. Эти люди делали асбестовые печи немного выше его каливы. Один из них злословил и ругал старца, но тот молчал. Два его собрата советовали ему прекратить этот грех и нечестие, чтобы не случилось с ними чего худого, что действительно и произошло. Через три дня после того, как они разожгли свои печи, случился взрыв, который разрушил все их труды.

Отец Стахий имел и еще одну добродетель. Когда его старец сильно болел и Стахию приходилось ухаживать за ним, у него совсем не оставалось времени на то, чтобы заниматься рукоделием, которым они добывали средства на жизнь, и он не стыдился просить милостыню со свойственным ему тихим, благородным, молчаливым смирением.

* * *

Удаление от мира, безмолвие, кротость стяжали и многие особножительные отцы. Одним из них был приснопамятный Феофил, которого все монахи Великой Лавры вспоминают с уважением. Он был сторонником общежития²⁹⁶, жертвенно верен своему послушанию, верен даже до смерти, ревностен во всем, любим всеми и желанен для всех. С совершенным беспристрастием и отстраненностью он относился к своим родственникам и ко всему миру, был мягок, приятен в словах и любил безмолвие и молитву. Часто он уходил помолиться в небольших церковках, расположенных в окрестностях Лавры. Поистине, отец Феофил показал себя другом Божиим²⁹⁷, а вся его жизнь была постоянным преодолением естества.

* * *

Монах Иоасаф из Святой Анны ни разу не стал ни для кого причиной соблазна. Это был живой пример послушания, кротости и долготерпения. Почил он в 1947 году.

* * *

Кротостью и незлобием отличался ученый монах из Святой Анны Софроний Византийский.

Он был составителем и главным редактором газеты «Новое слово», а также секретарем скита. Подвизался в безводной каливе в районе Певкос и почил в 1947 году.

* * *

Был один монах, который за тридцать лет своей жизни на Афоне не огорчил ни одного человека!

* * *

В безмолвной местности Старого Руссика жил мирный монах старец Онисифор. Он был настолько смиренным, что одним своим видом притягивал к себе людей.

* * *

Лаврский врач монах Спиридон (Кабанаос), помощник и утешитель больных и немощных отцов и братий, пустынников и общежительных монахов, нестяжательный, кроткий, отличался своим непамятозлобием и готовностью прощать. Когда некоторые люди злословили и оскорбляли его, он проявил терпимость, сказав Господни слова: если я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня? (Ин.18:23) – и простил их.

Об этом нам сообщил его добрый ученик, врач, монах Павел Лавриот.

* * *

Почтенный старец Афанасий, библиотекарь скита Святой Анны, будучи оклеветан и обвинен в краже рукописи, в 1935 году был посажен в тюрьму, где провел три года. Невинный старец встретил это испытание в мирном духе, с терпением и непамятозлобием. Он не согласился подать в суд на своих наветчиков, оставляя это дело на праведный суд Божий. Настоящий же совершитель кражи, когда пришел час его смерти и душа разлучалась с телом, признался, что спрятал книгу в костнице скита.

* * *

Питомец и отрасль монастыря Симонопетр монах Нил был главным секретарем Священного Кинота Святой Горы. Он был столь же ученым, сколь и смиренным. Патриарх Иоаким III писал своим друзьям, что «Патриархия десятки лет не получала таких писем от Священного Кинота». Были случаи, когда с ним говорили неподобающим образом. Однако он, будучи человеком мирным и кротким, отзывался об этом так: «Я смотрю на отцов Собрания, как на Ангелов Божиих, и в их почтенных лицах узнаю блаженных ктиторов наших святых обителей...».

В среднем возрасте, едва достигнув сорока лет, отец Нил заболел туберкулезом и преселился в небесные скинии. Восхищен, чтобы злоба не изменила разума его (Прем.4:11)...

* * *

Тружеником на ниве добродетели и монашеского подвига и служителем древнейшей Иерусалимской Церкви был архимандрит Иоаким (Специерис) (1860–1934)²⁹⁸. Отправной точкой для его подвигов послужил Новый Скит, в который он затем с великим желанием возвратился после того, как окончил учебу и послужил Церкви.

Отличительными чертами его характера были неутомимое долготерпение и кротость. Когда ему кто-либо говорил: «Такие-то люди тебя, отче, злословят», он отвечал:

– Прошу вас, друзья мои и братия, не клевещите, не говорите плохих слов о моих благодетелях!..

* * *

Кротчайшим среди подвизавшихся на стезе афонского монашеского жительства был игумен монастыря Святого Павла Софроний. Почил он в 1881 году на восьмидесятом году своей жизни. Отца Софрония часто осуждали за его великое снисхождение и непамятозлобие. Никогда и никто не видел его в гневе.

Говорят, что его кости источают благоухание. О добродетелях этого мужа повествует в своей книге папа-Иоаким (Специерис)²⁹⁹.

* * *

Полный человеческий век прожил старец Варлаам из монастыря Ксенофонт. Его доброта, кротость и незлобие запечатлелись в сердцах и умах последующего поколения монахов, еще заставших закат его жизни.

Старец не только был чрезвычайно трудолюбив (в восьмидесятилетием возрасте он обрезал ветви), не только терпеливо переносил болезни (имея грыжу, он не позволял сделать себе грыжевой бандаж), но имел очевидное для всех незлобие и долготерпение.

Как-то старые отцы взяли его с собой на одно из подворий монастыря, посвященное святителю Николаю в Халкидике. Тогда с мирянами того района у монастыря была распря. Старец Варлаам беседовал с людьми со свойственной ему добротой, но те, несдержанные по природе, поносили его и в конце концов даже облили масляной краской. Безропотно старец возвратился к отцам и с кротостью и незлобием сказал, что прощает своих врагов.

* * *

Душа приснопамятного игумена монастыря Григориат Афанасия³⁰⁰ была тихой гаванью. Как нам рассказывал игумен Виссарион, отец Афанасий походил на аскетов Фиваиды и Египта. Он очень любил дух безгневия и кротости и прилагал особые усилия, чтобы насадить его в своих послушниках. Он даже сочинял стихи о кротости и давал их читать своим ученикам. Некому монаху Григорию из подворья Вултиста он дал такое свое стихотворение:

Это сладость приятнейшая –

Кротость в себе стяжать.

Если меня кто мучит,

К чему мне его ругать?

Разве ярость его утихнет,

Если бранью начну отвечать?

Брат из себя выходит,

Отвечать я ему тороплюсь –

И варваром, ему подобным,

Я и сам тотчас становлюсь.

В минуту вспышки гнева

Мне лучше промолчать

И хладнокровно страсти

Свободы не давать.

Затем спокойно брату можно

И на неправду указать,

Так буду я услышан лучше,

Чем сразу строго обличать.

* * *

Вот что рассказывал мне добрый учитель святой, равноангельной жизни приснопамятный исихаст Катунакской пустыни папа-Ефрем:

«В Иверском монастыре как-то произошел такой случай. Погонщик мулов перевозил дрова. Один священник попросил:

– Господин Николай, привези и мне немного дров. – Привезу, отец. Сколько тебе надо?

– Десять вьюков.

Тот привез ему.

– Подвези их поближе, – говорит священник.

– Мул там не пройдет, боится обрыва, – возражает погонщик.

– Говорю тебе, вези.

Они поссорились.

– Нет тебе моего прощения, – сказал священник.

– И тебе нет моего прощения, – ответил погонщик, и так они разошлись.

«Что теперь делать? – рассуждает священник. – Могу ли я так приступить к Литургии? Не могу. Что же делать? А, вот что: завтра придет погонщик, и я положу перед ним поклон, чтобы он меня простил. А вдруг он получит сегодня весточку из своей деревни, к примеру: «Иди, навести своего ребенка, потому что он болен», где тогда искать этого погонщика?».

Тем временем наступил вечер, когда, как известно, монастырские ворота закрывают.

«Как же быть? – думает он. – Теперь-то уже и выйти нельзя, а оставаться тоже не могу. Мы ведь отлучили друг друга!»

Вот здесь и проявляет себя сокровище спасения – молитва. Потому и мы, монахи, когда имеем какую-то проблему, взываем: «Пресвятая Владычице моя Богородице, помоги мне, просвети меня».

Итак, священник начинает взывать:

– Пресвятая Богородица, вразуми меня, что мне делать?

И вразумление не замедлило прийти. Он зажигает фонарь, выходит через небольшую калиточку из монастыря и поднимается наверх, в гору.

– Милости просим, отче.

– Благословенный, – говорит он погонщику, – ведь мы поссорились из-за каких-то дров. Прости меня.

– Бог тебя простит, отче, и меня прости.

– И тебя Бог да простит.

Так он спустился с горы и утром служил Литургию³⁰¹.

Посему, когда поссоришься с кем, не приступай к Причастию, но прежде иди и примирись.

И со мной случилось нечто подобное; с тех пор прошло много лет. Мимо проходил кораблик, и на нем я увидел отца Демоклита, врача из Нового Скита. А поскольку мой старец был болен, я взошел на этот кораблик, чтобы спросить его что-то о своем старце. Но я не сказал капитану: «Подожди, я спрошу и сойду». Тот подумал, что и я поеду до Дафни. Итак, отцы вошли, и кораблик отошел от пристани.

– Костас, – говорю я капитану, – я не поплыву с вами.

– Почему ты мне об этом раньше не сказал?

– Прости, – говорю, – я хотел, прежде чем зайдут отцы, спросить кое-что у врача.

Тогда он вернулся назад, чтобы я мог прыгнуть. Я выпрыгнул.

– Ступай к диаволу, – прокричал он.

Я вернулся к старцу.

– То-то и то-то, отче, произошло с капитаном Костасом. Я не могу служить. В полдень, когда он вернется, спущусь и положу перед ним поклон, иначе не смогу служить.

В полдень я спустился на пристань.

– Костас, как ты?

– Хорошо, отец.

– Благословенный, – говорю я ему, – утром я был виноват и огорчил тебя. Прости меня.

– Бог тебя простит, отче, – говорит он, – прости и ты меня.

Так мы примирились, и я смог служить.

Потому и вы, если у вас промелькнет какое нехорошее слово с другом или товарищем по работе (имеются в виду миряне), не приступайте к Причастию. Даже молитвы не можете творить в таком состоянии. Молитва тогда даже на метр не поднимается. Получи прощение, а потом уже иди молиться и причащаться».

* * *

– Никто не имеет на меня скорби. Все меня любят. Все вокруг хорошие. Я так всем доволен, что непрестанно славлю Бога, и от радости ко мне сами приходят слезы, – говорил мне один кротчайший общежительный старец.

* * *

Приснопамятный духовник и какое-то время игумен Иероним Симонопетрит имел такое незлобие, что хотя знал виновника одного злоупотребления, однако не открыл его имени. Когда его спросили об этом, он ответил:

– Спросите святого Симона, он знает...

* * *

Отец Андрей из Нового Скита рассказывал:

– Кротость моего старца Авраамия удержала меня на Святой Горе. Я был тогда шестнадцатилетним мальчиком, непоседливым и неуравновешенным. Мой отец ругал монахов, но эта кротость старца была для меня убедительным доказательством, что мой отец лжет и бесстыдно клевещет на них.

Мой старец никогда никого не отягощал. И когда заболел, чтобы не утомлять нас, не просил даже стакана воды. Старался сам себя обслуживать.